Аннотация: Привычный мир рушится и вместе с ним рушится жизнь
ОНА ВСЕГДА ДЕРЖИТ СЛОВО
Петр Семенович раздраженно снял очки и, слегка скособочившись, выбрался из кресла. Опираясь на стол, он потянулся к телевизору - привычно хрустнули суставы. Под пальцем мягко щелкнула кнопка. Захлебнувшись ненужными словами, сухо затрещали старые динамики, и в ушах застряла тишина. Изображение, испуганно мигнув, свернулось в точку. Комната, теперь освещенная только тусклой лампочкой под треснутой люстрой, показалась ветхой и неуютной. На грудь, мешая дышать, легла мягкая лапа. Красная точка на экране долго не желала пропадать - злорадно таращилась на него, но, наконец, мигнула и растворилась. Стало легче.
Пугая тишину, за стеной забормотал сливной бачок, и Петр Семенович в ответ громко откашлялся. Половина вечера прошла, оставалось занять себя еще часа на два и можно ложиться спать. Вернувшись в кресло и сменив очки, он взялся за газету, которую сегодня подобрал на полу в подъезде. Взгляд его сразу натолкнулся на статью об одичавших собаках, про которых только что вещал телевизор. Две недели назад ему было интересно наблюдать за событиями, но в последнее время новости о собачьих стаях все больше напоминали сводки с фронта. Петру Семеновичу это казалось насмешкой и, кроме того, постоянные рассказы о собаках вызывали у него не самые приятные воспоминания.
В их доме никогда не держали собаки, даже кошки не было, хотя жена к четвероногой живности всегда тянулась и относилась к ним лучше, чем ко многим людям. Однажды Вера все-таки привела домой молодого пса, почти щенка. Петр Семенович тогда как раз вышел на пенсию, не знал чем себя занять и поэтому возражать не стал. Но скоро ему начало казаться, что по комнате везде летает шерсть, он непрерывно чесался, кашлял, ему перестало хватать воздуха. Жена не верила, утверждала, что он придумывает, что все из-за того, что он не любит животных. Петр Семенович терпел несколько дней, а потом, дождавшись момента, когда остался дома один, отвел собаку к знакомым. Те жили в собственном доме и согласились приютить симпатичного и сообразительного пса.
Вера, конечно, сразу обнаружила пропажу и сильно обиделась, она не слушала никаких объяснений, только требовала сказать, куда он дел щенка. Петр Семенович не сознавался, и жена перестала с ним разговаривать. Она демонстративно сходила в магазин за бутылкой водки и выпила ее в одиночку, отворачиваясь к окну, когда он заходил на кухню и пытался ее урезонить. То же самое повторилось на следующий день, потом еще. В общем, Верин молчаливый запой продолжался, пока он не выдержал и не сказал, кому отдал пса.
Они не были трезвенниками, Петр Семенович сам любил за ужином принять граммов сто пятьдесят, и жена его частенько поддерживала, но этого молчаливого запоя он никак не ожидал. Когда Вера узнала, у кого их пес, ее еле удалось удержать до утра. Нет, она не собиралась забирать собаку назад, она хотела идти ее проведать - узнать, как той живется на новом месте. А на завтра выяснилось, что собака пропала. Знакомые растерянно разводили руками: "Вчера еще бегала, крутилась под ногами, а за ночь куда-то делась". Поиски ничего не дали. Вера запой прекратила, но Петру Семеновичу сказала, что никогда не простит его долгого молчания, вот только он виноватым себя не считал. С тех пор, она стала чаще выпивать, и последние годы их жизни, перед смертью Веры были очень тяжелыми.
А пропал тогда щенок как раз в районе, где сегодня, спустя десять лет появились дикие собаки. На них долго не обращали внимания, а потом вдруг выяснилось, что стаи из пяти - десяти псов уже являются ночными хозяевами узких улочек, протянувшихся вдоль речного берега. Днем псы куда-то прятались. Отряды для отлова бродячих собак возвращались ни с чем. Зато ночью люди накрепко запирали ставни и двери и боялись надолго включать свет, потому что был случай, когда стая, выбив окна, ворвалась в дом. Во дворе говорили, что в том доме все было залито кровью, даже потолок забрызган. Милиция получила приказ стрелять в любую собаку без поводка, но пострадали, как всегда, безобидные дворняжки, пасущиеся у помоек, а дикие стаи через некоторое время появились в районах многоэтажек, постепенно захватывая западную часть города.
Поправив очки, он все-таки проглядел статью - вечер надо было чем-то занять. Ничего нового там не говорилось, разве что в перечне мест, где в последние дни были замечены стаи, упоминался и их район. Ходить куда-то ночью Петр Семенович не собирался, в городе и без собак было небезопасно, поэтому его больше интересовали два обвалившихся дома, про которые тоже много писали и говорили в последние дни.
Первый упал еще месяц назад. Петр Семенович запомнил это происшествие только потому, что дом ему был хорошо знаком. Там было его первое настоящее жилье - одна комната в двухэтажном деревянном бараке. Туда он после свадьбы привел Веру. Удивило тогда Петра Семеновича, не то, что старый барак, наконец-то, рухнул, а то, что в нем, оказывается, до сих пор жили люди.
А несколько дней назад в новостях передали про второй, и на этот раз Петра Семеновича больно царапнуло. В дом, недавно развалившийся посреди дня на глазах удивленных прохожих, они с Верой переехали, когда у них родилась дочка - Лена. После шумного, многосемейного барака получить две комнаты из четырех в квартире на две семьи казалось счастьем. Даже, когда они переезжали сюда, в дом, где Петр Семенович жил сейчас, он таких чувств не испытывал. А вот четырехэтажное здание в Почтовом переулке до сих пор ему казалось своим.
Журналисты сразу связали эти случаи вместе - как-то очень необычно обвалились оба дома. Они будто сложились внутрь, будто невидимая рука выдергивала из дома середину, и он разом проваливался в появившуюся пустоту, превращаясь в аккуратную груду обломков. По словам журналистов, ни один камень не вылетел за стены наружу, не пострадали даже стоящие под окнами машины. Говорили про дефекты в конструкции, про раздвижку фундамента, но точно ничего известно не было. Людей, к счастью, пострадало немного, обе катастрофы произошли днем, и большинство жильцов были на работе.
Петр Семенович не выдержал, съездил вчера и сам посмотрел, что произошло. Оказалось, что здание обрушилось неравномерно, с одного края стены сохранились до третьего этажа, первый этаж совсем не пострадал, а вот с другого, там, где была квартира Петра Семеновича, от внешней стены осталось не больше метра. Побродив вокруг, он ушел из родного когда-то переулка, недоумевая: "Как мог крепкий дом послевоенной постройки разом превратиться в эту невысокую горку обломков?"
Газета кончилась, а вечер продолжался. Не найдя ничего про развалившиеся дома, Петр Семенович достал из серванта старый, распухший от фотографий альбом - захотелось увидеть, как выглядело здание в те годы, когда он в нем жил. Целиком дом, к сожалению, никто не фотографировал, и фрагменты, которые попадались, были похожи на воспоминания - слабо связанные между собой кусочки: часть стены под чьими-то окнами, крошечный балкон, подъезд. Зато попалось много детских Ленкиных фотографий, и Петр Семенович загрустил.
Последний раз он видел дочку семь лет назад. Забросила ее судьба на Украину, за тысячу километров от родного дома, и теперь от нее были только письма, но и те Лена писала редко - хорошо, если раз в полгода. Да и читать-то их не хотелось - жила она еще тяжелее, чем он - работы нет, одна растит двух пацанов. А ведь старший в этом году, кажется, школу оканчивает? Оставалось только вздыхать, потому что помочь он ничем не мог.
Петр Семенович уже закрывал альбом, когда в руки ему попалась большая Верина фотография. Снимку было лет десять - откуда-то из тех времен, когда случилась эта история с собакой. Похожей на себя жена получилась удивительно, именно такой Петр Семенович ее и вспоминал. А вот самой Вере эта фотография не нравилась - говорила, что здесь она вышла злая. Петр Семенович поставил снимок на комод рядом с зеркалом и пригляделся - да вид у жены действительно был сердитый и строгий. Такой она и была, это уже потом, позже, строгость пропала, одна злоба осталась. Чем больше пила, тем больше злобы.
Петр Семенович, расстроенный воспоминаниями, побродил по квартире и, не зная чем заняться, снова уселся перед телевизором. Показывали какую-то рекламную передачу про строительство элитных домов. Он, не особенно прислушиваясь, разглядывал нарисованные на картинках просторные комнаты и кадры с пейзажем в новом районе. То, что находятся люди, которые покупают эти квартиры, он знал, но представить их себе не мог, поэтому даже позавидовать не получалось.
Внимание привлек мелькнувший на экране покосившийся крест. Петр Семенович стал смотреть внимательнее, и ему почудилось, что он узнает место - где-то здесь было кладбище, на котором похоронена его жена. Потом стали показывать общий план местности, где шла стройка, и сомнения пропали - котлован с торчащими сваями располагался как раз там, где два года назад хоронили Веру.
Получалось, что ..., Петр Семенович даже мысленно не мог подобрать слова, чтобы назвать то, что творилось на его глазах. Получалось, что Веры теперь совсем нет - ни живой, ни мертвой. Нестерпимо захотелось хватануть водки. С трудом выбравшись из кресла и сильно подволакивая правую ногу, он добрался до кухни, налил из крана полный стакан воды и жадно выпил.
В комнате продолжал бормотать телевизор, но Петру Семеновичу было не до него. Оставить случившееся он не мог, но прекрасно понимал, что уже ничего не исправишь. Что Веру уже не найдешь. Хотелось срочно идти в какие-то кабинеты, ругаться, стучать кулаком, хотелось ударить кого-нибудь. Вместо всего этого он снова налил стакан и рухнул на табуретку. Он понимал, что завтра не усидит, отправится в мэрию, его будут посылать от одного сытого рыла к другому, все будут сочувственно кивать и разводить руками. Потом окажется, что он сам виноват, что еще полгода назад было какое-нибудь дурацкое сообщение, которое он пропустил, и что тогда еще можно было что-то сделать.
На кладбище Петр Семенович приезжал три месяца назад, прощаться на зиму, и никаких следов намечающейся стройки не видел. Он угрюмо смотрел на стакан с водой и вспоминал, как хоронили Веру, как красиво было в том месте, где находилась ее могила.
Последние годы с женой дались ему тяжело, она без водки уже не могла. Вначале Петр Семенович пытался бороться: ругался, уговаривал, подсовывал какие-то порошки, пару раз не выдержал - ударил. Сам почти прекратил пить, но ничего не помогало, и он отступился. Вера, почувствовав его бессилье, начала в открытую ставить на стол бутылку. Тогда он стал вставать и уходить. Просто бродил по улице, знакомых уже оставалось не много, да и не будешь ходить к ним каждый день. Когда возвращался, жена чаще всего уже спала, он перетаскивал ее на диван и начинал убираться.
Гораздо хуже было, если он приходил рано, и она сидела и ждала его. Это означало, что ей нужен скандал. Вера придумывала какие-то обиды, обещала отомстить, позже стала кричать, чтобы он даже и не мечтал ее бросить, что она его никуда не отпустит, даже в могилу заберет с собой. Это было смешно, но смеяться Петр Семенович уже не мог. Он старался отмолчаться, сколько хватало сил.
Так же было и в тот последний раз. Жена, только проснувшись, уже откуда-то достала бутылку. Петр Семенович молча стал собираться. Когда он выходил, Вера выглянула в прихожую.
--
Сбегаешь, Петр? Смотри, добегаешься. Мне жить уже недолго, но и ты меня не переживешь. Я и с того света приду за тобой. Слышишь?
Вот и пришла. Теперь у нее даже могилы не осталось. Куда она теперь его заберет?
Это были последние слова, которые он услышал от нее. Когда он вернулся, Вера лежала лицом на столе и не дышала. Может, если бы он остался дома, то успел бы вызвать скорую помощь. Может, она бы еще пожила несколько лет.
Петр Семенович болезненно сморщился и потер грудь, мысли в голову лезли совсем муторные. Оставаться в доме было тяжело, ветхие обои показались нестерпимо старыми и пыльными, и эта пыль лезла в рот, мешая дышать. Промочить бы горло, да выпить в доме ничего не было, вино сейчас покупалось по редким праздникам, да и не мог он позволить себе лишние траты - до пенсии еще целая неделя. Но чтобы отвлечься, можно было пойти в магазин и не за выпивкой.
В пустой холодильник Петр Семенович заглядывать не стал. После недолгой проверки мешочков в шкафу выяснилось, что у него почти закончилась лапша. Найденная причина выйти на улицу обрадовала, несмотря на позднее время. Прогулка предстояла до перекрестка, в новый супермаркет - ближний гастроном был уже закрыт, и он принялся торопливо одеваться.
В этом супермаркете Петр Семенович бывал редко, и каждый заход сюда казался ему заглядыванием в незнакомую жизнь. Не обращая внимания на косые взгляды молодых, ярко накрашенных продавщиц, он медленно ходил между полок и, шевеля губами, перечитывал ценники. Надолго замер перед винными рядами, опершись на палку и разглядывая незнакомые этикетки на бутылках в верхнем ряду. Потом взялся перебирать разноцветные пакеты с макаронами, но выбрал самые обычные рожки, цена на которые не отличалась от цены в гастрономе. Больше покупать он ничего не стал.
Даже в этот поздний час по проспекту, куда выходили двери супермаркета, продолжали ездить машины, спешили по своим делам пешеходы, в основном молодые. Домой Петра Семеновича не тянуло, тревожно ныло в груди, и он решил возвращаться кружным путем, чтобы хоть немного проветриться. Зима стояла теплая, слякотная, но вдоль проспекта грязи было немного. Несчастье с могилой жены не выходило из головы, и он, глядя себе под ноги и выбирая дорогу посуше, опять стал вспоминать Верины похороны.
Народу на них пришло немного, в основном соседи, да из деревни приехала Верина мама - Надежда Леонидовна, маленькая сухонькая старушка, которой самой уже было под девяносто. Петр Семенович к теще относился с уважением. Она с начала войны жила одна, но никогда ничего не просила и ни на что не жаловалась. Приехав накануне вечером, старушка пытливо расспросила Петра Семеновича о том, как умерла Вера, какие ее последние слова он помнит. Выслушав не очень приглядный рассказ, Надежда Леонидовна только вздохнула:
--
Не простила, значит, тебя Вера, и я тебе помочь не смогу. Она всегда была сильнее меня и упрямее.
Петр Семенович не очень понял, про что теща говорит, но было не до расспросов. Все похороны Надежда Леонидовна отмалчивалась, смотрела вокруг сухими глазами, неуклюжие соболезнования выслушивала, глядя в сторону и поджав тонкие губы. Оттаяла немного она только на кладбище, увидев, в каком месте расположена могилка. Это был край старого кладбища, расположенного на пологом холме, рядом с березовой рощицей. Отсюда открывался просторный вид на реку и поля за ней, раскрашенные по осеннему времени в разные оттенки желтого цвета.
--
Хорошо здесь. Может, Вера и успокоится. - Сказала она, и, обернувшись к могилке и торопливо перекрестясь, добавила. - Спи, дочка, спокойно.
Надежда Леонидовна не осталась даже на поминки, сразу с кладбища отправилась на вокзал.
Петр Семенович добрел до поворота к своему дому и остановился. Надо было идти внутрь дворов, но покидать яркий, расцвеченный рекламами проспект не хотелось. Впрочем, уходить дальше никакого смысла не было, все равно пришлось бы возвращаться. Некстати вспомнились собаки. Петр Семенович для уверенности постучал палкой по асфальту и направился в узкий проход между домами. Во дворе оказалось совсем темно, светящихся окон почти не было - вечер закончился. Дорожку покрывал грязный слякотный снег, перемешанный колесами машин, и, чтобы не месить эту кашу, он ушел с нее и побрел по отмостку - вдоль стены длинной девятиэтажки, постукивая палкой под темными окнами. Снега здесь не было, зато был тонкий ледок, который заставлял идти, напрягая ноги и прижимаясь к стене.
Нависающий над головой дом никак не желал кончаться, и когда Петр Семенович в очередной раз поднял голову, чтобы посмотреть далеко ли еще до угла, он обнаружил себя в окружении подростков. Их было человек десять, и на вид они казались школьниками. Было не понятно, откуда они появились, но то, что его не выпустят, стало ясно сразу. Он осмотрел пустой двор и никого не видел. Подростки, тем временем, двигаясь очень слаженно, окружили его с трех сторон, но вплотную не приближались. Петр Семенович еще немного придвинулся к стене, чтобы иметь защиту хотя бы с одной стороны, и покрепче взял палку. Скорее всего, его жестоко изобьют, просто так - ведь видно же, что отбирать у него нечего. Тем не менее, страха не было.
Петр Семенович не слушал, что ему говорили, какими злыми и обидными словами пытались оскорбить и напугать. Он смотрел поверх голов, хотя и знал, что на помощь к нему никто не придет, и только жалел, что так за свою жизнь и не научился бить первым. Теперь приходилось ждать. Петр Семенович был еще крепок и надеялся, что хоть одного из этих щенков отправит в больницу вместе с собой.
Его подвело желание получше запомнить обидчиков, из-за него он и всмотрелся внимательно в их лица. Ничего человеческого там не было. Со всех сторон на него пялились желтые собачьи глаза, налитые кровью от злобы. Глядя в них, Петру Семеновичу стало казаться, что и лица подростков меняются - становятся бледнее, вытягиваются вперед. Презрительно искривленные губы с каплями слюны не закрывали в ощерившихся ртах острых щенячьих зубов. От неожиданности у него ослабели ноги, двор покачнулся и поплыл вбок. Потребовалось огромное усилие, чтобы пошевелится, сдвинуть себя с места. Он не желал стать безвольной добычей, которую даже добивать не требуется - сама помрет от испуга. И, давя в себе страх, Петр Семенович открыл рот, выталкивая хрип из пересохшего горла, поднял над головой палку и бросился вперед - на прорыв.
Ему повезло, круг подростков со злыми глазами распался перед ним, выпуская. Даже палка, которой он, пробегая, ударил кого-то, не провалилась бессмысленно вниз, а уткнулась во что-то мягкое. А потом он бежал, как не бегал уже много лет. Из последних сил напрягая старческие ноги, заставляя их шевелиться быстрее, хватая широко открытым ртом колючий воздух и нелепо размахивая торчащей в сторону палкой. Петр Семенович рвался за угол дома, туда, где горели случайно уцелевшие фонари.
Топота погони за спиной слышно не было, но поверить в это Петр Семенович не мог. Забежав за угол, он пробежал еще несколько десятков шагов и, развернувшись, остановился в круге света, держась за грудь и хрипло дыша. За ним никто не гнался. Не веря глазам, Петр Семенович с трудом задержал дыхание и прислушался. Кроме стука собственного сердца и шума машин с проспекта ничего слышно не было. Петр Семенович недоверчиво покрутил головой, раздвигая тесный воротничок, и, непрерывно оглядываясь, быстро зашагал в сторону своего дома. Перед поворотом он остановился и еще раз внимательно осмотрел темный двор. По-прежнему никого не было видно, только два фонаря на фоне черного неба, как два желтых глаза, неприятно уставившись, смотрели на него и толкали прочь.
Теперь идти было уже не далеко - по тропинке мимо давно заброшенной стройки, а потом наискосок, через широкий двор, заросший тополями. Постепенно он успокоился и пошел медленнее. Несмотря ни на что, возвращаться домой не хотелось. Петр Семенович стал уже прикидывать, не остановиться ли где-нибудь - отдохнуть, как сзади послышались шаги.
Он поспешно развернулся и, прищурившись, стал вглядываться в темноту. Чернеющая в снегу неровная дорожка, протоптанная по пустырю рядом с бетонным забором, хорошо просматривалась до самых домов. Вот только на ней никого не было, а неспешные редкие шаги продолжали приближаться. Петр Семенович испуганно мигал слезящимися глазами, пытаясь стряхнуть с них этот безлюдный пейзаж и, наконец, увидеть приближающуюся фигуру. Ничего не получалось, и в груди опять мягко заворочалось сердце. Лишь только когда шарканье ног по раскисшему снегу замерло недалеко от него - в нескольких пролетах бетонного забора, он сообразил, что кто-то просто шел с той стороны.
Целую минуту ничего не происходило. Кто-то стоял за забором, Петр Семенович, сердито сжав зубы, тоже не двигался. А когда он уже собрался развернуться и отправиться дальше, раздался протяжный полувздох-полустон, перешедший в короткий хрип и резкий удар. Забор содрогнулся и загудел, по снегу зашуршали разлетевшиеся осколки бетона. В плите, шагах в тридцати от Петра Семеновича образовалась неровная полуметровая дыра. По ее краям, встопорщившись, торчали прутья арматуру с налипшими на них кусками бетона. И снова навалилась тишина.
Очнувшись, Петр Семенович судорожно вздохнул - получилось очень похоже на недавний стон, - развернулся и торопливо, вприпрыжку засеменил по тропинке. Тут же снова раздались шаги. Он прибавил ходу, но шаги приближались быстрее. За спиной снова раздался хрип и удар. Не выдержав, Петр Семенович всхлипнул и понесся через пустырь, не разбирая дороги.
Этот бег не был похож на недавнее убегание от стаи подростков. Сейчас он не чувствовал ни ног, ни сердца, не замечал ветра в лицо. Его просто несло. Не было слышно ни собственного топота, ни медленных шагов за стеной. Он не видел мелькающих мимо деревьев, все растворилось в беге. Очнулся Петр Семенович, когда уткнулся в свой подъезд.
Он даже не очень запыхался, только мелко дрожали руки и ноги. Не поворачиваясь, Петр Семенович привалился лицом к двери и прислушался. За спиной стояла тишина. Он потянул на себя дверь, заглянул внутрь и понял, что перешагнуть порог не может. Домой было нельзя. Откуда взялось это ощущение, казалось совершенно не важно, вот только знакомых, к которым можно было зайти сейчас, ночью, у него не было. У него вообще осталось очень мало знакомых. Днем еще можно заглянуть к соседям, таким же, как он пенсионерам, попить на кухне чая или вместе посмотреть телевизор. Но сейчас деваться было некуда.
Не решаясь отходить далеко, Петр Семенович огляделся, высматривая место, где можно, не проваливаясь в снег, подойти к дереву и, прислонившись, немного постоять. Не удалось и этого - из-за угла дома, всего в двух подъездах от него появилась компания подростков. Своим видом и повадками они очень напоминали ту стаю, от которой недавно пришлось убегать. Не было разговоров, крика, даже шаги подростков не издавали никакого шума. Заметив его, они быстро растянулись цепочкой поперек дороги и остановились, молча выжидая. Делать было нечего, с такой компанией во дворе не останешься, и Петр Семенович, смирившись, потянул на себя тугую подъездную дверь.
Лампочка в подъезде горела только на первом этаже. Выше, к четвертому, где находилась его квартира, все терялось во мраке. Выставив перед собой палку и осторожно нащупывая ногой ступеньки, Петр Семенович стал подниматься в темноту. Где-то на третьем этаже ему начало мерещиться, что впереди кто-то дышит. Он замер, и дыхание замерло тоже. Дом издавал привычные ночные звуки, что-то скрипело, у кого-то из соседей ныла труба. Но только он двинулся вперед, как впереди снова раздался тихий вдох.
Часто останавливаясь и щупая перед собой палкой, которая постоянно норовила выпасть из вспотевшей руки, Петр Семенович добрался до своей двери, так никого и не обнаружив. Ключ, казалось, сам запрыгнул в замочную скважину, несмотря на трясущуюся руку. Под звук замирающего вздоха, дверь отворилась. В прихожей горел свет. Петр Семенович резко обернулся и попытался в этом свете, больно ударившем по глазам, разглядеть того, кто только что дышал в ухо. Конечно же, на лестничной площадке никого не было.
Петр Семенович шагнул в квартиру и торопливо захлопнул за собой дверь, для верности накинув цепочку, которой и не помнил, когда пользовался в последний раз. Потом замер посреди прихожей и настороженно прислушался, пытаясь уловить за дверью какой-нибудь звук. Ничего не услышав и слегка успокоившись, он потянулся к выключателю, и сердце снова подпрыгнуло, неприятно отдавшись болью в мизинце. "Почему горит лампочка?" - Петр Семенович точно помнил, что, уходя, все выключал. - "У меня кто-то был? Может, все еще здесь?" Не разуваясь и не выпуская из рук палку, он отправился по комнатам, везде зажигая свет и внимательно осматриваясь. Все было на своих обычных местах, но квартира стала казаться чужой. Будто, захлопнув дверь, он оказался не у себя дома, а в другом - очень похожем месте, только где-то далеко. Казалось, что даже город за окном уже другой. Таким посторонним и ненужным он себе еще никогда не ощущал.
Прислушиваясь к незнакомому скрипу половиц, Петр Семенович остановился возле комода и посмотрел на фотографию Веры. Она сердито следила за ним и смотрелась совсем живой. Он перевел взгляд в зеркало - серое землистое лицо, застывшие бесцветные глаза. По сравнению с женой он гораздо больше напоминал покойника. На кухне громко хлопнула форточка. Петр Семенович вздрогнул, громко сказал себе в зеркале: "Это сквозняк", и побрел на кухню, сильнее обычного подволакивая ногу. На кухне он долго не мог разжать руку, вцепившуюся в сумку с пакетом рожек, про которые совсем забыл. Потом старательно запер обе створки форточки, хотя и любил свежий воздух.
Спать не хотелось. Петр Семенович пытался смотреть телевизор, но показывали какой-то западный кошмар. Эти киношные ужасы он и так никогда не любил, а уж сегодня они были совсем не кстати. Пришлось укладываться.
Мешала немеющая нога, болела спина, из-за которой никак не удавалось принять удобную позу. Раздражали звуки с улицы, - снаружи что-то неприятно скребло по стене дома. Временами начинали мелко дребезжать оконные стекла, и тогда казалось, что с улицы кто-то смотрит на него желтыми глазами. Петр Семенович, сколько мог терпел, потом вставал и в темноте шел на кухню, шумно пил воду. Хотелось включить свет и осмотреться, но он упрямо сжимал губы и возвращался в постель.
Забыться удалось уже совсем под утро, когда Петр Семенович смирился с тем, что завтра не встанет до обеда, и весь день пойдет наперекосяк. Засыпая, ему ясно представилось лицо тещи, каким оно было при их последней встрече.
Этим летом он выкроил немного денег на электричку, на дешевые конфеты в подарок и съездил ее проведать. Надежда Леонидовна, будто почувствовав, что кто-то идет, открыла ему навстречу низкую дверь и замерла. Она долго глядела на него пустыми глазами, словно на чужого человека.
Петр Семенович не выдержал и обиженно произнес:
--
Вы что, мама, не узнаете меня?
В глазах у тещи мелькнуло удивление.
--
Ты жив. Значит Вера тебя не забрала? А раньше она всегда держала слово. Ты помнишь? Ну, может еще обойдется. - И Надежда Леонидовна посторонилась, пропуская его в избу.
Петр Семенович как наяву услышал голос старушки и, наконец-то, заснул.
Дом обвалился около одиннадцати часов. Пострадавших и на этот раз было немного. Тело Петра Семеновича в развалинах не нашли.