По книге Алексея Черкасова и Полины Москвитиной "Сказания о людях тайги".



И катится, и катится по городам клубок,
и смотрят люди на него в окно, и мчится по дорогам рыжий конь -
сплелись в узлы и перепутались две нити, белый, красный...
Отверг я заблуждений тьму, что вы оправдывали словом "Бог",
но ты стоишь и молишься, как прежде, у икон,
и если б мог я эту дверь открыть, сказать единственное слово: "Здравствуй"...

Стрелой навылет, прям, как рельсы, был путь мой,
а твой - извилист, непонятен, шёл сквозь темноту и сон,
и ныне тени прошлого в твоих глазах легли в узор, печальный и красивый...
Мы шли, сгибаясь, падая, вставая, только оба не смогли прийти домой,
хоть дом повсюду наш, он - нищета и боль, он - блеск умов и литераторов салон,
и он - бурлящая и бесприютная Россия.

Да! Катится, и катится клубок, и лепесток летит
из Петрограда, что в гранит закован, славой осенён, Москвы, где колокол звенит,
в холодный Минусинск - в дремучий бор, в тайгу, в Малтата пойму...
Где до сих пор стоит укрывшихся от мира и от жизни скит,
как будто можно, спрятавшись, хоть что-то изменить!
Но только, может быть, наоборот? И это я в ловушку внешнего был пойман?..

И вот уж кажется, я вижу прежних нас:
там я, отвергший навсегда войну, и я, что не был ко врагам жесток,
и ты, не заблудившаяся в темноте, где твою правду называют "нервным срывом".
Твой мир, где каждый добр, и где не нужен от властей приказ,
чтобы любить, и помогать, и строить; сильный запад, трепетный восток
слились в едином, радостном, благом порыве.

И вижу я - деревни, города, большие стройки, вековечные леса;
то будущее, где нет нас, и всё же есть мы (мы вечны),
то будущее, где и мы с тобой, через горнило времени прошедшие, едины.
Где каждый голос важен - вот и зазвучали голоса
по всей стране, где люди больше не молчат, где воплотились все твои несбыточные сны,
и где за праздничным столом не тело Бога, а плоды своих трудов едим мы.

...так тихо в пойме. Только льёт лучи закат,
над одиноким скитом сосны шелестят, крапива пальцы и босые ноги жжёт,
и тихо подступают золотые травы к век назад уснувшим серпам стариц.
И кто живёт в ските - раскольник, православный, атеист? А, может, брат,
брат всех людей, что с ними по путям, распутывая нить клубка, идёт,
к своим истокам возвратившийся однажды старец?

Не помню я, не знаю я, лишь вижу их - и Тимофея, что был прям, как штык,
и Дашу с нежною душой, что знала: мир спасёт любовь,
и всю Россию, что укутана снегами, небом, снами.
Не по хребту Уральских гор - в душе у каждого проходит стык,
и на снегу, как на рубахе белоснежной, всех замученных, убитых кровь,
но, согревая лёд, рассвет встаёт - он алый, как упавшее из рук когда-то знамя.