У Жуана I от Филиппы Ланкастерской было пять сыновей и одна дочь: Дуарте, который наследовал ему на троне; Педру, выполнявший обязанности регента в период несовершеннолетия своего племянника Афонсу V; Генрих, прозванный английскими авторами "Мореплавателем"; Изабель, которая вышла замуж за Филиппа Доброго, герцога Бургундии; Жуан и Фернанду; в то же время знатная дама по имени Инесс Пириш родила от него Афонсу, графа Барселуша и первого герцога Браганса, и Беатриш, которая вышла замуж за графа Арунделя. Филиппа была волевой и богобоязненной женщиной, преисполненной чувства долга, которая следила за нравственными устоями при королевском дворе и воспитывала своих сыновей в соответствии с ее возвышенными идеалами, так что они заслужили присвоенный им Камоэнсом титул "великих инфантов". Она заботилась о том, чтобы ее сыновья, кроме физических упражнений, получили церковное образование, в результате чего они выросли людьми и деятельными, и учеными.
Дуарте, хотя и физически крепкий, подобно братьям, был все же более хрупкого телосложения, и в зрелом возрасте сильно страдал от приступов неврастении, которые воздействовали на его характер, сделав его человеком меланхоличным, чрезмерно щепетильным и нерешительным. Контроль над соблюдением правосудия и государственными финансами, доверенный ему отцом, означал серьезное бремя, но Дуарте достойно справлялся с ним; в большинство дней, пишет он, "я вставал очень рано и после мессы до самого полудня или около этого времени находился при дворе, затем приступал к трапезе, и после этого в течение значительного времени давал аудиенции, а затем уже удалялся в свои покои; все это время вместе со мной находились член совета и инспекторы финансов, и я работал с ними до 9 часов вечера, а когда они уходили, я до 11 часов оставался вместе со служащими своего дома. Я мало занимался охотой с соколами или гончими, и редко посещал дворец своего отца, и то лишь для того, чтобы увидеть, чем он занимается, и доложить ему о своих делах". При всей своей занятости этот принц сумел выкроить время, чтобы написать "Верного советника", из которого позаимствован вышеприведенный отрывок, и "Искусство верховой езды", в которой проявил некотолрую долю того красноречия, которое приписывал ему хронист Руи де Пина.
Педру, практичный и честолюбивый человек, скорее англичанин, чем португалец по своему характеру, написал философский трактат "Книга добродетельных благодеяний", и провел несколько лет (1425-1429 гг.) в путешествии по другим странам, в ходе которого сражался против турок на службе императора Сигизмунда, который в награду пожаловал ему Тревизскую марку (1). Он посетил Англию и, подобно своему отцу и брату Генриху, стал рыцарем Ордена Подвязки. Отсюда он отправился во Фландрию и Италию, и в Венеции дож подарил ему экземпляр "Путешествий" Марко Поло и "mappa mundi" (средневековую карту мира. - Aspar), название которой неизвестно. Характер подарка дожа показывает, что Педру разделял интересы принца Генриха.
Фернанду хорошо знал латынь и "был настолько сведущ в Священном писании, что это, кажется, было скорее даром Бога, чем результатом занятий"; по своему характеру он был похож на Дуарте, поскольку он отказался от кардинальской шапки из опасений, что недостоин этого сана. По своим добродетелям он шел по стопам Нуньо Алвариша Перейры, "святого коннетабля", поскольку он так же хранил целомудрие, питал то же самое отвращение к любострастию, которое он считал наихудшим из смертных грехов, и ту же любовь к бедным.
О Генрихе, величайшем из инфантов по своим жизненным достижениям, мы располагаем двумя схематическими набросками характера, составленными людьми, которые его знали, и двумя современными портретами, которые будут приведены и описаны в следующей главе. Тем временем пусть о нем говорят его деяния.
Когда Португалия вступила на путь заморской экспансии, три старших сына Жуана I уже вошли в пору зрелости, так как Дуарте родился в 1391, Педру - в 1392, а Генрих - в 1394 г.
Сам король по своему сану и наклонностям был пламенным крестоносцем, и после окончания войны против своих братьев-христиан из Кастилии пожелал загладить прегрешения, совершенные против Бога, и, как пишет его хронист (2), почувствовал, что лучше всего смог бы сделать это, "омыв свои руки в крови неверных". Королева питала ту же ненависть к исламу, чьи приверженцы вторглись на Пиренейский полуостров, владели им в течение нескольких столетий и продолжали совершать грабежи в соседних морях. Для защиты и контратаки христианский мир был вынужден использовать оружие крестоносцев, и, следовательно, согласно Зураре, уже в 1409 или 1410 гг. начались приготовления к экспедиции против Сеуты (3). Случилось так, что король захотел посвятить в рыцари своих сыновей и собирался сделать это в течение праздничного года поединков и турниров, разослав приглашения на них по всем христианским странам. Но юноши считали, что они должны заслужить честь посвящения в рыцари только после совершения какого-либо доблестного деяния; празднества и игры, сказали они, подходят для сыновей купцов, чья репутация покоилась на потраченных ими деньгах. Казначей Жуан Афонсу понял их устремления и предложил напасть на Сеуту, - дверь, через которую мавры вошли в Испанию в 711 г., но король сомневался в своих силах; и даже если бы город удалось захватить, смогут ли португальцы его удержать? Кроме того, были и другие трудности, поскольку захват Сеуты усилил бы соперничающее королевство, Кастилию, облегчив ему завоевание мусульманского Гранадского эмирата, поскольку, когда Сеута окажется в руках христиан, армии захватчиков из Африки больше не смогут переправляться на полуостров; кроме того, кастильцы смогут напасть на Португалию, когда ее армия будут занята войной в Марокко. Благоразумие Жуана разочаровало его сыновей, поскольку они уже всецело настроились на это предприятие, но, наконец, он решил попытаться его совершить и для начала произвести разведку города. Он отправил послов в Сицилию, чтобы попросить руки королевы для своего сына Педру, заранее зная, что просьба встретит отказ. По пути туда и назад они должны были сделать остановку в Сеуте и изучить ее местоположение и подходы к ней. По возвращении послы представили свой отчет, и один из них, приор госпитальеров, пожелал наглядно его отобразить. Никакой карты под рукой не оказалось, и сам он не мог начертить таковую, поэтому приор просто потребовал несколько мешков с песком, моток пряжи, 6 литров фасоли и миску и при помощи этих подручных средств изобразил город, холмы, стены, дома и замки.
Представленные объяснения удовлетворили Жуана, но прежде, чем принять окончательное решение, он попросил согласия королевы и коннетабля. Королева выразила свое одобрение и возразила только против намерения мужа взять с собой сыновей. Коннетабль же ответил: "Я думаю, что это предприятие возникло не вашему собственному побуждению или побуждению кого-либо из смертных, но по внушению Бога". Жуан не обращался к кортесам, поскольку успех плана зависел от секретности, и так как он не мог ввести новый налог без согласия подданных, он собрал деньги для предприятия, приказав доставить в казну всю медь и серебро, какую только смог найти, а также завезя некоторое количество этих металлов из-за границы и перечеканив их в звонкую монету. С наймом солдат не было никаких трудностей, поскольку наступивший мир оставил тысячи из них без дела; они не хотели возвращаться к своим прежним побочным занятиям и были серьезной проблемой для национальной экономики и угрозой для общественного порядка. Мужчины более старшего возраста приветствовали окончание войны, а молодые испытывали недовольство им и сожалели о потере удачной возможности пограбить кастильское пограничье. Экспедиция в Сеуту предоставила им поле деятельности, и, кроме многочисленных оставшихся не у дел солдат был издан указ, дарующий помилование преступникам, если они примут участие в экспедиции или останутся в гарнизоне городе после его захвата (4).
Помимо причин предприятия, предполагаемых Зурарой, а также только что упомянутых, вероятно, существовали и другие; одной из них была борьба с пиратством в Гибралтарском проливе, и так как наравне с португальцами в этом были заинтересованы иностранцы, последние оказали им свою помощь. Кроме того, Сеута была торговым портом и конечным пунктом различных караванных путей, в том числе и того, что вел кА месторождениям золота в глубине африканского континента. Однако ели португальцы надеялись перехватить эту торговлю, то надежда оказалась напрасной, поскольку захват города привел к тому, что торговля отклонилась в другие порты (5).
Король выдвинул вопрос об организации экспедиции против Сеуты только в 1415 г. После того, как коннетабль и принц Дуарте высказались в ее пользу, запросили мнение других членов совета; ни один из них не высказался против, и Жуан Гомиш да Сильва, горячая натура, встал и сказал: "Я не знаю, что я могу сказать, кроме следующего: "Вперед, седые кони!" - намекая на седые головы короля и членов его совета.
Подготовка к экспедиции, которая проводилась с большим размахом, встревожила другие государства полуострова, которые отправили посланников, чтобы попытаться выяснить ее цель. Один из них, Руи Диас де Вега, посланник Фердинанда I Арагонского, написал подробное донесение о флоте и войске, частоколе и пятиэтажном деревянном замке на колесах, и пришел к выводу, что целью экспедиции была либо Сеута, либо Гибралтар, завоевание которого было мечтой Жуана I.
Чтобы ввести в заблуждение мавров, король направил вызов герцогу Голландии, чьи подданные совершали неоднократные грабежи португальских судов, дав наказ посланнику тайно сообщить герцогу о реальной цели флота. За границей были наняты корабли, а другие были построены или собраны в самой Португалии для перевоза экспедиционной армии, состоявшей из королевских вассалов и контингентов, выставленных знатью и городами. Таков был общий энтузиазм и рвение к службе, что даже один 90-летний старец прибыл для участия в экспедиции со своими щитоносцами и слугами, и Зурара замечает: "Я не знаю, не уподоблюсь ли я в своем суждении язычнику, но, несомненно, думаю, что и кости мертвых, покоящиеся вечным сном в своих гробницах, желали бы облечься плотью, чтобы сопровождать своих сыновей и родственников в этом предприятии!"
"Рвение, - добавляет он, - было настолько велико, что люди не занимались ничем иным, кроме того, что одни чистили свое оружие, другие пекли сухари и солили мясо, третьи занимались ремонтом судов и нанимали команды, чтобы, когда придет час нужды, ни в чем не ощущалось недостатка. Но эта сутолока царила главным образом в городах Лиссабон и Порту, поскольку едва ли хоть один человек был освобожден от этого труда, и в тихую погоду легко можно было услышать шум в большинстве мест в долине Тежу. И в самом деле, поразительно было видеть, как все время по обоим берегам реки лежали суда, большие и малые, на которых днем и ночью работали конопатчики, чтобы заделать их изъяны; рядом с ними лежало много забитых быков и коров, и много людей свежевали, разделывали и солили туши, а другие складывали их в бочки и лодки для плавания. Рыбаки и их жёны солили различные виды рыбы, которой был покрыт каждый свободный участок земли. На монетном дворе ни днем, ни ночью не умолкал стук молотков чеканщиков, так что, если человек кричал среди печей, его вряд ли можно было понять; и у бондарей было немало трудов по изготовлению и ремонту бочек для вина и мяса и других продуктов, и у портных по пошиву одежды и изготовлению ливрей различных видов, каждую из которых они шили по указанию их господина, и у плотников, сколачивавших ящики для перевозки бомбард и оружия и готовящих все другие виды артиллерии, которые были многочисленны и велики, а также у канатчиков по изготовлению различных видов снастей для кораблей". И стар, и млад трудились с одинаковым усердием, и многие высказывали предположения относительно цели экспедиции; единственным человеком, который намекнул на ее истинную цель, был еврей, слуга королевы Филиппы, которого звали Иуда Негро, великий трубадур; но люди думали, что он знал это не столько по каким-то увиденным им определенным признакам, сколько по астрологии, которой он весьма увлекался (6).
Летом, когда флот был готов к отплытию, королева, которой тогда исполнилось 53 года, заболела чумой; и чувствуя, что ее конец близок, она послала за своими сыновьями, и вручила им мечи и частицы Истинного Креста, наказав им хранить свою веру и выполнить свой долг. Молодые люди обещали подчиниться последней воле матери и получили ее благословение, а король так сильно сокрушался из-за смертельной болезни своей жены, с которой он прожил вместе 27 лет в большой любви и согласии, что не мог ни есть, ни спать.
В следующей главе своей хроники (7) Зурара описывает кончину королевы. После того, как она дала последнее напутствие своим сыновьям, и все они были рядом с ее постелью, начал крепчать ветер, да так, что все, кто находился во дворце, почувствовали это, и королева спросила, что за ветер дует за стенами, и инфанты ответили, что северный. "Я думаю, - сказала она, - что он будет попутным для вашего путешествия", на что инфанты ответили, что лучшего и желать нельзя. "Как странно, - сказала она, - что я, которая так сильно хотела увидеть день вашего отплытия и думала, что буду так сильно обрадована им, из-за желания увидеть ваше посвящение в рыцари, которое подобает вашему королевскому сану, стала теперь причиной задержки и, более того, я уверена, что не увижу его". Дуарте попытался возразить, но королева настаивала на своем убеждении, что на это не было Божьей воли и, подобно той, кого уже больше не интересует преходящая жизнь, заговорила так: "Я должна находиться на небе и оттуда увидеть вас, и моя болезнь не воспрепятствует вашему путешествию, ибо вы отправляетесь в путь в день Св. Иакова".
Ее кончина была такой, что все могли позавидовать. В среду она причастилась и соборовалась, и на следующий день, вскоре после 12 часов дня, послала за священниками и попросила их начать заупокойную мессу. "Она слушала их службу в таком ясном сознании, что когда они допускали малейшую ошибку, она сразу же поправляла их, и как только была прочитана последняя молитва, она выпрямила тело и конечности, возвела глаза к небу и без всякой боли или страдания предала свою душу в руки Творца, и на ее устах появилась улыбка, словно она пренебрегла жизнью этого мира, ибо, согласно мнению некоторых докторов (богословия), тот, кто вел добродетельную жизнь, должен вступить в этот мир плачущим и покинуть его улыбающимся" (8).
Флот вышел из устья Тежу в день Св. Иакова, 25 июля 1415 г., как предсказал королева. Он состоял из более чем 200 судов, больших и малых, несущих на борту 45000 человек (9), - среди участников экспедиции было несколько знатных иностранцев и авантюристов, таких, как Освальд фон Волькенштейн, тирольский поэт, и некий Мунди, англичанин, который привел с собой 4 корабля. При прохождении мыса Сан-Висенти на кораблях были спущены паруса в знак почести святому, чьи мощи покоились там до тех пор, пока их не перевезли в Лиссабон, и затем флот бросил якорь в бухте Лагуш, знаменитой в анналах английской и португальской военно-морской истории. Здесь король вызвал своего капеллана, брата Жуана Хира, чтобы объявить о цели экспедиции. Проповедь, которую постарался передать Зурара, была, естественно, выдержана в духе крестового похода; ее вывод заключался в том, что всякий, кто считал себя истинным католиком и христианином и не был готов защищать веру с оружием в руках, не достоин называться истинным рыцарем и собратом Иисуса Христа, не имел доли в его наследии и был хуже неверного.
12 августа легкие суда подошли к африканскому побережью, но сильный ветер отогнал тяжелые корабли в сторону Средиземноморья. Это послужило на руку христианам, поскольку мавры, опасавшиеся нападения, поспешно вызвали подкрепления из глубины страны, и распустили их, когда увидели, что португальский флот идет через Гибралтарский пролив, очевидно, направляясь к какой-то другой цели. Сеута состояла из двух частей, цитадели и портового города, который занимал перешеек длинного полуострова, выступавшего в море на три мили от материка; пунктом высадки было выбрано место их соединения (10). Накануне праздника Вознесения вся армада был приведена в боевую готовность. Принц Генрих бросил якорь у нижнего города, тогда как король, несмотря на рану на ноге, лично обошел на весельной шлюпке весь флот и отдал приказы к атаке. Ночью губернатор Сеуты приказал зажечь огонь в окне каждого дома, чтобы показать, что город густонаселен и отпугнуть неприятеля; португальцы ответили на это тем, что зажгли фонари на своих кораблях. На рассвете 15 августа христиане совершили высадку и после яростного сражения на берегу отбросили мавров к воротам Альмина и на их плечах ворвались в город. Вслед за этим Генрих, согласно Зураре, возглавил атакующих, и после совещания со своим братом Дуарте приказал отрядам войск действовать в разных частях города и занять внешние высоты, тогда как сам он с другим отрядом атаковал врага на главной улице, ведущей к цитадели. Он успешно продвинулся вперед, когда мавры сплотились и обрушились на его людей, обратив их в бегство. Эти последние в то время рассеялись по захваченной части города в поисках добычи или под влиянием желания утолить свою жажду, которая была очень сильной из-за жары и соленой рыбы, которой они питались на борту эскадры, и Генрих, вокруг которого оставалось всего семнадцать рыцарей и личных слуг, оказался в большой опасности. В течение нескольких часов ему приходилось вести бой против многократно превосходящих по численности сил врага, в котором он, хотя и был ранен, проявил свою исключительную смелость и телесную стойкость под палящими лучами африканского солнца. Ложное известие о его смерти успели передать королю, который ответил, что это не важно, поскольку принц закончил свою жизнь так, как подобает истинному воину.
Получив некоторые небольшие подкрепления, Генрих продолжил бой и добился успеха, но так как он не смог прорваться в цитадель, ворота которой были закрыты, а стены защищал многочисленный гарнизон, он принял решение отступить и присоединиться к Дуарте, который тем временем завладел мечетью, ставшей впоследствии христианским собором.
День уже близился к вечеру, и Сеута почти полностью находилась в руках христиан, и на совете, собранном для того, чтобы решить, стоит ли предпринять еще одну попытку штурма цитадели, согласились отложить ее до следующего дня. Между тем мавры признали свое поражение и покинули как город, так и цитадель, и португальский отряд, посланный, чтобы охранять подход к последней, обратил внимание на стаю воробьев, мирно отдыхавших там, что привело их к мнению, что цитадель осталась безлюдной. Когда солдаты подошли к воротам, их открыли перед ними дворе людей, оставшихся внутри, и вечером того же дня знамя Св. Винсента, оно же знамя Лиссабона, гордо развевалось над самой высокой башней. Хотя битва носила ожесточенный характер, португальцы потеряли убитыми только восемь человек, что объясняется тем фактом, что большинство из них носило доспехи. Король предложил посвятить принца Генриха в рыцари первым из-за его доблести, но он отказался, сказав, что эта честь принадлежит его старшему брату, и инфанты были возведены в рыцарское звание в порядке рождения мечами, которые дала им королева.
Легкость, с которой был взят "ключ к Средиземноморью", как называл Сеуту Зурара, ее покорители, возможно, посчитали делом рук Провидения. Всё будущее Португалии зависело от исхода этой попытки. Если бы экспедиция потерпела неудачу, она, вероятно, стала бы не первым, а последним шагом на пути создания заморской империи. Как пишет английский историк, весть о падении Сеуты громким эхом пронеслась по всей Европе. Оно привело к изгнанию мавров из их самой грозной цитадели, проложило путь для африканской торговли и стало отправным пунктом огромных достижений самого славного века португальской колониальной истории (11).
Было очевидно для всех, что защита города должна быть несравненно более трудным и опасным делом, чем его захват, и в португальской армии не нашлось ни одного человека, настолько безрассудного, чтобы принять на себя такую ответственность. Пока король и его советники обсуждали этот вопрос, молодые дворяне забавлялись игрой в "choca" (12), и когда дон Педру де Менезиш оказался победителем, он вскинул вверх свою палку из оливкового дерева, и группа, окружавшая его, громко закричала: "Aleo!" Услышав, что совет не пришел ни к какому решению, он направился к Жуану I и предложил ему удержать Сеуту с той самой палкой, которой он играл. Король взял ее у него и вручил обратно, сказав, что с ней он назначает его капитаном города и не стал даже требовать обычной клятвы, поскольку он полностью он доверял; более того, он возвел его в титул графа Виана и дал ему гарнизон из 2500 человек. Слово "Aleo!" стало с этого дня военным кличем и семейным девизом Педру и его потомков; оно было выгравировано на мечах мужчин и драгоценностях женщин, и барельефах в его домах, и его можно увидеть на гробнице Педро в церкви Граса в Сантареме.
Так как принц Генрих по своей натуре был крестоносцем, а его пост великого магистра ордена Христа налагал на него обязанность вести войну против неверных, захват Сеуты явно облегчал его задачу, открыв ворота на вражескую территорию. Но если верить Баррушу, он придерживался иного мнения. После этой экспедиции завоевание Марокко стало государственным делом, в котором он мог принимать участие только в качестве представителя короля и правительства, и он предпочел найти иное, собственное поприще в более далеких краях, в которых он брал все расходы на себя, не подвергаясь постороннему контролю, и где ему и его ордену принадлежали бы также все заслуги и слава. Даже если это и правда, принц Генрих не оставлял без внимания и дела в Сеуте, защищая ее и совершив поход в Северную Африку, как только представилась возможность, как мы увидим далее (13).
Мы не знаем точно, когда он начал свои морские исследования, хотя, по утверждению Барруша, еще до 1415 г. он посылал корабли на юг вдоль побережья Западной Африки, и, добавляет Кадамосто, совершил налет на города Сафи и Месса. Фариа-и-Соуза датирует первое путешествие 1412 г. и утверждает, что в этом году португальцы достигли мыса Бохадор, расположенного в 60 милях за мысом Нон; но он писал в XVII в., слишком долго после этого события, чтобы его слова можно было принимать на веру. Согласно Диогу Гомишу, дон Жуан де Кастро впервые предпринял плавание к Канарским островам в 1415 г., а не в 1425 г., и так как он сообщил о том, что между островами существует сильно течение, в 1416 г. принц Генрих послал Гонсало Велью, чтобы выяснить его причину, - первая научная экспедиция такого рода, засвидетельствованная в письменных источниках. Он добавляет, что этот человек впоследствии достиг пункта, называвшегося "Terra Alta", но более точные утверждения показывают, что мыс Бохадор был пройден значительно позже. От Зурары мы знаем, что со времени взятия Сеуты Генрих всегда держал в море корабли, чтобы охранять берег от мавританских пиратов. Его непрерывная исследовательская деятельность началась только после этого случая и, вероятно, после того, как он снял осаду, в которой держали город мавры в 1418-19 гг. и потерпел неудачу честолюбивой попытке захвата Гибралтара. К знаниям, почерпнутым на родине и из книг о землях на юге, он добавил информацию, собранную в Сеуте от людей, которые действительно посетили их. Мавры поведали ему о поездках своих купцов от средиземноморского побережья в Тимбукту и Кантор в Гамбии и другие области, простирающиеся вплоть до Гвинеи, и он сопоставлял и проверял известия, полученные от одного и другого путешественника с рассказами пленников, привезенными в Португалию его людьми, и в результате несколько лет спустя сумел довести своих моряков до Сенегала. Чтобы взять под личный надзор подготовку к экспедициям, которые он решил регулярно отправлять в соответствии с заранее обдуманным планом, принц Генрих покинул двор после своего возвращения в 1418 г. и обосновался в Лагуше или рядом с ним в провинции Алгарви, губернатором которой назначил его Жуан I в 1419 г.; а позже он построил небольшой город, получивший название "Вилла-ду-Инфанте", на мысе Сан-Висенти. Географическое положение этих мест и то обстоятельство, что там останавливались на ремонт как португальские, так и иностранные суда, сделали их идеальными базами для дальнейших операций. Там, углубленный в изучение математики и космографии, он проводил целые годы, прерывая свое добровольное затворничество лишь случайными поездками ко двору и в свои имения в других частях королевства для сбора арендной платы и отправления правосудия; там он выбирал капитанов и кормчих, обычно из числа лиц, входивших в его свиту, обучал их всем премудростям навигационного ремесла, там же составлял карты, на которых отмечал результаты каждого нового открытия. Эту последнюю задачу выполнял местре Жакоме, опытный картограф и изготовитель навигационных инструментов, которого принц Генрих убедил переселиться с Майорки и поступить к нему на службу в обмен на высокое жалованье. Жакоме следует отождествить с Жафуду Крескесом, сыном Авраама Крескеса, автора Каталонской карты 1375 г. (14) Хотя Генрих отличался крепким здоровьем, в течение следующих лет его окружали доктора, по большей части евреи, и так как медицина и астрология в ту пору шли рука об руку, вероятно, как считает д-р Кортесао, эти люди помогали ему в изучении морской астрономии.
Согласно Зураре, первая цель, которую поставил перед собой принц Генрих, заключалась в открытии Гвинеи, но это не означает, что он тогда или позже не заглядывал еще дальше вперед, поскольку, ввиду политики секретности, которой португальцы окружали свои открытия, невозможно придти к каким-либо точным выводам на основе одного лишь молчания хронистов. Кроме того, им руководили следующие пять причин: он хотел 1) получить сведения о землях, лежащих за Канарскими островами и Бохадором, так как его моряки уже миновали мыс Нон, баснословный предел предыдущих морских плаваний; 2) установить торговые отношения с любыми христианами, которые могли жить там; 3) выяснить пределы мусульманских владений; 4) обнаружить христианского монарха, который помог бы ему воевать с неверными; и 5) распространить христианскую веру. Его цели носили, таким образом, научный, коммерческий, политический и религиозный характер. Зурара выдвигает научные цели на первый план, но недвусмысленно утверждает, что даже там он был ведом стремлением к служению Богу и королю, и почти не вызывает сомнений, что для принца Генриха расширение знаний первоначально было лишь средством, ведущим к конечной цели. Он пытался остановить натиск ислама и способствовать процветанию своей родины, закрепив за ней торговлю золотым песком и другими африканскими продуктами, которая находилась тогда в руках арабов. "Открытие" Гвинеи, как он надеялся, отвлечет торговые пути от портов Средиземноморья в Западную Африку, и коммерческие же соображения диктовали проводимую принцем колонизацию атлантических островов, что показывают его меры, направленные на развитие рыболовства, производства красителей и сахара. В своей борьбе против ислама он следовал плану, выработанному еще в эпоху крестовых походов такими людьми, как Гильом Адам, Раймунд Луллий и Марино Санудо, который настойчиво, хотя и безуспешно, пытались претворить в жизнь папы и короли, - нападению на мусульманские земли с флангов, фронта и тыла; и в позднейший период жизни принц Генрих мог даже вынашивать планы по установлению контроля над индийской торговлей, главным источником богатства врагов христианского мира (15).
В то время мусульманские владения представляли собой барьер между Европой и Востоком и перерезали коммуникации, которые прежде существовали между ними. Растущее могущество ислама представляло угрозу для цивилизации, сравнимую с той, которую сегодня представляет большевизм (Сопоставление современного автору большевистского СССР 1930-х гг. и исламского мира XV в. как глобальных угроз западной цивилизации - показательный пример не только мировоззрения Престейджа, но и идеологии, характерной для консервативных кругов Англии и других европейских стран 30-х годов ХХ века. - Aspar), хотя тогда опасность исходила от вооруженной силы, а теперь - от распространения идей, подрывающих устои морали и религии, с которыми еще более трудно бороться. Но хотя принца Генриха больше всего интересовали крестоносное движение и развитие торговли, он обладал любопытством человека науки и пытался удовлетворить его. У нас есть тому примеры в уже упомянутой экспедиции Гонсало Велью, и в случае с Азорскими островами, открытие которых Диогу Гомиш приписывал желанию инфанта "узнать, есть ли в удаленных частях Западного океана острова или земли за пределами тех, что описаны Птолемеем". Даже там, однако, его цели носили сугубо практический характер: так, через Канарские острова вел кратчайший путь к побережью Западной Африки, и впоследствии им обычно пользовались, тогда как открытия на западе были частью политики экспансии и могли открыть морской путь в Индию.
Начало морских экспедиций описано Дуарте Пашеку в "Esmeraldo" и Баррушем в "Asia". Однажды ночью инфант лежал без сна в постели, обдумывая свои планы, и наконец, как будто разбуженный внезапной вспышкой гнева, он вскочил, созвал своих слуг и незамедлительно приказал подготовить несколько кораблей для плавания на юг вдоль побережья Марокко; все были удивлены и приписали этот порыв божественному откровению. Гоиш, гуманист эпохи Ренессанса, обладавший скептическим складом ума, упоминает этот рассказ, но отвергает его. Согласно его версии, Генрих хотел открыть Индию; труды Геродота и других древних писателей убедили его в возможности обогнуть Африку морским путем, и эта "убежденность", наряду со сведениями, полученными от туземцев, хорошо осведомленных в африканских делах, побудила его к тому, чтобы заново открыть забытый путь. Но, было или не было божественное откровение, почти не вызывает сомнений, что окончательной целью Генриха был Восток, хотя Гоиш не пытается объяснить его мотивов. И эта попытка не была чем-то необычным и новым; даже если не принимать во внимание путешествий, совершенных в эпоху античности, по крайней мере одна экспедиция в средние века попыталась найти морской путь - экспедиция Дориа и Вивальди в 1291 г. Предприятие могло показаться принцу тем более выполнимым, что он не имел никаких верных представлений о расстоянии, поскольку, согласно некоторым картографам, Африка была полуостровом в половину настоящего размера, то есть сразу за южным берегом Гвинеи начинался Индийский океан. Даже на Лаврентианском портолане 1351 г., самой лучшей средневековой карте континента, последний показан с коротким южным выступом (16). Генрих изучал географические труды, упомянутые Зурарой, и из них, а также из книги Марко Поло, черпал вдохновение. Полнота и точность данных, которые он собрал, позволяют объяснить упорство, которое он проявлял в достижении своей цели, отказывался считаться с неудачами, враждебной критикой и большими расходами. Он знал, что караваны, пересекавшие Сахару, давно вели торговлю с гвинейским побережьем, так что если его корабли смогут его достичь, то вполне смогут продолжить плавание на Восток и надеяться найти Пресвитера Иоанна и заручиться его помощью. Связи между папским престолом и Эфиопией были установлены еще в начале XIV в., и папство вынашивало планы сделать ее правителя союзником христианства против ислама; посланники Пресвитера Иоанна посещали Пиренейский полуостров в 1427 и 1450 гг., а один из них в 1452 г. побывал в Лиссабоне. Присутствие этого человека позволяет предположить, что Генрих еще раньше завязал отношения с Эфиопией, и мог сделать это через тех посланников или же представителей этой страны на Феррарском соборе. Кроме того, мы знаем из хроники Зурары, что жители Большой и Малой Индии, под которыми понимались собственно индийцы и эфиопы, посещали Португалию и пользовались гостеприимством принца, и что индийцы путешествовали на его судах (17).
Как мы сказали, Генрих преследовал также коммерческие цели, и, услышав, что эмир Туниса получал откуда-то большое количество золота, он отправил в эту страну на разведку своих тайных агентов и узнал, что тунисский правитель получает рабов и золота с юга, в обмен на товары, отправляемые через Атласские горы; следовательно, он решил сделать по морю то же самое, что эмир в течение многих лет делал по суше (18).
В то время, когда принц Генрих приступил к своей исследовательской деятельности, бОльшая часть Африки для христианской Европы оставалась "terraincognita". Сухопутные путешественники, по большей части мусульмане, проникли по побережью на юг до самого Сенегала, но если от устья этой реки провести прямую линию через низовья Нигера к восточному побережью немного ниже Абиссинии, весь континент к югу от нее был совершенно неизвестен, за исключением узкой полосы восточного побережья вплоть до Софалы, которую часто посещали арабские купцы. Менее чем за столетие с начала своих морских экспедиций португальцы положили на карту очертания всей береговой линии африканского материка, испещрив ее названиями, многие из которых сохранились по сей день, и исследовали часть внутренних областей. Этот крупный вклад в географическую науку был одним из достижений Генриха Мореплавателя и его преемников.
Прежде чем перейти к описанию морских экспедиций, совершенных под его эгидой, следует задать напрашивающийся сам собой вопрос, в какой степени можно было предвидеть их результаты. Ответ состоит в том, что до принца Генриха истории известно лишь несколько достоверных путешествий вдоль западного побережья Африки. Финикийцы, совершившие плавание по заданию фараона Нехо, могли обогнуть мыс Доброй Надежды, но Ганнон, вероятно, не проплыл далее Сьерра-Леоне; в средневековье Ибн Фатима достиг, кажется, мыса Бранко, но генуэзец Малочелло не прошел дальше Канарских островов, тогда как Дориа и Вивальди бесследно исчезли в океанских просторах, так что невозможно установить, сколь далеко на юг им удалось добраться. Путешествия моряков из Дьеппа в XIV в. не доказаны, возможно, вследствие уничтожения письменных первоисточников, а сохранившиеся свидетельства датируются слишком поздним временем (19).
(1) Документы - в J. P. Oliveira Martins, OsfilhosdeD. JoaoI; они не включены в английскую версию Дж. Дж. Абрахама и У. Э. Рейнольдса, названную The Golden Age of Prince Henry Navigator (Лондон, 1914).
(2) Следующий рассказ об экспедиции в Сеуту основан на Cronica de Ceuta Зурары (изд. Esteves Pereira, Лиссабон, 1915).
(3) Cronica de Ceuta, cap. 62. В 1410 г. Жуан I, по-видимому, послал своего духовника, чтобы уведомить папу Иоанна XXIII о проекте, а в 1413 г. получил от папы назначение исповедника королевы на пост епископа Марокко, как бы в ожидании завоевания, которое он планировал. См. сеньор Л. Тейшейра де Сампайо, Arquivo de Historia, vol. I (Коимбра, 1923). Барруш (Asia, dec. I, bk. I, cap. 2) говорит, что Жуан долго вынашивал эту идею.
(4) Ordenacoens do Rey Affonso V, bk. v, tit. 83 и 84. Первый том Documentos das Chancellarias Realanteriores a 1531relativos a Marrocos (ред. Pedro de Azevedo, Coimbra, 1915), содержит 136 указов о помиловании и 144 смягчения наказания на штрафы, по большей части за службу в Сеуту. После 1431 г. многих осужденных ссылали в Сеуту.
(5) В своей блестящей и в некотором роде оригинальной главе в новой иллюстрированной Historia de Portugal, vol. III, доктор Хайме Кортесао отмечает, что в парижском атласе Авраама Крескеса (1375-77) есть надписи, относящиеся к путешествию Хайме Феррера в 1346 г. в поисках Рио-ду-Оро и королевства Мандинга и золота в этих местах. Можно предположить, что этот атлас был известен и оказал влияние на португальцев в это время.
(6) Cronica de Ceuta, cap. 30.
(7) Ibid. cap. 44.
(8) Cronica de Ceuta, cap. 45.
(9) Руи Диас де Вега оценивает численность армии в 19000 человек.
(10) Идриси приводит описание города перед его завоеванием португальцами и описывает его рыбные промыслы и кораллы, которые находили в соседних морях.
(11) Wylie, Reign Henry the Fifth, vol. I, p, 451. 500-летняя годовщина захвата Сеуты была отпразднована в Португалии в 1915 г., и Академия Наук опубликовала семь томов документов и трактатов, относящихся к Марокко.
(12) "Choca" - мяч, давший свое название игре, в которую играли толстой палкой, называвшейся "aleo".
(13) Хотя город имел своего капитана, Зурара называет губернатором Генриха.
(14) Goncalo de Reparaz, Mestre Jacome de Malhorca (Коимбра, 1930) passim.
(15) Sir C. R. Beazley, Dawn of Modern Geography, vol. iii, p. 310 et seq.
(16) Даже этот выступ, возможно, был добавлен позже. Копия этой карты, возможно, привезена инфантом Педру и была той самой, которая, согласно Антонио Гальвану, помогла Генриху в его открытиях.
(17) Sir C. R. Beazley, Dawn of Modern Geography, vol. iii; M. C. de la Ronciere, La Decouverte de l`Afrique au moyen age, vol. i, p. 62 et seq.; ХроникаГвинеи (Hakluyt Society), cap. 2.
(18) Д-р J. Munzer, Itinerarium в O Instituto, vol. lxxxiii, p 141 (Коимбра, 1932).
(19) Вопрос рассматривается сэром Ч. Р. Бизли, Хроника Гвинеи, vol. ii, p. 64.