Аннотация: Даже в родном племени покой длится недолго. Своенравный Ук вызывает стойкую неприязнь у сына вождя, которую тот не стесняется выказывать. Столкновению быть.
В сводах пещеры гулял ветер. Его завывания напоминали о Раге, который, как Ук думал, отправился ночью на небеса. Сын ветра не смог спасти ни его, ни охотников черноспинов, лишь отвести Ара домой и вернуться в лагерь твердолобов задолго до рассвета, чтобы поспать - слабое утешение. Юный твердолоб прошёл слишком большой путь, чтобы вернуться ни с чем. Следующей ночью Ар не сможет красться из-за раненой ступни, а значит идти с ним нет смысла, без него тоже. Ук чувствовал бессилие и старался чем-то себя занять.
Строго говоря, заниматься днём было чем. Большинство детей играло в догонялки или прятки, помогало женщинам. Ук играл редко, потому что был слабее остальных мальчишек и в любой игре старшие, в особенности Ан, сын вождя, ставили его на место. Быстро бегаешь - получи по ногам - больше не побегаешь, хорошо прячешься - только попадись и получишь. Со временем сын ветра развил в себе ловкость, скорость и скрытность, чтобы не попадаться. В каком-то смысле благодаря задирам, хотя он так не считал.
Сегодня Ук не хотел ввязываться в игры с Аном и другими ребятами с самого утра, давал им время выдохнуться, поэтому остался в пещере смотреть как охотник размазывает глину и золу по стене. Мальчик не вполне представлял себе какой в этом смысл, зато хорошо понимал что означает массивное красное пятно с огромными бивнями, бегущее от человечков из палочек. Говорили, что так на мамонтов и охотятся - пугают, громко крича, и загоняют в ловушку. Мужчина, преуспевший в охоте считался достойным и заслуживал отведать мяса сразу после вождя. Но покуда это лучше мазанья стен глиной и золой, то зачем заниматься подобным?
- Что делаешь? - спросил Ук у мужчины.
- А ты не видишь?
- Мажешь стены.
- Ага, - согласился рисующий не поворачиваясь.
- Зачем?
- Чтобы показать. Чтобы все знали, - отвечал мужчина отрывисто.
- Чтобы они видели то, что видел ты, - догадался сын ветра. Рисующий повернулся к Уку и крепко взял за плечо. Силы в его руках было достаточно, чтобы сломать ключицу ребёнка, как хрупкую веточку. Желтозубый рот был слегка приоткрыт, правая рука держала щепотью клок на косматой бороде, а светлые глаза подозрительно блестели.
- Нравится? - спросил он, выдержав паузу.
- Нет, - простодушно ответил Ук.
Мужчина изменился в лице. Огонёк воодушевления в глазах погас, уступив место искре гнева. Сын ветра не стал ждать к чему приведут его слова и ткнул в первую попавшуюся фигуру на картине:
- Кто это?
- Ак. Самый младший. Десять и четыре зимы. Смелый и глупый, - смягчился художник, увидев заинтересованность.
- А это?
- Рог. Грозный охотник.
И так Ук постепенно узнавал об охотниках своего племени всё больше и больше. Каждый представал живым человеком со своими особенностями. Обычно младшие слепо уважали и боялись охотников, даже не зная кем те на самом деле являлись. Даже старые знакомые, ставшие охотниками, превращались в суровых и несговорчивых мужчин, далёких и недоступных для понимания. И всё же, как Ук уже понял, это были люди. И они были когда-то мальчиками, как и он сам. И надеялись вырасти, чтобы приносить пользу племени.
- А кто ты?
- Туг.
- Охотник? - осторожно поинтересовался сын ветра.
- Был, - Туг приподнял перемотанное шкурой нечто, располагавшееся пониже левого колена. Такова была судьба охотника. Однажды зверь ранил его или даже убивал, и он не мог ничего с этим поделать. Только надеяться, что тело выдержит достаточно, чтобы позволить остаться в живых. Раненый охотник, который выжил, но не мог продолжать охотиться, оставался уважаемым, как если бы мог. Больший почёт заслуживали лишь те, кто прошёл через множество охот и обучал других, как загонять зверя. Такими были Род и Раг.
Туг сполз с камня на пол и застыл перед задумавшимся Уком на четверньках:
- Помоги выйти.
И Туг пополз к выходу из пещеры. До него было не более десяти шагов - для того, кто способен ходить. Для художника без ноги даже выбраться на свежий воздух было проблемой. Да и с помощью Ука ей осталась. Мальчик был попросту слишком маленьким и тощим, чтобы сделать серьёзное усилие и передвинуть взрослого мужчину. Он упирался в руки Туга, прихватывал за бока и очень, очень старался. Наконец, когда оба, уставшие, выбрались на свет, художник жестом отпустил сына ветра и сел отдыхать возле входа.
Стоянка выглядела также, как и всегда. Кострище в центре, расчищенная поляна вокруг и кое-где округлые крупные камни, на которые можно было присесть, и плоские, чтобы резать мясо. Кости, шкуры и остатки пищи старались уносить подальше от пещеры, чтобы не привлекать диких зверей, но часть костей и шкур оставляли в глубине пещеры, чтобы использовать в дальнейшем для изготовления инструментов и одежды. Разумеется, пахло это всё не слишком приятно, но Ук и остальные привыкли, а потому перестали замечать.
По левую сторону от стоянки Ук видел вереницу мощных спин и крепких затылков, удалявшихся в лес. Туг издал короткий звук, похожий на "Э!" и показал кулак. Последний в веренице обернулся и показал кулак в ответ. Сын ветра лишь молча наблюдал за происходящим, не зная следует ли поступить также, как Туг, или это относится только к нему и другим взрослым охотникам. Нарушение неписанных правил могло привести к наказанию, а подвергаться ещё одному ради любопытства Ук пока не мог - ещё не зажили раны от прошлого.
Ук хотел было незамеченым вернуться в пещеру, чтобы притвориться больным или как-то иначе оттянуть встречу с Аном и другими мальчишками, но не успел. Прямо перед ним, будто из ниоткуда, возникла женщина с тёмными волосами и карими глазами, та самая, что сторожила Ука, пока тот не очнулся после схватки с волком. Теперь он вполне оправданно мог назвать эту женщину тень, потому что раньше понятия не имел о её существовании, она была помощницей Урры и могла подкрадываться к нему тихо, как тень.
- Идём, - сказала тень и взяла мальчика за левое плечо.
За это сын ветра был отчасти благодарен. Возьмись она чуть ниже и Ук бы осрамился. К тому же, когда настал черёд быстрой ходьбы, напомнили о себе уставшие после от бурной ночи спина, стопы и ноги в целом. Кто бы мог подумать, что тащить Ара несколько десятков шагов такая тяжёлая работа. В сущности, друг был самой тяжёлой ношей, которую сына ветра довелось тащить. Неудивительно, что тело Ука отзывалось соответствующе - саднило, ныло и требовало передышку. Он уже почти привык к дурному самочувствию.
- Куда мы идём?
- Собирать еду, - Тень украдкой посмотрела боковым зрением на скучающего Ука и добавила, - Ты ещё слаб для охоты.
- Слаб? Я сын ветра. И у меня есть нож.
- Из-за ран. Охота опасна. Раны могут открыться. Звери почуют кровь.
Ук промолчал. Неважно куда мамонт или иной зверь побежит, если почует неладное - это может стоит племени охоты, а кому-то даже жизни. Спорить с этим было также глупо, как и с фактом, что мальчик слаб. Физическая слабость лишь усугублялась из-за ран и усталости, но даже Раг чувствовал, что что-то происходит. Костогрызы не могли просто исчезнуть, как и охотники черноспинов. Не столь важно знать что именно происходит, если это подозрительно. Само по себе это уже является поводом действовать осмотрительнее.
Наконец, Тень привела Ука на небольшую полянку с травой, подёрнутой инеем. Природа чувствовала приближение зимы, но ещё не убаюкала свои младшие чада, позволяя взять у земли последние дары. Множество женщин стояло на коленях тут и там, что-то высматривая среди травы. Остальные дети, Ан в том числе, также высматривали, но быстро отвлекались, поэтому Урра и Ан, когда она отходила, покрикивали на будущее племени. Всякий труд требовал дисциплины и выдержки, чего у детей не было и быть не могло.
Урра оставила детей под руководством, который встрепенулся и приподнятый чувством важности начал командовать. Всематерь тем временем подошла к Уку:
- Принеси племени пользу, - пригласила она сына ветра жестом к другим детям.
Мальчик молча послушался. Ответа Урра и не ожидала.
Ан заметил Ука издалека, когда Тень только привела его на поляну. Сын ветра буквально чувствовал колкий взгляд сына вождя, но старался делать вид, будто сам решил подойти к Ану.
- Пришёл, смельчак? - бросил сын вождя презрительно, - Ищи красные ягоды и кидай на шкуру, - он указал пальцем на выскобленный кусок кожи, разостланный на поляне поверх травы, - Ну, охотник! - Ан толкнул Ука без приложения силы - пугал. Тот попятился и, споткнувшись о стоявшую на коленях девочку, упал. Дети невольно усмехнулись. Смеяться громче не позволяло присутствие неподалёку всематери. Всё же женщины и дети пришли на поляну не для игр и уж точно не для того, чтобы выяснить, кто более достоин быть вождём.
Ук пришлось стерпеть обиду. Не потому, что он хотел или мог об этом забыть. Рука сама потянулась к ножу сразу же после падения. Лишь усилием воли сын ветра заставил себя успокоиться. Ан неспроста задирал Ука. Он был в полтора раза больше и выше любого сверстника, а сын ветра был младше него и слишком худым даже для сверстников. Сын вождя для Ука должен был казаться опасным зверем, которого нужно избегать. Но этого не было ни раньше, ни тем более теперь, когда сын ветра сражался с волком и убил в честном бою.
Как он хотел бы сразиться с Аном и отнять жизнь. Это казалось легче, чем терпеть его присутствие и увидеть, как однажды тот станет вождём. Причём жестоким и несправедливым, отнимающим у своих людей лучшее и оставляющим лишь объедки. Род хоть и пользовался правом брать первым, брал ровно столько, сколько требовалось. Такие вожди появлялись редко и заслуживали почёт. Обычно их сыновей назначали вождями вслед за отцами. Жаль, такая честь не всегда была оправдана, ведь на свет мог появиться очередной Ан.
Премудрость собирательства ягод оказалась проще, чем Ук думал. Поднимай листья одной рукой, собирай другой и швыряй на шкуру. Даже смешно было думать, что женщины не позволяли ему заниматься такой работой. Смешно и в то же время разумно. Сыну ветра приходилось стоять на коленях и низко кланяться земле, чтобы получить взращенные ей плоды, а это было непросто. Спина, привыкшая к прямому положению, с трудом оставалась в согбенном, не говоря уже о ноющих от соприкосновения со стылой землёй коленях.
- Ты что делаешь?! Что это? - вспылил Ан, в щепотке он держал ягоду. Такую же красную, как и остальные.
- Ягода, - пожал плечами Ук, продолжая собирать. Отвлечься, значило получить нагоняй позже: Урра всё ещё оставалась на поляне и могла даже вести разговор, следя издалека за проделками детей.
- Она твёрдая, - сказал сын вождя язвительно.
- И красная, - подметил Ук.
Ан присел под пристальными взглядами других мальчишек и, схватив левой рукой косматую гриву сына ветра, приставил ягоду в правой прямо к его носу:
- Твёрдая значит незрелая. Стал бы такую есть, а?
- Да, - ответил сын ветра: не хотел поддаваться.
- Ну так жри! - сын вождя запихнул ягоду Уку в рот. Он сразу же раскусил её и, почувствовав нестерпимую горечь, выплюнул на руку Ана.
- Ах ты... - замахнулся было дюжий твердолоб надавать тумаков сыну ветра, но передумал. В грудь болезненно упёрлось остриё каменного ножа. Теперь и внимание девочек было приковано к происходящему.
Ук молчал. Его трясло. Гнев вышел на первый план, оттеснив страх и рассудительность в дальний угол сознания.
- И что? - старался Ан казаться смелым, но голос предательски дрожал.
Ук продолжал давить, показывая серьёзность своих намерений. Если бы Ан хотя бы дёрнулся, лезвие могли войти под ключицу или скользнуть между ребёр. Сын ветра чувствовал опьяняющую власть над жизнью своего врага и от мысли, как легко её можно прервать, кружилась голова. Вогнать поглубже и сын вождя не увидит следующую зиму. Но увидит ли её Ук? Готов ли испытать на себе гнев Рода? Времени для раздумий совсем не осталось - к детям шла Тень. Сейчас или никогда. Убить Ана или бежать? Убить или бежать?
Тем времени, сын вождя, увидев, что приближается Тень, вёл себя более вызывающе - вцепился в руку Ука и давил, приговаривая:
- Давай.
Решимость сына ветра таяла на глазах. Желание убить Ана приобретало иные, знакомые Уку черты. Он хотел сбежать. Оказаться в ночной лесу, посреди тумана, в логове костогрызов или на белом холме - не имело значения. Лишь бы подальше от Ана, Тени и Урры. Для сына вождя Ук представлял угрозу, а Тень и всематерь представляли угрозу для него самого. Как странно для тощего мальчишки было ощущать, что вне племени, во внешнем мире, опасном, со слов взрослых, он чувствовал себя гораздо безопаснее. Чувствовал себя дома.
Наконец, Тень оказалась достаточно близко и окликнула Ана:
- Ан! Подойди.
И тот со злорадной ухмылкой поднялся, не обращая внимания на нож: Тени и Урре Ук перечить бы не стал. Сын вождя отдалялся. Как только Ан остановился и заговорил с Тенью, сыну ветру стало очевидно, что разговор в любой момент может зайти о нём. Следовательно, юному твердолобу лучше оказаться в другом месте как можно скорее. Не зря ветер отчаянно скрипел деревьями вокруг, хватая их за кроны, как за волосы, и мотая из стороны в сторону. Даже он волновался при виде происходящего, а значит иного выхода не было.
И Ук припустил в лес, пока Тень удерживала Ана за разговором, и он ещё не успел рассказать о нападении. Остальные дети лишь растерянно проводили сына ветра взглядом: не могли понять что чувствуют и о чём следует думать. Девочки шушукались между собой. Мальчики лишь озадаченно переглядывались, но, под грозным взглядом Ана, быстро вернулись к работе. Ещё бы. Они упустили Ука, самого слабого мальчишку племени. Он же летел на крыльях ветра сквозь болезненно хлещущие веточки деревьев и кустов к свободе.
Наконец, Ук убежал так далеко, что сбилось дыхание. Он оглянулся назад, чтобы проверить не бегут ли за ним. А, когда обернулся, споткнулся о корень и упал, скорчившись от боли, но не издав ни звука. Сохранять молчание было ещё тяжелее ввиду того, что сын ветра при падении воткнулся левой рукой в землю. Она оставалась опухшей уже который день и любое прикосновение вызывало жжение. Уку стоило больших усилий молчать и напряжённо вслушиваться в лесную тишину, надеясь расслышать шаги или крики.
Однако, помимо птичьего пения ли или шелеста ветра, юный твердолоб слышал лишь как бьётся о клетку из рёбер его сердце. Чуть погодя Ук различил среди прерывистых птичьих трелей особенно тонкую, выделяющуюся на фоне других своим неповторимым звучанием. Как если бы остальные птицы не пели, но лепетали где-то внизу, перебивая друг друга, пока изысканная мелодия парила в вышине. И сын ветра захотел увидеть исполнителя. Птица, столь непохожая на других, в понимании Ука и выглядела иначе.
Юный твердолоб передвигался тихо, чтобы не выдать себя преследователям, если таковые всё-таки появятся, и тонкоголосой птице, чтобы она не улетела в поисках более спокойного места для пения. Правая нога ныла после падения, как и левое предплечье, но Ук не придавал боли значения: в последние дни её был так много, что одна боль меркла на фоне другой, а другая на фоне третьей - сказать какая заслуживает больше внимания не представлялось возможным. Даже в пении птиц было проще разобраться, чем в своём самочувствии.
Чем ближе Ук становился к певчей птичке, тем яснее представлял себе, что это не птичка вовсе. Слишком тонко и высоко она пела, слишком протяжно, слишком... неестественно. Однако, вполне естественное любопытство вело юного твердолоба вперёд даже в моментах, где старшие повернули бы назад. Сын ветра ещё не разделял безрассудство и смелость, считая одно признаком другого. По этой причине его беспокойный ум стал поистине бесстрашным и любопытство заводило Ука так далеко, как только возможно.
Наконец, неестественное пение прервалось. Ук застыл в растерянности, не понимая он ли спугнул птицу или кто ещё, или у неё появились другие дела. Сын ветра поднял взгляд, стараясь разглядеть среди желтеющих крон улетающую птицу. Когда твердолоб почти разочаровался в затее найти её, пение возобновилось, хотя теперь не было таким упоённым. Напротив - оно казалось пробой, будто пташка пыталась оценить звуки на вкус и выбрать наиболее приятный. Каково же было удивление Ука, когда вместо птицы он увидел девочку.
На камне под мощным стволом дерева сидела самая настоящая девочка. Хоть лицом и более пригожая, чем привычные Уку, но совершенно девичье очарование ощущалось в ней также явно, как приближение осени. Длинные волосы блестели, были расчёсаны, приглажены и собраны сзади. Наряд её был куда сложнее накидки из шкуры мамонта, которую носили в племени твердолобов и на ногах почему-то не было видно пальцев. Только что-то похожее на кожаный мешочек, натянутый поверх беспалой стопы. Смотрелось жутко.
- Странная девочка, - подумал Ук, не отводя от неё глаз. Будь Ук внимательнее, то сейчас приметил бы странности и за собой, но мог лишь наслаждался разглядыванием волос цвета древесной коры, задумчивых глаз цвета сумерек и аккуратного лица. Её черты и движения казались удивительно уместными и правильными, как если бы сама природа объединила достоинства и отсекла недостатки. Чумазому сыну ветра было не по себе, даже находиться рядом с этой девочкой. А если бы они заговорили?
Тем более не по себе стало, когда под весом Ука сломалась веточка в лесной подстилке. Даже в лесу, наполненном пением птиц и шелестом листвы, хруст был отчётливо слышен. Девочка увидела сына ветра и встрепенулась. Полуоборот и она уже оказалась за камнем, на котором сидела. Поворот и она исчезла в лесу. Назвать её способ передвижения бегом Ук не смог бы, даже если захотел. Незнакомка скрылась из виду столь тихо и юрко, будто обратилась в птицу и упорхнула. Твердолоб хотел погнаться за ней, но не смог: оторопел.
Как мог Ук ожидать такой прыти от девчонки? Он не был уверен, что даже отдохнувший смог бы её догнать. И бежал бы громко, дышал так, что Ар услышал в глубине родной пещеры. Старшие говорили, что существуют вещи, которые нельзя понять. Лишь принимать как есть. Глупо пытаться понять гнев неба в виде молний или благодать земли в виде плодов. Можно лишь молиться о милости и приносить жертвы. Но если ветер был другом Ука, а Ук сыном ветра - незнакомка была самим ветром. И юный твердолоб склонился перед стихией.
Он медленно похромал в сторону камня и сел на то же место, где сидела девочка. Тот ещё хранил её тепло. И Ук убедился, что незнакомка была настоящей. В воздухе ещё витали обрывки её запаха. Нежный девичий пот, смешанный с ароматом цветов. И, казалось, откуда-то издалека всё ещё доносилось характерное тонкое птичье пение, создаваемое незнакомкой. Тонкая мелодия с мягкими переливами танцевала в вышине, качая кроны деревьев. И Ук хотел танцевать вместе с ней, но не мог из-за усталости, а мелодия становилась громче.
Наконец, сын ветра понял, что утончённое пение не плод его воображения. Слишком явно звук тревожил уши. Ук без труда определил откуда он доносится и нехотя сполз с камня. Ноги едва передвигались: дыхание после бега ещё не вполне восстановилось - твердолоб вынужден был идти медленно. К счастью, звук и не думал отдаляться. Пение доносилось с расстояния двадцати шагов или около того. Уку не составило большого труда их пройти, но девочки он не увидел. Пение прервалось прежде, чем это случилось бы.
- Аатра! - воскликнула незнакомка, сбив Ука с ног мощным толчком, и оседлала его. Сын ветра ожидал увидеть какое угодно выражение лица кроме восторженно-игривого. Приподнятые брови, слегка приоткрытый в улыбке рот. Если сын ветра что и знал о красоте, то девочка, взявшая над ним верх, была красивее любой другой. Даже не так. Красивей всех на свете. Возможно, поэтому твердолоб молча смотрел на неё, не зная что и сказать. Незнакомка, смущённая пристальным взглядом, зарумянилась.
- Ук, - сказал сын ветра, - Я Ук.
Девочка внимательно выслушала его и спустя некоторое время ответила:
- Лина.
Затем быстро, избегая взгляда мальчишки, встала и сказала:
- Чата, Ук, - показывая жестом, что хочет, чтобы он встал.
Сын ветра повиновался. Особого труда это не составило. Стоило Уку подняться, как Лина принялась изучать состояние его здоровья. Осмотрела тыльные стороны ладоней и покачала головой, а при виде левого предплечья охнула, начала копаться за пазухой накидки из оленьей шкуры. Твердолоб не возражал против помощи, потому что даже попытка пошевелить пальцами левой руки вызывала нестерпимую жгучую боль. Может быть, Лина сможет что-то с этим сделать? Одной лишь заботой она уже облегчила страдания Ука.
Девочка достала из-за пазухи какие-то зелёные мятые листья и стала жевать. Жевала старательно, с самоотдачей, хотя по лицу можно было сказать, что вкус у листьев противный. Ук с любопытством наблюдал за происходящим. Нечасто увидишь человека, который добровольно жуёт что-то невкусное. Может в её племени так принято? Или Лина решила перекусить? Женщины иногда заставляли есть даже то, на что Ук бы в ином случае не взглянул. Кислые и горькие ягоды, коренья, почки, траву. Всё лучше, чем ждать удачной охоты.
- Софа кас, - предупредила девочка, выплюнув в ладонь зелёную пережёванную массу. Смотрелось крайне неаппетитно. Ука начало мутить от одной мысли, что его заставят это съесть. Лина аккуратно взяла левой рукой щепотку зелёной кашицы и нанесла на левое предплечье мальчика. Он всхлипнул, не столько от боли, сколько от ожидания боли. Однако, после лёгкого жжения наступило облегчение. По местам, на которые Лина наносила кашицу, расходился приятный холодок, вытеснявший боль и даже воспоминания о ней.
- Эва? - спросила девочка.
Ук кивнул. Он не мог сказать, что точно понял какое слово произнесла Лина. Скорее, догадывался о чём она говорить бы не стала. От расслабления слегка кружилась голова - сын ветра качнулся, но девочка поддержала и помогла сесть на поросшую мхом кочку. Мальчик двигался неуклюже, словно весил больше иного мамонта. Наконец, устроившись поудобнее, Ук понял, что еле заметно улыбался, не отдавая себе отчёта. Улыбался и смотрел на лицо Лины-избавительницы - самой удивительной девочки, какую он когда-либо знал.
- Ута? - насторожилась Лина. Ук в ответ лишь взглянул на левой руку - притронулся к покрывавшей предплечье зелёной оболочке. Та оказалось влажной и прохладной. На мгновение мальчик почувствовал неприязнь от понимания почему кашица влажная, но быстро забыл об этом. Какое значение могли иметь такие мелочи, когда боль, терзавшая Ука который день, отступила? И тогда сын ветра решил зайти дальше, чтобы стать ещё чуточку счастливее. Он указал на тонкую костяную трубочку с отверстиями, торчавшую из-за пояса Лины.
Девочка неторопливо достала трубочку из-за пояса, глядя на лицо Ука. Хотела удостовериться, что правильно его поняла. Мальчик кивнул. Тогда Лина приложила трубочку к губам и дунула. Инструмент издал протяжный звук. Затем она закрыла ближайшее ко рту отверстие и дунула - звук стал ниже. Затем дала трубочку Уку. Он закрыл отверстие и дунул, как показала Лина, прилагая небольшое усилие, чтобы щёки надулись. Тот же протяжный звук, пусть и более тихий, разлетелся по лесу. На мгновение сын ветра застыл поражённый.
Ука осенило. Извлекать пение из трубочки куда проще, чем он думал. Даже такой, непричастный к пению, мальчишка, мог заставить кость петь. И он стал изучать свои возможности, закрывая попеременно то одно отверстие, то другое. Звук то взмывал ввысь, рассекая облака, то бередил носом землю, но красоты, присущей музыке Лины, Ук извлечь не мог, не умел. Мимолётная радость сменилась грустью: сыну ветра не нравилось, как он играл, и особенно тошно было оттого, что Ук не знал как заставить трубку "петь" лучше.
Лина протянула руку в просительном жесте. Мальчик без раздумий отдал ей трубку, поющую в любых руках кроме его собственных. Сколько глупо ни было бы обижаться на неодушевлённые предметы, Ук всё же жестоко обиделся на полый продолговатый кусок кости с выдолбленными отверстиями. Разве недостаточно просто дуть и зажимать дырки? Почему у девчонки, которая делает то же самое, выходит совершенно другое? У Лины игра походила на птичье пение, а Ук в лучшем случае изображал стоны умирающего в муках мамонта.
Девочка губы и дунула. Трубка снова издала протяжный звук. Потом Лина закрыла одно отверстие, продолжая дуть, и последовательно закрыла другое, так что голос "птицы" начал играть. Ук слушал и злился на девчонку, на трубку и на себя, потому что сам так не может. И когда Лина вновь протянула ему трубку, сын ветра не стал её брать. Зачем возиться с чем-то, если не получается? Новая знакомая задумалась. Что может быть сложного в такой простой вещи, как игра на трубке? Особенно для того, кто уже это умеет. А Ук не умел.
Тогда Лина обошла мальчика сзади и, обняв за шею, прислонила трубку к его губам. Тот был возмущён и вместе с тем ощущал тепло, исходящее от девочки. Её близость волшебным образом усмирила порывы сына ветра вырваться на свободу, как сделал бы его бесплотный друг, которого ни силой, ни лаской не удержишь. Убедившись, что Ук взял себя в руки, Лина шепнула ему на ухо "Ют" и тихонько подула. Хотела, чтобы мальчик повторял. Сын ветра не хотел дуть в трубку и не хотел обижать девочку, что предопределило выбор.
Ук дул нехотя, чуть сильнее, чем если бы просто выдохнул, но Лину это не остановило. Пользуясь тем коротким временем, пока мальчишка не сопротивляется, она ловко перебирала пальцами по трубке, закрывая разные отверстия. Послышалось "пение". То самое, которое девочка воспроизводила сама, лишь слегка ослабленное нежеланием Ука ей помогать. Услышав, что его дыхание тоже может превратиться в птичьи трели, сын ветра приободрился - дул со всей мочи и так протяжно, что закружилась голова.
И тут Лина перестала зажимать отверстия - взяла правую ладонь Ука в свою и начала перекрывать отверстия уже его пальцами. Мелодия оставалась прежней, пусть и замедлившейся из-за того, что мальчик ещё не понимал, как следует двигаться его пальцам. Девочка заставила повторять Ука один и тот же отрывок, проделывая одну и ту же комбинацию действий, пока не почувствовала, что помощь больше не требуется. Сын ветра проиграл отрывок несколько раз прежде, чем заметил: ему больше не помогают - он играет сам.
Вдохновлённый успехами Ук стал ускоряться, играть ту же простоватую мелодию быстрее и быстрее. Затем стал зажимать другие отверстия и дул, что было силы, пока песнь, которой научила его Лина не потеряла свои очертания. Вместо неё теперь звучала громкая, быстрая и очень энергичная какофония. Восторг сына ветра от собственных навыков быстро сменился разочарованием, когда он отвлёкся от того как играет и услышал что именно поёт трубка и взглянул в лицо своему учителю. Девочка побледнела и отстранилась, но молчала.
Расстроенный Ук не мог смотреть ей в глаза, поэтому протянул трубку не глядя, желая избавиться от причины своего позора. Лина мягко коснулась распахнутой ладони, на которой лежал инструмент, и сомкнула пальцы Ука на нём. Сын ветра понял, что девочка не желает принимать трубку обратно, но не понимал почему. Ох и растерянным же он тогда выглядел. Однако, ветер успокаивающе шелестел листьями над головой. Лина улыбнулась и достала из-за пазухи ещё одну трубку и, прислонившись спиной к дереву, стала играть.
Ук непонимающе посмотрел на полую кость с отверстиями у себя в руке и на Лину. Она выглядела спокойной. Тогда сын ветра указал на трубку, а затем на себя, задавая немой вопрос. Девочка кивнула, подтвердив догадку. И тогда Ук понял, что имеет дело с подарком, о котором не просил. К тому же, понимание собственного неумения ударило по самолюбию мальчика, сделав кусок кости символом его позора, а не символом симпатии Лины. Поэтому Ук замахнулся и зашвырнул трубку как можно дальше от себя.
Глаза девочки расширились, а их серость приобрела пасмурный оттенок. Какое право мальчик имел так поступать с подарком? С символом доброжелательного отношения? Она не могла больше "петь". Не могла и находиться рядом с Уком: попросту перестала его понимать. А где нет понимания, там возникает неприязнь. Лина убрала инструмент за пазуху и без предупреждения припустила в лес также тихо и быстро, как некоторое время назад уже сбегала от Ука. Только на этот раз она не оставила подсказок и не собиралась с ним играть.
Впрочем, Ук и не собирался преследовать Лину. Насупился, раздражённый её превосходством во всём. Последней каплей стала игра на дурацкой кости. Он ведь почти научился! Не хватало сущей мелочи - понимания того, что Ук делает. Дуть и закрывать пальцами дырочки мог любой, кто способен дуть и имеет пальцы. Но чем мальчик занимался на самом деле он не знал. Для сына ветра звуки оставались разрозненными, лишь случайным образом сложившимися во что-то целостное и похожее на птичье пение.
Волна возмущения схлынула, оставив лишь руины отношений, которые едва успели завязаться. Ук, обиженный теперь уже на себя, ринулся искать кусок кости с отверстиями, подаренный ему Линой. Умеет играть или не умеет - не всё ли равно? Девочка подарила вещь, ничего не требуя взамен, и чем мальчик за это отплатил? Убежать - меньшее, что та могла сделать. Ук чувствовал, что подвёл Лину и, что хуже всего, подвёл себя, обидев ни в чём неповинного человека. Если Ан был врагом, то вины Лины перед ним не было.
Тогда Ук отправился искать трубку - последний подарок Лины - в надежде, что сможет помириться с ней во время следующей встречи. Однако, найти инструмент оказалось задачей не из простых: кость, тёртая грязными руками, напоминала по цвету дерево, а жухлая листва мешала разглядеть среди множества настоящих веток одну отличающуюся. К тому же, сын ветра хорошо помнил направление броска, но едва ли знал, как далеко запустил причину своего позора. Так дурацкая ошибка поставила Ука на колени.
Сыну ветра пришлось ползать по лесу до самых сумерек, чтобы найти ту самую веточку. Ук потерял счёт случаям, когда был уверен, что нашёл нужную. И каждый раз приходилось отбрасывать лишнее назад, чтобы не наткнуться на это снова. Со временем позади Ука даже образовалась небольшая кипа веток и хвороста вполне пригодная для разведения костра. Если бы Ук умел его разводить, то, возможно, даже остался бы в лесу. В противном случае, сон на холодной земле грозил риском замёрзнуть насмерть или наткнуться на хищника. Как мальчик уже уяснил, запах горелого жира не останавливает обезумевших от голода.
Ук не хотел возвращаться на стоянку твердолобов. Не хотел объяснять почему угрожал Ану, сбежал и где находился всё это время. Также он не собирался показывать старшим подарок Лины, потому что знал, что ничего хорошего это не сулит. Однако, ему в нынешнем состоянии некуда было пойти. Слишком ослаб, чтобы проделать большой путь и греться за счёт движения. Значит и выбора у него не было. Только будучи живым Ук сможет узнать больше о чужаках, вновь встретиться с Линой и присмотреть за племенем, как обещал Рагу.