Арутюнов Сергей : другие произведения.

Нижние Котлы

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Восьмая книга стихотворений, издательство "Вест-Консалтинг", 2013.


   Сергей Арутюнов
   Нижние котлы
   Восьмая книга стихов (2011-2012)
  
  
  
  
  
   ***
   Будет, как задумал, - треск жаровни,
Шёпот камня, шелест коньяка.
Навалило за ночь аж по брови.
Подремли и ты у камелька.

Каждый глуп. Овечьими гуртами
Ходим, блеем, только смысла - ноль,
Если звук сгущается в гортани
Небольшой, незначимый, с ладонь.

Неужели этого довольно
Для букашек, пташек и скота?
Жизнь проста, мила и кнутобойна,
А за ней и вовсе пустота,

Ночь, декабрь, звезда в небесном гроте,
Шаг за шагом в угол от угла.
С Господом на "вы", скажу - сокройте
Луч святой, сжигающий дотла.
  
  
  
   ***
   Следами спутными, тележными,
Что никуда вести не могут,
Мотались вестники с депешами
И попадали прямо в омут.

И мне хотелось быть усидчивым:
Когда-то в юности пустяшной
Судьба скребла по мне мизинчиком,
К согласью подступая с тяжбой - 

Мол, отчего за мир не ратуешь,
Душа угрюмая, чужая,
На Перекоп меняешь Радонеж,
Уходишь в ночь с кибальчишами?

Что проку слать тебе эпистолу,
Когда хоть в Кеми, хоть в Джамбыле
И Карел Готт по телевизору,
И все живые.
  
  
  
   ***
   Час придёт призыва знобкого,
И отседа до оттедова
Со слепого до безногого
Постоим за землю дедову.

Выйдет к нам полковник махонький,
Укоряя, зыркнет искоса:
"Всё вам хиханьки да хаханьки - 
Пролетели мимо дискурса!

Мировые знаки рушатся -
Не стянуть болтами-скобами...
Пробил час. Берите ружьица
Да ступайте на исходные.

Мы согнали вас в конармию
Насмерть биться с виртуконами
За модернизац-анархию,
За торговлю сверхдоходами!"

Ай, помалкивай-помалкивай...
Что нам, кабанам да увальням?
За твоей мудрёной алгеброй
Своего не передумаем.

Знаем-знаем, как ваш паводок
Сносит мостики калиновы,
Поджигая крыши пагодок,
Молотя во все калигулы.

Сколько душ себе наплавили,
Жгли в печах, гноили заживо - 
Кто из вас в дыму и пламени
Не забалтывал уставшего?

Что слова твои чумазые,
Если свет привычно теплится
Там, где над овощебазами
Свищет вольная метелица.
  
   ***
   Проще базарно-сахарного петушка
Мне доставалась ломкость грядущих тягот.
Жизнь, что любила и навсегда ушла,
Знала как будто, что гибель мою оттянут.

Помнишь меня? Не забудешь нигде, ни с кем
Хлебную крошку, что вмиг со стола смахнули,
Хрусткий обломок древних геномных схем,
С месяц назад потерявший статут сынули?

Там, где на праздники резалась колбаса,
Трескались лыжи, кровати и пианина,
Ржавый туман заволакивал корпуса,
Сыпалась в стол угловатая писанина,

Исповедь века, предавшего верных слуг,
Чахлая повесть, нудная и сырая,
Перечень дат минувших, глухих разлук,
Бьющих в набат, из бездны к тебе взывая.
  
  
  
  
   ***
   Пред судьбою не лебезя,
Говорю ей, как на духу - 
Мне теперь по земле нельзя,
Только на небе отдохну.

Там не вспомнят, что салабон,
После здешних-то колобах, 
Приготовят и стол, и дом,
И свечу зажгут в головах,

Чтобы сел, а потом и лёг
Дожидаться святой зари,
И шуршал в окно мотылёк,
И гнусавили кобзари.

Эту левую правоту
Мне подскажет не кривизна,
А намёк, что не пропаду
От познанья Добра и Зла.
  
  
  
  
   ***
   Выпадая то в осадок,
То из жизни насовсем,
Я вдыхаю дивный запах
Городских экосистем.

Узнавание мгновенно:
Смрад чиновных па-де-де
От валютного обмена
До постов ГИБДД.

Верный прежнему приказу,
Обоняя, рот кривлю,
Строю мерзкую гримасу
Златоглавому Кремлю,

Разудалой коза-ностре,
Хором пилящей страну
Через огненные ноздри
Слово истины срыгну:

Что ж вас, гады, Роза Мира,
Вход отверзши гробовой,
На века не вразумила
Простодушной хромотой?

Как вам, старым образинам,
Знак не виден водяной - 
Вечность пахнет керосином
И не хочет быть иной.
  
  
   ***
   Посмотришь в окна, и дрожь охватит:
И лёд скололи, и снег смели,
И по затылку легонько гладят 
Блатные духи твоей земли.

Через кварталы, узлы и пробки
О
? что за ужас лететь искрясь,
Где что ни слово, по самой кромке,
И что ни дело, сплошная грязь.

И так достало трендеть часами,
А ты не ёрзай, мозгов не гробь.
Сочтёмся - лишь бы не исчезали.
Свои же люди, родная кровь.

Лучи истошны и тени сини,
Пуста заначка, но воздух свеж.
Кричи младенцем, хрипи и сипни,
Черпни сугроба, разжуй да съешь.

Как либерала и патриота
Нас непременно до дыр протрут.
Подняться в небо - пипец работа.
Подняться в небо - вот это труд.
  
  
  
   ***
   "...Там били женщину кнутом"
   Некрасов


Топтали душу мне вчера,
Месили жижу кровяную.
Поверенные, немчура
Дела большие провернули.

Ходили строем по душе
,
То харкая, то горлопаня
,
Вся шваль послов и атташе,
Их база сточно-кромовая.

Как прощелыга-обскурант
Выслуживался одичало
Российский черный маскарад,
Безродный враль и десдичадо.

Сдвигая дымную кайму,
Угрызлись ида и календа.
Лет через двадцать я пойму,
Что счастьем было только это.
  
  
  
   Романс
   Минул день сырой, до костей протёрт,
А к нему впритык ночь-изнаночка...
Минул день один - так и жизнь пройдёт,
Так и жизнь пройдёт без остаточка.

Как там будет что, упромыслится,
С чем бы мы сейчас ни граничили,
Ты пролей по мне полторы слезы,
Полторы слезы для приличия.

Полторы слезы, что легко стекут
Под ванильное порнодрочево,
Стоит вспомнить мне школу-институт,
Да армейский стыд, кроме прочего.

Столько лет прошло, все мои теперь:
Опустел наш сад, хоть шаром кати.
В нём одна печаль - избавителей,
Гордо сгинувших в тяжком рокоте.

Демократыши-демократики...
То ли сглазил кто, позавидовал - 
Замогильные ваши практики
Под листком одним, да по фиговым. 

Промокни платком, и не станет их,
Только мне уж не позабудется
Вонь полей ночных, кровью залитых,
Изуродованные улицы.

Что раздавлено, не поднимется.
Подавай на стол вместе с трупами
Сокровенные ваши Ибицы
И тоску души семиструнную.

От изломанной, от кривой сохи,
Наклонив калган по-над пеплами,
И заплакал бы, да глаза сухи - 
Очи страстные, бельма белые.
  
   ***
   Не избегать прищуров острых,
Колоться с хрустом ржавых ампул,
Когда в гортани стынет воздух,
Баулы в клетку грохнув на пол,

Поскольку в этом Конотопе
Почти как в Северной Корее:
С утра - триумф мелкооптовья,
А вечером копать коренья.

Шкворчат сердца на дребедени,
Но ты внимать ей отучайся,
А то внушат, что время - деньги,
Исчезнувшие в одночасье,

И наши ветхие скорлупки
Тем, кто полмира заграбастал,
Бесперспективны, как старухи,
Просрочены, как загранпаспорт.

Но что их бредни и трезубцы
Нам, неудачникам и плаксам,
Когда вселенные трясутся
И в полночь едут бизнес-классом.
  
  
  
   ***
   Если буднями правит гладкопись,
Выходными - реванш вполсилы,
То о чём же тогда так плакались
Эти липы и те осины?

Уходили отцы охотиться,
Над холмами крутили петли - 
Что же каждому не находится
Мавзолея на мокром пепле.

Что же каждому не отыщется
Ни за кадром, ни в эпизодах
То ли солнца, что в землю тычется,
То ли облака в двадцать соток.
  
  
  
  
   песня
   Стою на полустаночке,
Играю с ветром в салочки - 
Идёт-гудёт весенняя пора.

Раскрыта, словно книжица,
Речонка еле движется - 
Какая-то Ока или Пахра.

И ночь так вечно тянется,
Как на базар культяпница - 
Давным-давно ей стыд глаза не жёг.

И не мычит - не телится
Драчливая метелица,
За ворот сыплет меленький снежок.

В сарай крадутся горстками
Сянганы да кампучии
Варить свой рис и ждать своих облав.

Послышь, финно-угорская?
Кипят котлы кипучие,
Хохлы с хачами юзают мэйклав.

А барскими палатами
Проносятся скабрезности - 
Закалка им простецкая вредна.

Точат ножи булатные,
Хотят меня зарезати,
Да, видно, не зарежут ни хрена.
  
  
   ***
   Кто принимал звонки, не поднимая трубки,
Тот знает наперёд, что завтра ни о чём,
На жёлтые круги накладывает руки
И голым предстаёт пред сканерным лучом:

Вот родинка в паху, обритая мошонка,
И прыщик на спине, и запах изо рта,
Но никому не жаль дрожащего мышонка:
Творец давно забил на низшие сорта.

Поспи, братан, поспи, тебе еще приснятся
И фабрики в дыму, и Брежнев с целиной,
И гегемон полей, колхозное крестьянство,
И пастухи во мгле, и выстрел целевой.

Пока была жива твоя Гиперборея,
Ты поднял белый флаг, но стал ещё черней,
Когда в последний раз тебя Программа Время
Будила и звала копать стране червей.

Теперь ты спишь в ночи, согбен, как запятая,
Не думая, как жить и чем кормить семью,
И с главной частотой частично совпадая,
До самого утра мигает ICQ.
  
  
  
   ***
   Чуть свобода - и не оплошали: 
По субботам, даром, что бедны,
Килограмм за семьдесят в "Ашане"
Набирают граждане еды.

Отрыгнётся им ещё неспетым,  
Сытой жрачкой, купленной в кредит.
Никакой налоговый инспектор
Им красиво жить не запретит.

Забирай, никто не отнимает,
Голодухе прежней пасть порви.
Novus Ordo: фартук, минимаркет,
Пирамида, циркуль, мастерки.
  
  
  
  
   Вторая песня
   Ты не верь, берёзонька кудрявая,
Наклонившись над судьбой своей,
Что со зла они тебя корябали,
Эти люди с лицами свиней.

Им самим уж времечко подтикало
Вспомянуть, когда и с кем близки.
Если что и было, то по-тихому,
По-простому, дочка, по-людски.

Их весь век деникины-юденичи
Стропалили думать вдругорядь - 
Нож втыкали прямо в сердце девичье
По саму наборну рукоять.

Потерпи, родная, если терпится,
Ведь не важно, хороша, плоха ль.
Не со зла тебя убили, деревце -
Ради сока, стекшего в лохань.
  
  
  
   Песня третья
   Запрягали Азию,
Хомутали бедную:
Дойка по согласию,
А не то по пендалю. 
Шевелись, косматая,
Всеми козанострами,
Поделись кусманами
Нефтегазоносными.

Вышколив рутинами,
Ножкой тихо шаркали:
Но, пошла, родимая, 
Коровёнка жалкая.
Взведены напраслины,
Недоимки взысканы,
Рычаги замаслены,
Да портки замызганы.

На линялой брючине
Зачерствела выпечка:
Обсосали, вздрючили - 
Опустело вымечко.
Оскудели скважины
Сырьевыми струями.
Пустыни изгажены,
Капища изрублены.

С дикими коленцами
Пополам кромсается
Зимняя коллекция
"Русские красавицы",
Словно бы повздорили
В ожиданье старшего
Жернова истории,
Мелющие заживо.
  
  
   ***
   Не вопрошай, ни кто, ни что там.
Там ничего, ничто, пойми ты:
Апрель, глядящийся тошнотным,
Автомобильные наймиты.

Но если впрямь, без утончизма, -
Горька полынная настойка,
Теплом не балует Отчизна,
Весна не радует нисколько.

Снега сошли, а хрен ли толку,
Когда в нелепых опереньях,
Детей своих кидает в топку
Ночная Русь без ног передних.

Ей снится день в сиянье белом,
Лучом простреленным, как знамя,
И сон её пребудет пеплом,
Как явь её пребудет с нами.
  
  
  
   ***
   Cто лет нам, что ли, тут ковыряться?
Ужели мир нас так обаял?
А эти твари - договорятся.
Крепка порука среди бояр.

У них не то, что у мелких сошек, - 
Семейный бизнес на всю страну.
Вольно клеймить им убийц усопших.
Мелите воду, а я всхрапну.

Свежо мне сено, и стойло чисто,
И словом божьим полна мошна.
А по-пустому что сволочиться? 
Была удача, не обошла.

Но чтобы в грёзы не погружаться,
Мозги не зря ты себе штробил:
Не обзаведшись двойным гражданством,
Не залупайся, что гражданин.
  
  
  
   ***
   Не мелькал я в телекадре - 
Мозг ли слаб, тонка кишка ль,
Не вожу Тойоту-Камри,
Фокус-Форд, Ниссан-Кашкай.

Не дожав до ВикиЛикса,
Вырос я ни в Квинс, ни в Бронкс,
Правового нигилизма
Козий нак тире отброс.

То ли был я, то ли не был,
Зря бабло не прожирал,
Не врубал компьютер Apple,
Не листал порножурнал.

То ли не был, то ли был я,
Докопаться не смогли
Дырки драно-пулевые,
Годы сраные мои.

И не то что бы уродлив, 
Но не слишком-то красив,
Тёмен, словно иероглиф,
Запрокинутый курсив.

То ль меня не дорастили
До росточка с каланчу,
Воспевать педерастию
Не умею, не хочу.

Прострели мою мякину,
Разлюли мою гармонь,
А не то вконец погибну,
Исчезая за кормой,

Вспенивая косолапо
Пузырящийся бурун,
Молчаливым, как салака,
Деревянным, как Перун.
  
   ***
   Жуя свой хлеб, коней своих седлая,
Мы верили, что, как ни лимитируй,
Взойдёт над нами благодать земная,
Не проливаясь каплей ни единой.

А то, что вкруг неё так тесно трутся,
Посиживая в золотых тиарах,
И храбрецы, что праздновали труса,
И подлецы, что пали смертью храбрых,

Скорей копейка, нежели полтина,
И точно никакая не красава
Их участь, что за нас переплатила,
Но этим не спасла, а искромсала.

Тогда, в те дни, не нация погибла - 
Сама судьба нам сопли вытирала,
И стало небо братская могила,
От сих до сих, с торчка до ветерана.

Вот почему, отпраздновав Победу,
Никто не спросит в утреннем обкоме,
Куда я мёртвых поминать поеду,
В какую степь, за облако какое.
  
  
  
   ***
   Судьба меня жалела:
Пекись да индевей.
- Отец, а как же лето?
- Не до него теперь.

И словно бы тумана
Порвали тетиву - 
- А как же лето, мама?
- Прости. Не дотяну.

Колышется осока,
И слышно от реки:
Лети, сынок, высоко.
Внучонка береги.
  
  
  
  
   ***
   Пусть погода сердится,
День упит в говно,
Мне одеться смертницей - 
Самое оно.

Дёшево понтуется 
Купленный ревком - 
Я пойду по улице
Чёрным воронком.

Адовой паломнице,
Гадок ваш колхоз:
Крокодил не ловится,
Не растёт кокос.

Грезите о Разине?
Мерьте паранджу.
Я меж вами, мразями,
Славно поброжу.

Что такие бледные?
Прекратить скулёж.
Девственными плевами
Воли не скуёшь.

Грянет революция,
Сколько ни блуди.
С вами, грехолюбцами,
Нам не по пути.

Зря, что ль, в ухо самое
Мне с утра шипит
Крещеный Усамою
Молодец-шахид,

Чтоб, согласно тактике,
Я не сплоховал,
Пере
мкнул контактики,
И Аллах Акбар?
  
   ***
   Мне с детства памятны великие:
Всклокоченными бородами
Неслись их гневные филиппики
А-ля профессор Мавродаки.

Там был подход не чисто клановый.
Там разбирались по-пацански:
Давай, ВэЭн, давай выкладывай,
Куда ты спрятал наши цацки.

Ах, милый друг, интеллигенция!
За что мы кинуты так жёстко?
Пока ты забавлялась нэцками,
У нас повылезала шёрстка.

Когда в стране запахло жареным,
Снимали ячих и подъячих,
Скакала бодрым ты лошариком,
А мы во двор носили мячик.

Об стенку бойлерной чеканена
От автобазы до аптеки,
Та жизнь была неисчерпаема
На всевозможные оттенки,

А эта сшита гнойной придурью
Из лоскутков эпохи прежней,
Когда вели её, обритую,
По осыпям гранитных брешей.

Мастак я лучшее вычёркивать,
Цедить сквозь зубы God и Damned.
Та жизнь мечтала хоть о чём-нибудь,
А эта смысла не имеет.
  
  
   ***
   В этой сумрачной толкотне,
Где и вера в богов - не из их числа,
Ты ли сводишь меня ко мне
Шерстяным языком язычества?

Я не ставил тебе свечу,
Потому что в горючем пламени
Сам сыграю, верней, сбренчу,
Как мне душу пекли и плавили,

Чёрным клубнем к твоим ногам
Подкачусь, шелестя обуглено, 
Не обвесившись ни на грамм
Послезавтрашней дыркой бублика.

Ты - сегодня не оскудей,
Зимней мглы на меня не сваливай
В этот солнечный майский день
Над купелью моей асфальтовой.

Избавляя от непотребств,
Проштампуй мне "сдано-оплачено",
Вместо подписи, ставя крест:
К.Катани, Микеле Плачидо.
  
  
  
   ***
   В хоре согласном голос мой был негромок:
Это свобода подлых, вошедших в раж.
Я избегал волнений, разрывов, кромок.
Целься вернее, мальчик, тогда шарашь.

Вар ты мой Вар! О ссученных легионах
Легче заткнуться, чем потерять кредит.
Слышишь, как дачники прутся на летний отдых,
Ветка сирени в мутном окне кряхтит?

Я отдавал предпочтенье семейным сценам, 
Уличный рокот редко меня вставлял.
Мировоззренье, в общем, осталось цельным:
С памяти стружку снял годовой столяр.

Даже когда распяли за тихий шелест
Слов, обращённых к набатным колоколам,
Так и висел, напружен и толстошеист,
Мясом судьбы, рассечённым напополам.
  
  
  
   ***
   Кто весь век свой вековал
Не под хвост путчисту,
Потребляет Ягуар
И клянёт Отчизну:

Мол, и флаг её поник,
И вонюча на дух - 
Славься, бутовский пикник,
Царствие палаток!

Не напрасно жизнь влачат
Юкосы ЛУКОЙЛа,
В глотки загнанных волчат
Сцеживая пойло.

Нахлебались оклахом
Каменные джунгли,
Олигархским каблуком
Давлены, пожухли.

Не гаагский педофил
За окном процокал - 
Турок, перс и бедуин
В сланцах и борцовках.

Пробил час мотать чалму?
Такова оферта?
Вы откуда, почему?
Не дают ответа.

Плачьте, Павел и Матфей,
За Отца и Сына:
Облик Родины моей
Гадок неизбывно.

И ничто не исцелит,
Если так нездешне
Погружаются в зенит
Солнечные стержни.

И душа изнемогла,
И с дороги скрежет,
И брюзжит ночная мгла,
И рассвет не брезжит.
   ***
   Ласкали небо влажными ладонями,
Судачили о странностях престола
И век обозначали Anno Domini,
Рождаясь после Рождества Христова.

Мы выходили в полдень. Это значило
Земную глушь, где мельче не дробимы,
Метались искры лагеря казачьего,
Как Турбины, вращавшие турбины.

Вернулись в полночь - полыхало зарево,
Поскрипывал паркет, судьба юлила.
Так наше время было разбазарено
И стал язык раздвоен, как билингва.

И увлекаясь призрачной тематикой,
Не стали мы ни праведней, ни крепче
Над сумерками речи одихмантьевой
И вообще над сумерками речи.

В те дни, когда горели наши вотчины,
Мы небо ни о чём не попросили,
Поскольку весть несли, что вести кончены
До самой мглы. До светлой парусии.
  
  
  
   ***
   Щадит меня тоска моя, покуда
Приходишь в дом и спишь, развеселившись
Тому, что дом - не стойбище якута,
Хоть сроду обходился без излишеств,

Но дом стоял по центру мирозданья,
Один-единствен в пустоте лазурной,
Корнями будней в землю прорастая
И сращивая скрытых амбразурой,

Смотрящихся так странно посторонне
Средь бедствий интерьера и ландшафта,
Листавших Гигиену и Здоровье,
Но вместо Клодта видевших клошара - 

Тех самых, что о будущем пекутся,
Как будто мавзолей себе склепали
И выдавили в сердце, как якудза, - 
Щадит меня тоска моя слепая.

...Когда-нибудь я умирать устану
И выживу как вид - кто знает, скоро ль
Ответить мне придётся протестанту,
К чему я избран протестантской сворой...

И я отвечу, дому поклонившись,
Не взглядом если, то двумя словами:
Без потолка до пола не унижусь.
Ты не узнаешь, как меня сломали.
  
  
   ***
   Пока мочили, было сухо.
Здесь, на усиленном режиме,
Лишь увольняшкам и везуха:
Их патрулями не пришибли.

А будут спрашивать, ответьте,
На выслугу не упирайте,
Поглубже спрячьте ваш вивенди:
Начальству нужен операнди.

Здесь, на чиновном пилотаже,
К собранью букли пергидроля,
На три звезды пошлют и даже
Пусть на одну, зато - Героя.

Но не поможет Авиценна
Тем, чья неистовость убойна: 
Не пуля красит офицера,
А у поребрика - обойма

И летний блик, что так искристо
Ложится в древние альбомы,
Где, вечно зелен, бдит С-300
И песни шахтные альтовы.
  
  
  
   памяти NN
   Он мог уже не торопиться
К своим студенческим телятам:
Светла дорога арабиста
В советском семьдесят девятом.

Змеилась надпись на дувале - 
"Кто мёртв, тому не проболтаться". 
В те дни за шурави давали
По акру маковых плантаций,

Поскольку в большинстве провинций
Он принял облик Азраила,
Не корча из себя провидца,
Пока плечо не раздробило.

Он знал часы, и сроки ведал,
И жизни подрезал красиво,
Пока оплавленным кюветом
Ему судьба не пригрозила.

Любые споры утихали,
Когда слетал он с гор песками,
И шоколадные дехкане
На скулы брови опускали.

Здесь ни убавить, ни прибавить:
Очерчен штыковой лопатой,
Он по себе оставил память,
Не то, что нынешняя падаль.

Над ним не смогут изолгаться
Ни жалкие подачки взводным,
Ни ржавчина звезды солдатской
Под небом выжженным и злобным.
  
   ***
   То унимается, то снова
Набрасывается на стены
С лицом измученного сноба
Ошмёток рыночной системы,

Он долго воевал за правду
В своих журнальных откровеньях,
Втирая глупому собрату
Мечту о райских европеях

И прежде небывалом благе
Быть вознесённым, как феномен,
И гнить в заоблачном ГУЛАГе,
Уверив Бога, что виновен.

И ты бы мог бухим отродьем
Валяться в долбаной канаве,
Когда бы путь твой не был пройден,
Когда бы в кровь не окунали.

И с призраками не воюя,
Проходишь в комнату, садишься, 
И снова снится снег в июле,
И вслед за шелестом затишье,

Ползущее, как анаконда,
Куда-то в эру Водолея,
Длиной в сто двадцать два вагона,
Прогромыхавших в отдаленье.
  
  
   ***
   Когда киргизы и кайсаки
Ордой несметной, небывалой 
Наш Москвабад возьмут под рёбра,
Запалят с четырёх сторон,

Приди по речке, по Казанке
И нас пришествием побалуй,
Повергни идольские брёвна,
Богов летучий эскадрон.

Тогда всплакнём - какая сеча!
Усы пивняцкие намокли.
Всплакнёшь и ты - какой был город...
Остался, бедный, без порток.

Покойся с миром, иноземче.
Из глаз попадали монокли.
Как был водярист он, икорнут,
И добр, как проклятый парторг.

Увы-увы! Теперь не в кассу
Ронять слова из эпитафий,
Когда наш стяг совсем тряпица,
Посулы мёртвым беднякам.

Верны зловонному миазму,
Мы оботрём кровавый кафель,
И наши горькие трюизмы
Заснимет шустрый Бетакам.

Прощай, земля: бобок не дремлет,
Но нам - по блату, напоследок - 
Всего процент природной сути
Хотя бы вкратце объясни.

Прости нам этот поздний трепет:
Мы родились в бетонных склепах.
...В святое, твари, нос не суйте,
Ответит спикер Би-Би-Си.
  
   ***
   Здесь, на Бронной, небо синеоко,
Теневая сторона приятна.
Я по левой, там, где синагога:
Справа слишком сложные ребята.

Там у них стоят большие джипы,
Там дела круты и вне синекдох.
Если б деньги были недвижимы, 
Рассекали б на велосипедах.

Но легко налоговое тягло
Тем, чьи стёкла зря не полируйте:
Нет зеркальней Ламборжини-Дьябло,
Налитого, словно капля ртути.

Там, ублажены с ногтей до пяток,
В шмотках одноразово шикарных,
Смотрят сквозь обычных наших пьяных
Те, чьи деды числились в жиганах.

А теперь промышленные семьи
Не чужды эстетского фриланса:
Летняя веранда, воскресенье,
Сплетни, слухи, новости, финансы.

И сидят, навек неотличимы,
Проплывая сквозь июль амёбой,
Пленники наследной мертвечины,
Сумерек эпохи, скуки мёртвой.

Ни яйца в суме, ни помидора,
Тут и так заботливо готовят.
...Слева улыбается менора,
Хмурит брови грозный могендовид.
  
  
   ***
   И мне мечталось: подрасту,
Свою пророю борозду.
Отпрыгал век мой кочетком. 
Где отчий дом?

Он там, за дальней пеленой,
В узлах верёвки бельевой,
На дне фамильных сундуков.
Я сам таков.

Я там, где чавкают стада
И неба давит пустота.
Здесь ни забыться, ни уснуть.
Я понял суть.

Среди вселенских альф, омег
Непостоянен человек.
То постоял, то вышел вон.
Готов шаблон:

Откроешь бизнес на крови - 
Оптимизируй, укрупни,
Продай кремлёвскому сычу,
А я смолчу.

Пока давали пису чэнс,
Исчезло время, путь исчез.
Аля-улю, гони гусей,
Иди отсель.

Купись, недорого продам.
Какая рожь тебе, братан?
Прожуй сначала лебеду.
Иду-иду.
  
  
   ***
   Я исчерпал благие ипостаси:
Отец и муж, хозяин и рабсила.
Недолог век, но ты со мной останься.
Мы никогда не будем жить красиво.

Там, где щиты рекламные пестреют,
Нам не причмокнет дверцей старый Плимут.
В подъезде никого из нас не стрельнут,
Пока в потёмках за других не примут.

Покойся же. Бесплотными тенями
Пройдём по миру мы на три-четыре,
Поскольку в нём не брали, а теряли,
И, стало быть, до новых встреч в эфире,

Уже не синем, а каком-то сером
Для нас, так мало в жизни прорубавших,
Пути не знавших к самым высшим сферам
И не носивших шёлковых рубашек.

Любовь моя, за пухлыми томами
Сощуримся над Босхом и Бердслеем,
Как будто в этом розовом тумане
Всех дальше видим и ещё не слепнем.
  
  
  
   ***
   Пройдёт и он, твой отпуск-эпизод.
Вернёшься ни светлей, ни суверенней.
За лето поглупеешь раз в пятьсот,
Язык забудешь, словно зонт в передней.

И только чувство будет сердце драть,
Что август кончен, завтра на работу.
Теперь на что бы время ни потрать,
Отписан полдень мелкому ремонту.

Но облака тебя ещё зовут
В иные земли, пахоты другие,
Туда, где нет ни фриков, ни зануд,
И связь благополучно отрубили.

Там с далью даль, а здесь за желчью желчь:
Зерну не треснуть без луча и капли,
И только чувство будет сердце жечь,
Что ни хрена мы в август не вникали.

И те, кто ради длинного рубля
Поверили, что чернь иногородня,
Забыл или не знал, что Русь родня
Лишь тем, кто ей ни в чём ещё не ровня.
  
  
  
   ***
   Ляжешь тенью на мелкий гравий
Невесомей души пустой - 
Аккуратнее, вечный крайний,
С мирозданием не повздорь.

За день выжмет рукой проворной,
Промурыжит за хрен в паху,
И нацедит гнилую ворвань,
Вырвав сердце на требуху,

Чтоб на мутных модельных фото,
Одинаковей воробья,
Стал ты серым, как шлак дефолта,
Чёрной копотью февраля.

И такая тоска защемит,
Что покажется горловой
Песня гибели, птичий щебет,
В синем небе над головой.
  
  
  
   ***
   Пройдёт ли это с возрастом, усилится ль,
Трясусь и плачу над седым быльём,
Когда пугали "Памятью" васильевской,
Мол, всю страну кровищею польём.

О, жирный смрад хвостов и сисек заячьих,
Едва эфир брыкаться начинал...
Теперь с собой и мы из исчезающих
Народов мира, брат мой камчадал.

Нам, коренным, ни в Грецию, ни в Данию.
Молчи пред белым, гордый семинол.
Разжился каждый росчерком по табелю:
Кому строгач, кому совсем увол,

Когда предельный страх - утери паспорта! - 
Пронзит кишки десницей золотой.
...С утра был дождь, и до сих пор так пасмурно,
Что хочется укрыться с головой. 

И только дачный запах мокрой зелени
Над нами мреет, манит в полумглу.
В изгнанье ли, посланье ли, рассеянье,
Мы все - рушник, и служим полотну.

Шагами семимильными, гигантскими
Надорваны кудрявые мотни,
Травили нас и дустами, и газами
Но между тем домучить не могли.

Кто к нам придёт, пускай он только сунется,
Уж мы ему расскажем, что почём.
Лохов помилуй, матушка-заступница,
Перед любым жлобом и щипачём.

Лохов помилуй. Остальным обломится,
О них ещё не раз мы щебетнём,
Когда нагрянет осень-уголовница
И кликнет пидорасов с чифирём.
  
   Песня четвёртая
   Не реви, дурёха,
Не боли, раненье,
Далеко-далёко
Нет земли роднее.

Лютым воскресеньем,
Четвергом пропахшим
То окурки сеем,
То курганы пашем.

Далеко ж далече,
Колка и ранима,
Зыбится Двуречья
Голая равнина.

Кто ушёл втихую
И спасался бегством,
Пересёк дикую,
Не доставшись бесам.

Ходит он остывшим
По святым дубровам,
Виден, да не слышим
Богом белобровым.

Богом белогривым,
Пресвятым не узнан,
К снежным пелеринам
Обернулся гузном.

Ты не плачь, писюха,
Не казнись напрасно.
Далеко отсюда
Мировое братство.

Широка, торгова,
Тлея - не сгорая,
Пролегла дорога
Звёздная, сырая.
  
   ***
   Сто раз, как мух, могли прихлопнуть,
Когда, стартующе пилотны,
Летели в слякотную копоть
Инопланетные биллборды,
Мусолившие фальшь-оттенок
То кож свиных, то булок ситных
Изображеньем гнусных девок
И сопряжённых с ними скидок.
Завешен кризис-мастерами,
Мир становился всё убойней,
Когда, бюджеты раздирая,
Росли тарифы монополий.

Ещё газеты выходили
С призывами "за мир" бороться,
А воротилам с водкатини
Уже мерещились банкротства,
Галдёж сирен, глухие стены,
Складские скользкие канавы,
Где камни сыры и бездетны,
А лужи гнилы и контактны.
Под свет софитов, как из бани,
Сигали с гиком богатеи,
Но мы их лично знать не знали,
И знать, признаться, не хотели.

...Сторчаться бы на полуфразе,
Забиться в шов, как мандавошка: 
Мы не завидовали мрази,
Мы усмехались, как так можно,
Что всё позволено таким-то,
При жизни занесённым в списки,
А остальным - свети, агитка,
Свети, агитка, по-секстински.
И я, махнувший полстакана,
Сказать полслова не сумею,
Как наша участь бездыханна
Неотвратимостью своею.
  
   ***
   Алексу Павлову

Ты помнишь возглас "атанда",
Ты не забыл ещё, сучара,
Какая музыка тогда
Непобедимая звучала?

Какой там пел аккордеон,
Лады перебирая чохом
У всех окрестных радиол,
Из приоткрытых на ночь окон,

Какая липа там цвела,
Пыля нам в лица жёлтым цветом,
Была ли этому цена?
Без мазы, по таким-то ценам.

Кто наше древо расшатал,
Портвейн ли, что так дивно липок,
Дворовый наигрыш гитар,
Наплывы кепок-шестиклинок?

Ни в недостаче, ни в лихве
Ту нашу меру не судили
Ни наши бати в галифе,
Ни наши матери в сатине.

Смолчит любой иезуит,
Когда от самого Госплана
Наш алый транспорт прозвонит
И до депо домчит бесплатно.
  
  
   ***
   Когда родную корчила страна,
И верилось псалмам её певучим,
Что к празднику с господского стола
Под занавес хотя бы, но получим  
Переходящий вымпел свистуна,

Мы, с голоду дыша едва-едва,
Святую веру не могли изгадить,
И сердцем вещим чуяли - мертва,
И вьюга выметала нам на скатерть
Те крошки, что не вымела метла.

Отщёлкали "сябры" да "песняры",
Отговорили рощи, подан рапорт,
Молчим, ни иноземны, ни земны,
Вязанками призов, почётных грамот
И вдоль, и поперёк обнесены.

Заплетены, намотаны на обод
Родной балкон, обшитый кое-как,
Мундир листвы, что синевой проколот,
Подъезда застарелый аммиак
И желтизна, крадущаяся в город.

Ужели нам с тобой не по пути,
Лучистый август пустоты осенней?
Прощай навек, издохни, пропади:
За пеплом снег, а там уже и зелень...  
С чего ж ты побледнел? Бон аппети.

Полжизни небо тускло и белёсо,
Полбытия пургой заметено.
За кругом круг вращаются колёса,
И еле-еле новый день куётся.
Тепла не жди, зачем тебе тепло.
  
   напутствие
   Заедешь в город, покажись моим,
Скажи, что обжились почти как дома,
И дембель мой уже не отменим,
И деньги сразу на руки. Удобно.
А если сроки спросят, промолчи.
Пообещай, что, мол, в двадцатых числах
Отбой сыграют наши трубачи,
И заночуем на простынках чистых.

Не вздумай поминать, как по грязи,
По алой глине в гусеничных ямах
То выгребать пытались, то грести
Среди безумцев и торговцев пьяных...
Сдержи себя, не заступай за грань,
Отговорись, что завтра сильно занят.
Сплети им сказку про далёкий край,
Пусть младшая с коленей не слезает.

Танцуй, как бог, увиливай, как чёрт,
Раскладывай судьбу на три аккорда.
Так незаметно время протечёт,
И до отлёта ясная погода
Тебе в награду будет отдана
За то, что не утрачена сноровка.
...Жена тебя поймёт, одна она
Поймёт, что ты хотел сказать с порога.
  
  
  
   ***
   Наш старый шкаф, трёхстворчатый, округлый,
Я помню день, когда тебя отдали,
Субботне серый, с прибордюрной крупкой,
Ещё сухой, но пахшей холодами,

Фанеры скрип. На тридцать третью зиму
Купили спальню, пробил час расстаться.
Ты был тяжёл, как будто в древесину
Ушло большое, тёмное пространство,

Чреватое послевоенной глажкой,
Надорванной и всё ж молодцеватой,
Завитой бахромой, крахмально-влажной,
Размазанной по скатерти цикадой.

...Спускались мы. С тоской неутолимой
Я нёс тебя, усталого имперца,
Прононс одеколонно-нафталинный,
Некстати открывавшуюся дверцу.

Ни пошлый всхлип, ни слово площадное
Тебя не смели вызволить обратно,
Приободрить печалью общей доли, 
Где смерть одна сияла, точно правда,

И сбрасывало зеркало сырое
Приветы из алупок-феодосий,
Пошатывалось чахлое здоровье
И пристально в глаза смотрела осень,

То рассыпая по паркету мошек,
То скарабеев некогда священных,
Под хриплый бой часов давно умолкших
И скрипы рассыхающихся щепок.
  
  
   ***
   Не мучь меня, с души усталой слезь,
Оставь её в чадящих возгораньях,
Ровесница моя, сухая смесь
Тоски осенней, заморозков ранних.

Стары меха, но в новом божоле
Не меньше щепок, мух и солидола,
Когда дороги стылое желе
Беспамятнее железобетона,

Когда болтлива даже тишина
И соловьям не внемлят палисады,
Постыла даль, поклажа тяжела,
Бедны селенья, вёрсты полосаты.

Влажна солома, уголь сыроват,
И там, где дни поджилками трясутся,
Пронизывают жалкий суррогат
И молнии, и острия трезубца.

Вперёд, скотина. Правила просты.
В таком пути последнему кретину
Поможет не испортить борозды
Вязанка дров, растёршая хребтину.
  
  
  
   ***
   Где завещано мыкаться
От угла до ворот,
Жили славные выходцы
Из элитных пород.

Не сказать, чтобы конунги,
Но не масти салаг - 
Вроде Мэттью МакКонахи,
Только морды с кулак.

Где метисы полячили, 
На иконы блюя,
Голосили подъячие
От зари до плетня,

С пидорками салонными
Развлекались тайком
В жёлтом зале с колоннами,
Под седым потолком.

Стлались вёрсты пологие - 
То Мамай, то Батый.
С торжеством биологии
Слилось время в бутыль.

Где курочилась летопись
Под раскаты глумил,
Чумкой вырвалась ненависть
Из народных глубин.

Зашкворчали-забулькали,
И на терем тесов...
Даже с наносепульками
Не унять этих псов.

Жаркой кровью облитые,
Стали отрешены...
Социальными лифтами
Не задобрить шпаны.

Если виды так солнечны,
Что ж приспущен ваш флаг,
Безобидные сволочи,
Потребители благ?
  
   ***
   От волненья алыми, изумлёнными - 
Вон как, мол, судьба нас взнесла хромая! - 
Вытянулись в струнку мы под знамёнами
С нежно шелестящими бахромами.
Выглажены с мылом и отутюжены,
Как же мы держались молодцевато...
Лет нам было мало, не больше дюжины,
Чтоб судьба, как взрослых, отлупцевала.

Так оно и вышло, и вот мы, Господи,
Ржавые, скрипучие, зато со стажем.
Где тут госприёмка? Херачьте, коцайте.
Поперёк ни слова мы вам не скажем.
Выбриты затылки и медь надраена - 
Эй, кого хороните? Не страну ли?
Сторонись, обочина! Пшла, окраина!
Над могилкой хоть бы разка стрельнули.

Загорались ярко огни вокзальные:
То хвостатый прапор, то поп в цилиндре...
Понапрасну, деточки, вы фискалили:
Распилили танки на пиццерии.
Ах вы, шашни-шашечки с террористами,
Ох, Обама-батюшка, канцлер Меркель!
Ой, ты небо-небушко сернокислое,
Серый-серый дождичек, мелкий-мелкий.
  
  
   The Topos
   Ау, прекрасное далёко!
Тебя так страстно опыляли
Наш "треугольник" и "нулёвка"*
С обрубленными тополями,
Качелями похмельных сварок,
Травою, ставшей грязным сеном,
Детьми с глазами перестарков
И жатвой грозной вслед за севом.

Здесь, избегая президентства,
Грызя законный оковалок,
Влачили корни расселенцы
Из деревень и коммуналок.
По небесам неслись эпохи
С кортежем пузырьков сифонных, 
Полнели и пустели полки
Продмагов и комиссионок.

Летели голуби, летели.
Под звучные удары гонга
Выписывались бюллетени
На ПМЖ в Ливан и Конго.
Пока тоска не обуяла,
Тряслись, как листья на осине,
Женились под разлив баяна,
Гробы в подъезды выносили.

Позёмка стены облупила
Блевотиной в потёках сивых...
Друзей-сидельцев половина
Скользит по краю новых сидок.
Так что ж ты блеешь про успехи,
Судьбы тщеславная овечка?
Въезжают цепкие узбеки
В квартиры выбывших навечно.

Ужели впрямь они белковы,
Погрязшие в евроремонтах
Чужие крытые балконы,
Отчаяние век дремотных?
Но сколько раз я не ломался,
Не застрелюсь и не повешусь,
Поскольку та же биомасса, 
И знак, и суть, и принадлежность.
________________________________________________________________
"Треугольник", "нулёвка" - обиходное название двух чертановских дворов, примыкающих к Чертановской улице и Сумскому проезду.
   ***
   Сквозь город поганый, жилище иуд,
Где мы улыбаемся-машем,
Советские люди на небо идут
С торжественным радиомаршем.
Шаги торопливы и лица бледны.
Уже не к свершеньям и стартам
Уходят не к тёще они на блины
С чердачным заношенным скарбом.

Узлы-чемоданы с натугой несут,
А норму уже сократило...
Направо инфаркт и налево инсульт,
А прямо - убит за квартиру.
Пылают зарницы лучей ПВО,
Но ветер утихнуть не вправе,
И вот уж дорогу с холма повело,
К понтонной ведёт переправе,

Где смята, отброшена энкеведа
И крики над бездной несутся.
Они оставляют свои города,
Труды, скопидомства, безумства
.
А мы остаётся, ботва, шелуха,
В земной затерявшись щетине,
В стране, что когда-то была широка,
В стране, что они защитили.

А мы остаёмся, наследство пропив,
На пашнях размером с орешек,
Покорно смотреть за восходом крапив
Над полем колосьев сгоревших.
Ответь же, товарищ, печаль утоли,
С какого такого бездомья,
Летит эта песня, что гаснет вдали,
И вновь исполняется стоя.
  
  
   ***
   Берегли: кормили-одевали,
Запускали чёрный метроном,
За полночь стелили на диване,
Оставляли с Богом и окном.
Что они могли? Под каждой крышей
Волны горя мерны, как прибой.
Меркнет свет, и огненный, и рыжий,
Мертвенный, обугленный, кривой.

Вытянулся, словно на кукане, 
Рыбий месяц, рабская звезда.
Господи, оскомина какая,
Боже, что за трата естества: 
Воздух жёлт, безумием отравлен,
Словно нескончаемый ожог
От Москвы до самых до окраин,
С бледных губ до страждущих кишок.

Что ж ты бьёшься головой об угол
Стенки, где сияют хрустали
И так мирно дремлет пара кукол
На краю ничейной простыни.
   Вспомяни же, как причастность блекла,
Фитилёк лампадки прикрути,
Погибая за щепотку пепла
С ладанки на высохшей груди.
  
  
   ***
   О, кто бы с нас пылищу сдул,
Когда указом по парторгам
Нам остаётся венский стул
На крашеном полу бордовом,

И мы костяшками хрустим,
Крутя один и тот же ролик
Речных полотен и холстин,
К нулю стремящихся героик.

На шее след от хомута,
И никнет воля к изголовью,
И проступают холода 
В глазах, подёрнутых золою.

Когда собаки-басмачи
Кроили саваны схоластам,
Улыбка грела нас в ночи
На ленинском лице скуластом.

Ещё бы раз, хотя б один
Сжимать в объятьях, зубоскаля,
Весь мир, что прежде тяготил,
Как школа автозаводская,

Как молоту из долота - 
Благая весть, что греховодна
И форточная духота,
И ожиданье приговора.
  
  
   ***
   Не печалься, что живём, как свиньи:
Тусклый Север в нас дыру прожёг.
Мы б себе не то ещё воздвигли,
Шарик, Бобик, Тузик и Дружок.
Мы ж не центровые, мы - южане;
Новодел, пристройка, конура.
С фикусами пыльными въезжали,
И съезжали к предкам на-ура.

Вышли родом не из тех двухсотых,
Что на яйцах колют коловрат.
Нет у нас ни пафосных высоток,
Ни колосьеносных колоннад.
Нам давно не стыдно масло маслить,
Ибо свеж и ярок наш кантон - 
Выселки, уделанные насмерть
Вывесками разовых контор,

Где везде с нас тянут, хоть упейся,
Бей таджиков и роллс-ройсы жги,
Наглухо забито поднебесье,
Изжелта коричневы снежки.
Жрём дерьмо, ссыхаемся мощами,
Топчем земли, воздухи коптим,
Потому что мы с тобой мещане
И порнуха нам почти интим.

Смёрзлись души в грязные сосульки,
И ревут в заплазменном раю
Хонды, Кавасаки и Сузуки,
Вторя сну: погосту, воронью.
Это было там же, на оптовом,
В старомодном ветхом бутике:
В том, какой нам путь предуготован,
Я узнал тебя, небытие.
  
  
   узникам ударных строек
  
Ещё не вся оборвана листва,
И лета вроде в землю не зарыли,
А мне ночами снятся поезда,
Облупленные, ржавые, сырые.
Тех давних лет не скрипнут угольки:
На старых фото жалкие "сезонки",
Зубцы осенней, пасмурной тайги
И рельсы, упиравшиеся в сопки.

Во что ты превратил их, комсомол,
Таёжных зомби, ёрников патлатых?
Кто первым лёг, свободным, как сокол,
В растоптанную глину у палаток?
На цветметалл сданы гидроузлы,
Отгрохотали кости на телегах,
И воплощённый призрак правизны
Совком клеймит героев пятилеток.

Щетинистый кадык торчит колом,
Но пройдены разряды насекомых,
Грядущее разменяно на лом
И дискотеки в клубах поселковых,
Где выцвел кумачовый агитпроп,
А за окном, целинно беспризорны,
Плетутся благодетели европ - 
Рябые хиппи, пасынки промзоны.

Что скажете, старатели мерзлот,
Казённые терпилы-прозябалы,
Когда газетный морщится испод
Под "Маяка" полночные сигналы?
В Москве-то полночь, а у вас шуга,
Простои вечны, демонтаж недолог.
И вновь кашица снежная жидка,
Позёмкой достаёт под самый полог.

Киндер-сюрпризом прыщет воробей,
И берегов мозоли загрубелы,
Но в них ещё глядят из-под бровей
Почётных досок мутные пробелы.
И магистральней сводки биржевой
Скулёж о том, как были рысаками,
Времянок мёртвых задубевший вой
И нежилых бытовок рассыханье.
   судьбе
   Коммунальна в любой скворешне,
Никогда ты не станешь тоньше,
И меняешься только внешне,
Оставаясь по сути той же.

Под слоями дырявых мантий
Я узнаю твои изгибы,
Феодальная альфа-матерь,
Чьи сентенции так визгливы

И манера так агрессивна,
Если корчится чахлый воздух,
И лысеет к зиме резина,
И седеют глаза у взрослых.

Что ж порядок твой так незыблем
Для юнцов, стариной тряхнувших?
Жемчуга же под ноги сыплем,
Не горошины погремушек...

И с каким безусловным хрустом
Ты их колешь в чугунной ступке,
В одичалом пространстве русском
Озираясь при каждом стуке.
  
  
  
   ***
   Что воском истекать в огне зимы
На тумбочках, что древле прикроватны,
Когда, златой каймой обнесены,
Ползут по небу снежные громады,
Оранжево-лиловые стада,
То бурдюкам подобные, то рыбам,
Прореживает синью пустота,
Сведённая единственным порывом - 

Расслышать в ежедневной трескотне,
Средь гнусной лжи, глумления кривого 
Молчанье кресел, тяжесть пресс-папье,
Отчаянье чернильного прибора,
Что помнит и про гибель отраслей,
И праздновавших тризны-сабантуи
Детей, не вырастающих взрослей,
Чем либеральных взвизгов слабоумье.

Система срыта. Дохлый кочегар
Задул котлы и спит в гробу хрустальном,
И внук его, что правду корчевал,
Мозги заклеил топовым фрустайлом.
Ему давно не дует по ногам,
И в темя не накрапывают капли,
Что, сдав чекистам дедовский наган,
Отцовский вальтер под подушку клали.

Теперь на их надгробьях пальцы гнут
Ограбленные воровским режимом
Питомцы хлама, водочных цикут,
Подавленные сном неразрешимым,
Набитые вонючей требухой,
В кирзовых патронташах из мензурок,
Сержанты Полубес и Рябоконь,
Неторопливо целящие в сумрак.
  
  
   1978
   Почти забыл, недавно ли, давно ль
Стою и вижу, словно бы в прогале - 
Отец идёт со станции домой
Под жёлтыми фонарными кругами.
И вечер зимний тих и волоок,
И снег скрипит под лёгкими шагами.
В портфеле чертежи и "Колобок"...
Листы с мороза пальцы обжигали.

Предместье дремлет, отходя ко сну.
Рябит война со студии "Баррандов",
И бережёт народную казну
Кремлёвский караул и бой курантов.
Тогда варили сталь и хлеб пекли,
Поля искрили, колосились домны,
Но времени не вынуть из петли
И призраков не выселить из дома:

Засели в стенах вехи славных дат,
О мой застой, родимая Отчизна!
Я оказался духом слабоват
,
   И не сберёг тебя от палачизма
Шипучего, как аспирин УПСА,
Что детство наше сбрасывал на копья.
Прости же мне предательство отца,
И моего, и твоего покоя.
  
  
  
   выборам-2011
   Проведшие время в мучительных войнах,
Прошедшие вихрем по жёлтой саванне,
Под голову на ночь стелившие войлок,
В нас предки смотрели и не узнавали.
А в окна листва колотилась живая,
Но выл нам географ, мозги канифоля,
Как лошади сено-солому жевали,
А Волга впадала в Каспийское море.

Мы думали, в Чёрное... к полисам древним,
Белевшим на холмах, увитых плющами,
Но стала свобода обделочным кремнем,
Когда нам Европу любить запрещали.
Ликуйте же, овцы, и радостно блейте
О грядках морковных и белокочанных.
Кругом стерегут нас монгольские плети,
Калёные стрелы в расшитых колчанах.

Сдавайся, урус: погулял, накосячил;
С похмелья проснёшься и видишь - погано:
Где дым унавожен и едко кизячен,
Белеет мохнатая юрта кагана.
Склонитесь, рабы. Где кварталы кишели,
Чернеют пожарищ разрытые лона - 
Поди них вырви ярлык на княженье,
У мест, чьё прозванье и дико, и лобно.

В Каспийское, слышишь, лоза штормовая?
Пока ты цеплялась за скользкие склоны,
Вонючим арканом тебя швартовали
К степям половецким, где пляски кислотны.
Какие бы дива тебя не пленяли,
Куда б ни бросало - к труду ли, искусству ль,
Туманом ордынским висит над плетнями
Маренговый отблеск тоски абескунской.
  
  
   Накануне
   В курилке армейской все звёзды равны.
- Ну что, лейтенант, постреляем чуток,
Чтобы двери открыл нам с другой стороны
Небесный чертог?
- С тобой постреляешь... Ты что, капитан,
Забыл, как сдавали и эти и те,
Когда ты в общаге сырой обитал,
В грязи, темноте?

- Я только для вида в ублюдков пальну,
Ведь кровь не водица, а наша - пустяк.
...Простил ты им, видно, мученья в плену,
Пиры на костях.
- Пошёл ты туда-то... 
- Да я-то пойду, а ты бы, земляк, погодил
Бросаться в дешёвую эту байду
С тех самых годин,

Как в ящике Родину жрали с говном,
И в морду нам тыкала каждая тварь,
Стратег ли заморский, политэконом,
Ты помнишь едва ль,
Как нас хоронили тихонько, в углу,
И плакали матери, руки воздев.
- Я только для вида поганцев пугну,
Им платит Госдеп.

...Сказал, а за стенкой, эмоции слив,
Их верный служака толпе предавал.
Чтоб спали спокойно Лубянка и Склиф,
И ГУП "Ритуал".
Привет вам, родные Муаммар-Саддам.
Нам кровь по колено, а прочее - тьфу.
И строятся люди, стоят по взводам,
И смотрят по тьму.
  
   ***
   Вроде живём по средствам - скудно, тепло и сытно,
Плачено и за воду, и за мобильный трёп.
Вот и пошли на тряпки первые майки сына,
Пару случайных премий папа его огрёб.
Милый наш человечек, ласковый и сердитый,
Предки твои не сахар, юность их подо льдом.
С этих форпостов славных, сколько ни дезертируй,
Выход в поля глухие - рамку, фотоальбом.

Так поневоле вздрогнешь: Господи, неужели
В драке за птичьи крошки челюсти не свернём?
Пара купюр вощёных. Морок. Изнеможенье.
Боже, где наши души? Стали лесным зверьём.
Целыми днями рыщут в поисках баяниста.
Нюхают снег еловый, пористый, как цемент.
Ну-ка сыграй нам польку, раз уж ты появился,
Таец в обличье Санты, конченый пиццеед.

В чём же искать забвенья - в блёклых теледристуньях,
Лжи поголовной, липкой, мажущей до бровей?
Каждый из нас ловчила, каждый из нас преступник,
Фистула вертограда, выщербленный Бродвей.
Где бы достать на время внутренний этот стержень,
Чтобы воздать природе, чётко, не мельтеша?
...Ночью к пещере нашей тянется луч нездешний,
Мерно дыханье спящих, взрослых и малыша.
  
  
   ***
   Когда жена, обтянутая чёрным,
Над сыном наклоняется в прихожей,
Застёгивая финский деткомбез,
Я, разославший резюме по ЧОПам,
На землю павший не с витрин Рив-Гошей,
И с ними вместе, и один, как перст,

Стою и вижу - все мы акробаты.
Нам каждый день, как номер на канате,
За каждый промах гибелью грозит.
За нас лишь те, чьи абрисы крылаты,
И вы о наших судьбах не гадайте,
Им предречён нечаянный транзит - 

По мёрзлым кручам госкапитализма
Своих мы тащим, и живых, и мёртвых,
В немых снегах, что загодя кислят.
Берёт высоты ушлое талибство,
Но даже при щитах и водомётах
Прикован к бездне онемелый взгляд:

Повыше них, у звёздного престола,
Лежит земля пришествия Христова,
Ей в череп ледоруба не воткну.
Не для того зима стелила скатерть,
Чтоб свет свой вечный я успел изгадить,
Перебегая изо мглы во мглу.
  
  
   автолюбы
   От чиновного ханыги
И от бизнес-шакалья
Лучше нет, чем выходные
У родного жигуля.
Соберутся Вася-Петя - 
Ставят миску для собак;
 Чуркам на велосипеде
Впарят старый бензобак,

И особо талейрантно
Со второго стакана
Скажут - что нам до Ирана,
Наше дело - сторона.
Крякнут выдохом дешёвым - 
Так бы взвился птицей прям! - 
Перемоют кости жёнам,
Президентам и царям.

Пойло в сорок оборотов
На печаль настропалив,
Помянут отца народов:
Был, мол, строг, но справедлив.
И не то чтоб агрессивно,
С грацией истопника,
Сев на летнюю резину,
Выдохнут издалека:

Господи, кончай ты с нами,
Стала участь невтерпёж:
Кончен бал, патрон дослали - 
Ото льда не отдерёшь.
В инвалида превратился
Снег, нечист и комковат.
Весь кривой от ревматизма,
Обанкрочен банкомат...

Каплет мгла в кирпичном боксе,
Только редкое апчхи:
Никакому нефтебонзе
Не нужны-то мы, сморчки.
Только тени серо-сини
Вдруг замрут от лепоты:
В гаражах по всей России
Крутят гайки и болты.
   1990
   На практике, в последний год Союза,
Не знали мы, что прокляты навеки
Вождями, что по-тихому сольются,
Перебежав из кривичей в норвеги.
Нас по цехам, где остывали тигли,
Вела судьба, скрывая параллели,
И мрачные технологи ходили
По дворику заводоуправленья.

Они-то знали, что неэффективно
И как не соответствует стандартам,
Но с ними так же тишина финтила,
Как нас несла с прищуром простоватым
Туда, где над растительностью дряблой
Готовилась продажа с потрохами
И грохота над садом старых яблонь,
И ветхого асфальта содроганья.

А даль плыла в сиянии блаженном,
Таким несхожим с ржанием в ситкомах,
И были мы верны своим планшетам
С обозначеньем схемок насекомых,
Воротам сиплым, задубелым вахтам,
Обитым агитацией кордонам,
Плавильным корпусам в молчанье ватном,
Щитам пожбезопасности бордовым.

Плыл ход вещей: доярки шли к скотине
Под зыбкие пластинки меломана,
Над нами трубы жаром исходили,
Как будто им июля было мало.
И прислонившись к пропылённым окнам,
Мы видели пруды, где рыбу удят.
Нас продавали в розницу и оптом,
А нам казалось, что торгов не будет.
  
   сезонникам
   Пешкодралом, на метро ли,
В зимних шапочках в обтяг,
Рыщут группками по трое
Стаи бывших работяг.
Назывались гегемоны,
Перестали потому,
Что буржуи экономны
К тем, кто кончил ПТУ.

Каждый день встают на бровке,
Пошабашить норовя 
У сосущего оброки
Воровского воронья,
Но, распяты на проблемах
Между барских серых схем,
В разговорах откровенных
Не замечены ни с кем.

Этот образ гобеленный
Из души не вытравим:
В крашеной асбест-пельменной
Панихида по другим -
Сытовзглядым, гладкобритым,
Вольным, словно Робин Гуд,
Что по жизненным корридам
Без понтов не пробегут.

Не волнуйся, раб айфона,
Не растратился заряд:
Вдоль заборчика кайфово
Братья жидкие стоят.
Что тебе в глуши совковой,
На межпутье троп кривых,
Если ты пустой свободой
Поступаться не привык?

Рай кандальный априорен,
Люди пешие скромны...
Но никем не переломлен
Становой хребет страны,
И скопирована в бейджик
Тень её во мгле ночной - 
В длинных куртках задубевших,
С "Жигулёвским" и ачмой.
   manezhke
   Погоди маленечко-малешко,
Попозируй нам для цифроснимка,
Школа демократии Манежка,
Где уже не слышится лезгинка.
Чтобы протестанты не шалили,
Вырыли торгпредство - шрам на шраме.
Аве, асланбеки и шамили,
 
Посещайте массовые жральни.

Здесь такие средства утекали
С видом независимым и гордым,
Что воняет между бутиками
Сатанински мировым рекордом.
И прищурив глазоньки кабаньи
Так, что без испуга не облапишь,
Ботоксом раздутыми губами
Шоппингует глянцевая младешь.

С мордочками кисок утомлённых,
Ворохом ролл-апов откровенных,
Отъезжают в бэхах и тойотах
Шелестя, как панцири креветок.
Оставляя мутный блеск пакетов,
Похотью надорванных обёрток,
Едет барство, сытно пообедав
С холуями из числа упёртых.

Господи, когда б ты знал об этом,
Ты бы погрузил их в долгий траур,
Проступив неясным силуэтом
Сквозь оттёртый с лимонадом мрамор.
Приходи же, Боже, не побрезгуй,
Опусти покровы над геенной,
Дай вкусить нам истины имперской -
 
Светоносной, жаркой. Офигенной.
  
   ночлег
   Последние, как могикане,
Мы были данники ущелью.
На повороте помигали,
И двинулись пешком по щебню.
И пахло порохом и кровью,
Когда то мягче, то суровей
Откосы превращал в надгробья
Подлунный свет потусторонний.

И было видно будто в шаге,
Как, снюхавшиеся с боями,
Нас у ворот встречали шавки
Безмолвные, как изваянья.
Мы шли бесплотными тенями
И не судимы, не судили:
Под нас казарму выделяли
С осколком зеркала в сортире.

И было муторно и странно
Тупым станком скрести щетину
Под звучную капель из крана,
Что от беззвучья защитила.
На те заржавленные ложа
Никто не лёг, чтоб не скрипели,
И в окна билось непреложно 
Тумана тихое струенье.

Ночь обнимала нас компрессом.
Иные, может быть, могли бы
На анекдотике скабрезном
Восстать из первородной глины,
Но берегла нас пуще бедствий
Пометка в приказном журнале,
И бесконечной серой песней
Предгорья жилы наши рвали.

И утром гурт овец нам блеял,
Убогих, словно каторжане,
И размывая чёрный пепел,
На стёклах капельки дрожали.
И каждый вышел, встал и обмер
Под выкликание чабанье,
Не вспомнив пятизначный номер
Дисбата, где мы ночевали.
   ***
   Привычные сроду к апортам, тубо,
Гонять отщепенцев не промах,
Уткнулись в чумазые своды депо
Гудки маневровых.
По сроку отбыв от звонка до звонка,
Вписались в пейзаж не для слабых:
Фрагменты костей на мешки ОЗК
Меняли на складах.

В чужие окопы валясь, как снопы,
Мечтой о себе не болели,
С Изборска и Кеми, Уфы, Костромы
Сгребали поленья.
На улочки Вены сморкнув по сопле,
Небрежно носили медали,
На чёрные пальцы в кровавой золе
Портянки мотали.

В три смены стояли у мглы роковой,
Мартенами ночь озаряли,
И воздух морозный им был наркотой,
Ремонтникам со слесарями.
Промасленной ветошью тёрли поддон,
Прожарками вшей дожимали.
Успеется, думали, позже, потом:
Ждала душевая.

Пока покупали детишкам конфет,
Гуляя с халтур-прогрессивок,
Судьба потихоньку гляделась в кювет,
На злых и красивых.
И правда, приятель, какого рожна
Им было бы в наших задвигах,
Когда безвозвратно, навечно прошла
Их молодость в кликах совиных?

Пиши-не пиши, хоть в ГБ, хоть в ЦК,
Лежал ты в гробу, фиолетов,
Когда им на дёсна садилась цинга
Бубновых валетов?
Забудь, как их участь  жестока, подла,
Пленяясь ужасной картиной:
Межрёберной давке, где бдят купола
И Сталина профиль грудинный.
   шестая песня
   Цены задираете - 
Удивляться нечему:
Блеют в супермаркете
Люди по-овечьему.
Корни им похабили,
Аж верхушка спилена -
 
Свежее дыхание,
Гладкая извилина.

Налетай, посадские
Коль душа отвергнута,
Каждому по Саскии,
По бокалу вермута.
Зёрнами арабики
Оптимизму голому
Частные охранники
Прострелили голову.

Выйду в рожь высокую,
Как пройдёт пол-осени,
Поклонюсь осокорю,
Проскриплю полозьями.
Выйду в поле чистое,
В зарево багровое
Проблеваться чипсами
Добела попробую.

Закиси да окиси -
 
Не на что надеяться:
Ни стыда, ни совести,
Ни кустца, ни деревца.
Племя лестригоново,
Ласковая всадница.
Наблюю с три короба,
И ещё останется.
  
  
   ***
   Ни стряпчему при мышелове,
Ни тиуну
Не выбирать, в каком шеломе
Идти ко дну.
Куда там честь, судьбу бы сляпать,
Но наповал,
Нашатырём смердела слякоть
И снег пылал,

Когда кидались дармоеды
На отчий сруб,
И струи бились, турбулентны,
Дымком из труб.
Никшни; того гляди, прихлопнут - 
Но чей черёд
Придёт, когда стальной дредноут
Бортом черпнёт? 

Годи-годи: детей тетешкай,
Деньгу калымь - 
Взойдёт над росстанью мятежной
Звезда Полынь.
Тогда не гнись, а тихо сетуй,
Что жизнь была
Как долгий переход подземный,
Черна, подла.

Но тлело в ней и что-то кроме
Па-де-труа,
Когда гюрзой ползла на кровли
Разрыв-трава.
И даже там, при Талибане,
Ты пел скоту,
Бесчестие одолевая
Как пустоту.
  
  
   ***
   За неделю до марта, в минус один - плюс два,
Снятся брёвна трухлявые, ржавые прутья, скобы,
И несомая паводком пепельная листва,
И огни берегов, что мутны и проблесковы.

И бараки и церкви в наростах рябого льда
На мостках и факториях, тесно к реке прильнувших,
И раскаты гудков, образующих тембр альта,
Контрапункт безголосия в рокоте побрякушек.

...Никогда не пойму, и не надо. Под лай собак
Запоздалый лендкрузер ворочает блёклый гравий.
Точно так же когда-то на взмыленных рысаках
Здесь носились, пытаясь выскочить из географий.

И не вышло. Нет выдачи с Волги или Оки,
Где сменяет Перун Ярилу, полжизни схрумкав,
И ночуют вповалку датые леваки,
И коттеджами вытеснен дух почерневших срубов.

Так бери меня тем же, чем знала, - шерсти, драконь,
Забивай в своё лоно, будто в крокет и крикет.
Я уже не надеюсь на место в земле другой,
Потому что другая тупо меня не примет.
  
  
  
   WallE
   Уже извечной мировой вражды
Я ощущаю смутное биенье,
Но жарок мой очаг, трещат поленья,
И комья дней моих ещё влажны.
Уже ручьёв осадок известков,
И соль морская под ногами хрустка,
Но готский жезл и кадуцей этруска
Ещё способны брезжить из песков.

Над хламом, что слежался и поблек,
Провалами километровой толщи,
Ты слышишь небо, как подходы общи,
И хаос вещ, и обречён Олег?
Вкушай же их, навеки, задарма -
 
И миф о прародителе Адаме
И звёздный ужас, блещущий над нами,
И пыль зимы, ползущую в дома.

Ещё я пригнан вольно, не стык в стык,
И ржавчиной твоей ещё не тронут,
Дитя песчаных бурь, пропащий робот,
И внук степей, и правнук чащ лесных.
Меня ты знаешь: скрючен и мосласт.
Не потом ль глаза мои тоскливы?
Слепишь лучом, но слепишь ли из глины
Того, кто никогда тебя не сдаст?
  
  
  
   ***
   Не смей роптать, когда как пёс цепной,
Весь мир в тебя глядит осатанело,
И стрелка на шкале высотомера
Стремится в ноль.

Не вздумай взвыть от бесконечных свинств,
Но ощути, как сладко, как бедово:
Отрыв шасси от мокрого бетона
И звёздный свист.

Молчи, о прошлом слова не проблей:
Ни жизни, ни судьбы не опровергнув,
Исчезнут и заборы промобъектов,
И жуть полей.

В тот самый миг, что насмерть осенит,
Почувствуешь себя совсем спасённым,
И, перепутав узелок с посёлком,
Уйдёшь в зенит.
  
  
  
  
   ***
   Головоногим, как тахта,
Духовно чёрен, закоптел,
Ты возвращаешься туда,
Где счастлив не был, но хотел
Запрыгнуть в головной вагон
Состава, что горел с хвоста,
И под рыдание валторн
Взойти, как ранняя звезда

Над истомлённой суетой
Разрезов, буровых и шахт,
Что над последней запятой
Грядущих боен ворожат,
Пустую душу распластав,
Там, на экране тепловом,
Над блоками погранзастав
И пятнами нефтеплатформ...

Но где тот юноша-крикун?
Остепенился и поблек
Питомец сетевых трибун
И попросту бесправный клерк.
Но март асфальтно-солевой
Правительством не отменён,
И светоносной синевой
Другой прельщается миньон.

И где здесь ты, полуседой,
С обветренным лицом лгуна,
Таким измолотым зимой,
С гримасою на пол-окна?
Ужели там, где сервитут
Свободы выбора, сиречь
Здесь никого не стерегут,
Поскольку некого стеречь?
  
  
   ***
   На пути ледяном, отлогом,
Осыпаясь песком с ботинок,
Так и жили - единым блоком
Коммунистов и беспартийных,
Студенистым ведром огузков
Гарцевали со смертью вровень,
По четыре ковша на кузов
Засыпали траншейный профиль.

Свято веруя, что не тронут,
Разнарядку делили честно;
С комбината тащили провод,
Обмотав им худые чресла.
И такая была тут правда
По весне, что простёрлась рыхло,
Что двенадцать кубов на брата
Отзывались двумя на рыло.

Если помнишь их пацанами,
Не забудешь, как в туче пепла,
За мгновение до цунами
Им судьба молодая пела
О лучистой лесной поляне,
Где взрасти их волшебным зёрнам,
Только песенки те по пьяни
Позабылись пустым просёлкам.

Так избавьте от модных фишек
И дизайнерских разработок
Их, в семейных трусах обвисших,
Кривоногих и косоротых,
Ибо сказано - пропадайте,
Улыбайтесь теперь с открыток,
Как положено в пропаганде,
Синеглазых и сизокрылых.
  
  
   Когда
   I.
   Когда генсек систему коротнул,
Совковые устои опрокинув,
И вздрогнул мавзолейный караул,
В гранит вонзив приклады карабинов,
Мы были здесь, у крепостной стены,
Дымами праха, мёртвыми, как Ленин,
И были наши запахи степны,
И мир сверкал, ничем не поколеблен.

С тех пор нас нет, мы стали тлен и пыль
Ещё невозвратимей, чем когда-то,
И нам холёный западный упырь
Протягивает кукиши кумквата.
Но каково ему с таким дубьём,
В осклизлом человеческом тумане,
Когда молчим, присяги не даём,
Поскольку не ему её давали.
  
  
  
   II.
   Когда, запруды опрокинув,
Бежит, канав своих прочней,
Доставшийся от угро-финнов
Не окликаемый ручей,
Когда сквозь клейкости пейзажей
Угадываются слегка
Весны холодной, опоздавшей
Не проходящие снега,

Когда с отборным просторечьем
Костями глину замесив,
Гнилыми дуплами скворечен
Закатный щерится массив,
И ты причастием не брезгуй,
Когда скитальцы-облака
Баклагу вольности апрельской
Предложат выпить в два глотка - 

Тогда, всесветно прозябая,
Бессмертия не прикармань,
Едва забрызжет кровь земная
В степную волглую гортань.
И мир, итогом осмыслений
Всей жизни, пущенной вразлёт,
От пустоты твоей последней
Ни грамма сути не возьмёт.
  
  
  
   Платформа Чертаново
   О, сколько было их, охочих
Отстроиться в глуши отхожей,
Где только путевой обходчик
По гравию скрипит галошей,

И ухает незримый молот,
И мелкой моросью кропимы,
Кирпичные руины мокнут
В объятьях мусорной крапивы.

Ни банкоматов, ни парковок...
Условности так безусловны.
От красок буйных и багровых
Навек свободны эти склоны.

Лишь хлещет паводок в траншею
С останками узлов озимых:
Земля противится вторженью
И раны заживить не в силах.
  
  
  
  
   Нижние Котлы
   Столько света - мимо не шагни,
Будто начинаешься с нуля
В те же числа, словно в те же дни,
Год вернулся на круги своя.

Снова подворотнями запах
Город мой, пещерный нетопырь,
И хрустит на стиснутых зубах
Едкая строительная пыль.

В тяжком содроганье эстакад,
Невредимым, целым, во плоти
Всходит прошлогодний листопад,
Заметая ржавые пути.

И, с фабричной мглой накоротке,
Грозный, как последняя черта,
С "Правдой" в искалеченной руке
Смотрит Ленин в мутное вчера.

И нельзя ни влёт, ни напролом:
Викинга на полке заменил 
Ястреб с переломленным крылом,
Эксклюзивный русский сувенир.

И не то чтоб слабое звено - 
Прежних стуж истаявший сугроб,
Сам себе я сделаю светло,
Так светло, как солнце не смогло б.
  
  
   Девятое мая
   I.
   Не за это ли утро в разводах талых
Навсегда погибавшая жизнь бурлила,
Понуждая забыть об урочных траблах
И пройти с боями аж до Берлина?

Заучив наизусть имена героев,
Мы твердили уставы молитвой на ночь,
Но мечты пубертатные враз угробив,
Обратилась история в скотский махач

За чужие статусные цифири,
За людские куски в шашлыке по-царски
И желанье верить, что уцепили
На обвисшие груди повыше цацки,

Чем за взятие Праги или Варшавы,
Поэлитней хвалёного Опель Корса,
По субботам правящего в Ашаны,
Словно в списки Шиндлера или Форбса.

Чтоб никто из купленных людоедов
Не боялся, что мы, наконец, прозреем,
И божок их станет нам фиолетов
По дороге в ничто, на пути последнем.

Чтобы мы не словили ни капли сути
И на смысл заветный свой наплевали,
Пребывая безвылазно в том абсурде,
Где реальность зыблется нулевая

Чтоб рожали нас для местечковых боен,
А не в струги, взбегающие на стрежень,
Чтоб не вился, пламенем покороблен,
Алый флаг наш, проклятый и воскресший.
  
   II.
   Снова флаги по домам развесили,
Даже воздух будто изменился,
И парят в нём расписные вензели,
Словно в чьё-то тезоименитство.

Что за дату я сегодня праздную?
Уж не ту ль, что отзвуки парада
Врезывала прямо в площадь Красную,
И глядели классики пархато?

Нет, не ту, с которой путь окончили
Ратные заступники державы
Подо Ржевом, во сыром окопчике,
Гимнастёрки седы - каски ржавы.

И не ту, которой дань выплачивал
Через хриплый горловой динамик.
Отлетай, душа, свернись калачиком.
Провожатые, идите на фиг.

Я стою под прежними знамёнами,
Холоден, бесчувствен, как полено.
Майскими ночами воспалёнными
Прошлое навеки отболело.

Есть ли в мире что неубедительней,
Чем о воле блеющий барашек?
Это я, потомок победителей,
Триумфальный марш мне проигравших.
  
  
   ***
   Оттого ль эти дни грустны,
Что басовой струной звеня
После майской ночной грозы
Напиталась водой земля,

И не сохнут следы сапог
Вдоль слипающихся канав,
Где Господь один босоног
И Антихристу волкодав,

Но гниёт на тропе дратва
От роддома до проходной,
И одна только жизнь права
Беспечальной неправотой.

Наплевать ей на тех парней,
Голенастых, смешных ребят,
Что не станут её правей,
Как в рожки свои ни трубят,

За сиятельным кабаном
Поголовно устремлены,
Не проведав ни об одном
Из печальников старины, 

Тех, что даже и полевев,
Не касаются рукавом
Обратившихся в барельеф,
Соль морскую и рокот волн.
  
  
   Баллада о картошке
   Я пришёл туда уже хорошим,
Из обрывков туч посильно соткан,
Родину свою собрать по крошкам,
Грудью, так сказать, припасть к истокам.
Но как будто бы из мясорубки
Или в монастырь на послушанье,
Ковыляли мимо те старухи,
Что картошку вдоль путей сажали.

И мерцая при лучах багряных,
Я стоял, как первооткрыватель,
Над зелёной оторопью грядок,
Ограждённых спинками кроватей.
Краем глаза видя, как поодаль,
Затянув на лбах платки в горошек,
Не смущаясь никакой погодой,
Шли и шли в растоптанных галошах

Те, которых я уже не помню
Щепками от срубленных дровишек,
Проводивших суженых на бойню,
Заживо себя похоронивших.
Под унылый гром одноколеек
Вёдра волоча с визжащей дужкой,
Жили смирно, гибли на коленях,
Возносились ввысь душой тщедушной.

Продышался, и рванул к запруде,
Думал, хмель назойливый спроважу,
Но неслось мне вслед - не озоруйте,
Это, ведь, сынки, не на продажу...
Доносилось эхом с плит бетонных,
Ласковым, кошачьим баю-баю,
Словно я какой-нибудь подонок,
Будто ничего не понимаю.
  
   аккупаи
   Забрызган майской гидропоникой,
Смиреньем встречных подкупая,
Уходит в ночь, страной не понятый,
Последний оккупант Абая,
В самозабвеннейшем искании
Забыв про сон, питьё и отдых,
Три дня валявшийся на спальнике
В компании себе подобных.

Кто утолит его терзания,
Откроет створы вечных истин
Ему, зам. главного дизайнера
В журнале "Снобский киберхипстер"?
Но вот, кудряво заковыристы,
Бутылки ль тащат, чертежи ли
Благонамеренные выкресты
От Зильбертруда с Чхартишвили - 

И обрастает ненасилием,
И разбухает, как в кошмаре,
Невинный сквер с текущим сикелем,
Где правду лютую вкушали,
Бродили с дудками, тамтамами,
Крушили власть на общей спевке,
И за процессами этапными
Следили грустные узбеки.

Они-то знали: эти граждане,
Что так отчаянно форсили,
Сильны не целевыми кражами,
А болью о судьбе России.
И пусть горят азартом личики,
Жуков с коры стряхнёт берёза:
Свобода не приходит в лифчике, 
Говно само не уберётся.
  
   Памяти Рэя Брэдбери
   I.

Ты был отцом не нации своей,
Слова святые с ходу заболтавшей,
А нам, желавшим прорасти скорей
Сквозь плотную решётку саботажей.
Ты кто угодно, только не фантаст.
Нам Бог тебя назад уж не отдаст.

II.

Когда ещё Америка была
То угольной, то дровяной местами,
Когда ещё в ней дохли от бухла,
У нас тебя нечаянно издали,
И дух твой, вечен и неутолим,
Скрестился насмерть с именем твоим.

III.

И словно слыша, что к вечерне бьют,
Учебной кляксой, что накапал Роршах,
Мы выучили вкус дежурных блюд
В кафешках захолустно придорожных,
И грозовой оттенок стопарей,
Когда цвела твоя сарсапарель.

IV.

И мы познали пустоту полей,
Где стебли никлы, тощи и кургузы,
Впитав и вонь, и солнечный елей
Детьми блаженства, но не кукурузы.
И в генные цепочки нам вошли
Раскаты грома - смерти и фашни.

V.

Теперь прощай. Во мгле сверчки трещат.
И стол накрыт, но на веранде ветер,
И старый дом так праведно дощат,
И луч над ним так безответно светел,
Как будто прячет сердца сердолик
Под облака давно бессмертных книг.
   1992
   В ту зиму с неустойчивым теплом
Ручьи бежали чаще и резвее,
С лопатой на плече, в глухом резерве,
Скучали мы, и, видно, поделом: 
Очистишь плац, а там уж и обед,
Тропинка от казармы до столовой,
Где лично ты - затерянный объект,
Как Север весь, уныло узколобый.

И кажется, что каждый метр обтёр,
Но холодом несло от стен ангарных,
И до утра свечной горел огарок
В каморке, где похрапывал каптёр,
Когда под роспись на углу стола
За створки колосистого киота
Была ему судьба и жизнь сдана - 
Комок письма да три нечётких фото,

Где мальчик скачет на лугу своём,
И мяч летит, конечно, низковато,
Но прежде чем терзаться устаём,
Мы выбираем скорлупу стандарта
И шествуем по пустоте квартир,
Где только что малярша отквохтала,
Гордясь, что птицу счастья ухватил
Средь бела дня и посреди квартала.

А те, чей не востребован залог,
Кто там остался - просто не свезло им.
Скачи от смерти, лаковый сапог: 
И наш черёд придёт, и тут мы словим,
Допустим, бир манат или бир сом,
И на проспект в цивильном сером твиде...
А пух летел сквозь пальцы, невесом,
Ни нас, ни наших слов уже не видя.
  
   ***
   Дуремар ли был он, вольный каменщик,
Паксы притирая к алягеру,
Привозил с югов три проникающих
И во что-то этакое веру.
Говорил: какая там фантастика!
Рай настанет, сам увидишь вскоре - 
Поезда из голубого пластика
Увезут нас в розовые зори.

Только там, с продуктами программными,
Чей характер крут, а зуммер звонок,
Перед серебристыми экранами
Встанем в золотых комбинезонах.
Как уйдём с пожитками-котомками,
Так вернёмся мы сюда едва ли,
Звёздные громады многотонные
Поведя в неведомые дали.

Там никто не вымрет раньше времени,
Для того мы здесь и тянем лямку,
Чтобы вышло смыслам расширение,
Я за это трижды в землю лягу.
Близок Рай - за тем, быть может, облаком.
Потерпеть осталось год, в котором 
И забьют нас, и протащат волоком
По каким-то теневым конторам.

...Мальчики вы чуши помаранчевой,
Никогда, родные, не взрослейте,
Сколько вам кричали - поворачивай! - 
Истуканы-идолы Роснефти?
Не о чем и думать, кроме вредного,
Возвращаясь к цацкам и баклушам
С госиздатским томиком Ефремова,
Целую эпоху обманувшим.
  
  
   Максиму Лаврентьеву

Если нравом сделался несносен
В нервотрёпке офисов солидных,
Пробавляйся гулом вечных сосен
На родимых супесях-суглинках.

Где, дворняжно немногоэтажист,
Подмосковный стиль тебя отловит,
Сунет носом в неформатный дайджест,
Пошло именуемый таблоид.

Здесь, где землю удобрив слоями,
Откатились в тундру угрофинны,
Едут загорелые славяне,
Чьи века прибрежно муравьины.

Верные прабабкиному платью,
Попоздней тебя в могилы лягут
Мужичонка с длинномерной кладью,
Кумушка с ведром продажных ягод.

Учреждали, тут же упраздняли,
На костры всходили, как на козлы,
Получелноки-полукрестьяне,
Чьи желанья азиатски костны.

Но давным-давно белей позёмки
То, что душу заживо отдавит:
Автосвалки, мёртвые посёлки,
Кровли, шифер, сваи под фундамент.
  
  
   ***
   Швейцарский нож, бутылка саперави,
Нательный крест, бенгальские огни...
Четыре раза вещи собирали,
И каждый раз уехать не могли.

То денег ждали, то гроза гремела,
То пробки, то ещё какой-то знак.
Потратив дни, мы жили современно - 
Тем, что являлось в скоротечных снах.

В них был кураж: на скутерах и яхтах
Бежали мы от страха и тоски,
И в этих наслажденьях травоядных
От счастья разрывались на куски.

Штаны и майки распластав на стуле,
Мы мчались вдаль, к видениям своим,
И просыпались там же, где уснули,
Где вместе против лета устоим.
  
  
  
   ***
   Товарищ мой недавно гикнулся - 
Башку, кричал, мне утопите,
С полпинты импортного Гиннесса,
Чтоб ей иссохнуть, этой пинте.
Что характерно, был бы пьяница,
Тогда - увы, ультимативность,
Но чтоб так широко баяниться,
За ним такого не водилось.

Он был прорабом над промальпами,
Бурил фасады где-то в ЗАО,
Контора, в общем-то, провальная,
Но рад он был ей несказанно.
Развёлся, долго жил на Западе,
Занюхал, как там банки тонут.
И вот глядит из тёмной заводи
Души его предвечный омут.

Не бегал за младыми сосками,
Не дылда был, не коротышка,
Здоровье крепкое, отцовское...
Не понимаю, как так вышло.
Свербит в мозгу, хоть режь ты лезвием,
Вопрос, как совесть ни тетенькай:
Чего мы все тут благолепствуем,
Перед какой судьбой-индейкой?

И, может, как-то образуется,
Но прямо под ноги сарыни
Сметает осень-амбразурница
Листы пожухлые, сырые.
И не уймётся буревестница,
Смеясь над нами, словно триффид,
Пока душа не перебесится
И морок вражий не отринет.
  
   ***
   Снится сквозь морок и маяту:
За лихолетьем
В белой рубашке к дому иду.
Завтра уедем.

Солнечным ветром брызжет проём,
Волей, замкадьем - 
Завтра на поезд сядем втроем,
К морю укатим.

Лишь дослужившись до черпака
Вечером летним
Понял я чётко, что чепуха - 
Мера явленьям.

Взвей же, цепочная карусель,
Раненых, вшивых.
Те, что моих убивали друзей
Ездят на джипах.

Заживо высохшим кротко кивнём - 
Пей, хоть залейся,
Пахнущий перхотью окоём
В жёлтом собесе.

Глянь, как на льду, посреди шуги,
Дрыгая флагом
Новые дни примыкают штыки
К ствольным накладкам.

Холод колонн да печная жара,
Треск мануала...
Проблеском звёзд циркового шатра
Жизнь миновала.

Мог бы весь век просвистать чижом
В уши имущим
В мире бесцельном, навек чужом,
К дому идущим.
  
   ***
   Потому что и мне когда-нибудь - 
Не хотелось бы раньше срока - 
С этой скорбной земли отваливать
И печалиться тем жестоко,

Я хотел бы сказать вам, граждане,
Что не мерзостями подонков
И не их бытовыми кражами
Утешаться буду, подохнув,

А немыслимой быстротечности,
Что пристала трудам и войнам
В равнодушном к себе Отечестве,
Голом, сиром и всем довольном.
  
  
  
  
   1981
   Гордился бы и Атилла
Потомством таким здоровым:
На хор меня мать водила
По русским стальным сугробам.
Где бледен, как аскарида,
На хрустких взойдя расчётах,
Дымился неиспаримо
Пустырь посреди хрущовок.

И скорчившись на вершинах,
Под снегом скривившись хлипко,
Взирали с колонн фальшивых
Четыре пресветлых лика.
Над кожей паркета дряблой
В раченье слепом и ветхом
Уборщицы пахли тряпкой,
Навылет пробитым веком.

И были ступени гладки,
Взбираться высоковато.
Той школой на Балаклавке
Кончалась Москва когда-то,
В ту пору, что нас рожали
Под стоны, смешки и ругань,
И в сдутые дирижабли
Пурга заметала крупкой.

Когда ещё на метаксе
Не зиждилась контратака,
А ржавый фонарь метался
На заднем дворе продмага,
И в хлябь ледяных фисташек
Вонзалась лучей острога,
И хор окликал уставших,
И Ленина звал из гроба.
  
   1991
   Таких не сыграют ни Тихонов, ни Мастрояни.
Для нас, туполобых, одно воскресение вербно: 
Ходили по центру, у Белого дома стояли.
Всё ждали чего-то. Очнуться хотели, наверно.

Что скажешь, мой август, заплаканный, сивый, облезлый,
В штормовке студенческой, клетчатых джинсах-бананах?
Мы вместе с тобою годами летели над бездной,
И гнал перед нами ты ворох картинок пинапных.

Теперь я не помню троих, что в тоннеле отпеты,
Фальшивых казаков, металлеров и анархистов.
Ушли бэтээры, остался лишь мусор победы - 
Пустых площадей, чей характер труслив и неистов.

Какая бы стужа с тех пор нам костей ни ломила,
Румяны мы там, в этом лживом, рябом объективе,
И в лучшем осталась от жизни всего половина,
А в худшем - прозренье, кого мы тогда победили.
  
  
  
   2012
   Покоробившись извилиной
Посреди казённых пахот,
Год уходит, словно спиленный,
И деревья краской пахнут.
Понапрасну дистрибютится 
Матрица кафе-шантанья:
Одолеет бесприютица
Привокзального шатанья.

Лепит в души, как в копеечку,
Заказная блогосфера.
Год уходит помаленечку.
Вот и осень подоспела.
Ломит гниль мембрану гаджетца,
Но гляди, поверх унынья
Лист летит, и сердцу кажется, 
Времена грядут иные.

Пусть сварлива экономика,
Ей уже не измениться:
Не построив и коровника,
Лезут овощи в министры.
Им ещё раз триста вляпаться
В эти графики кривые - 
Цены вырастут: инфляция.
Станет хуже. Мы привыкли.

И ничто уже не вспомнится
Так же чётко, как в двадцатом - 
Командирская бессонница
Над заколотым плацдармом.
Но ни шаткости, ни валкости
Не заменят нам в итоге
В этом сумеречном августе
Жжёной пыли пробной топки.
  
  
   Седьмая
   Не остережёшься, поминай, как звали.
Вышли спозаранку под сухой паёк.
Отлилось гвардейцам Взятие Казани,
Кто не уберёгся, сразу же полёг.

А родимой прессе лишь бы покровавей,
Лишь бы подерьмовей, только б не светлей 
В жизни крошковатой, как решётка вафель,
Жилы холодящей, будто не своей.

Помянёт их разве, в жестах экономен,  
Тошный федеральный радиобубнёж.
Рота моя, рота, ты ж Аника-воин.
Вспомнишь, зубы стиснешь, головой боднёшь.

Полегли снопами в кручах каменистых, 
Каждый исчисляем в небольших рублях,
Что при государе, то ж при коммунистах:
Кожа да пушнина, рыба да кругляк.

Соотнесшись близко с облачным престолом,
Каждый удивится, до чего живуч
В бурю, что несётся в рубище Христовом
В небе, где призывно светлый блещет луч.

Проведя рукою по сентябрьским кронам,
Не артачься, милый, сразу отмирай.
Ты уже над миром, ты уже над громом,
Отблеск быстрокрылый, пасмурная рань.
  
  
   ***
   Полуживой под слоем копоти
В нетопленой халупе хлипкой,
Я по Отчизне, как по комнате,
Ползу бессмысленной улиткой,
И думаю в пылу отчаянном,
Как это было бы прелестно - 
Внезапно сделаться датчанином
Вплоть до малейшего рефлекса,

...Иду, такой, в пальтишке клетчатом,
И в ритме аргентинской пляски
То щебечу счастливым кречетом
То лопочу по-итальянски,
И плоть моя так опекаема,
Что в дождь мне лестницы не скользки,
И каждый камень Копенгагена
Подмигивает мне по-свойски:

Чего, мол, в душу взгляды вперили
Потомки идолов глазастых?
К чему мне, вольному, империя,
Торговлишка при англосаксах?
И чудится в хмельной испарине,
Что где-то на краю оврага
Республиканская Испания
Послала диктатуру Франко.

И жизнь, что мы всечасно лайкаем,
Скрипит немазаной телегой,
Прикинувшись военным лагерем
И мня, что время лучший лекарь.
А мне такое настроение
Досталось вовсе не из книжек: 
Фольварков крыши островерхие
Да запах водорослей сгнивших.
  
  
   ***
   Блажен, кому вернули НДС,
И кто по году смог зачислить прибыль,
Сопроводив пространной диатрибой
К рюмашке возрождённый интерес.
Лафа тому, кто, хапнув госконтракт,
От серых схем отрёкся на полгода,
И днесь вдыхает запах антрекота,
Маша с орбиты, словно космонавт.

Благословен, кто перегрыз узду,
С кого тройных подъёмных не слупили,
Кто, трижды поскользнувшись на СанПиНе,
Башляет на таможенном посту,
Кляня партнёров, нравы, времена,
Да слушая водил, как их шмонали,
И честь по чести, с росписью в журнале,
Их милая Отчизна приняла.

Окстись, братан, какой там чистоган?
Бакшиш, добытый трением о воздух,
Забит в пассив, при наших-то прохвостах,
Что ханке больше рады, чем станкам.
Но как ни бди чиновный паразит,
Блаженны и трудяги, и мздоимцы
До тех лишь пор, пока мошне столицы
Сама же власть клюкой не погрозит,

Но даже те, кому не так свезло,
Кому спецназ-арест-прокуратура,
Блаженны, ибо ими коротнуло
Весь контур, от коттеджей до СИЗО.
И трижды в этой скотской кладовой,
В поверхностных погрязшей напряженьях,
Везуч ещё неведомый бюджетник,
Что в Царство Божье входит, как домой.
  
   ***
   Вот уже полжизни за плечами, 
Той же самой, что у тех, кто в ней
Церкви жгли, врагов изобличали,
Били фрица, баб да технарей.

Сколько их, подтянутых, спортивных,
С малолетства знавших назубок,
О каких туманных перспективах
Им бубнит верховный носорог?

Помяни же этих легковерных,
Тех, кто ухищряясь и ловча,
Получали в разрывных конвертах
Милостыньку с барского плеча - 

Фотку с юга, где бутуз резвится,
Подстаканник с тройкой на рысях,
Именной наган в лежалом ситце - 
Жахнуть бы, да пыл давно иссяк.

Оттепельной хворостиной стёган,
Исчезай, последний удэгэ,
В серую печаль октябрьских стёкол,
Отсвет фар на склизком потолке.

Времена тебя не оправдали,
Но как будто кровью из горла
Над пустыми графскими прудами
Облако восходит, как скала.
  
  
   ***
   Сто лет назад всего нам было вдоволь,
И убиенных так же жаль, как тех,
Что врачевали язву белладонной
Под неизбывный нашатырь аптек.
Довольно было и дождя, и ветра,
И детских книг, и солнечных лучей,
Когда вела родительская вера,
Куда-то вверх, едрить его в качель.

Когда хватало нам пути земного,
Мы знали, что ничто не обелит
Прописанных в апориях Зенона
Этюдов черни, чехарды элит.
Но снились нам штормов седые клочья,
Когда с напором в сотню атмосфер
Зима входила в город ближе к ночи
И до рассвета заносила сквер,

Тогда мы различали, как плясала
Рябая паперть среди брызг асти,
И громовое ржанье комиссара
Под гул земли, уставшей нас нести,
Чтоб на рассвете сумеречно бледном,
Перетерпев отчаяния шквал,
Смирившийся с тысячелетним блефом,
Огромный город мучился и ждал.
  
  
  
   ***
   На какие бы стены подчас ни роптал,
Погляди - от окна до окна
Электронной земли не бывает, братан,
Только нашей бывает она.

И не делится так - от угла до угла - 
Между кланами экс-ширмачей.
Только нашей, какой бы она ни была,
Только нашей, и больше ничьей.

И в какую бы стать её ни облеки,
Не деля на чистюль и грязнух,
Принимает от нас поцелуи, плевки
И костей гробовых перестук.

И болеет от нас, и цветёт искони,
И родит, и пускает в намёт.
Чтоб ты ей ни сказал с подсудимой скамьи,
Никогда ничего не поймёт.
  
  
  
  
  
   ***
   В Перу, Мозамбике, Камбодже,
Перми, Конотопе, Твери,
О, боже мой, боже мой, боже,
Как лестничны клетки твои,
Где до крови стёрты ступени
И воздух, что оберегал
Пропахшее "Примой" сопенье,
Чесночно-пивной перегар.

Порой, замечтавшись о чём-то,
Наткнёшься на овцебыка - 
Шершавую доску почёта
Какого-нибудь ЦБК,
И окон фабричных трахома
Напомнит, как, взнос проплатив,
Еловым венком от профкома
Баланс подбивал партактив.

Куда там лапландцам и грекам,
Когда под гнусавый гобой
Эпоха, подбитая крепом,
Вставала на зов роговой
И шла по разбитой брусчатке,
Влача вереницы энигм,
И долгое длилось прощанье,
И звёзды мерцали над ним.

А главное, вот оно, близко - 
Ноябрьских посадок излом,
Гранитная гладь обелиска
Да галстук под шею узлом,
Когда эфемерное что-то
Эфирную плоть обрело,
Как фото архивное жёлто,
Мертво, как разбор на бюро.
   ***
   Подустав материться
   В этот век молодой,
   Под струю антифриза
   Подставляя ладонь,
   Не узришь в откровеньях
   Сколько ни диогень,
   Ледяной муравейник,
   Половодье огней.
   Где киношку крутили,
   Зазывали в игру,
   И дымили градирни
   На холодном ветру,
   Где когда-то в двадцатом
   Закрутилась юла,
   И текла по фасадам
   Предрассветная мгла.
   Провода обрывая,
   Синевато искря,
   Дребезжали трамваи,
   Полыхала заря.
   Тлела смысла щепотка
   Через телебубнёж,
   И хотелось чего-то,
   А чего, не поймёшь.
   Понапрасну пророчим,
   Прорываясь вперёд:
   Кто родился рабочим,
   Так в говне и помрёт.
   Сколько оземь ни бейся,
   Сколько муки ни дли,
   Не расслышится песня
   В очерствелые дни.
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"