Это обидное прозвище приклеилось ко мне еще в первом классе, когда робкая девочка не смогла выговорить незнакомое слово дюбель. Наверное, произнесла что-то вроде:
- Дю...дюп... -
Этого было достаточно, чтобы родился Дюдюпоп.
Я замкнулась, отгородившись от злого мира книгами, которые стали самыми верными друзьями. Отец работал водителем в колхозе и часто привозил мне большие, красочно оформленные детские издания. Какие там были иллюстрации! Они пахли свежей краской и так мне нравились, что я подолгу не выпускала их из рук, изучая вдоль и поперек. Наверное, тогда зародилась и осталась навсегда в моей душе любовь к литературе. Это был мой мир, исполненный красоты, благородства и справедливости.
Так и росла "гадким утенком" в черно-белом злом мире и красавицей-принцессой в разных волшебных историях. Именно историях, а не сказках, ибо со временем стала сочинять их сама. Мы жили небогато, но родители всегда были на моей стороне, и баловали подарками. Мама то и дело шила нарядные платьица для своей худышки, на которой фабричные наряды вышибали слезу у каждого встречного, а отец сам радовался, как ребенок, разглядывая мою библиотеку.
Правда, однажды у меня появился защитник. Не принц на белом коне, а соседский Колька. Это произошло, когда я уже не могла появляться на пляже без купальника. Уже не помню, как это удалось матушке, но ее оборочки и цветочки на загорелом тельце с тоненькими ручками и ножками сразили Кольку наповал, отчего он, словно былинный витязь в доспехах и на боевом коне, налетал на моих обидчиком и валил их наземь.
Дюдюпоп канул в Лету.
Колька до сих пор широко улыбается при редких встречах со мной и раскидывает руки для объятий. Он стал здоровенным мужиком, отцом троих девчонок, которые уже успели вырасти и разъехаться в разные края, но мой рыцарь продолжает утверждать, что все они похожи на меня.
Эта давняя история вспомнилась мне по дороге в родные края. Теперь я все реже выбираюсь из столицы в маленькую деревушку на берегу Волги со странным названием Прислон. Даже в период пролетарских преобразований ни у кого не поднялась рука переименовать ее в какое-нибудь Ленинское или Красное. И не зря. Избы на стрелке извилистой Камышанки, впадающей в великую русскую реку, действительно словно прислонились к той красоте, что царит тут по праву. Сосновый бор на высоком берегу, песчаные пляжи по обе стороны Прислона, уходящие в длинную косу, заливные луга по обе стороны Камышанки, и такой простор, что в душе сразу начинают звучать старинные русские песни. Других тут и быть не может.
Эти места издревле считались кормильцем. В полях вызревала особенная рожь, а ржаной хлеб на местной закваске да из русской печи славился в обеих столицах. Менялись времена, оставалась только главная русская беда - дороги. Правда, теперь она стала защитницей этого чудного края. Сюда еще не добрались пришлые, как саранча уничтожающие все на своем пути. Да и я выбираюсь в родной дом обычно зимой, когда снега скрывают разбитые дороги.
Поначалу родители так гордились своей худышкой, поступившей на журфак в МГУ, но для меня это был Рубикон. Мы стали видеться только на каникулах, а потом и эти встречи стали реже, нужно было выбирать между столичной работой и поездками в Прислон. Сразу пробиться в солидный журнал мне не удалось, маялась, подрабатывая в разных газетенках, пока однажды в метро незнакомец живо заинтересовался тем, что я читала старое издание переписки Вольтера с Екатериной. Мы разговорились, и я получила заказ на статью.
С тех пор я пишу для его журнала За два десятка лет незнакомец стал "нашим маленьким генералом", а я так и осталась "белой вороной" в женском коллективе, потому что рука не поднимается писать рекламные слоганы и пересказывать сплетни о политиках, "звездах" и олигархах.
Домой я люблю приезжать в новогодние каникулы, поэтому в дорогу приходится брать большую лопату и старенькую дубленку. Эти "сопровождающие лица" ждут своего часа в багажнике моего "конька-горбунка", всю дорогу слушая вместе со мной русские песни. Обычно еду ночью, чтобы застать чарующую картину пустой бескрайней дороги через заснеженные поля. Иногда посчастливится встретить полнолуние, и тогда душа моя поет от удивительной картины бескрайних просторов, залитых фантастическим светом... Этого богатства у нас не отнять.
Мне удалось побывать и в Лувре, и Национальном музее Лондона, и в галерее Уффици во Флоренции, но жить там я бы не согласилась ни за что, равно как стать человеком мира, о чем приходится часто слышать от пишущей братии. Я русская, и мне понятен восторг мужичка, который однажды вышел на песчаную стрелку Камышанки и Волги, огляделся и зачарованно произнес:
- Красота-то какая, Господи!
Срубил избу и стал жить, но не стал собственником, а позволил себе лишь прислониться к этому чуду, преклонить одно колено перед ним. Такова русская душа, она чтит и понимает предков своих, хотя нынче и подзабыла многое. Это не беда, мы все вспомним и расправим плечи, очистим от вранья историю нашу.
Уже стала привычной ложь политиков, но когда сталкиваюсь с кривдой литераторов, меня начинает колотить. Как мог уважаемый мной когда-то Акунин написать в своем многотомнике "Истории Российского государства" о том, что русские ходили полунагими и едва прикрывались звериными шкурами? Он явно перепутал моих предков со своими, жившими в краях где не бывает русских морозов, которые часто вспоминают немцы и французы, намекая на то, что только "генерал мороз" помог русским в войне, забыв случайно, что битва при Бородино была в августе, а в декабре 41-го не только фашисты замерзали под Москвой.
Родительский дом давно остыл без живой души. После того, как не стало мамы, даже кот пропал. До кризиса 2008-го наш журнал был популярен, мы неплохо зарабатывали, и я смогла сделать капитальный ремонт. Колька даже камин сложил в горнице и каждое лето заполняет наш сарайчик дровами. Несмотря на дальнюю дорогу, развожу огонь и жду, когда оттаю вместе с домом. Знакомые запахи оживают, в трубе кто-то заводит веселую песенку, и я, закутавшись в старый плед, засыпаю, глядя на бесконечную пляску язычков пламени.
Утром, еще раз протопив избу, брожу по ней с чашкой горячего кофе и подолгу смотрю из окна на занесенную снегом Камышовку. Так часто любил стоять отец - брал меня на руки и рассказывал всякие истории и небылицы, а когда я соображала, что он подшучивает над маленькой дочкой, мы вместе смеялись, и лишь мама качала головой, приговаривая, что лучше бы занимались уроками. Впрочем, это и были самые настоящие уроки. Обо всем на свете. Вернее - о главном.
Нынче мои статьи о современном образовании в России печатают все реже. "Наш маленький генерал" утверждает, что тема не актуальна. Думаю, это не случайно, это часть плана. Просматриваются некие параллели с небольшим романом из трилогии Александра Корделла "Поругание прекрасной страны". Тут же тяжелые мысли овладевают мной - что я могу сделать для тебя, дорогая моя Русь? Неужели вновь кровавая буря гражданской войны пронесется по твоим бескрайним полям, и побагровеют реки?
Прижимаюсь щекой к гудящей печи и немного успокаиваюсь. Тепло разливается по всему телу, и хочется подремать, укрывшись старым пледом. Знаю, что мне обязательно будут сниться добрые сны, в которых увижу всех своих родных, и они непременно поделятся простыми секретами, как жили на этой земле более семи тысяч лет согласно старому календарю, который зачем-то отменил Петр I. Потом, после обеда, пройдусь по единственной улице Прислона, и чей-то знакомый голос весело окликнет меня: