Астраданская Мария : другие произведения.

Картина, смерть несущая

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    С самого детства я не раз слышал легенду про Картину, Которая Убивает. Будто бы есть в городе человек - её автор и владелец - год за годом поджидающий посетителей и предлагающий им зрелище, равного которому нет; ценой же входного билета становится собственная жизнь.

   С самого детства я не раз слышал легенду про Картину, Которая Убивает.
   Будто бы есть в городе человек - её автор и владелец - год за годом поджидающий посетителей и предлагающий им зрелище, равного которому нет; ценой же входного билета становится собственная жизнь.
   - И что, кто-то соглашается? - изумлялся я, когда был ещё юн и беззаботен и не мог представить, что свою жизнь можно ценить так дёшево. - Просто ради того, чтобы посмотреть на что-то неизвестное, даже не зная, стоит ли оно того?
   - Говорят, есть какой-то шанс, - авторитетно заявлял мой друг. - Нечто вроде загадки Сфинкса, ну, помнишь? Разгадаешь её - и зрелище твоё, и уйдёшь невредимым. Не разгадаешь - всё, хана. Причём ты умрёшь не сразу, а долго и мучительно... Картина будет являться тебе во сне, а потом и наяву, ты начнёшь бредить, сходить с ума... ну, и закончишь, как пьяница, в приступе "белой горячки".
   История эта обошла всю школу в качестве очередной страшилки и городской легенды, которыми любят пугать друг друга подростки.
   В моём понимании она стояла в одном ряду с аниме про Девочку из Ада, которая, якобы, предлагала любому желающему осуществить свою месть в обмен на вечное проклятие. Однако, в отличие от героини японского мультфильма, художник из нашей легенды действительно существовал - по крайней мере, нам очень хотелось так думать, и мы даже выбрали подходящего человека на эту роль.
   - Вот он, - однажды указал мой приятель на одинокую фигуру уличного рисовальщика, предлагающего каждому желающему получить свой портрет за небольшие деньги. - Он притворяется обычным художником, но если сказать ему тайные слова, то он возьмёт тебя за руку, отведёт в свою мастерскую и покажет Ту Самую Картину.
   Была зима, вечерело быстро; с тёмного неба падали крупные хлопья снега, было холодно, и прохожие быстро торопились по своим делам, изредка останавливаясь, чтобы подышать на ладонь и приложить её к замёрзшему лицу.
   Художник же продолжал сидеть на своём стульчике, обхватив себя руками и прикрыв глаза. Было похоже, что он дремал, хотя я не понимал, как можно спать на таком холоде - я и на месте-то стоял с трудом, однако любопытство перевешивало. Остальные его собратья уже разошлись по домам - было слишком темно, чтобы рисовать, да и вряд ли кто-то захотел бы позировать в такую погоду. Но этот чего-то ждал... возможно, такого же странного человека, под стать ему, которому не помешала бы зимняя стужа. Или просто - лишней, пусть даже самой невероятной возможности заработать.
   Когда ты беден и еле сводишь концы с концами, выбирать не приходится.
   Однако это я понял уже позже.
   Тогда же - и верил, и не верил. Не верил, конечно, больше, но какой-то своей частью мне очень хотелось, чтобы страшная легенда оказалась правдой. Почему, я и сам не мог понять - ведь, если судить здраво, ничего хорошего и светлого в ней не было. Тем не менее, людям нравится верить в демонов, вампиров и нечисть не меньше, чем в фей и ангелов... Всё, что угодно - лишь бы не серость обыденного существования.
   Так, я стоял и вглядывался в бледное лицо художника, который был довольно молод - хотя тогда, в мои школьные годы, мне, конечно же, представлялись стариками все, кому только-только было за двадцать.
   - А, может, хочешь, чтобы он тебя нарисовал? - подначивал меня приятель, пытаясь подтащить к художнику поближе.
   - Нет, ни за что! - ужаснулся я.
   Хотя портреты, которые тот предлагал в качестве примера своего мастерства, были красивыми и совсем не страшными - отвести от них взгляд и в самом деле было трудно. Я смотрел на них, и горло мне сдавливала тоска, и отчего-то хотелось плакать.
   "Наш" художник не имел большой популярности - это я выяснил уже впоследствии. Те, кто использовали более яркие краски, да ещё и развлекали своих клиентов шутками-прибаутками в процессе рисования, неизменно собирали гораздо большее число и заказчиков, и зрителей. Он же всегда сидел молча, никого к себе не зазывая, и с отрешённым выражением лица работал - если не было желающих получить портрет, то он рисовал что-то своё.
   Вряд ли эта работа приносила ему слишком много денег, однако он всегда находился в одном и том же месте, и зимой, и летом. Его собратья по ремеслу уходили и приходили, он же рисовал и рисовал свои странные пейзажи, которые покупали редко, и портреты, вид которых вызывал какое-то странное чувство - смесь печали и тоски по неизвестному.
   По крайней мере, у меня.
   С той поры я часто использовал всякую возможность пройти мимо него, каждый раз содрогаясь от странного ощущения - даже уже и тогда, когда вышел из младшего школьного возраста и потерял всякий интерес к легендам и пугающим историям: в жизни и без них было много страшного.
   Однако художник оставался неизменной константой в моём быстро менявшемся мире - не вполне отдавая себе в том отчёт, я больше всего боялся, что когда-нибудь он исчезнет.
   Не сосчитать, сколько раз я торопился мимо, почти никогда не задерживаясь и не решаясь заговорить с ним, а только лишь бросая привычный тоскливый взгляд на его работы и недоумевая, отчего же никто не хочет их покупать.
   Зимой на длинный, не слишком тёплый плащ, в который он кутался, падали снежинки, летом он сидел на открытом месте, не пытаясь спрятаться, подобно другим, в тень, и солнечные лучи заливали его с ног до головы... Он работал на набережной, и неподалёку, за тонкими прутьями чугунного ограждения тихо плескалась река, искрясь от солнца. Осенью волны уносили куда-то вдаль ярко-алые и золотые листья, падавшие на поверхность воды, и он рисовал их неяркими, однако точными мазками.
   Не знаю, замечал ли меня мой художник, выделял ли среди остальных прохожих. Но если да, то вся моя сознательная жизнь прошла на его глазах - он мог видеть, как я перестал быть мальчишкой, как загорелся юношескими мечтами, как растерял их все, побитый, как и многие, жизнью... как я пытался существовать подобно остальным людям, подражая моим знакомым и находя смысл в обычных радостях, как ничего не вышло из этих попыток. Как жизнь моя начала медленно катиться под откос, и как она замерла в непосредственной близости от роковой черты, разделяющей "бытие" и "небытие". И как я желал перешагнуть эту черту быстрее - упасть, наконец-то, в пропасть и покончить со всем, однако даже этого не мог сделать как следует.
   И вот, в один прекрасный день, мне вспомнилась та школьная страшная история.
   Грустно усмехнувшись, я подумал, что Картина, Которая Убивает, была бы отличным решением для человека, который сам себя убить никак не может - всё ещё надеется на что-то, что вернёт ему утраченный смысл существования, хотя никакой надежды нет уже давно.
   И решился подойти к моему художнику.
   - Я хочу увидеть Картину, смерть несущую, - сказал я, улыбаясь, в любой момент готовый обратить свой тихий крик отчаяния в шутку, к тому же не особенно смешную.
   Но отчего-то казалось, что человек, который рисует такие странные пейзажи, и юмор тоже предпочитает нестандартный.
   Но он не засмеялся - только поднял на меня взгляд. Вокруг его глаз собирались тонкие морщинки, хотя он парадоксальным образом выглядел таким же молодым, как и много лет назад, когда я увидел его впервые.
   - Что ж, пойдёмте, - сказал он и протянул мне руку.
   Он оставил свой мольберт с незаконченным рисунком, оставил все свои картины - вряд ли они, не пользовавшиеся популярностью, представляли интерес для грабителей, разве что для хулиганов - поднялся на ноги, взял меня под локоть и повёл по набережной.
   Все мысли покинули меня - осталось разве что лёгкое удивление, что эта невероятная история, в которую я так никогда и не мог поверить до конца, оказалась правдой, от первого слова до последнего. Я сказал ему слова, которые по какому-то невероятному совпадению и оказались тайным ключом, он взял меня за руку и повёл смотреть Картину.
   Да, у меня не было сомнений - и страшно почему-то не было; наоборот, хорошо и спокойно на душе.
   Разве что умирать больше не хотелось - теперь нет.
   Но, мой приятель ведь говорил, что должен быть какой-то шанс?..
   Художник привёл меня в свою квартирку. Жил он в крохотном мезонине старинного дома - такого, какие чудом сохраняются иногда в центре большого города и являются историческим наследием, однако сносятся, как только на участок земли находится достаточно влиятельный покупатель.
   Спутник мой закрыл за мной скрипнувшую обветшалую калитку, и звуки города, оставшегося снаружи, перестали существовать - я больше не слышал гудков автомобилей, хотя одна из центральных магистралей находилась совсем рядом. Здесь, в запущенном садике, было светло и тихо - над головой моей шелестели деревья, покачивались ветви, пахло сиренью и черёмухой. В дальней части дворика, заросшей крапивой, лопухами и кустами чертополоха, было прохладно, темно и зелено, однако палисадник был залит солнцем.
   На клумбах возле дома росли многочисленные цветы - пионы, на светло-розовых лепестках которых ещё дрожали капли дождя или росы, яркие ирисы, гибискусы и розы...
   Я помнил, что за оградой зима - холодный и ветреный день, похожий на тот, когда я встретил художника впервые, но то, что здесь царило лето и цвели цветы, не вызывало у меня ни малейшего удивления. Я знал, что так и должно быть.
   Он позвал меня в дом - такой же обветшалый и запущенный, как ворота и садик. Здесь царил запах старины и пыли, крохотные комнатки были завалены разным хламом, на полу валялись книги прошедшего столетия, погрызенные мышами, на столе стоял в хрустальной вазе букет засохшего физалиса - мазок ярко-оранжевой краски посреди натюрморта, выполненного в тёмно-синих тонах; будто пламя в ночи.
   Запылившиеся занавески скрывали потрескавшиеся стёкла, покрытые сетью паутины. На подоконнике сидела кукла - давным-давно забытая ребёнком, который здесь больше не жил, и печально прислонившаяся к потемневшей раме.
   Но художник звал меня на второй этаж - в мезонин. Я поднялся вслед за ним по узкой лестнице, скрипевшей от каждого моего шага и, казалось, едва выдерживавшей вес нас двоих.
   Совсем маленькое помещение было залито солнечным светом, лившимся в широкое окно, которое занимало всю стену. Там, в этой бедной мастерской художника, я и увидел то, что искал - мою картину, которая должна была принести мне смерть... изображено на ней было то, что я больше всего мечтал увидеть.
   И я понял, как прав был мой приятель, утверждавший, что тот, кто посмотрит на неё хотя бы раз, уже не сможет больше спокойно жить - медленно или быстро, но он угаснет или сгорит от тоски по ней, от желания видеть её вновь и вновь, всегда.
   Я повернулся и протянул к художнику руки.
   - Спасибо, - сказал я, не вытирая слёз. - Спасибо, я останусь здесь навсегда. Не вернусь, потому что здесь есть всё и все, в чём и в ком я нуждаюсь.
   - Вот как? - спросил тот, глядя на меня печальными тёмными глазами.
   Он развернулся и стал спускаться вниз. Я же, охваченный радостью, распахнул старое окно - рама со скрипом поддалась, и в комнатку ворвался тёплый ветер, разметавший светлые занавески и листы чистой бумаги, лежавшие на полу рядом с мольбертом. С высоты моему взгляду открывался весь сад - цветущие яблони, тополя, курица, с тихим квохтаньем разгуливавшая по дорожке, лепестки, срываемые ветром - и меня переполняло счастье, счастье, счастье и великое ликование от радости оказаться здесь...
  
   - Я хочу увидеть Картину, смерть несущую, - я услышал свои слова со стороны.
   Зимний день заканчивался быстро - сумерки опускались на набережную, снег валил с неба хлопьями, и становилось действительно холодно - как и когда-то в детстве, я не мог понять, как он может сидеть на улице в такую погоду. Однако он не просто сидел, а рисовал, и кисть дрожала в его озябших, посиневших пальцах.
   - Погодите ещё несколько мгновений, - попросил художник. - Я как раз заканчиваю её.
   И я замер, дрожа от холода и обхватив себя руками.
   - Готово! - сказал он, поднялся с места и, сорвав с мольберта листок, протянул его мне с бледной улыбкой.
   Я смотрел на дом с мезонином, изображённый на рисунке, и на человека, распахнувшего на втором этаже окна.
   Художник же бледнел всё больше и больше, тонкие губы его чуть искривились, он прижал к открытому горлу руку - и вдруг, захрипев, повалился прямо на меня. Я подхватил его, пытаясь приподнять, сдавил в объятиях, прижимая к себе - плащ его оказался так тонок, что я чувствовал все худые рёбра, ходившие ходуном. Он надрывно кашлял; я пытался отогреть его озябшие ладони, сжимая их в своих руках.
   У него не было ни головного убора, ни шарфа, ни перчаток. Бронхиты и воспаления лёгких, вероятно, сделались его частыми спутниками за все те годы, которые он проводил на набережной в холодные зимние вечера, а организм стал так слаб, что не выдержал очередного приступа болезни.
   Как я ни пытался его согреть, это уже не могло чего-то изменить.
   Я вызвал по мобильному телефону скорую, однако, когда она приехала, врачи уже были не нужны. Я продолжал сидеть на его стульчике, сжимая его в объятиях и стараясь укрыть от холода, которого он больше не чувствовал.
   Потом, наконец, отпустил и поднялся, до боли зажмурив глаза.
   Объяснив медикам, что произошло, я оставил свои контакты - на случай, если у него окажутся родственники, которые предъявят права на картины. А потом собрал все его рисунки, что оставались здесь, в папку и, прижимая её к груди, медленно пошёл домой.
   Там меня ждала жена.
   Отношения у нас в последнее время не очень ладились, и мы не разговаривали откровенно, однако она, я думаю, подозревала о моём настроении и боялась, что я близок к тому, чтобы совершить что-нибудь непоправимое. При моём появлении она поспешно поднялась с места, бледная и взволнованная.
   - Где ты был?! - воскликнула она и заметила уже более спокойным тоном: - На улице такой холод.
   - Учился рисовать,- ответил я, открывая папку и бережно раскладывая рисунки на столе. - Я думаю, для меня ещё не слишком поздно. - И, помолчав, добавил: - Ты знаешь. Хочу стать художником.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"