Я не боец. Я вечный демиург -
Искатель света в золоте заката,
В горнилах битв под пение булата,
В узорах слов, в переплетеньях рук.
Я равно верю в мужество и страх
В мирах, где мы - себе враги и братья.
Как дань творенью, я готов в веках
Принять безмолвно пытки и проклятья.
Добро - довольство, зло - безумный крик,
Не знающий ни слёз, ни оправданий.
Меня страшит агония желаний.
Лишь слабый стон ударится в кадык.
Я радость отдал за единый миг -
Свидетель света, жажды и закланий.
1.
Волшебник медленно поднял руку. Засохшие листья тополя, бурый ствол и узловатые корни налились тайной жизнью, но почернели - почернели, как непроглядное небо южной ночи. Просветы в кроне сияли, словно яркие звёзды. Волшебник едва заметно улыбнулся. Страшное дерево высилось над ним великим судьёй, и он понимал: в чём-то он снова ошибся. В чём же? В какие тупики привела его обманчивая мысль? Где скрывается истина?
Разве этот вечный чёрный, цвет бездны и горя, - не гуще, не сильнее всех цветов? Белый слаб, и любая капля способна уничтожить его слепящую чистоту. Кровь алеет на белом. Грязь порочит его. Белый ясен и прост: он освещает дорогу любому путнику - и праведному страннику, и беглому заключённому, - а в чёрной ночи так легко заблудиться. Чёрная душа всегда спокойна и непроницаема.
Долгие годы Волшебник жил отшельником. Всё это время он искал то, что могло бы подвигнуть его на создание необычайной, не виданной доселе тинктуры, чья красота разила бы наповал гордого и подымала с колен смиренного, чья сила была бы великой и скромной. Волшебник неистовствовал в своих поисках. Все его алхимические опыты были выверены и точны, а свершения - поистине впечатляющи. Цвет - вот что его волновало, когда он раскрыл секрет философского камня. Но разочарование ждало Волшебника. В бессильном отчаянии сжал он в руке ставший совершенно золотым тонкий ивовый прут. Золото было холодным и жестоким, оно не знало пощады. Волшебник продолжал искать. Серебристая нежная жидкость - успокаивающая микстура - завораживала сиянием тонких прожилок, но покой, который нёс один её цвет, казался пустым и мелким. Затем Волшебник создал омолаживающий эликсир, бледно-розовый и матовый. Цвет не понравился Волшебнику, слишком уж он отдавал неопытностью юности. Волшебник ни разу не испробовал этого эликсира. Впрочем, молодое лицо и юное тело никогда не были целью его экспериментов, он, честно говоря, не слишком заботился о своей внешности, не помнил даже, когда последний раз видел своё отражение в воде, и не знал, насколько седина посеребрила его волосы. Одно было ведомо Волшебнику: его взгляд горит ярче, чем когда-либо прежде. Страшная жажда владела Волшебником, жажда цвета и истины, - тогда он нашёл Напиток вечной жизни и вечной мудрости, который отливал изумрудно-зелёным, ярким, но загадочным цветом. Волшебник долго вглядывался в густую зелень, почему-то вспоминая прошлое, и качал головой. Если тягость прожитых лет столь необходима для вечной жизни, то лучше отречься от вечности.
Отчаявшись, Волшебник измыслил новый эликсир. Он получился густым, настолько, что его с трудом удавалось помешать, и чёрным, абсолютно чёрным. Волшебник знал: чёрный цвет несёт великое забвение, стоит глотнуть его - и исчезнут мысли, останется лишь странное, растекающееся по вечной тьме тепло. Как часто Волшебнику хотелось погрузиться в тёплый покой, так похожий на сон без всякой думы! Забыть о бедах, о делах - чем плохо это средство?
"Средство для трусов и слабых!" - сказал себе Волшебник, яростно разбивая о стену хрустальный флакон. Чёрная жидкость растеклась по полу. Волшебник наклонился, вглядываясь в манящий своей цельностью и однородностью цвет бездны.
"Вот он, величайший из оттенков", - подумал тогда Волшебник. Но, стоя теперь у заколдованного тополя, он понял, что ошибался. Всё созданное прежде казалось ненужным и бездарным. Что-то следовало понять - что же?
Ветер колыхал ветви тополя, они шумели в такт ветру, и Волшебник слышал музыку. Где-то в вышине пели органы, гудели трубы, звенели тонкие струны, и тополь пытался подхватить мелодию. Волшебник любил в ветре именно эту музыку, а она не имела ничего общего с великим безмолвием, даром чёрного эликсира. Волшебник поднял глаза: небо застилали низкие тучи, сквозь которые едва проглядывала синева. Волшебник легко оттолкнулся от земли и полетел.
Он поднимался всё выше и внимал музыке, ставшей теперь пронзительной. Неужели есть что-то способное передать её величие? "Перед Музыкой вечности, - думал Волшебник, - бессильно всё: не имеют значения слова, алхимические открытия и поиски цвета. Музыка - величайшее волшебство, но оно мне не подвластно".
Ветер бешено гнал тучи, они уносились вдаль, а Волшебник, взмыв над самыми верхушками деревьев, наблюдал, как меняется небесный узор. В этой смене было что-то сродни великой Музыке; та же неуловимость и неподвластность никакому творцу. Тучи грозно синели, индиговая темнота переливалась на их массивных телах, а выше - сияла и резала глаза бездонная синь. И вдруг откуда-то снизу, окаймляя рваные края туч, вырвался поток золотых лучей. Зрелище было воистину прекрасно, цвета - контрастны и неистовы. Волшебник спустился ниже, упал на траву, так, что небо во всём великолепии раскинулось над его головой. Буйство небесных цветов... Если захотеть, его можно отыскать, повторить, но как превратить его в силу, поражающую величием, как одухотворить?
Волшебник встал и, подставляя ветру разгорячённое лицо, медленно пошёл назад, к чёрному тополю. Не прошлое станет душой нового творения, прошлому было слишком много даровано прежде. Нужно найти то яркое золото, которое могло бы сравниться с солнечными лучами. Нет, не тот мёртвый блеск, так хорошо знакомый Волшебнику по опытам с философским камнем, а ясную жизнь, полную надежды. Жизнь, оживляющую даже чёрное безмолвие и дополняющую его. Волшебник, прикрыв глаза, представлял себе эти живые цвета в неистовой гармонии: гулкая чернота, ослепительная белизна, индиговая тяжесть, золотая надежда... нужно только найти это золото, но где, где?
И Волшебник покачал головой: странная мысль пришла ему на ум. Он решил пойти к людям.
2.
Обычные люди наивно полагали, что волшебство существует только в сказках для детей, и были вполне достойны презрения. Но Волшебник быстро убедился, что люди покоряют мир силой разума: они даже придумали, как подниматься в небо и летать выше облаков. Огромные, уродливые стальные птицы переносили людей из одного города в другой, даже если между городами лежали десятки тысяч миль. Бывало, эти птицы, называемые самолётами, падали и разбивались: природа неизменно сильнее человека, который бесконечно с ней борется, но, если однажды одолеет, погибнет и сам.
Волшебник пустился в странствия. Он искал прекрасное золото в деревнях и маленьких городах, однажды он даже решил заглянуть в огромный промышленный город - царство грохота и грязи. За долгие годы, проведённые вдали от суеты, Волшебник отвык от шума. Ему не нравились страшные громады зданий, запруженные автомобилями проспекты. Люди вооружились разумом, боролись уже долгие тысячелетия и явно хотели вознаградить себя за достигнутое - сытой, беспечной жизнью в комфорте - почти без мыслей. Волшебник хмурился, быстро шагая вдоль огромного прямоугольного здания. Там, внутри, полки полнились продуктами питания - так в этом городе называли еду - и тянулись на сотни метров. Светящиеся электричеством стеллажи, огромные холодильные камеры - это было сродни волшебству. И большинство обычных людей принимали это волшебство как должное, совершенно не интересуясь его основой и сутью.
По улицам города бродили нищие, выклянчивая мелкую монету. Самодовольный средний класс не обращал на них никакого внимания. Закупорившись в своём хрупком благополучии, люди нехотя слушали новости о бушующей где-то войне и усиленно гнали с порога перемены. Скучный уют владел городом.
Волшебник ушёл оттуда, жалея, что решил снова встретиться с людскими пороками. Трудно было поверить в собственную надежду на то, что он отыщет в их мире струящееся золото, всепоглощающий свет.
Волшебник переночевал в лесу. Ночь выдалась грозовая. Волшебнику казалось, что его силы подходят к концу и их не хватит на то, чтобы задержать хлёсткие потоки дождя, успокоить бушующее небо. Он лежал ничком, щекой касался прошлогодней листвы и прислушивался к своему тягучему отчаянию. Но прошла ночь, и наступило серенькое утро, испещрённое моросью. Волшебник вновь отправился в путь. Заполнить душевную пустоту может только дорога.
День был ветреным; ветер дул с озера, которое ребристо серело за чередой полей. Тучи неслись бешеным галопом, и после полудня вновь разразилась ужасная гроза. А после неожиданно всё прояснилось, тучи ушли, ветер улёгся, а озеро успокоился. Солнце стояло высоко, заливало светом поля, и Волшебник, обрадовавшись солнцу, как давнему другу, почувствовал прилив сил и пошёл дальше - куда глаза глядят. Вечером он вошёл в маленькую, в две улицы, деревню на берегу озера.
Деревня была курортным местом. Несколько больших домов стояло на берегу озера, и надпись на воротах гласила, что это пансионат. Рядом ютилось маленькое кафе. У озера играли дети, с громким лаем бегала собака, рыбак спускал на воду свою лодку. А чуть дальше начиналась прибрежная роща, низко склонялись к воде ивы.
Волшебник прислушался к звучащим на берегу голосам, огляделся по сторонам и вдруг понял: этот вечер золотой. Солнце ярко раскрасило всё: лежащее за деревней поле, берег озера, дома, кафе и рощу. Стоя в золоте лучей, Волшебник неожиданно обратил внимание на то, как беден и изношен его наряд. Незаметно провёл он по нему рукой, приводя его в божеский вид. Как будто и это было частью великой гармонии вечера. А солнце всё неистовее золотило окрестность. Волшебник пошёл по направлению к маленькой роще и вдруг у самого входа в неё, у кромки воды, увидел небольшую группу людей. Девушка лет двадцати, с волосами, в которых словно затерялись солнечные лучи, рисовала залитое золотом озеро, трое зрителей восхищались её этюдом. Волшебник подошёл ближе.
На картине горел золотой день. Горел так ярко и убедительно, что превосходил красотой краски природы. Вскоре группа из трёх зрителей отошла, и Волшебник сделал ещё несколько шагов, приблизившись к художнице почти вплотную.
- Как у вас получилось найти такое золото? - вырвалось у него.
Не поворачивая головы, Девушка ответила:
- Я нашла не золото, а философский камень, вот и золочу теперь всё подряд! - и засмеялась. Волшебник покачал головой:
- Неправда. Никакой философский камень не дарует такого золота.
Девушка быстро обернулась, одарив Волшебника слегка удивлённым взглядом. Волшебник, не отрывая глаз от слепящего в солнечных лучах золото её волос, сказал:
- Философский камень - это слишком затасканно. Да, его стремились отыскать, он казался чем-то спасительным, но... Его открытие - это даже не волшебство, это просто результат претворения в жизнь логического умозаключения. Из-за этого всё, что создано с помощью философского камня, лишено равновесия, души. А то, что делаете вы, не поддаётся логике, как не поддаётся ей красота небес, которые каждый день неповторимы. Вы волшебница, настоящая волшебница.
Девушка посмотрела на него с любопытством, но даже не подала вида, что больше заинтересована первой половиной речи Волшебника, нежели похвалой. Однако она произнесла:
- Спасибо. Таких комплиментов мне ещё никто не делал. Это, конечно, несколько преувеличивает мои скромные способности...
- Ничуть, - возразил Волшебник. - Вы запросто отыскали цвет, который я ищу уже долгие месяцы, а это говорит о многом.
- Это чистой воды случайность. А вы... Вы тоже художник?
- Нет. Хотя можно сказать и так. Меня волнует цвет.
- И только? - удивилась Девушка. - А форма?
- Жидкость принимает форму сосуда. Я всегда хотел, чтобы свойства жидкости зависели от её цвета, но ни разу, ни разу не находил я идеального цвета и, следовательно, идеальных свойств.
Девушка отложила кисти.
- Жидкости? - переспросила она. - Так вы занимаетесь химией или какой-то родственной ей наукой?
- Да. Мы называем её алхимией. Но не все видят в ней искусство, такое же как ваше.
- В наши дни - алхимия? - пожала плечами Девушка. - Я полагала конец ей пришёл несколько веков назад.
- В среде обычных людей, - ответил Волшебник. - Мы понимаем её иначе.
- Вы - Волшебник, - без всякой вопросительной интонации в голосе сказала Девушка. - Я всегда знала, что Волшебство не выдумка.
- Конечно, не выдумка. Ведь вы воплотили его на своей картине. Вы, может, скажете, что никакое это не волшебство. Обычные люди часто путают с ним глупенькие фокусы бездарных колдунов. Вроде этих.
Волшебник сорвал травинку и превратил её в ящерицу. Он боялся, что Девушка удивится, вскочит на ноги, приведёт откуда-нибудь зрителей и попросит его сотворить из этюдника корзину с котятами, горстку песка обратить в горстку монет или прочитать мысли какого-нибудь толстого дядюшки. Но Девушка не двинулась с места, осталась спокойной, лишь лёгкая улыбка тронула её губы.
- Вы называете это бездарными фокусами. Возможно, вы правы. Для меня ваше колдовство так же непостижимо, как и прочие неподвластные мне сферы, например, музыка или математика. Я могу лишь восхищаться ими со стороны, но вряд ли смогу постичь глубоко. Для меня необыкновенно то, что вы делаете, а для вас - подобно грубоватому наброску с условной композицией.
- Грубоватый набросок? Нет, ниже. Неловкие штрихи. Грубоватым наброском я считаю красную тинктуру - тот самый философский камень, который и вправду найден. Да, он превращает в золото всё что угодно. Да, с его помощью я создал большинство своих творений: эликсир вечной жизни, вечной мудрости, вечной юности, панацею - но я никогда не считал это свершением. Я уже говорил, что ни в одной из этих жидкостей нет того, чего я жажду. Ни одна из них не преобразит мир, не поднимет его над его же предубеждениями. Гармония - вот к чему я стремлюсь. Я искал её - так, как все эти безумцы искали красную тинктуру, свой великий магистериум, - но не находил. Мне нужно было только золото, живое, слепящее, а не мёртвый дар философского камня. И сегодня, когда я уже отчаялся, я увидел его - здесь...
Девушка смотрела в его лихорадочно сверкающие глаза.
- Что же вы теперь надеетесь создать? - спросила она.
- Буйство. Буйство Цвета. Я так и назову её, эту тинктуру. Неужели в ней будет гармония?
- Гармония в буйстве? - переспросила Девушка. Ей самой казалось странным, что она не удивляется, а спокойно говорит по душам с этим незнакомцем, в чьих руках таится магическая сила, а в сердце - неуёмная мечта. Куда-то исчезли летящие с берега голоса, остался только незнакомец - и в этом не было ничего необычного. Как будто происходило что-то предначертанное судьбой.
- Гармония в буйстве, - повторила Девушка. - Это непостижимо. Знаете, я боюсь гармонии. Потому что в истинно цельном и истинно гармоничном мире на меру добра приходится мера зла, а мне порой так хотелось бы избавиться от последнего. Во мне прячется слишком много злобы и гнева. Иногда мне страшно, что мои дурные качества перейдут в наследство моим детям и внукам, поскольку я так сильно ценю крупицу добра в себе, что никому не пожелаю отдать её. Глупо? Не в меру глупо. Говорят, крупица может вырасти, если её кому-нибудь подарить. Воздаётся - сторицей.
- Добро и зло - выдумка, - сказал Волшебник. - Есть безумие, ослепление. Чаще всего зло происходит по его вине. Его нельзя обуздать. Но нет ничего эгоистичнее того, что зовётся добром. Самое бескорыстное свершение порождает самодовольство, которое, увы, часто путают со светлым состоянием души, именуемым покоем. Парадокс заключается в следующем. Если вы спокойны и счастливы, если вас не раздирают противоречия, значит, вы вполне удовлетворены и миром, и собой. А неудовлетворённость является истинным самоуничижением.
- Неудовлетворённость появляется из-за того, что нам уделяют слишком мало внимания, задевают наше самолюбие.
- Значит, и самоуничижение эгоистично. Праведных нет.
- Не соглашусь, - откликнулась Девушка. - Но в чём-то вы правы. Лично я слишком поверхностный человек, чтобы испытывать от своего добра что-то, кроме гордости, и не слишком безумный, чтобы не грызть себя за собственное зло. Вот это, - она махнула рукой в сторону этюдника, - помогает забыться, отвлечься от себя. И искать - ощущение. Я редко могу его найти, чаще у меня получаются механически нарисованные мёртвые этюды. Но, помню, как-то раз я поймала ощущение чистоты в только что убранной комнате и смогла изобразить его. Ещё дважды мне удавалось изобразить на бумаге и прочувствовать то, что я вижу. Неужели сегодня - третий раз?
- Я уверен, - ответил Волшебник. - Иначе мы бы сейчас не разговаривали. Благодаря вам я прозрел. В награду за это вы можете требовать от меня любой эликсир из уже созданных. И будущая Гармония - ваша по праву. Но только взамен я попрошу это... - и он как-то неуверенно указал на золотой этюд.
- Вот как, - подняла брови Девушка. - Похоже на сделку с дьяволом. Но я почему-то счастлива. Если я смогла кого-то вдохновить, значит, я живу не зря. Да, именно так. А вы - вы потому предлагаете ваши детища, что знаете: я не отдам их людям, не буду их продавать, не сколочу на этом состояние?
- Я в этом не сомневаюсь. Вы явно не из тех, кто болен золотой лихорадкой.
- Могу обещать вам одно: я буду хранить ваш дар, как собственную крупицу добра. Что же вы мне предложите?
- Выбирайте сами, - Волшебник извлёк откуда-то из кармана череду флакончиков. - Вот она - красная тинктура.
- Я не вижу смысла в богатстве.
- Вот этот розоватый эликсир дарует вашему телу вечную юность.
- Молодое тело и мрачные мысли старухи? Это многообещающе. Но что-то подсказывает мне, этим творением вы и сами не очень-то довольны и предпочли бы вручить мне что-нибудь другое.
- Вы правы. Это - панацея.
- Прекрасный цвет! Вы истинный художник. Панацея, если не ошибаюсь, излечивает душу и тело. Однако страдания избавляют от самодовольства. Мы снова сталкиваемся с парадоксом. Может, я узнаю цену этому эликсиру, когда доживу до старости, теперь же...
- Я вас понимаю. Это - вечная мудрость. Всё, что бы вы ни узнали, вы сможете навсегда сохранить в памяти с помощью этой жидкости.
- Заманчиво. И зелёный - цвет мудрости - один из моих любимых цветов. Но иногда так сладостно вспомнить что-то после долгого забвения. Делать что-то как в первый раз. О нет, я откажусь даже от вечной мудрости! Во всех эликсирах есть что-то нечеловеческое. Дьявольское.
- Да! - громко сказал Волшебник. - Да! Без магистериума я бы их не создал. А магистериум бездушен. Но вот оно, Божественное Ничто, и красный эликсир не касался его.
В его руке чернел флакон с Великим Забвением.
- Оно, - сказала Девушка тихо и медленно. - Безмолвие.
- Безмолвие, - подтвердил Волшебник. - Неистовый покой. Опустошите флакон - и не останется ничего, только Забвение, ведущее за собой Смерть. Я никогда не пересилил бы себя и не стал бы пить из этого флакона. Неужели вы взыщете Чёрного Безмолвия, вы, чистое золото?
- Да, - кивнула Девушка. - Да. Не зовите меня чистым золотом. Я позолоченная сталь. Мне говорили, что в моей душе - вечная зима, а я сама - каменная. Но другие, подобно вам, твердили, что я горю, как солнце. Нет, это обманчивый блеск.
- Однако он есть, - сказал Волшебник неожиданно строго. - Храни его. Он в твоей душе, не только волосы твои отливают золотом. Он живёт рядом с той чернотой, что жаждет Безмолвия. Молчание - золото, Слово - серебро, и всё - в тебе. Какая гармония, какая неистовая гармония! Моя тинктура будет жить. Она будет тобой. Её душа - твоя душа.
С этими словами он опустил флакон с Божественным Безмолвием в руку Девушки и - исчез, а вместе с ним как сквозь землю провалился пылающий солнечным светом этюд.
3.
Чёрное Безмолвие не давало покоя: нужно было бороться с искушением глотнуть этого напитка и погрузиться в забвение. Девушка спрятала флакон в сереньком мешочке, который всегда носила с собой. Она отучила себя доставать эликсир из мешочка и смотреть в его неуёмную, манящую черноту.
Девушка мечтала о Безмолвии и раньше, чаще всего эти мысли разгорались с приходом зимы. Холодным ветреным утром, когда солнце ещё не взошло, хотелось скрыться в глубине тёплого, немого, чёрного забвения. Оно хотя бы тем превосходило явь, что в нём было бед и головной боли. В нём не скрывалось ничего. Сколько праведных почитало небытие страшнейшей карой, но до чего оно в своём невысказанном величии казалось выше и мук, и радости! Оно напоминало глубокий сон без сновидений. Оно не умертвляло, но по природе своей являлось Смертью.
Но Девушка сказала себе, что бежать от мира пока не стоит, тем более - такой немыслимой дорогой. Побег - не более чем трусость. И жизнь шла дальше, а Девушке не давала покоя единственная мысль: куда-то ушла часть её души, покинула тело, потому теперь редки такие светлые чувства, как вдохновение.
Прошло четыре года с того лета, которое принесло Девушке встречу с Волшебником.
Девушка возвращалась домой сквозь тёплый золотистый вечер. В парке гуляли парочки и семьи. Город тонул в августовской лени. Девушка, теперь уже - молодая Женщина, думала о том, что дома её ждёт супруг, что впереди ещё столько забот... Вот бы забыться!
Нет, эту мысль нужно было побороть. Девушка прижала руку к груди, туда, где таился серенький мешочек, и невесело пошла дальше.
Дом её, совершенно обыкновенный и грязный, встречал знакомой громадой. Девушка вошла в подъезд, поигрывая ключами, шагнула к почтовому ящику - обязанность проверять почту лежала именно на ней. Ключ быстро повернулся в скважине. В ящике, среди дурной газетной бумаги и призывов пойти в воскресенье на выборы, лежал небольшой свёрток, закутанный в обёрточную бумагу, в какую в былые времена заворачивали колбасу. Там, в свёртке, скрывалось что-то гладкое, некая любопытная вещица. Девушка покачала головой, рассудив, что мужу эту посылку лучше не показывать, и спрятала её в сумку.
С нетерпением ждала она, когда муж поужинает и отправится в ванную: иного момента для вскрытия свёртка найти не удастся. Наконец супруг заперся в душе, и Девушка с нетерпением развернула посылку. Внутри оказался клочок бумаги и небольшой, необыкновенной красоты камень.
- Так я и думала, - прошептала Девушка.
Этого Камня она ждала четыре года. И вот - он лежит в её ладони, прозрачный, горящий ярким золотом, разлитым по всему его совершенному телу, переливается на свету всеми оттенками: то мелькнёт в нём ярко-зелёный, то спокойно-серебристый, то небесно-голубой, то розоватый. А в центре было оно - чёрное, пульсирующее Безмолвие. Девушка не отрываясь смотрела в сердце страшного Камня и чувствовала невиданный прилив сил. Прислушиваясь к шуму воды в ванной, Девушка едва коснулась Камня губами и тут же спрятала его в мешочек. Затем подняла с пола бумажный клочок, соскользнувший с её колен.
К удивлению Девушки, на пустом клочке загорелись буквы, стоило ей коснуться бумаги рукой. Девушка прочитала:
"Если ты видишь эти строки, значит, Камень уже побывал в твоей руке.
Я заговорил письмо. Оно открывается тому, кто коснулся Камня. Право на это имеешь только ты.
Я три года воплощал в жизнь нашу встречу. И, когда я повторил его - невероятное, горячее золото, я понял, что оно не выживет без моей бездарной алхимии - всех этих мудростей и прочих жидкостей, в основу которых легла красная тинктура. И - без Безмолвия, воплощения моего отчаяния. Итак, они в моих руках - три сестры, три сущности: Мудрость, Безмолвие и Свет. Я смешиваю их.
Что я видел тогда! Безумие небесных красок, многоцветие природы и чопорный колорит людского быта. Всё неслось, кружилось, и в этом была Гармония. Слышишь ли ты великую музыку Гармонии, глядя в Камень? Я слышу, даже если просто думаю о нём.
Да, это была совершенная тинктура, конец моего пути. Вся её суть - красота.
Я поднял этот камень на берегу какого-то ручья. Сперва окунул его в красный эликсир, затем трижды омыл в золотом, опустил в чёрный. Камень стал похож на уголь. Я отчаялся и на месяц поместил его в мою Гармонию, дополнив её, влив в неё Вечную Юность, и Вечную Жизнь, и Вечную Мудрость. Да, Гармония стала Хаосом, но Хаос оставался Гармонией.
Камень почернел ещё сильнее и стал дымиться, серая злоба испортила яркий цвет моей совершенной тинктуры, и тогда - тогда я вспомнил тебя. Взгляд мой случайно упал на твою картину. И - я не помню, как мне это удалось, - в одну ночь я создал новую золотую тинктуру. Когда она влилась в сереющий хаос, свершилось чудо.
Краски вновь обрели цвет. А может, просто с глаз моих упала пелена. Я поднял Камень - впервые пришлось опускать мне руку в Гармонию - это было незабываемо прекрасно. Я как будто открыл все двери, в которые бился всю жизнь, как будто понял себя и тут же осознал, сколько ошибок допустил. Но в моей ладони лежал Камень - такой, каким ты видишь его сейчас - и Камень был твоя душа, и Камень был я сам.
Двадцать лет творения. Это долго даже для такого безумца, каким ты, должно быть, меня полагаешь. Я надеюсь в покое и мудрости завершить свой путь. Сейчас я снова шагаю по дорогам, думаю, именно в странствии есть успокоение, свобода и постоянство, и я буду идти, покуда не сделаюсь дряхлым стариком. Иногда я жалею, что в молодости не обзавёлся семьёй, но, видимо, и это - к лучшему. Теперь меня не так озадачивает, что было, и что будет, и что могло бы быть, я просто иду, и вижу, и буду видеть, пока не ослепну. Мой Камень стал окончанием одного Пути и началом другого. Но отчего мне кажется, что я уже наполовину слеп - не замечаю чего-то рокового?
Что бы то ни было, я решил отдать Камень тебе.
Храни его ревностно. Знай, он не только прекрасен, он страшное бремя. Он творение безумия, а от безумия, от ослепления - даже если это ослепление красотой и гармонией - происходит то, что ты когда-то назвала злом. От света до беды - шаг".
В ванной затих шум воды. Девушка быстро спрятала письмо в мешочек, к Камню и флакону. Шаги мужа заскрежетали в коридоре, приближаясь к комнате.
- О боже, какой беспорядок...
По полу были разбросаны обрывки обёрточной бумаги.
- Ах, - Девушка незаметно вытащила из сумки какую-то баночку, - это я крем купила. Распаковала, а убраться пока не успела.
- Зато успела опробовать, - медленно произнёс муж. - Ты всегда была хороша собой, но сегодня ты особенно красива, даже прекрасна.
Девушка пожала плечами. Баночка была заклеена и никогда не открывалась прежде. Муж повертел её в руках и озадаченно хмыкнул.
- Наверное, концентрация химических веществ в нашей реке доводит людей до того, что у них начинаются небольшие галлюцинации, - иронично заметила Девушка, бросая беглый взгляд в зеркало и не замечая ровным счётом никаких перемен в своём облике.
А мужу казалось, что её волосы отливают чистым золотом, а лицо как будто светится.
4.
Машинисту предстояла целая ночь крепкого сна, а затем - счастливые дни богатства. Прошедшему не суждено вернуться. Теперь можно забыть о средствах, оправданных целью. Сегодня он выиграл этот долгий, гнилой процесс против собственной сестры и вновь стал полноправным владельцем волшебного Камня своей бабушки.
О бабке Машиниста ходили невероятные слухи. Умерла она три года тому назад в возрасте восьмидесяти пяти лет, а выглядела при этом дай бог на сорок пять. Постановили, что смерть бабки была самоубийством. Машинист прекрасно помнил этот миг: он, трепеща, входит в комнату, бабка, спокойная и торжественная, лежит в кресле, на лице её застыла улыбка, а из разжавшихся пальцев выпал тонкий флакон.
Машинист поднял его, вгляделся в черное, густое вещество, остатки которого сползали по прозрачным стенкам. А потом медленно перевёл взгляд на серый мешочек, замерший у бабки на груди, похожий на ладанку. По воле бабки этот мешочек принадлежал ему, Машинисту.
Экспертиза не смогла определить состав яда - в том, что бабка приняла яд, не было никакого сомнения. Слухов и сплетен стало ещё больше, бабку окончательно записали не то в ведьмы, не то в слуги Сатаны. Машинист ни в Бога, ни в магию не верил и лишь смеялся над тем, что говорили вокруг. Право же, смешно полагать, что в молодости бабушка изменяла мужу с каким-то волшебником и своих детей родила от него. Ни отец, ни тётка Машиниста не были похожи на детей Волшебника. Машинист ценил внешнюю красоту и не сомневался, что, существуй на свете Волшебник, его союз с бабкой был бы вполне закономерен, а плоды этого союза - дети - прекрасны, по меньшей мере, телом. Дети же бабки уродились похожими на ее мужа - сухопарые, большеносые, некрасивые, а из внуков золотую красоту бабки, чьи волосы не тускнели до самой смерти, унаследовал один Машинист.
Он был необычайно прекрасен. За внешность его прозвали Дорианом Греем, чем Машинист очень гордился. Будь у него воля заиметь такой же портрет, как у знаменитого развратника и грешника, он согласился бы без раздумий. Он умел пленять, умел видеть чужую красоту, обожал созерцать, но ненавидел думать и работать.
Мальчиком он был похож на херувимчика с золотыми локонами и нежно-серыми глазами. В школе его любили, но учился он скверно. Позже всех в классе научился писать, но от грубейших ошибок так и не смог избавиться. Бабка души в нем не чаяла и постоянно баловала. Безуспешно занималась с ним рисованием. Мальчик же тянулся к бабушке потому, что та была красива, красивее матери и тётки, а ещё в ней таилась загадка, которую он чувствовал, но даже не пытался разгадать.
Однажды он играл с сестрой. Он не любил этих игр, потому что постоянно проигрывал смышлёной и ловкой девочке. Превосходил её только в беге. В тот день они, кажется, как раз играли в салки, "водил" мальчик. Он уже почти догнал сестру, как вдруг, пробегая мимо приоткрытой двери в бабкину комнату, понял, что оттуда льётся такая красота, от которой захватывает дух, прерывается дыхание. Мальчик остановился и замер. Невиданный свет исходил от... камня! Маленького камня, лежавшего у бабушки в ладони. Что за глупость! Мальчику стало досадно. Красота, казалось ему, должна впечатлять масштабами, быть огромной. А здесь... да, Камень не мог похвастаться размером, но мальчик чувствовал, что не в силах оторваться от невероятного зрелища. Разноцветные блики прыгали по комнате, но ярче всех цветов горело золото, сливаясь с яркими волосами бабки. Сзади подошла сестра. Бабка, видимо, услышала шорох и спрятала Камень.
Дети спрятались за дверью.
- Ты видела? - шёпотом спросил мальчик.
- Что?
- Красоту. Там...
Сестра скупо пожала плечами.
Она выросла и стала рассудительной, целеустремлённой женщиной. Ни к чему не испытывая склонности, она посвятила себя личному обогащению и уже в юном возрасте попала в пару-тройку нечестных сделок. Бабка, редко высказывавшая свои суждения, однажды резко заметила, обращаясь к внучке:
- Ты закончишь тюрьмой.
И, переведя взгляд на Машиниста, добавила:
- Ты тоже, если вовремя не образумишься.
Сестра лишь хмыкнула:
- Правду люди говорят, что ты ведьма, уже будущее начинаешь предсказывать.
Бабка ничего не ответила, отвернулась, скрестив руки на груди.
А Машинист всё время думал о Камне. К той поре, с трудом окончив школу и колледж, Машинист начал работать на железной дороге. Ему нравились поезда, в них тоже была красота, не похожая ни на какую иную. Он не понимал машину, но видел, насколько она прекрасна, потому и звал себя - Машинистом, хотя паровоз ему доверяли нечасто.
Камень не шёл у Машиниста из головы. Он мечтал о Камне, бредил Камнем, пока в один прекрасный день не посмотрел новыми глазами на свою успешную сестру, которая, вся разодетая и напомаженная, отправлялась на какой-то банкет. Она резко стала противна Машинисту. Он взглянул в зеркало, на свое прекрасное лицо, на точёную фигуру, на скромную одежду и подумал, что роскошь - единственное, чего достойна красота. Не какие-то камушки для сумасшедших должны стать уделом Машиниста, а блестящие виллы и изысканная еда.
Почему же уродина сестра богатеет, урод кузен получил наследство от своего недавно преставившегося отца, а Машинист, прекрасный, как Аполлон, прозябает в нищете?
Камень необычен, решил тогда Машинист, Камень будет моим, и я его продам.
Бабка действительно завещала свою "ладанку" младшему внуку. Последними словами, которые Машинист слышал от бабки, было: "Не будь безумен. Храни его ревностно. Так просил... он". Что это означало, Машинист не понял. В мешочке он обнаружил кусочек бумажки, который сразу же выбросил, и Камень. Как неосторожен был Машинист в тот день, когда, сжимая Камень в руке и чувствуя необъяснимый прилив сил и идей, он попался на глаза сестре! Та распознала все его планы с полувзгляда. Упускать прибыль - а отдать прибыль бездарному брату значило - упустить - ей не хотелось, и она вступила в союз с кузеном. Кузену поручалось выкрасть у Машиниста Камень, сестре - продать, а прибыль разделить на двоих. Но кузен выкрал Камень и вздумал исчезнуть, а разгневанная сестра на этот раз обратилась к Машинисту.
Она пришла к нему с готовым планом на устах, стройности которого Машинист мог только подивиться. Слежку за кузеном она уже начала и твёрдо решила раз и навсегда расправиться с наглецом.
- Да, это очень рискованно, братец, но нам стоит попытать счастья.
Ночью Машинисту не полагалось вести поезд, его заменял опытный напарник. Машинист сослался на дурноту и прилёг на койку в задней части локомотива. Мирно и ровно стучали колёса. Когда в агонии заскрежетали тормоза, Машинист вскочил, пряча взволнованную и радостную улыбку, бросился в кабину.
- Что случилось?
Лицо напарника было мрачнее тучи.
- Убили. Убили человека. Они что, совсем с ума посходили - шлагбаум не закрывать?
В автомобиле, от которого теперь остался обугленный остов, ехал кузен Машиниста. Машинист так и не сумел сосчитать, скольких людей подкупила сестра, чтобы подстроить это преступление. Сам же он приложил все усилия, чтобы поезд был задержан на пятнадцать минут: пунктуальный кузен в это время обычно пересекал пути. Шлагбаум в эту пору уже бывал открыт.
Сестру заподозрили в причастности к убийству, но она вышла сухой из воды. И тут же устремилась к брату.
Тогда Машинист, впервые в жизни серьёзно обдумав всё без посторонней помощи, сам подал иск в суд - против сестры. Во время процесса выложил всю правду о чёрных делишках сестры и кузена, скромно обходя стороной собственную персону, вернее, выставляя ее такой незначительной в свете двух великих светил преступности, что слушатель верил. К тому же ангельское лицо Машиниста светилось кротким негодованием, серые глаза были полны мысли. Он выиграл суд. Предсказания бабки начинали сбываться.
Теперь Машинист имел право вознаградить себя за бессонные ночи. Он крепко заснул, сжимая в кулаке серенький невзрачный мешочек.
5.
Зал был заполнен до отказа. Молва об удивительном камне, что твёрже алмаза и прекраснее сапфира, что может быть амулетом и средством от всех недугов, расползлась по городу необычайно быстро. Со всех сторон выкрикивали ставки, и у Машиниста начинала кружиться голова.
Когда стартовали торги, Машинист горестно раскаялся в своём поступке. Он понял - неожиданно для самого себя, - что красоты Камня ему будет ужасно не хватать.
Но ставки росли. Одна старушенция, услыхав от кого-то о неувядающей красоте прежней владелицы Камня, упорно повышала цену, не желая уступать драгоценную добычу. Машинист бессмысленно, счастливо улыбался, предвкушая полную наслаждений жизнь.
Неожиданно кто-то резко и грубо схватил его за локоть.
Машинист обернулся. Перед ним стоял высокий человек, со злобным, презрительным взглядом. Выглядел он неряшливо, одет был дурно, но кривил губы в такой язвительной усмешке, словно всё блестящее общество, занимавшее первые ряды, было ничтожеством по сравнению с ним.
- Вы внук этой чокнутой? - насмешливо спросил незнакомец.
- Ну, я, - не без вызова бросил Машинист.
- Отлично. Камень - подлинный?
- Почему это так заботит вас? - Машинист с подозрением оглядывал собеседника. - Разве вы допускаете мысль...
Незнакомец мрачно рассмеялся.
- Допускаю? Ничего я не допускаю. Я абсолютно уверен, что сегодня же завладею Камнем!
Он неуловимо и плавно повёл рукой, и Машинист почувствовал, как холод сковывает тело. Машинист хотел вскрикнуть, но голос перестал его слушаться. Незнакомец опустил руку и удовлетворённо кивнул.
- А теперь слушай, - сказал он. - Слушай, дорогой друг. Мы с тобой похожи. Оба убийцы. Оба жаждем наживы. Только ты неверующее унылое существо, а мне подвластна магия. Но я не талантлив, далеко не талантлив. Впрочем, как и ты. Зато я... нет, мы оба умеем ценить плоды таланта. Я пришёл сюда за Камнем. Теперь он не принадлежит никому. Создатель замучен, хозяйка - мертва, ты - отрёкся.
- Замучен? - бесцветным шёпотом спросил Машинист.
- Да, - проговорил страшный собеседник, - да. Он был гением, называющим бездарными тончайшие творения. Последние годы своей жизни он провёл в странствиях, но потом вернулся туда, где творил.
- Значит, этот бред про волшебников не сказка? - выдавил Машинист.
- Конечно, нет. Я и сам колдун, если ты до сих пор не понял, умник.
- Понял, - пробормотал поражённый Машинист.
Колдун продолжал:
- Когда он вернулся, я нашёл его. Три дня наблюдал за ним, затем, удостоверившись, что он не уничтожил своих творений, позвал в союзники пару-тройку знакомых ведьм и колдунов. Мы ворвались к нему. Превосходя его численно, мы уступали ему по силе. Он был величайшим чародеем и, желай он этого, непременно смог бы нас опрокинуть. Но он не хотел победы. Что ж, у гениев свои причуды. Он ограничился тем, что уничтожил всё созданное. Это был необыкновенной красоты взрыв. А после... После он лежал на полу, у наших ног, мы пускали в него заклятие за заклятием. В каждом таилось орудие пытки, каждое причиняло боль. Да, мы такие же люди, как вы, нам нужна своя инквизиция. Я как сейчас помню его молчание: стиснутые зубы, закрытые глаза, спутанные волосы, запекшаяся кровь в уголках губ - и ни слова, ни крика, ни малейшего стона, только хриплое, прерывистое дыхание. Мы жаждали узнать тайну вечной юности и великой мудрости, а он молчал. Я не помню, на какой день он умер, кажется, на третий. Мы убили его, но секретов не узнали. И вот, уже решив, что все пропало, я наткнулся на это...
Колдун вытащил из-за пазухи свёрнутую трубочкой бумажку и протянул её Машинисту.
- Знаком ли тебе этот стиль?
То был быстро нарисованный этюд. На нём застыл яркий, золотой, солнечный вечер. Этюд горел теми же красками, что и невиданный Камень.
- Бабкина работа, - сказал Машинист. - Красиво. Можно неплохо продать...
Колдун расхохотался.
- Одна у тебя мысль, друг мой. Давай меняться: я тебе картину, ты мне - Камень?
- Нет! - Машинист хотел громко вскрикнуть, но с губ снова сорвался хриплый шёпот.
- Ну-ну, побуянь, - колдун усмехнулся, обнажая редкие желтые зубы. - Ты и представить себе не можешь, как долго я искал твою бабку. Но мне повезло. Лет семь назад в вашем городке проходила её выставка. Я узнал этот проклятый стиль. Признаюсь, это, - он ткнул в этюд скрюченным пальцем, - лучшее, что у нее есть. А потом я нашел её саму. И, клянусь, влюбился. Она красавица...
- Была.
- Была. Хорошо, что их обоих больших нет. Пока она жила, я не мог даже приблизиться к ней - с моими чёрными помыслами. О нет, Камень был защищён. Его магией и её пониманием, совсем иным пониманием, чем у нас. Мы видим в нём выгодную штуку, а эта девчонка усмотрела шедевр! Глупенькая, не так ли, друг?
В Машинисте, казалось, проснулось чувство собственного достоинства.
- Нет, - сказал он. - Я тоже вижу в нём шедевр. Я обожаю этот Камень.
- Но деньги тебе важнее. Не лги мне, друг. Никакой ты не особенный. Ты такой же гадкий и мерзкий, как я. Это меня утешает. Такого я легко могу победить.
- Оставьте меня в покое! Верните мне движение! - не выдержал Машинист.
- Погоди, дружок. Сначала я заберу Камень. Он принадлежал тебе по праву, но ты сам от него отказался. Он будет моим.
- Нет! - воскликнул Машинист. Чары сломались сами собой. Он снова мог кричать, двигаться, слышать, и до него долетели обрывки фраз: голоса выкрикивали невероятную сумму в несколько миллионов. Нависла тишина, и уже поднялся молоток владельца аукциона, как вдруг колдун вскинул руку вверх.
- Да, господин у стены? - владелец посмотрел на него с нескрываемым любопытством.
Колдун медленно обвел зал взглядом и пошёл вперёд, к стойке. Ряды расступались перед ним. Остановившись, он протянул руку и сказал:
- Я возьму его, не заплатив и гроша.
Прежде чем зал опомнился и загомонил, колдун исчез. Опустела и стойка, где лежал Камень.
У Машиниста в руках остался бабкин этюд. Все мечты разом рухнули.
***
Семь лет спустя Машинист был приговорён к двадцати годам тюрьмы после неудачной попытки ограбить банк. Так сбылось предсказание бабки.
Что сталось с Камнем, неизвестно. Но, верно, и колдуны, и простые люди, и безумцы, и жаждущие наживы ещё не раз сразятся за него. Война за чудо будет вечной, не прекратится она даже тогда, когда очередной победитель случайно поднимет пожелтевший от времени бумажный клочок и прочитает: "От ослепления - даже если это ослепление красотой и гармонией - происходит то, что называют злом". Вставший на путь зла, ослеплённый победитель, разумеется, не поймёт этих строк. Он посмеётся, бросит никчемную бумажку на землю и уйдёт - уйдёт в золотой, горячий вечер, одинаково равнодушный и к злу, и к добру.
2014