Последний штрих
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
Последний штрих
Все началось с желания написать Гениальный Роман.
Афанасий Терпильцев отчетливо помнил этот серый унылый день, неотличимо похожий на предыдущие. Он сидел на своей унылой работе, в унылой городской газетенке, уныло смотрел в белую бездну чистого "вордовского" листа на своем стареньком мониторе и уныло думал над новой унылой темой для очередной унылой статейки. Чтобы в конце месяца получить мизерный гонорар, позволяющий едва сводить дебет с кредитом.
В голову как назло ничего не приходило, до планерки оставалось менее часа. В поисках вдохновения Афанасий полез в виртуальные дебри интернета. В крайнем случае тему всегда можно найти там. А если повезет - и целую статью, которую после легкой переделки можно выдать за свою. После такой работы Терпильцева слегка покусывала совесть. Но он неизменно заглушал ее мыслью, что ему надо кормить семью. И на какое-то время совесть снова погружалась в чуткую дрему.
На одном новостном сайте Афанасий наткнулся на интервью с Очень Известным Писателем, прославившемся романами о производственных буднях офисных работников. Терпильцев много читал современную литературу, а в годы беззаботной студенческой юности сам изредка пописывал рассказы, положительно воспринимавшиеся однокурсниками и родной мамой. Поэтому, подперев щеку кулаком, он принялся вдумчиво читать интервью с Писателем. Внутри глухо заворочалась совесть. Но Афанасий сказал ей, что успеет придумать тему для статьи к планерке.
Особенно Терпильцева поразило, как легко Очень Известный Писатель находит сюжеты для своих романов. "Я не думаю над сюжетами, - говорил он. - Они сами ко мне приходят. Их подбрасывает сама жизнь. Мне кажется, каждому человеку есть что сказать этому миру. Поэтому каждый способен написать роман. Надо лишь очень захотеть - и вдохновение придет". Честное открытое лицо Очень Известного Писателя не оставляло сомнений, что он говорит чистую правду.
"Каждый способен написать роман". Потрясенный этим открытием, Афанасий на ватных ногах вышел в туалет. Он ощутил настоятельную необходимость как следует подумать - а лучше всего думалось, как водится, на унитазе.
Афанасий долго сидел в кабинке наедине с мятущимися мыслями, невидящим взором уставившись на расписанную похабщиной дверь сортира. "Афоня - 100-процентный мудак", - сообщала надпись шариковой ручкой. Цифра "100" была зачеркнута, чуть выше кто-то написал "200". Но Терпильцев этого не замечал. Он думал, что может написать роман. Свой роман. Гениальный Роман, от которого человечество дружно возрыдает и внезапно поймет, в каком омерзительной грязи жило до сих пор. И обычно едкие критики смахнут скупую слезу, и напишут сдержанную рецензию со сквозящей идеей: взошло новое светило русской литературы эпохи "нулевых", которое так долго ждали...
- Афанасий! Ты тут? - из писательских грез его бестактно выдернул голос зама главреда. Он с ужасом понял, что снова опаздывает на планерку, и просидел в туалете около получаса.
- Сейчас... иду... - смущенно пробормотал Терпильцев, дергая за веревочку слива. Бумажки как назло не нашлось. Пришлось воспользоваться свежим выпуском родной газеты. Подтираясь жесткой бумагой со свежей типографской краской, Афанасий мимолетно подумал о глубоком символизме этого акта - как отрицания своей прежней жизни безвестного журналиста. Теперь у него одна дорога - к писательской славе. Новая дорога манила и сияла неограненными алмазами, в изобилии рассыпанными по обочине тернистого творческого пути.
В тот день Терпильцев так и не написал ни строчки по работе. Он был слишком поглощен будущим романом. По дороге домой Афанасий понял, о чем он напишет свою первую книгу. На ночь глядя он выпил чашечку крепкого кофе, сел за компьютер на кухне и открыл "ворд".
- Спать идешь? - зевнула у двери жена, облаченная в ночную сорочку.
- Через часик, - ответил Терпильцев, не отрываясь от экрана. Он лихорадочно стучал по клавишам, вдохновение целиком поглотило его.
- Вот так всегда, - вздохнула жена. - Опять будешь сидеть в своем интернете. А кто-то обещал, что с понедельника будет ложиться спать вовремя.
- Верочка, - Терпильцев умоляюще посмотрел на строгое лицо супруги. - Мне надо писать. Честное слово. Я должен... нет, я просто обязан написать свой роман! Мне тридцать пять, а я до сих пор - никому не известный журналист!
- Вот как, - просто сказала жена. - Ну-ну. Пиши. Писатель.
И ушла спать, оставив Афанасия наедине с разбушевавшейся Совестью.
"Ты больше недели не исполнял супружеский долг", - злорадно напомнила совесть.
"Искусство требует жертв", - осадил ее Терпильцев. Потерев слипающиеся глаза и стиснув зубы, он принялся набирать первые строки. Перед его внутренним взором уже маячили все атрибуты жизни Очень Известного Писателя: глубокомысленные интервью ведущим изданиям, слепящие фотовспышки на презентациях новых книг, ленивые выступления Мэтра перед молодыми писателями, умоляющие глаза Главного Редактора Крупнейшего Книжного Издательства ("голубчик, надежа вы наш, ну когда же вы нам еще что-нибудь напишете, литература гибнет!") А также, конечно, загородный коттедж с высоким забором, огромный черный джип и длинноногие грудастые поклонницы, готовые без долгих прелюдий к более тесному общению с Мэтром...
БУХ! БУХ! ТРАХ!
Терпильцев оторвался от клавиатуры и с ненавистью посмотрел вверх, где жили ненавистные соседи. Своим вечным грохотом они регулярно отравляли покой Афанасия.
"Что же вам, сволочам, в поздний час не спится", - мрачно подумал он, не забыв восхититься почти стихотворным изяществом рожденной мысли.
Сверху снова бухнуло, затем раздался скрип передвигаемой мебели. Потом еще. И еще.
Афанасий заскрипел зубами, внутри безобразной черной пеной вскипала злость. Он знал, что это надолго. И не было спасения от этого жуткого грохота, от которого под ним подрагивал стул.
Терпильцев уже много - много раз поднимался наверх, требовательно стучал в дверь и вежливо, но с нажимом просил вести себя потише. Хозяин, плотный мутноглазый мужик в запятнанной майке - "алкоголичке", неизменно отвечал, что они вот - вот ложатся спать. Но через минут через десять тарарам начинался вновь. И Афанасию оставалось лишь нервно мерять шагами маленькую кухню, посылая в сотрясающийся потолок лучи Жгучей Ненависти.
БУХ! БУМ! БАМ!
Похоже, твердолобые соседи не собирались успокаиваться.
"Вот скоты. Лично бы расстрелял", - злобно подумал Терпильцев. И с огорчением обнаружил, что его Муза улетела, ручеек вдохновения иссяк. А написал он всего-то пару абзацев.
"Ничего, главное - чтоб ни дня без строчки, как завещал Маяковский", - утешил себя Афанасий.
Сохранив документ, он включил примитивную компьютерную "стрелялку" и принялся уничтожать наседающих монстров. Это занятие успокаивало его и помогало сублимировать распирающую изнутри бессильную ненависть. В жутких оскаленных мордах ему виделись наглые лица соседей сверху. И на душе у Афанасия хорошело, когда такие морды разлетались кровавыми брызгами после выстрела картечью в упор.
- Так вам, скоты... так... - удовлетворенно бормотал Терпильцев, щуря покрасневшие глаза и лихорадочно кликая "мышкой".
Спать он лег в четвертом часу, и закономерно проспал на работу, за что получил легкий нагоняй от главреда. Но это его не огорчило. Впереди его ждал Роман.
Быстро отделавшись от работы парой крохотных заметулек, Афанасий просидел над романом весь оставшийся день. До самой сдачи номера.
- Ты еще тут? - удивленно спросил главред, увидев в пустом кабинете барабанящего по клавишам Терпильцева. - Редакция закрывается.
- Так работы много, приходится задерживаться, - робко ответил Афанасий, заливаясь краской от бесстыдности своей неумелой лжи.
- Молодец, надо будет тебя в пример поставить, - одобрительно сказал главред. - А то как статью скинут - сразу домой сваливают...
И проводил выходящего Терпильцева уважительным взглядом.
С тех пор Афанасий преобразился. Не очень заметно, конечно. Он был все тем же высоким худым мужчиной с интеллигентным желчным лицом, украшенным огромными роговыми очками. Он стал еще более бледным, от бессонных ночей за компьютером под глазами появились тени. Но в его взгляде, обычно полном вселенской скорби по несовершенству мира, появился загадочный свет. А вечно сутулая спина немного распрямилась, будто сбросив груз сомнений и терзаний по поводу своего предназначения в жизни. И возвращаясь поздними вечерами в гремящем метро, с тайным превосходством он смотрел на тусклые невыразительные лица пассажиров.
"Они вернутся домой, припадут к своим телевизорам и компьютерам. Как миллионы бесцельно живущих людей. А у меня есть Цель. Я напишу свой Роман, которое перевернет человечество", - думал Терпильцев, устало прикрывая красные от перманентного недосыпа глаза. И мысль эта окатывала его сладостной волной, пленяя воображение радужными картинками из будущей жизни Очень Известного Писателя.
- Вы стали какой-то странный, Афанасий Аполлонович. Весь такой загадочный, - игриво улыбалась ему молоденькая зеленоглазая коллега Наденька, которая была тайно влюблена в Терпильцева - как он сам подозревал - и которой он не раз овладевал. Мысленно.
- Когда есть настоящая цель, жить становится в радость, - отвечал Афанасий, загадочно улыбаясь в ответ.
Он писал роман на работе, писал дома, засиживаясь до трех - четырех ночи. Пальцы плясали по клавиатуре, часто мыслям было тесно в голове, крылатый Пегас галопом мчал вперед - к сияющим вершинам писательской славы. От собственной гениальности Афанасий порой и сам обалдевал, неожиданно для себя находя такие эпитеты и метафоры, которые никогда бы не пришли в его голову при работе над статьей. Его жутко подмывало почитать что-нибудь жене - чтобы поняла, что вышла замуж не за абы кого, а за целого литературного гения. Но Терпильцев сдерживался - ибо где-то прочитал, что нельзя читать отрывки родным и друзьям, пока не поставил последнюю точку. Дурная примета.
Одно омрачало его еженощные свидания с Музой - соседский грохот над головой. От него не спасали даже специально купленные беруши. Ничего не подозревающие соседи сбивали Терпильцева с тонкой настройки на связь с Космическим Абсолютом, откуда он черпал - по его мнению - вдохновение. И тогда Афанасий нервно ходил по кухне, литрами пил крепчайший кофе и скрипел зубами в бессильной злости, пережидая очередной приступ соседской активности. А затем снова принимался за работу. Или включал компьютерную стрелялку, воображая, с каким удовольствием прострелил бы надоедливым соседям головы.
- Пожалел бы себя, - сочувственно говорила супруга за завтраком, глядя на его бледное лицо, - уже вон и тени под глазами. Спать по ночам надо, а не изводить себя понапрасну.
- Искусство требует жертв, - вздыхал Афанасий, ковыряя вилкой утреннюю яичницу. - Еще немножко осталось. И ты станешь женой известного писателя.
- Зарабатывал бы лучше, - скептически хмыкала жена, - Вон, Василий Петрович магазин свой держит, унитазами торгует...
- Я - не Василий Петрович, - оскорбленно отвечал Терпильцев, отодвигая тарелку. - И генетически не способен торговать унитазами. Я должен писать. В этом мое призвание.
Супруга лишь молча качала головой, собирала посуду со стола и отворачивалась к мойке. Вся ее спина выражала суровое неодобрение.
"Никогда мир не понимал художников", - со скорбью заключал Афанасий, чьи скудные заработки с тех пор снизились еще больше. Раньше, кроме статей в родную газету, он подрабатывал в еженедельнике конкурентов, а также периодически писал рекламные статьи для строительного журнала. Теперь он работал вполсилы, уделяя все свободное время роману. Что крепко ударило по семейному бюджету.
- И это все? - с подозрением спрашивала супруга после очередной получки. "Ее глаза прожигали меня, подобно рентгену", - думал Терпильцев, тихо восхищаясь литературности своей мысли.
- Пока все, через пару недель будет аванс, - стараясь не смотреть ей в глаза, отвечал он. И, едва раздевшись, спешил к компьютеру - поскорее записать удачную мысль.
В литературных потугах протекали дни и ночи - пока Терпильцев не поставил последнюю точку. На это у него ушло полгода жизни. Перечитав рукопись, и восхитившись своей гениальности, он задумался об опубликовании. Мысли повергали в уныние, ибо знакомых издателей у него не было. Помог коллега - криминальщик из конкурирующей газеты, подрабатывавший литературным "негром" у одной Очень Известной Писательницы, мастерицы иронических детективов.
- Ты у нас попробуй, - посоветовал он после совместных посиделок на кухне с распитием дешевого коньяка, где Афанасий дрожащим голосом зачитал пару отрывков. - Гонорары, правда, нищенские, но ты же все равно начинающий...
К тому времени Афанасий изрядно поиздержался, пару раз даже пришлось занимать у коллег. Но размер гонораров не волновал его. Его воображение будоражило видение - его книга с его фамилией в твердой обложке на магазинной полке. Его прочитают! И непременно оценят по достоинству! Иначе просто быть не может. Ведь он - умный, интеллигентный, тонко чувствующий человек. А значит, непременно найдет отклик в сердцах себе подобных.
Той ночью Терпильцев едва смог уснуть. Утром отпросился с работы - соврал, что плохо себя чувствует - и с распечатанной рукописью помчался в указанное издательство, находившееся на Большой Морской, в потрепанном временем здании с громадными лестницами, которые куда больше подошли какому-нибудь дворцу. После получаса ожидания в приемной его приняла редактор отдела художественной литературы Ираида Вольдемаровна - пышнотелая дама лет сорока с лишним, с холодным змеиным взглядом из-под очков в позолоченной оправе.
- Какой жанр? - скучным голосом спросила она, перебирая скрепленные листы толстыми пальцами с кроваво-алыми ноготками.
- Роман, конечно, - оскорбленно ответил Афанасий.
- Я вижу, что не поэма, - не меняясь в лице, сказала редактор, но в голосе лязгнули металлические нотки. - У вас детектив? Фэнтези? Фантастика?
- У меня... - Терпильцев на несколько секунд задумался. - Бытовая драма с элементами мистики и философского эссе.
- Вот как, - без нотки удивления сказала Ираида Вольдемаровна, что-то чиркнув карандашом на титульном листе рукописи. - Хорошо, пусть будет так. Второй вопрос - сюжет романа. Только покороче, пожалуйста.
- Это про... - Афанасий слегка смутился. - Про одного журналиста, который однажды осознал свое истинное предназначение... и решил нести свет в сердца людей. И тогда он решил писать книги.
- И что дальше? - в глазах редакторши стояла тоскливая серая осень.
- Ну... он уволился с работы, и начал писать свой первый роман. От него ушла жена, он залез в страшные долги, но роман все-таки дописал... И в конце стал богат и знаменит. Вот и сюжет, собственно.
- Как интересно, - с нескрываемым сарказмом промолвила редактор. - А в чем же здесь мистика?
- Понимаете... ему иногда ангелы снились, - потупившись на свои изрядно потертые штаны, ответил Афанасий. - Ему было трудно, он часто терял вдохновение. Но они уговаривали его не бросать работу, дописать до конца, потому что без его романа человечество как бы осиротеет...
- Потрясающе, - покачала головой редакторша. На ее полных губах промелькнула издевательская усмешка, и ему остро захотелось стукнуть ее лицом о стол, чтобы стереть эту поганую усмешку. - Вы, кстати, сами кем работаете?
- Журналистом, - краснея, ответил Терпильцев. - Но вы не подумайте... это не обо мне вовсе. Я главного писал с одного знакомого...
- Понятно, разберемся, - казенно-милицейским тоном протянула Ираида Вольдемаровна, что-то помечая на листке. На ее холеном напудренном лице ясно читалось: "как же меня уже достали эти графоманы". - И третий вопрос - вы слышали про такие слова, как "синопсис" и "аннотация"?
- Что-то слышал... кажется, - пробормотал Афанасий, мысленно приготовившись быть посланным.
- А вы в курсе, что их надо сдавать вместе с рукописью? Потому что вас много, а я одна, и я не должна читать всю рукопись, чтобы понять, годится ли автор к публикации или нет.
На минуту в душном кабинете висело тяжелое молчание. Слышался лишь шорох листаемых страниц. Афанасий отчаянно искал нужные слова для оправдания своей оплошности - но не находил. В голове его царила сплошная сумятица, мысли разбегались дикими лошадями, стуча копытами по стенкам черепа, а в глотке неожиданно пересохло и остро хотелось пить. На столе редакторши стоял тяжелый литровый графин, наполовину заполненный мутноватой водой. Но попросить стакан воды он постеснялся.
- Ладно, - обронила наконец Ираида Вольдемаровна с видом царицы Клеопатры, дарующей жизнь приговоренному к смерти рабу. - Для вас, как для начинающего, сделаю исключение. Срок рассмотрения рукописи - два месяца. Оставьте свои контактные данные, - она протянула ему ядовито-желтый клочок стикера, - и можете идти.
Не помня себя от радости, Терпильцев вышел из издательства, и на плохо гнущихся ногах побрел в сторону шумного Невского. Он не замечал ни глубоких осенних луж, ни злого северного ветра, хлещущего по лицу. Мир казался удивительно ярким, даже тяжелое серое небо резало глаз. "Они взяли! Взяли! Взяли! - ликовало в его голове. - Меня скоро опубликуют! Я стану знаменит! Уволюсь из редакции и начну писать книги! Вот она - жизнь настоящая! Вот она - слава и свобода! Да! Я это заслужил! Заслужил, черт возьми!"
- Что это у тебя лицо такое довольное? - с подозрением спросила супруга за ужином, глядя на сияющее медным пятаком лицо Афанасия. - Неужели деньги нормальные принес?
- Мою рукопись в издательстве приняли, - с деланной небрежностью сообщил он. От чувства собственной значительности его распирало, как испорченная тушенка консервную банку.
- Ну и че? Опубликуют? - зевнув, спросила супруга.
- Не знаю... Обещали рассмотреть. Через два месяца ответят, - потухшим голосом сказал он, ковыряя вилкой разогретые котлеты.
- Ну и ладно, - сказала жена, прибавляя звук в бормочущем телевизоре. - Надеюсь, теперь хоть ты забросишь свою писательскую дурь. И начнешь нормально зарабатывать. Как все нормальные мужики.
Челюсти Афанасия сжались, как у поймавшего добычу крокодила, глаза застлала багровая пелена. Но отвечать он не стал. "Ничего, время покажет... время покажет..." - пульсировало в его воспаленном обидой мозгу. Ему было горько и обидно от мысли, что супруга не хотела быть его персональной Музой, а все норовила, подобно якорю, утащить на дно обыденности, где не было места литературе и искусству, а ценность человека измерялась в зарабатываемых деньгах. Но иначе жить Терпильцев не собирался. Втайне он презирал мещанские устремления своих знакомых, и считал, что человек не должен уподобляться жвачному скоту, довольному своим теплым и светлым хлевом. К тому же его давно тяготила участь незаметного журналиста. И роман был его последним единственным шансом вырваться из рутины серой обыденности, где он был одним из десятков тысяч неизвестных бойцов информационного фронта.
После сдачи рукописи время для Афанасия потекло нестерпимо медленно. Просиживая в душной редакции, он мог часами пялиться в чистый "вордовский" лист, пытаясь сосредоточиться на работе и выдавить хоть пару строк для будущей статьи. Но все его мысли плясали лишь вокруг романа. "Опубликуют? Не опубликуют? - томительно размышлял он, подперев щеку кулаком. - Если не получится - пойду в другое издательство. Где-то же должны меня опубликовать. Не может быть, чтобы на литературном рынке, заваленном халтурными поделками, для моей книги не нашлось места..." Мобильник Терпильцев всюду носил с собой - даже в туалет и душ, чтобы не пропустить звонок из издательства.
Минуло ровно два месяца. Ему никто так и не позвонил. На следующее утро он с колотящимся сердцем позвонил сам. Его соединили с Ираидой Вольдемаровной.
- Терпильцев, Терпильцев... - пробормотала она в трубку. - Ах, ну да. Ваша рукопись требует существенной доработки. Подробности сообщу при встрече.
Голос редакторши внушал надежду, и Афанасий помчался в издательство на выросших за спиной крыльях.
- В целом написано неплохо, но к публикации не годится, - сообщила она, глядя на свои пометки. - Во-первых, ваш текст более чем наполовину состоит из ваших размышлений о несправедливом устройстве мира. Если бы вы были первопроходцем в этой теме - это можно было бы оставить. Но до вас об этом писал уже целый табун авторов, известных и не очень. У читателя философские сопли в зубах навязли.
- Но позвольте... - возмущенно начал Терпильцев.
- Поверьте, я знаю, о чем говорю, - оборвала его редакторша. - Так что - убираем. Во-вторых, вашему тексту не хватает динамизма. Да, есть претензия на драматизм - ради романа он оставляет работу, жена уходит. Но, кроме того, что он пишет и пишет в полунищете, больше ничего не происходит. Это скучно.
- Но там же еще сны... с ангелами, - робко сказал Терпильцев.
- Это несущественно, - лязгнула редакторша. - Слушайте, что вам говорят, и не перебивайте. Третье - у вас слишком мало персонажей, и те какие-то картонные. Кто там у вас, - она полистала рукопись. - Писатель... его жена... его друг... И все. Для рассказа было бы достаточно. Но если вы претендуете на роман - персонажей должно быть больше. И диалогов больше. И с главным героем должно что-то постоянно происходить. Вы должны поддерживать читательский интерес, а не усыплять его своими избитыми мыслями о несправедливости мира. Как вариант, можно ввести в действие любовницу...
- Любовницу? - смущенно хмыкнул Афанасий.
- Да-да, любовницу. И тем самым придать тексту больший драматизм и конфликтность в выборе между надоевшей, но верной женой и стервозной, но красивой любовницей. Понимаете? - она в упор посмотрела на Терпильцева из-под очков в изящной оправе.
- Понимаю, - механически кивнул он, ощущая, ощутил, как приливает к щекам краска.
- Ну, в принципе и все... - она протянула ему рукопись. - Думаю, в моих пометках разберетесь. Как доработаете - приходите. Будем рады сотрудничеству.
Сгорбившись, он вышел на улицу, поежился от декабрьского морозца, поднял воротник. Обычная питерская серость раздражающе била в глаза. В голове царила гулкая звенящая пустота без единой мысли. В груди теснилась горечь пополам с тихо тлеющей злостью.
В таком пришибленном состоянии он вернулся домой. Бросил рукопись на стол, сел, обхватил голову руками. И долго так сидел, невидяще уставившись в пустоту и слегка раскачиваясь из стороны в сторону. Таким всклоченным, несчастным и бесконечно одиноким нашла его жена, вернувшаяся с работы.
- Афоня... У тебя кто-то умер? - дрогнувшим голосом спросила она, с ужасом глядя на посеревшее лицо Терпильцева.
- Нет, - тускло ответил он, все так же глядя в пустоту. - Просто мою рукопись отвергли.
- А-а, - с облегчением сказала супруга. - Ну, слава тебе, Господи. Я уж думала, что-то серьезное стряслось. Давай мой руки, садимся ужинать.
Терпильцев посмотрел ей в спину с затаенной ненавистью. Конечно, она была простой земной женщиной без претензий на изысканность и утонченность. Конечно же, ей не дано было стать его Музой, разделить с ним всю сладость и горечь творческих мук, ощутить неистовство битвы с ускользающим Словом...
- Ты руки мыть будешь? - прогремело из спальни.
Афанасий тяжело вздохнул - и пошел мыть руки.
Он не спал полночи. А на следующее утро ощутил себя другим человеком. Нет, он по-прежнему был надломлен неудачей. Но вместе с горечью в нем пробуждалась самурайская решимость оседлать литературную Фудзияму. Чего бы это ни стоило.
Безумству храбрых поем мы песню, сказал себе Терпильцев. И сел переписывать роман.
На редактирование романа у него ушло три месяца. Поставив последнюю точку, он еще неделю вычитывал текст, выглаживая и прилизывая корявые фразы. И лишь затем решился отнести в издательство.
- Все хорошо, но концовка никуда не годится, - услышал он приговор спустя месяц. - Что тут у нас? Ваш герой из последних сил дописал роман, опубликовал его, и внезапно - ха-ха! - стал богатым и знаменитым. И все. Голливудский хэппи-энд - это замечательно. Только нежизненно. Понимаете?
- Но позвольте, я же все доработал... - жалобно сказал Афанасий, ерзая на потертом стуле.
- Я вижу, - кивнула редакторша, поправляя очки. - Вижу, что старались доработать. Персонажи, правда, плосковаты, как буратины деревянные. Ну ладно, оставим это на вашей совести. Но концовку настоятельно рекомендую переделать. После слащавого финала читатель чувствует себя обманутым. Не хватает последнего штриха, изящного мазка.
- Последнего штриха, значит? - тупо переспросил он.
- Точно. Нужен последний штрих, который придаст произведению цельность и законченность. Понимаете?
- Да, понимаю, - деревянным голосом сказал Терпильцев, вставая со стула. - Я понял, что вы специально ставите мне палки в колеса. Вы не хотите, чтобы мой роман был опубликован.
Пару секунд Ираида Вольдемаровна молча смотрела на него. Затем резким жестом подвинула к нему рукопись.
- Если вы так считаете - ради бога. До свиданья.
- Да, считаю! - тонко закричал Терпильцев. По его бледному интеллигентному лицу пошли красные пятна. - Я не потерплю такого обращения с собой! Я кучу времени убил на этот роман! И теперь вы издеваетесь надо мной! Вы ответите за это! Где ваш директор? Я буду разговаривать только с ним!
Потрясенная напором Ираида Вольдемаровна лишь неопределенно ткнула пальцем куда-то за спину Афанасия. Бормоча ужасные ругательства, он долго бродил в хитросплетениях коридоров с огромными потолками, пока не наткнулся на обитую блестящей черной кожей дверь с табличкой: "Брюхановский Э.В. Генеральный директор".
- Вам кого? - вздернула выщипанные брови хорошенькая секретарша с глубоким вырезом в блузке, открывавшим тяжелую загорелую грудь.
- Мне к вашему директору... поговорить надо, - пропыхтел Терпильцев, утирая пот со лба.
- Вам назначено? - уровень бровей секретарши поднялся еще выше, а в голосе появился ощутимый морозец.
- Нет... но это срочно, - почти умоляюще сказал Терпильцев, вдруг осознав, что обязан разжалобить эту хорошенькую грудастую девочку с силиконом вместо мозгов - потому что лишь от нее зависит, попадет ли он к драгоценному телу генерального или уйдет восвояси. - Я - ваш автор... начинающий. Мне очень надо поговорить с вашим шефом. Честно.
И Афанасий заискивающе улыбнулся.
Не сводя с него настороженного взгляда, секретарша подняла трубку.
- Эдуард Владимирович, тут к вам какой-то автор, начинающий. Говорит, срочное дело. Что? Впустить? Поняла.
Она повесила трубку, холодно кивнула в сторону двери.
- У вас пять минут.
Кабинет генерального подавлял размерами и больше тянул на небольшой зал. За огромным вишневым столом - аэродромом восседал сам Брюхановский - высокий полный краснолицый мужчина с копной рыжих волос и старомодными бакенбардами. На крупном мясистом носу сидели очки - кругляшки. Облачен он был в шерстяной клетчатый пиджак и оранжевую рубашку, придававшую ему несколько клоунский вид.
- Здравствуйте, здравствуйте! - жизнерадостно загремел он, привставая из-за стола, как медведь - гризли на задние лапы. И сильно стиснул ладонь Афанасия своей рукой - лопатой. - Очень рад видеть вас, дорогой наш автор! Как вас по батюшке?
- Афанасий Петрович, - с достоинством ответил Терпильцев.
- Афанасий Петрович, - будто смакуя, повторил Брюхановский, расплываясь в улыбке. - Присаживайтесь, прошу. И какие же проблемы вас привели ко мне, мой любезный Афанасий?
- Редакторы ваши палки в колеса ставят, - мстительно сказал Терпильцев, опуская тощий зад в комфортные объятья кожаного кресла. - Я отдал вашему редактору рукопись... еще в прошлом году. Устранил все замечания, а она все новые и новые выискивает.
- Ай-ай-ай, - поцокал языком Эдуард Владимирович. Его густые рыжие брови быстро двигались, словно управлялись на отдельных ниточках невидимым кукловодом - Палки в колеса, значит. Нехорошо, нехорошо... И что же вы от меня хотите? Как я могу помочь вашему творческому горю?
- Ну не знаю... - Афанасий растерялся. - Может, отдадите мою рукопись кому-нибудь другому?
- Другого по "художке" у нас нет, - вздохнул Брюхановский. - Издательство маленькое, все на Ираиде держится. Так вы считаете, что она к вам несправедливо придирается?