Астраданская Мария : другие произведения.

Одиннадцатое небо

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Скай Сити - это город, в котором для миллиардов потребителей производят Мечту; а ещё там иногда встречаются микадо, которых в прежние эпохи называли ангелами или музами. !Не дописано и вряд ли будет!


I. Полёт

  
   Дорога до центра города занимала три часа, и трижды Тонто пересаживался с одного поезда на другой. Тёмно-зелёная, ничем не примечательная "стрела" сменилась серебристой, более комфортабельной, а та, в свою очередь, - лазурно-синей, как ясное весеннее небо, пронизанное солнцем. После двух часов мучений Тонто с облегчением влился в новенький, блестящий вагон; стеклянные двери одиночного купе бесшумно и быстро раздвинулись, пропуская его, и он плюхнулся на мягкий диван, обтянутый бархатистым синим материалом. Вслед за этим двери закрылись, и система предложила ему выбрать экспозицию: тропический остров, сосновый лес, океан, заснеженные горы, буря в пустыне... и ещё с полсотни других вариантов.
   У Тонто разбегались от выбора глаза, но он старался уговорить себя, что это не последняя его поездка на "Флай экспресс" - если он получит работу там, где хочет её получить, то у него будет возможность испробовать все дизайнерские находки разработчиков "стрелы", и они ещё успеют ему наскучить.
   Тогда, немного успокоившись, он ткнул пальцем в светящуюся надпись "random" - совершить какой-то сознательный выбор всё равно не представлялось реальным. Как можно выбрать из экзотических, неимоверно дорогих и одинаково аппетитных деликатесов один-единственный и отказаться от остальных? Только предоставив дело случаю - или же партнёру, который оплачивает заказ.
   В ситуации Тонто поездку оплачивала "Парадайз", компания, пригласившая его на собеседование, но её сотрудники, в том числе будущие, издавна пользовались свободой во всех сферах, и поэтому решение пришлось оставить за случайной генерацией цифр.
   Система выбрала для Тонто пейзаж, который открывался взгляду со смотровой площадки "Эвы-холл", самого высокого здания в городе, и тотчас стеклянные перегородки между купе расцвели, заполняясь изнутри яркими красками. Несколько мгновений Тонто созерцал абстрактную картину, менявшуюся на его глазах, а потом его на секунду ослепило яркой вспышкой. Когда глаза вновь приобрели способность видеть, перед ними открылся роскошный вид с высоты двести двадцать второго этажа: столица, залитая солнечным светом, и её широкие, ровные проспекты, расходившиеся во все стороны от "Централ-Плаза" и делавшие город похожим на белую морскую звезду, плывущую в волнах небесной лазури.
   Возможно, у жителей центральных районов подобная картина вызвала бы скучающее выражение лица, но для Тонто и это было в новинку, и он почти невольно предался мечтам о том, что случайность была вовсе не случайностью, а очередным знаком на его пути, подтверждающим будущий успех. Недостижимая высота, звезда, полёт...
   Поезд цвета неба уносил его в центр города небес, в самое сердце многомиллионного Скай Сити - туда, куда Тонто, а также тысячи подобных ему юношей и девушек мечтали попасть любой ценой.
   Но Тонто, конечно же, верил, что повезёт именно ему. Ему недавно исполнилось девятнадцать, он с успехом окончил Школу Современных Технологий - и пусть это было не то учебное заведение, из которого "Парадайз" пополняла свои кадры, Тонто рассчитывал, что его способности и рвение искупят недостаток престижного образования. Пока что всё складывалось в его пользу: он отправил запрос, дрожа от лихорадочного волнения, и всего лишь два дня спустя - не полгода и даже не месяц! - обнаружил в слайте желанное приглашение на собеседование вместе с кодом, открывающим двери "Флай экспресс".
   Ликующий восторг, охвативший Тонто в тот момент, был несколько охлаждён скептицизмом Рейн, его девушки.
   - Думаешь, попасть в рай так просто? - недоверчиво усмехнулась она.
   - Просто?! Да я ради этого пять лет ночами не спал! - возмутился Тонто. - И ты это прекрасно знаешь. Если кто-то и заслужил возможность работать в "Парадайз", так это я, и если ты думаешь, что...
   - И это было твоей главной целью в жизни? - чуть ли не с презрением перебила его Рейн, вертя в руках прозрачную пластинку слайта с плывшими по ней и светившимися в полумраке буквами. В тот момент Тонто порадовался, что приобрёл недешёвую модель, реагирующую только на прикосновение рук владельца: что-то подсказало ему, что Рейн бы запросто удалила сообщение с драгоценным кодом, если бы у неё была такая возможность.
   Разочарование больно кольнуло его: до этого момента он не делился с ней мечтами о работе в "Парадайз", но ему казалось как бы подразумевающимся, что любимая девушка разделяет их.
   Он мотнул головой, и взгляд зацепился за новенькое, ещё не до конца распакованное оборудование для "Универсум". Полгода назад они с Рейн, наконец, решили съехаться, и несколько месяцев были заняты изматывающими, однако приятными хлопотами по обустройству собственного жилища. И вот теперь, только всё начало налаживаться: квартира, приглашение на собеседование в компанию мечты...
   - Что плохого в том, чтобы желать чего-то большего, чем остальные? - с горечью проговорил Тонто, подавив сумасшедшее желание подойти к баснословно дорогому голлографическому проектору и пнуть его. - Я не хочу, как все, горбатиться по двенадцать часов ради того, чтобы один час пожить по-настоящему. Я хочу сам создавать свою реальность, а не просто играть в неё!
   Последние слова он почти что выкрикнул и тут же почувствовал себя мальчишкой, маленьким и глупым.
   - Думаешь, тебе кто-то позволит заниматься дизайном уровней, или хотя бы придумывать сценарии? - продолжала охлаждать его воодушевление Рейн, и её кривая улыбочка становилась всё более холодной и язвительной. - Ты и в "Парадайз" будешь точно так же, как в любой другой компании, послушно гнуть спину и делать то, что тебе велят.
   - В "Парадайз" ценят тех сотрудников, которые обладают индивидуальностью! - Тонто тем более горячо защищал свою мечту, чем сильнее ощущал, что проигрывает спор. - Там к каждому ищут свой подход и предоставляют ему возможность получить именно то, чего он заслуживает! Может, поначалу мне придётся занимать небольшую должность, но это нормально. Для любого взлёта нужна стартовая площадка! Ты что, в меня не веришь?
   Рейн замолчала и пару минут спустя дипломатично предложила ужинать.
   Тонто вытащил из фуд-стокера замороженные упаковки и бросил их в тепловой контейнер, но горечь, отравлявшая его изнутри, не позволила и насладиться вкусом пищи: прежде любимые продукты казались ему резиновыми, безвкусными.
   Вечером они с Рейн улеглись на матрас, повернувшись спинами друг к другу - кровать они ещё не успели приобрести и приходилось спать прямо так. Занавесок пока что тоже не было, и из окна открывался скучный вид: типовые, одинаковые сорокаэтажки, торчавшие из земли, как понатыканные на одинаковом расстоянии столбы. Внутри этих домов были расположены одноплановые квартиры, заполненные мужчинами и женщинами, которые каждый вечер делают одно и то же: возвращаются в одиннадцатом часу с работы, разогревают стандартный ужин, спешно проглатывают его и запускают "Универсум", чтобы искупить драгоценными минутами свободы часы монотонного, бездумного труда.
   В "Универсум" каждый может быть именно тем, кем он хочет, и ради этого можно потерпеть...
   Окна в соседней сорокаэтажке гасли одно за другим, Рейн давно уже дышала ровно и спокойно, а Тонто никак не мог уснуть. Он глядел на темноту, слабо освещаемую подсветкой на домах - бело-жёлтой, такой же скучной, как сами здания. Цветная иллюминация была доступна только жителям центральных районов Скай Сити - вот где были неоновые огни и фантастические картины, меняющиеся на фасаде небоскрёбов каждые пятнадцать минут.
   В Скай Сити, одном из одиннадцати крупнейших всемирных центров, создавали Мечту, отблесками и отзвуками которой питалось почти двадцать миллиардов человеческих особей. Говорят, что даже микадо - проектировщики, архитекторы, творцы и вдохновители Мечты встречались там... Тонто не очень-то в это верил, но ему было достаточно и возможности попасть в "Парадайз". Конечно же, у него были амбиции и честолюбивые планы, но в этот момент острейшей тоски ему казалось, что на самом деле он нуждается в немногом - хотя бы прикоснуться, дотронуться, вдохнуть грандиозного плана "Универсум", этой великой вселенной, которая воплощает собой мечты, надежды, радости и желания миллионов человек.
   Тонто и сам не понял, как оказалось, что он ходит по квартире и на автомате, почти бездумно расставляет и активирует оборудование. Последнее, конечно же, было наиболее дорогой и ценной вещью в квартире - прежде и он, и Рейн обладали собственными комплектами, но, решив съехаться, продали их и на вырученные деньги купили один, зато более дорогой и современный. Они оба готовы были сдувать с новейшей техники пылинки - до такой степени, что даже решили пожертвовать драгоценными часами игры ради того, чтобы доверить настройку хрупкого оборудования специалисту.
   Но теперь всё это отошло куда-то на второй план, и Тонто владел азарт, похожий на торжество и злость одновременно.
   "Разработчик кода не в состоянии самостоятельно подключить риалайзеры? Ха, как бы не так! - думал он, сжимая кулаки. По прозрачной панели, разделившей комнату надвое, бесшумно бежали цифры, и от напряжённого всматривания в золотистый поток символов остро резало в глазах. - Она ещё увидит, на что я способен!"
   Где-то в глубине души Тонто, конечно, понимал, что если сейчас у него что-то не заладится, и оборудование откажет, то это будет конец всему, но отчаяние подхлёстывало его, не позволяя задумываться о жуткой перспективе.
   Несколько минут спустя риалайзеры привычно загудели, заливая комнату мягким голубоватым светом, и лихорадочное возбуждение, помноженное на подсознательный страх, отступило, оставив Тонто полностью опустошённым.
   Он ввёл коды доступа в систему и, отодвинув волосы, прилепил ко лбу датчик.
   Золотистые надписи вспыхивали у него перед глазами и исчезали, сменяя друг друга, в полумраке неосвящённой комнаты. "Смена образа, облика, внешности - выберите из доступных вам или введите коды активирования".
   "Желаемая локация? - спросил приятный женский голос в голове у Тонто. - Желаемое состояние?"
   "Высокогорные луга, полное одиночество" - ответил он мысленно, дотронувшись кончиком пальца до считывателя информация.
   И закрыл глаза, погружаясь в свою Мечту, как в волны океана.
   Наутро Тонто проснулся бодрым и отдохнувшим, хотя спал едва ли более двух часов - так на него подействовала эйфория от возвращения в "Универсум" после мучительного перерыва, а также удовлетворение от того, чего ему удалось добиться. Самостоятельная настройка системы укрепила в нём веру в собственные силы, и в свете этого приглашение от "Парадайз" казалось ещё более волнующим - первый шаг на пути к заветной мечте, что бы там ни говорила Рейн. Ссора с ней была позабыта, и Тонто стыдился своей вспышки ярости: несколько минут он беспомощно стоял над матрасом, переводя взгляд с молочно-белых прядей, выплёскивавшихся из-под одеяла, на не прикрытое ничем окно, за которым занимался рассвет.
   Восходящее солнце пламенело в стеклопакетах одинаковых зданий, развёрнутых под одинаковым углом, и весь район казался охваченным пожаром.
   Рейн спала или делала вид, что спала.
   Тонто сдался и, приподняв руку в неловком жесте прощания, молча вышел из квартиры.
   На улице его снова охватила эйфория: он покидал дом вместе с тысячами остальных жителей района, устремлявшихся на работу, и первую часть пути пришлось провести в толпе себе подобных, толкаясь и обливаясь потом, но он был единственным из них, кто отправлялся не на предприятия и концерны пригорода, чтобы потратить следующие двенадцать часов жизни на однообразную и рутинную работу, а в Скай Сити, прямиком в "Парадайз Инвест", сердце гигантского механизма, поддерживающего в "Универсум" жизнь.
   Тонто думал об этом, стоя на платформе C-114, ничем не отличавшейся от C-113, C-112 и так далее. Посадочные пункты были расположены на одинаковом расстоянии друг от друга и облачены в дизайн непримечательного, унылого серо-коричневого цвета. Безликие, тёмно-зелёные поезда проносились за стеной из дымчатого стекла, и люди, находившиеся на платформе и вливавшиеся мутными потоками через все восемь выходов, расположенных друг напротив друга, штурмовали их приступом. На мгновение платформа пустела, и под завязку набитый поезд исчезал в световом тоннеле - гордость правительства, суперсовременные технологии, позволяющие жителям дальних районов по линиям C, M, W и Z добираться до окраины столицы всего лишь за полтора часа вместо прежних трёх. Тонто даже и не спорил с тем, что попал в число везунчиков, проживающих на "счастливой" линии: обитателям других придётся ждать проектирования световых тоннелей ещё лет десять, не меньше. Только вот мечты Тонто, в отличие от остальных, не ограничивались тем, чтобы добраться до места работы как можно быстрее.
   Воображение было слишком дорогим товаром, и на пригород его жалели, однако уже на окраине Скай Сити всё кардинально менялось. Тонто с наслаждением покинул толпу пригородных жителей, высадившихся вместе с ним на платформе C-0, и отправился туда, куда попадали только избранные: пересадочный пункт для пассажиров, отправляющихся в центральные районы столицы. Здесь всё было по-другому: больше воздуха, простора, ярких и сочных красок. Солнечный свет свободно лился сквозь стеклянные купола, накрывающие переходы, и Тонто уже не приходилось задыхаться в толпе себе подобных. Людей по-прежнему было много, но их лица, одежда и причёски различались, а в глазах как будто мерцало что-то таинственное и недоступное... Может быть, тот божественный свет, которым микадо награждали создателей Мечты.
   Впрочем, Тонто никогда особо не задумывался о микадо, он просто знал - они есть, и всё. Их существование не скрывалось, однако использовать образ микадо в рекламе было запрещено законом, и простые жители вспоминали о них редко. Шансы встретить ангелоподобное существо в толпе людей, торопящихся утром на работу, были равны одной тысячной доле процента, и к чему мечтать о невозможном?
   Тонто мечтал работать в "Парадайз", и попасть туда было чрезвычайно трудно, однако всё же не нереально.
   "Флай экспресс", третий и наиболее роскошный поезд, в который он пересел на своём пути, приближал его к достижению главной жизненной цели так же быстро, как летел по сверхскоростному тоннелю, минуя остановочные пункты. Несмотря на приём стабилизирующего препарата, услужливо предложенного системой, у Тонто закладывало уши, и казалось, что поезд вот-вот сорвётся со своей орбиты, как космическое тело, лишившееся притяжения и уносящееся в тёмные беззвёздные просторы. Но в положенное время "Флай экспресс" остановился так мягко и так легко, как будто попал в пену синтезированных облаков.
   Картины экспозиции вспыхнули и растворились, вновь открывая взгляду прозрачные перегородки, разделявшие купе.
   "Выберите номер необходимой вам развязки" - вспыхнула надпись на световом табло.
   Тонто нажал "111", покинул поезд, прошёл по длинному коридору, следуя указателям, вспыхивавшим на его электронном браслете... и обомлел.
   На мгновение почудилось - он вознёсся на недостижимую высоту, застыл прямо в небесах. Где-то далеко внизу люди, похожие на бесчисленные разноцветные точки, передвигались по своему муравейнику с севера на юг, с востока на запад и наоборот, а он стоял высоко над ними, и под ногами не было никакой опоры.
   Лишь через минуту в памяти всплыло: он находится в знаменитом "Стеклянном улье", центральном корпусе "Парадайз Инвест", главной отличительной особенностью которого была дизайнерская находка - абсолютно прозрачные, почти невидимые полы, потолки и стены. "Улей" просматривался насквозь, с самого последнего, сто тринадцатого этажа, до нижнего, и тот, кто обладал способностями микадо, в голове которых происходят тысячи мыслительных процессов одновременно, мог бы без проблем следить за каждым из сотрудников, перемещавшихся с этажа на этаж, из кабинета в кабинет.
   Тонто такого не умел, но увиденное и без того захватывало и поражало воображение. Он смотрел себе под ноги, приоткрыв рот от изумления, и ему казалось, будто после многолетнего пребывания в затхлом подземелье он попал на свежий воздух и никак не может надышаться.
   Жизнь здесь действительно гудела, как в улье, но это было не то безликое, подчиненное автоматическим движениям существование, которое грозило любому из жителей пригорода. Нет, это была настоящая жизнь - яркая, экспрессивная, наполненная свободой самовыражения и творчества... всё то, о чём Тонто мог до сегодняшнего дня лишь мечтать.
   "Каждый день, каждый день свобода, а не только один лишь час, проведённый в "Универсум"!" - повторял он про себя, как заклинание.
   Он пошёл вперёд, следуя указаниям на электронном браслете, полученном ещё при входе во "Флай экспресс". Мимо него проходили люди - такие, каких он ещё никогда не видел, разве что в рекламе, ну или в "Универсум", где каждый мог выбрать такой облик, какой ему заблагорассудится. Многие и выбирали нечто фантастическое: полуживотные-полулюди, иные расы, жители прошлых эпох. Здесь же были обычные люди с привычной внешностью, однако в каждом их жесте, в каждой детали одежды проглядывало то, что для Тонто было сродни божественности - индивидуальность. Он подолгу провожал любого из встреченных сотрудников "Парадайз" взглядом, и каждый раз казалось, будто он погружается в иной мир. Под ноги он старался лишний раз не смотреть - сознание того, что внизу всё-таки поверхность, а не бездонная пропасть, заполненная людьми, не спасало, и колени по-прежнему слегка подгибались, а сердце переставало биться.
   Наконец "Стеклянный улей" закончился, и Тонто не мог бы сказать, что испытывает в связи с этим - сожаление или облегчение.
   В переходном корпусе он выбрал на дисплее, в соответствии с указаниями навигатора в своём браслете, "Галактический сектор", и для него услужливо распахнулись одни из многочисленных дверей.
   Царство солнечного света и безграничного простора закончилось, Тонто окружила непроглядная ночь. По обе стороны от него разворачивались грандиозные космические картины - рождались галактики, вспыхивали сверхновые, летели сквозь темноту кометы, волоча за собой роскошный шлейф из газа и ледяных осколков. Хотелось остановиться и вглядываться в эти панорамы часами, но Тонто торопил себя, вновь и вновь используя неослабевающий аргумент: не в последний раз.
   Мимо него по-прежнему проходили люди, и на этот раз темнота не позволяла разглядеть их лица и одежду, но ароматы удивительных духов и ещё что-то, непонятное, на грани шестого чувства, не позволяли сомневаться: это всё те же сотрудники "Парадайз", высшие из высших, добившиеся всего, чего только можно желать от жизни.
   Тонто замер на месте ещё до того, как осознал, что что-то произошло. Он покрутил головой, как зверёк, почувствовавший неуловимые изменения в атмосфере - состав и температура воздуха, вибрации молекул, появление новой, непривычной, превосходящей всё известное энергии.
   Глаза, впрочем, по-прежнему различали только тёмный коридор и силуэты людей, торопившихся по своим делам. Тогда Тонто прикрыл глаза и сквозь неплотно сомкнутые ресницы увидел свет - зарождавшийся где-то вдалеке, в самом конце тоннеля, и вливавшийся в темноту подобно солнцу, которое поднимается над горизонтом и с каждым мгновением освещает всё большее пространство.
   Свет летел ему навстречу, молниеносно огибая препятствия на своём пути - людей, наводнивших коридор. Среди теней вдруг появилась одна, непохожая на остальные, сиявшая всеми цветами радуги, и Тонто решил в первое мгновение: голографическая проекция.
   Но это была не она, а человек.
   Или...
   Свет и радужное сияние приближались. Тонто замер на месте и не мог ни пошевелиться, ни даже повернуть голову - только чуть скосил взгляд, когда его пальцев коснулось что-то прохладное и невесомое, как дуновение ветра. Средоточие сияния проскользнуло мимо, как проскальзывало мимо всех остальных людей, и Тонто снова окружили темнота и галактические просторы. В последнее мгновение он всё же заставил себя обернуться и невероятным усилием воли распахнул глаза пошире.
   Усилие было вознаграждено: ему удалось разглядеть несколько деталей. Волосы, ниспадавшие до самого пола и похожие на грозовое облако - кобальтово-синие искры, узоры и зигзаги струились по ним, как символы струятся по тёмной проекции дисплея в момент подключения системы. Край одежды - длинный, широкий рукав просторного шёлкового одеяния, в котором могло бы утонуть три таких существа, как это.
   "Микадо, - только и мог думать Тонто. - Это же был микадо, настоящий..."
   Неизвестно, сколько времени прошло, а он всё стоял и смотрел, онемевший от потрясения, вслед давно уже исчезнувшему существу.
   Люди обтекали его, как волна обтекает встретившееся на пути препятствие - безмолвно, безропотно, без интереса.
   Наконец, писк навигационного браслета вырвал Тонто из его оцепенения.
   "Я же опоздаю!" - ужаснулся он и бросился вперёд.
   В приёмном зале ему удалось вернуть себе настроение радостного ожидания. Система предложила ему заполнить несколько анкет, и он выбрал место у широкого, во всю стену окна - смотреть на открывающуюся панораму сбоку было всё-таки привычнее и безопаснее, нежели сверху, когда под твоими ногами - пустота.
   Закончив с анкетами, Тонто нажал на сигнал подтверждения и хотел было покинуть зал, как вдруг на боковой стене вспыхнул, зажигаясь, плазменный экран, и на нём появилось изображение блондинки.
   - Кандидат номер 50413, прошу вас, проследуйте в кабинет исполнительного директора, - сказала она, ослепительно улыбаясь, но Тонто всё равно почувствовал себя неуютно, как будто его застали врасплох за нарушением установленного правила.
   В одном из своих беспокойных снов он уже переживал нечто подобное: совершив какое-то преступление, он пытался исчезнуть, спрятаться, раствориться в толпе безликих, ничем не отличающихся друг от друга жителей пригорода. Но он-то не был похож на них, и во сне столь ценимая им индивидуальность обращалась в проклятье: где бы он ни пытался скрыться, его неизменно находили.
   "Номер 5681675, сетевое имя Тонто, проследуйте, пожалуйста, за нами", - говорили ему люди, лиц которых он не видел, и сердце падало куда-то вниз, а внутри разливался мертвенный холод.
   Тонто просыпался, обливаясь ледяным потом и в который раз радуясь тому, что в жизни он, к счастью, никогда не совершал ничего противозаконного.
   Он напоминал себе об этом, семеня вслед за материализовавшейся экранной девушкой в необходимый кабинет, и пытаясь поверить в то, что встреча с исполнительным директором была необходимой частью процедуры собеседования.
   Его оставили на пороге огромного, утопающего в прохладных тенях зала. Солнечный свет снаружи разбивался о толстый слой голубовато-синего стекла в широком, длинном окне с полукругло срезанным верхом и вливался в кабинет уже рассеянным, слабым, как в предрассветный час. Мебели в этом просторном помещении практически не было - только длинный стол серо-стального цвета в самом дальнем, утопающем в тенях углу, и пара ярко-алых диванов причудливой формы у противоположной стены, близко к входу.
   За столом сидела женщина.
   Тонто рванулся было на середину кабинета, но, быстро обнаружив свою ошибку, попятился назад.
   Женщина оторвала взгляд от сенсорной проекции, на которой делала какие-то пометки, и равнодушно посмотрела на него. У неё были короткие, гладко начёсанные на уши волосы рыжевато-каштанового цвета, глаза невообразимого сине-голубого оттенка и ярко накрашенные губы. Но это было единственное яркое в ней. Всё остальное - одежда, украшения, предпочитаемые цвета - не позволило бы Тонто отличить её в толпе от сотен других.
   Он скользнул взглядом по серому офисному пиджаку, из-под которого был виден ворот бледно-жёлтой водолазки. Даже жители пригорода одевались с большим разнообразием, не говоря уже о всех прочих сотрудниках "Парадайз инвест".
   Тонто плюхнулся на один из диванов и непроизвольно сгорбился, чувствуя неловкость за свой образ - яркую футболку с юмористическим рисунком, рыжие штаны, цветные плетёные браслеты на запястьях. Прежде ему казалось, что в "Парадайз" такой наряд будет более чем уместен, но теперь, при взгляде на эту женщину с именем, таким же холодным, как она сама - Вирджиния, так гласила надпись на представительской картине - Тонто потерял свою уверенность.
   - Почему вы желаете работать в нашей компании? - спросила она после нескольких минут безразличного молчания.
   Тонто прекрасно знал ответ на этот вопрос, но почему-то никак не мог заставить себя произнести его.
   Наконец, он заставил себя пролепетать какие-то слова про мечту, развитие, карьеру, возможность самовыражения, индивидуальность и прочее.
   Вирджиния смотрела на него, положив подбородок на сцепленные в замок руки, и взгляд её не выражал никаких эмоций. Тонто плохо видел её - слишком уж большое расстояние разделяло директорский стол и диван для посетителей - но ощущал холодное, вежливое равнодушие, исходившее от неё, как будто бы на него дул арктический ветер.
   Сенсорная проекция пискнула, Вирджиния накрыла её рукой, и прозрачная панель растворилась в воздухе.
   Тогда женщина поднялась из-за стола, и Тонто имел возможность оценить её фигуру, которая, как выяснилось, обладала довольно необычным недостатком. Серая офисная юбка до колена, прямого и непритязательного покроя, не могла скрыть полноты бёдер, и было непонятно, отчего такая влиятельная персона, как исполнительный директор "Парадайз", не воспользовалась современными технологиями, чтобы довести свой облик до совершенства.
   Впрочем, этот вопрос промелькнул в голове Тонто лишь на мгновение, чтобы сразу же после этого навсегда исчезнуть в небытие.
   - Боюсь, что наша компания - это не то место, в котором вы смогли бы реализовать себя в полной мере, - сказала Вирджиния вежливо, но твёрдо. - Я рекомендую вам обратить внимания на наш продукт, "Универсум", который на протяжении столетия помогает людям удовлетворить свою потребность в творчестве и самовыражении. Что касается процесса его создания, то это не совсем то, что вы себе представляете. Поэтому я вынуждена вам отказать, однако желаю дальнейших успехов в поисках работы. До свидания.
   Тонто беспомощно хлопал глазами, однако двери уже распахнулись, и он на автомате поднялся с места и попятился к порогу.
   Лишь тогда, когда двери в кабинет за ним закрылись, и перед его носом вновь оказалась гладкая стена, в голову ему запоздало пришли все те мысли, слова и доводы, которые нужно, обязательно, жизненно необходимо было высказать несколькими минутами раньше. Однако было уже поздно.
   Когда Тонто это осознал, отчаяние обрушилось на него, как океанская волна.
   - Пожалуйста, вы не можете так со мной поступить, это моя самая главная в жизни цель, это то, ради чего я жил все эти годы... - хрипло, сдавленно бормотал он и стучал в гладкую, звуконепроницаемую стену, в глубине души понимая, насколько бессмысленны его действия.
   Наконец, он оставил бесполезные попытки и пошёл вперёд по коридору, ничего перед собой не различая.
   Пол качался у него под ногами хуже, чем в тот момент, когда он оказался в "Стеклянном улье" и увидел под собой высоту ста одиннадцати этажей.
   Всё было кончено, и спасало только то, что Тонто никак не мог заставить себя осознать это в полной мере.
   Он остановился, почувствовав, что кто-то смотрит на него.
   Подняв глаза, он разглядел сквозь застлавшую их пелену смутно-яркое пятно - чёрные волосы, кобальтовые вспышки, шёлковое струящееся одеяние. Микадо - тот самый, которого он встретил в "Галактическом секторе" несколько часов назад. Когда ему ещё было, на что надеяться, и о чём мечтать.
   Тонто сделал несколько шагов по направлению к существу - неосознанно, почти что наугад. Но ещё раньше, чем он подошёл к нему, его встретила аура, разительно отличавшаяся от той, которая царила в кабинете главы департамента - это было похоже на ласковое прикосновение, облегчающее боль. Тонто почти не помнил своих родителей, но, вероятно, плачущий ребёнок, которого берут на руки отец или мать и утешают, испытал бы такие же чувства.
   Он ощутил себя так, как будто из раны, которую ему нанесли, выдернули нож, и потоками заструилась кровь, принося боль и облегчение.
   - Что мне делать, на что надеяться теперь, ради чего жить? Я не хочу возвращаться в этот чудовищный, скучный, блёклый мир и жить, как живут миллионы других людей. Я хочу создавать "Универсум", я жил этой мечтой с самого детства, мне ничего, кроме этого, не нужно, - рыдал он, уткнувшись в подол шёлкового одеяния. - Что мне делать? Помоги... Скажи, как мне дальше жить...
   В глубине души он был уверен, что ответа на этот вопрос не существует, однако продолжал вопрошать в отчаянной надежде, что микадо - ангелоподобное существо - совершит чудо. Сжалится над ним и позволит каким-то образом остаться в "Парадайз". Уговорит Вирджинию.
   Но микадо сказал совсем не то, чего он ожидал.
   - "Универсум" - это игра воображения, - прошептал голос настолько тихий, что Тонто не был уверен, что слышит его рядом с собой, а не в своём сознании. - Но игра - это ещё не всё, ради чего стоит жить.
   От неожиданности Тонто прекратил рыдать.
   - Ради чего же тогда ещё? - спросил он растерянно, отстранившись от микадо.
   - Либе...
   - Что?
   Тонто хлопал глазами, не понимая, что значит то, что он только что услышал, и хмурился от напряжения, как будто пытался решить сложный ребус. Наконец, одно из значений слова всплыло в его сознании.
   - Либе... Любовь! - обрадовался он, найдя разгадку. - Жить ради любви?!
   Но микадо покачал головой и улыбнулся улыбкой, такой же лёгкой и едва ощутимой, как его голос.
   - Нет, это меня так зовут. Либе. Если захочешь снова меня увидеть - просто позови по имени.
   Тонто никак не удавалось различить его черты, хоть он и стоял прямо рядом с ним и смотрел в белеющее на фоне черноты волос лицо - всё внимание привлекали глаза, огромные, тёмные, пронизанные синими искрами, и разглядеть что-либо другое не получалось при всём желании.
   - А... ага.
   Существо снова улыбнулось, и Тонто вдруг вспомнил людей, которых прежде старался обходить - последователей специфического движения, почитателей микадо. Они утверждали, что жить можно только ради встречи с ними, что эта встреча дарует такое невиданное счастье, сравниться с которым не могут даже часы игры в "Универсум".
   Тонто не мог бы сказать, что испытал неземное блаженство, однако что-то такое в этом всё-таки было... ему стало легче. Беспросветное отчаяние ушло.
   Впрочем, последователи движения утверждали, что встретить микадо можно, если вести чистый и непорочный образ жизни и желать всем добра и счастья, а он, Тонто, увидел Либе просто так, в минуту жизни, явно не переполненную светлыми эмоциями. Прочие же сотрудники "Парадайз" имели возможность столкнуться с ним каждый день, и вряд ли все они были такими уж святыми по характеру.
   Тонто думал обо всём этом, повеселев.
   И пока он предавался размышлениям о микадо, один из них, стоявший напротив него, исчез - молча и совершенно незаметно. Впрочем, может быть, приветствия и прощания вообще не были приняты в их среде, этого Тонто не знал и даже не мог предположить. Он пообещал себе выяснить о микадо побольше, как только вернётся домой - может быть, расспросить последователей, большинство из которых представляли собой очень тихих и скромных людей, раздававших бесплатные книжечки тем немногим, кто прельщался обещаниями неземного блаженства. Выглядели они ещё более бесцветными, чем среднестатический житель пригорода, и поэтому вызывали у Тонто жалость напополам с желанием отойти подальше. К тому же, они призывали отказаться от игры в "Универсум", что, понятное дело, не прибавляло им сочувствия и популярности.
   А вы сами-то пробовали работать и работать много часов подряд, безо всякой надежды отдохнуть и получить крупицу счастья? - хотелось спросить у них.
   Не переставая думать о микадо, Тонто покинул "Парадайз" и очутился на улицах Скай Сити. Там ему пришлось отвлечься от своих мыслей - яркий солнечный свет ударил по глазам и заставил его вскинуть голову. Говорили, что в центральных районах, в отличие от пригорода, всегда светило солнце и не бывало плохой погоды - облака разгоняли при помощи специальной техники. Поэтому столица всегда была светла и радостна, как омытый дождём весенний полдень, а разогнанные тучи стаями собирались над пригородными районами - бесчисленными А1, B2, D64 и сотнями других. Тонто мог бы пересчитать по пальцам те дни в году, когда он по утрам вставал и видел за окном солнечное утро. Сегодня был один из таких дней, и, значит, следующего предстояло ожидать нескоро.
   Он побрёл по широким, залитым солнцем улицам, завороженно оглядываясь по сторонам. Причудливые здания, совершенно непохожие одно на другое, возносились так высоко, что, казалось, подпирали небо; клонившееся к закату солнце пламенело в зеркальных окнах и создавало удивительную игру цветных огней в стеклянных панелях, облицовывавших фасады.
   Тонто опомнился лишь тогда, когда на город спустились сумерки - темнота вокруг него расцвела световыми огнями, небоскрёбы превратились в гигантские дисплеи, по которым бежали символы, складываясь в картины или надписи.
   Прямо напротив него два огромных, широких здания были развёрнуты под таким углом, что казались похожими на две раскрывающиеся страницы старинной книги. Проход между ними был тёмен и узок, как ручей, текущий в никуда... Тонто отчего-то стало страшно при взгляде на эту щель между гигантскими домами.
   Он задрал голову, но не смог разглядеть верхних этажей - крыши небоскрёбов терялись в непроглядной высоте. Всё, что он видел - это бесчисленное количество повторяющих друг друга этажей; ряды квадратных окон, изливавших лимонно-жёлтый свет.
   Вдруг электронный браслет на его руке запищал.
   Тонто вздрогнул так, как будто услышал звук набата. Только сейчас он вспомнил, что действие кода, открывающего двери "Флай экспресс", истекало в десять часов вечера. Он заметался, бросился в одну сторону, в другую, но всё было бесполезно - он совершенно определённо потерялся на улицах Скай Сити, наводнённых неоновыми огнями, а навигатор в его браслете работал лишь в пределах корпусов "Парадайз инвест".
   Слайтер был позабыт дома, рядом с половиной матраса Рейн, которая большую часть вечера вертела его в руках.
   Первые несколько мгновений Тонто ещё ощущал отчаяние и лихорадочный испуг, но потом их сменило глухой и равнодушной обречённостью. Он опоздает на "Флай экспресс", потому что понятия не имеет, как вернуться к "Парадайз", опоздает, и ещё до наступления утра будет обнаружен патрулем. Пребывание в центральных районах столицы без соответствующего разрешения или хотя бы гостевого пропуска - противозаконный поступок, за который его отправят в казематы. И оттуда уже никогда не вытащат, просто позабудут там, потому что кто станет вспоминать о безликом, ничем не примечательном жителе пригорода?
   Тонто вспомнил о своих снах, в которых его тащили туда, откуда не было возврата, и его сотрясла дрожь, но на губах появилась какая-то кривая улыбочка.
   Как-то разом смирившись, он вдруг пожал плечами и пошёл дальше - бесцельно, куда глаза глядят.
   Глаза глядели на высоченную свечку "Эвы-холл" - цилиндрообразный небоскрёб, источавший во все стороны потоки белоснежного света, напоминавшего о лунном и звёздном сиянии. Самое высокое здание во всём Скай Сити.
   Тонто смотрел на него с полминуты, и в его голове рождалась мысль, которая ещё не полностью доходила до его сознания, однако уже заставляла делать шаги по направлению к "Эве-холл".
   "Пропустят меня или не пропустят?" - думал он с каким-то отстранённым любопытством.
   Его пропустили - действие кода и, соответственно, электронного браслета всё ещё не истекло.
   Прозрачный лифт за несколько мгновений вознёс его на высоту двести двадцатого этажа - уши при этом закладывало так же, как при поездке в сверхскоростном "Флай экспресс". Тонто только усмехнулся, увидев перед глазами тот самый пейзаж, который судьба - точнее, система - выбрала для него во время утреннего путешествия к центру столицы.
   Он стоял на смотровой площадке, продуваемой всеми ветрами, и жалко горбился, обхватив себя руками.
   Внизу тёмное пространство ночи было расчерчено золотистыми дугами магистралей, расходившихся во все стороны от центра города, полыхало яркими точками световых табло, меняло цвет и отражение в зависимости от панорам, разворачивавшихся на фасадах небоскрёбов.
   Тонто сделал несколько шагов вперёд - и всё вдруг сложилось в один рисунок: утренние предчувствия, ощущение полёта, экспозиция, увиденная во "Флай экспресс", страх перед высотой, которого он теперь не чувствовал, кошмарные сны, которые ему больше не приснятся.
   Точно так же небоскрёбы, магистрали и голографические проекции, поначалу увиденные по отдельности, складывались в один-единственный Скай Сити, живой, пульсирующий, дышащий четырёхмерный образ, обладающий своими сознанием, душой и смыслом бытия.
   "Рождённый ползать..." - мелькнул в голове обрывок фразы, когда-то где-то услышанной или прочитанной, но Тонто только усмехнулся.
   Ещё как сможет.
   Чёрная пропасть, сияющая золотыми огнями, была уже практически под его ногами - ещё немного, и станет совсем как в "Стеклянном улье", только уже без прозрачной поверхности, помогающей удержаться на недостижимой высоте.
   В последнее мгновение вдруг вспомнился микадо, и воспоминание это было неприятным, неуютным - как будто капля чужеродной краски, случайно пролившаяся на идеально нарисованную картину. Теперь Тонто хотелось смеяться над собой и над тем, как он рыдал, уткнувшись в подол странного существа. Кто сказал, что это вообще был микадо, а не кто-то из сотрудников "Парадайз", решивших посмеяться над ним, дурачком из пригорода?
   Тонто смахнул с ресниц выступившие слёзы, и вместе с ними отбросил воспоминание о микадо - или о не-микадо.
   Он сделал ещё один шаг вперёд и отправился в свой первый, и последний, и самый грандиозный полёт - падение в чёрные разверзшиеся перед ним небеса, свободное парение в открытом воздухе.
   Как было потом зафиксировано в отделе СкайКлар, разбирающим случаи самоубийства, этот полёт длился ровно полторы минуты и сорок одну секунду.
  

II. Ангел из прошлого

   Щелчок - и голубизна в расчерченной узором из неправильных ромбов оконной раме исчезла, растворилась. Да и сама рама тоже - осталась только совершенно прозрачная, невидимая преграда между кабинетом и городом, создавая иллюзию непосредственной близости к открывавшейся взгляду панораме.
   Было часа четыре пополудни - шестнадцать часов сорок три минуты 51 секунда, если быть совсем точной - однако солнце уже клонилось к крышам самых высоких из небоскрёбов, покрывая их слоем расплавленного золота.
   Зима.
   Длина светового дня оставалась единственным признаком наступившего сезона - со всеми остальными отлично справлялись климат-системы города, и о том, что такое настоящий холод или настоящая жара, жители могли узнать только в специальные недели, посвящённые празднованию зимнего и летнего солнцестояния. Тогда системы регулирования климата повсеместно отключали - чтобы было, с чем сравнить, ну и чтобы детишки могли побаловать себя игрой в снежки и прочими традиционно зимними забавами.
   Да, кстати, как раз приближается 22 декабря, подумала Вирджиния. Снега наметёт...
   Взгляд её скользнул по проекции календаря на противоположной стене и по фотографии, призванной разнообразить скучную картину цифр. Другие предпочитали видеовставки, но у неё от мельтешения уставали глаза, и проекцию украшало изображение двух девочек в воздушных, с оборками белоснежных платьях, с одинаково длинными локонами тёмно-русого и каштаново-рыжеватого цветов. Надо же, как они были похожи в детстве - почти не различишь. Не совсем близнецы, конечно, но родные сёстры, по меньшей мере. И кто бы мог сказать такое, поглядев на них теперь?
   Вирджиния оторвала взгляд от календаря и снова посмотрела прямо перед собой, барабаня накрашенным ногтём по поверхности стола. За окном солнце садилось за крышами стеклянных небоскрёбов, придавая им сходство со стаканами, доверху наполненными пылающим абсентом.
   Сколько можно, в конце концов, оттягивать?
   Нахмурившись, она активировала сенсорную проекцию, ввела код связи, и в ухе стало холодно и немного больно - как будто влили каплю расплавленного льда. Не слишком приятное ощущение, и Вирджиния по-прежнему не могла к нему привыкнуть до такой степени, чтобы не обращать внимания. Но что поделаешь - исполнительный директор в престижной корпорации не имеет права пользоваться устаревшими средствами связи.
   - Алло, - ответил томный, с придыханием женский голос. - Дьявол слушает. И всегда готов вас услышать.
   Вирджиния привычно закатила глаза: сколько ни слышала она те или иные шуточки на эту тему, ей всегда становилась в равной степени и смешно, и неприятно - до раздражения. Она знала, что не только чувство юмора заставило Дэвил взять себе то имя, которое она носила, но также и склонность к особого рода пафосу, вычурному, на грани пошлости, как лепестки чёрных роз, усыпанные фальшивыми бриллиантами.
   Но дела Дэвил вела, надо признаться, более чем хорошо - и это несколько с ней примиряло. Тем более что она была единственной из концептуальных директоров, кто работал безо всякой помощи микадо, и работал не хуже, чем другие. По крайней мере, с точки зрения получаемой компанией выгоды.
   Поэтому Вирджиния испытывала к ней если не симпатию, то определённого рода уважение. Но уважение уважением, а дела делами, и на этот раз чувство юмора Дэвил, определённо, подвело.
   - Юноша из C-114, закончивший какую-то там пригородную школу и приглашённый к нам на собеседование, - отчеканила Вирджиния холодным тоном, как если бы представляла коллективу нового сотрудника, и сделала паузу. - Это твоих рук дело?
   В ухе помолчали.
   - Ну моих, и что? - наконец, лениво откликнулась Дэвил. - А то, что юноша так и не добрался до моего кабинета, а был перехвачен по дороге некоей бдительной особой, сразу же выставившей ему отказ, это, надо полагать, дело рук твоих.
   - Где ты только умудрилась его откопать? - не удержалась Вирджиния, хотя этот вопрос никакого отношения к деловому разговору, который она собиралась составить, не имел.
   - Дьявол не гнушается таких мест, которые обходит стороной Бог. И поэтому он, в какой-то степени, милосерднее, - ответила ей собеседница назидательно, но, очевидно, почувствовала, что Вирджиния сейчас в самом неподходящем настроении для подобных шуток, и быстро переменила тон. - Ты же знаешь, когда у меня выдаётся свободная минутка, я забираюсь в базу данных и просматриваю запросы кандидатов. Иногда попадаются интересные экземпляры. Я посчитала, что этот мальчик мне вполне подходит.
   - Теперь он очень подходит отделу СкайКлар, занимающемуся самоубийствами, - раздражённо откликнулась Вирджиния. - А учитывая, что на руке у него был не менее интересный аксессуар в виде электронного браслета с нашими данными, сама понимаешь, какими неприятностями это грозит.
   - О. - Голос у Дэвил был приятно-удивлённый. - Бедное дитя.
   Вирджиния заскрежетала зубами.
   - Пожалуйста, Дэв, давай не сегодня и не со мной, - выдавила она. - Нам нужно решить, как вести себя в этой ситуации, и, если не удастся заставить СкайКлар молчать - а этого не удастся, они уже радостно вцепились в возможность нас прижучить - то сделать публичное выступление. Принести соболезнования и всё такое. Хотя, конечно, только самоубийцы, сбросившегося с крыши после того, как мы отказали ему в работе, нам и не хватало. Я уж молчу про факт, что мы пригласили на собеседование мальчика из пригорода. Нет, это всё-таки совершенно проигрышный вариант. Как же заставить этих ублюдков из СкайКлар прикусить язык?.. - озабоченно пробормотала Вирджиния, переключаясь на разговор с самой собой.
   Воспоминания о встрече с представителями отдела были пренеприятные.
   Единственное, чего удалось добиться от СкайКлар - это чтобы они предоставили труп на опознание. Вирджиния, почти сразу же сообразившая, что к чему, появилась на месте первая и недрогнувшей рукой сдёрнула с тела простыню - небесно-голубого цвета, с рисунком из белоснежных облаков и галочкой, призванной изображать парящую в вышине птицу.
   Глаза у мальчишки были закрыты, и в глубине души Вирджиния всё-таки порадовалась, что это так. С полминуты она вглядывалась в бледное, осунувшееся лицо, обтянутое восковой кожей, а потом водворила простыню на место.
   Оторвав взгляд от трупа, она вдруг заметила, что Либе тоже здесь - материализовался как будто бы из воздуха; впрочем, он это всегда умел. Откуда он вообще узнал про случившуюся трагедию местного масштаба, мысли её, что ли, снова прочитал?
   Вирджиния искоса наблюдала за ним равнодушным взглядом. Делать вид, что она вообще на него не смотрит и даже не собирается, всё равно не имело смысла - она и все её намерения, включая подсознательные, были открыты для него, как книга; захочет и начнёт в любой момент читать. Чёртова телепатия микадо.
   Либе, правда, утверждал, что не пользуется своими способностями без особой надобности и некоего "разрешения" свыше, но кто знает, когда ему в голову придёт, что особая надобность случилась. Не каждый день, в конце концов, видишь в "Парадайз" настоящий труп.
   Как микадо относятся к трупам, Вирджиния не знала, но что-то подсказывало ей, что не очень хорошо. Божественные сущности, которые не знают ни старения, ни смерти, если только не облекают себя в человеческое тело... ну да, да, вид страданий, разложения и умирания причиняет им, появляющимся среди людей, невыносимую боль. Сколько раз она уже это слышала. Ну, или не слышала. Или думала это о нём.
   Либе стоял неподвижно, касаясь кончиком своего шёлкового рукава простыни небесного оттенка, и на лице его было написано страдание. Не то чтобы неподъёмное горе, как если бы умер кто-то из его близких, но тоска, растерянность и какое-то беспомощное ожидание, словно он надеялся, что кто-то разъяснит ему всё происходящее, а потом скажет ещё что-то, от чего он привычно засветится всеми цветами радуги.
   Чёрта с два, подумала Вирджиния с неизвестно откуда взявшимся злорадством. Не буду я с тобой говорить.
   Тогда он принялся бродить вокруг накрытого простыней тела, неприкаянный, как и всегда в моменты своего одиночества, острого и мучительного, словно пронзающий сердце нож. Вирджиния, правда, представляла себе это одиночество, о котором он иногда говорил, по-другому - как если бы всю его оболочку вдруг прошивало электрическими искрами, или, может быть, золотыми нитями - сверкающими и стальными. Они вонзались в его тело во множестве мест, и тогда-то на лице Либе и появлялось выражение этой тоскливой растерянности, которое сразу же как будто размывало его черты.
   Сейчас он стоял к Вирджинии спиной, и она, благодарение небесам, не могла больше видеть его лица, которое, несомненно, опять превратилось в смутное пятно с тёмными провалами глаз и скорбно искривлённой, изломанной линией рта. Но от сужденного зрелища было не уйти - на этот раз даже полы его длинного одеяния, слабо взлетавшие при каждом шаге и подметавшие и без того стерильно-чистый пол, даже волосы, по которым струились, вместо индигово-синих, грязновато-серые волны, говорили о тоске их обладателя.
   Иногда Вирджиния с трудом удерживалась от порыва произнести вслух, как же сильно её раздражают эти приступы беспросветного уныния в божественном существе, которое, казалось бы, призвано излучать оптимизм и радость; как же сильно её раздражает сам Либе со всем, что в нём имеется.
   Или, что ещё хуже, сказать что-нибудь прямо противоположное.
   - Вирджиния, - прошептал томный голос в её ухе и, сделав эффектную паузу, продолжил: - А ведь это ты его убила.
   Вирджиния вздрогнула - не потому, что её задели или испугали эти слова, а потому, что погрузившись в собственные мысли, она напрочь позабыла и о Дэвил, и об открытом с ней сеансе связи.
   - Давай обойдёмся без ненужного пафоса, - ответила она, скривившись. - Если бы каждый работодатель, отказавший кандидату, был повинен в последовавшем самоубийстве последнего, то этот мир бы состоял из убийц, как минимум, наполовину. Короче говоря, раскаяние меня не мучит, и виноватой я себя не ощущаю. Если кто и виноват, так это ты, но можешь не трудиться, сообщая мне, что также не переполнена горькими сожалениями. Это я и без тебя знаю.
   - Ну почему же, - ответила Дэвил с печальной ноткой в голосе. - Я очень, очень сожалею, что этот мальчик всё-таки не добрался до моего кабинета. Думаю, из него мог бы получиться толк. Искренние чувства в наше время такой же раритет, как и воображение - у одних только микадо и встречаются. Да и тех легко лишить их божественных даров. Посмотреть только на нашего Либе, которого ты также...
   - Всё, я поняла, - перебила Вирджиния резко. - Я еду к Маргарите.
   Что выдумывать сотни комбинаций, когда можно просто-напросто попросить об услуге нужного человека?
   - О, - снова сказала Дэвил, и Вирджиния почти увидела её ярко-алые губы, складывающиеся так, как будто она собирается обхватить ими трубочку для коктейля. - Передавай привет.
   Вирджиния закончила сеанс связи и откликнулась в кресле, прикрыв потяжелевшие веки.
   Солнце за окном уже успело скрыться, и город накрыла ночная темнота - разноцветная, разноголосая.
  

***

   Вирджиния доказала самой себе необходимость двигаться по световой магистрали - отстояла её вопреки какому-то почти физиологическому нежеланию, граничащему с отвращением.
   "Страшно, я не привыкла ездить с такой скоростью", - подумала она, чувствуя потребность оправдаться.
   И тут же поняла, что врёт себе - в прошлый раз страшно совершенно не было.
   Стало немного легче - а, может быть, и нет.
   "Где бы ты ни был, Либе, надеюсь, что в этот момент ты не читаешь мои мысли, - подумала Вирджиния, усмехнувшись побледневшими губами и надевая защитные очки. - А если читаешь, то подавись!"
   Вспышка злости придала ей сил и, активировав защитный купол, она что было силы вдавила педаль скорости. Световая разметка магистрали замелькала перед глазами, превращаясь в ослепительно-разноцветный поток извивающихся длинных нитей, сквозь которые она летела, чувствуя, как сердце проваливается куда-то вниз, а в глазах скапливается немилосердно жгущая соль.
   К счастью, этот мучительно-освобождающий полёт закончился довольно быстро.
   Миновав отрезок сверхскоростной магистрали, Вирджиния оказалась в районе "Этернал Сан", и портреты той, кого ей предстояло совсем скоро увидеть вживую, замелькали на фасадах близлежащих небоскрёбов - гигантские, в высоту сотни этажей, изображения хрупкой девушки в воздушном платье весенне-зелёного цвета.
   Маргарита с цветами, Маргарита, принимающая поздравления, Маргарита, прижимающая к груди пятидесятимиллионного жителя Скай Сити, только что родившегося и завёрнутого в пелёнки с такими же белоснежно-кружевными оборками, какими она любит украшать свои романтические наряды.
   На вид ей по-прежнему было всё ещё лет шестнадцать - Маргарите с её крошечным ростом, детскими ладошками и ступнями, длинными волосами каштаново-золотистого оттенка и широко, наивно-восторженно распахнутыми глазами, ярко-зелёными, как умытая дождём листва.
   Железная леди под подарочной упаковкой, расписанной безобидными цветочками.
   Волчица в овечьей шкуре.
   По крайней мере, это было то, что видела Вирджиния - а она всё ещё тщила себя надеждой, что знает Маргариту и умеет хорошо её понимать, как бы сильно та ни изменилась.
   Она подъехала к зданию управления - одному из немногих небоскрёбов, на фасаде которого не было места зеркальной облицовке. Белый камень, балконы с колоннами, парапеты с изящными статуями... у Маргариты всегда был особенный, неповторимый вкус, не похожий ни на чей другой. В своё время она часами просиживала в базах данных, посвящённых истории предыдущих веков, отдавая особое предпочтение искусству прошлого - архитектуре, живописи, музыке, театру. Вирджиния поглядывала на экран проекции краем глаза - не то чтобы она была совсем чужда искусства, но не до такой, конечно, степени.
   Она помнила эти вечерние часы... о да. Пока остальные дети маялись от скуки перед вечерней встречей с родителями, Маргарита, пользовавшаяся своим разрешением, вечерами напролёт сидела, уткнувшись носом в голубовато светящийся экран проекции. Вирджиния со своей кровати видела мелькающие картинки - фотографии людей в старомодных одеждах, тусклые полотна, от которых исходил какой-то мягкий, успокаивающий свет, гармоничная пропорциональность статуй, изображавших идеальных мужчин и женщин предыдущих столетий. Пусть сама Вирджиния не имела ко всему этому большого интереса, но вид Маргариты, погружённой в свои искания, внушал ей ощущение чего-то родного, привычного и близкого; отвлекаясь от наблюдения за ней, она со спокойной совестью возвращалась к собственным делам или же попросту ложилась, умиротворённая, спать.
   Однажды отец Маргариты, важная шишка в Совете - хотя, конечно, не настолько важная, какой стала сама Маргарита сейчас - подозвал к себе Вирджинию, которой было в ту пору лет тринадцать, чтобы составить с ней "серьёзный разговор". Он сказал ей то, что она и сама прекрасно знала: они с женой предоставляют дочери свободу, потому что верят ей и хотят, чтобы она не знала никаких ограничений. Но в то же время иногда их начинают мучить сомнения, верное ли они приняли решение... короче говоря, не переступит ли Маргарита границ дозволенного?
   Вирджиния поспешила убедить отца подруги - нет-нет, всё в пределах нормы. Маргарита увлекается историей и искусством, буквально бредит ими, однако в этом же нет ничего плохого. Она - человек творческий, но для будущей сотрудницы "Парадайз" это самое оно. Отец Маргариты был убеждён уверенным тоном девочки и ушёл, успокоенный. Он с самого начала разговаривал с ней, как с взрослой и равной, и Вирджиния была польщена. В тот раз она, наверное, впервые ощутила в себе талант делового человека, который умеет примирить две преследующие разные цели стороны, сгладить противоречия и сказать такую ложь, которая выглядит особенно достоверной, потому что почти ничем не отличается от правды.
   Всего лишь маленькая недоговорка, на которой очень сложно подловить, и которая, тем не менее, решает всё...
   Вирджиния, конечно, не выдала тайны Маргариты, и её наполняло ощущение ответственности за эту тайну и за саму подругу; оно как будто слегка покалывало её внутри, тепло и волнующе, на грани приятной боли.
   Так вот оно и было - почти двадцать лет тому назад.
   Предаваясь этим и другим воспоминаниям, Вирджиния ожидала Маргариту в широком зале приёмной, чувствуя себя несколько неуютно и не желая себе в этом признаваться. Она специально не стала открывать сеанс предварительной связи с Маргаритой и сейчас гадала, дорого ли ей обойдётся такая самоуверенность. Быть может, бывшая подруга не преминёт ударить по её самолюбию и выставит её вон, не удостоив возможности лицезреть собственную священную особу? Или отделается многообещающим "в следующий раз", переданным через кого-то из помощников. Или...
   Вирджинии не удалось придумать третий вариант - широкие двери (непрозрачные; она уже успела отметить, что Маргарита, судя по всему, не питает любви к зеркалам и стёклам) распахнулись, и предмет воспоминаний появился на пороге. Вбежал. Влетел, поправляя на ходу распущенные волосы, украшенные дорогой заколкой с рубиновыми цветами.
   На мгновение повисла драматическая пауза.
   Маргарита опомнилась первой.
   - Боже мой, Джин, сколько лет!
   Голос и радостная улыбка, расцветшая на её губах, отдавали фальшивым гостеприимством, но Вирджиния не знала, в чём тут дело - то ли подруга была не слишком-то счастлива её увидеть, то ли она уже до такой степени закрутилась в своей политике, что теперь со всеми разговаривала так.
   Сама она улыбнулась сдержанно.
   - Ты уж прости, что я вот так, без предупреждения. Да и повод у меня, надо признать, довольно пошлый... в смысле, деловой. Ну да ты знаешь, что коммерция - сплошная пошлость, даже если позабыть о Дэвил со всем её "отделом X".
   Она говорила, а сама не сводила с бывшей подруги глаз. Вопреки обыкновению, на этот раз на Маргарите был не очередной воздушно-романтический наряд, а короткое ярко-алое платье до колен, облегавшее фигуру в верхней части и свободно струившееся от лифа. В нём Маргарита уже не выглядела совсем девочкой, однако по-прежнему вызывала ассоциации с чем-то донельзя хрупким, требующим защиты и благоговения.
   Ростом она едва доставала Вирджинии до плеча и была, наверное, вдвое тоньше её.
   - О, поверь мне, в политике то же самое! - живо откликнулась Маргарита и звонко засмеялась, всем своим видом показывая, что она готова к доверительной беседе. - Ну так что там у тебя за повод? Говори, не стесняйся.
   Вирджиния постаралась вкратце изложить суть дела.
   В глубине души она понимала: первая встреча за столько лет, да и то для того, чтобы просить об услуге - это не слишком-то по-дружески. А точнее, просто некрасиво. Но, с другой стороне, дружба дружбой, красота красотой, а дела - делами. Это был принцип, прекрасно усвоенный за много лет.
   - Никаких проблем, - жизнерадостно пообещала Маргарита, едва только поняла, что от неё требуется. - Пара сеансов связи со СкайКлар, и они позабудут о несчастном пареньке. Можешь не беспокоиться.
   Вирджиния и не беспокоилась больше, вот только неприятное чувство в груди нарастало. Не то чтобы полноценные угрызения совести, конечно, но... Просто сказать "спасибо" и уйти?
   - А если я взамен попрошу тебя о маленькой услуге? - вдруг спросила Маргарита, разом сняв с души Вирджинии бремя ответственности.
   - Всё, что угодно, - искренне пообещала та.
   Что бы там Маргарите от неё ни требовалось, это было лучше, чем оставаться должной.
   И Маргарита попросила: ничего такого особо сложного, просто внеочередной визит в Семью, раньше запланированного ежегодного. Рассказать детишкам о перспективах работы в "Парадайз", вдохновить, очаровать - ну и родителей не оставить без внимания. Сама понимаешь, у нас на носу стопятидесятилетие, необходимы спонсорские взносы... да и для "Парадайз" это будет нелишней рекламой, впрочем, реклама никогда не бывает лишней. А у тебя всегда получались хорошие презентации, основательные.
   Вирджиния слушала с каменным лицом.
   Услуга и в самом деле была пустяковой, ничего не значащей, если не принимать во внимание её, Вирджинии, чувства. Или на то и был расчёт?.. Впрочем, нет. Маргарита, при всей её интуиции, никогда не была микадо и не умела читать мыслей. А, следовательно, ничего не могла знать о Либе и о том, почему её бывшую подругу не слишком-то тянуло в здания Семьи, наполненные не только призраками детства, которые она переносила вполне сносно, но и воспоминаниями полуторагодовалой давности. Не то чтобы очень неприятными, но...
   Встряхнув головой, Вирджиния приняла решение. Бегать от воспоминаний - это не то, что достойно исполнительного директора "Парадайз". В конце концов, переживёт. Она терпела и не такое.
   Полчаса спустя она уже поднималась по широкой белокаменной лестнице, хорошо знакомой ей из детства. Центральный корпус здания Семьи был ещё одним островком предыдущей эпохи в городе стекла, световых магистралей и неоновых огней; возможно, именно он-то и повлиял на вкусы Маргариты, которая, подобно большинству детей, воспитывалась здесь с самого рождения.
   Вирджиния положила руку на холодный белый мрамор перил, испещрённый более тёмными разводами. Она хорошо помнила, как сама стояла здесь по вечерам, поджидая родителей - ей, как и Маргарите, разрешали многое. Тогда она ещё не знала, что фронтон здания Семьи представляет собой нечто особенное в Скай Сити, но всё равно, как завороженная, смотрела на белоснежные изваяния с каменными лицами, печально глядевшие на неё с недостижимой высоты. Какое чувство ей всё-таки внушали в детстве эти статуи - восторг или страх? Или и то, и другое вместе? Теперь уже не вспомнить.
   Люди с крыльями. Ангелы - вот как их называли в предыдущие эпохи. Хотя на самом-то деле это, конечно, были микадо, даром что у микадо не бывает крыльев - по крайней мере, у тех, которые принимают обличье человеческих существ.
   Говорили, что лестница, фронтон и изваяния были спроектированы одним из бывших воспитанников Семьи, которого, без сомнения, вдохновил микадо, и это было ещё одной негласной особенностью, привлекавшей внимание наиболее платёжеспособных (и наименее зашоренных) родителей. Потому что ни в одном другом заведении подобного рода не бывало такого количества детей, общавшихся - или утверждавших, что они общаются - с микадо. Эти имевшие широкое хождение слухи никогда не были подтверждены, потому что официально только сотрудники "Парадайз" имели право на то, чтобы встречаться с микадо и перенимать их творческие идеи. Но, с другой стороны, всем было известно, что именно из Семьи - наиболее элитного воспитательного учреждения в Скай Сити - "Парадайз" и набирает свои будущие кадры, так что слухи не слишком старались пресекать.
   Вирджиния поднялась на крыльцо и, запрокинув голову, пробежала глазами по фронтальной поверхности здания, как ничто другое внушавшего представления о величии и размахе. Оно было и широким, и высоким одновременно - в какую сторону ни посмотри, взгляда на то, чтобы охватить здание целиком, не хватит. Сотни одинаковых прямоугольных окошечек светились на сотне этажей, и за каждым из них находились дети, с самого рождения призванные к тому, чтобы стать элитой.
   "В нашей Семье ваш ребёнок будет всегда чувствовать себя любимым!" - вот был девиз, придуманный Маргаритой для своей alma mater.
   Обратившись в политику, она провозгласила семейные ценности первым пунктом в своей программе - и не прогадала. В современную эпоху, когда оба из родителей заняты, обеспечивая будущее для себя и своих потомков, у нас нет возможности заботиться о своих детях лично, утверждала Маргарита. Но это не значит, что они будут менее счастливы, чем дети предыдущих столетий; нет, мы направим все наши усилия на то, чтобы обеспечить им достойное и радостное детство, которое позволит им обрести индивидуальность и гармонично вписаться в высшие этажи структуры общества.
   Конечно, это были слова, предназначенные для тех родителей, чьи дети имели шанс пополнить штат "Парадайз" или других престижных корпораций. Для родителей попроще были предназначены другие девизы, но Маргарита умела находить вдохновляющие слова для каждого - этот дар до сих пор оставался с ней.
   Она курировала все воспитательные учреждения в Скай Сити, и её вездесущая длань простиралась даже на пригород, но Семья по-прежнему оставалась её незыблемым фаворитом и, можно сказать, выпестованным дитём - дитя, когда-то взрастившее её саму.
   "Я была счастлива провести свои детские годы именно здесь!" - с гордостью говорила она во время каждого выступления.
   В самой Семье она почиталась за национальную героиню и чуть ли не основательницу заведения.
   Вирджиния, слушая это, вспоминала, как в детские годы на Маргариту все вокруг смотрели искоса и исподтишка смеялись. Её считали очень странной, почти что чокнутой: она копалась в скучнейших базах данных по истории и вдохновлялась таким занудством, как древняя литература, которую читали только совсем уж замшелые стариканы - и это вместо того, чтобы играть в "Универсум" и, если уж ей так нравится, обитать в локациях, посвящённым предыдущим эпохам. Короче говоря, только статус родителей и спасал Маргариту от унижений и насмешек, но она, с её чувствительностью, конечно же, не могла не замечать отношения к себе.
   И вот теперь...
   "Я была счастлива".
   Вирджиния поймала себя на том, что не сводит взгляда с лица мраморного ангела, как будто пытается прочитать на нём ответ на незаданный вопрос. Сейчас, в темноте, с выбеленным подсветкой лицом и струящейся по плечам чернотой волос, он казался близнецом Либе - как будто это именно его облик неизвестный архитектор попытался увековечить в камне. Хотя, вполне возможно, все микадо были похожи друг на друга. Этого Вирджиния не знала, поскольку за всю жизнь ей довелось пообщаться только с одним из них.
   Она коснулась дверей и вошла в парадную.
   Истинной целью её визита было не столько желание обговорить все подробности предстоящей делегации лично, не полагаясь на бестолковых помощников (хотя и оно, конечно, тоже), сколько проверка самой себя на прочность. Она не появлялась здесь больше полутора лет, с момента прошлого официального визита от "Парадайз", и за это время произошло много... лишнего. Вирджинии хотелось удостовериться в своих ощущениях, будучи в одиночестве и в качестве получастного лица, когда вокруг неё не была десятка электронных устройств, потому что если и было что-то, что она ненавидела больше всего на свете - так это терять самообладание на людях. Позволять кому-то прочитать по её лицу мысли и чувства, которые она, вопреки представлениям многих, иногда всё-таки испытывала.
   Увы, над микадо с их эмпатией она была не властна.
   Поэтому она не испытывала к микадо большой симпатии и не сотрудничала с ними.
   Опасения оказались напрасными - никаких непредвиденных эмоций она не ощутила. Почувствовав себя удовлетворённой, Вирджиния быстро уладила все деловые вопросы и даже решила прогуляться по местам старой памяти - тем, которые связывали её с детством и с подругой. В предыдущие визиты у неё на это вечно не хватало времени.
   Их с Маргаритой комната находилась на 51-м этаже, и они этим чрезвычайно гордились, считая, что высота даёт им неоспоримое преимущество над теми, кому приходилось располагаться на каком-нибудь двадцатом или, хуже того, девятом этаже. Те же, в свою очередь, считали привилегированными именно себя... ну, да это была одних из тех бессмысленных негласных войн, к которым так часто склонны дети.
   Найдя нужную дверь, Вирджиния остановилась перед ней, поколебавшись. Этично ли будет вторгаться в чужую комнату, объясняя это ностальгией по собственному детству? Всё-таки что-что, а чужое личное пространство Вирджиния уважала.
   В конце концов, она постучала и, не получив ответа, приоткрыла дверь.
   Всё внутри, конечно же, было не так, как двадцать лет тому назад, и, тем не менее, воспоминания всколыхнулись в ней - особенно при виде окна, распахнутого наружу, и девочки, повернувшейся к ней спиной и опасно балансирующей на подоконнике. Эта опасность, конечно же, была иллюзией: невидимая односторонняя преграда защищала ребёнка от возможности выпасть из окна, в то же время не мешая воздуху, ветру и солнечным лучам свободно проникать внутрь комнаты. Так было и во время детства Вирджинии, и она всегда знала об этом, но, в то же время, сколько она себя помнила, у неё всегда что-то замирало в груди, когда она видела Маргариту в точно такой же позе -цепляющейся руками за мраморный карниз с наружной стороны здания и наполовину высунувшейся из распахнутого окна.
   Вирджиния видела лишь вздымающийся подол её светлой ночной рубашки и пряди длинных волос, развеваемые ветром, однако прекрасно представляла её лицо в такие моменты - так хорошо, как будто видела его прямо перед собой. Зелёные глаза восторженно распахнуты, на щеках пылают алые пятна лихорадочного волнения, тонкие пальцы цепляются за шероховатости карниза; Маргарита изо всех сил вытягивает шею, вглядываясь в расстилающийся над ней купол небес, и на лице её появляется улыбка - беспричинная, неосознаваемая, ликующая. В это время Маргарита где-то очень далеко от своей подруги, даром, что тело её здесь и Вирджиния может, при большом желании, подойти и пощекотать её за пятку или подёргать за прядь волос. Иногда ей очень хочется это сделать, но она неизменно подавляет своё желание: Маргарита всё равно ничего не заметит, а если и заметит, то будет только хуже. Потому что тогда она обернётся, и Вирджиния увидит её улыбку, в которой есть что-то безумное, отчаянное и счастливо-сумасшедшее - увидит не только в собственном воображении, но и наяву, а она этого не хочет.
   Но порой она представляет себе, как это произойдёт.
   Маргарита обернётся, с этой своей ликующей улыбкой, с горящим взглядом, с безумной жаждой жизни, переполняющей всё её существо, и скажет: "Полетели!"
   А потом выпрыгнет из окна, потому что никакая патентованная преграда от "Сэйфити энд камфорт" ей не помеха.
   И, что самое худшее, Вирджиния последует за ней.
  
   Девочка обернулась.
   "Слава небу, она блондинка!" - вспышкой молнии проскользнуло в голове Вирджинии.
   "И совершенно не похожа, - мысленно добавила она, чуть успокоившись. - Это и со спины прекрасно видно, как я только могла попасться на удочку собственного воображения? Память иногда устраивает престранные шутки..."
   Малышка - девочке было лет шесть на вид - тем временем, сползла с подоконника, подошла к Вирджинии и деловито протянула ей конверт.
   - Вы ведь из "Парадайз", правда? - безо всякого смущения спросила она, глядя снизу вверх на высокую тётеньку в деловом костюме. - Пожалуйста, передайте это какому-нибудь микадо. Я приготовила для него п-и-с-ь-м-о. Я прочитала в одном месте, что если написать п-и-с-ь-м-о своими руками, то тот, для кого оно, обязательно об этом узнает и придёт. Я написала его уже давно, но микадо всё ещё нет... Сначала я расстроилась, а потом подумала, что он, наверное, сейчас занят, или, может быть, пошёл к другой девочке, которая тоже написала п-и-с-ь-м-о. Но если вы передадите ему, то он, наверное, не рассердится, правда? Скажите ему, что я будут ждать его и дальше, сколько нужно, но только пусть он обязательно, обязательно, обязательно придёт!
   Свою речь, начинавшуюся почти что в соответствии с канонами деловых переговоров, девочка закончила взволнованно и пылко.
   "Где она только умудрилась раздобыть бумагу? - мысленно дивилась Вирджиния. - Такой раритет... Или это очередная папенькина дочка, которой не отказывают ни в одном капризе?"
   Не зная, что ответить, она на автомате взяла письмо, и пальцы её коснулись прохладной, гладкой поверхности бумаги. Память рук, как оказалось, была у Вирджинии ничуть не хуже, чем визуальная, и новая порция воспоминаний ворвалась в сознание, как ветер врывается в распахнутое окно.
   Маргарита в юности писала стихи - исключительно на бумаге, исключительно карандашами, которые покупала в самом дорогом антикварном магазине города. Это было ещё одной из её "странностей".
   Вирджиния помнила эти моменты, которых в детстве не то ждала, не то боялась. Им предшествовали бессонные ночи и скучные дни, потому что Маргарита ничего не могла делать - только слонялась по комнате взад и вперёд, с утра до вечера, и Вирджиния попеременно то беспокоилась, заражаясь нервозностью подруги, то злилась, потому что в такие моменты Маргарите нельзя было сказать и слова. А её, как назло, именно в это время всегда охватывало желание поговорить или вместе погулять.
   Так могло продолжаться и день, и два, а иногда даже три. Потом Маргарита куда-то пряталась и выбиралась уже с исписанным листком бумаги, и это было подобно грозе, разразившейся после дней утомительного ожидания. В детстве Вирджинии пришлось наблюдать такое: настоящий ливень, пролившийся в последний день недели летнего солнцестояния, когда были отключены климат-системы; поначалу она с неприязнью и страхом поглядывала на тучи, собравшиеся над городом, но под конец почти отчаянно желала, чтобы случился дождь.
   И он случился... да ещё какой.
   Что-то похожее было и со стихами Маргариты: завершающая сцена сотни раз повторявшегося процесса всегда напоминала ливень, мучительный, ненавистный и долгожданный. Вирджиния читала протянутые ей листки, забравшись под термоодеяло и включив режим на плюс двадцать семь, но её всё равно трясло, как от сильного холода.
   А подруга сидела у неё в ногах, потупившись, и казалась просто воплощением скромности, но Вирджиния прекрасно знала, что на губах её играет довольная улыбка, а глаза лукаво светятся.
   Пишет ли Маргарита стихи теперь?
   Интуиция - нет, знание - подсказывало, что вряд ли.
   Вирджиния вздохнула и вернулась мыслями к ожидавшему её ответа девочке.
   - Милая, но микадо никак не может прийти к тебе в комнату, - сказала она, нацепив дежурную улыбку из серии "простите-нам-очень-жаль-обратитесь-пожалуйста-в-другую-компанию", но внутренне чувствуя себя не очень уютно от того, что приходится разбивать детские мечты. Она помолчала, пытаясь придумать объяснение, которое сможет достичь сознания шестилетнего ребёнка. - Разве тебе не говорили об этом? Им... не разрешают.
   Выражение лица девочки не изменилось, но глаза начали медленно потухать.
   - Но это не значит, что ты никогда не сможешь встретиться с микадо, - поспешила добавить Вирджиния. - Если ты будешь хорошо учиться, то придёшь, когда вырастешь, работать в "Парадайз". И вот там ты обязательно его увидишь. Более того, сможешь общаться с ним, когда захочешь.
   Многообещающая перспектива мало смягчила горькую пилюлю.
   - Только когда вырасту? - спросила девочка с горьким разочарованием. - А раньше нельзя?
   - Нельзя, - сурово подтвердила Вирджиния.
   - Разве дети никогда не встречаются с микадо?
   - Никогда.
   Она не знала, зачем врала ей. Официально она, конечно, не имела права сказать что-либо иное, но неофициально... на это бы посмотрели сквозь пальцы, как всегда смотрели в Семье на слухи о посещающих детей микадо.
   - И вы не знали ни одного ребёнка, который бы когда-нибудь видел микадо? - продолжала допытываться её упрямая собеседница.
   Вирджиния почувствовала, что начинает злиться.
   "Знала, - хотелось огрызнуться ей. - Но эта девочка плохо закончила!"
   На экранах размером в половину небоскрёба. В здании Совета.
   Внешне Вирджиния продолжала демонстрировать стойкость - такую же, как когда приходилось убеждать в чём-то особенно неподатливого партнёра. Ну, например, такого, как "Иллюминейт", поставлявших для них риалайзеры. Хуже, чем "Иллюминейт", были только, собственно, микадо, убедить которых в чём-либо вообще не представлялось возможным - в первую очередь, потому, что они просто не вступали в споры.
   - На следующей неделе специалисты из "Парадайз" придут в Семью и расскажут, что нужно сделать, чтобы попасть в нашу компанию, - продолжала Вирджиния любезным, гостеприимным тоном. - Также ты узнаешь, что у нас очень интересно...
   Но девочка её уже не слушала.
   Развернувшись к ней спиной, она пошла обратно и, снова вскарабкавшись на подоконник, высунулась из окна дальше прежнего.
   - Я буду ждать микадо здесь, - пробормотала она, подставляя лицо ночному ветру. - Я никогда не закрою окно, он увидит это и придёт ко мне.
   Вирджиния чуть прикрыла глаза в знак своего поражения.
   Впрочем, можно ли говорить о поражении в случае ребёнка - или того, кто во всём схож с ребёнком?
   Она решила выйти, не прощаясь, но напоследок всё-таки не удержалась от того, чтобы бросить на девочку - или на распахнутое окно - последний взгляд. Тяжёлые шторы, сейчас закреплённые у стен, были тёмно-синими, украшенными самодельными серебристыми звёздочками, которые, вероятнее всего, мастерила сама обитательница комнаты - в Семье поощряли занятия творчеством и развитие индивидуального вкуса; считалось, что это предваряет будущую работу в "Парадайз". Маргарита в своё время предпочитала воздушные, полупрозрачные занавески, которые развевались от каждого порыва ветра вместе с её лёгким платьем и создавали ощущение зыбкости, нереальности и какого-то странного послеполуденного сна.
   Прежде чем уйти, Вирджиния ещё раз её увидела: тонкий силуэт на фоне залитого солнцем окна; Маргарита стоит на подоконнике во весь рост, как будто собирается сделать торжественное объявление. А она и в самом деле собирается - это Вирджиния узнает уже через полторы минуты.
   Но пока что она смотрит на золотистые узоры, скользящие по стенам комнаты - кажется, что это тень от крыльев огромной бабочки, медленно проплывающей над крышей - как будто бы крыша здесь прозрачная, как в "Стеклянном улье". Из окна комнаты открывается наилучший вид - белоснежная башня "Эвы-холл", увенчанная кольцом смотровых площадок и немного напоминающая экзотический гриб, разноцветные корпусы "Парадайз", каждый из которых обладает уникальным, неповторимым дизайном. И небо, всегда ясное, всегда безоблачное, всегда пронизанное солнечными лучами и приглашающее в полёт.
   - Знаешь, - Маргарита опускается на подоконник, обхватывает руками колени и старается говорить беспечно, но голос у неё дрожит. - Я видела микадо... Уже давно. Я вообще их часто вижу, - заканчивает она более твёрдо и смеётся.
   Вирджиния отступает вглубь комнаты, неосознанно пытаясь укрыться от слепящего золотого света.
   - Вот как, - сдержанно откликается она. - Здорово!
   Это не становится для неё ошеломляющим открытием: в глубине души она догадывалась уже давным-давно, с тех пор как Маргарита написала - и показала ей - свои первые стихи. Но внутри всё равно почему-то холодно и пусто.
   Вирджинии немного завидно, потому что ей-то самой микадо не увидеть, это абсолютно точно.
   Да и не то чтобы сильно хотелось. Но всё равно.
   И ещё какое-то чувство сдавливает грудь.
   Несколько утешает то, что она твёрдо знает: она единственная, кому Маргарита об этом рассказала. Но внутренний голос, насмешливый и злой, нашёптывает: единственная только потому, что других друзей у Маргариты нет. Все остальные над ней смеются.
   - И на что они похожи, микадо? - интересуется Вирджиния только затем, чтобы что-нибудь спросить.
   - Они похожи... - задумчиво повторяет Маргарита и опускает взгляд. Судя по всему, ответ для неё не столь уж однозначен, или она затрудняется выразить его в словах. Но ведь она их видит как-то, не только слышит голоса?
   "На мраморных ангелов, - крутится в голове Вирджинии. Она почему-то уверена, что Маргарита должна произнести именно это. - На мраморных ангелов с наших балюстрад".
   Маргарита поднимает голову, и взгляд у неё просветлённый, как у человека, который только что решил сложную головоломку или вспомнил слово, которое никак не желало возвращаться в память.
   - ...они похожи на любовь, - говорит она.
  
   Вирджиния прикрыла дверь.
   Что ж, эта комната простояла без неё двадцать лет - и ещё столько же простоит в дальнейшем.
  

III. Дьявол, Дева и Любовь

  
   Перед тем, как вернуться домой, Вирджиния побывала у родителей. Они отлично посидели - открыли бутылку вина, выпили, побеседовали, обсудили "Универсум" и расстались, взаимно довольные друг другом. Отношения с родителями вообще всегда были у неё хорошими, с самого детства, и Вирджиния, краем уха слыша о том, что существуют недовольные сложившимися общественными стандартами - дескать, дети несчастны, воспитываясь отдельно от родителей - только передёргивала плечами. Сама она себя несчастной никогда не ощущала.
   Одиночество - это то, что совершенно необходимо для развития личности, вот в чём она была убеждена. И, между прочим, жители пригородных районов больше всего страдали именно от своей скученности, массовости, необходимости быть частью безликой толпы - но при этом нападали на систему, которая имела своей целью дать им возможность почувствовать себя личностью. Для чего бы иначе была создана "Универсум"? Но нет. Им лишь бы на что-то нападать.
   Вирджиния коснулась панели управления, и её огромную квартиру затопил прохладный голубоватый свет. Она жила в "Скай-11", районе элитных новостроек, где каждый имел возможность обустроить жилище по собственному желанию - продумать архитектуру и дизайн до мельчайших деталей и воплотить всё это в жизнь. В основном, здесь жили работники "Парадайз" - те, кто уже привык к творческому труду и не желал довольствоваться стандартными вариантами "для всех", сколь угодно роскошными они бы ни были.
   Сама Вирджиния выбрала себе квартиру, многокомнатную по площади, но лишённую каких-либо перегородок. В целом, она напоминала её кабинет в "Парадайз": минимум мебели, максимум пространства, широкое окно во всю стену, из которого открывалась панорама на весь район. Оснащённая по последнему слову техники, обставленная без каких-либо особых изысков, однако со вкусом.
   Переехав сюда уже более года назад, Вирджиния всё ещё ощущала дыхание новизны, появляясь на пороге. Этому, несомненно, способствовало то, что она часто допоздна задерживалась на работе и домой возвращалась, в основном, только чтобы поспать - ну или с комфортом провести вечер.
   Именно этому она и собиралась посвятить оставшиеся до сна часы. Умея работать, она также умела отдыхать и считала это своим неоспоримым плюсом; последнее, по её глубокому убеждению, мало кому удавалось в полной мере, в том числе и сотрудникам "Парадайз". Прихотливые вкусы Дэвил, странные развлечения, которым та предавалась, чтобы разнообразить скуку, с точки зрения Вирджинии, мало соответствовали слову "отдых". Прочие разработчики концепций целиком зависели от своих встреч с микадо; будет встреча - они забудут обо всём на свете; не будет - станут слоняться в тоске и предаваться бессмысленному безделью, не умея даже порадоваться свободному вечеру. Впрочем, теперь, когда появился Либе, готовый предложить свои услуги кому угодно - тут Вирджиния злобно ухмыльнулась, стараясь не думать о том, как в прошлые эпохи называли тех, кто всем "даёт" - то всё, конечно, стало по-другому.
   Но, если возвратиться к теме отдыха, то про жителей пригорода и говорить было нечего - их так называемый досуг был целиком посвящён игре. Взгляд Вирджинии невольно скользнул по панелям риалайзеров, синевато мерцавшим в полумраке дальнего угла. Разумеется, у неё был новейший, самый дорогой комплект аппаратуры - как без этого? Однако она не активировала его... ну, наверное, с самого момента переезда. Факт, который не слишком предавали огласке, тем не менее, оставался фактом: те, кто получали возможность разрабатывать "Универсум", теряли какое бы то ни было желание в неё играть. Игра, построенная на возможности исполнять мечты, теряла свой волшебный ореол после того, как ты собирал и разбирал по винтикам механизмы, отвечающие за чужие страхи, надежды, желания, любопытство, интерес - словом, всё то, что в прошлые века считалось иррациональным и называлось высоким словом "душа", а на самом деле строилось по достаточно примитивным законам и поддавалось манипуляциям с невероятной лёгкостью.
   Впрочем, Вирджиния перестала играть в "Универсум" ещё до того, как попала в "Парадайз". Она хорошо помнила этот момент: детям в Семье, как и остальным людям, позволяли играть лишь ограниченное количество времени, чтобы поддерживать в них интерес и мотивацию. Но Маргарита, пользуясь влиянием своего отца, добилась и для себя, и для подруги очередной, почти что немыслимой привилегии: входить в игру в любое время и, более того, активировать весь заблокированный контент.
   Когда она сообщила об этом Вирджинии, та испытала чувства, сходные, наверное, с тем, что можно ощутить, когда на тебя с неба вдруг проливается дождь из золота и драгоценных камней. Вне себя от восторга и энтузиазма, девочки бросились к риалайзерам и играли день, два, три, неделю... они бросались из одной территории в другую, меняли эпохи, города, тела. Всё было им подвластно, и никаких преград более не существовало.
   Потом они вынырнули из этого океана беспредельной свободы и неограниченного удовольствия - практически одновременно. Посмотрели друг на друга, на собственные лица, бледно-зелёные, как от тошноты - и расхохотались. Кажется, всё-таки сквозь слёзы. Да, это был странный момент... миг, когда осознаёшь, что твоя прежняя мечта потеряла для себя всякую ценность, и от этого и больно, и плохо, и пусто на душе. Но Маргарита рядом болтала о чём-то, смеялась - над собой, над подругой, над миллионами людей, которые живут ради того, что ничего не стоит. Ах, если бы они только могли это осознать! Если бы я могла рассказать им об этом, да так, чтобы они поверили! Сквозь смех и шутки в голосе Маргариты прорывалась какая-то звенящая тоска.
   Вирджиния слушала её вполуха и невольно думала: хорошо, все живут ради того, что ничего не стоит. Но что же тогда стоит?
   Впрочем, ответ на этот вопрос и так был ясен, стоило только поглядеть на лицо подруги. Она-то свою мечту не потеряла, досыта наигравшись в "Универсум". Её мечта... что ей давали встречи с микадо? Неужели что-то, неизмеримо большее? Вирджиния никогда об этом не спрашивала и не собиралась спрашивать, но в глубине души ей, наверное, хотелось знать.
   В тот момент она, пожалуй, и решила, что будет работать в "Парадайз".
   Не разработчиком концепций, не тем, кто встречается с микадо и живёт только ради этих встреч - подобная зависимость от другого существа отталкивала её уже в то время - но тем, кто сможет оформить чужие смутные концепции, кто превратит их в города, ландшафты и сценарии. Полагаясь на одного только себя.
   Что ж, она по-прежнему не жалела о своём выборе.
   Избавившись от своего строгого костюма, Вирджиния поставила режим ванны на "экзотический курорт", и освещение в квартире тотчас поменялось. Основные лампы погасли, включилась ярко-алая подсветка, и на экране из непрозрачного стекла, который служил своеобразной ширмой, отделявшей ванну от основной комнаты, стали сменять друг друга пейзажи в восточном стиле - пагоды, иероглифы, цветущая вишня, сад камней.
   Вирджиния разделась догола и шагнула в широкую, квадратную ванну, уже наполненную пушистой пеной, которая казалась в свете ламп тёмно-алой, как будто присыпанной рубиновой крошкой.
   Комнату наполнили ароматы сандала, корицы, экзотических цветов.
   Лёжа в ванне, по подбородок в мягкой пене, Вирджиния думала о том, что возможность наполнить "Универсум" запахами - это следующий этап, к которому следует стремиться. Пока что оболочка, в которую облекалось сознание играющего, обладала не всеми пятью чувств, а лишь двумя - зрением и слухом, зато уж они-то были задействованы по полной программе. Но это, конечно, всё же не было полноценным существованием.
   Чтобы заставить людей забыть об этом, парфюмерная продукция была практически полностью выведена из оборота и, что более важно, никогда не упоминалась в рекламе. Так что возможностью - и желанием - насладиться разнообразными ароматами обладали лишь избранные - собственно, те, кто работал в "Парадайз".
   Но, конечно же, это было не навсегда.
   Велись различные разработки, направленные на то, чтобы предоставить пользователям "Универсум" как можно больше разнообразных возможностей и благ, многие из них находились на заключительном этапе тестирования.
   Вирджиния поморщилась, вспомнив об одном из таких экспериментов, который, по не вполне понятным ей самой причинам, вызывал у неё недовольство и неприязнь. Призвав на помощь логику, она попыталась убедить вышестоящее руководство в нецелесообразности разработок в данной области, но потерпела неудачу. Возможно, потому, что это был один из любимых проектов Дэвил, который та всячески поддерживала, а она, как никто другой, умела проталкивать и распространять свои идеи.
   Весь вопрос только в том, откуда они у неё брались, если брать за аксиому факт, что всё, что прежде называлось словами "воображение", "творчество" и "новаторство", имело отношение к микадо, а Дэвил никогда не открывала с ними канала непосредственной связи?
   Вирджиния одёрнула себя - нет, сейчас было не время думать о работе.
   Она переменила позу и чуть приподнялась из пены, обнажая плечи.
   На экране дракон в восточном стиле - без крыльев, но с усами, лапами и длинным телом, волнообразно извивался среди лазурных волн, призванных изображать то ли море, то ли небо, и казалось, будто он танцует какой-то диковинный танец. Это зрелище затягивало, завораживало - Вирджиния отвернулась, инстинктивно сопротивляясь любому воздействию, которое миновало разум.
   Взгляд её упал на одежду, вопреки обычному, неаккуратно брошенную на пол. Из кармана пиджака выглядывало что-то белое. В первое мгновение в голове невольно мелькнуло: аромаплаток. Некоторые из коллег-"гурманов" носили с собой такие вещицы, пропитанные любимыми запахами, но Вирджиния не относилась к числу тех, кто не может прожить и дня без своей привязанности.
   Тогда что это?
   Она испытывала не то чтобы любопытство, но какую-то настоятельную, почти мучительную потребность узнать ответ. И, тем не менее, упорно оставалась в воде, сопротивляясь импульсу протянуть руку и разрешить свои сомнения.
   Вирджиния провела в ванне ещё около получаса, прежде чем позволила себе подняться из пены, ополоснуться, вытереться - всё это нарочито медленно - и, наконец, ступить на пол. Она на мгновение замерла, прежде чем наклониться над смятым пиджаком, но зато потом уже не останавливалась - решительно и быстро подняла конверт, разорвала его, вытащила письмо.
   "Дорогой микадо..."
   Что ж, она уже успела догадаться, что это именно оно - послание, которое она машинально засунула в карман и сразу же позабыла об этом.
   Вирджиния не стала читать дальше первой строчки.
   Накинув на обнажённое тело лёгкий халат из специальной ткани, не липнувшей к влажной коже, она сделала несколько шагов вперёд, бросила письмо в уничтожитель мусора и коснулась символа активации.
   Когда клочок бумаги с неровно нацарапанными на нём буквами рассыпался на молекулы, Вирджиния переключила режим комнаты на "ночь под звёздным небом" и перебралась в постель.
   Экран и алое освещение погасли, стекло в окне стало непроницаемо-тёмным.
   Серебристо-голубые отблески медленно закружились по комнате, похожие на осыпающиеся лепестки яблони, светлячков или же иллюзию, создаваемую "волшебным фонарём". Вирджиния лежала на спине, бездумно следя за ними взглядом - а потом уснула, сама не заметив, как провалилась в сон.
  

***

   Утро в "Скай-11" всегда выдавалось тёплым, солнечным и бодрым. Небоскрёбы были расположены по полукругу, так, чтобы вид из окна каждого из них открывался не на соседнее здание, а на свободное пространство, залитое солнцем. Когда район ещё только застраивался, компания, производившая работы, поинтересовалась желанием будущих жильцов: что именно они хотели бы увидеть, выглядывая утром из окна.
   Мнения разделились.
   Кое-кто предлагал устроить "двор" с цветами, кустами и прочей растительностью, чтобы получился модный в то время эффект старины. Но жители высоких этажей воспротивились: какой смысл в деревьях, высота которых, при самом оптимистичном расчёте и использовании новейших технологий, всё равно едва достигнет десяти этажей? А что делать, к примеру, тем, кто живёт на сотом? Любоваться с необозримой высоты на верхушки ёлок, утыкавших землю подобно кольям?
   Нет, сказали они, пускай растительность остаётся там, где ей и место - в прекрасных рекреационных центрах, предназначенных для отдыха всей семьей; благо, недостатка в них не наблюдалось (и Маргарита, с детства питавшая к деревьям слабость, всеми силами поддерживала их развитие).
   Остальные подумали и согласились.
   Так что свободное пространство так и осталось свободным пространством, и Вирджиния, пожалуй, была довольна этим решением. В конце концов, что, как не огромная пустая площадка в многомиллионном городе, в котором каждый квадратный метр ценится на вес золота, может лучше свидетельствовать об элитном статусе района и его жильцов?
   Наскоро позавтракав, Вирджиния переоделась в новый костюм, мало чем отличавшийся от того, который она надевала в предыдущий день, и выехала на работу.
   Возможность иметь собственный автомобиль - это тоже было привилегией, доступной немногим. Последние лет сто пятьдесят все очень носились со словом "экология", и, благодаря этому, нынешний Скай Сити, при всём количестве заселявших его людей, мало походил на мегалополисы прежних эпох. Его проспекты были широки, светлы и свободны от потоков машин, несущихся в противоположных направлениях - этого ужаса и кошмара людей предыдущего столетия.
   Сверхскоростные поезда были не только экологичным, но и гораздо более удобным транспортом, и, когда требовалось только добраться до дома и обратно, Вирджиния обычно сама предпочитала "Флай экспресс". Иногда, когда хотелось разнообразия, она выбирала воздушное такси - собственный аэромобиль был положен по статусу лишь членам Совета. Ну, или высшему руководству "Парадайз" - тем, чьи распоряжения Вирджиния регулярно выполняла, но кого ни она, ни другие директора в глаза не видели.
   Тем не менее, сегодня она, как и вчера, предпочла автомобиль. Было ли дело в желании доказать себе, что она не боится сумасшедших скоростей световых магистралей, или ещё в чём, она предпочитала не задумываться.
   Когда она добралась до "Парадайз", на часах было девять с минутами - солнце поднималось над городом, в воздухе была разлита утренняя свежесть.
   На десять было назначено совещание.
   Вирджиния решила прогуляться - полноценно работать она могла, лишь будучи уверенной, что её ни на что не отвлекут, и оставшиеся до встречи пятьдесят минут лучше было потратить на то, чтобы, как обещается в рекламных проспектах, получить на весь оставшийся день заряд бодрости и энергии.
   Она поднялась на скоростном лифте на крышу рекреационного корпуса "Парадайз" - центра отдыха для тех сотрудников, которые наибольшее наслаждение получали от общения с природой. Шелест листьев, пение птичек, звон ручейков, особый состав воздуха, характерный для хвойных или лиственных лесов... Вирджиния не питала ко всему этому особой тяги. Но на крыше небоскрёба были расположены уникальные "поля Габриэле", названные по имени одной из концептуальных директоров, предложившей этот проект.
   Вирджинии почему-то захотелось побывать именно здесь - среди бескрайних цветочных полей, расстилавшихся на крыше здания под открытым небом. Габриэле утверждала, что это наиболее комфортная обстановка для её общения с микадо, и предпочитала проводить своё время, вместо личного кабинета, здесь. Каждое утро она решала, какой именно цветок наиболее подходит "атмосфере дня" (а заодно её непостоянному настроению), и обстановка менялась в соответствии с её распоряжениями. Во время встреч Габриэле с микадо доступ в зону закрывался, и существовал риск наткнуться на заблокированные двери, но Вирджиния почему-то была уверена, что именно сейчас этого не случится - и оказалась права.
   Оказавшись на крыше, она вдохнула воздух, пытаясь понять, какой цветок попал в фавориты Габриэле в этот раз. Вирджиния не относила себя к тем ценителям, которые носили с собой душистые платки и хвастались тем, что умеют разложить любой аромат на составные компоненты, но считала, что обладает довольно развитым обонянием.
   Впрочем, так было и в остальном: она нигде не была лучшей, но во всём - выше среднего.
   И чаще всего это её вполне устраивало, но иногда Дэвил, в полном соответствии со своим именем, принималась её искушать.
   - Послушай, Джин, - говорила она, выдыхая ей в лицо струйку ароматного дыма, сквозь пелену которого тёмные глаза поблескивали лукаво и насмешливо. - Ну разве тебе не обидно? В сущности, ты ничем не хуже всех нас, однако вынуждена доделывать всю работу за нами; мы творим, ты - шлифуешь чужие придумки. А ведь могла бы трудиться над своими... Всего-то и надо, что позволить прекрасному микадо вторгнуться в твоё сознание и оплодотворить его, гм, семенем вдохновения.
   И она рисовала в воздухе указательным пальцем с длинным, ярко-накрашенным и блестевшим от страз ногтём, судя по всему, пытаясь изобразить "прекрасного микадо", а также "акт оплодотворения". Последнее, впрочем, имело довольно косвенное отношение к сознанию и вдохновению, и гораздо больше напоминало обычный похабный жест.
   - Имя, которое мы себе выбираем, всегда лучше всего отражает нашу внутреннюю сущность, - продолжала Дэвил, не обращая ни малейшего внимания на равнодушное молчание собеседницы. - Вир-джин...
   Она произносила это слово с томным придыханием и снова рисовала пальцем в воздухе, старательно выводя букву за буквой - "V-I-R-G-I-N". И только потом добавляла, хихикая, как напроказивший и страшно довольный своей пакостью ребёнок:
   - ...ия.
   Вирджиния закатывала глаза - скорее, просто по привычке, чем от действительного раздражения.
   - Поверь мне, терять невинность совсем не больно, - с воодушевлением заканчивала Дэвил свою тираду. - Ну... разве что чуть-чуть. Вот на столечко, - она прищуривалась и касалась ногтём большого пальца подушечки указательного, - поболит твоё холодное, девственное сердце.
   - Кто бы говорил, - откликалась Вирджиния иногда, когда была в настроении для ленивой перепалки. - Про прекрасных микадо, оплодотворяющих сознание. Или, может, скажешь, что тебе всё-таки удалось соблазнить одного из них?
   - Увы, нет, - охотно признавала своё поражение Дэвил. - Печально, но факт! Моё царство - это страсть и похоть, единственное место, которое микадо, сколь ни склонны они к путешествиям по разным уголкам вселенной, всегда обходят стороной.
  
   ..."поля Габриэле" пахнули тюльпанами.
   Сделав этот вывод, Вирджиния шагнула вперёд - в тёмно-зелёный простор, расстилавшийся перед ней и пестревший под беззаботным небом фиолетовыми, малиновыми, ярко-жёлтыми, оранжевыми и алыми цветами.
   Она шла и шла, и невысокие, однако острые каблуки её туфель ритмично цокали, а поле - и крыша - всё не заканчивались.
   Вскоре и сама обладательница имени, давшего полям название, показалась взгляду - Габриэле удобно расположилась на лежаке под огромным белоснежным зонтиком, подставив лицо солнечным лучам. Глаза её были прикрыты, губы - растянуты в улыбке, излучавшей счастье и безмятежность; длинные волосы соломенно-жёлтого цвета были прикрыты кокетливой ажурной шляпкой.
   В своём пристрастии к нарядам воздушного покроя Габриэле напоминала Маргариту, однако ростом была выше её чуть ли не вдвое - она вообще была самой высокой из всех директоров, если не считать, конечно, Дэвил, с её пятнадцатисантиметровыми шпильками.
   Однако будучи самой настоящей каланчой, Габриэле как-то умудрялась перемещаться настолько легко и плавно, что казалось, будто она порхает. Впервые поглядев на неё, Вирджиния сделала следующие выводы о её характере: легкомысленная, поверхностно сентиментальная, склонна заводить знакомства со всеми и с каждым, однако по-настоящему близко не сходится ни с кем.
   В дальнейшем пришлось сделать некоторые поправки: добра, приветлива, оптимистична, часто вмешивается в чужие дела с целью "помочь", однако как только вдали замаячит микадо и долгожданная встреча с ним, то сразу же забывает обо всём, в том числе об обещаниях и бесчисленных "лучших друзьях".
   Микадо тоже был тут как тут: сидел позади Габриэле, составляя контраст и ей, в её белоснежном длинном платье, и зонтику, и небу, такому ясному и пронизанному солнцем, что от взгляда на него болели глаза.
   "Как интересно, - с неприязнью подумала Вирджиния, остановившись и издали присматриваясь к ним двоим. - Либе здесь, однако она не открывает с ним связи, иначе заблокировала бы вход. Просто общаются, как давние приятели, решившие поболтать о жизни?"
   Габриэле заметила её и приветственно помахала рукой в белой сетчатой перчатке.
   - В десять совещание, - напомнила Вирджиния.
   - Я помню, дорогая, - ответила Габриэле, всё так же безмятежно улыбаясь.
   Либе тоже улыбался, опустив глаза - то ли печально, то ли смущённо, то ли виновато; с такого расстояния сложно было что-то разглядеть на его лице, черты которого всегда были нечёткими, размытыми, как отражение в волнующейся воде.
   Вирджиния развернулась и пошла в кабинет для переговоров; остававшиеся до назначенного времени пятнадцать минут она собиралась провести в рекреационном центре.
   В десять часов утра кабинет был полон почти наполовину.
   Круглый стол из красного дерева насчитывал тринадцать мест - для одиннадцати концептуальных директоров, одного исполнительного и одного гостя, которым иногда бывал представитель руководства, однако в последнее время всё чаще становился Либе.
   Собраться всем вместе одновременно удавалось редко: чаще всего, сразу несколько концептуальных директоров находились в процессе общения с микадо, прерывать который не разрешалось. Сейчас в кабинете были пятеро, включая Либе.
   Вирджиния вошла последней и обвела кабинет глазами.
   Габриэле сидела в своём кресле точно в такой же позе, в какой получасом ранее наслаждалась на крыше солнцем и ароматом своих тюльпанов - чуть откинувшись на спинку и полуприкрыв глаза, с выражением мечтательной безмятежности на лице. Однако то, что выглядело свежим и волнующим в окружении зеленеющих полей - прозрачная кожа, усыпанная лёгкими веснушками, воздушное платье, порхающие жесты - здесь, в кабинетном освещении, казалось болезненно-бледным и не вписывающимся в обстановку. Габриэле, впрочем, вряд ли было до этого какое-то дело, но Вирджиния испытала смутное удовлетворение - такой образ и стиль жизни были ей не очень-то по душе.
   На расстоянии трёх свободных кресел от Габриэле сидела, закинув ногу на ногу и вызывающе куря, Шанталь - эта всегда старалась расположиться подальше от остальных и всем своим видом продемонстрировать независимость, отчуждённость, нежелание идти на поводу у остальных. Или что она там ещё пыталась изобразить.
   Она обладала характером капризной, взбалмошной "звезды" - всеми признанного гения, обладающего множеством причуд, которые исполняют, просто чтобы не связываться и не нарываться на скандал. И одежда у неё была соответствующая - экстравагантные шляпки, боа, трёхэтажные серьги на фоне короткого, обтягивающего чёрного платья.
   Вирджиния терпеть не могла иметь с ней дело - Шанталь постоянно устраивала истерики на тему, что никто не видит её идеи так, как видит их она, и изрядно выламывалась перед тем, как всё-таки утвердить проект. Иногда Вирджиния сочувствовала тому микадо, который взялся её опекать, и задавалась вопросом: интересно, встречается ли среди божественных сущностей мазохизм?
   Прямо напротив Вирджинии расположилась Максим - высокая, тонкая, носившая короткие стрижки и исключительно мужские костюмы покроя позапрошлого столетия. Она сидела, забравшись с ногами в кресло и подперев ладонью щёку; смотрела вокруг себя оценивающим, насмешливым, развязным взглядом. Однако Вирджиния знала, что вся эта развязность и бесцеремонность - всего лишь часть тщательно продуманного образа хулиганки; в делах Максим была аккуратна и последовательна, и работать с ней было приятно. Вирджиния не без удовольствия вспомнила их последний проект - осенний город, в котором никогда не прекращался дождь. Серые здания, газовые фонари, потёки воды на стёклах; все очертания размыты, и только в отражении бесконечных луж можно увидеть тот город, каким он был до начала сезона ливней - а иногда даже отблеск солнца, навсегда скрывшегося за облаками.
   Когда Максим представила свою концепцию, Вирджиния чуть ли не с первого слова увидела будущую территорию перед собой, и в дальнейшим курировала этот проект с особым интересом, вникая по все процессы. Она так долго и тщательно продумывала детали воплощения, что иногда начинало казаться - это её идея, её город, а никакая Максим, и, уж тем более микадо, здесь ни при чём.
   Впрочем, теперь это уже было, конечно, неважно. Город давным-давно принадлежал сотням пользователей "Универсум", распоряжавшихся им по собственному усмотрению, а Максим работала над другой концепцией. Вирджиния, памятуя о своей прежней ошибке, на этот раз предпочла не вмешиваться и отдала проект на откуп помощникам.
   Она перевела взгляд на Дэвил, расположившуюся по левую руку от Либе. Дэвил была в своём репертуаре - полупрозрачное платье из чёрного кружева, надетое прямо поверх белья; трёхсантиметровые ногти, чрезмерно яркий макияж. На ком-нибудь другом всё это выглядело бы пошло и кричаще, но только не на ней.
   Ну и, наконец, Либе.
   Он сидел в огромном кресле, предназначенном для высокого руководства, и казался насмешкой над этими словами - ни на одном из совещаний он ни произнёс ни слова и, скорее всего, даже не слушал, что говорят другие. Как ребёнок, которого деловой родитель привёл в свой кабинет, строго наказав никого не отвлекать, он сидел тихо и занимался своими "детскими" делами - собирал электронный конструктор, разглядывал картинки, раскладывал пасьянс из старинных гадальных карт. Иногда казалось, что он просто издевается, но Вирджиния знала, что микадо, теоретически, на такое не способны.
   В этом кресле он казался совсем уж хрупким и бестелесным - не живое существо, а голографическая проекция, или просто поток электронных данных, соединённых светящимися золотистыми нитями и по какому-то недоразумению принявших очертание человеческого тела.
   На этот раз выражение его лица было вполне определённым - он привычно улыбался своей кроткой, неуловимой и, как это выглядело со стороны, совершенно беспричинной улыбкой. Так улыбаются блаженные, влюблённые и сумасшедшие, думала иногда Вирджиния. Так улыбались люди, которых она видела на экранах проекций Маргариты - святые, запечатлённые на иконе в момент нисшествия к ним ангела с небес. Впрочем, если учитывать, что Либе и сам был таким "ангелом", то это выглядело, по меньшей мере, странно. Кому он улыбается, самому себе?
   Но, по крайней мере, от вчерашней депрессии, вызванной видом трупа, не оставалось и следа.
   Вирджинии хотелось обвинить его в непостоянстве, но она знала, что не имеет на это право.
   - Мы гораздо тяжелее, чем вы, переживаем все эмоции, - сказал он ей однажды. - Поэтому если бы мы могли сосредотачиваться на них и удерживать их насильно, то давно бы уже погибли, не выдержав такого груза. Наша природа предохраняет нас, потому что цель природы - сохранить жизнеспособность вида, невзирая ни на какие жертвы.
   - Ты говоришь о природе, как об инкубаторе. Как о машине, тупо воспроизводящей запрограммированную формулу, - пожала плечами Вирджиния. - Меж тем как именно от вас всегда исходила идея о природе как о Великой Матери, о божественном разуме или как там ещё. Хочешь сказать, что среди вас, микадо, тоже присутствуют споры и плюрализм мнений? Меня заверяли, что это не так.
   Что он ответил ей на это? Она не помнила.
   Вероятно, что-то в своём духе - казавшееся мудрым и проникновенным, но, при ближайшем рассмотрении, насквозь противоречивое. Впрочем, Вирджиния не то чтобы подвергала мудрость микадо сомнениям - ей просто не по душе была такая логика. Точнее, её отсутствие.
   Она шагнула вперёд, намереваясь предложить начать совещание, но вместо этого произнесла совсем другое.
   - Кто-нибудь может объяснить мне целесообразность присутствия Либе в этом кабинете? - спросила она, хмурясь.
   Вероятно, задать этот вопрос логичнее было ещё давно, но лучше поздно, чем никогда.
   Он даже не поднял головы, услышав своё имя, и улыбаться не перестал - судя по всему, он и правда не обращал ни на кого из них внимания. Пропускал их слова мимо ушей, как если бы они говорили на иностранном языке. Впрочем, Вирджиния постоянно забывала, что ушей, как таковых, у микадо не было - точнее, были у тех, кто принимал, как Либе, псевдочеловеческий облик, но слышали они как-то по-другому.
   - Мы все женщины, - наконец, откликнулась Дэвил таким тоном, как будто это было исчёрпывающим ответом на вопрос. - Нас здесь двенадцать женщин. Сейчас, правда, всего лишь пять, но это не меняет сути дела.
   Вирджиния молчала, дожидаясь продолжения.
   - И что? - спросила она, выгнув бровь, когда убедилась, что дальнейших разъяснений не последует.
   - В прежние века сказали бы, что нам нужен мужчина, - засмеялась Дэвил. - Впрочем, Либе, конечно, не имеет пола, как все микадо. Бьюсь об заклад, если бы это совещание происходило лет двести-триста тому назад, и вместо нас бы здесь присутствовало двенадцать мужчин-поэтов, то они назвали бы Либе своей Прекрасной Дамой. Ну а для нас он - это Он, потому что нам так больше нравится.
   - Я спрашивала не о том, почему мы обращаемся к Либе в мужском роде, - напомнила Вирджиния, уже понимая, что этими шутками-прибаутками, не имеющими никакого отношения к делу, всё и закончится.
   - Женщина ближе к Богу, чем мужчина, - заметила Дэвил, положив ладонь (когтистую лапу, невольно промелькнуло у Вирджинии) на бесплотную руку Либе, и добавила с глубокомысленным видом: - А ведь говорят, что Бог есть Любовь.
   Вирджиния сдалась.
   Ей не хотелось тратить половину совещания на бессмысленные перепалки с Дэвил, из которых последняя всегда выходила победительницей - просто потому, что не относилась серьёзно к собственным словам. Ну, или умело делала вид, что это так.
   - Предлагаю начать совещание, - сказала она деловым, выверенно равнодушным тоном.
  
   Полтора часа спустя Вирджиния зашла в свой кабинет, чувствуя себя уставшей и опустошённой. Ничего нового на совещании не происходило - она выслушивала чужие идеи, и её мозг начинал работать, вылавливая то, что заслуживало внимания, отбрасывая непригодное и выстраивая схемы. После стольких лет ей было достаточно услышать пару слов или обрывков мысли, чтобы она за несколько мгновений проследила в уме тот путь, который отделяет образ, родившийся в сознании микадо, и потому бесконечно далёкий от человеческого мира, от той стадии, когда пользователь видит конечный продукт - горы и реки, страны и города, дворцы и церкви.
   Эта мыслительная работа, завершавшаяся разработкой плана концепции, в котором Вирджиния детально расписывала все этапы работы и представляла свои указания для каждого из них, была ей приятна, но иногда, как например сейчас, изматывала.
   Она решила отвлечься - заняться той работой, которую взяла на себя исключительно ради удовольствия. У неё был свой собственный небольшой проект - когда-то давно, лет пятнадцать тому назад, одна из концептуальных директоров, вскоре после этого покинувшая "Парадайз", представила ей свои идеи. Вирджинии они понравились, но какие-то проволочки помешали её запустить проект - как впоследствии оказалось, к счастью. Потому что та женщина ушла... куда именно можно уйти из "Парадайз", представить было сложно, потому что это был "потолок" среди компаний, но Вирджиния и не стала во всё это вникать. Тогда она была занята какими-то другими проектами, однако мысль о неиспользованной концепции постоянно крутилась на периферии её сознания, заставляя испытывать какое-то смутное волнение.
   Пару лет она ничего не предпринимала, однако потом, убедившись, что имя автора концепции кануло в лету, что возвращаться та женщина не собирается, и что никто о ней и не вспоминает, Вирджиния достала прежние разработки, перечитала их... и запустила собственный проект. Впрочем, проект - это, конечно, было громко сказано. То, что она делала, не афишировалось и не было включёно ни в рекламные проспекты "Универсум", ни в годовые отчёты, ни в генеральный план разработок, составленный на несколько лет вперёд - Вирджиния работала чисто для себя, задавшись целью создать локацию, пусть небольшую и не особенно популярную, но исключительно своими силами. Она трудилась над ней уже больше десяти лет - урывками, когда была свободна от основных проектов, или же, вот как сейчас, когда ей хотелось отдохнуть и почувствовать себя "как дома".
   Пребывание в мире, каждая мельчайшая деталь которого была создана при её непосредственном участии, давало ей ощущение чего-то родного и умиротворяющего - нечто подобное она испытывала давно, в юности, глядя на Маргариту, уткнувшуюся в полупрозрачный экран проекции и с горящим взглядом изучавшую очередную статую.
   Сейчас проект находился на стадии тестирования, и Вирджиния могла воочию наблюдать результаты собственных многолетних усилий. Как и на всех предыдущих этапах разработки, она захотела обойтись своими силами: самостоятельно и в полном одиночестве бродила по улицам созданного ею маленького городка - вглядывалась в детали, отмечала ошибки и недоработки, меняла и перестраивала. Работая в одиночку над тем, что обычно представлялось целой команде, Вирджиния, конечно, теряла много времени, но, с другой стороны, мысль о том, что проект будет рано или поздно закончен, вылизан и предоставлен конечному пользователю, внушала ей смутное неприятное чувство, напоминающее страх. Она не была уверена, что хочет побыстрее завершить свой труд, и старалась не слишком торопиться.
   Покинув свой кабинет, она отправилась в зону реализации - туда, где проводились тестирования локаций. Кто-то из персонала без лишних слов помог ей настроить аппаратуру и прикрепить датчики.
   - Режим визуального строительства, - скомандовала она системе перед тем, как на несколько мгновений погрузиться в темноту - пустое и холодное небытие, предваряющее перенос сознания в другую оболочку.
   "Что, если это смерть, а мы об этом и не подозреваем? - спросила её однажды Маргарита. - Что, если за свою так называемую жизнь мы умираем десятки и сотни раз? И не только во время сна или игры в "Универсум". Может быть, каждая перемена в нас тоже сродни смерти; если сегодняшняя я не похожа на вчерашнюю, то кто может утверждать, что это один и тот же человек? Но человек вечно искал рецепт бессмертия... То есть, неизменяемости, возможности всегда оставаться одним и тем же, следовать тем правилам, к которым он привык, и ничего не трансформировать ни в себе, ни в мире. Значит, человек жаждет быть холодной статуей. В то время как в иной статуе гораздо больше жизни, чем в людях".
   Вирджиния открыла глаза и оказалась на залитой солнцем площади. Созданный ею городок был построен по канонам средневековой архитектуры - ратуша и собор в готическом стиле, во все стороны от которых расходятся узкие, извилистые улочки, мощёные камнем. Средневековье было традиционно популярным направлением, так сказать, классикой в "Универсум", и сделать в нём что-то принципиально новое представлялось трудновыполнимой задачей, однако Вирджиния и не пыталась. Этот проект не был предназначен для того, чтобы принести компании баснословную прибыль или всплеск интереса у пользователей. Он просто - был.
   И всё же, в глубине души, она считала свою работу - не ту, которую она привыкла выполнять, отдавая распоряжения, а именно эту - хорошей и заслуживающей особенного внимания; ей было жаль, что никто никогда не поймёт истинной ценности этой небольшой локации, созданной трудом одного-единственного человека.
   Она прошлась вперёд по мостовой, прикрывая глаза от слепящего солнца, и свернула в один из переулков. Трёх- и четырёхэтажные дома по обе стороны от тротуара были расположены так близко, что их крыши почти смыкались, а с балкончика на одном из верхних этажей было легко перепрыгнуть в окно соседнего здания. В некоторых особенно узких местах Вирджинии было не так-то просто протиснуться между двумя домами, но поразмыслив, она не стала отмечать этот момент как требующий доработки. Она не заботилась о том, чтобы создать себе какую-то специальную оболочку для тестирования локаций, и использовала обычного электронного двойника, повторявшего её внешность. Соответственно, двойник был полноват - а кто из пользователей в здравом уме захочет использовать оболочку с дефектами фигуры? Нет, когда городок наполнится жителями, все они будут, как один, стройны и красивы, и, соответственно, проблемы с чересчур узкими улицами, мешающими продвинуться вперёд, не возникнет.
   Переулок, тем временем, закончился тупиком. Вирджинии было лень возвращаться тем же маршрутом, и она активировала режим невидимости. Город исчез - как будто кто-то вдруг стёр его гигантским ластиком с листа бумаги; более подходящей ассоциацией было, наверное, удаление макета из памяти системы, но Вирджинии почему-то пришла на ум именно эта, имевшая отношения к тем временам, когда Маргарита увлекалась живописью и рассказывала подруге, как работали художники древности.
   Она осталась одна в пустоте, по-прежнему залитой солнечным светом - но ни солнца, ни неба уже не существовало.
   Это было странное ощущение; концептуальные директора, тестировавшие собственные проекты, с восторгом рассказывали, что именно в такие моменты им и приходят новые идеи. Будто бы оставаясь в этой безбрежной пустоте, в этом океане уже не солнечного, а просто света, они видят и ощущают своего микадо наиболее чётко.
   Вирджиния не чувствовала ничего. Впрочем, оно и было понятно - у неё никогда не было ни микадо, ни собственных творческих идей, и весь этот город был построен на образах другого человека, давным-давно без вести пропавшего.
   Ей вдруг пришло в голову, что та женщина может вернуться и предъявить на проект свои права.
   Но даже помыслить об этом было смешно.
   "Он мой. Этот город мой, - подумала Вирджиния без негодования, но с чётким сознанием собственной правоты. - Я всю себя в него вложила, какая разница, чья была идея?"
   Она закрыла глаза, чтобы не видеть надоевшего света, и сделала несколько шагов. Идти было немного трудно, как будто она рассекала телом невидимые волны, хотя Вирджиния знала, что никаких волн - и вообще материи - здесь нет. Любая локация - это визуальные образы, иллюзия, откликаясь на энергию которых, проводник, в котором заключена та же самая энергия, ощущает себя так, как будто столкнулся с материальным объектом.
   Но когда образы пропадают, проводник не должен чувствовать ничего.
   "В этом месте находится свободное пространство", - информировала Вирджинию система в ответ на посланный запрос.
   Она активировала режим визуализации и постояла какое-то время на той же площади, глядя на ярко-алые, золотые и лазурные стяги, полоскавшиеся вдали над стенами замка, который был по традиции расположен на близлежащем от города холме. Ей вдруг показалось, что она слышит звон колоколов, крики и гомон толпящихся людей, колодезный скрип, фырканье лошадей, мычание коров, перебранку продавщиц на базарной улице, грохот от кареты, с дребезгом проезжающей по мостовой, чистое пение слепого калеки, просящего подаяние на паперти, - но она знала, что этого не может быть.
   Она находилась абсолютно одна в незаселённом городе. Двери всех домов были распахнуты, на подоконниках цвела герань в горшках, занавески весёленькой расцветки вылетали из приоткрытых окон, но этот город был пуст.
   Вирджиния знала, что ей ещё предстоит придумать сценарий и ключевых персонажей, отвечающих за его исполнение, - тех, кто не обладает человеческим сознанием, перемещённым в электронную оболочку, а полностью подчиняется командам системы, но старалась не задерживаться на этой мысли. В случае обычного проекта всем этим занимался специальный отдел, с представителями которого Вирджиния почти не контактировала и встречалась лишь во время общих совещаний. Но так как она поставила себе целью сделать самостоятельно абсолютно всё, то и эту задачу ей предстояло взять на себя, а она не была уверена, что с ней справится.
   Впрочем, до этого ещё было далеко... ну или не очень далеко, но какие-то недочёты в локации по-прежнему имелись, и прежде предстояло их исправить, довести всё до совершенства.
   "Я провела здесь уже столько времени, а так до сих пор ничего и не сделала, - отругала себя Вирджиния. - Чем я занимаюсь?"
   Но слова, сказанные самой себе, не помогли. Она ощущала внутри себя какую-то странную пустоту, апатию, нежелание что-то делать - разве что смотреть на свой прекрасный город, бессмысленно созерцать его.
   Больше всего Вирджиния, наверное, боялась одной вещи - разучиться работать. Разучиться хорошо работать.
   Она закусила губу и скомандовала рассинхронизацию с электронным двойником.

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"