Аннотация: Еще одна глава из предполагаемой монографии о истории Португальской империи в Азии в 1500-1650 гг.
Португальцы на Молукках.
Молукки до прихода европейцев. - Первые сведения об "Островах Пряностей". - Открытие Молукк: экспедиция д`Абреу и Серрано. - Португальцы на Тернате: начало. - Антониу де Бриту и строительство форта Сан-Жуан-Батиста. - Война с Тидоре. Пленение султана Бухайата. - Испано-португальское соперничество и экспедиция Магеллана-Элькано. - Конференция в Бадахосе и экспедиция Лоайсы-Элькано. - Правление Жорже де Менезиша. - Правление Гонсало Перейры. Заговор и убийство. - Создание антипортугальской лиги. Война на Моро. - Правление Антонио Гальвана. - Последняя испанская попытка закрепиться на Молукках: экспедиция Вильялобоса. - Жордан ди Фрейташ и завещание Табариджи. - Франциск Ксаверий и распространение христианства на Молукках. - Правление Хайруна и обострение вражды. - Убийство Хайруна. Восстание против португальцев. - Тидоре и Амбон. Испанское вмешательство. - Появление голландцев и ликвидация португальской власти на Молукках. - Итоги португальского господства.
Молукки до прихода европейцев.
Молуккский архипелаг, или "Острова Пряностей", как называли их европейцы, были самым восточным форпостом португальского владычества в Юго-Восточной Азии. Несмотря на свое периферийное, удаленное от основных колониальных центров положение, Молукки стали одним из наиболее ярких примеров (наряду с Малаккой и близлежащим Тимором) длительного сохранения неофициального португальского присутствия, даже после ликвидации военных гарнизонов и перехода контроля над островами к голландской администрации. Португальцы, при всей своей слабости и малочисленности, оставили глубокий след в культуре, религии, даже в этническом облике населения островов. "Острова Пряностей" стали одной из самых активных сцен проповедования христианства, где благодаря усилиям Ксаверия и других миссионеров удалось добиться наиболее впечатляющих успехов среди всех португальских владений в Юго-Восточной Азии и создать (на Амбоне) довольно крупную христианскую общину, существующую и в наше время. Наконец, именно Молукки стали "яблоком раздора", обострившим отношения между Португалией и Испанией и одним из источников той вражды между ними, которая, несмотря на папские буллы и заключение Тордесильяского соглашения, официально разграничившего зоны влияния двух родственных католических держав в Восточном полушарии, глухо тлела, прерываясь эпизодическими вспышками конфликтов, до самой потери Португалией своей независимости и объединения с Испанией в рамках Иберийской унии (1581 г.)
Вначале будет уместным посвятить несколько слов месту действия. В наше время к Молуккам относят все острова, находящиеся между Сулавеси на западе и Новой Гвинеей на востоке, но португальцы в XVI в. придерживались иных географических определений. Под "Островами Пряностей" - название, которое получил этот архипелаг благодаря самому ценному из своих даров природы - они понимали только две небольшие группы островов: архипелаг Банда, россыпь мелких островков к югу от Серама, и собственно Молукки - вытянувшиеся цепочкой вдоль западного побережья Хальмахеры острова Тернате, Тидоре, Макиан, Мотир, Маре и Хири; иногда к ним добавляют еще более крупный остров Бачан, расположенный дальше на юг (1). Главным богатством островов, были пряности, росшие в естественном состоянии во всей Юго-Восточной Азии только здесь: на островах Банда - мускатный орех и мускатный цвет (оболочка орехов), на Тернате и Тидоре - гвоздика. Именно благодаря этим двум продуктам Молуккам суждено было обрести в эпоху Великих Географических открытий поистине бессмертную славу, став притягательной целью усилий португальских и испанских мореплавателей и конкистадоров. "Если бы не торговля пряностями, - отмечал советский этнограф М. Членов, - Молукки, без сомнения, ожидала бы тихая и небогатая событиями судьба соседних Малых Зондских островов или Западного Ириана" (2).
Коренное население Молуккских островов представляет собой смешение двух антропологических типов: папуасского и южномонголоидного (3). По физическому типу они близки к яванцам и малайцам, но имеют сильную примесь меланезийской крови, проявлявшуюся в смуглом цвете лица и курчавости волос, на что обратили внимание уже ранние португальские хронисты и путешественники, например, Томе Пиреш. Их нередко называли "альфурами", но это название не содержит в себе отличительных этнических характеристик и первоначально применялось для обозначения "диких" горных племен, обитавших во внутренней части островов, которые вели традиционный образ жизни и, как правило, избегали тесных контактов с посещавшими Молукки мореплавателями - арабами, яванцами, а впоследствии - европейцами.
Из-за своего периферийного положения на окраине островного мира Индонезии Молукки отставали в своем развитии от других частей Юго-Восточной Азии. Политические и религиозные процессы протекали здесь в основном под влиянием внешних импульсов. Ключевая роль в этом принадлежала торговым связям, которые привели к образованию так называемых "торговых этносов" - общин смешанного, главным образом, западноиндонезийского происхождения, селившихся на небольших островках или в защищенные бухтах и выступавших в качестве посредников между приезжавшими на Молукки за пряностями чужеземными купцами и поставлявшим эти пряности туземным населением. Впоследствии на их основе стали складываться раннегосударственные образования. Первые из них возникли на Молукках, очевидно, в конце XIII - начале XIV вв. "Смутные упоминания источников указывают на возможность су-ществования государства в Джаилоло, на западном побережье северно-го полуострова Хальмахеры, уже в XIII в. После заселения с Хальмахеры мелких близлежащих островков на них сложились княжества Тернате, Тидоре, Бачан и Оби во главе с выборными правителями (колано). В начале XIV в. они воевали с правителем Джаилоло, который стал их сюзереном. Но вскоре верховенство перешло к наиболее богатому объе-динению -- Тернате" (4). Согласно позднейшей традиции, первый колано Тернате вступил на престол в 1257 г. (5). Первоначально верховным главой всех островов, в зависимости от которого находились другие вожди, был колано Джаилоло, - местности, расположенной на западном побережье Хальмахеры: именно он именовался "колано Малуку" (властелин Молукк), но затем, в связи с изменением политического равновесия этот титул примерно в 1380 г. перешел к правителю Тернате. (6). Согласно традиции, само название "Молукки", под которым эти острова стали известны европейцам, происходит от арабского выражения "Джазира аль-Мулук", "Острова царей". Их правители носили пышные и красочные титулы, как правило, отражавшие географическое положение владений каждого из них. Так, правитель Джаилоло, после того, как уступил первенство Тернате, стал называться "Джико-ма колано" ("Правитель залива"), Тидоре - "Кие ма-колано" ("Правитель Гор"), Бачана - "колано ма-дене" ("Правитель дальнего конца") (7).
Накануне прихода португальцев самыми могущественными из этих правителей, оспаривавших друг у друга гегемонию над архипелагом, были Тернате и Тидоре. Расположенные на небольших островках у побережья Хальмахеры (площадь Тернате - 76 км2, Тидоре - 116 км2), отделенных друг от друга узким проливом, эти два княжества стали центрами мини-империй, распространивших свою власть на бСльшую часть Молуккского архипелага. Тернате осуществлял свою экспансию в северном и восточном направлении, Тидоре - в южном. Под власть Тернате находились все крупные и мелкие портовые и перевалочные пункты в системе торговли пряностями на территории Молукк, кроме островов Банда. В султанат входила вся северная часть Хальмахеры, ее южный полуостров Гане, островки Майю и Тифоре в проливе между Хальмахерой и Сулавеси, весь северный полуостров Сулавеси Балантак. Что касается Тидоре, то он контролировал всю центральную часть Хальмахеры, архипелаг Раджа Ампат и западные прибрежные районы Новой Гвинеи, хотя его власть над этими "окраинными" территориями осуществлялась в основном путем набегов за рабами и другой добычей. Для ведения военных действий на море, вторжений и набегов на соседние острова они использовали "кора-кора" - большие весельные лодки с проходившим по центру помостом, каждая из которых могла вместить до сотни воинов.
Незадолго до появления португальцев в Азии Молукки соприкоснулись с исламом. Ислам впервые появился на Тернате в правление Мархума (1465-1486). Этот колано приглашал селиться в своих владениях мусульманских купцов, сам проявлял живейший интерес к учению и поощрял проповеди. Согласно преданию, он первым вместе с семьей обратился в ислам. Сын и преемник Мархума, Заин аль-Абидин (1486-1500) ввел исламское право (которое, впрочем, долгое время продолжало сочетаться с местным обычным правом, адатом) и принял титул султана (8). Правители Тернате и других островов, несомненно, увидели в исламе удобное средство для упрочения собственной власти и расширения владений. В обращении молуккцев в ислам значительную роль сыграли тесные торговые и культурные связи с Явой. Известно, что в конце XV в. султан Тернате был женат на яванской принцессе (9). Впрочем, степень исламизации островов к моменту появления португальцев была еще весьма ограниченной. Наибольшее распространение он получил на Тернате и Тидоре - островах, чаще других посещавшихся иностранцами, где к тому же существовали колонии мусульманских купцов. Остальное население было мало затронуто его влиянием. Как пишет в этой связи Э. Рейд, "процесс исламизации происходил не одномоментно; вначале происходило значительное сопротивление, выражавшееся в неприятии ислама, централизующим тенденциям Тернате и Тидоре. Несмотря на тот факт, что ислам на Молукках был введен где-то в последней четверти XV в., к 1512 г. только султаны и их родственники обратились в новую религию" (10). По данным Т. Пиреша, относящимся к 1512-1515 гг., только 10% населения Молукк исповедовало ислам (11). Что же касается более южных островов, таких, как Амбон, Серам, где население еще находилось на стадии родоплеменного строя, то они тем более оказались еще меньше затронуты исламским влиянием. Исключением можно считать, пожалуй, "султанат" Хиту на северном полуострове Амбона, возникший в конце XV в., но долгое время продолжавший сохранять черты "федерации" самоуправлявшихся родоплеменных общин (12). Указанное обстоятельство стало, пожалуй, одной из главных причин успешной деятельности христианских миссионеров. Там, где ислам ко времени их прихода успел завоевать более прочные позиции в среде населения, миссионеры, как правило, не имели никаких шансов на успех.
Первые сведения об "Островах Пряностей".
Вероятно, самые ранние, хотя и в значительной степени сумбурные, сведения о Молукках привез в Европу итальянский путешественник Николо да Конти. Вернувшийся в Италию после многолетних странствий по Индии и Дальнему Востоку около 1439 г., по просьбе папского секретаря Поджио Браччолини он продиктовал ему описание своих поездок. Среди прочего он упоминал, что в 15 днях пути от Явы "есть еще два острова, один называется Сандаи, на нем растет мускатный орех и мускатный цвет, а другой - Бандан, это единственный остров, на котором растет гвоздика, которую вывозят отсюда на Яву" (13). "Жители обоих островов, - продолжал Конти, - чернокожие. За этими островами море несудоходно, а штормовые ветры заставляют мореплавателей держаться подальше от этих мест" (14). Название "Сандаи" происходит, вероятно, от искаженного слова "Сунда", или "Зонда", как малайские мореплаватели обозначали всю длинную цепочку островов, протянувшуюся к востоку от Явы и известную сейчас под названием Малых Зондских. Что же касается "Бандана", это ни что иное, как практически неискаженное название островов Банда. Некоторая путаница и фактическая ошибка, допущенные Конти, принявшим архипелаг за единый остров, очевидно, объясняются тем, что сам он не был на Молукках и описывал их с чужих слов, вероятно, по рассказам яванских купцов. С легкой руки Конти оба названия вошли в лексикон географической науки тогдашней Европы. Так, они присутствуют под теми же самыми названиями на знаменитой карте Фра Мауро (1459 г.), в сопровождении поясняющих подписей: "здесь растет гвоздика" и "здесь растет мускатный орех", а также у некоторых других картографов, например, Мартина Бехайма (15).
Но намного более ценную информацию об Островах Пряностей представил европейцам другой итальянский путешественник-авантюрист, уроженце Болоньи по имени Лодовико ди Вартема, странствовавший по Южной и Юго-Восточной Азии в 1503-08 гг. и написавший впоследствии о них книгу. Согласно его утверждениям, он лично посетил обе группы островов, т.е. собственно Молукки в узком значении и острова Банда: впрочем, современные критически настроенные ученые склонны ставить его слова под сомнение (16). У Вартемы сложилось довольно неблагоприятное впечатление о внешности и нравах жителей Банды. Он пишет, что на этом острове (Банда у Вартемы - также единый остров, а не группа) "нет ни короля, ни даже губернатора, но живут некоторые крестьяне, похожие на зверей, не наделенных разумом... это очень темные и невежественные люди, они не обладают физической силой, но живут подобно зверям" (17). Он упоминает, что на Банде не произрастает никаких других культур, кроме мускатного дерева, и приводит подробное его описание. Что же касается острова "Моноч" (искаженное от "Молукки"), то, по мнению Вартемы, "люди здесь хуже, чем на Бандане, хотя по образу жизни во всем сходные с ними, и немного более белые" (18). Вместе с тем, Вартема приводит очень ценное и, несомненно, полученное из первых рук, т.к. оно было подтверждено позднейшими португальскими хронистами, описание способов сбора и продажи гвоздики и мускатного ореха. Хотя сведения Вартемы способствовали расширению знаний о Молукках, он не смог (или не захотел) уточнить географическое положение островов и путь к ним, ограничившись неопределенным указанием на то, что они лежат к востоку от Суматры и "в 15 днях плавания" (любопытная перекличка с данными Конти) от Явы. Поэтому слава первопроходцев, освоивших маршрут к Островам Пряностей, с полным правом принадлежит португальским мореплавателям.
Открытие Молукк: экспедиция д`Абреу и Серрано.
После завоевания Малакки, которое Афонсу де Албукерки рассматривал в качестве решающего шага на пути к установлению монополии на торговлю пряностями, португальский командующий решил отправить специальную экспедицию для того, чтобы разведать путь к Молуккам и установить с ними торговые отношения. Эта экспедиция, вышедшая в море из Малакки в конце декабря 1511 г., состояла из трех кораблей (двух нао и одной каравеллы, под началом Антониу д`Абреу, командовавшего одним из нао. Как отмечал ван Виккерен, Абреу получил это назначение в награду за храбрость, проявленную им при захвате Малакки. (19). Его заместителем был Франсишку Серрано, близкий друг Магеллана, спасенный последним от верной гибели во время нападения малайцев на эскадру Диого Лопиша де Секейры в 1509 г., и всегда помнивший об этой услуге. Он командовал вторым нао. Капитаном каравеллы был Симон Афонсу Бизагуду (Испанский автор Аргенсола утверждает, что в этой экспедиции участвовал Магеллан, но его версия, хотя и получившая значительное распространение, опровергается сведениями португальский хроник). На борту трех кораблей находилось 120 португальцев и 20 пленников-рабов, приставленных к помпам для откачивания забортной воды. Экспедиция была "очень хорошо снабжена провизией и артиллерией", а в состав экипажей на случай, если корабли в неизведанных морях получат течь или пробоину, были включены плотники и конопатчики (20). На борту эскадры находился португальский кормчий, Франсишку Родригеш, который по возвращении из экспедиции составил первую карту с подробным изображением Молуккских островов (21). Экспедицию сопровождал также опытный моряк, уроженец Явы по имени Негода (от малайского слово "капитан, шкипер") Исмаил. Он хорошо знал восточные моря, не раз совершал плавания к Молуккам, и не вызывает сомнений, что португальцы ценили и прислушивались к его советам (22).
Заслуживают внимания инструкции, отданные Албукерки Абреу перед отплытием экспедиции. Португальский губернатор строжайшим образом запрещал капитанам заниматься пиратством или захватывать другие корабли, "принадлежат ли они маврам или индусам". В каждом порту, в который они совершат заход по пути к Молуккам, прежде, чем сойти на берег, следовало отправить подарки местным правителям и вельможам. Абреу и его спутники должны были демонстрировать уважение к местным обычаям и традициям и не посягать на имущество или свободу туземцев (23). Все это показывает, какое значение придавал Албукерки успеху экспедиции, который, по его мнению, напрямую зависел от того, удастся ли установить дружеские связи и заручиться доверием обитателей Индонезийского архипелага.
Пройдя вдоль северного побережья Явы, экспедиция совершила заход в Гресик, где взяла на борт нескольких яванских кормчих и продолжила путь дальше на восток, вдоль цепочки Малых Зондских островов. Здесь корабли попали в сильный шторм, от которого особенно пострадал корабль Франсишку Серрано. Тем не менее, эскадра благополучно дошла до Серама. На берегу этого острова Абреу приказал установить каменный падран с гербом Португалии - обычный символ, которым португальцы "по праву первого открытия" объявляли новооткрытые территории своими владениями.
На Сераме был произведен осмотр корабля Серрано, после чего выяснилось, что он находится в настолько обветшавшем состоянии и не подлежит ремонту, что было решено его сжечь, а Серрано и другую команду перевести на другой нао. Когда это было сделано, португальцы направились к архипелагу Банда. Местные жители дружелюбно встретили белокожих пришельцев и охотно согласились вести с ними торговлю. Абреу, Серрано и их спутники пробыли на Банде около месяца, сполна нагрузив трюмы своих кораблей мускатным орехом и мускатным цветом. Поскольку приближался сезон морских бурь, Абреу отказался от захода на Северные Молукки и решил возвращаться. Тем не менее, в море Банда два оставшихся судна разбросал внезапно налетевший шторм. Каравелла, на борту которой находился Абреу, хотя и изрядно потрепанная стихией, все же вернулась в Малакку, обогатив португальские власти города первыми достоверными и полученными из первых рук сведениями о Молукках.
О судьбе корабля Серрано долгое время не было никаких известий. Предполагали, что он затонул. Так и произошло: джонка Серрано потерпела крушение на рифах у необитаемого острова Лусипара (Нукапино). Тем не менее, 7 или 8 матросам добрались до берега, удалось также спасти некоторую часть груза (24). На пустынном острове, где не было ни питьевой воды, ни каких-либо плодовых деревьев, морякам грозила неминуемая смерть от жажды и голода. Однако от сопровождавших экспедицию малайцев Серрано узнал, что остров Лусипара служит одной из стоянок туземных пиратов, и когда вблизи места кораблекрушения заметили парус пиратского прау, Серрано придумал хитрую уловку. Он приказал разложить спасенный груз на прибрежном песке рядом с остатками судна, чтобы привлечь внимание пиратов, оставив с ним всего нескольких безоружных человек, а бСльшей части команды укрыться в зарослях. Его план сработал: пираты клюнули на приманку и, высадившись на берегу, бросились грабить остатки судна, а в это время незаметно подкравшиеся португальские моряки окружили их и взяли в плен. От явно не ожидавших такого поворота судьбы морских разбойников Серрано потребовал в обмен на свободу только одного: доставить их на какой-нибудь из близлежащих населенных островов. Не имея другого выбора, пираты согласились. Португальские моряки были взяты на борт пиратского прау и через пару дней высажены в селении Нусантело на полуострове Хиту на Амбоне. Старейшины деревни оказали им радушный прием и снабдили продовольствием. В благодарность (и, очевидно, желая произвести нужное впечатление) Серрано приказал своим людям продемонстрировать искусство стрельбы из аркебуз. "Огонь и гром", который извергали длинные железные палки в руках у никогда прежде не виданных пришельцев с белой кожей, повергли в трепет островитян. Вождь Нусантело быстро сообразил, как обернуть в свою пользу чудодейственное оружие туземцев и попросил Серрано и других португальцев помочь ему одержать верх над враждебной соседней деревней. Серрано согласился. Кампания закончилась легкой победой, в которой все, кто осмелился сопротивляться португальцам, были убиты.
"Известие об этом чудесном успехе португальского оружия распространилось по всему архипелагу со скоростью лесного пожара", - пишет ван Виккерен (25), и немедленно привлекло внимания правителей Тернате и Тидоре. Оба они немедленно направили на Амбон свои посольства, стремясь заручиться поддержкой столь могущественных и ценных союзников. Посланник султана Абу Лаиса, Качили Ваидула, опередил делегацию тидорцев и, встретившись с Серрано, пригласил его нанести визит султану, заверив от его имени, что тот желает стать другом и союзником португальцев. Серрано принял предложение и отправился на Тернате. Он и его спутники были, если не считать сомнительного путешествия Вартемы, первыми европейцами, сошедшим на берег этого острова.
Абу Лаис принял португальцев со всеми возможными почестями и гостеприимством. Он предложил поставлять португальцам такое количество гвоздики, которое они потребуют, и по установленным ими ценам, в обмен на военную помощь и покровительство. Однако Серрано не спешил возвращаться в Малакку. Окружавшая его богатая и экзотическая природа тропического острова, доброжелательность туземцев произвели на него неизгладимое впечатление, к которому, возможно, присоединилось естественное желание покоя после всех испытанных тягот, и он решил осесть на Молукках. В скором времени Серрано стал одним из ближайших советников султана Тернате. Другие его товарищи по кораблекрушению также остались на Островах Пряностей. Так, Перу Афонсу Лоросо обосновался на Тидоре (в 1521 г. его подберет испанский корабль из экспедиции Магеллана), а еще один спутник Серрано, Гашпар Родригеш, перебрался на остров Бачан, где выполнял роль неофициального португальского фактора (26).
Португальцы на Тернате: начало.
В конце 1513 г. капитан (губернатор) Малакки Руи де Бриту Паталим послал к Молуккам еще одну экспедицию в составе трех кораблей, на этот раз китайских джонок, под командованием Антониу де Миранда де Азеведо. Капитанами были Франсишку Перейра, Жорже Ланкониш и Алвару Диогу Коэльо. Перейра и Ланкониш были отправлены к островам Банда, Коэльо - на Тернате. Экспедиция оказалась успешной лишь отчасти: джонки Перейры и Ланкониша потерпели кораблекрушение, и только Коэльо благополучно вернулся в Малакку, приведя с собой еще одну зафрахтованную на Тернате джонку с грузом гвоздики (27). Следующие португальские экспедиции состоялись в 1516 г. (под началом Мануэля Фалькао) и 1517 г. (Симан Ваш Перейра). Обе они ограничились посещением островов Банда, где можно было приобрести не только мускатный орех и цвет, но и гвоздику, поступавшую с Тернате и Тидоре. Это позволяло избежать захода на эти северные острова и тем самым сокращало сроки рейсов. Португальцы приобретали пряности в основном на индийские ткани, которые, как писали Дуарте Барбоза и Томе Пиреш, пользовались большим спросом у островитян Молукк.
В конце 1518 г. очередной капитан Малакки дон Алейшу де Менезиш отправил Триштана де Менезиша, своего родственника, на собственно Молукки. Он должен был заключить с правителями этих островов официальный договор о дружбе и союзе, закрепив за португальской стороной долю (хотя и не монопольное право) в торговле гвоздикой. Абу Лаис с готовностью согласился подписать договор; более того, в ответном письме королю Португалии признавал его своим сюзереном и просил покровительства. Это было вызвано, вероятно, желанием султана обеспечить себе и будущем португальскую поддержку в противостоянии с Тидоре.
Все эти экспедиции не преследовали цели создания опорных баз на Молукках. На раннем этапе португальские власти интересовались лишь торговлей пряностями и ограничивались лишь более или менее регулярными рейсами торговых судов. Изменение в политике 'Эстадо да Индия' по отношению к Молуккам произошло лишь в начале 1520-х гг., когда опасение, что их опередят испанские соперники, заставило португальские власти принять более решительные и срочные меры по утверждению своего прямого контроля над Островами Пряностей.
Испано-португальское соперничество и экспедиция Магеллана-Элькано.
Португальцы не случайно спешили закрепиться на Молукках: свои притязания на Острова Пряностей выдвинула Испания. В основе спора лежала булла Александра VI о разделе мира между двумя иберийскими державами и Тордесильясский договор. В соответствии с Тордесильясским договором (7 июня 1494 г.) в Атлантическом океане была проведена условная линия, разграничившая Западное полушарие вне Европы на испанскую и португальскую сферы господства. Логика требовала, чтобы такая же граница была установлена и в Восточном полушарии. Но сделать это было нелегко, в первую очередь из-за того, что в конце XV в. никто в точности не знал истинных размеров земного шара и длины его окружности. Испанская сторона была склонна приуменьшать ее. Более того, до 1513 г. никто в Европе не подозревал о существовании Тихого океана, равно как и о его поистине необъятной протяженности. Только 25 сентября 1513 г. испанский конкистадор Васко Нуньес де Бальбоа, первым преодолев Панамский перешеек и, войдя в воду по колено с обнаженной шпагой в руке, объявил всю эту бескрайние водные просторы, названные им "Маре дель Сур" ("Южное море") владением испанской короны (28).
Именно нерешенностью испано-португальских противоречий в Восточном полушарии объясняется та настойчивость, с которой Мануэл I торопил и подгонял губернаторов португальских владений в Индии отправленных на Восток эскадр как можно скорее добраться до Малакки и "Островов Пряностей" и по праву первого открытия закрепить их за португальской короной, опередив испанских конкурентов. (Надо сказать, что при этом сами португальцы испытывали определенные сомнения в правоте своих действий: так, они не были абсолютно уверены, не лежит ли даже сама Малакка в испанской зоне влияния).
Когда экспедиция Абреу в 1512 г. первой подняла португальский флаг на Молукках, вопрос о правах на них, казалось, на какое-то время был снят с повестки дня. Однако после того, как королем Испании стал Карл I(V) Габсбург, обстановка изменилась. Карл I испытывал хроническую нужду в деньгах для своих великодержавных предприятий в Европе, связанных со стремлением получить имперскую корону или организовать крестовый поход против могущественной Османской империи. В первые годы его правления испанцы только приступили к разведке и завоеванию индейских государств Месоамерики, смутные слухи о богатстве которых доходили до них. Тонкий ручек золота, поступавший из уже колонизированных испанцами Антильских островов, еще далекий от того, чтобы превратиться в полновесный поток, не мог насытить амбиции Карла. Поэтому неудивительно, что в первые годы его правления испанская корона вновь проявила интерес к Молуккам и возобновила своим притязания на них. Далеко не последнюю роль в этом сыграл знаменитый проект Фернандо Магеллана, предложившего испанскому королю достичь Молукк восточным путем.
Магеллан хорошо знал восточные моря по личному опыту. Португалец по происхождению (настоящая его фамилия звучала как Магальяйнш), он сражался в Индии под командованием первого вице-короля Алмейды в 1505-08 гг., побывал в Малакке с первой экспедицией Диогу Лопиша де Секейры в 1509 г. и принимал участие в окончательном захвате города под началом Албукерки в 1511 г. По сведениям испанского хрониста Аргенсолы, он даже принимал участие в экспедиции Абреу на Молукки, командуя третьим из его кораблей, но большинство современных исследователей отвергают это предположение (29). После возвращения в Европу (примерно в 1513 или 1514 гг.) он получил письма от своего друга Франсишку Серрано, в которых тот воспевал красоты и природные богатства Молукк, представляя их истинным "земным раем", приглашая Магеллана оставить службу и присоединиться к нему. Также Серрано преувеличивал расстояние, отделявшее Молукки от ближайшего португальского форпоста на западе, Малакки, и соответственно, занижал то, которое отделяло Молукки от Нового Света.
Возможно, именно тогда, около 1514 г., у Магеллана возник план по достижению Островов Пряностей с востока (30). Кроме того, он был разочарован тем, что Мануэл I не оценил его заслуги и отказался назначить достойную пенсию за долгие годы службы и полученные ранения в Индии в Африке. В результате Магеллан покинул Португалию и перебрался в Испанию, где предложил свои услуги королю Карлу. Ссылаясь на проведенные совместно с космографом Руи Фалейру теоретические расчеты, Магеллана утверждал, что Молукки лежат в испанском полушарии и их возможно достичь восточным путем, через гипотетический пролив в южной части Американского континента, не нарушая границы португальской сферы владения.
Карл I проявил неподдельный интерес к проекту Магеллана, о мотивах которого уже говорилось выше. Единственное сомнение испанского короля заключалось в возможности существования прохода, через который можно было бы выйти в Южное море. Но Магеллан уверил короля, что пролив существует, и он знает его местоположение. После этого вопрос об отправке эскадры к Молуккам стал решенным делом. В силу безденежья испанской короны в организацию экспедиции, потребовавшей немалых затрат, вложили средства крупнейшие финансисты и приближенные короля, такие, как Луис де Аро. Последние также рассчитывали извлечь немалую выгоду от этого плавания.
Сведения о снаряжении экспедиции и ее цели почти сразу же дошли до лиссабонского двора и немало его встревожили. Португальские агенты не раз пытались сорвать ее подготовку, но потерпели неудачу. Тогда Мануэл I отправил срочные инструкции новому губернатору Индии, Лопишу де Секейре, в которых предписывал укрепить португальскую оборону на ближайших подступах к Молукках и задержать испанцев, если они все же проникнут в воды, которые португальцы считали свое безраздельной собственностью (31).
Экспедиция, состоявшая из пяти кораблей с 237 людьми на борту, вышла в море из Севильи 10 августа 1519 г. Не останавливаясь на подробностях плавания, отметим, что в марте 1521 г., совершив первое в истории мореплавания пересечение Тихого океана, ставшее для моряков в силу его длительности и дефицита съестных припасов на тяжелейшим испытаниям, три оставшихся корабля прибыли к Филиппинским островам, где Магеллан был убит в стычке с туземцами острова Мактан. После этого командование эскадрой перешло к его заместителю, испанцу Хуану Карвальо. Правой рукой Карвальо был опытный капитан и кормчий самого малого из кораблей, "Виктории", баск Себастьян Элькано. Именно его "Виктории" суждено было завершить деяние Магеллана, став единственным судном, вернувшимся из кругосветного плавания. После достаточно долгого блуждания по лабиринту островов Малайского архипелага, два уцелевших корабля (третий, "Консепсьон", был настолько изъеден червями, что было приятно решение его бросить и сжечь) все же сумели выйти на правильный курс, и 8 ноября бросили якорь у Тидоре. Цель странствия была достигнута.
Султан Тидоре, Альмансор, оказал испанцам восторженный прием. Узнав о том, что они были соперниками португальцами, он был полон решимости заручиться их помощью для борьбы с Тернате. Союз с испанцами также способствовал росту его престижа. Султан заключил с Карвальо и Элькано договор о мире и дружбе с королем Испании, признав его своим сюзереном. Испанские капитаны, в свою очередь, обещали сделать все возможное, чтобы изгнать португальцев с Молукк. Более того, к договору присоединились и другие правители Молукк (32).
За полтора месяца, проведенных на Тидоре, испанцы с выгодой продали привезенные с родины товары и загрузили трюмы кораблей гвоздикой. Немалую помощь в коммерческих сделках и разъяснении тонкостей островной политики им оказал португальский дезертир Афонсу де Лороса - один из сотоварищей Серрано, обосновавшийся на Тидоре (33). Исключенный из списков находившихся на жаловании у короны в землях Востока солдат и моряков как дезертир, Лороса не видел ничего дурного в помощи испанцам, возможно, рассчитывая перейти к ним на службу, и даже предупредил их о замыслах короля Мануэла, отправившего в индийские воды военную эскадру для перехвата флотилии Магеллана.
18 декабря 1522 г. два испанских корабля, наконец, подняли паруса и взяли курс на запад. Но покинуть Тидоре удалось одной "Виктории". На "Тринидаде" после выхода в открытое море открылась сильная течь. Было решено, что корабль вернется на Тидоре, где команда займется его ремонтом. Всего на острове осталось 53 испанца (34). Лишь немногим из них суждено было вновь увидеть родину. Что касается "Виктории", она вернулась в Испанию, на борту ее находилось 18 моряков - все, кто остался в живых из экспедиции Магеллана.
К тому времени ни султана Тернате, Абу Лаиса, союзника португальцев, ни друга Магеллана, Серрано, уже не был в живых. Оба они скончались незадолго до прибытия испанских кораблей, вероятно, став жертвами отравления. Предполагается, что за убийством султана Тернате и его ближайшего советника-европейца стояла "тидорская партия", получившая заметное влияние на Тернате после того, как Абу Лаис, желая покончить с хронической распрей, взял в жёны дочь своего соперника Альмансора. Тидорская принцесса известна в португальских хрониках под именем "Покарага" (искажение от "Нья Чили Бока Раджа"). Собственно говоря, это не имя, а титул: "Нья" - обращение к женщине высокого ранга, "Чили" означает "маленькая, молодая, младшая по рождению", а "Бока" - эпитет, использовавшийся при обращении к дочери колано, т.е. в целом "Нья Чили Бока Раджа" переводится как "молодая женщина благородного рода, принцесса" (35). После смертью Абу Лаиса новым султаном Тернате был провозглашен малолетний Бухайят, а его мать, в соответствии с предсмертной волей султана, была назначена опекуншей (36). Однако вдовствующей королеве пришлось считаться с древними традициями управления. На Тернате власть султана была ограничена так называемым "Фала Раха" (букв. "четыре дома") - советом знати, в который входили главы основных кланов острова. На Тернате было четыре таких клана ("соа"), возглавлявшихся "момоле" - "храбрыми людьми", в руках которых были сосредоточены основные функции управления. Фала Раха возглавлял "джогугу", или главный министр, "gobernador" португальских источников, который выполнял административные функции и во время несовершеннолетия или отсутствия султана осуществлял регентство. Прочие момоле делили между собой заведование финансами, судопроизводство и военное дело (37).
Пост джогугу занимал, согласно воле покойного султана, его сводный брат Тарувесе ("Дароэс" или "Дарвис" португальских источников), сын Заин аль-Абидина от наложницы. Таким образом, после смерти Абу Лаиса вся полнота власти перешла к Тарувесе. Королева Нья Чили была вынуждена это признать. По словам Аргенсолы, "она созвала своих людей и сказала им, что для нее будет достаточно заботиться о воспитании ее сына, и поэтому она передает основе бремя правления Кечилю Дароэсу" (38). Испанский хронист подчеркивает, что инициатива исходила от Нья Чили, опасавшейся, что ее отец, султан Тидоре Альмансор, мог воспользоваться ситуацией с выгодой для себя и в ущерб правам ее сына. На самом деле вся эта сцена скорее выглядела попыткой, хотя и хорошо закамуфлированной, "сохранить лицо". Даже если между Нья Чили и Тарувесе в этот момент и существовало искреннее согласие, продолжалось оно недолго.
Антониу де Бриту и строительство форта Сан-Жуан-Батиста.
Обеспокоенный попытками испанцев закрепиться на Молукках, португальский губернатор Индии Энрике де Менезиш (1521-1524) отправил на Молукки флот под командованием Антониу де Бриту, которому предстояло утвердить власть Португалии над спорным архипелагом, построив форта на Тернате и вступив в управление им в качестве первого официального капитана. Как пишет Виккерен, "действиям Бриту суждено было открыть новую главу в истории отношений португальцев с Молуккскими островами" (39).
Португальский флот отплыл из Малакки в конце 1521 г. Совершив по пути заход в Тубан и другие порты на Яве и Мадуре, Бриту взял курс на Тидоре, прибыв к этому острову в мае 1522 г. Узнав о том, что на острове находятся испанцы из экспедиции Магеллана, с корабля "Сан-Антонио" (как говорилось выше, они были вынуждены бросить корабль из-за его ветхости), Бритту потребовал от султана Альмансора выдать их.
Правитель Тидоре оказался в затруднительном положении. С одной стороны, он заключил договор с капитанами экспедиции Магеллана и формально признал себя вассалом короля Испании; с другой, немногие оставшиеся на остров испанцы в данный момент почти ничем не могли ему помочь, а стоявший у берега Тидоре португальский флот представлял собой слишком грозную силу, чтобы ей сопротивляться. В конечном счете, Альмансор уступил и согласился выдать испанцев. Бриту заковал пленников и бросил в трюм своего корабля, а находившийся вместе с ними португалец Гашпар Родригеш был публично объявлен изменником и повешен.
С Тидоре Бриту отплыл на Тернате. Здесь он узнал о смерти верного союзника португальцев султана Абу Лаиса и о том, что его преемником стал малолетний Бухайят, вместо которого власть фактически находится в руках регента Тарувесе. Услышав о приближении португальского флота, регент лично вышел ему навстречу с целой флотилией "кора-кора" и оказал португальцам торжественный прием (40). Регент явно рассчитывал найти в лице португальцев союзников в борьбе за власть над Молукками против Тидоре, и в первые годы своего правления был склонен продолжать политическую линию покойного сводного брата, султана Абу Лаиса, направленную на поддержание мира и дружбы с португальцами. Поэтому, когда высадившийся на Тернате де Бриту после нанесения формального визита юному Бухайяту и присутствия на траурной церемонии оплакивания его отца попросил у Тарувесе разрешения возвести на острове крепость и оставить в ней гарнизон, регент охотно дал на это свое согласие. Основания нового форта были заложены 24 июня 1522 г., в день Св.Иоанна Крестителя, благодаря чему крепость получила название Сан-Жуан-Батиста (41). В строительстве форта участвовали как привезенные из Индии португальские каменщики, так и пленные испанцы, и оно, по словам Уайтуэя, "было завершено ценой многих жертв и усилий". Вскоре вокруг форта выросла небольшая португальская колония, а внутри стен была построена часовня, "замыкая неизменную триаду португальских поселений в Азии: фейтория (фактория) - форталеза (крепость) - игрежа (церковь)" (42). Де Бриту не забывал и о коммерческих интересах Португалии. Одновременно с постройкой форта он заключил с регентом Тернате новый договор, обеспечивавший португальскую монополию на покупку всей выращиваемой на острове гвоздики. Цена гвоздики была установлена в размере 3 пардао или 1000 реалов за один бахар (тюк) (43).
Основание форта и получение монополии на торговлю гвоздикой были первыми шагами по утверждению португальского господства на Молукках. По словам Виккеерена, оно "оказало глубокое влияние на жизнь местных жителей". Если раньше они могли свободно продавать всю собранную ими гвоздику кому пожелают, то теперь обязаны были поставлять ее только в португальскую факторию по твердо установленным ценам. Купцы с островов Банда, Явы и других мест отныне были отстранены от торговли. Впрочем, португальцам, действовавшим в качестве частных лиц, как офицеры и солдаты гарнизона, так и начавшим оседать на Тернате "касадуш", также запрещалось участвовать в торговле или перевозке гвоздики - все пряности были объявлены нерушимой монополией Короны. Но португальские капитаны Молукк обычно закрывали глаза на нарушение этого запрета, и нелегальная торговля процветала, к обоюдному удовлетворению как островитян Тернате, так и самих португальцев.
Война с Тидоре. Пленение султана Бухайата.
Португальцы с самого начала своего пребывания на Тернате втянулись в династические интриги. Используя принцип "разделяй и властвуй", они активно разжигали ссоры и вражду как между традиционно соперничавшими султанатами Тернате и Тидоре, так и между боровшимися за власть группировками на самом Тернате. К этому времени на острове оформились две "партии". Одна из них, во главе которой стоял регент Тарувесе, сам исподволь метивший на трон, выступала за поддержку и укрепление союза с португальцами. Вторая объединяла в своих рядах мусульманское духовенство, возмущенное присутствием "неверных" и предоставленным им торговыми привилегиями, и некоторых представителей знати, недовольных возвышением регента в ущерб власти законного султана. Ее неформальным, но признанным главой была вдовствующая королева Нья Чили Бока Раджа. Зная о властолюбии Тарувесе, она с подозрением относилась к его сотрудничеству и щедрой помощи португальцам. Она опасалась, что даже после достижения ее старшим сыном, номинальным султаном Бухайятом, совершеннолетия, регент не захочет сложить свои полномочия, и постоянно поддерживала связь со своим отцом, султаном Альмансором. После того, как последний внушил дочери, что "джогугу" при поддержку де Бриту, несомненно, постарается устранить ее сына и сам взойти на трон Тернате, она окончательно перешла на сторону отца, и оба они решили совместно изгнать португальцев с Молуккских островов (44).
Им не пришлось долго искать повод для начала военных действий. В мае 1523 г. на Тернате, Тидоре и в Джилоло пришли, как обычно, за грузом пряностей банданские и яванские джонки. Некоторые суда бросили якорь на Тидоре. Де Бриту увидел в этом нарушение португальской монополии (хотя, следует напомнить, никаких договоров с Альмансором он не заключал), и послал на Тидоре 20 португальских солдат во главе с Таварой захватить чужую джонку. Португальцы открыли по ней огонь и потопили. Это вызвало взрыв стихийного возмущения тидорцев. Сама судьба, казалось, отдала в их руки чужестранцев, бесцеремонно нарушавших неписаные законы: внезапно налетевший ветер выбросил судно Тавары на берег острова. Небольшая группа чудом спасшихся от гибели в морской пучине португальцев оказалась в окружении разъяренных тидорцев, и к тому же не могла воспользоваться огнестрельным оружием - их порох намок. Они решили как можно дороже продать свои жизни, и сражались до последнего, пока не были полностью перебиты.
Когда де Бриту узнал о том, что Тавора и его люди погибли, он сразу обвинил во всем случившемся султана Альмансора, потребовав от него возместить ущерб и выдать находившуюся на корабле Тавары пушку. В свою очередь, Альмансор также стал лихорадочно готовиться к войне, но силы сторон были, разумеется, неравны. Высадившемуся на Тидоре португальскому отряду под началом самого Бритту не составило труда разбить пытавшихся ему сопротивляться туземцев и захватить несколько тидорских судов (45). Однако в этот момент срочные известия заставили Бритту прервать военную кампанию и вернуться на Тернате. Он узнал, что королева Нья Чили находится в сговоре со своим отцом и планирует вместе с сыновьями бежать на Тидоре. Чтобы помешать этому, советники Бриту предложили арестовать Нья Чили и юных принцев. В руках португальцев султан, его мать и брат стали бы ценными заложниками и позволили бы беспрепятственно проводить свою политику на Тепрнате, прикрываясь законными парителями, как ширмой. Регент Тарувесе, насколько можно судить по его действиям, был в курсе замысла португальского капитана и, во всяком случае, не препятствовал ему. Заточение юного султана было ему на руку, расчищая дорогу к единоличной власти и отрезая все пути к примирению между Бриту и королевой.
Бриту мгновенно осознал все стратегические выгоды предложенного плана и без колебаний приступил к делу. Группа португальских солдат под каким-то вымышленным предлогом ворвалась в султанский дворец и схватила Бухайята и его младшего брата Дайало, но королева Нья Чили, находясь в другом помещении, сумела ускользнуть от португальцев и бежать в горы. Детей доставили в крепость и поместили под строгий надзор.
Как только жители Тернате узнали, что их султан находится в плену у португальцев, а королева бежала, они в возмущении собрались у крепости Сан-Жуан-Батиста и потребовали объяснений. Португальцы оказались в большой опасности. Их форт еще не был полностью достроен, а многие солдаты гарнизона скончались от тропических болезней или были тяжело больны. С помощью Тарувесе Бриту сумел успокоить толпу, утверждая, что приказал доставить малолетнего султана и его брата в форт ради их же собственной безопасности. Тернатцы были не настолько наивными, чтобы принять его слова за чистую монету, но все же разошлись, видимо, под влиянием уговоров регента, пользовавшегося среди них большим авторитетом. Тем не менее, захват султана, оказавшегося, по сути, пленником в стенах форта, проложил трещину в ранее преимущественно доброжелательных отношениях между туземцами и европейцами пришельцами. "Именно этот поступок, - писал Арпгенсола, - стал началом всех последующих убийств, подобно тому, как от малой искры часто разгорается пламя большого пожара" (46).
Между тем военные действия на Молукках продолжались. Султан Альмансор, воспользовавшись отступлением португальцев с Тидоре, отправил несколько флотилий гребных судов к побережью Тернате. В мелких стычках погибло несколько португальцев и тернатцев, отрезанные головы которых были доставлены султану в качестве трофея. Бриту и Тарувесе воспользовались этим, чтобы снова разжечь среди жителей острова антитидорские чувства, утверждая, что Альмансор ведет войну не столько против португальцев, сколько против самих тернатцев. В качестве средства поощрения к мести жителей Тернате Бриту назначил награду в виде отреза ткани за голову каждого убитого врага (47). Как пишет Виккерен, "этот стимул привел к варварским убийствам в таких масштабах, что Бритту вскоре перестал за них платить" (48). В свою очередь, тидорцы отвечали не меньшей жестокостью и беспощадностью.
В вялотекущей войне успех далеко не всегда сопутствовал португальцам, несмотря на обладание огнестрельным оружием; порой и они несли тяжелые потери. Так, в 1524 г. один из португальских офицеров, Жоржи де Пинето, отправившийся вместе с 40-50 солдатами в грабительский рейд на Тидоре, был заманен в засаду и погиб вместе со всем своим отрядом (49). Это чувствительное поражение, учитывая невысокую численность португальского гарнизона на Тернате, настолько обескуражило Бриту, что он принял решение прекратить войну, вредившую вдобавок коммерческим интересам португальцев, и заключить мир с Альмансором. Планы капитана встревожили Тарувесе. Регент, напротив, хотел продолжения военных действий. Его мотивы были предельно ясны: он опасался, что в случае заключения мирного договора с Альмансором "торговля гвоздикой перейдет на Тидоре, к ущербу для владений малолетнего короля" (50) и, разумеется, самого Тарувесе. Поэтому он попросил у португальского командующего предоставить в его распоряжение крупный отряд солдат для совместного набега на Тидоре. Бритту ответил согласием, вероятно, рассчитывая все же нанести врагу решительное поражение, которое помогло бы улучшить его позицию на мирных переговорах. 1500 тернатцев и португальцев высадились на Тидоре и попытались захватить укрепление Мариеко, бывшее резиденцией правителей острова, но были отбиты, понеся тяжелые потери. Тарувесе запросил у Бриту новых подкреплений, обещая, что не вернется на Тернате, пока крепость не падет. После прибытия еще 20 португальцев он организовал новый штурм, и на этот раз, сломив отчаянное сопротивление тидорцев, взял и сжег Мариеко. Одержанная совместными силами тернатцев и португальцев победа вызвала большой резонанс на Молукках. Опасаясь стать жертвой следующего нападения, жители острова Макиан, в частности, изъявили желание добровольно починиться власти Тернате. Воодушевленный успехами Тарувесе, Бриту решил подчинить Тернате и небольшое княжеств Джаилоло, расположенное на западном побережье большого острова Хальмахера. В ходе экспедиции против Джаилоло, в которой принимали участие 40 португальских солдат во главе с Мартином Корреа и значительно большее число их туземных союзников по командованием Тарувесе, главное селение княжества было взято штурмом и сожжено дотла, после чего победители вернулись на Тернате с богатыми трофеями и большим количеством пленных (51).
В это время (начало 1525 г.) Дуарте де Менезиш, губернатор Индии, назначил на Молукки нового капитана на смену Антониу де Бриту. Им стал Гарсиа Энрикеш.
Энрикеш вначале совершил заход на острова Банда, где построил форт на случай возможного возвращения испанцев (слухи о новой испанской экспедиции на Молукки были далеко не беспочвенными, так как в это время в Кадисе завершались приготовления к отплытию на Молукки эскадры Лоайсы и Элькано - см. ниже). Затем он отплыл на Тернате, где в августе 1526 г. Антониу де Бриту официально передал ему свои полномочия.
Истощенное положение португальского гарнизона и нехватка солдат вынудили нового капитана вступить в мирные переговоры с Альмансором. Они заключили перемирие сроком на шесть месяцев, по условиям которого султан Тидоре обязывался вернуть португальцам всю захваченную у них артиллерию. Недоволен миром остался регент Тарувесе, но Альмансору удалось преодолеть его сопротивление, пообещав отдать ему в жёны одну из своих дочерей (52). Подобный брак ставил Тарувесе (который, не забудем, был всего лишь сыном наложницы, т.е. теоретически занимал на иерархической лестнице более низкое положение, чем сыновья от законной жены) на один уровень с его сводным братом, султаном Абу Лаисом, и повышал шансы занять трон Тернате. В результате между обоими правителями стала наблюдаться тенденция к сближению. Однако такое развитие событий не устраивало Энрикеша, и он, по словам Аргенсолы, "стал искать возможности расстроить все их тайные козни и уловки" (53). Еще одним поводом для недовольства с португальской стороны стала задержка с выдачей захваченной пушки. Вскоре капитану Тернате представился удобный случай устранить соперника. Альмансор заболел, и Энрикеш предложил прислать к нему своего лекаря, который тайно отравил султана, после чего спешно бежал на Тернате. Когда знать Тидоре готовилась к торжественной церемонии погребения умершего султана и выборам его преемника, Энрикеш появился перед столицей острова в кора-кора, полной вооруженных солдат, и, отправив на берег писца форта, Фернана Балдайю, в ультимативной форме потребовал вернуть пушку, "угрожая войной в случае отказа" (54). Не принимая никаких оправданий регентов Тидоре, Энрикеш, даже не дождавшись окончания переговоров, высадил десант и атаковал столицу. Состоявшее из соломенных хижин селение было разграблено и сожжено, а собравшиеся на похоронной церемонии безоружные жители острова в страхе бежали в горы. Нагруженные добычей, в число которой входила и та самая пушка, которую так упорно не хотел отдавать Альмансор, португальцы с победой вернулись на Тернате. С точки зрения Энрикеша, устранением Альмансора и последующим набегом на Тидоре португальцы убили двух зайцев: сорвали намечавшийся союз с Тарувесе и продемонстрировали островитянам силу своего оружия. Однако это вероломное нападение лишь разгневало жителей острова, разбудив дремлющую ненависть к европейским пришельцам. Новым султаном Тидоре был провозглашен сын покойного, Амир-ад-дин Искандер (1525-1536). Поскольку он был еще малолетним, его воспитание доверили родственнику, Качилю Раде, объявленному регентом острова, после чего между Тернате и Тидоре вновь вспыхнула война (55). В этот момент на Тидоре прибыл новый испанский флот.
Конференция в Бадахосе и экспедиция Лоайсы-Элькано.
Возвращение в Испанию "Виктории", единственного уцелевшего судна из флотилии Магеллана, стало настоящим триумфом для испанской короны. Несмотря на то, что на родину вернулось всего 18 моряков, привезенный ими груз пряностей позволил сполна окупить затраты на экспедицию. Кроме того, кругосветное плавание Магелална - Элькано неопровержимо доказало возможность достижения Молукк восточным путем. Однако претензии испанской короны на владение Молукками, как и раньше, наталкивались на резкие возражения Португалии. Для урегулирования спорного вопроса Карл V предложил устроить конференцию в пограничном город Бадахос, назначив в сотав комиссии, которая должна была рассмотреть притязания обеих сторон, лучших космографов, математиков и кормчих того времени (среди них был и вернувшийся из кругосветного плавания Элькано). Дебаты испанских и португальских представителей продолжались два месяца (апрель-май 1524 г.), но так и не привели к какому-либо результату. Главным препятствием для разрешения спора было несовершенство методов определения долготы. Португальская комиссия утверждала, что меридиан, разграничивавший испанские и португальские владения в восточном полушарии, проходит в 12 градусах восточнее Молукк, и, следовательно, архипелаг находится в "их" сфере господства. Испанские делегаты это отрицали. Таким образом, вопрос о правах на Молукки остался открытым (56).
Тогда Карл V решил подкрепить свои притязания силой оружия, и отдал приказ о начале подготовки новой экспедиции. Она состояла из 7 кораблей. Адмиралом флотилии был назначен Гарсии Хофре де Лойаса; его заместителем и главным кормчим - Хуан Себастьян Элькано (57). Экспедиции поручалось достичь Молукк с востока, следуя тем же путем, по которому плыл Магеллан, и закрепиться на них. Эскадра Лоайсы вышла в море 24 июня 1525 г. из порта Ла-Корунья в Галисии (58).
Тем не менее, внушительное предприятие испанцев в силу целого ряда трагических случайностей закончилось неудачей. Из семи кораблей эскадры еще в Атлантике один затонул, а два дезертировали обратно в Испанию. Во время перехода через Тихий океан еще один корабль отстал от остальных и бесследно исчез, а другой сбился с курса и был отброшен шквалом на Филиппины. Моряков беспощадно косила эпидемия цинги. Вскоре тяжело заболел Лоайса и 30 июня 1526 г. скончался. В соответствии с королевскими инструкциями (они хранились у командующего эскадрой в запечатанном конверте, вскрыть который можно было только после его смерти), его преемником стал Элькано, но умер 5 дней спустя. Преемник Элькано, Алонсо де Салазар, попытался взять курс на Сипанго (Японию), тогда еще неизвестную для европейцев, но и он скончался через 8 дней после того, как эскадра достигла острова Гуам (4 сентября) (59). Его сменил следующий по рангу офицер Иньиго Лопес де Каркисано. два потрепанных штормами кораблями с изможденными командами - всё, что осталось от мощной армады, - бросили якорь у острова Моро вблизи северо-восточной оконечности Хальмахеры, правитель которого был вассалом Тидоре (60). Здесь они узнали о последних событиях на Молуккских островах, после чего совершили переход к Тидоре (1 января 1527 г.), где островитяне устроили своим европейским союзникам восторженный прием. Как писал Урданета, хронист экспедиции, вскоре после прибытия испанского корабля к ним прибыл "король по имени Раджамир (Раджа Амир Искандер) со всеми своими вождями. Они поклялись, по своему закону, быть нам верными друзьями и сделать все, что в их силах, против наших неприятелей; такую же клятву дали и мы" (61).
Такое соседство, разумеется, не могло придти по вкусу Гарсиа Энрикешу. Узнав о прибытии испанцев, вначале он попытался разрешить дело миром и направил испанскому командующему письмо, в котором предлагал им по-хорошему покинуть Молукки, доказывая, что архипелаг является законным владением короля Португалии, который держит здесь форт. Если испанцы согласятся на его предложение, он обещал доброжелательно относиться к ним, в противном случае грозил потопить их корабли со всеми, кто находится на борту (62).
Каркисано принял нотариуса, который привез протест, "с большой учтивостью и почестями, после чего ответил, что Молуккские острова принадлежат королю Кастилии и поэтому он требует от дона Гарсиа именем императора не нарушать мир, заключенный между их королями" (63). Протест был решительно отвергнут. Чтобы укрепить свои позиции на Тидоре, испанцы приступили к строительству форта. Он был возведен на берегу гавани и держал под прицелом своих пушек якорную стоянку. В этой работе им помогали "все туземцы и даже женщины" (64). Пять дней спустя на Тидоре вновь прибыли португальский посланник, уже упоминавшийся Фернан Балдая с письмом, повторявшим предыдущие условия. "Наш капитан, - писал Урданета, - как и раньше, отказался подчиниться их требованиям".
Потерпев неудачу в достижении своих целей путем переговоров, португальцы попытались выбить своих соперников с Тидоре силой оружия. 12 января 1527 г., перед рассветом, в гавани Тидоре внезапно появился португальский флот. Португальцы рассчитывали застичь врасплох испанцев и под покровом темноты высадить на берег десант. Однако испанцы держались настороже и встретили португальские суда пушечным залпом с корабля и береговой батареи. Некоторое время между ними шла артиллерийская дуэль, не принесшая очевидных успехов ни одной из сторон. Тем не менее, португальцам пришлось уйти. В то же время на испанском судне от непрерывной стрельбы разошлись швы, и после осмотра было принято решение его сжечь.
Через три или четыре дня после отражения португальской атаки Каркисано получил сведения о том, что от острова Макиан к форту Сан-Жуан-Батиста направляется португальская барка с грузом гвоздки. Каркисано отправил на ее перехват пять тидорских лодок с девятью испанцами, не считая туземных воинов (65). После короткой стычки, в которой один португалец был убит, испанцы захватили барку вместе с грузом и привели на Тидоре. Две одержанных подряд победы подняли их престиж в глазах местных правителей. Вскоре на Тидоре прибыли посланники раджи Джаилоло, просившие от имени своего господина прислать 20 солдат и несколько пушек для защиты от португальцев. Эта просьба давала испанцам возможность закрепиться, кроме Тидоре, еще и на Джаилоло, поэтому Каркисано, как пишет Урданета, охотно дал на нее свое согласие (66). Обосновавшись в Джаилоло, испанцы с помощью своих туземных союзников продолжали военные действия и однажды даже совершили набег на Тернате, где разграбили и сожгли селение Гаху (67), хотя по возвращении столкнулись с небольшим португальским отрядом и понесли потери. Разочарованный результатом военных действий против испанцев, Энрикеш решил обратиться к коммерции. Закупив в январе 1527 г. большой груз гвоздики, он покинул Тернате и отплыл в Малакку, вероятно, зная, что на его место уже был назначен новый капитан.
Правление Жоржи де Менезиша.
Преемник Энрикеша, дон Жоржи де Менезиш отплыл из Малакки в августе 1526 г. В отличие от своих предшественников, добиравшихся до Молукк традиционным маршрутом арабских и малайских торговцев вдоль северного побережья Явы и цепочки Малых Зондских островов, Менезиш решил разведать новый путь, проходивший к северу от острова Калимантан. К этому его побудило не только желание собрать больше полученных из первых рук сведений о водах и островах, ранее не исследованных португальцами, но и стремление установить торговые и дипломатические связи с султанатом Бруней. В начале XVI в. Бруней был могущественным государством, занимавшим значительную часть северо-западного Калимантана (получившего по нему от первых португальских мореплавателей название "Борнео") и архипелага Сулу. Он достиг наивысшего расцвета в правление султана Хассанала Болкиаха (1486-1524) и вел обширную торговлю камфорой, считавшейся одним из главных природных даров Калимантана (68). Когда Менезиш прибыл в столицу Брунея, на троне находился сын Болкиаха, Абд-аль-Кахар (1524-1535). Он оказал португальскому капитану дружелюбный прием и без возражений согласился заключить договор о мире и дружбе, представлявший португальским купцам "режим наибольшего благоприятствования" в султанате. Однако затем все планы португальцев по установлению выгодных торговых связей расстроила непредвиденная случайность. В качестве одного из ответных даров Менезиш прислал султану большой тканый гобелен, на котором была изображена свадьба принца Уэльского (будущего Генриха VIII) с Екатериной Арагонской. Увидев гобелен в своих покоях, султан посчитал, что вышитые на ткани фигуры заколдованы и ночью оживут и убьют его, чтобы португальцам легче было захватить его владения. Он приказал вынести гобелен из дворца и убить португальского посланника. Придворным сановникам лишь с большим трудом удалось его переубедить, и злосчастный гобелен сжег на глазах султана Афоншу Пиреш, португальский торговец, состоявший у него на службе (69). Суеверный страх султана, вероятно, объяснялся мусульманским запретом на изображение живых существ, смешанным с малайскими анимистическими представлениями о колдовстве и враждебных чарах.
Потерпев неудачу в попытке установить дипломатические отношения с Брунеем, Менезиш обогнул северную оконечность Калимантана и через море Сулавеси отплыл к "месту службы", но попал в шторм, который отнес его от Хальмахеры в северо-западном направлении к какой-то земле, расположенной чуть южнее экватора. Судя по сохранившимся отрывочным упоминаниям португальских хроник, Менезиш пристал к северному побережью полуострова Чендравасих, став, таким образом, первым европейцем, побывавшим на Новой Гвинее. Эту землю Менезиш назвал "Папуа" - от малайского слова "курчавый", как называли малайцы. (Название "Новая Гвинея" острову дал другой мореплаватель, испанец Иньиго Ортис де Ретес, посетивший ее в 1545 г., опять же за сходство темнокожего и курчавого местного населения с аборигенами Гвинеи в Западной Африке). Здесь, в гавани Вержина, португальский корабль простоял несколько месяцев - с конца 1526 по начало 1527 г., а затем, когда установилась благоприятная погода, Менезиш вновь вышел в море и в мае 1527 г. достиг Тернате (70).
Жорже де Менезиш проявил себя одним из самых грубых, жестоких и деспотичных португальских наместников Молукк, впрочем, мало чем отличаясь в этом от других своих "коллег", кроме Антонио Гальвана. Одна из первых его задач заключалась в том, чтобы выбить с Тидоре испанских соперников. Преимущество было на стороне португальцев. В то время как они получали, хотя и нерегулярно, подкрепления через Малакку, поредевший от потерь и болезней испанский гарнизон из-за дальности расстояний был практически отрезан от всякой связи с внешним миром. Однако в мае 1528 г. у Тидоре бросил якорь испанский корабль - к полной неожиданности и большой радости для находившихся на острове их соотечественников. Это была "Флорида" под командованием Алваро де Сааведра, единственный уцелевший корабль из экспедиции, отправленной по поручению Карла V для оказания помощи находящимся на Молукках испанцам завоевателем Мексики Эрнандо Кортесом. В составе флотилии, вышедшей 31 октября 1527 г. из гавани Сакатула на западном побережье Мексики, входили две каравеллы и бригантина, однако два корабля бесследно исчезли в пути (71). Тем не менее, "Флорида", с ее 45 людьми экипажа, мало чем могла помочь испанцам на Тидоре. На совещании Сааведры и командира оставшихся на острове испанцев, Эрнандо де ла Торре, вступившего в должность после смерти Каркисано (72), было решено, что "Флорида" должна взять на борт пряности и вернуться в Новую Испанию, привезя новости о судьбе экспедиции Лоайсы и доставив новое, более сильное подкрепление. В июне 1528 г. корабль Сааведры вышел в море, однако из-за встречных ветров, господствовавших в этой части Тихого океана, достиг только центральных Каролинских островов (73). В то время карта ветров и течений Тихого океана была полной загадкой для испанцев, поэтому все первые экспедиции, пытавшиеся вернуться к побережью Америки практически тем же путем, по которому плыли на запад, т.е. чуть севернее экватора, неизменно терпели неудачу. Лишь позднее был открыт и освоен "обратный" маршрут, проходивший между 40 и 45 с.ш., в зоне устойчивых восточных пассатов. В честь своего первооткрывателя, хрониста экспедиции Лоайсы-Элькано, он получил название "путь Урданеты" (74). Но во время Сааведры о его существовании никто не подозревал. После долгой и бесплодной борьбы с встречными ветрами его корабль 18 ноября 1528 г. был вынужден вернуться назад на Молукки (75). Де ла Торре и другие испанцы из экспедиции Лоайсы считали, что возвращаться в Испанию надо западным путем, в обход мыса Доброй Надежды, но Сааведра упрямо настаивал на своем, и в мае 1529 г., пополнив запасы провизии, снова взял курс на восток (76).
Все это время между испанцами, португальцами и их туземными союзниками продолжалась "партизанская" война. Она состояла из набегов, грабительских рейдов, перехвата отдельных вражеских лодок, мелких стычек. В затянувшейся борьбе чаши весов склонялись то на одну, то на другую сторону, но никто не мог похвастаться прочным успехом. 28 октября 1529 г. ("в день святых апостолов Симона и Иуды", отмечает Урданета), Менезиш, узнав о том, что большая часть испанцев и их союзников отсутствует на Тидоре, отправившись в военную экспедицию против Хальмахеры, и в крепости под командованием Эрнандо де ла Торре осталось не более 40 солдат, решил атаковать сортов, Рассчитывая нанести, наконец, испанцам решительный удар, Менезиш для участия в планируемой операции задействовал практически все силы - 120 из 130 солдат, которые находились под его началом, не считая воинов, выставленных Тарувесе. Разделившись на два отряда, португальцы успешно высадились в гавани, и после краткой стычки с испанцами захватили и разграбили столицу острова. Де ла Торре, видя, что он не в состоянии сопротивляться португальцам, заперся в крепости. Численный перевес португальцев и наличие у них большого количества пушек и штурмовых лестниц заставило испанского командующего вступить в переговоры. Как пишет Урданета, немалую роль в этом сыграл его заместитель Бустаманте, всячески интриговавший против своего непосредственного начальника и подбивавший солдат прекратить вражду с португальцами, ссылаясь на то, что Испания слишком далеко, чтобы оказать им помощь (77). Моральный дух гарнизона в то время действительно был очень слаб. Португальцы также были заинтересованы в том, чтобы по возможности избежать лишних жертв. В результате обе стороны договорились о том, что испанцы перейдут с Тидоре в селение Камафо на острове Моро и будут оставаться там, пока император Карл V и король Жуан III не решат спорный вопрос о правах на Молукки. Испанцам разрешалось свободно вести торговлю, но не покупать гвоздику, не вести войну с королями Тернате и Бачана и не оказывать помощь правителям Тидоре и Джаилоло в их войне против португальцев и их союзников (78). Вся захваченная добыча должна быть возвращена их прежним владельцам. 20 или 30 испанцев вместе с Бустаманте перешли на португальскую службу, остальных португальцы на своих судах перевезли в Камафо. Де ла Торре воспользовался возможностью отправить письмо к губернатору Португальской Индии Нуньо да Кунья (1529-1538) с просьбой прислать за ним корабль, на котором он и его люди могли бы вернуться на родину. Несколько дней спустя испанцы, находившиеся в экспедиции на Хальмахере, вернувшись на Тидоре и узнав о капитуляции форта, поняли, что их присутствие на Тидоре уже не имеет смысла, и также присоединились к своим соотечественникам на Моро.
Вскоре после высадки испанцев в Камафо в Джаилоло вновь вернулся корабль Сааведры с остатком экипажа в 29 человек (в декабре 1529 г.). Вторую попытку пересечь Тихий океан в зоне неблагоприятных ветров постигла такая же неудача, как и первую. Сам Сааведра во время этого плавания скончался в пути, разделив печальную судьбу многих испанских мореплавателей. У вновь соединившихся в Камафо испанцев была разная судьба. Некоторые осели на этом и близлежащих островах, где женились на местных женщинах и завели свое хозяйство. Другие продолжали ждать прихода обещанного корабля, который доставил бы их на родину. Численность испанской "колонии" неуклонно сокращалась вследствие дезертирства и болезней. В начале 1532 г. испанцев оставалось всего 27 или 28 человек (79). Последние 16 испанцев из Камафо вместе с самим Урданетой покинули Молукки в 1534 г., но лишь 8 из них добрались до родной земли (80).
Ликвидация испанского присутствия на Тидоре, несомненно, была крупным успехом португальцев, хотя Менезиш не знал, что 22 апреля 1529 г. Карл V подписал Сарагосский договор, по которому отказывался от всех притязаний на Молукки в обмен на 350000 дукатов, которые ему должна была выплатить португальская сторона. Как писал Уайтуэй, "избавившись от угрозы внешнего вторжения, дон Жорже мог вволю предать удовлетворению своих грубых страстей" (81). Отношения между португальцами и туземцами Тернате все больше ухудшались: причиной были как алчность и грубость европейцев, так и внутриполитические интриги. В 1529 г. юный султан Бухайят, находившийся фактически на положении пленника в португальском форте, скончался. Ходили упорные слухи, что он был отравлен, и за этим преступлением стоял Тарувесе (82). Менезиш немедленно провозгласил султаном второго сына Абу Лаиса и Нья Чили, Дайало, но и его держал в заточении в форте. Королева-мать потребовала отпустить принца, опасаясь, что ее второго сына постигнет та же участь, что и старшего, но Менезиш отказал ей (83).
Вскоре произошел инцидент, еще больше ухудшивший отношения с островитянами. Однажды принадлежавшая капитану китайская свинья, которой он очень дорожил, была обнаружена мертвой. Менезиш заподозрил, что ее отравил по религиозным соображениям один мусульманский касиз (так португальцы называли представителей мусульманского духовенства), Качили Байдуа, родственник Тарувесе (известно, что в глазах последователей ислама свинья является нечистым животным). По приказу Менезиша его схватили и заточили в форте. Обеспокоенный судьбой своего родственника, Тарувесе лично вмешался и стал ходатайствовать о его освобождении. Из уважения к нему (или из-за того, что ему так и не удалось найти доказательств причастности Байдуа к смерти свиньи) капитан согласился его отпустить, но когда касиза выели из камеры, слуга капитана, некий Педру Фернандиш, на глазах у всех намазал ему лицо и губы свиным жиром (84). На требование наказать виновника Менезиш ответил грубой шуткой: он-де непременно накажет слугу за то, что тот испортил хороший кусок ветчины. Оскорбленный до глубины души касиз, желая очиститься от осквернения, покинул Тернате и удалился на соседние острова, "проповедуя и преувеличивая оскорбление, нанесенное одному из священников Магомета, и тем самым подстрекая туземцев и побуждая их объединиться ради защиты своей чести" (85).
Надругательство над религиозными чувствами и оскорбительный ответ вызвали повсеместное возмущение туземцев. Между тем португальцы вели себя все более вызывающе и нагло. Когда вскоре после инцидента с касизом каррака, на которой обычно доставляли жалованье солдатам гарнизона, из-за встречных ветров не смогла добраться до Тернате, оставшиеся без денег португальцы стали бесцеремонно врываться в дома и амбары жителей острова, забирая оттуда съестные припасы с обещанием расплатиться "в будущем". Этот неприкрытый грабеж еще более озлобил тернатцев. Прекрасно знавший о зависимости португальцев от местных источников снабжения, регент Тарувесе в отместку приказал объявить им бойкот, запретив поставлять в форт продовольствие. В результате этих мер, как повествует Аргенсола, "форт был доведен до такого отчаянного положения, что солдаты взбунтовались и обступили своего капитана с оружием в руках, требуя помощи". Вынужденный что-то предпринять ради спасения голодающего гарнизона, Менезиш отправил несколько кора-кора под командованием Гомиша Армаса на соседние острова, чтобы обменять имевшиеся в португальской фактории товары на продовольствие. Однако, высадившись на одном из расположенных поблизости островов в селении Табона, португальцы, вместо того, чтобы вести торговлю, решили забрать нужные им съестные припасы силой. Местные жители, взявшись за оружие, дали грабителям отпор. Многие из них были убиты, а большинство остальных - ранены и обезоружены, писал Аргенсола (86). Потерпевшая неудачу экспедиция бесславно вернулась на Тернате. Разгневанный этим унизительным поражением, Менезиш потребовал от Тарувесе выдать организаторов нападения, не принимая во внимание доводов, что виновниками нападения были, в первую очередь, сами португальцы. Регент был вынужден уступить - возможно, он все еще сохранял надежду на возможность примирения с португальцами и восстановления добрососедских отношений - и выдал старосту Табоны и еще двух оранг-кайя (представителей местной знати). Менезиш устроил над ними суд, который приговорил их к жестокому наказанию. Двум оранг-кайя отрубили руки, после чего отпустили на свободу. Что касается старосты селения, то его решено было подвергнуть более изощренной и изуверской расправе. Ему связали руки за спиной, вывели на берег моря и натравили двух свирепых псов-волкодавов. О том, что случилось дальше, лучше всего привести рассказ Аргенсолы. "Несчастный пытался бежать, но увидев, что вооруженные солдаты преградили ему все пути со стороны суши, и не видя другого выхода, бросился в море, дававшее ему зыбкую надежду на спасение. Однако псы жаждали крови и, бросившись следом в воду, кусали и терзали его, хотя он еще держался на плаву при помощи ног. Наконец, будучи в отчаянии и почти при последнем издыхании, он решил подороже продать свою жизнь и, вцепившись зубами в ухо одного из псов, затянул его под воду и вместе с ним пошел ко дну". "Ни в одной из тех стран, в которых торговали португальцы, никогда прежде не видели такой жестокости", - добавляет он (87). Остается добавить, что вся эта казнь проходила на виду у бессильных помочь несчастному островитян.
Расправа, которая призвана была продемонстрировать, что ждет тех, кто осмеливается сопротивляться португальцам, вызывала, как это часто бывает, обратную реакцию. Вскоре среди жителей Тернате возник заговор с целью поголовного истребления португальцев и "избавления от их ярма". К нему примкнул и правитель соседнего острова Джаилоло, Катарбуми, также возмущенный действиями европейских пришельцев. Заговор возглавил сам Тарувесе. Однако Менезиш получил предупреждение о нем и решил принять контрмеры. Его задача упрощалась тем, что все это время Тарувесе, как и раньше, часто приходил в форт для встреч с капитаном, желая показать, что он не питает враждебности к португальцам и рассеять любые возможные подозрения. Воспользовавшись этим, Менезиш пригласил его к себе для обсуждения каких-то важных дел. Ни о чем не подозревавший регент пришел в форт в сопровождении Качили Тамарано и Качили Бойо, двух других членов Фала Рату. Едва он оказался наедине с Менезишем, как был схвачен португальскими солдатами и подвергнут пытке, на которой признался в существовании заговора. Выбив у своих пленников нужные показания, Менезиш без колебаний осудил всех троих на смерть. 31 октября 1529 г. Тарувесе был обезглавлен. О судьбе его спутников источники хранят молчание (88).
Правление Гонсало Перейры. Заговор и убийство.
Устрашенная казнью регента, королева Нья Чили и жители столицы острова бежали из него, после чего королева снова потребовала прекратить все торговые связи с португальцами, что обрекало гарнизон на голодную смерть. К счастью для них, когда они находились в столь отчаянном положении, в октябре 1531 г. из Малакки прибыл торговый галеон с припасами. На его борту находился преемник Менезиша - Гонсало Перейра. Узнав обо всех преступлениях Менезиша, вызвавших массовую ненависть туземцев, Перйера приказал заковать своего предшественника в кандалы и выслать в Гоа. Впрочем, единственным наказанием для него стала высылка в Бразилию, где он погиб в стычке с индейцами (89).
Жесткой рукой наводя порядок на Тернате и пресекая злоупотребления, Перейра руководствовался не сочувствием к туземцам, но гораздо более прагматичными соображениями. Он понимал, что не в интересах португальцев ссориться с жителями Молук и навлекать на себя их ненависть, когда гарнизон форта находится в плачевном состоянии, а сам форт не был полностью достроен и в любой момент мог подвергнуться риску нападения тернатцев. Желая укрепить положение португальцев, Перейра взял на вооружение дипломатию. Он обратился к королеве с письмом, в котором заверял, что обязательно отпустит на свободу ее сына, малолетнего султана Дайало, и просил в обмен только самую малость - чтобы королева и ее подданные помогли ему достроить форт. Надеясь, что новый португальский капитан будет более великодушным, чем Менезиш, и сдержит слово, королева пошла ему навстречу. С помощью присланных ею туземных работников и строительных материалов португальцы быстро довели до конца строительные работы, воздвигнув прочный каменный бастион (90). Однако, когда форт был уже практически достроен, Перейра и не подумал отпустить Дайало. Лишенный власти, но сохранявший призрачный титул и окруженный почтением в глазах простого народа, юный султан был слишком ценным заложником, чтобы по доброй воле выпускать его. Все просьбы и упреки Нья Чили оставались без ответа.
Восстановив мир и относительное спокойствие на острове, а заодно укрепив позиции португальцев, Перейра обратился к делам внутренней администрации. В первую очередь в центре его внимания находилась торговля гвоздикой. Португальские власти в Индии (и даже в столице метрополии, Лиссабоне) давно уже беспокоил тот размах, который приобрела бесконтрольная и "незаконная" торговля пряностями, угрожавшая подрывом королевской монополии и лишавшая государственную казну существенной части доходов. Перейра стал первым капитаном Молукк, полным решимости покончить с этой практикой. По его приказу офицеры обошли все дома живших по соседству с фортом "касадуш", изъяли всю хранившуюся там гвоздику, а также весы и другие измерительные приборы, которые были прилюдно сожжены. Одновременно Перейра обнародовал привезенные с собой королевские инструкции, суть которым сводилась к тому, что отныне никто на Молукках не имеет права покупать или продавать гвоздику, кроме факторов короля, под угрозой тяжелого наказания (91).
Эта мера ударила по интересам как частных португальских торговцев, так и туземцев, и вызвала бурю негодования. Среди солдат форта, также вовлеченных в "незаконную" торговлю, возник заговор. Его "идейным вдохновителем" был епископский викарий Фернандо Лопиш, а признанным главой - солдат по имени Висенте Фонсека. Собираясь в доме у Лопиша, заговорщики обсуждали между собой, как покончить с "деспотическим управлением" Перейры. Некоторые предлагали дезертировать со службы и заняться торговыми операциями подальше от слишком бдительных глаз капитана, но, в конечном счете, было решено убить Перейру, причем сделать это руками туземцев, чтобы в случае необходимости можно было переложить на них ответственность за содеянное. До капитана дошли какие-то слухи о мятежных настроениях среди солдат гарнизона, и он приказал схватить Фонсеку, которого справедливо считал зачинщиком. Тогда его сообщники, поняв, что путь к отступлению отрезан, решили перейти от слов к делу. Тайно встретившись с советниками королевы Нья Чили, они без труда убедили их, что отданные приказы о запрете частной торговли гвоздикой были следствием самоволия Перейры; кроме того, они передали королеве, что Перейра, в нарушение свои обязательств, не собирается возвращать ей сына. "Если вы восстанете за вашу землю и убьете капитана, мы не будем этому препятствовать, но, напротив, действовать с вами заодно", - так, по словам Аргенсолы, закончили свою речь представители заговорщиков (92).
Они добились своей цели. Услышанное чрезвычайно возмутило туземцев, особенно королеву, которая продолжала надеяться, что путем уступок и помощи португальскому капитану добьется желанного освобождения своего сына. Как пишет Аргенсола, собрав представителей знати, Нья Чили обратилась к ним с яркой речью, желая воодушевить их на борьбу против португальцев. Даже если ее содержание вымышлено хронистом, она достаточно хорошо передает настроения жителей Тернате. Королева напомнила обо всех благодеяниях, оказанных португальцам, начиная с того времени, когда они впервые прибыли на Молукки, и о том, как они отплатили злом за добро: "Посмотрите, что нам приходится терпеть от этой шайки чужестранцев! Из-за привязанности к ним мой муж рассорился с другими князьями Молукк, он вел за них войну, понес большие потери, и лишился даже самой своей жизни! Как только он испустил последний вздох, они оторвали моих сыновей от груди, которой я их вскормила, им посадили в заточение; в их собственном королевстве, среди их подданных! Когда Байано достиг совершеннолетия, они его отравили. Теперь они хотят так же избавиться от его брата, законного короля, словно он - беглый раб. Нет таких несчастий, которых мы от них не претерпели: они грабят наши дома, отнимают наше имущество, уводят с собой ваших дочерей и жён - и все это в моей стране, в моем присутствии! Любого из этих злодеяний было бы достаточно, чтобы сбросить ярмо, которое мы из-за своей доверчивости сами возложили себе на шею. Но, кроме того, разве они не оскорбляют саму нашу религию? Не оскверняют храмов? Не попирают ногами наших священнослужителей? Не будем же более терпеть, избавимся от неблагодарных гостей!" (93).
Тернатцы решительно поддержали призыв королевы сбросить иго португальцев. Вскоре совместно с замешанными в заговор португальцами, сторонниками Лопиша и Фонсеки, был составлен план действий. 17 мая 1532 г. в полдень, когда большинство солдат удалились на сиесту, группа вооруженных туземцев, смешавшись с каменщиками и плотниками, работавшими над внешними укреплениями, тайно проникла внутрь форта. Здесь посвященные в заговор португальцы пропустили их в покои Перейры. Встревоженный шумом и заподозрив измену, Перейра с мечом в руках некоторое время отчаянно защищался, но был убит. На шум схватки и крики испуганной рабыни сбежались слуги Перейры. Они уже ничем не могли помочь капитану, но отомстили за него, схватив и сбросив с вершины башни его убийц, после чего поспешно закрыли ворота форта. Из-за этого скрывавшаяся в засаде за воротами вторая группа туземцев, которая должна была, воспользовавшись суматохой, освободить султана Дайало, не смогла проникнуть в форт и была вынуждена отступить (94).
Португальские заговорщики во главе с Лопишем немедленно воспользовались положением и избрали новым капитаном Висенте Фонсеку, несмотря на то, что по праву старшинства эта должность принадлежала помощнику убитого Перйеры - одному из тех офицеров, которые не были посвящен в заговор. Этот эпизод представляет собой один из наиболее ярких примеров самовольного захвата власти по инициативе "низов" - явления, особенно характерного для тех португальский колоний, которые были наиболее удалены от центральной администрации в Индии. Желая привлечь к себе как модно больше сторонников, Перейра сразу отменил указы покойного капитана, "оставив торговлю гвоздикой в том виде, в каком она была раньше" (95). Показательно для морального состояния португальского гарнизона на Тернате, что никакого расследования смерти Перейры не проводилось, и никто из португальских заговорщиков не был привлечен к ответственности (96).
На судьбе молодого султана перемена в португальском командовании никак не отразилась: по совету "касадуш" его продолжали держать под стражей. На требование Нья Чили сдержать обещание и вернуть ей сына Фонсека ответил, что должен предварительно "проконсультироваться" на этот счет с властями Индии. Когда королева поняла, что в очередной раз оказалась обманутой, а тернатцы послужили лишь орудием во внутренних разборках чужеземцев, она обратилась к уже проверенному способу воздействия на португальцев - блокаде. По ее приказу все пути снабжения были перерезаны, а форт блокирован с суши и с моря. Оказавшийся в тисках голода гарнизон обратился к королеве с просьбой о мире и в знак гарантии искренности своих намерений освободил Дайало (97).
Возвращение молодого султана к подданным принесло некоторую "разрядку" в отношениях между тернатцами и португальцами. По словам Аргенсолы, Нья Чили "была настолько удовлетворена, что разрешила португальцам свободно селиться в ее владениях, вести торговлю и покупать продовольствие" (98). Но согласие продолжалось недолго. Султан Дайало, несмотря на свой юный возраст, был весьма честолюбив и желал править самостоятельно, без опеки, навязанной португальцами, о которых он после длительного вынужденного пребывания в форте явно вынес не много хороших воспоминаний. Растущая неуправляемость султана тревожила Фонсеку. Он сблизился с новым джогугу, Пате Сарангом, который также опасался амбиций Дайало, и под влиянием его советов решил сместить султана и заменить более удобным кандидатом. Выбор пал на следующего по старшинству сына Абу Лаиса, Табариджу (99). Один из нередких случаев насилия со стороны португальцев ускорил развязку. Трое португальских солдат похитили нескольких местных женщин, но были настигнуты и убиты. По наущению Саранга Фонсека обвинил в этом преступлении султана, и поскольку тот не спешил явиться на суд в крепость, где снова мог оказаться пленником, обвинил его низложенным. Султан Дайало и его мать бежали в гористую часть острова, а затем - на Тидоре, где правил его дядя, брат Нья Чили. На требование выдать беглецов султан Тидоре ответил отказом. Между Тернате и Тидоре началась очередная война.
Губернатор Индии, Нуньо да Кунья, получив, хотя и с опозданием, сведения об убийстве Перейры и самовольным действиях Фонсеки, в 1533 г. назначил новым капитаном Молукк Триштана де Атаиде. Он был (в отличие от предшественников) родовитым и влиятельным фидалгу, шурином первооткрывателя морского пути в Индию Васко да Гамы и другом губернатора. В октябре 1533 г. Атаиде высадился на Тернате. Его прибытие, по справедливому замечанию Виккерена, "еще больше ухудшило обстановку". Он привез с собой некоторые инструкции, предусматривавшие некоторые послабления в торговле, которые, впрочем, носили односторонний характер. Теперь все португальцы - капитан, офицеры, солдаты, частные торговцы и "касадуш" - имели право свободно покупать гвоздику, но цены на нее оставались неизменными. При этом треть груза пряностей автоматически считалась проданной короне, а другие 2/3 оставались в частной собственности, но из этой доли вычиталась стоимость фрахта до Малакки. Такая система, естественно, была выгодна португальцам, но не могла не вызывать ропота туземцев, лишившихся возможности получать дополнительный доход в результате конкуренции (100).
Новый капитан был полон решимости показать строптивым островитянам, кому на самом деле принадлежит власть на Тернате. Вскоре после своего прибытия он назначил новым джогугу, взамен бежавшего Пате Саранга, Сама Лау. В результате интриг последнего султан Табариджа был обвинен в подготовке восстания и в 1535 г. низложен и выслан в Гоа (где позднее принял христианство под именем дон Мануэль). Новым султаном Атаиде объявил его младшего брата, Хайруна, сына Абу Лаиса от яванской наложницы. Посланные им люди явились в дом, где жил малолетний принц, и буквально силой увели его оттуда, несмотря на слезы и мольбы матери; как пишет Виккерен, "она хотела, чтобы ее сын избежал участи султанов Бухайата и Табариджи". Все было напрасно, и тогда несчастная женщина покончила жизнь самоубийством (101). Малолетний принц был доставлен в форт и торжественно провозглашен султаном.
Создание антипортугальской лиги. Война на Моро.
Жестокость, алчность и высокомерие португальцев в правление Атаиде все более возрастали. Они вели себя как надменные хозяева Тернате, не считаясь с местными обычаями. От притеснений страдали как представители туземной знати, так и рядовые общинники. "В этих условиях, - пишет Виккерен, - молуккские князья предали забвению свое соперничество и объединились ради свержения чужеземного господства" (102). Против португальцев была создана лига, в которую вошли правители Тидоре, Джаилоло, Бачана и свергнутый султан Дайало. Они поклялись не вкладывать оружие в ножны, пока не уничтожат всех португальцев на Молукках (103). В разжигании ненависти туземцев активно участвовало мусульманское духовенство. У него был тайный союзник на Тернате в лице регента Сама Рау. Внешне поддерживая португальцев, на самом деле он вел двойную игру, рассчитывая с помощью сил лиги уничтожить пришельцев и самому утвердиться у власти. По подстрекательству Сама Рау в различных местах вспыхнули восстания против португальцев. Чтобы их подавить, Атаиде был вынужден разделить свои силы, тем самым ослабив их.
Боевые действия начались в Моро - области, включавшей в себя северо-западную часть Хальмахеры и близлежащие острова Моротаи и Лолода, владение которыми оспаривали Тернате и Джаилоло. Она имела стратегически важное значение для обоих султанатов, так как была основным поставщиком саго и риса, поэтому в течение длительного времени оставалась предметом упорной борьбы между ними. В 1529 г. правитель Джаилоло с помощью испанцев из экспедиции Сааведры, нашедших временный приют в его владениях, совершил вторжение на Моро и захватил его (104). В свою очередь, тернатцы при поддержке Триштана де Атаиде в 1533 г. нанесли ответный удар и вернули контроль над областью. Местные жители едва ли что-то выиграли от этой перемены. Поскольку они в это время еще оставались язычниками, что тернатцы, что джаилолцы обращались с ними как с рабами, вынудив бежать в леса и росить свои селения на разграбление победителям. Два верховных вождя Моро, сангаджи Мамуйи и Толо обратились с просьбой о помощи к находившемуся среди тернатцев "касадуш" Балтазару Велозу. Велозу пользовался большим влиянием как среди португальцев (в силу происхождения), так и среди туземцев Молукк (в силу родственных связей с тернатским правящим домом) и был в некотором роде посредником межу ними. Он посоветовал вождям принять христианство и затем на основе этого обратиться к португальцам за защитой (Официальные инструкции португальских должностных лиц в Азии и Африке запрещали им оказывать поддержку языческим правителям, хотя на практике это правило часто нарушалось). Сангаджи последовали его совету и отправили своих посланников на Тернате к Триштану де Атаиде, объявив ему, что готовы обратиться в христианскую веру, если португальцы возьмут их под свою защиту. Атаиде охотно согласился на их условие. Послы приняли крещение, а вслед за ними, после краткого обучения основам веры - и сами вожди. Один из них, сангаджи Момойи, в крещении принял в честь португальского короля имя Жуан (105). Затем они вернулись на Моротаи в сопровождении небольшого отряда португальских солдат и двух священников, Симона Ваша и Франсишку Алвариша. Португальцы построили на острове деревянный форт и две церкви. С разрешения сангаджи священники развернули активную деятельность по распространению христианства (106). Как пишет Аргенсола, "за короткое время они обратили множество язычников тех мест, низвергли их идолов, очистили их капища и превратили дома невежества и омерзения в церкви истинного Бога" (107).
Узнав о массовом обращении туземцев Моро в христианство, раджа Джаилоло стал подстрекать диких горцев-альфуров из племени табару к нападениям на христианские деревни. В результат многие жители, устрашенные набегами, предпочли отречься от новой веры, и даже, разочаровавшись в способности португальцев их защитить, перешли на сторону их врагов. В 1535 г. Симон Ваш и несколько других португальцев, находившихся в то время в Сао, большом селении на юго-западном побережье острова Моротаи, были убиты поднявшимися против них жителями этой деревни, "став первыми христианскими мучениками в Индонезии" (108). Другой священник, Фрнсишку Алвариш, бежал из деревни Сугала, где он проповедовал, но его кора-кора была настигнута вражескими гребными судами. Алвариш получил 17 ран, но сумел спастись. Это событие получило название "Молуккской вечерни" (109).
В следующем году раджа Джаилоло отправил большой флот кора-кора к Момойе, "столице" сангаджи Жуана. Командующий силами раджи потребовал от Жуана отречься от христианской веры, но тот отказался. После этого Момойя была взята в осаду. Жители селения семь дней отражали атаки войск Джаилоло, но когда враги стали угрожать сжечь рисовые поля и вырубить пальмовые рощи, основу существования жителей деревни, им пришлось капитулировать. Сам Жуан с небольшим отрядом преданных людей отступил в португальский форт, где еще целый день отбивал атаки врага. Но силы были неравны. Желая избавить жену и малолетнего сына от рабства и унижений, сангаджи собственными руками умертвил их, и на следующее утро сложил оружие. Пленного правителя доставили к радже Джаилоло, который еще раз потребовал от него отречься от христианства, но получил непреклонный отказ. Все же по просьбе родственников сангаджи был помилован (110).
В других частях Молукк военные действия также складывались неудачно для португальцев. Распыление сил обрекало их на поражение. Вскоре португальский гарнизон форта Сан-Жуан-Батиста снова оказался на грани голода. Солдаты, как пишет Фариа-и-Соуза, были вынуждены питаться насекомыми (111). Это вынудило Атаиде в конце 1535 г. попытаться восстановить перемирие, но вскоре война вспыхнула с новой силой. Впрочем, несмотря на продолжавшиеся стычки, даже в это сложное время торговля пряностями не прерывалась, и португальские торговые суда продолжали совершать регулярные рейсы к островам Банда за мускатным орехом.
Правление Антонио Гальвана.
Встревоженный эскалацией конфликта на Молукках, который угрожал срывом поставок пряностей и репутационными потерями, губернатор Индии, Нуньо да Кунья назначил на Тернате нового капитана, Антонио Гальвана, сына Дуарте Гальвана, португальского посла в Эфиопии, который, не добравшись до места своего назначения, умер в 1518 г. на острове Камаран в Красном море. Он прибыл на Тернате 25 октября 1536 г. Антонио Гальван славился своей честностью и верностью долгу. Его правление, по замечанию Уайтуэя, "представляет собой единственное светлое пятно в мрачной истории португальцев на Молукках" (112). Получив королевский патент, Гальван за свои средства навербовал в Гоа колонистов, согласных обосноваться на Молукках, снабдив их "подъемными" и всеми необходимыми припасами. Кроме того, он привез на своих кораблях продовольствие для снабжения голодающих солдат гарнизона, а также строительные материалы и инструменты, и даже семена европейских культур, таких как пшеница, виноград и оливки.
С прибытием Гальвана на Тернате произошли большие изменения. В отличие от своих предшественников, стремившихся только к скорейшему обогащению, Гальван хотел создать на Молукках прочную и процветающую колонию. Португальское селение по его приказу опоясали валом, рвом и бастионами. Вместо соломенных или тростниковых хижин в нем появились кирпичные и каменные дома, окруженные садами и построенные в европейском стиле, которому охотно подражали туземцы. Он начал - первым из капитанов Молукк - чеканку медной монеты, которая приносила португальской короне 50% чистой прибыли. Он покончил со злоупотреблениями частных торговцев при закупке пряностей (113).
Но главная задача Гальвана заключалась в том, чтобы восстановить нормальные отношения с молуккскими князьями. Вскоре после вступления в должность капитана он обратился к ним с предложением заключить мир, но встретил презрительный отказ. Тогда Гальван обратился к силе оружия. Он понимал, что бессмысленно распылять силы на отражении мелких нападений и вылазок молуккцев, и решил нанести удар по центру лиги - Тидоре. Погрузив на четыре парусных корабля и несколько малых гребных лодок около 400 воинов (из них 170 португальцев), в ночь с 20 на 21 декабря 1536 г. ("в день апостола Фомы", уточняет Аргенсола) он отплыл на соседний остров (114). Целью Гальвана была крепость Мариеско - основной пункт сосредоточения вражеских войск. Расположенная на вершине обрывистой горы, она считалась фактически неприступной. Однако португальский командующий захватил в плен туземца, который пообещал показать путь к крепости с тыла. Под покровом ночи Гальван высадил основную часть своих людей нас берег и окольными путями поднялся с ними на гору, на которой она находилась. С рассветом тидорцы, обнаружив присутствие португальцев по блику солнечных лучей на их шлемах, открыли по ним стрельбу из луков. Вражескими силами, превышавшими по численности небольшой отряд Гальвана в десятки раз (Аргенсола утверждает, что они насчитывали 50000 человек, что выглядит сильным преувеличением), командовал султан-изгнанник Дайало, не оставлявший надежды разгромить португальцев и вернуть себе на власть над Тернате. Он стремительно атаковал врага во главе своих войск, но в первой же схватке был смертельно ранен. Гибель предводителя подорвала боевой дух его воинов, и они обратились в беспорядочное бегство, топча и сбивая друг друга. "Португальцы преследовали бегущих, убивая всех, кого могли настичь, при этом их собственные потери состояли лишь из одного раба", пишет Аргенсола (115). Отряд Гальвана сжег опустевшую крепость, после чего совершил марш-бросок к незащищенной столице Тидоре и без труда занял ее. Гальван поддерживал порядок и дисциплину в рядах своих солдат, запретив грабежи. Тем временем оправившиеся от первого поражения молуккские князья решили вновь атаковать врагов, но благодаря стойкости португальского отряда и огнестрельному оружию понесли тяжелые потери и ретировались с острова на своих судах. Единство лиги распалось. После этого Гальван без особого труда заключил мир с оставшимся в одиночестве султаном Тидоре. По его условиям, султан обязался не оказывать помощи врагам португальцев, не продавать гвоздику никому, кроме них, и отправлять ее урожай на Тернате (116). Другие правители Молукк, однако, по-прежнему не хотели слагать оружие. Тогда Гальван, желая избежать кровопролития, в рыцарских традициях направил им вызов на поединок (117). Благородство португальского капитана и посредничество султана Тидоре, в конечном счете, сделали свое дело, и на Молукках был восстановлен мир.
Восстановив мирные отношения с соседями, Гальван получил вомзожность заняться внутренними делами Тернате. Здесь его ожидали проблемы иного рода. Во-первых, его властью была недовольна часть португал "касадуш" и солдат гарнизона, которых Гальван лишил дохода от торговли гвоздикой. В отстаивании интересов короны Гальван действовал решительно. Когда ему доложили о появлении у островов Мотир и Макиан нескольких мусульманских джонок, пришедших туда закупать гвоздику у португальцев, которые, в свою очередь, "нелегально" приобретали ее у туземцев, Гальван отправил небольшую эскадру, чтобы рассеять джонки (118). Это настолько возмутило португальцев, что они взялись за оружие, и Гальвану некоторое время пришлось даже укрываться за стенами крепости от разгневанных соотечественников. В конечном счете Гальван был вынужден пойти на компромисс и под давлением солдат гарнизона, угрожавших в противном случае дезертирством, согласился закрыть глаза на частную торговлю в обход королевской монополии.
Другой достаточно сложный вопрос, который предстояло урегулировать Гальвану, касался отношений со знатью Тернате. Оранг кайя были возмущены тем, что Атаиде возвел на трон Хайруна в нарушение всех принятых норм и традиций, и требовали его низложения и восстановления на троне Табариджи. Не меньшее недовольство вызывал у них "выскочка" Сама Рау, за которым они отказывались признавать полномочия джогугу. После долгих переговоров Гальвану все же удалось преодолеть их обструкцию. Взамен он предоставил Хайруну необычную свободу действий в отношениях с его подданными.
Последнюю военную экспедицию Гальван предпринял против пиратов, державших в страхе население Молукк. Узнав о том, что флотилия пиратских прау появилась у побережья острова Моротаи и разорила туземные поселения, Гальван отправил против них несколько кора-кора с отрядом из 40 португальцев и 400 туземных союзников. Командование этой экспедицией было поручено священнику Фернану Винагре (119). Разбив пиратов, Винагре захватил многих из них в плен и, с помощи проповедей и убеждений, обратил в христианство (120). Затем капитан столкнулся еще с одной опасностью. Правитель Амбона - острова, где находилось несколько португальских поселений - создал довольно крупный флот, усиленный мусульманскими кораблями с Явы, из Макассара на острове Сулавеси и островов Банда. Этот флот совершал грабительские набеги на союзные португальцам туземные деревни, отнимая в качестве трофеев урожай гвоздики. Гальван отправил против них 25 кора-кора под началом Диого Лопиша де Азеведо. Он наголову разгромил амбонский флот, после чего Амбон без сопротивления признал власть португальцев. На обратном пути Азеведо, сочетая в одном лице достоинства солдата и миссионера, посетил несколько островов, где успешно занимался обращением в христианство местных жителей. Гальван энергично поощрял миссионерское рвение своих подчиненных. Его роль и заслуги в распространении христианства в самых восточных островных владениях Португалии в Азии принесли ему прозвище "апостола Молукк". В его правление и во многом под его влиянием христианство приняли даже несколько представителей тернатской знати, среди них Колано Сабиа, двоюродный брат правителя Джаилоло, и некий араб, которого считали сеидом, потомком пророка Мухаммеда (121).
Среди многочисленных забот по управлению Молукками Гальван находил время для организации экспедиций на соседние острова. Так, он отправил экспедицию во главе с Франсишку де Кастро для исследования Минданао. Кастро заключил договор о мире и союзе с раджей Сарангани на южной оконечности острова. "Король, его жена, сын, три брата и много других знатных лиц приняли крещение", писал Виккерен. Кастро привез много сыновей новообращенных христиан на Тернате, где Гальван для их обучения построил за свой счет духовную семинарию - первую из всех, открытых португальцами в Юго-Восточной Азии (122).
Как личный престиж Гальвана, так и его справедливое правление и мягкость в отношениях с туземцами принесли ему такую популярность, что жители Тернате даже отправили делегацию к капитану Малакки с просьбой оставить "О паи" ("Отца", как они называли Гальвана) губернатором пожизненно (123). Но их прошение осталось без ответа. В колониальной администрации у Гальвана было немало недругов, завидовавших его успехам и видевших в Молукках только источник личного обогащения. В 1540 г. на Тернате прибыл его преемник - Жорже де Кастро, а сам Гальван вернулся в Португалию. Истратив бСльшую часть своего состояния на государственные нужды во время управления Молукками, за все свои заслуги он не получил никакого вознаграждения и умер в 1557 г. в нищете и забвении в больнице Санта-Каса-де-Мизерикордия в Лиссабоне. После него остались два историко-географических сочинения: "Historia das Molucas, da natureza, e descubrimento daquellas terras divida em 10 livros" ("История Молукк, природы и открытия этих островов, в 10 книгах") и "Tratado dos Descobrimentos, antigos e modernos, feitos atИ a era de 1550" ("Трактат об открытиях, древних и современных, совершенных до 1550 г.", известный также под названием "Открытие мира") - обширный труд, в котором описывалась история географических открытий с эпохи античности и до времени жизни самого Гальвана.
Последняя испанская попытка закрепиться на Молукках: экспедиция Вильялобоса.
Несмотря на то, что по Сарагосскому договору Испания отказалась от притязаний на Молукки, после возвращения Себастьяна Элькано из кругосветного путешествия испанцы не менее девяти раз предпринимали попытки закрепиться на Молуккских островах (124). Хотя все эти попытки заканчивались неудачей, было очевидно одно: до Молукк было проще добраться из Новой Испании, чем в обход Южной Америки. В 1542 г. из Новой Испании (Мексики) к Филиппинам была отправлена экспедиция под командованием Руи Лобоса де Вильялобоса. Ему было поручено закрепиться на Филиппинах, продолжить их исследование, основать базу для торговли с Китаем и Японией (вначале на Себу), по возможности избегая при этом столкновения с португальцами. В начале 1543 г. флот Вильялобоса прибыл к Минданао и основал поселение на небольшом острове Сарангани, к югу от него, который уже посещали ранее португальцы (125). Место было выбрано неудачно. Туземцы были недружественно настроены (испанские хронисты, что характерно, приписывали это португальским интригам) и отказались снабжать их продовольствием. Испанцам приходилось питаться личинками насекомых, кореньями, земляными крабами и ящерицами (126). За семь месяцев, проведенные на Сарангани, многие испанцы скончались от голода и болезней. Вильялобос понял, что надо менять место стоянки. Отправив два галеона на Каролинские острова за продовольствием, с остальной частью флота он покинул Сарангани и направился на юг. Острая необходимость в пополнении запасов продовольствия и поисках надежного укрытия, где можно было бы отремонтировать давшие течь корабли, заставила Вильялобоса взять курс на Молукки. В качестве новой базы испанский флот выбрал Джаилоло на Хальмахере - местность, уже знакомую им по предыдущим экспедициям, "где все еще сохранялась некоторая поддержка испанцев" (127). Правитель Джаилоло оказал им радушный прием и дал разрешение на строительство форта (128).
Известие о новом появлении испанцев в пределах из владений не могло не встревожить португальские власти на Молукках. Новый капитан форта на Тернате, Жорже де Кастро (1540-1544) 7 августа 1543 г. направил Вильялобосу письмо, в котором требовал объяснения присутствия испанцев на территории, находящейся во владении короля Португалии (129). В ответном письме от 9 августа Вильялобос ответил, что испанский флот находится в сфере господства кастильской короны. Казалось, что уже благополучно разрешенный спор о правах на Молукки готов был вспыхнуть с новой силой. За время стоянки флота на Джаилоло часть испанцев покинула его, осев на острове Моротаи, а группа из 60 солдат под началом Алонсо Манрике перебралась на Тидоре, где им также был оказан доброжелательный прием. В марте 1544 г. туда перешел и сам Вильялобос. Из-за нехватки солдат (португальский гарнизон на Тернате всегда был немногочисленным) Жорже де Кастро не мог изгнать испанцев военным путем. Всё, что ему оставалось делать - это направить срочное послание в Малакку, в котором он обрисовал сложившуюся ситуацию и просил прислать подкреплений.
В октябре 1544 г. на Тернате прибыл Жордан ди Фрейташ, назначенный преемником де Кастро. Он привез с собой "завещание" скончавшегося по пути из Гоа бывшего султана Табариджи (более подробно см. ниже), в котором тот объявлял свои наследником короля Португалии и уступал Фрейташу в ленное владение остров Амбон. Фрейташ вступил в переговоры с Вильялобосом, предложив обсудить условия мирного ухода испанцев с Молукк. Его задача облегчалась тем, что на испанском флоте было много больных и умерших. Фрейташ предложил Вильялобосу запросить свои правительства относительно сфер юрисдикции Испании и Португалии на Молукках и в прилегающих водах. Вильялобос ответил согласием, и подписанное 8 января 1545 г. соглашение звучало следующим образом: "Ни один кастилец не должен ступать на Тернате или другую территорию, принадлежащую королю Португалии или королю Тернате, без специального разрешения; точно так же ни один португалец не должен ступать на Тидоре или зависимые от него владения без дозволения короля Тидоре. Но хотя португальцам отныне запрещается появляться на Тидоре без особого разрешения, это не следует понимать так, что король Португалии вследствие этого уступает права, которые он имел и имеет на Тидоре" (130). Последняя оговорка имела важное значение: она лишала испанцев возможности, опираясь на текст временного соглашения, выдвигать в будущем какие-либо притязания на Тидоре.
Статус-кво продолжался недолго. Испанское присутствие на Тидоре было бельмом на глазу у португальских властей, поэтому губернатор Индии Мартин Афонсу де Соуза (1542-1545) или его преемник Жуан де Кастро (1545-1548) в 1545 г. отправили против Вильялобоса экспедицию под началом Фернана де Соуза Таворы. Положение испанцев вследствие истощения людей и нехватки припасов было безнадежным, и 4 ноября 1545 г. Вильялобос капитулировал (Виккрен). Испанский командующий и его люди оказались в плену. Впрочем, португальцы обращались с ними достаточно гуманно. Они снабдили отчаянно нуждавшихся моряков питанием, одеждой и деньгами. Всем испанцам, которые изъявят желание перейти на службу короля Португалии, разрешалось остаться в Индии, прочих же, включая самого Вильялобоса, португальцы пообещали за свой счет вернуть через Гоа в Испанию (131). Из оставшихся в живых к тому времени 117 участников экспедиции 30 предпочли принять португальское подданство и остаться на Молукках; остальных Соуза в феврале 1546 г. забрал в Индию. Но самому Вильялобосу не суждено было вновь увидеть родину: он умер на Амбоне 4 апреля 1546 г. (132).
Жордан ди Фрейташ и завещание Табариджи.
Выше упоминалось, что султан Табариджа в 1534 г. был заподозрен в подготовке заговора против португальской власти, арестован и выслан на суд в Гоа вместе с матерью и "джогугу" Пате Серангом. В Гоа юного султана полностью оправдали и даже пообещали вернуть незаконно отнятый престол. За время длительного пребывания в столице Португальской Индии Табариджа сдружился с португальским фидалгу Жуаном де Фрейташем, который ранее несколько раз бывал на Тернате либо в качестве капитана флота, либо купца. Под его влиянием в 1537 г. он принял христианство, взяв имя "дон Мануэль" (133).
Фрейташ связывал с Табариджей собственные честолюбивые планы. Вдохновленный примером капитанов-донатариев, которым португальская корона еще в XV в. передала в наследственное ленное владение острова Мадейра и Порту-Санту в Атлантике, он мечтал создать такую же систему на Молукках, и видел себя в качестве де-факто независимого правителя одного из островов архипелага, населенного христианами. В своих будущих владениях он планировал основать португальскую колонию и заниматься выращиванием пряностей, доход от продажи которых шел бы напрямую самому Фрейташу без необходимости делиться с туземными вождями (134). В 1537 г. он убедил Табариджу даровать ему острова Амбон, Серам и Буру в наследственное ленное владение "до тех пор, пока существует его род, как по мужской, так и по женской линиям" (135). Для признания его прав короной Фрейташ в 1543 г. совершил поездку в Лиссабон, где король Жуан III утвердил документ, одновременно выдав предприимчивому авантюристу патент на должность капитана Молукк. (В 1564 г. права семьи Фрейташа на Центральные Молукки повторно подтвердил король Себастьян по просьбе Гонсало, старшего сына Жордана). Кроме того, Фрейташ привез из Лиссабона королевский декрет, объявлявший Табариджу невиновным и восстанавливающий его власть в качестве первого христианского султана Тернате.
Направляясь из Гоа на Молукки, чтобы занять пост капитана Тернате, Фрейташ взял Табариджу с собой. По пути им пришлось на некоторое время задержаться в Малакке в ожидании попутного ветра. Здесь якобы состоялась встреча Табариджи с его младшим сводным братом Хайруном, также сосланным в Гоа по обвинению в измене. На следующий день после того, как корабль Хайруна отплыл на запад, Табариджа скончался (30 июня 1545 г.). Существует версия, что он был отравлен одним из людей Хайруна. Впрочем, другие источники вообще опровергают сам факт этой встречи, утверждая, что Хайрун был выслан с Тернате уже после прибытия туда Фрейташа, т.е. не имел никакого отношения к смерти Табариджи (136).
Перед смертью Табариджа в присутствии матери, отчима, трех братьев и знатных лиц составил завещание, в котором в обход сводного брата-мусульманина Хайруна объявлял своим наследником короля Португалии (137). Фрейташ рассчитывал воспользоваться этим для утверждения собственной власти на Молукках. Воспользовавшись тем, что султан Хайрун был выслан в Гоа (по другим сведениям, как говорилось выше, его выслал сам Фрейташ), он заставил мусульманское население Тернате принести себе присягу как представителю их законного повелителя - короля Жуана (138). В период своего наместничества на Тернате Фрейташ держал себя как единоличный правитель острова, впрочем, назначив формальной регентшей мачеху Хайруна, Нья Чили Бока Раджа. Рассчитывая сделать Молукки христианским королевством, он всячески поощрял усилия по пропаганде Евангелия. Однако португальские власти в Индии оказались более реалистичными. На первом месте в их шкале ценностей стояли меркантильные интересы, а не поддержка честолюбивых проектов Фрейташа. Они опасались, что туземцы Молукк откажутся повиноваться христианину и чужеземцу, а принуждение к смене веры может вызвать бунт, которое поставит под угрозу торговлю пряностями. Поэтому в Гоа было принято решение восстановить у власти Хайруна как "природного" султана, единоверца и единоплеменника жителей Тернате. Возможно, определенную роль в этом сыграла и демонстративная лояльность самого Хайруна. Как пишет Ньюитт, в 1544 г. Хайрун, хотя и был мусульманином, "объявил, что намеревается жить и умереть на службе у короля Португалии" (139). В октябре 1546 г. губернатор Индии Жуан де Кастро отправил на Тернате Бернальдима де Соузу и Хайруна с указом о том, что Хайрун является полноправным правителем Тернате, а Соуза - новым капитаном Молукк (140). Таким образом, после почти двухгодичного отсутствия султан вновь вернулся к своим подданным.
Франциск Ксаверий и распространение христианства на Молукках.
Проект Жордана ди Фрейташа по обращению в христианство населения Амбона и других Молуккских островов возник не на пустом месте. Португальцы с самого начала своей деятельности в Азии уделяли большое внимание распространению христианства, а со второй половины правления Жуана III (1521-1557), когда влияние иезуитов при Лиссабонском дворе достигло своего апогея, евангелизация и "спасении душ" язычников стали приобретать черты подлинной национальной миссии, нередко даже в ущерб экономическим и политическим соображениям. Христианские священники и миссионеры, прибывшие на Молукки, обнаружили здесь обширное поле деятельности. В отличие от Малакки, где уже давно укоренился ислам, и шансы на обращение туземцев практически отсутствовали, до Молукк португальцы добрались в то время, когда ислам, смешавшись с местными культами, лишь только начинал проникать в толщу местного населения. Но даже на Молукках христианские миссионеры предпочитали действовать на периферийных островах, практически не затронутых влиянием религии Пророка, таких, как Моротаи и Амбон.
Первая группа монахов-францисканцев прибыла на Тернате вместе с Антониу де Бритту в 1522 г. Вскоре в португальском поселении появилась церковь и часовни (141). Кроме духовного окормления солдат гарнизона и "касадуш", они венчали и крестили новорожденных и обращали в христианство язычников. Параллельно с ними пропагандой христианства на Молукках занимались купцы-миряне. Одним из них был Балтазар Велозу, который обратил в 1538 г. в христианство младшую сестру Табариджи, принявшую имя Катарины, и вышедшую за него замуж (142). При Антониу Гальване на Тернате, как уже упоминалась, была открыта некая разновидность духовной семинарии, где обучались чтению, письму и основам катехизиса как дети местных оранг-кайя, так и сыновья новообращенных с других островов (например, Сулавеси и Минданао).
На принятие христианства туземной знатью и ядровыми общинниками во-многом влияли политические мотивы. Крещение было самым надежным средством получить военную поддержку португальцев в борьбе с соперниками за власть. Именно этим объясняется обращение в христианство в 1530-х гг. правителя острова Моротаи, искавшего у португальцев защиты против мусульманских пиратов, опустошавших побережья его владений. С разрешения новообращенного правителя, получившего имя "дон Жуан", энергичный миссионер Симон Ваш обратил в новую веру многих его подданных. Выше уже говорилось о том, что столица этого правителя стала жертвой свирепого набега Катабруно, раджи Джаилоло, - событие, получившее название "Молуккской вечерни".
Особого размах процесс распространения христианства на Молукках достиг в 1540-х гг., во время пребывания на архипелаге знаменитого "апостола Индии и Японии", миссионера-иезуита Франциска Ксаверия. Выходец из дворянского рода в Наварре, баск по происхождению, Ксаверий в молодости обучался в Парижском университете, где сблизился со своим не менее известным соотечественником, Игнацием Лойолой, и стал одним из первых его сподвижников и основателей ордена иезуитов. Всю свою жизнь Ксаверий посвятил миссионерской деятельности: в проповеди Евангелии среди языческих народов он видел свое главное призвание. За 10 лет, проведенных на Востоке, он, если верить иезуитским источникам, обратил в христианство 700000 человек (143). Его деятельность на Молукках продолжалась недолго, но привела к не менее замечательным результатам.
Ксаверий отплыл на Острова Пряностей из Малакки 1 января 1546 г. Его целью вначале был остров Сулавеси (до него дошли сведения о том, что на этом острове доминиканцам удалось обратить в христианство нескольких местных правителей), но затем он принял решение отправиться на Амбон. Выбор Ксаверия пал на Амбон не случайно. Этот остров, расположенный в центральной части Молукк, и состоявший из двух соединенных узким перешейком полуостровов - северного (Хиту) и южного (Лейтимора) был вторым после Тернате центром португальского влияния на архипелаге. На Амбоне почти не произрастали пряности, поэтому он оставался в стороне от основных торговых путей и был менее подвержен внешнему влиянию. Ислам на Амбоне начал распространяться только в конце XV в., да и то лишь на северном полуострове Хиту, где примерно в это же время возник одноименный исламизированный султанат (144). Первыми португальцами, высадившимися на Амбоне, были Серрано и его спутники. Они высадились на полуострове Хиту и встретили здесь доброжелательный прием. Хиту стал первой португальской базой на Амбоне. Первоначально они рассматривали Амбон как временную стоянку на пути к островам Банда, и решили основать здесь форт только в 1525 г., получив разрешение на это от местного раджи в награду за помощь, оказанную против нападения туземцев с соседнего острова Серам. Местный раджа, очевидно, опасавшийся амбиций португальцев, дал разрешение только на строительство фактории, но португальцы пренебрегли ограничением и построили форт. Впрочем, такая практика была обычным делом: в неспокойном мире Юго-Восточной Азии торговля везде нуждалась в защите. Тем не менее, самоволие португальцев возмутило вождей Хиту. Как нередко случалось, португальцы сами навредили себе своей несдержанностью и пренебрежительным отношением к туземцам. После победы над альфурами с Серама, во время совместно устроенной по этому случаю пирушки, пьяный португальский солдат попытался изнасиловать дочь старосты одной из деревень, а когда отец бросился на защиту девушки, ударил его по лицу (145). Возмущенные этим, жители Хиту обратились за помощью к врагу португальцев, мусульманскому правителю Джапары на Яве, с которым их связывала общность религии, и в 1539 г. соединенными силами изгнали португальцев со всего северного побережья залива между Хиту и Лейтимором.
После изгнания с Хиту португальские касадуш перебрались на южный полуостров Лейтимор, который и стал главным очагом христианизации Центральных Молукк. Здесь они основали свое поселение в Хукунало, в самом дальнем конце залива, на месте современного города Амбон. Жители Лейтимора давно уже пытались "переманить" к себе португальцев, чтобы получить помощь от набегов своих врагов, мусульман из Хиту. Хукум (вождь) селения Хативи Бермаин со своей сестрой еще в 1536 г. с этой целью совершили поездку в Малакку и далее в Гоа, где приняли крещение, получив имена "дон Мануэль" и "донья Изабель". Следуя их примеру, в скором времени обартились в христианство вожди других деревень на Лейтиморе - Нусаниви, Киланга и Амантело (145а). Росту прозелитизма способствовала клановая дихотомия и межплеменные конфликты. Общины амбонцев объединялись в "ули", или федерацию кланов. Каждый "ули" представлял собой группу из 5 или 9 подгрупп, включавших определенное количество деревень, население которой происходило от реального или мифического общего предка. Члены "ули" (их называли "аман" или "хена") образовали нечто вроде клана, состоявшего из нескольких "пуматау" (семей). Ули-лима включали в себя 5 подгрупп, а противостоявшие им ули-сива - 9. Эти "числовые союзы", по определению советского этнографа М. Членова, играли большую роль в формировании социальной структуры Молукк. На Амбоне ули-лима осели главным образом на Хиту и приняли ислам в начале XVI в., тогда как ули-сива жили на полуострове Лейтимор и придерживались традиционных (анимистических) верований. "Числовые союзы" традиционно враждовали между собой, поэтому в противовес мусульманам ули-лима ули-сива охотно принимали христианство. Такой узаконенный дуализм, несомненно, с одной стороны, облегчал деятельность португальских миссионеров на Амбоне, но, с другой стороны, в такой же мере препятствовал их работе в той части острова, которая была населена враждебными кланами и поэтому больше тяготела к исламу (146).
Франциск Ксаверий сошел на берег Амбона 14 февраля 1546 г. (147). Своей штаб-квартирой он выбрал селение Хативи (148). Ко времени его прибытия на острове насчитывалось семь христианских деревень, но само христианство находилось в упадке - как из-за отсутствия священников, которые могли бы следить за чистотой веры своей паствы, так и из-за частых пиратских набегов, которые вынуждали многих жителей прибрежных деревень, исповедовавших христианство, бежать в поисках убежища в леса и горы в центральной части острова. Неутомимый миссионер отправился на их поиски, и, по словам его биографа Бушура, "разделял все тяготы их жизни, пока не убедился, что они достаточно ознакомлены с христианскими обязанностями" (149).
Ксаверий не ограничивался одними новообращенными. С не меньшей энергией он проповедовал Евангелие среди мусульманского и языческого населения Амбона, обратив многих жителей острова в христианство. Как писал Бушур, "в каждой деревне Ксаверий строил церковь и выбирал нескольких самых умных и стойких (в вере) туземцев следить за благочестием остальных до прибытия священников" (150). Работу Ксаверия затруднял языковой барьер. Как замечал миссионер в одном из своих писем, говоря о Молукках, "все эти острова отличаются друг от друга языком, и на некоторых из них даже в каждой деревне говорят на своем особом диалекте" (151). Поэтому миссионер проповедовал и общался с туземцами на малайском, который, как он отмечал, понимали все местные жители благодаря торговым связям, хотя в силу недостаточно хорошего знания этого языка ему приходилось прибегать к услугам постоянно сопровождавшего его мальчика-переводчика (152).
Его деятельность среди преимущественно языческого населения Лейтимора находила благоприятный отклик. Сам Ксаверий писал собратьям-иезуитам в Гоа: "В этих областях Малуко больше язычников, чем мавров. Язычники и мавры ненавидят друг друга. Мавры хотят, чтобы язычники стали маврами (т.е. обратились в ислам) или их рабами, но язычники не хотят ни переходить в их веру, ни тем более становиться их рабами. Если бы здесь нашелся кто-то, кто обратился бы к ним с проповедью истинной веры, они все бы стали христианами, ибо язычники готовы скорее стать христианами, нежели маврами..." (153). Озабоченный тем, чтобы его труды на ниве обращения после отъезда не пропали даром, Ксаверий отправил письмо в Гоа с просьбой прислать ему в помощь еще нескольких миссионеров. Когда во время его пребывания на Амбоне у острова бросил якорь испанский флот (остатки экспедиции Вильялобоса), на борту которого было много больных лихорадкой, Ксаверий с редкой самоотверженностью посвятил себя уходу за больными и соборованию умирающих.
После этого Ксаверий посетил несколько близлежащих островов - среди них остров Улате, раджа которого был осажден врагами и находился на грани сдачи, так как осаждавшие перерезали все источники воды. Однако после молитвы Ксаверия внезапно хлынул дождь (хотя в это время года дожди были явлением чрезвычайно редким), позволив жителям Улате наполнить все свои иссякшие резервуары. Потеряв надежду взять селение измором, их враги сняли осаду. Это "чудо" произвело сильное впечатление на жителей острова и значительно упрочило репутацию Ксаверия. Обрадованный раджа Улате поспешил креститься, а затем энергично принялся обращать в христианство своих подданных. Оценивая достоверность этого эпизода, известного из иезуитских источников, не следует забывать, что мировоззрение островитян Молукк был пронизано унаследованными от родоплеменной эпохи магическими представлениями, и убедить их в истинности христианства можно было, лишь эффективно продемонстрировав превосходство новой веры над древними культами или соперничающими религиями (в данном случае - исламом). Немалую роль в восприимчивости христианства сыграла принадлежность Ксавнерия к иной, превосходящей автохтонную европейской цивилизации. Как отмечал по этому поводу историк Ю. Кобищанов, "в традиционных культурах чужестранцы считались могущественными магами, способными воздействовать на природу" (154). С другой стороны, для иезуитов, авторов жития Ксаверия, сотворенные им чудеса считались несомненным признаком его святости. Отсюда и то повышенное внимание, которое уделялось им в жизнеописаниях "апостола Индии".
На туземной кора-кора Ксаверий совершил поездку в селение Тамилау на большом острове Сераме, расположенную в трех днях пути к северу от Амбона, однако здесь, к его разочарованию, весь его дар красноречия попал даром. За восемь дней пребывания в этом селении он не сумел обратить в христианство ни одного человека - ни говоривших на малайском местных жителей, ни приходивших на местный рынок из внутренней части острова горцев-альфуров, и безрезультатно вернулся в Хативе. Затем он посетил небольшой остров Нуса-Лаут, населенный охотниками за головами и пиратами. Здесь ему также не сопутствовал успех: единственным новообращенным стал один местный юноша, принявший в крещении имя Франсишку, которому Ксаверий предсказал в будущем славную смерть "с именем Господа на устах" (действительно, Франсишку был убит в 1575 г. во время нападения на крепость Сапаруа) (154а).
После шестимесячного пребывания на Амбоне Ксаверий на португальской кора-кора направился на Тернате, где его радушно встретил глава местной общины "касадуш" Балтазар Велозу. На Тернате он также добился больших успехов в миссионерской деятельности. Величайшим триумфом Ксаверия следует признать обращение им в христианство королевы Нья Чили Бока Раджа, управлявшей туземным населением в период отсутствия Хайруна. Хотя она с детства воспитывалась в мусульманской вере, но под влиянием проповеди и личного общения с Ксаверием крестилась, приняв имя доньи Изабель (155). Ксаверий нашел общий язык и с султаном Хайруном. Хайрун дружелюбно относился к нему, внимательно слушал его проповеди, вел долгие беседы на философские и религиозные темы, но, к немалому огорчению миссионера, упорно отказывался принять христианство.
Третьим районом деятельности Ксаверия на Молукках стала область Моро. Как говорилось ранее, основы миссии на Моро были заложены еще в 1530-х гг. предшественниками Ксаверия - Вашем и Алваришем. Несмотря на дурные слухи, ходившие о язычниках Моро, Ксаверий возлагал большие надежды на их обращение в христианство. Он писал: "На этом острове Моро много лет назад многие жители обратились в христианство; но из-за смерти священников, которые их крестили, они оказались предоставлены самим себе и лишены духовного попечения. Так как земля Моро очень опасная, ибо тамошние люди чрезвычайно вероломны и подмешивают в пищу или питье, которые они дают друг другу, яд, те, кто мог бы позаботиться о христианах на Моро, отказываются туда ехать. Из-за нужды, которую христиане Моро испытывают в обучении вере, и в том, кто крестил бы их ради спасения их душ... я принял решение отправиться на Моро и помочь христианам в духовных делах" (156). Его миссия была успешной. По сведениям иезуитских источников, за три месяца своего пребывания на Моро Ксаверий крестил более 25000 человек (157). В порыве энтузиазма Ксаверий не раз в своих письмах именовал эту землю "островами Божественной Надежды". Во многом благодаря его заслугам, а также трудам его продолжателей Моро стал крупнейшим христианским очагом на Северных Молукках.
С Моро Ксаверий вновь вернулся на Амбон, где пробыл до апреля 1547 г., а затем отплыл в Малакку на португальском корабле, пришедшем на острова Банда за ежегодным грузом пряностей. Деятельность Ксаверия привела к упрочению позиций христианства на Молукках в целом и ордена иезуитов в частности. Покинув архипелаг, он оставил вместо себя не менее энергичных и бесстрашных сподвижника, которые продолжали его труды. Среди них был иезуит Жуан Бейра, который провел на Молукках девять лет. Не раз подвергаясь угрозе гибели и предельно истощенный физически и морально перенесенными лишениями, он вернулся в Малакку, находясь на грани помешательства (158).
Второе правление и убийство Хайруна.
В октябре 1546 г. на Тернате прибыл португальский корабль из Гоа, который привез нового наместника Бернальдима де Соузу, и султана Хайруна. Встретившись с Фрейташем, Соуза уведомил его, что с Хайруна официально сняты все обвинения и он должен быть восстановлен на престоле, а сам Фрейташ - смещен за злоупотребление властью, передав должность капитана Соузе. На протесты Фрейташа Соуза ответил, что никто в Гоа или Малакке не знает о существовании завещания Табариджи (159). Словно поменявшись местами с Хайруном, Фрейташ был посажен под арест и выслан в Гоа, где "после долгого и дорогостоящего процесса все же сумел очистить свое имя от обвинений" (160). Он снова вернулся на Молукки, но на этот раз направился на Амбон, где вел себя в качестве независимого феодального сеньора.
Пребывание в Гоа внешне изменило Хайруна. Он одевался в европейскую одежду и перенял португальский образ жизни. Со своей мачехой, Нья Чили, ныне доньей Изабель, он старался поддерживать дружеские отношения. Однако, при всей доброжелательности к португальцам он оставался глубоко верен исламу. Его "мимикрия", определенно, была вынужденной, вызванной опасениями вновь лишиться трона. Демонстрируя лояльность капитану, Бернальдиму де Соузе (1546-49, 1550-54), Хайрун даже оказывал ему поддержку в военных экспедициях, среди прочих, против Джаилоло, тем самым расширяя собственную власть.
Однако согласие между ними вновь продержалось недолго. Главным движущим мотивом практически всех португальских капитанов на Тернате, кроме Гальвана, была алчность. Не стал исключением и новый капитан, Дуарте де Са (1555-1558). Вскоре после прибытия на Молукки между ним и султаном возник конфликт из-аз урожая гвоздики с острова Макиан. Он традиционно считался собственностью правителей Тернате и Тидоре, но де Са присвоил его себе. Когда же Хайрун возмутился, он был схвачен и вместе с братьями и министрами брошен в грязную тюрьму (161).
В этом инциденте португальцам оказали помощь христианский колано Джаилоло и Бачана. С другой стороны, португальские касадшу, миссионеры, торговцы и метисы единым блоком выступили против капитана, протестуя против негуманного обращения с султаном и его приближенными. Капитан был в конечном счете арестован и отправлен в Малакку, а Хайрун освобожден. В результате этих событий его авторитет заметно укрепился (162).
Основным содержанием португальской колониальной политики на Молукках в начале 1550-х гг. было стремление расширить сферу своего господства. Одним из главных противников португальцев в этом регионе стал султанат Джаилоло. Его правитель Катарбуми было враждебно настроен к ним и препятствовал деятельности христианских миссионеров в своих владениях. Иезуиты называли его "великим тираном, от рук которого претерпели мученичество многие из подданных, ставших христианами" (163). "Яблоком раздора" стал спорный вопрос о контроле над "Моро" - областью, включавшую в себя северо-западную часть Хальмахеры и близлежащие острова Моротаи и Лолода, владение которыми оспаривали Тернате и Джаилоло. Она имела стратегически важное значение для обоих султанатов, так как была основным поставщиком саго и риса, поэтому в течение длительного времени оставалась предметом упорной борьбы между правителями Молукк. Еще с 1530 г. Моро было центром активной деятельности миссионеров-иезуитов. К середине века в результате этих усилий в прибрежных районах этой территории существовало около 46 христианских общин (в некоторых из них проживало по 700-800 новообращенных), подвергавшихся опустошительным набегам "кора-кора" султана Джаилоло. В 1550 г. конфликтная ситуация переросла в войну, и португальцы высадили в Джаилоло свои силы, состоявшие из 180 португальских солдат и 5000 туземных воинов, выставленных Хайруном. Авангард под командованием 70-летнего Балтазара Велозу, попал в засаду под командованием принца Джалоло. Португал оправились от минутного замешательства и под командованием Велозу отразили атаку. Бежавшие в беспорядке враги заперлись в крепости, служившей резиденцией султана (164). Португальцы перерезали все источники воды, и после трехмесячной осады, продолжавшейся с 28 декабря 1550 по 19 марта 1551 гг., султан был вынужден капитулировать (165). Он отказался от всех прав на Моро, признал себя вассалом короля Португалии и обязался платить дань. Саму крепость португальцы сравняли с землей. Не вынеся унижения, вскоре после этого Катарбуми отравился, после чего португальцы возвели на престол его сына, Качили Гузерате (166).
Поражение Джаилоло оказало сильный эффект на правителей соседних островов и содействовало (на первых порах) успеху миссионерской деятельности. 1 июля 1557 г. крещение принял даже султан Бачана, Байансируллах. Обращению султана в христианство предшествовала романтическая история, подробно изложенная в письме одного иезуита, трудившегося в то время на Молукках. Байансируллах приходился племянником Хайруну. Во время визита на Тернате он влюбился в одну из дочерей последнего, ответившую ему взаимностью, и тайно сбежал с ней на Бачан, не испросив разрешения на брак у отца девушки. Вскоре после этого дочь Хайруна умерла при родах. Чтобы не стать жертвой гнева Хайруна, султан Бачана тайно обратился за помощью к португальскому капитану Тернате и попросил прислать на его остров миссионеров. 23 июня 1557 г. на Бачан прибыл священник Антониу Ваш и после недельной подготовки к таинству совершил торжественный обряд крещения молодого султан и его приближенных. Султан принял имя Жуана, так как крещение состоялось в день Св.Иоанна Крестителя (1 июля). Став верным союзником португальцев, Жуан царствовал на Бачане в течение следующего 21 года (1557-78), после чего его сменил сын, также христианин, носивший имя дона Энрике (1579-81) (167).
Тем временем португальцы пытались укрепиться на Амбоне, где обладали большей свободой действий. Инициатива по превращению Амбона в параллельный, независимый от Тернате центр португальской колонизации первоначально исходила от Жордана де Фрейташа. После возвращения на Молукки он сосредоточил свое внимание на Амбоне, где вел себя в качестве независимого феодального сеньора. Он принимал меры по экономическому развитию Амбона, однако столкнулся с противодействием местных вождей и Хайруна. В основе распри лежали как политические прчины, так и экономические причины. К середине XVI в. в результате деятельности Фрейташа, поощрявшего насаждение новых плантаций гвоздичных деревьев, Амбон превратился во второй крупный центр экспорта гвоздки, и султан Тернате стал опасаться экономической конкуренции со стороны португальцев. Когда Фрейташ для защиты населения начал строить крепость, верховный вождь Хиту отправил посла к рату Джапары на Яве, прося его поддержки в обмен на вассалитет. Рату прислал флот, который помешал достроить крепость. Фрейташ обратился с жалобой по поводу этого инцидента к Хайруну, но султан сделал вид, что он здесь не при чем (168). Разочарованный в своих надеждах, Фрейташ вернулся в Гоа, где и умер в 1555 г., передав номинальную власть над Амбоном своему племяннику Васко.
В русле этой же политики по развитию Амбона следует рассматривать назначение на этот остров в 1562 г. первого португальского капитана, Антониу Паиша. По приказу вице-короля Франсишку Коутиньо, он должен был построить форт в Роканиве и пресечь "незаконную" торговлю мусульманскими купцами с Явы. Этот план потерпел неудачу. Прибывший на Амбон в 1563 г. Паиш попытался заручиться поддержкой некоторых независимых вождей, но Хайрун помешал этому, организовав несколько рейдов против христианских общин на Амбоне, которые были потенциальными союзниками португальцевом своему пля. Такая демонстрация произвела нужный эффект: убедившись в относительной слабости португальцев, которые не смогли защитить их от набегов, и силе Хайруна, вожди отказали Паишу в продержке. Он был вынужден удалиться с Амбона. Единственное, что он смог сделать - это организовать ополчение для отражения вражеских набегов (169).
Когда об этом поражении стало известно в Гоа, новый вице-король Антан де Норонья решил взять реванш и организовал очередную, более мощную экспедицию под командованием Гонсало Перейра Маррамакуэ. Эскадра покинула Гоа в апреле 1566 г. Перед Маррамакуэ были поставлены следующие задачи: он должен был оказать помощь Малакке против возможной блокады войсками султана Аче; урегулировать конфликт между португальским капитаном Тернате и Хайруном; им упрочить португальские позиции на Амбоне, где, кроме "нелегальной" торговли гвоздикой, мусульманские правители поддерживали военные действия тернатцев против христианских общин. Эскадра Маррамакуэ была наиболее сильным флотом, который португальцы отправляли на Молукки на протяжении многих лет. Она состояла из 3 галеонов, 2 галер, 6 фуст и около 500 солдат, не считая сопровождавшего ее обычного торгового галеона, совершавшего ежегодные рейсы на архипелаг за грузом пряностей (170). Маррамакуэ прибыл на Амбон только в 1567 г., задержавшись из-за вынужденного захода на остров Себу на Филиппинах, где португальцы безуспешно пытались помешать начавшейся колонизации этого архипелага испанцами. На Амбоне им сопутствовал успех. Яванские воины, которые пользовались покровительством мусульманских вождей, укрепились на полуострове Хиту, числом около 600 человек, вместе с 2000 туземцами, атаковали португальцев, но были разбиты (171). Флот, отправленный из Джапары для освобождения хиту, был разгромлен португальскими кораблями, после чего уцелевшие яванцы были вынуждены покинуть остров. На правах победителя Марамакуэ потребовал у Хайруна разрешение построить на Амбоне постоянную крепость. Хайрун согласился, но выдвинул встречное условие - португальцы должны признать его права на западную часть Серама. Португальский капитан отказался удовлетворить его просьбу, но и предпринятая им попытка построить форт собственными силами, с использованием в качестве рабочей силы христианского и языческого населения острова, потерпела неудачу, в том числе из-за скрытого сопротивления самих португальских поселенцев, не желавших установления контроля над собой. В том же 1567 г. Маррамакуэ был вынужден покиунть Амбон. В целом его экспедиция, несмотря на частичный успех в виде разгрома и изгнания яванцев, не достигла намеченных целей (172).
Тем временем Хайрун стремился укрепить свою власть и обеспечить передачу титула по наследству, вместо прежнего обычая выбора нового правителя из числа родственников предыдущего. Как сын наложницы, возведенный на трон чужеземцами, а не выбранный правителем по законам традиционного права, адата, Хайрун понимал непрочность своего положения. Легитимизировать себя он мог лишь единственным способом - оказанием широкого покровительства мусульманскому духовенстве и распространением ислама, тем самым опираясь на исламские институты власти в противовес адату. В правление Хайруна ислам становился все более доминирующей религией на Северных Молукках.
В 1560-х гг., когда трещина между ним и капитаном форта продолжала расширяться, деятельность Хайруна стала принимать все более ярко выраженный подрывной характер. В 1563 г., узнав о том, что иезуиты собирались отправить миссию на Северный Сулавеси (который султаны Тернате традиционно считали частью своей зоны влияния), Хайрун опередил их, послав туда отряд воинов, которые под угрозой применения силы заставили местного правителя, еще остававшегося анимистом, принять силам. Ту же самую политику он проводил на востоке Молукк. Один из тамошних правителей, носивший громкий титул "король людей Папуа и император Банггаи", отправил своего сына и наследника престола на Тернате для "выбора веры" между христианством и исламом. Послы остановились на христианстве, но Хайрун сумел убедить их изменить свое решение, пообещав взять в жёны дочь "короля Папуа" (173). С помощью такого рода ловкой дипломатии, подкрепленной военной силой, Хайрун - внешне лояльный союзник и вассал португальской короны, - внес существенный вклад в ослабление португальской власти на Молукках и препятствование работе христианских миссий.
В связи с этим во второй половине 1560-х гг. португальцы стали относиться к Хайруну со все большим подозрением. Помимо названных причин, кризис в отношениях между ними и султаном был связан с растущим конфликтом из-за Моро. Хайрун не мог допустить, чтобы эта область перешла под португальский контроль, поэтому он саботировал и срывал планы миссионеров, организуя (как и на Амбоне) карательные экспедиции против деревень, жители которых приняли христианство, запугивая и терроризируя население. Эти преследования достигли кульминации в 1569 г. Португальские власти не могли оставить действия Хайруна, подрывавшие их авторитет в глазах христианских союзников, безнаказанными. В феврале 1570 г. капитан Тернате Диогу Лопиш де Мескита, притворившись больным, пригласил Хайруна посетить его в крепости под предлогом того, что хочет "обсудить с ним некие важные дела, касающиеся короля Португалии, его господина, которые было бы неудобно обсуждать при посторонних" (174). Хотя до Хайруна, по словам Аргенсолы, дошли слухи, что губернатор замышляет его убийство, он пренебрег ими и явился в форт. При входе его разлучили с сопровождавшей его свитой. Оставшись в одиночестве, Хайрун заподозрил неладное, но было поздно: племянник Мекситы, Мартин Афонсу Пиментель уже направлялся к нему с кинжалом. Если верить Аргенсоле, Хайрун не пытался сопротивляться или молить о пощаде, но, бросившись к стоявшей во дворе форта бронзовой пушке с выбитым на ней гербом Португалии, обхватил его руками и закричал: "Христиане, окажите хотя бы уважение к этому гербу! Вы убиваете человека, который всегда был верен вашей короне!" (175).
Баабулла и изгнание португальцев с Тернате.
Убийство Хайруна стало сигналом к всеобщему восстанию против португальцев и изгнанию их с Тернате. Его возглавил старший сын и преемник султана, Баабулла, опытный военачальник, уже не раз командовавший военными экспедициями своего отца. Объединенные силы молуккских правителей начали осаду португальской крепости Сан-Жуан-Батиста. Она продолжалась четыре года (1570-1574). Баабулла применил испытанную стратегию, заключавшуюся в том, чтобы взять гарнизон измором, отрезав все поставки продовольствия. В конечном счете, его план сработал. По заключенному с Баабуллой соглашению, португальский гарнизон согласился на почетную капитуляцию, поучив право беспрепятственно покинуть остров со всем оружием и снаряжением. 26 декабря 1574 г. португальское владычество на Тернате закончилось (176).
Новой базой португальцев на Молукках стал Тидоре. Правитель острова, султан Искандер Сани (1569-1586), опасавшийся роста могущества соперника, охотно согласился принять португальцев в своих владениях и дал им разрешение на строительство крепости, получившей название "форт душ-Реиш-Магош" (Царей-волхвов). Кроме солдат, на Тидоре переселилась и часть "касадуш"; но другие, особенно те, кто установил родственные связи с семьей султана и знатью, остались на Тернате. Последнее служит превосходной иллюстрацией того, как широко расходились интересы официальных властей и рядовых португальских поселенцев, "пускавших корни" на новой земле, которую со временем они или их потомки начинали считать второй родиной и отождествлять ее интересы со своими.
Тем не менее, уход португальцев с Тернате не означал полного разрыва коммерческих связей. Баабулла продолжал и дальше поставлять гвоздику для судов, приходящих за ней из Индии или Малакки. "Эта политика султанов Тернате оставалась неизменной до прибытия на Молукки голландцев в конце столетия", отмечает Лобато (177).
Первые годы пребывания португальцев на Тидоре совпали с двумя важными событиями, предвещавшими скорый крах португальской колониальной империи в Азии. Первым из них стало посещение Тернате знаменитым английским пиратом Френсисом Дрейком. Дрейк был первым неиспанцем, проникшим через Магелланов пролив в Тихий океан. После многочисленных удачных налетов на испанские поселения и торговые корабли, захватив сказочную по тем меркам добычу, Дрейк, узнав о том, что против него выслана сильная эскадра, решил возвращаться в Англию западным путем, через Тихий океан. Таким образом, он стал первым мореплавателем после Магеллана, обогнувшим земной шар.
17 ноября 1578 г. его корабль, "Золотая лань", бросила якорь у побережья Тернате. Дрейку был оказан радушный прием. Султан Баабулла "был готов на союз с кем угодно, лишь бы найти защиту от объединенных сил португальцев и тидорцев" (178). В путевом журнале хрониста экспедиции Флетчера подробно рассказывается о великолепии и помпе, с которыми прибыл на встречу с Дрейком султан Баабулла. "Перед его кораблем шли четыре отлич-но вооруженные галеры. У некоторых солдат на гале-рах были мушкеты в руках. Когда они проходили мимо нас, то с большой торжественностью воздавали нам почести, кланяясь чуть ли не до земли" (179). Сам султан, по тому же описанию, "был высоким, полным, хорошо сложенным человеком, к которому все его люди питали такое глубокое почтение, что никто из них, даже самый высокопоставленный, не осмеливался заговорить в его присутствии" (180). В свою очередь, Дрейк нанес султану ответный визит, во время которого собрал все нужные сведения о положении дел на Молукках и перспективах торговли. Перед тем, как распрощаться с гостем, Баабулла передал Дрейку несколько мешков с гвоздикой и перцем и письмо, обращенное к королеве Елизавете, в котором выражал желание заключить союз с Англией.
Визит Дрейка не имел непосредственного продолжения: следующая английская экспедиция под командованием Ланкастера появилась в водах Восточной Азии лишь 14 лет спустя (в 1592 г.) и не дошла до Молукк, ограничившись полупиратскими действиями около Малакки (181). Англии, поглощенной внутренними проблемами и подготовкой к отражению мощного испанского флота, "Непобедимой армады", в то время было не до дальних экспедиций. Однако само по себе первое появление судна под не испанским и не португальским флагом в водах, которые эти державы считали своими "внутренними морями", было достаточно символичным. Оно означало конец монополии обоих держав на океанские вояжи и поставку пряностей, служившие на протяжении XVI в. источником богатств лиссабонского двора. Дрейк был предтечей тех голландских и английских авантюристов, которым в скором времени предстояло низвергнуть владычество Португалии на Востоке.
Вторым эпохальным событием, имевшим даже еще более далеко идущие последствия для судеб лузитанской колониальной империи, была утрата независимости Португалией. В 1580 г. после смерти бездетного старца, короля Энрике, последнего представителя Ависской династии, права на трон Португалии выдвинул Филипп II Испанский, внук Мануэла I по женской линии. Его войска под командованием печально известного жестокостями в Нидерландах герцога Альбы быстро оккупировали территорию соседней страны и добились признания своего монарха португальским королем. Для Португалии начался шестидесятилетний период "испанского пленения" (1581-1640). Впрочем, на первых порах в общественном мнении Португалии преобладал оптимизм. Филипп II дал клятвенные обещания уважать территориальные границы португальских владений (обе страны формально по-прежнему считались отдельными королевствами, объединенными под личной унией одного монарха), сохранить в неприкосновенности систему управления и назначать на ключевые должности в колониальной администрации только португальцев (182). С другой стороны, португальцы рассчитывали на поддержку могущественного иберийского соседа для защиты монополии на пряности. На деле все оказалось иначе. Союз с Испанией не принес Португалии ожидаемых выгод - наоборот, он вовлек ее в войны, которые Филипп II вел с Англией и Нидерландами. В 1594 г. испанский король запретил всем кораблям протестантских государств посещать порт Лиссабона, куда раньше они приходили за пряностями (183). Посредством коммерческой блокады испанский монарх, потерпевший поражение в войне против голландских "мятежников", рассчитывал удушить Соединенные Провинции. Но его указ привел к обратному результату. Лишенному доступа к рынку специй, английскому и голландскому купечеству не отстаивалось ничего иного, кроме как самим прокладывать новые пути на Восток.
Последний период португальского господства на Амбоне.
Потеря Тернате привела к тому, что в 1570-1590-х гг. центр португальской активности на Молукках все больше перемещается на Амбон. В 1572 г., во время управления капитана Санчо де Васконселуша, занимавшего свой пост рекордно долгий срок - 19 лет (1572-1591), для защиты туземных христиан и португальской фактории от нападений из Хиту португальский форт в Хативи был перенесен на полуостров Лейтимор на восточном берегу залива (184). Этот деревянный форт находился в окружении христианских деревень, но так как радиус действия пушек был ограничен близко расположенными холмами, Васконселуш в 1576 г. построил постоянный каменный форт на более удобном месте, в нескольких сотнях метрах от старого (185). Новая крепость стала центром коммерческой, религиозной жизни и администрации. В поисках защиты как португальские касадуш, так и многие туземцы-христиане уходили из старых деревень и поселялись в непосредственной близости от португальского форта, который стал, таким обарзом, ядром довольно крупной христианской колонии.
Особую группу среди подвластного португальцам населения Амбона составляли мардейкеры. Название "мардейкер" происходит от индонезийского варианта санскритского слова "мардика" - "свобода". Таким образом, "мардейкер" можно перевести как "вольноотпущенник" (186). Мардейкеры были бывшими рабами португальцев, обратившимися в католичество и вследствие этого получившими свободу. Они имели смешанное этническое происхождение - африканцы, малайцы, индийцы и т.д. Хоят мардейкеры и обрели свободу, они сохранили верность своим прежним владельцам и принимали участие в португальских военных кампаниях. В то же время мардейкеры на Амбоне составляли особую, довольно замкнутую группу, и жили в отдельном селении, рядом с португальским фортом, но за его стенами. На лестнице социальной иерархии они занимали второе место после самих португальцев, но выше туземного населения. Мардейкеры, переселившиеся впоследствии на Тимор, положили начало новой этнической общности - так наызваемым "черным португальцам", одно время занимавшим господствующее положение в одной из частей острова (187).
Амбон стал опорной базой португальцев в их продолжающейся войне с Тернате. В ней они могли рассчитывать на поддержку христианских общин, живущих на отдаленных островах, таких, как северная оконечность Сулавеси, Сиао, Моро или Бачан. В свою очередь, тернатцы наносили ответные удары по португальским фортам и их союзникам-христианам. В 1580-х гг. военную кампанию тернатцев против Амбона возглавил Рубухонги, член королевского семейства Тернате. Он по меньшей мере один раз осаждал португальский форт на Лейтиморе. Позже та же ситуация повторилась дважды в 1593 и 1598 гг., причем в последнем случае тернатцы действовали совместно с яванским флотом (188).
Обе стороны активно искали помощи внешних союзников, что привело к распространению конфликта за пределы Молукк. После заключения Иберийской уния португальцы обратились за такой поддержкой к испанцам, в то время закрепившимся на Филиппинах. В свою очередь, испанские власти также проявляли заинтересованность к Молуккам. Как отмечает М. Лобато, "они хотели установить совместное (с португальцами) господство над Молукками" (189). Их по-прежнему притягивали пряности, однако для их приобретения у местного населения они нуждались в индийских тканях - единственном товаре, пользовавшимся спросом у жителей Молукк и выполнявшим роль универсального средства обмена, - получить которые можно было только с помощью португальцев из Гоа. Таким образом, взаимная потребность заставила португальцев и испанцев, находившихся отныне под властью одного монарха, забыть старые разногласия и более тесно сотрудничать друг с другом. Поэтому губернатор Филиппин Гонсало Ронкильо де Пенья (1580-1583) в ответ на просьбу о помощи со стороны капитана Тидоре Диого де Азамбужи отправил в 1582 г. на Молукки экспедицию под командованием Франсишку Дуэньяса. Она носила разведывательный характер и должна была собрать сведения о военной обстановке на островах (190). Дуэньяс пробыл на Молукках примерно два месяца (март - апрель 1582 г.). Следующая экспедиция из 10 кораблей под командованием Хуана Ронкальо (1582-83 гг.) впервые совместно с португальцами осуществила несколько карательных операций против жителей непокорных островов.
В качестве противодействия испанской угрозе Баабулла заключил военный союз с яванским государством Джапара, которое также стремилось установить нечто вроде протектората над Молукками. В 1582-83 гг. присланные из Джапары 3000 яванских воинов, вооруженных огнестрельным оружием и даже пушками, успешно отбили совместную атаку испанского флота и португальцев на Тернате. Это поражение нанесло сильный ущерб их репутации.
Смерть султана Баабуллы в 1583 г. не изменила обстановки. Незадолго до кончины он назначил своим наследником любимого сына Саида, в ущерб правам другого сына, Мандара, рожденного от главной жены, и заставил знать Тернате, в том числе ближайших родственников, согласиться с его волей и поклясться защищать права Саида. Юный султан, вступивший на трон под именем Саид-ад-дин Баракат-шаха (1583-1604), продолжал политику отца в противостоянии португальцам (189). К 1590-м гг. все Южные и Центральные Молукки, включая острова Серам и Буру, присоединились к войне против них. Под влиянием проповедей мусульманского духовенства война против европейцев и их туземных союзников все больше приобретала черты "священной войны", джихада против неверных. Идеология обоснования освободительной борьбы против португальцев как религиозного долга верующих способствовала подъему морального духа молуккских мусульман. Исламизация и борьба против чужеземных захватчиков стали той основой, на которой происходило сближение различных народностей Молукк, хотя эти факторы не привели, как это произошло в тот же период и в аналогичных условиях в султанате Аче на Суматре, к формированию чувства национального единства (190). Мусульмане были более многочисленными, политически сплоченными под властью султана Тернате и получали как духовную, так и материальную поддержку извне (с Явы), тогда как христианские общины были слабыми, рассеянными на большом пространстве и дезорганизованными.
Тем не менее, испанцы не отказались от намерения так или иначе закрепиться на Молукках и продолжали организовывать экспедиции против султана Тернате и других враждебных им правителей региона. В 1584 г. на Молукки из Манилы была послана экспедиция под командованием Педро Сармьенто, а в 1585 г. - Хуана де Морона (400 солдат), но ни одна из них не добилась поставленной цели. Возможно, они рассчиытвали на то, что молодость и неопытность Саида, а также его далеко не бесспорные права на трон разожгут новый огонь междуусобиц и ослабят силы султаната. Однако новый султан оказался достойным преемником своего отца и поддерживал военный союз с Джапарой и другими мусульманскими государствами Индонезии, получая от них помощь людьми и ресурсами. Достойным отдельного упоминания фактом было участие в отражении испанской атаки против Тернате в 1585 г. 12 турецких пушкарей, "которые использвоали множество бомб, гранат и других зажигательных снарядов" (Андайя, 137). Они добрались до Молукк, вероятно, через султанат Аче, заключивший в 1580-е гг. военный союз с Османской Портой (Казале, 145). Как писал Барнет, "испанский командующий не ожидал такого жаркого сопротивления и благоразумно решил вернутьяс в Манилу за дальнейшими инструкциями" (Burnet I. Spice Islands. The history, romance and adventure of the spice trade over 2000 years. Ch. 15). В результате все попытки испанцев восстановить контроль над крепостью Сан-Жуан-Баптиста или привести к повиноению сулатна Тернате провалились.
Достижению успеха препятствовали и внутренние разногласия среди союзников - как между испанцами и португальцы, несмотря на то, что они теперь были подданными одной короны, так и в среде самих португальцев существовали подозрения и недоверие. Так, когда в 1586 г. на Тидоре прибыл новый капитан, Дуарте Перейра, Диего Азамбужа отказался передать ему свои полномочия. Спор зашел настолько далеко, что Азамбужа с оружием в руках напал на соперника прямо в его доме, и лишь вмешательство султана Тидоре помогло погасить конфликт (191).
Шестой по счету, намного более крупный и лучше оснащенный флот вышел из Манилы в 1593 г., под командованием самого генерал-губернатора Филиппин Гомеса Переса Досмариньяса, но прежде, чем флот достиг Молуккских островов, на борту кораблйе вспыхнул мятеж и генерал-губернатор был убит. В результате вся кампания была отменена.
Появление голландцев и ликвидация португальской власти на Молукках.
Последний, самый короткий этап в истории португальского господства на "Островах Пряностей" были связан с появлением в восточных морях экспедиций их европейских соперников - голландцев и англичан. Как уже отмечалось, первым из них был Френсис Дрейк, заключивший в 1579 г. политический союз и торговое соглашение с султаном Тернате Баабуллой, но до конца XVI в. протестантские державы Северной Европы не отправляли экспедиций в восточные моря. В значительной мере это было связано с тем, что голландцы не знали маршрутов и не были знакомы с условиями навигации в Индийском океане, и не хотели прямо нарушать португальский суверенитет. Однако с выходом в свет записок голландского путешественника Яна Хюйгенса Ван Линсхотена ситуация изменилась. Линсхотен долго прожил на Востоке и по возвращении на родину опубликовал подробный труд, в которых рассказывалось о морском пути в Индию и условиях навигации в восточных водах. К книге была приложена навигационная карта, составленная как по его собственным наблюдениям, так и по расспросам португальских кормчих. Этого было достаточно для голландских купцов и негоциантов, чтобы приступить к организации морских экспедиций на Восток. "Когда голландцы поставили задачу вырвать из рук Португалии торговлю пряностями, они обладали известными преимуществами, - отмечал Дж. Э. Холл. - Их высокоразвитое рыболовство было превосходной школой мореплавания. Их деятельность в качестве перевозчиков и комиссионеров Европы, в ходе которой они успешно конкурировали с ганзейскими городами, способствовала накоплению опыта в посредничестве, в котором мало кто мог с ними соперничать" (192). Добавим сюда еще жестко прагматичную кальвинистскую этику, в соответствии с которой голландцы считали себя в некотором смысле "избранным Богом" народом, которому предназначено властвовать над другими, а экономический успех - мерилом божественной благодати. Отсюда проистекала та жестокость в отношении как к испанцам и португальцам, которых голландцы третировали как "папистов", так и к туземному населению Молукк, сполна испытавшим на себе спустя недолгое время после появления в восточных водах их первых экспедиций все "прелести" голландского колониального правления.
Первая голландская экспедиция вокруг мыса Доброй Надежды была отправлена так называемой "Компанией Ван Верре" в 1596 г. и состояла из четырех кораблей под командованием Корнелиса ван Хоутмана (193). Она благополучно дошла до Бантама на Яве, где основала факторию и завязала торговлю. Возврат эскадры Хоутмана с грузом пряностей в трюмах был для Голландии подлинным национальным триумфом, подобно тому, как для Португалии веком раньше - возращение из Индии Васко да Гамы. Путь на Восток был проложен, и голландские негоцианты стремительно бросились эксплуатировать открывшиеся перед ними возможности. Возникло несколько небольших компаний с паевым участием, быстро снарядивших сразу ряд экспедциий.
3 марта 1599 г. одна из этих полукоммерческих, полувоенных эскадр, также отправленных "Компанией Ван Верре", впервые бросила якорь у берега полуострова Хиту на Амбоне. Она состояла из четырех кораблей: "Амстердама" и "Утрехта" под командованием Вибрандта ван Варвейка, и "Зеландии" и "Гелдерланда" под командованием Якоба ван Хемскерка, в будущем прославленного адмирала голландского флота (194). Местный раджа, искавший союзников в продолжавшейся войне с португальцами, охотно разрешил голландцам основать свою временную факторию, но предупредил, что сможет поставить пряности только для двух судов. Голландцы приняли решение разделиться. Ван Хемскерк с двумя кораблями отплыл на острова Банда, где закупил мускатный орех, мускатный цвет и гвоздику. Вибрандт ван Варвейк с "Амстердамом" и "Утрехтом" взял курс на Тернате, где пробыл с 22 мая по 9 августа 1599 г., заключив выгодное торговое соглашение с султаном Саидом Баракатом, и оставил в качестве фактора Ван дер Лена с пятью помощниками для закупки гвоздики и заключения контрактов на будущие поставки с султаном в ожидании возвращения голландских торговых судов. Варвейк "уверил султана в том, что голландцы окажут ему помощь против португальцев" (195). По договору, заключенному между Варвейком и Баракатом, "Компанией Ван Верре" получила исключительные права на покупку пряностей на Тернате.
Вскоре после отплытия эскадры ван Варвейка и ван Хемскерка, 2 мая 1599 г., у Амбона появились корабли еще одной голландской эскадры. Это были "Солнце", "Луна" и "Утренняя звезда" под командованием Стевена ван дер Хагена. Ее снарядило другое акционерное общество, "Старая компания (Oude Kompagnie)". Правитель округа Нусантело обратился к ван дер Хагену с просьбой о помощи в борьбе против португальцев. Эта просьба отвечала интересам командующего голландской эскадры, стремившегося приобрести точку опоры на Молуках, и он заключил соответствующий договор. В течение восьми недель соединенные силы голландцев и хитуанцев осаждали португальскую крепость Носса-Сеньора-де-Анунсиада на Лейтиморе, но безрезультатно. Поскольку основные цели его экспедиции лежали все же в области торговли, Ван дер Хаген был вынужден покинуть Амбон, но перед отплытием оставил на берегу во временном укреплении 27 голландцев во главе с Дирком Зонненбергом, пообещав хитуанцам, что вернется с более сильным подкреплением и изгонит португальцев. 8 октября 1599 г. он отплыл в Бантам, и в октябре 1601 г. "Солнце", "Луна" и "Утренняя звезда", нагруженные пряностями, вернулись на родину (196).
Амбон был не единственной целью голландских экспедиций. В феврале или марте 1600 г. 300-тонный голландский корабль сел на мель у побережья Тернате. Это был "Фредерик-Хендрик" под командованием Петера де Линта, один из кораблей экспедиции Оливера ван Ноорта. Эскадра ван Ноорта покинула Голландию 13 сентября 1598 года, намереваясь добраться до Восточной Азии и установить выгодные торговые отношения с Китаем и Молукками, а попутно захватывать и грабить встречные испанские корабли. В отличие от других голландских экспедиций тех лет, Ноорт взял курс на запад, решив, по примеру Дрейка, пройти через Магелланов пролив и оказаться тем самым "в тылу" у испанцев. Однако экспедиция протекала не особенно успешно. 12 марта 1599 г. в Магеллановом проливе "Фредерик-Хендрик" потерял из виду два других корабля эскадры (четвертый из-за открывшейся течи еще до этого бросили на побережье Бразилии). Предоставленный самому себе, капитан де Линт некоторое время крейсировал у побережья Южной Америки, совершив несколько нападений на испанские галеоны, но так и не дождавшись ван Ноорта в условленном место встречи, направился на запад, пересек Тихий океан и добрался до Тернате (197).
Последствия этих первых голландских вояжей на Молукки оказались катастрофичными. Как пишет Холл, "португальцы оказались в крайне невыгодном положении, когда все возраставшее число их (голландских) кораблей наводнило сферу их влияния. Лиссабон не мог оказать им помощи... Поэтому Гоа должен был обходиться собственными силами" (198). Тем не менее, португальцы не собирались сдаваться без боя. Власти Эстадо да Индия понимали всю ценность Молуккских островов в португальской системе экспорта пряностей и готовы были приложить все усилия, чтобы отстоять монополию. В 1601 г. в Гоа был снаряжен и отправлен на Молукки сильный флот из 30 кораблей под началом одного из самых способных и энергичных военачальников того времени, Андре Фуртадо де Мендосы, отличившегося в ходе завоевания королевства Джафна на Шри-Ланке в 1591-92 гг. (199). Сначала Мендоса зашел на Амбон, где ситуация в результате восстания мусульманского населения полуострова Хиту приняла угрожающий характер для португальцев. Форт на Лейтиморе находился в осаде и был почти полностью отрезан от поставок продовольствия. Мендоса снял осаду, после чего атаковал деревню Аланге и три других селения на Хиту, бывших очагами сопротивления. Мусульманский альянс был разгромлен, вожди сопротивления бежали на Серам, другие же представители местной знати предпочли сдаться. Двое из них даже приняли крещение, взяв имена Томе де Соуза и Эштебан Тейшейра (200).
Замирив Амбон, Мендоса направился на Тернате, но здесь ему не удалось добиться существенных успехов. Это объяснится, не в последнюю очередь, тем, что капитаном Малакки, через которую проходили все линии снабжения португальцев, был Фернан де Албукерки, личный враг Мендосы. Завидуя военной славе своего удачливого соперника, он умышленно оставил его без боеприпасов и продовольствия. Высадившиеся на Тернате солдаты Мендосы страдали от голода и болезней. Португальский военачальник был вынужден, подобно его предшественнику Диого де Азамбуже в 1584 г., обратиться за помощью к новому испанскому губернатору Филиппин, Педро де Акунья, прибывшему на место службы в мае 1602 г. Он просил прислать амуницию и съестные припасы, а также некоторое количество испанских солдат для пополнения поредевшей армии. Для того, чтоб убедить губернатора Филиппин откликнуться на свой призыв, Мендоса использовал связи с иезуитом Андресом Перейрой, который пользовался на него большим влиянием. Его доводы помогли преодолеть колебания и сомнения де Акуньи, и он отдал приказ об отправке на Тернате испанской экспедиции. Она состояла из 3 фрегатов и 150 хорошо вооруженных солдат под командованием Хуана Хуареса Гальинато, и была в изобилии снабжена продовольствием и столь необходимым для продолжения кампании боеприпасами. В январе 1603 г. этот флот прибыл на Тернате, после чего Гальинато в соответствии с полученными инструкциями передал командование общими силами Мендосе. Объединенные войска осадили бывшую португальскую крепость Сан-Жуан-Батиста. После десятидневного сопротивления оказавшиеся на грани капитуляции тернатцы взорвали форт, чтобы не уступать его врагам. Потеряв много людей убитыми и обожженными от вызова, Мендоса был вынужден снять осаду и, не видя смысла занимать развалины крепости, защита которой в дальнейшем все равно потребовала бы оставить в ней крупный гарнизон, вернулся на Амбон. Попытка восстановить португальскую власть на Тернате, таким образом, закончилась провалом (201).
Между тем в Голландии произошли значительные изменения, оказавшие решающее влияние на расстановку сил соперничающих колониальных держав на Молукках. В 1602 г. все мелкие торговые компании объединились в единую Ост-Индскую компанию, получившую от Генеральных Штатов монопольное право на торговлю и колониальные захваты в "Индиях" (202). Уже в конце 1603 г. совет директоров ОИК отправила на Восток первую флотилию. Она состояла из 7 кораблей с 1080 человек на борту, превосходя по своей мощи все другие голландские эскадры, отправленные ранее. Командующим эскадрой был назначен Стевен Ван дер Хаген. Совершив заход в Бантам, где голландцы при содействии местного султана уже прочно обосновались, он взял курс на Амбон и осадил португальскую крепость Носса-Сеньора-де-Анунсиата. 21 февраля 1605 г. крепость сдалась почти без сопротивления. Как отмечает Виккерен, "одного вида голландских военных кораблей для капитана крепости Гашпара де Мело было достаточно, чтобы сдать ее голландцам". Кроме того, пассивное сопротивление было во многом обусловлено позицией португальских "касадуш", которые были больше озабочены сохранением своих домов и имущества, чем защитой интересов Эстадо да Индия, и надеялись, что посредством бескровной капитуляции смогут выторговать себе с голландской стороны необходимые уступки.
Ван дер Хаген оставил в крепости гарнизон из 130 человек и переименовал ее в Форт-Виктория. Португальского капитана де Мело сменил первый голландский губернатор Амбона, Фредерик де Хоутман (203).
Падение форта стало тяжелым ударом для португальской колонии. Опасаясь, что голландцы подвергнут нападению и грабежу расположенные вокруг крепости и находившиеся ранее под ее защитой деревни, их жители массово бежали в горы к югу от современного города Амбон. Переговоры о дальнейшей судьба христианской общины взяли на себя находившиеся на Амбоне иезуиты, Лоренцо Масонио и Габриэль да Крус. После встречи с ними Ван дер Хаген согласился предоставить христианской общине гарантии личной и имущественной безопасности и разрешил свободу вероисповедания. Затем к нему явилась еще одна делегация во главем с Диогу Барбудо, представлявшим интересы португальских "касадуш" и "капитанов" (глав) метисских общин Лейтимора, и получила такие же гарантии. Часть португальцев предпочла покинуть Амбон. Капитан де Мело с солдатами гарнизона отплыл в Малакку; но другая часть португальцев переселилась на остров Солор, расположенный рядом с Тимором, где с 1560 г. существовала португальская крепость. Там обосновались 32 семьи португальских касадуш. Обе иезуита решили остаться на Амбоне, вероятно, опасаясь, что несмотря на данные гарантии свободы вероисповедания, голландские офицеры попытаются "совратить" местное католическое население в кальвинизм.
Их опасения подтвердились. Пока ван дер Хаген, известный своим терпимым отношением к религиозным вопросам, оставался на Амбоне, католики могли свободно исповедовать свою веру, но после отплытия адмирала в Индию ситуация в корне изменилась. Голландские солдаты, почувствовав ослабление дисциплины, начали грабить церкви и поджигать дома. Между ними и туземцами все чаще происходили стычки. Губернатор Хоутман либо не мог, либо не хотел пресечь бесчинства, и в конечном счете, вероятно, преднамеренно обвинил португальского капитана Барбуду и иезуитов в провокациях и приказал им покинуть Амбон. По его приказу оставшихся на острове примерно 150 человек португальцев, разрешив взять с собой лишь минимальный запас еды и воды, посадили на небольшое судно. Не имевшие ни навигационных инструментов, ни опытных матросов, португальские изгнанники после долгого плавания все же добрались до острова Себу на Филиппинах, где жившие там испанцы оказали им помощь и предоставили приют.
Следующий шаг голландское командование видело в изгнании португальцев из последней удерживаемой ими базы в регионе - Тидоре. В апреле 1605 г. ван дер Хаген отправил против Тидоре вице-адмирала своей эскадры Корнелиса Бастиансзона с пятью кораблями. Он прибыл к острову 2 мая и три дня спустя потребовал капитуляции форта душ-Реиш-Магош, который в 1601 г. уже обстреливал, правда, без особого успеха, Ван Нек. Португальский капитан Томе Торрес велел передать ему, что гарнизон будет защищаться до последнего человека. Голландцы немедленно разместили на берегу батарею и подвергли форт перекрестному обстрелу. После непрерывной бомбардировки и взрыва в результате удачного попадания порохового склада, от которого погибли 30 солдат во главе с Торресом, защитники форта приняли решение сдаться. 19 мая над фортом душ-Реиш-Магош был поднят белый флаг. Оставшиеся в живых 400-500 португальцев (в их число входили как солдаты, так и "касадуш") на четырех судах были высланы с Тидоре и также нашли убежище на Филиппинах. В следующем году посланная из Манилы испанская экспедиция отбила Тидоре, но эпоха португальского господства на Молукках безвозвратно закончилась (204).
Итоги португальского господства.
Португальское господство на Молукках продолжалось немногим менее ста лет (с 1512 по 1575 гг. на Тернате, до 1605 г. на Тидоре и Амбоне). Их колониальная политика в этом, наиболее удаленном от метрополии регионе Восточного полушария в целом была похожа на политику, проводившуюся в других владениях в Азии, обладавших стратегическим или экономически выгодным местоположением, например, в Ормузе или королевстве Котте на Шри-Ланке. Португальцы везде формально сохранили в неприкосновенности традиционные структуры управления, однако поставили их под свой жесткий контроль (традиция, перенятая в XIX в. англичанами и получившая название "системы косвенного управления"). В то же время они без колебаний свергали и возводили на трон правителей, если находили их нелояльными. В этом плане наиболее близкую параллель можно провести с их господством в Ормузе, где колониальные власти смещали не только марионеточных маликов (царей) этого островного государства, но и реальных правителей - визирей, как только они начинали становиться для них неугодными или проявлять "строптивость". (Достаточно вспомнить, что само установление португальской власти над Ормузом произошло в результате убийства по приказу Афонсу де Албукерки проперсидски настроенного визиря Раиса Хамида и передачи его должности португальскому ставленнику Нур-ад-дину).
Интересно проанализировать "иерархию целей" португальцев на Молукках. Ко времени их появления двумя главными центрами произрастания и экспорта пряностей здесь были Тернате и Тидоре (гвоздика) и острова Банда (мускатный орех). Позже к ним добавился Амбон, куда гвоздика была завезена в начале XVI в. В центре внимания португальцев на протяжении всего периода их деятельности на Молукках оставались Тернате и - с 1574 г. - Тидоре, наиболее развитые и централизованные из всех государственных объединений Молукк. Колонизация Амбона, где в XVI в. только формировались раннегосударственные структуры, поначалу была частной инициативой, предпринятой по почину Жордана де Фрейташа, и поддержанной властями Эстадо да Индия лишь на более позднем этапе, в связи с необходимостью укрепить оборону Центральных Молукк от нападений мусульман с Явы, и поддержать местные христианские общины. Что же касается архипелага Банда, то эти мелкие острова, население которых в рассматриваемый период находилось на уровне общинно-родового строя, не представляли интереса для португальцев. После нескольких стычек с их жителями в 1520-х гг. (экспедиции Мартина Корреа и Жорже Кабрала) португальцы не пытались основать здесь постоянного поселения, и все их контакты с островами Банда сводились к более-менее регулярным рейсам торговых судов за мускатных орехом. Португальцы "никогда не были в полном смысле слова владыками островов Банда", отмечает в связи с этим ван Виккерен (205). Первой из европейских держав власть над этим архипелагом в 1621 г. установили Нидерланды в лице Ост-Индской компании, устроив массовую резню и депортацию практически всего его туземного населения (206).
В изгнании португальцев с Молуккских островов решающую роль сыграли два фактора: враждебность местного населения и неблагоприятно сложившаяся для них политическая обстановка в Европе, которая привела к появлению в восточных водах мощных и лучше вооруженных голландских эскадр. В первом случае вина полностью лежит на самих португальцах, что, впрочем, было неудивительно, учитывая состав их гарнизонов. Власти Эстадо да Индия считали Молукки, этот самый удаленный и изолированный из всех португальских форпостов на крайнем востоке Малайского архипелага, подходящим местом ссылки для осужденных преступников ("дегредадуш") и других низов общества (207). Их распущенность, жестокость, алчность и насилия не могли не вызвать ответной враждебной реакции молукканцев, а вероломное убийство султана Хайруна вызвало массовый взрыв гнева, который в конечном счете привел к эвакуации португальского гарнизона на Тидоре.
Враждебность местного населения к их соперникам оказалась на руку голландцам, чьи эскадры появились на Молукках в критический момент для Португальской колониальной империи, истощенной многолетними войнами в Азии и Африке и утратившей свою независимость. В отличие от Португалии, чей наивысший расцвет остался в прошлом, голландцы были молодой, энергичной нацией классической "эпохи первичного накопления капитала", с динамично развивавшейся буржуазной экономикой. Таким образом, схватку за Молукки можно рассматривать как пробу сил обветшавшего феодализма и крепнущего буржуазного строя. И на Амбоне, и на Тидоре голландцы действовали в союзе с туземцами, и если их власть для жителей Молукк оказалась еще более деспотичной и жестокой, чем португальская, тогда этого еще никто не мог предвидеть.
Несмотря на то, что вскоре после утверждения голландцами своей власти над Молукками все португальские колонисты, в том числе семейные "касадуш", были изгнаны с архипелага, нельзя сказать, что эпоха португальского владычества миновала бесследно. В первую очередь это касается Амбона. Как отмечал советский этнограф М. Членов, "влияние португальцев на амбонскую культуру не было столь поверхностным, как нередко считают. Ряд признаков напоминают о нем до сего дня. Так, в негри (селении) Хаталаи на Лейтиморе нами были записаны следующие название соа (кланов), населяющих эту негри: Декастро, Деквэлью, Ваас, Перейра, Дакоста, Паттируху. Только последнее из этих названий местного происхождения, все остальные - португальского. Некоторые элементы португальского костюма того времени вошли в амбонский национальный костюм, особенно женский, и сохраняются до сих пор. Заимствований из португальской лексики в современном малайско-амбонском языке намного больше, чем в прочих малайских диалектах. Наконец, именно при португальцах амбонцы-христиане заняли в социальной иерархии промежуточное положение между европейскими колонизаторами и местным населением. Некоторые из жителей христианских деревень уже тогда начали выполнять функции военных помощников европейцев, а также вписываться в низшие ступени церковной иерархии. Участие их в колониальной администрации началось позже, уже в период голландского владычества" (208). Таким образом, португальцы внесли существенный вклад в процессы этногенеза амбонцев и их религиозно-конфессиональной самоидентификации. И в наше время большинство жителей Амбона исповедуют христианство, хотя в XVII в. под влиянием голландцев перешли из католичества в протестантизм.
Наконец, следует отметить роль Молукк как своеобразного "переходного моста" между Малаккой и последними островными владениями португальцев в Юго-Восточной Азии - Малыми Зондскими островами, среди которых был не только Восточный Тимор, но и (до 1859 г.) Солор и Флорес. Здесь уже с 1560-х гг. работала доминиканская миссия, а после изгнания португальцев с Молукк уже существовавшие на Солоре и Флоресе португальские торговые станции пополнились значительным числом этих вынужденных переселенцев - как "касадуш", так и сопровождавших их мардейкеров. Благодаря деятельности португальцев миссий Флорес и сейчас является фактически единственным крупным островом Индонезии с почти 100%-ным католическим населением. Близко к этому и число католиков на Восточном Тиморе (96%). Таково было португальское наследие в юго-восточной Индонезии.иерархии. участие местным населением. неко
Криштован де Са 1549 (октябрь) - 1550 (октябрь), 1554 (февраль) - 1555 (ноябрь)
Франсишку Лопиш де Соуза 1552-1554 (февраль)
Дуарте де Са 1555-1558 (декабрь)
Антонио Перейра Брандан 1558 (декабрь)-1560 (октябрь)
Мануэль де Васконселуш 1560-1561
Себастьян Мачадо 1561-1562 (март)
Энрике де Са 1562-1564
Алвару де Мендонса 1564-1566
Диогу Лопиш де Мескита 1567-1570
Алвару де Атаиде 1570-1574 (декабрь)
Нуньо Перейра де Ласерда 1574 (декабрь) - 1575 (28 декабря)
2. Португальские капитаны Тидоре.
Нуньо Перейра де Ласерда 1575-1578
Диогу де Азамбужа 1578-1582 (октябрь), 1582 (декабрь) - 1586 (январь)
Алвару де Кастро 1582 (октябрь - декабрь)
Дуарте Перейра де Сампайо 1586-1588
Руи Диаш да Кунья 1588-1592
Триштан де Соуза 1592-1595
Жулиан де Норонья 1595-1598 (20 ноября)
Руи Гонсалвиш де Секейра 1598-1601
Мануэль де Мело 1601-1603
Андре Фуртадо де Мендонса 1603
Педру Алвариш д`Абреу 1604-1605 (19 мая)
3. Португальские капитаны Амбона.
Антонио Паиш 1562-1564 (апрель)
Гонсало Перейра Маррамакуэ 1565-1571 (март)
Дуарте де Менезиш 1571
Саншу де Васконселуш 1572-1591
Антонио Перейра Пинто 1592-1596
Жуан Кайадо де Гамбоа 1596-1599
Эштебан Тейшера де Мачадо 1599 (2 марта) - 1602
Гашпар де Мело 1602-1606
Сноски:
1. A history of Christianity on Indonesia. Leiden-Boston, 2008. P. 23.
2. Членов М. Население Молуккских островов. М., 1976. С. 105.
3. Народы Юго-Восточной Азии (Народы мира). Под ред. А.А. Губера, Ю.В. Маретина, Д.Д. Тумаркина, Н.Н. Чебоксарова. М., 1966. С. 604.
4. История Индонезии. Ч. 1. М., 1992. С. 152.
5. de Clercq F.D.A. Ternate. The Residency and Its Sultanate. Washington, 1999. P. 148.
6. Brown I. The Territories of Indonesia. 2004. P. 178.
7. Reid A. Southeast Asia in the Early Modern Era: Trade, Power, and Belief. P. 27.
8. Ruray S.B. Rediscovery the Spices Islands. P. 6.
9. Членов М. Население Молуккских островов. М., 1976. С. 121.
10. Reid A. Southeast Asia in the Early Modern Era: Trade, Power, and Belief. P. 37.
11. Tome Pires. The Suma Oriental of Tome Pires, (1515) trans. A. Cortesao. L., 1944, vol. II, p.217.
12. Членов М. Население Молуккских островов. С. 133-134.
13. India in the Fifteenth Century, Being a Collection of Narratives of Voyages to India, in Century preceding the Portuguese Discovery of the Cape of Good Hope, from Latin, Persian, Russian, anti Italian Sources. L., 1837. P. 17.
14. Ibid.
15. Donkin R.A. Between East and West: The Moluccas and the Traffic in Spices Up to the Arrival of Europeans. Memoirs of the American Philosophical Society; 248. Philadelphia, 2003. P. 29.
16. По этому вопросу см.: Rubie J.-P. Travel and Ethnology in the Renaissance: South India Through European Eyes, 1250-1625, р. 127. Автор пишет, что описание ряда местностей, расположенных за пределами Коромандельского побережья, в том числе и Молукк, у Вартемы "в целом довольно туманное и путаное, хотя и содержит ряд элементов, которые подтверждаются на основании других источников".
17. The Travels of the Ludovico di Varthema in Egypt, Syria, Aravia Deserta and Aravia Felix, in Persia, India and Ethiopia, A.D. 1503 to 1508. London. Hakluyt Society, 1863. Р. 243-244.