Астафуров Астафур Астафурыч : другие произведения.

Незнамо Чо

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Психологический хоррор современного Российского общества.

  От автора:
   Книга написана в течении одного года. За это время случилось многое. Жизнь кардинальным образом изменилась. Произошло столько событий, что если всех их описать, то выйдет очередная книга. В разное время бывали разные ситуации, тени которых отразились на этом произведении. Именно поэтому книга получилась такой неоднозначной, но затрагивающей важные остро-социальные темы, происходящие в жизни человечества и ставящие свои вопросы, ответы на которые читатель найдёт в этой книге.
   Автор, в начале, писал сам для себя, пытаясь увидеть вектор развития в данном направлении. В итоге понял, что данная тема не свойственна его таланту, в виду малого развития и неспособности выйти на новый уровень книгосочинительства и дальнейшие изыскания подобного творчества не увидят свет. Поэтому, автор надеется, что читатель поймёт и поддержит данное соображение и приложит максимум усилий, для воплощения сего замысла в жизнь.
   Исходя из вышеперечисленного, оценки вида: фигня, отстой, говно и прочие эпитеты от глубоко-духовно-развитого читателя, автору очень важны и необходимы, как стакан разбавленного уксуса перед молитвой. Так что, не уважаемые каннибалы, клерикалы, жыды, попы, цырковные мощееды и прочие легионы хрюсионских багахульников - перехрюстившись по три раза и ёбнув пол литра вдребезги, для храбрости, с опаской выражайте своё феерическое "Фу". Оценки нормальной части общества в виде многочисленных военов еХд и сочувствующих движу, автор и так знает. Но будет только счастлив, если они помогут автору избежать появления новых произведений. И помни читатель, если ты молчишь, то значит содействуешь проявлению бухого ангелка в воспалённом мозгу автора. А это чревато новыми книгами.
  
  
  
  
   "Человек человеку - волк.
   Но волчья стая опасна для каждой овцы!"
   љ Buchoy Angelok
  
  
  
   ***
  
  
  
   Сонное время. Оно тянулось час за часом, издавая гулкие звуки в пустой мало освещённой комнате вечного поиска мыслей. Как только скользчайшая мысль проникала в подсознание, она мгновенно преобразовывалась в исчезающий образ, вовлекающий сиюсекундное написание увиденного на старой, нетленной бумаге.
   Сковывающее бремя. Оно заставляло вечность, посылать импульсы в безмятежное подсознание. То, в свою очередь, замещало мысли в сознании, убеждая в необходимости выполнять обыденное снова и снова.
   Тихая обыденность. Она давала понять, что ярким краскам и играющей фантазии не найдется места в этом гулком месте. Всюду играет в свои мрачные игры одно лишь холодное воображение.
   Непредсказуемая обстановка. Невозможно было предугадать, что произойдет в следующее мгновение. Кто или что окажется рядом. Какие последствия приобретут те или иные действия и поступки.
  
  
  
   Пролог
  
  
   У одиноко стоящей избы, что поодаль от реки забвения, сидел некто. О нем ничего не было известно. Как он здесь оказался, каким ветром его сюда занесло, кто его знает... Сидел он на камне и что-то записывал на потрёпанных временем листах бумаги, постоянно отрываясь от своего дела на некоторое мгновение, думая о чем-то. Или это камень сидел на нем, и молчал, погрузившись в вековые раздумья о вечности бытия.
   Не было ни времени суток, ни порядка перемены погоды. Но каждый раз он выходил из избы, садился на одинокий камень и наносил чернила на бумагу. То, как он вырисовывал буквы, поражало скудное воображение здешних цырковных гадов, которые бывали у одинокого камня, чтобы насладиться мыслью его...
   ...И загоралась бумага под чернилами его. И скрипела ржавая сталь при касании о старую бумагу. И сбегались на скрип тот гады цырковные. И просили они его. И умоляли воцырковленно. И падали на немощные колени перед ним. И было жаль цырковных гадов ему. И гладил он по гривам их. И кидал он гадкую пригадкую еду. И мигом подбирали гады угощение. И целовали его ноги. И зажигали они свечи цырковные. И освещали письмена его. И начинал писать он.
  
  
  
  
   Шёл двадцать пятый день декабря. Время зимнее, лютое. Именно в этот день гады цырковные пробуждались от равноапостольного бодуна, издавая сонный вопль на всю незыблемую округу. Даже слепые птицы, которые издавна считались злейшими врагами цыркви, не смели в этот день самовольно обгаживать ненавистный трупный сарай, с гниющим мертвецом надетым на купольный кол. Прекрасные снежинки, грациозно вращаясь в завораживающем танце, при касании о цырковные владения, сею же секунду превращались в безликую слякоть, которая липкими каплями падала на воцырковленную территорию.
   Трупный сарай, по какому-то дикому недоразумению именуемый "домом божьим" либо злачным словом "цырковь", видимо для сокрытия своих нечестивых делишек, в этот день кишил гадами цырковными и испускал зловонный смрад цырковных свечей.
  
   Поодаль, у одиноко стоящей избы, гулял ветер. Его огромные ладони вонзались в пустоту, заставляя содрогаться всех здешних обитателей. Ветер любил шутки, но шутки не любили его. С их помощью, ветер заставлял слепых птиц слетаться над цырковью. И в этот день, все повторилось вновь.
   Птицы кубарем летели к трупному сараю, всеми силами сопротивляясь могучему шутнику. Ветер знал, что птиц отпугивает свечной смрад, особенно сильно испускаемый в этот странный день. Левой рукой он отгонял смрад в пустоту, а правой направлял слепых птиц на то несуразное место, которое как гриб появилось из ниоткуда, препятствуя свободному странствию вольного ветра.
   Хоть птицы были и слепы, но они отчетливо осознавали, куда следует пускать вонючие мины. Птицы тоже ненавидели цырковь, так как ее купол, с мертвецом на макушке, часто сбивал несчастных птиц, которые искренне недоумевали, какого дятла тут разросся этот смердящий сарай.
   Как когда-то сказал некто, который жил в одинокой избе, что у реки забвения: - "Что уже было, будет вновь". И как по волшебству, огромная стая слепых птиц, промчалась над трупным сараем, изрядно подпортив его внешний облик дурно пахнущими выделениями пернатой жизнедеятельности.
   Взвыли гады цырковные, стали сыпать проклятиями огульными, да стремглав бежали они, поджав хвосты, и смывали одеждами своими птичью благодать.
  
   Вдруг, раздался пронзительный скрип. Из избы вышел некто, разбуженный неистовыми воплями гадов цырковных. Ветер, сполна потешившись своей старой шуткой, сел на крышу избы и умиротворенно смотрел на него.
   Подойдя к реке забвения, некто погрузил в её бесконечные воды ладони и умылся пресной водою. Камень, наблюдавший за происходящим, думал о том, какие мысли посетят его сегодня. Какие образы увидит он теперь?
   В то время, пока некто сидел на камне и вспоминал забытое, цырковные гады отмывали трупный дом от птичьего дерьма. Уж было отскребли они и стены, и купол, но труп, насаженный на кол, так и не был отмыт, потому как не дотягивались твари до него. Так и стоял он, полностью покрытый многовековым слоем птичьей благодарности. И от того смердел он и гнил все быстрее и быстрее. И никто не мог ему помочь. Или не хотел. Видимо, такова была его судьба, сидеть на коле и смотреть в пустоту, вдыхая неиссякаемый аромат помёта и свечей. И повторялось это бесконечно, да не было сему ни конца ни края.
  
   Как только сталь коснулась того, отчего раздался звонкий скрип по всей округе, в ту же минуту поднялся шум копыт и тон ступней пронёсся пред избой, забыв про все дела и про сарай цырковный.
  
  "Томились свечи в ожидании конца,
  цырковный поп, что ростом метр с хером,
  отдвинув сборник лжи его скопца,
  занялся своим грязным чорствым телом".
  
   То стали первые строки новых мыслей, от которых гады цырковные замерли, а на их немытых лицах, застыла статная улыбка того самого купольного трупа, когда его впервые усадили на кол. Рассмеявшийся ветер, провидев мыслей ход мыслителя седого, встрепехнул тварей, что те аж вздрогнули и подскочили, будто им наметили клеймом по телу. Усевшись на холодный снег, что крысой пятился от задниц вероломных, цырковники затихли, и мыслитель продолжил странствие воображения по необъятному простору пустоты.
  
  "В грехах укутавшись, дремает поп,
  девятый сон уж видит его чрево,
  и крайней плотью трется об попа холоп,
  свой стыд повесив на сухое древо".
  
   Услышав знакомый сюжет, церковные гады зашевелились. Улыбка воссияла на их немытых рылах и казалось, освещала их похотливые сущности. Но то был тёмный свет, скрывавший истину от посторонних взглядов. Ежедневные молитвы в трупном сарае, подпитывали смердящий объект поклонения цырковников, взглянув на который, невозможно было не содрогнуться от увиденного. Настолько вид был отвратителен и непонятлив даже пустоте, окутавшей все здешнее и даже саму себя. В тот миг, когда в состоянии транса, некто был погружен в раздумья, цырковный смрад свечей зловонных, слившись в танце мертвеца с беззвучной пустотой, рыжею лисицей направился к избе. Ветер, вслушавшийся в пронзительный скрип стали о бумагу, не сразу уловил подмену окружения. Слова, как струны скрипки, входили в подсознание и вырисовывали образы немыслимых масштабов и проекций.
  
  
  "Судьбы не достойны вершения,
  каков толк от ваших слов,
  грешите - ради спасения,
  пополнив рабами улов".
  
   Оставив собравшихся наедине со своими мыслями, некто встал, окинув каждого своим нордическим взглядом. Лишь вольный ветер смог запечатлеть его мудрость, в глубине цвета синих глаз. Пасть избы поглотила его, наевшись до сыта, отклонилась чуть набок и впала в дрёму.
   Некто лёг на деревянную кровать из чёрного дуба, покрытую живою простынёй из паутины. Его взгляд был направлен вглубь подсознания. Он засыпал, медленно погружаясь в мелодичные шорохи, которые исходили от паутины, постепенно окутывающей своего хозяина. Паутина сохранила в памяти те образы, когда она хватала всех, кому не повезло было попасться в её холодные объятия. Пленённые прохладой - засыпали навсегда.
  
  "Ревущий вихрь успокоился, отдавшись солнцу чёрному
  и колесом оно вращалось, совершая суть свою..."
  
  "Застыло полотно небесных громовых раскатов
  - то прошлые воспоминания знать давали о себе".
  
  
  
  
  
   Они проснулись. Взор их ослепил на утро северный удар лучей. Сомкнув глаза, во тьму за шкафом, стаей воронов, качнулись. Шурша разбитыми сердцами бывших навьих дней.
   Там на стене, где плесень бледная прилипла к потолку, размашисто вбит облик Люцифера. Фломастер чёрный раскрывал всю суть ему. Свое воззрение на мир он рисовал умело. А демон или взгляд его борьбы, раскрыл все карты перед теми, кто вбивал его. Картина злая, в полумраке, без вины, осталась вечность сторожить, судьбы не зная.
  
   ****
  
   Очередь из погасших душ тянулась далеко, не видно было изначалия толпы. Молчаливая линия из полупрозрачных тел, стояла уже много лет, ожидая своей очереди на перерождение. То тут, то там, возникали вспышки гнева, которые мгновенно подавлялись кем-то старше. Тем, кто сотворил закон последовательности цикла жизни "до и после". Я, то есть он, был пятым в очереди к переменам. Из материала тонкого, которым соткан сон, рождаясь вновь, мы обретали жизнь и плоть. И так вращалось Коло, смерть была началом возрождения, закон всего не нами писан, но для нас. Вокруг лишь звёзды, тьма связала всех с космическим огнём. Обломки, тени прошлого, утративших энергию планет, беззвучно таяли, стираясь в пыль галактик.
   Вот моя очередь. Интрига. Опасения, как в первый раз. Тот кто передо мною был - уже рождён. И скоро он в колонию для малолетних снова попадёт. Название ей "школа", безобидно, да? И те же крики, даже вопли, боль, вражда. Рождение ужасно по сюжету своему. Рождённый обречён погибнуть от ножа врага. Нити судьбы коснулись тела моего.
  
   И снова тот же мир или война. Те же улыбки детские окрашивают взор небес. Песнь ливня быстрого проходит как стрела. Из леса показался вдруг Велес. Я понял о лирической судьбе. Мудрость в стихах несётся по волнам в крови. Гул прошлых жизней эхом отзывается во мне. Готов вонзится в память - ты лишь позови.
  
   ****
  
   Поначалу, он вбирал в себя забытые знания о мире, окружающем все вокруг. События окрашивались в яркие цвета. Кровь тоже яркая, сквозь боль так же была слышна. Он словно соколом летал над струнами чудес. Луна баюкала и охраняла сон. А ночь держала оборону от беды. Спокойствие и тишину устроил угомон. А если что, то ворог отгребал п...ы :)
   Не все спокойно было в королевстве жизни том. Ведь время не стоит на месте уж. Окреп в сражениях он сам с собой. И из ребёнка получился муж. Борьба с врагами закаляла дух. А тело закалялось обливанием водой. Глаза огнём пылали, до сих пор он не потух. Семаргл огненный отождествлял его с собой.
  
  
   ****
  
   "Помню подрался я в первый раз. Победой тогда закончился бой. Отринув сомнения в своих глазах. Меня бог войны повёл за собой. Белая гордость и белая сила, гром из небес осветил небосвод. Взять из земли рунный меч трудно было. Сталью скрепив кровь из белых пород.
   Вечность, смеясь, говорила со мною. Властвовать музыкой снов был готов. Нить оборвав, встрепенулся вдруг ворон. Взор ослепив светом чёрных костров. Падая вниз по бездонному миру. Мысль поглощая тысячей слов. Вопль цвета ночи зовёт меня к пиру. Собственным телом насытив волков. Вдруг, зацепившись за ветвь Игдрассиля. Смерть потревожив отца всех богов. До солнца лучей оставалась лишь миля. Восстать, разорвав бремя сотни оков..."
  
  
  
  
  
  
  
  
   Часть 1
  
  
  
   Резко проснувшись от назойливого стука в дверь. Подойдя ко входу, он посмотрел в "око Саурона". Сквозь него он мог видеть многое, что происходит по ту сторону сумерек. Увидев заплывшую рожу свиноподобного недочеловека, Он сказал детским, хорошо отрепетированным голосом -"кто там"? За дверью был слышен мат. Второй выблядок в форме, услышав очередную порцию "ничего не знаю", вытолкнул прокуренный воздух из гнилой пасти и изрёк порцию говна в стиле "десятирукого восьмихуя". Свиноподобный начал настаивать, чтобы ему открыли дверь. На что получил ответ, что родителей нет дома и запрещено открывать дверь незнакомцам. Тогда хряк спросил, не слышал ли Он ночью чего-то подозрительного? На что получил отрицательный ответ. Сплюнув, жирдяй пошёл выше по лестнице, упомянув про очередной глухарь.
   Подойдя к окну, не касаясь занавески, Он посмотрел вниз. Куча падальщиков сбежалась к подъезду. Двое обыскивали карманы, остальные осматривали всё вокруг. Окурок, оставленный прямо возле трупа, наведёт мусоров на ложный след. Местный алкаш, без признаков насильственной смерти, будет доставлен в морг. Где вероятно, выяснится истинная причина его внезапной телепортации в мир иной. Но вполне естественно, что "очередной рузке пьяница" повиснет в общем списке нераскрытых дел. А телом будут наслаждаться могильные черви в выгребной яме, куда выбросят это подобие человека.
  
   Открыв холодильник, достал сырокопченую колбасу и листики салата. Отрезав кусок, Он вдруг представил, из чего, а точнее из кого сделана эта отрава. Труп россиянина за окном, как бы символизировал основные ингредиенты в производстве отечественного продукта питания. Он почти никогда не ел эти испражнения Расиянской системы, заменяя их на рыночные товары, исключительно из рук белого человека. Хотя тех бабок, составляющих слабеющую конкуренцию черным свиньям, лишь с натяжкой можно было назвать людьми, а уж белыми и подавно.
   Умывшись холодной водой, Он словно вошёл в состояние покоя. Когда все тревоги и заботы отошли на второй план. Даже назойливое визжание сирен не включало в нем чувство тревоги. Так повторялось каждый день. Он обращался в нового себя, при этом оставаясь самим собой. С новым днём приходили новые победы. И так раз за разом, жизнь за жизнью, до слияния с энергией космоса. А потом снова в нескончаемый путь великих свершений.
  
   "Зиг Хайль! Зиг Хайль! -Зазвонил телефон". На самом деле, у него не было телефона. По скайпу позвонила его новая подружка, с которой он познакомился накануне в прожыдовленной социальной сети. Она напомнила о встрече, которая намечена на сегодняшний вечер. Он прекрасно помнил о данном событии. Но в своей новой роли Он был забывчивым парнем. Никогда еще он не говорил о себе настоящем. Ни одна живая душа не знала его истиную сущность. Для этого лживого мирка - Он был вынужден лгать ему в ответ. Он прекрасно справлялся с этой игрой. Так же как игра управляла миром и заставляла лгать всем людям.
   Дождавшись, пока рассосётся движуха у подъезда, он оделся в так ненавистный ему, но удобный костюм "овощ-стайл". Новый грим изображал гримасу общечеловека с промытыми мозгами. Очки выражали ум и начитанность, но так же выставляли не лучшие качества новой роли, которую ему предстоит сыграть.
  
   Прогулявшись до соседнего района, в очередной раз навестил тамошнего попа. Он всегда так поступал - чертил чёрным маркером на полу у двери пентаграмму и перевернутый крест, с тремя шестерками внизу. Едкий запах валерьянки, надежно пропитал дверь поповской конуры. Все коты облюбовали второй этаж и ежедневно оставляли "на нужды цыркви" продукты пищеварения и будоражащий запах свежей мочи. Он презирал весь цырковный балаган. И поп, как символ барыги опиумом для быдла, заслуживал кары, за свои грязные деяния на территории Руси.
  
   Подходя к месту встречи, которое невозможно было изменить, Он напевал себе мелодию разрывающейся грязной плоти, которую ему предстоит покромсать, превозмогая тошноту и рвоту от невыносимого зрелища, которое по цепочке откроется его воображению. Заточенное лезвие погладит целлюлозные бока и насладится привкусом отравленных внутренних органов, пропускающих через свои клетки всю ту муть, которой до отказа пичкала их тупая шалава, по чьей то злой воле или ошибке сознания, рожденная в порочном вальсе трущихся грязью отбросов. Войдя в Макдак и осмотрев окружающих мышей, грызущих испражнения, которые спустя всего лишь пару лет, начнут съедать их изнутри, тела будут распадаться на куски, распространяя дальше всю заразу, дав смысл жизни новым видам внутри них самих.
   Она вошла, немного потупив свой неразумный взор. Как будто в зеркало смотрясь, окинула гниющие тела своим потусклым взглядом. Глаза. Ее серебряные очи, все ещё светились сталью. Искра от былого пламени осталась, и сражалась за тепло, преодолевая действий неразумность, безразличие к самой себе её хозяйки. Он помахал рукой, пока другою поправлял очки. Неряшливо, как будто сквозь характер свой, улыбку скорчил сквозь шептание сил. Она заметила его, немного ошалевши от того, как неестественно по мнению, которое ведь даже было не её, ведет себя очередной влюбившийся глупец. Она кокетливо присела, играя взглядом и сказала: -"Ну, привет". От аромата, нет, от вони всех её духов, какими брызгала себя эта особа час назад. Ведь если рано, по утру, всего на миг, одно мгновенье, ощутив тот запах тела... -стремительный порыв безумной рвоты удалился б из тебя, от смрада трупного, гниющей плоти, разложившейся уже. А так и вроде бы нормальный запах снизошёл до фибр души твоей, почти очаровав. Смущаясь, ты ответил: -"О, привет! Ну как дела"? Отринув мысль свою на всякие любезности, которыми ты сыплешь тухлых дам, при первой своей встрече с ними.
   Обычный с виду разговор двух юных тел. Обычная еда. Обычные напитки. Обычные машины подъезжают к ресторану быстрого питания. Обычные пустышки из движенья "еХд" садятся в них. Обычная работа и обычные стенания. И как обычно ты позвал её к себе. И вы идёте, озаряя серый томный вид гнетущих улиц. Держась за руки, ты воображаешь уж себе. Какие ночью испытает она муки. Ты не повёл её домой, ведь ты неглуп. Ты предложил ей в парке потереться грязью. И снова, как в тот раз, усевшись под искомый дуб. Ты начал руки об нее тереть, как в морге трупы обтирают мазью. Она замерзла, лезет тебе под штаны. Пытается сказать тебе что "любит". Ты крепко прижимаешь её плоть к себе. Рукой лаская ручку лезвия, которое очередную гниль погубит. Последний взгляд на эту мерзопакостную суку, так высок. Последние слова ты произнёс над ухом. Прикосновение ножа к её трясущейся в конвульсиях теряющейся тушке.
   -"Ах, как прекрасна эта ночь, ты посмотри. Ты видишь? Полная луна взошла над нами, для тебя. А небо подарило взор на звезды. А там, в немыслимом периметре галактик, предки смотрят на объятия тебя, да и, меня. Судить они не станут нас -таков конец в моей печальной прозе. Луна очистила ту душу, что была посажена в тюрьму в виде такой как ты. Лети же к ней! Она опять тебя полюбит. И ты не будешь видеть старь грядущих дней".
  
  
  
   Очистив рукава куртки от липкой крови, он подумал: -"ну хоть на что-то эта дрянь годится". Выкинув в яму бутылку "путинки", которую он покупал каждый раз, когда шёл на очередное дело. Она неплохо очищала одежду и придавала аромат заплесневелой обыденности, чему Он был безумно рад. После того, как зарыл расчленённый труп и накрыл листьями, Его сознание ушло во тьму. Голос разума погружался в бездну мрака, невыносимо больно было понимать, что убивая неразумных человечешек, он убивал и сам себя. Ведь основная масса трупов -белокожие, но грязные создания. Их образ жизни, образ мысли, действия позорящие Расу. Они предали суть свою. И нет дороги тем обратно, кто оступиться смог хоть раз. В его объятиях немых уснут безумцы навсегда, земля накроет их тела, а дождь кислотный, городской, разъест всю грязь, очистив душу. И крик безумия вырвется наружу, свобода - вот её цена!
  
  
  
   Разинув беззубую пасть, старая собака поглотила очередной кусок безжизненного мяса. Блоха, сидевшая на голове и рвавшая собачью плоть, указывала нервным окончаниям, путь направления, где мясо изрыгнуть ей предстоит, переварив в себе ту гниль, что в мыслях своих нёс бекон.
   Он вышел из маршрутки. В ней успел загримироваться и сменить верхнюю одежду, обувь. Теперь Ему на вид все сорок лет. Идёт домой уверенной походкой, а на руке кольцо, а на кольце слова. А дома ждёт жена, уставившись в очко телеэкрана. В нём речь толкает президент этой страны. А за окном бредёт холодный дождь. Он кислотою прожигает вонь бомжей, там у подъезда собралась бухая стая. А мыши разбрелись по конурам. И ни одна овца не выйдет разбираться с стаей дохлых вшей. -Таким он представлял свое возможное развитие судьбы. Все в смутно-розовых тонах, ыконы сгнившие повисли на стенах, и вонь говна витает в ветхой хате: - "маэстро! Вспомни о сожжённой вате"! Собака грязная скулит и просит жрать. А все что тебе хочется - поспать. Возможно, все бы так и стало, если бы не...
  
   Придя домой, Он принял душ. Холодная вода была приятна телу, оставив мысли отданные скомканному делу, он лёг в постель и вверг себя в владения сна. И снился ему дьявол, сатана. И там он был, и рвал он чью то плоть. В безумие впадал, не приходя в сознание, хоть. Но слыла среди демонов молва, что пьет Он кровь, что утоляет жажду Он сперва, что конунг Он и легионы тьмы ему верны, что удостоен был Он власти сатаны. На том кончался Его сон и волчий вой, который слышать приходилось не впервой. И просыпался Он и начинался старый новый день. А возвращаться к прежней скучной жизни было лень. И появлялась тьма среди света лучей. И снова слышал крови зов - "убей, убей!"
  
  
  
  
  
   Часть 2
  
  
  
   Утолив голод, Он посмотрел на график событий, которые предвещали дальнейшие его поступки. Заканчивались деньги, эти раскрашенные прямоугольные бумажки, которыми и подтереться было бы опасно. Пропитаны они не столько слоем грязного свинца, но сколько ядами от трупов предыдущих их владельцев. Кои их лапали, как похотливую шалаву-малолетку, садящуюся в ржавый пыльный гроб, колёсами срывающий асфальт, и мчащийся по дряблым улицам проёбаной страны. В которой довелось судьбой немилой, нам находиться вместе, друг на друга скаля пасть и заставляя слабого в пропасть упасть.
   Он шёл по блёклому пейзажу, смотря сквозь него. Ему неинтересны были эти черви. Которые, чрез силы, зацеплялись за гниющие куски издохшей в пыль овцы, пытаясь до дна набить свои пропитые гнилые чрева. Он проходил мимо просящих милостыню попрошаек. Ведь отдать последнее не входило в его планы. Он рад бы остановиться на минуту, порыскав в своих карманах и, ничего путного на откуп не найдя, пронзить ослабшее немое тело, не в силах звать на помощь, ибо нечем уж. И некому придти - никто не слышит. А если и услышит, то негромко дышит и пятится отсюдова к тому ж. Он подарил б не деньги, а мечту. В последний миг взглянуть туда, где небо. В надежде, что там примут жертвы тело. И душу никому не продадут.
   Увидел он стоящих вдоль шалав. Они угрюмо продавали свою душу. Ведь тело то уж, никому не было нужно. Никто больше не вожделел их нрав. Таков удел макдаковских шалав. Вот подкатила медленно семёрка и старый хрыщ приопустил окно. К нему на каблуках подошла тётка и с омерзением села в то дерьмо. А остальные шлюхи пахли "ягуаром", убив в себе надежду на рождение детей. Хотя какие могут быть к таким предъявы? Родили бы на свет очередных мёртвых блядей. В сторонке от событий, сутенёр тёр по мобиле. Заказ на шлюх хрюстианских превышает план. Расейские быдланы не нажрутся гнили. От этого цветёт путанский клан.
  Он подошёл неряшливой походкой. Из под очков виднелся ушлый глаз. Холодное, как лёд, железо прикоснулось к глотке. И сутенёр почувствовал большой экстаз. Он потерял сезонную всю прибыль, взамен, ему оставили какой-то жизни срок. Хоть он и отложил чужую гибель. Каков от жизни той то будет прок?
  
   А шлюхи поставлялись прямиком из храма. Где жыд спасает юных спутанных овец. Их не воспитывала в свое время мама. И на панели слышно их биение сердец. Они трясутся от дождя и зноя. Их покрывает толстый слой из грязи и говна. Судьба их - быть мешками для святого духа. Взахлёб им насладиться, всем дано сполна. Здесь не пройдёт матриархата сила. Тут установлен денежный закон. И в ком не выпирает жизни жила. Того рожают прямо чрез гандон. Они бесправны в этом мире фальши. Их мнения тревожат лишь самих себя. Стоят и ждут чего-то сучки дальше. Друг дружку взглядом страха теребя. Они порочны, развращённы ложью. Религия промыла им мозги. И трётся плоть о плоть немытой кожей. И распадаются мечты в куски. На них плевало даже государство. Пришлось вступить бедняжкам в "еХд'э". Упали эти души в троецарство. И не сказать теперь ни "бэ" ни "мэ". И проходя на эшафот, немая шлюха, куражилась в пульсирующем зле. В чём тонит вся страна - в том тонит и движуха, пресытившись кораллами на дне.
  
   Скрипит колодками разбитое корыто. Терзая слух коррозией своей. Из гроба торчат груди неприкрыто. Я снова слышу крови зов: - "убей"! С одышкой дышит жирный мутный мент. Над ним, как стая голубей, пыхтит овца. Валютой закрепит потом патент. А сучка бьётся нёбом до конца. Привыкли мы к обыденности серой, невольные участники в этом кине. Пробежкой неказистой, неумелой, пытаясь выбраться - стоим в том же говне. Теряя человечности остатки. Спускаясь ниже на обломки дна. Вступайте в еХд знамо ребятки. Пусть гложет совесть, мучаясь, одна.
   Он номерок блатной набрал на циферблате. Там три семёрки застонали в такт брюзжа. И объяснившись с девушкой на мате. Пошёл на встречу с ней он не спеша. Припомнив те немыслимые позы. В какие ставила себя очередная мразь. И продавая своё мастерство за розы. Все чувства тела превращая в грязь.
  
  
  
   Радиация ждала прямо у подъезда(Он так называл её, из-за характерного последствия в виде разносортных диагнозов, выносимых потреблядям не утихающей болезни, которых она наделяла ВИЧ инфекциями), переступая с ноги на ногу, пытаясь согреться. Её волосы рассыпались ветвями на холодном северном ветру. Короткая юбка, чулки, куртка, шпильки. Эта потасканная, заживо гниющая молодая проститутка, всем своим видом вселяла клиентам уверенность, что у неё "это" в первый раз. Её погасшие глаза, цвета унылых панельных домов, возле которых она продавала себя за раскрашенные бумажки, успокаивали доверчивых ублюдков, погружая их в самозабвенный гипноз. Она умела обольщать любого, кто опускал себя в её обман и лесть. Но те, кто чувствовал, нет -знал, кто видел всю суть этих заживо гниющих юных тел, тот никогда не падал в сточные канавы кукол и блудниц.
   Он подошёл сзади и закрыл своими холодными ладонями ей глаза. От неожиданности шлюха вздрогнула и голову вдавила в свою б/у-шную грудь. Как мышь, при виде хищного кота, сжимается в комок и замирает в ступоре, не смея убежать. Он шёпотом сказал: - "а вот и я". Она с пустой улыбкой и зубами, пожелтевшими от кожаных сигар, смеялась хрипло, будто вот вот сейчас начнёт кровягой харкать. Да, СПИД не угас в ней, не потух и не умолк. Он размножается в отравленном организме, подпитывается ежедневными вливаниями грязи и разврата в её двадцатилетнее тело. Килограмм дешёвого макияжа скрывает ее затхлый вид. Она ходящая бацилла, заражает всех вокруг себя. Кто толерантен или ищет приключений. На этот раз решил впустить он её в цырковь. В отстойник смрада, вони, лжи. Туда, где пропадают люди, заплутавшие случайно или по обману тонущих овец. И там, в искусственном пространстве обретая сути свой конец.
  
  "Мы отвечаем тонкой ложью на обман,
  Вы заслужили оказаться в дураках,
  Мы не согласны выполнять ваш план,
  Не нужен нам гнилой библейский прах".
  
   Часть 3
  
  Трупный сарай, биореактор, выгребная яма, отстойник, склеп... Много эпитетов носит это каббалистическое пристанище шлюх и наркоманов. Но одно название, в достатке определяет точность и выразительность всего того умопомрачительного безумия, которое имеет место быть в нём - "цырковь". Так просто, кратко, но в то же время многогранно отражает всю подноготную клерикального маскарада. Некий небезызвестный герой одного модного движа, в своей многобуквенной автобиографии также упомянул про кукольный спектакль -"Вошёл я в город мертвецов с толпой людей, до входа внутрь были веселы они. Играла музыка, румянец на щеках девиц огнём сиял. Я наблюдал за ними как бы позади. Но как под тенью очерчивался свет от тьмы. Вмиг люди обратились табуном овец. Подсел я на измену - сердце прошептало мне "беги". Парнокопытных в этом месте было пруд-пруди! Один лишь я прошёл в самый конец. Уныние и тягость отражалось в мутных отблесках свечей. И овцы каялись повсюду на моих глазах. А на стене раскинулся дохлый еврей. Не мил мне стал обитель рабских мертвецов душой. Попятился назад ко входу было уж. А на спине моей толстовки надпись "еХд герой". Я выбрался из мрака трупных ядов луж".
  
   Они пришли на место. Цырковь была досыта набита слабохарактерными глупцами, от чего можно было сравнить это зрелище со шпротами в банке. Дряблые старухи рыскали то там то тут, держа за неуверенные руки своих внуков, которые уже очень скоро пополнят длинный список пизданутых на голову зомби, пройдя соответствующий перечень ритуалов, под пристальным руководительством попов -жирных пидорасов в платьях. Что особо поражало, так это поникшие головы, направленные исключительно себе под ноги, как-будто все эти жмурики каждый раз пытаются сосчитать количество лобковых вшей, высыпавшихся из под потных ряс служителей культа смерти. Они стояли разрозненно, отрешённо простаивая перед театральной сценой, где выступали искусные актёры цырка. Своими монотонными речами ввергая публику в затягивающийся сон, как мух в паутину. Рабы простаивали по несколько долгих часов, заставляя ещё не поддавшихся малых детей мучиться и лицезреть полное повиновение их отцов и матерей перед чем то невиданно жутким. Ещё не понимая куда их приволокли, дети становятся невольными участниками военных событий, где на карту положены их жизни.
  
   Тёмная месса в самом разгаре. Из потаённой комнаты, как из параллельного мирка, выполз жирный поп. Еле перекатывающийся с одной ноги на другую. Его пузо свисало аж до самых колен. Радиация подметила невообразимое уродство служителя культа, что по хрюстанутым верованиям является ничем иным, как даром яхвеича, благодатью есусовой. Морщинистое свиноподобное рыло хлюпало массивными щёками, глазищи переглядывались друг с другом, будто играя в жмурки. Если бы он споткнулся о свой женственный наряд, то волнами бы распластался на скользком полу, создав неимоверную сейсмическую активность, которая в свою очередь погрузила бы тщедушных обитателей цыркви в реакционный хаос, заставляя в дикой давке спасаться бегством от падения в адем - заповедник для хрюстанутых неандертальцев.
   Хрюстиане лобызали жирные пальцы бегемотоподобного, одетые в золотые кольца с камушками, видимо цвета крови самого есусыча. Расступаясь перед ним, падали на немощные колени и в безконечном экстазе бились лбом о твёрдый пол, наполняя зал барабанными громыханиями. Он, оставшись поодаль от цыркулирующего акта безумства, наблюдал происходящее со стороны. И звучащая какофония из гулких ударов, смешивалась в тактичный ритм из барабанного оркестра дрессированных негров, исполняющих первобытные пассажи звуков, посвящённых древнему культовому каннибализму, который дошёл до наших смутных дней. Одно лишь упоминание о преклонении перед отрубленными конечностями, именуемыми мощами, передаёт всю атмосферу недочеловеческой натуры местной абраамисткой секты хрюсов. Умалишённые старухи в старых платьях, проеденных молью, кончали при приближении батюшки и набожно крестились, повторяя заученную с раннего детства мантру о спасении от жизни. Ведь жить то опасно!
   Поп был явно под синевой. О чём свидетельствовали фиолетовые мешки под лупоглазыми глазами кишкоблуда. То и дело, его постоянно подхватывали за руки двое прислужников-олигофренов. Они как тампоны, впитывали каждое бульканье из огромной ротовой полости их владыки. Эта умопомрачительная картина дружной идиллии, издалека навевала святую троицу голубчиков, дружно отплясывающих брачные танцы перед друг дружкой, во время ночных посиделок у цырковной буржуйки, окружённых размалеванными дощечками с жыдкими черепами, обтянутыми обгорелой свиной кожей, каждую ночь наблюдающими на нескончаемую содомию гомогенных цырковников. Блаженные выражения лиц у женоподобных подрясочников, отражающие все образы кривых зеркал в комнате ужаса, как бы подтверждали версию об ориентации рясоносцев.
   Когда угрюмая паства разбрелась, совершив свои религиозные излияния. Изрядно повеселив Его неверующее величество. Он подослал Радиацию к благоухающей спиртом багеме. Грациозными движениями своих форм, она заставила вызвать чувство отвращения у святой троицы петушек. Приманка не сработала - жертвы скорее клюнули бы на него самого, чем на обаятельную девчушку, роль которой обязана быть сыграна блестяще в эту грядущую ночь.
  
   "Батюшка Пафсикакий, благословите." - Раздалось в пустых казематах трупного сарая.
  
   -"Бог благословит."
  
   Тампоны позади попа, оценивающе осмотрели молодого человека спортивного телосложения.
  
   -"А по чём у вас свечи, скажите-ка?"
  
   -"По триста рубь за пару - ибо целебные!"
  
   -"От геморроя лечат"?
  
   -"Когда лечат, а когда и калечат".
  
   Тут голубчики скромно опустили глаза в пол, как бы гневаясь на религиозного деятеля за столь правдивую откровенность.
  
   Радиация хотела добавить свою коронную фразу о том, что "покупая свечи, с собой их не уносят, а оставляют в цыркви". И дико поугарать над конкурентами по сравнительно честному отъёму денег у населения. Но было очевидно, что должного эффекта это не произведёт. Ведь уличить лжеца во лжи, когда вокруг лишь лжец и обличитель, не возымеет тех последствий, которые возможны при присутствии толпы. Да и заражать уже больных ВИЧ, особого веселья не добавило бы.
  
  
  
  Покинув тлетворный мирок двинутых умом, они направились в метро. Именно там, где железный червь поглощает гниющее мясо и через некоторое время высирает переваренный осадок, собираются разношёрстные прихлебатели до чужих денюжек, так горячо любимых "поп'ой Росиянским". Когда солнце заходит за горизонт, из подземных путей выползают умалишённые попрошайки, которые несут заработанное непосильным трудом своим работодателям.
   Момент истины - неподалёку сидели трое прожжённых алкосталкеров и распивали волшебный бутыль, не менее волшебной путинки. Подойдя поближе к святой троице, был слышен мат и хриплые возгласы на религиозно-философские темы. Особо горячо обсуждался рай. В сборнике жыдовских анекдотов, его назвали "адемом". Который в Его представлении выглядел в невообразимо искрящихся тонах:
   Этакий заброшенный зоопарк, с шести метровым скрипящим колесом обозрения, на котором испуганные высотой птичьего полёта прокажённые шлюхи, с крысиным хихиканьем и воплями рожающей свиноматки, представляют глубины своих тухлых впадин, отполированных многолетним опытом и "успехом" у бомжей-наркоманов. А вокруг разлагаются сотни безумно верующих сектантов, смотрящих снизу вверх и мечтающих о эрекции шишковидных обрубков, которые пригодны лишь для опорожнения под себя. В безсилии что-либо изменить, мертвецы так и валяются под палящим солнцем на горячем как угли песке. Кряхтя и вознося дрищавые конечности куда-то ввысь, они умоляют заведующего зоопарком о корыте трупных испражнений, дабы напиться досыта, утолив эту нескончаемую жажду. Некоторые из безумцев, после многовековых стенаний и брожения глистов внутри своих чрев, поедающих раковые опухоли, дарованные заведующим своим обожаемым питомцам, подумывают о языческих заклинаниях для призыва дождя. Чтобы хоть раз ощутить приятное прикосновение живительной влаги, до иссохших полу съеденных языков, которыми они вынуждены ужинать. Так как кроме собственного дерьма в зоопарке ничего не наблюдается. Заведующий строго наказывает рецидивистов, лишая их единственной возможности раз в тридцать лет, искупаться в огромной выгребной канаве. Ведь тамошняя фауна паразитов, сосущих желудочную желчь, с грязных тел рабов своих неминуемых помешательств, при прикосновении вселенских отбросов от такого необычного душа, вылезают из обреченных мертвяков и не вкушают их плоть, пока не выветрится блаженная вонь местной ванны.
   Когда заведующий адемом выключает свет и идёт на терапию снов, то рабы этого ужасного обиталища наслаждаются холодным мраком. Ледяной коркой покрываются их вялые тела, но слизывать её нечем. Они сползаются в огромную кучу, издалека напоминающую кусок свежего говна, который упал метеоритом из необъятных просторов космоса. Хрюстанутые шлюхи падают с колеса обозрения, со скоростью улитки, врезаются в кучу и ищут самую большую шишку, чтобы утолить бурление гноя в немытых чревах. А остальным адемовцам приходится жарить друг друга под хвост. "В агонии трутся они своей грязью, и стонут их глотки, и кал в них течёт. Вот если налили бы им малость водки, содом захлестнул бы хрюстианский нарот". Оргия праведников длится девять месяцев, ровно столько времени проходит терапия снов. И лишь из самой большой шишки изходит дух святой. И очередная престарелая шлюха залетает. И через шесть месяцев из её чрева вылезает очередной недоношенный выблядок. Которого в очередной раз назовут распространённой в зоопарке кличкой "есус".
   По старому пустынному обычаю, применяемому жыдами во время вдыхания испаряющихся газов говорящих кустов, которые как антенны передавали послания воображаемых персонажей в их повреждённый моск, содомиты адемские, иссохшие, после оргий, как мощи московских бомжей, вгрызаются в дряхлую плоть самых старых рабов, которым уж немило пребывание в этом бажественном месте, выбранным ими самими, стоит отметить! Пир каннибализма распространяется по всему зоопарку, и преодолевая отсутствие сил после страстей хрюстовых, все верующие сползаются в последней схватке за символ веры их безумства - обрезанный член. А кто обглодает его, смакуя каждый миллиметр предмета обожания - тот станет любимчиком заведующего. И возможно, через безконечность эпох, обжора будет отпущен из зоопарка на Землю, чтобы повторить те же ошибки и угодить снова в адем.
   Новоиспечённый "есус" впитывает в себя всю здешнюю обстановку. Участвует в страстных игрищах с раннего возраста. Приучается к святым обычаям места сего.
   Наигравшись вдоволь во взрослые игры и почувствовав себя одиноким, в искажённом окружении оскопленных безумцев, он обматывается в разлагающуюся кожу съеденного раба, затыкает образовавшиеся бездонные дыры в своём юношеском чреве и уходит от багемного общества чумных прожигателей времени за пределы обжитой каннибалами пустыни. Стая диких пучеглазых собак становится его новой семьёй. Он впервые в жизни чувствует себя частью чего-то большего, чем серое безликое скотообщество невольных безумцев, до безпамятства верящих в невообразимую муть, именуемую религией. В стае он становится мужчиной. Так как впервые за свою непродолжительную карьеру новорождённого мессии, познал суть святой собаки, и с уверенностью в шишке, он падает на Землю, захватывая умы таких же ублюдков, нуждающихся в опоре кого-то более сильного, кто поведёт их по жизни и в итоге, они достучатся до повторяющегося замысла несуществующего заговора выдуманного разума, в голове шизофренического больного индивида, который по сигналу в своём ущербном мозге, прогнал всю эту телегу забвения.
  
  
  
  
   Часть 4
  
  
  
  
   Познакомившись с солдатами крысянства, Он начал применять методы гипноза, чтобы запрограммировать будущих смертников на само подрыв в одной из многих крысиных нор. Он, можно считать, подарил им смысл жизни - поступок, достойный бурных оваций и аплодисментов от возбуждённых масс, ждущих зрелищ. Радиация своими чарами убедила троицу в их святой миссии, раздавая венерическую заразу сразу на троих. "Второе пришествие есуса", очередной блеф, откровенное враньё, несбыточная мечта многих опарышей, распадающихся на куски и отравляющих окружающее пространство вокруг себя. Чем безумней ложь - тем больше в неё верят. Пара отговорок, подчерпнутых из жыдовских анекдотов, элементарный гипноз, и убеждённые овцы готовы отдаться в пасть оглушающему взрыву, обнажающему всю суть религиозного мракобесия. Подкрепив результат одеколоном, все разошлись.
  
   Дрожь в коленях, пульсирующий стук в голове, несвязанная речь. Мёртвое сердце качает кровь, как бы оживая от предстоящего триумфа.
  
   -"Ого, так много!"
  
   -"А вы чего хотели. Чтобы есус услышал наш призыв, нужно как можно больше."
  
   Трое потрёпанных троллей взяли спортивную сумку, наполненную незнамо чем.
  
   -"Всё запомнили?"
  
   -"Да, да!"
  
   -"Ну, с б...." Тут Он хотел было упомянуть бога, но вовремя одумавшись, выпалил - "с баклажкой аккуратнее."
  
   Переглянувшись, святая троица двинулась к трупному сараю.
  
   Раннее утро, как обычно, наполнилось ароматом свежевыперженных выхлопных газов из железных гробов, возящих будущих трупов, которые обязательно попадут в морг под холодный скальпель. Потрошитель, разрезающий мертвецов, как художник рассекает безчувственную плоть, нарезая искусные узоры, разве что уступающие в мастерстве вечному морозу, вырезающему живописные пейзажи на замёрзшем окне. Разрыхляя тушку, ввергая кусок острой стали внутрь, он как бы совершает некий акт, похожий на терзание грязью. Сюжет банален и так прост, но от восторга зарождающегося всплеска эмоций, он всеми клетками своего тела ощущает прошедшую жизнь его немого пациента, удовлетворённого опьяняющим массажем на нержавеющем столе. Окончив свой обряд и высвободив бурю радости и гнева, уставший терапевт кладёт все органы обратно в труп. Зашив все чувства, что оставил он во чреве безсознательно гниющей оболочки, повесив бирку "на корма червям". Отправив снова в гроб скупого волей к жизни.
  
   Войдя во храм спасителя овечьих душ, и перефразируя чухонский диалект, на брудершафт лакнув лосьона из стеклянной банки, лакеи, смерча из огня и оглушающего крика, ринулись на сборище парнокопытных. У алтаря, где издревле богам, да в жертву приносили славные дары - теперь же, шоу велось, не отходя от кассы. Натужный шоумен в рясе, скипетром дрожа, как дирижёр он машет вверх то вниз, указывая куклам без яиц, какой тональностью мычащих звуков петь сонмы из басен про жыдов для жыдоёбов, продавших одежду всю с себя, да развращающих друг друга своим нагим видом, повышая рейтинги безумства на квадратный метр обоссавшихся глухих сердец.
   У алтаря позора, перекрестившись по три раза, как научены жыдом, оставили посылку волшебства. Там несколько угарных единиц тротила на килограммы массы опостылевших овец. И пудра, с крыльев зубной феи, стряхнута в железную коробку из под мармелада. Молва агонии прорвётся до седьмых врат ада. И тонны боли, паники, от страха сдохнуть под завалами в дерьме, опорожнённым из
  издохших стен, с которых срали сотни лет жыды и рептилойды, мимикрировали суки, раздавая верующим в глотки на минет.
   Сказание ходит у людей, мол ссы в глаза им, бей этих блядей и наблюдай за сим. Ответ будет один - опущены глаза, и исподлобья смотрит, нет, не волк, а слабая овца! Кривит душой и это уже не в первой. Воздать по совести им не велит закон жыдов. Ну что ж - удел рабов увы таков.
   Забормотали сталкеры с улыбкою, как Он их научил. С призывами к есусу окропили стадо шерстяное спиртом из бутылки. По три раза посылая на хуй глав.попа с его прислугой не людской. Безликие и жалкие людишки озираясь на троих, сияющих в доспехах из фуфаек, как аватары истинного бога, молитвами взывая к деградации мечты, пытались их остановить лишь словом - дел, конечно не последовало бы за ним, ведь стадо неспособно дать отпор, и как всё не печально, все как один побегут, да под топор. Оглядывались тухлые жыды со стен и потолков. Не понимая, от чего закончился бардак, расспрашивая друг у друга что да как. И близился их неминуемый конец. Смерть - это новое начало жизни... вам рабы пиздец!
   Расстегнувший ширинку, обоссал один из алковоенов все мощи, что годами тут копились от бомжей. Слюнявили их приходящие и уходящие стада. И лобызали кунихрюсы, чтобы вкус почувствовать, да трупной соли отсосать, да без стыда. Передавая за безплатно, что кощунственно конечно, сотни вшей! Не говоря уже о ВИЧ инфекции, посредством целования святых мощей. Хвалебные напевы багу пели не рабы, но поцреоты жизни по есусычу, отдавшись полностью веселью, что играло в их делах. Незримой поступью подкрался сзади поп и оприходовать он сталкера хотел, подставить под напор святого духа, да возжелать врага религии своей. Но жирным пузом он упёрся в его зад, попятившись как бегемот назад. В оцепенении заохали рабы, ведь видеть искупление грехов так откровенно - тяжело, увы. Не вышло взять святую троицу на испуг. Залаял Хрюстафорыч за окном, печально, вдруг.
   Послышались сирены - "мусора"! Гремит навзрыд сметающий всю плесень мощный взрыв. И сотни трупов, в лужах крови спали у цырковного двора. То был последний сталкеров испепеляющий порыв. Они, как капитаны хрузке-НЛО, последними покинули безумный дряхлый мир. Оставшись в оцеплении жыдохрюсов и пойдя на дно, в пучину ада, на последний поминальный пир. Обескураженный поступками троих, Он наблюдал за этим действом вдалеке и, позабыв программу дел своих, мобилу скинул в Москвабад реке. Рыдали, плакали и выли по сион-ТВ жыды. Проклятия кидали, как говно под дверь. Ведь пошатнулся Мордор и к ногам орды, кто ж будет пенсию нести теперь? По всем каналам рвали жёппь тогда, да сообщали о нацистах вновь. И вопрошали - "сколько можно, да?!" Смотреть как проливают рептилойдов кровь. Что за хрезда страдает россиянский люд и Люцифер стращает рузке власть. Что им достаточно взрывоопасных блюд, не дайте РоСионии пропасть! Повсюду копоть разлилась волной, обломки стен накрыли вонь попов. Отныне хрюсов направляли на убой, рецепт вкусняшек был уже готов. На голубом экране распластался бич, он умер не от взрыва, к сожалению. Ему по голове прильнул кирпич, в конце ведущий призывал к смирению.
  
   Его искали по всему городу. Наружные камеры чётко зафиксировали момент передачи сумки, с предполагаемой взрывчаткой, троим террористам-смертникам. Его фоторобот был на каждом посту. Репортажи по ТВ не умолкали, Он стал известнее чем вопли о Сириусе и жыдорептилоидах. Повсюду рыскали мусора. Останавливали каждого и проверяли документы. Всех похожих задерживали. Но, они и не догадывались, что искали загримированного. Неспокойное время захлестнуло улицы. Выходить без веской причины было опасно. Одно неаккуратное движение в сторону и Он мог попасться в сети системы.
  
  
  
   Часть 5
  
  
  
   Уйдя во тьму, скрывшись в тени, оставшись наедине с самим собой, Он размышлял о грядущем. События сменяли друг друга, образовывая новые возможности, для правильного вектора движения. Только вперёд, шаг назад равноценен гибели. Движение - это жизнь. Разорви оковы, сковывающие волю к жизни. Иди и не оглядывайся. Твой путь предопределён самим тобою. Даже в кромешной тьме, чёрный огонь внутри тебя пылает, освещая тропу, по которой шагает твой неумолкающий разум.
   Таковым он видел себя, свой путь, мрачный путь, во тьме, под рвущемуся к жизни Чёрным Солнцем. В Нём пылал огонь, постоянно поглощавший энергию Его движения. Как славные печи Освенцима, объедавшиеся уже сдохшими жыдами и требовавшими больше дров на растопку пожара борьбы! И это пламя объединения, сцепляло арийских людей из разной стали в один единый порыв северного ветра - который беспощадно крушил врагов расы, отдавая дань возрождающейся вновь традиции!
   Он один из них, тех кто выжил, двигаясь сквозь время и пространство. Окружённый толпами людей, оставался одиноким, так как не чувствовал тепла, исходящего из сердец тех, чьи огни он пытался разжечь. Достаточно лишь сотни огней, чтобы образовалось пламя, а после, возник бы огромный пожар, который растопил бы сковывающий нашу землю лёд. Новая жизнь прорастёт, подпитавшись образовавшейся водою, вечно тянувшись к тёплым лучам дневного солнца, двигаясь ввысь. Но движения не было. Его света и тепла было недостаточно, чтобы разжечь волю к жизни в других. Он тратил свои силы, пытаясь повернуть стрелки часов. Которые уже заржавели и чинить их, означало бы топтание на месте. Нужны были новые часы, ход которых побуждал бы народ к жизни, двигаясь и, никогда не останавливаясь.
  
  
  
   Часть 6
  
  
  
   Завела Его дорожка в один из клоповников, где проводили время разномастные прожигатели своей и чужой жизни. Сами идя на дно, тянули за собой соседа. И так по цепочке, судьбы захлёбывались в желудочной кислоте, перевариваясь вместе и выходя из прямой кишки, слепливаясь в одну несуразную кучу.
   Обстановка была стандартна, всё по феньшую в общем. Разорванные обои украшали каждую стену, отчего создавалось впечатление, что это обрывки из совковых газет и голые стены, наклеены на сорокалетние выцветшие обои, а не наоборот. Повсюду песок и грязь, следы от подошв чётко петляли по направлению к туалету, куда неподготовленному страннику лучше бы никогда не заглядывать. Над парашей, чёрным, как ряса попа, маркером нарисованы купола складов с отрубленными конечностями индульгенированных бомжей. Отчего сюжет сортирных баталий вырисовывался в фееричную сцену, заслуживающую отдельного военного боевичка. Над входом внутри комнаты по отпущению грехов и прочих внутрикишечных излишеств, на корявом заржавевшем гвозде, прибита старая потёртая ыкона какого-то алкосталкера, издали напоминающего есуса и, отсутствует лампочка освещения. Видимо, пытливый ум либо его полное отсутствие истинного хрюстианина, уставшее от того, что во время молитвы при ночном бздении, за ним наблюдает тот, кто приносит свет. И чтобы не посрамить веры дристовой, Люцифера пришлось изгнать таким незамысловатым способом. Прямо напротив молитвенной комнаты, располагалась кухня. Едкий запах дыма выходил из неё, будто это черти устроили парилку и угарая неслыханным гоготом от блаженства, проклинали неких багохулов на чём свет стоит. В зале, вокруг круглого стола собрались эксцентричные персонажи, которые по очереди призывали то пьяного ёжика, то бухого ангелка... В спальне собутыльники и их проспиртованные партнёрши играли в бутылочку, делая музыкальные паузы на литрболл и походы в молельную комнату, для отпущения вновь накопившихся грехов. Потолок местами резко перекрашивался в чёрный. В этой резиденции не раз пылал пожар, но к сожалению не тот, который зажигает юные сердца на подвиги, меняющие ход событий. В разбитом тельавизоре, который скромно расположился в углу комнаты, где искрились комариные визги под градусом, гордо торчал пыльный сапог. По рассказам местных борцунов с системой, не выдержав очередной рыбьей морды президента, в него полетела взрывная туча обуви и лишь сапог смог проломить его "черепушку".
   Он очень редко бывал в подобных местах. Даже походам за лулзами в цырковь, уделялось больше времени и внимания. Здесь же он появлялся с определённой целью, суть которой сводилась к убеждению в очередной истине, что Он всё ещё человек, в отличии от собравшихся (б)ледей и джентльменов из ближайшей подворотни. Наблюдая столь ущербное явление, он вновь ясно осознавал своё превосходство над стадом парнокопытных, независимо от их модных взглядов. Втираясь в доверие к ревнителям крови есусыча, он играл разные роли, отрепетированные заранее, как бы оттачивая самобытное актёрское мастерство на подопытных мышах. Войдя в зал, он обратил внимание на экспрессивного рыжеватого паренька, который в пьяном угаре пытался призвать некую бухую сущность, приходящую к тем, у кого ощущались признаки белой горячки. Одной ногой он стоял на своём стуле с поломанной ножкой и ещё бы немного, то с грохотом свалился бы на пьяного соседа, переломав ему хребет. Вторую он поставил на стол, опрокинув грязный гранённый стакан с чем-то прозрачным. То и дело разводя руками по окружности, видимо изображая то существо, он смотрел сквозь потолок. Как-будто наблюдал за соседями сверху. Тусклая лампочка отражалась в его старинных очках в толстой чёрной оправе, создавая вид двух блеклых зрачков, дьявольски взиравших на ликующую толпу зевак. Пробубнив какое-то непонятное заклинание, парень топнул ногой по столу три раза, от чего стол наконец-таки сложился пополам, похоронив под собой одного из ценителей дешёвого пойла. Когда призыватель падал, то ухватился за провод лампочки и вырвал её из потолка, при этом упав подбородком на край выпяченного стола. В темноте прозвучал жуткий вопль какого-то дикого зверя, монстра. Все начали выползать с места происшествия. Из темноты доносился скулёж и отборный мат. Последним вышел экстремал, он же рыжий призыватель неведомой хуйни. Кровь, лившаяся из подбородка, как бы сливалась с цветом его немытых волос, создавая впечатление некоего окровавленного упыря, который выполз из склепа, плотно поужинав человечиной.
   Через пятнадцать минут, все как-будто уже забыли о случившемся. Стояли на кухне и пили вино из пластмассовой тары. Рыжий вундеркинд уже спорил с собутыльниками о том, что его подруга перекрестится пальцами своей ноги. Наскучившие пьяные крики надоели и Он вышел из притона Росионских грёз. Идя вниз по лестнице, ему на встречу попалась милая особа. Они буквально столкнулись, так как освещения тут не было со времён развала совка. Но даже в полумраке можно было хоть что-то разглядеть. И этим чем-то оказалась очаровательная девушка, которая замерла на месте и смотрела прямо Ему в глаза. Видимо размышляя, что же будет дальше, кто этот накаченный парень с короткой причёской и что он тут делает? Ведь в этом подъезде, по-мимо неё и двух старух, жили только алкаши из притона, что двумя этажами выше.
  
   -"Ты кто"? Спросила она у незнакомца.
  
   Её испуганное лицо так чертовски красиво, русые волосы заплетены в косу, синие глаза кажутся такими огромными. И одета она не как ягуарщица, возвращающаяся из ночного клуба. Изящная фигура, прямая осанка, стройные длинные ноги. Казалось, всё в ней идеально. Он был обворожён этой особой. И казалось, что он её откуда-то уже знает, притом очень давно.
  
   -"Вор." Сухо и однозначно ответил Он.
  
   -"И что же ты украл?"
  
   Он хотел было сказать "твой номер телефона", но расставаться с этой принцессой как-то не хотелось.
  
   -"Горсть твоего времени."
  
   Она была удивлена и смущена таким неоднозначным ответом, и отведя глаза в сторону, немного улыбнулась, а её щёки покраснели багряным румянцем.
  
   -"Ты здесь живёшь"?
  
   -"Да." Произнесла она звенящим голоском.
  
   -"Не там, где рыжий дьявол правит бал?"
  
   -"Нет, вот там." Она кивнула на дверь квартиры за Его спиной.
  
   Тут из притона послышался стук дверью и, топая по полу как бизоны по кафелю, несколько торчков начали спускаться. Остановившись этажом выше, они зачиркали зажигалками и закурили. Послышался тяжёлый разговор троих залившихся доходяг. В голосе одного из философов, Он узнал того самого призывателя. К ним подошёл ещё один и на повышенных тонах начал что-то втирать остальным. Потом все притихли, закуривая вновь.
  
   -"Эх, спеть что ли?" Козлиным голосом вымолвил собутыльник и провёл пальцами по струнам гитары.
  
   -"Спой петушка, не срамись." Подъебнул певуна рыжий дьявол.
  
   -"Да иди ты Вован в ад!" Рявкнул тот.
  
   -"Меня даже туда не возьмут." Как бы констатируя факт, угрюмо ответил рыжий.
  
   Заиграла гитара, козлиный голос загорланил какую-то херь, запомнилась фраза "Мы всех ангелов зарежем, недобога мы убьем, четвертуем, обезвредим, и прекрасно заживём!"
  
   Зная, что все девки суки, но не все суки - девки, Он решил рискнуть и состряпать из этой случайной встречи какие либо отношения. В своей недолгой, но мудрёной жизни, Он повидал много юных и ни очень дев, все они оказались пустышками, недостойными Его внимания. Он их использовал в своей игре, а им казалось, что используют Его. В Его мечтах всё выглядело совершенно, как во сне. Но вдруг, полёт воспоминаний идеала вмиг разбился о подъездное окно.
  
   "Да что ж ты делаешь, опять окно разбил, уже в который раз!" - Завыл козёл, как-будто под гитарный бой.
  
   "Иди в пизду ты, христоёб!" - Раздался ржавый голос упыря, будто с петель слетела дверь, коррозией о сталь скрипя.
  
   Она позвала Его в дом. Захлопнув за собою дверь, вошёл гость в темноту. Повесив куртку, обернулся Он, вцепившись взглядом в теплую, как одеяло, пустоту. Туманом вездесущим тьма окутала пространство этих стен. И Он ступил вперёд, не ведая куда, в объятья или в плен.
   Зажёгся свет, сквозь призму измерений пробивая мрак. И пыли нету, чистота везде, на полу лак. Скользнешь, шагнув, и сердце остановится чуток. Очнёшься, новым созерцанием смотря на потолок.
  
   В её квартире Он не наблюдал излишеств в виде телевизора и прочего хламья. Всё было на своём месте. Чисто и убрано, полная противоположность притона, что двумя этажами выше. Природные пейзажи висели на стенах и были её творчеством, украшающим монотонные узоры на обоях. И нету пафосных плакатов, как у прыщавых дур над их кроватями, в которые они смотрелись ежедневно, будто бы в зеркало - и там и сям заметны килограммы штукатурки на пережёванных хлебалах крашеных свиней. Приятно было видеть тут такой уют. Зайдя, ты понимаешь, что тебя здесь ждут.
  
   Он с ней встречался и дарил цветы. И даже не смотря на то, что были они уж мертвы. Романтика, огонь внутри и дрожь в сердцах. Любовь или влюблённость, всё равно - ведь как в мечтах! Подарки, поздравления, касания тел. Без выгоды, без лжи, грязь не у дел. Походы в театр, да в кино, но не в макдак, смотреть на шлюх. Хотя на них, у Него был собачий нюх.
  
   Казалось бы, закончилось сказание о Нём. У них семья, живут они теперь вдвоём. Идиллия и счастье в их глазах. Судьбою сшиты жизни их во свадебных словах. И жили б долго в радости они. До старости, до смерти, после них, до конца времени. Но эта линия судьбы не так проста. У норн на этот счёт своя игра.
  
   За белою стеной таится тень. Так же как ночь, смеясь, сжирает день. Ты слеп во тьме, нет помощи, вестей. "Расея, хули" - как сказал бы комментатор Правых Новостей.
  
   Клин клином вышибают, так гласит молва. Не так сладка та жизнь, как серая халва. Раздоры, ссоры, склоки вторглись в их приют. Вот он, обыденный, привычный Россиян уют. Они в краю белейших берегов хотели жить. Но тень перечеркнула чёрной полосой их стать и быть.
  
   Его мечты тонули с каждым днём. Удар мьёльнира запечатал их под сонным льдом. Страданий две недели и вода гладью лежит. Не бьется о края и не бурлит, спокойна как гранит.
  
   Забыл её, как страшный сон. Хотя, когда внедрялся в сон - то сон пугался, а не Он. Хотел б разлуку наказать, да бывшую любовь под муки подписать. Но в память о величии былом, оставил чувства ненависти за её окном. Хоть раз не обрывать судьбы веретено. Он понимал, что счастье ведь не каждому дано. Кому-то городской уют - ну а Его, победы в приключениях ждут.
  
  
  
  
   Часть 7
  
  
  
   Он шёл по лужам москвабадских стужь. Кирзовыми ботинками давил червей, которые не пойми откуда, появлялись прямо под подошвой. Внутренности смешивались с кислотной рвотой туч. И в серо-красном месиве соединялись в потрясающий пейзаж. Идя своей дорогой, Он любил представлять, будто подобно Гуливеру, давит жалких лилипутов-москвищей, раскрашивая кровью их и мясом, невзрачные сюжеты хазарской столицы.
  
   Проходя мимо Макдака, он не увидел разукрашенного, как доски мертвеца, кукольного цирка. Где марионетки играют свою грязную игру, распространяя нечистоты по чревам овощей. Элитный ресторан общепита был набит помятыми проститутками в нестираных одеждах. А зря, кислотные дожди, которые текут из ниоткуда в никуда, отмыли бы бывалых хрюзких шлюх. До белизны костей, сквозь плоть... линяла б кожа с оболочек гнойных дам. Которые себя любому продают. Капли веселья, словно гвозди бы вонзались в Россиян. Оркестр выпадающих зубов сменялся б хором воплей и агонии, не могущих спастись тупых овец. -"О, г-споди, спаси и..." то ли отсоси. Он не расслышал в будоражущих фантазию мечтах.
   Дождя! Пол Рашки за дождя!..
  
   Насквозь промокший, помышляя о пожаре в хачларьке, чтобы согреться в огненных лучах резвящегося пламени, завернул Он за свой дом. Вдруг, в темноте, услышал буйный визг. Там двое кабанов томились над свиньёй. Четыре чёрных лапы разрывали бледную, истерзанную плоть. Свинья кричала о спасении, молила кабанов, увещевала о милиции, которая Роисю бережёт. Потрёпанные волосы, а может быть парик, барахтался и бился о бетонные стены загона. Таких свиней злой рок встречает миллионы. Нет суток, как нет дня - чтоб не погибла Расеянская свинья! А из окон мышиные глаза торчат, у стен есть уши, телефоны, интернет. Но все по стадному инстинкту взяли в рты кларнет. Молчат и всматриваются в тёмные углы домов - рабы своих иллюзий, хуле, их удел таков.
   Казалось бы, какое Ему дело до сего? Пускай система скинет тушку на тушёнку. А тельавизор выблюет мышиному навозу на моргалы плёнку. Всё в чёрно-розовых тонах. Благополучие, стабильность лишь в умах. Ударом в дыхло пробивая кулаком, кабан из псиных гор падает в грязь. Харкая кровью, монобровый вор, компанию составил, приземлившись в соотечественника - мразь. Полунагая хрузкая свинья, лет двадцать восемь от роду ей было, "спасибо" вымолвить благоволила, на шею бросившись герою своему.
   - "Вот, одень куртку, мокрая, но всё ж." Простудишься и в яму упадёшь. *Он бы и рад помочь свинье упасть, но это ль есть насыщенности страсть?* "Пойдём со мной, ты как вообще, окей?"?" Ей на парик нагадил воробей.
   "Сюзанна я." - Представилась она.
  
   "Еврейка что ли?" - Возмутился он сполна.
  
   - "Да, я от туда. А вы что, антисемит?"
  
   - "Да что вы, Сьюзан, я ведь тоже, как бы жид."
  
   Пришлось соврать для продолжения её судьбы. Ведь дуракам же факты не нужны. Повёл её в свою обитель. Убийца дамских душ, сердец губитель.
  
   - "Ты будешь чай или покрепче что?"
  
   - "Ой, да, спасибо, водки мне налей, а то.."
  
   Нассал ей спирта в пыльный, как сапог, стакан. Разбавил клафелином, у Него свой план. Подобные моменты так редки в Его делах. Свинья, еврейка, хач сказал бы "вах"!
   Запасы водки вылакала эта мышь. Настал покой, в квартире гладь да тишь. Похрюкивая, развалилась при ковре. Трусы дырявые почёсывая на пизде.
   Включил Он Вагнера, под эмбиент метал. Уселся в кресло, очень уж устал. И мысли тяжкие врываются в глаза. На улицу явилася гроза. Раскаты грома - словно молот по стенам. Так безподобен этот мощный гам! Осталось лишь под музыку уснуть. И в сон грядущий на тощак прильнуть.
   Чуть не забыл, свинью нужно связать. Ведь не в свинарнике живём мы все же, блять. Верёвка крепкая, как брючная змея, обвилась о запястья.
   На утро, Он проснулся ото сна. Снова убийства унтерменьшей выполнил сполна. Того ножом ударил под ребро. А этому порезал всё ебло. Свинья уж вся в слезах лежит. Во рту трусы, верёвка тушу сторожит.
   Картина маслом, не Малевича квадрат. Жидовская свинья в неловкой позе смотрит в отражение на себя. Что будет дальше? Слышен слёзный писк. А за стеной послышался собачий визг.
  
  
  
   Он подошёл к ней сзади. Сюзанна напряглась и опьянённым взглядом посмотрела в зеркало. Она уже была готова отдаться ему полностью. Даже представила дальнейший ход событий. Свинья вообразила себя медсестрой в годы войны. Будто спасает она жизни боевых товарищей. Кому-то раны замотать бинтами, ну а кому в окопе отсосать. Она зажмурилась, ведь пот со лба начал ей заливать глаза. Пыхтела и вздыхала всё быстрей. Вздымались груди на её ублюдочном еврейском чреве. Момент настал! Но всё пошло не так, как представляла эта тварь. Он потащил её в кладовку. Включился свет, ударил по глазам. Вся комната обклеена полиэтиленом. А к потолку привинчены цепи с крюками. Вдруг боль подкралась и по нервам разлилась по всему телу. Крюками Он проткнул ей спину и подвесил к потолку. Сюзанна ныла, корчилась в агонии. Не в силах что-то изменить. Так и повис кусок говна. Потея в страхе, хрюкая и капая слюнями под себя.
   Одел Он фартук, сапоги, перчатки и очки. Закрыл за собой дверь. Улыбка монстра озарилась на Его лице. Погладил по спине рукой свинью. Вынул из рта её дырявый кляп.
  
   - "Послушай сука, поиграем мы в игру!"
  
   - "Я злой мясник, а ты будешь беконом."
  
   "Прошу, не надо, отпусти меня, о г-споди!" - многогранной интонацией бекон пытался жизнь свою сберечь.
  
   Мясник поднял увесистый железный прут, обёрнутый кровавой простынёй. Махать им начал перед рылом порося. Сюзанна обоссалась, струя мочи потекла по её телу, с живота к лицу. От резкого удара кулака в пятак, урина окрасилась в красно-зелёный цвет. Взревела громче падла, пытаясь освободиться от крепких узлов. Надеясь что соседи различат в наборе звуков крик о помощи и вызовут ментов. Но всё напрасно было, Он усовершенствовал кладовку, установив отличную звукоизоляцию. Так что какофония из визга, лишь удваивала его ярость и ненависть. Вновь поступающий адреналин заводил Его. Любил мясник, перед окончательным решением еврейского вопроса, как можно дольше истязать свиней. Он наслаждался каждым всхлипом, каждым звуком издаваемым жертвами. Он словно перевоплощался в доминатора и угарал по бдсм. Он сам вершил судьбу своих рабов. Его тёмная сторона личности становилась неуправляемой, перенасыщаясь эндорфинами. Он буквально разрывал на части свою добычу, приводя процесс аннигилирования до совершенства. Тёмный попутчик, мрачный странник, обратное Я. Этот инстинкт есть в каждом из нас. Кто-то сдерживает его волю к проявлению себя. Кто-то наоборот передаёт контроль управления ему. Есть и иная сторона вопроса. Заключить сделку со своим вторым тобой. Взаимовыгодный обмен. Ты ему тело. Он тебе мечту!
   Точечными ударами по органам, он отбивал тушку, тем самым разрыхляя бекон изнутри, за счёт внутренних кровотечений. Тёмными пятнами свинья была награждена. Удары за ударами, по печени, по рёбрам, по спине. Ах, как приятно! Взрыв эмоций! Кровь в глазах! Еврейка корчится от боли вся в слезах. *Восторг! Аплодисменты зрительного зала. Цветы и поздравления. И тысячи фанатов у ТВ канала. Так Он мечтал узреть свой труд. Что люди его ценят, берегут. А Он, палач всея Руси.*
  
   - "Жидовская свинья, подохни! Сука, бля, умри!"
  
   Десятками эхо отражался Его голос от звукоотталкивающих стен. От брызг разлетающейся в разные стороны крови, мясник хохотал всё громче и громче. Достав с полки остро заточенную вилку, Он наносил множество колющих ударов по свиной тушке, от чего та, при каждом новом ударе, кричала словно в роддоме, при появлении новой жизни. Но главным сюрпризом, которым Он любил награждать своих подопечных, если те все ещё оставались в сознании, было сдирание кусочков кожи с их живых тел. Скальпелем, сделав надрез в виде буквы "п" на спине Сюзанны, Он положил его на табурет перед её глазами. Она смотрела на него и тихонько скулила. Мышцы были совершенно расслаблены, уже не в силах сопротивляться, она висела на крюках мешком говна и не могла самостоятельно пошевелиться. Выходя из кладовки за диктофоном, чтобы записать незабываемые последние звуки, издаваемые настолько искренне и неподдельно, что были бы удостоены премии на вроде "Оскар". Закрывая за собой дверь, Он шепнул ей: -"Никуда не уходи". *Интересно, как бы она это сделала?* Вернувшись, он поставил диктофон на табурет и включил на запись. Погладив свинку по голове, он наклонился и шепнул ей на ушко: -"Вслушайся в эти манящие звуки, они так прекрасны, тебе понравится..." Засунув кончики пальцев под кожу в месте надреза, он резко со всей силы дёрнул её назад. Отрываясь от тела, она создавала неизгладимую боль, которая посылала импульсы нервов по всему организму в мозг, побуждая активировать защитную реакцию и отключить сознание, дабы не умереть от агонизирующего безумия.
   Эта мелодия, она врезается в уши резкой нарастающей волной. Будто вот-вот взорвёт барабанные перепонки и ты навсегда останешься глухим - но это того стоит! Те мгновения, когда свиные мышцы, исчерпывая последние запасы энергии, сокращаются под шум сотен нервных окончаний, заставляя тело конвульсировать и дёргаться, пытаясь заглушить ту незабываемую боль. Даже после возможного освобождения, после того как раны заживут - то внутренние переживания и память о той жуткой боли, не дадут забыть мгновения отделения кожи от плоти ни на секунду. Вслушиваясь в каждую ноту вырывающегося вопля страдания, Он закрывал глаза и слушал, слушал ни столько ушами, сколько чем-то внутри Него самого. Возможно тем самым внутренним Я, тёмным попутчиком, мыслями, мечтами, потаёнными фантазиями и желаниями. Внутри Него всё полыхало пожаром эмоционального взрыва. Полётом взмахивающих крыльев, тысячи воронов взмывали ввысь от внезапно раздавшегося выстрела. Под эту мелодию, внутри будто что-то танцевало. Дикий первозданный танец ночью под луной, далёкие звёзды, разбросанные по всему небу, как бы отражают твоё настроение в этот момент и переливаются бурей цветов, подыгрывая тебе. Ты стоишь один в пустоте, вокруг никого, только ты и мелодия души, призывающая спящую смерть гулом утробных скрипов пройтись по живому миру, собрав созревший урожай для своей мрачной коллекции.
   Запись выдалась удачной. Она как-то особенно выделялась на фоне остальных. Эта мелодия, наполненная истинным отражением страдания на глади воды, надолго запомнится и останется в Его памяти, как самая удачная кантата живодёра. Он положил кассету в тайник за батареей. Вставив в диктофон пустую, возвратился в кладовку. Сняв тушу с крюков, поднял её и отнёс в ванную комнату. Бросив тело в ванну, Он улыбнулся и сказал, что пришло время принимать душ. Достав бутылку с гремучем раствором солёной воды и уксуса, начал поливать свинью. Та, словно очнувшись от комы, взвизгнула и стала тереть рваное мясо окровавленными руками, видимо пытаясь вытереть солёную воду с раны. Рыло её было перекошено в невообразимой гримасе отчаяния и боли. Она брыкалась и тёрла свою спину, впуская наклеенные ногти в себя. Получалось у неё не очень эффективно и Он лил раствор всё больше. Смеясь и вытирая слёзы, мясник давал советы Сюзанне о том, как лучше вычистить соль из кровоточащей раны.
  
   Вдоволь насмотревшись на живого мертвеца, Он принес кувалду. Взгляд Сюзанны покосился на молот, она уже понимала, что для неё всё кончено, но до конца не могла в это поверить. Перенеся столько откровенно жутких мучений, неосознанно, она была готова расстаться с жизнью. Посмотрев прямо в Его глаза, она будто умоляла избавить от страданий.
  
   -"Что мразь, хочешь поскорее сдохнуть?"
  
   "Вввввм ууу дда". -Всхлипывая и вытирая тянущиеся сопли, скулила жыдовская свинья.
  
   Подняв молот над головой, Он с силой ударил по её телу. Треск ломающихся костей вонзился в уши. Рука Сюзанны неестественным образом обвисла. Он полил её из бутылки снова и предложил попробовать ещё один удар.
  
   -"Отведай кувалды, сука. Уверен, тебе она понравится"!
  
   Мозги окрасили стены ванны. Этот тёмно-красный цвет неплохо смотрится на фоне скандинавских узоров, выложенных плиткой. Молот Тора снова омылся во вражьей крови, поблагодарив берсеркера за столь точный удар, звонким касанием по железу и, желая снова размозжить чью-либо голову, вверг воина в пучину наслаждения победой.
  
   Вечер будет долгим. Чтобы отмыть засохшую кровь разными чистящими средствами, уйдёт не один час. Да еще нужно попилить тушку на части и расфасовать по мусорным пакетам. И, как доктор Лектор, было бы угарно съесть пару кусочков еврейского мозга, предварительно поджарив на сковороде, с подсолнечным маслом и специями для мяса.
   Чёрт! Надо было открыть черепушку Сюзанны и накормить свинью её же мозгом, сняв это, чтобы взбудоражить гнилых овощей в интернете. Вот была бы забава! Тысячи просмотров за пару часов. Тонны восклицающих комментариев. И прочие мышиные прелести. Тяжёлый день был. Может оставить все это на завтра? Нет, последний рывок и ты на вершине мира. Вот тогда то, с чистой совестью, можно и вздремнуть.
  
  
  
  
  
  
   Часть 8
  
  
  
   Проспав до обеда и угарев по нескольким брутальным сериям одного и того же сна, в котором сценарий многострадальной пархатой свиньи продолжался в новых, до этого не придуманных испытаниях, он запомнил несколько открывшихся способов приготовления бекона для кровавого бага исуки. Зайдя в ванну, он посмотрел на чёрные пакеты с приготовленными конечностями.
  
   -"Что, отдыхаешь?"
  
   Умывшись и почистив зубы, Он посмотрел в зеркало и задумался, какой маскарад устроить сегодня? Ночью ему предстоит избавиться от груза. И делать это необходимо в совершенно ином обличии, ранее не используемом.
   Он зашёл в кладовую и из под пола достал старый советский чемодан. Открылись защёлки, он зевнул, и на Него вытаращились несколько невзрачных масок. Ещё пару лет назад, Он заготовил их на всякий случай. Срезав кожу лиц с трупов, после акций. Немного соли и наждачной бумаги -- вот и новая личность. Выбор не заставил себя долго ждать, ведь именно для подобной цели, маска носорога подойдёт, как нельзя кстати.
  
   Ночью пошёл сильный дождь. Живительная влага насыщает волей засохшие корни всего живущего в земле, на которой пожирают время сотни голодных цветков, радующих белое население в этой почерневшей стране. И чтобы почва оставалась плодородной, давая новую жизнь всему грядущему, Он закапывал тушки в её бездонное тело. Удобрения насыщают почву необходимыми веществами. Земля отдает часть из них растениям. Они же отдают нам свои плоды. Почва нас кормит - мы кормим её. Таков закон приРОДы. Он это знал и поступал соответственно.
  
   Загримировавшись и одев наряд джентльмена фирмы "Абибас", который намутил за день до дела, Он вышел во двор, предварительно скинув пакеты с балкона в кусты. Донёс их до машины, через пару дворов от дома, и разместил под заднее сиденье.
  
   -"Сюзанна, как тебе, удобно?"
  
   По дороге Он видел нескольких недолюдей, преодолевая жгучее желание прихватить их мёртвые тушки с собой, но проезжал мимо, говоря про себя, что они ещё обязательно встретятся.
   Яркий месяц освещал опушку неподалёку от болота. То самое место, то самое время.
  
   -"Пируй, земля!"
  
   Почва будто ждала Его возвращения, расходясь в стороны, при погружении ковша лопаты в её тело. Мягкая материя из миллиардов чёрных янтарей испытывала жажду, разевая безграничную пасть всё шире. Он развязал пакеты с частями плоти, и по установившейся с недавних времён традиции, принёс в жертву эти скудные подношения, выговаривая заклинания, услышанные Им самим, в тот первый раз, от тёмного попутчика.
  
   -"Земля! Почувствуй поступь ног, которые блуждали по тебе, но в том лишь их вина. За тяготу твою и стойкость, от бесстыжих крыс, которым не было дано ходить, как нам. Прими сей дар и утоли на миг свой голод, мать людей. И будут обездвижены все те, чьи ступни держишь крепкой хваткой ты!"
  
   Десятки ночных червей вцепились в ноги Сьюзан, вгрызаясь глубже, до костей, пронзая, словно клинья, плоть свиньи. Терзали её трупный запах, который отправился в отстойник для унтерменьшей, где скапливались такие же гнойные запахи, смешиваясь в зловонную массу смрада и разложения. Неведомо то место для людей. Ведь души их прибывали в другие места. Где сплетёнными в сложные узоры струнами, издавалась совсем иная мелодия. Гармонично расставляющая все на круги свои. Отражая вновь обретённый смысл из прошлых воспоминаний и всеобщего предназначения.
   Черви прогрызают в трупах отверстия, сквозь которые пробираются острейшие клыки земной породы, они в свою очередь раздробляют омертвевшие кости в труху. Передавая полученный материал дальше по пищевой цепочке земли.
   Случается, что одинокий путник, невзрачного вида и не титульной наружности, забредает в незнакомые места. Уставший и голодный, он падает на землю и скручивается, прижимая конечности к телу. Одолеваемый чувством страха и тревоги, ошалевший от холода, он погружается в летаргический сон. Красно-зелёная жидкость, обильно текущая из колото-резанных отверстий, призывает ночных червей на пир. И когда они выползают из чернозёма, то кучно набрасываются на чужеземца и погружают его никчёмное тельце в глубины безкрайних просторов земной тверди. Но горе тому невежде, кто по дурости своей окликнет их могильными червями. В тот миг же разорвут! И имени не спросят.
  
   -"Земля, ты помнишь, как руками жадными без надобности рыли тебя крысы? Вот те из нескольких, возьми их, навсегда!"
  
   Выброшенные в тёмную яму липкие грабли, с кривыми пальцами и вырванными с корнем ногтями, погрузились в бездну мрака. Насыщая засыхающей кровью тлеющие песчинки чёрных камней. Возможно, скрытая от людей раса подземных вурдалаков, собирающая свежий урожай из свежезакопанных могил, найдёт руки Сюзанны весьма привлекательными. Нежная свинячья кожа пойдёт на дамские перчатки для юной вурдалачки лет так под семьсот. Которыми она будет лапать бухого в свечи цырковника, когда тот, под градусом обескровленного бага исуки, откроет ларец с копчёными смраднопахнущими мощами, вонь которых учует подземная красавица и обольстит попа, надев кожу с трупов человечьих, чтобы сожрать последние куски бомжей. А поп издохнет, голодая.
  
   -"Земля, ты знаешь их в лицо, тех кто безчестен. Скатился кто до низшего звена. Кто опускался вновь и вновь, а мир то тесен. И крови зов им отомстит сполна!"
  
   Грязные создания, прожигающие отпущенные лета в пустую, разменивая жизни суть в мышиные дела, погрязшие в корысти и бездельи, безсмысленно набившие говном свои тела. В обретённой вновь жизни обратились в недолюдей. Полностью отражающие свои предыдущие состояния. Скатываясь вниз по эволюционной лестнице, перерождаясь в деградирующих приматов, нивелируя свое естество до безликих мутантов, они неосознанно убивали нашу расу. С каждым новым появлением на свет, они становились всё хуже и хуже. Мимолётными темпами сокращая количество белых цветов на чёрном фоне безразличия. Мрази настолько оскотинились, что в итоге перекрасились в смеси сортов навоза. И только оставшимся гордым белым людям было суждено решать судьбы недолюдей. Под нож свиней, их туши на компост!
  
  
  
   Он так же намеревался отдать торс трупа на съедение червям. Но поразмыслив, понял мудрый, что больший толк получится, если подкинуть кусок мяса, разукрашенный по канонам инэт-троллинга, под купол цырка, чтобы чувства жидоёбов оскорбить. Разделав грудину куском ржавой стали, чтобы причинить боль Сюзанне, которая варится в немыслимых пердях, Он с упоением вырвал сердце, с улыбкой кинув в пасть земли. Попутно разбросав остальные органы по кустам, зверям лесным на угощение. Оттащив последний фрагмент свиной туши в машину, Он поехал обратно. Осмысливая картину, от которой у религиозных безумцев говно застынет в задних проходах.
   Он ехал не спеша, осматривая красоту ночного леса, ясного неба и сотен ярких звёзд. Угрюмая луна, всегда печальным взглядом провожала в путь Его. Но в этот раз, она как-будто знала о желании обоих шутников. Возвысить смеха гимн до неё самой. В страданиях, вони, да слезах, в молчании безропотном, в скупом овечьем блеянии, да немых словах. В безумном танце обездоленных глупцов. Да посреди цырковных гадов, пастухов, скопцов. Крик смеха вознесётся до небес. Не нужно здесь есусовских "чудес". Раскаты ржача разольются по стране. А хрюсы кирпичами станут срать и выть в говне.
  
  
  
   Светало в Рашке, словно в морге трупам снится сон, где ожили они и бегают по солнечным камням. В ладони загребая огненной воды и в грёзной яри обливают ей друг друга. Лучами обжигает мокрый труп, то Солнце отправляет в новый путь. Доспехи плоти оставляют они здесь, артерии и вены разрывая. И мясо с желчью перемешивая в смесь, дорога обгорелых ждёт иная.
  
   Остановил машину неподалёку от объекта, Он развязал полиэтиленовый мешок, в котором торс несвежий находился. Ножом выскабливал послание рабам, трофейный ножик всё же пригодился.
  
   "Есус гниёт от ваших к нему просьб, мольбы упоротых безумцев - словно крик свиньи. И разорвав от горя свою плоть, он говорит, мол - флаг совка в мой зад вгони!"
  
   Рано утром, толпы зазомбированных херстиан ползли к цыркви, на какой-то пир. Надеялись что крови уксуса испьют, как в фильмах про вампиров, упыри. Так весело шагали к воротам, шептались о засоленных мощах. С угрюмыми еблищами, от ужаса, все как один заохали и в круг неровный собрались. Глазенками моргая от испуга, ощупывали дикари друг друга. Спасаясь от кровавых кирпичей, держались друг за дружку дряблые старухи, повизгивая словно стая кабелей, при виде течки запотевшей суки.
   Каков же был восторженный сюжет. Ведь хрюсы в цырковь шли бухать. А тут, у самого порога море крови и часть трупа. Торчали рёбра с кусками растрёпанной кожи. Внутренностей не было. Запёкшаяся кровь вводила в оцепенение колхозных дам, которые от вида подобного натюрморта терялись и кудахтая, с закатанными зёнками, кидались мёртвым грузом на горячую дорогу. Будто котлеты жарились на чёрной сковороде, шипели, матерясь, харкая ядом во все стороны, желая замарать пространство от себя. Так бережно оставленный бекон, растопыренными рёбрами глядел он на зевак. Будто паук оскалился на тучи говномух. И вот, момент и, совершит прыжок, вцепившись мёртвой хваткой в каннибалью морду!
   Собрались рептилойды из попов, замироточили слюнями, словно змеи, извиваясь вокруг жертв. Решали, спорили, кому какие части на святые мощи бы урвать. Ввергая завораживающим шёпотом собравшихся рабов, в игру глухих, слепых ублюдков, не въезжающих в наборы жутких слов. Поп Иоанн на груди покусился было уж. Поставил б в рамку позолоченную впопыхах, натёр бы воском, сбавил б спиртом и лизанием языков. И в тайне от овец, святаго духа б призывал на сочный орган дам. Поп Феодор пискляво покушался, да на три ребра. Заместо пальцев выдал бы рабам святую мощь. Менял он их так часто, словно бы рубил дрова. Хотя, топор поднять б не смог, был очень тощ. А поп Кирилл уж лапал плоть куска. Поглаживал по коже, мял соски. Смакуя похотливую фантазию *стоит доска, рост метр с хером, Ниной ты зови. Пришла такая в платье от Кутюр, на каблучках, в носочках, без трусов. Фуфайку расстегнула, без бюстгальтера она, смеётся крошка, явно без мозгов.*
  
   Безумно, по-Российски, как везде, сетуя набожно о той лихой судьбе. Которая велела так упасть. Открыв на обозрение христианина страсть. Кто-то ревел о дьявольском огне, кто-то руками закрывал глаза. Другие, утоляя боль в вине, в молчании ощущали, как течёт слеза. Коленями и лбами скоблят пол, слюнявя всё, что держит вид мощей. В печали, смотрит на цырковный стол, ущербный раб иллюзий, не вещей. Снуют попы, в одеждах чёрных, как смола. Срываясь кукареканьем на жопошных прыщей. На грядке иудейской разлилась зола. Немая сцена - всходит грядка овощей.
  
  
  
  
   По зог-ТВ менты на своих жопах рвали шерсть. Креветки горлопанили, что в городе орудует банда сатанистов-людоедов. А в передачах, как обычно, лили жидкое говно на Рашку. Мол фашисты люто ненавидят всех вокруг. Вот вам и трупы у цырквей, а завтра ещё хуже может быть, всё как в кино. Версий было много, но все они сводились к одному - что кто-то ставит раком власть от бага: путинойдов, прокуроров, судей и ментов, все опг, банкиров с их деньгами, общество терпил, разросшийся термитник всех меньшинств, и даже пидарасов, вот ж говно!
   Попутчик тёмный, словно пиявка, впитывал всю ту вонь, что лилась сутками с телеэкранов. Он наслаждался каждым визгом мёртвых трутней, рвущих зад от безсилья и ничтожества, в попытке отыскать виновника переполоха. Он даже уговаривал Его послать письмо с подробностями рецепта приготовления, кому угодно, лишь бы визг не прекращался ни на секунду. Попутчик жаждал славы, одобрения от света тьмы. Его манила суть тёмного пути. Приближаясь навстречу самому себе, он шёл, нет, бежал вперёд без оглядки, стремясь удивить ту, которая создала тёмный путь, его путь.
  
   "...И не было пути ещё темней, чем путь того, кто в полной темноте увидел свет."
  
  
   Он шёл на дело, голос ночи заманивал Его в сердце пустых коридоров города, в них среди безликих невидимых миражей Он мог обнаружить того самого, кому не повезёт узнать порог своей жизни. Обрывая нить, за которую ели держится жертва, выбранная по воле тёмного попутчика, Он совершает над нею особый ритуал, ввергающий высокомерие в жажду превосходства над обесцененной никчёмной жизнью получеловека.
   За мерцающей вывеской, рекламирующей протухшее мясо для трупоедов, Он повстречал её. Такая важная хуйня на каблуках, куртка мышиной шубки обтянула плоть, в штанах из кожи, цвета гнили, ей не спрятать вываливающийся целлюлит. Крашеные под блондинку волосы не скроют черноту. Густые брови сплелись в цепь длинных лиан.
  
   -"Убей её, не медли, спусти пар."
  
   -"Да ну, какая-то таджикская свинья!"
  
   Тёмный попутчик уговаривал Его под песню "War", украсить тёмный асфальт чужой кровью, чтобы наполнить ночной пейзаж цветом красного мака, так радующего его тёмное воображение.
  
   "Прошу, убей."- Давя на жалость, тёмный молвил вскользь.
  
   -"Она идёт сама к нам, ну, скорей!"
  
   -"Ты друг мне или кто? Убей! Убей!"
  
   Таджичка подошла с опаской к нам. Мы искажённым голосом сказали -"стой коза." Подмигивая, дряблая свинья таращилась по сторонам.
  
   -"Наркотек хочиш, слюшчай дарагой?"
  
   Мы согласились, отошли за дом. Она достала из под лифчика пакет. Быстро протягивая его нам, на том - выплюнула зубы на сухой паркет. Резкий удар по челюсти настиг её, упала туша, вереща в слезах. Мы уронили эту падаль на немое дно. Не слышно крика, виден страх в глазах. Мы били шлюху по бокам, в лицо. Пинали гриндерсом её под дых. Внезапно бабка вышла на крыльцо. А труп уж не шевелится, утих. Он говорил попутчику уйти, оставить тело, скрыться в темноте. Но тёмный в ярость впал, и нет пути. Пришлось ютится в полной тесноте. Они не слышали воя сирен. Не ощущали как их били мусора. Как стая алчущих гиен. Как одного дубасит детвора. Они убийством возвышали звон. "Убей врага, давай, ещё, убей!" Вокруг лишь тьма, радиационный фон. И вопль сквозь боль пол дюжины чертей.
  
  
  
   Он сидел на железной скамье. Рассуждая про себя о той неконтролируемой ситуации, из-за которой он оказался в столь незнакомом ему месте. Тёмный попутчик сидел рядом и рассказывал о здешней тьме, которая живёт здесь много лет. Он вдыхал её запах. Он чувствовал её холодное присутствие. Слушая тёмного, Ему представлялись сотни дорог, пересекающихся в одной точке, в основе основ, в начале и конце всего. Его взору открывались десятки возможных ситуаций, по которым Он мог бы пройтись, оказавшись в совершенно иных местах, но это не было бы так забавно. Слушая тёмного, Он невольно ловил Себя на мысли, что несмотря на сложившиеся обстоятельства, Он полностью согласен с ним. Он даже на миг улыбнулся, поняв что все произошло именно так, как должно было произойти. Что тёмный попутчик шёл по своему пути, а Он по своему. Но в итоге они оказались в одном и том же месте, наедине друг с другом, там, где царствовала владычица тьма. Он осознал, что тёмный попутчик - это Он Сам. А тёмный понял, что его лучший друг - это никто иной, как он собственной персоной. Тёмный был рад и доволен, увидев ухмылку на Его лице. Значит Он не гневался, не унывал, не оборачивался, а шёл по тому же пути гордо и высокомерно. Утверждая свою суть через единожды сделанный выбор. Они долго разговаривали о совершенно непонятных обычным людишкам вещах. То и дело смеясь и хохоча от истинного насыщения своих искренних намерений. Перебивая друг друга и пытаясь первее собеседника высказать те неподдельные чувства от убийства последней свиньи, переполнявшие их души до краёв. Переглядываясь в глаза, они видели в их отражении самих себя, свои мысли, образы подсознания, одобрение и поддержку. Каждый из них видел путь друг друга, знал куда ведёт их тьма. Такая ласковая и нежная. Настолько прекрасная и обворожительная, что посмотреть на другую даже не возникало мысли. Они по-настоящему любили её, выражая свои возвышенные чувства через убийства. А тьма отвечала им взаимностью, побуждая проявлять любовь в возрастающей прогрессии.
  
   "Во тьме, я люблю наблюдать, как ты умираешь."
  
  
   Уйдя во тьму, полностью погрузившись в её бесконечность, Он не ощущал пыток, которым Его подвергли мусора. Он не чувствовал боли, а боль не смогла достучаться до Него. Тьма оберегала их обоих. Тьма.
   Находясь на приёме у психиатра, Он всё время всматривался в одну точку. Совершенно неподвижный, Он будто сливался с окружающими тусклыми стенами, не проявляя никаких внешних признаков жизни. Допрос за допросом, часы за часами, дни за днями. Так проходило Его время. Окружающие уже привыкли к Его "овощному" состоянию. Вопросов становилось всё меньше. Интерес со временем угасал. Так прошло некоторое наружное время, которое для него осталось незамеченным. Выходя из тьмы лишь по ночам, Он созерцал безсмысленность здешнего мирка. Всю искусственность масок, носимых персоналом психушки. Днём они пытались изобразить из себя кого-то, по их жалкому мнению, важного. А ночью проявляли себя настоящих. Не осознавая, что сдают себя со всеми потрохами. Он любил внедряться из тьмы в их подсознание, управляя сценариями снов, будто передвигая игрушечных солдатиков на деревянном поле сражения. Приводя во взрывающийся ужас и неописуемый страх, заставляя в крике просыпаться посреди ночи, в холодном поту и слезах, даже самых, казалось бы, зачерствелых особей. Никто не помнил ночных кошмаров. Никто даже не подозревал. Никто кроме Него самого.
  
   -"Скажи им, скажи."
  
   "Как вы можете описать свои действия?" - Вопрошал старый профессор по психологии, в очередной раз приехавший побеседовать с Ним. "Что вы чувствовали, когда совершали всё это?"
  
   -"Ну же, скажи, я хочу чтобы ты сказал."
  
   -"Почему бы тебе самому не выйти и не рассказать этому хрыщу симфонию выбитых зубов на кровавом полотне?"
  
   "Я могу, но ещё не время." - Широко улыбаясь, прошипел тёмный сквозь оскалистую ухмылку.
  
   Хрыщ продолжал скучно пялиться в бумаги с Его делом. -"Вы всеравно не уйдёте в палату, даже если нам придётся просидеть здесь до вечера. Может все таки расскажите, что вы пытались выразить вашим сумасшедшим поступком?"
  
   "Скажи. Посмеёмся." - Хохоча от предвкушения, выпалил тёмный, толкнув Его в плечо, от чего последний выпал из тьмы.
  
   "Обнажённый натюрморт у цыркви - это ваш баг. Флаг Рашки, торчащий из задницы - это олах. В груди пустота - это есус. Без головы, рук, ног - это ягве. Таков ваш баг. Три клички, одна плоть."
  
   "А-ха-ха-ха!!! Ой угар! Ой не могу! Убейте меня кто-нибудь!" - От всей души, держась за живот захохотал тёмный попутчик. "Ну ты и юморист!" - Продолжал смеяться он. "Ох, ух, а-ха-ха-ха, я, блин, пресс прокачал уже!"
  
   По кабинету распространилось завораживающее удивление старого хрыща, от чего у Него начался приступ безудержного смеха, оглушающего своей хриплой звонкостью глухие стены, многократно отражающие хохот, от чего смеяться Он хотел всё больше и больше. Он не мог остановиться. Хрыщ вызвал медперсонал и Его увели в палату. Но их смех будто витал в пыльном воздухе, вгрызаясь в слух того, кто был не прочь послушать.
  
  
  
   Часть 9
  
  
  
   Очередной укол в то самое место, в котором давно пребывает наша страна. Снова тянет в сон. Так не хочется закрывать глаза. Хотя, лицезреть здесь абсолютно нечего. Тускнеющие тени медсестёр, с мраморно-синими лицами, плавно удаляются вдаль. Они, словно в анимационном мультфильме, передвигаются так же неряшливо, мелькая по кадрам в строго заданном направлении. Вокруг них тяжко влачится темнота, будто облепляющая их бочкообразные туловища, вся такая ненатуральная, неестественная. Сразу заметно, что это не та темнота, в безвременных туманах которой ждут своего часа тёмные сущности, чтобы раз и навсегда присоединиться к тому путнику, дорога которого вознесёт их к всеобъемлющей тьме.
   Здешняя "темнота" является смесью никчёмности и безразличия, так крепко въевшейся в однообразные стены, что казалось уж ничем невозможно вытравить их из этого гиблого места. Даже плесневые грибки, разбросанные по вековым углам, пытаются сбежать из этой сраной багадельни. Тысячи душевнобольных, которые волею судьбы томились в этом заведении, приумножали литры безнадёжной скорби и печали, изливая её на старый пол. И вся эта хрень смешивалась десятки лет в одну неразличимую жижу, создавая в своих невообразимых недрах нечто жуткое, не поддающееся какому-то логическому обоснованию. Тёмная муть прилипает к каждому, кто так или иначе пребывал в отстойнике души и разума. *Сбежать* - секундная мысль пронеслась у Него в голове.
  
   "Даже говно по трубам бежит отсюда." - Как гром среди ясного неба произнёс тёмный.
  
   *Г-о-в-н-о-б-е-ж-и-т* - раздельными звуками прошуршало в затуманенной голове. Ещё немного и Его сознание бы впало в спячку. Но Он, из последних сил, приподнимая залипшие веки, посмотрел в потолок и, голосом учёного, который только что открыл новый закон в подвластной ему сфере, делая последние глубокие вдохи, хрипя и отключаясь, вымолвил..."говно."
  
   *Нет, нет! А-ха-ха-ха!!! Тёмный, что же ты делаешь?! Нет, не надо! Прекрати!* Канализационная жижа фонтаном выливалась из калоприёмника, выблёвывая куски разложившегося дерьма наружу, ввергая мозг во включение всех защитных реакций организма, лишь бы не ощущать резкую вонь вылезающего из толчка дерьмодемона. Каловые массы виртуозно брыкались на полу, наигрывая какую-то издали знакомую мелодию, которую когда-то крутили по ТВ. Сев на корточки на перевёрнутое ведро и завернувшись в какие-то тряпки, видимо оставленные уборщицей, Он затаился и стал ждать. Буквально через некоторое время, палаты взбесились и толпы придурков верещали и вели себя как и предполагалось, тем самым экстренно вызвав на место потопа медперсонал. Вонь была настолько невыносимой, что ни одна тварь не решилась войти в "комнату отдыха."
   Сантехник прибыл вовремя, ведь в этот же момент, как только открылась дверь, Он уже выбирался из зоны бедствия, полностью осознавший всю пагубность наспех придуманного плана. С перекошенными глазами и намотанным на лицо полотенцем, Он ногой пнул сантехника по яйцам, намереваясь открыть дверь идущего на дно сортира. Усилием воли, которой оставалось все меньше, он сменил гардероб и взяв ящик с инструментами, рванул оттуда изо всех сил. Наговорив охране белиберды про МЧС и береговую спасательную службу, Ему всё же удалось сбежать.
  
  
  
   Рашка встретила Его холодным невзрачным утром. Моросящий дождь навевал недавние переживания о призывании дерьмодемона из преисподней.
  
   -"Мне кажется, что Люциферыч даже обрадовался, когда мы избавили его от такого малоприятного общества."
  
   "Я до сих пор чувствую этот смрад!" - Высунув нос из тьмы, выпалил тёмный.
  
   -"Откуда ты знаешь его?"
  
   -"Это давняя байка. Суть её в том, что когда-то он спустился по коричневой лестнице на самое дно и присоединился к неординарному путешественнику, который странствовал по скользкой дорожке."
  
   -"Так дерьмодемон тёмный или человек?"
  
   "Блеать, ты вот сейчас надеюсь пошутил?" - Нервно пробормотал тёмный и добавил: -"Он давно перестал быть тёмным, как и человеком. Когда он пришёл к тому, куда стремился, то успел собрать всё дерьмо стекавшее в низы и стал дерьмодемоном. Он может затопить собой всю Москву за один присест. Даже цырковные окна замироточат свежим дерьмом, хе-хе-хе!"
  
   "Давай сменим тему." - Предложил Он, после того как наступил на лосиный помёт.
  
  
  
   Тучи сгущались в тёмно серые полотна над сырым лесом, тяжёлым грузом давящими на Его пошатнувшуюся психику. Шаги становились всё тяжелее. Ботинки полностью утопали во мхе и казалось, будто сотни мелких рук хватают их и тянут под землю, пытаясь заживо похоронить путника в таком волшебном месте. Иголки то и дело царапали Ему лицо, вороньими когтями пытаясь вырвать глаз. Впереди он чуть было не вписался в огромную паутину, распластавшуюся на три метра по окружности. По середине притаился паук, явно не ожидавший, что ему на завтрак попадется такая добыча. *Фу ты, бля, тарантул херов!* Промычал Он про Себя, обходя цепкую сеть из стальных нитей. Пройдя пятнадцать километров по лесным сугробам, Ему предстояло переночевать в буреломе. Именно там, под упавшей сосной был закопан схрон с палаткой и прочими туристическими бонусами. Нарубив еловых кистей, Он принялся за установку палатки. Так или иначе, взвесив все "за" и "против", ставить палатку пришлось в яме. *Хоть и сыро, зато безпалевно* подумалось Ему, отрывая жало у очередного комара.
  
   "Поставь пару силков на зайца." - Раздался поучительный голос из тьмы.
  
   -"И где я окажусь, когда по трупам зайцев, за мной погонится вагон пьяного до одури спецназа?"
  
   -"Во тьме. Разве мы не к ней стремимся?"
  
   -"Да, точно. Я и забыл."
  
  
  
   *Я мчусь на красном кадиллаке по обезумевшим улицам некрополиса. Дохлые мутанты моноцветного окраса ползают на четвереньках и жрут радиационную водку. Из окон полуразрушенных многоэтажек высовываются обнажённые зомби и трясут гнилыми сиськами, от чего у меня отпадает всякое желание поразвлечься, в последние мгновения наступившего всеобщего пиздеца, с синющими шлюхами из подворотни, у храма их бага, пропитанного просроченным уксусом. На соседнем сидении сидит тёмный попутчик и стреляет из дробовика по безнационалам серокопчёного цвета. Брызги крови, ошмётки ржавого мяса разлетаются в стороны, окрашивая потрескавшиеся стены в буро-коричневый оттенок. Запах разложения привлекает голодных ворон, которые разносят споры чумы по окрестностям, заражая всё новые участки "манной от дохлого бага". Я давлю на педаль газа и сбиваю дюжину полуживых недолюдей, которые устроились прямо у погасшего светофора на деревянных подмостках, пили водку разбавленную мочой и горланили верующим мертвецам о их ущербности в виду того, что они не в состоянии взобраться и достать их. Лужа несвежей крови освежила лобовое стекло и разбрызгалась в стороны от наспех работающих дворников автомобиля. Тёмный кормит свинцовыми жёлудями всех желающих и всё время спрашивает: -"ну, сколько у тебя уже?" Будто бы я их считаю. Мы мчимся в закат, оставляя после себя лужи кетчупа и сотни сдохших трупов.*
   Вдруг Он проснулся от резкого шороха, схватил нож и выпрыгнул из палатки. Быстро осмотревшись и ничего не заметив, замер и стал прислушиваться к шумам. Ночной ветерок покачивал высокие деревья, словно пытался Ему что-то сказать. Ясное небо обнажало множество срывающихся на лес белых игл, стремительно падающих и готовых пронзить любого, кто не спит в эту морозную ночь. Свет во тьме полукругом глядел на Него, как бы выглядывая из под космического одеяла, своим зорким взглядом освещая бурелом и происходящее вокруг. Вдруг, в десяти шагах от размашистой ели, что раскинула своё платье на половину неба, послышался треск. Закатив глаза и оскалив пасть, Он с рычанием бросился на врага. Словно древний берсерк, отважно несущийся в бой, истребляющий всё на своём яростном пути, впал воин в ночную тьму. Казалось бы, месяц уже знал, что будет в ближайшие мгновения и вышел убедиться, прав был он или нет. Лес замер от развернувшейся баталии. Никто не издал ни единого звука. Лишь отдаляющийся топот и шуршание об траву, нарушили одинокое молчанье лесного спокойствия.
  
  
   На сомкнувшие деревянный кол ладони, мёртвой хваткой сжимавшие неожиданно выросший из земли прут, тёплым ручьём лилась вязкая кровь. Широко, открытыми глазами Он озирал всё вокруг, не понимая кто же вонзил кусок дерева ему в живот. Изо рта вытекала слюна сбавленная той же кровью. Он жадно вдыхал воздух, убеждая Себя, что жизнь не закончена, что это лишь рана, заживёт, как всегда было. Месяц скрылся за появившиеся из ниоткуда облака, будто убедившись в своём видении, ушёл досматривать сон. Глаза угасали. Тот тусклый свет, что исходил от звёзд, потихоньку тонул во мраке, цепляясь за ветки, но не могущий противостоять силе приходящей тьмы.
  
  
   -"Ты слышишь, друг. Это душа, она прощается со мной..."
  
   -"Да, друг. Я чувствую её последнее касание рук. Она теплом согреет в этот час, в холодной тьме."
  
   -"Ты где, ответь?"
  
   -"Я, рядом."
  
   -"Что? Не слышу."
  
   -"Помолчи..."
  
   -"Смотри, я вижу!"
  
   -"Это смерть, она спускается к тебе."
  
   -"Я, занял нишу."
  
   -"Новый дом твой. В темноте."
  
   Тёмный подошёл к Нему и протянул руку.
  
   -"Вставай, друг мой, нас заждались."
  
   Он вытянул руку. Тёмный крепко сжал Его ладонь, и поднял из мёртвого тела. Он осмотрелся и не увидев своего пути, постояв минуту, подумал про себя. Вдруг смерть, с хрустом в костях подняла свою ладонь и указала в сторону. Тёмный положил руку Ему на плечо и молвил:
  
   -"Вон, там наш путь. Пойдём же. Слышишь, тьма зовёт."
  
  
  
   Тьма озарилась тропою борьбы,
  Где жизни цена равноценна дождю
  Которым, очерчены грани судьбы,
  Отдать свою душу - нацизма вождю.
  
   Проснувшись, в корнях дерева Иггдрасиля,
  Поставить в известность отца всех богов,
  О том, что до смерти осталась лишь миля
  Во тьме, уничтожив не белых врагов.
  
   Под сумраком ночи, кровавой рекою
  Стекается ложь на заветы отцов,
  От пришлой чумы, света правду отмою,
  Возвысив свершения арийских творцов.
  
   В преддверии смерти, уж не проиграю,
  И вышел герой, избежавший тюрьмы,
  По рунам, я повесть о правде слагаю,
  За нами Адольф наблюдает - из тьмы.
  
  
  
  
   Часть 11
  
  
   Он выбрал сторону тьмы, как и многие другие, не задумываясь идут по тёмному пути. Они ощущают огонь, идущий изнутри. Их устремление не даёт им оступиться. Кровь направляет их мысли в сторону тьмы. Они выживают благодаря ей. За неё они сражаются и погибают в ней же.
   Когда Солнце было богом, а люди не знали смрадного привкуса лжи и лицемерия. В ту эпоху, среди представителей доминирующей белой расы всегда почитались: доблесть, отвага, храбрость, честь и многие прочие достойные качества арийского характера. Тогда люди жили в гармонии с природой, чтили её законы. Их честь не расходилась с совестью. Они ведали суть, осознавая свое место на стороне света.
   Но за всякой светлой полосой идёт тёмная. День сменяется ночью. Пламя жизни гаснет перед холодным дыханием смерти. Идеи превосходства сменяются на признаки пресмыкания. Когда слабохарактерность стала добродетелью, равнодушие притупило чувства и заменило собой совесть, тогда круговорот событий принёс людям противоположное мировоззрение, которого они удостоились, став слабее, чем их великие предки. Когда эволюция деградирует, то приходит тёмная сторона жизни, выворачивая всю суть мира наизнанку.
   Чума примитивных семитских учений пришла и на Русь, норовя научить Русов тем обрывкам правил поведения, которые они знали всегда. Подмяв под себя всех слабохарактерных, неспособных к отторжению инорасовых законов, исцелению силами собственного иммунитета и удалению вредных бацилл из организма. Униженные и оскорблённые, ведомые жаждой мести за необоснованные обиды, ищущие врага в собственной крови на своей земле, которую они были готовы обменять на иную "силу" окольцованную воздушными границами. Получив которую, они объединились, чтобы стать новой силой. Ориентиры сменились, теперь стремление каждого слабака было не на единство личности, всецело вбирающего в себя все светлые и добрые качества сверхчеловека, а на массовость из отдельных кусков материала, по отдельности ничего из себя не представляющих, но собравшись в стадо - воображавших себя эдакой могущественной единицей. Поддерживаемое иными расами, безумие, всепоглощающая безысходность и никчемность к собственному достоинству, сыграло с уверовавшими в нового "бога" злую шутку. Да, они остались "живы". В то время когда сильные личности пали, под давлением огромных толп никчёмностей, ведомых извне. Плоть кающихся пресмыкающихся находилась в рабском гниении их существа какое-то непродолжительное время. Но разум и связь с Родом покинули боязненных. Обречённые на забвение, вскоре позабывшие собственное происхождение и былое величие, они продались новым веяниям моды. Следуя за коварными наместниками нового "бога", которые завели обезумевший люд в мёртвое болото, выход из которого лежал через десятки поколений.
   Так, чёрное стало белым, а белое нареклось чёрным. Луна стала солнцем, а солнце луной. "Днём" "солнце" освещало звенящие оковы деструктивных течений. А "ночью" "скрывало" стыд и позор продавшихся рабов. Тьма стала во главе, потеснив собой свет. И всё что было так дорого Русам - обозвалось тьмою, адом, демонами, нечистою силою, да прочими выдуманными неологизмами из хрюстианских куриных извилин. Которые по одной штуке соединяются в комплекс, названный стадом овец, пасущихся на семитских пустынных лугах. Далее, языЧЕСТво обозвалось ложью и происками некоего дьявола, который опять же является плодом безумного воображения христианских недолюдей. Непонимание либо умышленное сокрытие естества законов природы, порождает гнев умалишённых во всех тёмных тонах. В то время как пороки, животная похоть, слабость, рабство, страдания, увечья, уродства, психические заболевания, трусость, интернациональность и прочие прочие деструктивные особенности ублюдочной моды от семитского бага - стали признаваться христианами за истину, правду, примеры подражания и поведения. Распространяя своё неестественное учение, на как можно большее количество стран и континентов. Заставляя покориться либо быть раздавленным под копытами рабского стада скотов, родства не помнящих. Всё перевернулось с ног на голову. На том стояла, стоит, но не будет стоять вера христианска.
  
   Несомненно, не все стали оскотинившимися подонками, содействующими своим раболепием, перед багавластью, оккупации и уничтожению великого наследия гордых воинов, наводивших страх и ужас на низшие расы. Среди перекрасившихся масс были и такие, которые стали соблюдать конспирацию. Внешне походя на безумцев, но помня о том, кто они и откуда произошли. Неся арийскую традицию в будущее. Не свирепые воины, но и не опустившиеся рабы. Средний класс, возвышающийся над всем разношёрстным отребьем.
  
   Спустя десятки поколений, мы всё ещё помним откуда берём своё начало. Гордимся нашими корнями и презираем слабые плоды, пропустившие через себя гниющую заразу, которая повредила наше древо жизни. Тот вред, причинённый нам инородцами и соучастниками не будет прощён, как учит рабов их религия. К счастью для нас, мы не приняли в себя её споры, мы не позволили ослабить наш иммунитет, мы не заболели СПИДом разума и души. И мы не допустим впредь повторения тех ошибок, которые однажды имели место быть при конце света, когда тьма стала светом, а свет померк в пучине тёмного человечества.
  
   Современное видение той катастрофы, во многом совпадает с мнениями множества людей и выглядит примерно так:
   Приползло хрюсионство, уцелевшие люди перекрасились и стали злыми. На колени опустились, по грязи ползают и разговаривают с выдуманными сущностями семитской наружности. Мир света погрузился во тьму. Мразь встала во главе заблудившихся слепых людишек. Трупный запах дохлого жида осязали все живые и становились мертвецами. Мозги высохли, как засоренный ручей, но выросли уши и увеличились мозоли на коленях. Люди в процессе дэеволюции мутировали в скот, полностью подчиняясь восточной мрази, которая мерзостными песнопениями втюхивала стаду свою липкую ложь. В моду вошло рабство и содомия. В процессе уничтожения существ женского пола, процесс обновления стада застопорился и почти остановился. Зло пустило свои щупальца в каждую хижину. В особые ночи, когда тьма окутывала небосвод, из склепа звонил старый колокол, оставшийся с незапамятных времён, но используемый мразью в своих мерзких целях порабощения света. Скот стекался на звон колокола, входил в склеп, заполнял каждый угол и щель. Мразь опрыскивала собравшееся стадо мертвою водой, от чего оно засыпало и покрывалось пеленой скорби и печали. Зло повторяло восточную смесь семитщины и проклятий в сторону первородного света, упрекало рабов своих в порочных связях со светом, унижало их и заставляло искупать свою тягу к светлому. Скоторабы подходили по одному к алтарю мрази, целовали костлявую руку мрази, слюнявили портреты мразотных отпрысков, поглощали иссохшие части мертвечины, назначенной мразью предметами поклонения и причастия ко злу мысленному и гниению плотскому.
   Зло распространилось повсюду. Многие поддались на ложь мрази. Но лучи света все чаще пробивают завесу тьмы. Излучая ту истину, покрытую мраком, которую люди, оскотинившись, забыли. Но светлое начало, присутствующее в каждом белом, растапливает замороженные сердца под гнетом мрази. И однажды, когда тепло наших бьющихся сердец достигнет источника света, оно отразится многотысячными огненными лучами, испепеляющими каждую мразь, запустившую щупальца в нашу жизнь, тогда свет снова громогласным ором провозгласит себя сутью грядущих событий, нивелируя искривленную мразь до ничтожных атомов, не способных больше вторгнуться в царство света.
  
  
  
   Часть 12
  
  
  
   Проснувшись, некто протёр от песка сновидений сонные очи. Глаза его жутко болели от пережитого. Паутина распутывалась из клубков в ровные нити, постепенно забирая воспоминания бывшей жизни своего хозяина. Некто знал, что скоро он забудет всё, что довелось пройти ему во время странствия по тёмному пути стремления, к началу и концу одновременно. Отряхнувшись от вековой пыли, вышел из избы, которая закрыла дверь и не хотела выпускать свою добычу. Не в силах противостоять его единой силе, отворилась, скрипом ржавых петель разбудив вокруг всю пустоту. Слепые птицы, чувством ворона услышав, полетели к избе, уселись на крыльцо и стали слушать вновь пространство в пустоте. Пытаясь мысленно представить образы, что видел некто, во кромешной тьме.
   Он подошёл к ручью и наклонился, посмотрев в себя в воде. Кто это там? Эй, ты! Ответь мне, ты, да, ты, тот кто на дне. В ответ, второй, тот в отражении лишь вскользь улыбкой озарил суровый его взгляд. *Я - это ты. Я друг твой. Тёмный. В жизни я с тобою находился сотни раз подряд.* Умылся некто той водою в пустоте. И устремлением мысли потянулся к камню, что повёрнут был к избе. В раздумьях просидел на камне том. И запись мудрую оставил он потом. Очерки жизни, что окончена была в лесу. И как почувствовал дыханье смерти и её косу. И слушал ветер одинокий о чём пишет тот, кто постоянно, после смерти, попадает в это место, без забот. И сталь скрипучая чернила зажигала на листах. Воспоминания сгорали, превращаясь в сущий прах.
  
   Никто не ведал, как сюда попал. Никто не знал о том, что жив он иль устал. Лишь в пустоте есть путь, который предстоит пройти, стремясь ко тьме. Бежать, на зов мечты - *скорей, спеши ко мне!*
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"