К вечеру третьего дня шестого месяца, со
стороны холма к селу Палецкое приближался молодой человек. Однако вид для
современного молодого человека был довольно странный. Весь в черной рясе, на
голове маленькая черная шапочка, тяжелые боты, каких уж и нет давно, едва
выглядывали из пологов. В руках у него был большой дорожный чемодан, довольно
старый и сильно потертый. Он остановился посмотреть, открывающуюся панораму
большого села, поставил рядом с собой скромный и не удобный при длительной
ходьбе багаж, и присев на него, глубоко вздохнул, словно хотел почувствовать
сельский дух. Но его тонкий острый нос кроме свежего коровьего помета ничего
более лучшего не учуял. Молодого человека это нисколько не смутило.
На селе уже зажглись фонари, точнее один самый первый фонарь, который стоял у трансформатора. Кое-где кудахтали куры, загоняемые хозяевами на насест. Пастух на велосипеде подгонял отставшую корову. Но не эта деревенская жизнь привлекала внимание молодого человека. За селом, на некотором возвышении стоял остов бывшей некогда сельской церквушки, колокольня которой почти разрушена, крыши кое-где вообще нет. Такой удручающий вид храма несколько огорчил путешественника, он еще раз глубоко вздохнул и пошел к развалюхе.
Как бы небыли заняты сельские жители своими хозяйственными хлопотами, они не могли пропустить мимо своего взгляда высокую, худощавую фигуру молодого человека, бодро шагавшего по их главной улице. Молодой человек чувствовал на себе удивленные взгляды мужиков и пытливые старух, но смиренно шел, опустив голову, перебрасывая из одной руки в другую тяжелый чемодан. Внутри себя он чувствовал Христом, идущим на голгофу, неся свой крест, а потому несколько отрешенно и не обращая ни на кого внимание, шел своей дорогой.
Деревенские смотрели вслед, их интересовало, где же остановится на ночь молодой человек. Но он не подошел ни к одному дому, а упорно шел к разрушенной церкви. Это-то и настораживало. Какой нормальный человек будет ночевать в разбитом храме? Значит, он пришел сюда с каким-то умыслом, а за последнее время туда наведывались только с недобрыми мыслями. Для селян храм уже давно перестал быть храмом.
Судьба его, как впрочем, и многих храмов в России, печальна. Построен он в середине ХIХ века по барской прихоти. Хотел барин на старости лет, что б о нем память осталась. После революции церковь закрыли, попа расстреляли, и вплоть до 34 года он стоял неиспользованный вообще никак. Потом взбрело председателю сделать там склад, открыли двери, а там потемневшие иконы с укором смотрят со стен. У председателя не поднялась рука их сжечь, он просто оставил двери настежь открытыми, к следующему утру внутри были лишь голые стены. Потом другая напасть - война. Прокатилась она по деревне волной огня и смерти. При отступлении наши войска решили взорвать склад, да толи не умели это делать, то ли кто помешал, только и смогли обвалить один угол. Немцы, занявшие село, к русской святыне отнеслись равнодушно. Выгребли от туда, что уцелело от взрыва, да с крыш весь металл по срывали. При их отступлении сделали артиллерийский наблюдательный пункт батареи, а потому крепко досталось церкви от наших пушек. Наступил долгожданный мир, село заново отстроилась, только храм не трогали. Во время пресловутой "оттепели", решились храм восстановить. Да пока собирались материалы все покрали, только и успели, что крышу пристройки шифером залатать. А к нашим дням предстал божий храм весь поросший деревьями да бурьяном, с обвалившимися новыми стенками. Старая кладка еще держалась, умели люди на века строить, но была вся с выщербленным кирпичом и ужасно сырая. Еще бы лет пяток и от церкви одни руины бы остались.
Пришедши к храму, молодой человек осмотрел его со всех сторон, догадываясь о непростой истории здания, ища сухой угол. Не найдя такого, другой бы огорчился и упал духом, но не этот молодой человек. Глубоко вздохнув, отыскал участок сохранившейся кровли и притулился туда. Сев на чемодан и высвободив ноги из тяжелых ботинок, блаженно от усталости облокотился на стену и закрыл глаза.
Легкое чувство голода терзало его уставшее от длинного перехода тело. Но за некоторое время своего путешествия молодой человек некоторым образом привык к полуголодному состоянию, если к таковому можно привыкнуть. Во время сильного голода, он читал молитву "Отче наш", и странное дело, обязательно после этого, что-нибудь да подворачивалось. Люди сами предлагали ему свои услуги, особенно, понимали его хорошо бомжы. Они не раз выручали его в больших городах. А на деревне обязательно находилась какая-нибудь сердобольная бабулька, жалевшая молодого человека, и брала к себе на постой. Объяснить это простым совпадением или везением трудно, потому как случалось это не раз и не два. Вот и теперь, прочитав молитву, он ждал чуда. И оно свершилось.
Как раз в этот момент бабка Аксинья тащила мимо церкви, упирающуюся всем жиденьким телом, козу на веревке. Та громко блеяла и с трудом подчинялась воле хозяйки, невысокого расточка старушке. Аксинья так увлеклась своим занятием, что не сразу заметила молодого человека, а потому, заметив его, страшно перепугалась.
- Это ты чего здесь? А? - нарочито низким и грубым, как ей казалось голосом, окликнула странного человека, несколько раз перекрестившись. - Ты часом не того, живой-то?
Не получив ответа, удивленная, она подошла ближе с большой готовностью потрогать странную фигуру. Своим зорким еще глазом она определила в молодом человеке служителя церкви, а к ним она относилась с богобоязненным уважением.
- Э, как там тебя? - более привычным для себя голосом произнесла Аксинья. - Инок? Что сидишь-горюешь? - Старушка подошла ближе, намереваясь потрясти его за плечо, но вместо этого она схватила подошедшую к ней зазевавшуюся козу за рог, и этого оказалось достаточным для того, чтоб на нее обратили внимание.
- Вот пришел сюда, буду служить Господу. Он не оставил меня в трудный час, и я Его не оставлю. Храм божий домом будет мне. - Не меняя своего положения и несколько отрешенно смотря на сценку удержания козы своей хозяйкой, произнес молодой человек.
- Какой дом? Да стой ты, наконец! - тряхнула Аксинья блеющую козу. - Ты чего? Крыши нет, стены развалились. Во, люди пошли-то! Ну и чего тут сидеть? Сиди не сиди ничего не высидишь, пойдем ко мне что ли, хоть переночуешь для начала, а там видно будет.
- Спасибо, добрая женщина - он поднял на быстро темнеющее небо свои светящиеся смирением голубые, как цветок подснежника, глаза, молитвенно сложа руки - Благодарю Тебя, Господи, что не оставил меня на пути моем.
"Все понятно - чокнутый, от них надо держаться подальше. Но ведь он о Боге то говорит, значит хороший, и молоденький такой. Симпатичный. И с Богом то лично разговаривает, святой, наверное. Надо действовать, а то другие Благодать то получат" - раздумывала Аксинья.
- Тебя как зовут-то? - и ловко перехватилась руками с козьих рожек за веревку.
- Иннокентий я. Кеша. - с еле слышным вздохом вымолвил он, замуровывая натертые дальней дорогой ноги обратно в тяжелые башмаки.
- Имя-то чдное какое, а меня Аксиньей. Ну, вставай теперь, пошли, что ли?
- Так значит Проведению угодно, пойдем бабушка. - он поднялся и оказался на три головы выше старушки, не смотря на то что тяжелый чемодан пригибал своего носителя заметно к низу.
- Ну и, слава Богу. - Видя, как поднялся Кеша, и какой он высокий предстал перед ней. - Ох, и чемодан у тебя тяжелый. Что ж там у тебя за вещи-то лежат?
- Ни упоминай Бога в суе. Молись Ему, и Он не оставит тебя на пути твоем. - Назидательным поповским голосом, вовсе не свойственным для себя, заговорил Кеша. - В чемодане кирпичи святые лежат.
- Это что ж за такие? - собравшись тронуться, спросила удивленная Аксинья, но не тут-то было. Упрямое животное встало как вкопанное, и ни за что не хотело идти, куда бы то ни было. - Да идем же, окаянная, и что мне только с тобой делать!
- Брось веревку, опусти её.
- Да что ты, родимый, совсем ополоумел что ли? - Веревка несколько ослабла в старушечьих руках, и козе не составило труда дернуться и получить свободу. - Ну, вот, по твоей милости упустила, теперь лови ее в темноте. Спасибо Божий человек, помог старой.
- Только добром - положа ладонь на плечо бабке, сказал Кеша.- Она - указывая на козу - сама придет. Пошли, не бойся за неё, все мы под Богом ходим, и она тварь Божия.
Аксинья была поражена простотой мысли Кеши, и переглядывая то на козу, то на Кешу, наконец, решилась дать козе волю, увидев, что та не пытается никуда уйти и стоит, выпучив на неё глаза.
Они пошли обратно по селу. Впереди Аксинья, чуть позади Кеша, а сзади как будто сама по себе, шарахаясь из стороны в сторону, бежала коза.
- А что за кирпичи святые у тебя? Разве лечат или как?
Ухмыльнувшись, Кеша рассказал бабке, что за кирпичи такие. Это книги церковные, молитвенники разные, житие святых, великомучеников, да прошлого века Евангилие, с толкованием стихов, специальное для духовного звания предназначенное. А кирпичи потому, как от них "душа укрепляется и строится в понимание веры".
Так за разговором о святых кирпичах подошли они к дому. Низкий забор с подгнившими досками почти весь завалился, калитка перекосилась и с трудом открывалась. Небольшой домик, с покосившимся крылечком выглядел очень аккуратным, хотя и старым, но еще вполне хорошим, и резко контрастировал выцветшей до белизны голубой краской с окружающими его многочисленными маленькими пристройками, довольно ветхими, а в вечерних сумерках, казались и вовсе страшными своей черной пустотой. Коза, оказавшись дома, сама пошла в загон и успокоилась. Хозяйка с гостем прошли в хату.
Еще она не зажгла свет, как Кеша, поставил свой чемодан и начал молиться шепотом, так что слов нельзя было разобрать. Включив лампочку и увидев эту картину, бабка сама перекрестилась, и увидела, что Кеша молится на её иконы в углу комнаты. Однако, мысли её были далеки от Бога. Она быстро, по-хозяйски начала доставать из холодильника съестное на большой крепкий стол. Затем, взяв кастрюлю, что-то проговорив непонятное, умчалась на двор.
Помолившись, Кеша понемногу начал осматриваться.
Обстановка у бабки была простая, мебель вся старая, но в хорошем состоянии. У изголовья железной кровати в углу висела средних размеров иконка Богоматери в серебряном обрамлении. На высоком шифоньере расположился динамик радио, телевизора вообще не было.
Аксинья влетела в комнату с мисочками непонятно как ещё державшимися на руках. Как заправский официант накрыла стол всем, что было. А было много. Картошка испечённая, сало, молодая зелень, хлеб свойский, козье молоко, холодец куриный, сметана, творог, топленое коровье молоко. От такого изобилия у голодного помутнело в глазах, и он прям токи рухнул на стул. Аксинья стояла рядом и улыбалась доброй старушечьей улыбкой. Восславив Господа еще раз за чудесное избавление от голода, Кеша принялся есть очень аккуратно и по чуть-чуть. Сама Аксинья ужинать не стала, выпив лишь кружку козьего молока.
После ужина постель на печи гостю была уже готова. Не разоблачаясь из рясы, Кеша провалился в темную пустоту сна. В этот раз ему ничего не снилось, это были редкие ночи. Обычно снились какие-то непонятные, нелепые картинки. Не то чтобы страшные, но не приятные, от чего он не раз просыпался, читал молитву и обратно засыпал.
По утру, помолившись, Кеша, принялся по хозяйству. Аксинья к тому времени скотину уже выгнала и занималась на дворе. Иннокентий не дожидаясь просьбы со стороны хозяйки, занялся дровами. Потом старушка попросила воды наносить, и это Кеша выполнил не без удовольствия. Аксинья нарадоваться не могла на своего помощника. И все то у него получалось, спорилось и ладилось. Время обеда приспело, Кеша опять молиться, прочитал и сел обедать.
- Где же ты рос, касатик, что ловко все так у тебя получается? - бабка смотрела на него удивленными глазами, сидя за столом, подперши голову ладонью. Цветастый платок наполовину свалился на плечи, обнажая пепельно-седые волосы хозяйки.
- Не важно где и как я рос, важно, что с молитвой к Господу и Его Благословением все делаю. Всё по Его всевышней воле. - отстраняя пустую тарелку, очень просто, без всякого поповского напуска, произнес Кеша.
- Так я тоже молюсь, а ничего нет у меня. - разведя при этом руки в сторону и раскрыв широкие выцветшие карие глаза, Аксинья откровенно не поняла мысли Кеши.
- Не искренняя молитва значит у тебя. Бог избранных любит. - торжественно сообщил бабуле молодой человек и перекрестился. - Спасибо за обед, бабушка.
- Так научи меня, так чтоб и у меня того искренне было. - тронув старческой рукой молодого человека, собиравшегося уже встать из-за стола.
- Этому нельзя научить. Это как-то само приходит, от души, из сердца. - Кеша улыбнулся своей доброй улыбкой и погладил, державшую его, старую натруженную руку. - Я пришел в ваше село не просто так. Сила небесная направила меня, а для какой цели неизвестно. Посмотрел я храм Божий, думаю его восстановить надо. С кем мне поговорить насчет этого, посоветуйте?
- О-о, касатик, трудно тебе будет. Говорить то можно со всеми, толку от этого не будет. У нас на селе мужиков-то раз два и обчелся, кто ж строить будет? А кирпич? Знаешь что, поговори с Егор Николаечем, это мужик крепкий, молодой, может и поможет чем. Его крайний дом, рядом со светом.
- Еще раз спасибо, бабушка. - Кеша оправился, и поклонившись, пошел на улицу.
- Вон, самый большой его дом. - следом за ним поспешила Аксинья указать дом Егора.
Кеша без особого труда нашел большой кирпичный дом, с красивым каменным заборчиком. Отворив кованную калитку, бодро направился к двери дома, как вдруг из кустов смородины на него выскочил огромный лохматый пес. Разинув пасть, чтобы облаять чужого, через секунду он подвыл и завилял хвостом. Кеша не испугался и очень добро посмотрел прямо в глаза собаке. Собака опустила морду, и прижавшись телом к его ноге, пошла рядом с Кешей. Настойчиво постучав в дверь, он, ожидая хозяев, гладил собаку. Через некоторое время появилась женщина средних лет, в цветастом халатике, подчеркивающем ее пышные русские формы. Машинально смахнув со лба выбившуюся из пучка на темени прядь светлых волос, она очень удивилась увидев незнакомца, никак не ожидая увидеть чужого прямо у себя под дверью и светлые глаза ее заметно округлились, уставившись на него как на нечто не совсем реальное.
- Мир вашему дому. Как мне увидеть Егор Николаича? - расцвел в доброй улыбке молодой человек, поглаживая собаку.
- А? - женщина была как во сне и эмоционально еще не отошла от внезапного появления гостя и с не меньшим удивлением смотрела на свою собаку.
- Как мне увидеть Егора? - повторил свой вопрос Кеша.
- Он это, его сщас нету дома, дочка к нам приезжает, поехал на станцию встречать. А что вы хотели? - с полнейшим простодушием и открытостью ответила милая женщина.
- А когда он будет? Я желал бы поговорить с ним.
- Точно не могу вам сказать. Вечером, может раньше, потом он опять уедет. Так что лучше вечером, часов...в восемь. А вы кто такой? И что вы сделали с собакой, что она вас пустила ко мне? - посмотрев на своего пса, как на новую незнакомую собаку.
- Животные в отличие от людей видят чистую душу, а я Божий человек. До встречи.
Он развернулся и пошел обратно. За забором его ждала не менее ошарашенная Аксинья.
- Как это ты смог пройти к дому. Эта собака не признает никого кроме своих хозяев, а на тебя она даже не залаяла. Чем ты её пронял? - стараясь посмотреть именно в глаза Кеши.
- Добротой. - со снисходительной улыбкой был дан короткий и исчерпывающий ответ.
После этого Кеша направился к своей святыне. По дороге, проходя мимо одного из домов, его словно кольнуло что-то в спину. Оглянулся нахмуренным, но никого не увидел. Что-то сделалось после этого с ним, взяло его вдруг беспричинное беспокойство, никогда раньше не приходившее к нему. Молитва от сердца помогла, но до конца не успокоила. Такого раньше никогда не было. Иннокентий заспешил к храму.
Встав у восточной стены с внутренней стороны, где должен быть иконостас, оперся лбом и ладонями о неё, и очень тихо забубнил себе под нос невнятные слова. Так он простоял до вечера. Есть ему не хотелось, и не заходя к Аксинье, пошел опять к дому Егора.
Хозяйка, завидев его на пороге, пригласила в дом. Внутри убранство и уют главным образом составляли ковры. Они были везде, где только можно, на стенах, на полах, и даже на диване пред японским телевизором. Кешу это обилие дома не смутило, а хозяйка вновь была удивлена простотой гостя. Из смежной комнаты вышел мужик, лет сорока - сорока пяти. Среднего роста, крепкого телосложения, с крупными чертами лица, придающие открытость и добродушие. Глаза умные, чуть насмешливые оценивали гостя всего целиком. Кеше понравился этот мужик, он заулыбался и подойдя к нему протянул руку.
- Иннокентий - человек Божий.
- Миронов Егор Николаевич, э, тоже человек божий, по профессии крестьянин.
- Фермер? По-новому?
- Нет, я же русский, а не американец. - Как-то обыкновенно и без всякой гордости сообщил Егор.
- Я вот почему хотел с вами поговорить. - В этот момент в комнату зашла девушка.
Если бы ангел сошел с неба и заговорил с Кешей, он меньше бы поразился, чем, увидев эту девушку. Он и раньше видел прехорошеньких и милейших созданий девичества, но как-то мимоходом, мельком и они не вызвали и сотой доли тех чувств, что охватили Кешу. Может быть, взглянув на это чуть вытянутое к круглому подбородку милое личико с аккуратным маленьким носиком, слегка раскрытыми от насмешливой улыбки чувственными губками, и блестящими меняющие свой цвет от светло карих до черных пре черных удивительно подвижных и открытых глаз с редкими, но длинными черными ресницами, окаймленные с верху тонкой линией бровей, лишь подчеркивающих начало умного, не слишком широкого лба со спадающего на него черную, блестящую как застывшая смола челку прямых волос, сзади собранных в "конский хвост" перетянутых незаметной резинкой; может быть, окинув взором её не высокую крепкую, но женственную фигуру в которой все гармонично развито настолько, что, увидав бы её какой ни будь художник эпохи Леонардо и Микеланджело только б с неё и рисовали идеальную женскую натуру девятнадцатилетней девушки; может быть, взглянув на это чудо, она показалась бы вам излишне правильной, а кому-то и вовсе не впечатляющей, но только не Иннокентию. Он охватил её взором всю сразу, причем в непринужденном легком молодом порыве движения от двери до стола, и в мимолетной остановке заинтересованного насмешливого взгляда на нем. Он не выдержал впервые чужого взгляда и опустил свои голубые глаза на пол.
- Наташа, поди ко мне, - позвала дочь, мать из другой комнаты. Прелестное создание задержало свой сияющий смехом взгляд на фигуре молодого человека, и запорхала в другую комнату.
Оклик её по имени вновь вернул взгляд Иннокентия на неё со вспыхнувшим в глазах восторгом, который он прежде никогда до селе не испытывал.
Егор заметил эту перемену в госте, и ему не очень понравилось, что дочь вызвала у Божьего человека такую реакцию, а потому он первый продолжил разговор.
- Э, так что вы хотели, молодой человек? Присаживайтесь - указал на диван Егор.
В полном смысле воспринимая слова Егора, однако, не сразу смог сойти с места и сесть рядом с хозяином дома на мягкий диван. Кое-как справившись с наваждением Кеша смутился, покраснел и опустил голову. Вздохнув и перекрестившись, собрался наконец с мыслями, он поделился своими планами восстановить поруганную святыню.
- А почему вы собственно, э, обратились ко мне? А не допустим, э, к председателю?
- Я больше чем уверен теперь, что только вы сможете мне помочь. Если вы смогли выстроить такой дом для себя, неужели для Господа Нашего вы откажетесь выстроить хуже?
- Вы наверное, э, не понимаете о чем просите? - Егор пристально посмотрел на Кешу пытаясь откровенно смутить.
- Отчего же, понимаю. - Иннокентий выдержав взгляд, твердо продолжил. - Трудно только начать, а потом само пойдет.
- Но ведь это не только от меня будет зависеть? Э,... а деньги? Есть ли у вас деньги на ваше, э, хотение. Да и собственно говоря, э, кто вы такой чтобы,... э, желать построить храм. Пришел тут понимаешь и воду начинает, э, мутить. - Егор всплеснув руками шлепнул больно себя по ляжкам, и начал потирать их широкими трудовыми ладонями.
- Ну а если я вам расскажу кто я и откуда? - несколько робко и смущаясь проговорил Кеша.
- Чувствую это будет как раз очень интересно. М,...давай, э, чаю выпьем. Марина! ставь чай и иди с Наташей сюда. Э, ...наш гость раскрывает, можно так сказать? э,... душу. - С заметной и нескрываемой иронией Егор собрал домашних.
- Ваше отчуждение мне понятно, и как бы вы не относились ко мне, - Кеша обвел всех смиренным взглядом, чуть остановившись на Наташе, - вы все равно сделаете то, что я вам говорю.
Хозяйка расставила чашки, самовар закипел, и все уселись за круглым столом. Кеша напротив хозяина, по левую руку от него хозяйка, а по правую дочка. Кеша отхлебнув горячий глоток чая, сморщился, отстранил чашку и уставившись в пустоту начал рассказывать, то что никому до этого не рассказывал, свою жизнь.
- Родился я в большом городе, в семье уважаемых родителей. Они были врачами по специальности. И все у нас было хорошо. Пока мне не исполнилось девять лет. Именно тогда мне приснился удивительный сон. Я помню его до сих пор потому как он всплывает иногда, особенно перед поворотами моей судьбы. Тогда я его не понял, только теперь я знаю истинную его цену. Вокруг меня пустота, но пустота залитая светом, а не тьмой. Я чувствую ветер колышет мои волосы, тепло и ласково, словно мать гладит свое дитя. Свет впереди меня все сгущается и сгущается, пока не возникает нечто осязаемое в форме человека в белом балахоне. Он останавливается передо мной и ветер тут же стихает. Он поднимает руку и зовет меня к себе, мне очень хорошо, и я пытаюсь шевельнуть телом что бы подойти, но у меня ничего не выходит. Мои потуги оказываются слабыми и бесполезными. Образ видит это, он чувствует как мне тяжело, но все равно зовет меня к себе. У меня выступает испарина, я хочу уже просто сказать ему, что я не могу, и сказать не могу. Ничего не могу, просто стою и смотрю на него, и слезы от обиды набегают крупными каплями и сыплются из глаз. И тут голос исходит от него, ровный твердый мужской голос: "Если не ты, значит другие, я дарю тебе тебя" и ветер холодный возникает ниоткуда, продувая насквозь затылок, в ушах гудит и Это превращается моментально в точку, свет меркнет и тьма обрушивается своим жутким холодом, будто упал с огромной высоты. Я просыпаюсь на кровати в холодном поту. Меня трясет озноб. Я разбудил мать, она обняла меня, укутала своим теплом, дала микстуру и успокоившись я вновь заснул. На следующий день, придя домой из школы, очень удивился когда родителей не оказалось дома. Смутное чувство тревоги охватило меня, я не мог успокоится. Меня всего трясло, я не находил себе места дома. Включил телевизор, но и он меня не радовал. Поздно вечером, выбившись из сил, я уснул на диване не раздеваясь. Утром спросонья не разобравшись позвал мать. На мой зов никто не пришел. Тут я вспомнил вчерашний вечер и мне опять стало нехорошо. В школу я не пошел и остался дома смотреть телевизор. Я смотрел на экран, но смысл до меня не доходил. Голова была пустая, я отключился от всего мира. Пришел в себя уже вечером, когда меня нашла бабушка. Она была в слезах и тихо причитала: "и на кого же вы его оставили родимые мои? Как же мы теперь то будем?" Я вдруг понял всем своим маленьким существом, что я остался без родителей. Нервозное чувство отступило и такая тяжесть сделалась на душе моей, что я замкнулся и перестал разговаривать. Я говорил сам с собой, а люди меня не слышали. Так продолжалось три дня. За это время я видел многих людей у себя дома, на глазах у большинства были слезы. Потом, я не помню что было потом, как я оказался в больнице. Врачи мне показались ангелами, они пришили обратно к моему телу дурную мою голову. Вы можете разглядеть под бородой шрам от скулы до скулы - Кеша приподнял голову, как бы показывая, но тут же быстро опустил, ему было неприятно. - выходя из больницы я вновь заговорил, и вроде бы стало опять все на свои места, только родителей со мной не было. Спустя год я уговорил бабку сводить меня на могилу к родителям. Они погибли в автокатастрофе, мать на месте, а отец по дороге в больницу. Могила была ухоженной, но кроме памятника с двумя фотографиями и обрамления могилки ничего не было. Не травинки не росло на могильной земле, будто только недавно закопали. Я тронул рукой памятник и попросил у родителей прощения. И сказал бабке: "А цветы обязательно посадить надо, цветы должны расти, красивые цветы". И точно после этого, любой цветок, который бы бабка не бралась сажать быстро принимался и цвел, так долго, пока снег не ложился на лепестки, тогда они засыхали, но не опадали, а весной вновь сияли своими бутонами. Я долго размышлял надо всем этим, но никому не рассказывал, и мне захотелось рассказать. Я уговорил бабку отвести меня в церковь. После непродолжительного упорства, она исполнила мою просьбу. Мне удалось поговорить с батюшкой Павлом один на один. Он внимательно выслушал меня и с грустью в голосе, положив на мою голову большую свою ладонь сказал: "То явился тебе сам Господь во сне, Он хочет что бы ты служил Ему. Подумай хорошенько готов ли ты сейчас?" "Я не знаю, а как это служить Ему?" "Ты не готов, когда будешь, ты сам ответишь на свой вопрос. Желаю тебе удачи". Он завернулся и ушел, а я остался опять один на один с собой. Потихоньку шло время, я стал привыкать к новой жизни без родителей. Закончив школу довольно сносно, меня опять потянуло в церковь. Поговорив более настойчиво с отцом Павлом, я уговорил сделать меня послушником. Бабка была в шоке от моего решения, но, проплакав, поняла и по-своему, не умело благословила. Заучивая наизусть молитвы и читая их по памяти, делал это больше механически, как делают большинство верующих. Карьера священника меня мало привлекала, я хотел стать странствующим монахом, но как ни странно это прозвучит, отцу Павлу не нравилась моя такая набожность, и он никак не хотел меня отпускать. Пока опять не возник этот сон. Он повторился в точности. Я был в шоке. Я ждал и чувствовал, что-то нехорошее должно произойти. И это произошло. На 73 году жизни бабка моя скончалась. Родственники со стороны матери жили где-то далеко и с ними ни она, ни тем более я не знался. Я остался один. Мне хотелось выть, но отец Павел меня успокоил: "Это знак. Ты готов, мой мальчик. Я отпускаю тебя на все четыре стороны и пусть Господь укажет тебе путь твой". Поначалу я растерялся, от такой свободы. За мной никого не было, свалившуюся на меня проблему мне впервые пришлось решать одному. И я впервые прочувствовал каждое слово молитвы, она шла не из головы, но от души моей. И странно было для меня то ощущение, которое случилось после. Я успокоился, все проблемы отошли на второй план, находились люди которых и упрашивать долго не приходилось, как они сами предлагали мне свою помощь. Покончив с делами, одевшись как полагается монаху, я отправился на вокзал. Но куда ехать? Я знал что надо куда-то поехать, но куда? В зале ожидания я провел более трех суток так и не решаясь отправиться в какую либо сторону. Я молился когда мне было холодно и голодно, и люди видели это, и становилось им стыдно за свою веру. Бродяги, живущие при вокзале, старались как могли, проявляя заботу обо мне. Милиция смотрела сквозь пальцы пока я спал, но как только начал проповедовать, они меня выгнали с вокзала. И сказал себе: а зачем тебе ехать? Надо идти. И я пошел. Прямо с вокзала, сначала по железной дороге, потом по трассе. Подвозить я никого не просил, но водители сами останавливались и подвозили, иногда кормили. Так я проездил больше года. Платье мое истрепалось, сумка порвалась, я ужасно устал и захотел отдохнуть. Я направился в ближайшую деревню и постучался в первую же хату, как обычно в своих странствиях. Люди добрые приютили меня. День я не выходил на улицу, лежал, дремал и спал. Потом помылся в бане, поел досыта за долгое время. Смотрю, хозяйка чем-то взволнована. Спрашиваю, что случилось. А она говорит, племянница заболела, а доктора нет. Мать лекарства дает, а ничего не помогает. Я ей говорю: "Сведи меня к ней, может помогу". Привела. У девочки жар, глаза заведены, мать возле неё вся высохла уже. Я подошел к ней, положил ладонь на лобик, а другой рукой крестик сжал, да так что больно ладони сделалось. Молитву прочел, один раз, другой, третий, а она все мечется. Мать на меня кинулась с кулаками, чтоб уходил, а я посмотрел на нее добрым взглядом, как на собаку вашу, а она опустилась на колени и прощение просить стала. Я вновь к девочке руку приложил и сказал слова свои заветные, их я только в таких случаях говорю, и вы не пытайте меня все равно вам сейчас не скажу. И о чудо, глазенки открылись ясные, лоб вспотел, тельце ерзать перестало, а губки пить просили. Я отошел в сторонку и "Отче наш" прочитал, завернулся и пошел из дома. На следующее утро вся деревня собралась возле дома, где я ночевал. Вышел на крыльцо, а они все обступили меня и благодарить начали, подарки предлагать. Отказался я от подарков, они обиделись и ушли. Мать той девочки подходит и говорит, будто я святой какой, просит принять любую вещь, что в доме её понравиться. Я согласился и пошел к ней. Поглядел все, и смотрю чемодан в углу стоит, большой такой, вот его то я и выбрал. После этого с этим чемоданом я и не расстаюсь. Пробыл в деревне с недельку да и пошел снова. Пошел через лес, да заплутал, с тропинки сбился, темно уж становилось. Делать нечего, развел костер да поудобней устроился. Заснул. Что снилось мне не помню, но что-то снилось. В мозгу застряла одна мысль. Я нужен в Палецком. Что за название, где это я ни чего этого не знал, но был уверен мне туда необходимо попасть. И я пошел. Спустя два года я наконец-то нашел ваше село. Посмотрев на храм Божий теперь я убежден, что за миссия у меня в этом селе. После первого посещения, когда открыла хозяйка, я ушел и молился. Все думал как убедить вас, и ничего лучше не нашел как рассказать о себе. Я не знаю какими путями, но храм в вашем селе будет стоять. Я даже знаю что именно с вашей помощью это произойдет. - Кеша посмотрел прямо в глаза Егору и хозяину стало не по себе от его взгляда.
Вся семья молчала, переживая сказанное. Первой очнулась Наташа.
- Пап, ты можешь ему помочь?
- Егор, - обратилась жена Марина - неужели ты ничего не сможешь сделать?
- Не знаю бабы, не знаю. Мне надо подумать. - В продолжение всего рассказа смотря на чашку чая и только теперь решившись глотнуть слегка под остывшего напитка.
- Я вас не тороплю, я знаю - вы придете к нужному решению. Уже достаточно поздно, я, пожалуй, пойду.
Кеша встал из-за стола, и взгляд его упал на разрез Наташиного платья, где уходили в темноту молодые упругие груди. Потянув носом, как бы глубоко вздыхая, он уловил слабый аромат женских духов. От него у Кеши закружилась голова, он закрыл глаза и пошатнулся. Это заметили остальные, но подумали совсем о другом, чем было на самом деле. Егор с Мариной подхватили его под руки.
- Ни чего, ни чего, не беспокойтесь. Уже все нормально. - Справившись с собой, начал успокаивать всех Иннокентий. - и не стоит меня провожать, я дойду сам.
И, правда, дойдя до дома Аксиньи, Кеша почувствовал себя намного лучше, но что-то в душе перевернулось с того момента. Сделалось не по себе, и тоска что ли напала на молодого человека, или меланхолия. Ему стало все равно, ест он, спит, молился он, не молился, построят или не построят храм, будет он жить дальше или нет. Все стало безразлично. Лишь запах духов стоял уже не в органе обоняния, но во всем мозгу. Аксинья пыталась как-то повлиять на своего постояльца, но, увы, все её просьбы и мольбы оставались тщетны. Кеша превратился в несколько часов из живого человека в истукана. О чем он думал, кто знает, но спустя некоторое время он захотел вновь увидеться с Наташей. Не откладывая свидание, быстро оделся и ушел. Аксинья пораженная выбежала вслед за ним и остановилась у заборчика тетки Варвары. Та тоже вышла поглядеть на молодого человека так быстро удаляющегося от Аксиньи.
- Куда ж он так рванул? - скорее в пустоту, чем у своей собеседницы спросила Аксинья.
- Наверное опять к Мироновым. А что верно к ним Наташка приехала?
- Да что то говорили. Ба, да неужели ж он к ней рванул.
- А ты как думаешь - и тетка Варвара пристально посмотрела вслед Кеше.
Иннокентий чуть ли не бежал, но вдруг почувствовал как толчок в спину, чуть спотыкнулся, но, не придав значения, зашагал дальше еще быстрее. Вот он и у дома Егора. Наташа во дворе самозабвенно поливала цветы. Присев на корточки в коротком летнем платьице с распущенными волосами она не сразу заметила возле себя Кешу. Он тяжело и прерывисто дышал, глаза его горели животным желанием. Наташа, угадав это желание, сильно испугалась и пошатнулась назад, не удержав равновесие упала, задрав юбку намного выше колен. Кеша упивался глазами молодой женской свежестью. Отдышавшись, он протянул Наташе руку, глаза потухли, и на губах появилась улыбка.
- Наташа, - кричала обеспокоенная мать с порога, - с тобой все в порядке?
- Да, мама. - И она взяла предложенную ей руку, заглядывая прямо в так быстро меняющиеся глаза молодого человека.
- Извините, меня, это я виноват. Слишком резко вошел и испугал вашу дочь. - Притягивая к себе Наталью рукою, но обернувшись к матери, проговорил Кеша.
- Вы знаете, Егора нет, приходите вечером. - Но мать не могла справиться охватившей её непонятной тревогой.
Наташа оправилась от неприятного чувства и быстро выскользнула из руки Иннокентия.
- Я не знаю что вы со мной сделали, вы ... вы...околдовали меня. Так нельзя со мной поступать. Почему вы так дьявольски красивы? Я в ваших сетях, делайте что хотите, я над собой не властен.
- Кеша, милый Кеша. Я не нарочно, но вы поддались моим чарам. Я тоже не знаю, что со мной сделалось, с тех пор как увидела вас. Как будто кто меня разжигает, ни перед одним мужчиной я не вела себя так, как с вами. Вы меня сильно напугали своим появлением, но я вас прощаю. Ой, что это? - Она посмотрела на свою руку, на ней была еле заметная царапина и капелька крови. - Наверное, поцарапалась, когда упала.
Кеша молча взял её руку и поцеловал то место. Приятное тепло пробежало по всему Наташиному телу, она обо всем забыла в тот миг, и мгновение растянулось на целую минуту.
- Кеша? Что вы делаете с моей дочерью? Да еще прямо на моих глазах.
- А что она делает со мной? Где моя вера? Где мой Бог? - почти прокричал Иннокентий - Вот он - перед вами, и эта ваша дочь. - Уже намного спокойней и смиренней, сказал больше для Наташи чем для её матери.
- Наташа иди ко мне! - Марина сама шагнула навстречу, но не смело, не решительно.
Повинуясь скорее инстинктивно, чем разумно Наташа пошла в дом, пятясь задом, не отрывая беспокойного взгляда от Кеши. Кеша стоял там где был, и кроме как глазами ничем пошевелить не мог. Дверь за дамами захлопнулась и наваждение тут же спало. Иннокентий развернулся и побрел назад.
Дома, встав на колени под образа начал молиться. Молиться неистово, самозабвенно. Аксинья с испугом наблюдала сидя на лавочке и прижавшись к стенке, но это мало интересовало молящегося. Он бубнил и бубнил, отбивая поклоны и касаясь лбом деревянного пола. Отмолившись пять часов к ряду, Кеша изнеможенный упал на пол. Аксинья повздыхав, взяла Кешу под руки и кое-как дотянула до постели. Перекатив в несколько приемов отяжелевшее молодое тело, она наконец успокоилась, раздев его, укутала в теплые одеяла. Перекрестила спящего и отошла к столу.
Кеша спал плохо. Метался по пастели. Аксинья вспрыскивала его святой водой и он затихал на некоторое время. Затем опять все повторялось. Бабка испуганная и измученная сама валилась с ног, но стариковская стойкость не позволяла ей так быстро сдаться, и только вконец обессиленная, она поцеловала его в лоб и легла на широкой скамье подле него.
Свет все
приближался, теплый ветер трепал волосы. Фигура сделала привычный жест и слова
привычные вот-вот должны были быть произнесены, но вместо них звучало совсем другое.
"Ты не справился с собой, я ошибся в тебе, но я дам тебе возможность
исправиться. Уничтожь истинную причину твоих бед и страданий и я не оставлю
тебя". Свет погас и темная холодная бездна охватила его всего. Но падения
такого отвратительного и неизбежного не было. Тихо и тепло стало, и удивительно
спокойно.
Открыв глаза Кеша долго не мог прийти в себя. Он увидел возле спящую бабку, погладил её по голове и она сразу встрепенулась.
- Ох и напужал ты меня касатик, прямо не знаю что с тобой и делалось.
- Ничего теперь я знаю, что надо делать.
Кеша освободился из-под одеял, умылся и попросил завтрак, а точнее ужин, поскольку на дворе было уже темно. Как обычно помолился и жадно с аппетитом начал жевать хлеб с молоком. Одевшись более тщательно, чем обычно, почистив свои боты и смахнув с рясы пыль, он вышел из дома и направился к Мироновым.
Тетка Варвара как обычно заводила свою корову с выпаса и первой встретилась Иннокентию, громко с ним поздоровавшись. Кеша обратил внимание на сгорбленную годами старушонку и увидел, чего давно у неё не было. Молодой озорной огонек заиграл на зеленых старушечьих глазах, выцветших со временем. Кеша ответил медленным кивком головы на прозвучавшее приветствие, и словно пелена тумана застлала ему глаза, мысли остановились, тело стало тяжелое, словно чужое. Бабка отвернулась, и Кеша будто вынырнул из воды, хватаясь ртом за свежий вечерний воздух.
У Мироновых горел свет во всех окнах дома. Позади всех пристроек, на отшибе стоял сруб бани. Теплый пахучий дымок тянул от туда. Держа нос по ветру, Кеша направился туда. Зашел в предбанник и обомлел от пахучего запаха молодого тела Наташи. Ее вещи были здесь повсюду. Кеша жадно впивался носом в каждую из них, этот запах сводил его сума. Нащупав платье он закрыл им все лицо и зарыдал. Из-за двери доносился девичий смех и тот же голосок напевал модную песенку о лугах и цветах.
- Ведьма, ведьма! - заорал, что было сил Кеша низким дрожащим голосом, сорвался с места и выбежал вон.
Во дворе наткнулся на полупустую канистру с соляркой, схватив её обежал вокруг бани, выплескивая на стену содержимое. Глаза возбужденные, сумасшедшие искали огонь. Облазив весь двор вдоль и поперек, наткнулся на зажигалку у крыльца. Она была пустая, но кремень выбивал искру. Нагнувшись за ней он почувствовал как в руку вцепился пес, но боли Кеша не чувствовал. Швырнув собаку с нечеловеческой силой, так что вместе с ней полетели куски его же мяса и кровь брызнула ручьем. Собака залаяла, но подходить близко побоялась. В доме началось шевеление.
Кеша вовсе обезумевший метнулся к бани и чиркнув кремнием поджог стенку, а вместе с ней и подол своей рясы. Последнего он впрочем не заметил и радостно взвыл когда увидел охваченный пламенем угол бани.
Егор выскочил в майке и трусах, увидев ужасающую картину пожара, бросился за ведром воды обратно в дом. Быстрее молнии он был возле бани. Сбив с ног Кешу он принялся его топтать, Кеша лежал с выпученными глазами и ничего не понимал.
- Марина, Марина! Быстрей помогай!
Жена выскочила в ночной рубахе и кинулась к бочке с водой экстренного запаса. Егор оставил Иннокентия в полу обморочном состоянии и помог жене столкнуть бочку с подпорок. Трех кубовая емкость опрокинулась и упала рядом со стенкой бани. Зачерпывая воду ведром по очереди супруги освободили от огня проход, но через мгновенье тот вспыхнул еще яростней чем раньше. Послышался крик внутри. Егор облив себя водой шагнул в горящую баню. Внутри огонь еще не дошел, но дыму и пара было столько, что невидно было даже на расстояние вытянутой руки.
- Наташа! Наташа! Где ты, дочка? - со страхом звал Егор дочь.
В ответ ему было молчание. Не выдерживая жара и дыма, Егор кинулся обратно. Вокруг его бани было уже много народу. Собака лаяла безудержно на всех окровавленной пастью, но на нее не обращали внимание. Тушили всем чем могли. Сыпали песком, землей, поливали водой. Баня сгорела дотла.
Через месяц состоялся районный суд. Зал суда был полон. Осиротевшие родители сидели в первых рядах. Егор крепился, но Марина то и дело рыдала, и врач успокаивала чем могла.
- Подсудимый, вы признаете свою вину? - судья женщина чуть старше матери жертвы, была как говориться уже на пределе.
- Да. Признаю. Я хочу сказать, можно?
- Можно.
Понурив голову, Кеша с забинтованной рукой казался теперь смиренней ягненка.
- Егор Николаевич, мне тяжело вам это говорить, но ваша дочь была ведьма, и я поступил так, как сказал мне свет. Мне очень жаль, что так получилось.
Окинув взором зал, он встретился глазами с теткой Варварой. Она улыбалась всеми морщинами своего дряблого лица. И ужас застрял в глотке Иннокентия. Бабка еле шевелила губами, но каждое её слово отпечаталось в сознании Кеши, будто не было здесь никого, и только они оба говорили друг с другом.
- Эх, и дурачок же ты. Любовь свою на веру променял, а ведь это я тебя завела, глупенький. Ворожея то моя была, а не её.
- Зачем? - молили глаза.
- Подсудимый что вы хотите еще сказать, говорите громче.
- Мой Бог сильнее, а твоя вера ничто. - старуха тихо засмеялась, но от смеха этого лопнули барабанные перепонки у Кеши. Он закрыл уши руками, закрутился на месте и упал на скамью бездыханный.
Егор после последних слов впился глазами в Кешу и не пропустил ничего. Не увидал только с кем тот говорил в последний раз. Когда Иннокентий упал беспокойный взор отца нашел причину всех страданий. Глаза налились кровью, лоб покраснел, он вскочил со своего места и указывая на Варвару закричал в бессильной ярости:
- Что б ты сдохла старая карга - кинулся было на неё, но люди вовремя остановили.
Неразбериха быстро кончилась. Егора вывели из зала насильно. Врач осмотрела Кешу и сказала судье о смерти подсудимого. Судья закрыла заседание и люди, шумно обсуждая, начали спешить к выходу.
Через два года в Палецкой церкви состоялась первая служба. Молодой поп с семьей получил новый приход. Обо всех событиях ему рассказала Аксинья, и первое что тот сделал, прочитал заупокойный молебен по рабе Божьей Наталье и Иннокентию. Егор посидел, помрачнел; Марина потолстела, болезненно опухла и без большой нужды не выходила из дома. С теткой Варварой в аккурат после суда произошел несчастный случай. Где-то была утечка газа, и в одно прекрасное утро весь её дом выворотило наизнанку, а от нее самой только и остался обугленный труп. Ходили слухи, что это вовсе не несчастный случай и ему помогли случиться, но слухи эти проверять никто не стал.
2 декабря 2000 г.