Аннотация: Последний штрих в истории, определяющий её смысл.
Эпилог: След
Ук проснулся от боли. Острые лучи света словно прорезали веки и терзали глаза. Сын хотел было перевернуться набок, скрыть лицо рукой, но всё же взглянул что послужило источником его мучений. Маленький, но нестерпимо яркий огонь факела горел посреди пещеры и двигался по направлению к мальчику. Сначала он просто плыл в темноте и сын ветра не мог рассмотреть держит ли кто-то факел или же тот несёт сам ветер. Чуть погодя Ук разглядел две фигуры: высокую и тонкую слева и очень высокую, но крепкую - справа.
Шаг чужаков заметно замедлился. Ук не понимал видят ли они, что мальчик смотрит на них из-под приспущенных век или считают, что он спит, поэтому выжидал. Впрочем, терпение сына ветра подошло к концу в то же мгновение, когда он разглядел в тонкой высокой фигуре Лину. Глаза Ука поневоле широко открылись и притворяться спящим более не было никакой возможности. Высокая крепкая фигура что-то невнятно пробасила, обращаясь к Лине. Та раздражённо бросила что-то в ответ. Они всё ещё надвигались на мальчика.
Мужчина возразил, но и девочка не стала молчать. Разговор чужаков быстро превратился в ритмичную перепалку, звуки которой ничего для Ука не значили. Непонятная речь постепенно отдалялась, приглушалась, пока не превратилась в бормотание. Мальчик закрыл глава и снова уснул. Уже через мгновение его затрясло и сквозь дремоту стали прорываться возгласы Лины: "Чата, Ук! Чата, Ук!". Идя на зов, сын ветра всё отчётливее различал слова девочки: "Чата, аук! Чата, таук! Чата, таут!". То было не его имя.
- Хватит! - сипло крикнул Ук, но тут же потерял голос. В горле пересохло от усталости и язык наотрез отказывался подчиняться. Пришлось оттолкнуть Лину, чтобы та поняла о чём мальчик думает и как относится к её действиям.
- Так ты сбежал...- сказал знакомый хрипловатый голос.
Мальчик не знал с кем разговаривает, поэтому не спешил отвечать. По мере приближения свет факела показывал больше и сын ветра постепенно разглядел лицо, иссечённое глубокими морщинами, как скала трещинами. Под седыми бровями блестели мудрые глаза, взгляд которых пугал и поощрял Ука, когда это было необходимо. Похоже, для Рага время уходить в мир духов ещё не пришло. Но почему пришёл с Линой? Понимает её? Где старик этому научился? Очередной старший со своими тайнами и недомолвками.
- Молчишь? А им сказал? - спросил Раг, сев на каменистый пол пещеры прямо перед мальчиком.
- Не слушали, - ответил Ук осторожно.
- Услышат, - ответил старик спокойно, словно ни племени твердолобов, ни мальчику ничего не угрожало,- Помнишь лицо отца?
Сын ветра молчал. У ветра не было лица, а помнить отца, которого никогда не видел, он не мог. Мальчик даже лицо матери помнил очень смутно. Вождь и всематерь позаботились об этом сразу после рождения. Так было принято у твердолобов - отнимать детей и воспитывать общими усилиями. Любая женщина была для ребёнка матерью, но главной над матерями - всематерь. И лишь лицо Урры Ук помнил отчётливо, потому что искренне его ненавидел. Лицо же родной матери размылось и растворилось в памяти.
- Я никогда его не видел, - честно ответил мальчик.
- Видел, - возразил Раг, усаживаясь на каменистый пол.
- Где?
- В сгоревшем лесу. И видел росток в его рту.
- Как ты...
- Потому что посадил. А потом росток пропал. Помнишь?
- Д-да, - сын ветра неуверенно кивнул, его мысли были заняты иным.
- Я унёс росток. Вернул душу Ликата племени.
- Ликата?
- Отец. Так его звали.
Сердце мальчика ещё никогда не билось так громко. Казалось, оно колотится о стенки черепа прямо в голове сына ветра. Он знал своего отца! Всё это время Ук ходил мимо сгоревшего человека, заглядывал тому в пустые глазницы и рот, даже не подозревая, что это мог быть его отец. Вот только у скелета не было пальцев на ногах скрытых кожаными мешками, как у Лины. Мертвец был чужаком, который забрался слишком далеко, а сын ветра твердолобом, рождённым среди твердолобов и одетым, как твердолоб.
- Он не твердолоб, - уверенно сказал Ук.
- Ты тоже, - ответил Раг и замолк, изучая лицо мальчика.
Сын ветра вспомнил, что его отражение в воде всегда отличалось от других твердолобов. Их лбы казались слишком покатыми и тяжело нависали над глубоко посаженными глазами. Челюсть же их выглядела выпирающей вперёд, широкий нос, напротив, едва возвышался над лицом. Подбородок, который Ук мог потрогать в любой момент, у других детей почти отсутствовал. Теперь мальчик отчётливо видел различия с твердолобами, а замеченное в ручье сходство с Линой больше не казалось ему случайностью.
- Как ты здесь оказался?
- Сбежал, - честно ответил Ук.
- Ук Ликат сбежал. Как отец.
- Он не сбегал. Он не трус.
- Трус бы не шагнул в огонь. Ликат выбрал смерть. Почему ты выбрал бегство?
- Испугался.
- Сын ветра испугался? Кого? - загадочно проговорил Раг, не на мальчика, поверх него, на шершавую стену пещеры.
- Ударил Урру камнем. Увидел кровь и... - Уку стало стыдно говорить об этом вслух. Он уткнулся в поджатые колени и сдавленно всхлипнул, стараясь не привлекать внимания Лины. Та стояла подле входа в пещеру - делала вид, что не слушала, и переговаривалась с кем-то снаружи.
- Испугался себя...
Мальчик не знал что ответить. Он лишь не хотел говорить об этом, о чём угодно кроме этого.
- Почему ты ушёл?
- Не мог остаться. Урра всё знала.
- Знала что?
- Что помог Ликату и тебе, - ответил Раг и, спустя пару мгновений, продолжил, - Ликата хотели изгнать. Приказали уйти. Он не испугался, остался. Хотел увидеть, как родишься. Тогда Род напал на него в лесу. С вождём были ещё пятеро. Ликат бился храбро.
- Он погиб? - спросил Ук взволнованно, хотя знал как погиб отец на самом деле. С каждым словом Ликат становился сыну всё ближе и понятнее. И злость, которую мальчик испытывал по отношению к твердолобам, обретала новую силу.
- Мог погибнуть, - Раг тяжело вздохнул, - Нашёл Ликата. Нашёл и привёл сюда. Помог излечиться. Прошло... - старик загнул два пальца, остальные заметно оттопырив, - столько дней. Сначала с трудом пил. Потом ел. Через восемь ночей ходил. Он очень хотел вернуться. Увидеть тебя. Просил его уйти. Предупреждал. Ликат не слушал. Хотел успеть к рождению. Пока всематерь не забрала тебя.
Ук слушал, затаив дыхание.
- Просил говорить с Уррой. Позволить увидеть твоё лицо. Запомнить тебя.
- Она согласилась? - спросил мальчик с сомнением. Всематерь не любила идти навстречу.
- Не сразу. И только если уйду вместе с Ликатом. Навсегда.
- Но ты же остался? Как?
Раг качнул головой и желтозубо улыбнулся:
- Ушёл. Потом вернулся. Бродил поблизости. Ждал пока Урра успокоится. Племени нужен опытный следопыт. Учить молодых.
- Они отпустили отца? Не убили? Почему? - спрашивал сын ветра, поглощённый любопытством. Он совершенно не задумывался, что говорил о смерти своего отца, а не чужого человека. Ликат был в этих историях словно часть Ука, которую тот до поры не знал и теперь, наконец, мог узнать о ней больше. Ведь матери мальчик не помнил, как и остальные дети, но отца другие знали и могли просить защиты. Ук же рос без отца и вынужден был защищаться самостоятельно, но никто до этого не мог рассказать почему так получилось.
- Рождение ребёнка великое чудо. Урра не осмелилась осквернять чудо убийством. Мы с Ликатом ушли вместе. Потом разделились. Мне нужен был отдых. Он не мог ждать. Тучи слишком потемнели. Времени на дорогу совсем не оставалось. Началась гроза. Молния ударила в дерево. Начался пожар. Пошёл за Ликатом и огонь преградил путь. Так много огня... - на щеке старика что-то блеснуло. Ослабший и полусонный Ук не сразу понял, что это слеза.
- Что с тобой, Раг?
- Я не должен был отпускать его. Прости меня, - старик склонился перед Уком, как если бы хотел, чтобы мальчик расшиб ему голову камнем.
- Твердолобы изгнали отца. Ты спас. Черноспины его убили. Ушёл вместе с ним. Нечего прощать. Ты не сделал ничего дурного, - ответил сын ветра и обнял Рага. Он уже довольно давно не испытывал к отдельным твердолобам тёплых чувств, хотя и беспокоился о племени в целом, но раскаяние старика растопило сердца Ука. Мальчику было больно смотреть, как страдает хороший человек, и он решил отдать Рагу всю заботу, что у него ещё осталась. Однако, сын ветра слишком ослаб, колени задрожали и он плюхнулся на каменный пол пещеры.
Раг проворчал что-то невнятное в сторону Лины. Она подошла и достала скрытый среди покрывающих её грудь шкур пухлый мешочек. На вид он словно извивался, набухал и опадал, как живой.
- Держи, - старик передал мешок Уку, попутно развязав шнурок, стягивавший мешок в верхней части. Мальчик осторожно отпил и почувствовал свежесть, омывшую рот. Затем впился в мешочек и пил, пока не осушил до дна. Он так увлёкся утолением жажды, что и думать забыл о тревоге. Лина всё же с кем-то говорила и чужаки, пусть и собратья отца Ука, рядом. Они вполне могли не разделять той теплоты, что Раг проявил к Ликату и даже жаждать мести, а в их глазах твердолоба в нём всё ещё было больше, чем чужака.
- И даже быстрее. Только по камням бегают медленно. Стопы мягкие, - усмехнулся Раг.
Мальчик смекнул на что старик намекает, но не было сил улыбаться.
- Что им нужно? - спросил сын ветра напрямик.
- Месть. Твердолобы изгнали Ликата. Черноспины сожгли его заживо. Быстроноги оскорбят память Ликата, если не отомстят. Помоги им, - сказал Раг и жестоко закашлялся.
- Почему я? - спросил Ук, когда кашель прекратился.
- Духи скоро заберут меня. Кто-то должен указать путь.
- К черноспинам не смогу. Они ушли. Никого на старой стоянке, - ответил Ук чуть погодя.
- Отведи их к твердолобам.
- Нет, - ответил сын ветра прежде, чем успел обдумать решение. Всё его существо было против того, чтобы предавать твердолобов. Любили его или ненавидели - не имело значения. Мать мальчика всё ещё жила среди твердолобов, а значит племя оставалось для него родным. Быстроноги же и отец, которого Ук никогда не знал, были чужими, несмотря на то, что сын ветра походил на них внешне и довольно быстро бегал. Может, он и не был твердолобом, но жил, как они, привык считать себя таковым.
- Ты забыл лицо своего отца, - сказал Раг и, не без труда, поднялся на ноги. Лина обеспокоенно посмотрела на старика.
- Ниши па нукат, - сказал он девочке и бросил Уку сквозь губу, поясняя, - Пойдёшь с нами.
- Зачем? - испугался Ук. У него было в достатке причин, чтобы не возвращаться к твердолобам, хоть он им и сочувствовал.
- Объявишь твердолобам войну. Или умрёшь вместе с ними.
Быстроноги выдвинулись в непроглядной темноте перед рассветом. Ук понимал куда идёт, но не узнавал дорогу. Сначала Раг вёл быстроногов вниз по течению ручья, как и следовало, затем свернул влево и направился вдоль отвесного склона. Мальчик то и дело смотрел со склона, оценивал высоту, раздумывал будет ли больно, если спрыгнет... Убежать вдоль ручья или склона не представлялось возможным - Уку едва хватало сил, чтобы передвигаться. А если бы спрыгнул вниз, то не смог бы не только бегать, но и ходить.
И всё же сын ветра чувствовал себя несколько лучше, чем на пути в пещеру. Он успел попить, когда шёл мимо ручья, и упрямо жевал горький корень с плотной "шкурой", который дал Раг. Есть его было противно, но и голод тот утолял быстрее ягод. Левая рука, прокушенная обезумевшим от голода волком, всё ещё болела, но уже не была раздутой и красной. Ноющие от ходьбы пятки вынуждали хромать от уколов боли. Остальное тело также помнило о перенесённых страданиях, однако, успело к ним привыкнуть и почти не беспокоило.
Идти к твердолобам в окружении быстроногов было странно и страшно. Полторы дюжины вытянутых фигур, похожих на молодые деревья, обступили мальчика со всех сторон, говорили на непонятном языке и даже дышали по-своему: реже вдыхали и выдыхали. Ук чувствовал себя меньше песчинки в сравнении с ними и таким же незначительным. Оттого было особенно интересно зачем быстроноги взяли сына ветра с собой. Раг шёл без спешки, но уверенно и в помощи Ука, как проводника, на деле не нуждался.
Солнечный свет постепенно проникал сквозь плотную завесу облаков, и непроглядная тьма уступила место сумеркам. Теперь Ук узнавал местность внизу, по которой следовал за женщинами. До стоянки твердолобов оставалось не больше часа. Если у него и был шанс сбежать, то следовало им воспользоваться как можно скорее, пока не стало слишком поздно. Мальчик бегло оценил кто из быстроногов казался наиболее рассеянным и, как только он заговорил, сын ветра бросился мимо него с отвесного склона.
Ук предпочёл бы сломать шею при падении тому, что произошло дальше. Замешкавшийся быстроног лишь посмотрел мальчику вслед, когда тот оскользнулся на сырой земле и упал в двух шагах от склона. Сын ветра не сумел подняться быстро, да и в целом подняться самостоятельно для него стало невыполнимой задачей. Мальчик упёрся руками в землю, пытаясь ползти, но даже это было для него слишком тяжело. Кто-то из быстроногов поднял Ука и взвалил на плечо, как мёртвую тушу. Примерно так он себя и чувствовал.
До самой стоянки твердолобов сын пребывал в полузабытьи от усталости и полной неспособности понять как долго осталось идти. Ук смотрел против движения быстроногов, за их спины, поэтому, если и видел местность ранее, не мог вспомнить. Пологий склон, по которому спустились быстроноги с Рагом, отдельные деревья и кустарники были знакомы ему не больше, чем любые другие склоны, деревья и кустарники. Действительно понять где находится Ук смог только у стоянки твердолобов, когда бежать было уже поздно.
Быстроног, несший мальчика, рывком снял его с плеча и поставил на землю. Сын ветра напрягся от неожиданности и встал на ноги крепко, будто врос в землю. Раг подошёл к нему, взял за руку и передал что-то липкое и мягкое.
- Объяви им войну. Оставь в пещере след, - сказал он во всеуслышание и толкнул мальчика в сторону стоянки, напоследок шепнув ему одному, - Не возвращайся.
Ук неохотно сделал первый шаг, но замешкался глядя на содержимое ладони. Раг передал ему красную глину. Ту самую, которой быстроноги оставляли следы на камнях и которые Лина усердно стирала. Туг красной глиной рисовал редко и только мамонтов, потому что глины было мало. Зато у сына ветра её теперь было достаточно, хотя он не вполне понимал какой требовалось оставить след. Равно не понимал и как пройдёт через стоянку твердолобов. Вряд ли они обрадуются возвращению меченого убийцы всематери.
Однако, чем ближе Ук подходил, тем белее становилось небо и яснее мальчик видел, что стоянка пустует. Ук всё же соблюдал осторожность и передвигался тихо, чтобы успеть скрыться раньше, чем его заметят. Вот только наблюдать кроме быстроногов за ним было некому. Мальчик сунул палец в кострище, чтобы понять как давно тот погас. Зола оказалась холодной, как и земля вокруг. Тогда мальчик осторожно подобрался в пещере и заглянул внутрь. Когда глаза привыкли к полутьме, он увидел, что внутри каменного мешка пусто.
Ук не знал что и думать. Кострище давно остыло, пещера даже не пахла резким мужским потом, мамонтовой шкурой. Твердолобов словно никогда и не было. Их присутствие выдал лишь последний рисунок Туга, с которым помогали остальные члены племени. Чуть ниже его обычной мазни про охоту располагались в ряд чёрные следы больших и маленьких ладошек. И их было так много, что следы протянулись далеко вглубь пещеры. Словно всё племя в едином порыве решило оставить след в безликой по сути своей, каменной норе.
Тогда сын ветра начала мять глину, разогревать в ладони, чтобы оставить свой след. Быть может, не самый лучший - Ан и Урра пострадали - и всё же Ук помог. Быстроноги хотели объявить войну, но объявлять её было уже некому. Сын ветра не хотел идти вглубь, поэтому решил сделать свой отпечаток первым, самым близким к выходу, наполовину находящимся вне пещеры. Его след, как и сам Ук так и остался внутри и снаружи пещеры твердолобов, свой и чужой, сын двух племён. Но иногда два разных племени дают начало третьему.
Мальчик не чувствовал себя в полной мере ни твердолобом, ни быстроногом. Он не помнил свою мать и никогда не видел отца живым. И всё же, уходя со стоянки под плавно падающими хлопьями снега, Ук чувствовал себя безгранично одиноким. Похожий на быстроногов и твердолобов сын ветра не был одним из них, и не мог жить, как они, но ещё не знал, как жить иначе. Он лишь шёл вперёд, потому что возвращаться ему было некуда: никто его не ждал и место, которое он называл домом, опустело.
И всё же было в пустоте нечто очищающее. Ук спас племя и был свободен от бремени опасений. Свободен в той степени, что мог, как ветер, раствориться в начинающейся метели, и никто бы не стал его искать. И он растворился.