Аннотация: если вы читали хоть одно мое произведение и тем более если оно вам стало симпатично, то вы ОБЯЗАНЫ прочитать ЭТО.
Кризис...
Труд является основным профилем деятельности человека на земле и для многих чуть ли не смыслом жизни. И здесь не совсем закономерен принцип "что посеешь, то и пожнешь", хотя определенная доля истины в нем есть. Зато мудрая пословица "без труда не выловишь и рыбку из пруда" как нельзя кстати описывает совершаемую работу. В ней речь идет не о физическом труде, а о труде вообщем, то есть муки и тяготы умственного труда не намного легче.
Писательская категория людей особая, как впрочем и каждая категория людей, если разделять их по трудовому признаку. Бытует ошибочное мнение, что писатель - это энтакий поцелованный в лобик Боженькой человечек, наделенный талантом писать, который имеет славу, имеет читателей и даже может при особых заслугах претендовать на жизнь после смерти со своими произведениями в учебниках литературы. Печально, но не всегда это так, вернее в большинстве случаев. Да и одного таланта, о существовании которого можно долго бесплодно спорить, для создания шедевра явно недостаточно. Писательская стезя это прежде всего кропотливый труд, это анализ жизни, это анализ событий, к котором действительно многие просто неприспособлены ибо привыкли опираться на выводы и резюме иных персон, которые к тому же зачасую бывают ложными и ворне неверными. Одно слово - "труд" не может в полной мере отразить муки при написании произведения, в судьбу которого писатель очень верит, надееться и которой боиться одновременно.
Вот он - писатель. Он садиться за письменный стол, достает свою любимую папку, берет в руку шариковую ручку и начинает писать новое произведение, которое продуманно до самых мелочей в его голове. Он точно знает какой герой как постпит, как второй на это отреагирует, знает что будет в конце, знает интригу, он знает почти все о своем будующем произведении, только предугадать все же некоторые элементы он не способен. И вот это знание ненаписанного произведения поддатлкивает его писать, писать быстрее, скорее, чтобы результат вышел из под пера как можно быстрее. Но всему есть предел, тем более человеческим возможностям. И это сильно ограничивает писателя, делает его труд напряженным и тяжелым. Он знает, он помнит свое не перенесенное на бумагу произведение, но не может написать больше пяти-семи страниц в день. Это автора убивает, он хочет видеть свое произведение, прочитать, перечитать, еще раз перечитать, доработать, дать почитать другу. А затем порадовать им публику. Но нет, что такое пять ничтожных страниц за день! Да и это еще хорошо, бывает и две трудно написать. Нужно терпение. Но какое терпение! Писатель тоже человек между прочим, он будучи существом глбокомыслящим пытется себя успокоить, но будучи одновременно homo sapiens он разьдаеться изнутри своими томными и грузными мыслями. Нету вдохновения. Проблема которой могло бы не быть. Да есть ли оно вообще, вдохновение? Да, есть, это настроение писателя. Будучи подавленным он никогда не напишет что-то веселящее да и только, он попытается внести в произведение покрытый под слоем осенней листвы скрытый смысл, понимание читателм которого может вознести автора на седьмое небо от счастья. Одиночество, возможно самое страшное, чтоесть на матушке-земле есть его вечная спутница жизни. Да у писателя есть жена, рузья, дети, родственники, но ему нужно уединение. Чтобы он смог остаться наедине со своими мыслями, грузными и неуклюжими, быстрыми и ловкими, разящими и уничтожающими. Никто не способен его понять в момент отсутствия вдохновение, так как он не может понять себя, путаясь в своих мыслях. Это убивает. Медленно, но уверенно. Как и пристало человеку в таких случаях, он начинает думать о самых тяжелых и страшных вещах, которые могут с ним приключиться. Он начинает задумыватья о своем нынешнем труде, работе, думает о его будующем. Иникто кроме него не знает истину произведения. Он знает его как капитан свой кораблик, до единого болтика, знает что может дать мелкую течь, а что может привести к затоплению судна. Собираясь с мыслями он продолжает убивать себя ими же, хотя и думает что то, что он пишет должно быть на порядок выше того, что был уже написано, он никогда не подумает, что это его предел, его совершенное произведение, котрое к тому же может беззвучно умереть еле вздохнув в ночи. Чтобы отвелчься он начинает читать свои прежние труды, иногда он смеется, иногда скупая слеза катиться по щеке, иногда он разражается проклятиями, бегает по комнате не находя себе места, начинает перечитывать новое произведение. Оно начинает его доводить до истерики и когда накал страстей достигает своего закономерного апогея, писатель решаеться сжечь, порвать, утопить, уничтожить свой труд. Ему жалко и тошно видеть как чернеющий лист бумаги уносит слова, мысли в небытие, откуда они вред ли вренуться, а если и воскреснут, то в других трудах. Одиночество сводит с ума. Пускай рядом будет кто-то, но писатель будет все равно одинок, потому что никто, никто не способен проникнуться его чувствами. От безысходности он способен на самые непрадсказыуемые поступки, которые трактоваться иначе как сумасшедствие не могут... Почему, почему так происходит, почему минутный провал, не способность в определенный час написать несколько строчек так его убивают? А потому, что жизнь лишается своего динамизма, произведение не находит своего развития и это приводит к творческому застою, стагнации, мучительному процессу. День писателя в стагнационный период становиться длинне, длиться почти двадцать четыре часа, он постоянно думает "почему?", еще раз продумывает сове творение, начинает в уме представлять как он напишет этот отрезок, потом как этот, какую фразу вставит, какой оборот применит. Даже засыпая на два-три беспокойных часа, мысли не оставляют его. Проснувшись с мешками под галазами, не умывшись, он бежит за писменный стол, превкушая удачный день, настроение его на высоте. Но нет, снова не сегодня! Маниакальное стремление к совершенству, упорство и стремление придать творенью самобытность и сделать свой стиль ноповторимым делают свое дело. Энтузиазм быстро растворяеться и писатель снова угрюм и сер. Снова он перечитывает свои черновики. И невыдержав рвет их, жгет. А потом сокрушаеться, что так сделал, ему искренне жаль. И при этом он совмещает с этим горьким чувством ненависть к сожженным черноикам. Он разрывается на две части и поделать тут он ничего не в состоянии. Стагнация оставляет медленно заживающие царапины на душе писателя, которые готовы при малейшем поводе загноиться, брызнуть кровью.
Кто-то говорит, что каждое слово писателя вымеренно, да возможно и так но как тяжело даються эти вымеренные слова. Они придают произведению красоту? Да, еще низвергая писателя в ад на новые муки. Они заставляют чуму-стагнацию стучаться в дверь. Страсть и желание быть совершненным доводят писателя до того, что он перечитывает каждую строку, надолго задумывается, как написать "легонько открыл или приоткрыл" или вовсе как нибудь иначе. Внешнее сумасшествие писателя явлеться результатом внутренней борьбы, порой даже сопереживания своим героям. Он даже любит неосязаемые персонажи задумывается над их выдуманными им же самим судьбами, грустит.
А еще он боиться, он боиться того дня, когда он понесет свое произведение в редакцию, когда отдаст свое творенье на сьедение критикам, когда проглянеться и наметиться поворот с ветвистой и кривой дороги... Писатель знает они могут стереть его впорошок, они способны сломить стержень внутри него, ведь труд, который родился в столь сложном и мучительном процессе может быть не признан бездушными критиками. И если это происходит, то это катастрофа.
Оно никому не нужно. Никому кроме его самого. Тоска одолевает, склоняет его к земле. Он не завистлив, нет, но многое, вренее большинство, что выходит на прилавки книжных магазинов всего лишь халтура, бред, написанный по шаблону, по схеме, с заменой героев, персонажей, событий и место действия. Да... признанные мэтры вряд ли рожают свои произведения в таких муках, это их хлеб и соль, труд превратился в...работу, что немыслимо для истинного писателя. Он всячески пытается утешить себя печальными судьбами, известными ему из литературы, трагедией Михаила Афанасьевича Булгакова, тяжелейшей между прочим. ОНИ не просто мешали, они не позволяли ему писать, а этим жил Булгаков. Как ужасна его судьба, но он выжил, пробился, стержень не лопнул внутри его каменной воли, теперь он изествен. Да так часто происходит, что после смерти писателя шедевры становяться шеедврами, но нет гарантий для убитого горя писателя, что кто-то найдет его черновики, прочитает, опубликует и будет посещать его скромную, поросшую бурьяном могилку. Мысли о признании после смерти тоже жалят больно. Почему так поздно? По-че-му?
Нелегок труд, тяжелы мучения, но каково же ближнему, второй половинке, жене или любимй девушке? Еще тяжелее. Видя сумасшествие любимого она считает нужным поддержать его в мучениях, делая ему ненарочно еще больнее. Беспомощность, невозможность опмочь ближнему, любимому тоже начинает сводить ее с ума. Отношения портяться, она с трудом удердивает себя от глупого и безтактного впороса "для тебя важнее это?!", сопровождаемого плачем и разбрасыванием по комнате черновиков писателя. Стагнация не дает волю прежней заботе о родной, о кровинушке своей, столь резкая перемена не может не наводить ее на печальные размышления, не заставлять произносить обидные речи. Разруха и крах. И ему тяжело, а ей не проще!
Я часто себя корю в бестактности, в нежелании разговаривать, молчать в ответ на вопросы любимой. Что я написал. Да пока ничего, писал хохмы что бы отвлечь писателя от истинного личика уродки-жизни, вкладывал порой даже мысли, томные и тяжелые, которые читатель не видел, что наводило меня на печальные размышления. Хорошие да и только отзывы почему то вызвали все больший страх и большее отвращение к ранее написанному, затсавляя снова приниматься за что-то тяжелое. Они у меня были. Рассказ и повесть, принятые и опубликованные в журнале. Но скоро моя гордость перстала радовать мои глаз и стала преврашать меня в быка, увидевшего красную тряпку. Сжег. Не горят рукописи??? Еще как горят, синем пламенем! И вот опять, снова тяжелое. Все готово, все продумал, но... стагнация! Перенесу, знаю, если бы все так просто давалось на этом свете! Лишь бы перенесла родная, которая всегда меня понимавшая ощутила, что вовсе меня не знает, вообразившая что мой интерес и любовь к ней потухла как свечка на ветру. Жутко. Дай ей сил, Господи, а я как нибудь вытяну лямку!