Аннотация: История преображения Вальдорфа фон Блатигштайна из человека в чудовище и снова в человека.
Вы любите людей? Только честно. Всё равно о вашем ответе никто не узнает. Он останется в вашей голове и вероятней всего никогда её не покинет. По крайней мере, через рот. Кто-нибудь вроде меня вполне мог бы извлечь ответ и даже использовать против вас, если представилась такая возможность. Меня зовут барон Вальдорф фон Блатигштайн. Владетель особняка Цвилихт и земель близ него с прилежащими деревнями. Должно быть, вы обо мне слышали. Как не слышали?! Что ж, мы это исправим.
Разумеется, я не помню, как и когда родился. Рассказы об этом мрачном событии также мною забыты. Давно умерли те, кто мог бы мне их рассказать, освежив тем самым мою память. Но доколе я рассказываю вам свою историю, стало быть я жив, в своём уме и способен слагать слова в предложения, а значит и сомнений в факте, что я когда-то родился, быть не должно. В любом случае, это произошло без каких-либо божественных знамений и упоминаний в больших книгах за исключением генеалогического древа рода Блатигштайн. Я редко открываю эту книгу, чтобы не напоминать себе о печальном факте: я последний в своём роде.
Ветер давно прогнал из особняка звуки музыки: моя мать любила музицировать по вечерам. Прогнал ветер бас отца и лай собак: отец был страстным охотником и выдающимся властолюбцем. Прогнал запах пряжи: бабушка любила прясть. И запах бумаги: дед увлекался картографией. И моего брата: он был прирождённым поэтом и смущал тем самым отца, прочившего старшему карьеру законодателя. И гомон старших сестёр, которые отлично пели, танцевали, готовили, вышивали, декламировали стихи, читали на латыни и французском. Остался лишь я один, хотя не был хорош ни в чём из перечисленного. Не имел ни страсти, ни упорства, чтобы взять от жизни и любого ремесла то, что они могут дать. Лишь горькое пораженческое чувство юмора, за которое в семье ко мне относились, прямо скажем, не лучшим образом. Поэтому я ушёл.
Путешествие моё было полно разочарований. Сначала, разумеется, попоек и разгула, случайных связей с женщинами и только потом, после ограбления и пробуждения в луже - разочарований. Всякого ждёт разочарование, когда из распутного дворянина с деньгами и наследством он превращается сначала в распутного дворянина с деньгами, а потом и в распутного дворянина без денег. Какими бы прекрасными ни были мои одеяние и обращение, они потускнели от времени, что я проводил в продажном обществе. Связей, коими располагал мой отец, я никогда не имел, а талантов или навыков для того, чтобы прославиться и подавно. Однако, я имел острое желание стать кем-то значимым, кем-то, о ком будут говорить. И я занялся тем, что умел лучше всего: вызывать у людей смех.
Есть десятки, сотни, а может и тысячи разных способов рассмешить человека. Самым простым является щекотка. Самым изощрённым, на мой взгляд, шутка. Чтобы правильно применить шутку, необходимы годы и годы упражнений, кое-какая наследственность и публика, причём наличие всех составляющих не гарантирует смеха! Мастера шутки способны бросить её впереди себя, как копьё и сразить целую толпу неудержимым хохотом, как градом стрел. Так вот. Я ничего такого не умел и в своём облезлом наряде походил на огородное чучело, так что получал кое-какие деньги из жалости или вследствие чужого благородства.
Однажды ко мне подошла цыганка и сразу же увидела злой рок, нависший над моею головой. Тёмное знамение преследовало меня и весь род Блатигштайнов на протяжении веков. И вот тёмный замысел злых сил вот-вот осуществится. Цыганке же нужно было заплатить всего лишь столько, сколько я мог наскрести за неделю, и проклятие бы, как рукой сняло. Очарованный голосом и честным взглядом чёрных глаз я был почти готов расстаться как с деньгами, так и со своей жизнью, если потребуется. Но в последний момент я, оборванный и не мытый бывший дворянин вспомнил о своём происхождении, об отце, о чести в конце концов и обругал гадалку последними словами. Впрочем, деньги она всё же забрала - те, что я собрал до её прихода.
В тот день история моей жизни приняла бы скверный оборот, если бы не очаровательная девушка. Она стояла и слушала трёп, улыбалась и даже смеялась, будто нашла в услышанном что-то для себя. Тогда я не заметил её взгляд - отсутствующий, словно смотрел сквозь меня. Так смотрят на жертву или добычу. В любом случае, я принадлежал ей в ту ночь, безраздельно. И последующие ночи в течение месяца тоже. После встреч я чувствовал слабость и даже головокружение, но всё же ощущал себя живым. Живее, чем до встречи. Страсть сводила меня с ума и заставляла с нетерпением ждать возвращения любимой, чтобы покинуть окрестности таверны "Кабанья голова" и отправиться в платные комнаты с самой красивой девушкой в округе.
Однако, всякое счастье рано поздно заканчивается. Закончилось и моё: незнакомка удалилась, сообщив напоследок своё имя, Кримхильда. Также она одарила меня кое-чем, о чём не стоит говорить. Поймите меня правильно. Мы с вами знакомы и в определённом смысле почти друзья, но есть вещи, которые даже лучшему другу не доверишь. Такие вещи, от которых кровь стынет в жилах, а свечи гаснут от испуга. Я остался с такой вещью один-на-один - это было больше, чем я смог бы вынести. И тогда я решил сбежать.
Передвигаться приходилось ночью, стараясь держаться подальше от людей. Я ползал в грязи, прыгал из канавы в канаву, как лягушка, и стыдился себя, чертовски стыдился. От дворянского прошлого остались лишь обрывки одежды и манер, которые вместе с даром необходимо было скрыть, спрятать, зарыть подальше. Пещера в горах на западе подходила для этих целей как нельзя лучше. Я выбрал самый труднодоступный пик под названием Дункельхайт и пробирался к нему ночами, валяясь в грязи днём, чтобы держаться подальше от солнца. Чем я питался и какими надеждами тешил себя - тема для отдельной беседы. Наконец, пещера на южном склоне горного пика была достигнута.
В ней я задержался надолго, пытаясь совладать с тем, что захватило моё тело. Агония и жажда заставляли меня подобно червю просачиваться глубже и глубже в скальные породы в поисках пищи и покоя. В глубине я находил тьму для восстановления сил и живительную влагу в жилах существ, любящих тьму так же, как я.
Темнота просочилась в мою душу, заставляя забыть каково быть человеком и избавиться от всякого желания вернуться к роду человеческому. Возвращение на свет могло оказаться для меня губительным. Что-то внутри подсказывало, что моё тело не в состоянии больше переносить его без потерь. Мне казалось, что буйнопомешательство пройдёт само собой и нужно лишь переждать. Конечно же мне не стоило покидать пещеру, совсем не стоило.
Новая часть меня тянулась к насилию и требовала больше, чем могли дать подземные альковы, а я не мог больше сдерживаться. Чудовище нуждалось в пище, хоть я и понимал, что добыть её будет нелегко. Вынужденный путешествовать только ночью и днём оставаться без движения, я мог рассчитывать лишь на счастливую случайность. Ночь люди предпочитали проводить в укрытии и, как правило, в окружении себе подобных, а днём я был бессилен что-либо сделать под палящим взглядом светила. Тем не менее у провидения были на меня, измученного и голодного, свои планы.
Первой жертвой стал пьянчуга, свалившийся в канаву, где я укрывался от солнца. Его кровь была горькой от алкоголя, отчего я сам ненадолго опьянел. Больших усилий стоило убедить себя оставаться в канаве и дальше, так как человеческая часть моей сущности хотела прогуляться.
Остальных жертв я предпочитаю не вспоминать, потому что... Мне стыдно об этом говорить. Вальдорф фон Блатигштайн сбился со счёта. Только поэтому он и вернулся в отчий дом: утратил власть над зверем. Чем больше дьявольский дар давал мне, тем больше требовал взамен, но обмен всегда был не равноценным. Ради этого требовалось убивать любого, кто мог поделиться драгоценной кровью - женщин, стариков и детей в том числе. Моя истерзанная нестерпимой жаждой и грузом вины за десятки смертей душа хотела лишь покоя. Увы, мне не удалось придумать ничего лучше, чем позволить близким люди запереть меня и удерживать под замком столько, сколько потребуется для выздоровления.
Возвращение домой было связано с позором. Вспоминать об этом мне до сих пор тяжело, хоть это и было так давно, что, кажется, произошло в другой жизни. Отец не сразу узнал сына под слоем грязи и грудой лохмотьев, а когда узнал - преисполнился глубокого разочарования. Он высек меня прямо на внутреннем дворе усадьбы и наказал держать взаперти столько, сколько потребуется для исцеления избавления от жажды. Так началась одна из самых отвратительных глав моей жизни: глава об исцелении.
Отец неистово искал лекарство, пользуясь всеми связями своими и своих друзей. Лучшие лекари из разных стран, польщённые обещанным вознаграждением, стягивались к Цвилихту, как мухи на запах навозной кучи. Большинство из них были шарлатанами, пытавшимися лечить от нестерпимой жажды кровопусканием, пиявками, примочками, притирками, поглощением испражнений, многочасовыми беседами и многими другими бесполезными способами. Спящий во мне демон чувствовал кровь чужаков и гневался, что не может её заполучить, а руки отца опускались всё ниже и ниже, пока не опустились окончательно. Меня заперли в винный погреб и посадили на цепь, где я коротал дни и ночи в обществе крыс.
Даже питание в пещере казалось роскошным в сравнении с тем, что доставалось мне в отчем доме. В самом начале, когда надежда на благополучный исход ещё не была потеряна, можно было рассчитывать на миску живительной влаги каждый день. Кто-то из прислуги или родни жертвовал немного крови безо всякого вреда для собственного здоровья. Позднее, в винном погребе, источником моего пропитания стали крысы. Они же были и собеседниками. Но крысы существа умные и способные учиться на ошибках собратьев, поэтому на мои уговоры поддавалось всё меньше из них. Жажда между тем застила разум. Так мне приснился кошмар.
Как бесплотный дух, следил я за происходящим сквозь веки. Как могучее существо в теле Вальдорфа фон Блатигштайна ворвалось в комнату отца и разодрало ему глотку зубами - кровь полилась рекой на белоснежную постель. Крик клокотал в горле главы рода не в силах вырваться. Затем настала очередь матери. Она оцепенела от ужаса и не додумалась сбежать. Демон отшвырнул мать к стене, свернув ударом шею.
Деда и бабку зверь застал за любимыми занятиями - картами и пряжей. Дед потерял голову и утопил в крови свою последнюю карту. Бабка какое-то время пыталась уйти, но проткнутое веретеном горло надёжно привязало её к прялке. Брата зверь застал за работой, но он был единственным, кто не сопротивлялся. Глаза брата была полны слёз и сострадания. Он добровольно подставил шею и умер быстрее остальных, менее мучительно. С сёстрами зверь обошёлся хуже всего: изнасиловал и спустил кровь, отчего в кроватях сестёр стояли кровавые озёра.
Утром я обнаружил себя в погребе, словно и не покидал его. Демон, казалось, присмирел и даже крики прислуги наверху не производили на него впечатления. Зато они производили впечатление на меня, идиота, до конца верившего, что увиденное ночью было лишь дурным сном. Верить в это было бы легче, если бы не засохшая кровь на моей одежде и руках. Сначала казалось, что сон продолжается, но солоноватый привкус крови во рту убеждал в обратном. Это случилось на самом деле! К ночи дом опустел.
По вине сбежавшей прислуги в народе пошла молва, что особняк Цвилихт проклят. Долгое время мы со зверем жили в одиночестве - он питался исключительно крысами и летучими мышами. Чтобы жить дальше, мне пришлось пообещать себе, что больше никогда не нанесу вреда людям и убью себя, если подобное произойдёт снова. Но каждую ночь зов демона становился всё слаще, а жажда яростнее...
Человечность вновь оставила меня, когда изголодавшийся по человеческой крови демон решил отправиться на прогулку. Деревня Армендорф лежала всего в шести милях восточнее Цвилихта и стала лёгкой добычей. Впоследствии мы ещё не раз наведывались туда к спящим крестьянкам, всегда покидая селение до рассвета. Причём нападал на селение обычно демон. Мне же доводилось обнаруживать себя окровавленным в чьём-то доме и остаток ночи возвращаться в особняк. Зверь претила мысль о том, чтобы удовлетворять какие-то другие нужды кроме жажды.
Уверен, в народе гуляли толки о пустующем имении и странных следах на шее крестьянок. Иначе никак не объяснить интерес католической церкви к Цвилихту. Я не видел появления сановников воочию. Лишь чувствовал запах ладана и миры возле ворот и по всему дому. Реже удавалось услышать обрывки разговоров, гласивших примерно одно и то же: "Дьяволово семя посеяли на этой земле. Мы не можем знать какие оно дало всходы".
Слышать о подобном в отношении себя было дико и странно. Ведь я не делал ничего плохого. Это демон, возобладавший над моим телом, ненасытное кровожадное создание. Но если моё тело не является мной, то что является? И если чужой человек, не знающий разницы между мной и демоном, увидит со стороны как демон возвращается с охоты из Армендорфа, сможет ли он отличить демона от меня? Ответы бы неутешителен. Я не оставлял попытки бороться с жаждой крови, но, как и раньше, проигрывал. Одиночество лишь усиливало голос демона в моём сознании.
Шли годы, десятилетия и даже минул век с момента, как демон в моём теле уничтожил род фон Блатигштайнов. Продолжать род в том виде, в котором я пребывал долгие годы, было хуже, чем оборвать род вовсе. Священники появлялись в доме всё реже, решив имущественные вопросы в пользу ближайшего землевладельца, который долгое время не мог уделить внимания пустующим дому и земле. Ближайшие от Цвилихта селения сдвинулись в сторону от него по меньшей мере на десять миль и ночные переходы туда и обратно теперь стали невозможны - зверь оставлял меня в середине пути.
Он наведывался в деревню перед рассветом. Мне приходилось проводить день на чердаке, чтобы следующей ночью, когда зверь в очередной раз насытится, отправиться в обратный путь. Хуже всего на мне сказывались не расстояние до ближайших деревень, передача земли в чужую собственность или, собственно, жажда крови. Хуже всего для меня стало общество демона, ставшего моим единственным другом и соратником. И он был таким другом, который постепенно делает из тебя второго себя. Было страшно однажды понять, что во мне больше нет ничего человеческого.
За годы бесчинств, которые творил демон в моём теле, во мне зрело и крепло предчувствие, что рано или поздно в особняк явится гость. Это трудно объяснить, как и многие случайности, которые не являются случайными. Однако, я знал, что однажды ночью в Цвилихт придёт человек. Он постучится в двери, как подобает благочестивому и будет ждать, пока ему не отворят. И мне придётся покинуть укрытие, потому что я давно ждал появления такого гостя. Только смелый и благородный добровольно придёт ночью к жаждущему крови демону и решит задержаться хотя бы на миг. Так кого же мне впускать в свой особняк, если не смелых и благородных? Никто иной не пожелал бы оказаться на их месте.
Так или иначе гость появился. Раздался могучий стук в дверь. Я привёл себя в подобающий дворянину вид и с зажжённой свечой отправился ко входу в поместье. Стук раздался ещё раз, когда я был уже на подходе к высоким дверям с витыми ручками. Лицо моё окаменело, как и тело: давно барон Вальдорф, последний из рода Блатигштайнов не встречал гостей. Особенно таких, самой судьбою наречённых гостить в Цвилихте ночью. Стоило незнакомцу войти в особняк, как в нём сразу же стало тесно, душно и неуютно. Словно во всём Цвилихте было недостаточно места для нас двоих.
- Как вас зовут? - спросил я.
- Людвиг фон Холелид. А вы Вальдорф фон Блатигштайн, как я понимаю? - ответил гость голосом твёрдым и звонким, как сталь.
- Верно. Откуда вам это известно?
- Люди не так глупы, как вы думаете, барон, - ответил Людвиг спокойно. Он даже не пытался меня провести, что казалось странным и даже надменным. Впервые за всё время у меня возникло желание выпустить демона самовольно, - Как долго нам идти?
- Осталось немного, - ответил я и указал рукой с канделябром вперёд, отчего огонёк свечи качнулся назад, - Почему вы пришли?
- Почему вы не задали этот вопрос сразу же? - поинтересовался Людвиг.
- Потому что ждал вас.
- Потому что вы знали, что кто-то придёт, чтобы вас остановить. Прошу прощения за задержку.
- Не извиняйтесь, Людвиг. Может быть, вы ещё пожалеете о своём решении. Мы пришли, - сказал я и распахнул дверь в столовую. Обстановка помимо длинного стола в коридоре тонула в сумраке. Окна были занавешены тяжёлыми шторами. Углы комнаты и мебели были занавешены паутиной. Горизонтальные поверхности оказались припорошены пылью. Людвиг был первым человеком за целый век, кто ступил в столовую особняка Блатигштайн.
- +Присаживайтесь, - пригласил я Людвига сесть во главе со стола.
- Благодарю, - он не отказался. Я сел на другом краю стола напротив него, оставив канделябр примерно в середине стола. Света едва хватало, чтобы видеть лицо собеседника. Однако, мне лицо гостя было видно явно лучше, чем ему моё.
- Так как же вы собираетесь меня остановить? - спросил я.
- В одиночку, - ответил гость и снял широкополую шляпу. Светлые вьющиеся волосы рассыпались по плечам, - Я знаю кто вы и что вы такое.
- Ты? Да что ты можешь знать обо мне?! - заговорил демон, одинокий и озлобленный.
- Что вы одержимы страхом и уже очень давно. С того дня, как начался ваш кровавый поход.
- Чушь! Я ничего не боюсь! Не родился ещё тот смертный, что способен со мной справиться!
- Увы, Вальдорф, увы. Это вы сами. Как долго вы пьёте кровь живых существ?
- Сто... двадцать один год, - припомнил я.
- Сто двадцать один, - вывел Людвиг на пыльной крышке стола.
- Как долго вы пробыли в пещере близ Дункельхайт?
- Что? Откуда вы...
- Я был там, барон фон Блатигштайн. В таком деле нельзя оскорблять невниманием даже самые призрачные зацепки.
- Пять лет. Пять лет я укрывался в недрах горы.
- Зачем же вы это делали, если не боялись?
- Я не... Боялся не за себя. За людей. Изменения, которые во мне происходили. Их невозможно было контролировать.
- Так зачем же вы выбрались из своего добровольного заключения? Может быть, остаться в пещере было правильнее?
- Я пытался. Но сколько бы крови подземных тварей я не пил - этого было недостаточно.
- Вам нужна была человеческая кровь? Понимаю. Всякий вампир нуждается в ней для утоления голода.
- Не называйте меня так! - вспыхнул я.
- Как? Вампиром? Но разве это не есть то, чем вы сейчас являетесь?
- Нет. Я болен.
- Больны? Почему же тогда вы не выздоровели? Вас не излечило ни время, проведённое в пещере, ни лучшие лекари со всего света. Так почему же вы до сих пор живы, если вы неизлечимо больны?
- Потому что я крепче, чем принято считать. Наследник рода Блатигштайн крепче, чем вы думаете.
- Но вы больной прожили больше, чем кто-либо из здоровых людей. Вам было чуть больше восемнадцати, когда вы покинули отчий дом и отправились искать приключений. Полтора года до встречи с обворожительной Кримхильдой вы были человеком и ещё сто двадцать один год после встречи с ней вампиром, - сказал Людвиг с особенным упором на последнее слово.
- Я не... Вы ошибаетесь на счёт меня. Я не могу быть вампиром. Я такой же человек, как вы. Мне просто не повезло.
- Вы всегда могли выйти на солнечный свет и покончить с жизнью так, как это полагается охотникам вроде меня.
От слова "охотник" я откинулся на спинку стула.
- Людвиг, а вы не боитесь, что я обращу вас и вынужу тем самым выйти на свет и покончить с собой? - спросил я, так как это была первая мысль после сказанного.
- Вам, Вальдорф, от этого будет мало проку. Охотник отправляется на покой вместе со своей жертвой.
Я представил, как Людвиг начинает копаться в самых тёмных уголках моего прошлого, рассказывая где и кого я убил. Он аккуратно подводил к этому, хотел рассказать мне, какое я в сущности чудовище. Все люди так делают. Чтобы разобраться с врагом, достаточно убедить его, что он, суть, враг рода человеческого и самого себя. Только я не враг! Не могу быть им! Ведь если бы я был, то... Зачем было убивать всю мою семью? Не знаю. В тот момент я испытывал только переполняющую любовь к ним, любовь и благодарность, а демон испытывал только голод, голод и ненависть за ту снисходительность, с которой родные на меня смотрели. Они даже не ненавидели меня. Хуже. Они меня презирали.
- Знаете, Людвиг, с меня хватит презрения. Не вам решать жить мне или нет. Я могу уйти отсюда и жить в другом месте, но жить! Умирать ради чьего-то блага я не хочу. Разве вы хотите умереть ради этого?
- Благо для человечества и церкви достойно любых жертв, - ответил Людвиг.
- А как на счёт блага одного человека, который хочет жить? Разве его жизнь ничего не стоит?
- Жизнь человека, а вы, Вальдорф, уже больше века к людям имеете посредственное отношение.
- Ложь. Я болен, но я всё ещё человек и заслуживаю право на жизнь!
Повисла тишина, отчего мне, хозяину особняка Цвилихт, последнему из рода Блатигштайнов стало не по себе. Будто вовсе не Людвиг пребывал в гостях, а именно я и меня вот-вот вытурят из особняка коленом под зад. От этого мне стало ещё более неуютно. Гость пришёл ко мне в ночное время, время, когда правит демон и чувствовал себя, как дома. Это не укладывалось в голове и заставляло задаваться вопросами. На что же способен Людвиг, кем бы он ни был? Почему он выбрал именно столь поздний час для своего прибытия? Гость засмеялся и смех разносился эхом по всему дому.
- К чему, как вы думаете, весь этот разговор? Каждый раз я иду навстречу отродью вроде вас и каждый раз встречаю сопротивление. Каждая тварь хочет жить, божья она или дьяволова. Но только решать это не им.
- А кому? Вам? И как же вы собираетесь меня заставить расстаться с жизнью?
- Никак.
- Что?!
- Вы не ослышались. Я не просто так явился к вам ночью. Вы должны были почуять, что со мной что-то не так.
- Да. Чеснок. Его нет. Осиновых кольев тоже. Ничего. Как же вы собираетесь...
- Никак. Я же сказал вам.
- Не понимаю.
- И не поймёте, - отрезал Людвиг. Снова повисла тишина и я лихорадочно перебирал в голове варианты развития событий. В любом случае я бы вышел победителем из драки, даже если бы Людвиг привёл с собой целую армию с копьями и пиками. Им не тягаться с демоном. И тут я начал понимать почему не чувствую обычных для охотников запахов, в том числе и запаха человеческой кожи.
- Так вы...
- Именно. Я такой же, как и вы, Вальдорф. И я точно также хочу жить.
- Тогда зачем вы пришли ко мне? Деревни и там в скором времени переедут слишком далеко, дальше, чем на расстояние ночного перехода. Церковь никак не может решить что со мной делать. Здесь небезопасно.
- Я пришёл сюда не за безопасностью.
- Тогда зачем же? Хватит терзать моё любопытство. Вы не представляете какое количество вопросов может накопиться у существа, целый век не задававшегося вопросами.
- Меня укусили неделю назад. Красивая девушка подсела ко мне таверне и рассказала многое. Утром я необратимо изменился. Девушку звали Кримхильда.
- Кримхильда... - болезненно отдалось в памяти и я невольно потёр шею в месте укуса.
- Да. Вижу, вы тоже её знаете.
- Знаю. Это она сделала меня таким.
- Значит, мы похожи больше, чем кажется.
- Может быть. Что вам нужно?
- Я шёл сюда целую неделю. Церковь уже разыскивает меня повсюду и долго так не продлится. Я знаю слишком много.
- Так чего вы же от меня хотите? Я не убиваю себе подобных.
- Об этом я и не прошу. Я лишь хочу ещё раз увидеть рассвет. Даже если он станет для меня последним. Вы со мной? - спросил Людвиг и посмотрел на меня так пронзительно, что перед глазами промелькнули годы скрытой жизни без шанса увидеть свет и людей кроме как ночью глазами демона. Годы, преисполненные тоски, злобы и одиночества. За что? Что я сделал плохого? Может быть, уйти в рассвет и впрямь лучший выбор для кого-то вроде меня? Ведь больше я ничего не могу сделать, чтобы остановить демона в худших его проявлениях. А что если смысл моей жизни в том и состоит, чтобы остановить чудовище раз и навсегда?
- Я согласен. Мне надоело бояться за других людей и за самого себя, контролировать голод, надоело прятаться и жить в одиночестве, когда твоими единственными собеседниками являются крысы, летучие мыши и демон внутри. Ни один человек не говорил со мной на протяжении века. Даже слышать речь священников было для меня сродни музыке. Так долго я не слышал иную речь кроме своей собственной. Люди ненавидят меня, но я этого не заслужил. Я ничего не сделал, чтобы стать таким, каким стал. У меня даже не было цели в жизни, когда это случилось. Быть может, моя цель освободиться, избавить мир от демона внутри себя? Закончить то, что начала Кримхильда?
- Решено. Сегодня утром, на рассвете мы покончим с этим раз и навсегда. Мы не хотели быть злом в глазах людей и своих собственных глазах. Значит, должны поставить точку так, как злые люди никогда бы не поставили. Мы покажем пример.
- Пример... - перед внутренним взором разворачивались занятные картины, как мой портрет несут по площади на стяге в знак величайшего почёта. Впрочем, мне грозило в лучшем случае забытье, но это далеко не то же самое, что прослыть монстром.
Мы с Людвигом дождались рассвета за приятным разговором, распахнув шторы так, чтобы свет попадал на места, где мы сидим. И я не чувствовал ни боли, ни жалости к себе. Лишь благодарность за то, что, наконец, излечился, ведь нет ничего хуже, чем перестать быть человеком и бояться себе в этом признаться.