С точки зрения всемирной истории очевидно, что голландско-португальское соперничество из-за острова Тимор было всего лишь частью более обширного противостояния, вызванного сложной политической ситуацией, возникшей после опустошительной Тридцатилетней войны в Европе, в результате которой, по словам Валлерстайна, Голландия выдвинулась в разряд одной из первых мировых держав-гегемонов. В центре этого конфликта, восстание голландцев против Испании было попыткой Соединенных Провинций захватить в свои руки поток серебра и золота, поступавший из Нового Света в Лиссабон и Севилью. Как писал один из историков Макао, "захватить Макао, Малакки и Нагасаки - было то же самое, что перекрыть реку у одного из ее главных истоков". Хотя голландцы вместе с англичанами долгое время совершали морские рейды на испанские корабли и побережье Европы, борьба перешла на глобальный уровень после того, как ее центр переместился в регион Америки и Юго-Восточной Азии. Когда в 1603 г. голландский адмирал Мателифф успешно изгнал португальцев с Молукк, тем самым захватив источник высокоприбыльной торговли пряностями, и, в следующем году, практически уничтожил португальский флот у Малакки, это стало прелюдией к окончательному захвату голландцами этого укрепленного торгового города в 1641 г. Несмотря на то, что жители Макао сумели отбить несколько последовательных голландских нападений на город, начиная с июня 1622 г., наибольшую выгоду от изгнания португальцев из Нагасаки в 1643 г. получила Ост-Индская компания с базой в Батавии. К 1630 г. на другой стороне земного шара голландцы отняли у португальцев Пернамбуко и северо-восточную Бразилию (1). Но на Тиморе даже полученные с большим запозданием новости о португало-голландском мирном договоре 1641 г. не покончили с голландскими притязаниями на территорию, которую оспаривали португальцы, особенно на ключевые торговые посты на северном побережье, Атапупу и Маубару (2).
Фактически, борьба между двумя европейскими державами за господство над Тимором продолжалась непрерывно вплоть до того, как уже в начале этого (ХХ) века были улажены последние пограничные споры. Но, как мы постараемся показать в этой главе, дипломатический диалог между Португалией и Нидерландами из-за территориального контроля над Тимором был осложнен взаимным непониманием и неправильным суждением, так как административный стиль управления и политическая культура обоих противников были, в буквальном смысле слова, отдельными мирами. Понимание голландско-португальского соперничества из-за Тимора и вековые процессы консолидации границ и раздела колониальных сфер влияния занимают центральное место в вопросе формирования тиморской идентичности или идентичностей, которые сформировались на фоне европейского вмешательства во внутренние дела острова.
Европейскоесоперничество.
Поскольку, как мы видели, с окончанием голландского участия в торговле сандаловым деревом Компания в Купанге редко выходила на положительное сальдо в своих счетных книгах, возникает вопрос: что именно заставило ее остаться на острове? Французский историк Гильом-Томас Рейналь, написавший в 1782 г. свой компендиум о мировой истории, отмечал, что единственным возможным оправданием продолжения голландского присутствия на Тиморе (и Целебесе) было то, что на современном языке можно назвать "стратегическим соображением" (3).
"Большая стратегическая картина" Тимора, нарисованная Рейналем, стала еще более отчетливой в конце столетия. В этот период Купанг был охвачен внутренними конфликтами, которые сотрясали ОИК в ее судебном процессе с правительством Батавии на родине, и одновременно находился под угрозой захвата англичанами, которые стремились взять под свой контроль голландские владения, чтобы предотвратить их оккупацию французами. Такие соображения также были связаны с обширным прорывом Франции в Индийском океане, Тихом океане и Южно-Китайском море в отношении Индонезии. Мы отмечали в этом отношении путешествии Пьера Пуавра на Тимор в 1755 г. Отчасти в результате противоречий, возникших вокруг "принца Тимора" при дворе Людовика XV, различные частные торговцы пытались, хотя и безуспешно, получить королевскую санкцию на рейсы к Тимору. Пуавр также - безуспешно - пытался получить разрешение от Французской ОИК на открытие "новой коммерческой артерии" с Тимором (4).
Интерес официальных французских властей к Тимору приобрел, однако, новый поворот с прибытием в 1772 г. к северо-восточному побережью Тимора вблизи современного Бакау "Грос-Венте": как упоминалось выше в контексте отчетов де Росильи, это был корабль, входивший в состав французской эскадры, исследовавшей западное побережье Австралии. В любом случае, французское судно получило лишь вырванное под давлением разрешение властей остаться в португальских водах, чтобы позволить команде восстановить свои силы от болезни. Такая осторожность была вполне оправданной, так как в течение 38-днепвной остановки французская экспедиция собрала большое количество сведений политического, военного и коммерческого характера. Де Росильи, который сделал блистательную карьеру во французском флоте, призывал к захвату острова, ссылаясь, в частности, на то, что Тимор мог стать ценным источником поставки рабов для французских плантаций на Иль-де-Франсе (Маврикии) (5). Хотя этот совет был оставлен без внимания, французский коммерческий и политический интерес к Тимору снова пробудили, как будет показано ниже, плавания Бодена, Перрона и де Фрейсине около 30 лет спустя. В 1795 г., через три года после того, как это французское судно совершило заход на Тимор, бегство Оранской династии в Англию и создание Батавской Республики в Голландии привели к новому союзу между Голландией и революционной Францией, направленному против Великобритании. В ответ на это британцы попытались оккупировать оставшиеся голландские владения с благословения изгнанного главного директора ОИК, Виллема V. Первая попытка англичан захватить Купанг, еще находившийся под контролем ОИК, предпринятая в 1797 г., однако, была сорвана действиями командира местного голландского гарнизона при поддержке рабов. Когда к концу столетия голландское правительство отняло владения у прекратившей свое существование ОИК, западный Тимор был исключен из этой передачи. Отразив еще одну британскую атаку в 1810 г., голландцы уступили контроль над Купангом только в следующем году. К началу 1812 г. над голландской частью Тимора наконец развевался английский флаг. Только 7 октября 1816 г., с реставрацией Оранской династии после разгрома Наполеона в Европе, британцы вернули колонию голландской администрации (6). Боксер отмечал, что когда представитель Его Величества Глаттон оставил английский флаг на Солоре в знак суверенитета, португальский губернатор в Дили при поддержке местных вождей быстро добился того, чтобы его спустили, и формального признания португальского суверенитета (7).
С окончанием наполеоновских войн главная угроза голландской гегемонии на архипелаге со стороны Великобритании стала носить не столько политический, сколько коммерческий характер, особенно после основания Стамфордом Раффлзом в 1819 г. Сингапура в качестве основного английского центра торговой и военной власти на архипелаге. Голландцы ответили на эту пугавшую их потерю торговли попыткой вытеснить английских купцов путем введения высоких тарифов на их импорт. Одновременно с меркантилистскими замыслами Раффлза на архипелаге, основанными на концепции свободы торговли, английский королевский военно-морской флот попытался в октябре 1838 г. основать военную колонию в Порт-Эссингтоне на удаленном полуострове Кобург, расположенном на побережье Австралии напротив Тимора. Петер Спиллет описывал этот замысел как создание военной базы для закрепления этой территории за британской короной и создание центра торговли и снабжения продовольствием британских кораблей, проходящих на запад и восток через Торресов пролив. Но с самого начала новая колония зависела от доброй воли голландцев и, особенно, португальцев. Через месяц англичане отправили судно на находящийся под властью голландцев остров Кисар у северо-восточной оконечности Тимора, чтобы реквизировать свежее продовольствие. Но самым ближайшим европейским форпостом к новому поселению, получившему название Виктория, был Дили, и 1 февраля 1839 г. Эссингтон отплыл в Дили, вернувшись с быками, тиморскими пони и несколькими английскими газетами. После того, как Порт-Эссингтон был 13 февраля 1839 г. объявлен по всей форме британским владением, глава британского отряда, капитан Бремер, на корабле "Бритомарт" отправился в Дили, где его принял губернатор, полковник Фредерико Леан Кабрейра (1839-44), со всеми почестями, полагавшимися его статусу. В сопровождении Джорджа Эрла, лингвиста и ботаника, и еще одного ботаника, Джона Армстронга, Бремер провел в Дили пять дней, укрепив связи между давними союзниками - имеется в виду Метуэнский договор 1703 г., по которому Англия предоставляла защиту Португалии в обмен на получение торговых уступок, - в то же время прозондировав коммерческие перспективы, в частности, предприняв, хотя и безуспешно, попытку поощрить китайских купцов принять участите в торговле с новой колонией. Вскоре власти колонии Форт-Эссингтон поняли, что, по мнению губернатора Кабрейры, близость старого союзника будет преимуществом в его одностороннем поединке против агрессии голландского колониализма на восточном архипелаге (8).
Португало-голландская территориальная борьба.
Как показывает карта Франсуа Валентина, опубликованная в его "Oud en Niuw OostIndien" (1726), голландцы к этому времени составили довольно подробное впечатление об основных географических характеристиках Тимора и Зондских островов. Однако только в 1760 г. ОИК создала крупномасштабную карту Тимора, которую можно считать первой попыткой картографической демаркации голландской и португальской территории на острове. Согласно одному интерпретатору, эта карта, составление которой, несомненно, было ускорено темными событиями в Лифау, которые привели к смерти фон Плюскова за несколько лет до того, показывает "ситуацию, сложившуюся на острове в 1757 г. в отношении сельского хозяйства, географии и политики". Карта содержит большое для своего времени количество топографических подробностей. На ней не только был с высокой степенью точности показан изрезанный рельеф внутренних частей Тимора, но и рисовые поля, кокосовые деревья, и другие виды полезного использования земли. Обозначены также жители, наряду с главными фортами, над которыми указан, соответственно, португальский или голландский флаг. Примечательно, что граница между португальскими и голландскими территориями обозначена двумя линиями, как бы отображая тот факт, что она носила "подвижный" характер (9). Как ничто иное, существование карты подтверждает аксиому, что распространение географических знаний шло рука об руку с расширением политического контроля, или, по меньшей мере, амбиций.
Возвышение Купанга на западе Тимора, в значительной мере совпавшее с консолидацией голландского контроля после наполеоновского периода, происходило за счет нового города Дили. Как видел своими глазами де Фрейсине, хотя голландцы на Тиморе не контролировали столько же даннических королевств, как португальцами, они, несмотря на это, могли полагаться на контроль над некоторыми самыми богатыми продукцией - среди них Симао, Роти, Саву и часть Солора (10).
Только после того, как голландцы восстановили контроль над Купангом 7 октября 1816 г. колония смогла совершить нападение на главного мятежного вождя на западе, Аманубанга, - человека, который был крещен, обучался в Купанге и даже совершил поездку в Батавию. Тем не менее, первая экспедиция, отправленная против Аманубанга в 1815 г., протерпела поражение, а в следующем году голландцы потеряли еще 60 человек по сравнению с 6 погибшими со стороны повстанцев. Во время визита де Фрейсине в Купанг обе стороны временно примирились, причем у мятежного вождя было под началом 6000 воинов, а резидент Хазард командовал примерно 10000-ной армией (11).
Согласно Муру, британскому современнику событий, успех Аманубанга был отчасти предрешен тем, что он умел вести некую разновидность малой, партизанской войны. Он совершал стремительные вылазки со своими подданными из пещер в глубине острова, и, застав врасплох соседние земли и опустошив их, возвращался в свое недоступное убежище. Могущество голландцев и португальцев было так ослаблено из-за того, что они оказывали поддержку противнику своих врагов, что их власть признавали только те вожди, которые нуждались в помощи против своих соперников (12).
Тогда как результаты кампании умиротворения, проведенной резидентом Хазартом, были далеки от ожидаемых, его план аннексии определенных частей острова, находившихся под португальской властью, вовлек его в прямой конфликт с Дили. Таков был эпизод, произошедший 20 апреля 1818 г., когда 30 солдат напали на Атапупу, - в то время крупный речной порт, примыкавший к португальскому форту в Батугеде. Сломив с помощью оружия местную оборону, отряд Хазарта сорвал португальский флаг и поднял вместо него голландский. Голландский флаг над Атапупу видел де Фрейсине, когда он плыл через пролив Омбаи. Но это "coup de main" (внезапное нападение, вылазка (фр.)) было достигнуто посредством тщательных приготовлений. Союзниками голландцев выступили китайцы, которые путем "обработки" местного населения заложили основы для смены власти. Особое недовольство среди китайских торговцев вызвало требование португальских властей платить пошлины на товары, ввозившиеся и вывозившиеся из Атапупу. Это было не отдельно взятым событием, но реакцией на наказание мятежных элементов португальцев в 1786 г. и снова в 1808 г. (13)
Атапупу, если не считать Дили, было одним из немногих портов на северном побережье Тимора и самой удобной якорной стоянкой для небольших судов. Речной порт был также одним из основных источников таможенных поступлений для португальской Короны. Поскольку от Хазарта не удалось добиться никакой сатисфакции, и ради сохранения голландско-португальского согласия на архипелаге это дело было передано на рассмотрение в Батавию. Между прочим, португальцы жаловались на попытку Хазарта захватить форт Батугеде, на подстрекательство местных королевств к мятежу против португальцев, и на использование китайцев как "пятой колонны" в этом предприятии. Португальский губернатор Тимора, д`Азеведо-и-Соуза, заявил, что если этот вопрос не удастся уладить миром, то он решит его силой оружия. Он утверждал, что может поставить под ружье 1000 человек, и даже 3000 при необходимости. Наконец, он потребовал от голландской стороны компенсации за фактически убытки, нанесенные португальской казне потерей порта Атапупу. К этом мемориалу он приложил все необходимые документы, подтверждающие старинный португальский суверенитет над Атапупу, Батугеде и королевствами, зависевшими от этих мест. Они были подписаны с тиморской стороны в Ликуисе 16 мая 1818 г. доньей Усулой да Коста (королевой Ликуисы), Моне Таа, Агостино Карвальо ("дато" "reino" Ликуиса), Соле Крае ("лабо" Ликуисы) и различными тиморцами в ранге тумогума, сопроводительный документ был также подписан олдат напали на Атапупу, тогда крупный региоанльный и только те вожди, кот20 ноября 1818 г. губернатором де Азеведо-и-Соуза (14).
В ответ на португальскую ноту протеста Хазарт был вызван на допрос в Батавию, а на Тимор для расследования инцидента отправлена специальная комиссия. Однако, комиссия пришла к выводу, что Хазарт был прав, сопротивляясь (британской) оккупации Купанга и Атапупу в 1812 г., и что португальцы представили всё дело 1818 г. в искаженном всеете. Хазарт был полностью оправдан и в 1820 г. возвращен на свой пост. Это была личность, которая, по словам Джеймса Фокса, обладала исключительным влиянием на ход событий и развитие туземных народов Тимора; казалось, что ничто не могло повредить его карьере - ни британский захват Тимора, ни период подозрений после событий в Атапупу (15).
Де Фрейсине замечал об этом деле, что у него были основания подозревать, что голландский резидент и жившие в Купанге китайцы, несомненно, будут продолжать свои интриги, и что португальская колония, столь явно утратившая свой прежний блеск и почти позабытая метрополией, продолжит терять свои территории и влияние, по крайней мере, до прихода более энергичной администрации. Со своей стороны, предполагал он, португальцы будут поддерживать восстание Аманубанга людьми и оружием. Несмотря на это, он пришел к выводу, что португальское поселение на Тиморе оставалось на более прочной основе, чем голландская колония (16).
Как подытожил Соваш, неразрешимость пограничной проблемы между двумя колониальными державами на Тиморе была настолько велика, что туземцы были почти полностью независимы. Как он описывал ситуацию, воинственные наклонности тиморцев, поддерживаемые и подогреваемые каждой из колониальных держав в их сопротивлении другой, были таковы, что часто результатом их был только хаос. Более того, значительная часть туземцев Тимора, проживавших во внутренних частях острова, отказывалась признавать европейскую власть до ХХ века. Неопределенность границ только усугубляла ситуацию, особенно по той причине, что много племен признали суверенитет сразу обеих держав или переходили с одной стороны на другую. В результате, ни голландская, ни португальская администрация не имели достаточных ресурсов, чтобы обуздать мелкие внутренние войны, работорговлю, охоту за головами, поджоги и угон скота. Более того, злоумышленники часто избегали наказания, просто переходя на другую сторону острова. Только в середине XIX в. обе колониальные державы впервые осознали необходимость ограничить завоз огнестрельного оружия (17).
Судя по проведенному де Фрейсине тщательному исследованию положения различных "reinos" на Тиморе, находившихся, соответственно, под голландским и португальским контролем, ясно, что португальцы ко времени его визита удерживали намного бСльшую часть острова. На Флоресе и Солоре португальцы также могли рассчитывать на лояльность "reinos" Сика, Ноумба, Ларантука и Маубессе. Два королевства на Омбаи (Алоре), Ломблен и различные поселения на Камби также зависели от Дили. К 1814 г. острова Пантар и Адонара также признавали португальский суверенитет (18).
Губернатор Лопиш де Лима и "великая распродажа".
"Точечному" характеру зависевших от португальцев поселений на контролируемой голландцами территории архипелага, однако, был брошен вызов в результате того, что баланс технологий и способности умиротворять туземное население стал смещаться в пользу протестантских соперников Португалии. Но даже по правилам западного империализма, определенные вопросы - именно, границы и сферы влияния - должны были решаться путем переговоров - урок, очевидно, забытый государством, пришедшим на смену Нидерландам в ее колониях (имеется в виду Индонезия), когда оно решило насильственно перекроить карту Тимора после 1975 г.
В 1847 г. губернатор Жулиан Жозе да Сильва Виейра был вовлечен в спор с губернатором и резидентом Купанга из-за действий, предположительно совершенных "regulo" Окуси, потомком д`Орная, при отстаивании своих прав на Омбаи и Пантар - территории, которые голландцы считали своими. Чтобы урегулировать вопрос о суверенитете над этими островами, голландский генерал-губернатор в Батавии уполномочил Д. К. Стиена Парве в марте 1848 г. направиться в Дили и обсудить эту проблему. Губернатор Сильва Виейра дал следующий ответ: "considerar Portuguese todos os territorios que tinham a bandeira portugueza e hollandez que arvorassem a hollandeza" ("португальцы рассмотрят вопрос о всех территориях, находящихся под португальским и голландским флагом, который окружены голландскими владениями" (португ.)) (19).
Но хотя и проинструктировав "regulo" Окуси отстаивать свою позицию, губернатор Сильва Виейра уступил владение над спорными островами Нидерландам, в ожидании заключения соглашения в Европе. Губернатор не мог не знать, что у голландцев на Тиморе тогда было всего 50 солдат, - сила, намного уступавшая по численности португальскому контингенту. Но это также пример того, что португальцы, как всегда, были не в состоянии действительно финансировать физическое присутствие на этих далеких и малоизвестных форпостах (20).
В 1850 г. министерство иностранных дел Нидерландов вручило ноту своим португальским коллегам, настаивая на необходимости решить вопрос границ и территориальной принадлежности. В следующем году с обеих сторон были назначены уполномоченные для проведения переговоров. Удивительно, однако, каково было состояние приготовлений с португальской стороны для выполнения такого сложного процесса. Хотя чиновники на месте, несомненно, владели большим количеством местной информации, главная существующая португальская карта этого периода была столь же устаревшей, как и неточной. По крайней мере, таково мое мнение о "Planta das ilhas de Solor e Timor e outros ajacentes" ("Карта островов Солор и Тимор и других смежных островов" (португ.)), карте размером 57 х 37 см, составленной Жоакимом Педро Селестино Суарешем в январе 1836 г. на основе информации, содержавшейся в лоциях Хорсбурга, британского генерального комиссара в Сингапуре. Но, по всем данным, голландцы также были не лучше информированы относительно местных реалий на этих островах.
23 июня 1851 г. на Тимор после долгого пути из Лиссабона через Рио-де-Жанейро на борту военного корабля "Мондего", капитаном которого он был, прибыл новый губернатор. Это был Жозе Жоаким Лопиш де Лима, бывший губернатор Гоа, теперь носивший титул "capitao-de-mar-e-guerra" (военно-морской капитан (португ.)) и губернатора Тимора и Солора. В ноябре 1851 г. португальское правительство объявило, что Лопиш де Лима должен быть отстранен от управления и облечен полномочиями представителя португальской стороны в предстоящих переговорах с голландцами. Согласно Монтальто де Жезусу, спорному португальскому историку из Макао, именно из-за острых разногласий относительно статуса Лопиша де Лимы в соответствии с декретом от 30 октября 1850 г. Тимор и Солор были отделены от Макао и превращены в отдельную провинцию (21).
В июле месяце резидент Купанга, барон ван Линден, совершил поездку в Дили и провел переговоры с Лопишем де Лимой при помощи лояльного португальской Короне "regulo" Мотаэля, человека, который, как считалось, был лучше всего осведомлен о местных союзах и торговых сетях как на Тиморе, так и на островах. Пелиссье, изучавший дилийские источники по этому вопросу, предположил, что Лопиш де Лима был не только оказавшимся в безвыходном положении, но и обреченным человеком. Дили был банкротом, и определенные торговые уступки были в порядке вещей. В это время таможня Ларантуки приносила всего 50 рупий в год, что было недостаточно даже для покрытия расходов на содержание 6 пушек и 6 солдат, размещенных в форте. Несмотря на то, что Ларанутку дважды в год посещал специальный инспектор из Дили, местный "regulo" был заодно с пиратами-бугами, что еще больше ослабляло португальскую позицию. Коммерческие связи между другими островами, на владение которыми претендовали португальцы, и Дили были еще более хрупкими (22).
Хотя Лопиш де Лима нес ответственность перед правительством метрополии, бесспорно, что он превысил свои полномочия, уступив голландцам желанный округ Ларантука на Флоресе вместе с Солорской группой островов, и, по меткому выражению Пелиссье, стал "felon majeur" ("главным преступником" (фр.)) португальской националистической историографии (23). Нет сомнений, как отмечает Боксер, что Лопиш де Лима был уполномочен только вести переговоры "ad referendum" (латинский термин, означающий: под условием обращения за одобрением к вышестоящей инстанции. Такая оговорка обычно делается лицом, ведущим переговоры, при подписании им какого-либо соглашения, акта, проекта или предложения в знак того, что его подпись не имеет безусловно обязующего характера и нуждается в одобрении правительства. - Aspar), и не совершать никаких действий без консультаций с Лиссабоном (24).
Среди народного возмущения португальское правительство денонсировало Конвенцию, составленную в 1854 г., воссоздав провинцию Макао, Тимор и Солор, и поручив губернатору Макао прислать заместителя для Лопиша де Лимы. Но де Лима, ссылаясь на то, что был назначен правительством метрополии, отказался передать полномочия заместителю, назначенному из Макао. Вопрос был улажен отправкой военного корабля "Мондего", который привез 8 октября 1852 г. нового губернатора, дона Мануэля де Салданья Гама, и арестом и выдворением Лопиша де Лима из колонии. Монтальто де Жезус писал, что Лопиш де Лима умер по пути в Батавию не столько от малярии, подхваченной на Тиморе, сколько от тяжелых внутренних переживаний (25). Как комментирует губернатор де Кастро, уполномоченный Лопиш де Лима был настолько неблагоразумен, что даже не потребовал адекватной компенсации за уступленные территории (26). Такая точка зрения была общепринятой в португальских официальных кругах.
Хотя и денонсированная, Конвенция не была действительно отменена из-за несоблюдения требуемой выплаты первого взноса компенсацией в размере 80000 флоринов. В любом случае, Португалия наложила вето на статью в голландском договоре, требующую взаимно предоставить свободу вероисповедания обеими сторонами, в которой португальская сторона увидела ослабление статуса католического населения. Но, как свидетельствуют голландские источники, этот камень преткновения был в конечном счете убран, проложив путь для подписания окончательного соглашения (27).
Составленный 20 апреля 1859 г., ратифицированный португальской палатой депутатов в 1860 г., и вступивший в действие с 1861 г., Лиссабонский договор о демаркации португальских и нидерландских владений на Солорском архипелаге и Тиморе включал в себя целый ряд сложных элементов. Это произошло, несмотря на то, что демаркация представляла собой первый формальный раздел острова на западную и восточную части путем проведения прямой линии границы от устья одной реки на северном побережье до устья другой на южном. Соответственно, различные "reinos" оказались по ту или иную сторону границы. Кова и Суаи стали частью португальской территории, тогда как Жуанило и Лакекуни - голландской. Кроме того, хотя Португалия признала голландский контроль над анклавом Маукатар, исторический анклав Окуси остался под португальской властью. Нидерланды также отказались от всех притязаний на остров Камбинг или Атауро. Граница, однако, так и не была четко размечена, так как ни одна сторона не обладала достаточной властью в прилегающих к ней зонах. Еще больше запутывало вопрос то обстоятельство, что туземные народы с каждой стороны границы продолжали выдвигать права на территории по другую сторону.
Хотя разделу острова Тимор суждено было решить судьбу тиморцев, это было наименее спорной частью соглашения. Из-за превышения Лопишем де Лимой своих полномочий Португалия была обязана уступить Нидерландам приморские анклавы в восточной части острова Флорес, именно, Ларантуку, Сику (Сикку) и Пагу, также как остров Аденара (Адонара), включая государство Воуро, и остров Солор, включая княжество раджи Паманг Каджу. Португальцы также отказались от претензий на Ломблен, Пантар и Омбаи, положив конце своему 300-летнему правлению этими общинами. В ответ Нидерланды обязаны были выплатить Португалии возмещение в сумме 200000 флоринов тремя взносами. Статус Маубары также был затронут, но голландцы долгое время тянули с возвратом этого анклава, и португальцы получили его обратно только в апреле 1861 г. (28) С португальской точки зрения едва ли можно было найти более смехотворное соглашение, чем это, но и с точки зрения туземного населения оно создавало не меньше проблем.
Тем временем голландцы поспешно оккупировали Ларантуку и Солор, где они остались, несмотря на возмущенные протесты в Лиссабоне. Однако, по соображениям экономии голландцы эвакуировали крепости и в Ларантуке, и на Солоре в 1869 г. Три года спустя, согласно голландскому отчету, правительство перешло к политике отказа от вмешательства в туземные дела, предоставив местным вождям грызться из-за добычи от "работорговли, пиратства и грабежа" - плачевный удар для былой славы этих топасских цитаделей. Только когда возмутительное поведение "карликового государства" Ларантуки перешло всякие границы, голландцы решили отправить туда большее количество солдат. Католицизм возродился на Флоресе только с прибытием голландского духовенства в 1862 г. Спорадическое сопротивление голландским властям продолжалось на Флоресе до начала ХХ в., по меньшей мере, до тех пор, пока главная помеха, католический раджа Ларантуки, не был в 1905 г. отправлен в ссылку (29).
Небольшое утешение для истории, что португальское влияние ограничивалось в местном фольклоре в Ларантуке, а в других частях Флореса в форме католических общин. В этом смысле заслуживает упоминания "Konfreira", или религиозное братство с центром в Ларантуке, которое приобрело величайшее значение для городских верующих путем вознесением молитв в устной форме на протяжении многих лет с конца XVII в., когда город остался без духовенства. Таким образом, португальский флаг развевался в Сике до конца XIX в., даже в период голландского правления, не просто из ностальгических воспоминаний о прошлом. Последний португализированный раджа Сики, дон Сентиа да Сильва, утратил свою политическую власть или, более вероятно, свои традиционные привилегии только после провозглашения независимости Индонезии (30).
Телкамп, цитируя голландский источник, отмечал, что несмотря на разграничение португальских и голландских владений, некоторые туземные округа на острове Омбаи (Алор) в 1886 г. продолжали выплачивать тиморскому князю Ликусана и Ликуисы ежегодную дань, которая состояла из риса, кукурузы, хлопка или мелкого домашнего скота (31).
Армандо Пинто Корреа, португальский чиновник, который служил на Тимора в начале межвоенного периода (1918-39), предполагал, что в старину общество Тимоар поддерживало прочные связи с Кисаром, где также обосновалась колония смешанного голландско-туземного происхождения. Они часто наносили друг другу визиты, поддерживали связи в форме "barlaque", торговли золотом и буйволами, и даже передавали "финту" через раджу Вонрели (на Кисаре) в Вемассин на Тиморе. Губернатор Селестино да Сильва, задетый явным отказом раджи Кисара обратиться из протестантизма в католичество, запретил все официальные контакты, прервав такие связи, только в 1890-е гг. Несмотря на это, 15 лет спустя отношения в форме "barlaque" с областью Бакау были восстановлены, когда раджа Кисара прибыл на побережье Бакау в сопровождении флотилии из 20 "cocoras", или небольших парусных лодок (32).
Но возмущение метрополии из-за потери территорий требовало компенсации. Новый португальский уполномоченный, прибывший в 1858 г., предложил голландцам уступить весь Тимор Португалии в обмен на уступки, уже сделанные на Флоресе и островах, или некоторые точно не определенные португальские территории в Африке. Хотя голландцы в принципе были не против обмена территориями, где это их устраивало, идея большого лузитанского Тимора явно не нашла у них понимания (33).
В 1884 г. из Дили в Атауро была отправлена делегация, чтобы поднять португальский флаг - свидетельство чего-то большего, чем прошлый интерес. Атауро, единственный остров в цепи, оставшийся под властью Португалии после бесславного обмена Лопиша де Лимы, лежал примерно в 20 километрах к северу от Дили. Очевидно, вопрос суверенитета не допускал полумер и уклончивости. Перспектива увидеть флаг другого государства на другом берегу пролива Омбаи напротив Дили не была по вкусу в португальской колонии. И тем не менее, этот остров начал платить "финту" только в 1905 г., и только в апреле того же года здесь появился португальский гарнизон (34).
В 1885 г. ситуация на Нидерландском Тиморе ухудшилась, когда Сонбаи, одно из самых больших княжеств в центральной части острова, впало в анархию после смерти раджи. Вследствие вторжения из Купанга во время отсутствия нидерландского резидента и гарнизона, голландцы в отместку отказались от своей старой политики невмешательства. Генерал-губернатор Ж. Б. Ван Хёйц немедленно отправил войска и установил военный контроль над центральным Тимором. Несмотря на то, что мятежные вожди на Тиморе были связаны с голландцами старыми договорами, в результате новой колониальной стратегии, применявшейся на всех Внешних островах, они были вынуждены теперь подписать "Korte Veklaring", или "Краткую декларацию", по которой признавали голландское владычество и обязывались не вступать в сношения с иностранными державами. С 1889 по 1892 гг. якобы дурное обращение португальских чиновников с тиморцами в зонах, принадлежавших голландцам, вызвало дополнительную напряженность (35). Тем не менее, как сообщалось в прессе Макао от 29 июля 1893 г., некоторые вожди в Маубаре обращались за поддержкой к голландцам в Атапупу против дурного обращения португальского командира в Маубаре. Такие неоднократно повторявшиеся притязания от имени голландской стороны были, однако, подавлены благодаря поддержке 729-тонного трехмачтового военного корабля "Диу", отправленного для оказания "защиты" населению против (антипортугальских) мятежников. Политическое и коммерческое значение Атапупу под властью голландцев проистекало от его выгодного местоположения как главного экспортного порта, куда раз в месяц заходил голландский пакетбот, для всех "reinos", расположенных на юго-востоке - Кова, Савира, Ламакутоса и Суаи. Хотя состоявшее из "reinos" Фаилуре и Жуанило и отделявшее Батугеде от Окуси, Атапупу сам по себе описывался как "незначительный" город, где существовало только одно государственное здание, за которым присматривал один контролер, и где отсутствовали гражданские или военные учреждения любого типа (36).
Проблема анклавов.
В конечном счете такие проблемы подтолкнули обе стороны к решению пограничных вопросов; в центре внимания находилась прежде всего проблема анклавов на Тиморе (37). Новая конвенция - Лиссабонская - была подписана в Лиссабоне 10 июня 1893 г., после чего была заключена Декларация от 1 июля 1893 г. Эта конвенция предусматривала создание экспертной комиссии, которая должна была разработать предложения для другой конвенции, обеспечивающей четкое определение линии границы и различных анклавов (38), или, как говорилось в ней, "существующие ныне анклавы должны исчезнуть". Конвенция также предусматривала запрет на поставку оружия, оказание защиты местным рыбным ловлям, предоставление режима наибольшего благоприятствования для обеих держав, и отказ голландцев от определенных претензий к португальцам, возникших в результате предыдущих инцидентов. Обе стороны переговоров также пообещали оказывать предпочтение друг другу при рассмотрении их прав на Тиморе (39).
В 1896 г. (декрет от 29 октября) португальское правительство назначило своего уполномоченного представителя, "capitao-de-mar-e-guerra", Жозе Криштиану де Алмейда, для совместной с голландцами работы по демаркации линии границы. Хотя смешанная комиссия приступила к работе в 1898-99 гг., ей так и не удалось преодолеть противоречия. Обе стороны снова прибыли вместе на конференцию в Гааге в 1902 г. в попытке разрешить проблемы, с которыми столкнулась смешанная комиссия (40).
Главный спорный вопрос касался того, было ли включено Окуси-Амбено в соглашение по обмену анклавами от 1893 г. На голландский аргумент об уступке этой территории, месте исторического поселения Лифау, Португалия ответила встречным заявлением, что так как она состоит из протяженной линии морского побережья и нескольких портов, ее можно считать анклавом в такой же степени, как Бельгию или саму Португалию. Вместо этого, намного меньший по площади округ Ноимути подходил под определение анклава, указанное в договоре 1893 г. Кроме Ноимути, Португалия также предлагала уступить приграничные округа Тахакау, Тамира-Аилала, Маубесси, Маое-Боеса и Ламарас, в обмен на уступку голландцами анклава Маукатар. Отказ голландцев от Окуси-Амбено, однако, не касался притязаний на определенные леса сандалового дерева по восточному периметру территории, владение которыми оспаривала Португалия, и уступила их только тогда, когда голландцы пригрозили вынести вопрос анклавов на рассмотрение третейского суда. Результаты этой конференции были воплощены в Гаагской конвенции от 1 октября 1904 г., подписанной в Гааге. Кроме статей об обмене анклавами, обе державы согласились не уступать своих прав на Тиморе третьей стороне, гарантировать свободу вероисповедания в округах, которыми они обменялись, - уступка Португалии ее протестантскому сопернику, - и пообещать выносить на рассмотрение третейского суда любой вопрос, который может возникнуть на основании договоренности или в ходе приведении ее в исполнения (41).
Хотя португальский парламент должным образом ратифицировал Гаагскую конвенцию, и в конце того же месяца стороны обменялись ратифицированными документами, Порутгалию. Вместо этого, намного меньшйи по лощади округ Ноимути, плдходвийши под поределение в 1909 г. вновь возникли споры из-за демаркации восточной границы Окуси-Амбено по линии, уступленной в 1904 г. В центре спора был анклав (или "эсклав") Ноимути и полоска земли Бикуми. Этот спор был еще больше осложнен арестом вождя Тоэнбабы, совершенным по приказу люраи Окуси. В 1911 г., португальско-голландское соперничество, которое Пелиссье описывал как реминисценцию событий более чем столетней давности, накалилось до предела. Примерно в это же время, однако, как выяснили португальцы на своем горьком опыте, военное превосходство голландцев стало подавляющим, а решимость голландского генерал-губернатора, А. В. Ф. Ван Иденбурга (1909-16) - бесповоротной. Итак, когда португальцы совершили вторжение в Маукатар в феврале 1911 г., их встретил в июне того же года отряд европейцев, которых поддерживала амбонская пехота. Когда 11 июня португальские войска оккупировали Лакмарас на основной границе, Батавия решила прислать пехотное подкрепление для обеспечения контроля над сухопутной дорогой между Маукатаром и Лакмарасом. 18 июля голландские войска, получив подкрепления через Атапупу, вторглись в Лакмарас. Источники расходятся в отношении понесенных при этом потерь, но три мозамбикца были убиты, а альферес, или прапорщик Франсишку да Коста и его отряд взяты в плен. Прорвав португальскую оборону, голландцы предложили мир. Лиссабон и Гаага обменялись нотами протеста. В целом, было решено уважать условия Конвенции 1904 г. Статус-кво в Бикуми и Тамбабе сохранился на восточной границе Амбено, хотя она не было точно определена. Вопрос о принадлежности Ноимути, Тахакау, Тамиры, Анлелы и Маукатара, однако, остался нерешенным. Продолжавшиеся на протяжении всего 1911 г. стычки привели к исходу 500 беженцев с португальской на голландскую территорию. К концу года, однако, как будет показано в следующей главе, португальцы были отвлечены восстанием Мануфахи, на подавление которого им пришлось бросить все свои силы (42).
В конечном итоге обе стороны согласились передать проблему на рассмотрение Гаагского арбитражного суда (Арбитражная конвенция от 3 апреля 1913 г.) 25 июня 1914 г. Карл Ларди, швейцарский член суда, вынес решение, известное как "арбитражный приговор". В соответствии с этим решением, благоприятным для голландской стороны, португальцы должны были отказаться от всех анклавов, за исключением Окуси. Маукатар был передан Португалии, а Ноимути, Тахакаи и Таффурое - Нидерландам (43).
Хотя основная часть работы различных арбитражных комиссий к апрелю 1915 г. была завершена, только 21 апреля 19165 г. была осуществлена фактическая передача территорий. Но отношение к этому местного населения было разным в зависимости от того, в каком "reinos" они проживали. Население Тамира Анлала желало остаться под властью португальцев, но в Тахакау жители приветствовали голландцев, тогда как в Маукатаре около 5000 человек покинули равнины и стали лагерем в Голландском Тиморе. Пелиссье считал, что население Ноимути хранило верность и одной, и другой стороне (44). Несомненно, как комментировал Телкамп, "резкая миграция племен вместе с принадлежащими ими стадами скота и другими пограничные инциденты были признаком народного протеста против принудительного проведения границ и угнетающего португальского правления" (45).
Если не считать нескольких инцидентов на Тихом и Индийском океанах, Тимор находился вдалеке от театров военных действий (Первой Мировой войны. - Аспар). Несмотря на это, как подчеркивает Шерлок, Португальский Тимор также стал объектом межимперских амбиций. Хотя Нидерланды в войне сохраняли нейтралитет, Португалия вела боевые действий против немцев в юго-западной и восточной Африке и, после февраля 1916 г., встала на сторону Союзных держав (Антанты. - Aspar). Проблема войны для Тимора стала реальной в августе 1914 г. с прибытием к восточной конечности Тимора немецкого крейсера "Эмден". Португальцы ответили на это в несколько театральной манере: глава поста Тутуало под наблюдением энергичного губернатора Филомено да Камара поднялся на борт "Эмдена" и приказал его капитану покинуть португальские воды (46).
Португальские официальные круги опасались, что Нидерланды вступят в войну против Союзных держав, тем самым доведя Португальский Тимор до отчаянного положения. В апреле 1916 г. Лиссабон получил информацию из Батавии, что в Нидерландской Восточной Индии находятся немецкие корабли, ожидая поставки оружия с целью высадить десант на Тиморе. С этой целью в середине 1916 г. губернатор попросил отправить из Макао военный корабль "Патриа", чтобы отразить ожидавшуюся угрозу. (Как будет показано в следующей главе, тот же корабль использовался против мятежника Боавентуры (47).) Следующая волна тревожного ожидания была вызвана в 1917 г. противоречивыми сигналами о концентрации голландских войск у границы, в период, когда англо-голландские отношения были крайне напряженными (48). Как утверждает Хастингс, англо-австралийская озабоченность проистекала от ошибочного мнения, что Португалия намеревается продать свои колониальные владения на Тиморе какой-либо иностранной державе - Нидерландам, Германии или Японии. Примечательно, что в конце воны премьер-министр Австралии Эндрю Фишер активно лоббировал вопрос о завладении колонией (49).
В 1928 г., как свидетельствуют документы австралийского министерства обороны, вновь возник вопрос о приобретении Португальского Тимора с особой ссылкой на нефтяные богатства острова и его возможное стратегическое значение для защиты Британской империи. Официальная австралийская позиция, озвученная премьер-министром С. М. Брюсом, была столь же откровенной, сколь и осторожной:
"Мое правительство желает, однако, обратиться к правительству Его Величества с просьбой, что, если когда-либо возникнет возможность, что правительство Португалии оставит без защиты Португальский Тимор - положение, которое, несомненно, не останется незамеченным правительством Его Величества, - должны быть приняты решительные меры, чтобы остров не попал в нежелательные руки" (50).
Хотя такие преждевременные замыслы так и не были напрямую реализованы - изучение португальских архивов показывает, что Португалия была полна решимости удержать под своей властью свой форпост в Юго-Восточной Азии, - в будущие десятилетия, как будет показано ниже, Австралия будет действовать как по совету Англии, так и из собственных интересов, чтобы пресечь то, что воспринималось как нежелательные японские коммерческие интересы в колонии. Эта стратегия в конечном счете привела к австралийскому вторжению на Португальский Тимор после налета японской авиации на Перл-Харбор и до следующего полномасштабного вторжения Японии в Юго-Восточной Азии.
Как упоминалось во введении, дипломатическая борьба из-за вопросов границ также дала стимул картографированию Тимора соответствующими державами. Создание более подробных карт шло рука об руку с ростом технологического мастерства и административного контроля. Это было очевидно, по меньшей мере, для офицеров, находившихся на борту военного корабля "Патриа", принимавшего участие в многочисленных береговых операциях против повстанцев в Окуси, Бакау, и на противоположном, т.е. южном берегу острова, который был в буквальном смысле не нанесен на карты. Как вспоминал позже Жайме ду Инсо, морской лейтенант на борту этого корабля, между голландскими и английскими картами Тимора существовали большие расхождения, и точно так же карты остальной восточной части острова были "неполными и ошибочными". Он лаконично отмечал, что во многом приходилось полагаться на результат первых картографических работ, предпринятых в 1898 г. (51) Однако эволюция голландской картографии Тимора была неустойчивой. Например, карта "Administrative Indeeling van de Afdeeling Timor" (1 : 500000, 1911 г.) была составлена на основе информации, полученной от рекогносцировок и набросков исследователей. Рельеф был изображен редкими штрихами, имевшими "мало общего с действительной топографией", изображение речной сети было "неточным", а очертания береговой линии - "далеки от подлинных". Подобные неточности были допущены в отношении главных поселений, включая штаб-квартиру резидента. Напротив, "Schetskaart van Timor" (Nederlansch Gebied), 1 : 250000, 1920-1941), опубликованная "Topographische Dienst" (Топографическая служба (нид.)), была основана на схемах и данных патрульных обзоров 1919 г. Топография Тимора была показана контурами и градиентными линиями для Нидерландского Тимора и очертаниями форм рельефа для Португальского Тимора. В остальном, эта карта считалась исчерпывающей в отношении изображения речной сети, береговой линии и других топографических данных, включая транспортную сеть и даже информацию о международных и межплеменных границах. Между 1924 и 1941 гг., "Topographische Dienst" опубликовала карту на 21 листах, охватывавшую весь Нидерландский Тимор (Graadafdeelinsbladen van het Eiland Tinor, 1 : 100000). Превосходя ранние версии, эти цветные карты были основаны на данных топографических съемок местности с использованием теодолита и ртутного компаса. В американском отчете она была названа "лучшей физической картой, доступной на Нидерландском Тиморе". Линии высот на ней были проведены через каждые 50 метров и обозначены речная сеть, береговая линия, дороги, виды использования земли, формы растительности и туземные деревни. Лучшей официальной довоенной картой Тимора была выполненная в масштабе 1 : 20000 "Carta da provincia de Portugal" 1927 г. Выполненная в трехцветной гамме и отпечатанная в Париже, эта карта, однако, выглядела все еще немногим лучше, чем прогулочная схема. Лучшая довоенная карта Португальского Тимора, согласно отчету США, была опубликована "Asia Investment Company, Ltd" (Португальский Тимор, 1 : 250000, 1937 г.), которая, как будет показано ниже, в довоенный период играла роль японского агента на Португальском Тиморе. Но, несмотря на это, карта давала только "обобщенное представление о топографии" с "отдельными избранными" культурными чертами. Хотя на ней были показаны дороги, точность их местоположения оставалась под вопросом. В 1941 г. голландская "Topographische Dienst" издала цветную копию этой карты, добавив названия населенных пунктов и схему города Дили в масштабе 1 : 20000 (52).
Заключение.
Может показаться, что в нашем исследовании голландско-португальского соперничества на Тиморе мы уклонились в сторону от более широкого вопроса формирования тиморской идентичности. Однако ясно, что начиная с первых контактов с Тимором представителей европейских держав были созданы сложные сети альянсов и вассальных связей, которые передавались от поколения к поколению. Эти созданные европейцами сети примерно совпадали с умозрительным разделом острова на полумифологические части Сервиао и Белос. Но если первоначальные союзы на Тиморе были заключены Схотте, то принцип "враг моего врага - мой друг", по-видимому, вполне соответствовал политическому мышлению тиморцев, хотя тиморцы должны были также понимать, что голландский подход к ключевой проблеме торговли был оторван от вопросов религиозной лояльности, которые были созданы на архипелаге в результате соглашений, заключенных доминиканцами. Так, констатируя очевидное, португальская система союзов почти всегда носила двусторонний характер в том смысле, что требование от того или иного традиционного правителя принести клятву верности Короне было тесно связано с тем, примет ли он или она католицизм, который сам по себе был предметом определенной проверки. Хотя каждая из европейских держав предлагала "протекцию" своим туземным клиентам и военным союзникам против вторжения врагов той или иной стороны, каждая в то же время стремилась обеспечить поставку сандалового дерева и других товаров. Этот принцип "quid pro quо" ("услуга за услугу" (лат.)), принимаемый туземными князьями или коалициями князей, заключался в гарантировании доступа к местным рынкам и получении статуса, который увеличивал доходы от торговли.
Чем удивляет этот образец союзов - это тем, что такая модель европейского контроля над соответствующей территорией на острове просуществовала длительное время с минимальными изменениями. Это весьма примечательно, учитывая рост Нидерландов как мировой державы-гегемона, обладавшего непропорциональным экономическим и военным могуществом, как в Европе, так и в колониальной периферии, подразумевая также, что колониальные владения Португалии на протяжении длительного времени неизбежно обладали полупериферийным статусом. Но если среди старых уз верности на Тиморе или на архипелаге происходили изменения, они были обычно результатом посторонних факторов, а не следствием военных завоеваний, как можно было ожидать после того, как Португалия окончательно выбыла из круга великих держав Европы. Таков был пример измены китайцев в Атапупу, необъяснимый поступок Лопиша да Лимы по одностороннему лишению Португалии ее исторических владений, или, в случае с демаркацией границ, результат действий международной организации, находящейся за пределами умственного горизонта заинтересованных тиморцев, которые всегда придерживались родственных или торговых отношений довольно неустойчивого типа, выходящего за рамки юридических ограничений, наложенных разметкой границ.
Как бы там ни было, после того, как португальцы и голландцы произвели окончательный обмен территориями, Португальский Тимор приобрел границы, просуществовавшие в неприкосновенности до индонезийского вторжения 1975 г. Из-за древнего раздела острова на две части образовалось два тиморских самосознания, - одно связанное с голландским колониальным проектом, но в равной мере с паниндонезийской национальной идеей, в том виде, в каком она находилась в первых десятилетиях ХХ в., и, не менее очевидная, идентичность тех частей острова, которые контролировали португальцы, сильная лузитанская идентичность, которую впитали даже африканская, индийская и китайская элита, которая, из-за языка, веры и находившихся под контролем государства внешних связей Тимора все больше отрывалась от событий, происходивших в независимой Индонезии и остальной постколониальной Юго-Восточной Азии.
Примечания к главе 7.
1. Cesar Guillen-Nujiez, Macau, Oxford University Press, Hong Kong, 1984, pp. 16-17.
2. L.C.D. Freyeinet, Voyage autour du monde execute' Fur leg corvettes S.M. 1'Utmie et la Physicienne pendant les anne'es 1817-1820, Paris, 1827, pp. 537-715.
3. Guil laume-Thomas Raynal, HistoLne Philosophe et Politique Des Etablissemens et du Commence des Eunopaens dans leg Deux Indes, Tome Premier, Jean-I,eonard Pellet, G6n6ve, 1782, pp. 225-6.
4. Anne LOmbard-Jourdan, "Infortunes d'un Prince de Timor Aceueil li en France sous Louis XV", Archipel, Vol.16, 1978, pp. 91-133.
5. Anne I,ombard-Jourdan, "Un m6moire in6dit de F.E. de Rosily sur 1'ne de Timor (1772)", Archipel, Vol.23, 1982, pp. 75-104.
6. William Sowash, "Colonial Rivalries in primer", The Far Eastern Quarterly, VII, No.3, May 1948, p. 231.
7. C.H. Boxer, "Portuguese Timor: A Rough Island Story: 1515-1960", History Tbday, May 1960, pp. 354-355.
8. Peter G. Spil let, Forsaken Settlement: An Illustrated Histoty of the Settlement oftHctoria, Port Essington, North Austjnalia, 1838-1849, Landowne Press, Melbourne, 1972, p. 35.
9. "A Manuscript Chart of the Island of Timor", http://www.lowendahl.Com/p91.htm. Согласно описанию, приведенному на этом сайте, наряду с графической репродукцией в миниатюре, карта была составлена в Батавии или в Амстердаме анонимным картографом. Она была вычерчена чернилами и тушью на бумаге с водяными знаками Honig & Zoonen и мела размер 91 на 58.5 см. Все названия и детали были написаны на голландском языке, но аннотации к ним - на французском конца 18 - начала 19 вв. Масштаб карты 1 :450,000.
10. de F'reycinet, Voyage, pp. 555-557.
11.Ibid,p. 537.
12. J.H. Moor, Notices of the Indian Archipelago and Adjacent Countries, Frank Cass, 1837.
13. de Freyeinet, Voyage, pp. 538-539.
14. Ibid.
15. Fox, Harvest, p. 127; E.S. de Klerck, History of the Netherlands Indies, (Vol .ID, Brusse, Rotterdam, 1938,p.96.
16. de F'reycinet, Voyage, pp. 538-539.
17. Sowash, "Colonial Rivalries", p. 232.
18. Freyeinet, Voyage, p. 556.
19. Bento da Franga, Macau e os seus Habitantes: RelaEO?eS com Timor, Imprensa Nacional, Lisboa, 1897,p.267.
20. Rend P61issie Timor en Guerre, Le Crocodile tf les Portuguese (1847-1913), Orgeval, 1996, pp. 2830.
21. G.A. Montalto de Jesus, Historic Macao: Intematic:,il Traits in China Old and New, Salesian Printing Press and Tipografla Mercantil, 1926. Хотя во время его пребывания в должности губернатора Гоа (сентябрь 1840 - 1842) Лопишу де Лиме приписывались определенные улучшения, он был смещен в результате военного бунта, хотя его карьера, по всей видимости, не пострадала от этого события. Он стал автором фундаментального официального исследования колониальных владений Португалии, озаглавленного "Ensaios sobre a Estattstica das Possess6es Poitugi'esas da AJh'ca Occidental e Oriental na China, e na Oceania, lean con fmn the publication of three volumes oi~!Ms work published by Imprensa Nacional, Lisboa, 1844, but not the adveTised volume three on Macau, pi limor e Solor.
22. P61issier, Tl'mOr en Guenne, p. 33.
23. Ibid., pp. 33-36.
24. Boxer, "Portuguese Timor", p. 355.
25. Montalto de Jesus, Historic Macao, pp. 413-415.
26. Affonso de Castro, As possess6es portuguesas na Oceania, Imprensa Nacional Lisboa, p. 180.
27. FJ.S. de Klerk, History of the Netherlands Indies, Vol.11, Brusse, Rotterdam, 1938, p. 318.
28. H. Krieger (ed.), East Tl'mOr and the International Community: Basic Documents, Cambddge University Press, Melbourne, 1997, pp. 1-3.
29. de Klerk, History of the Netherlands Indies, p. 384, 471.
30. Kal Muller (ed.), East of Bali: From LDmbok to Tl'mOr, Periplus Editions, Berkeley/Singapore, 1991 , pp.I40-141.
31. Gerald Telkamp, "The Economic structure of an outpost in the outer islands in the Indonesian Archipelago: Portuguese Timor 1850-1975", a, P Creutzberg, Between People and Statistics, MaTinus NLhoff, pi 'he Hague, 1979, p. 72.
32. Jh 11 ando Pinto Correia, Tl'mOr de Le'S a uS, Agencia Geral das Colonias, Lisboa, 1944, p. 299.
33. Pelissier, Timor en Guenle, PP. 38-39.
34. Ibid., pp. 219-220.
35. Sowash, "Colonial Rivaldes"; de Klerk, Histoiy Of the Netherlands Indies, p. 472.
36. A Voz do Ctlente (Macau), 29 Julho 1893 and 12 Mareo 1882.
37. Sowash, "Colonial fuvalries".
38. anon, Portuguese Timor, Historical Section of the Foreign Office, HM Stationery Office, 1 lOndon, 1920, pp. 7-9.
39. Sowash, "Colonial rivalries", p. 233; Xiieger, East Timor and the International Communiy, pp. 2-3.
40. Ibid., p. 234. 41.Ibid.
42. P61issieTimor en Guerre, pp. 238-239, 248-252.
43. Krieger (ed.), East Timor and the International Community, pp. 5-17.
44. P61 issieTimor en Guerre, p. 302.
45. Telkamp, "The Economic Structure", p. 72.
46. Kevin Sherlock, "Timor during World Wars I and II: Some Notes on Sources", Kabar Sebemng, 1988, Nos. 19+20.
47. rbid., pp. 50-51.
48. CxIO8-525/0, 0 Governo de Timor; requisieao dos servigos da Canhoneira Pdtria naquela Provincia, 1 June, 1916 and CxIO8-5250, Governor of Timor, Dili to Governor, Macau, HAbril 1916.
49. Peter Hastings, "The Timor Problem - II, Some Australian Attitudes, 1903-1941", Australian Outlook 29, No.2, 1975, passim.
50. AA Vie MP124/6 482/201/206, Defence Minister paper on Timor Oil fields in "Timor Oil fields".
51. Jaime do lnso,rimor-1912, Cosmos, Lisboa, 1939, p. 97.
52. Oifice Of Strategic Services, "Map analysis of Java to Timer", Washington, 9 August 1945, Reel 5 of 21.