Конспект по Терроризму
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
Возможно, профессионал найдет в ней для себя мало интересного, но для непрофессионала, интересующегося этой проблематикой, статья может послужить полезным ликбезом, расширит его кругозор и вооружит его методологией, позволяющей критически относиться к сложившимся в прессе и массовом сознании клише/стереотипам, отражающим тему терроризма.
|
Конспект по Терроризму
No Makkawity, зима 2004
Эта статья - попытка собрать воедино и систематизировать те мысли, которые пришли мне в голову на фоне событий последнего времени, а также в сентябре-декабре 2003 г., в период моего обучения в Центре Исследования Безопасности в АТР (Гонолулу, США), где теме антитерроризма была посвящена достаточная часть учебного процесса. Возможно, профессионал найдет в ней для себя мало интересного, но для непрофессионала, интересующегося этой проблематикой, статья может послужить полезным ликбезом, расширит его кругозор и вооружит его методологией, позволяющей критически относиться к сложившимся в прессе и массовом сознании клише/стереотипам, отражающим тему терроризма.
Некоторые детали этого раздела текста можно воспринять как своего рода должностную инструкцию террористам. Однако, в основном, речь здесь идет о приемах обмана народа и формирования общественного мнения. Представляется, что когда люди хорошо понимают эти приемы, они уже не попадутся на такую удочку. "Предупрежден - значит, вооружен".
Определяемся с терминологией: террористы, партизаны и диверсанты
Это важно, так как с подачи недостаточно профессионально подготовленных журналистов "терроризм" стал слишком широким понятием, которое обозначает и действия "не наших партизан" в отличие от действий "наших борцов за свободу".
Термин "террор" родился во время Великой Французской Революции как политика государства, как своеобразный механизм управления массами через запугивание достаточно определенной их прослойки. Много позже, отдельные "борцы" обозвали террором совершаемые отдельные, чётко направленные убийства, потому что считали, что они нагоняют страх - но уже на власть, а не на народ. В условиях современных обществ, террористические акты стали более эффективны не уничтожением отдельных личностей, а уничтожением невинных людей. При этом целью, осталось тоже влияние на власть.
Впрочем, как выяснилось в ходе споров, единого определения терроризма, принятого за основу в международных спорах, пока нет. Мне представляется, что этому явлению присущи следующие особенности.
Терроризм манифестирует себя как криминальную деятельность. Почти все его проявления, будь то убийство, поджог, похищение человека или угон воздушного судна, могут сами по себе быть рассмотрены как уголовные преступления, наказуемые по "обычным" статьям УК. Там, где нет той или иной формы насилия, нет и терроризма.
Однако, в отличие от обычного криминала, терроризм есть проявление политической деятельности. Даже при нередко похожих методах ("политические" убийства, "экспроприации" и т. п.) террориста от уголовника отличает политический мотив преступления. Нет политического мотива (выдвигаемых требований или расходования полученных как выкуп денег на политические цели), нет и терроризма.
Одно из важных условий терроризма - отсутствие крупномасштабной войны (по крайней мере, в регионе, где действуют террористы), ибо в случае военных действий значительная часть того, что принято называть терактом (включая атаки самоубийц на казармы и блокпосты), расценивается как "диверсионная деятельность", приемлемая как элемент войны и направленная на уничтожение вражеских военных или их имущества, в том числе и в тылу врага.
Очень важной составляющей терроризма, кардинально отличающей его от приемлемой на войне диверсии или партизанской войны, которая в основном ведется против военных объектов, является то, что основной целью террористов являются некомбатанты, которых терроризм сознательно приравнивает к воюющей стороне и бьет скорее по людям, нежели по структурам.
Из подобного выбора целей вытекает следующее. Действия террористов не направлены на непосредственное решение собственно боевой задачи. Терроризм является формой психологической войны. Если представитель криминала обычно пытается скрывать следы своего преступления, террорист выставляет их напоказ, так как его основная цель - влиять на политическое поведение своих жертв при помощи насилия или угрозы его применения. "Использовать его психологический след", так сказать.
Терроризм проводят в жизнь члены негосударственных организаций, как локальных, так и межнациональных. Похожая политика, проводимая государством, не вписывается в это определение.
И естественно (для нас это - "по умолчанию", но на Западе любят выделять это в отдельный пункт), все вышеперечисленное совершается по предварительному плану, а не происходит импульсивно или является результатом несчастного случая, когда бомба, предназначенная для казарм, взорвалась в вагоне поезда из-за технической неполадки.
Важно: терроризм следует отделять от малой войны или диверсионной деятельности. Таковые включают в себя куда больше и может и не практиковать терроризм, в то время как для террористической организации терроризм является основным родом ее деятельности.
Поэтому еще раз поясним, чем с точки зрения формальной терминологии террорист отличается от диверсанта. Роднит их ведение войны неконвенционными методами (иначе говоря, тактика асимметричного ответа) или "малая интенсивность" конфликта: террорист, постоянно воюющий танками и вертолетами - уже нечто большее, чем террорист.
Разница между диверсией и терактом - в целях. Непосредственной целью диверсии как акции, приводящей к прямому материальному ущербу (взорвать электростанцию, пустить поезд под откос) и/или потерям личного состава противника, является именно нанесение этого самого ущерба. Напротив, для теракта материальный ущерб глубоко вторичен, а основной целью акции является в рядах противника создание паники и ужаса (что, собственно, и означает слово terror). Естественно, жертвами диверсии могут быть гражданские лица и объекты, но по отношению к военным/комбатантам слово "теракт" не имеет смысла.
Именно потому, согласно существующим законам войны, Диверсант, в отличие от террориста, может считаться комбатантом и при захвате живым имеет право на обращение, эквивалентное статусу военнопленного.
Теперь о том, чем террорист отличается от партизана. В оригинале партизанщина называлась "герилья" (буквально, "малая война"). Под "малой" имелось в виду то, что она ведется в рамках большой кампании, в ходе оборонительной войны (между государствами!!!) на своей территории. Партизанские отряды имеют (или пытаются иметь) связь со своим правительством и командованием регулярной армии и действуют в их интересах по единым планам.
Таким образом, самый главный критерий для причисления к лику партизан таков. За спиной партизанского движения должно стоять легальное правительство, которое могло бы вступить с правительством противника в дипломатические отношения и заключить мир, или хотя бы подписать капитуляцию (договор о послевоенном режиме). Если этого нет, то говорить о партизанах уже не приходится, мы имеем дело с революционерами (Че Гевара), сепаратистами (ИРА), иностранными наемниками (Афганистан), а то и просто уголовщиной, прикрывающейся политическими требованиями (Косово).
Главной задачей партизан является проведение правительственной политики (установление советской власти, или что у них там) на оккупированной территории и саботаж мероприятий оккупационной администрации. Для этого в юридическом плане партизанские командиры наделяются теми же правами по отношению к населению (проводить мобилизацию, привлекать население к работам, покупать и реквизировать продовольствие и другие припасы), какие имеют в военное время командиры регулярной армии. Разведывательная и диверсионная работа на тыловой инфраструктуре регулярной армии противника - их второстепенная задача.
Кстати, без наличия "правительства в изгнании", которое поддерживает их материально, партизаны очень быстро превращаются в террористов.
Успешен ли терроризм как метод достижения политических целей?
Многие классики указывали на бесперспективность террора как метода достижения политической цели. Во-первых, терроризм, как правило, не высокоточное оружие, и вероятность гибели мирных граждан, крайне негативно воспринимаемая общественным мнением, очень высока. Во-вторых, серия подобных действий обычно стимулирует более жесткие меры, направленные на противодействие терроризму, которые, как правило, вызывают много проблем. В-третьих, даже в массовом сознании образ террориста сильно отличается от образа романтического тираноборца, что снижает международный рейтинг приверженцев террора. В четвертых, основная составляющая террора - провокация. А строить свою стратегию на одних провокациях нельзя. Выходит, терроризм как доктрина борьбы является или тупиковым направлением, или вынужденной мерой при отсутствии иных вариантов.
Пример из любимой мною корейской истории. На усиление режима японского протектората с последующей аннексией в значительной мере повлияло убийство корейским патриотом Ан Чжун Гыном министра иностранных дел Японии Ито Хиробуми (кстати, сторонника гораздо более мягкой политики по отношению к Корее по сравнению с теми военными, которые пришли ему на смену). Не добились своего ни взорвавшие Александра Второго народовольцы, ни сербская "Черная Рука".
Более того, история пока не знает случая, когда та или иная организация добилась своей цели, используя исключительно терроризм. В качестве примера иногда называют эсеров, но следует помнить, что образ "студента в очках и с бомбой" во многом - дань советской историографии. Боевая организация всегда была под контролем Охранки и большую часть своей истории возглавлялась провокатором, а поддержка этой партии на селе в 1917 г. была выше, чем у большевиков.
Терроризм - оружие слабых - тех, у кого нет силы или ресурсов ни на ведение постоянной партизанской войны, ни на подготовку серьезного массового выступления. В этом смысле переход чеченцев от партизанщины к терроризму есть неприятный, но объективный признак успеха курса российских властей.
Когда малая группа, лишенная сил и поддержки народа, пытается воздействовать на власти, терроризм становится средством политической коммуникации и способом привлечения к себе внимания, способом заставить выслушать себя. Терроризм сложнее игнорировать, чем обычный протест - он заставляет прислушаться. Угроза насилием выводит террористов за рамки принятой системы: чтобы добиться своего, организаторам террора не надо ходить на выборы или устраивать референдум. Очень удобно, однако.
Но хотя стратегического успеха террористы не добивались никогда, нередко им удается добиться успехов тактических. Террор оказывает негативное влияние на общество и вызывает поляризацию общественного мнения ("а я говорю - борцы за свободу!"). Он влияет на экономику, рождая ситуацию финансовых рисков (падение туризма в ЮВА после терактов на Бали), или отвлекая на борьбу с собой значительные средства (США теперь тратят на антитеррористические меры 75 миллиардов долларов в год).
К тактическим успехам террористов можно отнести и удачные атаки на кадровый потенциал власти. Речь идет не только об успешно проведенных актах индивидуального террора, но и о традиции после каждого громкого дела проводить чистку среди руководителей силовых структур, не всегда адекватно вникая в то, кто из кандидатов на увольнение действительно что-то недосмотрел. Но хитрый момент заключается в том, что любой новый назначенец тратит в среднем до года на то, чтобы войти в дела и достигнуть необходимого уровня компетентности. И если менять их чаще, структура будет фактически обезглавлена, ибо во главе ее никогда не будет стоять действительно компетентный специалист.
Нередко акт террора играет роль провокации или искры, из которой затем разгорается пламя чего-то большего - не созданного самими террористами, но вписывающегося в их планы. Из старого - это убийство Франца-Фердинанда, рассчитанное на то, чтобы спровоцировать войну, из совсем нового - Беслан, где главной целью событий было спровоцировать резню между осетинами, чеченцами и ингушами. Напряжение могло очень быстро срезультировать во вспышку резни на основе кровной мести, подогретой слухами о том, что власти не хотят справедливости и кого-то там покрывают.
Заметно и воздействие террора на психологию отдельного человека (сюда относятся и эффект продолжительного стресса, и "стокгольмский синдром" Последнее очень важно, так как любая власть состоит из конкретных людей, каждого из которых можно запугать.
Особенно удачной пропаганда террористов бывает там, где по ряду причин престиж власти в глазах масс не очень высок, и сознание народа или его фрондирующей интеллигенции готово совершить классическую "ошибку правозащитника", заключающуюся в том, что тот, кого преследует "плохая" власть, не может быть "плохим парнем". К сожалению, в политике, как правило, речь идет не о противостоянии хороших и плохих парней, а о "конфликте плохого с худшим".
Клиническим примером такого поведения озабоченного интеллигента является история с Андре Глюкcманом. Рассказывают (за что купил, за то и продаю), что после очередной пламенной речи в защиту жертв геноцида чеченского народа к этому известному правозащитнику подошли российские представители и молча поставили видеокассету, на которой боевики со смаком демонстрировали пытки, изнасилования и казни российских солдат из числа захваченных призывников.
"Вы ничего не понимаете!" - вскричал видный деятель, - "Это же мессадж! Только таким, пусть экстремальным образом, они пытаются донести до международного сообщества правду о тех ужасах, которым подвергается чеченский народ..."
Успех стратегии террористов в информационной войне, протекающей в условиях недоверия к властям, проявляется и в восприятии самих терактов. Здесь "ошибка правозащитника" заставляет некоторых настолько поддаваться "стокгольмскому синдрому", что все, что взрывается в Москве, они априори объявляют происками ФСБ, не разбираясь в деталях. Вспомним взрыв на зеленой ветке метро и рассуждения российской "типа-демократической" прессы о том, что это неспроста, и что таким образом власть хочет отвлечь внимание от полностью сфальсифицированных выборов. На этом фоне забывается, что наша жизнь достаточно богата информационными поводами, и потому событие, к которому можно "приурочить" очередной теракт, найдется всегда.
По ходу можно вспомнить тактику некоторых групп "палестинского сопротивления", использовавших 11-летних малолеток - последнее обеспечивало выигрыш вне зависимости от исхода дела: если террориста уничтожили, власть все равно получает клеймо детоубийцы.
Террористы хорошо понимают, что государство с его вроде бы налаженным аппаратом всегда будет мишенью критики из-за разницы между "могли же бы" и тем, как это происходило в данной конкретной жизненной ситуации. Критиков государства, которые, как правило, недостаточно разбираются в особенностях антитеррористической деятельности, устроит только полная победа без жертв со своей стороны и потерь среди заложников, и то спецслужбы можно будет поклевать за то, что акт не упредили, не пытаясь понять, можно ли было сделать лучше, не делая поправку на, мягко говоря, неидеальность существующей государственной системы и не пытаясь просчитывать события хотя бы на два-три хода вперед.
В такой ситуации пресса всегда найдет, за что ругать спецслужбы, и это было видно хотя бы на примере Беслана, когда критику вызывал любой вариант развития событий (готовили штурм - значит, собирались пожертвовать заложниками; не готовили - значит, бросали их на произвол судьбы).
Между тем дилетанты и профессионалы считают жертвы по-разному. Это было хорошо видно после "Норд-Оста", когда непрофессионалы говорили о том, что погибло целых 120 человек, а сотрудники спецслужб, в том числе и те, с которыми я общался в США, которые занимаются своим делом минимум по 5-10 лет, были рады тому, что жертв было всего 120, ибо изначально ожидали, что их будет гораздо больше.
Скажу еще. У моих коллег по курсу, особенно у тех, кто имел похожий опыт в Кашмире или Минданао, рассказы о Чечне вызывали понимание, одобрение и сочувствие, особенно когда выяснилось, что практика захвата "коммерческих заложников" встречалась не только в наших горах.
Информационная война и теракт как спектакль страха.
Основное значение слова "террор" - страх, и именно он является главной составляющей террора.
Какой страх? Подобно тому, как военные психологи отделяют страх проиграть войну от страха перед вредом, причиненным военными действиями, у гражданских лиц есть два вида страха. Есть страх вообще, страх животный, страх за свою жизнь. Этот страх в чистом виде бывает только у тех, кто ничего не имеет за душой или, выражаясь буддийской терминологией, лишен привязанностей. Победа над ним раскрепощает и освобождает.
Но есть страх утраты должности, состояния, общественного статуса (в меньшей степени - потери близких). Он знаком лишь тем, кому есть что терять. Этот страх закабаляет навсегда, и не случайно, когда мы говорим о терроризме (в отличие от межнациональных конфликтов, число жертв в которых на порядок больше), речь идет об актах насилия на территории, населяемой "золотым миллиардом".
Задача наведения на общество страха - создать в нем такую атмосферу ужаса и неуверенности, каковую организаторы террора намерены использовать для достижения поставленной задачи. То, что не смогут сделать сами террористы, сделают запуганные ими массы, которые ради избавления от страха будут просить власть "сделать хоть что-нибудь". Удар идет, таким образом, как бы по всей государственной системе.
Потому атаки террористов часто не имеют определенной цели и нередко бьют без разбора (indiscriminately). Более того, ситуация, когда жертвой может стать любой, играет важную роль в установлении выгодной им эмоциональной обстановки - чем более непредсказуем терроризм, тем более он дезориентирует и ввергает в прострацию.
В Кашмире, например, основным типом теракта было кинуть гранату в людное место. Упор делался не столько на то, чтобы побольше убить (мало трупов, но много раненых осколками), сколько на психологическое воздействие - взрыв, паника, много окровавленных людей и хорошая картинка, впечатывающаяся в мозги очевидцев... Главное - не число убитых, а количество запуганных, тех, кто потом будет передавать по цепочке слухов эмоционально окрашенную информацию.
Таким образом, терроризм есть не столько часть военной стратегии, сколько инструмент агитации и пропаганды, нацеленный на максимально широкую аудиторию. И, как и в любой пропаганде, чем больше аудитория, тем лучше. А чем выше информационная насыщенность общества, тем больше аудитория - телевидение донесет последствия взрыва гранаты в каждый дом, где смотрят новости. Именно при помощи развитой системы средств массовой информации Соединенным Штатам удалось провести ПР-акцию, сделав из трагедии Нью-Йорка и Вашингтона трагедию мирового масштаба.
Если, как говорил Брайан Дженкинс, "терроризм это Театр", то теракт - своего рода спектакль, призванный сорвать аншлаг. Отсюда тяга к совершению действа в местах, где у него будет точно обеспечена аудитория (прирезать министра в сортире - просто политическое убийство, а вот взорвать его авто на ступеньках министерства в день заседания коллегии министерства...). А если аудитории нет - "сразу требуют журналистов". Как говорил один мой приятель, терроризм начинается не тогда, когда кто-то берет заложников, а когда это показывают в прямом эфире.
И хотя европейские и американские телекомпании стараются не показывать "свои" трупы, круглосуточные трансляции с многократным повторением одних и тех же кадров, нагнетанием предчувствия и ожиданием чего-то нового очень похожи на приемы создателей фильмов ужаса категории "саспенс". То же внедрение в массы подсознательного ужаса, под влиянием которого человек становится более легко управляемым и менее критичным в оценке событий.
Отсюда же и преувеличенное внимание к внешним эффектам. Бомба хороша не столько тем, что ею можно убить много людей, сколько тем, что вид самого взрыва или пейзаж после того, как рвануло, являет собой замечательную картинку для прессы. В общем, смотри выше относительно гранаты в толпу.
Кстати, "старый терроризм" (тот, что имел место до второй половины ХХ в.) не предполагал в качестве основной цели атаку общественного мнения, построенную на идее, что мишенью может стать любой. Практиковался индивидуальный террор как уничтожение определенной личности, несущей конкретную угрозу или настолько определяющей политику, что ее устранение может радикально изменить положение дел Именно так работали тхаги или ассасины, которых нередко записывают в исторические прототипы террористов. Те же эсеры, не желая лишней крови, несколько раз не кидали бомбы, когда их жертва была с семьей.
А сейчас - наоборот. На первый план выдвигается зрелищность, что весьма опасно. Подобно тому, как постепенно приедаются однотипные новости (к примеру, взятка уже давно не является достаточным компроматом, а "аморальное поведение" включает в себя как минимум педофилию), для привлечения к себе внимания террористы начинают идти на Большее.
В этом смысле события 11 сентября особенно опасны тем, что выставили новую планку Зрелища - для того, чтобы превзойти эффект, достигнутый Бен Ладеном, новому герою-террористу надо будет уронить космический Шаттл на Голливуд.
Заметим, что хорошие новости вообще отпечатываются в сознании гораздо ярче, чем плохие. К примеру, во время моей стажировки на Гавайях американцы жаловались, что на фоне критики американской политики в Ираке никто не обратил внимание на то, как быстро восстановили в Багдаде больницы и электрическое освещение, проведя его даже туда, где его не было (кстати, чистая правда). В дихотомии фактов каждый выбирает свои, но, строя радужные планы, мы предполагаем, что в будущем все пойдет по ним, и потому, в отличие от срыва графика и всех форм неприятностей, успешное движение согласно плану не воспринимается нами как чрезвычайная новость.
С другой стороны, давайте задумаемся вот над чем. Насколько действительно страшен терроризм? Не испугались ли мы его отражения в кривом зеркале ТВ, которое сами и создали? Ведь после 11 сентября в деятельности Аль-Кайеды не произошло особенного качественного скачка - изменилось только наше ее восприятие.
У страха глаза велики. Но не будем забывать, что чем больше внимания мы будем уделять террористам и чем больше будем их бояться (и то, и другое - больше, чем они того стоят!), тем они сильнее. Не слишком ли отвлекаемся мы на борьбу с терроризмом вместо того, чтобы бороться с более глобальными угрозами вроде потепления, этническими конфликтами (рекорд Холокоста по количеству убитых в единицу времени был переплюнут в Руанде в 1994г.) или мировой наркоманией, количество жертв которой на порядок превышает число пострадавших от терактов. А эпидемии, которые нередко косят больше жертв, чем войны? Вирус гриппа в 1934 г. убил 43 тысячи человек.. Много больше скосила испанка начала ХХ в. А сегодня есть рак или СПИД. Может, стоит уделять меньше внимания внешним эффектам?
Терроризм и идеология. "Война с нецивилизованным противником"
Поговорим о том, какие идеи могут стать для терроризма хорошей питательной средой. B списке обычно декларируемых причин терроризма особой оригинальности нет: последствия конфликтов, существовавших до того и перешедших в стадию тайной войны вместо явной; властные амбиции отдельных лиц либо негосударственных организаций (будь то захват власти при сохранении порядка существующего, построение порядка альтернативного или просто жажда крови и насилия); этно- или религиозный экстремизм, спровоцированный столкновением цивилизаций согласно концепции С. Хантингтона, предусматривающей их малую комплиментарность и высокую вероятность "джихада".
На мой взгляд, идея современного терроризма тесно связана с концепцией "войны против нецивилизованного противника" (реже ее называют тотальной войной, но как правило этот термин имеет иное значение). Если "цивилизованный противник" является благородным врагом, что предполагает и возможность достижения компромисса, и наличие определенных правил ведения конфликта (обычно вытекающих из существующих между "своими" этических норм и направленных на сокращение количества случайных смертей с обеих сторон), то "цивилизованный противник" изначально Чужой. С ним договориться априори невозможно, и война с ним есть война без правил, когда все средства хороши, а пленных не берут. Война планируется до полного подчинения/уничтожения, и если возможности уничтожить врага конвенционным оружием нет, оружием слабого против сильного становится террор.
В рамках такой войны разница между армией и мирным населением (некомбатантами) стирается. На священную войну против супостата поднимается весь народ, от детей до стариков. К несчастью, это отчасти оправдывает и ответные меры супостатов, ибо в этом случае армия противника приобретает формальное право обращаться с мирным населением как с воюющей стороной. Действия карателей как бы "морально оправдываются". Те, кто делает героя из двенадцатилетнего пионера, стреляющего по немцам из леса, вправе ожидать от немцев стрельбы по всем двенадцатилетним детям, поскольку им неизвестно, кто из них пионер-герой, а кто - нет. В результате получается резкая эскалация насилия, которая только раскручивает виток за витком взаимное озверение, столь характерное для большинства гражданских/внутренних войн.
В качестве идеологии, провоцирующей войну такого типа, любят называть ислам. Точнее, обычное утверждение выглядит так: сам ислам как религия не равен терроризму, но отдельные положения этой религии (джихад) могут стать базой для формирования идеологии священной (читай - тотальной) войны.
Действительно, на войне религия часто помогает провести идеологическую черту "свой - чужой". Поэтому более точно разделять национальные и религиозные конфликты не столько по признаку религиозной принадлежности противников, сколько по тому, до какой степени войну трактуют как священную.
НО. Следует отделять религию от отдельных групп верующих - от истинно верующих и сражающихся собственно за веру и от тех, для кого религиозные лозунги - не более чем инструмент. Ведь прикрывание своей деятельности религией - замечательная "отмазка", способная создавать имидж "борцов за веру", и хороший способ обретения дополнительных ресурсов или союзников из числа единоверцев. На ум приходят не столько Масхадов и Ко, которые в свое время допустили серьезную ошибку, пустив в Чеченскую республику зарубежных ваххабитов и не сумев взять их под контроль, сколько бандиты и наркодельцы из албанской Армии Освобождения Косово (АОК), взбившие пену вокруг "этнических чисток", когда правительство Сербии начало решительное наступление на их плантации и базы. Конечно, соблазн внедриться на Балканы был и без того велик, но как только Клинтону положили, наконец, на стол документы о реальном статусе АОК, поддержка этого объединения резко прекратилась.
К тому же, отчего мы говорим об "исламских террористах" из Аль-Кайеды, но не называем членов Иргун или Стерн "еврейскими террористами", а Ирландскую Республиканскую Армию, баскских сепаратистов из ЭТА или причастную к взрыву в Оклахома-сити американскую Christian Identity Movement, - "христианскими террористами"?
Объективно ясным представляется и то, что призрак исламского терроризма возник из геополитических соображений. Проблемы негров, которых убивают христианские террористы из Куклуксклана, или мусульман в Индии, которых уничтожали радикальные индуисты (кстати, там, в регионе термин "индуистские террористы" употребляется вполне), "шерифа" США не волнуют, и в качестве первоочередных врагов выбираются те, кто бьет по "своим".
Отдельно стоит сказать разве что о ваххабизме. В определенном смысле внутри ислама это течение занимает идеологическую нишу раннего протестантства, неся в себе значительный потенциал, но способности "ортодоксального ислама" "подавить ересь" во многом ослаблены отсутствием в среде мусульман духовного главы, статус которого был бы аналогичен папскому.
Второй возможной идеологической базой террора из-за противопоставления себя любой структуре нередко считают анархизм. Здесь, однако, действительно стоит разобраться с целями, так как террористические организации могут заниматься дестабилизацией существующей государственной власти как для того, чтобы разрушить эту структуру и занять ее место, так и для того, чтобы уничтожить структуры вообще.
Впрочем, серьезные команды анархистов были прекрасно и жестко организованы. Вспоминаются не только немцы или японцы, но и студенты РК образца 1990-х.
В меньшей степени истоки идеологии терроризма как оружия слабого на Западе видят в тех учениях, которые возникают на фоне бедности и неустроенности. Так, жажда "справедливости, как они ее понимают" в сочетании с представлениями о невозможности радикально и быстро изменить ситуацию иными способами служит питательной средой для экстремизма и толкает сторонников немедленных перемен в объятия террора.
Такая точка зрения не совсем точна, так как чревата постановкой знака равенства между террористами и революционерами вообще. Бедность бедностью, но а) когда в стране возникает действительно революционная ситуация, террор не нужен; б) совсем бедные думают о том, как выжить, а когда нарыв прорывает, мы получаем не террор, а бунт, бессмысленный и беспощадный; в) непосредственные исполнители могут вырасти в темноте, бедности и неустроенности, но большинство теоретиков или генералов от террора происходили как раз из очень богатых и образованных семей - от Софьи Перовской до Карлоса или Усамы.
Терроризм и цена жизни
Терроризм связан как с понятием нецивилизованного противника, так и с ценой отдельной человеческой жизни. В обществе, против которого направлен терроризм, она должна быть высока. Там, где она невелика, терроризм или "не работает", или называется геноцидом, когда дело устрашения доходит до пирамид из отрезанных голов. Когда же в лестнице приоритетов жизнь отдельно взятого человека выше политических интересов, как в Европе с ее "общечеловеческими ценностями", она становится весомым аргументом.
К тому же информационный век заставил воспринимать смерть троих так, как ранее воспринимали смерть нескольких тысяч. Когда в Бангладеш в результате атаки тайфуна "Мэрион" за одну ночь погибло 139 тысяч человек и до миллиона голов скота, он воспринимался в Штатах как стихийное бедствие, но абстрактное и где-то там; в то же самое время в США тоже был тайфун, и смерть 17 человек, вызванная им, была куда большей национальной трагедией.
У потерь появилось человеческое лицо, смотрящее с экрана мертвыми глазами и входящее в сознание каждого телезрителя. Не важно, сколько было убито еще (о числе убитых на маневрах пресса не сообщает, но их не меньше, чем на некоторых операциях) - именно это лицо в кадре станет лицом войны и будет определять всеобщее к ней отношение.
В обществе вроде современного американского, где цена отдельной человеческой жизни очень высока, каждая такая смерть (особенно, если о ней сообщено по телевидению) вызывает определенный общественный резонанс. И когда число таких смертей превысит некий порог, победа станет считаться пирровой вне зависимости от того, насколько была выполнена поставленная задача, и как велики были потери противника. Военная кампания захлебнется изнутри под напором возмущенных солдатских матерей.
В этом смысле очень показателен вывод американской армии из Ливана, где публично взорвали их казармы, или Сомали, где решающую роль в вынесении вердикта сыграл репортаж, в котором тело погибшего в ходе операции "Черный ястреб" солдата было привязано к джипу, и его проволочили по улицам Могадишо.
"Человеческие потери" являются сейчас для террористов основным способом влияния на общественное мнение. Конечно, у каждой страны цена человеческой жизни своя, и Россия в этом смысле не Америка, но как бы то ни было, успех терроризма зависит о ценности отдельной жизни. Это хорошо проявляется при захвате заложников. Одно дело, когда их "изначально считают мертвыми", другое - когда стараются спасти их любой ценой, вплоть до полных уступок даже при неясном исходе, на что, возможно, рассчитывали организаторы акции на Дубровке. Именно потому в тоталитарном государстве тактика массового террора как средства психологической войны не дает должного эффекта. Не только потому, что ресурс системы позволяет бороться с этим явлением более эффективно, но и потому, что цена жизни "винтика системы" не так велика. Правозащитники любят добавлять, что на фоне государственного терроризма прочий меркнет, но мы оставим их при этом мнении и пойдем дальше.
Высокая цена жизни заложников нередко сочетается с куда более низкой оценкой собственной жизни самими террористами. Точнее, мировоззрении, при котором смерть за идею является адекватной альтернативой жизни. Шахид опасен именно тем, что при выработке плана действий его инстинкт личного самосохранения не играет определяющей роли - не боящегося смерти противника значительно сложнее напугать. Как отмечал один из американских военных, с которыми я общался в Гонолулу, "с ними невозможно разговаривать! Они готовы умереть и более того, знают, что умрут в любом случае".
Конечно, идеологическая подготовка категории "лучше смерть, чем..." или "в следующей жизни/на небесах ты будешь вознагражден" отличается от использования запуганных детей и женщин, и раскрутить камикадзе сложно, но можно, однако это требует, скажем так, более высокого профессионализма. В обыденной же ситуации наличие шахида существенно сужает выбор мер противодействия.
На Западе по этому поводу любят цитировать Хантингтона, сказавшего, что "самое сложное для основанной на желании жизни культуры - столкновение с культурой, основанной на желании смерти". Однако говорить, что есть культуры, основанные на "стремлении к смерти вообще и всегда" - неразумно. Конечно, есть проблемы, но это проблемы не культуры, а конкретной группы, и распространение их на более широкий ареал связано со слишком некритическим восприятием теории Хантингтона, из которого на Западе изрядно делают культ. Настолько, что иногда кажется, что за использованием этой парадигмы стоит умышленное желание показать противника принципиально инаковым, что связано с намерением оправдать применение против такого противника методов, использовать которые против "своих" считается неэтичным.
Между тем, смертники бывают не только среди шахидов, и силой, способной воспитать камикадзе, является не только религиозный фанатизм. "Средний американец" гораздо меньше будет рисковать своей жизнью, чем "средний бешеный араб", однако существует достаточно методов психологической обработки и отбора людей, способных сделать из исключения правило. Кроме того, самоубийца не обязательно должен быть человеком с вымытыми мозгами. Находящийся в крайней степени отчаяния или в состоянии, которое китайские военные трактаты зовут "положением смерти", вполне способен на такое - терять ему нечего. Не исключено и банальное желание "пятнадцати минут славы" - желание покрасоваться на первой странице газет - уже вполне американское.
Что делать? Мы понимаем, что универсального закона нет, но предпочтительной линией действий я бы счел следующую: те, кто готов умереть, пусть умирают, а если из-за этого нельзя избежать гибели остальных людей, количество смертей можно и должно свести к минимуму.
Терроризм конца ХХ века
Подобно тому, как мышление людей прошлого резко отличается от мышления людей нынешних, терроризм ХХ в. резко отличается от терроризма века предшествующего. Напомним, что в ХIХ в. терроризм был направлен, прежде всего, против отдельной/конкретной личности и "весьма чувствителен к отлетающим щепкам". Сейчас же он направлен против государства вообще и не слишком стеснен принципами.
Наступление нового этапа эволюции терроризма в США отсчитывают от 11 сентября, считая, что историческое значение этого события не столько в новой тактике (первый угон самолета совершили палестинцы 22 июля 1968 г.; идея использовать захваченный самолет вместо грузовика со взрывчаткой была еще у Карлоса), сколько в масштабности действия, а также в том, какое влияние именно этот теракт оказал на "новое политическое мышление".
Как средство нагнетания Ужаса или попытка обозначить новую позицию, с которой можно давить на власть, взрыв небоскребов был, безусловно, эффектен. Атака произошла в столице, продемонстрировав ее незащищенность. Уничтожен один из символов процветания страны. Число жертв было сравнимо с числом убитых в Нагасаки. Подобного "плевка в лицо" США не терпели со времен Перл-Харбора, но с точки зрения стратегии отсутствие развития успеха сделало это событие именно болезненным для самолюбия плевком, а не по-настоящему сильным ударом, и я считаю это событие не качественным, а количественным рывком, поставившим новую планку Зрелища.
По мнению многих, лицо терроризма пост 80-х меняется в следующих направлениях.
Религиозная идеология, будь то ислам или протестантский фундаментализм, замещает в качестве основной марксизм или этнический сепаратизм. В результате реакционные (направленные на "противодействие прогрессу", будь то возврат к традициям или приближение конца света) идеи замещают прогрессивные (построение светлого будущего), а сама организация становится более похожей на секту c более жестким уровнем внутреннего авторитаризма и нетерпимости по отношению к внешнему миру.
Отчасти вследствие этого из законспирированных организаций террористические группы превращаются в сообщества с менее четкой структурой, объединенные скорее набором общих представлений. Даже Аль-Кайеда более похожа на франчайзинговый брэнд, каковой, по моему личному мнению, использует куча разрозненных групп. А взорвавший торговый центр в Оклахоме Тимоти Маквей хотя и был активным сторонником Christian Identity Movement, с формальной точки зрения являлся кустарем-одиночкой.
В ХХ в. жертвами террора стали не столько отдельные лица во власти, сколько гражданские массы. Возможно, еще и потому, что изменилась мера человеческого восприятия крови и смертью одного уже никого не испугать. "Этика акта" включает в себя все большее количество жертв. Это объясняют как проникновением религиозной идеологии типа "джихад всем гяурам", так и "местью за ковровые бомбардировки" или "они сами виноваты, что своей демократией выбрали такую власть - вот пусть и переизбирают". Среди иных объяснений массового террора - "логика Спектакля", когда каждое следующее действо должно быть зрелищней предыдущего.
В результате, хотя по сравнению с серединой 1980-х количество терактов снизилось примерно на треть, среднее число их жертв возросло в 4 раза. С другой стороны, падение цены жизни вообще сочетается и с невысокой ценой собственной жизни - терактов с участием шахидов/федаинов стало существенно больше.
Выбор жертв также становится более неразборчивым на вид, хотя тенденция к символизму естественно сохраняется, повышается вероятность неожиданных эффектов или последствий. Впрочем, по статистическим данным, основной целью террористической деятельности являются не казармы или государственные учреждения, а бизнес-объекты, будь то похищение предпринимателя или подрыв ВТЦ. Да и вообще Большой Город для террористов - лакомый кусок. Страшные трагедии в маленьком городке не вызывают глобальной реакции, если там не произошло нечто совсем ужасное.
Именно потому некоторые специалисты выделяют в отдельный показатель то, что ранее региональные группы террористов выходят на глобальный размах и начинают действовать за пределами своей традиционной операционной базы, выходя за рамки государственных границ и перенося свою основную активность с геополитической "периферии" в центрально-развитое "ядро". Следствием данного момента является и 11 сентября.
Много нового заметно и в информационном обеспечении терактов, которое стало более сложным и многослойным. Современные террористы (не исполнители, а разработчики) достаточно хорошо владеют технологиями манипулирования массовым сознанием, грамотно используя теракт не только как информационный повод для привлечения к себе внимания, но и как отправную точку для нескольких направлений информационной войны, куда входит и распространение в обществе выгодной заказчикам информации, и сокрытие своих собственных планов или намерений. Сейчас основное воздействие на массовую аудиторию оказывает не сам теракт, а взбиваемая вокруг него волна.
Возможно, я несколько переоцениваю способности и возможности организаторов событий в Беслане, но очень многое из вышеописанного было там применено. Речь идет не только о пособниках террористов, рассеянных в толпе и информирующих их о действиях властей, но и о тех, кто грамотно раздувает слухи, провоцируя эскалацию конфликта, подрывая авторитет власти или вызывая такие действия местного населения, которые бы вносили сумятицу и мешали действиям, направленным на разрешение конфликта.
Уделялось внимание и работе с заложниками - конечно, трупов среди них должно было быть достаточно, но убивать всех не предполагалось - кто-то должен был выжить, чтобы потом давать шокирующие и пугающие интервью. Запугивание сочеталось с дезинформаций, направленной на формирование "стокгольмского синдрома" ("это власть не желает нас слушать и не передает вам продукты и медикаменты"), или затушевыванием реальной картины ("вообще-то, мы собирались во Владикавказ, но тамошние гаишники за то, чтобы нас пропустить, запросили слишком много денег").
Более того, сколько-то террористов обязательно "должны были" попасть в плен: оказавшись единственными источниками информации о том, как и для чего планировалась акция, они должны были бы выдать по данному поводу порцию дезы - в первую очередь, о заказчиках.
Маскировка с помощью информационного шума применяется и для предотвращения реакции властей на информацию о готовящемся теракте: сообщения о действительно готовящейся акции "затеняются" десятком фальшивых с расчетом на то, что одиннадцатое сообщение на похожую тему уже не станут столь тщательно проверять (но с учетом того, что теракт случится, минус можно обратить в плюс, в очередной раз разыграв карту под названием "В ФСБ знали, но ничего не сделали"). Для тех, кто не понимает методику регистрации и проверки фактов это будет убийственный аргумент.
Терроризм становится более высокотехнологичным, быстро адаптируя под свои нужды новейшие достижения науки (народовольцы, кстати, применяли динамит раньше, чем его начали активно использовать как взрывчатое вещество) и постепенно подбираясь к оружию массового поражения (ОМП), что является закономерным следствием предыдущих пунктов. При этом об опасности/возможности "ядерной НГО" или применении в священной войне "оружия четвертого поколения" говорят не только власти США, но и сами террористы.
Западные аналитики обращают особенное внимание на способность терроризма "мутировать". Под этим понимается его повышенная адаптивность, в т. ч. и к новым технологиям, способность принимать новые формы (кибер- или эко-терроризм, пример последнего - возможность заражения скота коровьим бешенством), и необходимость постоянного сохранения бдительности и контроля.
Среди новых видов терроризма особый интерес представляет терроризм энергетический - чем высокотехнологичнее общество, тем более оно чувствительно к атакам с этой стороны (вспомним последствия "коротких замыканий" в США). При этом средства передачи энергии и энергоносителей (не столько трубопроводы, где перекрыть кран достаточно несложно, сколько танкеры и ЛЭП) в отличие от электростанций, пока, как правило, являются неохраняемыми объектами, а организация диверсии не требует больших сил и средств. Данный тип терроризма неприятен и тем, что формально является "чистым", так как не приводит напрямую к человеческим смертям при том, что его влияние на общество весьма велико. На счастье, до того, чтобы превратить потопления танкеров или организацию диверсий на ЛЭП в целенаправленную доктрину, еще никто не додумался.
А вот опасность кибертерроризма кажется мне преувеличенной. Действия в сети далеко не так незаметны, как кажется. Особенно с учетом того, что эта угроза уже признана, и хотя "гонка вооружений" хакеров и специалистов по созданию защитного программного обеспечения идет, главное в том, что Всемирная Сеть воспринимается как источник угрозы, от которой можно ждать подвоха. И потому в серьезных конторах всегда есть локальная сеть, залезть в каковую снаружи существенно сложнее. Опаснее то, что в век Интернета и глобализации мелким организациям, включая террористические, проще, чем громоздким бюрократическим машинам, наладить между собой взаимодействие.
Гораздо больше значение "бесцензурного" Интернета для организации сопутствующего терактам и работающего на нужды террористов информационного шума. Вспомним рассылаемые по электронной почте или ICQ "письма несчастья" наподобие "О Рижской знали заранее, и всем сотрудникам ФСБ было рекомендовано там не появляться", "по городу ходят 38 шахидок с химическим оружием" и т. п. Письма такого рода рассчитаны не только на совсем некритичное восприятие, но и на то, что когда их число и распространенность превысят определенный рубеж, даже у Фомы неверующего возникнет мысль, что дыма без огня не бывает.
Делается это еще и с учетом того, что малопрофессиональные журналисты имеют привычку выуживать новости из интернета и при этом особенно активно их не перепроверять. Такие и разнесут нужную информацию дальше, дополнительно "разогрев" ее от себя.
Что же до эко-терроризма того масштаба, который мы представляем себе по фантастической литературе, то ввиду его достаточной самоубийственности практиковать его могут только те, кто настроен на уничтожение системы как таковой - например, апокалиптические секты. Кроме того, организация действительной экологической катастрофы требует значительных научных расчетов, а ее исполнение слишком растянуто по времени, чтобы дать нужный ударный эффект.
Неприятно и то, что терроризм нового образца имеет "менее чистые руки" и во многом смыкается с организованной преступностью как в методах, так и в общих источниках финансирования или одних и тех же структурах связи. Грубо говоря, террористы используют криминал как источник существования, а криминал (ранее ставивший перед собой исключительно экономические цели) применяет террор как способ достижения политической власти или хотя бы давления на локальные силовые структуры с тем, чтобы те его "не притесняли" (та же албанская Армия Освобождения Косово). Ряд авторов вообще говорит о том, что для конфликтов будущего станет характерно полное отсутствие границ как между большой и малой войной, так и между политикой и криминалом.
Анти- и контр-терроризм
Террористы вызывают встречную реакцию великих и не только держав, заставляют задуматься о новой системе международной безопасности, провоцируя сотрудничество в выработке стратегии против новой угрозы - с другой.
Разбирая тему противодействия терроризму, следует разделить ее на два основных вопроса - какова должна быть комплексная стратегия борьбы с этим явлением и кто именно будет этим заниматься.
Начнем со стратегии. На тотальную войну надо отвечать тотальной войной, в которой следует использовать все элементы общества, включая гражданские \негосударственные объединения. Вести эту войну надлежит сразу по нескольким направлениям или нескольким уровням, которые мы перечислим в порядке убывания масштаба - стратегии к тактике.
Уничтожение проблемы в приципе встречается редко и обычно происходит в совсем чрезвычайной ситуации, как правило на полномасштабной, объявленной войне, будучи оправдано общей обстановкой военного времени: вне войны эти методы совершенно негуманны с точки зрения принятых сейчас норм.
Крайний вариант этого пути - "Спалить все на фиг и залить бетоном". Немецкий способ от зондеркоманд, печально знакомый нам по Белоруссии и сводящийся к геноциду нецивилизованного противника. Сюда же - тактика американцев во Вьетнаме, которые вообще уничтожали врага вместе с его природной средой (напалм, диоксин или agent orange).
Более мягкий вариант того же метода сводится к тому, что нередко делал императорский Рим, когда все население проблемного региона перемещалось и затем расселялось, но не в одном месте, а дисперсно и в дружественном режиму окружении с тем, чтобы они не могли собираться больше трех, не могли говорить на родном языке и постепенно растворились бы среди не притесняющих их соседей.. Собственно, с некоторыми оговорками его применяло и советское правительство, переселяя проблемные народы, которые оно считало потенциальным рассадником шпионов и партизан.
Можно уничтожать и духовную основу проблемы, ликвидируя предпосылки, толкающие людей на путь террора, или выиграв "войну за умы": распался СССР, и где теперь леваки как серьезная сила? Подобное начал делать и покойный Кадыров, настойчиво проталкивавший в чеченские массы мысль о том, что их главными врагами и основными кровниками являются не федералы, а зарубежные ваххабиты, которые заставляют чеченцев сражаться и умирать не за свою родину, а за чужие им политические цели. Не лучше ли сначала уничтожить тех, кто играет нашими жизнями в чуждой нам игре, а с русскими решить проблемы потом? Впрочем, поддержка ортодоксального ислама против ваххабизма начинает рассматриваться как интересная идея даже в США.
Там, где причины терроризма коренятся в бедности и неустроенности, иногда бывает куда удобнее ликвидировать бедность. Здесь интересен опыт Филиппин, когда изменившаяся государственная политика в отношении мусульманских регионов, направленная на ликвидацию экономического и социального разрыва между севером и югом страны, поспособствовала тому, что большинство террористов сели за стол переговоров и сейчас его применяют только полукриминальные структуры, интересы которых не являются чисто идейно-политическими .
Нечто подобное сейчас с превеликим скрипом пытаются сделать в Афганистане. Задача состоит не только в том, чтобы ликвидировать отряды, верные бин Ладену и К, но и создать ситуацию, при которой у них не было бы возможности вернуться назад на подготовленную базу. А для этого - надо направить процесс воссоздания государственности так, чтобы он развивался НЕ по старым паттернам, иначе во власти произойдет не перемена к демократии, а просто замена одного хана-негодяя на другого.
Направление наиболее кропотливо и растянуто во времени, но в случае успеха дает наиполнейший эффект.
Нередко к этой группе относят чисто дипломатический способ решения проблемы, будь то частичные уступки или натравливание разных групп партизан друг на друга. Сюда же тактика "разделяй и властвуй", хотя наиболее правильным подвидом этой стратегии будет способность предвидеть вероятное возникновение чреватой терроризмом конфликтной ситуации и, как сказал один генерал, "вовремя вылить воду из вражеского бассейна".
Затем идет контр-терроризм, - это новый термин, под которым понимают меры, направленные на уничтожение вражеской инфраструктуры, перехват стратегической инициативы и предотвращение активных действий со стороны противника. Сюда входит как ликвидация тайников с оружием, так и нейтрализация информаторов, организация превентивных атак, применение собственных коммандос с похожей подготовкой и прочие варианты "наступательного боя", включая превентивные удары по базам врага (естественно, после предварительной их разработки).
Как правило, вышеописанные действия идут рука об руку с тем, что я называю "созданием неблагоприятной окружающей среды", делающей невозможным само возникновение терроризма как серьезной угрозы: как и наркоторговля, терроризм есть явление чутко лелеемое, требующее заботы и поддержки. И никакие партизаны, никакие террористы не могут выжить (не то что воевать) на локализованном театре военных действий.
Хорошим примером такой стратегии является "боливийский метод", благодаря которому, вроде бы, поймали Че Гевару. Вначале мы внимательно наблюдаем из кустов вокруг деревни, четко отслеживая, из каких домов партизанам носят еду, а потом внезапно берем всех сочувствующих и по сути блокируем их каналы связи и снабжения. В результате проголодавшиеся борцы за свободу начинают грабить местное население, которое в итоге или само поднимает их на вилы, или выдает властям. Естественно, способ рассчитан на регионы, где в отличие от трех способов выше поддержка населением партизан не такая всеобщая, но в регионах типа Чечни его аналогом может стать хотя бы укрепление границ.
Там, где представление партизан о ценности отдельной жизни примерно эквивалентно представлению тех, кто с ними борется, нередко работает "Английский способ", примененный ими в период англо-бурской войны, когда впервые изобрели концентрационные лагеря для гражданского населения. Скрупулезные британцы переписывали всех обитателей того или иного региона включая женщин и детей, после чего было широко объявлено, что за каждого убитого там солдата армии Ее Величества будут убиты первые 10 заложников из списка вне зависимости от пола и возраста, за офицера - 100, за генерала - тысяча... Партизанская война прекратилась достаточно быстро. Этого способа во многом придерживаются и власти Израиля, срывающие бульдозерами дома террористов и хоронящие смертников на неосвященной земле.
Впрочем, для того, чтобы лишить террористов или партизан поддержки большинства местного населения, можно использовать не только кнут, но и пряник. Взорванный в собственной спальне белорусский гауляйтер Кубе был так опасен именно тем, что в отличие от упертых арийцев он пытался грамотно работать с населением, открывая больницы и школы.
Сюда же - и своего рода "вьетнамизация", при которой за партизанами гоняются в основном лоялисты из местных. Можно вспомнить и южнокорейские "молодежные корпуса", и западноукраинских "ястребков", и эскадроны смерти, и "кадыровский" спецназ Чеченской Республики.
На создание неблагоприятной для террористов окружающей среды работает и общая интенсификация информационно-разведывательной деятельности, направленная на обеспечение инфраструктурного превосходства. Например, ответом на сращивание терроризма с этими видами международных угроз является развитие интеграции с ведомствами, занимающимися криминалом, нелегальной миграцией и тп, в особенности соединение ранее разрозненных баз данных. То же самое должно делаться и на межгосударственном уровне, так как ни одна страна не обладает всем комплексом сил и возможностей для глобального уничтожения этого явления.
Борьба должна проводиться и в "плоскости Закона". В первую очередь это выработка юридического определения терроризма и введение его в законодательную практику. Затем - вынесение его в отдельную статью УК (что есть далеко не во всех странах), или введение специальных судов. В перспективе - избавление от двойных стандартов и создание единого законодательного пространства.
Сюда же - жесткие наказания за "сопутствующие преступления" вроде ношения\хранения огнестрельного оружия (в Малайзии даже патрон может стать поводом для смертной казни). Кстати, нередко помогает и против обычной преступности, так как в Чили террористом считается не только обладающий политической мотивацией, но и любой преступник, применивший взрывчатку или автоматическое оружие. Отметим и разрабатываемую систему комплексной защиты транспортных (и морских, и воздушных) коммуникаций.
Только затем следует Анти-терроризм как уничтожение террористов в "оборонительном бою", случившемся после их атаки, включая охрану объектов, обеспечение физической защиты физического лица от вероятного нападения, захват автобуса с заложниками или все варианты засады.
К нему близка Профилактика как борьба с вероятными последствиями, в том числе проработка планов оказания помощи на после взрыва и отработка четких алгоритмов действия в каждой критической ситуации. В этом смысле Америке очень помог 1993 год (не будь взрыва в Оклахома-сити, 11 сентября счет жертв был бы на порядок больше), а у нас потери заложников во время Норд-Оста были во многом вызваны именно недостаточной организованностью во время эвакуации пострадавших от газа, вследствие чего не все получили медпомощь вовремя.
Наконец, Ликвидация последствий того, что случилось, в том числе и психологических. Кстати, именно к ним я отнес бы организацию блокпостов и прочие явные демонстрации рвения силовиков. Реального проку от них крайне мало, но рядовые граждане видят, что полиция не зря ест свой хлеб.
Конечно, универсальное лекарство отсутствует, и выработка локальной тактики должна строиться на доскональном учете местной эндемики, но в той или иной мере каждое из вышеописанных направлений должно быть задействовано.
Отдельно - об информационном фронте борьбы с терроризмом
Этот участок является крайне важным направлением, и здесь война преследует три основные цели. Первой является негативизация образа террориста как предотвращение непременного отождествления террориста с борцом за свободу, каковым страдают наши левозащитники. Впрочем, излишняя демонизация (то, что делают западные СМИ с Усамой бин Ладеном) не менее способствует и героизации образа террориста в его собственной среде, и соответствующей его тактике, ориентированной на Зрелище, в котором этот герой играет главную роль.
Не будем далеко ходить за примерами и вспомним Чечню, - когда на Гавайях мне пришлось помогать готовить доклад на эту тему, я был просто поражен масштабом проигрыша информационного фронта. При том, что на некоторых "экстремальных" сайтах лежит достаточное количество видеозаписей пыток, изнасилований и казней русских солдат, адекватной статистики преступлений сепаратистов не было найдено ни на одном англоязычном сайте - в лучшем случае на фоне критики действий федералов имеются замечания, что борцы за свободу, конечно, тоже не совсем без крови, но все же... Сравнительной статистики, которая бы просто позволила сравнить, кто сколько убил, или показать масштабы "ползучей этнической чистки", проведенной в первые годы чеченской независимости, не было найдено совсем.
Вторая цель - прекращение "трансляции ужаса". Речь идет не о засекречивании любой информации, связанной с терактами, а об изменении информационной политики с тем, чтобы материалы СМИ в меньшей степени помогали террористам запугивать аудиторию. Террористы хотят паблисити - они его не получат! Блокирование информации об их действиях в СМИ или демонстрация постфактум могут стать хорошим подспорьем в борьбе.
Конечно, наша пресса постепенно учится правильно выдавать информацию в эфир, не создавая излишней паники и не снабжая противника информацией о происходящем вокруг него, но делается это медленно. В Беслане повторили достаточное количество ошибок, допущенных вокруг "Норд-Оста". Хотя особого смакования ужасов или явных проколов, которые имели место тогда, не было, отчасти это можно отнести за счет того, что теракт состоялся достаточно далеко от Москвы, и большая часть тех журналистов, от которых ждали требуемой реакции террористы, просто не успела или не смогла туда вовремя добраться. Определенный шок наступил постфактум, когда уже после штурма каждое издание и все телеканалы начали демонстрировать "душераздирающие подробности", заражая посттравматическим синдромом всех тех, кто еще не был им охвачен и отыгрываясь за первые дни молчания тирадами о тотальном вранье властей.
Третья цель - предотвращение косвенной помощи террористам. Достаточно одиозного примера, когда во время "Норд-Оста" репортер одного из центральных каналов начал вести "прямой репортаж из подземного коридора, по которому через пять минут спецназ сейчас пойдет на штурм". То, что террористы тоже могут смотреть ТВ, отчего-то не пришло ему в голову.
Есть и более интересное противоречие: люди хотят знать правду, но показанная в СМИ или в кино достоверная информация является пособием для будущих террористов для учёта ошибок предшественников и оптимального обхода средств противодействия террору и освобождению заложников. С другой стороны, дефицит достоверной информации неизбежно порождает искажение истины (лакуны заполняются слухами..), в том числе - "нагнетание атмосферы", особенно в сочетании с вредной привычкой демократической прессы принимать молчание властей за сокрытие очередной стр-рашной тайны.
Мнение западных специалистов по этому вопросу сводится к следующему. Во время операции по освобождению заложников в Тегеране (куда менее удачной по сравнению с Норд-Остом) тон работающих с прессой был таков: случилось то-то и то-то, были совершены такие-то ошибки, но об остальных деталях операции мы не можем сказать ничего подтверждающего или опровергающего и не будем их обсуждать. К этим деталям относилась та тактическая информация, раскрытие которой через прессу могло быть расценено как раскрытие профессиональных секретов. Конечно, выбор между молчанием и вероятным разглашением тайн в рамках свободы слова неприятен, но по мнению означенных лиц, в такой ситуации лучше не говорить ничего.
Я добавил бы и то, что деятельность СМИ по навязыванию массам определенных стереотипов может быть более сложной. Не отсюда ли не так давно вошедшая в моду в американском кино "стрельба по-голливудски", которая выглядит очень стильно, но сопряжена со специальной подготовкой и при попытке ее применить создает начинающему стрелку море проблем?
О том, кому бороться.
Распространенный миф говорит о том, что применение военной силы является решающим аргументом, но классическая армия против террористов бессильна. Во-первых, стандартная солдатская подготовка НЕ предназначена для операций такого рода. Армия большого государства (мы не берем банановые республики с иной лестницей приоритетов угроз), как правило, рассчитана на ведение "большой" войны, и привыкла к существованию определенного, локализованного ТВД. Для победы ей нужен противник не размытый во времени и пространстве.
Во-вторых, большинство проблем связанных с терроризмом, относятся к категории послевоенных и решаются не исключительно военной силой. Солдаты же привыкли воевать (еще раз добавлю - в большой, а не малой войне), и когда они (особенно молодежь) не заняты своим делом, они начинают ездить на танках за водкой, строить блокпосты как способ зарабатывания денег на взятках за проход, трахать местное население и негативно влиять на общий имидж миротворцев. Кроме того, именно они потом страдают больше всего от шахидов и К. Подобное происходит сейчас в Ираке (не забудем про Posse Comitatus Act, который запрещает применение армии США для решения внутренних проблем), и почти точно те же слова я ранее слышал про Чечню.
Поэтому структура, аналогичная довоенной японской жандармерии или американской военной полиции (МР) подходит для выполнения операций по "замирению" гораздо лучше. С одной стороны, они остаются военной организацией с соответствующей подготовкой и техникой, с другой, в отличие от армии, они обучены иметь дело с гражданскими и в состоянии не только охранять конвои или разгонять демонстрации, но и вести расследование по отношению как к военным так и гражданским. В США в ее юрисдикции находятся и охрана периметра военной базы, и служебные собаки, и таможенная служба, а в случае чего они могут выполнять анти - и контр-террористические операции.
Однако такая структура есть далеко не везде. В Российской Армии аналог МР занимается скорее расследованием преступлений только среди военных, а ОМОН относится скорее к тому, что по-английски называется riot police, не имеет большей части функций МР и подчиняется не тому министерству.
Пока/если такой структуры нет, можно пробовать " запустить в лес своих партизан". Это делали немцы (ягдкоманды), это сейчас пытаемся делать мы в Чечне. Воюет не регулярная армия, а мобильные антитеррористические группы спецназа, подготовленные не хуже партизан, но гораздо лучше оснащенные технически, а с учетом достижений современной науки еще и информационно. Неспецподготовленная часть армии при этом блокирует лес. Метод хорошо работает, когда лес партизан является относительно знакомым ландшафтом для спецназа (то есть, джунгли не для зеленых беретов а для латиноамериканских тигреро).
Второй миф связан с гипотетическим всемогуществом власти. Следует помнить, что возможности служб безопасности предотвратить теракт ограничены. И (исключая случаи преступной халатности или провокации) то, что он все же случился, не может быть поставлено им в прямую вину. Правильная статистика сводится не к тому, сколько терактов случилось, а сколько из планируемых удалось предотвратить (в Израиле, насколько мне известно, этот процент равен 90%).
Силовики имеют дело уже с последствиями терроризма как явления. Ни спецназ, ни милиция, просто патрулируя город, проверяя документы, высматривая подозрительных людей, предотвратить теракты не могут. Большинство подобных мер, включая организацию блокпостов, рассчитано на оборону от случайной угрозы и оказание психологического воздействия - устрашение колеблющихся будущих террористов и демонстрация напуганному обывателю того, что силовики работают (настоящей-то работы обычно не видно!).
Те, кто сам вовлечен в антитеррористическую деятельность, хорошо понимают, насколько сложно перехватить шахидку, когда она уже покинула базу и выходит на цель. В 95% перехват осуществляется до стадии, когда террорист выходит "на дело" в боевой готовности и в первую очередь за счет внедренной агентуры.
С агентурой, кстати, нередко возникают проблемы. Во-первых, в обществе, которое не охвачено эпидемией благородного доносительства и воспринимает сигнал властям как позорное стукачество, вероятность получения информации от случайного свидетеля невысока. Во-вторых, засылка информатора в такое специфическое сообщество, которым обычно является террористическая организация, сопряжена с изрядным числом проблем, связанных не только с межкультурной коммуникацией. А если речь идет о маленькой изолированной группе, то информации о ее действиях просто неоткуда "утечь".
Все эти проблемы обостряются в условиях России, где всеведение и организованность власти являются не меньшим мифом, чем ее тотальная коррумпированность. В условиях подобной неразберихи и слабой работы управленческих структур правая рука очень часто не знает, что делает левая, и подобная тенденция, к сожалению, проявляется и в борьбе с терроризмом. Потому не следует объяснять чьей-то злой волей то, что действительно может оказаться цепью обидных совпадений, вызванных суматохой и неразберихой.
Третий миф связан с тем, что для нас все сделает государство. Ситуация с наличием настоящих, а не бутафорских, врагов, требует не только изменений в системе и закономерного усиления и роста влияния силовых структур, но и изменений в ментальности населения. Оно должно глубоко осознать такую необходимость, проявляя бдительность и доверяя властям.
Нам стоит не бросаться после трагедии с криками "куда смотрело ФСБ?", а пытаться действовать самим. Нам действительно пора перестраивать некоторые элементы нашего сознания, связанные с угрозой нового порядка. Привыкать к тому, что эта угроза присутствует постоянно, и пока наши силовики не в состоянии защитить нас без нашей помощи, бдительность населения должна стать нормой и не ассоциироваться со стукачеством. Мы закономерно издеваемся над Америкой, где после попытки пронести в самолет пластит в подошвах ботинок, пассажиров при досмотре заставляют снимать обувь, но лучше делать это, чем потом собирать мертвые тела.
Мы скорбим, но наша скорбь должна быть конструктивной и не превращаться в пафосное нагнетание истерии. Я против охвативших страну призывов привязывать черную ленточку к антенне автомобиля или ставить на подоконники зажженные свечи. Это - признак бессилия и желания имитировать участие. В отличие от подобных акций, направленных против властей, это даже не мера давления на преступников, которым на все это плевать и которым на руку подобные раскачивающие общество акции. Мое уважение - тем, кто сразу стал пытаться сделать что-то нужное и полезное - хотя бы сдать кровь или перечислить деньги для пострадавших в Беслане в Красный Крест.
Пока же реакция масс идет как бы волнами - после теракта случается очередной пик массовой бдительности с кучей сигналов властям о подозрительных лицах и добровольным патрулированием подъездов, но проходит 2-3 месяца, эффекта не видно, ничего не случается, и энтузиазм гаснет - до следующего теракта. Гражданин хочет, чтобы все проблемы были решены мгновенно, но при этом сам не очень желает принимать в их решении активное участие.
"Синдром Грязного Гарри", "дилемма безопасности" и иные сопутствующие проблемы.
Борьба с терроризмом порождает, однако, ряд важных сопутствующих проблем. Первая, наиболее обсуждаемая среди профессионалов, связана с "правами человека" и проходит под сетования "им можно, а нам, стало быть, нельзя?". В Штатах я сталкивался с названием "синдромом Грязного Гарри", но мы можем вспомнить и Глеба Жеглова, и, если обходиться без литературных персонажей, вызвавшее в свое время такой большой общественный резонанс пресловутое "дело Гдляна", где проблема нарушения закона ради закона была поставлена как нельзя более выпукло.
В этой связи поминаются перуанский президент Фухимори, который после двухлетней и почти полномасштабной войны сломал-таки спину "Сендеро Люминосо" и которого нынешняя власть хочет посадить за массовые нарушения общечеловеческих ценностей, допущенные армией в ходе этой войны и начальник полиции Пенджаба, железной рукой прекративший конфликт индусов и сикхов и известный цитатой "чем больше я буду соблюдать права человека по отношению к убийцам и грабителям, тем меньше я смогу защищать и соблюдать права вверенных мне граждан, которых будут грабить и убивать (этот, кстати, под суд не пошел)" .
Проблема заключается в том, чтобы, ведя войну пусть и с трижды нецивилизованным противником, не скатиться до его уровня и перестать быть "цивилизованным" самому. Грань тут определить сложно, так как "скатившиеся" и привыкшие отвечать на террор большим террором нередко оказываются эффективнее своих более гуманных коллег.
Проблема в том, что жесткий ответ без комплекса дополнительных методов или при неверном учете дополнительных факторов может привести к порочному кругу эскалации насилия, которым под девизом "чем хуже - тем лучше" пользуются некоторые террористические организации. К примеру, израильская стратегия разрушения домов и выселения семей террористов сработала бы в условиях региональной круговой поруки, но когда семья разделена и члены семьи не имеют никакой возможности повлиять на выбор молодого араба, который учится в городе за сто км от родной деревни, оно выглядит как произвол властей, только пестующий гнев соседей и подталкивающий их к дальнейшему сопротивлению.
А ведь в ненависти к террористам, особенно если они связаны с определенной группой (неважно, религиозной, этнической или социальной) очень просто утратить чувство объективной оценки. Начав мерить всех одним лекалом, можно быстро придти к тому, что некоторые называют "кухонным фашизмом" как отождествлению всех членов данной группы с обьектом неприязни: будь то "каждый чеченец или бандит, или вор" или "все эти хуацяо если не связаны с мафией, то точно - коммунистические агенты влияния". И не случайно, особенно после Беслана, российские власти постоянно повторяют, что у террористов нет национальности, так как те, кто использует этот фактор в своих политических играх, рассчитывают именно на то, что власть или разогретые массы решат исповедовать принцип коллективной ответственности, обрушив свой гнев на всю народность, что вызовет волну столь желанного врагу ответного гнева.
Просто перегнуть палку, выбрав неверную стратегию и твердо встать на позицию "мы НИКОГДА и вообще не ведем переговоров с террористами". В связи с этим я хотел бы привести те рекомендации, которые дают военные переговорщики относительно того, как переговариваться с "негодяем". Во-первых, не следует расценивать врага как абсолютного злодея, с которым невозможно никакое иное взаимодействие кроме боевого. Это не способствует успеху переговоров так же как и излишняя его героизация - оба подхода создают фальшивые образы, которые застревают в голове и мешают увидеть реалии.
Во-вторых, если он действительно хочет переговоров и выход достижим - почему и нет (запасной выход в лице силового варианта всегда есть). Надо только уметь правильно "читать" его основную мотивацию: вспомним, что на Дубровке на штурм пошли только тогда, когда стало окончательно понятно, что театр будут взрывать в любом случае, а выдвигаемые требования заведомо невыполнимы и рассчитаны на то, чтобы правительство показало свою трусость и слабость.
В третих, не надо сводить переговоры к ультиматуму - более реальной альтернативой будет резко перейти от идеологии к прагматике (мы же бизнесмены...), сыграть на "предоставлении последнего шанса" или дать ему возможность сменить имидж, отчего может перемениться и наше восприятие его как негодяя.
В-четвертых, можно не вести переговоры, а имитировать их, усыпляя бдительность врага и выкраивая время.
Еще одна ловушка, которой очень важно избежать - сражаясь с террористами, поклоняющимися Логике Спектакля, которая превращает реальность в кино с Брюсом Уиллисом, не дать ей захватить себя. Согласно "логике жанра", наказание террористов должно быть быстрым, пока не спала острота реакции на произошедшее, и не менее эффектным, мощным и впечатляющим, чем произведенный теракт. Сочетание спешки и эмоций редко бывает хорошим советчиком, но после теракта, спецслужбам нередко приходится не только искать виновников, но и демонстрировать свою оперативность и результативность. Уж если мы не сумели предотвратить, то хотя бы найдем преступников быстро, профессионально и используя все средства, находящиеся в нашем распоряжении. Серьезная программа требует времени, но общественное мнение требует результатов здесь и сейчас, и "колосьям начинают помогать расти". В этом случае проще ориентироваться на опыт Моссад, которая после теракта в Мюнхене работала медленно, но верно.
Вообще, штампы восприятия - прекрасные шоры. Вспомним обстоятельства гибели израильского премьер-министра, когда службе безопасности просто не могло прийти в голову, что покушение может совершить не араб, а религиозный фанатик- еврей. В результате убийца, не обладавший, кстати, особенной боевой подготовкой, спокойно подобрался к жертве на необходимое расстояние.
Под занавес, пожалуй, самое важное: в условиях высокой ценности жизни и личной свободы в условиях проведения конструктивной антитеррористической политики неизбежно возникает так называемая "дилемма безопасности", когда укрепление безопасности страны влечет за собой комплекс мер, волей-неволей ограничивающих "личную безопасность" ее граждан, которые, будучи не против борьбы с террором вообще, воспринимают нечто, направленное на них лично, как проявление полицейского произвола, завинчивание гаек и тп.
Речь идет даже не об искушении использовать терроризм как предлог для создания полицейского государства (запуганными всегда проще управлять), сколько о том, что с точки зрения борцов с террором лучше задержать десять "лиц кавказской национальности", похожих на шахида, чем упустить одного настоящего. Суть целого комплекса мер, принятых в США после 9-11, формально заключается в том что поскольку терроризм не имеет границ, американская разведка, которая формально не имеет права шпионить против своих, теперь может собирать информацию на граждан США, если они подозреваются в причастности к террористам.
На Гавайях нам достаточно долго пытались доказать, что пресловутый Патриотический Акт нацелен не на то, чтобы создавать новые рогатки, а на то, чтобы упростить большинство существующих процедур в сфере обмена информации между различными ведомствами и "сделать закон технологически нейтральным" - способность обнаруживать преступления не должна зависеть от того, какую технологию применяют террористы.
Поясним: ранее для того, чтобы установить прослушивание телефона подозреваемого в сношениях с аль-Кайедой, требовалось решение суда, принятое на основании уже собранных доказательств вероятной причастности объекта (таким образом, повесить жучка "на всякий случай, а вдруг.." было нельзя, и более того, клиент имел хороший шанс выиграть иск), процесс обретения которого занимал 60-90 дней. Более того, такое решение касалось только одного телефонного номера, в то время как любой гражданин страны обычно имеет несколько постоянных номеров + мобильный, адрес электронной почты и тп. Теперь доказательств требуется столько же, но "свои" юристы гораздо быстрее улаживают вопрос в суде, а прослушка касается имени клиента, а не одного конкретного номера телефона.
То же самое касается принятых новых систем контроля и наблюдения, включая спутниковые, и правил досмотра подозрительных судов. Если ранее американскому кораблю требовалось разрешение страны, чей флаг несут "подозрительные типы", то теперь можно принимать самостоятельные решения в случае, если флаг скрыт или есть слишком осознанные подозрения.
Кроме того, ряд положений Акта, относящихся к чрезвычайным мерам, истекут в 2005 году (если не будут продлены). Иными словами, нас пытались убедить, что он не столько развязывает спецслужбам руки, сколько позволяет быстрее ими перебирать.
Проблемы, связанные с возможным произволом под прикрытием вроде бы резонного ограничения свободы, наблюдаются не только на личностном, но и на государственном уровне, - только вместо ограничения свободы человека ограничение суверенитета одной страны. По моему мнению, единое законодательное пространство должно выработать не только единое определение терроризма, но и блок новых законов войны не уступающих Женевским соглашениям о ведении "классических боевых действий". Ибо пока институционная часть работы не сделана совсем, и на текущий момент "в ответ на террористическую атаку непонятно кого США нанесут ракетный удар куда-нибудь".
Лозунг объявления войны, не конкретному государству, а мировому терроризму, фактически позволяет Соединенным Штатам вмешиваться в дела суверенных государств и проводить масштабные воинские операции на их территории в обход принятых международных правил, т. е. без формального объявления войны. В принципе, такая методика уже была отработана ими в Югославии, где, хотя военные действия велись от имени Совета Безопасности ООН, сами члены Совета Безопасности узнали о них из телевизионных новостей. А поскольку границы между тем, кто является террористом, а кто - нет, США решили устанавливать сами, то пособниками террористов может оказаться кто угодно, в том числе и власти страны, не помогающие в этой акции США с должным рвением. К тому же, террористы могут быть уничтожены, а войска на данной территории остаться - и вынудить их уйти будет очень тяжело. Если же правительство будет оказывать США сопротивление, оно автоматически попадает в разряд пособников террористов, и военный конфликт выйдет совсем на другой виток своей эскалации.
Кроме того, необходимо проработать и вопрос о том, что делать если подозрения окажутся не оправданы и как решать вопрос презумпции невиновности (бушевская доктрина превентивного удара слишком напоминает известную историю в гарлемской подземке, когда проезжавший через черный район белый расстрелял группу местных подростков - те выглядели подозрительно, а потом стрельнули у него закурить, после чего "потенциальная жертва" решила не ожидать продолжения), но кажется, мы немного отвлеклись от основной темы статьи.
К тому же для многих террористическая угроза - прекрасная возможность половить рыбку в мутной воде, прикрывая объективными необходимостями личные интересы, не имеющие отношения к террористам. Это касается как политиков или журналистов, делающих на карьеру на фоне жареной темы, так и милицейских чиновников, для которых это возможность выбивать дополнительные бюджетные средства. Или использовать ситуацию в личных целях, злоупотребляя властью. Конечно, в данной статье мы старались не касаться дефектов системы, отталкиваясь от идеального варианта, в котором те, кому положено противостоять данному злу, делают это честно и искренне. Но опасения того, что на фоне борьбы с новым злом кто-то просто будет преследовать личные корыстные интересы, должны быть учтены.
Собственно говоря, для нашей страны серьезная структурная перестройка системы, долженствующая повысить ее общую эффективность и сделать ее способной отвечать на новые вызовы, является неотъемлемой частью контртеррористических мероприятий.
Наконец, можно коротко рассмотреть и блок финансовых проблем - бюджет не резиновый, и деньги на антитеррор скорее всего придется снимать с социальных программ или тормозить экономическое развитие. А это в сочетании с подчас неадекватно завышенной оценкой террористической угрозы наводит на мысли о том, что такой отток средств может стать, осознанно или нет, таким же замаскированным средством подрыва экономики, как и гонка вооружений.
Вместо приложения, или таки государственный терроризм?
В разных странах и разные отдельные правители, или группы лиц, продолжали использовать террор как политику государства, но при этом террор мутировал, был настраиваемым под ту или иную ситуацию, менталитет, цели и т.д. И проводилась не политика тотального террора, а террор часто узконаправленный на те или иные слои общества или социальные группы, на людей с определенными убеждениями и т.д.
В современной истории, террор как государственная политика почти выродился. Наши правозащитники нередко приравнивают это понятие к модели полицейского государства, но, буде мы примем этот термин к употреблению, речь пойдет не столько просто об антиутопии, сколько о стратегии устрашения категории "бей своих, чтоб чужие боялись". При этом страдают не только собственно виновные, а те, из кого проще делать козла отпущения, у властей есть полный карт-бланш на жизни граждан, и режим, который держится в первую очередь на страхе перед ночным звонком, периодически устраивает публичные расстрелы абсолютно at random: заведомо невиновных людей хватают вообще без доноса и хотя какие-то обвинения выдвигаются, и властям, и окружающим прекрасно ясно, что человек был казнен исключительно для острастки.
Хотя сам термин "террор" появился во время Великой Французской революции, ни СССР при Сталине, ни современная КНДР под это определение не подпадают. Террор не был там основой вертикали власти - в 30-е годы все-таки требовались анонимки, и писали их все-таки не сами ОГПУшники. Разве что образование, созданное под руководством полковника Куртца?
Иногда государственный терроризм путают с террором определенных групп, пользующихся попустительством (тут нередко поминают еврейские погромы начала ХХ века в России) или прямой поддержкой государства. Кстати, те "эскадроны смерти", представители которых попадались мне, состояли из офицеров, считали себя главными борцами с террористами и коммунистами, которые просто делают то, что власти боятся или не могут. Справедливость над законом, "белая стрела" и все такое...
Опять же, у радикалов нередко есть лобби и инфраструктура - проблемы мусульманской страны, вознамерившейся ликвидировать структуры аль-Кайеды очень близки тем, которые встают перед чиновником США, решившим бы вывести с корнем ККК или иные организации "христианских фундаменталистов" или радикальных сторонников истинно американского образа жизни фильм "Патриот" со Стивеном Сигалом показывает эту группу достаточно объективно).
"Теоретическое обоснование" террора как системы власти встречается как в текстах того времени, так и у позднейших практиков, в частности, у Махно. В литературе оно изложено достаточно подробно, и в этом тексте мы не будем останавливаться на этом подробно.
В это понятие включают как исключительно гражданское население, женщин, детей и стариков, так и гражданских чиновников ненавистной террористам власти. Ряд авторов считает некомбатантами даже войска, не имеющие непосредственной боевой задачи.
Господа "левозащитники" в последнее время очень полюбили словосочетание "государственный терроризм", пытаясь применить его даже в случае с арестом Ходорковского, но я понимаю под этим несколько иные вещи, изложив свою оценку этого понятия в конце статьи.
В связи с этим можно вспомнить противостояние английских властей и членов ИРА именно по этому вопросу. Заключенные террористы требовали, чтобы их считали военнопленными, а не преступниками. Такого же отношения к себе требовал и Ан Чжун Гын как "генерал армии Ыйбён".
В свое время мне почти на личном примере рассказчика объясняли "актуальные проблемы чеченского полевого командира в мирное время". Под твоим командованием находится несколько сотен головорезов, которых надо кормить, платить им жалование и занимать их какой-то деятельностью (не говоря уже об амортизации оружия, которое тоже стоит недешево). Иначе недовольство их обратится против тебя. Для того чтобы частное лицо могло обеспечить такое количество людей, требуется много денег, заработать которые можно несколькими способами. Можно собирать налоги с местного населения (вариант, применявшийся корейскими националистами в Китае и Приморье), постепенно превращаясь из главаря банды в регионального царька. Однако это волей-неволей налагает на тебя определенную ответственность за это население и ввергает в возможные конфликты за кормушку. Можно открыть хозяйство, начав торговать чем-то не требующим вложения и приносящим сверхприбыль - наркотиками или ворованной нефтью, если она есть. Но это привязывает к текущей ситуации и четко ассоциирует тебя с криминалом. Можно брать деньги у третьих лиц, в первую очередь - у "нефтяных арабов", но их деньги надо отрабатывать конкретными действиями, а чего хотят ваххабиты, и насколько их цели соответствуют целям чеченских сепаратистов - уже совсем другой вопрос.
В этом контексте мне кажется относительно резонным грузинский след: на фоне того, что может начаться, России будет не до экспансивных намерений Тбилиси по отношению к Абхазии и Южной Осетии, да и северные осетины не смогут прийти на помощь своим землякам на Юге.
Достаточно известный термин, означающий постепенное отождествление позиции заложников с точкой зрения террориста.
В связи с такими выкладками хочется принципиально отметить один важный момент. В нашем "пост-информационном" обществе далеко не всегда однозначно (можно ответить на) срабатывает вопрос "Кому это выгодно?", ибо на "информационном поводе такого рода наживаются не только непосредственные заказчики, но и целая плеяда желающих половить рыбу в мутной воде или воспользоваться ситуацией для получения личной выгоды. Так ситуация оказывается объективно выгодной очень большому количеству лиц. Мне одинаково неприятны как рассуждения наших державников, усмотревших в недавних событиях влияние "транснационального фактора Х" (читай: мировой закулисы с Америкой во главе), так и кликушество наших диссидентов, у которых всегда во всем виноват Путин, развязавший очередную кровавую провокацию для того, чтобы ускорить сползание России в тоталитаризм.
Этим, в частности, были особенно известны члены филиппинской "бригады Абу-Сайяф".
Вспоминаются плакаты времен Великой Отечественной, на которых из убитых немцев вытекает зеленая кровь. Мораль - "фрицы" не люди.
Для такого разделения я, кстати, нередко использую изобретенный Екатериной Архангельской термин "НРПЦ", обозначающий определенные круги в Русской Православной Церкви
Особенно с учетом того, что члены последней организации, фактически называют себя так сами
Думаю, не надо объяснять лишний раз, сколько сделала "протестантская этика" для того, чтобы Европа стала такой, как сейчас.
Беслан, на мой взгляд, нечто иное - там целью изначально было убить как можно больше народу, оказав шокирующее воздействие на общественное мнение, нанеся удар по престижу власти и спровоцировав новый виток межнационального конфликта по всему Северному Кавказу.
Не удивлюсь, если впоследствии выяснится, что штурм школы, который начался так не вовремя и во многом по инициативе местного ополчения, был грамотно спровоцирован.
Думаю, понятно, что захватившие школу боевики с самого начала были смертниками вне зависимости от того, знали они об этом или нет. Вообще, в последнее время видна строгая тенденция: если сам план операции разрабатывают профессионалы очень высокого уровня, непосредственными исполнителями являются отморозки, шахиды и штрафники, ибо их а) не жалко, б) их убьют - и им не нужно будет платить, в) своим негодяйским поведением они только усилят необходимый эффект произведенного насилия.
Кстати, лозунг " глобальной войны с терроризмом", особенно в устах Буша или Путина, направлен именно на легитимизацию общественным мнением тех методов, которые пока кажутся массам спорными.
Понятно, что Кадыров теоретически мог оказаться вторым Дудаевым, что его спецназ состоял из тех же боевиков, к котором российские офицеры боялись поворачиваться спиной. Но ваххабитов, которые стараниями Басаева и Хаттаба перехватили контроль над сепаратистским движением и превратили его в способ отработки зарубежных инвестиций в разрушение своей родины, он не любил больше, чем Москву. Риск, что он выйдет из-под контроля, был достаточно велик, но риск этот относился к завтрашнему дню, а сегодня России нужна определенная "вьетнамизация" войны, сочетающаяся с вытеснением из Чечни внешнего влияния ваххабитов через пропаганду не поддерживающих это течение исламских духовных лидеров.
Подобное, как говорят, хотели сделать авторы Хасавъюрта, но недоучли местной специфики.
Интересно, дело в заказанной позиции журналистов, которым хвалить власть моветон, или косности военных, не понимающих значения общественной поддержки войны в условиях демократии? Ведь тот же Афганистан в этом смысле освещался куда как правильнее.
Первые, заниженные, данные о числе заложников я не воспринял не как наглую ложь властей, а как попытку выдавать информацию постепенно, таким образом, подготавливая аудиторию к происходящему и не сея в ней панику сразу же. С психологической точки зрения, тяжелую правду лучше выкладывать по частям.
Те, кто любит упрекать власти во лжи, видимо, представляют себе, что наша государственная машина работает как отлаженный хронометр, что быстродействие чиновников и скорость передачи информации наверх не изменились со времен Сталина, а их действия идеально согласованы, увязаны друг с другом, подчиняются единому плану и оперируют единой статистикой, а освещающие события журналисты ничего от себя не добавляют и не искажают поступающую к ним информацию.
Манера стрельбы из пистолета, при котором оружие лежит в горизонтальной плоскости.
Здесь американская стратегия глобализации и культурного империализма сыграла с ними дурную шутку. Будучи направлена на разрушение региональных систем, сцентрированных вокруг той или иной державы/культуры, и создание единой, общемировой системы ценностей, она оказалась лишенной не только толерантности по отношению к другим культурам или желания их понять ("не мы должны учить язык варваров, а они - наш"). Следствием этого является тот комплекс проблем, с которым сталкиваются западные спецслужбы при работе с чужой культурной средой: речь идет как о невозможности внедрить в нее человека, который считался бы там абсолютно своим, так и о непонимании многих коренных элементов стратегии противника, вытекающих из его менталитета.
Я имею ввиду тех врагов, уровень шума вокруг которых не соответствует их реальным возможностям причинить вред.
Многие именно в этом контексте рассматривали дело Буданова, который, несмотря на героизм, отличался съехавшей крышей и до эпизода с убитой чеченкой.
Мое личное понимание фашизма во многом связано с постулатом о том, что негативные качества Х априори приписываются всем представителям национальности Y. Например, те, кто жил в Дагестане, хорошо знают, что жизнь в тамошней глубинке, пожалуй, тяжелее, чем в глубинке российской, но в массовом сознании утвердился вполне определенный негативный образ кавказского гостя столицы.
Геноцид и т. п. - безусловно, военные преступления, но НЕ терроризм.