Выхожу я на улицу, вижу город вокруг, строения и дома, Дамаск-Триполи. И вот слева далеко в небе восходят всадники. Я ожидал чего то страшного тут, как в той игре-страшилке жанра - хоррор, в которой кроме монстров никого не встретишь, но такого даже я не ожидал. От одного их вида я вздрогнул. Жуткие существа схожие видом с всадниками, в глазах коней их только кровь, и горят пустые глазницы как красные угольки, а дыханье их дым и огонь, у них нет нутра, кроме костей мёртвого. Мертвечина и есть их нутро и сущность, они состоят из костей мёртвого. Есть у них короткие хвосты, эти хвосты торчат остриём как жала, всегда торчат. Если их кто увидит, это всё равно как посмотреть в глаза смерти.
Они восходят, а за ними следует тьма, такая густая, такая беспросветная, солнечные лучи или все другие лучи света как не пытаются её пронзить - не могут. То растворяются в ней, то скользят зеркально отражаясь, не в состоянии пронзить эту густоту, такую густую, как живая биомасса. Эта тьма кромешная, жуткая, но она на самом деле живая. Как будто пространство пропитанное этим кромешным мраком живёт и дышит одним единым организмом. Этот организм не имеет ни образа известного нам в природе, ни существа, ни естества, ни явления. Живая тьма следует за всадниками как живое покрывало над землёй. То покрывало - тьма, и я наблюдаю её восхождение.
А ведёт всадников смерти - командир, следуя впереди их, тот самый всадник, который с мерой в руке, он их ведёт, попутно и сопровождает. Я не смог его рассмотреть, он как призрак и не имеет конкретного лица, и ипостась его сокрыта от меня, он как видимая тень, он существует, но его нет, он как дух времени, как знак эпохи. Он их ведёт, сопровождает в пространстве и они следуют за ним. Он их боится сам, и держится чуть в стороне, обособленно, отдельно, словно уступая им дорогу и своё место. Всадникам этим имя - смерть. Вообще всадник-то один, а остальные лишь его точная копия, как отражения в бесконечном множестве зеркал. Они и наполняют эту тьму, следующую за ними, она из них состоит, и их же и скрывает. И колышется над городом тьма, развивается как живое чёрное знамя, и красные траурные ленточки венчающие полотнище на мгновение растворяются, исчезают во всепоглощающем мраке, и в искажениях мглы проявляются в образе полосок белых лент. И вот колыхаются в знамёнах белые ленточки, такими они видны отсюда, в искажениях того болотного мрака. Узкой полоской эта ленточка белеет в мутных водах, как бы размытая от красной крови на чёрном полотнище восходящей тьмы.
Всадники со своими конями одно, единое целое существо, и ничего человеческого в нём нет, даже приблизительно. Они без голов, не знаю почему, но они безголовые, это точное определение, хотя визуально это обстоятельство сокрыто. И огибают город с наступлением естественной ночи безголовые всадники, наводят ужас, когда опускается естественный мрак и небо усыпают звёзды. Что бы охватить окраину, они и двигаются по окраине, как бы привычным маршрутом. Я в шоке, никогда ничего подобного не видел, их появление на горизонте впечатляет. Тьма охватывает город, и её тотальное доминирование лишь вопрос времени.
А тут, почти над нашими головами, почти у нас на головах, и на головах наших соседей возносятся другие существа. Существа эти всегда смеются, то ли они смешные такие, то ли комичные даже, комики короче, но я не смеюсь. Они беснуются, дурачатся, но это не смешно. Это такие существа, подобные мерзким бесам, у которых нутро мягко говоря кисель, из такой вот жижи, сваренный вкрутую и состоит их панцирь, как у жуков - такой же, впрочем они от насекомых не сильно то и отличаются. Но панцирь этот, как тонкое стекло, он хрупок, и прозрачен, что бы можно было без труда рассмотреть весь тот кисель застывший, что их нутром является. И там зелёное такое, оно преобладает цветом среди прочей - серой массы, которая из такой же гадкой жижи состоит. Эти существа в отличии от всадников имеют ножки, ручки, и там коряги, кривые и уродливые длани, бесполезные по факту. Так что и эти существа, они естественно не люди тоже, ничего похожего на человека там нету. И они тоже как бы безголовые, и поэтому вместо головы у них ничто иное как горшок, или даже чайник, что в общем тоже модно. Они такие мерзкие, просто омерзительные твари. Это такое ноу хау, аля хай тек and современный бес. Аквариум с киселём как брюхо, чайник на плечах, и пару кривоватых ручек-сучек, всё это на ножках-крючковатых. Есть и у них свой командир, он тоже призрак, как тень прозрачен, и такой же мутный, нет ни лица, ни сути, лишь облик, по образу на человека схожий.
Увидели те бесенята всадников что огибают город, что прямо к ним их путь дугу рисует, и испугались. И всадники их тоже видят, и к ним спешат галопом, всегда голодные смертельно, до смерти. И ужаснулись бесенята, вскричали, и прочь пустились в страхе, от командира своего все разбежались, охваченные паникой позорной скрылись восвояси. Ого, никак они знакомы с этим жутким чудом, которое восходит небом словно ночь, словно тьма осязаемая, которой коснуться и потрогать, пожалуй каждый чайник сможет.
И вот она, та тьма, к нам свой держит путь. А командир их не бежал, он для того поставлен, что бы встречать вот это приближение, что б восхождение тьмы встречать, но удивлён он, поверьте, он изумлён не меньше, и впечатлён размахом, и содрогнулся так же как и я.
Он и всадник с мерой, как одна субстанция, но в разной ипостаси, если один командир всадников, то другой начальник жабо-подобных чайников, что криво-руки, а так там суть одна, и содержание тоже.
Вдруг всадник головой коня в мою сторону как повернулся. Кроваво красными углями в пустых глазницах взгляд свирепый смотрит, там бездна пустоты, как ад холодный, что взирает на меня, и изучает словно.
Спасаемсо рубяты!
Ага, бежать, бежать скорее, с очей долой, где можно бы укрыться от вездесущих глаз? Я побежал, а тут как раз и склон крутой, в низину прыг. Спустился скоро, на пол пути до низа прислонился и лёг пластом, вот спрятался. Теперь меня прикроет естественной преградой моя земля, а я, я отсижусь за склоном. Но чё то, как то не того, как то вроде спрятан, но весь открыт я с тылу, и всю такую "храбрость" мою тут видно, на склоне, вместе с попой. Но я же не один такой, тут много граждан распласталось, и что? А глина тут, какая то не та, и склон уж слишком крут, как бы не скатиться ниже,м-да?! Как то неудачно я тут себя запрятал, что меня со всех сторон видно.
Побегу-ка я к домам одноэтажным, в свой частный сектор, там спрячусь за забором, или нет, за стенкой дома, нет, за стенками своей комнаты, что явно понадёжней, и все дома другие станут как преграда, авось спасусь. Вот дома очутившись я мечусь, - скорее, скорей, куда деваться, куда себя засунуть, и спрятаться куда мне, драгоценному такому?
Она тут, рядом, в комнате соседней, - ага, я больше за неё боюсь! И свято это беспокойство, всё в ней, и в детях наших, которых возможно ещё нет пока, но будут очень скоро, я должен выжить. Спрячемся в моей комнате, её к себе возьму, - давай скорее люба, здесь безопасней вместе прятаться. Всё на авось, авось пройдут мимо, авось нас не заметят, авось не тронут, авось авось прокатит. И что она там медлит, чего так долго? Сказал же, у меня в комнате мы спрячемся, и на авось, мы тоже верим в чудо! Сейчас завалим входы, в дверях, и в окнах, фанеркой ставни заколотим, вот фанерка, вот диван и всё, мы спрятались надёжно... но как то не того, по моему я переборщил с завалом, а где здесь выход? Стою, и репу чухая свою, сам рассуждаю: - мы часом не в ловушке, сидим и ждём победы - добра над злом, авось она наступит, и будет всем спасение... я застыл как в кадре, блин, а что я делаю?
![[]](/img/a/ash_a_r/nn2/grazhdanskaya-vojna-v-sirii-15-2-990x637.jpg)