Атаев Ренат Валишевич : другие произведения.

Овцы, тигры и другие животные

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 7.70*10  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Хилый закос под постмодерн. Проба пера. Несколько глав романа о колонизации первой внесолярной планеты.

d>  Щенки войны (вместо пролога)
  Зачин
  22.12 4/10/380
  
  1
  У пыли нынче праздник.
  Колонна подростков переставляет ноги по древнему тракту. Ноги в армейских ботинках беспокоят пыльное покрывало нашего мира. Разрезают его надвое. Завеса тянется за солдатской тысяченожкой и оседает где-то сбоку и позади колонны. На подростках матовые каски. Худо сидящие робы. Мешки-сидоры между выпирающих лопаток. Одинаковое оружие - новенькое, слегка запыленное. Тарахтит техника.
  Родина воюет непрерывно - отсюда нехватка людей в армии. Призыв в имперские вооруженные силы начинается в тринадцать лет. Офицеров набирают с одиннадцати.
  Маска поддерживает в крови потребный уровень кислорода. А заодно и от пыли бережет. С очками она делает лицо похожим на башку насекомого. В школе у нас был садок с муравьями. Красный муравей - старинный армейский символ. Они, знаете, копошились за стеклом, устраивая нехитрую свою жизнь. Иногда мы брали муравьев с большими челюстями и стравливали их с такими же - из садка соседней школы. Они с воодушевлением дрались, откусывая друг другу конечности и головы.
  
  Я люблю живность. Люблю смотреть видео про нее - про древнюю и про ту, что предки завезли сюда, на Новую. Мне нравится домашняя скотина, хоть она, конечно, и не такая красивая как благородные животные с Земли: тигры, жирафы... и эти, как их? Кро-ко-диры
  
  Под тяжелыми ботинками роится пыль. Жирная, ленивая.
  В пустыне это что-то вроде флага. Увидел пыль - жди неприятностей. Винтовка в таких местах есть у всякого кто может ей воспользоваться. А у кого винтовки нету, тот сидит и ждет, когда за ним придет тот, у кого она есть. Если есть много винтовок, некоторыми из них обязательно пользуются. Закон больших чисел.
  Солнце, кровянистое, прячется в мутных облаках. Они с прожилками, похожи на дерьмо умирающего от кишечной хвори.
  Я жмурюсь на солнце. Не потому, что больно глазам. Стекло кабины не пропускает его опасную часть. Жмурюсь просто так. По привычке.
  В голове с утра крутится ритм маршевой речевки. Как привязанный. Мы, курсанты, называли их 'плачевками'.
  Раз-два. Раз-два-три.
  Ритм рождает слова, а те сами сбиваются в дурацкую нескладушку.
  
  Где солдаты, там и пыль,
  Где не пыль, там нет солдат.
  Пыль стоит - солдат бежит,
  Пыль лежит - солдат убит.
  
  Стараюсь отвлечься, смотрю через прозрачный композит на разворачивающийся в пыли транспорт и колонны людей.
  Где-то впереди, в низине меж холмов, лежит поселок. Цель нашей экспедиции. Холмы, если судить по карте, должны напоминать пару женских сисек. Не то чтобы я видал их много. Курсанты постарше ездили в увольнительные к проституткам в соседний городок. Как его... Шандан. Платили им, а те за это обнажали перед ними свои прелести. А может и давали, не знаю. Придурки, понятно, заливали нам про 'фантастические сношения'. Да только какие могут быть фантастические сношения в тринадцать лет? Да за те гроши, что им удавалось скопить, обирая первогодков?
  Впрочем, это уже не важно. Потому что потом началась война и всем нам - знавшим и не знавшим женщин - одинаково вытатуировали шею, вручили по паре одинаковых погонов. И отправили сюда.
  Умирать посреди этой одинаковой  
  Поселок между холмов-сисек - цель нашего перехода через пустыню. Двое суток в Зачин, это не в топливный бак пописать. И все ради этого поселка.
  В прошлом году тут угодили в переделку с сепаратистами ребята из Кэдо. Десять человек гуманитарной миссии. Их распяли на собственных подтяжках. Всех десятерых. Подвесили над воротами и смотрели, как те вялятся на солнце. Карателей тогда не вызывали - как раз началась заварушка под Новым Токио и нас отвлекли на зачистку пригородов от сепарадос. Ребята провисели неделю, покуда их не снял какой-то заезжий священник.
  Гоню от себя дурные мысли. Скрещиваю пальцы в знаке от несчастья. Не то чтобы я был какой-нибудь суеверный. При нашей профессии нельзя совсем не верить. А на эту поездку предчувствия у меня вообще были не ахти. Нехорошие были предчувствия.
  Началось с того, что приснился кошмар.
  
  Луна освещает битые броневики и внедорожники. Она летит над каркасами людей, покрытыми как кожурой черной и серой формой. Форма провисает между ребер. Луна поднимается над мятыми касками и разбитыми штурмовыми винтовками. Над портянками и погонами. И дальше - над огромной рекой, по которой плывут люди. Гражданские. Нога к голове - сплошным потоком. Женщины со струящимися волосами, младенцы, взрослые. Одетые и почти голые. Лицом вверх и ничком. Много людей. И все без масок.
  Здесь я проснулся.
  
  Приземистая командирская 'черепаха' останавливается и вперед, к водителю, лезет офицер. Хлопает дверью. Это мой заместитель. Ко мне его еще на Асанга Нгобе приставил старый пердун Шинода. Фамилия у нового заместителя Чжоу. Фэн Чжоу. Он меня на год моложе, и мы вроде ладим. От сноба Шиноды это, в общем-то, царский подарок. Настоящая армейская кость - военный в третьем поколении. В герои не рвется, место знает. Наш человек.
  Шипит, вырываясь, газ - это в переднем салоне восстанавливается климат. Чжоу снимает очки. Под очками два светлых кружка - их цвет комично контрастирует с копченой лейтенантовой рожей. Снял маску. Смеясь, говорит что-то солдату-водителю. Зубы белые - с утра надраил порошком. Жаль не удалось выбить на складе хоть пару полевых линков. Их выдают штабным офицерам, да еще диверсантам - каждый передатчик на счету. Линк клеится изнутри на прозрачную маску и через тело отдает сигнал к нанонаушнику в среднем ухе. На одежду надевается броник с металлической оплеткой - выполняет функции антенны и от пуль бережет. Линк - штука удобная. Как и ларингофон, он позволяет общаться не снимая масок. Батарейки не нужны - потпитывается сам от день-деньской палящего солнца.
  Фэн сквозь плиту из композита, отделяющую командирский отсек от водительского, сигналит мне. Приложил руки к ушам и показал 'колечко' из пальцев. Уши у него торчат. Значит же странная жестикуляция следующее. 'По данным перехвата противник в поселке. Наше появление ему будет полной до усеру неожиданностью. Все путем, командир'.
  
  
  
  
  Шастры
  территория Новый Арагон, западная оконечность пустыни Зачин
  17.44 5/10/380
  
  2
  Покосившийся столб. На измятой табличке: 'SHSTR113'.
  Городишко называется Шастры. Варварская письменность, в которой опускаются гласные. Цифры справа - метраж над уровнем моря. А может и население - враг их, дикарей, разберет.
  Разведка божится, что здесь засело человек тридцать повстанцев. У меня приказ выкурить их оттуда и уничтожить. По возможности не разрушая поселка. Восьмое мое серьезное задание после школы Хамано. Прошло уже без малого трое суток с момента, когда колонна вышла из сборного пункта в Асанга Нгобе.
  На холмах никого не было, и мы заняли их без боя. Воевать варвары не умеют. Умеют откармливать свиней да жрать свое пойло из свеклы. Я разочарован. Напрасно, конечно. Меньше возни - меньше израсходуем ребят.
  К поселку на каре разведки с белой тряпкой на антенне отправились переговорщики. С предложением сдать оружие и покинуть город. Двое. Мужичок из местных и ротный священник. С этим последним я толком даже не познакомился, хоть его и приписали ко мне вместе с Чжоу. Тоже, кажется, лейтенант. Сокугава или Шокугава, не помню толком. На вид ему здорово за двадцать. Почти старик. Угрюмый субъект. Просидел дорогу в своей колымаге. Выходил, по-моему, только несколько раз - справить нужду.
  Там, в колымаге, у него вроде как передвижная исповедальня. Солдаты частенько бегали к нему помыть руки. Часть искупительного ритуала.
  Все капелланы стучат. И все солдаты об этом знают. И поэтому сочиняют истории про то, как они показывали в прошлом году член сестренке или как им по ночам снится жена соседа. Короче, никакой чтобы политики. Я все понимаю - безопасность, военное время... Только они, церковники, все равно как один с приветом. Иначе чем объяснишь их выбор? Разве может нормальный человек добровольно принять решение зарабатывать на жизнь исключительно выслушиванием всякой ерунды? Наш, скорее всего, не исключение. В смысле привета. Был.
  Потому что вернулась машина пустой.
  
  Чем это они его, интересно? Я обошел кар, отмечая детали. Лобовое стекло (пуленепробиваемый композит) продырявлено в нескольких местах - прогнулось внутрь и висит стеклянистыми клочьями. Везде - на стенках кабины, креслах, на рулевой колонке - красная роса. На полу лужа крови. Не дали повстанцы нашим переговорщикам даже из машины выйти. Начхать им на белый флаг и на неприкосновенность парламентера. Варвары одно слово. Некультурная нация.
  Ребята, говорят, слыхали хлопки. Им сильно нехорошо и охота к маме - это ясней ясного по их рожам. Но ни один не закатил истерику. Не упал в обморок. Не обоссался. Уже хорошо.
  Чуть-чуть позволяю себе заразиться их страхом. Самую малость.
  Разведчики закончили прочесывать чахлые заросли к западу от поселка - ветрозаградительную полосу. Никого. Мин вроде тоже нет.
  Местечко можно попробовать взять еще затемно, только, спрашивается, зачем рисковать? Штаб операцию по времени не ограничивал. И потом - что ежели информация о численности противника устарела? Мысль нехорошая. Скрестил на удачу пальцы. Через адъютанта отдал приказ окапываться.
  Местные 'термиты' (серая форма, 12-13 лет) и имперские 'бойцовые муравьи' (черная, 13-14) разбежались, взяв поселок в полукольцо. Далеко впереди, в тылу противника, разведка ползком минирует кустарник. Чтобы не ушли. Солдаты начали резать корку лишайников и неуклюже окапываться в мокром песке. Поселок молчит.
  Гоу припер машинку для радиоразведки и стал сканировать эфир. Дельный он парень. Я выбрался из машины, подошел ближе к отрываемым окопам. Залег в лишайниках. Рассматриваю, двигая челюстями, поселок. Резинка с пряным вкусом пузырится, выпуская кислород и забирая углекислоту. В окулярах дальномера (полевого бинокля нет, временно взял у артиллеристов эту рухлядь) мелькают жмущиеся друг к другу куполообразные мазанки и хозяйственные постройки из пескобетона. Ферма. Оранжерея. Несколько ветряков. Солнечные панели. Ничего необычного - унылый деревенский вид. Какой-то мусор навален прямо посреди улиц. Баррикады? Лучше отсюда не рассмотреть, а ближе подбираться рискованно.
  
  Чем мы располагаем?
  Полсотни штурмовиков-новобранцев, 80 местных легковооруженных стрелков. Тоже новобранцев.
  Группа разведки (три человека), пара снайперов. Все - опытные ребята. Шинода прямо извелся прежде чем отдать. Легкая техника: кары для меня с адъютантом и разведчиков, бесхозная теперь священникова колымага. Тяжелая техника: два вездехода со смонтированными на станине спаренными крупнокалиберными пулеметами; дедовский гусеничный танк. Этот последний приполз на сборный вместе со стрелками; я еще удивлялся тогда, как он вообще может передвигаться. Ломался, сволочь, дважды. Из-за него мы и проваландались в пустыне почти трое суток против запланированных двух. Четыре пехотных 'окорока'. Громадный грузовой тенк - вода-еда, кислород, топливо и - разумеется - боеприпасы. Издали тенк напоминает связку разнокалиберных сосисок. Папа-сосиска с кислородом, мама-сосиска с топливом и сосиска-пацаненок с водой. Синий, красный, зеленый. Замыкает все это дело прицеп с хозяйственным барахлом и патронами. И кухня. С таким обозом можно покорить не то что этот поселок - весь их сраный западный субконтинент?
  А распоряжаюсь всем этим я - Такеши Аару из семьи Добэ, капитан. Отпрыск великого рода с большим, а если даст Ниспосылатель Удачи, то и великим, будущим.
  
  Когда совсем стемнело, а солдаты зарылись по самые уши, так что над брустверами из пластов лишайника торчали только каски да стволы, из поселка прилетела ракета и ударила по самой незащищенной части нашего поезда. По тенку.
  
  
  Шастры
  00.44 6/10/380
  3
  Я сидел напротив Главного Барбудо (так я его для себя окрестил), обхватив покрытую коркой запекшейся крови голову. Кровь была не моя. За окном стояла черная глаз-выколи ночь. Было холодно и тоскливо.
  После того, как взлетел на воздух тенк, выкосив метров на триста вокруг все живое (сдетонировала взрывчатка, за ней топливо и кислород) и прихватив с собой нашу бронетехнику, оба вездехода с пулеметами и мой кар, дела стали совсем плохи. Следом за танкером красными цветками одна за другой распустились огневые точки, которые мы наспех оборудовали в холмах. Там геройски погибли оба снайпера.
  В рядах бойцов нарастала паника. Без тенка нам крышка - в пустыне всех ждала верная смерть. Отступать нельзя, единственный шанс - поселок. Там можно запастись кислородом и уйти на технике, что осталась. Ждать утра нельзя - после взрыва людей в группе осталось хорошо, если две трети. Боеприпасов в обрез, и в случае если 'свиньи' пойдут скопом, нам конец. Теперь-то видно, что в ходе моих мыслей был изъян, но тогда я был чересчур ошарашен случившимся, чтобы соображать трезво.
  И я поднял ребят в атаку.
  
  То, что творилось после, помню плохо. Видимо, повстанцев оказалось и впрямь больше, и они хорошо подготовились к визиту. Сквозь плотный огонь из зданий на всем нашему пути идти было невозможно. Мы потеряли половину людей толком даже не войдя в поселок.
  Они падали, разорванные очередями из оконных проемов, из-за баррикад и из вырытых прямо поперек улицы траншей. Земля ворочалась под ногами. То тут то там она вспучивалась, унося в небо обрывки моих солдат. Я провожал их взглядом.
  Проклятое время словно нарочно замедлилось чтобы длить этот кошмар.
  Рядом поймал пулю Чжоу. Голова взорвалась. Я упал, и меня заливало его кровью. Всюду лежали части того, что секунду назад было человеком.
  Потерял оружие. Пополз. Стыдно, конечно, но посмотрел бы я на вас, попади вы в неполных пятнадцать лет под такой обстрел. Укрылся за покореженный взрывом кар. Там меня и нашла теплая волна от гранаты - провалился в темноту.
  Когда пришел в себя, все было кончено. Всюду ходили они. Подбирали брошенное оружие, добивали зовущих маму раненых.
  Я хотел застрелиться, но было нечем. Никому не пожелаю пережить такое.
  Едва выполз из-под машины, повстанец, мой сверстник, ткнул еще горячим стволом в шею и велел подниматься. Тут я и понял, что моя песенка спета.
  
  Бородатый что-то сказал своим и меня вытащили во двор. Думал, расстреливать.
  Но меня провели мимо колонки ручного насоса и втолкнули в жестяный сарай. Заперли.
  Сквозь щель поверх стальных створок я видел небо, которое из кромешно-черного на глазах делалось розовым. Никогда прежде не замечал, какое красивое небо над пустыней.
  Некоторое время сидел просто так, а потом решил поспать. Вымотался так, что уснул сразу. Просто свернулся на песчаном полу и стал вкручиваться против часовой стрелки в темноту. Оглох и ослеп.
  
  Очнулся от тычка под ребра. Кряхтя, повернулся лицом к источнику беспокойства.
  Уже рассвело, и свет бил в открытые ворота, выжигая на полу след в форме трапеции. Песок курился паром. Надо мной возвышался по пояс татуированный повстанец. Тело блестит от гелиопротектора. Волосы убрал под подобие берета, из которого через отверстие на затылке торчит сальный пучок. Демаскирующая штука. Снайпера тебе на твой хвост, сука ты варварская. Морда черная от копоти. В руках держит штурмовую винтовку, стволом которой, сволочь, и тычет меня.
  - Чего надо? - голос у меня после всех потрясений ночи стал надтреснутый, будто чужой. На песок что-то упало. Варвар хрюкнул сквозь маску, толкнул меня носком ботинка, вызвав приступ боли, и убрался, наконец, восвояси.
  Скрипнули ворота и снова стало темно. Брякнула задвижка.
  Ушел.
  Наощупь нашел в песке кусок пресной лепешки. Съел ее и не почувствовал. Только понял, насколько голоден.
  Тошнило. Правый глаз совсем заплыл, вид из него - как из амбразуры. На месте скулы образовался небольшой саднящий мяч.
  Потрогал. Больно, его мать...
  Вспомнились детали ночного допроса.
  Главный Бородач, которого все называли Сердио, на ломаном асси все выпытывал имена моих непосредственных начальников. Увидел под бушлатом офицерские нашивки и стигму легиона Истребителей на шее - совсем взбеленился. Съездил по лицу, скотина, так, что вылетел воздуховод и на время я отключился.
  
  Пока валялся без сознания меня, видимо, били. Болит левый бок, может быть, даже треснуло ребро. Они, по понятным причинам, вообще тут не шибко любят карательный корпус. А уж офицеров, да еще и дворянских сынков - тем паче. В общем, хреновые у капитана Аару вырисовываются перспективы.
  Этот Сердио и его кодла в поселке, видимо, давно. Может с неделю. С тех пор как повстанцы, поддерживаемые Западной Конфедерацией, взяли верх в Эш-Ваале, а разведка впервые донесла о группе в Шастрах и до момента, когда меня вызвал к себе Шинода, прошло дня три. Сутки командование формировало карательный отряд. Еще двое с лишним суток мы перебирались через пустыню.
  И все время эти сидели тут. Не уходили. Ждали?
  Может и так. Теперь уже не важно.
  Им после уничтожения целого пехотного батальона (в голове не укладывается), на месте сидеть резона нет. Потеряв с нами связь, Шинода отправит сюда парней посерьезней. И побольше числом.
  Значит, повстанцы сегодня-завтра уйдут. Что будет со мной?
  С собою таскать вряд ли станут. Хлопнут? Скорее всего.
  Хотя, если бы хотели, давно бы прикончили. Может, надеются еще вытянуть что-то? Да нет, зачем обольщаться. Мне им рассказать нечего, так, мелочь. По слухам ихняя разведка работает не хуже нашей. Есть, говорят даже уши в окружении Самого.
  Потряс ботинками, из которых предусмотрительно выдернули шнурки, похлопал по карманам. Забрали все: деньги, универсальный хронометр-компас, идентификационную карту. Даже, блин, носовой платок.
  Тоска.
  
  Шастры
  14.44 6/10/380
  4
  Меня расстреляли.
  Я даже не успел подготовиться к смерти. Произошло все вдруг. Ни тебе суда, ни последнего желания. Просто распахнулись ворота, и фигура в маскхалате сыпанула внутрь горсть свинца.
  Зацепило, кажется, тремя пулями.
  Дикая резь в ребрах и жжение в шее. По ноге и груди течет теплое. Сквозь туман в глазах вижу потную рожу своего убийцы. Чувствую, как с меня сдирают ботинки. Сдерживаю дыхание. Прикинулся трупом.
  Видимо неплохо сыграл, - этот даже ворота не закрыл. Идиоты. И пристукнуть толком не могут. Больно как. В голову не контролировал, слава Создателю, - только выдернул воздуховод. Впрочем, неудивительно - я с ног до головы в запекшейся крови. Своей и Чжоу. А этот, видать, торопился. Считай, второй раз за сутки мне несказанно везет. Хотя как сказать...
  Подобрал заляпанный мундштук, сунул в ноздри. Шипя от боли, повернулся на здоровый бок, стянул бушлат, разорвал пуговицы форменной рубашки и расстегнул 'липучку' на мягком ламинарном бронежилете.
  Орденская, твою мать, выделка. От деда-героя. В упор держит пулю сорок второго калибра. Ребра справа теперь, конечно, не сосчитать, но это я как-нибудь переживу. Дышу тихо, чтобы не повредить легкое. Вовремя одумался, затянул жилет туже. Лег на задетый бок.
  Вторая пуля царапнула внутреннюю поверхность бедра. Отдышался. Из снятой кое-как рубашки соорудил подобие жгута. Сдавил рану.
  Третья ожгла шею. Голову набок повернуть не могу. Крови много, но, хвала Творцу, она не бьет, а вяло вытекает. Во рту вкус железа. Приложил к ране салфетку из лоскута той же рубашки. Почувствовал, как она мгновенно намокла. Прижал сильнее. Вспомнил, как в пять лет изодрал руки о колючую проволоку. Песок под боком мало-помалу пропитывается горячим.
  Боженька милосердный, как мне больно.
  
  Часть первая
  Глава первая
  Новый Свет
  
  
  Допустим на секунду, что какому-то сумасшедшему богу удалось расслоить вселенную Безымянного на две части. Так, что в одну из них угодила Пустыня, а в другую - Небо. Сам Безымянный тогда выпал бы одиноким кристалликом на границе этих фаз. Вокруг Безымянного бутербродными слоями лежало то, что предстояло увидеть уэллсовскому Путешественнику, надумай он перенестись на миллиард лет все равно куда - вперед или назад - мелкодисперсный камень и газовая смесь. Небо-пустыня-бургер.
  Крыса-альбинос в скиннеровской камере, попади она в такую ситуацию, стала бы чиститься. Выдирая волосы и царапая до крови шкуру.
  Сунутый в пустой стакан муравей деловито изучал бы незнакомое, не пахнущее Семьей, пространство. Сигналил вонючими феромонами.
  Шимпанзе в подвале антропологического института принялись бы сосредоточенно искать друг на друге несуществующих блох. Груминг. Гррррууууминг.
  Безымянный тоже был социальным существом, и от пустоты ему делалось нехорошо. Пустота вгоняла его в состояние нешуточного стресса. От нее у Безымянного сворачивало кишки.
  
  Дышать было тяжеловато, и Безымянный потянул с лица маску. Густо вобрал ртом воздух... И тут же пожалел об этом. Глаза отправились на поиски чего-то в район лба. Глотка сжалась куриной задницей.
  ОТКРЫТИЕ: смесь газов, которую вдохнул Безымянный, нимало не удовлетворила потребность Безымянного в кислороде. От смеси несло аммиаком. Смесь въедалась в слизистые что твой волк в овечку. Так во вселенную Безымянного вошла реальность.
  ОТКРЫТИЕ: в стакане воняет смертью.
  Глаза слезились. Продолжая кашлять, Безымянный вернул маску на место.
  
  Он был чернокожим мужчиной средних лет.
  Он был худ, высок, коротко стрижен и одет в бежевый бурнус.
  На вытянутом лице его громоздилась нелепая кислородная маска и очки с наглазниками. На ногах - шальвар с десятком карманов и ботинки.
  Он был похож на молодого Дон-Кихота, если бы тот был негром.
  
  В ПУСТЫНЕ БЕЗ СПЕЦИАЛЬНОГО СНАРЯЖЕНИЯ ПУТЕШЕСТВЕННИК-ОДИНОЧКА ОБРЕЧЕН НА ГИБЕЛЬ ОТ ОБЕЗВОЖИВАНИЯ ДНЕМ И ОТ ПЕРЕОХЛАЖДЕНИЯ - НОЧЬЮ.
  Строчка из учебника по выживанию.
  
  Он потрогал свое лицо там, где его не покрывала маска. Пальцы заблестели от защитной мази. Сильно исцарапанные часы с браслетом из плотной ткани. Застегнуты на правой руке.
  Вспышка. ВАТАЙЗИТ.
  Крышка часов отразила его лицо - пустила зайчик. Половина седьмого. Лицо под маской - с приплюснутым носом и большими губами.
  Тяжелый пояс. На поясе - короткий меч в ножнах, разнокалиберные кисеты и коробки. Безымянный стал озираться.
  Озираться он стал, потому что ничего другого ему не оставалось.
  Ничего другого ему не оставалось потому, что он потерял память.
  Па-мять.
  Па. Мять.
  
  Кое-где виднелись гладкие плеши породы, через которые попарно и поодиночке, как школьницы на переменке, перебегали крупинки гипса. Солнце заметно просело и больше не пекло макушку. Било, пускай ослабленное очками, прямо в глаза. И кабы не очки выжгло бы их к черту. Запасы концентрата были еще велики, и он пока мог позволить себе просто сидеть. Разглядывать в небе кучи жидких облаков.
  Порой его одолевали воспоминания. Они как картинки в калейдоскопе - сменяли друг друга плавно и без звука. Как сны наяву. Как немое кино. А иногда звук в воспоминаниях-видениях появлялся. И это почему-то беспокоило нашего героя. Причину беспокойства он определить не мог. Кажется, это было какое-то забытое знание .
  
  Вспышка. Треск атмосферных помех.
  - 'Некто Мирный' вызывает 'Горящего'... 'Горящий', ответьте.
  
  Что-то внутри говорило ему, что двигаться надо непременно на запад. Следом за этим странным солнцем. Барханы кончились и пустыня сделалась ровной, как доска. Кое-где виднелись кучки лишайников. Кустистые или в виде накипи, они - как фибриновая корка на ране - покрывали обширные каменные плеши. Самоотверженно обороняли эти обжитые пятачки от наступавшего песка. Словно две формы жизни.
  
  Во время остановок, когда Безымянный совсем выбивался из сил, у него было время изучить содержимое коробок и мешочков. Он плюхался задом в перегретый песок, снимал пояс и раскладывал нагруженные на него предметы Самый большой кисет набит мягкими кусочками в фольге. Концентрат. Пища. В другом - маленькие диски из желтого металла. С рельефом человека, которого Безымянный никогда не встречал. Диски приобретали смысл в месте, где есть другие люди. Как диски называются, он забыл.
  
  В одной из коробок лежал набор игл. Полые трубки из твердого сплава (Безымянный пробовал одной сделать царапину на мече - осталась борозда). В других лежали белые и желтые порошки. Порошки были аккуратно упакованы в бумагу и надписаны по-латыни. Вспышка.
  Еще там нашлись:
  а)сухая зелень в брикетах;
  б)черные нитки в ампуле с прозрачной жидкостью;
  в)неясного назначения инструменты - лезвия, стальные трубки, зажимы и крючки.
  Когда он коснулся этого впервые, пришло воспоминание.
  Он стал хвататься за него в попытке вытянуть нечто важное. Что-то, что было связано с этими вещами и с тем, для чего они нужны. А вспомнить не выходило.
  
  Меч.
  Рукоятка с эргономичными вмятинами для пальцев и рисунком. Какие-то точки, ломаные линии. Многократно наложенные друг на друга, они не выказывали и подобия симметрии. Линии тоньше волоса. Словно трещины.
  Дисковидная гарда. Орнамент похож на тот, что на ножнах. Новая деталь. Ближе к краю диска располагался крошечный красный крестик.
  Безымянный остановился, извлек меч из ножен. Лезвие смазано прозрачным составом. Состав лип к пальцам. Ощущение было, словно меч сделан из дерева или пластика. Ощущалась тяжесть длинной рукояти, узкое же в два пальца лезвие с множеством микроскопических зазубрин в руке, почти ничего не весило. Очень необычный меч.
  И острый - чтобы глубоко порезаться, достаточно приложить палец. Привести лезвие и кожу в контакт. Ранка от меча здорово саднила.
  Он спрятал невесомое оружие в столь же невесомые ножны и перевязал порез платком. Тут до него дошло, что лезвие могло быть отравлено. Размотал. Стал высасывать и сплевывать сочащуюся кровь. Когда кожа на нем сморщилась, оторвал от платка чистую полосу и сделал повязку. Вышло куда аккуратней.
  
  Пить не хотелось, словно концентрат каким-то образом утолял и жажду. Кусочки были сытными, но вкус, сладковатый до приторности, ему не нравился, и есть их не хотелось часто. Жевал он тщательно - надо обмануть голод. Одного кусочка хватало часа на три, пока вновь не начинало ныть в желудке. И тогда приходилось доставать новую порцию. В перерывах, чтобы не застаивалась слюна, сосал гальку.
  
  С темнотой Безымянный набрел на развалины. Полуразрушенные, будто их грыз великан, каменные стены несли следы пуль. Он не понимал что это следы именно пуль, покуда не выковырял одну пальцами. Раньше он такого никогда не видел. Может быть, читал. Пуля была совсем мягкой - по рыхлому песчанику ее словно расплескало. Оболочки на пуле не было.
  Мертвые дома выглядели так, будто их кто-то долго сек кнутом. Стены без крыш. Оконные проемы, кое-где сохранившие лохмотья герметизирующей пленки. Все наполовину заросло песком. Здесь он и решил устроиться на ночлег. Обернулся одеялом и по горло укрылся в сухой, еще хранящей дневное тепло, среде.
  Холодало тут быстро.
  
  Вспышка.
  - 'Некто Милосердный' вызывает 'Горящего'... 'Горящий', ответьте.
  
  Во сне он опять слышал голоса.
  Смутные, они то бормотали, то напевали что-то. Слова песни, слова неведомого, а может попросту забытого Безымянным, языка расслабляли волю, тянули куда-то. На мгновение снова возникло ощущение дежавю. Безымянный, уже по привычке, попробовал вцепиться в него. Бесполезно.
  Голоса перекатывались по пустыне, перекликались и, возносясь в небо, там глохли. Потому что в небе не было ничего такого, от чего можно было, отразившись, вернуться. Во сне Безымянный плакал.
  
  Первый сон Безымянного. Легенда народа масаи
  Тумбайнот был праведником, и бог его сильно любил. Жена его Найнанде родила ему трех сыновей: Ошомо, Бартиламо и Бармао. Когда умер его брат Ленгерни, то Тумбайнот, согласно обычаю племени, женился на вдове Нахаба-логунджа, которая получила это прозвище за свою высокую и узкую голову, что считается у масаи за признак особой красоты. Она также родила своему второму мужу трех сыновей, но после случившейся однажды вечером семейной ссоры (по случаю отказа ее дать мужу молоко с кровью) она покинула Тумбайнота и построила собственный дом, окружив его изгородью из колючего кустарника от диких зверей.
  В те времена мир был густо заселен, но люди не отличались благочестием, а напротив, много грешили и не исполняли божеских заповедей. Однако при всем их дурном поведении, от убийства ВАТАЙЗИТ они все же воздерживались. Но в один несчастный день случилось, что некий человек, по имени Намбиджа, ударил по голове ВАТАЙЗИТ другого, которого звали Суаге. Этого бог уже не мог стерпеть и решил истребить род людской до последнего человека. Один лишь благочестивый Тумбайнот был отличен милостью бога, который велел ему построить большую деревянную лодку и перебраться туда с обеими своими женами, со всеми шестью сыновьями и их женами, а также взять с собой в лодку животных всех пород.
   Когда все укрылись в лодке и Тумбайнот сложил запас провизии, бог послал на землю проливной дождь, который длился так долго, что наступил великий потоп. Все люди и животные утонули, кроме находящихся в лодке. Долго плыла лодка, и Тумбайнот с нетерпением ждал конца потопа, потому что запасы в лодке быстро истощались. Наконец ливень прекратился. Когда вода начала спадать, Тумбайнот сказал: 'Надо посмотреть: может быть, вода уже спала достаточно' - и выпустил голубя. Скоро голубь вернулся усталый и при виде его Тумбайнот понял, что вода держится высоко, и что птица не смогла найти себе места для отдыха.
   Спустя несколько дней он выпустил ястреба, причем предварительно прикрепил стрелу к перу его хвоста, рассчитав, что если ястреб опустится на падаль, стрела, которую он потащит за собой по земле как-нибудь выдернется из хвоста и воткнется в землю. И действительно, когда вечером ястреб вернулся в лодку без стрелы и одного пера в хвосте, Тумбайнот понял, что птица наткнулась на падаль и что, стало быть, потоп ослабевает.
  Наконец вода совершенно спала и лодка пристала к суше. Люди и животные высадились. Выйдя из лодки, Тумбайот увидел сразу четыре радуги, по каждой стороне неба, и истолковал их как знамение, что гнев божий миновал.
  
  Светало.
  Безымянный выполз из под слоя песка. Встал. Поежился, сделал несколько нескладно-энергичных движений. Попрыгал, растрясая кровь по конечностям. Сел, толкнув ногой отвязавшийся мешок с концентратом.
  В зияющий каменный мешок с окнами без рам задувал ветер. Песок впитывал первые лучи дня. Ядовитый воздух шевелил лохмотья полиэтилена.
  Безымянный взглянул на часы.
  Ночь длилась всего шесть часов. Изрядно разбухшее, как ему показалось, светило ненормально быстро поднималось в груде жидких облаков. В лезущем из-за горизонта газовом шаре было что-то психоделическое. Безымянный сидел, залитый малиновым. Думать не хотелось.
  Дыхание изо рта выходило паром и частично оседало на песке мелкими кристалликами. Безымянный поежился и подтянул к себе мешок с концентратом. Какое-то время сидел неподвижно, пережевывая волокнистый кубик. Глядел на песок. Затем встал, побродил по разрушенному дому. Нашел и осторожно снял с окна кусок чудом неповрежденной пленки. Вернулся и бросил рядом с мешком.
  Некоторое время Безымянный занимался тем, что ползал по песку и сгребал руками (сняв предварительно часы и перчатки) верхний его слой. Как только набралась достаточно большая куча, он стал рыть в ней конусообразную яму. Когда яма достигла требуемой глубины (что-то около метра), а стенкам ее был придан оптимальный угол (примерно 45 градусов), он поставил на ее дно подобие глубокого стакана, сложенное им заранее из куска той же пленки. Укрепил там. Накрыл получившуюся конденсирующую установку полиэтиленом; натянул. Присыпал края мембраны песком, прижал их камнями.
  В центр получившейся 'крыши' Безымянный водрузил черепок с таким расчетом, чтобы пленка прогнулась точно над емкостью для сбора влаги.
  
  После всех приготовлений он уселся на успевший нагреться песок и вынул из коробки на поясе матерчатый чехол. Развернул. Отобрал самую толстую иглу. Извлек из ножен меч.
  Посидел немного, любуясь светом на лезвии.
  Потом провел поперек него глубокую царапину. Ближе к рукояти.
  
  ***
  
  Безымянный зарылся в теплый песок. Был вечер какого-то там по счету дня.
  Сквозь забытье, как с другой планеты, ветер доносил отдаленные взрывы и стрельбу. Шевельнуться или даже просто открыть глаза сил не было. Вскоре все стихло.
  Накрапывал дождь. Холодная капля кисло обожгла щеку. Безымянный стер каплю ладонью. Натянул на голову пленку.
  
  ***
  
  Вчера Безымянный наткнулся на человека. Человек лежал ничком, наполовину уже утонув в песке. Что-то взорвалось у человека внутри черепа и испортило дыхательную маску. Зато баллон с кислородом оказался цел и, судя по индикатору на нем, полон. Еще один баллон Безымянный нашел в заплечном мешке. Мешок он взял с собой. А еще при погибшем человеке была фляга со сладким, чуть кисловатым питьем. И солевые капсулы. Очень соленые.
  От малого объема пищи у него начались запоры. Чтобы побудить ленивый кишечник к работе он жевал лишайники. От них скапливались и отходили газы. Он быстро перестал испытывать неловкость по этому поводу.
  
  ***
  
  Безымянный шел, спотыкаясь. Он различал лишь слепящий кусок каменистой поверхности под ногами. Туннельное зрение. Сознание сузилось до простой мысли-доминанты: НЕЛЬЗЯ ОСТАНАВЛИВАТЬСЯ. Кроме камней Безымянный видел ноги (ноги - ногти - когти - кости), механически толкавшие его тело вперед и вверх. Тело безвольно сотрясалось при каждом шаге. Со стороны казалось, будто он все время падал и, как кукла, подставлял по направлению падения то одну, то другую ногу. Остановка для него означала смерть. У него не будет сил встать. Концентрат закончился вчера. Или позавчера? В нем, в концентрате, видимо, был какой-то стимулятор нервной системы, потому что пока Безымянный его принимал, спать хотелось мало. Сейчас ему ничего так не хотелось, как упасть и не подниматься.
  Камень и песок превратились в чешую рептилии - глинистые плошки. Вообще это был хороший знак. Это значит, что пустыня вот-вот закончится, и что рядом (если повезет) может оказаться источник воды. Воды, которая (вот уж верх везения) может оказаться пригодной для питья, которое... И тут Безымянный упал.
  То, что он падает, он даже не понял. Просто подогнулись колени, а плитчатая поверхность вздыбилась и несильно стукнула в лицо. Стало тихо. В голове унялся ставший привычным 'белый' шум.
  
  Он лежал.
  Его окружили люди.
  Какое-то время люди беззвучно переговаривались. Затем они переложили его тело на подобие носилок. В тумане Безымянный еще успел это осознать и царапнул ободранными пальцами по плиткам в поисках чего-то важного. Его понесли. Один из подошедших - зашитый в кевлар бородач - задержался, чтобы подобрать короткий, в локоть , клинок. Наполовину вытянул его из ножен. По курчавой бороде скользнул зайчик.
  Обоюдоострое лезвие ближе к рукояти было покрыто неровными царапинами. Человек насчитал их шесть.
  
  ***
  
  Безымянный пришел в себя оттого, что кто-то настойчиво тряс его за плечо. Маски не было. Запах. Пьяняще-чистый и влажный воздух. Оттенок озона. И еще один: не сравнимый ни с чем, одуряющий - зелени.
  Безымянный открыл глаза и долго фокусировал взгляд.
  Над ним навис шатер из листвы. Может это и есть она. Смерть. Если так, то воскресать ему уже не хочется.
  Над ним склонилось женское лицо. Увядающее, но красивое. Женщина настойчиво что-то шептала. Слово из двух слогов. Нечто вроде 'массхи', или 'маскти'. Трясла его и повторяла.
  А сил у него не было даже на то, чтобы повернуть голову.
  Губы ощутили резкий холод, о зубы застучала кружка. Потекла сладкая влага. Он жадно сглотнул, когда рот наполнился. Еще раз, еще. Губы треснули. Женщина держала его голову. Напившись, он потерял сознание.
  
  Снилось, что он продолжает идти через пески.
  Впереди садилось солнце. Не местное - жирное, будто упившееся крови, а настоящее, земное. Задувал прохладный ветерок. Среди барханов показалась фигура в плаще.
  Когда Безымянный и фигура сблизились, та сняла капюшон. Под капюшоном ничего не было. Они простояли так неопределенно долго, пока Безымянный не догадался спросить:
  - Кто ты?
  Фигура протянула руку. В руке был свернутый в трубку лист. Что-то темное и гибкое.
  Безымянный принял дар. И повторил вопрос. Фигура ответила.
  - Масскти.
  Мир сдвинулся под ногами Безымянного.
  Перед глазами пронеслась бездна звезд, небо стало дорогой, и он отправился по ней мимо скал-туманностей. Вслед неслось многократно отраженное эхом: 'Маскти, булькт...'. И отдавалось холодом в голове.
  Когда его путешествие подошло к концу, из под звездной тропинки вынырнуло голубое, круглое словно блюдце. Он не сразу сообразил, что это планета. Пленка облаков поверх расколотого заливами материка. Шапки на полюсах. Планета приняла его в свое лоно. Он проносился сквозь облака, в ушах свистел ветер. Холодный воздух набивался в легкие, обжигая. Развернулась панорама: горизонт, залитый розоватыми отблесками, зеленое море, ненормально быстро приближающиеся горы. За их цепью - унылая равнина. Постепенно она делается разнообразнее. Реки, озера, правильной формы рощицы, селения, город. Еще один, пустыня. Долго не кончающееся плоскогорье. Масскти. Площадка между скал. Линейка серых фигур.
  Он замедлил движение. Замер перед шеренгой ожидающих. Булькт. Холод, пронзительный холод. Голос.
  - Времени у нас... сама... понимаешь.
  - ...
  - (Масскти) с ним... доедет. Ты... береги.
  Булькт, масскти.
  Б-Улькт. Мас-Кти.
  
  Безымянный развернул свиток. Сквозь материал проступили зеленые точки. Стянулись в слово.
  УСТРОЙСТВО.
  Где он?
  Буквы сливались в опалесцирующее изображение. Покрытая координатной сеткой сфера. Пульсирующий указатель. На сфере выступил рельеф. Гигантский материк, похожий на головастый эмбрион. Глубоко въедающиеся в тело заливы. Сфера приобрела цвет и распахнулась порезанной на дольки кожурой апельсина. Масскти. Побежали строки. Легенда карты. Булькт. Еще строки. И еще. Он не успевал следить за ним глазами. Потом привык. Книга подчинялась ему. Текст бежал то быстрее, то медленнее. Наконец остановился совсем. Стал откручиваться назад, пока не достиг начала. Это было сообщение.
  Сообщение для него.
  
  Треск помех.
  - Двойник-1, вижу объект...
  - Сопровождайте до границы атмосферы. Ничего не предпринимать.
  
  - Да просыпайся же ты! Вставай! - Безымянный на миг открыл глаза. Женщина исчезла, вместо нее склонился коренастый бородач-негр со стриженым затылком. И бил по щекам. Безымянный, зажмурившись, сделал попытку оборониться. Его подняли за шиворот и посадили. Колючими пальцами раздвинули глаза. Сознание медленно возвращалось, голова сквозь мутные прорези уже фиксировала окружающее.
  На переднем плане кофейная рожа с бородой. Трясет за плечи.
  Листва исчезла. Вместо нее - комната в глинобитной хате. Стены плавно переходят в низкий купол, покрытый чем-то вроде лака. Трещины замазаны. Узкое оконце затянуто пленкой. Пахнет носками. Запах проникает под неплотно надетую маску. Он - на кирпичных нарах, из руки торчит катетер с двумя полосками пластыря. На штативе - мешок с голубым раствором.
  Взгляд вниз. В углу комнатки - баллон. Синий. На полу булькает огромная банка Боброва.
  Трубка от аппарата идет к маске на лице. Огромный пузырь сорвался с кончика длинной иглы, пронизывающей пробку, и лениво поплыл к поверхности. Булькт. Клапан на редукторе свистнул с приглотом - отдал излишек давления. Масскти. Холодный кислород обжег внутренности.
  
  - Слышишь меня? Отвечай, ну!
  Безымянный слабо застонал. Бородатый бесцеремонно сорвал с него маску, та засипела обижено: мссссссссссс!
  - Оклемывайся быстрее. - В ноздри Безымянному, больно царапнув слизистую, ткнулся мундштук воздуховода. Зажим стиснул носовую перегородку. Безымянный поморщился. Бородатый пристегнул к бедру баллон, затянул шнурки на ботинках. - Хорош уже лежать, друг. Пойдем потихоньку.
  Катетер из вены небрежно вынут и брошен на пол. Безымянный инстинктивно согнул руку в локте. Бородач подставил плечо и заставил ослабевшее тело вначале подняться, а потом и сделать несколько шагов. Оказалось, что он на голову ниже Безымянного. Ничего еще не соображающего его уж волокли-вели к выходу. Он успел сообразить, что из одежды на нем остались только штаны и заскорузлая футболка. Куда-то делся пояс с вещами. Наручные часы остановились на трех тридцати. Ноги волочились по песчаному полу, оставляя борозды.
  Мужичок, тащивший его, был силен. Или это просто он так ослабел? Зеркало бы.
  Мимо протискивались вонючие, несмотря на мундштук, люди с оружием. От самого Безымянного, впрочем, наверно, несло не лучше. Бородач мимоходом выслушивал их, отдавал распоряжения по-русски, вкрапливая словечки на испанском.
  - Гаденыша расстрелять. Си. Ботинки с него сымите. Хорошие ботинки, офицерские. Воду закачаете из скважины. Оружие раздай, все лишнее - на 'телегу' и к моей броне. Все, что притрофеили. Выметаемся отсюда к волосатой матери.
  По узкой, изрытой канавами улочке к выезду из поселка валко пробирался пузатый бронетранспортер. Надрывно ревел дизель. Бегали женщины. Толпились чумазые и оборванные дети.
  Завидев Бородатого, дети их окружили и стали наперебой вопить. Что вопят Безымянный не понимал - язык, кажется, из южнославянских. Бородач остановился и нырнул свободной рукой в висящий на одной лямке заплечный мешок. Достал что-то рыхлое, видимо хлеб, - передал старшему. Тот принялся делить на всех. Подзывает одного - дает кусок. Зовет следующего. Бородач двинулся дальше, не дав досмотреть.
  Безымянный разлепил спекшиеся губы и сделал попытку заговорить.
  Рот треснул и по подбородку побежала сукровица, но ни звука, ни шепота не вышло. Горло забыло, как это делается. Он облизнул губы и повторил попытку.
  Горло щелкнуло и произвело хриплый звук.
  - О-о-о... - бородатый даже остановился от неожиданности. Броневичок уже почти поравнялся с ними
  - Чего?
  - О-овут... ...о-оворю? - горло перемежало булькающие звуки членораздельными.
  - Сергеем мама с папой звали! Сергей Ланге! Будем, как говорится, знакомы. Но ты меня 'Виг' зови! И досадливо: - Ты, брат, спрашивай сейчас поменьше, а ногами, наоборот, побольше давай шевели! Уходим мы!
  Безымянный собрался с силами.
  - Меня! - Тронул себя в грудь.
  - Чего?
  - Не о-омню... а-ак ...о-овут!
  - Память отшибло что ли? - Пауза. - Это хреново. - Теперь уже он надрывался, перекрикивая шум двигателя. - Ланселот тебя звать! Доунте! Шагай, наговоримся потом... А то щас карлики набегут - мало не покажется!
  - ...а-алики?!
  - Каратели! Нас, пока мы тебя ждали, чуть не ухлопали же нахрен! Пошли, говорю! Выбираться надо! - Они двинулись к притормозившему напротив уродливо-футуристическому транспортному средству, которое оседлали уже человек пять. Люди, очень молодые, были одеты в лохмотья, но до зубов вооружены. Завидев бородача с ношей, они дружно принялись самые эти свои зубы скалить. Сергей-Виг помог бывшему Безымянному влезть на броню, после шустро вскарабкался сам. Застучал кулаком по люку: - Поехали, поехали!
  И броневичок рванул с места, выбросив из-под колес фонтан пыли. Пыль окатила случившихся рядом женщин и детей, от чего последние пришли в восторг.
  За ворот неожиданно обретшего имя Ланселота Доунте, не дав тому свалиться под колеса, ухватилось сразу несколько рук. Послышался мат. Бородатый обернулся и непонятно чему оскалился. Проорал сквозь шум дизеля:
  - Держись за поручни! - и после паузы. - Добро, мля, пожаловать в Новый Свет!
  
  
  Глава вторая
  Жир Земли
  
  Броневичок исправно пылил по дороге. Среди песка, пролысин камня и поросших чахлой растительностью холмов. Просаленная куртка создавала барьер между ягодицами Ланселота Доунте и металлом. Он держался за поручень обеими руками, подставляя ветерку и без того обветренное лицо.
  Колонна расхристанных ополченцев вперемешку со способными идти беженцами осталась позади. Позади и странный поселок с изрытыми улицами и трупами детей в военной форме. Сказать, что зрелище было жутковатым - не сказать ничего.
  Трупами устелены были все подступы к поселку. Тощие мальчишки лет двенадцати. В военной форме двух цветов. Десятки тел. Песок там и сям дырявили воронки, а вокруг воронок, в кратерах из лишайников, как куклы на свалке, валялись руки, ноги, головы и автоматы. Разорванные какой-то силой тщедушные тела. Пожеванное оружие.
  Сергей-Виг на трупы не реагировал - лишь раз мигнул Ланселоту и сплюнул под колеса, когда они переехали один из них.
  Когда бронетранспортер выезжал из поселка, вслед ему неслись проклятия. Ланселот хоть и не знал языка, но понял это по лицам стоящих вдоль дороги женщин. Они требовали взять их с собой, как объяснил бородатый. Увы, это было невозможно. Организовать нормальную эвакуацию местных можно лишь позже, когда прибудет колонна гражданского транспорта из Эш-Вааля - того места, к которому они сейчас и мчались на всех парах, оставив позади два десятка боевиков, бронетранспортер и несколько волокущих скарб крестьянских семей. А до этого времени поселок очень даже мог и не дожить, потому что за уничтоженное здесь 'подразделение имперских карателей' (Виг определил детские трупы именно так) полагается месть. Чья месть, правда, оставалось неясно, только не верить дикого вида попутчику у Ланселота причин не было.
  Виг этот вообще оказался словоохотливым экземпляром. Пока они сидели нка броне он орал Лансу, как его прозвал, в ухо предысторию того что, тот увидел, пересыпая ее не особо отборным матом и плоскими шутками.
  Итак, группа 'повстанцев' под началом Вига ожидала в поселке его. Ланселота Доунте. Который должен был прибыть с 'караваном из Ордена' еще несколько дней назад. Но загадочным образом исчез. Ждали его долго, нарушая все нормы конспирации. И едва не пропали в переделке, когда по их душу нагрянул-таки 'карательный отряд' - сотни полторы голов с оружием. По-счастью, сплошь салаг. Которых те, недолго думая, и убили. А к ночи пожаловал и он, виновник торжества. Без каравана и без памяти. Дав Ланселоту отлежаться до полудня, группа спешно покинула поселок. Разведка доносила, что к месту боя движется колонна недружественного транспорта. Понятно, что не с самыми дружественными намерениями.
  Герой наш еще очень плохо соображал, в голове его путалось, но из сыпавшихся на нее военных терминов, диких топонимов и полного непонимания кто он и где находится начинала уже складываться некая картина. Он решил пока что всецело положиться на окружающих, особенно на этого, с бородой. Тем более что окружающие покуда не проявляли к нему враждебности и даже, наоборот, кажется, держали Ланселота за своего.
  
  Вести себя как примерный ребенок, рассудилось ему, будет благоразумным уже потому, что, во-первых, он потерял память, и, во-вторых, в месте, где его невесть как угораздило очутиться, шла война.
  
  ***
  Песок и камни на обочинах вытеснили лишайник. Попадались отдельные стелющиеся деревца-карлики. Ланселот с трудом узнал в них березу и бук. Временами броневичок пересекал мелкие речушки и тогда все соскакивали с брони, чтобы смыть накопившуюся на коже пыль и набрать воды. Ланселот пробовал пить эту воду. Она отчетливо кислила.
  Холмов становилось больше. Петлястая дорога затрудняла их движение на северо-запад. Водитель, затянутая тканью макушка которого виднелась из вечно открытого люка, почти беспрестанно что-то кричал на испанском, матерился по-русски, заглушая порой даже рев дизеля, а сидевшие на броне по очереди сменяли сидевших в десантном отделении броневичка. Спускались подышать.
  В одну из таких смен вниз спустились и Бородач-Виг со своим протеже.
  
  Захлопнулся люк и неслышно стал восстанавливаться физиологичный состав воздуха. Утопленная в потолок, горела лампочка. Тусклая - не почитаешь, но лицо собеседника различить можно. Освещение Ланса, впрочем, устраивало - от яркого света у него начинало резать глаза.
  Воздух в броневичке затхлый, отдавал горелым порохом, вонючей присадкой к природному газу и еще чем-то трудноопределяемым, но зато позволял на время снимать ненавистные воздуховоды и маски. Звукоизоляция была на удивление хорошей - рев двигателя низводился до утробного урчания. Видимо, хозяин давно уже оборудовал отсек под свои нужды.
  'Допрашивать тут, наверное, удобно', - пришла в Лансову голову странная мысль. Стояли две импровизированные лавки, крытые пледами, всюду громоздились баллоны. В углы навалено и кое-как закреплено оружие, рюкзаки, цинки с патронами. Все - вещи для Ланселота Доунте новые. Посреди пола, приваренная намертво, убогая электроплитка. Разогреть банку консервов.
  - Ну что, - сощурился хозяин, протягивая гостю-или-пленнику открытую жестянку, с торчащей наружу ложкой. В жестянке - что-то напоминающее вареный рис с волокнами мяса. - Давай что ли вводить тебя в курс дел, Рип ты наш ван Винкль. Ты как, не истеричный? Спрашивай, не стесняйся.
  Ланс стиснул банку обеими руками и уставился в глаза Вигу. Броневичок покачивало. От этого глаза то уходили в тень, то искрили карим.
  - Кто я такой?
  Виг чуть выпятил губу. Глаза сузились.
  - Ну, ты даешь... - он помедлил, поморгал глазами, будто все еще не мог поверить в лансово беспамятство. - Полковник медицинской службы колониального флота. Доунте Ланселот Алонсыч. Тридцать девять лет, ни жены, ни детей... А прозвище мы тебе еще придумаем. Тут же без псевдонимов нельзя - работа секретная...
  - Где я?
  - Ну что не на Земле, это ты, поди, и сам уж смикитил, - Виг вытащил какую-то шпильку, согнул пополам, и неторопливо принялся водить ей под ногтями. Когда драматическая пауза, по его мнению, была выдержана, глянул на Ланселота - На Новой Европе. Если это тебе что-нибудь говорит.
  Когда очередную внесолярную планету открыли сразу две орбитальные обсерватории, ее назвали Зоя, ну... 'жизнь' по-гречески. Заметь, сделали исключение, не индекс дурацкий присвоили - настоящее имя. Потому что планета оказалась с сюрпризом, - театральная пауза. - Здесь обнаружили самую настоящую примитивную биосферу, - назидательно поднят палец.
  Манера говорить у Сергея-Вига была странноватая. Он говорил то четкими, словно заранее заготовленными фразами, как плохой актер, то вдруг принимался пересыпать речь словечками-паразитами. Будто стеснялся говорить правильно. Или скрывал образование. Или еще не определился кто пред ним - начальник или подчиненный - и от того нервничал. А еще он жевал слова: глотал гласные, иногда - и целые слоги. Ланселот решил, что обдумает эти странности потом. Сейчас хватит и того, что он просто внимательно послушает.
  - Оказалось, значица, что планета от светила находится на том же точно расстоянии, что и Земля, значт, от Солнца. И звезда здешняя по возрасту только немного моложе Солнца. Побольше, помассивней. А еще Новая по массе и диаметру почти точная копия нашей с тобой, значит, родной планеты. И даже спутник есть у ей один - вылитая Луна. Такие дела. Вспоминаешь?
  Не дождавшись реакции, он продолжил. Шпилька была отложена, и он принялся сноровисто вспарывать вторую банкусовсем погано .
  - Ну, значца, идем дальше. Когда на Земле стало совсем погано (отогнул жестяную крышку, облизнул нож), наши яйцеголовые решили, понимаешь, освоить эту планету. Создать тут биосферу... Три, значит, века Земля отправляла сюда, за 12 световых лет, 'Ковчеги' с замороженными людями, семенами, бактериями и прочим. По дороге большая часть их, того... затерялась. А небольшая часть, меньше десятка, значит, дошла. Из них четыре - с живыми колонистами. Полмиллиона человек. Часть 'Ковчегов' благополучно посадили, - он набил рот тушенкой, и неспешно ее прожевал. Высморкался. - Так вот и возникла разумная жизнь в этом благословенном, понимаешь, уголке Вселенной.
  Он вытер руки о штаны.
  - Новая от метрополии находится далеко. Поэтому - полная изоляция. Ни связи тебе, ни обратного сообщения кораблями. Ничего.
  - Когда? - Ланселот, не отрывая глаз от Вигова рта, черпнул из жестянки.
  - Лет девятьсот назад. Вникни, друг, мы действительно очень далеко от Земли. Здесь даже время идет по-другому. Мы в такой дали от дома, что даже свойства пространства-времени здесь отличаются. У нас от прибытия первых ковчегов прошла полтыщщи лет, а на Земле за это же время... - он пожал плечами. - Может две, а может и гораздо больше. Как проверишь?
  - Что случилось с Зе-емлей?
  Виг поскреб ежик на голове.
  - Последние 'Ковчеги' прибыли лет триста с лихом назад. Больше не было. Это означать может все что угодно, но, скорее всего это означает, что разумной жизни в окрестностях Солнца пришел того... конец, - он соорудил притворно траурную мину, подмигнул Лансу обеими глазами и невозмутимо продолжил жевать.
  Еще пауза. Длиннее прочих. Виг разделался с остатками тушенки, кинул банку в мешок с мусором и утер бороду. Достал жвачку. Кисти рук у него бледные, без следов вен и волос, пальцы - с неестественным папиллярным рисунком. Не сразу, но до Ланселота дошло, что это протез. Он оторвал взгляд от рук и снова уставился на их владельца.
  - Как я т-тут оказался?
  - А так же как все. Как любой из нас. Из Старых. Сначала до Новой в холодильнике. 'Ковчегом'. А потом, как разморозили, в 'челнок', и на поверхность.
  - Они, эти... корабли... 'Ковчеги'. Ты же ска-азал, они перестали уже пэ-рибывать?
  - Соображаешь. Перестали, да только это ведь не значит, что всех колонистов сразу разморозили и отправили на плантации. Кислороду бы всем не хватило. И жратвы. А от части гостей в тутошней работе толку вообще бы не было немного - ученые, писатели - интеллигенция. Те, кто продумывал освоение, были куда дальновиднее. Они знали, что изоляция неизбежна и рано или поздно колония, предоставленная сама себе, одичает. Поэтому первыми колонистами на Новой были роботы и заключенные. Несколько поколений. Они и создали условия, которые мы имеем сегодня. Семь процентов кислорода, какая-никакая почва, озоновый слой. А изначально условия планеты вообще напоминали ад. Очень похоже на то, что было и на Земле при возникновении жизни. Океан с бактериямии и мертвая суша. dd>  Ну вот, значит, заключенные... А несколько холодильничков с интеллектуалами до сих пор болтаются в космосе, сохраняя мировое, так сказать, культурное наследие. Полмиллиона таких же вот как ты да я. И по нескольку штук в год воскрешают. Порциями. Лет нам с тобою сейчас, братец, тыщща. Каждому. Ты еще, мля, проникнешься своей исторической ролью. Вот как приедем в Эш-Вааль, и проникнешься...
  Виг замолк и, углубился в жевание. Ланселот глядел в сторону.
  - Пэ-почему я ничего не помню?
  - А хрен тебя знает, - мгновенно отозвался Сергей. - Во-первых, из-за заморозки. Если так, то память к тебе еще вернется. Не полностью, конечно. Если бы не так, то и смысла в таких путешествиях немного. Отправляли бы клетки, да и растили из них колонистов. Ведь так и делали, пока технологию не усовершенствовали. Она, память-то, к тебе начала было уже возвращаться раз - у наших, в Ордене. Их послушать, так они тебя отправили того... реабилитированным. А потом караван пропал. В пустыне. Мы ничего - сидим-ждем. На всякий случай. И не ошиблись - ты вот возьми и объявись. Без памяти. Может контузия. А может шок. Ты же у нас доктор. Я вот не слыхал, чтобы кто-то в одиночку переходил Зачин. А ты, значит, шел один, без воды, без карты. Это еще полвопроса. Без кислорода шел, мля. Хер знает, где ты его там брал. По всем прикидкам ты еще позавчера должен был окочуриться. Но выжил, дошел. Еще и календарь, мля, вел...
  Ланселот ничего не понимающим взглядом скользнул по мечу, который в качестве иллюстрации предъявил Виг. Обнажились царапины, оставленные его рукой и он что-то припомнил.
  - Держи, корабль пустыни. - бородач второй рукой, которой он владел, кажется не хуже первой, перебросил ему гремящий инструментами пояс и кошель с золотом - Ланселот поймал, чуть не потеряв равновесие - броневик тряхнуло. Отдельно Виг передал меч. - Смотри, береги железяку. Это знак твоего статуса. Понимаешь? У меня, вон, тоже есть, - он показал на свой пояс, из-за которого действительно торчала засаленная рукоять. - Эта штука всем говорит, что ты Старый. А Старых здесь не трогают. Мы тут вроде священных коров. Жир Земли.
  Он поцарапал в бороде, задумался.
  - Только это, все-таки не шибко на фетиш полагайся - учись пользоваться. Практичная, мля, вещь. Оттяпает руку - не заметишь. Тут, брат, тебе не там, варнаков хватает.
  Ланселот дожевал последний комок пресного риса. Аккуратно загнул язычок жестянки внутрь, отставил банку в сторону. Виг выдул из жвачки мелкий пузырь и с треском расплющил его языком. Откинулся назад. В первый раз посмотрел на своего визави серьезно.
  - С тобою, дорогой Ланселот Алонсыч, ехали люди. Эскорт. Человек шесть местных, - пауза. - Мы нашли только тебя. Полуживого. Расскажешь что-нибудь?
  Ланселот неуверенно мотнул головой. Он и правда не помнил.
  Виг опустил глаза. Вздохнул.
  - Ну ладно, это мы потом... Разберемся. Живой, ну и радуйся себе. Врачи здесь настоящие, сам увидишь, на вес золота. Неделька-другая пройдет, восстановятся, глядишь, твои навыки. Лечить будешь. Война она же, сам понимаешь... - он понимал. - Местных эскулапов тут учить шибко некому, а из 'холодильника' новички прибывают редко. И то, в основном, оседают в Ордене. Вот мы тебя и встречаем как родного.
  - Кто... вы такие?
  - Я тоже, понимаешь, 'гость' из прошлого. На планете уже десять лет. В данный момент - исполняю обязанности военного советника в колонии Новый Арагон. Это вроде инструктора. Эти, - он ткнул вверх, в сторону брони, - отделенцы. Воюют за независимость от Империи. Гражданская война. Тебя, друг-Алонсыч, как и меня отправили к этим людям в помощь. Как военного медика. Я - твой наставник, переводчик, проводник и шкурохранитель в одном лице. Отец, значит, и командир, - он опять невесть чему ухмыльнулся и добавил уже серьезным тоном. - Ходи возле меня. Как привязанный. Все время. Позже, как освоишься, займешься делом. Может, уже скоро. Времени очухаться у тебя будет, скорее всего, немного. При всех зови меня 'Серхио'. Тут ведь больше по-испански балакают. При наших, когда встретятся, можно 'Виг'. Чинов у нас толком нету, не обольщайся. Знамо дело - партизаны. Подчиняются все одно тому, кто опытнее. Могут и послать если что. Анархия. С языками тут винегрет - общаться нормально сможешь со мной, да еще кое с кем из наших, из 'старичков'. Здесь даже русские наш с тобой русский ни хера не поймут. Вавилонское смешение смешных языков... - Он извлек из нашитого на рукав клапана набор зубочисток, оторвал одну и сунул в рот.
  - Ну вот, значит время от времени небольшими партиями нас - отмороженное, так сказать, культурное наследие - реанимируют и спускают на поверхность, - он достал кобуру, из нее - пистолет, пузырек с темной жидкостью, шомпол и промасленную тряпочку. Стал, глядя на Ланселота, ловко разбирать нехитрый механизм. - Новички проходят курс в Нью-Бангоре - там у нас реабилитационный центр. Ну вот, значит размораживают, учат, а потом либо оставляют при Ордене, это как правило; либо отправляют резидентом в местный какой-нибудь местный клан там или род... По разнарядке. Да еще: 'Орден' - так здесь Организацию теперь называют.
  Ладно, ты, Алонсыч, главное не скисай. Через это все наши проходят. Мозговеды вон даже термин выдумали - 'адаптационный синдром Старых'. Чего только не удумают... Я ведь тоже на стену лез. Поначалу. А потом ничего - понял, что и тут жить можно. Ежели с умом. Но сюда без ума не больно-то и попадешь. Взять тебя, к примеру. Ты большой человек, ученый. А значица что? Значица не пропадешь. И профессия у тебя самая нужная. Людям помогать будешь, люди тебя благодарить будут. На Земле сейчас, всяко, хуже. Да и где она теперь, Земля?
  Сергей еще продолжал болтать, жевать зубочистку и чистить оружие. А Ланселот Доунте сидел тихо и смотрел куда-то в свои сцепленные между колен руки. И было ему тоскливо. Гадостно даже как-то ему было. Будто уснул он на мгновение, а, проснувшись, обнаружил, что его обокрали. И ничего своего у него больше нет. И жизнь его уже никогда не будет прежней. Если, конечно, можно то, что ему предстоит, назвать жизнью.
  
  Ланселот расположился на груде тряпья, уложенного на топчан. Виг перебрался в водительское отделение, поглядывая оттуда на подопечного, которого он теперь величал исключительно по-отчеству, орал там что-то в невидимую гарнитуру. Голос почти не пробивался через прозрачную герметизирующую переборку. В десантный отсек по двое спускались повстанцы, неспешно ели и, подремав час-полтора сидя, вновь поднимались на броню. Было повстанцам лет по семнадцать, не больше. На Ланселота Доунте они внимания не обращали.
  Постепенно им овладела дремота и, сам того не ожидая, он снова очутился на каменистой площадке перед шеренгой серых.
  Лист из гибкого материала все еще был у него в руках.
  Постепенно он делался жестким, сохраняя приданную ему форму. Казалось, он обрел жизнь. Светился мертвенно-зеленым. В несколько колонок, изгибаясь с плоскостью листа, по нему бежали значки - буквы и цифры. В небе медленно вырастал вращающийся глобус с алой, пульсирующей на его поверхности точкой. Гигантскую сушу, похожую на лежащий ничком головастый эмбрион, глубоко рассекали заливы. Получались три субконтинента: огромный (голова) западный, поменьше (туловище) - южный и крохотный (хвост) восточный. Указатель мерно вспыхивал на месте сердца - там, куда заливы еще не добирались. Ланс вспомнил давешнее упражнение и снова попробовал мысленно контролировать текст. Тот подчинился. Колонки остановились. Одна, озаглавленная 'Общая информация', заполнила весь прямоугольник.
  
  Доунте Ланселот Алонсович. 2165/07/04. Место рождения: г. Антанариву. В браке не состоит. Зарегистрированных детей нет. Без в/п. Код в генобанке AS4-3542090-32. Образование: высшее, АКФ-М. Доктор медицины, проф. кафедры косм. медицины медицинского факультета Сибирского университета (2194/14/09 - 2198/1/04). Текущий статус: колонист дальн. колон. Новая Европа (Zoe, FPC Pisces 19.127d), майор медицинской службы. Осн. специальность: гипограв. абдоминально-торакальн. хирургия. Доп. спец.: иммунология, военная эпидемиология.
  
  Взгляд зацепился за тонкую рамку вокруг слов 'Биографические данные'. Рамка услужливо растянулась, заполнив экран. Предыдущий текст схлопнулся в буквы 'Общ. инф.', которые шустро юркнули в угол.
  
  Отец: Доунте Алонсо Кофиевич (2127-2195), художник.
  Мать: Доунте (в дев. Арабова) Маргарита Вениаминовна (2144-2195), биолог (нейроархитектор).
  Родился Ланселот Алонсович 7 апреля 2159 в г. Антанариву (Мадагаскарская свободная экономическая зона). В 2 года переехал с родителями на территорию Российско-Беларусского Союза. Закончил в 2165 с серебряной медалью [показать] естественнонаучный лицей при Сибирском университете [больше]. В 2179 получил диплом [показать] медицинского факультета Академии Колониального Флота (филиал в г.Звезный, Московский экономический регион [больше]). Колониальный опыт: на протяжении 1,5 стандартных лет работал в качестве врача экспедиции Mr212 (колония им. Александра Ларунга [больше]).
  
  И он начал вспоминать.
  
  Ланселота растолкал Виг. Лицо у инструктора было необычно потерянное.
  - Опоздали мы, браток. Карлы в поселке. Ети ихнюю маму. Наши только ушли, они, суки, и нагрянули. Жалко, брат... - он не договорил, кого именно ему жалко. Ланс сочувственно кивнул и уронил голову.
  
  Перед Ланселотом Доунте, сидящим на пятках в кругу серых, разложены листы светящегося материала. Два смутных пятна в тени капюшонов превратились в лица. Одно принадлежало Вигу, другое - красивой зрелой женщине. Она показалась Лансу знакомой. Черты серых смазаны, но ему показалось, что они беззвучно переговаривались.
  В листах, разложенных аккуратными рядами, отражались книги. Справочник по военно-полевой хирургии. Справочник лекарственных средств. Анатомический атлас.
  Над головой Ланса, на фоне бурлящих облаков, вращался циклопических размеров глобус. Глобус этот не был идеальной сферой. Его поверхность заставляла думать о гигантской картофелине. Или о куске глины, который Творец помял в руках, небрежно приблизив к шару. А потом оставил его в покое и дал завестись на нем жизни. Неровности на глобусе были как отпечатки пальцев Бога. Над Океаном и похожим на головастый эмбрион Континентом распластались хлопья циклонов. Они плавали в атмосфере как белок в сыворотке. Середина суши - там, где сходились три ломтя-субконтинента - была светлой и почти свободной от облаков. 'Пустыня', сообразил он.
  Стоило Ланселоту сфокусировать зрение на точке поверхности как глобус тотчас с жутковатым для такой громадины проворством поворачивался и прыжком приближался к наблюдателю именно этой точкой, а рядом, как фигурка в тире, выскакивала текстовая подсказка. Так Ланселот Доунте, например, узнал, что пустыня, разграничивающая куски Континента, называется 'Зачин', а зеленоватый океан, покрывающий большую часть поверхности оригинально - 'Мировой Океан'.
  В сердце суши, рядом с населенным пунктом, обозначенным как 'Эш-Вааль' по-прежнему тух и вспыхивал огонек.
  
  Глава третья
  Вино из одуванчиков
  
  
  Солнце зашло. В пыли перед Шастрами вновь разворачивалась тяжелая техника. Транспортники на воздушной подушке методично превращали теплый вечерний воздух в аэрозоль. Вздымаемые потоки пыли радостно рвались в небо, но на полпути, словно в раздумье, останавливались, образуя мутно-зеленую завесу, и медленно опускались, покрывая все на своем пути толстой шубой. Завесу над дорогой пронзали лезвия прожекторов, высвечивая углы лачуг, колючую проволоку и лежащие трупы в форме. Сквозь рокот двигателей и треск помех надо всем разносился многократно усиленный динамиками голос полковника Шиноды.
  - Жители Шастров! Внимание, жители Шастров! Имперское военное командование выбрало ваш поселок в качестве объекта для акции возмездия. Вы предоставили убежище бунтовщикам. Здесь были убиты солдаты императорской армии. Ваши дома будут разрушены! Выходите на площадь и ничего не бойтесь!
  
  Полковник Шинода мерно прохаживался перед рядами темных от загара, одетых во что попало штатских. Штатские жмурились от бьющего в глаза света и жались друг к другу. Раздавался приглушенный масками рев замурзанных детей. Женщины старались их успокоить, понимая, что разжалобить солдат не стоит и пытаться, их сейчас можно только распалить и тогда, войдя в раж, они убьют больше, чем полагается по закону. Люди привыкли к войне. Приграничные поселки вроде этого часто становились объектом спора в конфликтах между Империей и Территориями.
  Шинода прибыл спустя двадцать часов после того, как была потеряна связь с колонной Мару. Прибыл во главе моторизированной бригады. Шастры были им заняты без боя - повстанцы ушли. На въезде в поселок стояла изувеченная техника. По периметру лежали тела людей. Его людей.
  Судя по показаниям местных, мальчишка пытался штурмовать поселок в лоб, но напоролся на минное поле, окружавшее поселок. Проходы в нем были проделаны ценой потери большей части бойцов - идиот-капитан, видимо, даже не понял, что происходит, - а уцелевших повстанцы добивали уже на улицах, из стрелкового оружия. Городишко изнутри был превращен в настоящую крепость. На изрытых окопами, заваленных баррикадами и затянутых колючкой улицах Шинода не увидел только противотанковых 'ежей'. Он оценил и грамотное расположение огневых точек, аккуратно выложенные из мешков с песком пулеметные гнезда. И на все это недоумок-Аару бросил людей в лоб.
  Повстанцы, которые, походя, убивают целый батальон. Пускай даже и батальон пушечного мяса. Все это мало напоминало тех дилетантов, с которыми его ведомству приходилось иметь дело раньше. Эти были другими. Явно обученными.
  Интересное наблюдение. Если правильно его преподнести министру Икута, оно может спасти его, Шиноду, от кары за проваленную операцию. И даже больше - речь может идти о повышении.
  Тело самого горе-капитана нашли в каком-то сарае, прошитое очередью - парень лежал, скрючившись в луже крови. На нем был форменный бушлат. Никто из солдат на бушлат не позарился. На дыхательный аппарат, вымазанный кровью, - тоже. Судя по белому, изувеченному лицу Ааару, его перед казнью допросили. А это означало, что все, что мальчишке было известно, он выложил. По счастью, весьма немногое. Впрочем, среди этого немногого было имя Шиноды.
  Не то чтобы полковник боялся смерти. Смерть от руки бомбиста или снайпера-одиночки его не страшила. Но у него были дети. А у его детей - другие дети. И всем, враг подери, была нужна его помощь. Уютным его положение не назовешь. И все это здорово мешало ему любить свою работу.
  
  Хлюст-майор из военной прокуратуры наскоро описал труп и брезгливо сорвал 'смертник' из дорогого сплава. Для освидетельствования и передачи родственникам. Голова трупа безвольно ткнулась в песок.
  Шинода сплюнул под ноги. Он никогда не любил этих самоуверенных и бездарных выскочек из аристократических семейств. Сам-то он происходил, как говорят, 'из простых' - по лестнице военно-полицейской номенклатуры он вскарабкался исключительно благодаря энергии и жестокости при исполнении приказов. Никакой протекции.
  К щенку, останься он жить, мог бы быть предъявлен неслабый счет. А теперь за погибших людей и проваленную операцию перед департаментом предстоит отвечать ему, Шиноде. Он, непосредственный начальник бездарного выскочки, будет краснеть из-за чужих амбиций! Этому идиоту, недоучке Аару, пришлось доверить целый батальон, когда всем было и так ясно что для него и взвода много! Как же, враг его дери, внучатый племянник маршала Кобу!
  Шиноде никогда особо не нравилась его работа. А порой он ее просто ненавидел. Не дело военных такие операции. Вот с тем, кто устроил здесь резню его людей он, Шинода, расправился бы с удовольствием. Эти же... - Шинода еще раз оглядел ряды хилых от недоедания селян - внушали ему жалость. И отвращение к профессии. Он снова сплюнул, отдал распоряжение и побрел, не оборачиваясь, прочь.
  Когда он уже почти сел в машину, стали раздаваться выстрелы. Солдаты срывали с гражданских дыхательные аппараты, и расстреливать слабеющих от удушья. Вопящих женщин, стариков, робко цеплявшихся за руки убийц. Младенцев.
  Росла горка дыхательных аппаратов, корчились на песке погибающие.
  Тьфу, от этой работы непривычные люди сходят с ума. А привыкнуть к ней по большому счету нельзя. Убийство безружных вещь, как ни крути, противоестественная.
  Солдаты, вооруженные пуленепробиваемыми щитами, образовали три кольца сдерживания. Одно окружало отнятые аппараты, другое изолировало умирающих от пытающихся помочь родственников, третье живым загоном отделяло предназначенных для казни поселенцев. Всего пятьдесят три человека.
  У кого-то из стоящих вне оцепления гражданских (да полноте, гражданских ли?) оказался автомат. Он открыл огонь по солдатам и попытался прорвать кольцо, чтобы вытащить из 'загона' свою не то жену, не то сестру. 'Муравьи' отреагировали - смельчак упал, разорванный сразу несколькими очередями. Рядом в толпе легло еще несколько местных.
  Орущих селян оттеснили, автомат с изувеченным прикладом подобрал какой-то офицер (Шинода не разглядел его лица), а трупы, или, вернее, то, что от них осталось, швырнули в общую кучу.
  Несколько рядовых безумец успел легко ранить. Их тут же заменили другие, а в вагончике передвижного лазарета стало меньше свободных мест. Солдаты после такого демарша остервенели и если бы не присутствие полковника, известного своей строгостью в вопросах дисциплины, поселок, мог бы быть ими вырезан начисто.
  Треть жителей, согласно инструкции для этих случаев, уничтожили, треть лачуг разрушили. Частично - взрывчаткой, частично - корпусами и траками бронетранспортеров. Ровнять их с землей не было необходимости, достаточно просто нарушить герметичность, - в них уже и так никто не станет жить. Легче построить новое жилье, чем восстанавливать поврежденное. Сам Шинода родился тридцать семь лет назад в такой же точно мазанке на Юге.
  
  По неписаному закону сохранили в целости ферму, оранжереи и колодцы. Затем собрали снятые с убитых аппараты и раздали их живым. Люди подходили и забирали принадлежавшие родственникам маски и баллоны из рук солдат. На лицах их в тот момент было написано многое.
  Какой-то сержант не выдержал прожигающего взгляда старика, потерявшего дочь, и, дико заорав, ударил его прикладом. Затем без паузы стал добивать упавшего штыком. Шинода велел арестовать этого солдата. Если бы не угроза трибунала - он бы его пристрелил. Атмосфера напряжения начинала действовать и на него.
  Военные собрали две погибших роты Мару и погрузили тела в грузовики-катафалки с траурной белой полосой. Облажавшийся капитан был оставлен где лежал - не выполнивший приказ и попавший в плен живым офицер теряет право быть похороненным как буси.
  Его тело местные вместе с телами своих земляков измельчат и со всякими церемониями загрузят в биореакторы. Мертвых здесь не хоронят - трупы в бедной кислородом и пронизываемой жестким излучением атмосфере толком не разлагаются - мумифицируются. Жителям же живущего натуральным хозяйством поселка нужен кислород, зерно, овощи, корм для свиней и карликовых овец, которые дает только оранжерея. А для ее бесперебойной работы необходима почва. Жирная, плодородная почва. Из тела Мару, наверное, выйдет первосортный компост. А может его просто и без церемоний скормят свиньям на ферме. Хоть скотина порадуется.
  
  Спустя два часа после прибытия войск поселок словно осиротел. Сколько времени понадобится оставшимся для восстановления численности? Вернутся ли беженцы, ушедшие из поселка незадолго перед появлением карателей? Или они попросту бросят Шастры, последовав примеру жителей многих других деревень и поселков в приграничной зоне, и переберутся в ближайший город южнее или западнее пустыни? Налоги в имперскую казну с этого местечка, в любом случае поступать не будут, а ненависть, которую вызывают у населения подобные акции, лишь добавляет сторонников повстанцам. О чем думает Президент-император, храни его Небеса?
  Шинода горестно вздохнул, вспоминая о лучших днях, которые видала Империя, тогда еще молодая, динамично развивающаяся, возглавляемая деятельным Императором, отцом нынешнего. Что стало с людьми за это время? Потеряли они разум или просто забыли лицо предков?
  Монарх в военном мундире смотрел с портрета на переборке. Лицо его было усталым и отрешенным. У императора неизлечимо болен наследник.
  'Воистину сей мир есть мир росы. И переживает он свои роковые дни', - положил итог грустным размышлениям старый полковник, потер ноющие колени, и в последний раз взглянул через толстое стекло на отдаляющиеся лачуги.
  
  
  Глава четвертая
  Кислотный дождь над земляничным полем
  
  Мальчишки-охранники спорхнули вниз первыми. Ланселот осторожно сполз по броне следом. Под ногами была земля. Не песок, не камень, не глина, а настоящая - рыжеватая, как выгоревшая на солнце брюнетка, - почва. Местами сквозь нее пробивалась трава. Он попрыгал, еще не в силах поверить в это.
  - Что, не верится? - угадал его состояние Виг, чья голова в замшелом подшлемнике торчала из десантного люка. - Земелька тут пока что искусственная, ее по крохам делают. На Новой это основная ценность - опосля кислорода.
  Бородач неспешно выбрался из бронетранспортера. Начал разминаться. Местное солнышко уже перевалило зенит и целеустремленно шло к закату. Хорошо прогретый за день воздух остывать, впрочем, пока и не думал. Задувал невесомый ветерок. Зефир.
  Гвадалквивир.
  Они ехали сюда, как ему показалось, целую вечность, время от времени меняя баки и подвесные баллоны с кислородом, которыми броневичок был набит изнутри. Виг говорил, что едут они самым коротким путем, много срезая. В пути они многократно останавливались на час-полтора в каких-то мелких селениях, брали топливо и кислород, отдавая за это каждый раз одну-две побитые осколками винтовки из прицепа, волочившегося следом. К концу путешествия прицеп изрядно полегчал.
  Люди в селениях были разными. Но нечто общее у них все же было - все они были одинаково оборваны и черны. Без разницы - азиаты, афры (их было больше) или европейцы. Солнце стирало разницу. Они просто приходили и смотрели на них. Молодые и очень молодые. Изредка зрелые. Стариков не было совсем. Некоторые приносили воду в пластиковых бутылках и продукты, чтобы выменять на них патроны. Некоторые приводили малолетних (на взгляд Ланса) дочерей и тоже выменивали их на патроны. Боевики скалились, отщелкивали валюту из магазинов и по одному таскали девиц в броневик, пока Виг ходил говорить со старостами.
  В паузах между сидением на броне он инструктировал Ланса насчет пользования мечом и спиростатом. И то и другое было достаточно интересно. Меч, например, конструировался так, чтобы 'оптимально резать' органику и композитные материалы. Скажем, кевлар 'меч Старых' рвал, по выражению Вига, 'как тузик тряпку', что Виг на собственном рукаве и продемонстрировал. Помимо того, меч (как оказалось, копия древнего японского вакидзаси) был снабжен устройством биоидентификации и 'оптимально резать' соглашался только в руках Старого, которому принадлежал. В руках чужака он мгновенно тупился, оборачиваясь декоративной игрушкой. Узор на ножнах и гарде был стилизованной космической картой. Красным крестиком было отмечено Солнце. Когда Ланс выпускал меч из рук, крестик блекнул. Делался из красного розовым.
  Спиростат был устройством не менее хитрым. Маленькое приспособление крепилось на верхушке кислородного баллона и представляло собой гибрид редуктора, смесителя, увлажнителя и термостабилизатора дыхательной смеси. Говоря проще, прибор снижал давление порции кислорода, смешивал ее в нужной пропорции с атмосферным воздухом (постоянно эту нужную пропорцию пересчитывая в зависимости от потребностей пользователя), удалял избыток углекислоты, водорода, метана и аммиака, подогревал и обогащал парами воды, перед тем как подать в мундштук или маску. Устройство было экономичным: на каждый цикл готовилась порция смеси такого объема, чтобы быть полностью потребленной за один вдох. Пара датчиков на маске или мундштуке воздуховода в реальном времени снабжали процессор спиростата биометрической информацией о пользователе. Запаса кислорода в одном стандартном (мужской пятого размера) баллоне при низкой физической нагрузке (скажем, как если бы пользователь все время лежал) хватало на 60-80 местных часов .
  На третьи сутки путешествия началась равнина, и спустя несколько часов они въехали в город. Пригорода не было - сразу за зданиями начиналась холмистая пустошь. Здания в городе были в массе своей двух- или трехэтажными и сильно жались друг к другу. Но зато на широких довольно проспектах (могли разъехаться два броневика) лежал асфальт, а по перекресткам моргали двуцветные светофоры. Кое-где, правда, битые пулями. Транспорта на улицах было мало - все больше пешеходы да велорикши.
  - Эш-Вааль, - потягиваясь, пояснил Сергей. - Один из самых крупных городов в этой части материка. Почти сто тысяч жителей. По ту сторону пустыни, - он махнул назад, - территория, которую контролирует Орден. Там города побольше, но по местными меркам, Эш-Вааль - мегаполис.
  Он отправил куда-то 'казачка' с донесением, сам же влез на броню и блаженно растянулся, нахлобучив на лицо подшлемник. Борода его встала торчком.
  Ланс тем временем изучал броневик снаружи. На обшивку аккуратно навинчены зеленые коврики из пластика - для удобства вползания и защиты антикора от ботинок. Там, где покрытие было содрано, расплывались пятна ржавчины.
  Бросались в глаза огромные воздухозаборники, защищенные от пыли фильтрами. Кислорода в атмосфере, по словам Вига, было что-то около семи процентов вместо положенных для нормальной работы организмов и техники двадцати, поэтому к внутренней подвеске броневичка помимо топливных баков цеплялись баллоны со сжиженным кислородом для обогащения воздушно-топливной смеси. Иначе здесь она попросту отказывалась сгорать. Работали двигатели в такой атмосфере, естественно, с грехом пополам, поэтому больших скоростей планета не знала.
  Позади на броневичке намалевано белой краской: ТАРАКАН-МУДОХАТЕЛЬ. Аккуратно намалевано, по трафарету. И мельче: XЕР ДОГОНИШЬ.
  - Виг, а что значит это твое... пээ.. прозвище? - тот, к кому Ланселот обратился, поднял голову и комично наморщил лоб.
  - 'Виг' - это от 'Вергилий'. Меня так мой инструктор по адаптации окрестил. За речистость. Приклеилось, - пояснил он и снова задрал нелепую бороду к небу.
  Солнце понемногу наливалось кровью. Мальчишки-боевики развлекались, навскидку целясь в прохожих. Прохожие шарахались.
  'Доунте и Вергилий, - пролезла в голову Ланселота забавная мысль, - Вергилий и Доунте...' Он постоял еще немного, пробуя пыль носком ботинка, и побрел искать тень.
  
  Подрулил легкий автомобиль без верха, похожий на доисторический 'лендровер'. Из него вылез отправленный Вигом полчаса назад 'казачок' и побежал к командирскому броневику. Заснувший командир дернулся, когда его начали расталкивать, и едва не сверзился на землю. Повстанец выразительно жестикулировал, лопоча по-испански. Ланс наблюдал за сценой, сидя под раскидистым красавцем-платаном. Красавец-платан торчал в вырытом посреди площади и доверху заполненной землей котловане. Как памятник каким-то другим временам и планетам. Мимо сновали, опасливо косясь на технику и вооруженных людей, бюргеры в цветастых балахонах.
  Бородач спокойно дослушал подчиненного, почесался и свистнул Лансу, сопроводив сигнал энергично-похабным жестом. Ланс поднялся с травы и побрел к броневику, куда уже стянулись из тенистых уголков остальные телохранители.
  - Да шевелись ты, так твою и растак, - кипятился на броневичке крепыш Виг. Ланс несколько прибавил ходу.
  - Значитца вот что, - начал 'отец и командир'. - Мы остаемся тут. Нам выделяют жилье при госпитале. Ребята наши и беженцы с Шастров подтянутся в течение пары дней, а мы должны будем им тут организовать нормальный прием, - на секунду замолк. Задумчиво оглядел Ланса. - Ну что, доктор? - здесь он довольно хамски ткнул его пальцем и тот удержался, чтобы не врезать начальничку. Не стал ронять его авторитета при подчиненных. - Придется тебе, однако, поработать в тутошнем лазарете.
  Память за истекшие двое суток уже начала возвращаться к Лансу, и он нимало не сомневался, что справится с работой. Вопрос заключался только в том, чем из оборудования и медикаментов здесь располагали, а также в квалификации сотрудников 'тутошнего лазарета'.
  Виг произнес несколько фраз по-испански. Телохранители одобрительно заржали. Ланселот Доунте твердо решил выучить испанский. Или местную его разновидность.
  - Ну, аники-воины, по коням. Поехали квартэру смотреть, - бодро, будто и не спал минуту назад, скомандовал Вергилий, кряхтя, оторвал от брони обширную задницу и выставил, нимало не смущаясь, на общее обозрение. Полез в люк. Ланселот Доунте поймал себя на безотчетном желании помочь ему пинком.
  
  Эш-Вааль представлял собою скопление множества поселков типа того, в котором пришел в себя Ланс (как он там назывался, Шарты, Сарты?), соединенных между собой отрезками шоссе. Пустыри между районами заполнены ветрозащитными полосами из какого-то густо облиственного кустарника. Повсюду вдоль шоссе торчали многометровые ветряки, то и дело попадались 'поляны' солнечных батарей. И повсюду была зелень, зелень, зелень. От ее обилия у Ланселота Доунте начинала кружиться голова.
  Броневичок пересекал улицы, с названиями на английском, арабском, испанском и даже, кажется, суахили. Часть надписей была сделана кириллицей, но русский язык (если это был русский) показался ему странным. Чего только стоили надписи 'корешна' или 'автика' соответственно на магазине зеленщика и аптечной лавке. На вывесках порой красовались намалеванные от руки фамильные, как объяснил Виг, знаки, - драконы, волки, стилизованные птицы, лошади о двух головах, кошки, единороги. При этом с первого момента своего пребывания на планете Ланселот не видел еще ни одного дикого ли, домашнего ли животного. Видимо в силу того, что они здесь либо не водились вовсе, либо были большой редкостью, картинки не отличались реалистичностью. Шерсть волков была радующего глаз розового цвета, у кошек были прекрасно переданные художником человеческие глаза, маховые перья птиц более всего напоминали пальцы, а экспрессивно выгнувший лебединую шею монстр, которого Виг назвал 'единорогом', больше походил на жирафа, лишенного пятен, но награжденного вместо них эффектно завитым бараньим рогом на конце морды.
  Всюду, несмотря на отмеченный Ланселотом дефицит прочей живности, толкались люди. Высокие - почти вровень с ним, едущим на броне, и совсем коротышки - в половину Лансова роста. Одетые в робы, плащи, костюмы, экзотичные балахоны и бурнусы. Полуголые, с лоснящимися от солнцезащитного геля темными торсами; в шортах, поддерживаемых поясом, на котором болтался лишь баллон спиростата; с узорчатой от татуировок кожей; коротко стриженные, бритые наголо и, наоборот, заросшие диким волосом.
  Ланс, восседая на броне, сделал несколько интересных антропологических наблюдений. В толпе почти не было людей с излишним весом. Толстяк Виг на их фоне казался инопланетянином, что, в общем-то, так и было. А вот он нисколько не выделялся - в толпе каждый второй был афром либо евроафром.
  В основном люди были не старше тридцати. Много подростков с обветренными лицами, много совсем маленьких детей. Совсем не было стариков, очень редки были пожилые. Все, даже малыши, сосредоточенно следовали своими маршрутами, будто не замечая броневика.
  По всему им такое зрелище было не в диковинку.
  Люди плавным потоком обтекали тихо ползущую машину, словно ручей - попавший камень.
  Глаза у детей были недетски серьезными. Впрочем, некоторая повышенная суровость присуща была вообще всем. Люди словно считали каждый сделанный вне дома глоток кислорода. Не было в уличной толпе ни живого взгляда, ни жеста. Все поступки и, видимо, даже мысли, скупы; состояние духа всегда то же - ровное. Атмосфера жутковатая - броневичок будто полз через поток движущихся манекенов.
  Но как же эти лица и фигуры преображались, попадая в кондиционируемое помещение, особенно общественное - с бесплатным кислородом! Сколько экспрессии было теперь в их жестах, сколько эмоций! Дети расцветали и начинали шумную возню. Те, кто постарше, обнимались и терлись щеками. Смеялись все. Ланс проезжал мимо общественных столовых, магазинов, отелей, офисов - всюду бросался в глаза этот разительный контраст между людьми снаружи и людьми за стеклом.
  Броневик преодолел несколько отрезков шоссе, некоторое время лавировал на улочках, будто сошедших с фотографий двадцатого века, и притормозил напротив приметного старого строения.
  Здание клиники раскинулось тремя двухэтажными крыльями по краю городской площади. Над крыльями господствовала основательная как крепостная башня шестиэтажная 'свечка'. Рядом с широкими односторонней прозрачности дверями (прямо по центру одной красовалась аккуратно заклеенная дырка от пули) на постаменте держалась статуэтка - похожий на кишку, восточного вида шипасто-волосатый дракон. Дракон стянул кольцами вазу из нержавейки. Кончик морды у дракона был отбит пулей и было видно, что внутри он гипсовый. Все вместе это почему-то наводило на мысли о пирамидах египетской долины Гиза.
  Следы недавних боев читались и на стенах. Впрочем, на людях, двигавшихся узкими улочками в направлении клиники, следы эти были куда явственнее. Над драконом и дверями, выведенные киноварью, значились буквы латинского девиза:
  QUEM MEDICAMENTA NON SANANT, NATURA SANAT.
  Виг соскочил с брони, мазнул взглядом по дракону и надписи, вскарабкался по расколотым ступенькам и толкнул дверь. Зашипели кондиционеры. За Вигом в 'предбанник' проследовали его оборванные воины и Ланселот, который внешне уже не особо-то отличался от других повстанцев. Если, конечно, не считать его а) общей нескладности и б) нелепого меча.
  
  Ланселот рассматривал человека, которого ему только что представили как Кэмитакэ Сирота. Ведущий специалист клиники Рэн был бритоголовым мужичком лет сорока в круглых очках и с жидкой седой эспаньолкой. Одет он был не в халат, как весь остальной персонал, а в зеленую куртку с широченными штанами невиданной расцветки. Из кармана штанов торчал небрежно скомканный лист бумаги. На лице - любезная улыбка. Говорил короткими фразами, будто стрелял. Виг стоял рядом и кое-как эту стрельбу переводил. Тут же торчал и молодой повстанец - тот, которого Виг отправлял с донесением: смоляные волосы, винтовка, жуткого вида нож. Звать Хорхе. Кличка Джоконда. Почему понятно сразу - вечно скалился.
  Расположились они в просторном кабинете Сироты с видом на городскую площадь. Сам он выскочил при их появлении из-за стола с голопроектором, и принялся усаживать гостей в глубокие кресла. Ланс, не вполне еще восстановившийся после Зачин, присел, а Виг от приглашения отказался. Так же поступил и охранник. Остальные четверо Виговых головореза остались внизу, в холле, служившим одновременно и приемным покоем. Там повсюду толпились люди с оружием и без. Кто-то узнавал их и шумно приветствовал. Виг широко улыбался, проходя сквозь них, его люди с кем-то обнимались, терлись щеками. Продвигались они из-за всего этого очень медленно. Между ранеными сновал персонал клиники. Подростки в халатах.
  Старичок еще раз кивнул гостям и затараторил на японском. Вернее, это Лансу показалось, что на японском.
  - Добрый вечер, профессор Доунте. Сэр. Рад нашему знакомству. Нам, по-видимому, придется какое-то время работать вместе. Эта клиника - одна из самых старых на планете. Ее начало относится к эпохе, когда никакой Империи не было. Клинику основал Старый Питер Каан. Почти сто лет назад. Из его учеников самым достойным был признан Малик Маави. Я являюсь учеником его внука, Артура. Я и мои люди ведаем делами клиники почти двадцать лет. У нас самое совершенное оборудование и самый вышколенный персонал среди клиник территории Ста Холмов. А с тех пор, когда... - тут он осекся и глянул на Верга, - с той поры как город Оай Шен перешел под юрисдикцию Конфедерации, мы, как это ни нескромно звучит, являемся самой крупной и авторитетной клиникой на территории Свободных Земель. Если, конечно, не считать тех заведений, что создает и финансирует высоко здесь чтимый Орден, - он обозначил поклон. Ланселот поклонился в ответ. Виг улыбнулся. Охранник мял во рту жвачку и смотрел в сторону.
  Сирота сунул руку в карман. Разговор вышел в деловое русло.
  - Встречались ли вы на практике с огнестрельными ранами, господин Доунте?
  - Не совсем, доктор Сирота.
  - Но разве вы не военный врач, как мне сообщили? - удивленное лицо.
  - Военный, доктор Сирота. В числе прочего. Однако в эпоху, на которое пришлось мое образование, уже практически не использовали травматическое оружие. Впрочем, я неплохо осведомлен о характере лечения огнестрельных ран. Теоретически.
  Сирота покивал головой. Пожевал губами. Пошебуршал бумажкой в кармане.
  - Прискорбно осознавать, что времена, о которых вы говорите, миновали. Хорошо, а приходилось ли вам работать в атмосфере, бедной кислородом?
  - На одной из колоний Марса я оперировал в условиях, когда содержание кислорода было менее десяти процентов.
  - Неплохо. Профессор Доунте, вы должны понимать, что лечение раны, полученной в ходе боевых действий здесь, радикально отличается от лечения такой раны на Старой. Отличие - в микрофлоре. У нас тут преобладают анаэробные агенты, и без хорошей оксигенации раны почти всегда осложняются. Газовая гангрена - то, с чем чаще всего приходится иметь дело. И это притом, что протекает она нетипично. С точки зрения классической хирургии. Возбудитель за столетия на Новой изменился. Вам придется нелегко, - короткий взгляд на Вига.
  - Я вполне осознаю стоящие передо мной трудности, господин Сирота. И думаю что справлюсь, - грубовато, но уверенно; надо дать понять этому снобу с кем он имеет дело.
  Японец кивнул и продолжил.
  - Антибиотиков в военных условиях поступает мало. Мы приспособились их синтезировать сами. Разумеется, не в промышленных масштабах. А требуются, увы, именно такие, чтобы удовлетворить растущие потребности города и окрестностей. Поэтому полагаться больше приходится на перекись водорода и барокамеры. С кислородом также бывают перебои. Раны легкие, но, как правило, запущены - в периоды активных боевых действий оперировать надо круглосуточно. Люди утомлены - раненых в Эш-Вааль везут отовсюду. Вы, конечно, не сразу станете работать в полном объеме, необходимо время, чтобы вы восстановили форму. О вашем одиночном переходе через Срединную Пустыню мы все тут наслышаны. Это было поистине героическим предприятием. Да. - Он пожевал губами в раздумье. - Под ваше начало перейдет группа интернов-хирургов из трех человек и отделение реанимации. Ведь вы, насколько я понимаю, обладаете познаниями и в интенсивной терапии?
  - Да, это обязательный курс при подготовке космического врача, доктор Сирота.
  - Хорошо. Значит, на вас будет лежать обучение студентов-хирургов и реаниматологов. Полагаю, что вам будет приятно с ними пообщаться. Они занятные ребята. Наши студенты.
  - Я буду стараться принести посильную пользу, доктор Сирота. Мне уже доводилось когда-то преподавать, - Ланселот подпустил в тон ехидства. Сирота ехидство не понял или проигнорировал.
  - Вы, я уверен, справитесь. Наши ученики все схватывают на лету. Ваша задача - показывать, что делать и отвечать на вопросы. Для них, знаете ли, огромная честь учиться у Старого.
  - Я приложу все усилия, чтобы оправдать ваши ожидания, доктор Сирота. Мне потребуется некоторое время, чтобы познакомиться с техникой и медикаментами, имеющимися в клинике, а также изучить накопленный здесь опыт лечения ран в низкокислородной среде.
  Сирота задумчиво покивал. Вынул руку и оперся короткими пальцами о стол.
  - Вас разместят в гостевых комнатах клиники. Вас, профессор, вашего инструктора по адаптации, и его охрану. Сегодня вы будете отдыхать. Работу, если не возражаете, начнем завтра.
  Ланс, кивнул в знак, что он не возражает, а старик полуотвернулся, прижал палец к козелку уха и затараторил в урбаник-линк. Вигов боевик со скучающим видом сменил позу и поправил оружие. Ствол теперь смотрел прямо на Сироту. Японец маневр заметил и успокаивающе улыбнулся. Джоконда в ответ осклабился, но оружия не убрал. Сирота договорил и снова повернулся к визитерам.
  - Сейчас вам покажут комнаты, где вы сможете восстановить силы. А после, если захотите, устроят экскурсию по клинике.
  - Спасибо. Для меня большая честь сотрудничать со столь компетентным коллегой как вы, доктор Сирота.
  Виг запнулся, переводя 'компетентным коллегой'. Так же точно, как ранее он запинался на 'газовой гангрене', на 'анаэробных инфекциях' и на 'оксигенации'. Зато на Ланселота стал посматривать более уважительно.
  - Для меня также большая честь работать с человеком, который получил образование в одно время с учителями моих учителей, профессор Доунте.
  Прозвучало двусмысленно, но, может, в устах японца это был и комплимент. Виг хмыкнул.
  В кабинет вошел серьезный подросток лет пятнадцати в белом халате с желто-зеленым гербом клиники. Вежливо встал в сторонке.
  - Знакомьтесь, господа, это Масахира Хираока. Он теперь - ваш, профессор, интерн и гид по клинике.
  Подросток поклонился. Сирота перехватил взгляд и пояснил.
  - Не нужно удивляться. Ученики у нас начинают курс с шести лет и заканчивают в шестнадцать. Иначе было бы невозможно удовлетворить растущий спрос на медиков... Этот мир - мир сражающихся и работающих детей, профессор. Да, сражающихся и работающих. Я лично начал обучение в четыре года... Масахира, покажи-ка нашим гостям их комнаты.
  
  Ланселот рассматривал себя в зеркале на стене. За окном стояла ночь. Горели лампы дневного света.
  Зеркало было пыльным. Виг расхаживал из угла в угол, супил брови. Охранники, вполголоса препираясь, устраивались в сторонке поспать. Виг из соображений безопасности отказаться от раздельных комнат и всем семерым выделили просторную залу с окнами на восточную часть города. На полу в три ряда лежали принесенные мальчишками матрацы и пледы. Еще один валялся у входа - на нем по-восточному с подогнутыми коленями сидел Хорхе. На коленях у Хорхе лежала граната. Охрана, казалось, была обрадована возможностью послужить лежа, и недовольства не выказывала. По очереди они уже сбегали в сортир в коридоре. Винтовку на время процедуры никто не оставил.
  
  Ланселот нравился себе. Короткие черные волосы, большие, слегка приплюснутые нос и губы. Узкое мужественное лицо. Ни шрамов, ни бородавок. Гладкая каштановая кожа. На щеках - недельная щетина и следы защитной мази, отмыть которую полностью не удавалось даже щеткой. Большие умные глаза посажены, пожалуй, близковато. Располагающее лицо.
  Ланс запустил руку под волосы и провел по голове ото лба к затылку. Пальцы скользнули по неровности. Чуть заметное уплотнение кожи. Он повернулся к зеркалу виском. Так-так. Рубец.
  Он тянулся через весь череп, точно по шву между затылочной и теменными костями, словно отсекал заднюю часть головы. Почти косметический. Местами терялся в курчавых завитках. Любопытно.
  
  Мальчишка Масахира вывел их к лифту и далее - в гостевое крыло на жилом этаже. Клиника, оказывается, служила местом постоянного обитания для двух сотен специалистов и студентов. Пансион. Или, скорее, монастырь. По коридорам сновали дети и взрослые в одинаковых серых мантиях. Ланс замер, будто ударенный током. Подросток-интерн глянул на него обеспокоено. Виг же будто ничего и не заметил - знай, ухмылялся. У них с Хорхе эти их ухмылки были вообще дежурной реакцией на все: от пошлого до трагического. Двинулись дальше. У многих здешних обитателей капюшоны были накинуты на лицо. Узнав о том, что общественные туалеты находятся в самом конце крыла, рядом с техническими помещениями, и бежать до них от помещений жилых довольно далеко, Виг помрачнел и выдвинул требование насчет общей комнаты. Масахира пошел узнать, что можно сделать. Виг добавил еще что-то насчет места поближе к аварийной лестнице, но мальчишка уже не слышал. Или притворился что не слышал. Обстановка была незнакомой, и, конечно, более всех нервничали охранники. Но Ланселоту Доунте премудрости их работы были до фонаря. Это было вообще вне его компетенции. Ланса занимали другие вопросы. Справится ли он с тем делом, которое на него взвалил Сирота?
  За прошедшие после пустыни трое суток он бодрствовал от силы часов двадцать. Все остальное время он спал. Вернее, пребывал в мире грез. Грезы были подозрительно информативными - в этом он уже убедиться за время беседы с Сиротой. Возможно ли в столь короткий отрезок времени вспомнить столь многое? Даже если допустить, что когда-то ты получил фундаментальное образование.
  Сны эти, с их поразительным однообразием сюжета и обилием деталей были непонятны. Они беспокоили его. Какая часть их являлась воспоминаниями, а какая - фантазиями? От этого ведь теперь будут зависеть чьи-то жизни. Не слишком-то осмотрительно было с его стороны соглашаться на такие условия, да и работодатели хороши - так безоглядно довериться почитай первому встречному. Да еще и потерявшему память. Но то, что она, его память, понемногу возвращалась, было фактом. Он не помнил лиц родных, это да. Но какие-то детали, мелочи то и дело вспыхивали в его мозгу искрами узнавания. Дежавю. Дежавю. Дежавю.
  Ход его мыслей был прерван появлением Масахиры с двумя совсем уж маленькими служками или студентами (черт их разберет) - каждому лет по семь. Служки тащили несколько одеял, щуплый Масахира волок пару желто-зеленых матрацев. Он отдал свою ношу одному из охранников, волосатому парню с выбитыми передними зубами (Эстебан, он же Банан), а сам из рукава мышиной рясы, в которую где-то успел переоблачиться, вытряхнул пачку магнитных ключей, перетянутых резинкой. Отобрал нужный, спрятал остальные и жестом пригласил войти.
  Зала, в которой их разместили, оказалась библиотекой. К радости Ланселота, довольно богатой. Вдоль длинных стеллажей рядами стояли Г-книги, а напротив - у окна во всю стену - четыре стола со стереовизорами. Эргономичные кресла, очки-наушники - все было, в общем-то, знакомо. Технический прогресс за столетия не особо затронул эту часть информационной культуры. И слава богу.
  Остаток времени до ужина Ланс провел, просматривая английские и русские тексты по ранам живота и груди. Особенно интересовался анаэробной инфекцией.
  Ужин им принесли в залу. Он состоял из горок пропитанного мясным бульоном риса со специями, зелени вроде петрушки, нескольких бутылок горькой минералки и подноса с вареным мясом. Кусочки были мелкие, белые и покрыты густым соусом. Оказалось - морская свинка. Виг сказал, что мясо тут готовят и подают только для гостей. Точно монастырь.
  Подростки (на сей раз - лет двенадцати) освободили от Г-визоров пару столов и сдвинули их в центре залы. Угнездившись в кресле, Ланс начал осторожно жевать. Было вкусно.
  
  Первый анекдот, рассказанный Вигом
  Мужик гулял по равнине и заблудился. Проплутав с часок, он, в конце концов, вышел к маленькой глинобитной хижине. Постучал в дверь. Оттуда вылезает древний на вид китаец.
  - Можно у вас переночевать, шифу? - спрашивает его мужик.
  - Конечно, юноша, но только при одном обязательном условии. Если ты прикоснешься хоть пальцем к моей внучке, я подвергну тебя трем самым изощренным китайским пыткам. Согласен?
  - Не вопрос, - согласился мужик и вошел в дом.
  За ужином он не мог оторвать глаз от хозяйской внучки и замечает, что она тоже на него заглядывается. Однако, помня угрозу хозяина, он не подал виду и после еды сразу пошел спать. Ночью он не мог заснуть и решил потихоньку прокрасться в комнату девчонки, в надежде, что та его ждет, а хозяин ничего не услышит. Под утро прокрался обратно к себе в комнату усталый и довольный.
  Проснулся мужик от чувства тяжести. Смотрит - большой камень с запиской: 'Китайская пытка номер один: тяжелый камень на груди'.
  'Ну, это ерунда, - подумалось ему, - если это лучшее, на что способен дед, то можно его не опасаться'. Он оторвал булыжник от груди, поднес его к окну и выбросил. Тут же он заметил другую записку: 'Китайская пытка номер два: камень привязан к левому яйцу'.
  В панике он глянул вниз из окна и увидел, что веревка вот-вот натянется. Решив, что лучше сломать ноги, чем быть кастрированным, выпрыгивает из окна. Падая, видит огромную надпись, выложенную на земле из оторванных и и засушенных мужских тестикул: 'Китайская пытка номер три: правое яйцо привязано к ножке кровати'.
  
  - А мораль у истории такая, - весело закончил Виг, подмигивая Ланселоту Доунте. - В маленькой хижине старого китайца не хер ложиться спать в отдельной комнате на бог знает каком этаже с огромными окнами. А если уж лег сдуру, то убедись сначала что ты евнух или хотя бы не умеешь читать по-китайски.
  
  Глава пятая
  Жестокость добрых времен
  
  Лежат на крыше две девочки - хорошая и плохая. На спор палят в прохожих из снайперской винтовки.
  Плохая за час убила двоих и легко ранила еще шесть. Хорошая - убила десять человек, а ранила вообще без счету. А почему?
  А потому, брат Алонсыч, что добро оно завсегда побеждает зло.
  Второй анекдот, рассказанный Вигом
  
  
  Утро застало их на ногах...
  В этой главе описывается день в клинике Рэн, операция, проведенная ребенком и совершается убийство.
  
  
  
  
  
  
  Часть вторая
  Глава первая
  План спасения Дилинджера
  
  Задувал теплый ветерок из пустыни, неся с собою частички лишайника и песок. Солнце пряталось где-то за низкими облаками. Офицерская школа располагалась в неприглядном сером здании с потрескавшейся облицовкой. Мне она не понравилась сразу: приземистая - в два этажа, окна зарешечены, прямо напротив входа - плац. По периметру - высоченная стена из бетона с колючкой. Колючка, говорят, под током.
  Нас, две сотни курсантов, выгрузили из транспортников и, в который уже раз за сегодня, пересчитали. Мрачного вида офицер оглядел наши бритые черепа, тонкие шеи и кое-как подогнанные робы; зычно, словно откуда-то из живота, скомандовал построение. Топот и шорох неуклюжих ног. Линейка неразношеной обуви. Эхо его голоса заметалось по плацу, распугивая песчинки.
  Он говорил о том, какой высокой чести мы, отпрыски достойных семей Империи, удостоились, поступив в военную школу. Он говорил о том, как нужны Родине грамотные и горячие сердцем защитники ее интересов. Он говорил об офицерской чести и о той ответственности, которую налагает на нас офицерская стигма. Ответственности за судьбу миссии и за жизни подчиненных. Он говорил еще о многом таком, что волновало кровь и заставляло загипнотизировано внимать звуку этого голоса, каждому движению мускулов под тонкой кожей этого человека. Мы слушали и постепенно исполнялись благоговения перед миссией Родины в погружающемся во мрак мире и той ролью, которую в этом общем для всех благородных деле играет фигура офицера. Мы - элита армии, мы - ее мозг и кости. Мы - фундамент грядущего общества мира и справедливости. Мы слушали.
  А потом нас загнали в казарму, где уже сидело в ожидании пополнения полторы сотни курсантов-второгодков.
  
  'Хотя буси и должен прежде всего чтить Путь, не вызывает сомнений, что все мы небрежны. Поэтому, если в наши дни спросить: 'В чем подлинный смысл Пути Воина?', лишь немногие ответят без промедления. А все потому, что никто заранее не готовит себя к ответу на такие вопросы'. 'Хагакуре' Цунэмото.
  Эти древние слова остаются насущны и сегодня. Во времена, когда рыцарь использует уже не панцирь и катану, а бронежилет и умную автоматическую винтовку.
  
  Моим 'шефом' стал курсант по фамилии Чан. Он носил под формой серебряный крестик и уверял всех, что его предку еще на Старой этот крестик вручил Папа Римский. Крестик от времени совсем почернел и ему верили. Он был, в общем-то, хорошим парнем, этот Чан. Он, конечно, иногда бил меня ботинками, если его форма не была приведена в должный, по его мнению, вид, а носки не были должным опять же образом выстираны. Но сравнению с тем, что творилось вокруг, это были сущие пустяки.
  
  Распорядок дня в школе был следующий. Утром, в семь часов, происходила побудка. Дежурный трубил в какую-то хреновину навроде горна и если кто-то из отделения не просыпался или же долго канителился с одеждой, все отделение наказывали отлучением от завтрака. Нет нужды говорить, что невостребованные порции распределялись среди второкурсников, а виновника отлучения долго всем отделением били. Дежурили обыкновенно сами второкурсники (это у нас считалось за синекуру) и трубить потому старались как можно тише. После побудки следовал короткий перерыв на умывание и чистку зубов. Далее - произвольная получасовая разминка.
  'Произвольная' означает, что ее содержание всецело определялось командирами отделений. Сержанты изгалялись над нами как могли. Колонна курсантов-салаг во время разминки представляла порою препотешное зрелище. Высунутые языки, выпученные глаза; мальчишки, марширующие с высоко задираемыми коленями; мальчишки, идущие гусиным шагом, так чтобы подбородок одного лежал на плече идущего впереди; ходьба 'гусеницей', представлявшей членистую структуру из курсантов, когда руки одного упирались в плац, а ноги укладывались на спину 'шагающего' сзади. Незабываемое впечатление оставляли 'гусеничные бега': пара таких структур по пятьдесят человек в каждой ползла наперегонки, пыхтя и скребя по асфальту баллонами. Использовалось и многое другое. Уж что-что, но фантазия на издевательства над младшими товарищами у товарищей старших не истощалась никогда. Они соревновались друг с другом в причудливости изобретаемых упражнений и в расторопности их исполнения курсантами. Те из последних, кто был похилей, частенько падали в обмороки. Это было испытание на живучесть, элемент профессионального отбора перед принятием присяги. Больные и плохо подготовленные пройти через этот фильтр не могли. Если обмороки не прекращалось, их отчисляли, сообщив родителям, что 'их сын недостаточно хорош для школы Хамано'. По слухам три человека с нашего курса, которых отправили домой, вскоре после этого умерли.
  Закончив разминку, мы трусили в столовую, где нам предоставлялось двадцать минут на съедение завтрака, состоявшего обычно из порции картофельного пюре с мясными включениями, двух кусков хлеба и 'витаминного коктейля', по вкусу больше похожего на подслащенный отвар лишайника.
  Далее отделения бежали в казарму, чтобы сменить пропотевшие майки на робы и прицепить свежие баллоны, на что отводилось еще двадцать минут. После этого на плацу нас снова ожидали сержанты, и мы снова выстраивались для принятия порции подзатыльников, зуботычин и нарядов за плохо сидящую форму, косо надетый берет или съехавший в спешке пояс. Здесь же разъяснялся план учебных занятий и штрафных работ на день. Сразу после этого (около девяти часов) план начинал приводиться в исполнение. Ровно в тринадцать тридцать отделения отправлялись на обед, который, надо это признать, был щедрее завтрака (полагался даже кусочек отварного мяса), и через полчаса сержанты вновь ждали нас по местам плановых занятий. И так до шести часов - до времени ужина, очень похожего на завтрак, но с тем отличием, что вместо картофеля там подавали салат из морепродуктов. После ужина те, кто не был занят на штрафных работах, отправлялись в барак, где им предоставлялось три часа для приведения в порядок оружия, обуви и одежды - их починки, чистки, стирки и т.п. Имелись в виду вещи и оружие не только свои, но и курсанта-шефа. Время это в распорядке дня цинично именовалось 'свободным'. В девять тридцать командовали отбой.
  То, чему нас в ту пору учили в школе можно определить тремя словами - копать, стрелять и перемещаться по местности так, чтобы не представлять собой групповую цель. Перемещения эти нередко включали многочасовое ползание по песку или глине на брюхе под низко натянутой колючей проволокой и свистящими для придания действу реалистичности пулями. Таковы были тактические занятия. Этим мы занимались первые шесть 'адских недель' в военной школе имени лейтенанта Хамано.
  Потом нам (тем, кто не заболел от побоев, не был отчислен и не покончил с собой) присвоили звания ефрейторов и представили к присяге. Полковник Мияга опять произнес прочувствованную речь. Мы целовали по очереди зелено-золотое с бахромой знамя Императора и произносили текст, в котором были такие слова: 'Клянусь защищать порядок и исполнять закон, следовать традициям буси и бережно передавать их достойным, оберегать интересы Родины и Императора, храни его Небеса. Умереть за все это'.
  С принятием присяги изменилось и отношение к нам. Нам выдали именное оружие со значком школы. Мы перестали быть дерьмом. Нашим именем уже было не одно общее на всех 'эй, ты', но уважительное 'курсант такой-то', 'ефрейтор', или 'солдат'. На наших черных робах появились первые в нашей жизни погоны с маленькой железной звездочкой. И самое главное - нас уже не били, как прежде, за малейшую провинность. На языке курсантов школы Хамано это называлось: 'нюхнуть нормальной жизни'. Большинство из нас - те, кто не был уличен в воровстве у своих, доносительстве или других тяжких грехах перед обществом - наконец, ощутили себя людьми. Тирания сержантов закончилась. Теперь нам преподавали офицеры. И они действительно нам преподавали, а не били нас (именно это на 'адских неделях' скрывалось за фразой 'преподать салаге то-то и то-то'). Их предметы носили характер утонченный и академический. Мы не ползали уже, а сидели в учебных комнатах и изучали тактико-технические характеристики пулеметов, штурмовых винтовок и бронетехники. Нам читали курс военной истории и основ медицины. Из нас готовили хороших офицеров. Военная психология, тактика при подавлении массовых беспорядков, радиоразведка, работа с населением, планирование операций. Единственное, что не переменилось после принятия присяги радикально - еда. Кормили нас по-прежнему хреново.
  Так прошел еще год. Лучших из нас сделали сержантами (две железные звездочки), и теперь в их обязанности, наряду с продолжающейся учебой, включались ежедневные пытки новичков. До окончания учебного курса оставалось еще полтора года.
  Но тут, вы знаете, началась война, и нам, всему курсу, выбили на шее стигму (красный муравей), нацепили лейтенантские погоны (маленькая серебряная звездочка), и отправили исполнять данное Императору, Родине и товарищам обещание.
  Умереть.
  
  Больно. Я разлепил склеившиеся веки.
  Сквозь туман в глазах увидел над собою полог из листвы.
  Вдохнул свежий зеленый воздух. Закашлялся.
  Было хреново. Потому что, во-первых, болела голова. Перед глазами летали черные точки. А во-вторых, безумно хотелось пить. Во рту обнаружилась вторая Зачин - не сказать, чтоб такая же обширная как первая, зато такая же сухая.
  Кажется, потерял много крови. На губу капнуло холодное и пресное. Конденсат. Оранжерея? Точно. С потолка льется желтоватый свет. Тянутся ряды кадок с фруктовыми деревьями. Медленно пошевелил головой. Тело ниже туго перебинтованной шеи не ощущалось вообще. Может оно и к лучшему.
  Кто это меня так? Наши? Не похоже. Впрочем, какая разница?
  
  Я пялился в прозрачный потолок оранжереи и вдыхал мокрый воздух, когда вдруг появилась Она. Старуха.
  Выглядела она жутковато. Представьте себе маленькую коротко стриженую Смерть, одетую в грязно-красный свитер, с ввалившимися мокрыми глазками и сложенными на груди сухими ручками. Она бесшумно появилась из-за занавески и, не говоря ничего, спокойно и внимательно смотрела. Мне стало страшно. Сколько ей лет? Когда помирал мой дедушка, а ему было сорок восемь, он вряд ли был старше этого непонятно как удерживающегося на свете создания.
  Божий одуванчик стоял, разглядывая меня - совершенно беспомощного, спеленатого по рукам и ногам, потерявшего уйму крови. Я напряг растрескавшиеся губы и улыбнулся. Абсолютно иррациональный поступок.
  Старуха вышла. Я подумал: вот сейчас сюда войдет повстанец в драном маскхалате. Направит на меня винтовку и... Катанг! Части моей головы испуганно рванутся по углам, чтобы укрыться от ужасного звука, и будут лежать там, спрятавшись, влажно поблескивая. А из того, что осталось фонтанчиками забьет горячая кровь.
  Она вернулась, неся флягу. Во фляге что-то плескалось. Она сильная -приподняла изголовье, зафиксировала его, сунув туда свернутое в трубку одеяло. Сил ей было не занимать, хоть и пахло от нее... ну, старухой и пахло. Я подставил рот под струйку прохладной подсоленой влаги. Старуха кивала. После пяти глотков убрала флягу. Поправила кучу тряпья и вышла.
  Зачем? Почему она это делает?
  В следующий раз, в руках у нее уже был мешок с голубоватым раствором и инфузионная система. В школе нас учили такими пользоваться.
  Игла у нее оказалась жутко тупая. Я мычал, слабо отпихиваясь, а старуха лопотала что-то успокаивающее. После того, как здоровенная косо срезанная труба угнездилась в моей вене, изрядно растянув ее и ободрав изнутри, ее сменил гибкий катетер. Стало полегче. По телу побежало тепло, спокойствие и сытость. Счастье.
  Старуха принесла еще одно одеяло и накрыла им меня. Я попробовал произнести 'спасибо' (аригато), но горло усохло и получилось что-то вроде '...паси' (гато). Она моргнула и отвернулась. Колыхнула занавеской. На занавеске был вышит крест. Зеленый, на желтом фоне.
  
  Меня разбудил петушиный крик. Где-то совсем близко.
  Сыны суки, они знают, что делают: я провел в ожидании ночь, меня заставили ждать смерти в ангаре, меня ранили, меня заставили думать, что я умер, а теперь они намеревались запереть меня в бельевой. Они решили, что я сломаюсь. Разумеется, я знаю, кто мое непосредственное начальство. У моего начальства сухие руки с большими костяшками и визгливый голос. Так же хорошо я знаю, что не выдам его, если только они не начнут меня пытать. Мне не страшно, если меня убьют. А вот боли я боюсь. И все же до смерти охота понять, почему я веду себя так, а не иначе. Почему я предпочитаю сдохнуть, но не выдать полковника Муцуо Шиноду? Почему? Ведь я никогда его не любил. И он никогда не любил меня. Возможно, потому что завидовал моему происхождению. Сам-то он этим похвастать не мог. Жалкий старик. Конечно, я всегда его уважал: это был человек стойкий. И все-таки вовсе не потому я согласен умереть за него: его жизнь не стоит дороже моей - любая жизнь не стоит ни гроша. Когда человека толкают к стене и палят по нему, пока он не подохнет: кто бы это ни был - я, или Муцуо Шинода, или даже сам Президент-Император - все одно.
  За мной снова пришли и повели в ту же комнату к чернокожему бородачу. У моих ног прошмыгнула крыса, это мне показалось забавным. Я обернулся к одному из повстанцев:
  - Гляди, крыса.
  Конвойный не ответил. Мной овладело желание расхохотаться, но я сдержался: испугался, что если начну, то уже не остановлюсь. Повстанец был усат. У него были жидкие усы, навроде крысиных. И еще более жидкая бородка. Я сказал ему:
  - Сбрей усы, - сказал я ему, - кретин.
  Мне показалось смешным, что человек допускает, чтоб еще при жизни его лицо обрастало шерстью. Волосы и ногти растут после смерти еще много часов. Это если тело не выбросить наружу, где нет кислорода. Он дал мне пинка, и я замолчал. У нас в школе была крыса. Белая, с красными глазками. Альбинос. Она сидела в клетке и ей каждый день меняли воду и давали корм. У нее были смешные усы, которые она топорщила, если постучать по стеклу. Однажды она издохла, а первокурсника, который должен был в тот день ее накормить, расстреляли.
  - Ну что, - спросил бородач на ломаном асси, - твоя уже надумал?
  
  Зашуршали шаги. Дверь со скрипом открылась. В комнату вошла старуха. Я разлепил веки и уставился на нее. Она уставилась на меня. Определенно где-то поблизости кричал петух.
  
  Офицер проревел куда-то себе в пузо. По трапу загрохотала сороконожка в безразмерных ботинках...
  Здесь Мару идет на свое первое задание. И присутствует на похоронах в реакторе.
  
  Часть третья
  Глава первая
  Диверсанты народ небрезгливый
  
  В кабине спускалось человек пятнадцать. Стояли довольно плотно. Задние безразлично разглядывали затылки стоящих впереди, и думали о том, что произойдет, если в машине что-нибудь откажет и она полетит вниз с высоты семи, шести... вот уже и пяти этажей.
  Двери лифта раскрылись. Солдат в черном с татуированной шеей загораживал ряд кнопок. Другой, званием повыше, сидел на табурете и читал порножурнал в маленькой пуленепробиваемой будке в глубине ниши, напротив которой остановился лифт. Короткорылый пулемет лежал у солдата на коленях. Ствол грозно топорщился в прорезь бронестекла как член из ширинки. Из жилета, надетого поверх робы, торчали запасные обоймы. Восемь штук.
  - Шаг назад! - заорал солдат помладше в приступе служебного зуда. Повернулся к кабине и повел стволом штурмовки. - Шаг назад! Шаг назад!
  Новоприбывшие сгрудились в глубине, где невозможно было дышать. Штабные чиновники в светлых мундирах с белыми стоячими воротничками, они окружали Васэду. От их тел несло печеным луком и модным среди партработников и чинов рангом выше майора одеколоном 'Запах Империи'. Жара, царившая в шахте лифта, им, по всему, была непривычна. Солдат критически осмотрел их и надавил кнопку. Они спустились на третий этаж. Двери раскрылись снова. Васэда, бывший на голову рослее остальных в лифте, увидел зал ожидания с множеством кресел. Надо всем доминировала огромная мозаика, изображавшая Императора. В углу стоял автомат по продаже газет. Из пары динамиков под потолком лилось нечто патриотическое. Гуляло эхо, искажая нечто патриотическое до неузнаваемости. Стало прохладнее.
  К ним подрулила невысокая девица - высветленная челка, короткая юбка и детектор. В мочке уха болтается украшение - лакированная куколка майского жука. Очень стильно.
  - Господа офицеры! Прошу предъявить ваши пропуски!
  Васэда извлек свой, с красной полоской, и, дождавшись очереди, передал девице. Девица мельком взглянула на фото, провела детектором и лучезарно улыбнулась. - Устраивайтесь в зале и ждите своей очереди. У нас работает бар и кафетерий. Туалет в конце зала. Объявлять будут по радио, поэтому можете не опасаться пропустить свою очередь. Доброго вам дня в бункере Генерального штаба имперских вооруженных сил!
  Васэда протиснулся мимо металлоискателя, открыл портфель на столе вещевого контроля и направился к ближайшему ряду кресел. Хотелось выпить.
  
  Васэде было двадцать. Для своих лет он проделал головокружительную карьеру - срок выслуги от майора и выше в армии дольше, чем скажем от лейтенанта до капитана. Многие, кто получил вторую звездочку уже через год после окончания военной школы, по десять и более лет потом ждали следующего повышения. Даже в военное время, когда звания в армии выпекались как пирожки, столь быстро офицеры поднимались редко. Васэда был подполковником внутренней разведки. Говоря иначе, армейским контрразведчиком. В этой службе год шел за три, но даже этим нельзя было объяснить столь быстрого служебный роста. Равно как и связями молодого человека, которыми он за те несколько лет, что служил Империи, разумеется, оброс. У Васэды был удивительный талант, которым даже в его ведомстве были обделены многие его сверстники и люди постарше.
  Он умел держать язык за зубами.
  
  Девица в юбке подрулила снова и попросила следовать за ней. Офицеры что стояли в списке выше, зашушукались. Васэда им криво улыбнулся. Девица проследовала мимо столика с обезьяноподобным охранником к неприметной двери рядом со служебным лифтом. Провела карточкой по замку и вошла внутрь. Васэда шагнул следом.
  
  - Итак, господа, представляю вам молодого офицера, цвет и надежду вооруженных сил, подполковника Ёсикадзу Васэда! - Человек, произнесший эти слова, был низкоросл, худ и носил маленькие круглые очки без оправы, непонятно как удерживающиеся на его крошечной переносице. Держался он прямо, облачен был в генеральский мундир и говорил, закладывая левую руку за спину.
  Васэда переломился в поклоне, - мой император!
  Девица, проводившая его лабиринтами коридоров, посторонилась и вышла, ни на секунду не переставая улыбаться.
  - Не надо формальностей, господин Васэда, - взмахнул рукой человечек. - Мы все здесь друзья. Просто Президент. Можно 'мой президент', делая скидку на ваше истинно воинское воспитание.
  Они находились в полукруглой зале с низким потолком, на котором висела весьма скромная по правительственным меркам бронзовая люстра. Все это придавало совещательной комнате Генштаба - святая святых Имперской армии - несколько камерную атмосферу.
  Стены были задрапированы в бархат, а овальный стол, за которым сидели трое одетых в гражданское людей, и возвышался сухонький монарх, был собран из мореного дуба. Огромная редкость.
  - Присаживайтесь, господин Васэда. Не стесняйтесь. Плесните себе водки или вина.
  Чувствуйте себя как дома. У нас тут, видите ли, небольшое совещание, на которое вы приглашены вне очереди. В силу важности возлагаемой на вас задачи. Присядьте, расслабьтесь. - Васэда сел. - Итак, продолжим, господа, - Император величаво опустился в кресло. - Раз уж пришел главный фигурант нашей с вами затеи, надо бы посвятить его в суть дела. Майор Тадао, потрудитесь.
  Поднялся молодой человек в пошлом, вышедшем из моды сезона два назад, бежевом костюме-тройке. Виски его чуть серебрились сединой, а на лбу отчетливо выделялись начинающиеся залысины. Он поднял со стола пульт, надавил несколько кнопок. Шторы в углу раздвинулись, открыв экран. Из невидимых сопел выдуло клуб дыма, где-то внизу с щелчком включилась подсветка. Едва слышно загудел Г-проектор.
  Молодой человек откашлялся и начал.
  - Прошу внимания, господа. Кхм, - он явно нервничал. Только вот до мандража, который испытывал Васэда ему было далеко.
  У подполковника вспотели ладони. Он напряженно соображал. В штаб его звали лишь если намечалось что-то действительно нехорошее. До сегодняшнего дня ему доводилось бывать в этой комнате дважды, оба раза он выходил вусмерть напуганным, работал, а потом его ждало внеочередное повышение и премиальные, а кто-то получал извещение на дорогой бумаге с гербом о том, что их сын (муж-брат-отец) погиб при исполнении священного долга перед Родиной-Императором. Так было.
  Но никогда еще при нем в этой комнате не обсуждалось что-то в присутствии Самого. Нет нужды говорить, что Самого вблизи он тоже видел впервые. Васэда незаметно промокнул руки о штаны и приготовился к самому худшему.
  - Итак, господин подполковник, - без вступлений начал непонятный майор. - Если опустить технические детали, которые мы обсудим позже, ваша задача в намеченном мероприятии состоит в следующем.
  Вся операция разделена на три этапа.
  Первый этап. Ровно через двое суток вам с группой из трех человек надлежит выдвинуться в пустыню. Вот в этот квадрат, - в облачке возникла трехмерная карта участка Зачин, на которой маркер отметил локацию. - Вам с группой надлежит быть здесь не позднее чем к 16:40 послезавтра. Скрытно проберетесь к федеральной автостраде Ка5 со стороны пустыни. Займете наблюдательный пункт на отмеченной высоте, и будете ждать сигнала. Получив сигнал, ожидайте клиента, - карта масштабировалась, становились видны мелкие детали, маркер перемещался, отмечая флажками предполагаемый маршрут группы.
  Прибытие клиента означает начало второго этапа. Вам надлежит обезвредить сопровождающих - это пять-шесть человек гражданских, может быть вооруженных, - захватить и удерживать клиента. Почистите следы на автостраде. Затем вы отойдете в пустыню подальше, в скалистую ее часть, и там спрячете захваченный транспорт. Предварительно выведете его из строя. Так, чтобы это выглядело естественно, - ну, не мне вас учить. Заберете тела сопровождающих с собой. Сообщите штабу о результатах и нейтрализуете оставшихся свидетелей.
  Третий этап. Скрытно доставите клиента, тела сопровождающих плюс тела свидетелей на базу. Имеете вопросы?
  Васэда сглотнул.
  - Кто клиент?
  Майор прочистил горло.
  В облачке появилось новое изображение. Обычное плоское фото откуда-то с высоко расположенной точки. Цветное. Человек в одежде орденского торговца. Выходит из машины. Фото увеличилось, давая разглядеть каждую деталь лица. Глаза посажены близковато, смотрят сонно, словно человек был под кайфом.
  - Клиент - чернокожий мужчина на вид лет тридцати. Старый.
  
  Доигрался Васэда.
  Допрыгался.
  Давно, давно надо было ему уходить в отставку с этой работы.
  Старый! Господи Иисусе, Дева Мария, и все святые, буддистские и католические.
  Старый! Он закашлялся, потянул ставший вдруг тугим воротничок.
  Пуговица лопнула, и ее половинка выпрыгнула на стол. Император со спокойным любопытством наблюдал.
  Васэда взял чашку с подогретой водкой, проглотил ее. Шумно вздохнул. Стало немного легче. Старый.
  - 'Оставшиеся свидетели' - это, надо полагать, члены моей группы?
  - Именно.
  
  Точно доигрался. В такое дерьмо он не влипал еще никогда. И вряд ли когда-нибудь еще влипнет. Потому, что шансы выжить у него равны нулю. Кто же после такого оставит его в живых?
  Он было снова закашлялся, но взял себя в руки.
  - Какие у меня гарантии, что меня не... не устранят после доставки клиента?
  Ответил Император. Резко.
  - Мое слово, полковник. Только мое слово. Либо веришь мне, либо уходишь в отставку. Без пенсии, без почета. Как трус.
  Васэда промолчал. Спросил:
  - Почему я?
  
  Император открыл рот, но ответил на вопрос высокий седоусый мужчина по левую руку от малопредставительного монарха. Он был одет в сюртук из черного шелка, судя по всему, натурального. На лацкане тускло поблескивал Императорский крест.
  - Потому, что наступил твой час, Васэда. Судьба Империи оказалась в твоих руках. Императору и всем нам крайне важен этот человек. И ты сам понимаешь, что произойдет, если ты провалишь дело, или если на любом из трех этапов произойдет утечка информации. Ведь понимаешь?
  Он понимал. Война.
  
  Война продолжалась уже без малого сорок лет. С тех пор, как первый Император заявил о своей независимости от Ордена. О суверенитете Ассы.
  Один древний мудрец сказал, что суверенитет похож на любовь - каждый его трактует как ему нравится. В словаре перед словом 'суверенитет' стоит 'сувенир', а после него - 'суета'.
  С тех пор и продолжается эта чертова полугорячая война, которая не дает и года спокойствия стране. Семьдесят лет. То сепаратисты, то революционеры, то Конфедерация требует пересмотра границ, то еще какая-нибудь напасть. И всегда за этим стоит Орден. Его византийская дипломатия не дает Империи собраться с силой. И сейчас, когда на западной границе война, когда Орден фактически финансирует сепаратистов в Новом Арагоне, когда там, возможно, уже вовсю работают орденские военные советники, когда Эш-вааль - опорный пункт Императора в регионе - уже месяц контролируют партизаны, мир как нельзя более близок к кризису.
  И поводом для перехода конфликта в 'горячую' фазу может стать все что угодно.
  Например, захват человека с орденским гражданством.
  Или Старого.
  
  Даже убийство было бы куда более приемлемым, чем пленение. От убийства всегда можно откреститься, списать на самодеятельность фанатиков, на случайность, на пьяного с автоматом или даже инсценировать самоубийство - среди гостей из прошлого они, как известно, не редкость. А вот от пленения и насильственного удержания откреститься нельзя. Захват и удержание Старого, у любого из которых только на лбу не написано, что он Старый, - дипломатический скандал с самыми далеко идущими последствиями. И выжить в этой мясорубке шансов мало. Даже имея в козырях слово Императора.
  Но что изменится, если он откажется? Он уже сейчас - носитель государственной тайны такой высокой степени секретности, что дальше некуда. И надеяться, что после его отказа ему дадут спокойно уйти на покой, пока кто-то другой будет делать то, от чего отказался он, Васэда, было, по меньшей мере, наивно. Его тихо устранят как опасного свидетеля, как только он выйдет. Так же как он должен будет устранить кого-то, в случае своего согласия, каких-то неизвестных соотечественников. Может и не военных даже.
  
  Седоусый продолжал:
  - Диверсанты, народ, как известно, небрезгливый, и мы бы с легкостью рекрутировали технически подходящих для этой миссии людей из ведомства господина Синару или хоть у полковника Шиноды. Им было бы даже легче, ведь подобные операции - их специфика. Проблема лишь в том, что людей, которые нам нужны, там нет. Там нет людей, которым мы могли бы доверять настолько, чтобы вверить им судьбы страны. Нам крайне важно сохранить секретность. И мы ее сохраним любой ценой. Никто кроме присутствующих в этой комнате не знает о сути операции. Никто. Для этого уже предприняты и предпринимаются в данную секунду беспрецедентные меры безопасности. Ты, Васэда, заслужил своей работой доверие императорской фамилии. Ты уже - носитель нескольких государственных тайн. И ты заинтересован лично в их сохранении, поскольку связан кровью, - он помолчал и продолжил. - У тебя ведь, насколько я помню, еще жива мать и младший брат? А ты и сам от природы человек неболтливый. - 'Мысли он что-ли читает?' - подумал Васэда. - Доверять кому-то в кишащем орденскими шпионами военно-бюрократическом аппарате страны трудно. Но ты - один из немногих, кто такое доверие заслужил. Вопрос, оправдаешь ли?
  
  Повисла пауза. Васэда медленно повернулся к императору. Поклонился.
  - Я клялся умереть за вас, мой президент.
  Маленький сухощавый человечек повеселел и потер руки:
  - Ну, вот и замечательно, подполковник. Вернее, уже полковник. Сейчас вы обсудите детали, а я, увы, вынужден буду оставить вас, господа. Дела, знаете ли, дела, - он поднялся.
  - Только один вопрос, мой президент, - Васэда смотрел на него снизу вверх, будто в последний раз.
  - Если вы опять о гарантиях, то не могу ничего прибавить к уже сказанному, друг мой, - досадливо сказал человечек. - Или вы просите что-то для себя?
  
  Васэда облизнул губы.
  - Я о другом, мой Президент. На что вам этот человек?
  Император погрустнел. На секунду задумался прежде чем ответить.
  - Не вашего это ума дело, дорогой Васэда. Не вашего, уж поверьте. Имею честь, господа, - он кивнул оставшимся, все встали, принял из руки подоспевшего адьютанта плащ и вышел. Быстрым, энергичным шагом. Смешным для такого лилипута.
  
  Заседание продолжалось без императора. Как только все расселись, слово взял Седоусый - уход монарха не изменил выражения превосходства на его лице ни на йоту. Он повернулся к Васэде.
  - Теперь поговорим о деталях, господин полковник. Первостепенное значение мы придаем технической стороне операции. Во-первых, строжайшая конспирация на подходе к объекту...
  Васэда перебил: - Простите, а что за людей вы мне даете? Седоусый поморщился. Кивнул молодцу в пошлом костюме.
  - Тадао, отдайте господину полковнику личные дела его людей. Мы постарались не привлекать к операции лиц, связанных с регулярной армией, - на стол легли две желтые папки. - Те, кого мы отобрали, наемники. Люди без чести. У вас не должно быть проблем с совестью.
  - Постойте, а где же третий? Разве речь шла не о трех комбатантах?
  Седоусого явно раздражали манеры гостя, но он хорошо держал себя в руках. - Спокойнее, полковник. Наберитесь терпения, всему свое время. Мы рассудили, что для дела лучше будет, если третьего члена группы вы отберете сами. Решите и назовете его имя по номеру, который вам дадут. Сегодня до полуночи. Если не позвоните, будете мириться с тем, кого предоставим вам мы. Принимая решение, думайте о человеке, на которого, с одной стороны, вы могли бы положиться в подобном деле, а с другой - вы не должны будете слишком колебаться, убивая его.
  Ладно, продолжим. При планировании акции, мы сразу оказались от идеи подрыва машины клиента - гарантировать его жизнь данный метод не может. Но взрывчатка нам окажет услугу в другом.
  Мы скрытно заложили несколько фунтов тротила в асфальт за шесть ри до места акции с одной стороны. Взрыв основательно разрушит полотно дороги и с этой стороны вас на время акции никто не побеспокоит. Наши взрывотехники сделают все, чтобы подрыв выглядел как работа повстанцев - дикари часто портят самодельными фугасами дорожное полотно по обе стороны границы. С другой стороны отсутствие нежелательных гостей будет обеспечивать наш человек в грузовом трейлере, который заблокирует дорогу, изображая ДТП. Маловероятно, но возможно, что на отсеченном куске шоссе кроме машины клиента окажется кто-то еще. Увидите гостей - операция отменяется, сохранение секретности миссии приоритетно. На всю акцию вам пятнадцать минут. Это много, но, если учесть, что вы и ваши люди не профессионалы в таких делах, нормально. Остановите машину. Убьете сопровождающих. Заберете клиента.
  Еще один нюанс, который обязательно нужно учесть. О нем вам расскажет доктор Кодзи, - он повернулся к толстяку, с пятном винного цвета на бритой голове, который весь разговор просидел со скучающим видом.
  - В черепную коробку каждого Старого вживлено интеллектуальное бионическое устройство, - пискнул толстяк из-под пластов сала. - Это нечто вроде мощного компьютера с каналом спутниковой связи. При помощи него орденские спецслужбы могут точно локализовать местонахождение своих. Устройство нужно временно обезвредить. Пока клиент не окажется в безопасном, хорошо экранированном месте - на базе. Лучше всего для этого подойдет электромагнитный импульс умеренной силы. Прибор для этого мы вам уже погрузили в машину. Место проведения акции выбрано с таким расчетом, чтобы неподалеку пролегало место выхода на поверхность магнитных руд. Так называемая Новоарагонская магнитная аномалия. Какая-либо радиосвязь в этих местах невозможна в принципе, но нам нужна гарантия, что клиент не попытается связаться со своими позже, поэтому обязательно выключите его той штукой, о которой я говорю. Но не перестарайтесь. Импульс, вероятно, вызовет временную амнезию у клиента, а нам, кроме сохранного тела, нужно еще и содержимое его головы. Пусть, когда он вернется, его беспамятство окажется временным, - он растянул щеки-подушки в безглазой улыбке. - Хорошо?
  Васэда дернул уголком рта. Плеснул из глиняного кувшинчика еще водки. Подвинул чашку к себе.
  Седоусый вернул себе слово:
  - В глазах человека из Ордена произошедшее должно выглядеть как несчастный случай. Машина свернула с дороги в пустыню, чтобы клиент имел возможность освоиться с природой Новой. Это нормально, подобное входит в программу их адаптации. Дальше происходило вот что. Из-за магнитной аномалии, они не смогли воспользоваться навигационной системой и потеряли дорогу назад. Начали кружить на месте. Попытки связаться со своими безрезультатны. Время для акции выбрано идеально. Через несколько часов после нападения в этот район доберется пыльная буря. Что произошло с людьми? Машина повреждена. Они бросили ее и попытались добраться до скал, которые виднеются на горизонте, своим ходом. Эти скалы - мираж расстояния, известный в тех краях феномен. Кончился кислород. Трупы занесло песком, - он помолчал и, глядя в пространство, добавил что-то такое, что Васэда не совсем понял. - Мариа челесте.
  Очнувшись, он закончил: - Что еще сделать, чтобы они поверили в эту версию, додумаете сами, на месте. Вы, кажется, человек неглупый. Разумная инициатива приветствуется.
  В общих чертах у меня все. У вас есть еще какие-то уточняющие вопросы? Нет? Тогда объявляю совещание закрытым. Вы, Васэда, отправляйтесь домой, и хорошенько выспитесь, а по дороге подумайте о своем человеке. Завтра в двенадцать ноль ноль вам надлежит быть на базе Лос-Сапатос для окончательного инструктажа и знакомства с командой. Бодрым и готовым к подвигам.
  Васэда поднял палец.
  - Еще вопрос. Каждый Старый - весьма заметная фигура. Откуда уверенность, что исчезновение не взбудоражит орденскую разведку?
  - Это уже не ваша головная боль, генерал, - чуть улыбнулся Седоусый. Помолчал. - Там вокруг миллион квадратных ри песка, скал и лишайника. Затеряться немудрено. Никто, уверяю вас, искать их не станет. У нас есть твердые основания так считать, - Он поднялся. - Удачи, генерал. Она вам, видимо, понадобится... как, впрочем, и нам всем.
  
  Проходя через зал ожидания, Васэда еще раз взглянул на мозаику.
  Император выглядел совсем не как в жизни. Но ведь пропаганда и должна врать, разве не так?
Оценка: 7.70*10  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"