Де Азеведо сменил на Цейлоне дон Франсишку де Менезиш Роксо. Новый генерал был озабочен прежде всего тем, как добыть богатство, а не славу, и пущенное на самотек военное положение становилось все хуже и хуже, тогда как на границе были основаны складские конторы, посредством которых Менезиш и его партнеры, дисавы, вели оживленную и чрезвычайно прибыльную торговлю с врагами тканями и опиумом, которые они обменивали на арековые плоды и перец. Мусульманские торговцы давно уже были изгнаны из морских портов Цейлона, и в 1612 г. из Гоа пришли приказы с требованием запретить мусульманам в дальнейшем селиться на острове, приказы, которые, однако, не мешали генералу пользоваться услугами одного мавра низкого происхождения, ставшего его сообщником в разного рода темных махинациях в дисавани Матара. Генерал накладывал на людей под малейшим предлогом огромные штрафы, которые поступали в его личное распоряжение; продавал драгоценные камни и слонов, которые принадлежали короне, так, как будто они являлись его личной собственностью; доходы расхищались, и возмущенные туземцы стояли на грани восстания; ведь пока генерал занимался своей торговлей, его солдаты совершали набеги на деревни, безнаказанно воровали продовольствие, грабили имущество жителей и похищали женщин. Дело дошло до того, что целые округа оказывались покинутыми, и население само вооружилось для самозащиты.
Разложение дисциплины в армии едва ли должно удивлять. Истощенная Португалия уже не имела возможностей укомплектовывать экипажи ежегодных военно-морских флотов добровольцами, и на Восток отправлялись самые отбросы португальского общества. Вербовщики похищали в различных частях страны мальчиков от 9 лет и старше, в надежде, что хотя бы некоторые из них выживут и станут солдатами; среди завербованных в армию рекрутов немалую долю составляли преступники, поскольку каждому, кто изъявил желание записаться в ряды португальской армии, была обещана амнистия. Война на Цейлоне представлялась связанной с таким риском, что король в своих алварах часто прибегал к такому виду наказания, как ссылка в армию. Плавание в Индию само по себе было тяжелым испытанием, которое выдерживали далеко не все. Громоздкие каравеллы, под завязку набитые их живым "грузом" и содержавшиеся в условиях вопиющей антисанитарии, к тому времени, когда они прибывали в порт назначения, становились похожими на зловонные посудины. Свирепствовавшие на борту во время плавания эпидемии цинги и дизентерии приводили к огромной смертности среди команды и пассажиров, зачастую достигавшей половины личного состава; после прибытия ежегодного флота в Гоа вместительный местный госпиталь бывал заполнен скопищем беспомощных инвалидов.
К счастью для португальцев, внутренние распри мешали Сенарату воспользоваться этой растущей анархией. Он сделал попытку, едва не увенчавшуюся успехом, захватить врасплох Балане, тогда как небольшой сингальский флот появился у западного побережья острова и захватил несколько купеческих кораблей, но смерть королевы 20 июля 1613 г., вслед за кончиной Астане Бандары, наследника престола, отвлекла внимание сингальцев от продолжения войны вплоть до прибытия на остров в ноябре 1614 г. нового генерала, Мануэля Маскареньяша Омема, которому вице-король перед отплытием вручил сааме подробные инструкции, какие только мог составить, опираясь на собственны богатый опыт пребывания на Цейлоне. Он требовал поддерживать в армии строжайшую дисциплину и вести непрерывную войну. Полагая, что сингальцев можно принудить к покорности только при помощи террора и репрессий, обескровив их массовыми расправами и вводом населения в плен, Азеведо рекомендовал придерживаться уже опробованной им тактики, совершая дважды в год вторжения на вражескую территорию. Ни одного сингальца мужского пола старше 14 лет не следовало оставлять в живых, и местные войска должны были быть поставлены под начало надежных предводителей. Необходимо было постоянно следить за теми из проживших на португальской территории сингальцев, служба которых заключалась в изготовлении оружия, и принять все меры к тому, чтобы отрезать сингальцев от внешней торговли, которую они все еще вели через свои порты на восточном побережье Цейлон.
Новый генерал получил указания, что доход от монополии на продажу корицы следовало зарезервировать для покрытия военных затрат, и совет сделать своей штаб-квартирой Мальвану. Поскольку же в этом городе не было никаких подходящих жилищ, а "амбаланы", или странноприимные дома, которые сингальские короли содержали на главных дорогах для удобства путников, были уничтожены или пришли в негодность, он должен был держать дом открытым для всех, кто придет повидаться с ним. Он должен был, кроме того, уделять особое внимание отправлению правосудия и сохранять трибунал, который де Азеведо учредил в Мальване. Но в первую очередь нельзя было упускать из виду продолжение миссионерской деятельности среди язычников (1).
В том же году король Филипп III издал приказ, который проливает свет на то, насколько плачевным было состояние финансов Португалии в то время. Капитан после получения королевского патента на должность, как ожидалось, израсходует все деньги, какие только мог собрать, на службу королю, если в ближайшее время не предвидится других источников поступлений. По истечении срока его полномочий главнокомандующий выдавал каждому капитану сертификат, подтверждавший службу и сумму расходов, которые он понес от имени короля. Семь лет спустя, собрав определенное количество этих сертификатов, капитан мог свободно отбыть в Португалию и представить их в "Службу напоминаний". Там, особенно если он обладал влиятельными покровителями или имел возможность успешно подкупить королевских чиновников, он должен был получить в награду назначение на должность капитана порта, судьи или фактора на определенное количество лет, как только открывалась вакансия. По прибытии на место назначения его единственная цель заключалась в том, что всеми дозволенными и недозволенными путями выжать максимум прибыли из своей должности за то ограниченное время, которым он располагал; и это было как объяснением, так и оправданием вопиющего мошенничества, которое позорило служащих португальской администрации (2). Нередко эти пожалования предоставлялись женщинам в качестве награды за службу их родственников-мужчин, и в таких случаях назначение получали их мужья. Вакансии эти обычно открывались в течение нескольких лет после выдачи патентов, которые вступали в силу после истечения полномочий предыдущего обладателя должности. Теперь же, однако, были изданы инструкции выставить на торги все посты капитанов крепостей, лицензии на торговые рейсы и все должности в администрации "Эстадо да Индия" сроком на три года, как средство пополнить вечно пустующие сундуки индийского казначейства; покупателю отдавалось предпочтение перед другими владельцами патентов, которые получили их заранее и ждали только, кода придет время вступить в должность. Трудно представить более наглядное свидетельство той беспомощности, в которой оказались власти метрополии.
Инструкции Азеведо в отношении ведения военных действий выполнялись дословно. Дважды в год банды свирепых грабителей совершали вторжения в горную зону, неся с собой смерть и опустошения. Они не оставляли в живых ни одного трудоспособного мужчины, который имел несчастье попасться им на пути; та же самая участь, как правило, постигала женщин и детей, которых они не могли увести с собой в плен. Налетчики полностью угоняли с гор весь скот, чтобы было чем прокормить португальцев в Коломбо; на своем пути они сжигали все дома и уничтожали все фруктовые деревья.
Сингальцы, вероятно, с философским спокойствием относились к потере своих хлипких лачуг; но вырубка плодовых деревьев нанесла им страшный удар. Хлебное дерево, к примеру, росло в течение столетий и несколько месяцев в году кормило своими плодами семью деревенского жителя. Кокосовую пальму они считали почти своим другом. Сингальские крестьяне верили, что она не будет цвести там, где не слышно звука человеческого голоса. Из ее веток они делали "каджаны", которыми покрывали крышу, защищавшую их от дождя; из ствола вытесывали стропила и столбы, которые поддерживали эту крышу; ее плоды занимали важное место на любой трапезе, а пальмовое масло они преподносили в дар храму. Из патоки кокосовой пальмы сингальцы делали единственную сладость, которую знали их дети, а ее нежными листьями цвета слоновой кости они украшали свои дома, когда выдавали замуж своих дочерей, тогда как несколько деревьев сами по себе были лучшим приданым, которое они могли предложить их мужьям. Кокосовая пальма цвела 12 раз в году и приносила плоды в течение сотни лет. Поэтому неудивительно, что бессмысленная рубка деревьев была преступлением, которое преследовалось по закону (3).
Сингальцы, однако, быстро усвоили преподанный им урок. При получении новостей о приближении португальцев в окрестностях не оставалось ни одной живой души, все спешили укрыться в густых лесных дебрях, и т.к. португальцы передвигались, не соблюдая строя, вытянувшись цепочкой по дорогам, которые вследствие небрежности превращались в простые лесные тропы, беззвучная стрела или пуля из аркебузы, пущенная невидимой рукой, обрывали жизнь то одного, то другого солдата. Португальцы давно уже отказались от защитных доспехов, поскольку они скорее мешали, чем помогали в случае схватки с пехотинцами в условиях жаркого тропического климата, и их воротники из буйволовой кожи и круглые щиты обеспечивали довольно слабую защиту против арбалетных стрел сингальцев. Кроме того, одежда, которую они носили, мало чем отличалась от лохмотьев, и лишь немногие из них имели башмаки.
Ставшая популярной, но недопустимая система назначения офицеров еще более обострила ситуацию. Не только португальские чиновники занимали место сингальцев даже на высокой должности дисав, но и люди, не имевшие никакого опыта в знании местности, дорог, по которым передвигались враги, и их методов ведения военных действий, назначались командующими армией вместо испытанных ветеранов, которых еще можно было встретить на Цейлоне. Такая система, что вполне естественно, вызывала негодование у португальских солдат и часто приводила вторгавшиеся в сингальские владения экспедиции к сокрушительным поражениям.
Армии приходилось пробиваться сквозь леса и горы, пока среди людей, которые непрерывно то мокли под дождем, то страдали от зноя, и вдобавок истощенных длительными переходами и недостатком пищи, не вспыхивали болезни. Все это время сингальцы бессменно следили за ними с горных вершин. Каждый узкий поход, который они должны были преодолеть, чтобы попасть в сердце вражеской страны, бдительно охранялся, и лежавшие в засаде легковооруженные сингальские воины, скрытые под пологом буйной тропической растительности, только и ждали удобного случая для внезапного нападения. Величественные древесные исполины, которые вздымались к небу, как будто бросая вызов времени и человеческим силам, все были умело подрублены вокруг ствола чуть выше основания, и удерживались в стоячем положении только гигантскими ползучими растениями, которые, подобно корабельным снастям, свисали с их вершин; а на краю каждой скалы до поры до времени неприметно лежали искусно обработанные, для того, чтобы придать им округлую форму, каменные глыбы. Когда наконец наступал критический момент, и утомленная португальская армия поворачивала обратно, достаточно было нескольких ударов топора, чтобы большие деревья рухнули и перекрыли дорогу; одновременно страшные каменные глыбы с грохотом катились с горных склонов, давя и калеча все живое на своем пути, а невидимые в густых зарослях сингальские стрелки осыпали отступавшую армию градом стрел и свинцовых пуль, метко целясь прежде всего в португальских офицеров. Как правило, армия захватчиков возвращалась из своих вылазок изрядно поредевшей, и помимо боевых потерь немалую долю жизней уносили болезни, подхваченные в ходе кампании.
Среди этих опасностей войны случилось одно природное знамение, которое посеяло в умах португальцев мрачные предчувствия. Огненная комета с тремя хвостами, впервые появившаяся в небе 7 марта 1615 г., наполнила всю страну ужасом и смятением, а за ней последовала вспышка эпидемии, косившей как людей, так и животных. Утверждается, что массовая гибель рыбы способствовала выделению зловонных миазмов в атмосферу и привела к еще большему распространению инфекции. В довершение ко всему, в 7 часов вечера 14 апреля на Цейлоне произошло сильное землетрясение, предвестником которого, по описаниям, были раскаты грома. Испуганные жители высыпали на улицы, спасаясь из домов, которые качались и рушились со всех сторон. Большие трещины, источавшие запах серы, появились на поверхности земли. Часть городской стены с одним из бастионов обрушилась, и каменный мост превратился в груду обломков; в то же самое время, словно для того, чтобы еще больше увеличить бедствия этой ужасной ночи, в Коломбо вспыхнул пожар. Двести домов превратились в руины, и количество одних только погибших по оценкам составило 2000 человек.
В мае того же самого года Сенарат отправил Боусховера привести для него давно обещанную помощь против португальцев. В марте 1616 г. новым генералом острова стал дон Нуньо Алвариш Перейра; в период своего правления он ни в чем не отступил от плана кампании, намеченного де Азеведо. Вскоре после этого Антан Ваш Феррейра, - вероятно, один из немногих честных людей среди представителей португальских колониальных властей на Востоке, - чье здоровье были сильно подорвано усердным трудом, покинул остров. Он завершил составление своего кадастра ("томбо"), который все еще хранится в Португалии, но не смог преодолеть оппозицию, которую вызвали его административные действия. Камара, или муниципальная палата Коломбо, по-прежнему притязала на получение определенного количества корицы каждый год, основывая свои требования на "саннасе" Дхармапалы. Она упорно отказывалась поступиться своими титульными правами на земли и плантации кокосовых пальм, которые считала своей собственностью, и продолжала держаться мертвой хваткой за свои права на большие паромы, при помощи которых поддерживалась связь между Коломбо и севером острова, а также на неограниченную торговлю плодами арековой пальмы. С другой стороны, муниципальная палата обладала достаточной степенью независимости от властей, чтобы пресекать все попытки вмешательства в ее законные функции со стороны генерала и капитана Коломбо. Нужно ли говорить, что эти последние чиновники терпеть не могли Камару и не ценили настойчивость, с которой муниципалитет постоянно подчеркивал необходимость содержания в пригодном состоянии укреплений Коломбо.
В этот момент еще один странный персонаж проявился на окровавленной сцене. Принц Никапитийе Бандара умер в Коимбре в 1608 г., но несмотря на это, среди странствовавших по большим дорогам пилигримов распространился загадочный слух, передававшийся из уст в уста, что он все находится на острове, и скоро должен принести спасение своему народу. Для того, чтобы придать веса этим пророчествам, в древнем городе Анурадхапура, название которого для португальцев было лишь пустым звуком (4), разыгралась драматическая мизансцена. Португальцы иногда слышали, что в глубине недоступных чащоб лежат заброшенные руины Города Королей, но лишь немногие из них побывали вблизи этого загадочного места. По широким процессиональным дорогам Абхаяигири и Руванвелисейя, где некогда ключом била жизни сингальской цивилизации, теперь бродили только стада диких слонов. Изящные монолиты, которые охраняли Тупараму, едва можно было различить в вечной тишине среди стволов лесных деревьев, разросшихся на них. Воздушные колоннады Лова Маха Пайи еще отмечали место, где некогда стоял сделанный из слоновой кости трон короля Дутха Гамани, но ароматные благовония редко поднимались с больших каменных алтарей к великой статуе Будды, который все так же задумчиво устремлял свой взор в вечность. В то же время, хотя дамбы мощных водоемов давно уже разрушились, масса страдающих от лихорадки деревенских жителей, которые все еще вели борьбу за существование у подножия этих развалин, не прекращала регулярно подметать землю вокруг старого дерева Бо, которое непрерывно вздыхало и дрожало, как будто оплакивая несчастья, обрушившиеся на страну. И все так же год за годом вокруг дерева собирались богомольцы, приходившие сюда из самых отдаленных уголков острова, чтобы приобщиться к прошлому и унести с собой заряд вдохновения на будущее.
В этой-то романтической обстановке и появилась дикая личность, одетая в шкуры и со спутанными волосами аскета, и потребовала от сингальцев присягнуть ей на верность как своему законному принцу, Никапитийе Бандара. Момент был выбран очень удачно. Устрашенная бесчеловечным варварством португальцев, страна отчаянно нуждалась в предводителе; атмосфера была накалена до предела; и так случилось, что в самом Коломбо отсутствовал его обычный гарнизон. 5 декабря 1616 г. самозваный Никапитийе Бандара вступил в Метигаяну, древнюю королевскую резиденцию Дамбадению, как король сингальцев. В течение восьми дней весь округ взялся за оружие, и 2000 сингальских воинов прибыли из Уда Раты на помощь претенденту. Португальские войска спешно выступили на подавление мятежа, пока он не разгорелся в полную силу, и 18 декабря обе армии встретились в Гандолахе, рядом с Маха Ойя.
Сингальцы, жаждущие свести счеты с португальцами за все их прежние зверства, устремились в атаку с безрассудной смелостью, и долгое время исход сражения оставался неясным. Наконец ласкарины начали колебаться и даже переходить на сторону сингальцев. Поражение казалось неминуемым, когда дон Константино Наваратха, который к тому времени успел жениться в Коломбо на португальской даме и стяжал большую славу во время войны, поспешил на выручку. Бросившись навстречу колеблющимся, он закричал им, что если им нужен свой собственный король, то они видят его перед собой, поскольку он является потомком королевского рода в семи поколениях, как все они прекрасно знали. Его смелый поступок позволил португальцам избежать поражения. Ласкарины еще какое-то время находились в замешательстве, но затем, подняв на руки дона Константино, они салютовали ему как своему прирожденному королю.
Ожесточенная битва все еще продолжалась, но в конце концов сингальцы были вынуждены отступить за Маха Ойю, а португальцы были слишком измотаны боем, чтобы их преследовать. Тем временем Фелипе де Оливейра, офицер, прославившийся впоследствии покорением Джафны, - то, что не удалось сделать самому вице-королю де Браганза, - получив новости о битве, поспешил к ее месту с небольшой армией, но прибыл туда уже после ее окончания, обнаружив лишь тысячи непогребенных трупов, лежащих на поле схватки. Португальцы в полной мере осознали опасность своего положения, когда обнаружили прибитый к дереву свиток из пальмового листа, содержащий объявление сингальцев о том, что все португальцы на Цейлоне будут преданы смерти и сам Коломбо не устоит перед их натиском. Поэтому они поспешно отступили в Аттанагалу в поисках убежища. Между тем Никапитийе с большой свитой начал совершать королевский объезд страны: он стремился заручиться верностью своих новых подданных (почву для которой уже подготовила жестокость чужеземцев), щедро раздавая им земельные владения, и в Накалагаме, почти в пределах видимости от португальской столицы, претендент объявил себя императором.
Для португальцев наступил критический момент, когда на карту было поставлено не только им господство над Цейлоном, но и сами их жизни. Не имея сил для открытого сражения, им оставалось только отсиживаться за стенами крепостей и ждать дальнейшего развития событий. Обрадованный своим успехом, Никапитийе, однако, допустил серьезный политический промах, отправив королю Сенарату послание с дерзким требованием отдать ему в жены двух супруг последнего. Он получил презрительный ответ, что такая просьба может быть рассмотрена только после окончательного изгнания португальцев, и в то же самое время 2000 сингальцев, отправленных ему на помощь, покинули лагерь претендента и вернулись в Канди, - к большому восторгу португальцев, чья армия снова выступила навстречу войскам Никапитийе. Они обнаружили страну словно бы приготовленной для триумфальной процессии. Дороги были подметены и украшены зеленью и цветами, как во время народного праздника, и молодые кокосовые орехи, сверкавшие подобно золоту в лучах жаркого солнца, свисали с ветвей деревьев по обочинам дороги, чтобы уставший путник мог подкрепить свои силы; ведь сингальцы ожидали, что их избавитель проследует этим путем. Армии столкнулись лицом к лицу в Кал Элие, и после короткой рукопашной схватки Никапитийе скрылся в лесу, и переправившись через Маха Ойю, снова оказался в безопасности в Дамбадении.
Между тем сингалец по имени Баррето, возвысившийся до звания дисавы Увы, совершил бросок на корал Райигаму и изгнал дисаву Матары искать убежища в Галле. Тем не менее Сенарат, еще гневавшийся на Никапитийю, решил заключить мир с португальцами; но гарнизон в Балане не только казнил его посланца, но и ответил на величественный протест короля с вызывающей насмешкой. Наказание, однако, было быстрым и суровым. Перед фортом появилась большая армия, и сингальцы, укрываясь за переносными деревянными щитами, продвинулись вплоть до самых стен. При помощи своеобразных кирок, сделанных из оленьих рогов, насаженных на длинные рукоятки, сингальцы обрушили не скрепленные глиной каменные блоки, из которых были построены крепостные валы, и солдаты гарнизона, понимая всю безнадежность дальнейшего сопротивления, сдались при условии, что им будет дарована пощада, - условие, которое, несмотря на предшествовавшее позорное убийство посла, было свято соблюдено сингальцами.
Положение дел на Цейлон стало настолько отчаянным, что Совет в Гоа решил, что вице-король должен лично отправиться туда, чтобы восстановить порядок. Но правительство Индии в тот момент не имело ни людей, ни денег, которых можно было бы выделить на эту экспедицию, и другие не менее важные вопросы вскоре отвлекли внимание вице-короля, в итоге решение Совета так и осталось на бумаге. Но опустошительная борьба продолжалась вплоть до наступления праздника Нового Года, по случаю которого ласкарины получили разрешение вернуться по домам, что привело к краткой передышке.
Сингальцы делили 365 дней солнечного года на 12 месяцев, названных по знакам зодиака. Год начинался с входа солнца в созвездие Овна, которое происходило обычно 13 апреля, и сингальцы по этому поводу устраивали большой общенародный праздник. В каждом доме к нему начинали готовиться заранее, еще за несколько месяцев до наступления; бедняки откладывали каждую мелку монету, какую только могли сэкономить, чтобы приобрести новую одежду для членов семьи; даже законченные бездельники выходи на работу, чтобы добыть средства на развлечение своих родственников и друзей. Для празднования Нового Года вся семья должна была собраться в "мул седоре", семейной усадьбе. Преступник, скрывавшийся от правосудия, должен был пробраться туда украдкой, под покровом ночи, и солдат, находившийся на службе, получал на время праздника увольнительную, за исключением тех, кто был призван на государственные отработки ("раджакарийя").
Точный момент наступления Нового Года вычислялся астрономами короля, приборы которых, предназначенные для измерения времени, состояли из легкой медной чашки с почти незаметным отверстием в днище. Они погружали эту чашку в ванну, полную воды, пока она не переполнялась и не тонула. Промежуток времени с того момента, когда чашку ставили на воду, и до того, когда она погружалась на дно, равнялся "пейя"; 60 "пейя" составляли 1 сутки. Когда наступало благоприятное время, король садился на трон в присутствии собрания придворных, тогда как артиллерийский салют оповещал о приходе Нового Года народ, ждавший этого момента в своих жилищах. Затем начиналась церемония помазания. Врачи короля готовили нужную мазь из соков различных лекарственных трав, и в урочный час король, как сказано, занимал место на троне, повернувшись лицом на юго-восток. Над его головой должны быть развешаны листья, сорванные с деревьев определенного вида, согласно положению планет, и здесь над ним совершали торжественный обряд помазания, пока группа молодых девушек, державших в руках зажженные восковые свечи, призывала благословения на его голову. В то же самое время в каждом доме выполнялся аналогичный обряд: глава семьи помазывал каждого ее члена и благословлял его.
Определенный час был установлен для первого приема пищи, приготовленной в Новом Году, и еще один - для символического начала годовых работ, когда каждый трудоспособный мужчина должен был взять в руку то орудие или инструмент, которым зарабатывал себе на жизнь. По всему острову люди веселились и обменивались подарками, после чего обычно следовало церемониальное купание. Длившийся несколько дней праздник подходил к концу после того, как перед королем представали все великие вожди, держа на голове накрытые белой тканью подарки, которые они преподносили ему, тогда как король в свою очередь жертвовал их храму Данта Дхану.
Сразу же после завершения праздника Никапитийе совершил марш в дисавани Сабарагамува, но обнаружив там сильную португальскую армию, поспешно отступил на север, и после битвы в окрестностях Анурадхапуры снова бежал в леса. Баррето между тем восстал против Сенарата и завладел всей восточной частью острова, тогда как его армии вторглись в Матару и Сабарагамуву. Быстрота его передвижений озадачила португальцев, которые не знали, какой из их форпостов станет следующей мишенью для атаки. Их армия, кроме того, была полностью деморализована и фактически представляла собой не более чем банду грабителей, чей произвол и насилия в равной мере внушали ужас и ненависть как их собственным соотечественникам, так и сингальцам. Сундуки казначейства были пустыми, поскольку, вследствие злоупотреблений генералов, поступление дохода от коричной монополии, за счет которого предполагалось покрывать военные издержки, совершенно прекратилось. Как горько жаловался король Филипп, генералы выпустили так много лицензий для себя и своих приближенных, что собирали в свою пользу втрое больше средств, чем в пользу короля. Соблюдать королевские права на монопольную торговлю корицей фактически принуждали только бедняков; более могущественные лица безнаказанно их нарушали.
Не следует поэтому удивляться, что в сложившихся обстоятельствах португальцы были очень довольны, когда им удалось заключить 24 августа 1617 г. договор с Сенаратом. По его условиям португальцы признавали Сенарата независимым монархом, а Сенарат, со своей стороны, обязался платить годовую дань в виде двух слонов, подавлять любые восстания в своих владениях, вернуть свободу португальцам, захваченным в Балане, и всем другим пленным христианам, и передать португальцам несколько знатных лиц в качестве заложников. Баррето, однако, продолжал удерживать под своим контролем дисавани Сабарагамуву и Матару. Португальцы полностью очистили первую провинцию и эвакуировали все стоявшие там гарнизоны, тогда как во второй они оказали энергичному мятежнику упорное сопротивление. Приблизительно в это же время Никапитийе Бандара снова появился в Семи Коралах в сопровождении принца Майядунны, члена королевского семейства Ситаваки; но обнаружив, что жители устали от войны и не собираются оказывать ему поддержки, он еще раз исчез в лесных дебрях.
17 ноября 1617 г. граф де Редондо высадился в Гоа и сменил на посту вице-короля де Азеведо, которому предстояло провести оставшиеся 8 лет жизни в подземной темнице Лиссабонского замка.
В сентябре следующего года в Коломбо прибыл новоназначенный генерал, Константино де Са-и-Норонья. Придворный поэт Алагийяванна воспел его появление в следующих строках:
"Как тогда, когда тучные поля изнывают от засухи и грохочущая туча проливается над ними дождем,
Или как тогда, когда к умирающему человеку приходит некий одаренный целитель с редким лекарством от самих богов,
Так и когда он появился среди людей, дрожавших от страха перед врагом, радостью наполнились их сердца".
И впрямь, де Са прибыл как нельзя более кстати, поскольку царивший на острове хаос был поистине ужасающим. Заключив мир с Сенаратом, португальцы уже не опасались никаких враждебных действий с его стороны, и солдаты воспользовались случаем, чтобы дезертировать из полевой армии в город, где принялись грабить и бесчинствовать. Ни одна женщина не могла считать свою честь в безопасности, и "касадуш" были вынуждены взяться за оружие против своих собственных соотечественников для защиты своих семейств. Сталкиваясь на улицах, отряды грабителей завязывали открытые стычки, тогда как более робкие меняли свои мечи на мерительные линейки и беспокоили жителей своей угрожающей назойливостью. При помощи крутых дисциплинарных мер де Са быстро принудил к порядку этих 600 распоясавшихся бродяг, из которых состояла армия, и зачислил в ее состав отряды надежных ветеранов, дабы те подали новобранцам пример, в котором те так сильно нуждались. Главнокомандующим арией был назначен де Оливейра, и в то же время дисавы получили инструкции привести туземные войска в боевую готовность.
Своей энергией генерал сумел внести дуновение свежего воздуха в душную и летаргическую атмосферу. Он совершил последовательный объезд всех пограничных форпостов и укрепил их настолько хорошо, как только смог в сложившихся обстоятельствах; он разослал по всей стране целую армию шпионов, поручив выведать и сообщить ему планы сингальцев. Специальное посольство с богатыми дарами обеспечило нейтралитет Сенарата, в то время как экспедиция под личным командованием самого генерала разгромила войска Баррето, который отступил вместе с Майядунной в горы около Адамова Пика, понеся такие тяжелые потери, что его могущество было навсегда подорвано, и де Са получил возможность вернуться в Мальвану, чтобы заняться другими неотложными административными вопросами. Де Оливейра был отправлен с армией на покорение Джафны, где власть узурпировал принц Чанкили; последний в панике бежал из страны при вести о приближении португальцев, тогда как борьбу за независимость продолжил некий араччис Мигапулле, в поддержку которому отправил свои войска раджа Танджура, но его усилия принесли мало пользы.
Узнав об оказанном в Джафне сопротивлении, де Са отправил на помощь Оливейре Луиша Тейшейру. Он оставил за собой поистине кровавый след. По его приказу мужчин разрубали надвое топорами, женщинам отрезали груди, вспарывали матерям утробы и бросали туда младенцев, которых они держали на руках. После краткой, но отчаянной борьбы на севере острова восстановилась видимость спокойствия, тогда как примерно в то же время очередная попытка Майядунны вторгнуться на португальскую территорию на юге закончилась его разгромом и бегством в восточном направлении.
Между тем миссия опрометчивого Боусховера в Голландии потерпела фиаско, и он обратился за помощью к Дании. Король Кристиан отдал в его распоряжение пять кораблей под командованием Ове Гиедде, и в мае 1620 г. Они бросили якорь у восточного побережья Цейлона. Сам посланник скончался во время плавания, оставив молодую жену вдовой. Агенты Майядунны сразу прибыли к Гиедде с предложением оказать ему (принцу) помощь, и Сенарат, после некоторых колебаний, дал согласие на это предложение. Но было уже слишком поздно. Преследовавшие Майядунну португальские отряды находились уже в опасной близости от него, и 2 июля принц был вынужден искать спасения на борту датского флота, тогда как Баррето - настигнут и убит португальцами после жаркой схватки. Датчане поле этого отплыли прочь, бросив на произвол судьбы безутешную вдову Боусховера, а Майядунна высадился на побережье Индии и какое-то время укрывался там.
Успех де Са привел камару Коломбо в такой восторг, что члены муниципалитета приказали убрать из зала заседаний украшавшую ее статую ангела, чтобы освободить место для статуи победоносного генерала. Когда сведения об этом поступке достигли ушей короля Филиппа, он, однако, выразил свое неодобрение и приказал снова вернуть сброшенного ангела в его нишу.
Примечания к главе 11.
1. В этом деле Азеведо действовал согласно инструкциям, содержавшимся в письме короля Португалии. Например, когда 5 патангатинов, или глав семейств из Чилау приняли крещение в Мальване в праздник Богородицы Побед в 1606 г., де Азенведо "соизволил осыпать их многочисленными знаками милости и привилегиями для того, чтобы вызвать зависть у других язычников и побудить их таким образом последовать примеру новообращенных". - "Цейлонские древности", II, 21.
2. Ср. в этом отношении с римским наместником провинции во время Поздней Республики, например, с Верресом. (Гай Веррес - наместник Сицилии в 73-70 гг. до н.э., прославившийся своими поборами и коррупцией. - Aspar).
3. В Аттике так же оберегали от вырубки оливковые деревья, которые оставались нетронутыми даже во время самых жестоких междоусобных войн.
4. Стоит отметить, что еще в 1606 г. иезуиты поручили одному из своих собратьев заняться исследованием истории и древностей Цейлона. - "Цейлонские древности", II.