Хронотоп - момент отрыва от себя. Заодно - от земли и ее людей.
Книга напоминает галерею посмертных масок, каждая из которых искажена улыбками жизни - покоем и гневом. По счастью, пророки настолько темны, что, кажется, имеют ввиду совсем другое:
Я ездил в метро,
Я жил, как они,
Я был, кем хотел.
Общая участь - трагедия неблагодарных.
...Но и то хорошо, что нам снилось всё это,
Что мы жили когда-то. Для чего-то и где-то.
Дмитрий Мельников по-жирафьи редок усугубленной трансценденцией, от которой журналы, кажется, устали за бурные годы всеобщего обрелигиозивания. В каждом - не более пяти-шести авторов, злоупотребляющих высшими инстанциями, но и те обходятся бытовым оттиском, "домашним" Богом, довольным будто тем, что в лампаду исправно подливают масла.
Бог страшный, простертый надо всем и вся во всей блаженности справедливого (!) произвола - сокрыт обесхристианенными либертэнами от своих же собратьев. Мельникову удается говорить с Ним и о Нем, не смущаясь безверия, кладя в карман иррациональные права твари. В том числе такое:
Всё от него, но выбор Бога всё же -
От человека.
С такими правами он был бы тем еще деистом, если б ни был "одним из нас". Он
...скорее огонь, чем воздух... сомненье, чем вера...
и, одновременно, -
речь твоего поколения, которая не смердит
Если к тридцати трем тебя не берут на крест, сердце-король бывает смертельно оскорблено отказом. Остается гадать о причинах... и говорить, что никуда, тем более туда, не спешишь, что тебе "нравится быть здесь". А ночью
...просыпаешься в страхе,
что всё, что ты сделал - ты сделал напрасно и поздно
Аминь, аминь.
Ты миру не подашь. Из мира не уйдешь.
Ты беден и незрим, но чист, как снег Покрова.
Тот крюк под языком, с которым ты живешь,
Хранит от мерзости земного.
Гордыня и честность не пороки, но - инструменты. Чем лютее раскаяние, тем отдохновенней прощение. Чем кровожаднее изрежет глаз правда, тем легче смотреть в глаза тем, кого уже нет.
Мои друзья - в бинтах, от крови бурых,
Уходят, не отбрасывая тень.
Потому, наверное,
..."Ныне отпущающи" звучит
Насмешкой над свободой воли
У каждого поколения есть война, о которой следует и говорить, и молчать. Мельников говорит так:
Война - дело жизни, поэзия - дело смерти.
Полжизни оправдываешься за то, что уцелел, удивляешься больше прихотливости выбора, чем фактам.
Возраст лечит от юного скотства и пылких фраз
Не всех.
Никто не воскрес от моих стихов
А правда, хотелось?
Уж если что-то и спасает бренного человека, то нечленимый блок юности, глупости и сумасбродства. Держит на плаву до подхода (по водам) человека Вербного. Он тоже был и сумасброд, каких поискать, и юнец...
Быть достойным эпохи - большое свинство,
Если эта эпоха полна единства
Стада или казармы, несовершенных рыл,
А не тех, кого ты любил
Тянет учительствовать:
...и если ты русофил - не стоит ходить к русофилам,
глотать с ними водку, махать кадилом
любви к простому народу, потому что черед народа -
возлюбить самого себя - и в этом его свобода
Возлюбить - это да. Причем ровно настолько, чтобы себя же и не поганить.
"Перед чем преклониться?" - спрашивают соседи.
Перед конкурентоспособностью, идиоты. Сколько раз Президенту повторять?
А скорее всего, чудится. Родная речь звучит в пустыне. И хорошо.
...ледяной простор -
лучшее из дыханий, крепчайшая из опор
Разобрались? Славно. Тогда и вам без дураков почетна
...честь
исчезнуть без остатка здесь,
в моей заснеженной земле,
в народе, непонятном мне.
В стальном клекотании Мельникова нет удушливой дряблости, он эрегирован язвами и неврозами нашего общего века, а его сокрушенность соскребает присохшую к душе уличную дрянь, требуя тонкой настройки на оптику откровения.