Когда Васко да Гама вернулся после открытия Индии, граф [Вимиозу] спросил его, какие товары они оттуда привезли, и что там хотели отсюда получить в обмен на них. И когда Васко да Гама сказал ему, что оттуда привезли перец, корицу, имбирь, янтарь и мускус, а от нас хотят золото, серебро, бархат, атласные ткани, граф сказал ему:
-- Получается, это они нас открыли...
Португальский анекдот XVI в. (1).
ПРОБЛЕМА НАГРАДЫ
Возвращение португальского флота, то есть двух оставшихся от него кораблей (сначала "Берриу" под командованием Николау Коэльу, а затем "Сан-Габриэля" под командованием Жуана де Са), стало для Короны поводом начать крупную пропагандистскую кампанию в Европе в форме писем Католическим монархам Испании и Папе, некоторые из которых получили широкое распространение. Эта попытка, повторенная еще раз после путешествия Кабрала, была предназначена для того, чтобы показать, что Португалия находится на переднем крае христианского мира и что дон Мануэл, хотя и монарх относительно скромного королевства в Европе, тем не менее получил возможность построить огромную империю. Кроме того, сети коммерческой разведки, будь то сети итальянцев, непосредственно заинтересованных в торговле азиатскими пряностями, или южных немцев (имевших чуть менее прямое, но, тем не менее, значительное участие в ней), быстро распространили новости о португальском достижении. Ко времени окончательного возвращения Васко да Гамы в Португалию с Азорских островов, в конце августа или начале сентября 1499 г. (даты неясны), была заложена первая основа личной легенды (2). Но это была пока еще хрупкая основа, которую нужно было укрепить целым рядом усилий, в том числе и собственных. Тем не менее, его слава, по крайней мере, в европейских придворных кругах, была обеспечена, как мы видим из письма, отправленного доном Мануэлом Католическим монархам в июле 1499 г.:
"Высочайшие и превосходнейшие король и королева, могущественнейшие господа! Вашим величествам уже известно, что мы отправили Васко да Гаму, фидалгу нашего двора, и с ним его брата Паулу да Гаму, с четырьмя кораблями, для совершения открытий (a descobrir) на море и что два года прошло со времени его отплытия. И поскольку главной целью этого предприятия было, как и у наших предшественников, служение Господу нашему Иисусу Христу, Ему в Его милости было угодно ниспослать нашему слуге удачу в пути. Из послания, привезенного к нам одним капитаном, который вернулся сейчас в этот город, мы узнали, что наш слуга действительно достиг Индии и открыл ее и другие королевства и владения, с ней граничащие, что он вошел в ее море и плавал по нему, нашел большие города, величественные здания, реки и большие поселения, в которых ведется всяческая торговля пряностями и драгоценными камнями, которые переправляются на кораблях (кои наши слуги видели и встречали там в большом числе и больших размеров) в Мекку и далее в Каир, откуда они распространяются по всему миру" (3).
И снова бросается в глаза настойчивое использование этого неопределенного переходного глагола, "обнаружить" без ясного объекта; но агент открытия, Васко да Гама (и его брат Паулу) идентифицированы достаточно четко, по крайней мере, в этой версии. Теперь общеизвестно, что Гама знаменует собой начало нового типа в истории португальских исследований; в отличие от таких людей, как Диогу Кан и Бартоломеу Диаш, которые были профессиональными моряками, Гама уже был мелким дворянином, когда отправился в плавание (4).
Португальский историк Антониу Сержиу непочтительно писал в первой половине века:
"Как только Бартоломеу Диаш обогнул самую южную точку африканского континента, проблема пути в Индию -- морская и географическая проблема -- стала решена. Вот почему Бартоломеу Диаш был последним представителем типа первооткрывателей, созданного инфантом доном Энрике: человеком скромного положения, всецело посвятившим себя морскому делу. Отныне вопрос об открытии уже не стоял: нужно было организовать закупку и отправку товаров из Индии и с этой целью вести дипломатические переговоры с восточными государями. Следовательно, король избрал главой экспедиции не моряка, а дворянина, способного выполнить задание, ради которого он был послан: Васко да Гаму" (5).
Мы можем спорить, заслуженно ли Сержиу пренебрегает путешествием 1497-1498 гг., которое в конце концов не следовало вдоль африканского побережья (в отличие от Диаша), а вместо этого совершило новаторскую широкую петлю в Атлантике; конечно, другой вопрос, была ли эта траектория результатом инициативы Гамы (что кажется маловероятным), результатом данных ему инструкций или (что кажется наиболее вероятным) результатом опыта его кормчих. Забавно также отметить, что Сержиу фактически частично воспроизвел здесь довольно несправедливую насмешку, направленную ??на Гаму еще в июле 1500 г. не кем иным, как Америго Веспуччи, который в письме своему покровителю Лоренцо Медичи заявил: "Такое путешествие я называю не открытием, а просто путешествием к открытым землям, поскольку, как вы видите по карте, они постоянно плыли в пределах видимости земли и вдоль южной части Африки, а дальше следовали по пути, обсуждаемому всеми авторитетами в космографии".
Но было и несколько пикантное последствие исходного, относительно высокого социального статуса Гамы по сравнению с его предшественниками. В то время как такие люди, как Кан и Диаш, могли довольствоваться относительно незначительными наградами, такими как пенсия (tenca) или прием в ряды низшей служилой знати, в случае с Гамой ставки должны были быть несколько выше, поскольку он уже был рыцарем Ордена Сантьяго, фидалгу королевского двора и лицом, так или иначе связанным с влиятельными людьми при дворе и вокруг него. Однако награды посыпались на него постепенно после первой аудиенции при дворе, вероятно, состоявшейся 18 сентября 1499 г.
24 декабря 1499 г. Гама получил свою первую официальную награду, а именно королевскую жалованную грамоту (алвару). Ее намерение заслуживает внимания и предполагает, что она могла быть написана по просьбе самого Гамы, поскольку эта грамота представляет собой документ о владении городом Синиш со всеми его доходами как наследственной собственности. Это было важно, поскольку Синиш был своего рода наследственной базой, с которой Эстеван да Гама, его отец, действовал от имени Ордена Сантьяго. Но и право на Синиш было ограждено всевозможными оговорками, так как город по-прежнему принадлежал ордену Сантьяго, а должность алькайд-мора в нем -- некоему дону Луишу де Норонья (сводному брату графини де Одемира, союзнику рода Браганса и одному из тех, кто попал в немилость в середине 1480-х гг.). Таким образом, жалованную грамота гласила:
"Мы, король, уведомляем всех тех, кто увидит эту грамоту, что мы, памятуя о заслугах Васко да Гамы, фидалгу нашего двора, и о многих услугах, которые он оказал нам в открытии Индий, решили даровать ему город Синиш, по праву присяги и в качестве наследственной собственности, со всеми его доходами и податями, за исключением Божьей десятины на море и на суше, и с гражданской и уголовной юрисдикцией над ним. Но так как он принадлежит Ордену Сантьяго, то, прежде чем официально оформлять письмо о даровании, мы должны сначала дать за него компенсацию упомянутому Ордену, как только мы получим разрешение от Святого Отца, чтобы иметь возможность обменять его на другую деревню в этом королевстве, относящуюся к Короне. А также мы должны воздать должное дону Луишу де Норонья, алькайд-мору упомянутого города, за указанную должность алькаида. Тем не менее, такова наша воля, и мы обещаем ему этим [приказом], что, если упомянутый дон Луиш не пожелает прийти к соглашению с нами, чтобы уйти в отставку с упомянутой должности алькайда, как только поступит упомянутое разрешение сделать упомянутый обмен, мы прикажем, чтобы упомянутому Васко да Гаме была предоставлена ??право на осуществление юрисдикции, владение и доходы упомянутого города в форме и в порядке, в котором мы обычно даем подобные города другим лицам, а что касается упомянутого замка, то как только мы придем к соглашению об этом с упомянутым доном Луишем, или если он оставит его по какой-либо другой причине, мы отдадим его упомянутому Васко да Гаме, как его право, так же, как и упомянутый город" (7).
Мы начинаем замечать первые признаки потенциального конфликта между Гамой и Орденом, к которому принадлежали он и его отец. Конфликт, похоже, не был спровоцирован доном Мануэлом (который вряд ли стоял у истоков идеи дарования Гаме Синиша); однако король воспользовался им. Так, в королевском письме, датированном почти двумя годами позже, в сентябре 1501 г., отмечается, что Гама заявил, что он до сих пор все еще не получил Синиш. Затем в письме говорится, что "так как до настоящего времени по определенным причинам мы не смогли выполнить данное нами обязательство - предоставить указанному дону Васко в свободное и полноправное владение указанный Вила-де-Синиш с его юрисдикцией", Гама и его потомки должны получать сумму в 1000 крузаду в год, подлежащую выплате в Casa da Mina ежеквартальными платежами с 1 января 1501 г. Таким образом, было направлено письмо на этот счет Фернану Лоуреншу, королевскому фактору, отвечавшему в то время за торговлю с Гвинеей и Индией (8). Еще одна жалованная грамота и квитанция, датированные более поздним периодом того же года, касаются передачи некоторого количества пшеницы (15 moios, если быть точным) из Каса-де-Сеута Гаме в качестве частичной оплаты причитающихся ему сумм (9). Таким образом, Гама оказался на стороне монарха в его борьбе с Орденом Сантьяго и, более конкретно, с его магистром доном Жоржи. Мы можем представить, что дон Мануэл оказал давление на Орден, чтобы тот уступил Синиш, на том основании, что услуги Гамы нужно было срочно вознаградить; со своей стороны, Орден, вероятно, рассматривал это требование как самое начало королевского посягательства на его прерогативы. Таким образом, дело затянулось на несколько лет, прежде чем разрешилось в пользу Гамы, но только временно, как мы увидим ниже. Тем временем сообщается по крайней мере об одной незначительной вспышке насилия в 1500 или начале 1501 г. между некоторыми из слуг Васко да Гамы и слугами Д. Луиша де Норонья, командора Синиша. В королевском письме от конца марта 1501 г., адресованном некоему Альваро Афонсу, слуге (criado) Васко да Гамы и неженатому жителю Синиша, который участвовал в путешествии в Индию в 1497-1499 гг., отмечается, что Афонсу участвовал в стычке между людьми своего хозяина и людьми дона Луиша в самом Синише, в которой он ранил своим мечом чернокожего раба последнего. Однако, так как раб оправился от ран, а Д. Луиш согласился простить Афонсу, король согласился помиловать его при условии, что он уплатит штраф в 1400 реалов на благочестивые дела (10).
Чего на самом деле стоило дарение Синиша в относительном и абсолютном выражении? Из документов Ордена Сантьяго в нашем распоряжении находится "Список командоров и рыцарей" (Rol dos comendadores e cavaleiros), датируемый самыми первыми годами шестнадцатого века, который включает в себя ряд прославленных имен того периода, с пенсионами, которые они получали из казны (tencas). Самый большой из них, насколько мы можем судить, принадлежал Д. Жуану Маскареньяшу с 800 000 рейсов, поступавших от Мертолы и Алькасера; следующим был Д. Жуан де Менезиш, граф да Тарука, с доходом в 500 000 рейсов от Сесимбры и церкви Сантьяго-де-Бежа. Далее следуют Жуан де Соуза с 480 000 рейсов от Алваладе, Фейры и Репресы, Д. Гонсало Коутиньо с 350 000 рейсов от Арруды и Ребальдейры, а затем ряд получателей дарений с 320 000 реалов. Васко да Гама (указанный просто как o allmirante) получает 80 000 рейсов от своих старых дарений Мугеласа и Шупаррии. Синиш указан вместе с Д. Луишем де Норонья, и его стоимость указана в 150 000 рейсов, но есть также дополнительная статья для рибейры де Синиш, доход от которой оценивается в 50 000 рейсов. Особое значение имеет то, что и Синиш, и рибейра перечислены, как и ряд других дарений, как относящиеся к "Столу Мастера" (mesa mestral); таким образом, фактически Д. Жоржи, вероятно, имел право распоряжаться ими по своему усмотрению, в отличие от обычных коменд (11).
Безусловно, Гама получил в виде королевского дарения не только один Синиш. Мы знаем, что, несмотря на некоторую путаницу среди историков, Гама на самом деле также был удостоен титула "дон", принят в состав Королевского Совета, а также получил ряд морских почестей, возможно, в подражание тому, что Католические монархи сделали для Колумба к январю 1500 г. Мы обязаны этим пониманием довольно полезному, но часто игнорируемому исследованию Ансельмо Браамкампа Фрейре, который показал, используя набор из восьми документов, что Гама неоднократно упоминается в документах как "дон" к февралю 1500 г. и, следовательно, предположил, что основная жалованная грамота дона Мануэла для Гамы, обычно датируемая 10 января 1502 г., на самом деле была издана двумя годами ранее (12). Если это верно, то Гама получил звание адмирала Индии, или адмирала Океана-моря, также в январе 1500 г.; хотя в тот раз ему еще не было даровано преимущественное право быть капитан-майором любого флота, отправляемого в Индию, будь то для торговли или войны, право, которое лишь косвенно вытекало из его титула адмирала (almirante).
Жалованная грамота от января 1500 г. (принимая датировку Браамкампа Фрейре) -- действительно тщательно проработанный документ, более совершенный, чем все, с чем мы имели дело до сих пор в отношении Гамы. Здесь нам представлена ??краткая история португальских открытий, роль в них Гамы, и перечислен ряд дарений, сделанных не только ему, но и его семье (его оставшимся в живых братьям и сестре). Кроме версии, дошедшей до нас в поздней копии, сделанной в царствование Д. Мануэла (в Livro dos Misticos), существуют и черновики описательной части документа (которая предшествует описанию самого дарения), в которых говорится, что таким образом должны быть оформлены все пожалования Гаме (13). Остановимся на мгновение, чтобы изучить текст (который публиковался несколько раз и частично переведен Равенштейном):
"Дон Мануэл и др. [титулы]. Те, кто увидит это наше письмо, знайте: открытие земли Гвинеи было начато в 1433 году моим дядей инфантом доном Энрике с намерением и желанием, чтобы, следуя вдоль побережья земли Гвинеи, найти и открыть Индию, которая до сих пор никогда не была известна, не только с тем, чтобы великая слава и прибыль пришли к этим королевствам от имеющихся там богатств, которыми всегда владели мавры, но и для того, чтобы вера в Господа нашего распространялась и преумножалась, и чтобы Его имя было повсюду известно. А впоследствии король дон Афонсу, мой дядя, и король дон Жуан, мой двоюродный брат, с тем же рвением продолжали указанную работу, повлекшую за собой большое количество смертей и расходов, пока в 1482 году не была обнаружена Риу-ду-Инфанте, находившаяся в 1885 лигах от того места, откуда они впервые начали открытия".
Здесь в текст вкралась поразительная ошибка, поскольку Риу-ду-Инфанте была последней точкой, достигнутой в плавании Бартоломеу Диаша в 1488 г. (а не Диогу Каном в 1482 г.), и находится на юге Восточной Африки. Оговорка по Фрейду, учитывая желание Д. Мануэла свести к минимуму роль Д. Жуана II? Во всяком случае, три других аспекта заслуживают внимания в этом вступительном отрывке. Во-первых, упор на распространение католической веры, изложенный здесь в несколько иных выражениях, чем то, что мы найдем позже в той же дарственной грамоте; во-вторых, генеалогия, которая четко проведена ??от дона Энрике через дона Афонсу V к дону Жуану II; и, в-третьих, анахроничная настойчивость в том, что даже во времена дона Энрике истинной целью всего предприятия было открытие Индии. И, наконец, второстепенный интерес представляет тот факт, что название последнего места (Риу-ду-Инфанте), которого достиг Диаш, было имплицитно связано с инфантом Д. Энрике, а не со спутником Диаша Жуаном Инфанте, в честь которого оно было на самом деле названо!
Теперь текст продолжается, и мы будем следовать ему буквально только частично:
"И мы, с таким же рвением, желая свершить дело, которое начали упомянутый инфант и короли, наши предшественники, полагая, что Васко да Гама, фидалгу нашего двора, таков, что, ревнуя о нашей службе и выполняя наш приказ, возьмет на себя всю опасность и рискнет собственной жизнью, отправили его с нашей армадой, как ее капитан-майора, послав с ним Паулу да Гама, его брата, и Николау Коэльу, также фидалгу нашего двора, чтобы отыскать упомянутую Индию. В этом путешествии он служил нам таким образом, что, хотя за все эти годы, прошедшие с момента начала упомянутого открытия (descobrimento), отправленные нашими предшественниками капитаны открыли упомянутые 1885 лиг, он в одном только этом путешествии открыл 1550 лиг".
Затем упоминается большой золотой рудник (mina d'ouro), найденный в этом путешествии, несомненно, указание на торговлю золотом в Восточной Африке, а также на множество крупных городов, которые были обнаружены. Тем не менее, главным достижением было то, что Гама "нашел и открыл Индию, которую все писатели, описывавшие мир и все ее провинции, признавали самой богатой из всех", кроме того, что она была желанной для всех императоров и великих королей мира. Упоминается о больших расходах и опасностях, которым подвергся лично Гама, о смерти его брата Паулу и половины людей на флоте, а также о том, что путешествие длилось целых два года. Естественно, результаты этого путешествия принесут пользу не только Португалии, но и всему христианскому миру, "из-за ожидаемого ущерба для неверных"; таким образом, здесь явно подспудно подразумевается поражение мамлюков и неминуемое отвоевание Святых мест. Действительно, в тексте продолжает создаваться впечатление, что основная масса индийцев -- христиане. Таким образом, упоминается "великая служба, которая, как мы надеемся, будет сослужена нашему Господу, ибо кажется, что можно легко привести весь народ Индии к истинному познанию Его Святой Веры благодаря великому [знанию], которое у некоторых из них уже есть, в чем они могут быть полностью укреплены".
Вторая часть, которая следует за этой расширенной преамбулой, подробно описывает фактические дары, которые должны быть сделаны, как, собственно, "каждый государь должен поступать с теми, кто служит ему усердно и хорошо". Они начинаются с суммы 300 000 рейсов в год, предоставленных навечно Гаме и его потомкам, и разделенных следующим образом:
-- Пятая часть, или 60 000 рейсов, должна была поступать от десятины с рыболовства (dizima do pescado), недавно наложенной на Синиш и Виланова де Мильфонтеш, которая до этого собиралась в качестве бенефиции ведором да фазенда доном Мартиньо де Каштелу-Бранко. Риск колебания суммы сборов должен был нести Гама и его семья.
-- Еще 130 000 рейсов должны были поступить от акциза (сиса), взимаемого с Синиша; если сборы превысят эту сумму, разница достанется Короне, но в случае нехватки она должна быть восполнена за счет акциза в соседнем городе Сантьяго-де-Касем.
-- Еще 40 000 рейсов должны были быть получены от акциза в самом Сантьяго-де-Касем и выплачиваться ежеквартальными платежами.
-- И, наконец, оставшаяся сумма в 70 000 рейсов должна была поступать от королевской торговли древесиной в Лиссабоне (casa do paaco de madeira).
Затем в письме он именуется адмиралом Индии "со всеми почестями, прерогативами, свободами, властью, юрисдикцией, доходами, привилегиями и правами, которые по праву относятся к вышеуказанному званию и которыми обладают адмиралы в этих королевствах, как более подробно изложено в его уставе (regimento)" (15). Кроме того, Гаме и его потомкам было предоставлено право посылать 200 крузаду наличными каждый год в Индию, чтобы использовать их для покупки товаров, освобожденных от уплаты пошлины Короне, и облагаемых только пятипроцентным налогом (vintena) в пользу Ордена Христа (16). Капитаны Короны и факторы в Индии должны были сотрудничать в этом деле. И, наконец, титул "дон" был дарован самому Гаме, его брату Айресу и его сестре Терезе, а также тем из их прямых потомков, которые сохранят фамилию "Гама".
Вернемся к первой части этой дарственной грамоты. Ее значение заключается в новой концентрации финансовых ресурсов в руках Гамы в районе Синиша, то есть в самом городе, а также в Виланова-де-Милфонтеш и Сантьяго-де-Касем, расположенных по соседству. Это, вместе с первым дарением от декабря 1499 г., представляло собой значительное сосредоточение финансовых ресурсов на постоянной основе в руках одной семьи в регионе, в котором традиционно доминировал Орден Сантьяго. Это действительно очень хорошо сравнить с тем, что получил Николау Коэльу, то есть tenca в размере 50 000 рейсов в год (17). И все же это не соответствовало настоящему титулу и уж точно не открывало Гаме прямой доступ в ряды высших слоев знати. Существовал и другой путь к упрочению статуса, и это был брак.
В 1500-1501 гг. Васко да Гама решил использовать эти средства, чтобы укрепить свое состояние и родословную. Невестой была донья Катарина де Атаиде, дочь покойного Альваро де Атаиде, алькайд-мора Вила-де-Алвор и Марии да Силва (в доме которой в 1495 г. дон Жуан II умер в 1495 г.) (18) Более важная ветвь клана Атаиде позже снова оказалась связана с семьей Гама; внук Васко да Гамы, дон Васко Луиш да Гама, третий граф Видигейра, женился на донье Ане де Атаиде, дочери графа Кастанейры -- советника и близкого доверенного лица короля дона Жуана III. Значение брака Васко да Гамы совершенно иное: Алвару де Атаиде, его тесть, приходился дядей по материнской линии дону Франсишку де Алмейде, и таким образом этот брак укрепил связи Гамы с этой семьей. Мы не знаем, когда именно состоялась свадьба, но это определенно произошло до 5 октября 1501 г., поскольку королевский дар от этой даты подтверждает пенсию в 50 000 рейсов донье Катарине де Атаиде, "жене дона Васко да Гамы, члена нашего совета" (19). Братьям доньи Катарины, Алвару де Атаиде и Триштан де Атаиде, позже суждено было сыграть определенную роль в карьере Гамы, как и другому будущему шурину (позже ставшему мужем Терезы да Гамы), Лопо Мендесу де Васконселушу. Но этот брачный союз имел большее значение, поскольку мы знаем, что Алмейды внесли свой вклад в сбор приданого для доньи Катарины, а значит, и они видели его преимущества (20). В то же время 1499-1501 гг. засвидетельствовали деликатную перегруппировку сил, поскольку Алмейды, Атаиде и Гама, похоже, коллективно стремились дистанцироваться в эти годы от угасающей звезды дона Жоржи и Ордена Сантьяго. Именно после этого (и до своего отъезда в Индию в качестве вице-короля в 1505 г.) дон Франсишку де Алмейда, например, перешел в Орден Христа (21).
ПРОМЕЖУТОЧНЫЕ ПУТЕШЕСТВИЯ: КАБРАЛ И ЖУАН ДА НОВА
В эти годы в Индию были отправлены два флота: один - огромный под командованием Педро Алвареша Кабрала, другой - меньший и несколько загадочный (предположительно, исследовательский по своей природе) под командованием Жуана да Новы. Флот Кабрала, позже прославившийся тем, что открыл Бразилию, состоял из тринадцати кораблей, на борту которых находилось около 1500 человек; заместителем Кабрала, вероятно, был некий Санчо де Товар (на самом деле очень родовитый кастильский дворянин, сосланный в Португалию). Экспедиция оказалась катастрофичной сразу с нескольких точек зрения. Из тринадцати кораблей один был потерян у островов Зеленого Мыса, а еще один (судно снабжения) вернулось прямо из Бразилии. Еще четыре погибли во время сильного шторма в Южной Атлантике в мае 1500 г., а еще один (под командованием Диогу Диаша) отклонился к Мадагаскару, а затем к Красному морю. Таким образом, только шесть из первоначальных тринадцати судов добрались до Малабарского побережья; а на обратном пути еще одно ("El-Rei", которым командовал Санчо де Товар) пришлось оставить возле Малинди (22). Следует отметить несколько заслуживающих внимания фактов, касающихся организации этого флота. Во-первых, в нем засвидетельствовано гораздо более широкое и явное участие частных лиц, чем в первом плавании, и одним из кораблей, успешно совершивших путешествие в Индию и обратно, была "Анунсиада", принадлежавшая Д. Алвару де Португал и трем другим лиссабонским партнерам (включая флорентийскую фирму Маркионни). Во-вторых, среди тех, кто участвовал в нем, встречается несколько знакомых имен; наиболее очевиден Николау Коэльу, только что вернувшийся из Индии, но Бартоломеу Диаш также принимал участие (и командовал одним из четырех кораблей, потерпевших крушение в Атлантике); также на борту того или иного судна были такие люди из числа участников первого плавания, как Жуан де Са (23).
Флот Кабрала предназначался для выполнения планов Д. Мануэла: окончательно основать факторию в Каликуте (на пост фактора назначен некий Айриш Коррейя с двумя писцами по имени Мартиньо Нето и Афонсу Фуртадо), укрепить отношения между этим королевством и Португалией, в целом способствовать установлению связей с другими "христианскими королевствами" в Индии (включая Каннанур), и в то же время сделать все возможное, чтобы воспрепятствовать плаванию мусульман к Красному морю (24). Мы уже отмечали довольно курьезное письмо, данное доном Мануэлом Кабралу, и мы также знаем, что составленные для него инструкции (regimento) были подготовлены в тесной консультации с Васко да Гамой (25). Некоторые авторы идут еще дальше, и даже утверждают, что Гаме было предложено возглавить экспедицию в 1500 г., но он отказался, чтобы иметь возможность упрочить свою положение по отношению к Синишу и жениться. Этот довод, основанный на очень хрупких доказательствах (тот факт, что имя Гамы фигурирует на полях чернового документа, в котором Кабрал назван капитаном-майором флота), не должен нас задерживать; все, что он показывает, - это то, что при дворе были те, кто, возможно, предлагал Гаме вернуться в Индию (26). Тем не менее, мы отдаем себе отчет в том, что нам слишком мало известно об обстоятельствах, связанных с назначением Кабрала, или даже о нем самом как личности. Вкратце, мы точно знаем, что Педро Алвареш де Гувея (ок. 1467-1520), позже известный как Кабрал, родился в Бельмонте в семье мелкопоместной знати и стал moГo fidalgo при Д. Жуане II к 1484 г.; он также был кавалером Ордена Христа, определенно к началу 1500-х гг. Мы также знаем, что он женился на Д. Изабель де Кастро, племяннице Афонсу де Албукерки, и что последний ходатайствовал за него (хотя и безрезультатно) при дворе в 1514 г., в то время, когда Кабрал все еще был в опале (27). Это было состояние, в котором он провел большую часть своей жизни после своего возвращения из Индии и Бразилии в 1501 г.; в 1509 г. он удалился в Сантарен, где и похоронен в несколько малоизвестном месте (хотя бразильское правительство помогло облагородить церковь и надгробие!) (28).
Представляется разумным предположить, что Кабрала изначально поддерживал Д. Мануэл, принимая во внимание тот факт, что монарх вложил огромные средства в экспедицию 1500 г. по соображениям престижа, а также учитывая тот факт, что власть монарха была весьма значительной в этот момент его правления. Тем не менее, мы не можем сделать какие-то более далекоидущие выводы, поскольку у нас нет намьеристского исследования (или даже адекватной просопографии знати) двора дона Мануэла. К тому же, в конечном счете, Кабрал не оправдал ожиданий Д. Мануэла, и мы не должны забывать, что открытие Бразилии (хотя в ретроспективе его можно рассматривать как крупное событие) вряд ли имело в то время большое значение. Потерять половину флота, разорвать торговые отношения с Каликутом (и при этом допустить убийство фактора Айреша Корреа) было достаточно плохо; окончательное известие о том, что христиан относительно мало в индийском контексте, только ухудшило ситуацию. Об этом можно судить по депеше, отправленной в июне 1501 г. кремонским купцом Джованни ди Франческо Аффаитати своим венецианским корреспондентам, в которой он сообщает о возвращении первого из кораблей, военных действиях в Каликуте и решении, принятом Кабралом (предположительно, по совету Гашпара да Гамы, которого он взял с собой) перейти в Кочин в поисках груза (29).
Возможно, здесь стоит вкратце напомнить основные этапы путешествия Кабрала. Прежде всего отметим, что его флот покинул Лиссабон в начале марта 1500 г., что впоследствии стало общепринятой практикой (а не намного позже, в августе, как Васко да Гама в 1497 г.). После случайного открытия побережья Бразилии и шторма в Южной Атлантике, о котором мы уже упоминали, первыми местами в Индийском океане, куда, вероятно, совершил заход флот, были рейд в Софале (где португальцы особенно интересовались торговлей золотом), а затем Мозамбик (где флот оставался около шести дней). После этого они зашли в Килву (для короля которой они привезли письма на арабском и португальском языках), а затем в Малинди. В Килве, куда флот прибыл в конце июля, отношения с фактическим правителем Амиром Ибрагимом, по-видимому, были довольно напряженными, предвещая еще более серьезные осложнения в будущем; в Малинди, с другой стороны, флот был очень хорошо принят, и правителю также было передано письмо и различные подарки от Д. Мануэла в благодарность за его обращение с Гамой в его первом плавании. Здесь, как и в первом путешествии, португальцы взяли на борт лоцмана, который проводил их до Каликута, и высадили на сушу двоих из двадцати дегредадуш (осужденных изгнанников, которым грозила смягченная смертная казнь), которые были у них на борту, чтобы исследовать внутренние районы страны (30). Спустя чуть более месяц плавания, флот достиг Каликута в середине сентября, через шесть месяцев после отплытия из Лиссабона и в весьма подходящее время (в отличие от Гамы, чьи людям пришлось пробираться вброд по затопленным улицам Каликута в сезон дождей) (31).
Важно отметить, что некоторые важные аспекты политики Каликута за это время изменились. Старый Самудри (восемьдесят четвертый в его роду, согласно традиции) скончался, а его более молодой и энергичный преемник, по-видимому, стремился развивать свой порт дальше, в ущерб соперникам, таким как Кочин, который формально подчинялся ему, но на самом деле стремился играть все более самостоятельную роль в местной политике (32). Этой смене правителя придается большое значение, по крайней мере, в одной португальской хронике шестнадцатого века, в которой недвусмысленно говорится, что "несомненно, если бы этот король [старый Самудри] был жив, у нас всегда были бы мир и дружба с Каликутом, но вскоре после этого [1499 г.] он умер, и вместо него воцарился другой, который причинил нашим людям много вреда, хотя он и поплатился за него позже, как мы увидим" (33). Португальцы, со своей стороны, прибыли сначала с намерением вести особую форму враждебной торговли с обменом заложниками в продолжение духа путешествия Васко да Гамы. Таким образом, Афонсу Фуртадо, которого первым отправили на берег, потребовал от Каликутского двора предоставить в качестве заложников ряд знатных людей до того, как сам Кабрал сойдет на сушу. Эта просьба была удовлетворена, после чего Самудри Раджа появился на берегу, чтобы встретить португальского капитан-майора. Самудри Раджа произвел на них впечатление богатством своего личного наряда и регалий; португальцы, со своей стороны, гораздо лучше подготовились по части подарков (включая золотые и серебряные изделия), чем в предыдущий раз. Были переданы письма от дона Мануэла на португальском и арабском языках; мы можем только гадать, что о них думали Самудри и его двор. После этого Кабрал получил разрешение вернуться на эскадру, и состоялся обмен заложниками, хотя и не без паники и замешательства. Затем португальский фактор Айриш Корреа отправился на сушу со своими товарами, в то время как племянники гуджаратского торговца, проживавшего в Каликуте, были оставлены на борту флота в качестве заложников за него. Похоже, что Самудри выдал португальцам письменный указ (выгравированный на золотой или серебряной пластине, в разных версиях), гарантирующий им безопасность торговли. По прошествии двух месяцев, когда португальцам предоставили большой дом на берегу моря под факторию, они освободили своих заложников; между тем Самудри Раджа предложил им всяческую помощь в поиске грузов для судов.
В отличие от предыдущего Самудри, который предпочитал, чтобы португальцы являлись на аудиенцию к нему во дворец, новый правитель Каликута, по-видимому, имел обыкновение лично посещать набережную и довольно внимательно следить за тем, что происходит на морских окраинах его владений. Так, он якобы отправил Кабралу сообщение о том, что в Кочине мусульманскими купцами (в некоторых версиях это Чериан и Маммали Мариккары) загружается корабль, на борту которого ему по праву принадлежали один или несколько боевых слонов. Поэтому он попросил португальцев захватить судно, направлявшееся в Камбей в Гуджарате, от его имени. Кабрал, стремясь снискать расположение правителя Каликута, послал каравеллу, вооруженную артиллерией, под командованием Перо де Атаиде, и завязался бой. Сообщается, что сам Самудри появился на берегу моря (napraia), чтобы понаблюдать за боем, но ушел разочарованным, заявив, что одиночная каравелла не справилась с этой задачей. Однако после погони до самого Каннанура корабль был захвачен и через несколько дней доставлен в Каликут, "так что король был изумлен и преисполнен удовольствия" (34).
С другой стороны, негодование как ближневосточных, так и местных купцов против португальцев с этого момента, похоже, усилилось (хотя некоторые ведущие маппила Каликута, такие как Койя Пакки, поддерживали их), и 16 декабря 1500 г. ситуация достигла кульминации. Непосредственной причиной конфликта стал захват португальцами принадлежащего мусульманам корабля, который собирался выйти из порта в Джидду; португальцы истолковали это отплытие как нарушение договоренности с раджей Самудри о том, что им будет отдан приоритет в закупке груза специй. Когда Кабрал по прямому совету Айриша Корреа захватил корабль, группа мусульманских торговцев в порту в ярости взялась за оружие и напала на факторию; после трехчасового боя Айриш Корреа и другие пытались бежать к лодкам, но были убиты. Потери португальцев составили пятьдесят четыре человека и товары значительной стоимости.
Кабрал целый день ждал послания от самудри; когда оно так и не пришло, он захватил десять (или, по некоторым версиям, пятнадцать) больших кораблей, находившихся в порту, и на следующий день обстрелял сначала Каликут, а затем Панталаини, нанеся большой ущерб этим двум неукрепленным городам (35). Затем флот отправился в Кочин, по общему мнению -- мы видели -- по совету опытного Гашпара да Гамы, который предположил, что это был лучший вариант в сложившихся обстоятельствах, но все же задержался в пути, однако, чтобы захватить еще два судна из Каликута, которые были без промедления сожжены. К 24 декабря, когда флот прибыл в Кочин, португальцы нанесли в несколько раз больший ущерб с точки зрения человеческих жизней и имущества, чем они сами потерпели в Каликуте; говорят, что один только обстрел города из пушек привел к гибели от четырехсот до пятисот человек на суше. В Кочине португальцев приняли довольно хорошо, несмотря на более ранний эпизод с захваченным ими судном, принадлежавшим маппила; кочинский правитель Унни Года Варма, по-видимому, сразу осознал политические преимущества, которые он сможет получить, переманив португальцев из Каликута в свои владения. Флот оставался в Кочине, докупая ту часть груза, которую не сумел погрузить в Каликуте, до середины января 1501 г.; затем корабли поспешно ушли, опасаясь нападения Каликута, и по пути забрали с собой в Лиссабон двух слуг кочинского раджи (Идиккелу Менона и Парангода Менона), а также прославленного Иосифа Кранганорского, который стал важным осведомителем португальской короны во время пребывания в Европе (36). В свою очередь, несколько человек с португальского флота были оставлены в Кочине, где впоследствии образовалась постоянная фактория; среди них был знаменитый Гонсало Жил Барбоза, которого мы будем иметь возможность упомянуть ниже. Затем в середине января флот посетил Каннанур, где португальцы, по-видимому, были хорошо приняты раджей Колаттири и где был взят на борт груз корицы (как оказалось, довольно низкого качества) (37). Впоследствии, после короткой остановки в Малинди, флот повернул обратно в Португалию и, потеряв в пути еще одно судно (судно Санчо де Товара, как отмечалось выше), прибыл на родину либо в июне, либо в июле 1501 г. (38) Привезенный груз оценивался очень приблизительно в 4000 кантаров разнообразных товаров (но, как можно предположить, в основном они состояли из перца) (39).
Однако к тому времени, когда эти корабли вернулись, в Индию уже был отправлен другой флот из четырех кораблей: это была армада Жуана да Нова при обширном частном участии флорентийца Бартоломео Маркионни (который, возможно, послал Джироламо Серниги в качестве своего капитана и агента на одном из кораблей) и Д. Алвару де Португал (который еще раз отправил корабль под командованием Диогу де Барбозы); корабль Д. Алвару был фактически снаряжен в партнерстве с Маркионни в соответствии с договоренностью, которой он придерживался во флоте Кабрала (40). Отчеты о действиях кораблей да Новы значительно расходятся между собой, и в целом эта экспедиция является одной из самых малоизвестных в ранний период, о которой до сих пор не найдено никаких современных документов (41). Сам Нова был родом из Галисии и, по-видимому, какое-то время жил в Северной Африке, прежде чем занять должность мелкого чиновника -- alcaide pequeno -- в Лиссабоне. Его главным преимуществом, судя по всему, была тесная связь с Триштаном да Кунья, могущественным фидалгу при дворе дона Мануэла, о котором у нас еще будет возможность поговорить. По-видимому, флот вышел из Тежу 9 или 10 марта 1501 г. и, обогнув мыс Доброй Надежды, взял курс на Килву. Очевидно, Нове было приказано оставить там два корабля, чтобы получить золото, но в конце концов он отказался от этой идеи, поскольку товары, которые он вез, считались бесполезными в Восточной Африке. Ненадолго совершив заход в Мозамбик, Момбасу и Малинди, флот, по-видимому, покинул восточное побережье Африки в августе (42). В следующий раз мы находим следы флота в ноябре 1501 г., когда он к тому времени пристал к побережью Индии в Каннануре, где их приветствовал Колаттири и предложил взять груз; но вместо этого Нова решил направиться в Кочин, где Кабрал оставил факторию. По одной из версий, этот флот захватил два корабля, груженных пряностями, направлявшихся из Каликута в Красное море, и от них узнал о конфликте между Кабралом и каликутскими купцами; эти два корабля были затем сожжены, хотя их грузы были перенесены на португальскую эскадру, а экипажи взяты в плен. По другой версии, Нова уже получил известие об этом деле в бухте Сан-Брас, где Перо де Атаиде из флота Кабрала оставил ему письмо. По пути в Кочин Нова миновал Каликут, где снова атаковал и потопил три судна в порту; сообщается также, что он захватил еще один корабль (предположительно "принадлежащий" Самудри) с драгоценностями и навигационными приборами на борту, а также лоцманом и навигационными картами. На счастье лоцмана, португальцы сохранили ему жизнь и доставили в Лиссабон; остальным членам экипажа не так повезло, и они были сожжены вместе с судном на виду у Каликута, как только ценности были выгружены. Затем португальский флот зашел в Кочин, где было обнаружено, что фактория находится в плачевном состоянии, поскольку португальские товары не находят рынка сбыта. В декабре 1501 г., реагируя на нападения португальцев на торговые суда, продолжавшиеся с перерывами в течение нескольких недель, Самудри, как сообщается, подготовил флот небольших судов в Панталаини, но они не могли сравниться с португальцами по огневой мощи в бою к северу от Каликута. Затем, после относительно безоблачного ответного визита в Каннанур с целью создания постоянной фактории и заготовки груза, эти корабли довольно поспешно ушли в конце февраля (из опасения пропустить сезон муссонов), оставив фактора Д. Алвару Пайо Родригеша и еще трех или четырех человек в Каннануре. Вопреки надеждам венецианцев, они в конце концов вернулись в Лиссабон в сентябре 1502 г., привезя с собой (и здесь различные итальянские отчеты расходятся между собой) 950-1000 кантаров перца, 450-550 кантаров корицы, 30-50 кантаров имбиря и немного лака в качестве основного груза (43). Мы также можем предположить, что они привезли добычу, накопленную за несколько месяцев успешных рейдов, хотя, как сообщается, они вернулись с частично пустыми трюмами.
Ретроспективно, с точки зрения, скажем, арабской хроники Зайна ад-Дина Мабари конца 1570-х гг., "Тухфат аль-муджахедин", действия Кабрала и Новы предвосхитили ситуацию более или менее непрерывного конфликта у побережья Кералы на протяжении всего шестнадцатого века. Но в течение шестнадцатого века конфликт сместился в отношении его основных центров и азиатских протагонистов; как достаточно часто отмечалось в новейшей литературе, маппила не были главными целями ранней португальской агрессии, которая вместо этого была направлена ??против злодейских "мавров из Мекки", считавшихся ответственными за проблемы, с которыми Кабрал столкнулся в Каликуте в 1500 г.
Помимо товаров, стоит отметить, что каждое такое раннее путешествие также приносило ценную информацию, как коммерческую, так и политическую. Что касается флота Новы, то в итальянских письмах того периода упоминается, что он привез из Кералы некоего шестидесятилетнего или семидесятилетнего венецианца по имени Бенвенуто д'Абано, который прожил в Индии около двадцати пяти лет и пребывал в состоянии крайней нищеты; также на том же флоте был валенсиец (по имени Антан Лопес), который был в Индии пятнадцать лет (44). Бенвенуто д'Абано утверждал, что много путешествовал по Персии и посетил Ормуз, Гуджарат и даже Малакку; он также привез жену-индианку и двоих детей якобы для того, чтобы "сделать их христианами" (45).
ВОЗВРАЩЕНИЕ АДМИРАЛА
Рассмотрим же теперь, как обстояли дела в начале 1502 г., когда -- мы могли бы напомнить себе -- флот Жуана да Новы еще не вернулся в Португалию. Васко да Гама был теперь адмиралом Индий, дворянином с титулом дона и правом доступа в королевский совет, а также с немалым пенсионом. Его амбиции в отношении Синиша (или, если уж на то пошло, какой-либо территориальной базы вообще) остались неудовлетворенными; дон Мануэл, со своей стороны, был также разочарован отсутствием реального успеха первого крупного флота, который он отправил в Индийский океан, флота, который, кроме того, подтвердил, что представление о большом количестве христиан в Индии, которые могли бы стать союзниками против мамлюков, было химерой. Положению и авторитету короля, которые всегда были хрупкими на протяжении его четвертьвекового правления, был нанесен значительный ущерб, несмотря на дипломатические усилия, направленные на сохранение "лица". Похоже даже, что большинство членов Королевского совета высказалось против продолжения экспедиций в Индийский океан (46). Отличное представление о политической ситуации дают два венецианских посольства в Лиссабоне именно в эти годы.
Как заметил Дональд Вайнштейн, эти посольства являются любопытным свидетельством того, как "судьбы Португалии и Венеции переплелись в один из самых драматических моментов в истории обоих государств" (47). Венецианцы, даже после возвращения флота Гамы, не могли поверить, что португальцы обогнули Африку; мы уже отмечали запутанный отчет Джироламо Приули от августа 1499 г. (основанный на купеческих письмах из Александрии), в котором сообщается, что Колумб привел три португальских корабля в Каликут и Аден, что два из них потерпели крушение, а третий был слишком поврежден, чтобы возвращаться. Венецианская республика в 1499-1500 гг. была слишком озабочена другой насущной проблемой, в решении которой ее власти фактически обратились за помощью к Португалии: предполагалось создать объединенный альянс христианских держав для сопротивления османским военно-морским силам султана Баязида II (годы правления 1481-1512), которые совершали набеги на адриатические и эгейские владения Венеции. С этой целью венецианский посол в Испании был отправлен ко двору Д. Мануэла в январе 1501 г. (когда Кабрал все еще находился у берегов Кералы) с просьбой о помощи португальского флота. Этот посланник, Доменико Пизани, должен был в одно и то же время предложить такой союз в интересах католической веры, выразить соболезнования королю в связи со смертью его единственного сына Мигеля (19 мая 1500 г.) и поздравить его с недавним вторым браком с доньей Марией, сестрой его покойной первой жены и дочерью Католических монархов Испании. Фердинанд и Изабелла, со своей стороны, были вполне довольны любым проектом, который отвлекал Д. Мануэла от его заявленной цели (на которую он получил папское разрешение в 1496 г.) - нападения на ваттасидского правителя Феса Мухаммада аль-Шейха (годы правления 1471-1504).
Письма Пизани в Венецию позволяют предположить, что он был хорошо принят, но что Д. Мануэл жаловался ему (что характерно, в своих личных покоях, вдали от ушей любопытных придворных) на отсутствие энтузиазма, проявленного другими правителями в христианском мире по отношению к его собственному североафриканскому проекту. Тем не менее, он заявил о своей готовности помочь в войне против османов, даже время от времени предлагая лично возглавить военно-морскую экспедицию (несмотря на то, что у него не было другого преемника, кроме сумасбродного герцога Браганса)! В конце концов был снаряжен флот из тридцати пяти каравелл под командованием Д. Жуана де Менезиша, графа да Тарука, и Пизани заявил, что доволен; он также отметил в своих письмах в Венецию, что Д. Мануэл объявил об отправке тринадцати кораблей в Каликут за пряностями, которые должны были вскоре вернуться, и что четыре других корабля (флот Жуана да Нова) также были готовы к отплытию в том же направлении. Эти письма пришли в Венецию примерно в то же время, что и официальное послание Д. Мануэла дожу, где он с гордостью сообщил о том же (48).
Синьория почти сразу же отправила вслед за этим посольством еще одно, посольство Пьетро Паскуалиго, который был избран в апреле 1501 г. для выполнения этой миссии. Паскуалиго прибыл в Лиссабон незадолго до возвращения кораблей флота Кабрала, в конце июня 1501 г., и смог сразу же доложить Венеции о значении этого события. На этот раз по крайней мере некоторые венецианцы, и особенно сам Джироламо Приули, восприняли новость гораздо более серьезно, чем в 1499 г.; коммерческая угроза, как он сразу же понял, была "важнее для венецианского государства, чем турецкая война или любая другая война, которая может произойти". Теперь, когда король Португалии получил возможность доставлять пряности прямо в Лиссабон, венгры, немцы, фламандцы и французы - все должны были покинуть Венецию, поскольку пряности, поступавшие туда, во время провоза через мамлюкский султанат облагались "самыми обременительными пошлинами", к которым добавлялись таможенные сборы в самой Венеции. Таким образом, Приули предвидел, что Венеция столкнется с большими коммерческими и финансовыми затруднениями (хотя и не с полным крахом), а ее купцы бдуут подобны "младенцам, оставшимся без молока и питания" (49). Но не все видели дело в таких мрачных тонах. Общественное мнение в Венеции вскоре разделилось: некоторые "оптимисты" отметили, что Кабрал потерял большое количество судов, что враждебность, с которой португальцы столкнулись в этой экспедиции со стороны туземцев Индийского океана, может их обескуражить, и что количество привезенных специй также было не таким большим, как можно было бы ожидать, исходя из затрат ресурсов.
Но самое главное, это разделенное венецианское мнение стало отражать разногласия в самой Португалии, о котором вскоре пронюхали венецианские авторы дневников. Сам Приули отмечает, что, как говорили, многие в Португалии думали, что было потеряно слишком много жизней и что это предприятие было невыгодным с финансовой точки зрения; это, безусловно, отражает не "общественное мнение" в каком-то общем смысле, а разногласия при португальском дворе и среди элиты. Паскуалиго, со своей стороны, похоже, поощрял эти сомнения и разногласия, якобы даже дошел до того, что обратился к посланникам, привезенным Кабралом от правителей Каннанура и Кочина, чтобы сказать им, что Португалия была бедной и маргинальной страной, а настоящий центр Европы - это его собственная родина, Венеция! В то же время в своей официальной речи перед королем, произнесенной в Лиссабоне 20 августа 1501 г., Паскуалиго решил сыгрыть на тайных слабостях и универсалистских притязаниях монарха, заверив его, что его "возвышенный характер" уже был "известен и прославлен по всему миру", что породило "большую надежду даже за пределами города Венеции, во всех народах, королевствах и нациях Европы". Прозрачно намекая, похоже, на иоахимитские наклонности Д. Мануэла и присущий ему мессианский образ мыслей, Паскуалиго заверил его, что "эти усердно распространяемые слухи о ваших добродетелях убедили всех, что, как учит христианская религия, благой и великий Бог скоро дарует им государя, который своей добродетелью, мудростью и счастьем не только защитит утомленный и пошатнувшийся христианский мир, но даже расширит его". Более того, Д. Мануэл оправдал эти всеобщие надежды самым неслыханным образом, отправив экспедицию для открытия земель, "совершенно неведомых Птолемею и Страбону". Затем в примечательном пассаже, который откровенно заимствован из собственной королевской риторики Д. Мануэла, Паскуалиго продолжает:
"То, чего не достигли ни карфагеняне древности, ни римляне, достигшие гегемонии после низвержения Карфагена, ни Александр, великий исследователь мира, ни вся Греция в дни ее расцвета, ни египетские и ассирийские цари, вы достигли благодаря превосходству и удаче. По вашему приказу было обследовано все побережье внешней Ливии от Атлантического океана до Варварийского залива (Sinus Barbaricus), соединяющегося с Красным морем. Неведомые до сих пор народы, острова и берега либо капитулировали перед вашей военной мощью, либо, устрашенные ею, добровольно просят вас о дружбе. Величайшие цари и непобедимые народы прошлого справедливо похвалялись тем, что распространили свою власть до океана, но вы, непобедимый король, вправе гордиться тем, что распространили свою власть на нижнее полушарие и на антиподов. И что самое замечательное и самое памятное, вы объединили под своим началом народы, которых разделила сама природа, и вашей торговлей соединили два разных мира" (50).
Этот слегка поразительный текст отражает значительные способности Паскуалиго точно уловить оттенок мыслей таких людей, как Дуарте Гальван и сам Д. Мануэль; метафора льва и ягненка ("которых разделила сама природа"), соединенных вместе, и генеалогия, восходящая к античности, прекрасно используются этим венецианским послом.
Мечты Д. Мануэла объявить себя вселенским императором (или, по крайней мере, императором Востока) и его проект нападения на Северную Африку и, таким образом, организовать двустороннюю атаку на Иерусалим (кампания против Феса была задумана как простое преддверие этой главной операции), явно не так хорошо держались в тайне, как считалось. Ничто из этого не делало его планы в Индийском океане более приемлемыми для его противников; и, принимая во внимание щекотливое положение самого Д. Мануэла в этот момент по отношению к оппозиции его политике, неудивительно, что отправка следующего флота в Индию была весьма запутанным делом, подстрахованным с помощью очень сложных переговоров. Помимо далеко не радужной судьбы флота Кабрала, имела место неумелая морская вылазка против марокканской крепости Мерс-эль-Кебир в конце июля 1501 г. в рамках действий флота, посланного под командованием Д. Жуана де Менезиша якобы для поддержки Венеции и против османов. Кроме того, главный флот, отправленный в восточное Средиземноморье, в составе тридцати кораблей и около трех тысяч человек, до весны 1502 г. сковывал ценные ресурсы и не добился никаких военных побед. Кроме того, мы можем с полным основанием задаться вопросом, не запутали ли еще больше ситуацию и разделили мнения экспедиции Гашпара Корте-Реаля в 1500-1501 гг. в Северную Атлантику, в результате которых были открыты Гренландия, Ньюфаундленд, Новая Шотландия и Чесапик.
Но даже если бы это не соответствовало действительности, ситуация в 1502 г. значительно изменилась по сравнению с обстановкой в 1497 г. Теперь вопрос заключался не в том, следует ли открыть и использовать путь из южной Атлантики в Индийский океан, а в том, - если его будут эксплуатировать, - то каким образом и кем. Похоже, что было оказано некоторое реальное давление с целью полного отказа от проекта, но есть также свидетельства борьбы за то, кто будет контролировать следующую экспедицию и, следовательно, ее исход. В какой степени ее следует использовать для осуществления главной навязчивой идеи самого короля (о которой пронюхал Паскуалиго), - блокады Красного моря, удушения торговой экономики Мамлюкского султаната и, таким образом, для подготовки к удару, который будет нанесен в Иерусалиме? Сам Д. Мануэл, кажется, впал в нерешительность, что часто бывало с ним в такие моменты. Таким образом, все португальские хронисты шестнадцатого века, по-видимому, сходятся во мнении, что командование флотом в 1502 г. первоначально было отдано Педру Алваришу Кабралу, несмотря на то, что его предыдущее путешествие в Кералу не увенчалось успехом. Затем, по причинам, которые много обсуждались и становились предметом споров, Кабрал в конечном итоге был отстранен от командования этим флотом, и это выпало на долю Васко да Гамы. Каковы были причины такой внезапной смены командования?
Чтобы прийти к решению этой загадки, мы должны соскоблить налет сдержанности летописцев. Некоторые хронисты предполагают, что ухудшение отношений с Каликутом и ожесточенный конфликт во время первого визита Кабрала побудили дона Мануэла вернуть Васко да Гаму, хорошо известного своим строгим и бескомпромиссным характером. Но есть и еще один фактор, иногда упоминаемый, в том числе хронистом Дамианом де Гоишем, который может иметь большее значение (51). Дело в том, что Кабрал не смог найти общий язык с Висенте Содре, одним из капитанов флота, имевшим более или менее полную свободу действий с находившимся под его командованием вспомогательным флотом из пяти судов, с которым он должен был оставаться в Индийском океане, даже после возвращения оставшихся кораблей с пряностями. Содре, согласно Жуану де Баррушу, были даны инструкции, отличные от инструкций Кабрала, которые требовали от него "охранять устье пролива, ведущего в Красное море, чтобы через него не входили и не выходили суда мавров из Мекки, ибо именно они питают к нам наибольшую ненависть и больше всего препятствуют нашему доступу в Индию, так как в их руках был контроль над пряностями, которые поступали в эти части Европы через Каир и Александрию" (52). Кабрал, со своей стороны, должен был сосредоточить свои усилия на Малабарском побережье, где он официально должен был основать фактории в Кочине и Каннануре (портах, откуда он привез своих эмиссаров по возвращении из своего последнего путешествия). Кабрал также должен был взять с собой гораздо больший флот, чем Содре, из пятнадцати кораблей, но последний, как мы подчеркивали, был частично независим от первого из-за его отдельных инструкций (regimento) от короля дона Мануэла. Может даже показаться, что раздел добычи от захватов (presas), сделанных Содре в Индийском океане, первоначально был таким, что капитан-майора и экипажи основного флота исключались из него; только накануне отплытия и, очевидно, принимая во внимание, что теперь главным флотом командовал Гама, а не Кабрал, этот раздел был изменен, чтобы предоставить Гаме его долю (53).
Ссора между Кабралом и Содре, произошедшая, по утверждению Барроса, в результате повышенной чувствительности Кабрала к вопросам протокола ("elleera homem de muitos primores acerca de pontos de honra"), далеко не лишена большего значения, как только мы осознаем, кем на самом деле был Висенте Содре. На самом деле Содре был не кем иным, как дядей Васко да Гамы по материнской линии, и ссора была достаточно удобным поводом для того, чтобы племянник вмешался и освободил Кабрала от командования! Этому способствовало дополнение к более раннему королевскому дару 1500 г., датированное 2 октября 1501 г., которое теперь прямо давало Гаме право назначать капитан-майора флотов, направляющихся в Индию, когда он пожелает (54). Таким образом, Гама быстро превратил флот 1502 г. в семейное дело. Помимо Висенте Содре, среди капитанов был еще один дядя Гамы по материнской линии, Брас Содре, и все трое отплыли вместе (в составе флота из пятнадцати судов) в начале февраля. Экстраординарное положение Висенте Содре стало очевидным с самого начала; он был назначен преемником капитан-майора на случай, если с Гамой случится какое-нибудь несчастье; так же капитанам кораблей был дан общий приказ, что если кто-либо из них потеряет из вида корабль Гамы, они должны следовать за Содре, подчиняясь его приказам, "так, как вы поступили бы, если бы упомянутый адмирал потребовал и приказал это" (55). Позже, в начале апреля в Индию ушли еще пять кораблей, в общей сложности двадцать, что всегда было целью; этим флотом командовал двоюродный брат Васко да Гамы, Эштеван да Гама, на крупном корабле "Флор де ла Мар". Еще одним капитаном был Алвару де Атаиде, зять Гамы по его недавней женитьбе; также на флоте в качестве капитана был еще один будущий шурин, Лопо Мендес де Васконселуш. Таким образом, тандем Гама-Содре полностью доминировал над флотом.
Представляется весьма вероятным, что отстранение Кабрала и назначение на его место Васко да Гамы с такими обширными полномочиями отражали тщательно продуманный набор маневров при дворе. Тот факт, что Висенте Содре с самого начала была предоставлена ??такая автономия, еще раз свидетельствует о том, что Васко да Гама и его сторонники уже имели право голоса при первоначальном распределении функций, которое, вероятно, произошло осенью 1501 г. (56). Можно предположить, далее, что некомпетентность Кабрала и его руководства эскадрой подчеркивалась при дворе и противопоставлялась собственным твердым качествам Гамы; мы не должны забывать, что после того, как в это время он впал в немилость, Кабрал так и не вернул королевскую благосклонность. Напомним, что в то же время Д. Мануэл находился в несколько любопытном положении по отношению к Гаме по поводу Синиша, который тот ему обещал, но не смог выполнить обещанного. Таким образом, отсутствие адмирала в течение года или более в Индии не было совершенно неудобным с точки зрения короля; более того, это был способ еще больше отдалить Гаму от его первоначального места в придворной политике в качестве агента Д. Жоржи. Возможно, что Висенте Содре, который периодически был связан с Д. Мануэлом еще до его восшествия на престол, а также был прикреплен к нему в качестве фидалгу его двора и кавалера Ордена Христа, играл роль посредника между Гамой и монархом (57).
Как и в случае с первым путешествием Гамы, нам несколько мешает отсутствие доступа к точным инструкциям (regimento), которые он получил. Действительно, немногие современные документы, доступные нам и датированные временем непосредственно перед его путешествием, в основном представляют собой квитанции о припасах, загруженных на борт кораблей этого флота, таких как корабельные сухари для "Флор-де-ла-Мар" и припасы для собственного корабля Гамы "Сан-Жерониму" (58). Самый длинный из них -- подробный перечень вина и посуды (vinho e louga) для судов, на основе которого мы можем подтвердить названия ряда кораблей, известных нам из хроник, а также отметить четкое разграничение между кораблями вспомогательного флота Содре и остальными. Четыре судна, "Эсмеральда", "Сан-Педро", "Санта-Марта" и "Сан-Паулу" явно описываются как корабли, "которые сейчас направляются в Индию, чтобы действовать там в качестве армады" (para la amdar d'armada); первым из них был корабль Содре.
Семь других судов упоминаются без этой уточняющей фразы; трое из них упомянуты с именами их капитанов, Франсишку да Кунья с "Лейтоа", Руи де Каштаньеда с "Сан-Панталеау-де-Батекабело" и Перо Афонсу де Агияр, с еще одного нау под названием "Сан-Панталеау (ду-Порту)" (что несколько сбивает с толку) (59). Кроме того, нам известно, что капитаном другого корабля, "Леонарда", был довольно солидный дворянин Д. Луиш Коутиньо.
После того, как в конце 1501 или в самом начале следующего года произошла смена командования, 30 января 1502 г. в Кафедральном соборе Лиссабона состоялась торжественная церемония. Здесь, в присутствии ряда высокопоставленных лиц и послов, Гаме публично был присвоен титул адмирала (источник некоторой путаницы в отношении даты, когда он действительно был удостоен этого титула), и вручен королевский штандарт для продолжения своего путешествия. Этот жест символизировал претензию на равноправие с Испанией; и сравнение с другим адмиралом, Колумбом (каким бы неуместным оно ни было), не могло не прийти в голову присутствующим. Один из очевидцев, Альберто Кантино, представитель в Лиссабоне герцога Феррары (и позже известный как человек, который тайно вывез планисферу Кантино из Португалии), так писал своему хозяину:
"Как хороший посланник в этих краях, я хочу сообщить Вашему превосходительству о последствиях небольшой новости, о которой я писал в другом моем письме от текущего [месяца]. Светлейший король Португалии сегодня, то есть тридцатого числа текущего [месяца], в Великой Церкви удостоил некоего дона Васко звания адмирала Индии. И через десять дней он отправится в те края с двенадцатью кораблями, хорошо снаряженными и вооруженными, чтобы охранять и защищать устье Красного моря, чтобы корабли (zerme) Солдано не могли приходить за пряностями из Мекки в Каликут. Хотя тот же король и не желает допускать в эти моря никаких других держав или кораблей (domini et navichi), однако он уже сказал венецианскому послу, что если в этом году его дела не пойдут так хорошо, как он рассчитывает, он совсем откажется от предприятия, потому что в прошлом году потерял на нем восемьдесят тысяч дукатов. И далее, в конце марта, еще двенадцать [кораблей] с их товарами будут готовы последовать за теми, кто уходит сейчас".
Здесь выявляется ненадежный характер дела (и собственная неуверенность Д. Мануэла, а также оппозиция при его дворе), а также подспудные ожидания венецианцев, что все предприятие плохо обернется для Португалии. Письмо продолжается:
"Было бы неправильно, если бы я не упомянул о церемониях, сопровождавших вручение штандарта вышеупомянутому адмиралу. Сначала все явились на пышную мессу, а когда она закончилась, вышеупомянутый дон Васко, одетый в малиновый атласный плащ французского покроя, подбитый горностаем, в шляпу и камзол в тон плаща, украшенный висевшей на груди золотой цепью, подошел к королю, которого окружал весь двор. Один из придворных выступил вперед и произнес речь, превознося величие и добродетель короля, и зашел настолько далеко, что поставил его славу во всех отношениях выше славы Александра Македонского. После этого он обратился к адмиралу и стал многословно восхвалять его и его покойных предшественников, расказывая, как благодаря своему усердию и доблести он открыл всю эту [sic] часть Индии. Когда речь была окончена, вышел глашатай с книгой в руке и велел вышеупомянутому дону Васко поклясться в вечной верности королю и его потомкам, [и] когда это было сделано, он преклонил колени перед королем, и король, сняв перстень со своей руки, отдал его ему. Затем [король] обнажил меч и вложил его в правую руку адмирала, все еще стоящего на коленях, а штандарт в левую. Когда это было сделано, адмирал поднялся и поцеловал руку короля, и то же самое сделали все кавалеры и сеньоры, радуясь всем достоинствам и почестям, которые будут добавлены к его короне, и то же самое сделал и венецианский посол. Так церемония закончилась, под исполнение прекраснейшей музыки" (60).
Только теперь, с этими видимыми символами своего статуса, дон Васко да Гама, адмирал Индий, отбыл туда в феврале 1502 г. Дополнительный флот, возглавляемый его двоюродным братом Эстеваном да Гамой, отправился в плавание только через несколько недель, в апреле, возможно, после того, как прояснилась ситуация с флотом Жуана де Менезиша.
Однако сообщается, что еще до того, как он отплыл, Гаме пришлось столкнуться с небольшой проблемой, очевидно, спровоцированной не кем иным, как Паскуалиго. Венецианский посол, как мы уже отмечали, по-видимому, сумел связаться с "послами", которых Кабрал привез из Кочина и Каннанура, чтобы убедить их в том, что Португалия на самом деле является бедной и довольно маргинальной страной, чьи путешествия на Восток фактически финансировала Венеция. Для правителей Кералы гораздо лучше иметь прямые отношения с Синьорией, чем с португальцами. Португальские хроники сообщают, что Гаме в конце концов удалось по пути в Индию убедить этих послов в том, что это просто неправда: в любом случае один из послов из Кочина погиб у мыса Доброй Надежды, а другой -- у Восточной Африки, так что венецианская интрига оказалась бесплодной; только представитель Колаттири благополучно вернулся в Каннанур (61).
ВТОРОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ
Во второй раз в Индийском океане дон Васко -- как теперь его следует именовать -- вел себя энергично, даже жестоко. Таким образом, это второе путешествие оставило историографические следы, которые временами даже затмевают следы первого путешествия 1497-1499 гг. Источники, которые традиционно использовались историками для реконструкции этого путешествия в общих чертах, - это португальские хроники XVI века, среди которых особенно красочным повестованием является хроника Гашпара Корреа. Но опять же, хроники можно сверить с другими, более непосредственными отчетами, написанными людьми, находившимися на борту флота, которых у нас необычно много в случае этого путешествия. К ним относятся рассказ итальянца Маттео да Бергамо, который плыл на корабле, оснащенном итальянцем Джованни Буонаграциа, а также особенно ценный рассказ Томе Лопеса, писца на борту одного из кораблей, отплывших в начале апреля и которым командовал Руи Мендес де Брито (62). В дополнение к ним можно найти краткий, но полезный анонимный отчет на португальском языке, написанный членом флота, покинувшим Лиссабон в начале октября (63). И, наконец, часто цитируемый текст, написанный анонимным фламандцем, также находившимся на борту флота самого Гамы, на корабле "Лейтоа Нова" (64). Такое разнообразие точек зрения особенно ценно, так как дает нам гораздо больше возможностей для анализа, чем в случае первого плавания. К этому добавляется тот факт, что некоторые документы времен пребывания флота в Индии действительно сохранились, что добавляет к анализу некоторые (пусть и не принципиальные) полезные детали.
Итак, начнем с того, что может быть самым знаменитым из этих повествований, отчета анонимного фламандца, который начинается достаточно запутанно.
"Это странствие, собственноручно описанное автором, повествует о том, как он отплыл с 70 кораблями от реки Лиссабона, что в Португалии, в Калькоэн [Каликут] в Индии, и случилось это в 1501 году. И плыли они вдоль Берберийского берега, и прибыли в город Мескебейль [Мерс-эль-Кебир], где были разбиты, понесли большие потери и были обесславлены, и потеряли много христиан, да упокоит Господь их души. Эта битва состоялась в день Святого Иакова в вышеназванном году. Этот замок расположен в миле от города, называемого Оэрэн [Оран], куда приезжает множество нечестивых христианских купцов из Венеции и Генуи, и они продают туркам доспехи, арекбузы и другие припасы для сражений с христианами. Там у них свой рынок (baer stapel). Я провел шесть месяцев на Берберийском берегу и испытал много бедствий в Проливе [Гибралтарском?]".
Очевидно, наш фламандец участвовал в экспедиции Д. Жуана де Менезиша в 1501 г., о которой упоминалось выше. Вернувшись в Лиссабон, он успел завербоваться во второй раз, на этот раз на флот, действительно направлявшийся в Индию, который отплыл 10 февраля 1502 г. из Тежу. Миновав Канарские острова, флот, по-видимому, в конце февраля или начале марта достиг берегов Зеленого Мыса, земли, которая, по описанию, населена чернокожими, "у которых нет стыда, ибо они не носят одежд, а женщины совокупляются со своими мужчинами как обезьяны, не зная ни добра, ни зла". При пересечении экватора сообщается об обычных астрономических явлениях; тревожный факт для людей, плававших в водах Северного полушария, заключался в том, что Большая Медведица и Полярная звезда больше не были видны. В течение апреля и мая, как сообщает наш анонимный фламандец, в небе не было никакого знака (hemel tetken), который мог бы направить их, и они полностью зависели от компаса и карт. Были замечены необычные летучие рыбы (размером со скумбрию, сельдь или сардину), а также черные и белые чайки, которые набрасывались на них прямо на лету. В конце апреля встречные ветры унесли суда далеко на запад, так что им потребовался почти весь май, чтобы вернуться на свой правильный курс; 22 мая, в разгар достаточно драматической зимней грозы и бури, с дождем и градом, был пройден мыс Доброй Надежды. Флот теперь направился на северо-восток, и к 10 июня моряки снова с облегчением увидели Полярную звезду.
В другом анонимном описании (на португальском языке) приводится немного другую хронологию. Прибытие к Кабо-Верде датируется 28 февраля, на следующий день там была отслужена месса, а флот, как говорят, отбыл с архипелага 6 марта. Корабль, на котором находился анонимный португалец, испытал свою долю злоключений. 11 апреля частично сломалась мачта, а 28-го корабль, на котором плыл автор текста, по ошибке протаранил "Батекабело"; оба судна смогли разъединить только после получасовой неразберихи, но, к счастью, им не было нанесено непоправимого ущерба. Этот отчет умалчивает обо всем переходе через Атлантический океан и очень быстро переходит к концу мая, когда корабль уже находился у восточного побережья Африки.
Ввиду этого может показаться, что ко времени этого плавания -- напомним, четвертого по маршруту вокруг мыса Доброй Надежды -- все происходящее стало несколько банальным. Фламандский отчет помогает нам уловить некоторые из чудес, которые все еще присущи этому путешествию с западноевропейской точки зрения, и нельзя упустить акцент автора на том, что все зависит от карт и компаса. Мы также знаем, что в те годы другие мореплаватели, пытавшиеся достичь Индийского океана тем же маршрутом, потерпели неудачу из-за отсутствия надлежащей информации и навыков. Так произошло со знаменитым Бино Памье де Гонневилем, французским мореплавателем из Онфлёра, который отправился на судне "Эспуар" в Индийский океан в конце июня 1503 г. (65). Гонневиль, торговавший с Лиссабоном в годы, предшествовавшие его путешествию, принял некоторые меры предосторожности; его сопровождали два португальца, Бастиан Моура и Диогу Коуту (или Коутиньо), которые побывали в Азии на одном из первых португальских флотов. Миновав Канарские острова в середине июля, Гонневиль достиг Кабо-Верде в конце того же месяца, пересек экватор в середине сентября и очень быстро потерял всякое чувство направления. К началу ноября он полагал, что находится у мыса Доброй Надежды или очень близко от него, и, в конце концов, 5 января 1504 г. вышел к берегу в месте, которое, по его мнению, было островом в Индийском океане (но которое на самом деле находилось недалеко от Сан-Франсишку-ду-Сул в Бразилии). Через шесть месяцев бесстрашный француз, взяв с собой двух "индейцев" по ??имени Эссомерик и Намоа, отплыл в Онфлер и с большим трудом добрался до Файала на Азорских островах в начале марта 1505 г. Затем его корабль отклонился от курса в сторону Ирландии и был атакован английским пиратом Эдвардом Блантом, что вынудило Гонневилля покинуть "Эспуар". В конце концов он вернулся домой в мае 1505 г., убежденный, что достиг Индии; в середине семнадцатого века Этьен де Флакур использовал его отчет, чтобы доказать, что французы уже побывали на Мадагаскаре в начале XVI века и, таким образом, имели преимущественное право на этот остров по отношению ко всем другим европейским державам! (66) Ясно, что даже географическая путаница могла найти свое политическое применение.
Возвращаясь к нашему анонимному португальскому отчету, сообщается, что к 3 июня у восточного побережья Африки капитаны устроили совещание, после чего большая часть флота под командованием Васко да Гамы направилась к первому крупному порту захода, Софале, но некоторые корабли были отправлены вперед, в Мозамбик. Другие источники указывают, что это был вспомогательный флот под командованием Висенте Содре, задачей которого было построить каравеллу в Мозамбике из древесины, привезенной из Португалии, командование которой в конечном итоге было передано Жуану Серрану. Через неделю, 10 июня, флот прибыл в Софалу и стал на якорь на некотором расстоянии от берега; на следующий день на берег были отправлены шлюпки с отрядами хорошо вооруженных португальцев, которым было приказано держать свое оружие спрятанным, "чтобы не показалось, что они отправились на войну".
Теперь мы оказываемся на знакомой почве, поскольку Гама возвращается к своим старым привычкам. 11 июня к берегу подошла небольшая флотилия лодок с вооруженными людьми; к ним подошла лодка (allmedia) с берега, и избранный Гамой представитель, некий Родриго Рейнель (на самом деле прикрепленный к кораблю Висенте Содре в качестве фактора), начал переговоры, подчеркивая вновь обретенный статус Гамы как адмирала Португалии. Сообщение было отправлено во дворец, и вскоре пришел положительный ответ. Гаме привезли в подарок инжир, кокосы и сахарный тростник, и он сразу же потребовал двух заложников, прежде чем высадить на берег своих людей. На лодку Гамы поднялись двое наиболее уважаемых мусульман, и он, со своей стороны, послал Родриго Рейнеля и Мануэла Серрана на встречу с королем. Когда установились несколько сердечные отношения, Гама приказал провести рекогносцировку порта (в конце концов, это был его первый визит туда), чтобы посмотреть, могут ли его корабли войти в него; 13-го он вошел в порт с тремя судами. 15 июня португальцы начали скупку золота; эта сделка продолжалась двенадцать дней, и в ходе нее, по общему мнению, было получено 2500 мискалей (67). Затем, 26 июня, Гама отплыл в Мозамбик, но, покидая Софалу, его корабль случайно повредил судно Жуана да Фонсеки, которое, следовательно, пришлось бросить и сжечь.
Фламандец, напротив, относит прибытие в Софалу к 14 июня, что представляет небольшое несоответствие. С другой стороны, отмечается, что португальцы хотели покупать и продавать (предположительно, требуя золота в обмен на свои товары), но местные жители не проявляли такого желания. Далее следует запутанный отрывок, касающийся земли Пресвитера Иоанна (Paep Jans lant), которая описывается как находящаяся в глубине материка, с единственным выходом к морю через реку Софала. Однако проблема заключалась в том, что правитель Софалы постоянно находился в состоянии войны с Пресвитером Иоанном, и все это сообщили некоторые из людей Пресвитера, которых держали в Софале в качестве рабов! Подчеркивался большой интерес к установлению контакта с Пресвитером, поскольку его земля "изобилует серебром, золотом, драгоценными камнями и богатствами".
В обоих анонимных отчетах говорится, что после отплытия из Софалы следующим портом захода был остров Мозамбик, где можно было (по словам фламандца) получить золото в слитках и серебро. В Мозамбике к ним присоединились два корабля, отделившиеся от кораблей основного флота у мыса Доброй Надежды; также состоялась встреча с Висенте Содре. Таким образом, стало возможно совершить впечатляющий вход в Килву, где прежним португальским флотам был оказан довольно неоднозначный прием. Таким образом, очень крупный португальский флот прибыл к порту 12 июля, и Гама приказал дать пушечный салют, чтобы убедить тех, кто находился на берегу, в том, что он применит силу в случае необходимости. Похоже, что фактическим правителем Килвы в это время был некий Амир Ибрагим, хотя титулярным султаном был Фузаил бин Сулейман (он будет низложен в 1505 г. португальцами и заменен неким Мухаммедом Рукн ад-Дином). Вскоре после прибытия португальцев один из ссыльных преступников (вероятно, некий Луис де Моура), которого Кабрал оставил в Восточной Африке, прибыл на борт корабля Гамы с письмом для него от Жуана да Новы, в котором говорилось, что от сношений с этим городом не приходилось ожидать ничего хорошего, а также сообщил ему новости о происходящем в Каликуте и Каннануре.
Послания, отправленные Гамой на берег, похоже, не получили немедленного ответа от Амира Ибрагима. Посовещавшись с капитанами своего флота, Гама решил подойти к берегу и дворцу на меньших судах (bateis) и пригрозил бомбардировкой, если правитель не пожелает прийти к соглашению. Столкнувшись с этой угрозой, Амир Ибрагим капитулировал и сам прибыл навстречу Гаме на своей лодке. Ему недвусмысленно сказали, что португальцы хотят не только получить золото путем торговли, но и уплаты дани (trabuto) в размере десяти жемчужин в год для королевы и 1500 миткалей золота. В итоге эта сумма была выплачена двумя частями, и к 27 июля Гама был готов покинуть порт. Анонимный фламандский отчет добавляет еще один штрих, заявляя, что правитель Килвы отныне был обязан поднять португалський флаг в знак подчинения ("heeft hy van den selven coninc een banuier in een teyken dat hen kent voer syn heer"). Гама провозгласил новый статус Килвы в письме (что необычно, подписанном им лично, - это один из редких документов его авторства, которые у нас есть). Датированный 20 июля, когда переговоры о дани были завершены, текст выглядит следующим образом:
"Адмирал дон Васко да Гама доводит до сведения всех капитанов любых кораблей короля, моего господина, которые зайдут в порт Килва, что я прибыл сюда 12 числа июля месяца [1]502 года и пожелал увидеть короля (т.е. султана), чтобы установить с ним мир и дружбу, а он не желал увидеться со мной, но вместо этого обращался со мной очень неучтиво, из-за чего я вооружился сам и вооружил всех людей, которые у меня были, и, решив привести его к покорности, подошел в своих шлюпках к его дворцу, и высадился на сушу, и держал себя с ним гораздо более неучтиво, чем он со мной, и он согласился на мои требования и явился, и я заключил с ним [договор о] мире и дружбе на условиях, что он будет платить дань (trabutoepareas) королю, моему господину, в размере 1500 миткалей золотом каждый год, 1000 миткалей из которых он сразу заплатил мне в текущем месяце, и он признал себя вассалом Его Высочества (короля Португалии), в связи с чем я приказываю вам от его имени [Д. Мануэла], и затем от своего собственного, чтобы вы соблюдали указанный мир, пока он [султан Килвы] соблюдает его, как разумно поступать с вассалами указанного государя, и я уведомляю об этом всех в целом; а тем, кто прибудет в эти края, пока я здесь, я приказываю не задерживаться здесь, а немедленно отправиться в Мелинду, и если вы не найдете меня там, отправляйтесь на (острова) Анджадива, а если вы не найдете меня там, отправляйтесь в Кананор, и плывите днем ??и ночью, отдыхая, чтобы не обогнать меня, и если вы не найдете меня там, тем же путем отправляйтесь в Калекут, а затем в Кохиме, и если прежде, чем вы войдете в этот порт, это письмо будет передано вам снаружи, не входите в него, потому что из этого порта трудно выйти, а вместо этого идите вперед и следуйте всему, что было сказано выше. Написано перед Килоа, 20 июля 1502 года.
Адмирал Дом Васко.
И передайте это письмо маврам, как только прочтете, для других, которые могут прийти" (68).
В письме обращают на себя внимание два важных момента. Во-первых, высокомерие, с которым Гама описывает, как он заставил Амира Ибрагима подчиниться, обращаясь с ним "гораздо более неучтиво, чем он со мной", получая явное удовольствие от его унижения. Во-вторых, собственный запланированный маршрут Гамы, как указано здесь, который проходит сначала к островам Анджадива, а затем к Каннануру, Каликуту и ??Кочину в указанном порядке. В конечном счете, письмо оказалось бесполезным, поскольку, как только корабли Гамы начали покидать порт (воспользовавшись приливом), туда прибыл остальной флот, покинувший Португалию в мае под командованием Эштевана да Гамы на "Флор-де-ла-Мар" (69). Собрав теперь весь флот, они решили зайти в Малинди, с правителем которого Гама был в относительно хороших отношениях во время своего последнего плавания, но неблагоприятная погода помешала этому. Вместо этого Гама решил пересечь западную часть Индийского океана и направиться прямо к побережью Канары.
Этот переход безмятежно описан в анонимном португальском тексте: покинув Восточную Африку 29 июля, флот, как предполагается, всего через две недели увидел гористую местность в непосредственной близости от Анжедив и достиг собственно острова Анджедива - 20 августа. Эта безмятежность и общий тон рассказа наводят на мысль, что автор анонимного португальского рассказа, возможно, не впервые оказался в Индийском океане. Анонимный фламандец, с другой стороны, рассказывает гораздо более причудливую версию данного этапа плавания; он сообщает, что из Малинди к концу июля флот уже прошел на север до мыса Санта-Мария, между Аравией и землей Пресвитера Иоанна. Далее он утверждает, что мимоходом видел большой город под названием "Комбан" (в окрестностях Халдеи и Вавилонии), и утверждает, что в какой-то момент они были недалеко от Мекки, "где покоится Махомет, языческий дьявол (die heydens duvel)". Упоминается также большой городской центр под названием "Оан", у правителя которого было несколько тысяч лошадей и 700 боевых слонов; утверждается, что португальцы захватили в этой области 400 судов, убили экипажи и сожгли сами суда. Возможно, эти эпизоды не были целиком плодом воображения нашего фламандца, поскольку Гашпар Корреа также утверждает, например, что Гама по пути в Каннанур зашел и разграбил канарские порты Хонавар (возможно, таинственный "Оан"?) и Бхаткал, от которых он потребовал и получил дань (70). В этом случае великий царь с лошадьми и слонами вполне может быть правителем Виджаянагара.
В любом случае, несомненно, что к началу сентября Гама и его флот появились перед Каннануром, решив, что они будут ждать кораблей из Красного моря в их обычной точке выхода к индийскому побережью -- у горы Эли. Один из кораблей флота, потерявший из виду другие, по-видимому, уже ненадолго зашел в Каннанур, прежде чем отправиться к условленному месту встречи в открытом море с остальными. Чего добивался Гама? Достаточно ясно, что он прибыл подготовленным к боевым действиям с Каликутом, и письмо Жуана да Новы, которое он получил в Килве, только подчеркнуло серьезность ситуации. Хотя мы не знаем, какие именно указания содержались в его regimento, очевидно, что блокада перевозок перца между Кералой и Красным морем занимала первое место в списке приоритетов. В то же время, если принять версию Корреа о его действиях на побережье Канары, получается, что Гама был готов применить насилие не только против четко определенных противников, но и в гораздо более широком масштабе. Анонимный фламандец объясняет мотивы достаточно просто:
"В шестой день сентября мы прибыли оттуда [Анджедива] в королевство под названием Каннаер, которое расположено у горы под названием Монтебиль, и там мы ждали кораблей из Мехи, - это корабли, которые доставляют специи в наши земли и которые мы желали [захватить], чтобы один лишь король Португалии получал оттуда пряности, но не смогли этого сделать".
В анонимном португальском отчете сообщается об одной неудаче: корабль под командованием Фернана Лоуреншу атаковал четырехмачтовый корабль (водоизмещением от 300 до 400 тонн), но не смог его захватить, так как "он был очень большим и перевозил много людей". Корабль Руи Мендеса де Бриту, со своей стороны, захватил замбуко, направлявшийся в Каннанур; люди и товары на борту были переданы на попечение посла из Каннанура, находившегося на борту флота. Флот продолжал курсировать у горы Эли до сентября, ожидая появления крупного "приза".
Терпение Гамы в конце концов и неизбежно принесло свои плоды, когда начали возвращаться корабли из Красного моря. Процесс описан во всех деталях Томе Лопесом на борту корабля Руи Мендеса де Бриту. Как он рассказывает, 29 сентября "Сан-Габриэль" увидел корабль, возвращавшийся в Каликут из Мекки (то есть Красного моря), на борту которого находились 240 мужчин, помимо женщин и детей обоего пола, "которые отправились из Каликута в паломничество в Мекку и теперь возвращались обратно". Португальское судно произвело предупредительные выстрелы, и, к их удивлению, другое судно не оказало сопротивления, несмотря на то, что на нем было огнестрельное оружие и артиллерия. Тем, кто находился на борту азиатского корабля, казалось, пишет Лопес, что у них на борту достаточно богатств, чтобы выкупить себе жизнь, ибо там находились десять или двенадцать богатейших мусульманских купцов Каликута во главе с Джаухаром ал-Факихом ("Иоар Афанки"), который, как говорили, был "фактором султана Мекки в этом городе" и владел флотом из четырех или пяти кораблей, включая этот.
Сообщается, что когда Гама встретил его, аль-Факих предложил адмиралу щедрые условия: некоторую сумму денег, и загрузить пряностями весь флот, если только португальцы отпустят корабль. Гама отказался от этого предложения, и тогда ему было сделано второе: что сам аль-Факих даст в качестве выкупа в обмен на себя, одну из своих жен и племянника столько специй, что их будет достаточно для полной загрузки четырех самых больших кораблей в португальском флоте. Для этого он готов был отправить одного из своих племянников на берег, а сам остаться заложником на борту адмиральского судна. Если племянник не сдержит своего слова в течение пятнадцати или двадцати дней, португальцы могут делать с ним все, что захотят, и он отдаст им все драгоценные вещи на борту, и, более того, еще и договорится о мире и дружбе между ними и самудри. Гама снова отказался и вместо этого приказал аль-Факиху сказать мусульманским купцам на борт своего судна, чтобы они отдали все драгоценности, которые у них были. На это, как сообщает Лопес, главный торговец ответил: "Когда я командовал этим кораблем, они делали все, что я приказывал; теперь, когда командуете вы, вы и скажите им"! Относительно скромная сумма денег, собранная с купцов, была теперь передана, и Гама также нашел на борту захваченного судна пять или шесть лодок (batei), загруженных продовольствием и припасами. Прошло пять дней с момента захвата корабля, и наступило 3 октября, день, который, как Лопес уверяет нас: "Я запомню на всю свою жизнь".
Разоружив корабль, Гама теперь приступил к посадке большинства людей, которые были с ним, на борт шлюпок и приказал своим пушкарям поджечь корабль в нескольких местах. Они так и сделали, и те, кто был на борту корабля, наконец поняли, что у них нет никакой надежды на спасение. Взяв несколько бомбард, которые у них были, и камни в руки, и мужчины и женщины на борту напали на уходящие португальские лодки; а тем временем им еще и удалось потушить огонь. Поэтому португальцы вернулись, чтобы снова поджечь корабль, и были встречены камнями и мольбами. Как образно описывает Лопес, женщины на борту размахивали своими золотыми и серебряными украшениями и драгоценными камнями, крича адмиралу, что они готовы отдать ему все это за свою жизнь; некоторые женщины поднимали над головами своих младенцев и показывали на них, "делая знаки руками, насколько мы могли понять, что мы должны пожалеть их невинность". За всем этим наблюдал сам Гама с выгодной позиции через бойницу каюты (balestriera), и ясно, что Томе Лопес со своей стороны не мог понять непримиримости адмирала. Ибо, утверждает он, "нет сомнения, что с помощью этого [богатства] можно было бы выкупить всех христиан, которые томятся в плену в королевстве Фес, и еще остались бы великие богатства для короля, нашего господина".
В отчаянии те, кто находился на каликутском корабле, теперь решили взять на абордаж одно из португальских судов и протаранить его; благодаря этой тактике другие португальские суда не могли стрелять, опасаясь попасть в свой же корабль. Завязалась яростная рукопашная схватка, в которой принял участие сам Томе Лопес и которая продолжалась до позднего вечера, причем португальцам не давали пощады ни на одном этапе. Он сам дивится свирепости своих противников, которые бились до последнего вздоха, как будто "не чувствовали своих ран". В конце концов, на помощь пришли другие португальские суда, и каликутский корабль был отброшен; португальцы теперь пытались обстреливать его в течение нескольких дней и ночей, но из-за бурного моря не могли точно наводить орудия. В конце концов, как сообщает Лопес, один из находившихся на борту мусульман бросился в море, вплавь добрался до флагмана и предложил рассказать португальцам, как взорвать корабль, если ему сохранят жизнь. Все имевшиеся на корабле сокровища уже были брошены в море теми, кто был на борту, и Гама положил конец сражению. "И таким образом, после всех этих боев адмирал приказал сжечь упомянутый корабль вместе с людьми, которые были на нем, очень жестоко и без всякой жалости", -- сообщает Лопес.
Этот бой, столь красочно изложенный Томе Лопесом, довольно лаконично описан нашим фламандским автором следующим образом.
"Мы захватили судно из Мекки, на борту которого было 380 мужчин и много женщин и детей, и мы взяли на нем 12000 дукатов, вместе с товарами, стоящими по крайней мере еще 10000. И мы сожгли судно и всех людей, которые на нем находились, при помощи пороха (pulver) в первый [sic] день октября".
Анонимный португальский текст добавляет несколько деталей и приводит несколько иной набор цифр, отмечая, как и Томе Лопес, что захват был произведен кораблем "Сан-Габриэль", что азиатский корабль перевозил двести душ, что с судна были забраны товары на сумму 26 000 крузаду, и что все находившиеся на борту были убиты, за исключением семнадцати детей, которые были обращены в христианство (и стали учениками монахов Носса-Сеньора-де-Белен), и горбуна-лоцмана.
Действия Гамы по этому случаю часто называют особенно заметным актом раннего португальского насилия в Азии, и он обеспокоил как современников, так и позднейших комментаторов, начиная с Томе Лопеса (71). Лопес косвенно критикует действия Гамы по двум причинам: во-первых, потому что было бы гораздо лучше разграбить корабль, чем уничтожить его, и, во-вторых, потому что он был впечатлен мужеством и упорством мусульман на борту и, следовательно, чувствовал, что они заслуживали пощады именно по этой причине, а не по чисто гуманистическим соображениям. Из хроник мы можем узнать некоторые дополнительные детали, даже если такие хронисты, как Барруш, явно внимательно читали рассказ Лопеса. Они утверждают, что рассматриваемым кораблем был "Мири", предположительно принадлежавший мамлюкскому султану Кансу аль-Гури, корабль, на борту которого помимо золота и товаров было много паломников-хаджи; эта связь с мамлюками, однако, менее чем достоверна (72). Сам Барруш, хотя и придерживается воинственного подхода в этом вопросе, затрудняется полностью объяснить мотивы Гамы, зак исключением того, что адмирал был огорчен случайной смертью одного из его приближенных, который был раздавлен между судном Гамы и "Мири". Сам Гама, по-видимому, рукодствовался принципом "око за око и зуб за зуб"; убийство португальцев в Каликуте во время путешествия Кабрала было упомянуто им как причина его действий в письме к Самудри из Каннанура, переданном через горбатого лоцмана "Мири". В неподражаемом стиле Барруша:
"Он дал знать ему [Самудри], что из двухсот шестидесяти мужчин, прибывших на нем ["Мири"], он даровал жизнь только одному [лоцману], а также двадцати или около того детям. Мужчины были убиты в отмщение за примерно сорок португальцев, убитых в Калекуте; а дети крещены из-за [португальского] мальчика, которого мавры увезли в Мекку, чтобы обратить в свою веру. Что это была демонстрация того, как португальцы возместили ущерб, который им нанесли, а остальное будет в самом городе Калекут, где он надеялся оказаться очень скоро" (73).
Напротив, современный местный историк из Видигейры выражает серьезное беспокойство по поводу этого пятна на карьере одного из его героев. Таким образом, пишет он, "эти действия, без сомнения, очерняют память о Васко да Гаме, хотя при их оценке мы не должны пренебрегать учетом всех имеющихся смягчающих обстоятельств", а именно нападения на флот Кабрала и глубокой пропасти между христианами и маврами (74). Или, что еще более странно, французский оккультист доктор Франсуа Лефебр, который в 1950-х гг. посетил Португалию, убежденный в том, что является реинкарнацией Васко да Гамы, утверждал, что его преследуют голоса мертвецов с "Мири" (или "Мерри", как он его называл) (75). Кроме того, наиболее известная английская версия этого инцидента дошла до нас от Гашпара Корреа, чьи "LendasdaIndia" содержат особенно яркий отчет о насильственных действиях Гамы, который был выборочно переведен еще в 1859 г. (через несколько десятилетий после его долгожданной публикации на португальском языке) (76). В свою очередь, в ХХ в. это вызвало ретроспективное осуждение не только со стороны индийских историков-националистов, таких как Сардар К.М. Паниккар, но и в произведении с любопытным творческим поворотом, напоминающим в некоторых отношениях наше более раннее обсуждение легенды об Ибн Маджиде.
Здесь имеется в виду работа, опубликованная в 1930-х годах (таким образом, во времена колониального правления) бенгальского писателя, новеллиста и романиста, Сарадинду Бандопадхьяй, который позже стал представителем одной из форм воинствующей индуистской (таким образом, антиисламской) концепции средневековой индийской истории, в которой царство Виджаянагар предстает как последний оплот индуистского сопротивления исламу. Однако его известный рассказ "Ракта сандхья" ("Кровавые сумерки") направлен своим острием не против исламских захватчиков первозданной индуистской Индии. Скорее, история начинается с беспричинного убийства в переулках Калькутты двадцатого века, свидетелем которого является автор-рассказчик: мясник-мусульманин жестоко закалывает проходящего мимо англо-индийца, которого он никогда раньше не встречал. Автор отправляется в тюрьму, чтобы встретиться с нападавшим и расспросить его о его, казалось бы, необъяснимом поступке. Мясник объясняет в виде довольно сложного воспоминания. История начинается много веков назад, когда он сам был мусульманским купцом в Каликуте. И вот однажды к их берегам подошли три странных корабля, которыми командовал некий Васко да Гама. Приезжие вели себя странно, не соблюдая кодекса поведения и чести местных купцов. Последовали различные недоразумения и ссоры, в которых португальцы демонстрировали свои придирки, пока наконец купец-мусульманин не был вынужден сразиться на мечах с Гамой. Португальский капитан был тяжело ранен, но противник-мусульманин в лучших традициях индийского гостеприимства пощадил его, сказав, что ему лучше покинуть это место. После этого прошло несколько лет. Тогда купец-мусульманин решил совершить хадж со своей семьей. Возвращаясь с Ближнего Востока, к его кораблю посреди моря подошел огромный и незнакомый флот: это был не кто иной, как Васко да Гама, вернувшийся из Португалии, чтобы отомстить за свое прежнее унижение. Поскольку после предыдущего поединка жизнь Гамы была сохранена, наш купец-мусульманин, естественно, ожидал, что португальцы ответят тем же. Он сделал это предложение Гаме, когда его корабль был захвачен, но тот отказался. Казалось бы, правила, по которым играли на Востоке и на Западе, были разными. В первом ведут себя по-рыцарски с побежденными врагами; в последнем случае, когда врага держат за горло, ему не дают пощады, даже если он безоружен. Таким образом, корабль мусульманского купца был безжалостно отправлен Васко да Гамой на дно, а вместе с ним и его семья. Услышав их крики, когда солнце садилось над западной частью Индийского океана (в кровавых сумерках названия), мусульманский купец поклялся, что однажды он тоже отомстит. И действительно, столетия спустя он перевоплотился в мусульманского мясника в Калькутте, а Васко да Гама -- в англо-индийца в том же городе! Мусульманин остался мусульманином, а христианин -- христианином (и презренным метисом при этом). Таким образом, через четыре с половиной века после затопления "Мири" мусульманский купец из Каликута отомстил; с помощью этого вымышленного приема Сарадинду сгустил противостояние между благородным Востоком и коварным Западом, проведя непрерывную линию между португальцами начала шестнадцатого века и Британской империей середины двадцатого века (77).
НА МАЛАБАРСКОМ ПОБЕРЕЖЬЕ, 1502-1503 гг.
Первым портом захода в Керале, который предусматривал план Гамы (как мы видели из его письма в Килве другим капитанам), был Каннанур, где Колаттири довольно последовательно был готов иметь дело с португальцами и где португальский фактор, Пайо Родригеш (фактически слуга Д. Алвару де Португал), был оставлен флотом Жуана да Новы. Кроме того, Гама привез обратно посла, отправленного Каннануром в Португалию, и существовала возможность укрепить отношения. Но в этот раз адмирал отнесся к намерениям туземцев с еще большим подозрением, чем во время своего предыдущего визита. Войдя в Каннанур 18 октября, он за день добился аудиенции у Колаттири, но отказался ступить на сушу. Последовали сложные переговоры, которые Томе Лопес описывает с некоторым смущнием и которые подтверждают также другие описания. Похоже, что для Колаттири был сооружен своего рода импровизированный деревянный пирс, возвышающийся над морем. Гама приблизился к нему на каравелле, корма которой была обтянута зеленым и малиновым бархатом, в сопровождении самых важных лиц флота и на лодках с флагами, трубами, барабанами и прочим. Была музыка и танцы, а также стрельба из оружия в качестве салюта. Сам Гама был одет во все свои наряды, в шелковое платье и золотые украшения; он хотел, чтобы его высокий статус был широко известен. Сам пирс, очевидно, имел два входа: один с суши, другой с моря; оба были увешаны расписными тканями. Колаттири внесли туда первого в его паланкине (amdor) в сопровождении примерно четырех сотен слуг, вооруженных мечами, и некоторых луками и стрелами, но довольно скудно одетых по сравнению с пышным нарядом Гамы. Поскольку день был жаркий (а правитель Каннанура уже был в годах), они остановились, чтобы отдохнуть, а затем Колаттири с тридцатью вассалами приблизился к кораблю Гамы, все еще ожидая, что адмирал сойдет на берег. Он был разочарован; Гама решительно отказался, заявив, что у него есть противоположный приказ от Д. Мануэла. Таким образом, переговоры пришлось проводить в обстановке, когда Гама находился на корме его корабля, а колаттири на пирсе, обмахиваемый веерами несколькими слугами и сопровождаемый другими. Гама передал свои дары, которые были из серебра, а некоторые из них позолочены. Взамен Колаттири подарил несколько драгоценных камней (но не своей рукой!) Гаме и другим знатным португальцам, указав, что они были скромным подарком, не имеющим реальной ценности. Когда эти любезности подошли к концу, Гама перешел к вопросу о цене, по которой можно купить пряности, но Колаттири ответил, что это не его дело и что пряностей все равно еще нет. Он пообещал прислать на следующий день торговцев пряностями; эти купцы неизбежно были мусульманами (вероятно, маппила).
Таким образом, аудиенция завершилась, и на следующий день начались переговоры с купцами. Однако их цены были намного выше, чем в предыдущие разы, и португальцы начали подозревать, что они вообще не хотят им ничего продавать. Гама пришел в ярость и отправил сообщение Колаттири, говоря, что, очевидно, он не очень ценит мир с португальцами. Ибо зачем в противном случае он послал вести дела с ними торговцев-мусульман, "которые, как известно, издавно питают ненависть к христианам"! Кроме того, он заверил его, что отправит обратно тюки со специями, уже находившиеся на борту "Сан-Жерониму", под аккомпанемент нескольких залпов из пушек. В разгар этой истерики прибыл Пайо Родригеш, и Гама приказал ему не возвращаться в Каннанур, так как он разрывает отношения. Но Родригеш категорически отказался, заявив, что фактически подчиняется Д. Алвару де Португал, а не адмиралу. Затем Гама отправил через него послание Колаттири, сказав, что он будет искать свой груз в другом месте; он также предупредил его, чтобы он обеспечил безопасность португальцев-христиан, находящихся на суше, "и он поклялся и пообещал, что, если их постигнет какое-либо зло или бесчестие, его кафиры (ciafferi) заплатят за это". С этим грозным предупреждением 22 октября Гама и его флот ушли, а чуть дальше по побережью захватил замбуко с людьми и припасами, и открыл огонь из пушек по небольшому порту, где стояло несколько кораблей в сухом доке, полагая, что он находится на территориях, подвластных Каликуту. Местный вождь сразу запротестовал, заявив, что он подчиняется Колаттири, врагу Каликута, другу и родственнику раджи Кочина. Он был в мире с португальцами и не мог понять, почему его обстреливают. Гама был просто вне себя, и его ярость возросла той ночью, когда прибыл гонец с двумя письмами, одно от Пайо Родригеша, а другое от Колаттири (которое, как подозревал Гама, было написано под диктовку Родригеша). В письме Колаттири фактически говорилось, что он был верным другом короля Португалии и что даже если Гама начнет с ним войну, он останется им. Вместо того, чтобы считать действия Гамы действиями португальской короны, он пожалуется на него Д. Мануэлу! На самом деле это довольно явное свидетельство сговора между Колаттири и Родригешем, поскольку такое письмо могло быть написано только при осознании того, что между Короной и Гамой не все ладно. Поняв, что его перехитрили, Гама скрепя сердце заключил мир с местным вождем и поплыл дальше.
Но Гама еще не закончил с Каликутом. Находясь в Каннануре, он получил письмо от самудри с предложением заключить мир, и в то же время получил письмо от Гонсало Жиля Барбозы (который находился в Кочине), в котором говорилось, что Самудри слышал о мощном португальском флоте, который собрался у островов Анджедива, и, следовательно, хотел заключить мир по тактическим соображениям. По пути в Каликут флот Гамы заметил у берега большой корабль и захватил его; но поскольку он принадлежал "Iuneos" (возможно, искаженное "вания", а не "джайнам" -- обычное толкование), "людям, которые чудесным образом торговали в Индии и контролировали большую часть специй", то после совещания с другими капитанами было решено отпустить корабль. Условия Самудри на этом этапе были достаточно просты: против товаров с португальской фактории был груз корабля, атакованного Кабралом; можно было произвести взаимный зачет убытков обеих сторон, и та из них, кто останется в дебете, уплатит разницу. Что касается португальцев, погибших при нападении на факторию, португальцы убили столько же, если не больше на корабле из Мекки ("Мири"), а другие корабли сожгли. Чтобы добавить к португальскому списку, Гама только что вздернул на мачту двух мусульман, найденных в замбуко у Панталайини, которые были замешаны в нападении на факторию Айриша Корреа; улики против них были взяты у детей, снятых с "Мири" и обращенных в христианство. Условия Самудри были повторены представителем, посланным им на португальский флот 29 октября, когда он стоял на якоре у Каликута. Но Гама хотел гораздо большего, на самом деле не чего иного, как изгнания всего ближневосточного мусульманского населения из Каликута (tutti i Mori della Mecca), "ибо с самого начала мира мавры были врагами христиан, а христиане - мавров, и они всегда воевали друг с другом, и по этой причине никакое соглашение, которое могло бы быть заключено [между ними], не было бы прочным". Бескомпромиссный характер его позиции и разумный тон, принятый Самудри, подчеркивает не кто иной, как сам Жуан де Барруш, который воспроизводит в своей хронике следующий пересказ письма к Гаме от самудри:
"Что касается возмещения стоимости товаров, которые португальцы потеряли во время восстания (alvoroГo), поднятого народа Калекута из-за оскорблений, совершенных самими португальцами, то он, капитан-майор, должен удовлетвориться захватом корабля из Мекки, что с точки зрения товаров и убитых людей в десять раз превышало потери Педральвареса. Что, если та и другая сторона сложат потери, ущерб и смерти, то он, Саморидж, из них двоих пострадал больше: и все же он не просит возмещения за это, хотя его люди требовали с большой настойчивостью, чтобы он загладил обиды, которые были причинены португальцами; он проигнорировал их требования из-за стремления к миру и дружбе с королем Португалии. Что он, адмирал, должен предать прошлое забвению и довольствоваться заходом в его город Калекут, где он найдет нужные ему специи. А что касается требования об изгнании из его королевства всех мавров Каира и Мекки, то на это он ничего не ответил, так как невозможно было искоренить более четырех тысяч их семейств, живших в этом городе не как иноплеменники, а как туземцы, от которых его царство получало большую прибыль" (78).
Гама, со своей стороны, как сообщает Барруш, воспринял этот ответ как оскорбление (afronta). Он задержал посланников, а когда самудри прислал еще одно послание, в котором говорилось, что он не должен держать их в заложниках, Гама еще больше "вспылил" (indignado по-португальски, con molta furia по-итальянски) -- термин, часто употребляемый хронистами в связи с ним. Он объявил о своем намерении начать бомбардировку Каликута на следующий день и отправил обратно эмиссара Самудри с приказом, что он "не должен возвращаться с каким-либо другим посланием, кроме как с ценой товаров, которые были захвачены у португальцев; и после того, как ее уплатят, можно будет решить вопрос о мире и торговле пряностями". Томе Лопес, со своей стороны, сообщает, что Гама заявил, что он, как вассал Д. Мануэла, был лучшим человеком, чем Самудри, "и что из ствола пальмы получился бы такой же хороший король, как и он", добавив еще несколько пренебрежительных замечаний о его привычке жевать бетель. Если на следующий день положительный ответ не поступит, заявил он, португальцы быстро разберутся с Каликутом.
Самудри, уже подвергшийся бомбардировке Кабралом за два года до этого, приказал воздвигнуть вдоль побережья небольшой частокол из пальмовых стволов, как для предотвращения высадки десанта, так и для отражения артиллерийского огня. Для обороны города имелось также несколько артиллерийских орудий, не имевших большого значения. Гама предъявил ультиматум сроком до полудня; после этого он начал захватывать проходящие небольшие суда и приказал каждому кораблю своего флота повесить на мачту несколько "мавров" из числа более ранних пленников, которых он распределил среди них для этой цели, в результате чего было убито в общей сложности тридцать четыре человека. На берегу собралась толпа, чтобы посмотреть на это, и корабль "Сан-Жерониму" и каравелла обстреляли ее из пушек. Набережная быстро опустела, и теперь начался серьезный обстрел, продолжавшийся до наступления темноты. Лопес достаточно ясно описывает его последствия для города, поскольку люди бежали, чтобы спастись от артиллерийского огня; поскольку дома были построены не из камня и извести, ущерб был обширным, но его трудно было оценить. Барруш передает суть следующего эпизода:
"[На город обрушился] непрерывный град (torvИo) и ливень из железных и каменных снарядов, причинивших очень большие разрушения, из-за которых также погибло много людей. Когда наступила ночь, для ускорения дела (por espedida) и для пущего устрашения он [Гама] велел отрубить повешенным головы, руки и ноги и положить в лодку с письмом, в котором говорил, что если эти люди, хотя они и не были ответственны за смерть португальцев, и только потому, что они были родственниками жителей, понесли это наказание, то виновников этого предательства ожидает еще более жестокая смерть".
Та версия письма, которую приводит Лопес, гораздо менее достойна; в ней говорится, что тела повешенных каликутцев были отправлены королю, и что если он хотел их дружбы, он должен был не только оплатить стоимость товаров, которые были "разграблены в этом порту под вашей защитой", но и возместить расходы на порох и шрапнель, израсходованные при бомбардировке. Эту лодку отправили на берег с неким Андре Диасом, с письмом на малаялам, а остальные тела были выброшены в море, чтобы их вынесло на берег приливом. Это происшествие произвело удручающее впечатление на жителей города, и на следующее утро на набережной никто не появился. Город настолько опустел, пишет Барруш, что Гама вполне мог разграбить его. Но он воздержался:
"Поскольку смерть этих людей была вызвана скорее желанием запугать короля, и побудить его больше не прислушиваться к советам мавров, чем местью за прошлое, он не хотел причинить столько вреда, сколько мог бы, чтобы дать королю время раскаяться и не возмущаться из-за столь великой потери, которая произошла бы, если бы его город подвергся полному разрушению".
Тогда казалось, что Гама еще питал надежду на полную капитуляцию, а также на изгнание мусульман, и поэтому захваченное за несколько дней до того судно ("Иунео") не подверглось разграблению. Тем не менее, на следующий день, 2 ноября, бомбардировка началась снова, и, поскольку дома на берегу моря (принадлежащие бедным классам) были в значительной степени разрушены, это позволило португальцам перейти к обстрелу домов знати (case de Signori e gran maestri), расположенных дальше вглубь города. По подсчетам Томе Лопеса, к полудню было выпущено более четырехсот пушечных ядер. Днем к португальской армаде с берега подошла небольшая флотилия лодок; их атаку легко отразили.
Таким образом, 3 ноября Гама с некоторым удовлетворением отплыл в Кочин, оставив Висенте Содре с шестью большими кораблями и каравеллой, чтобы поддерживать блокаду Каликута и не препятствовать заходу кораблей (и доставке припасов) в порт. Он прибыл в Кочин, где 7 ноября 1502 г. (80) его встретили Гонсало Жиль Барбоза и Лореншу Морено. Но и здесь события, похоже, не давали ему повода для радости. Мусульманские купцы из Кочина были извещены письмами своих коллег из Каликута о действиях португальцев, и поэтому в воздухе витала некоторая враждебность. Напряженность была снята на встрече с правителем Кочина, Унни Года Вармой, которая состоялась примерно через неделю после прибытия Гамы (после одной попытки встречи, которую пришлось отложить из-за дождя). Произошел обмен подарками, раздались обычные фанфары и пушечный выстрел. Примерно в то же время из Каннанура прибыли эмиссары, чтобы возобновить переговоры о торговле, и предложили поставлять специи по ценам, согласованным в Кочине. Теперь Гама пересмотрел свое предыдущее решение и отправил два корабля в Каннанур за пряностями.
В Кочине Гама проявлял определенное стремление поддерживать хорошие отношения с правителем, понимая, вероятно, что решающие торговые ставки лежат в этом порту. Также может показаться, что, в отличие от его неудачных отношений с Пайо Родригешем, он поддерживал относительно сердечные отношения с Гонсало Жилем Барбозой и Лореншу Морено, которые, по-видимому, были его местными советниками. Таким образом, примерно через десять дней после его прибытия произошел незначительный инцидент, который позволил ему продемонстрировать свою добрую волю: пришли трое мусульман и продали португальцу с корабля "Джулия" корову для забоя на мясо. Когда кочинский правитель услышал об этом, он пришел в ярость и пожаловался Гаме, который -- в следующий раз, когда люди пришли продать еще одну корову -- передал их местным властям, которые тут же посадили их на кол в качестве весьма сурового наказания. Через несколько дней после этого инцидента из Каликута прибыл Висенте Содре, и Гама воспользовался возможностью еще раз побеседовать с раджей Кочина. Содре тоже был отправлен в Каннанур, чтобы погрузить пряности на три корабля, в том числе на "Сан-Габриэль". Терпение Гамы также проявилось в середине декабря, когда коммерческие отношения с торговцами специями из Кочина временно прервались, к чему добавился тот факт, что Гонсало Жиль Барбоза сообщил Гаме о слухах о том, что Каликут, Каннанур и Кочин готовились выступить единым фронтом против португальцев. Португальские факторы и писцы были поспешно отозваны обратно на корабли, но в течение четырех дней с купцами-маппила вновь было достигнуто взаимопонимание (81). За перец нужно было заплатить смесью из трех четвертей серебра и одной четверти меди по 12 золотых дукатов за кантар; гвоздика и бензоин будут обмениваться на ткани; корица, ладан и квасцы будут обмениваться на бразильское дерево.
С ноября 1502 г. по январь 1503 г. Гама использовал Кочин как центральный пункт для сбора информации и налаживания связей с местным населением. Например, во второй половине ноября его посетили какие-то люди, заявившие, что они являются представителями христиан из Мангалора и нескольких других мест, - общины, предположительно насчитывающей около 30 000 человек. Среди прочего они говорили о могиле апостола святого Фомы и о своих паломничествах туда; должно быть, португальцы с флота Гамы могли провести связь между этими христианами и теми, кого описал Иосиф Кранганорский (82). В самом деле, по-видимому, эти христиане на самом деле тоже были из Кранганора, и они, похоже, либо предложили подчиниться Д. Мануэлу (и, следовательно, его представителю Гаме), либо, по крайней мере, предлагали заключить союз, основанный на общей вере, подарив Гаме красный посох с серебряным набалдашником и тремя серебряными колокольчиками на нем в качестве церемониального подношения. Эта христианская сеть также простиралась до южных портов Кералы - Коллама и Каямкулама, откуда прибыли некоторые сирийские христиане, чтобы встретиться с Гамой в Кочине в середине декабря. По их настоянию Гама послал туда два корабля для закупки пряностей, а затем в начале января и третий, "Лейтоа-Нова", на котором плавал наш анонимный фламандский автор. В письме от декабря 1504 г., написанном неким Матиасом, сирийцем-христианином из Каямкулама, Д. Мануэлу, он приписывал себе заслугу этого: "Из кораблей, на которых адмирал прибыл в качестве капитан-майора, я организовал погрузку для двоих" (83).
Интересен взгляд сирийских христиан на раннюю деятельность португальцев в Керале; они явно поддерживают своих единоверцев, а не местных правителей или торговцев-мусульман. Письмо, отправленное четырьмя сирийскими епископами Кералы, Мар Джабаллахой, Мар Денха, Мар Якобом и Мар Томасом католикосу Мар Элиасу и написанное в 1504 г., представляет собой довольно запутанную хронологию португальской деятельности, но его тон достаточно ясен. Так, отмечается, что "королем христиан, наших братьев-франков, были посланы в эти страны Индии большие корабли" через Восточную Африку (Хабеш) для закупки перца и других товаров. Далее представлена ????версия пребывания флота Кабрала в Каликуте в 1500 г.:
"В Каликуте живет много измаильтян [мусульман], которые, движимые закоренелой ненавистью к этим христианам, начали клеветать на них языческому царю, говоря: "Эти люди пришли с Запада, и они остались очень довольны городом и сельской местностью. Поэтому они теперь вернутся к своему царю, и снова придут, приведя против вас огромные армии на своих кораблях, и они нападут на вас и захватят вашу страну". Языческий царь поверил словам измаильтян и последовал их совету, и совершил вылазку, как безумный, и убил всех упомянутых франков, которых они нашли в городе, 70 человек и 5 достойных священников, которые сопровождали их, ибо они не имеют обыкновения путешествовать или ходить куда-либо без священников. Остальные, находившиеся на кораблях, снялись с якоря и отплыли с великой печалью и горькими слезами и прибыли к нашим соседям-христианам в город Кочи. В этом городе тоже был царь-язычник, который, увидев их в тяжелом бедствии и великой печали, принял их гостеприимно и утешил, и поклялся никогда не покидать их до самой смерти" (84).
Далее опсиание анахронично перескакивает на события конца 1503 г. (плавание Албукерки в Индию), но затем вкратце возвращается к теме подвигов Гамы 1502-1503 гг., отмечая тот факт, что он и его люди "захватили его [самудри] корабли, разбили их на куски и убили моряков-измаильтян, которых они нашли на них, около 100 человек, опустошили город [Каликут] своими орудиями". Упоминаются также отношения Гамы с колаттири в Каннануре и тот факт, что португальцы сейчас там поселились. Затем письмо заключает: "Страна этих франков называется Порткаль, одна из стран франков, а их короля зовут Эммануил. Мы умоляем Эммануила беречь себя".
Пока эти отношения с Колламом, Каямкуламом, Кранганором и Каннануром находились в процессе формирования, Каликут оставался проблемой. В начале января 1503 г. к Гаме прибыл посол-брамин из Каликута с тремя другими лицами (один сын брамина, двое других, вероятно, наяры) с еще одним письмом от Самудри, предлагающим возместить имущество, утраченное в ходе инцидента 1500 г., половину наличными, а остальное пряностями, и приглашающим Гаму вернуться в Каликут. Тот факт, что для этой задачи был послан брамин, по-видимому, впечатлил португальцев. Томе Лопес, например, сообщает, что брамины были жрецами индийцев и действительно пользовались большим уважением: "Даже когда они воюют друг с другом, никто не смеет тронуть их [брахманов] или кого-либо, кто находится в их обществе, потому что иначе он будет считаться проклятым и отлученным от церкви, и ему ни в коем случае не может быть дано отпущение грехов, а они - люди, которые в этих странах пользуются большим уважением". Некоторые другие аспекты поведения этого брамина кажутся довольно странными, поскольку он, по словам Лопеса, сказал Гаме, что хочет поехать с ним в Португалию и взял с собой средства для путешествия, а именно драгоценности на 3000 крузаду. Гама даже удовлетворил его просьбу поставить на борт некоторое количество специй за свой счет, что позволило ему купить и разместить на борту 20 бахаров корицы. В этой атмосфере растущего дружелюбия Гама решил лично отправиться в Каликут 5 января и сел на корабль своего двоюродного брата Эштевана да Гамы, "Флор де ла Мар". Он также отправил каравеллу в Каннанур, посоветовав своему дяде Висенте Содре присоединиться к нему перед Каликутом.
После отъезда Гамы из Кочина городские торговцы-маппила, все больше убеждаясь, что он будет покупать специи в Каликуте, прекратили загрузку кораблей. Д. Луиш Коутиньо, которого Гама оставил вместо себя в Кочине, попытался убедить их продолжать поставки, как прежде, но безуспешно; затем он приказал кораблю Руи Мендеса де Бриту (на котором находился Томе Лопес) доставить письма Гаме в Каликут, чтобы проинформировать его о ситуации. Не совсем неожиданно приглашение в Каликут оказалось ловушкой. По прибытии в порт некоторые посланники Каликута были отправлены обратно на сушу; по словам Лопеса, корабль покинул сам сладкоречивый брамин. Однако к вечеру он не вернулся, как обещал, и вместо него появился другой посланник, заверивший Гаму, что сумма, причитающаяся португальцам наличными и специями, уже готова на суше; все, что ему нужно было сделать, это послать "дворянина" (gentilhuomo), чтобы он принял ее под свою ответственность. Гама, к тому времени сильно раздосадованный, наотрез отказался, заявив, что не собирается посылать хоть кого-то из сопровождавших его португальцев на берег. Посланник вернулся на сушу, пообещав, однако, вернуться на следующее утро. Однако в ту же ночь вахтенные на "Флор-де-ла-Мар" заметили несколько судов (по всей видимости, рыбацких лодок), быстро приближающихся к их кораблю. Гаму, спящего в своей каюте, разбудили, он поспешно оделся и вышел на палубу, думая, что посланник вернулся. При ближайшем рассмотрении оказалось, что прямо к португальскому кораблю держит курс флот из семидесяти или восьмидесяти малых судов (zambuchi), и прежде чем португальцы успели принять меры для защиты, они оказались под прямым нападением. Корабли Каликута находились так близко, что корабельные пушки были бесполезны; после ожесточенного рукопашного боя, продолжавшегося несколько часов на следующий день, португальцы подняли якорь и попытались выйти в открытое море. Однако было обнаружено, что противник тайно установил на судно второй якорь, поэтому оно оставалось неподвижным. В этой сложной ситуации "Флор-де-ла-Мар" спасло случайное прибытие дяди Гамы, Висенте Содре, из Каннанура; при его приближении атакующий флот рассеялся и вернулся к берегу.
Гама, похоже, допустил довольно серьезную ошибку в своих суждениях, что явно не улучшило его настроения. В отместку он повесил посланников, которых он все еще удерживал (в том числе, по некоторым версиям, самого брамина), на мачтах двух каравелл и некоторое время крейсировал вдоль набережной Каликута с ними на виду, а затем приказал положить тела в лодку с письмом на малаялам для Самудри, что вошло у него в привычку. В письме говорилось достаточно прямо (в версии Томе Лопеса):
"О подлый человек, ты звал меня, и я явился в ответ на твой зов. Ты сделал все, что мог, и, будь твоя воля, сделал бы больше. Ты получишь заслуженное наказание, а когда я вернусь сюда, ты [вновь] заплатишь по заслугам, и не деньгами".
Затем Гама и Содре отправились в Каннанур, где пробыли несколько дней, и в конечном счете вернулись в Кочин, чтобы проследить за окончанием погрузки судов и дать возможность рассеявшемуся флоту собраться вместе. Гама также официально начал переговоры с Унни Года Варма об открытии португальской фактории в Кочине в ходе встреч, состоявшихся 6 и 8 февраля в присутствии всех капитанов флота. Было решено, что некий Диогу Фернандиш Корреа останется в качестве фактора, наделенного всей полностой власти не только над португальцами, но и над любыми индийскими христианами (включая новообращенных), и что он будет иметь право наказывать любых христиан, принявших ислам (85). От имени правителя Кочина были написаны письма Д. Мануэлу, чтобы Гама отвез их обратно, и несколько посланников (arefens: фактически, заложников) также были взяты на борт (86). 10 февраля Гама отправился в Каннанур; тем временем местные осведомители предупредили, что в Каликуте и Панталайини готовится еще один флот для нападения на него. Судя по всему, эти флотилии почти всегда несли огнестрельное оружие, но относительно небольшого калибра (bombarde molto corte e cattive), а не большие пушки, которую имелись на борту некоторых из наиболее крупных португальских кораблей. Таким образом, их тактика заключалась в том, чтобы сближаться с португальскими кораблями целыми группами, надеясь с близкого расстояния избежать артиллерийского огня и в то же время взять на абордаж португальские корабли.
Последнее сражение у Каликута проходило по этой общей схеме с некоторыми вариациями, поскольку, в отличие от большинства более поздних флотов маппила, здесь было тридцать два больших корабля (navi Grosse), каждый из которых имел на борту от четырехсот до пятисот человек, не считая небольших. Каликутский военный флот приблизился к португальцам под ритмичный бой барабанов (loro naccaroni); флот Гамы сумел задержать их своей артиллерией, понимая, что в ближнем бою португальские корабли не могут маневрировать, тем более что они были сильно нагружены, а их днища не были очищены. Со временем, не выдержав огня, более крупные корабли маппила развернулись и ушли в сторону Каликута, а португальцы без особого энтузиазма устремились в погоню. Когда они догнали вражеские суда, находившиеся на их борту люди бросились в воду и поплыли к берегу, но на одном судне португальцы нашли мальчика (uno ragazzino nascosto), которого Гама приказал немедленно повесить. Однако затем он передумал, и мальчик, придя в себя, рассказал своим похитителям, как был подготовлен флот. Выяснилось, что Самудри приложил большие усилия, собрав отряд из семи тысяч человек, давших обет ритуального самоубийства в бою, и угрозами и "палочными ударами (bastinadoes)" вынудив маппила Каликута и Панталаини предоставить корабли и матросов; более того, он загрузил "на борт флота всю артиллерию, которая была в Каликуте". Нежелание маппила участвовать в сражении понятно, поскольку Гама ясно дал понять, что его врагами были "мавры из Мекки", которых он хотел изгнать из города. Тем не менее, маппила, как община, лучше всего способная собрать флот, неизбежно оказались под перекрестным огнем между своим политическим сюзереном Самудри и португальцами. Сам Лопес сообщает, что в боях погибло большое количество индийцев, и даже несколько злорадствует: "Ночь принесла с моря сильный порыв ветра, который выбросил всех погибших на сушу, и они успели сосчитать их". Два корабля были сожжены на реке (или вблизи) в Каликуте, причем Самудри наблюдал за этим из одного из своих дворцов, который был расположен на возвышенности, и откуда он мог ясно видеть морское сражение.
Сейчас мы находимся на последнем этапе пребывания в Керале, так как 15 февраля флот зашел в Каннанур. Лопес сообщает, что многие из основных купцов маппила из Каликута бежали в Каннанур, решив, что бессмысленно оставаться в своей прежней резиденции перед лицом португальских нападений. Гама, со своей стороны, в конце концов решил, что здесь, как и в Кочине, он создаст постоянную факторию, и фактором, выбранным для этой цели, был Гонсало Жиль Барбоза, освобожденный от своих обязанностей в Кочине. Он и еще около двадцати португальцев в конце концов остались в Каннануре, где об их присутствии сообщается в письме сирийских христианских епископов от 1504 г. следующим образом:
"Предводитель упомянутых франков [Гама] пришел в другой город, называемый Кананор в той же стране Малабар, где правил другой неверный царь, и попросил его: "Дайте нам место в вашем городе, где мы сможем покупать и продавать, когда будем ежегодно возвращаться для торговли". И он дал им место и просторный дом, и принял их с радостью, и обращался с ними очень хорошо. И христианский предводитель подарил ему ризы из золота и ptutka [парчи?], т. е. багряные одежды. Вскоре он купил 14 000 тагаров перца и уплыл в свою страну. Из его людей около 20 живут в городе Кананор. Когда мы отправились из города Хормизда [Ормуз] и пришли в этот город индийцев Кананор, мы дали им понять, что мы христиане, и указали им наше состояние. Они приняли нас с великой радостью, дали нам красивые одежды и 20 золотых драхм и чрезвычайно почтили наше паломничество во имя Христа. Мы пробыли у них два с половиной месяца" (87).
Мы знаем, что эти великолепные ткани, которые так щедро раздавал Гонсало Жиль (а раньше и Гама), частично были получены из трофеев "Мири"; некоторые из них, по иронии судьбы, были использованы для наряда горбатого кормчего этого несчастного корабля, который был передан на попечение Висенте Содре на "Эсмеральде". Эта информация дошла до нас из серии расписок, подписанных самим Гамой в Каннануре в конце февраля 1503 г., первых сохранившихся документов, написанных португальцами в Индии (88). Сам Гама отплыл в Португалию, оставив двух братьев Содре и их вспомогательный флот (три нау и две каравеллы) в качестве первой постоянной попытки португальского военно-морского присутствия в Индийском океане. Гама хотел плыть новым, более прямым путем в Мозамбик, но в итоге смог добраться до этого порта только 12 апреля, пройдя через часть Сейшельских островов и ряд близлежащих малых островов (так называемые острова Амиранте, носящие, таким образом, имя Гамы). Отсюда флот смог отправиться в Португалию только "по два и по три за раз" (цитируя анонимный португальский отчет) из-за нехватки припасов для длительного атлантического плавания, а также из-за того, что несколько кораблей пришлось подвергнуть кренгованию. Первыми, уже 19 апреля, отплыли "Сан-Габриэль" и "Санто-Антониу". Они достигли Лиссабона во второй половине августа, привезя с собой весть о триумфе Гамы в Индийском океане: "Везде, где он побывал, то убеждением, то силой, ему удавалось делать все, что он хотел", -- сообщает Аффаитати 20 августа 1503 г. (89) Но сам Гама отплыл из Мозамбика с последними кораблями только 22 июня, после нескольких фальстартов. К середине июня они обогнули мыс, а затем поплыли на север, пока 27 сентября не достигли берега острова Тершейра в Атлантике. Обратное плавание было особенно тяжелым, и анонимный португалец сообщает, что в Атлантике моряки с его корабля были вынуждены съесть имевшихся на борту своего судна двух собак и двух кошек, так как сухари кишели насекомыми. В конце концов, к 24 октября вернулись по крайней мере тринадцать кораблей, из которых наибольшее количество (девять, включая "Сан-Жерониму" Гамы) вошло в устье Тежу 10 октября. Привезенный обратно груз, согласно донесениям, отправленным из Лиссабона кремонским купцом Аффаитати в середине сентября, мог достигать 26 000 кинталов перца и 6 000 -- 7 000 кинталов различных пряностей, особенно корицы.
Венецианские письма также содержат интересный слух, который может пролить свет на последствия экспедиции. В одном из них Аффаитати отмечает, что сам Васко да Гама и другие капитаны привезли жемчуг значительной стоимости за частный счет; сообщается, что сам адмирал вернулся довольно богатым, взяв с собой различных ценных товаров на сумму от 35 000 до 40 000 дукатов. Особое значение имеет тот факт, что это повторяет схему первого путешествия. В письме Серниги, написанном сразу после возвращения Николау Коэльу в 1499 г., в обсуждении торговли драгоценностями в Каликуте мы уже находим отступление, в котором говорится: "А еще рассказывают, что капитан привез с собой большое богатство, потому что он купил его на серебро, которое у него было для собственных нужд, а так как он еще не прибыл, то неизвестно, сколько он привез" (91). Через месяц Детти повторяет это в своем письме, даже добавляя некоторые детали. По его словам, корабли по возвращении привезли мало специй за счет Короны, потому что у португальцев было мало золота или серебра. С другой стороны, у Гамы были на борту его собственного судна серебряные кубки и другие предметы, "которые служили для его собственного использования на корабле в качестве капитана"; их он продал и обменял на специи в Каликуте, и, таким образом, по возвращении привез личный груз в виде перца, имбиря, корицы, гвоздики, мускатного ореха, лака и довольно мелких камней (92). Таким образом, Гама приобрел в этих плаваниях не только славу, но и целое состояние.
В первой волне триумфа после его возвращения 10 октября 1503 г., вполне возможно, что сначала на это не обратили внимания. Оказавшись в Лиссабоне, как сообщают хронисты, Гама с большой пышностью и торжественностью отнес во дворец золотую дань правителя Килвы в процессии под барабанный бой и звуки труб. Это была первая крупная дань (pareas), привезенная из Азии, и, кроме того, означавшая подчинение мусульманского правителя португальской короне. Д. Мануэл приказал отлить из золота изысканную дарохранительницу (custodia) по проекту Жиля Висенте; этот предмет, законченный в 1506 году, предназначался для использования в монастыре иеронимитов, где он оставался до момента его передачи в Национальный музей искусств Антигуа (93). И снова слава адмирала и его драматическое возвращение привели к его борьбе за центральное место на сцене с самим доном Мануэлом.
Но можно ли экспедицию действительно считать успешной с португальской точки зрения? С чисто коммерческой точки зрения, Корона получила крупный возвратный груз, соперничающий с любым из привезенных в предыдущие годы, даже если капитаны (и сам Гама) также неплохо преуспели в частной торговле (94). Но как насчет более крупных стратегических вопросов? Как мы видели, самые жестокие действия Гамы были направлены против Каликута, и это должно было иметь широкую конкуренцию со стороны португальской короны, даже если дух некоторых из его действий, возможно, был более экстремальным, чем того желала Корона. Бартоломео Маркионни уже писал в сентябре 1502 г., что Гама уехал с намерением "подчинить всю Индию"; Аффаитати, со своей стороны, заявил в письме от того же месяца, что, поскольку у португальцев было недостаточно наличных денег (danari contanti) для оплаты специй, им придется запугать правителя Каликута, чтобы он либо нагрузил их корабли, либо бежал из своей страны (95). В Кочине, по совету Гонсало Жиля Барбозы, он вел себя с правителем относительно тактично и терпеливо, хотя позже торговцы-маппила Чериан и Маммали Мариккар утверждали, что он и его родственники Висенте Содре и Эштеван да Гама вымогали у них корицу бесплатно (96). В случае с Каннануром произошедший по инициативе Гамы разрыв переговоров в начале октября 1502 г. был явно опрометчивым, но в конечном счете он смог восстановить утраченные позиции и фактически укрепить ранее непрочную основу фактории. Таким образом, есть веские основания полагать, что в феврале 1504 г., когда Д. Мануэл предоставил Гаме два крупных дополнительных дарения, включая ренту в размере 400 000 рейсов (которая должна была поступать от лиссабонского налога на соль), он не был полностью недоволен (97). Дарственная грамота начиналась с описания обстоятельств первого путешествия, восхваляя Гаму за то, что он вышел далеко за пределы земель, известных древним; затем прямо упоминается дань, взимаемая в Килве (правитель которой описывается как "король, обладающий великой властью и богатством", и в чьем распоряжении находится золотой рудник в Софале, богатейший в мире); далее в письме с одобрением говорится о нападении Гамы на "мавров из Меквы, врагов нашей святой католической веры" и его успешных переговорах с другими правителями; и, наконец, упоминается флот, с которым он вернулся, "весьма нагруженный и с большими богатствами" (98).
Таким образом, в целом складывается впечатление, что политическая позиция Гамы значительно изменилась с 1497 г. В этом нет ничего удивительного, учитывая изменение общей политической ситуации при дворе Д. Мануэла, что потребовало создания новых союзов со всех сторон. Очевидно, что к 1504 г. собственные позиции монарха были значительно сильнее, чем в начале его правления. Его второй брак с дочерью Католических монархов означал, что прямое наследование теперь было обеспечено, поскольку с рождением его сына Жуана (позже ставшего Д. Жуаном III) риск того, что корона перейдет к психически неустойчивому герцогу де Браганса, больше не существовал. В придворных кругах наконец-то был достигнут консенсус в отношении того, что предприятие в Индийском океане будет продолжено, даже если точные его условия будут открыты для обсуждения. В споре между мессианистами, такими как Дуарте Гальван, и ориентированными на коммерцию "прагматиками", такими как барон Алвиту, ясно, что Гама скорее связал свою судьбу с последними. Но Корона была слишком сильна, чтобы ее игнорировать, особенно для мелкого представителя служилой знати, социальная мобильность которого зависела от королевских дарений; кроме того, судьба Д. Жоржи, которому теперь суждено было навсегда остаться на обочине придворной политики, была более или менее решена к 1504 г. Даже такие люди, как Д. Франсишку де Алмейда, теперь были готовы пойти на компромисс с Короной, хотя их концепция взаимосвязи между торговлей, войной и мессианскими планами радикально отличалась от концепции Д. Мануэла и его ближайших советников. Что касается Васко да Гамы, то мы знаем из его действий, какую позицию он занимал по торговому вопросу; он полностью поддерживал торговлю и получение прибыли дворянами и капитанами, отправлявшимися в Азию, и гораздо менее восторженно относился к монархическому капитализму Д. Мануэла. Тем не менее, в начале 1504 г. могло показаться, что примирение между этой программой и планами Д. Мануэла все еще было возможным; монарху нужно было выставлять напоказ славу своих агентов в открытии, даже если его агенты, такие как Гама, нуждались в покровительстве монарха. Но вскоре между Гамой и монархом что-то пошло не так.
ПОСТКРИПТУМ К ЭКСПЕДИЦИИ: СОДРЕ
Ключ к решению проблемы почти наверняка кроется в том, что произошло в Индийском океане после отплытия Гамы из Кералы в феврале 1503 г., хотя вполне возможно, что у Д. Мануэла в конце концов вызвали недовольство сообщения о деле "Мири", или частные торговые операции Гамы, или даже его чрезмерно жестокое поведение в Каннануре и Каликуте. Но и дело Содре не следует оставлять без внимания. Мы видели, что в соответствии с инструкциями Короны в Индии было оставлено пять (а не шесть, как в некоторых версиях) кораблей под командованием дяди Гамы по материнской линии и его близкого доверенного лица Висенте Содре. Очевидно, часть поручения Содре состояла в том, чтобы захватывать неприятельские корабли и превращать их в призы (andar as presas, как это называлось в ту эпоху); таким образом, он должен был быть вечной занозой в теле судоходства между Красным морем и Кералой (в частности, Каликутом). Но у пребывания такого флота в Индийском океане была и другая цель, а именно - защитить недавно основанные фактории в Кочине и Каннануре от враждебных действий. Это требовало, чтобы Содре оставался в непосредственной близости от юго-западного побережья Индии, даже когда он выполнял свое первое поручение и в ходе этого сколотил личное состояние; на самом деле Гама пообещал правителю Кочина, что Содре защитит его порт (99).
Теперь стало совершенно ясно, даже после сражения между флотом Гамы и флотом маппила Каликута в феврале 1503 г., что Самудри не собирался прекращать войну с португальцами. Итальянец Маттео да Бергамо, писавший во время пребывания в Мозамбике в конце марта 1503 года, недвусмысленно упоминает циркулировавшие слухи о том, что правитель Каликута намеревался разрушить факторию в Кочине, а также завоевать само это королевство; трудно поверить, что те же самые слухи ускользнули от ушей Содре (100). Тем не менее, он и его брат Брас Содре решили покинуть побережье Кералы в поисках лучших целей для своей корсарской деятельности в непосредственной близости от самого Красного моря. К апрелю они уже атаковали и захватили несколько судов, принадлежащих мусульманам, в основном в районе мыса Гвардафуй. Почти наверняка именно об этих действиях упоминает южноаравийский летописец Мухаммад бин Умар ат-Тайиб Ба Фагих в следующем отрывке из своего "Тарих аш-Шихри":
"В этот год (раджаб 908/1503 г.) корабли франков вышли в море на пути в Индию, Ормуз и другие края. Они захватили около семи судов, убив тех, кто был на борту, а некоторых взяли в плен. Это было их первое действие, да проклянет их Бог!" (101)
Нам доступен убедительный рассказ очевидца, португальца, участвовавшего в этом рейде, а именно Перо де Атаиде (102). В письме Д. Мануэлу, написанном в Мозамбике в феврале 1504 г., он отмечает, что после отплытия Гамы Содре направил свой флот к мысу Гвардафуй, захватив по пути самбук с перцем и сахаром, а затем еще четыре корабля с тканями, гвоздикой, бензоином, камфарой и рисом на борту. Однако товары на этих кораблях были присвоены братом капитан-майора, Брасом Содре, который явно выступает в роли злодея в этой пьесе. Только после того, как он набивал собственные карманы, он позволял другим капитанам подняться на борт захваченных судов, а они, со своей стороны, обычно находили только огромные тюки, которые были слишком велики, чтобы их можно было перевезти на свои корабли. Таким образом, напряженность внутри португальского флота быстро росла, еще больше обострившись после захвата большого корабля из Чаула, перевозившего ткани, в том числе шелк. Атаиде прямо заявляет, что Брас Содре присвоил некоторые из этих товаров, "не занося их в книги Вашей Светлости, помимо многих других вещей, которые он брал, когда хотел, ибо никто не осмелился ему перечить, поскольку его брат позволял ему делать все, что вздумается". 20 апреля флот Содре пристал к островам Куриа-Муриа у юго-восточного аравийского побережья Маската и Омана, вместо того, чтобы направиться в порты Бербера или Зейла (недалеко от Африканского Рога), как предпочитали другие. Эти острова были заселены по большей части бедными скотоводами-бедуинами, и португальцы могли обменивать ткани и рис на местных овец. Одну из каравелл вытащили на берег для кренгования. Затем дело приняло драматический оборот. Атаиде пишет:
"Несколько дней спустя западные ветры утихли, и жившие на острове мавры сказали ему [Содре], что он должен уйти оттуда в более безопасное место, потому что вот-вот поднимется еще один очень сильный ветер, а он ответил, что у него есть железные канаты (amarasdefero); однако мавры ответили ему, что он должен немедленно уйти, и что даже будь эти тросы сделаны из стали (ago), они недостаточно прочны, чтобы сопротивляться силе стихии, что ветер поднимет сильные волны, и что ему не мешало бы сразу отплыть. Итак, сеньор, на следующий день налетел такой сильный ветер, а море стало таким бурным, что корабль Висенте разбился о берег, а за ним и корабль Браса Содре со сломанной мачтой, у каждого из которых было по шесть якорных тросов на носу, и наш Господь позаботился о том, чтобы в то время я спасся, со сломанной мачтой и со всего лишь двумя якорными канатами на носу, чтобы вылечить и спасти как можно больше из тех потерпевших крушение людей, которые смогли спастись с кораблей".
Дальнейшее окутано тайной. Хотя Висенте Содре погиб, его брат Брас Содре, по-видимому, выжил после крушения, выбрался на берег и тут же казнил лоцмана корабля из Чаула, а также несчастного горбатого кормчего "Мири", которого Гама отдал братьям Содре, чтобы они следовали его указаниям. Атаиде особенно сожалеет о смерти последнего, "лучшего [лоцмана], который был во всей Индии; и который был наиболее необходим для Вашей Светлости". После этого умер сам Брас Содре, возможно, по естественным причинам, а возможно, и нет (103). Атаиде тактично обходит молчанием этот вопрос, отмечая:
"Сеньор, после гибели кораблей и смерти Висенте Содре произошло много событий, о которых ваша светлость узнает от многих лиц и от меня в большей степени, если Бог позволит мне вернуться туда [в Португалию]".
С оставшимися ста пятьюдесятью людьми (включая фактора Содре, Родриго Рейнеля) Атаиде утверждает, что взял на себя ответственность за три уцелевших каравеллы и скудные запасы хлеба и риса, которые остались у них. Только два месяца спустя он (на "Сан-Паулу") и два других капитана (один из которых идентифицирован как Фернан Родригес) смогли отправиться в Каннанур. Письмо Атаиде заканчивается самовосхвалением за то, что он вернул корабли в Индию и спас часть артиллерии с потерпевших крушение судов "с таким риском для себя, чтобы служить Вашей Светлости, как я желаю"; в награду он просит даровать ему должность алькайд-мора Томара, которую занимал Висенте Содре. Но в конце он не может удержаться от нападок и на своих врагов, очевидно, на покойного Браса Содре, некоего Антониу ду Кампо и даже на самого адмирала мимоходом. Естественно, Атаиде не слишком распространяется о том, что фактории в Кочине и Каннануре оставались уязвимым в период его отсутствия в Керале, до конца августа 1503 г.
В случае с Каннануром этот промах оказался не таким уж серьезным. Хитрый Гонсало Жиль Барбоза был относительно хорошо осведомлен о том, что происходит вокруг него; кроме своего племянника Дуарте Барбозы, он мог рассчитывать также на помощь в 1503 г. сына Гашпара да Гамы, обращенного в христианство, и под именем Бальтазара (еще одного из волхвов) поступившего на службу на факторию в Каннануре (104). Но Кочин -- другое дело. После отъезда братьев Содре Самудри усилил давление на правителя Кочина, чтобы тот выдал ему Диогу Фернандиша Корреа и других португальцев, обосновавшихся там; сообщается, что Корреа, со своей стороны, даже попросил у правителя Кочина судно, которое позволило бы ему перевести свою факторию в безопасный Каннанур. Последний отказался, полагаясь на свои способности защитить португальцев, - уверенность, которая в данном случае была неуместной. Затем португальские хроники сообщают о следующем письме, отправленном самудри кочинскому радже:
"Я, саморим, сообщаю тебе, Тримумпара [Тирумалпад], царь Кочина, что изо всех сил старался избежать войны с тобой, если бы ты не был таким упрямым и сделал только то, о чем я тебя просил, потому что справедливо и даже взаимно выгодно не предлагать места христианам, от которых мы претерпели столько ущерба; и чтобы это не зашло дальше, в твоем желании продолжать идти своим путем, я пришел сюда, в Репелим [Эддапалли], твердо решив войти в твою землю и предать ее разорению, и захватить христиан со всем их имуществом. Однако я прошу тебя выдать их мне и таким образом избежать опустошения своих земель и собственной гибели, которую ты можешь считать неизбежной, и я позабуду о ненависти, которую испытываю к тебе из-за твоих неучтивых писем, хотя у меня много претензий к тебе. Если же ты не сделаешь этого, я клянусь богами, что уничтожу тебя и свергну с престола" (105).
Когда Унни Года Варма отказался подчиниться, резко последовали военные действия, и гораздо более слабому правителю Кочина пришлось поспешно покинуть свою опустошенную столицу, укрывшись от Самудри на острове Вайпин. Португальцы тоже бежали вместе с ним в безопасное место, так что их торговая деятельность резко прекратилась (106).
Лишь в конце августа 1503 г. португальцы смогли несколько восстановить свои позиции с прибытием в Кералу Франсишку де Албукерки и Николау Коэльу, затем Перо де Атаиде (вернувшегося с островов Куриа-Муриа) и, наконец, в середине сентября кораблей под командованием Афонсу де Албукерки. В Кочине была быстро построена деревянная крепость, и в середине декабря между Франсишку де Албукерки и Самудри было заключено перемирие (временное в данном случае) (107). Но ущерб был нанесен. В письме Гонсало Жиля Барбозы, вероятно, адресованном Франсишку де Албукерки и датированном началом октября 1503 г., рассказывается о новой конъюнктуре. Он сообщает о получении писем (olais) от Самудри и от базирующегося в Каликуте торговца-маппила по имени Койи Пакки, предлагающих перемирие, которое предоставило бы купцам-парадеси определенную свободу в торговле. Письмо продолжается:
"Вчера, то есть 3 октября, в этот порт [Каннанур] пришло из Адема судно Кодже Камеседама [Ходжа Шамсуддин аль-Мисри], местного мавра, которое привезло трех лошадей и пятнадцать или двадцать бахаров опиума. Новости, которое он привез, опечалили всех этих мавров, и от него стало известно, что в Мекке (Mequa) и во всех тех краях был великий голод и войны, и что король Каира (Cayro) взял в плен короля Мекки и стал хозяином этой земли, и что там были большие распри. Говорят также, что пять кораблей отправились из Адема в эти края, два из которых погибли, один со сломанной мачтой направился в Барбарию или в какой-нибудь другой ближайший порт, второй направился в Дабулл, а третий ушел в Каллекут" (108).
Таким образом, вмешательство природы (в виде несезонных штормов) частично помешало судам из Адена, которые в противном случае достигли бы западного побережья Индии, полностью разрушив цель, ради которой Содре остался в Индии. Новости об этих событиях были отправлены обратно в Португалию через Перо де Атаиде, который умер по пути в Мозамбике в начале 1504 г. Когда информация о необдуманных действиях Содре дошла до двора Д. Мануэла, последовало всеобщее осуждение братьев, которое сохранилось и в более поздних хрониках. Так, Каштаньеда отмечает, что "казалось, что потеря двух братьев произошла из-за греха, который они совершили, не оказав помощи королю Кочина и оставив португальцев в опасности, в которой они находились"; позже в том же столетии Дамиан де Гоиш повторяет то же порицание, добавляя, что братья были уничтожены "судом Божьим" (109). Еще в 1508 г. в инструкциях, данных Диогу Лопесу де Секейре, прямо упоминается о беспечности Висенте Содре и о том, как дорого она обошлось ему и Короне; поэтому Секейре посоветовали остерегаться штормов и внимательно следить днем и ночью за погодой и местными жителями (110). Все это плохо отразилось не только на братьях, но и на их племяннике и союзнике Васко да Гама, с которым братья Содре вполне могли обсуждать свои планы пиратских рейдов перед его отплытием из Каннанура в Португалию в конце февраля. Если с прежних времен было известно, что Гама был далеко не в восторге от планов Д. Мануэла в Индийском океане, то безответственность Содре могла показаться не чем иным, как коварным актом саботажа, явно ставящим торговлю и пиратские захваты знати выше благополучия королевских факторий и персонала. Таким образом, к концу 1504 г. мы находим, что над головой Гамы, изо всех сил пытавшегося сохранить то, что ему было даровано Короной в предыдущие пять лет, явно сгущаются тучи.
Примечания
(1) JosИ Hermano Saraiva, ed., Ditos Portugals Dignos de Memoria: Histоria intima do SИculo XVI (Лиссабон, без даты), с. 113. Обсуждение графа Вимиозу см. в Jorge Borges de Macedo, `Para o estudo da mentalidade portuguesa do sИculo XVI -- uma ideologia de cortesao: As sentengas de D. Francisco de Portugal', JCALP -- Revista 7-8 (1987), 73-106.
(2) Один анонимный источник даже предполагает, что Гама вернулся только в октябре 1499 г.; ср. Luis de Alboquerque (ed.), Crоnica do Descobrimento e primarsa conquistas da India pelos Portugals (Lisbon: Imprensa Nacional, 1986), р. 41.
(3) AN/TT, Coleccao de Sao Vicente, Livro XIV, fl. 1, воспроизведено в Teixeira de Aragio, Vasco da Gama e a Vidigueira, doc. 8, рр. 217-18.
(4) Диогу Кан -- несколько загадочная фигура, нечто среднее между корсаром и исследователем, который к 1484 г. достиг положения кавалейру при королевском дворе. Самые последние обсуждения его карьеры см. Carmen M. Radulet, `As viagens de Diogo Cao: Um problema ainda em aberto', Revista da Universidade de Coimbra 34 (1988), 105-19, а также Radulet, `As viagens de descobrimento de Diogo Cao: Nova proposta de interpretacao', Mare Liberum 1 (1990), 175-204.
(5) Antonio SИrgio, Breve interpretacao da Histоria de Portugal (Lisbon: Sa da Costa, 1972), p. 59. Интересно отметить, что Сержиу (более правильно - Антониу Сержиу де Соуза [1883-1969]), внесший большой вклад в демистификацию португальской экспансии в этом столетии, тем не менее был большим поклонником инфанта дона Энрике и, что еще более странно, Д. Франсишку де Алмейды и Дуарте Пашеку Перейры. Более положительную и трезвую оценку роли Гамы см. в J.H. Parry, The Discovery of the Sea (Berkeley: University of California Press, 1981), pp. 164-83.
(6) Cр. Luciano Formisano (ed.), Letters from a New World, p. 17.
(7) Teixeira de Aragao, Vasco da Gama e a Vidigueira, doc. 10, pp. 220-1.
(8) Teixeira de Aragio, Vasco da Gama e a Vidigueira, doc. 13, pp. 222-4. Краткое изложение на английском языке см. в Ravenstein, Journal of the first voyage, p. 229, где дата документа указана как 22 февраля 1501 г.
(9) AN/TT, CC, II--5--42, от 19/28 ноября 1501 г., воспроизведено в Teixeira de Aragio, Vasco da Gama e a Vidigueira, pp. 51-52, и в Ravenstein, Journal of the first voyage, pp. 229-30.
(10) AN/TT, Канцелярия Д. Мануэла, Livro 45, fl. 75v, воспроизведено в Brito Rebello, `Navegadores e Exploradores Portuguezes', Doc. 17, рр. 63-4.
(11) AN/TT, B-51-135, PrivilИgios da Ordem de Santiago, fls. 193-201; и для краткого обсуждения текста, Isabel Lago Barbosa, `A Ordem de Santiago', pp. 150-3.
(12) Anselmo Braamcamp Freire, `O Almirantado da India: Data da sua criaГao', Archivo Historico Portuguez 1 (1903), 25-32. Аргумент спорный, поскольку звание адмирала используется в нескольких документах от 1500 г., но отсутствует в некоторых других от 1501-го, где Гама просто назван "доном" и членом Королевского Совета.
(13) AN/TT, CC, III-1-9, "Extracto de como se avido de fazer as mercИs a Vasco da Gama em remuneracao do descobrimento da India, e do g na dita viagem passou e da gente q lhe morreu".
(14) AN/TT, Livro dos Misticos I, fl. 204, в Teixeira de Aragao, Vasco da Gama e a Vidigueira, Doc. 14, рр. 224-5.
(15) Титул Васко да Гамы здесь находит параллель с титулом адмирала Португалии, должностью, учрежденной в 1322 г. Д. Динишем для генуэзского мореплавателя Мануэля Пессаньи, которая впоследствии перешла к его потомку по женской линии, Лопо Ваш де Азеведу и, наконец, в XVII в. к Д. Луишу де Португал, графу де Вимиозу. О regimento Гамы см. Vicente Almeida d'Ega, `Almirante da India', Revista Portugueza Colonial e Maritima (специальный памятный номер, 20 мая 1898 г.), 26-31, а совсем недавно Carmen M. Radulet and AntИnio Vasconcelos de Saldanha (ed.), O Regimento do Almirantado da India (Lisbon: Inapa, 1989). Впоследствии возник спор по поводу юрисдикции; ср. AN/TT, Chancellaria D. Joao III, Livro 5, fl. 28, воспроизведено в Brito Rebello, `Navegadores e Exploradores Portuguezes', Doc. 37, pp. 154-8, и обсуждение в главе 5 ниже. Наконец, см. также Antоnio Vasconcelos de Saldanha, `O Almirante de Portugal: Estatuto quatrocentista e quinhetista de um cargo medieval', Revista da Universidade de Coimbra 34 (1988), 137-56, особенно рр. 146-7, для сравнения.
(16) Эта привилегия была в конце концов отозвана Д. Жуаном III; ср. Jorge Manuel Flores, `Os Portugals e o Mar de Ceildo, 1498-1543: Trato, Diplomacia e Guerra', магистерская диссертация (Universidade Nova de Lisboa, 1991), р. 199.
(17) Стоявший еще ниже в иерархии кормчий Перо Эсколар (или Эскобар) получил всего 4 000 рейсов (позднее сумма выплаты была увеличена до 6 000); cм. Teixeira de Aragio, Vasco da Gama e a Vidigueira, pp. 50, 221; документы в AN/TT, Livro 2® dos Misticos, fl. 245v, и AN/TT, Chancelaria D. Manuel, Livro 13, fl. 7v. Другие документы, показывающие получателей начиная с 1506 г., см. Brito Rebello, `Navegadores e Exploradores Portuguezes', Docs. 27 - 32.
(18) См. Felgueiras Gayo, Nobiliario de Familias de Portugal, vol. XIV (Braga, 1939), pp. 75-6; Affonso de Dornellas, `Bases genealоgicas dos Ataides', в его Historia e Genealogia, Vol. I (Lisbon, 1913), pp. 107-42, менее чем полностью надежен по этому вопросу. Алвару де Атаиде умер уже в 1497 или 1498 гг.
(19) См. AN/TT, Chancellaria D. Manuel, Livro 38, fl. 86v, также воспроизведено в AN/TT, Chancellaria D. Joao III, Livro 3, fl. 166, опубликовано в Brito Rebello, 'Navegadores e Exploradores Portuguezes', Doc. 71, pp. 473-5; этот документ также цитируется в Braamcamp Freire, `O Almirantado da India'. Мы можем отметить, что другой документ, упоминающий Васко да Гаму, датированный 28 мая 1501 г. и написанный Д. Мануэлу десамбаргадором Перо Хорхе в Эворе, почти наверняка относится к другому Васко да Гаме, не являющемуся объектом нашего внимания здесь; это письмо см. в AN/TT, CC, I-3-60.
(20) Сделка о приданом Д. Катарины была заключена между ее братом Нуньо Фернандесом де Атаиде, сменившим своего отца на посту алькайда Алвора в 1498 г., и Д. Педро да Силва, сыном графа де Абрантес (и, следовательно, братом Д. Франсишку де Алмейды).
(21) AN/TT, Gavetas, VII/10-14, Папская булла, разрешающая Д. Франсишку де Алмейде перейти из Ордена Сантьяго в Орден Христа, январь 1505 г. Обратите внимание, что Алмейда был назначен капитан-майором Индии только 27 февраля 1505 г.; ср. AN / TT, Gavetas, XIV / 3-14, Antоnio da Silva Rego (ed.), As Gavetas da Torre do Tombo, 12 томов. (Lisbon: CEHU, 1960-77), Vol. III, рр. 599-602.
(22) См. исчерпывающее, а временами исчерпывающее исследование Moacir Soares Pereira, `Capitaes, Naus e Caravelas da Armada de Cabral', Revista da Universidade de Coimbra 27 (1979), 31-134.
(23) Об участии Диаша см. Albuquerque et al., Bartolomeu Dias: Corpo Documental, Docs. 10 и 11.
(24) AN/TT, CC, II-3-9, regimento для писцов Мартиньо Нето и Афонсу Фуртадо, датированные Лиссабоном, 4 февраля 1500 г.; ср. Isafas da Rosa Pereira, `Documentos inИditos sobre Gongalo Gil Barbosa, PИro Vaz de Caminha, Martinho Neto e Afonso Furtado, escrivaes da despesa e receita do feitor Aires Correia (1500)', in Congresso Internacional, Bartolomeu Dias e a sua Иpoca: Actas, Vol. II (Oporto, 1989), pp. 505-13.
(25) Ср. инструкции, данные Кабралу, в Ramos Coelho (ed.), Alguns Documentos da Torre do Tombo acerca das navegacoes e conquistas Portuguesas (Лиссабон, 1892 г.), рр. 101-2, дополненное важным исследованием Alexandre Lobato, `Dois novos fragmentos do regimento de Cabral para a viagem da India em 1500', Studia 25 (1968), 31-50, показывающим конфликт между различными группами советников Д. Мануэла относительно стратегии, которой нужно следовать. См. также W. Brooks-Greenlee, The voyage of Pedro Alvares Cabral to Brazil and India (London: The Hakluyt Society, 1937).
(26) Ср. Francisco Leite de Faria, `Pensou-se em Vasco da Gama para comandar a armada que descobriu o Brasil', Revista da Universidade de Coimbra 26 (1978), 145-85. Аргументация Фариа основана на внимательном чтении одного документа, AN/TT, CVR, No. 178.
(27) AN/TT, CC, I-17-1, письмо Афонсу де Албукерки из Каликута Д. Мануэлу от 2 декабря 1514 г., в R.A. de Bulhao Pato (ed.), Cartas de Afonso de Albuquerque, Vol. I (Lisbon: Academia Real das SciИncias, 1884), pp. 353-5.
(28) Материалы к биографии Кабрала см. в L.M. Vaz de Sampaio, Subsidios para uma biografia de Pedro Alvares Cabral (Coimbra, 1971); более ранние исследования с собранными документами см. в Jaime Cortesao, A expedicao de Pedro Alvares Cabral (Lisbon, 1922) и в работе Абеля Фонтура да Кошты с неудачным названием Os sete tinicos documentos de 1500 conservados em Lisboa referentes a viagem de Pedro Alvares Cabral (Lisbon, 1940).
(29) NicolИ Barozzi (ed.), I Diarii di Marino Sanuto, Vol. IV (Venice, 1880 г.), рр. 66-9, 99-102.
(30) Принято считать, что этими двумя людьми были Луис де Моура и Жуан Мачадо, последний довольно известный персонаж в ранней истории португальской Азии. Исследование его карьеры см. в Maria Augusta Lima Cruz, `As andangas de um degredado em terras perdidas -- Joao Machado', Mare Liberum 5 (1993), 39-47.
(31) Основные источники для этого путешествия -- хроники Барруша, Каштаньеды и Гоиша; "Lendas" Гашпара Корреа в некоторой степени отличается от них, как и анонимная "Cronica do Descobrimento e primarsa conquistas da India", изд. Албукерки, рр. 44-9. Более сложным является противоречивое письмо Д. Мануэла королю Кастилии (Rome: Johan de Besicken, 1505), перепечатанное в Teixeira de Aragao, Vasco da Gama e a Vidigueira, pp. 232-50, часто считающееся апокрифом.
(32) Лучшим хронологическим описанием этих правителей, которое у нас есть на сегодняшний день, является K.V. Krishna Ayyar, The Zamorins of Calicut (From the earliest times down to A.D. 1806), (Calicut: Norman Printing Bureau, 1938), pp. 80-90, но оно все же неудовлетворительно. Там более или менее четко установлена монаршья преемственность, но не перемены в политике и политических фракциях.
(33) Cronica do Descobrimento, изд. Албукерки, р. 35.
(34) Cronica do Descobrimento, изд. Албукерки, рр. 54-6. Краткое и полезное изложение этого конфликта и других аспектов экспедиции см. в GeneviИve Bouchon, Mamale de Cananor: Un adversaire de l'Inde Portugaise (1507-1528) (Geneva/Paris: Librairie Droz, 1975), рр. 53-9.
(35) Отчет об этом конфликте см. в `Navigazion del capitan Pedro Alvares scritta per un piloto portoghese...', в Giovanni Battista Ramusio, Navigazioni e viaggi, ed. Marica Milanesi, Vol. I (Turin: Giulio Einaudi, 1978), pp. 647-9.
(36) Cм. Genevieve Bouchon, `Les Musulmans du Kerala', pp. 13-14. Об Иосифе и его описании см. также Georg Schurhammer, `The Malabar church and Rome before the coming of the Portuguese: Joseph the Indian's testimony', в Schurhammer, Orientalia, ed. LaszlИ Szilas (Lisbon: Centro de Estudos HistИricos Ultramarinos, 1963), pp. 351-63. В 1490 году Иосиф уже был в качестве одного из трех представителей у католикоса восточно-сирийской церкви в Газарта Бет-Забдай в Месопотамии, чтобы просить о присылке епископов для индийской церкви.
(37) Bouchon, Mamale de Canonor, рр. 56-7.
(38) Письмо Аффаитати из Лиссабона Доменико Пизани от 26 июня 1501 г. в Barozzi (ed.), I Diaru di Marino Sanuto, Vol. IV, pp. 66-9; см. также там же, pp. 99-102, письмо Пизани.
(39) Цифра в кантарах, естественно, очень приблизительна; для обсуждения см. Genevieve Bouchon, `Glimpses of the beginnings of the Carreira da India (1500-1518)', в Teotonio R. De Souza (ed.), Indo-Portuguese History: Old Issues, New Questions (New Delhi: Concept Publishing Co. 1984), pp. 40-55.
(40) Предположение, что Серниги был на флоте, высказывает Кармен Радулет, которая предполагает, что он также был известен под именем Фернандо Винете; см. Радулет, `Girolamo Sernigi e a importancia econоmica do Oriente', Revista da Universidade de Coimbra 32 (1985), 67-77, особенно рр. 74-6.
(41) Лучшим исследованием этого путешествия на сегодняшний день остается исследование Genevieve Bouchon, `A propos de l'Inscription de Colombo (1501): Quelques observations sur le premier voyage de Joao da Nova dans l'OcИan Indien', Revista da Universidade de Coimbra 28 (1980), 233-70, воспроизведено в Bouchon, L'Asie du Sud a l'Иpoque des Grandes DИcouvertes (London: Variorum, 1987). Изложение, которое следует здесь, расходится с ним лишь в незначительных деталях.
(42) Бюшон (там же, с. 254-5, passim) предположила, что в сентябре--октябре 1501 г. или в начале 1502 г. флот Жуана да Новы мог совершить заход в Коломбо и оставить там надпись. Эта гипотеза была подвергнута сомнению Жоржи Мануэлем Флоресом, `Os Portugals e о Mar de Ceilаo, 1498-1543: Trato, Diplomacia e Guerra', магистерская диссертация (Universidade Nova de Lisboa, 1991), рр. 114-18. В целом в наших знаниях о действиях флота имеются большие пробелы, и обобщенная здесь реконструкция носит предварительный характер.
(43) Письма Лунардо Нарди и Джованни ди Франческо Аффаитати из Лиссабона от 20 и 26 сентября 1502 г., в Barozzi (ed.), I Diarii di Marino Sanuto, Vol. IV, рр. 545-7, 664. См. также Bouchon, MamaledeCananor, pp. 58-61, для обсуждения.
(44) Этот Лопес в конце концов был отправлен обратно в Индию в 1503 г. в качестве португальского посла в Эфиопию, однако умер в пути в Джидде; ср. Jean Aubin, `L'ambassade du PrИtre Jean 4 D. Manuel', Mare Luso-Indicum 3 (1976), 4.
(45) Письмо Бартоломео Маркионни из Лиссабона от 20 сентября 1502 г., I Diarii di Marino Sanuto, Vol. IV, рр. 544-5. Бенвенуто д'Абане, названный здесь "Бонахуто д'Альбано", описывается как хромой; по прибытии в Лиссабон его почти сразу же отвезли к Д. Мануэлу, находившемуся в то время в Синтре. Очевидно, у него были родственники на Кампо-ди-Сан-Бартоломео, и считается, что его настоящее имя было Бенвенуто дель Пан; ср. Bouchon, Mamale de Cannanor, p. 31.
(46) Joao Paulo Costa and Luis Filipe Thomaz, `D. Manuel I', in Albuquerque and Domingues (eds.), Dicionаrio de histоria dos Descobrimentos Portugueses, Vol. II, p. 675.
(47) Donald Weinstein, Ambassador from Venice: Pietro Pasqualigo in Lisbon, 1501 (Minneapolis: University of Minnesota Press, 1960), p. 19.
(48) Weinstein, Ambassador from Venice, рр. 20-2.
(49) I Diarii di Girolamo Priuli, Vol. II, рр. 156-7, цит. по Weinstein, Ambassador from Venice, рр. 29-30.
(50) Weinstein, Ambassador from Venice, pp. 45-6 (английский перевод), р. 37 (латинский текст). Сам Вайнштейн (рр. 55-56) проводит связь с иоахимитами, но, возможно, не понимает ее политического значения.
(51) Это, конечно, правда, что рассказ Гоиша о путешествии в значительной степени производный и опирается главным образом на Барроса и Кастаньеду; ср. Jean Aubin, `Como trabalha Damiao de Gois, narrador da segunda viagem de Vasco da Gama', in Helder Macedo (ed.), Studies in Portugal Literature and History in Honor of Luis de Sousa Rebelo (London: Tamesis Books, 1992), рр. 103-13.
(52) Barros, Da Asia, DИcada 1/2, pp. 21-2; Gois, Cronica, часть I, гл. XVII.
(53) AN/TT, CC, I-4-40, письмо Д. Мануэла Гаме от 6 февраля 1502 г.
(54) AN/TT, Cartas Missivas, Maco 4, No.36 и CC, I-4-42, воспроизведено в Teixeira de Aragao, Vasco da Gama e a Vidigueira, Doc. 12, с. 221-2, но ошибочно датировано 1500 годом.
(55) АН/ТТ, CVR, No. 50, n.d., воспроизводится в Brito Rebello, 'Navegadores e Exploradores Portuguezes', Docs. 46 и 47.
(56) В начале октября 1501 г. Д. Мануэл особым разрешением объявил Фернандо, незаконнорожденного сына Висенте Содре и Изабеллы Фернандес, его законным потомком; это было сделано по просьбе Содре и, очевидно, ввиду его скорого отъезда в Индию; AN/TT, Chancellaria D. Manuel, Livro 17, fl. 89. Похоже, то же самое было сделано с другим внебрачным сыном Содре, Жуаном.
(57) Письмо Д. Мануэла, герцога Бежа, официальным лицам Фуншала, 8 июля 1494 г., относительно отправки Висенте Содре для улучшения укреплений на Мадейре, опубликовано в Silva Marques (ред.), Descobrimentos Portugals, Vol. III, doc. 297, p. 457; AN/TT, Gavetas, XV/9-3, проект королевского письма от 15 июня 1500 г. относительно отправки Висенте Содре с миссией в Сафи, там же, Doc. 367, р. 611.
(58) AN/TT, CC, II-5-79, conhecimento от 11 января 1502 г. для "Сан-Жерониму"; АН/TT, CC, I-5-113, mandado от 22 февраля 1502 г. для "Флор-де-ла-Мар". Другими аналогичными документами являются AN/TT, CC, II-5-101 и II-5-105 от января и февраля 1502 года соответственно, а также документы, цитируемые в примечании 59 ниже.
(59) AN/TT, CC, II-5-107, том из 31 листа, с копиями и оригинальными квитанциями, последние подписаны в Белене между 26 января и 9 марта 1502 г. Фрагменты этого документа можно найти в Brito Rebello, 'Navegadores e Exploradores Portuguezes', Docs. 48, 51, 53, 54, 55, 56, 57, 59, 60; соответствующие документы см. также в AN/TT, CC, I-3-79, I-3-80 и II-5-105, там же, Docs. 49, 50 и 52.
(60) См. Henry Harrisse, Document inИdit concernant Vasco de Gama: Relation adressИe a Hercule d'Este, Duc de Ferrare par son Ambassadeur a la Cour de Portugal (Paris, 1889).
(61) Cronicadodescobrimento, изд. Албукерки, рр. 69-70; также обсуждение в Weinstein, AmbassadorfromVenice, pp. 31-32 (цитируя Жуана де Барруша). Черновик письма-формулы Д. Мануэла к правителям Кочина и Каннанура с просьбой сотрудничать с Д. Васко да Гамой, см. AN/TT, CVR, No. 71 (n.d.), опубликован в A. da Silva Rego (ed.), Documentacao para a historia das missИes do padroado portugues do Oriente, Vol. I (Lisbon: AgИncia Geral das Coldnias, 1947), рр. 22-4.
(62) "Navigazione verso le Indie Orientali di TomИ Lopez", в Ramusio, Navigazioni e viaggi, 1, рр. 683-738, отчет, переведенный с португальского на итальянский, оригинал которого не найден; также Prospero Peragallo, `Viaggio di Matteo da Bergamo in India sulla flotta di Vasco da Gama, 1502-1503', Bollettino della Societa Geografica Italiana (серия IV) 3 (1902), перепечатано из Studi bibliographici e biografici sulla storia della geografiainItalia (Rome, 1875), pp. 92-129. Обзор отчетов об этом путешествии см. в Banha de Andrade, Mundos Novos do Mundo, Vol. I, рр. 297-321. Полный французский перевод отчетов, относящихся к этому путешествию, см. в Voyages de Vasco de Gama: Relations des expИditions de 1497-1499 & 1502-1503, пер. Paul Teyssier and Paul Valentin (Paris: Editions Chandeigne, 1995), pp. 201-355.
(63) Osterreichische Nationalbibliothek (Национальная библиотека Австрии), Вена, Codex 6948, впервые опубликовано Christine von Rohr, Newe Quellen zur Zweiten Indienfahrt Vasco da Gamas (Leipzig, 1939), а недавно отредактировано с исправлениями Леонор Фрейре Коста (с введением Жуана Роша Пинто), "Relacao Anоnima da Segunda Viagem de Vasco da Gama a India", в Cidadania e Histоria: Em homenagem a Jaime Cortesao (Lisbon: Livraria Sa da Costa, 1986), рр. 141-99. Есть еще один краткий и анонимный отчет, на этот раз на немецком языке. Текст и перевод на английский см. Miloslav Kresa, Josef Polisensky and Peter Ratkos (eds.), European Expansion (1494-1519): The Voyages of Discovery in the Bratislava Manuscript Lyc. 515/8 (Codex Bratislavensis) (Prague: Charles University, 1986).
(64) Фламандский текст, впервые опубликованный в Антверпене, вероятно, в 1504 году, воспроизводится в Teixeira de Aragao, Vasco da Gama e a Vidigueira, pp. 79-86; существует более современное издание Jean DenucИ, Calcoen: Recit flamand du second voyage de Vasco de Gama vers l'Inde en 1502-1503 (Антверпен, 1939). Резюме этого текста уже было доступно в Венеции в начале 1504 г. и воспроизведено в I Diarii di Marino Sanuto, Vol. II, изд. Федерико Стефани (Венеция, 1881 г.), рр. 1064-5.
(65) Binot Paulmier de Gonneville, Campagne du Navire `Espoir' de Honfleur (1503-1505): Relation Authentique du voyage du capitaine de Gonneville Иs Nouvelles Terres des Indes, ed. M. D'Avezac (Paris, 1869; Geneva: Slatkine Reprints, 1971); также статью "Бино Памье де Гонневиль" в Nouvelle Biographie GИnИrale (Париж: Didot FrИves, 1865), Vol. ХХXIX, рр. 408-9.
(66) Etienne de Flacourt, Histoire de la grande isle Madagascar, composИe par le Sieur de Flacourt (Paris: J. Henault, 1658; 2-е изд., Paris: G. Clouzier, 1661). Автор был назначен комендантом форта Дофин на Мадагаскаре (Иль Бурбон) в 1649 г.
(67) Оценки количества золота сильно разнятся; ср. Freire Costa, "Relacаo Anоnima da Segunda Viagem", р. 180, n. 11.
(68) Национальная библиотека Лиссабона, Reservados, Mss. 244, No. 2, текст в Brito Rebello, "Navegadores e Exploradores Portuguezes", Doc. 73, рр. 513-14; также воспроизведен с фотографией документа в Luis Keil, As Assinaturas de Vasco da Gama: Uma falsa singura do navegador portuguese, Criticas, comentarios e documentos (Лиссабон, 1934), рр. 12-13.
(69) Несколько кораблей второго флота, в том числе и тот, на котором находился Томе Лопес, тем не менее, задержались у мыса и 21 августа присоединились к остальной части флота у Анджедивских островов.
(70) О Гаме в Хонаваре и Бхаткале см. Correia, LendasdaIndia, Vol. I, рр. 289-90.
(71) Обсуждение см. в Aubin, 'Como trabalha Damiao de Gois', pp. 110-12.
(72) См. также Barros, Da Asia, DИcada 1/2, pp. 34-8. Любопытно, что в основных египетских хрониках той эпохи нет отголоска этого происшествия; ср. Ибн Ияс аль-Ханафи аль-Мисри, Бада'и' аз-Зухир фи Вакаи' ад-Духиар, перевед. Гастоном Витом под названием Journal d'unbourg du Caire: Chronique d'Ibn Iyas, 2 Vols. (Paris: Armand Colin, 1955-60), особенно Vol. I (1500-1516). Женевьева Бюшон предположила, что "Мири" на самом деле мог быть гуджаратским судном, которое португальцы неправильно идентифицировали (напротив, см. Bouchon, Mamale de Cananor, р. 62). Томе Лопес, со своей стороны, утверждает в одном месте, что судно было "una gran nave di Calicut"; ср. Ramusio, Navigazioni e viaggi, Vol. I, рр. 701-2.
(73) Barros, Da Asia, DИcada 1/2, p. 43.
(74) Palma Caetano, Vidigueira eo seu concelho, p. 273.
(75) Ср. Docteur Francis Lefebure, ExpИriences initiatiques, 3 vols. (Paris: Omnium LittИraire, 1954), Vol. III, pp. 111-83.
(76) Henry EJ. Stanley, The Three Voyages of Vasco da Gama and His Viceroyalty from the Lendas da India of Gaspar Correa (London: The Hakluyt Society, 1859). Обсуждение рассказа Корреа в сравнении с другими источниками см. в Anthony Disney, `Vasco da Gama's reputation for violence: The alleged atrocities at Calicut in 1502', Indica 32, 2 (1995), 11-28.
(77) Я благодарен Амии Кумару Багчи за то, что он обратил мое внимание на эту историю, и Куналу Чакрабарти за подробное обсуждение ее содержания. Эта история была впервые опубликована серийно в бенгальском журнале в 1930 г., а затем в сборнике рассказов под названием Chua Chandan в 1936 г. Наиболее доступную версию текста см. в Saradindu Bandyopadhyay, 'Rakta Sandhya', в Saradindu Amnibasa, Vol. VI (Calcutta: Ananda Publishers, 1976). Благодарю Уму Дас Гупту и Каушика Басу за библиографическую помощь.
(78) Barros, Da Asia, DИcada I/2, p. 49. Ср. Lopes, `Navigazione verso le Indie Orientali', в Ramusio, Navigazioni e viaggi, Vol. I, p. 711, с кратким пересказом того же письма.
(79) Barros, Da Asia, DИcada I/2, рр. 52-3. Эти события произошли 1 ноября, если следовать рассказу Томе Лопеса, "Navigazione", рр. 714-15.
(80) Морено и Гонсало, племянник Жиля Барбозы, Дуарте Барбоза (уже бывший с ним в эти годы), в конце концов станут частью группы, выступавшей против политики и действий Афонсу де Албукерки; ср. Inacio Guerreiro and Vitor Luis Gaspar Rodrigues, `O "grupo de Cochim" e a oposicoa'o a Afonso de Albuquerque', Studia 51 (1992), 119-44.
(81) Freire Costa, `Relacao anоnima da Segunda Viagem', pр. 190-1.
(82) Обсуждение этих ранних отношений между христианами святого Фомы и португальцами см. в Luis Filipe F.R. Thomaz, "Carta que mandaram os Padres da India, da China e da Magna China" -- um relato siriaco da concha dos Portugals ao Malabar", RevistadaUniversidadedeCoimbra 36 (1991), 119-81, особенно рр. 131-2; также Joаo Paulo Oliveira e Costa, `Os Portugals e a cristandade syro-malabar (1498-1530)', Studia 52 (1994), 121-78, особенно рр. 126-36.
(83) AN/TT, CVR, No. 2, опубликовано в Silva Rego (ed.), Documentacao para a historia das mussoes do padroado portugues do Oriente, Vol. I, рр. 25-8. Часто ошибочно утверждают, что Матиас проживал в Колламе.
(84) Georg Schurhammer, `Three letters of Mar Jacob Bishop of Malabar, 1503-1550', в Schurhammer, Orientalia, рр. 335-6; см. также Thomaz, `A Carta que mandaram os Padres'. Оригинальный сирийский текст находится в Ватиканской библиотеке Codex Vatic. Fondo Siriaco 204, fls. 154v-60.
(85) Freire Costa, `Relacao anonima da Segunda Viagem', pp. 193-4.
(86) Хотя у нас нет писем, написанных правителем Кочина, у нас есть черновик ответа Д. Мануэла, отправленный с Лопо Суаришем де Альбергариа в 1504 году; см. AN/TT, CVR, N 59, опубликовано в Genevieve Bouchon, `L'Inventaire de la cargaison rapportИe de I'Inde en 1505', Mare Luso-Indicum 3 (1976), 126-7, воспроизведено в Bouchon, L'Asie du Sud a l`Иpoque des Grandes DИcouvertes.
(87) Schurhammer, `Three letters of Mar Jacob', p. 336.
(88) AN/TT, CC, I-7-1, I-7-19, II-7-20 и I-7-21, все документы датированы 21 и 22 февраля 1503 г., опубликованы в Brito Rebello, `Navegadores e Exploradores Portuguezes', Docs. 63 - 66, pp. 311-13, и воспроизведены с фотографиями в Keil, As Assinaturas de Vasco da Gama, pр. 13-17. Их обсуждение см. Francisco Leite de Faria, `Os mais antigos documentos que se conservam, escritos pelos Portugals na India', в Luis de Albuquerque and Inacio Guerreiro, eds., Actas do II Seminario Internacional de Historia Indo-Portuguesa (Lisbon: IICT, 1985).
(89) Письмо Аффаитати из Лиссабона Пьетро Паскуалиго в Испанию от 20 августа 1503 г., в Diarii di Marino Sanuto, Vol. В, pр. 130-1, написанное после прибытия "Сан-Габриэля". В том же письме сообщается, что флот привез "35 000 quintali пряностей всякого рода, но большей частью перца и немного гвоздики".
(90) См. письмо Аффаитати из Лиссабона к Пьетро Паскуалиго от 17 октября 1503 г. в Diarii di Marino Sanuto, Vol. В, рр. 841-3.
(91) Biblioteca Riccardiana, Флоренция, Кодекс 1910 г., письмо Серниги, 10 июля 1499 г., fl. 63r (а), в Radulet, Vasco da Gama, p. 173.
(92) Biblioteca Riccardiana, Флоренция, Кодекс 1910 г., письмо Гвидо ди мессера Томмазо Детти, 10 августа 1499 г., fl. 69v (а), в Radulet, Vasco da Gama, р. 193.
(93) Keil, As Assinaturas de Vasco da Gama, p. 37 воспроизведена фотография дарохранительницы, видоизмененной в конце XVI века, но реставрированной в 1929 г.
(94) Сравните груз, привезенный Лопо Суаришем в 1505 г., в Bouchon, `L'Inventaire de la cargaison rapportИe de l'Inde en 1505', pp. 102-3; это исследование основано на списке грузов той эпохи, а не на итальянских отчетах, которые, естественно, менее точны. На этом флоте Гама, как адмирал Индий (и имеющий право тратить 200 крузаду в год на покупку индийских товаров), привез за свой счет небольшой груз перца на корабле "Батекабело".
(95) Эти утверждения можно найти в письмах от 20 и 26 сентября 1502 г. в