Недавно в одной из интернет-бесед Алексей Ефимов задал аудитории риторический вопрос, острота которого не будет снята довольно долго, если не была снята классиками: правы ли мы, почитая гением поэта, мысль которого бывала цинична? Может ли быть Поэтом тот, кто, как видно по путевым дневникам, был ведом не любовью, но откровенным презрением к ближним?
Вечер, состоявшийся в Малом зале ЦДЛ 8 апреля, был версией той поэзии, которая продиктована подзабытым братским чувством... или, как минимум, тоской по нему.
Андрей Коровин и Алексей Ефимов читали пятидесяти собравшимся в течение почти трех часов. В глаза бросалась как разность их стилистической графики, так и слитность посыла: в любовной лирике и тот, и другой обращаются к ушедшей... Попросту предавшей.
Андрей представил себя преимущественно в четырех ипостасях: "Новые русские сказки", переосмысливающие лубочно-босховский космос советской мифологии, верлибрические баллады о замечательных людях, регулярные стихи о Крыме и таковые же о разрыве, уходе, тоске и преображении после катастрофы.
Разнонаправленные тематики не убавили основного умения Коровина взволнованно и "не по-книжному" говорить с людьми, словно не с приступка, а слегка привстав на стременах. Истинный демократизм в том, чтобы не дать почувствовать дистанции. Мне, например, кажется великолепным стихотворение "Когда поэты были большими".
Коровин умеет делать каждого слушателя единственным и даже (!) немолчаливым собеседником.
Находчиво срифмованный Алексей апеллировал к более давней ветке традиции, в основе которой - речь "простачка". Однако кто в искушенном зале мог бы так обмануться? Ефимов избрал маску юродивого, чтобы отчетливее видеть сквозь ее прорези в обе стороны, чтобы говорить слышнее для тех, кто не придет "отдыхать" в ЦДЛ или оперу, а ограничится просмотром футбола, юмористического концерта (и эти темы явно соревновательски и с должным вкусом присутствуют в его лирике).
Ефимов - говор народа, не унывающего в отчаянии. Ему чужды загадочные позы, и тем он "подставляется". Уязвимость прямой речи считается при возобладавших тенденциях пороком чуть ли не стыдным. Следует быть мужественным, чтобы не отрекаться от маски скомороха, когда в цене "иная заумь". Ефимов хватко преследует ясность, и она, смиренная, идет рядом. В концовках исповедей он достигает трагизма почти сценического.
Коровину созвучны колыбельные, заговоры от всевозможных порч века, - весь благоуханный букет заветных русских жанров, произнесенных языком первого интернет-поколения. Это большая роль.
В стихах обоих - множество обращений к Создателю. Не от беспомощности, но от жажды выдохнуть горечи и сомнения по верному адресу. Господь как фигура абсолютного слушателя реактивно понуждает к откровениям истинно национального размаха.
В обоих авторах таится бактерицид, убивающий малейшие миазмы гнилостных болот, которые зовутся ныне "продвинутым искусством". В нем принято мстить за свое нравственное уродство Богу и миру в семикратном размере.
Коровин и Ефимов - два безусловно добрых лириста, не выставляющих условий, при которых они станут любить.
Они сумели приять прихоти судьбы обнаженным сердцем. Они не приняли Зла, но открыли в себе сумасшедшую, невероятную сегодня возможность прощать.