Арнольдов Николай Анатольевич : другие произведения.

Великая радуга

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


   .

ЧАСТЬ 2. ГОРИЗОНТЫ ВСЕЛЕННОЙ

   Узнают коней ретивых
   По их выжженным таврам...
   А.С. Пушкин. Из Анакреона.
  
   Глава шестая. Лесное безмолвие.
   Погоня. - Враг обнаружен. - Демон Раху проглотил Луну. - Наблюдение за лагерем орхо. - Жуткое зрелище. - Кинжал возвращен! - Расстрел и похороны. - Лесной пожар. - Подвернутая нога. - Спасение в реке. - Одиночество. - Волшебный огонь Индры. - Припасы и землянка. - Соленый ручей. - Зимовка. - Поединок.
  
   В то самое время, когда армия Мативаджи, переправившись через великую реку Ра, выходила к берегам соленого моря Самудра, а ушедшие вслед за войсками ариев даруги медленно откочевывали к низовьям Патуры, в Дхатарвале произошли трагические события, отправившие Дакшу в поход по неизведанным западным землям за горами Меру. В густых непроходимых лесах, покрывавших пространство почти по всему течению реки Альбы, арии бывали редко; вся их жизнь была связана в основном со степями и лесостепями южных отрогов Меру. Было лишь известно от охотников и мерянских народов, что Альба, истоки которой находились в землях шиенов, после юго-западного направления круто поворачивает на север и, петляя среди лесистых каменных утесов, несет свои воды в могучую Ра. Где и как это совершалось, не знал никто из ариев. Только асы, заходившие на своих ладьях далеко вверх по течению Ра, видели то место, где река соединялась из двух могучих потоков - восточного и западного.
   В первые же дни погони стало ясно, что догнать врагов удастся не сразу. Все следы, встречавшиеся на пути, были почти недельной давности - чужаки успели уйти далеко вперед. Но, несмотря на это, у отряда Дакши было преимущество - они не прокладывали путь, а шли по следам, шли упорно и споро, тем более, что ими двигало чувство мести. А следов было предостаточно: воины орхо, уверенные в собственной безнаказанности, даже и не пытались их как-либо скрыть. Они вели себя в чужой стране нагло и агрессивно, пытаясь жестокостью и насилием посеять страх среди немногочисленных обитателей этих диких мест. К тому же варваров было раза в четыре больше, чем дружинников Дакши ( это выяснилось по следам) и, даже, если врагов и удастся скоро догнать, то нужно еще будет найти возможность уничтожить их без открытого боя, да, к тому же, не выдать свое присутствие раньше времени из-за какой-либо случайности.
   Задача, таким образом, стояла довольно сложная, и Дакша при всех воинах все руководство походом передал Сету, беспрекословно подчиняясь в дальнейшем всем его распоряжениям. Путь ариев пролегал через вековые хвойные и лиственные леса: сначала по речным каменистым осыпям и обрывам, затем все более отдаляясь от реки к водоразделу, где прокладывать летний путь было значительно удобнее - здесь меньше имелось лесных завалов и непроходимых чащоб и гораздо больше светлых полян, подчас переходивших в довольно обширные лесостепные участки. По всему было видно, что воины орхо достаточно опытны в прокладывании и поиске дорог по лесам и горам. Дакша даже подумал о том, что совсем не случайно враги напали на Дхатарвалу именно из леса, а не из степи - для диких орхо это являлось вполне обычным делом.
   Всадники орхо были неутомимы. Только на десятые сутки, уже к полудню, ариям удалось обнаружить их костры, зола в которых еще хранила вчерашнее тепло. После этого Сету остановил отряд и, приказав всем привести в порядок оружие, обвязать ветошью и мочалом металлические части сбруи и доспехов, отправился с парой воинов в разведку. Сету не имел еще конкретного плана каких-либо действий: для этого надо было сначала обнаружить врага, установить за ним скрытное наблюдение и обнаружить его слабые места, ни в коем случае не выдавая своего присутствия.
   Потянулись часы томительного ожидания. Разведка вернулась только к вечеру. Сету был молчалив и сосредоточен, молодые воины, сопровождавшие его - возбуждены и взволнованы. Всем не терпелось поскорее узнать новости, но к беседе приступили по обычаю только после трапезы. Усевшись у костра и запивая печеное мясо оленя ( пока ждали разведчиков, Дакше удалось неплохо поохотиться) настоем целебных трав, дружинники с интересом слушали рассказ Сету. Старый воин не был большим любителем поговорить, но даже его краткие замечания обрисовали в конце концов полную картину событий.
   Враг был обнаружен не так уж далеко - примерно в четверти йоджану от места стоянки ариев. Орхо встали лагерем на опушке леса, за которым начиналась обширная степь, слегка изрезанная оврагами и оживляемая небольшими дубравами и березовыми колками. По всему было видно, что встали они здесь надолго, по крайней мере, не на один день. Видимо, дикарей орхо заинтересовала эта степь и они решили познакомиться с ней поближе. Лагерь врагов раскинут был без опаски: сторожевое охранение выставили, но небольшое - человека три-четыре. Почти все лошади расседланы и отогнаны табуном в степь, на подножный корм. Раскинуты шатры, дымят костры, родник с питьевой водой расширен и запружен для водопоя плотиной. Воины ведут себя беспечно, отлучаются со стоянки по одиночке. Всего в лагере человек сорок, другие наверняка отправились в широкий поиск по степи.
   На следующий день Сету наметил общую разведку. Нужно было выяснить, как удобнее захватить священные предметы. Вариантов набралось несколько - в зависимости от того, где будет находиться вождь орхо, постоянно носивший небесный кинжал с собой: либо он отправится в степь, либо останется в лагере. В любом случае отряд дикарей рассредоточится на части, а с малой группой при внезапной атаке арии вполне могут справиться. Конечно, удобнее напасть было бы ночью, когда воины орхо будут лишены своих коней, отогнанных в степь, но сил для этого мало. Впрочем, ночной вариант полностью исключать было бы ошибкой - если тайком пробраться в шатер вождя, то потом погоня будет не страшна. Днем же в любом случае погони не избежать. Ясно было и другое - второй попытки не будет, силы слишком неравны. Так и не решив ничего конкретного, арии улеглись спать, памятуя старинную поговорку: утро вечера мудренее.
   Дакша долго не мог заснуть. Подложив под голову седло, он рассматривал раскинувшееся над головой безмолвное ночное небо, мерцающее тысячами ярких звезд. Почему-то всегда к осени ночное небо становится словно выше и глубже, наполняется каким-то тайным смыслом. Зима все это закрывает своими метелями и снегопадами, весной человек больше наблюдает землю, летом небо славно дождем и только осенью ночные небеса возвращают себе свое божественное состояние вечного покоя. Высоко в северной стороне небосвода таинственно мерцали Семеро Риши, образуя фигуру, похожую на ковш с ручкой. Если провести мысленную линию от двух крайних звезд ковша, то взгляд упрется в путеводную звезду Дхруву, намертво прибитую медными гвоздями к небесной тверди напротив левой руки, то есть с северной стороны неба - как раз над священной семиглавой горой Мандарой.
   Костер давно уже был затушен - чтобы не привлекать чужого внимания огнем и запахом дыма, далеко распространяющемся в девственном диком лесу. Дакша тихо поднялся отпить воды из кожаного бурдюка, лежавшего возле костра. Слева бесшумно возникла чья-то тень. Не успев толком насторожиться, Дакша узнал Сету.
   - Не спится? А я решил караулы проверить. Слишком уж тихо сегодня в лесу. - Сету уселся рядом с Дакшей на поваленное бревно. Помолчали, устремив взоры в бездонное безмолвное небо. Месяц, взошедший на востоке, медленно выплыл из-за деревьев, осветив все вокруг неверным призрачным светом. То же самое, что и вчера и позавчера, только месяц стал немного крупнее, хотя и не дотянул пока еще до полной луны. Та же самая картина. Но нет, не совсем та... Что-то на небе изменилось и арии сначала даже не поняли, что именно. И вдруг они заметили, что на луну медленно наплывает черная тень. Эта чернота, не похожая на что-либо привычное и знакомое не была ни малым облаком, ни грозовой тучей, ни клубами дыма. Она была просто ничем. Месяц в ясном звездном небе просто таял, словно его заглатывало какое-то исполинское неведомое чудовище. Это и было настоящее чудовище - демон мрака Раху. И Сету, и Дакша видели и раньше подобное чудо, происходившее в небесах. Иногда демон тьмы покушался даже на само солнце, но боги не допускали его длительной победы и солнце вновь возвращалось. Однако, в души людей всегда при этом вселялась тревога - а вдруг мрак на этот раз пришел навсегда? Дакша знал, что это не так, хотар рассказывал ему древнюю легенду о напитке бессмертия - амрите.
   Тем временем стало совсем темно. Казалось, что со всех сторон людей обступила вязкая звенящая тишина, в которой вдруг тоскливо и протяжно зазвучал далекий волчий вой. Всхрапнули кони, в ветвях пронеслась какая-то ночная птица, и тут же тонко вскрикнул заяц, схваченный совой - в природе творились в это время только черные дела... Сету крепко сжал ладонь Дакши, бормоча шепотом охранительную молитву. Даже и самого Дакшу, ведающего древние секреты арийских богов, и то на какое-то время захлестнул дикий первобытный страх перед чудовищным дыханием неведомого. Усилием воли юный жрец преодолел слабость.
   - Раху проглотил луну, но сейчас она вывалится из его горла. Подождем немного, - вполголоса произнес он.
   Действительно, в угольно-черном небе стало светлее, появилась узкая полоска янтарного месяца и постепенно тьма покинула весь его лик, опять сверкавший на небе как начищенный медный щит.
   - Как это происходит? - Сету вопросительно посмотрел на Дакшу. - Ты жрец и должен знать такие вещи.
   - Да, я слышал от своего учителя о том, как это случилось. Если желаешь, расскажу и тебе. Но рассказ этот длинный, так что запасись терпением.
   - Не страшно. У нас вся ночь впереди. Все равно теперь заснуть долго не удастся.
   - Ну тогда слушай. В далекой древности боги, обитающие на вершинах Меру, неизмеримых по высоте даже в мыслях, решили получить бессмертие и вечную молодость. Но для этого нужно было добыть амриту - напиток вечной жизни, растворенный в океане. А добыть ее можно было, только отделив от воды, как пастухи отделяют масло от молока, размешивая его в кувшине деревянной болтушкой.
   Долго искали боги такую болтушку, которой можно было бы сразу перемешать весь океан. Наконец решили они взять для этого дела самую высокую из семи вершин Меру - Мандару. Нажали, что было сил, чтобы подвинуть гору к океану, но Мандара даже не шелохнулась, ибо возвышается она над землей на сто тысяч шагов и на столько же уходит в землю. Тогда позвали боги демонов, пообещав разделить с ними бессмертие. Нажали боги и демоны на гору вместе, но опять ничего не получилось - так крепко держал ее тысячеголовый дракон Шеша, на котором покоятся все семь земель мира. Однако боги упросили Шешу отпустить Мандару и вместе с демонами опустили ее в океан. Не хватало лишь каната, чтобы вращать на нем огромную гору. Тогда на помощь пришел змей Васуки. Закрутили боги и демоны его накрепко вокруг Мандары и стали вращать, держась за хвост и за голову змея.
   Закрутилась, завертелась Мандара со свистом и грохотом. Полетели с ее вершины деревья с птицами и зверьем. Цветы, падая, украшали богов, а демонам доставались лишь пепел да камни. Огонь из пасти Васуки обжигал их и лишал силы. Сотни лет вращалась Мандара, пока воды океана не побелели и не стали похожими на молоко. Молоко, сгущаясь, превратилось в сливки, сливки - в масло. Стали боги, ликуя, вкушать напиток бессмертия и забыли о демонах. Но демон мрака Раху, приняв божественный облик, смешался с толпой пьющих и приник губами к ковшу. Заметили это с неба Солнце и Месяц и возвестили могучему Вишну о хитрости демона. Метнул разъяренный Вишну свой медный диск и отсек у хитреца-демона голову от туловища.
   Но, набрав в рот амриты, голова Раху обрела бессмертие. И поныне вращается она на небе среди звезд и светил. Испытывая ненависть к Солнцу и Месяцу, возвестившим о ее хитрости, она преследует то одного, то другого и, нагнав, впивается в их края и заглатывает. Но Солнце и Месяц почти тотчас же выскальзывают из перерубленного горла и вновь ярко светят с высоты. Иногда же голова Раху обрастает длинным светящимся хвостом и долго висит в небе, предвещая тяготы и лишения для людей. У Раху не столь уж длинное горло, поэтому Солнце и Луна обязательно возвращаются к нам. Хотар говорил о том, что можно рассчитать появление Раху; для этого есть особые знаки на священных сосудах, но я не совсем еще умею их толковать. Этому нужно долго учиться и многие жрецы ариев, такие как Ваджа или Пинашти, знают эти секреты...
   Когда Дакша закончил свой рассказ, луна светила уже с другой стороны поляны, ковш Септем Риши развернулся в небе. Пора спать, впереди трудный день.
   Утром Сету разделил отряд на части. В лагере осталось всего двое молодых воинов, задачей которых были костер, пища и охрана снаряжения. Пятеро воинов должны были подробно исследовать все пространство между лагерями ариев и орхо в поисках каких-либо особенностей леса, способных оказать помощь в бою и погоне: нет ли болот, пещер, завалов, бродов. Трое воинов были отправлены на границу степи для наблюдения за передвижениями пришельцев, со строгим наказом ни в коем случае себя не раскрывать.
   Сам Сету с Дакшей и тремя воинами решил целый день посвятить наблюдению за лагерем врагов. Пятерых вполне достаточно, чтобы при случае добыть амулеты либо отбиться от десятка дикарей. Большими силами Сету не располагал.
   Выехали рано, еще до рассвета. Коней оставили довольно далеко от вражеской стоянки - в балке, закрытой густой порослью молодого осинника. Оставшийся путь прошли пешком, осторожно ступая по первым желтым листьям среди поросших мхом старых пней и поваленных деревьев, усыпанных гирляндами осенних опят. Изредка в ветвях раздавался треск, звуки которого в притихшем лесу были подобны грохоту обвала - то желуди отделялись от своих гнезд и с дробным стуком стекали вниз, в траву.
   Лагерь орхо стоял на приметном месте - на небольшой поляне возле опушки векового леса. Еще издалека арии почуяли запах дыма, услышали гортанные выкрики и смех чужаков: звуки гулко разносились под кронами деревьев, перемешиваясь и меняя направление, как струи быстрого ручья. Сету с воинами расположился на присмотренном еще вчера лесистом взгорке, откуда лагерь врагов виден был как на ладони.
   К этому времени солнце уже взошло, и движение в стане противника было в самом разгаре. Воины завтракали, сидя у костров, готовили оружие, подгоняли доспехи. Из степи подогнали табун, отделили верховых лошадей и оседлали их. Тут же одну из запасных лошадей прирезали и быстро разделали на части, мгновенно распластав тушу на узкие полоски, которые разложили под потники седел. Так мясо быстрее провялится под тяжестью всадника и просолится от конского пота. Ариям был знаком этот способ заготовки пищи, они сами поступали подобным образом в военных походах, однако сейчас отряд Дакши не имел запаса лошадей и добывал себе пропитание охотой, благо непуганой дичи в этих местах хватало.
   Из главного шатра (он был приметен по особому узору на войлоке) вышел вождь, и принялся что-то объяснять воинам, показывая в сторону степи и вверх, на солнце - видимо торопил своих соплеменников. Через некоторое время отряд в два десятка всадников ушел в степь. Другой отряд, тоже десятка в два, узкой цепочкой втянулся под своды леса в северном направлении. Возглавил второй отряд сам вождь. В лагере осталось шестеро воинов, занимавшихся обычным рутинным делом - мытьем котлов, заготовкой воды и дров, разделкой мяса. Поставив на огонь очередную порцию конины, воины занялись своими делами - перетягивали луки, точили древки стрел, чинили одежду. Затем четверо из них завалились спать, один, взяв острогу, пошел к ручью бить рыбу и только один воин продолжал сидеть у костра, подбрасывая дрова и помешивая варево в котлах. Пока все это происходило, время тянулось так медленно и монотонно, что Дакша едва не задремал. Толчок Сету вернул его к действительности.
   - Сидите здесь и не высовывайтесь, что бы ни произошло, а я попытаюсь пробраться в шатер вождя. - Сету не дав возможности возразить что-либо, растворился среди зарослей. Дакша выглянул из-за укрытия. В лагере было все по-прежнему. Как и прежде, только один воин, сгорбившись, сидел у костра, да и тот, кажется, заснул, разморившись на теплом осеннем солнышке. Коней в лагере не было, только вдалеке, на степном увале виднелись темные точки пасущихся животных.
   Как ни всматривался Дакша, ему так и не удалось заметить хотя бы одно постороннее движение возле шатров. К костру тем временем вернулся рыболов, похваляясь уловом, а затем из-под деревьев выползли и остальные четверо. Один из них сбегал к обрыву и принес изрядный кусок свежей глины. Рыбу обмазали глиной и закопали в горячую золу, а несколько мелких рыбешек подвесили на вертелах рядом с котлами.
   Увлеченный наблюдением за этими мелкими событиями, происходящими в лагере врага, Дакша вздрогнул от неожиданного прикосновения Сету, появившегося как из-под земли. Старый следопыт умел ходить так тихо, что даже зверь не слышал его за несколько шагов.
   Дакша вопросительно взглянул на старейшину. Тот отрицательно покачал головой:
   - Нет, там ничего нет. Он все носит с собой. Будем ждать...
   Ждать пришлось достаточно долго. Внезапно из чащи раздался троекратный звук рога. Ему ответил один из воинов, сидящих возле костра. На опушке леса показались всадники. Арии тут же отметили, что отряд выглядел не совсем так, как утром. Четыре лошади, связанные цепочкой, везли перекинутые через седла тела. К последней из них длинными ремнями были привязаны трое связанных пленников, внешне не отличимых от самих орхо - такие же коренастые и черноволосые, с круглыми лицами и раскосыми глазами. Пленники едва держались на ногах от усталости: переход, вероятно, был длительным.
   Отряд остановился возле лагеря, коней тут же отогнали в степь, на пастбище. Трупы убитых воинов орхонцы уложили в ряд на самой опушке леса и сразу же принялись копать могилы. Мерянских пленников привязали к ближайшему дереву и, казалось, совсем забыли о них. Вождь удалился в свой шатер, остальные беспорядочно бродили по лагерю, ели мясо у костра или просто спали под деревьями, завернувшись в шкуры.
   Но вот в лагере орхо наступило оживление. Все воины собрались к могилам, туда же подвели и пленников. Гулко и тоскливо загремел бубен, послышались дикие, с завываниями, возгласы - то ли песня, то ли похоронные причитания - не зная языка разобрать это было сложно.
   Внезапно все стихло. Ряды воинов отхлынули назад, образуя круг, в центре которого остались стоять обнаженные пленники. В наступившей тишине отчетливо прозвучало несколько слов. Из толпы выскочил маленький человечек, похожий на паука, весь обвешанный колокольчиками, звериными зубами, высушенными лягушками, змеями и прочей нечистью. На голове колдуна возвышался колпак в форме козлиной головы, у пояса болталось два человеческих черепа. Арии, уже успевшие привыкнуть к странной боевой одежде орхонцев, напоминающей скелет, были, тем не менее, поражены отталкивающим видом жреца-дикаря В руках человечка появился бубен. Прыгая и кривляясь, что-то выкрикивая в такт своим движениям, колдун принялся ожесточенно бить в бубен. Приблизившись к пленникам, он закружился возле них в невообразимом чудовищном танце. Ритм его движений все более возрастал, крики усиливались, срываясь на визг, бубен неумолчно гремел и все это содержало в себе нечто дикое и отталкивающее и одновременно притягательное, сладкой пеленой заволакивающее мозг. Дакша мотнул головой, отгоняя наваждение, оглянулся на товарищей - те тоже находились под впечатлением увиденного. Воины на поляне раскачивались в такт движениям колдуна, некоторые упали на землю и забились в судорогах; пленники, не выдержав, рухнули на колени и согнулись, инстинктивно пытаясь защититься от смертельного ужаса, охватившего их.
   Вдруг колдун, оборвав крик на самой высокой ноте, отбросил в сторону бубен и, повалившись навзничь на траву, затих. Опять наступила гнетущая тишина, в которой сначала очень тихо, потом все громче и громче быстрой скороговоркой возносились ввысь непонятные орхонские слова: колдун о чем-то возвещал собравшимся. Так продолжалось довольно долго и вот, наконец, дикарь поднялся, ударил один раз в бубен и вперевалку, перезванивая колокольчиками, двинулся к пленникам, на ходу вынимая нож. Сейчас он еще больше напоминал паука, спешившего к запутавшейся в тенетах мухе.
   Несколько коротких и точных ударов и... в окровавленных руках колдуна бьется еще живое человеческое сердце. Арии, ставшие невольными свидетелями магического обряда чужаков, были привычны к подобной картине. Они и сами нередко приносили в жертву врагов, бросая в костер их внутренности. Но... дальнейшее заставило ариев передернуться от отвращения. Прокричав что-то, колдун бросил сердце в толпу воинов и те быстро расхватали его ножами на кусочки - совсем так же, как утром они поступили с мясом коня. А затем принялись рвать зубами еще теплую полуживую плоть. Кровь стекала по их губам, капала с рук на землю - человеческая кровь...
   В толпу полетело второе сердце, третье, затем - печень несчастных пленников и все это тут же поедалось в сыром виде с криками, смехом и дикими плясками.
   Когда все немного успокоились, вперед выступил вождь. Он что-то говорил, показывая на мертвых воинов, убитых пленников, на свежие могильные ямы. Сету толкнул Дакшу в бок:
   - Посмотри! У него нет кинжала!
   Действительно, священного кинжала на шее вождя не было видно. Видимо, похоронный обряд запрещал применять чужие вещи. Ну что же, это хорошо. Дакша и Сету переглянулись, поняв друг друга без слов. В лагере орхо никого не было, кинжал в шатре - боги благосклонны к долготерпению ариев!
   Дакша вынул из сумки и протянул Сету медный кинжал в ножнах, внешне напоминавший украденный железный. Если кинжал висит на виду, его можно подменить, если спрятан - тем более. Вряд ли вождь дикарей сразу обратит внимание на замену, а это даст немалый выигрыш во времени.
   Сету сунул кинжал за пазуху и вновь словно растворился в лесу. Сколько Дакша не всматривался в окрестности лагеря, он, даже зная заранее, что там движется человек, так и не смог заметить каких-либо признаков этого. Похороны тем временем продолжались. Орхонцы пригнали из степи пару лошадей и закололи их над могилами, окропив кровью и сами могилы, и убитых воинов. Остатки крови они выпили сами, а лошадей быстро разделали для погребального пира. Затем принялись закапывать вырытые ямы, старательно сравнивая их с землей, утаптывая, трамбуя и закладывая свежим дерном с пожухлой уже травой.
   Позади послышался шорох и на траву перед Дакшей скользнул священный кинжал в потускневших ножнах, украшенных драгоценными камнями. Наконец-то! Слава великим богам, не забывающим своих внуков!
   - Других вещей я не нашел. - Взгляд Сету выражал недовольство собственной неудачей. - А кинжал висел на столбе посреди шатра. Что теперь будем делать? Слово за тобой, - он взглянул на Дакшу.
   - Будем уходить. Другие амулеты мы изготовили сами, сделаем их еще раз. А небесный кинжал только один, его надо сберечь. Уходим, - повторил Дакша.
   Сету в последний раз внимательно, не упуская из виду мелочей, окинул взором лагерь орхо. Похороны вступили в завершающую стадию - полным ходом шла подготовка к поминальной трапезе. Охраны практически никакой нет, кони орхонцев далеко в степи. Самое время ударить по дикарям даже небольшим отрядом, воинов в двадцать. Но возможностей для этого нет, а это значит, что погоня хоть и запоздает, но будет обязательно. Ну что же, следует довериться судьбе и отдать себя в руки богов. А сейчас - немедленно в свой лагерь.
   Когда небольшой отряд Сету достиг своей стоянки, солнце уже зацепилось за кроны дальних деревьев, близились сумерки. Все воины были в сборе. Первым делом Сету и Дакша, усевшись у костра, внимательно выслушали всех разведчиков. Степная разведка не дала практически ничего, кроме приблизительного подсчета лошадей и воинов орхо, ушедших в степь. Значительно больше впечатлений выпало на долю тех пятерых ариев, что прочесывали лес. Уже в первой половине дня они наткнулись на большую стоянку племени меру, разгромленную буквально за час до того дикарями орхо. Зрелище оказалось тягостным. Среди опрокинутых полусожженных шатров, чадящих тошнотворным смрадом горелого мяса, лежали десятки людей - женщины, дети, старики. Взрослых мужчин среди мертвецов почти не оказалось. Вполне возможно, что охотники были где-то в лесу, далеко от места стоянки. Трупы большинства людей были изуродованы и разрублены на части, рядом валялись убитые собаки, перевернутые котлы с варевом, вороха растерзанной одежды и груды битой посуды. Орхо ничего не брали с собой, они все уничтожали - и самих людей, и то, чем эти люди жили. Теперь Дакше стало ясно, откуда восточные дикари привели пленников для обряда похорон.
   Вот, наконец, настал черед Сету поделиться со всеми радостью возвращения главной святыни народа ариану. Встав во весь рост, он поднял правую руку, призывая всех к тишине и вниманию.
   - Братья арии, боги послали нам удачу! Наш путь завершен! Священный небесный кинжал Индры вернулся к нам! Дакша, покажи его всем.
   Сету повернулся к молодому жрецу, сидевшему по правую руку от него. Дакша быстро нагнул голову, чтобы снять с шеи тесемку, на которой под панцирем доспехов у самого сердца висел священный кинжал.
   И тут случилось что-то непонятное... Несколько сильных коротких ударов в грудь толкнули Дакшу назад, перед глазами затрепетали древки стрел с черным оперением. И тут же сверху навалилось что-то тяжелое, мешающее дышать. Послышались крики боли, короткие возгласы, дико заржали кони. В кустах неестественно громко заухал филин, ему издали отозвался другой, тоскливо прозвучал протяжный стон, сменившийся предсмертным хрипом. Раздался топот, звон оружия - арии, оставшиеся в живых, устремились на врага.
   Неужто их уже догнали орхонцы? Эта мысль сверлила мозг Дакши, пока он, повернувшись на бок, пытался освободиться от навалившейся на него тяжести. После нескольких попыток это удалось сделать. Откинув в сторону непослушное мертвое тело, он приподнялся и огляделся. Открывшаяся ему картина оказалась ужасна: вокруг потухшего костра в неестественных позах - ничком, навзничь, на боку - недвижимо лежали его друзья, его побратимы. Из тел торчали древки стрел с черным оперением. Дакша хорошо знал, чьи это стрелы. Это не орхо, а меру, но от этого нисколько не легче - черное оперение означало мгновенную смерть. Воины меру смазывали наконечники таких стрел таким сильным ядом, что даже царапина являлась роковой. Самого Дакшу спасло юношеское честолюбие и желание немного покрасоваться: он, почти не снимая, носил панцирь, подаренный ему другом Тавити. Так Дакша в большей степени ощущал себя настоящим воином. Уходя утром в разведку, он набросил поверх доспехов темную куртку, чтобы медь не блестела на солнце предательскими бликами. Теперь в войлоке куртки торчали три мерянские стрелы со зловещим оперением: со стороны было полное впечатление, что он уже убит.
   Рядом с ним недвижимо лежал Сету; это он, навалившись, пытался в последние мгновения своей жизни прикрыть Дакшу от гибели. Единственная стрела попала ему в правую руку, но этого было вполне достаточно, чтобы умереть, не успев досчитать до десяти. На лице Сету застыло выражение досады: он все понял, но изменить что-либо был уже не в силах.
   Поднявшись на ноги, Дакша обошел вокруг костра. Тронул за плечо одного, другого - все мертвы. Но что это? Ему послышался стон: один из молодых воинов шевельнулся. В спине его торчала черная стрела, вокруг нее расплылось кровавое пятно, однако он был жив! Дакша перевернул его, это был один из тех воинов, что обнаружили разгромленное стойбище меру. Лицо его побледнело от потери крови, но сама по себе рана оказалась не опасна - стрела ударилась в лопатку и, главное, на ней не было яда! Значит, колдуны-меру тоже ошибаются!
   Вскоре вернулись оставшиеся в живых побратимы. Их оказалось всего пятеро. На их долю не досталось черных стрел - слишком мало было нападавших, едва ли с десяток. Догнать никого не удалось, да и разве возможно догнать воинов меру в лесу, который им как дом родной? Как же получилось, что меру напали на ариев? Вероятно вернувшиеся домой охотники, не разобравшись во всех следах, в горячке посчитали их за убийц, разгромивших стойбище. Наверняка они следили за разведчиками ариев от самого пожарища и решили, не откладывая, отомстить за смерть своих сородичей. Сюда они больше не вернутся - это Дакша знал точно. Меру никогда не возвращались на место расправы.
   Раненого перевязали и усадили в сторонке под деревом. Теперь предстояло заняться похоронами погибших товарищей. Сначала собрали все оружие, потом кинжалами и топорами принялись копать могилу - одну на всех, по обычаю войны. Хоронить каждого отдельно не было ни сил, ни времени, погоня могла настигнуть ариев в любой момент. Хотя Дакша и торопил побратимов, работа шла медленно. Копали по трое, сменяясь; остальные отгребали землю и несли караул. Раненый, потерявший много крови, почти все время находился в забытьи и часто просил пить.
   Закончили копать только к полудню следующих суток. Восьмерых погибших уложили в ряд с оружием в руках. Над открытой могилой зарезали молодого жеребца, расчленили его на восемь частей, которые также опустили в погребение. Поставили в головах умерших чаши с крупой для дальней дороги на небеса. Насыпать большой погребальный холм времени не оставалось: наверняка орхо уже заметили подмену кинжала и теперь разбираются в следах, чтобы организовать погоню. Пришлось ограничиться небольшим холмиком, на котором принесли в жертву еще одного коня. Дакша прочитал молитву, приступили к поминальной трапезе и в этот момент на похороны ариев откликнулись боги: небо внезапно потемнело и разразилась страшная гроза. Сам Индра решил принять участие в погребении храбрых ариев, вернувших его народу священный талисман, отнятый у злобных демонов-ракшасов. Молнии носились по небосводу как стадо диких лошадей, сильный ветер сбрасывал с деревьев последние листья, рвал и крутил жухлую осеннюю траву, разбрасывал угли погребального костра. Дождь был коротким и сильным. Но гроза еще долго не могла успокоиться, сдвинувшись на юго-восток, к родовым землям народа ариану. Гроза в это время года - редкое явление и ее приход предвещает нечто необычное: бесснежную зиму, ранний ледоход либо нечто неведомое людям.
   Сборы были короткими. Лошади навьючены, костер затушен - и вперед! Вернее, назад, домой. Выехали шагом. Следовало торопиться, но раненый воин с трудом держался в седле несмотря на то, что Дакша напоил его отваром болеутоляющих и бодрящих трав. Дакша не мог оставить побратима в беде и в то же время смутно чувствовал приближение какой-то опасности. По его мнению такой опасностью могла быть только погоня дасов орхо и ничего более. Так думал молодой жрец, но он ошибался.
   Воинам орхо в этот момент было не до них. Впрочем, они даже и не догадывались о соседстве с отрядом ариев и так и не смогли обнаружить подмену священного амулета-кинжала. А вот месть народа меру им выпало испить полной чашей.
   Меру напали на стоянку орхо ранним утром. Перед самым рассветом они захватили коней, вольготно пасшихся в степи, и отогнали их далеко за холмы. Затем меру подожги сухую траву и вал огня стремительно пошел на лагерь. Не успели дозорные поднять тревогу, как запылали шатры. Выбегавшие из них люди прицельно расстреливались отравленными стрелами. Оставшиеся в живых орхо отступили в степь, но без коней на открытом месте они были обречены. Последние десять-двенадцать орхонцев во главе с вождем укрылись в небольшой рощице и даже подстрелили нескольких врагов, пытавшихся подобраться к ним незамеченными. Меру оставили их в покое до темноты, а ночью всех скрутили и привели в стойбище. Смерть их была ужасна. Меру связали обнаженных пленников всех вместе, подобно снопу, и напустили на них свирепых голодных медведей, которых перед этим специально подкололи копьями, придав им ярости.
   Медведи не съели всех сразу. Но меру хладнокровно и терпеливо ожидали финала за плетеными перегородками, окружавшими этот своеобразный Колизей. Только через два дня все было кончено. Медведи, сытые и медлительные, даже не грызлись между собой за добычу, как в первый день этого страшного представления. Они были заняты тем, что растаскивали и закапывали в укромных уголках поляны здоровенные куски вкусной пищи про запас.
   Затем медведей убили. Меру прекрасно знали, что медведь, отведавший человечины, опасен и ему не место в тайге. Мясо зверей пошло на поминальный пир, а шкуры отдали молодым воинам, убивавшим зверей. Им предстояло идти этой зимой в дальние стойбища, чтобы найти себе жен, а шкура медведя - хороший свадебный подарок. Всего этого Дакша не знал, да и не мог знать. Меру, разобравшись в следах возле лагеря орхо, поняли свою ошибку, но исправить ее было уже невозможно: воины ариану ушли.
   Беда неожиданно обрушилась на путников на третий день пути. Ближе к полудню кони забеспокоились. Внезапно пегая лошадь, на которой ехал раненый, с диким всхрапом встала на дыбы и сбросила своего седока наземь.
   - Эй, что там случилось? - Дакша, ехавший впереди, развернул коня.
   - Пегая сбросила раненого.
   - Как он там, жив?
   - Жив, только руку сломал.
   Дакша подъехал к месту происшествия. Раненый воин лежал на земле. Лицо его стало землисто-серым от боли, на лбу выступила испарина. Опухшее правое плечо мешало ему повернуться, левая рука была неестественно вывернута ниже локтя.
   - А ну-ка быстро срубите пару молодых березок для носилок, а я пока сделаю лубки.
   Дакша огляделся в поисках подходящих для лубков прутьев, но, не найдя ничего пригодного, вытащил из своего колчана несколько стрел. Обломил наконечники и оперение, положив их в карман куртки (вдруг пригодится!), скрутил нитками стрелы попарно для прочности.
   - Держите его, сейчас будет больно!
   Он осторожно приподнял сломанную руку, на ощупь соединил края перелома. Раненый дернулся всем телом, заскрипел зубами.
   - Потерпи, потерпи. Сейчас все будет нормально. А ты, - обратился Дакша к другому воину, - подержи мне стрелу. Вот так, и не сдвигай, держи ровно.
   Вскоре лубок был замотан. Дакша действовал умело и быстро - жрецы ариев обучались врачеванию, в походах им часто приходилось выполнять обязанности лекаря.
   Принесли носилки и закрепили их ремнями между двух коней. Теперь осталось только осторожно переложить в них раненого воина. Сделать это оказалось трудно, так как лошади по-прежнему выказывали беспокойство.
   - Как это случилось? - Дакша вопросительно посмотрел на того воина, что ехал рядом с раненым.
   - Волк. Откуда он вдруг взялся, непонятно. Как будто вырос под ногами лошади. И так же мгновенно исчез.
   - Странно. Не слышал я, чтобы волк летом или осенью бросался на коня. Зимой такое бывает, но осенью - никогда.
   - А не колдовство ли это здешних хозяев-меру? Ведь они - природные колдуны.
   - Вряд ли. С чего бы это меру наслали на конных воинов одного только волка? Разве что о чем-то предупредить?
   Дакша с сомнением огляделся. Какая-то неясная тревога висела в воздухе, что-то неизъяснимое томило душу. Да и птицы как-то не так переговаривались, слишком нервно что ли?
   - Хорошо, - принял он решение, - дальше мы не поедем сегодня. Встанем на стоянку. Привяжите лошадей, разожгите костер и готовьте еду. А мы вдвоем проедем вокруг, осмотримся...
   Лес в этих местах был достаточно густым, чтобы ограничивать видимость половиной полета стрелы. Листьев на деревьях после недавней бури почти не осталось, однако это не прибавило обзора - все пространство сливалось в сплошное море серо-коричневых тонов: и стволы деревьев, и земля, покрытая опавшим листом, и обрывки жухлого осеннего неба в просветах между крон. Дакша с побратимом проехали немного вперед, завернули направо, выискивая прогалы в густом массиве дикого леса. Тщетно. Лес стоял суровой сплошной стеной, в переплетенных кронах тоскливо гудел ветер.
   Поблизости послышался треск валежника. Продираясь через кусты, с хрюканьем и визгом пробежало мимо всадников стадо кабанов - мелькнули и тут же пропали в зарослях полосатые спинки поросят и высокие загривки секачей. В другое время Дакша обрадовался бы такой удачной охоте: в дороге дичь - хорошее подспорье для крупы и сухарей. Но сейчас было не до этого. Получается, что-то очень сильно напугало этих зверей, раз они не только не побоялись людей, но даже не обратили на них никакого внимания.
   На пригорке вдруг едва заметно повеяло дымком. Дакша сначала не обратил на это внимания, решив, что в лагере запалили костер. Но потом он насторожился - ветер-то совсем с другой стороны дует! Неужели пожар? Вот почему звери так торопятся: если огонь идет по верхам, спастись от него почти невозможно.
   Словно в подтверждение мыслей Дакши слева из чащи вынырнула группа пятнистых косуль и пронеслась дальше, высоко подбрасывая зады с белыми заячьими хвостами. Следом за ними тяжело пробежал лось, мотая ветвистой головой. Крупная дрожь волнами ходила по телу животного. Да, это пожар! От чего еще может бежать лось, не уступающий дорогу ни одному зверю в тайге.
   - Вот что. - Дакша повернулся к побратиму. - Быстро скачи на стоянку, скажи, что идет пожар. Собирайтесь и уходите к реке. Носилки бросьте, с ними по лесу не пройти. Раненого привяжи к себе. Меня не ждите, я вас догоню. И поторопитесь, огонь идет быстро.
   Воин развернул коня и скрылся за деревьями. Дакша спрыгнул на землю, выбрал самое высокое дерево и привязал к нему коня. Отстегнул пояс, бросил оружие на землю, разулся и полез по стволу вверх. Ловкости ему было не занимать, не зря же его звали Дакшей. Доспехи он снял еще три дня назад, сразу же после нападения меру. И не только потому, что в них неудобно было копать землю, но и по какому-то необъяснимому внутреннему порыву. В ушах его все еще стоял чмокающий звук удара стрелы в грудной панцирь и теперь доспехи были ему до дрожи неприятны. Лучше бы уж Сету был одет в медную броню и остался бы жив. Плохо без него в этом диком лесу.
   Забравшись на верхушку дерева, Дакша огляделся. Да, действительно, не зря он так волновался... Перед ним во всей красе открылась страшная и величественная картина грозной стихии. Во все стороны до горизонта, насколько охватывал взор, тянулся мощный вековой лес. С юго-запада гигантской дугой двигался по верхушкам деревьев бушующий вал огня. Видимо, молнии зажгли сухой лес сразу в нескольких местах. Впереди по ходу движения ариев огонь уже вышел к реке, позади - приближался к ней. Выход только один - успеть добраться до воды. Альба неширока и очень стремительна в этих местах, но деваться некуда, спасение - в воде. Дакша прикинул расстояние до ближайшей речной извилины, отмеченной белыми скалами, хорошо заметными на фоне серого леса. Вполне можно успеть. Плохо, что и на другом берегу проглядывают дымки. Пожар со всех сторон - хуже не придумаешь!
   Внизу, под деревом, послышался шум борьбы, раздалось испуганное конское ржание, затем - злобный звериный рев. За ветвями не было видно, что там происходит, но наверняка что-то серьезное. Дакша стал торопливо спускаться. Коня на месте не было. Поводок оборван, на земле - четкие медвежьи следы. Все ясно... Времени на поиски не оставалось, да и убежал конь скоре всего именно к реке. Жаль доспехи и одежду. Хорошо, хоть меч и топор он бросил на землю, а не приторочил к седлу, а не то и их бы лишился. Остался бы с одним священным кинжалом в чужом лесу.
   В кустах что-то затрещало. Может быть, это конь? Торопливо подхватив оружие, Дакша бросился в чащу, раздвигая колючие сухие ветви. Навстречу ему высунулась бурая медвежья морда, взгляды человека и зверя встретились. Дакша застыл, зажав в руке топор. Медведь коротко рявкнул, мол, не до тебя, не мешай, и, свернув в сторону, припустил под горку косолапым медвежьим галопом. Дакша развернулся и бросился вдогонку за медведем: зверь всегда идет по самому надежному пути. В голове упрямо билась мысль: а что, если завернуть на стоянку, наверняка там остались лишние лошади. Ну а если наоборот: ни одной ни осталось, что тогда? Тогда огня не избежать. Нет, лучше уж бежать к реке. Все будут у реки - и люди, и лошади.
   Спина медведя некоторое время указывала Дакше путь, потом он потерял ее из виду. Все-таки медведи бегают быстрее человека. Уже на самом выходе к реке он споткнулся о покрытый травой корень и подвернул ногу. Дикая боль на мгновение помутила сознание и заставила его взвыть от огорчения. Идти-то все равно надо, только как? Позади усиливался гул и треск горящего леса. Ковыляя и подпрыгивая, Дакша кое-как добрался до воды.
   Река здесь делала крутой поворот и оставаться на берегу было опасно - пламя может охватить со всех сторон сразу. Звери пытались переправиться на другой берег, но быстрое течение сносило многих из них и прибивало обратно. Надо во что бы то ни стало добраться до стремнины, только бы найти подходящее бревно! Плыть же без бревна в холодной воде с поврежденной ногой вряд ли удастся. Доплыть до другого берега Дакша и не мечтал: все равно течение отбросит его от берега и не даст выбраться на мелководье. Да и на том берегу виднелись уже не отдельные дымки, а сплошная стена дымовой завесы - гроза поработала и там.
   Подходящее бревно вскоре нашлось. Это был обломок ствола в пять-шесть локтей длиной с сильными боковыми ветвями (не перевернется на стремнине!), надломленный и погрузившийся вершиной в воду, но еще связанный с корневищем, иначе его давно бы унесло паводком.
   Опираясь на левую ногу, Дакша несколько раз ударил топором. Бревно освободилось и, подняв фонтан брызг, плюхнулось в прибрежный ил. Еще несколько усилий и оно качается на воде. Меч пришлось бросить на берегу, но небольшой и удобный боевой топорик Дакша решил сохранить во что бы то ни стало. Без него в лесу гибель. Итак, топор привязан к поясу, на левую руку надета петля с короткой затяжкой (можно быстро набросить на сук, можно быстро снять), в правой руке вместо шеста - длинная палка, срубленная тут же, на берегу. Теперь вперед, на створ течения!
   Дакша с трудом столкнул бревно в реку, ступил в воду, стараясь беречь больную ногу. Холодно! Но делать нечего, не поджариваться же в лесу. Он развернул бревно сучьями назад (так будет удобнее держаться), перехватил их руками, оттолкнулся шестом и здоровой ногой. Тело до пояса охватила ледяная вода, бревно отошло от берега и, набирая скорость, устремилось вперед. Так-так, хорошо. Теперь надо держаться правее, отталкиваясь шестом ото дна. Лежа делать это было неудобно. Дакша попытался усесться в развилке ветвей; с третьей попытки это ему удалось, несмотря на сильную боль в правой щиколотке. Хорошо еще, что разлапистый обломок ствола и не думал переворачиваться. По-существу, это был плот из трех сильных ветвей. Если бы еще сделать сверху настил, то можно путешествовать, не замочив ног. Но и без того ему здорово повезло, что нашлось такое дерево в нужном месте (слава Митре и Варуне, защитникам людей), иначе он уподобился бы тем зайцам скачут сейчас по берегу, выбирая меж двух смертей - от огня, либо от воды.
   Наконец Дакшу вынесло на стремнину, понесло, затрясло на увалах переплетающихся в бешеной пляске волн. Он в последний раз бросил взгляд на заливчик, из которого только что выбрался. Вал огня приближался, с шумом двигаясь по верхушкам деревьев. По берегу метались звери, бросались в стремительные волны в надежде добраться до другого берега, но и там уже прибрежную растительность жевали языки огня, более медленного, чем здесь, на левом берегу, но и более основательного, не оставляющего ничего, кроме пепла и углей. Больше всего мелких зверюшек скопилось на самом мыске, мимо которого и проплывал сейчас Дакша. Заметив приближающееся дерево с человеком, в воду бросилась лиса, но не рассчитала и промахнулась, только мелькнул в водовороте рыжий хвост с белыми подпалинами.
   Впереди, за мысом, река спрямлялась и взору открывалась обширная панорама страшного зрелища. Где-то далеко впереди огонь уже достиг левобережья и река скрылась в клубах черного дыма. Ближе к плоту Дакши пожара еще не было и все зверье, как только могло, старалось перебраться через бурную и своенравную Альбу. В воде виднелись сотни голов с торчащими ушами и рогами, в пенных струях крутились чьи-то лапы и хвосты. Натужно дыша и отфыркиваясь, реку переплывал матерый лось, за спину которого цепко держались два дрожащих от ужаса соболя.
   Но вот что-то резко изменилось. Что именно? Сначала Дакша не понял этого и лишь спустя некоторое время сообразил: птицы! Не стало слышно крика птиц. Стаи, еще недавно метавшиеся над рекой в поисках прибежища ( да и добычи тоже), вдруг в едином порыве снялись с места и организованно двинулись к северу, вверх по течению реки. Значит, где-то там нет пожара. Неясно только, далеко ли, близко ли.
   Тем временем плот Дакши, подпрыгивая на стремнине, мчался вперед. Вот и пелена дыма, закрывшая реку до самой воды. Дышать стало труднее, пришлось, наклонившись, распластаться на стволе, время от времени смачивая лицо водой. С обоих берегов, перекрывая шум реки, неслось мощное гудение огня, треск разрываемых паром стволов, шипение падающих в воду головней... Река продолжала нести Дакшу вперед, на север, все дальше и дальше от дома. Тело ныло от холода, руки и ноги затекли, но приподняться в этом сплошном дыму не было никакой возможности. Гудение верхнего огня немного стихло, но дыма от этого не стало меньше. Наоборот, пожар перешел в низовой, выбирая в лесу все до единого куста, и дым от этого пожарища словно притягивало к воде. Низко расстилаясь над самой поверхностью, дым втягивался со всех сторон в ее русло как в гигантскую трубу, увеличивающую тягу вдвое-втрое.
   Сколько это продолжалось, Дакша не знал. Он только успевал теперь отталкиваться шестом ото дна, стараясь как можно дольше оставаться на стремнине, что являлось делом непростым, особенно на поворотах, когда плот притягивало к ближайшему берегу. Наконец за очередным поворотом дым рассеялся. Пожар сюда не дошел, так как ветер, тянувший огонь с юго-запада, постепенно сменился на северный. Небо очистилось и стало ясно, что вскоре наступит ночь. Пора было подумать и о ночлеге.
   Дакша выпрямился и огляделся вокруг. Лес по берегам реки не был тронут огнем, хотя с левого берега и поднимались кое-где отдельные дымки. Неожиданно плот сильно тряхнуло. Справа в Альбу добавилось воды из притока, разрезавшего лес надвое. Это хорошо, это остановит огонь. Значит, можно и высаживаться на берег, лучше - на правый. И как можно скорее. Тем более, что пенные буруны впереди не предвещали ничего хорошего. Если угодишь в эти камни, перемелет, как в жерновах, костей не соберешь. Теперь Дакша старался приблизиться к правому берегу. Он слегка развернул плот, используя шест как руль, и принялся грести изо всех сил левой рукой. К счастью, река здесь заворачивала налево и выйти из бурного потока оказалось не так уж и сложно, как можно было предположить.
   Когда бревно ткнулось в отмель у заросшего лесом берега, Дакша едва нашел в себе силы выползти из воды. Некоторое время он лежал, не двигаясь, слушая неумолчный шум Альбы. Неужели он уцелел в этом безумном пиршестве демонов-ракшасов, наславших огонь на людей ариану? Что же дальше? Сначала надо обсушиться, а для этого требуется огонь. Дакша усмехнулся в душе: от огня ушел и об огне думы. Дров вокруг предостаточно, но тереть палочки слишком уж долго. Гораздо быстрее арии разжигали костер с помощью тетивы лука, но лука-то как раз у Дакши и не было; он остался в седле, а где это седло сейчас, только боги знают. Впрочем, лук можно сделать и из подручных средств. Вместо тетивы на крайний случай сойдет и поясная тесемка с куртки. Но где-то ведь должна быть и бечевка! Заодно надо проверить, что лежит в карманах куртки и штанов - может быть что и сгодится про черный день. Надо думать, что таковой для Дакши как раз и наступил. Сейчас посмотрим на свои богатства. Да-а, не густо.
   Дакша снял куртку и выложил на нее: моток крепкой тонкой бечевы, небольшую ременную веревку, четыре бронзовых наконечника стрел и четыре хвостовых оперения, дорожный ручник из тонкого полотна, две иглы с нитками - медную и костяную (спасибо матери!). Кроме того, в карманах нашлась лепешка, превратившаяся в бесформенное месиво и порядочный кусок вяленого мяса. Добавим к этому топор, священный кинжал, промокшую одежду и подвернутую (хорошо бы не сломанную) ступню. Вот и все, что имеет продрогший юноша семнадцати лет, сидящий на берегу бурной реки посреди необозримого леса без малейшей надежды выбраться из этого гиблого места до наступления больших холодов...
   Прочь малодушие! Пока в нем есть хоть капля жизни, уцелеет и надежда на лучшее. Ведь боги не бросили его в этой глуши, но дали возможность жить дальше. Никакой паники. Сейчас разведем костер, обсушимся, потом соорудим лук для охоты, окрепнем немного и вперед! Только куда вперед? Вниз по реке больше шансов встретить людей. А вверх, через пожарище - ближе к дому.
   Дакша едва не рассмеялся, поймав себя на мысли о том, что еще толком не обсохнув, он уже мечтает о дороге домой. Взяв топор, он срезал пригодный для слабого лука прут, обстрогал дощечку, наметив в ней наконечником стрелы небольшое углубление. Затем снял с шеи ножны со священным кинжалом, осторожно вынул на свет дорогую реликвию. Кинжал, обильно смазанный жиром, совершенно не пострадал от воды. Вот и настало время для него послужить обычным ножом. Прочитав молитву, обращенную к Индре, Дакша снял с кинжала смазку и пустил его в ход: отстрогал заготовку для лука и выточил древко стрелы. Затем он положил в ямку посреди дощечки сухие древесные опилки, связал бечевой лук. Конечно, сырое дерево уже через день потеряет упругость, но на один раз хватит, а там посмотрим.
   Дакша уже готов был вставить древко стрелы в узел тетивы, чтобы устроить веретено для добывания огня, но неожиданное происшествие отвлекло его внимание от лука. Когда он уже заканчивал обтачивать древко, кинжал случайно задел камень, лежащий на берегу. Причем не лезвием, а плоской боковой стороной. Удар получился скользящим, но достаточно быстрым. И вдруг... с кинжала посыпались искры! Это явилось настолько большой неожиданностью, что Дакша вздрогнул и едва не выронил священный кинжал из рук.
   В кинжале хранились молнии Индры! Дакша вспомнил одну из легенд, которую рассказывали арии Ахшайны - о том, что железо хранит в себе все молнии Индры и при встрече с прочным камнем выбрасывает их наружу. Он прочитал благодарственную молитву Индре-громовержцу и осторожно попытался еще раз повторить тот случайный удар. Не получилось! Но с третьего раза удалось - вновь с шипением посыпались из кинжала длинные искры! Нет, надо стучать иначе, чтобы не повредить кинжал: не кинжалом о камень, а наоборот - камнем о кинжал. Подходящий кусок кремня был найден быстро, благо на берегах Альбы камней хватало. Дакша вонзил кинжал в дощечку, на которую насыпал побольше опилок и стружек и выложил сухой мох, содранный с ближайшего дерева. Ударил камнем по плоскости ножа, на опилки и мох обильно посыпались искры. Запахло дымком. Теперь осталось только раздуть огонь и подложить дров. Вот это Индра! Спасибо Индре, что помог разжечь огонь быстро и без особых усилий! Не нужно теперь тереть палочки и крутить лук.
   Весело затрещали сухие сучья. Теперь уже звери не рискнут подойти к огню, а, наоборот, разбегутся в разные стороны, памятуя о недавней огненной стихии в лесу. И хорошо, пусть разбегаются - спокойнее будет ночью. И вот уже одежда развешена на сучьях, лепешка подсушена и съедена. Теперь можно осмотреть ногу. Кость, кажется, цела, но щиколотка распухла и приобрела сизый оттенок. Дакша перебинтовал ногу липовым лыком, подвязал тесьмой и, опираясь на палку, отправился заготовлять лапник для постели. Холодно, но делать нечего, одежда еще не высохла и нужно побольше двигаться. Двигаться с больной ногой оказалось не так-то просто. Лыко, подсохнув, растерло ногу до крови и пришлось все-таки пожертвовать для перевязки рукавом рубахи.
   Весь длинный вечер, подбрасывая изредка дрова в костер, Дакша вытесывал древки стрел. Четыре из них он снабдил бронзовыми наконечниками и имевшимся оперением, для других разыскал острые и тонкие кремневые обломки, в изобилии валявшиеся на берегу. Утром он, несмотря на ноющую боль в ноге, сделал, опираясь на палку, небольшой круг по лесу, разыскал несколько кустиков лечебных и укрепляющих трав, собрал немного орехов, желудей, калины и рябины. Черемуха уже облетела, а грибов почти не было из-за сухого лета. Теперь вся надежда на охоту и рыбалку.
   Вернувшись к месту своей стоянки, Дакша первым делом вылепил из глины несколько горшков и закалил их в огне костра. Кривобокими и страшными получились эти горшки, но в них все равно можно было заваривать травы и варить мясо. Затем, выбрав в лесу подходящий молодой ствол, он вытесал из него три заготовки для лука и, подсушив одну из них на костре, связал лук тетивой. Оружие получилось довольно слабое, но другого нет. Такой лук усилили бы прокладки из пиленого рога, но где их взять?
   Дакша пострелял в цель, привыкая к своему новому луку. Результат его вполне удовлетворил; он знал, что попадет в добычу наверняка шагов с тридцати. Заварив в глиняном горшке лечебный отвар, он немного подкрепился вяленым мясом и приступил к строительству шалаша. Место для него было выбрано на краю поляны под разлапистой старой елью. Сюда же он перетащил заготовленные для костра дрова. Теперь добывание огня не являлось для него проблемой, нужно только было всегда иметь под рукой сухой мох и стружки. Для хранения этих важных припасов Дакша сделал коробочку из бересты, которую поместил в надежное место, защищенное от влаги.
   Нога давала о себе знать постоянной болью, но пора уже было идти на охоту. Медленно ступая, юноша отправился в сторону пожарища, на юг. Отойдя от стоянки, выбрал место для засады и с явным удовольствием опустился на землю, вытянув правую ногу. Приготовил лук и стал ждать. Поблизости от границы выгоревшей земли зверей на несколько дней должно стать побольше. Травоядные не побегут дальше, если огонь не угрожает им непосредственно, а хищники останутся рядом с ними. Конечно, и травы не хватит на всех, но это будет позднее. А сейчас все в зверином мире перепуталось и не скоро восстановится.
   День с самого утра был солнечный, но прохладный. В ветвях весело щебетали мелкие пичужки. Высоко-высоко в небе выстроились для полета стаи перелетных птиц. Хорошо было бы найти мелкое озерцо и подстрелить пару уток, пока они еще здесь. Но все это только в мечтах - местность вокруг незнакомая, а искать озера не дает больная нога. Неожиданный шум насторожил Дакшу: в кустах, подбирая желуди, возились кабаны. В небольшом стаде было восемь голов - свиньи с поросятами и громадный секач. Такой мигом задерет и затопчет, лучше его не раздражать. Придется ждать другую добычу.
   Кабаны ушли и на поляну неожиданно выскочил заяц, приподнялся столбиком, повел ушами. "Дзиннь" - пропела тетива. И не успел заяц услышать этот звук, как стрела вошла ему в голову возле глаза. Хороший выстрел, спасибо Индре! На сегодня и на завтра добычи хватит; пора возвращаться.
   На стоянке Дакшу встретил полный беспорядок. Опилки и стружки возле костра раскиданы, горшки опрокинуты, шалаш покривился, повсюду множество кабаньих следов. Значит, мы за мясом, а мясо к нам в гости пожаловало. Если уж придется здесь жить, то надо сделать что-то понадежнее, чем шалаш. Придется вырыть землянку. Жаль, что болит нога, иначе сегодня же ушел бы на восток, к горам, а там не так уж и далеко до родных мест.
   Часть зайца Дакша поджарил на вертеле, небольшой кусок сварил в горшке. Бульон получился вкусным и наваристым. Жаль, что нет соли, но это не так уж важно. Запив еду настоем трав, он почувствовал себя значительно лучше и решил немного отдохнуть в шалаше, вытянув натруженную больную ногу. Вспомнил своих побратимов. Живы ли? Успели ли уйти от огня? Вряд ли это им удалось с лошадьми. Огонь шел по обоим берегам Альбы, спасение от него было только в воде, а для коней бурная Альба - верная гибель. С пожарища доносился до стоянки Дакши запах свежей гари, но сплошной дымовой завесы, как вчера, уже не было. Стаи воронья то и дело с громкими криками перелетали через реку в направлении пожарища - расклевывать погибших обгоревших зверей. Этим тварям добыча обеспечена надолго.
   Дакша вновь осмотрел поврежденную ногу. Кость действительно оказалась цела, но порвались связки жил и опухоль даже увеличилась. Может быть, и сустав вывихнут, но проверить это Дакша не мог с полной уверенностью: на своей ноге очень трудно вправлять ступню, если вообще возможно - руки не достают. Можно, конечно, зацепить ступней за развилку дерева и дернуть, но кто поручится, что не причинишь этим еще больше вреда? В любом случае уйти далеко до наступления холодов он не сможет. А это значит, что нужно немедленно начинать готовиться к зимовке. Сюда могут забрести кочевые меру, но вряд ли они двинутся в сторону пожара. Так, что одиночество ему обеспечено, и надолго. А, может быть, так оно и лучше будет. После набега орхонцев меру озлоблены, любого чужака могут пристрелить без разговоров. Впрочем, набег был достаточно далеко отсюда, на левобережье. А здешние меру, как слышал Дакша, миролюбивы и хорошо знают ариев. Но ведь орхонцы не похожи на ариев, они подобны самим меру - темноволосые и плосколицые.
   Если уж оставаться здесь, то надо наметить план действий. Первое - жилье, второе - теплая одежда, третье - еда на зиму. А зима не за горами. Раздумывая таким образом, Дакша осмотрел горшки. Вылепил он их второпях, хотя глина была неплохая. Два плохо обожженных горшка уже к полудню треснули от жара, а один, хотя и вышел кособокий, но получился хорошим - в нем он сварил очередную порцию бульона. Придется сделать новые горшки.
   Спустившись к реке за очередной порцией глины для горшков, Дакша заметил на поверхности воды что-то темное, похожее на человеческую голову, то пропадавшее в волнах, то поднимавшееся на поверхность. Неужто это кто-то из побратимов? Но почему он так странно плывет? Забыв про боль в ноге, Дакша бросился в воду, надеясь перехватить плывущий предмет, но тот зацепился за корягу немного раньше - локтей за двадцать. Пришлось выбираться на берег и вновь спускаться по каменистой осыпи в холодную воду.
   Неизвестный предмет оказался арийской седельной сумкой с длинными привязными лямками. Эти лямки то и дело цеплялись за кусты, придерживая сумку, иначе она проплыла бы мимо еще вчера. Дакша внезапно подумал о том, что и его товарищей могло пронести мимо него вчера, а он в это время отошел от реки. Нет! Лучше уж ничего не знать, чем видеть своих мертвых друзей. Должна же оставаться хоть какая-то надежда на лучшее... Сумка с орнаментом рода Сарабха была почти пуста - в ней лежала лишь одна полотняная чистая рубаха. Немного... Но и на том спасибо богам, что не забыли его. Теперь, по крайней мере, ясно, что побратимы успели выйти к реке. Что с ними случилось потом, неизвестно.
   Дакша просидел на берегу достаточно долго, занимаясь лепкой горшков. Теперь он выполнял их не торопясь, сразу несколько и разных размеров. Время от времени поглядывал на реку, но ничего больше в бурных волнах заметить не удалось. Видимо, все, что можно, река унесла еще вечером. Да и эта сумка не могла самостоятельно миновать все излучины реки. Наверняка, она была приторочена к луке седла, и лишь сильное течение оторвало ее от павшей лошади.
   Закончив лепить горшки, Дакша приступил к их обжигу, сложив для этого специальный костер. За костром нужно было постоянно наблюдать, но оставалось время и на другие дела. Пока горшки обжигались, он сплел из прибрежного тальника неуклюжую грубую корзину для ловли рыбы с узкой горловиной входа, забросил ее на веревке в реку и уже спустя некоторое время коптил над костром несколько внушительных рыбин. Настроение сразу повысилось, хотя больная нога и ныла нестерпимо. Теперь у него есть посуда, в которую можно вытапливать кабаний жир. Теперь бы немного соли для заготовки мяса впрок. Соль в этих местах должна быть. Дакша слышал, что по берегам Альбы много соленых источников. Если это так, то будет совсем неплохо.
   На следующее утро он отправился присмотреть подходящее место для строительства землянки. О пище теперь можно было не беспокоиться: рыба в корзину шла постоянно, а еще одного зайца удалось подстрелить почти у самого шалаша. Обе шкурки Дакша замочил для выделки, предварительно прочистив их золой, смешанной с глиной. Для замочки он выкопал на берегу реки яму, обмазал ее глиной и засыпал шкурки густым раствором золы. Поверх шкур набросал камней, чтобы звери случайно не повредили их.
   Место для землянки он выбрал на крутом берегу - так, чтобы ее не достало ни половодьем, ни талой водой сверху. Однако, копать здесь он не смог: под небольшим слоем почвы залегали сплошные камни. Пришлось передвинуться в овраг, выходивший к реке, где на склоне меж деревьев нашлось удобное пространство. Почва здесь была помягче, камней поменьше, копалось легче, чем на речном обрыве. Река отсюда не была видна, но по дну оврага бежал быстрый ручей, куда Дакша и отправился напиться после того, как достаточно уже углубился в землю. С собой он захватил пустой горшок, чтобы взять воды про запас: спускаться в овраг каждый раз, когда захочется пить, мешала больная нога.
   Вода в ручье оказалась неприятной на вкус, с горчинкой. Отплевавшись, Дакша отправился утолить жажду к реке и как раз вовремя: возле ямки с заячьими шкурками топтался молодой поросенок - уже не полосатый, но недостаточно солидный для секача. Он нетерпеливо переступал ногами, стараясь поддеть рылом камни, закрывавшие шкуры. Лук и стрелы Дакша носил с собой постоянно, как, впрочем, и топор - мало ли что встретится в диком лесу. Стрела попала кабанчику точно в шею между ушей, свалив его не речной песок. Первым делом Дакша вволю напился горячей крови, пожевал сырое теплое мясо, затем, сняв с поросенка шкуру, разделал тушу, по частям (нога не давала возможности поднимать большой вес) перетащил мясо к шалашу и подвесил в корзине на дерево. Хорошая добыча, только как сохранить ее от порчи и от зверья?
   Раздумывая подобным образом, Дакша отправился докапывать землянку. И здесь земля вокруг ямы уже была утоптана кабанами - две свиньи, обиженно хрюкая, бросились бежать вниз, к ручью. Дакша не стал в них стрелять, а отогнал камнями. Да-а, живности здесь много. Наверно, это после пожара. Скоро все проходные звери уйдут подальше от этих горелых мест.
   Устав копать, юноша решил спуститься в овраг, где, ближе к его вершине, густо росли молодые ровные осинки, вполне пригодные на перекрытие, а, если их расколоть вдоль - то и на дверь. К тому же, носить эти осинки с больной ногой было не так уж и трудно, а сделать мощные бревенчатые перекрытия, такие, как в Дхатарвале, ему было не по силам. Срубив пару осинок, Дакша спустился к ручью и ополоснул липкое от пота лицо. Вода здесь оказалась обычной на вкус, даже приятной. Странно! Только что она была горькой, а теперь вдруг изменилась. Тут что-то не так... Пожалуй, нужно подробнее рассмотреть берега этого загадочного ручья. Пройдя немного вниз по течению, он заметил быстрый мутный поток, вливавшийся в основное русло со стороны противоположного берега. Ага! Вот где в чистый ручей впадает горькая вода! Дакша зачерпнул ладонью мутно-серую жидкость и скривился от отвращения - голая соль! Соль? Так это как раз то, что ему нужно! Скорее надо заканчивать землянку, а потом стреляй хоть десяток кабанов - хватит на всю зиму!
   Возле того места, где соленый ручей выбивался на поверхность, блестели кристаллы отложившейся соли, а вся земля вокруг была изрыта копытами кабанов и оленей. И это почти напротив его землянки, за деревьями, но в пределах прямой видимости! Вот это удача! Боги опять напомнили о себе! Дакша упал на колени, горячо благодаря Индру и Митру-Варуну за заботу. Индра спас его от смерти, подарил огонь, а теперь дает пищу.
   Отрубив вместе с илом немного соли, Дакша перенес драгоценный запас к землянке. Он решил немедленно переселиться сюда, чтобы не тратить лишнее время на болезненные для ноги переходы. Теперь к реке можно было спускаться только за рыбой. К вечеру Дакша перетащил к землянке и засолил кабанчика. Сделал он это так: обмазал глиной яму возле землянки, заложил туда мясо и натаскал соленой воды из источника. Поверх мяса, нарезанного тонкими полосами, насыпал ароматных трав и положил плоские камни. Конечно, он вполне мог обойтись и без соли, употребляя полусырое мясо с кровью, но не с его ногой гоняться каждый день за свежатинкой. Готовить же строганину впрок без соли, как это делают меру, он тоже не мог - мешали многочисленные звери, и если запах мяса привлечет медведя, то беды не оберешься. На дерево с такой ногой не полезешь. Соль же позволит сохранить мясо, не вывешивая его на солнце на всеобщее обозрение. Итак, мясо посолено, а жир он перетопил в горшке - зимой тоже пригодится. Получается, что за три дня он обзавелся кое-каким хозяйством. У него теперь есть лук со стрелами, огниво, сумка с запасной рубахой, три шкуры (пока еще не совсем выделанные), запасы мяса и рыбы, соль и несколько горшков. Скоро будет и землянка. Когда-то давно Дакша слышал от хотара, что человек и один в состоянии выжить в трудных условиях, нельзя только падать духом и нужно постоянно иметь перед собой какую-то необходимую цель - сначала одну, затем - другую, и так всегда, чтобы не приходили в голову ненужные мысли. Дело лечит душу - так говорил хотар, и сейчас Дакша понимал, насколько тот был прав.
   Дакша развел костер напротив входа в землянку и продолжал копать до поздней ночи. Плотную землю он вырубал топором, выковыривал острой палкой и выбрасывал наверх широкой деревянной лопаткой, выточенной из подходящего обломка прошлым вечером. Можно было бы выносить землю корзиной, но упор на больную ногу сократит время работы. И так уж копать приходится, стоя на коленях и работая одними руками. Вконец измотанный, он заснул уже к утру, не забыв, однако, подбросить в костер побольше дров, для чего ему пришлось буквально ползти к огню.
   Ночью подморозило. Слабые утренники начались уже давно, недели три назад, но этот мороз был первым достаточно сильным. Трава побелела от инея, стоячая вода покрылась ледком, однако ручей так же весело журчал, как и вчера, а соленый источник вообще никогда не замерзал - даже в самую сильную стужу. Дакша сильно продрог и долго не мог согреться. Лишь чашка горячего бульона да кусок поджаренного на костре мяса вернули ему силы. Да, нужно торопиться. Скоро уже зима, а сколько у него неоконченных дел, которые слишком быстро и не сделаешь. Двигался-то Дакша раза в два-три медленнее, чем раньше. Опухшая нога сильно болела, но медлить нельзя, иначе - смерть. А умирать в неполные семнадцать лет как-то не хотелось.
   Сегодня надо закончить с землянкой или, хотя бы, закрыть крышу. Глубина отрытой ямы была вполне достаточная - в человеческий рост, больше и не надо. Ширина - в размах обеих рук, длина - в два раза больше. В дальнем углу у левой стены Дакша оставил массив невыбранной материковой глины, из которой собирался прямо на месте вырезать печку с дымоходом, подобно тому, как это делалось в Дхатарвале и других городах ариев. Напротив печки в другом дальнем углу Дакша оставил глиняный уступ для лежанки длиной в четыре локтя. В стенах были намечены ниши для посуды и прочей мелочи. Но все эти глиняные работы можно выполнить и попозже, сейчас главное - крыша и дверь.
   Первым делом Дакша вкопал в пол землянки возле входа два крепких столба - как раз по ширине дверного проема. Работа эта оказалась длительной и тяжелой, но необходимой. Иначе невозможно было бы крепить изнутри дверной запор, необходимый и от волков, и от медведей-шатунов. Справиться с крупным хищником в одиночку он вряд ли смог бы. Вход в землянку Дакша сделал небольшим - на три ступеньки выше уровня пола - шириной в полтора локтя и высотой в два локтя. Это была даже и не дверь, а, скорее, лаз, через который едва проходила большая плетеная корзина.
   К вечеру он едва успел застелить жердями перекрытие землянки. Жерди, срубленные в осиннике, он подгонял тщательно, протесывая топором сучки, чтобы не сыпалась сверху земля. Но, даже не закончив строительство, ночевал в этот раз Дакша под крышей, в относительном тепле, набросав на лежанку лапника и сухой травы. И в относительной безопасности, загородив вход рыболовной плетенкой. Этой ночью мороза не было, но выпала обильная холодная роса, капли которой просачивались между жердей потолочного настила. Костер развести оказалось утром очень трудно, без теплой одежды холод пробирал до костей.
   Сразу после завтрака Дакша принялся за изготовление двери. Подогнал дверную коробку из жердей к проему, обтесал ее и скрепил клиньями. Дверцу (по размеру она была не больше крышки от погреба или колодца) он сплел из двух слоев тальника, между которыми затолкал для тепла стебли камыша. Навешивать дверь было нечем: ни лишних веревок, ни медных навесов у него не было. Тогда он просто отставил дверь в сторону, за врытый вчера столб, рассчитывая вернуться к ней после земляных работ. Но вдруг в голову пришла идея: а что, если дверь не распахивать, а вот именно так и сдвигать вдоль стены? Он вкопал рядом с левым столбом, ближе к углу, еще один столб, положил жердь на верхнюю ступеньку, связал все сооружение лыком. Теперь дверь могла скользить в сторону, скрываясь за вертикальными столбами и упираясь в угол землянки.
   Все оставшееся до вечера время Дакша закрывал крышу. Сначала он обмазал все жерди слоем глины с песком, заделав все щели, затем застелил их камышом и стал равномерно засыпать крышу землей, формируя небольшой холмик со скатами. Сверху заложил все сооружение дерном и, чтобы не топтались на землянке звери ( по крайней мере пока дерн не закрепится), набросал поверху валежник. Только в двух местах он оставил проемы, выложенные берестой, свернутой в трубу: в дальнем левом углу - для дымохода и возле двери (тоже слева) - маленькое смотровое оконце размером с ладонь.
   Ночевал он в своем новом жилище уже в полной безопасности от непрошеных визитов диких зверей, закрыв дверь на задвижку, заложенную за столбы. Перед сном попытался подсчитать, сколько же дней он провел в этом лесу в одиночестве. Первый день был трагичным - от лесного пожара до обретения огня из кинжала. На второй день он нашел седельную сумку с рубахой, на третий - обнаружил соленый ручей. На четвертый день закрыл землянку жердями, на пятый - закончил крышу и дверь. Итак, он здесь находится пять дней и уже кое-что успел сделать. Спал Дакша безмятежно, наконец-то впервые за эти дни расслабившись и отложив в сторону оружие, проснулся поздно - ближе к полудню. В землянке было темно, только светились в полумраке два ярких пятна - смотровое оконце и дымоход, да мерцала многочисленными дырами плетеная дверь, которую предстояло еще обмазать глиной.
   Теперь ему предстояло вырезать из глиняного пласта печку так, как это обычно делали арии. Вооружившись кинжалом и раскрыв настежь дверь, Дакша принялся за дело. Все равно работать пришлось в полутьме, но крыша сейчас была важнее освещения. Пробив отверстие в массиве глины: снизу, для дров - широкое, сверху, для дыма - узкое, он занялся трубой, вырезая ее из материка и налепливая из глины, размешанной в воде. Трубу он вывел на локоть выше уровня земли, выполнив самый верх ее из дикого камня (чтобы не размыло дождем), аккуратно заделал глиной все отверстия возле трубы, подсыпал землей. Потом осторожно стал прокаливать сырую печку изнутри, поджигая небольшими охапками хворост и траву. Тяга получилась неплохая, хотя местами глина и растрескалась. Но это нормально, еще не раз придется обмазывать печку со всех сторон, пока она не превратится в единый закаленный монолит.
   В землянке стало значительно теплее, но, в то же время, очень влажно - глина активно отдавала лишнюю воду. Сразу сушить печку было опасно - глина могла расколоться от неравномерного нагрева и напора водяных паров. Поэтому, затушив огонь, Дакша принялся за сооружение очага для приготовления пищи. Он пристроил к устью печи несколько плоских и круглых камней с таким расчетом, чтобы варить пищу на открытом огне, а дым при этом уходил бы в печь.
   Итак, жилье готово. Теперь можно перейти к другим делам. Нужно заготовить на зиму побольше мяса, рыбы, жира и шкур, позаботиться о дровах, нарезать тальника и камыша для плетения, собрать в округе все ягоды, орехи, желуди, заняться верхней одеждой. Сначала Дакша принес с пойменного луга у оврага две большие охапки сена, разложив его для просушки возле печки и на лежанке, потом принялся копать в глиняном полу землянки яму для засолки мяса. К вечеру нога разболелась с новой силой, хотя опухоль и начала спадать. Такое бывает при резкой смене погоды - болят старые раны. Дакша пропарил ногу в настое лечебных трав в большой глиняной посудине, приготовленной для перетопки жира. Боль утихла, но ненадолго.
   Ночью за стенами землянки разыгралась буря. Стонал десятками голосов лес, свистел в трубе ветер, сильные заряды снега ударяли в необмазанную еще дверь. Но Дакша теперь не боялся непогоды. В землянке было тепло и тихо, ровно мерцали угли очага. Хорошо, не думая ни о чем, зарыться в сухую траву и спокойно уснуть! Утро встретило Дакшу сплошным ковром белого снега, но уже скоро выглянувшее солнце растопило снег, побежали ручьи и земля превратилась в сплошное месиво. В этот день, седьмой день своего одиночества, Дакша не начинал крупных дел: отлеживался на лежанке или, присев на чурбак возле очага, плел корзину. Нога, обернутая заячьим мехом, отдыхала. Вечером он сделал седьмую зарубку на входном столбе, плотно поужинал и улегся спать. Все его вещи были здесь, в землянке. А единственным огорчением прошедшего дня было то, что размокли глиняные ступеньки у входа; их предстояло покрыть сверху деревянными плахами.
   Через неделю землянка Дакши приобрела вполне жилой вид. Печка уже не дымит, так как глина хорошо прокалилась. В углу у входа в глиняной яме лежит под грузом камней засоленное мясо, на шестах тут же висит рыба. Ближе к лежанке расположились корзины с желудями и орехами. Сама глиняная лежанка застелена двумя сшитыми в виде мешка циновками из камыша, между которыми набито душистое сено. Над постелью на деревянных колышках развешаны пучки трав, два лука ( один из них почти настоящий, усиленный костяными пластинами), берестяной колчан со стрелами, седельная сумка. В другом углу у входа, ближе к печи, сушатся выделанные шкуры двух оленей, лисы и трех зайцев. Здесь же стоит прислоненное к стене прочное копье с кремневым наконечником. Внизу лежат мелкие щепки и стружки для растопки, два крупных камня для растирания плодов и орехов, россыпь разнообразных каменных обломков и отщепов для наконечников стрел, проколок, скребков. Над печкой в нишах расставлена посуда, ближе к трубе на специальной площадке сушатся поздние лесные ягоды - клюква, морошка, калина.
   Дакша сидит на краю лежанки, перед ним - деревянный чурбак, на котором он ножом кроит из свиной кожи заготовку для обуви. Кроит он с запасом, сапоги должны получиться большими, чтобы в них поместилась еще вставка из заячьей шкурки. Заячья шапка, дважды перешитая и все равно кривая, лежит рядом. Неважно, что некрасиво, главное - тепло. Дверь приоткрыта, так как погода достаточно теплая и солнечная, однако, на всякий случай приготовлены два светильника - плошки, наполненные жиром с кусочками пористого мха вместо фитиля. В землянке тепло: на очаге булькает варево - готовится очередная порция топленого жира. Дакша снял куртку, он в своей старой изодранной рубахе без левого рукава до локтя и в замызганных штанах. Ноги босые - на полу тепло, там расстелена камышовая циновка. Правая нога уже совсем почти зажила, на нее уже можно наступать.
   Возле землянки под навесом из жердей лежат две вязанки камыша, большая куча ивовых прутьев, поленница рубленого хвороста, несколько сухих лесин на дрова. Дров вокруг много, не пропадешь, если есть чем разжечь огонь.
   Прокалывая иглой толстую шкуру, Дакша вспоминает своих побратимов, погибших невдалеке от этих мест, вспоминает родимый дом, отца с матерью (уж как они не хотели отпускать его в этот дикий лес!), покойного хотара, своего друга Тавити, ушедшего в далекий южный поход. Где он сейчас, жив ли?
   Спустя две недели ударили морозы, еще через пять дней лег снег. Зверей стало значительно меньше. Бежавшие от пожара олени и косули, лоси и кабаны подъели почти весь подножный корм и подались дальше на север, в непроходимую тайгу, либо на восток, к горам Меру. За ними ушли волки, рыси и другие хищники. Медведи залегли в берлоги, некоторые ушли для этого в сторону пожарища, где осталось много свободных ям и вывернутых корневищ.
   Но ушли только проходные звери, оставшиеся бездомными. Местные остались на своих угодьях, выдержав серьезную борьбу с пришельцами. Каждый день Дакша встречал у соленого источника свежие следы. Иногда, стоя у землянки, он видел и самих животных - чутких косуль, важных лосей и вечно суетливых кабанов. Теперь можно было поохотиться по-настоящему, однако хранить мороженое мясо было по-прежнему негде. Однажды Дакша подвесил часть забитой туши на веревке к дереву, но рысь сумела ее перекусить, а внизу разорение довершила росомаха. Больше веревок у него не было. Поэтому он предпочитал охотиться на мелкую дичь - зайцев, горностаев, куниц, не упуская случая поесть сырого мяса с кровью, чтобы не заболеть деснами, а заодно и пополнить запасы шкурок. Солонину теперь он почти не употреблял, оставляя ее про запас на дни болезней и ненастья, а ел либо свежатину, либо рыбу в любом виде - вареную, копченую, жареную, сушеную и свежую. К рыбе и мясу он добавлял лепешки, печеные на углях из желудевой муки с добавлением тертых орехов и кореньев, а также настои и отвары из ягод и трав.
   К зиме Дакша приоделся. На ногах у него теперь красовались сапоги из свиной кожи, выстланные изнутри заячьим мехом, на голове - заячья шапка. Обе оленьи шкуры ушли на теплую куртку, неуклюжую, с горбом на спине, но все равно удобную и теплую. Из тонко выделанных заячьих и куньих шкурок Дакша соорудил меховую безрукавку, которую одевал поверх своей старой летней куртки для работ возле землянки - рубить дрова, чистить снег. Хуже было со штанами: старые походные протерлись и местами порвались, а на новые не хватало мягких и прочных шкур. Единственное, что удалось пока сотворить - короткие, выше колен, меховые шорты. Еще с десяток мелких зверьков и брюки будут, наконец, готовы, а пока он ходил в них и так, одевая мехом внутрь поверх летних штанов.
   Волки Дакшу пока не беспокоили, видимо, пищи им и без того хватало, но следов волчьих в округе было предостаточно. Отходя от дома, Дакша взял за правило брать с собой вместе с луком еще и копье, а топор так и висел у него на поясе в любое время, кроме сна. Впрочем, далеко ходить не было никакой необходимости: дрова рядом, до реки шагов пятьдесят, не больше, глина и прутья для ремесла - под рукой, охота - через овраг, у соленого ключа. Каждый прожитый день он отмечал зарубкой на входном столбе. Таких зарубок набралось почти четыре десятка. Чтобы не одичать окончательно, Дакша вкопал перед землянкой ритуальный столб, перед которым приносил жертвы Индре и Агни, повторяя заученные в детстве молитвы. Несколько раз он ловил себя на том, что разговаривает вслух сам с собой, но потом махнул на это рукой - с кем же еще поговорить в тайге?
   Наконец наступили самые короткие дни, после которых солнце поворачивает свой путь к весне. В один из таких дней Дакша отправился проверить свою рыболовную корзину, заброшенную в реку накануне. Несмотря на сильные морозы бурная Альба так и не прекратила свой неистовый бег, образуя постоянные наледи и полыньи. У берегов давно уже намерз крепкий лед, а стремнина тем временем по-прежнему пенилась бурунами и клубилась влажным туманом.
   Дойдя до берега, Дакша сбросил куртку, положил на снег лук со стрелами и копье, осторожно добрался до колышка, вбитого в лед, потянул за веревку, исчезавшую в стремительных водах полыньи. Показался верхний край корзины, но вытащить ее через кромку свежего льда никак не удавалось. Придется зацепить копьем. Дакша обернулся, собираясь принести копье и едва не упал на лед от удивления и ужаса: возле куртки, наступив передней лапой на копье, стоял... медведь. Опустив лохматую башку, он принюхивался к куртке, трогая ее лапой, словно живое существо. Уловив движение на льду, медведь поднял голову и уставился на Дакшу тусклыми маленькими глазками. Копье! Если бы сейчас в руках у него было копье! О боги! Пошлите помощь, сделайте что-нибудь!
   Медведь был небольшой, тощий и облезлый. Видимо, он уже залег в спячку, но кто-то из более сильных собратьев выгнал его из берлоги. Молодой и неопытный зверь с трудом добывал себе пропитание в непривычных условиях зимы. Он ослаб, но не настолько, чтобы не справиться с безоружным человеком, прижатым к полосе ледяной воды. Однако, у Дакши было оружие. Он быстрым движением выхватил из-за пояса топор и уперся правой ногой в колышек, к которому была привязана рыбная корзина. Заметив угрожающее движение человека, медведь рявкнул и быстро двинулся ему навстречу.
   Дакше никогда еще не приходилось один на один встречаться с медведем, тем более в таких условиях. Он был жителем густонаселенной местности, где люди оттеснили медведей далеко в горы, и не имел никакого опыта подобных схваток. Если бы под рукой было копье, то он постарался бы удержать зверя на расстоянии. А что делать теперь? Единственное, что пришло ему в голову - бросить в медведя топор, целясь по возможности в шею.
   Бросок получился точным, но недостаточно сильным. Медведь взревел и лапой отбросил топор в сторону. Блеснув на солнце отточенным лезвием, топор проехал по льду до ближайшей полыньи и скрылся под водой. Дакше стало до слез жалко свой топор, без которого он просто не смог бы выжить в тайге и к которому привык, как к лучшему другу. Теперь у него нет этого друга... Он так обозлился, что даже не стал ждать, пока раненый зверь, у которого из шеи хлестала кровь, бросится на него. Он сам, выхватив из-за пазухи священный кинжал, с криком: "Индра, помоги!" рванулся вперед. Зверь, увидев такое, поднялся на дыбы и широко раскинул лапы. Дакша, подскочив к нему, с силой вонзил кинжал ему в грудь, стараясь попасть в самое сердце, но промахнулся. Медведь ударил его одной лапой, сбив на скользком льду, подхватил падающего человека другой лапой, глубоко располосовав ногу от колена вниз и тут же вонзил зубы в правую ступню. Со стороны это могло выглядеть довольно забавно: человек упал, проехав по льду мимо медведя, а тот подхватил его за ноги. От страшной боли и испуга Дакша заорал во всю глотку, продолжая размахивать руками и наносить медведю удары ножом. Один из таких ударов, видимо, достиг цели ( а, может быть, сказалась потеря крови), потому что хватка зверя ослабла и он, захрипев, рухнул на лед, припечатав заодно и Дакшу. Правая задняя нога медведя, царапая лед, едва не въехала ему в лицо. Судорога пробежала по туше и вот все закончилось.
   Дакша попробовал освободиться, но получилось это не скоро. Весь перепачканный кровью ( и своей, и медвежьей), он сумел выдернуть ногу из передних лап зверя и откатился в сторону. Тяжело дыша, Дакша попытался встать, но голова кружилась, а нога отозвалась такой болью, что глаза заволокло черным туманом. Немного отдышавшись, Дакша пополз к берегу, упираясь в лед кинжалом. По пути он наткнулся на свои вещи. Какая непростительная небрежность! Никак нельзя было выпускать оружие из рук даже на мгновение! За это и поплатился... Еще хорошо, что жив остался, спасибо Индре. Натянув на плечи куртку, он встал, опираясь на копье, попытался сделать шаг ... и не смог. Постоял, тяжело дыша, оглянулся назад. Медведь лежал ничком, будто спал, возле него расплывалось большое бурое пятно. За ним сиротливо торчала из воды брошенная корзина с рыбой. Кровавый след тянулся и за Дакшей до самого берега. Внезапно его охватил животный ужас перед случившимся. Комок подкатился к горлу, выворачивая наружу внутренности. От слабости он сел, почти упал, на снег. Нога вновь отозвалась болью.
   Нужно дойти до землянки. Ведь здесь всего полсотни шагов! Замерзнуть после того, как одержана такая победа, было бы просто глупо. Дакша встал еще раз, попытался шагнуть, опираясь на копье, но застонал от дикой боли. Голова закружилась, все пространство вокруг него сложилось в яркое пятно, тут же потемнело и щеку обожгло холодным снегом... Подниматься третий раз он не стал - следовало беречь силы. Нужно снять сапог, пока кровь не покинула тело. Опять эта правая нога! Ему просто не везет в этом году с правой ногой. Именно из-за этой ноги и не смог он вовремя уйти осенью из этого леса. И вот опять...
   Наконец, располосовав сапог ножом, Дакша с трудом стащил его с распухшей изуродованной ноги. И... расплакался от обиды, увидев то, что сделал медведь с его ступней. Крови было много. Нужно немедленно остановить ее, иначе до землянки он не дотянет. А скоро уж, наверно, на запах крови и волки пожалуют. Тогда конец... Стоп! Без паники! Все по порядку. Сначала снимаем куртку (безрукавку можно и оставить), отрезаем ножом левый рукав. Нет, лучше правый. Тогда можно из двух рубах сшить одну, ведь у старой нет именно левого рукава. Впрочем, какая разница - левый, правый? Жаль, конечно, рукав, но что поделаешь. Мысли о рукаве немного отвлекли Дакшу от мрачной реальности. Наконец ступня замотана, верхняя же рана не опасна - когти разорвали только штанину ( жаль только что сшитые новые штаны!). Попытки всунуть ступню в сапог, даже разрезанный, оказались бесполезны. Пришлось замотать ногу заячьей шкуркой, а сапог бросить.
   Сколько он полз до землянки, Дакша не знал. Путь, который он проходил в последнее время почти не замечая, оказался на этот раз настолько трудным, что пришлось несколько раз останавливаться и отдыхать, перевернувшись на спину. Копье мешало ползти, но он не выпускал его из рук - так было почему-то спокойнее. С трудом отодвинув дверь, он скатился по ступенькам. Дотянулся до двери, закрыл ее, но задвижку на место поставить уже не смог - сил больше не было, перед глазами пульсировали черно-красные круги. На руках подтянулся до лежанки и, не снимая верхней одежды, провалился в забытье.
   Очнулся он от жажды. В глиняной чашке с утра оставалось немного воды. Выпил ее одним махом. Присев на лежанке, снял куртку и теплые штаны. В землянке было тепло - хорошо, что успел протопить с раннего утра... Теперь без топора будут трудности с дровами... Придется сделать каменный топор. В углу у него хранилось несколько подходящих камней, а опыта хватало - в детстве не раз приходилось делать себе каменные орудия для игр. Да и вообще-то арии наряду с бронзой по-прежнему широко употребляли и каменные орудия труда; в каждом доме был свой каменный топор, удобный в обращении - от работы он не тупился, а, наоборот, становился острее... Не зажигая огня, Дакша ощупал ногу. Рана не кровоточила, но повязка присохла к ступне и отдирать ее он пока не решился. Внезапно остро захотелось есть. Содрав с шеста вяленую рыбу, впился в нее зубами. Потом много и жадно пил. Вскоре опять наступила слабость и он забылся тяжелым беспокойным сном.
   Посреди ночи Дакшу разбудил далекий и надрывный волчий вой. Сейчас они возле медведя, а скоро придут по кровавому следу сюда. Отчего-то вспомнилось, как в далеком детстве ему пришлось наблюдать страшную картину: волки напали в степи на лошадь. Тогда он, еще маленький мальчик, ехал вместе с отцом и матерью к родственникам матери в селение рода Сакуна ( арии брали себе жен в соседних родах, но не в своем). Когда лошади, неторопливо вышагивая, подняли путников на высокий гребень холма, отец закричал, показывая плеткой в степь: "Смотрите! Волки загоняют коня!" Не верилось, что волки могут победить в чистом поле свободного коня, и они бы его никогда и не догнали, но вдруг с ближайшего пригорка сорвалась другая волчья стая и бросилась ему наперерез. Один из волков вцепился в хвост бедного животного и ему как-то удавалось увертываться от мелькающих перед самой мордой лошадиных копыт (наверняка, это был старый и опытный зверь). Когда другие волки взяли замедлившего бег коня в кольцо, тот, что держал его за хвост, резко разжал челюсти. Конь, не ожидавший этого, дернулся вперед, упал на передние ноги... и тут же все было кончено... Сон наступил незаметно, но не принес облегчения - зыбкая темнота становилась тяжелой и плотной, словно камень...
   Проснулся Дакша от холода. Чувствовал он себя очень скверно: голова горела, во рту пересохло, перед глазами все плыло и переливалось, как будто не имело определенной формы. За ночь землянка выстыла, так как вечером некому было закрывать трубу. Дров возле печки не оказалось, придется выползти за ними наружу - там лежит куча нарубленного хвороста. А, вообще-то, кажется, пришла пора вспомнить, как жить в лесу с одной ногой. Держась за ступеньки и опираясь на них левой коленкой, Дакша дополз до двери и пошарил по ней в темноте руками. Надо же, он вчера забыл поставить задвижку! Что-то слишком много ошибок совершил он за последние сутки. Так среди диких зверей долго не протянешь, съедят за милую душу.
   Перед тем, как отодвинуть дверь, он прислушался. Снаружи не доносилось ни звука. Распахнул дверь, зажмурившись от внезапно хлынувшего на него солнечного света. А когда открыл глаза, едва не расплакался от обиды и досады: в двух шагах от землянки прямо перед ним, спокойно глядя ему в глаза, стоял... волк. Голова вновь закружилась, на глаза упала темнота и последней мыслью, посетившей его, было - вот и все!
  
   Глава седьмая. Горные колдуны.
   Войско идет на запад. - Собака бога Индры. - Волшебное видение в степи. - Асы, покорители воды. - Переправа через реку Ра. - Дорога в горах. - Короткая схватка. - Загадочная мастерская. - Пленник и его тайна. - Сотник Качи. - Войско ариев. - Нада. - Допрос.
  
   Войско Мативаджи вышло к берегу великой реки Ра на семнадцатый день похода. Позади осталась непростая переправа через бурную Патуру - это было еще в землях шиенов. Затем дорога довольно долго шла по правому берегу этой реки, прерываясь бесконечными, утомительными остановками, обычными для начала любого похода: то отбился в сторону гурт скота, то требовалось подтянуть подпруги у вьючных лошадей, то скапливалась очередь у водопоя... И только через шесть-семь йоджану воины втянулись в привычный ритм движения, выработанный сотнями лет военной жизни ариев. К этому времени путь войска все более отклонялся к северо-западу, проходя по междуречью Патуры и Самура. Водоразделами двигаться было гораздо удобнее - так встречалось меньше водных преград и не затрачивались лишние силы на их преодоление. Дорога при этом значительно увеличивалась, но при всех других условиях вариант этот был наилучшим, так как только крупные реки заслуживали длительной остановки.
   Еще в ставке Ксемашуры было решено двигаться до реки Ра границей лесостепей. Конечно, путь по Патуре вдвое короче, но сейчас, на исходе лета, здесь не было хороших кормов для скота - одна лишь высохшая степь, а южнее, у берега Самудры, расстилались горячие безводные пески, где можно проходить только ранней весной, по первой зеленой траве. Северный маршрут имел свои неудобства - он был растянут, извилист и, кроме того, проходил частично через земли враждебных ариям иронских племен, последняя война с которыми завершилась семь лет назад. Тогда ироны, потерпев поражение, вынуждены были смириться с передвижениями арийских войск по их территории. Но кто знает, что будет сейчас? Прошло много лет, у иронов подросли новые воины, не изведавшие еще горечи поражений. Тем не менее, выбора не было - путь к великой Ра возможен в конце лета только там, где есть трава и вода. Да и вряд ли ироны успеют собрать за неделю хорошее войско, а у Мативаджи семьдесят сотен обученных воинов.
   Тавити, как и многие из ариану, впервые в жизни отправился в столь длительное путешествие и не уставал поражаться необозримым просторам открывающегося перед ним мира. День проходил за днем, но ничего не менялось вокруг - солнце также вставало на востоке и садилось на западе, а вокруг расстилалась бескрайняя, слегка всхолмленная, а подчас ровная, как стол, степь, изредка оживляемая редкими руслами мелких речушек, солоноватыми озерами и небольшими, насквозь продуваемыми, рощицами. Горы Меру остались далеко позади, вместе с ними отошли к северу непроходимые таежные леса, и только в поймах рек и озер можно было встретить какие-то деревья и густые заросли кустарника - обычные места обитания пугливой степной дичи.
   Вечерами на привалах воины вели неторопливые беседы о боях и походах, о чудесах и кознях злых демонов. Тавити завороженно слушал древние легенды и страшные, леденящие душу истории. Теперь, когда путь проходил по гребню левобережья Самура и извилистая лента реки была видна, как на ладони, разговоры велись больше об этих местах, о легендах, связанных с рекой, о битвах, происходивших здесь, о темных силах чужих земель.
   - Там, где река Самур впадает в великую Ра, - неторопливо начинает рассказ старый седой воин, помешивая затухающие угли костра, - стоят посреди степей высокие горы и обитают там хитрые и свирепые демоны пании, которым поклоняются богоотступники ироны. И случилось однажды так: задумали демоны погрузить мир во тьму, отнять свет у ариев. Похитили они солнечные лучи, принявшие облик рыжих коров и спрятали их во мраке пещеры. Когда воцарилась вечная тьма, обратились арии к Индре за помощью. Понял тогда Индра, что это проделки хитрых паниев, и послал он на них божественную собаку Самару. Помчалась Самара вприпрыжку, добежала до реки Ра, одним махом перенеслась через нее и уткнулась влажным черным носом в скалу, откуда доносилось едва слышное мычание.
   Увидев это, пании вышли из своих укрытий.
   - Что тебе здесь надо, Самара? - спросили они, делая вид, что удивлены ее появлением. - Что заставило тебя проделать столь далекий и опасный путь?
   - Я ищу похищенных коров, - ответила, ничего не подозревая, собака. - Меня отправил сам Индра.
   - Индра? - повторили пании, притворно пожимая плечами. - Кто он такой? Как он выглядит? Почему бы ему не явиться самому? У нас огромное стадо, а пастухов не хватает.
   - Когда явится Индра, не быть вам живыми! - рявкнула Самара. - Отдайте коров добром. Все равно они вам не достанутся.
   - Не предрекай, не зная, - сказали пании поучающе. - Наши коровы надежно припрятаны, а тому, кто захочет их отнять, полезно знать, что руки наши сильны. Тебе бы остаться с нами! Будешь нашей сестрой. Мы отдадим часть коров тебе. Ты поведешь их на водопой.
   При слове "водопой" у Самары невольно высунулся язык. Торопясь выполнить приказ хозяина, она не успела напиться.
   - Не надо мне коров, - протянула Самара. - Но я отведала бы их молока.
   При этих словах глаза паниев загорелись радостным блеском. Они понимали, что слуга, согласившийся принять от врагов господина что-либо в дар, не будет ему верен. Так и случилось. Как только Самара жадно вылакала поставленное перед ней молоко, она, забыв о коровах, перепрыгнула через Ра и побежала обратно по своему же следу.
   Индра, увидев Самару, строго взглянул на нее:
   - Ты одна? А где коровы?
   - Я их не нашла, - бесстыдно солгала Самара.
   Догадавшись по опущенным глазам и трусливому вилянию хвоста, что животное лжет, Индра ударил ее ногой, словно бы это была обычная собака, а не божественная, и она изрыгнула молоко.
   И пришлось Самаре вновь мчаться уже знакомой ей дорогой к паниям, Индра же следовал за ней на волшебной колеснице, восседая вместе с ариями. За рекою Ра направились они к скале, где ожидала их Самара. Расколол Индра скалу и вывели они наружу жалобно мычащих коров. И тотчас рассеялась мгла и показалась на востоке ослепительная колесница с восседавшей на ней Ушас.
   Увидев свет, поняли пании, что они побеждены. А демон пещеры, тюремщик коров сражен был копьем Индры. Пании были рассеяны по свету, а их несметные сокровища достались ариям, помогавшим Индре. С тех пор пании не раз пытались вновь спрятать рыжих коров у волшебных скал, а чтобы этого не произошло и коровы не заблудились, Индра пустил воду по следу волшебной собаки Самары. Вот откуда взялась эта река...
   С рассветом воины вновь собирались в путь, продолжалась дорога, продолжался дневной зной, продолжались ночные беседы у костров. Вокруг по-прежнему расстилалась обширная степь. Казалось бы, ничто не могло внести разнообразия в этот привычный глазу степняка, но довольно унылый пейзаж. И вдруг случилось настоящее чудо! По крайней мере, так показалось Тавити. Как раз в это утро он был отправлен в передовой дозор и вместе с десятком воинов ариану ускакал вперед еще до общего выступления.
   Природа вокруг несколько изменилась. Пологие холмы уступили место высоким обрывистым увалам, дававшим начало бесчисленным речкам и ручьям. После нескольких часов езды сотник Рохи, назначенный старшим дозора, остановил отряд и указал на небольшое темное, почти черное, пятнышко на северо-западном краю горизонта.
   - Как вы думаете, что это такое? - лукаво улыбаясь в рыжую бороду, спросил он. Уж сам-то Рохи несомненно знал объяснение этой загадки - он уже бывал в этих местах несколько лет назад, во время войны с иронской армией вождя Абиратиса.
   Молодежь стала наперебой предлагать свои варианты: туча, смерч, холм, поросший кустарником, куча черной земли, озеро, след от степного пожара... Старый воин последовательно разбил все доводы юнцов: туча или смерч не стоят на одном месте так долго; кустарники на холмах здесь не растут - они жмутся к воде; земля в это время года не бывает черной, она выглядит бурой от зноя и поникшей травы; после пожара след на земле пепельно-серый, а если есть угольная чернота, то должен быть и дым от недавнего огня, а затем ветер все опять закроет серой пылью; ну а озеро должно отсвечивать цветом неба, да и не будет оно видно с такого расстояния.
   Так что же там такое?
   - Поехали, увидите сами. - Рохи тронул коня, забирая вправо от утреннего маршрута.
   Дважды отряд спускался в распадки со следами пересохших ручьев и дважды поднимался на гребни холмов; пятно при этом ни росло, ни приближалось, а иногда и вовсе исчезало. И вот, наконец, совершенно внезапно перед пораженными ариями раскинулось великолепное зрелище: все пространство впереди до самого горизонта было занято громадным сосновым бором, языками выступавшим в степь. Один из таких языков леса и казался издали просто темным пятном. Это было настоящее чудо - вековой хвойный лес посреди голой степи, с прохладой, свежим ветерком, прозрачной ключевой водой.
   Уже поздним вечером войско ариев втянулось под своды могучего бора. Прохлада старого леса подействовала на людей расслабляюще, и Мативаджа решил устроить здесь суточный привал, дав возможность воинам привести в порядок себя, коней и снаряжение. По его расчетам была пройдена уже половина пути до реки Ра и день отдыха в таком благодатном месте оказался весьма кстати для восстановления сил. Отдыхала, впрочем, далеко не вся армия. Обозы, гурты скота и табуны лошадей продолжали свое медленное движение под охраной дежурных отрядов. Разведка, высланная вперед и в обе стороны по ходу движения, доносила об усиленном передвижении иронов в долине Самура. Ироны поспешно отходили на север - ведь уже почти семь лет не проходило по здешним местам столь крупное войско, и местные племена, рассеянные по степи, просто не имели сил для сопротивления. Ариям изредка попадались брошенные селения и кочевья иронов, но ни одного местного жителя встретить так и не привелось. Мативаджа строго следил за тем, чтобы ни один поселок не подвергся разорению. Кроме того, к вождям местных племен были отправлены гонцы с известием о проходе арийских войск с обозом и своим скотом, но ответа не последовало. По всему было видно, что ироны выжидали, настороженно наблюдая за тем, какую же очередную каверзу задумали эти хозяева степей и баловни судьбы - гордые и могущественные ариану. Изредка, особенно по вечерам, можно было заметить где-нибудь на пригорке одинокого иронского всадника-наблюдателя, но стоило только выслать в ту сторону отряд воинов, как тот мгновенно исчезал, словно растворяясь в степи. Время от времени разведчики ариев встречались с небольшими группами вооруженных иронов, но те сразу уходили на рысях, не принимая боя и не вступая в переговоры. Степь тревожно молчала, не принимая вызова... Впрочем, и вызова никакого не было: арии торопились к великим водам могучей Ра и им некогда было развеивать опасения нищих иронских пастухов: армия пройдет и все успокоится само собой.
   После отдыха под сенью соснового бора армия повернула на юг и, оставив справа гряду высоких холмов, более недели шла безлесным пересеченным водоразделом, минуя верховья малых степных речушек, пока, наконец, не достигла истоков небольшого притока Ра. Здесь войско развернулось лицом на юго-запад и, следуя вдоль безымянной речушки, через два дня вышло к левому берегу великой реки ариев. Еще через день передовой отряд племени аритшу встретился с конной разведкой асов под началом молодого воеводы Фрейра, который сообщил Мативадже, что встречать его выехал сам вождь всех асов Биризенн.
   Биризенн был вождем народа эдов, стоявших во главе мощного союза племен асов, державшего в своих руках побережье и крупные реки трех морей - Самудры, Ахшайны и моря Аса, соединенного с Ахшайной нешироким проливом. Вместе с вединами, жившими по Ахшайне, даругами, лирами и ильмами асы носили еще недавно общее название вендов. Однако, усилившись, племенной союз асов стал самостоятельным и перестал подчиняться Яровиту, главе союза вендов Ахшайны.
   И венды, и асы по происхождению являлись теми же ариями, что и ариану, как, впрочем, и эллины, и валлоны. Однако, в отличие от всех других арийских племен и наперекор самим ариану, венды считали себя единственными настоящими потомками древних ариев - "ярыми кравенцами", произошедшими от брака Высшего Божества Праджапати со священной коровой Земун. О себе они говорили, что сплочены и ведомы Животворящим Богом, поэтому они и есть "венды". Асы, как истинные венды, исповедовали то же самое.
   Само собой разумеется, что ариану, как настоящие арии, с трудом терпели у себя под боком этих вероотступников, называемых ими "вратья" и недостойных именоваться ариями, ведь "арии" - это "единоверцы". Даже буйные аритшу или заморские эллины, поклонявшиеся Всем Богам и приносившие им урочные жертвы, были ближе народу ариану, чем дикари-венды, не знавшие жертвоприношений и не имевшие жрецов. Но выбирать особо не приходилось. В затяжной войне с предателями-иронами, длившейся без малого вот уже три сотни лет, венды стали надежными и единственными союзниками ариев. В конце концов, венды - просто дикие вратья, но никак не безбожные дасы и, тем более - не ракшасы-ироны, в безумии своем втоптавшие в грязь весь мир богов-дэвов. Ироны, потерявшие свет дня в своих очах, приносят жертвы демонам-асурам, почитая их как верхних богов. Неоднократно пытались арии образумить несчастных иронов, но все напрасно. А ведь известно, что нет хуже тех, кто чтит ночь как день и демона как бога - это приносит несчастье всем ариям, обитающим под солнцем.
   И раскололся некогда единый арийско-иронский мир надвое, и стала война жизнью десятка поколений как ариев, так и иронов. Тогда ушли от войны на запад валлоны, валлоги, эллины и даже часть самих ариев - эйры, неукротимые в бою и безрассудные в поисках лучшей доли. Прошли эйры через земли вединов и лиров, частично смешиваясь с ними, частично уводя с собой, и исчезли в туманных просторах сумеречного западного мира. Тогда стронулись с места и венды, не приняв ничьей стороны в кровавом споре, оставшись со своими древними родовыми богами. Однако в отдельных сражениях венды иногда поддерживали ариев и почти никогда не стояли на стороне иронов, так как, уходя на запад от бессмысленных с их точки зрения войн, они занимали иронские земли.
   В результате длительных войн иронский мир оказался разрезан на три части и значительно ослаблен. Ведины и лиры захватили северо-запад Ахшайны и степи по Данапру, асы отбросили часть иронов за горы Кандза и держали в своих руках реки Дан и Ра. Именно их помощь в последней войне позволила ариям Ксемашуры добиться такой убедительной и долгожданной победы. В то же время усилились и сами венды, расширив свои территории. Ильмы продвинулись в северные леса в верховьях Данапра и Ра; лиры, потеснив валлонов и валлогов, вышли к великой реке Истр; асы перенесли свою столицу Асгард с пересыхающего моря Самудра в устье реки Дан, усилив, совместно с вединами, натиск на морские крепости эллинов в южной части Ахшайны. Теперь к Ахшайне направлялись и даруги, последние из восточных вендов. Лишь далеко на востоке, в Белогорье, остались еще и венды, и валлоны; но они и не собирались никуда уходить из своих благодатных мест, оказывая ожесточенное сопротивление всем своим соседям - и ариям из племен урваша и аритшу, и диким дасам из-за гор.
   С уходом асов с Самудры иронский союз царя Абиратиса получал некоторые надежды на лучшее будущее, а вот арийскому пространству вполне мог грозить распад на отдельные части. Поэтому взоры арийского мира обратились к ариям южного царя Сутарны, поэтому Ксемашура и сам дал воинов Мативадже, и своих соседей заставил сделать то же самое. Арии появились на Ахшайне две сотни лет назад, после первых же побед над иронами, когда часть войска племени ариану под командованием раджана Сумати с боями вышла к морю. Осев на плодородных землях юга, ариану не оставили войну. Они оказали значительную помощь асам в их давнем споре с ванами Кандзы, а затем, продвинувшись на юг, за Куру и Аракс, вышли к границам страны хеттов, где население страдало от длительных мятежей, вызванных междоусобицами вождей и восстаниями рабов. Царь хеттов Телепин, восстановив государство, призвал на помощь ариев Сутарны.
   Сутарна разгромил дасов и, отогнав их далеко на юг, захватил обширные земли страны Митанни в верховьях реки Хабур, притока великого Еврота. Хетты были рады иметь на южных рубежах не воинственных дасов-ашшуров, а близких по языку и обычаям ариев. Ироны юга Самудры в те времена не накопили еще сил для борьбы с ариями, а грозная в прошлом страна Кемт была не опасна - она только-только оправилась от двухсотлетнего владычества кочевников-азиатов, совсем недавно успешно завершив освободительную войну. И вот теперь удачная экспедиция Сутарны имела продолжение: более 15 тысяч воинов готовилось выступить на юг, на поддержку поредевших гарнизонов страны Митанни и для войны с соседними воинственными ашшурами. Главной ударной силой объединенного арийско-вендского войска становились северные арии, ведомые прославленным полководцем Мативаджей.
   По соглашению, достигнутому еще ранней весной, асы должны были обеспечить переправу ариев через Ра, а также снабжение и сопровождение войск до южных пределов Самудры. Именно с этой целью флот асов, действовавший на Самудре, поднялся по реке Ра до крутой излучины, где воды могучей реки резко меняли свое направление с юго-западного на юго-восточное. Место это имело очень важное значение как для самих асов, так и для всех прочих народов, населявших окрестные степи. Именно здесь находилась в последние десятилетия самая южная точка переправы через Ра; ниже по реке степи были бесплодны и не давали скоту достаточного количества кормов. К тому же река практически не имела поймы, где трава могла бы произрастать независимо от осадков, а дожди в арийских степях по-прежнему являлись большой редкостью. Расположенная глубоко во впадине обширного русла, древняя река Ра в прежние времена была, как видно, полноводной и истинно могучей. Легенды немногочисленных местных народов, которые давно уже растворились и исчезли в огромной массе ариев, утверждали, что в то далекое время, когда таяли Великие Ледяные Горы, река Ра едва помещалась в своем русле, а море Самудра выходило далеко в степь и в предгорья Кандзы. Настолько много воды было тогда в Ра, что при впадении в Самудру не хватало ей одного русла и , переливаясь через край, она образовывала множество протоков, растекавшихся по степи на несколько дневных переходов. Трудно было ариям представить себе такую Ра на месте нынешней достаточно небольшой реки и не ведали они, что спустя восемнадцать веков вновь наполнится она до самых краев могучими водами северных дождей.
   Место, выбранное асами для переправы, являлось важным для них и по другой причине: неподалеку от излучины Ра располагалась такая же излучина реки Дан. Здесь асы перетаскивали свои ладьи из одной реки в другую, отсюда они держали в своих руках все побережье всех известных им степных рек, несущих свои воды в Самудру и Ахшайну.
   В ожидании подхода войска Мативаджи флот асов выстроился у левого берега великой реки. Ладьи, загруженные досками, брусьями, бухтами прочных канатов стояли на якорях. У самой воды асы разбили лагерь, выставив боевое охранение на далеких степных увалах. Биризенн только на некоторое время оставил свою столицу Асгард для того, чтобы встретиться с Мативаджей, общее же командование флотом и другими военными силами асов было возложено на первого воеводу Гюмира и его зятя Фрейра. Фрейр был самым младшим из сыновей знатного вана Ньорда, переданного асам в заложники со всем своим семейством в знак вечного мира между двумя этими народами. Талантливый и удачливый в военных делах Фрейр быстро выдвинулся среди асов и скоро стал сам настоящим асом, если не обращать внимания на его непривычную внешность - черные, словно крыло ворона, волосы, пронзительные карие глаза и орлиный, с горбинкой, нос. Впрочем, вожди асов после заключения мира с ванами нередко брали себе в жены смуглых черноволосых женщин и такой облик им был теперь не в диковинку. Однако, среди простых общинников по-прежнему преобладали светловолосые с голубыми либо серыми глазами эды - кровные родичи вендов. Совсем недавно Фрейр женился и теперь, уходя в дальний поход, оставил в Асгарде молодую жену, красавицу Герд.
   Фрейр не был единственным воеводой-иноплеменником среди асов. Здесь, между Ахшайной и Самудрой, на извечном перекрестке многих дорог перемешивались судьбы не только отдельных семей и родов, но, подчас, и целых народов. Не меньшей славой среди всех асов пользовался искусный мореплаватель и могучий как скала воин по имени Трор, по происхождению эллин из племени дарданов. Трор родился в крепости Эллион, запиравшей асам выход из Ахшайны в Великое море и еще с детства отличался среди своих сверстников могучей силой и необузданной жестокостью. Вместе с небольшим отрядом единомышленников он обошел на своих ладьях полмира - был в Элладе, на таинственном острове быков Крите, добирался даже до земли Кемт, не говоря уже о северных землях: Тавр и Пантикапа были знакомы ему с ранних лет. После кровавого столкновения со своим отчимом Трор вынужден был покинуть родину и вместе с остатками своей дружины попросил приюта у асов, которым вполне пришелся ко двору.
   Характер у Трора был, конечно, тяжелый: он и вспыльчив, и безрассуден в драке, и жесток, но неутомим в бою и походе, к тому же - удачлив в добыче и щедр. До сих пор Трор был не женат; среди юных дев асов не нашлось ни одной, которая смогла бы укротить в нем настоящего зверя. Да и дружинники его подобрались все как один ему под стать - молчаливые и дикие, с тяжелым взглядом, как у волка Фенрира, и с таким презрением к смерти, будто все они имели множество жизней, подобно великанам-берсеркам. Никто из асов, пожалуй, не удивился бы, увидев, что в лунную ночь Трор со своими побратимами превращается в волков, перекинувшись через голову. Многие вполне серьезно считали, что и удачлив-то в добыче Трор именно потому, что нападает на врага в волчьем облике. В нынешнем южном походе Трор не принимал участия; он еще две зимы назад отправился вверх по великой Ра в поисках легендарной Шветадвипы и с тех пор о нем ничего не было слышно. Но никто из асов о нем не беспокоился: во-первых, и беспокоиться-то было некому, а во-вторых, что может случиться плохого с волками в диких лесах? Погуляют и вернутся домой. Но, все-таки, несмотря ни на что, воинов Трора уважали и любили. Они были справедливы и бескорыстны, на них вполне можно было положиться в любом трудном деле. Да и добычей они делились весьма щедро, не скупясь по мелочам, и многим из асов, особенно молоденьким девушкам, частенько перепадали диковинные вещицы из заморских стран.
   Дружины ариев еще не успели достигнуть лагеря Биризенна, а там уже полным ходом развернулись работы по сооружению моста через реку Ра - промерялись глубины и скорость течения с таким расчетом, чтобы на самых напряженных участках поставить дополнительный ряд ладей, намертво посаженных на каменные якоря. Большое количество скота, пригнанное ариями, исключало переправу через брод, да и бродов-то на большой реке не сыскать - в любом случае на главном потоке будет либо большая глубина, либо сносящее с ног течение. Асы еще весной предложили составить из ладей плавучий мост; все равно им было необходимо перегнать в Дан свои корабли с Самудры. Сутарна согласился, и теперь асы быстро и умело (не в первый раз!) строили временный мост через Ра. Собственно, работы начались уже с приходом флота к излучине великой реки: все эти дни укреплялись и подсыпались съезды с крутых берегов (они использовались давно, но ежегодно размывались половодьем), ставились дополнительные столбы въездных изгородей для скота, готовились бортики для установки на самых сложных участках моста.
   Когда Мативаджа, сопровождаемый Индротой, Ратимоном и Сатварой, достиг лагеря асов, работы там были в полном разгаре. С высокого прибрежного выступа вождям ариев во всем своем великолепии открылась картина огромного сооружения, создать которое было под силу только асам-покорителям воды. Корабли асов выстраивались плотным строем - борт к борту - через все пространство воды. Отдавались тяжелые якоря; толстые канаты надежно скрепляли борта соседних судов в подвижную, но прочную, связку; крайние к берегам ладьи намертво крепились к столбам, врытым в землю. Затем поперек корабельных бортов укладывался настил из бревен и досок, заранее запасенных асами, края их скреплялись через специальные пазы деревянными клиньями и фиксировались веревками. И, наконец, вдоль всей линии настила ставились бортики из легких жердей для того, чтобы скот во время прогона не свалился в реку.
   Ширина настила позволяла переправить повозку, разъехаться двоим всадникам, либо прогнать три головы крупного скота в один ряд. За бортиками ограждения с обеих сторон настила оставалось место для построения и передвижения пеших воинов: когда прогоняли обоз или гурт скота, животные видели вокруг себя не воду, а людей. Настил занимал только узкую полосу центральной части ладей, с обеих сторон к носу и корме оставалось еще довольно много свободного пространства. Однако материала, запасенного асами, хватало лишь на такой узкий коридор перехода, что по нему при полной нагрузке могло переправиться через Ра не более трех сотен воинов с лошадьми в час. С другой стороны, узкий настил был более устойчивым даже в непогоду или при массовом перегоне скота, когда многое зависело, во-первых, от хорошего спокойного вожака стада, во-вторых, от умелого вывода гурта на мост. На берегу, достаточно далеко от воды, ставили калитку с высоким забором и равномерно подгоняли к этой калитке коров и овец, тем самым выстраивая их в линию еще до моста. В случае какой-либо неразберихи калитку тут же закрывали, прекращая доступ на мост. Работа эта была напряженной и к окончанию перегона пастухи и воины изматывались до предела. Лошади, в отличие от коров и овец, обычно переправлялись вплавь, либо переводились под уздцы, что также отнимало немало времени и сил.
   Биризенн встретил ариев внизу, у самого моста. Коротко поприветствовав Мативаджу, он предложил ему тут же, не откладывая, лично опробовать переход, но только пешком - для животных настил будет готов к вечеру, не раньше. С берега мост казался довольно хрупким и ненадежным, и, только ступив на него, арии смогли по достоинству оценить всю гениальность творцов этого сооружения, обладавшего серьезным запасом прочности. Ладьи, обычно перевозившие по несколько десятков людей, даже при полной загрузке мостового перехода испытывали давление шести-восьми голов скота каждая. Повредить такой мост могли разве что очень сильная буря да стремительное течение; впрочем, на реках с бурными водами такой мост просто невозможно установить, проще поискать брод либо перекинуть пару жердей на узком месте.
   Довольно долго Мативаджа, сопровождаемый воеводой Гюмиром, добирался до противоположного берега. По пути арии с интересом рассматривали корабли асов, заглядывали под настил, проверяли прочность креплений, удивляясь простым и надежным веревочным узлам и дубовым клиньям, с помощью которых и держалась вся эта громадина. Вода лениво журчала меж бортов, поскрипывали связки настила, гудели, натягиваясь и ослабляясь, страховочные канаты, стучали топоры и молотки, перекликивались воины и плотники.
   На правом берегу выход с мостового перехода охранялся усиленным отрядом конных и пеших асов. Мативаджа прошел мимо мощных кряжистых воинов в остроконечных медных шлемах, вооруженных огромными боевыми топорами (иного оружия в бою многие из асов не признавали). Начальник стражи подвел коней. Сопровождаемые Гюмиром, арии поднялись на гребень ближайшего холма, откуда как на ладони открывался великолепный вид: обширная река, пересекаемая несколькими секциями плавучего моста, расположившаяся тремя лагерями огромная армия, раскинувшиеся на несколько йоджану вокруг войска обозы и гурты скота, поднимающие тучи серой пыли.
   Переправа продолжалась два дня. Сначала, после ритуального принесения в жертву белого коня, по мосту прошествовали вожди асов (они же, как это было принято у всех вендов, жрецы Бога-Творца), за ними на другой берег ушли воины Индроты, заняв на всякий случай все окрестные возвышенности и подходы к ним. Затем переправились даруги, которые сразу же ушли далеко вперед, подготавливая путь для всей армии, и только потом начался долгий и утомительный перегон скота. После этого прошли обозы и завершили переход воины аритшу - им по жребию досталось тыловое боевое охранение. Еще два дня асы разбирали мост, и, наконец, огромное, почти десятитысячное (включая флот и конницу асов) войско двинулось на юг. Путь его лежал к устью реки Тарах, где намечалась встреча с армией самого Сутарны. Оставшиеся у переправы асы занялись переброской своих боевых ладей с реки Ра в реку Дан. Гонцы с вестями в Асгард и Пантикапу отправились в самом начале перехода армии через великую реку.
   Спустя две недели соединенное войско ариев медленно продвигалось по горным ущельям Кандзы. Слева, за прибрежными скалами, ревело и пенилось бурное море Самудра, справа нависали над дорогой россыпями разнообразных камней угрюмые утесы, поросшие густым лесом. Сильный встречный ветер бросал в лицо вместе с горькой пылью пряные запахи чужих земель, смешанные с острой соленой влагой. Тавити с опаской поглядывал на живописные склоны диких гор, придерживая левой рукой изгиб мощного арийского лука, переложенного из седельного мешка на колени. Наготове был и колчан с остро отточенными стрелами.
   Переход через горы оказался утомительным и изматывающим. Флот асов, сопровождавший армию Мативаджи и обеспечивавший дальнюю разведку, отстал из-за бурь, нередких на Самудре в это осеннее время. Море это в последнее время значительно обмелело и стало опасным для плавания - даже небольшой ветер нагонял крупные волны, особенно у берегов. Поэтому асы, выполняя свой союзнический долг, выслали вперед несколько конных застав и посольство к народу ванов, с которыми у них уже давно был заключен мир, скрепленный кровными узами родства, что храбрые ваны ценили превыше всего.
   Но ваны жили за горами Кандзы, по реке Куре, и до них было еще достаточно далеко. А пока ариям нужно было пройти узкой полосой сравнительно ровного побережья Самудры на виду у диких и воинственных горцев-тлепшей не менее десятка йоджану. Приходилось экономить и пищу, и воду - местные жители угоняли скот в горы, а источники засыпали камнями и песком. Своего же скота у Мативаджи осталось не так уж и много: армия в последние недели возросла в два раза, а новых коров и баранов почти не прибавилось, да и тех уже съели. Эта дорога была ему хорошо знакома - он проходил здесь уже в шестой раз, и всегда было одно и то же - ожесточенная до безрассудства враждебность тлепшей, которых невозможно было ни купить, ни покорить, ни уничтожить...
   Воины нервничали. Мелкие стычки происходили по несколько раз на день, а отставших и зазевавшихся воинов порой вообще не могли найти. Да и на марше нередко свистят с соседних утесов стрелы и всадники, хрипя и хватаясь за горло, валятся с седла под копыта коней. Шум, неразбериха и остановка. Тем временем еще пара стрел находит свою цель. Разъяренные воины, где можно - на рысях, а где и спешившись, карабкаются вверх, а там - никого. Или, наоборот - заранее приготовленный в насмешку над ариями изуродованный труп воина, пропавшего накануне вечером у самого костра...
   Задумавшись, Тавити едва не задремал, мерно раскачиваясь в седле в такт поступи коня. Вдруг впереди, у нависшего над дорогой камня, заросшего кривыми уродливыми соснами, раздались крики: "Убили! Держи его! Вот он, на дереве сидит! Хватай!" Щуплая фигурка в черной одежде ловко спрыгнула с дерева и принялась карабкаться вверх по каменистой осыпи на виду у всей сотни воинов ариану. Тут же засвистели стрелы, высекая искры из камней у самой головы безрассудного смельчака. Тавити быстро вскинул лук и прицелился. Руки дрожали: живой человек распластался по скале, словно ящерица; все это больше походило не на бой, а на какую-то страшную игру или на охоту на дикого зверя. Пока Тавити, закусив губу до крови, искал глазом цель, опытные воины уже кончили дело.
   - Есть! Попал! - раздался над ухом возглас сотника Рохи. - Пойдем, посмотрим, что за птицу мы подстрелили.
   Он соскочил с коня и побежал в сторону крутого склона, с которого, собрав по дороге кучу мелких камней, медленно скатывалось мертвое тело.
   Перед ними, раскинув руки, лежал навзничь совсем еще мальчишка, по крайней мере, намного моложе Тавити, черноволосый, с длинным крючковатым носом, в черной, расшитой светлыми узорами, короткой куртке, в таких же темных штанах и мягких кожаных сапожках. Хрупкая фигурка навылет была пробита тремя стрелами. Оперение стрел сломалось, но наконечники были на месте.
   - Смотри-ка, вот моя стрела, прямо напротив сердца. - Рохи ухватился за окровавленный наконечник, резко дернул. - Еще пригодится, раз колдуна взяла.
   Тавити замутило, к горлу подступил комок.
   - Ты что, сынок, первый раз такое видишь? - Рохи вытер кровь о кожаные штаны и бережно убрал наконечник в поясную сумку. - Жалко стало сосунка? Уж он бы тебя пожалел! Двоих наших успел положить этот звереныш. Ничего, в бою еще не то увидишь; там, в горячке, все - мясники и костоломы - только знай уворачивайся, да бей, не ленись, иначе смерть. Так что нюни не распускай и запомни - это враг, а врагов надо убивать. Иначе они убьют тебя. Понял? Ну, пошли.
   Вечером у соседнего костра вновь бесследно исчез воин, отошедший в одиночку в кусты по нужде, а в крайней от леса палатке утром не проснулся никто - все оказались зарезанными собственными ножами. Часовые, как всегда, ничего не видели и не слышали, не зря же говорят, что тлепши - колдуны. Скорее бы пройти эти колдовские места...
   Через два дня отряд передового охранения, состоявший из воинов племени аритшу, завернув вправо по горному ущелью, внезапно наткнулся на маленькую, совершенно незаметную с дороги, деревушку тлепшей, приютившуюся в лесу у подножия крутого обрыва. Домики, сложенные из дикого камня, хаотически теснились по склону как ступени гигантской недостроенной или полуразрушенной лестницы. Жители не успели покинуть деревню, как в нее ворвались разъяренные всадники Сатвары. Бой был скоротечным и кровавым. Аритшу не оставили в живых никого. Возможно, им и удалось бы взять в плен двоих-троих тлепшей, но те сами бросались на мечи с голыми руками: и старики, и женщины, и даже дети, не говоря уже о воинах-мужчинах. Несколько женщин с грудными младенцами, скрывавшиеся в самых верхних домах, бросились в пропасть, но не отдали себя в руки врагов.
   Особенно ожесточенно колдуны-тлепши обороняли стоявшее на отшибе невзрачное строение; можно было даже подумать, что эта полуземлянка являлась их храмом. Но, как оказалось, это была всего лишь мастерская по металлу, впрочем, довольно своеобразная - без литейных форм, но с какими-то странными приспособлениями и инструментами. Сотник аритшу, захвативший селение, тотчас же доложил о загадочной находке воеводе Сатваре, а тот сообщил об этом самому Мативадже. Тот сразу же понял, что обнаружено место, где тлепши изготовляют железо. Несомненная удача! Мативаджа много слышал о секретах горных колдунов, но воочию видеть таинственное ремесло ему никогда еще не приходилось.
   Когда походный раджан (так , наравне с главным вождем племени, обозначался у ариев начальник войска в дальнем походе) Мативаджа с многочисленной свитой прибыл в селение, там уже стоял отряд опытных ариану с Ахшайны, хорошо знавших нравы тлепшей, а горячих и безрассудных аритшу отправили дальше по Самудре. Конная процессия проехала мимо ступенчатой деревни, пропустив идущий навстречу гурт захваченного скота, завернула по узкой, едва заметной тропинке за невысокий холмик и остановилась у древнего, наполовину вросшего в землю строения из неотесанных камней, покрытых столетним мхом. Плоская крыша из грубых плах была закрыта толстым слоем глины; посреди ее возвышалась широкая труба, искусно сложенная из небольших, хорошо подогнанных друг к другу камней, скрепленных каким-то раствором. Верхняя часть фасада была украшена большим количеством рогов дикого козла: они были вмурованы в стену вместе с черепами, торчали из-под стрех, свешивались гроздьями с потолочных балок, торчавших над входом, подобно козырьку. Вокруг хижины росли ореховые деревья и грабы общим числом семь; заметно было, что они специально высажены здесь человеческой рукой. Несомненно, здесь был скрыт какой-то тайный смысл. Рядом с хижиной возвышалась поленница хороших ровных дров.
   Трупы защитников к этому времени были уже убраны в сторону, но кровь от недавней схватки бурыми пятнами выделялась повсюду: на траве, на стенах, на сорванной с петель двери, на земляном полу внутри помещения. Воины личной сотни Мативаджи, спешившись, заняли круговую оборону - от безумных тлепшей всего можно ожидать, а сам раджан, сопровождаемый Индротой, Сатварой, Ратимоном и Гюмиром, нагнувшись, ступил в полутемное нутро хижины.
   Помещение освещалось одним небольшим окошком, смотревшим на юг. Возле окна располагалась широкая каменная плита, на которой в образцовом порядке, несмотря на недавнее сражение, были разложены инструменты, овальные куски черного металла, матово-серые полосы, какие-то заготовки, крючья, гвозди, кольца, мотки проволоки. Ближе к центру хижины возвышался еще один массивный камень, на котором лежали молот и клещи из черного металла, такие же клещи, только медные, висели на противоположной от входа стене рядом с каменным молотом. "Священные предметы" - догадался Мативаджа, он знал о почитании молота в стране хеттов - приходилось с этим встречаться во время поездок в Ниш и Хаттушаш, столицы Телепина. Впрочем, и остальным вождям не составило труда догадаться о святости этих предметов: прямо под ними на плоском глиняном блюде лежало несколько свежих петушиных голов и высохший козлиный череп с рогами. Тут же стояли светильники разных размеров и форм. Напротив окна, у другой стены, громоздилась неуклюжая, но очень тщательно обмазанная печь с широким сводчатым зевом и странным приспособлением из деревянных реек и кожи.
   - Похоже на рыбьи жабры, - проворчал Гюмир. Он, старый морской разбойник, много повидал в своей жизни стран и обычаев, однако такого ему встречать еще не приходилось. Недаром тлепши так берегли свои секреты.
   - А это жабры и есть. - Мативаджа, взявшись за рычаг, нажал на кожаный мешок. Воздух со свистом дохнул в печь, подняв облако сажи, темные угли неожиданно полыхнули малиновым светом. - Только они качают не воду, а воздух для печи.
   - Ну и хитрецы эти горные колдуны! Додумались же до такой простой с виду вещи, ведь так и быстрее, и жару больше! - Гюмир покачал седой головой.
   - Значит и дров больше надо и костей для плавки. - Сатвара криво усмехнулся. - А почему печь открыта настежь? И где же здесь руда? Я вижу только котел с водой, наверно приготовили от пожара. Но какой может быть пожар, когда в хижине нет ни одной деревянной палки - камень да глина кругом.
   Мативаджа взял с каменной полки длинную узкую полосу, внимательно рассмотрел ее со всех сторон. Полоса была неравномерной толщины, со следами ударов от тяжелого молота, какие могли остаться только на горячем металле. Похоже, это заготовка для железного меча.
   - Вот, посмотрите, - он обратился к окружающим. - Тлепши выплавляют руду где-то в другом месте, а сюда доставляют уже готовые куски металла. - Раджан показал на полукруглые ноздреватые крицы, похожие на лепешки. - В печи их вновь нагревают и растягивают ударами молота так, как надо.
   - А вода в котле для чего? Ведь железо боится воды.
   - Этого я не знаю. И спросить не у кого - всех мастеров перебили... Да и вряд ли они нам что и сказали бы, эти колдуны. - Мативаджа махнул рукой и обернулся к сотнику, сменившему в деревне воинов аритшу. - Оружие собрали? Железное есть?
   - Да, раджан. Десять железных мечей, три десятка кинжалов, остальное из бронзы, но хорошего качества.
   - Мало! Должно быть еще. Обыщите все вокруг деревни, где-то здесь есть тайник с оружием. Не зря же здесь стоит эта хижина.
   - Мы уже все проверили. Ничего нет.
   - Плохо ищите. Осмотрите весь лес по обоим склонам. Да поторопитесь, скоро выступаем, и так уже целый день потеряли.
   Мативаджа вышел из закопченной мастерской на свежий воздух, подозвал своего первого сотника Чаркару:
   - Все железо собрать, взвесить, разложить по мешкам: куски - отдельно, заготовки - отдельно, инструменты - тоже. Клещи и молот положи в ларец, к золоту и камням - так надежнее. Хижину тщательно осмотреть, должен быть тайник. А, вообще-то, должен же был здесь кто-то остаться в живых, хотя бы случайно. Неужели никого не нашли?
   - В землянке за ручьем прятались четверо - женщина с детьми и раненый воин, кажется, ее муж.
   - Что же ты молчал? Давай их сюда немедленно. Сейчас мы развяжем им языки. Кто знает наречие тлепшей?
   Таких не оказалось. Только Гюмир заметил, что он смог бы понять ванов, но тлепши говорят совсем по-другому.
   Тем временем привели пленников - женщину с полубезумным взглядом, двоих оборванных грязных ребятишек и воина с разрубленным плечом. Женщина ни на кого не обращала внимания, что-то нараспев подвывая - то ли молитву, то ли песню, не разберешь. Дети испуганно жались к ней. Воин смотрел осмысленно, но во взгляде его была одна лишь ненависть, настолько всепоглощающая, что будь он здоров - зубами бы рвал врагов. Но руки его были связаны, несмотря на глубокую рану, из которой через повязку сочилась кровь.
   - Баба и сосунки не в счет, они к оружию доступа не имеют. Спроси-ка вот его, где они прячут железо? - Мативаджа ткнул плеткой в грудь пленного воина.
   Чаркара положил на траву металлическую крицу, узкую полоску заготовки для клинка, затем показал поочередно на них и на свой железный меч, давая тем самым врагу понять, что ему известно, как делают оружие. Пленник понял. Глаза его гневно сверкнули, но он тут же сдержал себя, погасив их пламя, и отрицательно помотал головой. "Видно, что не простой ты человек" - усмехнулся про себя наблюдательный Мативаджа. - "Ничего, мы тебе дадим время подумать. Все скажешь, что знаешь".
   - Сотник, посмотри среди убитых. У мастера должны быть закопченные руки. Нашел? Волоки его сюда - Раджан перевел взгляд на тлепша. - А ну-ка, теперь скажи, кто это? Это он делает железо? Шьяман айас... Кивэл... Знаешь, что такое кивэл?
   При звуках знакомого слова воин вздрогнул, посмотрел в глаза Мативадже и произнес хриплым голосом несколько гортанных слов:
   - Кису кивэл Андемыркан... Тлепш. - Он указал глазами на небо.
   - Что он говорит? Кто-нибудь понимает этого дикаря? Ты Тлепш? Тебя так зовут? - Мативаджа ткнул пальцем в пленника. - Тлепш?
   Тот покачал головой и надменно усмехнулся:
   - Калахи. - И, вдруг, дернув больным плечом, разразился быстрой неразборчивой скороговоркой, устремив взор в небеса.
   - Вот незадача! Сколько хожу по берегу Самудры и ни разу еще не удалось поговорить ни с одним тлепшем. Теперь вот случай представился, а не понимаем друг друга, хоть разбейся в лепешку...
   - Раджан! - В проеме двери стоял воин. - Мы нашли тайник, под камнем у окна. Вот, смотрите! - В руках его светились загадочным блеском пять новеньких, смазанных жиром, мечей. - Там еще с десяток кинжалов!
   - Тотреш! - Пленник в отчаянии упал на колени, заскрипев зубами от боли. Бурный поток слов вырвался из его уст. Уже знакомо звучали среди них "кивэл" и "тлепш".
   - Ну и рассвирепел наш хозяин! - Мативаджа понимающе улыбнулся. - Жаль, дружок, что тебя никто здесь не понимает.
   - Я понимаю! - Звонкий девичий голос заставил раджана вздрогнуть. - Если желаешь, я переведу все, что он говорит.
   Расталкивая воинов, в круг протискивалась молоденькая девчонка, худющая, в изорванной грязной одежонке, но с чистыми, сверкающими радостью глазами.
   - Ты кто такая? И откуда здесь взялась?
   - Я Нада, дочь Капы, бедного рыбака с Ахшайны. Буря забросила наш челн далеко на юг, меня схватили и продали в эту деревню. Нас, ариев и ванов, было тут шестеро, Когда начался бой, тлепши всех убили. А я была в саду и успела сбежать в лес. Твои воины спасли меня, раджан. Я готова служить тебе, как ты прикажешь!
   - Так ты из ариану? И язык тлепшей знаешь? Очень хорошо! - Мативаджа повеселел. - А, ну-ка, накормите девчонку, да получше! Сначала еда, потом дело!
   - Она и так съела все, что было у целого десятка про запас на всю дорогу... Да еще и отметину на лице оставила вон у того молодца, чтобы не приставал. - Сотник лихо закрутил правый ус. - Боевая девка, ничего не скажешь.
   Воины добродушно рассмеялись.
   - Раджан, дай мне коня и десятка три воинов! Тут поблизости, всего часа два езды, еще одна деревня есть. Надо бы там кое с кем посчитаться. - Девчонка хитро улыбнулась. - А оружие у меня уже есть. Вот, - она показала железный кинжал. - Я знаю, где у них тайник в лесу запрятан. Мечей там мало, но железных кругов - три человека не унесут!
   - Так-так-так... Постой, постой, не тараторь, как сорока. Ишь ты, только на свободу и уже в бой сломя голову! Никуда я никого больше не пущу, и так уже здесь задержались. Тайник покажешь сотнику, железо заберем. А сейчас скажи, кто это такой и что он говорит? - Мативаджа указал на пленника.
   - Этот? А он у них тут самый главный в деревне, вроде как вождь. Зовут его Калахи. У-у-у, змей! Попался? Думал - не найдут? Гад ползучий, помнишь, как меня плетью бил, скотина? Сейчас я тебе так морду разукрашу, вовек не забудешь.
   - Не горячись, Нада! Переведи лучше, что он нам тут наговорил. Что это он все кричит: "Тотреш, тотреш"?
   - Это он ругается так. Тотреш - это враг, демон. Для них, что чужеземец, что демон - одно и то же. Что он говорит? Он вас за людей не считает и готов убить, как только освободится. А еще он призывает на ваши головы гнев своих богов. Вот, послушайте: "О Шьяшва, все семь святынь! Ты, чей кинжал пронзает врага насквозь, сотвори для нас тысячи лет, сожми злых демонов, посягнувших на три руки, в змеиных стальных объятьях, развей их по ветру прахом на тысячи кусочков!" Шьяшва - это их верховный бог, Тлепш - бог железа, а еще они почитают Сасрыкву - это такой железный воин, поедающий горячие угли...
   - А это кто? - Мативаджа указал на убитого тлепша с черными от въевшейся копоти ладонями.
   - Это их главный колдун Андемыркан. Он тут день и ночь над железом колдует. Они даже из своих мало кого сюда близко подпускают, а я все видела - ночью подкрадывалась и в окошко заглядывала.
   - Не страшно было? Ведь поймают - убьют.
   Я осторожно. А потом чего бояться, все равно один конец. У них тут работники долго не живут, а до дома не доберешься - догонят обязательно. У них с этим строго.
   - Значит, ты все видела? Ну, это - как они железо делают. Сможешь объяснить?
   - Смогу. Я вообще много о них знаю. Злые они больно; что старый, что малый - все готовы тебя раздавить как букашку. Раздавят и глазом не моргнут. Насмотрелась я тут на них. - Девчонка всхлипнула, сама, видимо, не веря еще счастью, внезапно свалившемуся на нее.
   - Ну, хорошо, хорошо, успокойся. Возьмешь моего коня, покажешь сотнику Чаркаре тайник. Этих, - Мативаджа кивнул страже на пленников, - забрать с собой, следить за ними, глаз не спускать ни днем, ни ночью. Мы еще побеседуем в пути, время найдется. Вождя перевязать, а женщину от него убрать подальше - в обоз. Да следите за мальчишками, чтобы не сбежали. Они нам тоже еще пригодятся.
   Мативаджа собрался было дать команду отправляться, но остановился и вновь подозвал к себе пленницу тлепшей:
   - Нада, погоди-ка, еще один вопрос. Эта женщина с детьми - она кто вождю? Жена что ли?
   - Нет. Это жена его младшего брата Бекири. У самого Калахи жена в прошлом году умерла, уж очень страшно он ее бил. Тут целая история про любовь. - Она лукаво улыбнулась, чисто женским движением поправляя растрепавшиеся волосы. - Все в деревне это знали, кроме Бекири. Все знали, только теперь никто ничего не скажет, все перебиты. Он сам это и сделал, змей.
   Надо быстро наклонилась к вождю тлепшей, по прежнему стоявшему на коленях в ожидании своей участи, быстро произнесла несколько гортанных фраз. Вождь, отшатнувшись, упал навзничь на больное плечо, что-то зашипел, кусая в бессильной ярости запекшиеся губы.
   - Ну, что я говорила! Он же, гад, сам и зарезал собственного брата. И бойню в деревне сам же своими руками сотворил, гнида.
   - Хватит, Нада! Потом поговорим! Сейчас бери воинов и скачи за железом. А чтобы с тобой вдруг ничего не случилось, в охрану тебе даю вот этого молодца. Уж он-то тебя в обиду не даст. - Мативаджа указал на Тавити, сопровождавшего своего воеводу Индроту. Раджан запомнил этого юношу еще с весны, с тех самых пор, когда пришлось ему в далекой Дхатарвале показывать волшебную силу железного оружия. И вот опять железо и опять на глаза попался этот мальчишка. Добрый знак!
   Надо бросила быстрый оценивающий взгляд на юного богатыря и ловко вскочила в седло:
   - Поехали!
   - Накинь хотя бы халат! - Мативаджа попытался остановить неугомонную девчонку. - Вся спина в дырах светится. Продует тебя, ветер сильный.
   - Ничего, я закаленная, совсем как ихний Сасрыква! - Надо ударила коня голыми пятками в бока.
   - Что она сказала? Сасрыква? Кто это такой?
   - А кто его знает. Вернется, спросим. - Сатвара был недоволен, что происшествие случилось именно в его войсках.
   Мативаджа внимательно посмотрел на него и принял в уме какое-то решение.
   - Сотник, собирай своих людей! Уходим к Самудре. А ты, Сатвара, сейчас же пришли ко мне того храбреца, что взял эту деревню. Есть у меня к нему несколько вопросов. А сотню его сними с охраны.
   Качи, сотник войска аритшу, за которым Сатвара послал гонца, был уже далеко впереди и смог явиться к раджану только к вечеру, когда армия, выставив удвоенное охранение, встало на ночевку. Повсюду пылали костры, в котлах варилось мясо, булькала каша. Пищи требовалось много. Только за один день войско Мативаджи съедало целое стадо из двух десятков быков или сотни баранов. И это - вместе с кашей, лепешками, творогом, сыром, зеленью. Уже дважды армии приходилось останавливаться для загонной охоты, чтобы пополнить запасы вяленого и копченого мяса - в долине Самура и возле реки Тарах, в предгорьях Кандзы. Арийские воины были неприхотливы в еде, они умели провяливать мясо на ходу, закладывая его под потники седел. Но такие запасы всегда кончались в самый неподходящий момент. Важным подспорьем в пути являлась рыба, которую регулярно подвозили корабли асов. Но вот уже с неделю из-за бури не было рыбы. Из-за военных стычек не было охоты и свежего мяса. Гурты скота и табуны лошадей, которые арии вели с собой, быстро таяли. Конечно, богатая природа Кандзы достаточно щедро одаривала воинов разнообразными плодами, орехами и фруктами. Но от них у воинов с непривычки болели животы. Сегодня им досталось свежее мясо - весь угнанный у тлепшей скот тут же пошел в котлы.
   Раджан принял сотника в своем шатре.
   - Ну, давай, расскажи о своих подвигах. - Мативаджа с интересом рассматривал незнакомого воина, добывшего сегодня столько железа, сколько никто из ариев, включая самого раджана, никогда в жизни не видел.
   Сотник выглядел несколько растерянным, он ожидал чего угодно - ругани, даже наказаний за неожиданно проявленную инициативу. Он был опытен, много лет провел в битвах, в былые времена сражался в войсках Ксемашуры против иронов Абиратиса, а в последние годы приложил немало сил к разгрому даругов, тех самых, с которыми сейчас рука об руку шел в далекую страну южных дасов. Он знал, что уклонившись от пути следования армии, тем более, углубившись в незнакомую враждебную местность, совершил тяжелую ошибку, поставив под фланговый удар всю армию, растянувшуюся на половину йоджану по узкой полосе побережья Самудры.
   Однако, Мативаджу интересовало совсем другое. Он проходил этой дорогой уже не в первый раз и был несказанно удивлен тому, что деревня тлепшей была застигнута врасплох. Этого никогда не случалось и не могло случиться - тлепши заранее убирались с побережья далеко в горы. Значит, что-то изменилось в горах Кандзы и это что-то необходимо выяснить, иначе на обратном пути для ариев могли возникнуть неожиданности. Сам он, впрочем, не собирался возвращаться из Митанни, но этот путь по Самудре - единственный и его следовало держать под контролем. Поэтому Мативаджа предложил старому сотнику подробно, не упуская мелочей, рассказать все с самого начала. Тот понимающе кивнул, соглашаясь - да, действительно, дело получилось необычное.
   С утра их сотне по жребию досталось передовое охранение правого крыла, то есть - самое опасное направление. Его воины имели уже достаточный опыт обращения с тлепшами, хотя работа эта, конечно, нервная и очень напряженная. Поэтому воины тщательно осматривали каждое подозрительное место, каждый холмик, кустик, лесные опушки, лощины, канавы, скалы, висящие над дорогой. Шли, как обычно, развернутой лавой, меняясь на ходу: задние уходили вперед, если надо - останавливались и спешивались. Главное - вовремя обнаружить засаду и быстро уничтожить ее. Вообще-то, передовые, то есть, самые боеспособные, части редко подвергались обстрелу: тлепши старались пропустить их и ударить, вызвав панику, по обозу, гурту скота, по повозкам с ранеными и больными. Только безрассудные одиночки и безусые юнцы осмеливались вступать в открытый бой с войсковыми отрядами.
   В это утро как назло не удалось обнаружить ни одной засады. Обстрела вообще не было. И вдруг, когда воины уже порядком подустали разгребать по оврагам опавшие листья и лазить на скалы, а некоторые на ходу уже стали закусывать кусками вяленого мяса, прозвучал сигнал тревоги. Сотник развернул коня на звук рога, но не успел он добраться до места происшествия, как увидел, что два десятка из его сотни, забрав вправо, на рысях уходят по пологому распадку вглубь леса. Туда же сворачивал и третий десяток. Воины что-то исступленно орали, на ходу доставая оружие. Сотня в один миг стала неуправляемой, и сколько сотник не кричал, призывая к порядку, грозя всяческими карами, ничего не помогало. К слову сказать, когда Качи сам увидел то, что взбесило воинов, то перестал сдерживать и своих воинов, и свои собственные чувства, положившись на волю богов.
   На опушке леса, на самом виду для проходящих ариев, были прикручены к деревьям три воина аритшу, один из них - свой, из этой самой сотни, знакомый многим с детства, а кому-то вообще кровный родственник. Воины были страшно, просто бесчеловечно, изуродованы, но еще живы. Под ногами у каждого их них стояли муравейники и по окровавленным обнаженным телам их ползали страшные огромные муравьи. Спасти ребят не удалось, но кто-то из них успел шепнуть, что деревня, где их пытали, совсем неподалеку... Остальное раджану известно. Селение совершенно не было готово к нападению и это казалось странным: выставить напоказ свои изуверства и сохранять при этом полную безмятежность?
   - Вы никого не встретили в лесу по пути к деревне?
   - Был какой-то всадник, судя по одежде - тлепш. Он прискакал в деревню немного раньше нас, но тревоги поднять не успел.
   - Или не захотел... - Раджан в раздумье закусил правый ус. - А больше ничего странного вы в лесу не заметили?
   - По пути в деревню - нет. Да и все мысли были только о мести. А когда выходили обратно к морю, то развернулись цепью - вдруг встретим кого еще из наших пропавших? Но нашли только двоих убитых тлепшей - недалеко от тех деревьев, почти на опушке. Один был убит ударом ножа в спину, у другого перерезано горло.
   - Вот именно - ножом в спину... Так я и думал. А оружие у них, конечно же, осталось нетронутым. Ведь так? Вы взяли его себе и промолчали об этом - оружие-то железное.
   - Да, раджан. Все было именно так. - Сотник помялся. - Мы еще подумали: вот странно, кто-то их убил, а такие ценные вещи почему-то не взял. Зачем же убивал-то? У каждого из них было по железному мечу, железному кинжалу, а у одного еще и кусок железа на шнурке - амулет, наверно. Сила у того амулета волшебная - прилипает он к железу, а больше ни к чему - ни к меди, ни к серебру, ни к золоту.
   - Интересно! Слышать об этом чуде мне приходилось, а встречать не встречал... Но давай поговорим о деле. Ты, конечно, и в деревне все оружие собрал, какое захотел?
   - По обычаю половина добычи, если не сказано было иначе, принадлежит воинам, захватившим ее. Мы взяли ровно половину, не больше.
   - Много воинов потерял?
   - Два десятка и пятерых убитыми, еще восемь ранеными, у остальных - царапины, не больше.
   - Так сколько же у тебя сейчас в седле?
   - Ну, если считать, что еще раньше двое пропали, один подстрелен, а четверо мучаются животами, то ровно шестьдесят, считая меня.
   - Да, невелика сотня... Этак мы, пожалуй, пока до места дойдем, с половиной людей останемся... И что, во всех сотнях так?
   - Нет, в других побольше. Кроме нас в бою-то еще пока никто и не был. Но полных сотен, сколько я знаю, нет. Где девять десятков, а где и восемь. Болеют люди: вода чужая, невкусная, молочного не хватает, да еще эти ягоды местные - кому ничего, а иные только в рот возьмут и тут же в кусты.
   - Ты, сотник, людей побереги и другим передай мое на то слово. Мне армия нужна, а не сборище калек. А тебя, - раджан сурово взглянул на воина, - наказать надо примерно за то, что оставил войско без охраны - чтобы другим неповадно было. За провинность можно вашу сотню и добычи лишить. Это было бы справедливо...
   - Воля твоя, раджан.
   - Да, это было бы справедливо, но не сейчас. Как я понял, вы не виноваты в этой бойне, вас натравили и вашими руками сделали грязную работу... Кто? Сами же тлепши, это их усобицы. Так что не бери лишнего в голову, сотник. Уход с дороги сегодня я вам прощаю, но впредь больше не прощу, не жди. Так и передай всем своим - пусть никто больше не вздумает нырять в горы - голову сниму! Понял? А прощаю я тебя только потому, что сегодняшнее железо все перевесило - и непослушание, и кровь. Железо дороже золота, намного дороже жизней сотен и тысяч людей. Ты до сегодняшнего дня держал в руках железный меч?
   - Нет. Только видел издали у тебя, раджан, и у твоих воинов. Это действительно волшебный клинок. Легкий, а как режет! Да за такой ничего не жалко отдать.
   Мативаджа понимающе усмехнулся.
   - Да, ты прав, сила его велика и мы, кажется, близки к разгадке этой силы. Так вот, сотник, все захваченное тобой оружие оставь себе, я разрешаю, твои воины заслужили это. Тебе лично я дарю коня и вот этот перстень. Но тот талисман, что ты нашел в лесу, отдай мне. Как тебя зовут?
   - Мое имя Качи. - Сотник снял с шеи тесемку с куском темного, почти черного металла и передал раджану. Тот внимательно осмотрел вещицу, приложил ее к лезвию кинжала и вздрогнул, почувствовав неведомо откуда взявшуюся силу металла. Отлепив кинжал, с интересом вновь осмотрел талисман, покачал головой. Затем махнул рукой, давая знак к окончанию беседы:
   - Да, ты действительно не так прост, как кажется с первого взгляда. Я запомню тебя, а когда понадобишься, позову. В Митанни всем дела хватит. Теперь можешь идти.
   - Нет, раджан, я еще не все сказал. Деревня была довольно богатой и вот это - все золото и серебро, которое мы там собрали. Себе мы не взяли ничего. - Сотник достал из-под куртки узел и высыпал на ковер груду блестящих вещей.
   Раджан с удивлением уставился на него. Действительно! Он совсем забыл с этим железом даже про золото! А этот сотник большой хитрец и пройдоха. Надо же такое сказать, что себе они не взяли ничего. Еще бы! Зачем им золото, если есть железо.
   - Благодарю тебя, Качи, за верную службу и ценю твою мудрость и сдержанность. Ты не начал с того, чем следует закончить. Я принимаю твой дар, хотя он не стоит и сотой доли того, что воплощено в захваченной тобой сегодня добыче. Иди поужинай с нашими воинами и отдохни. В свою сотню поедешь утром. Ее уже отвели из охранения на отдых.
   Отпустив воина, Мативаджа надолго задумался. Да, люди устали и нуждаются в отдыхе. Войска уже почти три месяца в пути, однообразие дороги и ожидание ее завершения для многих становятся невыносимыми. А тут еще эти тлепши с их набегами. Но может быть, оно и к лучшему. Говорят, худа без добра не бывает. Сегодняшняя встряска всех подтянет, осторожных заставит задуматься о судьбе, алчных - о добыче, начальников - о состоянии своих войск.
   Основной боевой единицей в войске ариев была грама - военный отряд из ста воинов. Такие отряды действовали слаженно, легко перемещались, и ими было достаточно легко управлять, главным образом потому, что их составляли родственники (грама - это еще и родовое поселение ариев). Внутри такой сотни деление на группы было произвольным - все зависело от родственных связей и личных симпатий. К тому же, древними обычаями ссоры внутри сотни на все время войны запрещались под страхом смерти. Это был единый сплоченный коллектив, хранивший в дальних походах тепло родного очага, спаянный взаимовыручкой и кровной местью за погибших. Сотня могла вести самостоятельные боевые действия или входить в более крупные войсковые соединения, которые создавались лишь на время войн и не имели определенной численности. Так у Ратимона было в этом походе 15 сотен даругов, у Сатвары - почти 30 сотен аритшу, у Индроты - и того больше. На реке Тарах к армии присоединилось 80 сотен ариев Ахшайны и их союзников - асов, вединов, а также лиров и аллонов. Они были разбиты на четыре группы примерно по двадцать сотен, которыми командовали назначенные Мативаджей воеводы.
   Все семь отдельных армий, составлявших единое войско в 15 тысяч воинов, имели свои обозы, отряды колесниц, гурты скота и были вполне самостоятельны во всех хозяйственных вопросах. Расположение войск, их движение и участие в боях - все это решалось только наверху, лично Мативаджей и его штабом, состоявшим из семи воевод, пурохиты и начальника личной сотни раджана, отвечавшего за общую разведку. Личная сотня раджана в отличие от других сотен была дружиной, то есть строилась не по родовому признаку, но по личным заслугам и преданности самому полководцу, а не роду и племени. В нее отбирали лучших воинов, вполне способных в нужный момент заменить в бою любого командира. Это был своего рода резерв главного командования и прообраз будущей военной аристократии. Численность этой сотни колебалась довольно значительно, порой превышая норму в два-три раза, а подчас сокращаясь до пяти-шести десятков.
   Такая система управления, сочетавшая родовые принципы и личные таланты, была простой, надежной и давала значительные преимущества ариям перед слабо организованными толпами, пусть и большими по численности. Разговор с сотником подтвердил некоторые мысли раджана. Теперь следовало побеседовать с этой бойкой девчонкой и допросить с ее помощью коварного тлепша. Он теперь знает слабое место этого негодяя. Если удастся выпытать секрет черного металла, то у ариев и у него, Мативаджи, будет свое железо. А это - власть над половиной мира. Удача сама идет в руки, и упустить ее было бы непростительно.
   Мативаджа вышел из шатра, подозвал сотника Чаркару:
   - Передай Индроте, чтобы утром привезли ту девчонку, что была в плену у тлепшей. А сейчас посмотри сам, как чувствует себя наш пленник Калахи. Проследи, чтобы его вовремя кормили, приставь к нему лекаря из младших жрецов и будь готов доставить его ко мне по первому требованию. Да следи за ним хорошенько - этот тип способен на все. Ни в коем случае не позволяй ему видеться с его женщиной. И не переусердствуй, он нужен мне живым... И еще. Разыщите возле трех деревьев двоих зарезанных тлепшей, привезите сюда. Чтобы к утру были. Но тихо, без излишнего шума. Сотник Качи покажет вам дорогу.
   Рано утром, едва встало солнце, Чаркара доложил, что все выполнено: девчонка доставлена, убитые тлепши разысканы, Калахи под неусыпным надзором.
   - Хорошо, зови сюда девчонку.
   В шатер вошла Нада. Раджан в удивлении поднял брови: трудно узнать в этой красавице вчерашнюю замарашку. Чисто вымытая и переодетая в мужской костюм, она со своими коротко стрижеными волосами (память о бывшем рабстве) была похожа на мальчишку, и только плавные изгибы тела, румяное круглое лицо и лукавые озорные глаза с густыми ресницами свидетельствовали о ее женской сути.
   - Ну здравствуй, Нада! Дай-ка, я на тебя посмотрю... Хороша! Действительно хороша! Смотри, осторожнее ходи по лагерю - украдут!
   - Не украдут, раджан! У меня охранник как скала, не обойдешь, не объедешь. - Нада рассмеялась.
   - Садись, побеседуем. - Раджан указал на скамью. - Расскажи все, что знаешь о тлепшах, о вожде Калахи, о железе.
   - Да что тут рассказывать? Вредные они все жестокие, особенно сам Калахи. Не жалеют ни своих, ни чужих. Калахи свою жену до смерти забил. Ему другая приглянулась - жена собственного брата, влюбился в нее без ума, да не знал, как заполучить. У них на счет этого строго: сразу прирежут... А тут как раз ваша армия идет... Они уже не раз от чужих прятались - землянки в лесу отрыты, да так, что никто не найдет... Но Калахи запретил людям покидать деревню, чего-то ждал... А вечером перед самым разгромом, то есть позавчера, взял двоих воинов и куда-то исчез. Появился он только тогда, когда ваши люди уже в деревню ворвались... Как будто сам их с собою привел... Наших всех тлепши тут же схватили и поубивали, а я успела в лес сбежать. - Нада всхлипнула, вспомнив вчерашний день.
   - Ну хорошо, успокойся. - Мативаджа смутился при виде женских слез. - А скажи, ты действительно видела, как тлепши железо делают?
   - Да, раджан, видела... Как руду плавят - не знаю, ее здесь нет. А как из металла вещи делают - знаю, видела. Это у них - главный секрет, главное волшебство.
   - А откуда они металл привозят?
   - С запада, из болот Колхи - это на побережье Ахшайны, как раз там, где нас с братом захватили. Нас вместе с железом сюда привезли.
   - А где твой брат сейчас?
   - Убил его этот зверь Калахи. Еще в прошлом году плетьми забил. - На этот раз Нада не плакала, все уже перегорело в душе, боль притупилась - назад не воротишь.
   - Прости, я не знал. - Мативаджа с сочувствием глянул на бывшую пленницу тлепшей. - Давай поговорим о другом... Скажи, что же они с железом делают? Я смотрел в мастерской - там никаких форм не было. Получается, что отливок они не изготовляют?
   - Нет, тут все по-другому. Я видела в окошко как они бросали кусок металла в печь и раскаляли его добела, но не плавили. Потом вынимали его длинными клещами и били молотом. Кусок становится мягким и принимает любую форму, какую нужно. Потом его опять разогревают и тут же опускают в воду и так несколько раз. Все это делается очень долго и трудно. Сил и терпенья надо много, а весь план не в отливке, а в голове...
   - Для чего же железо опускают в воду? Ведь оно боится воды.
   - Так его делают прочным. Если железо не пройдет через огонь и воду, оно станет мягким. Но если его перекалить, то тоже плохо - лезвие станет хрупким и сломается от первого удара. Тут много хитростей, этому долго обучаются.
   - Так - так. Получается, если мы сейчас разогреем руду и попытаемся из нее отбить меч, то у нас ничего не получится?
   - Да, раджан. Твой меч будет или слишком мягким, или хрупким. Так случается и у великих мастеров.
   - Так что же делают с тем металлом, который слишком хрупок?
   - Не знаю, но в печь его больше не кладут. Может быть снова плавят с рудой, но этого я не видела.
   - Ты называла какого-то Сасрыкву. Это что, бог?
   - То ли бог, то ли человек. О нем у тлепшей много легенд. Сасрыква сам родился железным, лежал младенцем в железной люльке, его закаливали в воде, как железный меч, чтобы он смог говорить. Потом он жил среди людей и делал железные вещи. А еще тлепши говорят, что Сасрыква был первым, кто нашел для людей небесное железо. Он поднял с земли камень, бросил его в зубра и пробил того насквозь. Этот камень и был небесным железом... Еще у них есть легенды про звезды, которые выжигают весь урожай, про братьев-близнецов Аше и Шаше - первых людей на земле и просто какие-то сказки. Слышала я много, но не все запомнила. Да и зачем мне это? Наоборот, поскорее бы забыть...
   - Ты еще молода, все изменится. Время все лечит. Ответь-ка мне еще на пару вопросов. В этой мастерской, похоже, не только железо ковали. Там какие-то рога на стенах.
   - Здесь у них был храм, куда допускали только мужчин. Приносили родившихся мальчиков, разжигали в печи огонь, мазали младенцам лицо сажей, резали козлов и петухов, зажигали семь свечей, молились Шьяшве и змеям. Когда посвящали в мастера нового человека, ему давали "три руки" - клещи, молот и наковальню. Новый кузнец должен был зарезать белого козла, вынуть его сердце и разбить его на наковальне своим новым молотом. Потом пели какие-то песни, я их не запоминала - они дикие и страшные, как волчий вой.
   Мативаджа встал.
   - Иди, отдыхай, Нада. Ты молодец, много полезного рассказала. Сейчас тебя покормят. Дальше поедешь с моей дружиной, с обозом. Присмотри там за этой женщиной и ее ребятишками. Охранника своего можешь отпустить, если понадобится, мы его найдем - он из войска Индроты. А, впрочем, пускай еще денька два-три побудет с тобой, поучи-ка его языку тлепшей... Как встанем на отдых, позову опять - будешь переводить разговор с Калахи. А сейчас иди.
   День проходил как обычно. После завтрака войско двинулось в путь, соблюдая раз и навсегда выработанный порядок: боевое охранение, родовые сотни-грамы, затем - обоз, скот, снова войска и тыловое охранение. Несколько сотен в каждой из семи армий прикрывали наиболее опасный правый фланг обозов и гуртов скота.
   Прибрежная низменность Самудры тем временем расширилась, горы постепенно отступали к западу, а впереди открывалась взору широкая и живописная долина реки Куры. Переход через Кандзу завершался. Еще немного и арии приблизятся к границам владений ванов, затем - хеттов, но оставят их справа - земли по низовьям Куры принадлежали асам по давнему договору с ванами. Здесь располагалось несколько десятков поселков, жители которых занимались рыболовством и возделыванием благодатных почв, выращивая хлеб, фрукты и виноград. В устье Куры, в удобной бухте, укрывался от непогоды флот асов, усиленный двумя десятками кораблей, пришедших с севера. Шторм на море уже пошел на спад и часть кораблей смогла выйти на лов рыбы для армии Мативаджи.
   Тавити совершенно неожиданно для себя оказался оторван от своей грамы, очутившись в обозе главной ставки раджана. Все здесь было на первый взгляд таким же, как и в войске Индроты, но в то же время немного иначе - более строго и сухо, без той душевности, к которой Тавити привык дома. Дисциплина в войске ариев Ахшайны была суровой, да это и понятно: если хочешь что-то завоевать, следует забыть о личных обидах.
   Тавити был теперь приставлен к личной охране Нады, той самой девчонки, что сбежала от тлепшей. Она полностью соответствовала своему имени (Нада - тростинка) - гибкая и легкая, но сильная и упорная. Характер у нее был еще тот: Тавити пришлось выдержать целый водопад насмешек и язвительных замечаний. К тому же, Нада задумала научить его языку тлепшей, заявив что это - пожелание самого раджана. Чужой язык с гортанными и цокающими звуками оказался совершенно непосилен для молодого воина. То, как он, коверкая, произносил незнакомые слова, вызывало бурный восторг Нады - такой, что пугался и прядал ушами подаренный ей Мативаджей конь, однако, это нисколько не смущало невозмутимого (или желающего казаться таким) воина ариану. "Пускай повеселится да забудет свою нелегкую жизнь, - вполне резонно размышлял он, - и так уж ей досталось". Но спина у него вспотела от этой науки гораздо сильнее, чем от заготовки дров.
   К счастью, Нада довольно быстро устала от почти бесполезных упражнений, проходивших под ухмылками и солеными замечаниями воинов Ахшайны. Она переключила свое внимание на повозку, где содержалась под стражей женщина тлепшей со своими детьми. Спрыгнув с коня, Нада привязала его к гребню повозки и стала что-то оживленно обсуждать с пленницей. Та сначала отмалчивалась, изредка кивая головой, потом что-то стала едва слышно рассказывать, вытирая платком слезы. Нада притихла, с состраданием посматривая на свою собеседницу, и сама, пожалуй, готова была расплакаться. Всякая вражда между ними, если она и имелась раньше, в этот миг была забыта. Женщины всегда одинаковы и то, что их объединяет, живет вечно и независимо от войн и походов, побед и поражений...
   Тавити тем временем не переставал удивляться богатству и щедрости южной природы. Там, в далеких теперь родных землях по берегам Патуры и Синдху, стояла сейчас поздняя осень - деревья сбрасывали последние пожелтевшие листья, повсюду холод, сырость, запахи стылой земли и утренних заморозков. Жители поселков и крепостей готовились к длительной зиме: в погреба загружали различную снедь, ссыпали в деревянные кади и короба обмолоченное зерно, ставили на зиму скот, готовили теплую одежду, дрова для очага и сырье для работы долгими зимними вечерами... Природа умирает до весны а люди закапываются в свои норы. Грустное, но красивое время...
   Здесь же, за горами Кандзы, все иначе. Лето, казалось бы, вообще никогда не кончается; деревья по-прежнему сочно и ярко зеленеют, а некоторые даже и цветут, множество плодов украшает сады и леса. Погода теплая, даже жаркая - если и бывают здесь когда-либо морозы и снегопады, то на один-два дня, как утверждают бывалые воины, а затем вновь светит яркое солнце. Земледелием и скотоводством здесь можно заниматься круглый год, не думая о теплой одежде, дровах, жилище и припасах на зиму, кормах для скота. Меха тут служат украшением, ткани носят легкие и светлые, и только пастухи высоко в горах, на кручах, продуваемых холодными ветрами, кутаются в длинные, до пят, бурки из бараньей шерсти. Однако и здесь есть свои трудности - не хватает воды. Там, где она в изобилии, люди живут не хуже богов, там, где ее мало - прокладывают в каменистом грунте каналы от горных рек и ручьев, строят плотины и водосборники.
   Жить здесь, конечно, проще, чем на севере, но скучнее и однообразнее. Ни голод, ни холод никому не грозит, но каждый день тебя ждет одна и та же работа. При хорошей погоде выходит нередко по два урожая в год, а зеленая трава на лугах вообще никогда не кончается, уходя с жарой вверх в горы. Но... тут нет северной зимы, хотя и скудной, и безжалостной, но по-своему красивой и дающей время на размышления; нет и привычной смены сезонов, когда осенью ждешь прихода снежной и здоровой зимы, зимой - цветущего возрождения природы, весной - летного приволья, а летом - осеннего сытого изобилия. Здесь большую часть года стоит лето с удушающей пыльной жарой и совсем недолго - промозглая ветреная зима. Нет, такая жизнь не для настоящего ария, вольного жителя степей и лесов. Здесь люди порабощают друг друга, заставляя трудиться на себя за миску похлебки. Богатая земля и вечное лето развращают людей, делая их слабыми, злыми и завистливыми, а это - слишком большая цена за тепло и изобилие. Уж лучше холод северной зимы в ожидании весеннего возрождения, чем это однообразное и унылое существование под горячим южным солнцем.
   Очередной переход заканчивался. Военных стычек больше не было, тлепши остались позади. Армия, втягиваясь в долину Куры, располагалась на отдых не цепью, а полукружьем, занимая обширные прибрежные пространства под сенью вековых самшитовых рощ. Море отсюда практически не было видно из-за густых зарослей, спускавшихся к самой воде и даже далеко в воду. Навстречу воинам из поселков выехали повозки, груженые свежей рыбой, фруктами, мясом только что забитых овец. Отдельно везли туши девяти громадных зубров, загнанных утром в пропасть охотниками асов. Животные эти были чем-то похожи на диких степных туров, водившихся в степях и перелесках по рекам Ра и Дан.
   Наду вновь позвали к Мативадже. На узорчатом ковре возле ног раджана лежали узкие полоски железа и округлые куски выплавленной руды, загадочно блистали клинками ножи и кинжалы. Отдельно в стороне располагались клещи и молоты.
   - Садись, Нада, вот сюда, ближе ко мне. Сейчас приведут Калахи. Будешь переводить наш разговор. Ты услышишь многое из того, что является тайной. Никому не говори об этом без моего разрешения, даже своему охраннику. - Мативаджа улыбнулся. - Понятно? Ну вот и хорошо.
   Полог шатра откинулся. Два воина ввели тлепша со связанными впереди руками. Вслед за ними явился Чаркара, кивнул раджану: "Все готово!" Тлепш быстро скользнул взглядом по шатру, на мгновение задержал тяжелый взгляд на девушке, заметил оружие и сверкнул черными глазами от бессильной злобы.
   - Развяжите его! - Раджан дал знак воинам, затем повернулся к Наде. - Переведи ему, что мы будем говорить как равные, как вождь с вождем, поэтому я приказал его развязать и надеюсь на его благоразумие.
   Нада перевела слова раджана. Калахи кивнул, что-то коротко произнес. Мативаджа вопросительно глянул на девушку.
   - Он говорит, что не волен выбирать, но благодарит тебя за оказанную честь.
   - Пусть тогда садится. - Раджан указал на ковер. - Разговор будет долгим. Так и переведи.
   Мативаджа подождал, пока вождь тлепшей расположится на ковре, затем обратился к нему:
   - Скажи, Калахи, ты ведь не самый главный вождь всех тлепшей? Так ведь? Как, ты думаешь, отнесутся другие вожди и весь твой народ к тому, что ты позволил врасплох захватить твою деревню и не принял никаких мер к ее защите?
   - Мы сражались, но вас было больше. Все во власти богов. И моя жизнь, и твоя, вождь ариев. Когда пойдешь назад, ты увидишь гнев тлепшей, обращенный против тебя.
   - Обратно мы не вернемся. Наши земли там, впереди. Так что можешь мне не угрожать. А вот если я тебя отдам сейчас твоим врагам ванам или асам, ты будешь мечтать о быстрой смерти, как об избавлении.
   Калахи презрительно усмехнулся.
   - Смерти и пыток я не боюсь. Шьяшва уже принес меня в жертву, отдав вам. Какая же разница, кто меня убьет - вы или ваны? Теперь все равно. - Он скривился, поддержав больную руку.
   - Значит тебе безразлично, что сделают с твоей женщиной?
   Тлепш вздрогнул и промолчал, опустив голову. Мативаджа продолжил, стараясь заглянуть прямо в глаза собеседнику:
   - Да, Калахи, как тебе не повезло! Так хитро все было задумано и так глупо провалилось... Ты думаешь, что я не разгадал твой замысел? Ведь так? Ты ошибаешься, тлепш! Знаешь, где умный человек прячет камешек? На морском берегу, где много таких же камней. - Мативаджа выдержал паузу. - А где умный человек прячет труп врага? Правильно, в кровавой битве. Вот, посмотри.
   В руке Мативаджи тускло блеснул амулет из волшебного железа.
   - Узнаешь? Это мы сняли с одного из твоих воинов, которого ты же сам и убил. Помнишь, там, в лесу? Они сейчас лежат перед шатром - если желаешь, можешь взглянуть на них.
   Тяжелое молчание повисло в шатре. Не дождавшись ответа, раджан вновь заговорил.
   - Но я думаю, мы поступим по-другому. Твоя женщина опознает эти трупы, ты ей с нашей помощью все расскажешь о своем предательстве и мы отправим ее домой. Ты знаешь, что будет потом? Конечно, знаешь. Обратной дороги тебе уже не будет. Насколько я знаю обычаи тлепшей, все твои родичи будут вырезаны до грудных младенцев и твой род прекратится... А все почему? Потому только, что ты решился из-за женщины убить своего брата, а убийство это свалить на нас, ариев... А труп его должен был затеряться во множестве безвинных мертвых тел.
   - Ты, - раджан в гневе повысил голос, - изувечил наших воинов, разжег вражду и открыл дорогу на беззащитную деревню. Ты, Калахи, заслужил суровую кару и даже не от нас, а от своих же сородичей.
   Мативаджа замолчал, внимательно изучая лицо пленника. Внешне Калахи оставался невозмутимым, но глаза его метали молнии, кулаки сжимались и разжимались, дыхание стало неровным. Воины, стоявшие за его спиной, неустанно следили за тлепшем, положив тяжелые ладони на его плечи.
   Раджан протянул руку, поднял с ковра красивый кинжал, полюбовался игрой света на гранях его лезвия, положил оружие обратно.
   - Но есть и другой путь для изменника Калахи. Нам ты не принес такого вреда, как своим. Даже, наоборот, с твоей помощью мы приобрели железо. - Он широким жестом обвел все то, что лежало перед ним. - Поэтому я дам тебе хорошую еду и одежду. Ты получишь свою женщину и вместе с ней своих сыновей. Да, да, не удивляйся. Я знаю, что это именно твои дети, а не ее. Ты будешь жить с ними в своем доме, в хорошем доме, на тебя будут работать десятки рабов. Наконец, ты получишь свободу... И за все это от тебя требуется только одно - сделать для меня железо. Если будет много железа, ты станешь одним из первых людей в Митанни. Вот так! Ну а теперь выбирай, что лучше - быть прирезанным в своих горах вместе с детьми или иметь богатство, почет и семью, продолжить свой род?
   Мативаджа умолк. В шатре стало тихо. Нада, нахмурившись, бросала искоса недовольные взгляды на раджана: это надо же такое придумать - предатель и убийца будет в почете у свободных ариев! Чаркара также не высказывал особой радости: это решение прибавляло ему работы с поиском руды, охраной мастерских, да и мало ли что еще.
   - Молчишь? Ну что же, даю тебе время обдумать мои слова. Через два дня здесь будет царь ванов. Если ты не будешь делать нам железо, я выдам ему тебя вместе с детьми. Все! Уведите его, да позаботьтесь о том, чтобы он по дороге увидел свои жертвы. И приведите туда же женщину, сейчас же, немедленно! Ты, Нада, ей все расскажешь прямо там же, на месте. Ее мы отправим домой тоже через два дня. Если, конечно, наш пленник не примет верного решения.
   Пленника увели. Мативаджа, закончив дела этого дня, вышел из шатра и огляделся. На долину Куры опускался вечер. Окрестные горы еще сверкали в лучах заходящего солнца, но внизу уже наступили сумерки. Здесь, на юге, ночь приходила быстро и внезапно и день был короче, чем в северных землях. А в Митанни будет еще короче. Раджан перевел взгляд на юг, где ярко золотились вершины гор страны Уруатри. Через три дня арии, переправившись через Куру, двинутся по горным проходам к верховьям Тигра и Еврота. Две недели пути - и армия вступит в пределы Митанни, а конница, отправленная вперед, будет там уже спустя неделю. А там новые заботы и главная среди них - овладение секретом железа. И тогда не Прасаштар, а он, Мативаджа, станет царем Митанни, самым могущественным из всех царей ариев, грозой всех окрестных дасов. Да помогут ему в том боги!
   - Эй, Чаркара! Где ты там? Позови пурохиту. Пусть зажигает жертвенный костер и готовит белого коня. Боги требуют жертв...
  
  
   Глава восьмая. Медных дел мастер.
   Пробуждение. - Охотник Пулай и его пес Волк. - Беседа о звездах, деревьях, медной руде и смысле жизни. - Топор на дне реки. - Охотник Удумай. - Перекочевки по реке Лее. - Новая стоянка. - Мастерская. - Первая плавка. - Праздник. - Дакша женится. - Нить жизни.
  
  
   Очнувшись, Дакша долго не решался открыть глаза, опасаясь увидеть нечто страшное. Но что именно? Он с усилием попытался вспомнить это нечто, но от подобных мыслей его отвлекло новое ощущение - какой-то запах, хорошо знакомый с раннего детства... Что? Неужели это дым? Да - да, именно дым... Запах дыма приятно щекотал ноздри. Кто-то разжег огонь... Совсем как дома, когда мать с утра готовит пищу, а ему никак не хочется вставать и он притворяется крепко спящим... Чушь какая-то в голову лезет, ведь здесь нет никого. А, может быть, он уже на небесах, а костер разожгли боги, принимая его душу?
   Дакша попытался пошевелить пальцами рук. Получилось. Осторожно, не открывая глаз, протянул правую руку и ощупал свое ложе. Совершенно неожиданно ощутил под собой шкуру какого-то зверя, но не удивился, а почему-то почувствовал облегчение, словно передав заботу о своем больном теле кому-то невидимому, но внимательному и доброму.
   Он осторожно приоткрыл глаза. Темнота сменилась полумраком, в котором слабо различались висевшие повсюду шкуры. На шкурах мерцали блики огня, трещали дрова, в горшке булькало какое-то варево, разнося вокруг острые пряные запахи; и эти уютные домашние образы окончательно сняли страшное напряжение, скопившееся в душе. Уже не задумываясь больше ни о чем, он спокойно уснул.
   Когда он проснулся, вокруг по-прежнему было сумрачно. Так же дымил костер, так же мерцали отсветы огня на шкурах, развешенных тут и там. Однако сверху появилось круглое белое пятно, пересеченное десятком темных полос, связанных в узел. Полосы эти при подробном рассмотрении оказались неотесанными тонкими жердями, а белое пятно - ничем иным, как дневным светом, проникавшим в полутемное помещение через круглое отверстие в крыше.
   Дым от костра струился вверх, пропадая в этом отверстии, совсем как в шатрах народа меру. Дакша видел такие шатры на местах ежегодных торжищ с дикими племенами, приходившими из-за гор. Поэтому он нисколько не удивился когда, повернув голову, увидел возле костра охотника-меру в меховой верхней одежде. Огонь освещал его медное лицо с резкими, словно вырезанными из камня, чертами. Охотник выглядел достаточно пожилым, ему, как видно, давно уже исполнилось сорок лет. Что-то бормоча, он равномерно помешивал булькающее в глиняном горшке варево. Горшок, стоявший на камнях, показался Дакше знакомым - именно такие горшки он лепил этой осенью из прибрежной глины.
   Охотник, уловив едва заметное движение Дакши, поднял глаза, утонувшие в сети бесчисленных морщин. Широкое лицо его расплылось в добродушной улыбке, обнажив крепкие кривые зубы.
   - Хорошо твоя поспал, долго время прошло. Есть, однако, хочешь? - Меру говорил на ломаном языке, где, вперемешку с мерянскими, звучали слова иронов, ариану, вендов и прочих ариев.
   Кивнув, Дакша сглотнул слюну. Он действительно вдруг почувствовал зверский голод. Охотник отлил немного горячего бульона в деревянную чашку, вложил в руки юноше:
   - Ешь, давай. Много не дам - худо будет, твоя нутро слабый пока. Ешь, ешь, это твоя медведь, он лечить твоя будет, своя сила тебе отдавать.
   После чашки горячего бульона на душе посветлело, в голове прояснилось.
   - Ну что, твоя повеселел? Теперь говорить будем немного. Твоя, однако, ари будет? Так? Ари?
   Дакша кивнул:
   - Да, мой народ зовется ариану, а мой род - сарабха.
   - Зовут твоя как?
   - Дакша.
   - А моя будет Пулай.
   - Скажи, Пулай, где это я сейчас?
   - Мой дом целый неделя лежишь, стонешь, больной был. Совсем было умирай, но жалко больно, молодой, однако. Моя поил твоя как ребенок, медвежий сало нога натирай. Твоя храбрый охотник, медведь ножом убил. Вот держи - это обереги твоя. Медвежий сила теперь твоя перешел. - Охотник бросил Дакше на грудь ожерелье из медвежьих зубов. - Надевай и всегда носи!
   - Спасибо, Пулай! А где ты меня нашел? Не помню ничего. - Дакша потер лоб.
   - Моя тебе отвар давал. Чтобы мозги прочищал. Твоя еще дня два помнить не может. А нашел твоя мой собака. Его Волк зовут, его отец настоящий волк был, ниже по реке жил. Умный зверь был, однако. Эй, Волк, иди сюда! - крикнул хозяин по-мерянски.
   Полог шатра откинулся и в проеме показалась широкая лобастая морда, и впрямь похожая на волчью. Умные глаза обвели все внутреннее пространство, на мгновение изучающе задержались на Дакше (очнулся, наконец...) и уставились на охотника: зачем звал?
   - Вот он, твой спаситель, - по-мерянски произнес Пулай, не придавая значения тому, что Дакша может его не понимать. - Посмотри, какая голова, какая сильная грудь! А лапы. Как у медведя. И волка берет, и лису, и на другую дичь хорош. Я его и на три лошади не променяю, кормильца. И потомство от него сильное.
   Убедившись, что от него ничего не требуется, пес лениво зевнул, тряхнул лохматой мордой и также бесшумно, как и появился, исчез за пологом шатра. Дакша вдруг отчетливо вспомнил эту же морду пса на пороге землянки. Так вот кого он принял за волка! Впрочем, немудрено было и обознаться.
   - Хорош, хорош твой пес, - произнес он на языке меру, который, хоть и немного, но знал с самого детства, с тех пор как вместе с друзьями бегал на торги посмотреть на диковинных дикарей-мерян. - Хорош. Только напугал он меня до смерти. Я уж было подумал, что волк пришел по мою душу.
   Пулай всплеснул руками.
   - Вот это да! Я и не думал, что ты умеешь по-нашему. Значит, напугал тебя мой Волк? Если бы не он, то я не скоро нашел бы твою нору. Но слава великому Нуми-Торуму, он сохранил тебе жизнь. Теперь ты должен принести ему благодарственные жертвы.
   - Я так и сделаю, когда немного окрепну. А где моя землянка, Пулай? Далеко отсюда? У меня там осталось много нужных вещей. Одежду чинить надо. - Дакша показал на разорванный рукав рубахи. - Да и обувка у меня только на одну ногу.
   Пулай прищелкнул языком.
   - Это хорошо, что ты думаешь о делах, а не о болезни. Так здоровье скорее вернется в твое тело. А нора твоя, - охотник хитро улыбнулся, - нора твоя рядом, в двух шагах. Я поставил свой шатер у ее входа. Охота здесь хорошая, зверь у Соленых Камней постоянно стоит. За неделю смотри сколько шкур добыл. Да и мяса порядочно заготовил. Скоро сын меня догонит, тогда дальше пойдем, домой пора - весна скоро. А ты отдыхай, набирайся сил, они тебе еще пригодятся...
   На следующий день Дакша попытался встать со своей постели. Получилось сразу, причем неплохо. Голова еще немного кружилась от сильной потери крови, но рана на ноге затянулась; к тому же Пулай вправил сустав, вывихнутый еще осенью и вновь поврежденный медведем. Выйдя на свет, Дакша с удовольствием вдохнул побольше свежего воздуха и едва не ослеп от сверкающей белизны снега. В глазах поплыли цветные круги и если бы не копье, то, пожалуй, не удержался бы и упал. В полутьме своей землянки он немного отошел от яркого сияния зимнего солнечного дня и принялся собирать необходимые для ремонта одежды вещи - штаны, рубахи, иголки, куски шкур. Внутренний вид землянки его поразил. Помещение выстыло и было заполнено кусками мороженых звериных туш, шкурами, костями и бог знает еще чем, неразличимым в полумраке. Запасы сушеной рыбы значительно сократились, но соленое кабанье мясо было совершенно не тронуто и даже покрылось тонкой корочкой льда. Дверь оставалась распахнутой настежь, но никто - ни зверь, ни человек - не смог бы проникнуть туда незамеченным под бдительным оком Волка. Дакшу от пропустил беспрепятственно, лишь приподнял морду. Посмотрел человеку в глаза и вновь уткнул нос в лапы, слегка взмахнув хвостом: иди, не бойся - не трону.
   Занявшись шитьем рубахи и латанием штанов, Дакша не заметил наступления темноты. Руки соскучились по привычному уже делу, работа спорилась. Волк, неслышно войдя, устроился у входа и с интересом принялся наблюдать за действиями человека; в глазах его сверкали отблески пламени.
   Старик-охотник вернулся поздно вечером. Он теперь целыми днями пропадал на реке. Услышав от Дакши рассказ о схватке с медведем, он загорелся желанием достать со дна бронзовый топор, место потери которого было точно известно. Топор плавать не умеет, но ждать лета бесполезно - все равно потом ошибешься на десяток-другой шагов в любую сторону, да и со льда рыбачить удобнее, чем стоя по горло в бурлящей воде.
   Вырубив себе длинный шест, Пулай принялся промерять глубину воды в полынье. До дна оказалось не так уж и далеко - всего около пяти локтей. Это вселило в старика надежду на успех. Вечером он взялся за изготовление двух необычных орудий - длинного тонкого щупа и прочного багра с волосяной петлей на конце.
   - Скажи, как он выглядит, этот топор? Есть у него на ручке утолщение, чтобы зацепить петлей?
   - Это боевой арийский топорик. Он небольшой, легкий, ручка тонкая, к краю расширенная.
   - Хорошо, значит петля его возьмет. Завтра я его обязательно добуду, не будь я Пулай. Зову в свидетели и в помощь всех богов верхнего и нижнего мира: и Нуми-Торума - верховного бога небес, и Мир-сусне-хума - седьмого брата богов, "за людьми смотрящего", и всех, кто с ними.
   В этот вечер беседа затянулась допоздна. Дакша услышал подробный рассказ о том, как именно старый меру нашел его. Случилось это так. Пулай вместе с сыном охотился на своих родовых землях по правым притокам Альбы ( меру называли ее Лея, то есть "река"). Оставив сына продолжать охоту, старик отправился вниз по реке, ближе к своему стойбищу. Охота на сей раз не задалась и добыча легко разместилась во вьюках двух мохнатых приземистых лошадок.
   Дорога по льду Леи была привычной зимней дорогой. Снега в последние годы выпадало мало (даже древние старики не припомнят сильно снежных зим); лошадям, привычным к подножному корму, вполне хватало жухлой осенней травы на полуобнаженных береговых склонах. Лед в эту зиму сложился крепкий, но своенравная Лея так и не закрыла все свои промоины и водовороты. Приходилось внимательно следить за тем, чтобы не угодить ненароком в черную бурлящую пучину. Лошади нервничали на скользком льду, стараясь взять правее, к береговым камням, где легче упираться копытами, но труднее продраться в завалах и зарослях.
   Уже издалека острый глаз охотника приметил на льду нечто необычное - какие-то пятна и мелькающие тени. Подойдя ближе, Пулай увидел тушу медведя, окруженную стаей молодых волков, пытавшихся разорвать ее на части. Само по себе зрелище это было довольно редким. Не часто приходится увидеть такое - волки зимой напали на медведя! Однако, заметив вмерзшую в лед корзину, он понял, что здесь что-то не так. Тут был человек и был, судя по всему, совсем недавно. Волки, завидев охотника с лошадьми и огромной собакой, предпочли бросить добычу и удалиться в лес. Они не были голодны; эта возня с тушей медведя служила для них скорее игрой, чем необходимостью.
   По следам Пулай разобрал все, что произошло. Кто-то рыбачил на полынье, приспособив для этого плетеную корзину на крепкой бечеве - видимо, не от хорошей жизни. Судя по следам, человек был один и обут не так, как меру, к тому же хромой на правую ногу. Да и бечева была не мерянской. Явно здесь поселился чужак. Медведь застал рыбака врасплох, тот даже рыбу из корзины не достал - она примерзла к прутьям. Значит, больше он сюда уже не вернулся, видно медведь его сильно подрал. Кровавый след, ведущий к берегу, подтверждал это.
   Пулай осмотрел тушу зверя. Медведь был убит два дня назад и успел уже затвердеть - о том, чтобы снять с него шкуру, нечего было и думать. Тем более, что шкура эта вся была изодрана острыми волчьими клыками. Несмотря на то, что волки серьезно попировали, Пулаю удалось обнаружить и следы ударов человека - рубленую рану на шее и несколько колотых ран в самой туше. Две из них были смертельными. Охотник оглянулся в поисках топора (нужно было, не мешкая, отрубить медвежатинки - все равно волки к утру догрызут остатки) и заметил, что пес помчался вверх по склону. Наверно, взял след человека. Если найдет, обязательно покажет дорогу. Ведь он совсем как человек, а, может быть, и намного умнее. Иногда так посмотрит, что мороз по коже продирает... А иногда будто смеется над тобой или презирает - когда ты кого-то обидел зря... Словно не ты ему хозяин, а он тебе.
   Пулай не успел еще отрубить и пары кусков медвежатины, как явился Волк и, ухватив охотника за рукав, потянул к берегу. Значит, дело не шуточное, Волк зря волноваться не будет. Пулай с сожалением оставил медведя и направил лошадей в распадок, который был издавна ему хорошо знаком. Здесь, на Соленых Камнях, он не раз охотился. Волк привел его к землянке, на пороге которой недвижно лежал человек.
   Пулай поставил свой шатер прямо у входа в землянку, больше недели отхаживал больного, впавшего в беспамятство, поил его отварами трав и медвежьей похлебкой, лечил рану на ноге. Успевал и охотиться, благо на ручье дичь не переводилась. Теперь он ждал сына, с которым условился встретиться именно здесь.
   - Получается, ты не миновал бы моей стоянки в любом случае?
   - Это охотничьи угодья моего рода. Как я мог пройти мимо Соленых Камней? Ведь сюда идут все звери, не пьющие горячую кровь. Им нужно лизать соль, потому что они едят траву. Ты тоже, видно, ешь только траву, - Пулай усмехнулся, - и лижешь соль. Мясо в твоей яме совсем горькое от соли, ты его испортил. Вы, ари, гордитесь своей силой, но забыли, как хранить еду впрок. Нужно нарезать мясо тонкими ломтями и провялить на воздухе. Можно и прокоптить в дыму. Но лучше есть свежатину, особенно летом. Свежая кровь - лучшее лекарство от всех болезней. Я тебя всю неделю свежей кровью поил, ты не помнишь?
   - Нет, не помню. Вернее, не помню, как поил, но вкус крови и сейчас еще на губах.
   - Ты потерял много своей крови, тебе нужна была чужая.
   - А зачем же ты варил мясо в горшке, если вы варева не едите? Ведь в вареном мясе крови нет, поэтому мы и добавляем в пищу соль.
   - Это совсем другое дело. Медвежье варево - тоже сильное лекарство, особенно с жиром. От него раны затягиваются. Еще барсучий жир хорош и собачий.
   - Ты, Пулай, говоришь, что вы мясо впрок не готовите. Зачем же ты сейчас так много добычи взял?
   - Зимой это можно. А потом наш род уходит отсюда. Пожар много леса свел, зверь пропадет. А мы пойдем дальше по Лее к Большой Лее. Запас в пути нужен, охота в дороге трудна. На охоту время требуется, осмотреться надо, тропы узнать, водопои. Так что мясо нам пригодится.
   - Далеко отсюда твое стойбище?
   - Три перехода по Лее. Ты сам его скоро увидишь. Не пропадать же тебе здесь одному.
   - Но это все дальше от моего дома. Родичи мои живут там, - Дакша показал на юго-восток, - в верховьях Альбы, то есть Леи, за горами.
   - Далеко?
   - Две недели, если верхом. А пешком раза в три-четыре побольше.
   - И ты хочешь в одиночку пройти такой путь пешком с больной ногой? Через горелый лес, без запасов и охоты? А если опять ногу подвернешь, что тогда? Или чужие воины догонят? Нет, ты пойдешь с нами! А домой уйдешь кружным путем - по Великой Лее, вы зовете ее Ра. Там живут твои ари.
   - Это не арии, а ироны. Они враги нам.
   - Сегодня враги, завтра друзья... Все в мире меняется. Вот и тебе сейчас будет лучше среди людей, чем одному. Не выживешь ты в лесу один, точно тебе скажу. Чтобы жить в лесу, надо в нем родиться. Ты вот, к примеру, зачем свою нору вырыл? А? Я тебе скажу, зачем - зверей боишься. Так ведь? А в лесу вот как жить надо. - Пулай широким жестом обвел свой шатер. - А зверей не надо бояться. Нужно просто их повадки знать. Пусть они тебя уважают. Ты человек, значит - хозяин леса. А потом, как ты свою нору на другое место перенесешь? Новую рыть надо. А я свой дом сложил, на лошадь погрузил - и дальше пошел.
   Пулай помолчал, проверяя на прочность петлю на своем орудии лова.
   - Скажи, Дакша, в твоем стойбище много людей?
   - Много. Три тысячи человек. Мы зовем наше стойбище Дхатарвала, что примерно означает... Не знаю, как перевести... Вот: "Охрана богов". - Дакша с трудом справился с переводом, так и не передав его точного смысла.
   - А сколько это будет - три тысячи? - Пулай в недоумении посмотрел на свою ладонь, растопырив кривые узловатые пальцы.
   Дакша почесал в затылке.
   - Как бы тебе объяснить... Вот в твоем стойбище сколько народу?
   Пулай принялся бормотать, загибая пальцы сначала на одной руке, потом - на другой. Затем помотал головой:
   - Не хватает.
   - Чего не хватает?
   - Пальцев не хватает на руках. Придется разуться. Я всех своих в лицо знаю, но дальше десяти у нас счета нет.
   Охотник отложил в сторону удилище, кряхтя снял обувку, размотал обмотки. Затем медленно, останавливаясь на каждом пальце обеих ног, продолжил счет своей родни. Затем в сердцах плюнул:
   - Ну вот - опять не хватает! Давай сюда свои руки, я еще не всех назвал.
   Последовали новые имена. У Дакши кончились пальцы на обеих руках, но перечисление родственников все еще продолжалось и только на среднем пальце левой ноги Пулай завершил свои бормотания.
   - Вот, смотри теперь сам: четыре руки, две ноги и три пальца.
   - Это будет, - Дакша задумался, загибая пальцы, - это будет... тридцать три человека. Ты себя считал?
   - Нет.
   - Тогда тридцать четыре. Так вот, если взять сотню таких стойбищ, как твое, то есть десять десятков стойбищ и собрать их вместе, то как раз получится наша Дхатарвала.
   Пулай даже закатил глаза, пытаясь осмыслить такое число, недоступное его пониманию. Наконец, лицо его просветлело.
   - Ага! Я понял! Это значит - если поставить рядом десять человек и посчитать у всех пальцы только на руках, не разуваясь, а каждый палец взять за одно стойбище, где живут столько людей, сколько пальцев на четырех руках и двух ногах, то получится твое стойбище. Так?
   - Молодец Пулай! Именно так! Теперь понятно, что такое три тысячи?
   Охотник помотал головой.
   - Нет, все равно не понятно... Не могу даже представить себе такое большое число. Вот если бы увидеть все эти три тысячи сразу вместе - тогда я понял бы. Деревьев, например, в лесу много, а сколько - никто не знает.
   И тут Дакшу осенило. Услышав про деревья, он тут же вспомнил древнюю легенду о войске, в котором воинов было больше, чем деревьев в лесу и звезд на небе. Звезды - вот что ему сейчас нужно!
   - Хорошо. Давай по-другому посмотрим. Наши мудрецы говорят, что на небе три тысячи звезд. Вот и пойди сейчас, посмотри на звездное небо. Представь, что каждая звезда - это один человек. Вот сколько звезд на небе - столько людей живет в моем стойбище.
   Пулай торопливо натянул обувку и, развязав полог, выпрыгнул из шатра. Тотчас же внутрь просунулась любопытная морда Волка: "У вас тут все в порядке? Чего же он выскочил, как оглашенный? Ну и ну!" Вскоре вернулся охотник, восхищенно цокая языком.
   - Теперь я все увидел сам! Небо ясное, звезды чистые, как росой умытые. - Он покачал головой. - Да! Много у тебя родичей, Дакша! Очень много... Неужели вы все живете в таких темных норах? Как муравьи в своих кучах?
   - Нет, зачем же. У нас большие дома из бревен и камней. Дома стоят по кругу и защищены от врагов высокой стеной из кирпича.
   Пулай вновь недоверчиво покрутил головой.
   - Если вы все время живете в одном месте, то где взять столько пищи? Все звери от вас разбегутся по дальним урочищам. Охота вас не прокормит, помрете с голоду.
   - А мы и не охотимся. Вернее, охотимся, но только на пушных зверей, да еще для тренировки рук и глаза. А для еды мы разводим скот и сеем зерно. Нам хватает и даже лишнее остается. Голодать не приходится - я такого не припомню, чтобы в детстве не ел досыта.
   Пулай усмехнулся:
   - Голод, сытость - это не главное. Голодный злее, чем сытый и побеждает быстрее - ведь он хочет есть. Поэтому мне жаль вас, всех ари, очень жаль.
   - Что? - Дакша изумленно уставился на Пулая.
   - Да - да. Мне жаль вас. Вы собрались в одном месте и обрекли себя на тяжкий труд ради своего живота. Вы не можете жить по велению сердца, у вас нет свободы души, нет настоящей жизни, которую дает охота. Вы придумали себе свою жизнь и страдаете от того, что не можете уже от нее отказаться.
   - Может быть, ты и прав. Но иного нам не дано. Да и как можно отказаться от своего могущества и зачем? Наш народ покорил всех своих соседей от реки Ирту до самой Ра.
   Пулай махнул рукой, рассмеявшись.
   - Я даже и не слышал о такой реке Ирту и она мне совсем не нужна. Мне вполне хватит своей Леи. Ты увидишь нашу жизнь и поймешь, что жить надо именно так, как сказал великий Нуми-Торум: "Лес кормит человека, а человек охраняет лес". Так было всегда, так будет всегда.
   Наступило молчание. В душе Дакши боролись противоречивые чувства. Он, обученный различным тайнам профессии жреца, впервые столкнулся с совершенно иным пониманием сути человеческой жизни. Этот старый охотник, всего-навсего дикарь, не умеющий считать и обитающий среди дикой природы, был по-своему прав. Его правота неколебимо покоилась на самой природе и даже сама была частью этой бессметной природы подобно снегу, дождю, течению реки или восходу солнца...
   - О чем задумался, юноша? Погоди, сам увидишь - сам поймешь. Ты, мне кажется, не глуп, хотя и молод. Кем ты был у себя дома - воином или пастухом?
   - Среди ариев мое место - служить богам, - в задумчивости произнес Дакша.
   - Так ты шаман? То-то я думаю: почему Нуми-Торум тебе жизнь сохранил в диком лесу? Теперь понятно, как это ты три месяца сумел продержаться. А скажи, Дакша, у вас шаманы не знают ли, как делать из меди топоры и ножи? Руда у нас есть, а знатоков нет.
   Дакша меланхолично кивнул, весь погруженный в свои мысли:
   - Я в мастерской с малых лет руду плавил, отцу помогал. Он мастер, каких мало. Что помню - покажу. Ведь я тебе жизнью обязан.
   Пулай радостно потер руки, прицокивая языком.
   - Уй, как хорошо, однако! Медь плавить будем, топоры делать будем! - Он вдруг убрал улыбку с лица и сурово сверкнул глазами. - Это не я, это боги тебе жизнь спасли! И твои, и наши - их и благодари, а не меня. Мне они просто вовремя путь подсказали...
   Вновь на некоторое время наступила тишина. Каждый занимался своим делом: Пулай готовил снасти, Дакша шил себе обувку. Первым молчание вновь нарушил старик-охотник.
   -Я вот все думаю сейчас про ваше стойбище... Как же столько людей вместе жить могут? Куда не посмотришь - человек, куда не ступишь - сосед. Что, и ссор не бывает?
   - Как же без этого? Бывают, конечно. Но не часто - на то есть правила и обычаи, кои нарушать не следует. Да и что людям делить, если каждый своим делом занят. Одни пасут скот, другие пашут землю, третьи плавят бронзу, а есть еще и строители, и плотники, и ткачи. Всех охраняют воины, за всех молятся жрецы.
   - Непростая у вас жизнь. Это сколько нужно всего запомнить... Твое стойбище одно такое на весь народ?
   - Нет, у нас таких стойбищ столько, сколько пальцев на руках и ногах одного человека. И в каждом - по три, а то и четыре тысячи. Да еще в степях пасут скот столько же пастухов, сколько людей во всех этих стойбищах. У них стоянки мелкие и их числа не знает никто, даже главные вожди моего народа.
   Пулай хлопнул ладонями по коленям:
   - Уй, как много сказал! Это сколько же ночей на небо смотреть надо, чтобы вас сосчитать?
   - Больше месяца, Пулай. - Дакша улыбнулся, увидев неподдельное изумление в глазах охотника. Сам он прежде никогда не задумывался о подобных вещах, принимая все как должное.
   - А если все засохнет - и трава, и зерно? Погибнете в своих норах, как кроты.
   - У нас есть запасы. А потом, мы копаем каналы, проводим на поля воду из рек. Засуха нам не страшна. А наводнений вообще никто не припомнит - даже самые древние старики.
   - Копать горы земли ради горсти зерен? Нет уж, это не по мне. Уж лучше свободно ходить по своему лесу, зная, что боги не оставят тебя без пищи, если будешь следовать их заветам, будешь разумен и справедлив...
   Опять каждый занялся своим делом. Пулай все не мог успокоиться, что-то бормотал и крутил головой. Дакша уже почти закончил новый сапог на правую ногу и примерял его в последний раз перед окончательной подгонкой. Рубаху он давно уже починил, пришив ей рукав от своей старой одежды, а оставшуюся безрукавку бережно сложил в сумку - авось и сгодится.
   Пулай вновь не выдержал долгого молчания.
   - Не знаю, как и спросить, - вновь начал он разговор, - не обижу ли чем тебя? Как ты оказался в нашем лесу так далеко от своих стойбищ? Неужто ты нарушил обычаи предков и тебя изгнали? Ведь ты знаешь: изгой всем чужой. Убить изгоя - доброе дело сделать.
   В глазах его томилось беспокойство. С одной стороны, ему нужен был мастер по плавке руды, с другой - изгоя он обязан был убить или изгнать дальше, так как такого мастера у него имел право в любое время отнять любой сосед.
   - Нет, Пулай, успокойся, я не изгой. Я выполнял клятву отомстить моим врагам, демонам орхо, поэтому и оказался здесь.
   - Орхо? - Охотник с любопытством глянул в глаза Дакши. - Это они прошлой осенью разорили два соседних стойбища на левобережье Леи. Значит и вам они принесли зло... Ну тогда у нас общие враги, значит мы друзья.
   - Вот за этими орхо мы и гнались. Нас было пятнадцать воинов... На пожаре мы потеряли друг друга...
   Дакша не стал рассказывать о том, что большая часть его товарищей истреблена была мерянами. Не стоило вспоминать об этом именно сейчас. Ясно, что случилась трагическая ошибка. Души убитых давно уже в чертогах богов. Зачем бередить больное, добра это не прибавит.
   - Так - так. - Пулай кивнул головой в подтверждение своих мыслей. - Теперь понятно, откуда к нашей стоянке осенью вынесло труп воина ари.
   Дакша взволнованно привстал со своей шкуры, несмотря на боль в ноге.
   - Ты его видел? Скажи, как он выглядел?
   - Он уже раздулся от воды, лица не разобрать. Но одна рука была примотана к шее на большой повязке.
   Ясно. Это был воин, раненый мерянской стрелой.
   - А других не было?
   - Нет, только один. Больше никого, это точно. Иначе я обязательно услышал бы об этом. В тайге все известно. Мы знаем все, что творится на Реке.
   - Все, да не все. Обо мне, к примеру, вы не знали.
   - Ты ошибаешься. Знали и о тебе. Другие охотники передавали мне, что на Соленых Камнях видели дым, но считали, что это я охочусь. Правда, удивлялись, что так рано... Я обычно прихожу сюда в конце зимы. Так-то вот. - Охотник развел руками и рассмеялся. - А я-то думал, что кто-то из наших забрел в чужие угодья, даже хотел ругаться в стойбище и требовать обратно свою добычу...
   - Так у вас, что, вся тайга поделена на части?
   - А ты как думал? У каждого рода свои угодья и у каждой семьи свой угол для охоты. Все, что живет здесь, у Соленых Камней, принадлежит моей семье. Так было всегда. Но теперь пожар гонит нас на север. Там нас ждут другие родовые угодья.
   - У вас есть запасные леса?
   - Без этого нельзя. А как же иначе проживешь в лесу?
   - Тогда получается: все, что я здесь добыл - не мое?
   - Да, и в ином случае (если бы ты был здоров), тебя просто убили бы за потраву чужого участка. Так обычно кончают свою жизнь все изгои - их убивают за охоту в неположенном месте.
   - Ты и убил бы меня?
   - Да, я. А в другом лесу - другой, тот, кто владеет этим лесом.
   - И ты еще говоришь, что в вашем лесу свободнее, чем в наших стойбищах? Какая же это свобода? Ведь кто-то может по ошибке попасть в чужой лес, а его за это убьют. На деревьях же не обозначено имя хозяина.
   - Обозначено. Ты просто не увидел этого - твои глаза не раскрыты для леса. Камни стоят, ручьи текут - вот тебе и грани угодий. На деревьях выше медвежьих когтей есть затесы - это заметки для охотников. Но ты не думай, что мы такие уж злые. Если ты убил зверя защищаясь или от голода, никто тебе слова не скажет. Отдохни и иди дальше. Но когда бьешь его про запас или для меха - должен ответить за это.
   - Твои родичи могут потребовать моей смерти?
   - Нет. Здесь я хозяин. К тому же тебя вела нужда. Правда, запас твой подпорчен солью и никуда не годится - даже собаки не будут есть это мясо.
   - Я его сам съем.
   - Нет, не надо. Тебе сейчас нужна свежатина и ты у меня в гостях. Теперь-то хоть ты сообразил, что один в тайге не проживешь, даже если и протянешь до весны?
   Дакша опустил голову.
   - Да, ты прав. Но как же я смогу добраться до вашего стойбища? Нога-то еще болит.
   - Ты поедешь на санках рядом с мясом. Полозья уже готовы, осталось все связать и прицепить к седлу. Вот только веревка коротковата, а длинной нет.
   В глазах Дакши сверкнула озорная искорка. Он вспомнил, что меру не умеют запрягать лошадей. Значит, надо их научить этому! Интересно ощущать себя богом, дарующим людям полезные вещи и умения...
   - Зачем тебе веревка? Сделай так, как я скажу: возьми жердь со своего шалаша, а лучше - две жерди и сцепи ими поводья с уздой. Ни наката, ни отката не будет - связка-то жесткая, санки пойдут ровно в натяг. А как крепить жерди на шее - я тебе завтра покажу, сделаем хомут. У нас уже давно колесницы так запрягают. И землю так пашем.
   Пулай выслушал предложение Дакши недоверчиво, потом долго сидел, размышляя и, наконец, вскочил на ноги, потрясенный новым для себя открытием.
   - Однако, ты молодец! Много чего знаешь! Не зря я тебя здесь нашел, слава богам!
   Он вновь уселся за свою работу, взял в руки орудия лова, вновь отложил. Было видно, что хотел он что-то еще спросить, но никак не мог решиться. Потом махнул рукой и глубоко вздохнул:
   - Все уж заодно сегодня! Спрошу-ка я у тебя еще одно дело, ты уж не обессудь.
   - Спрашивай, я отвечу на все.
   - Когда ты в горячке лежал, то слова разные говорил в бреду и за кинжал свой, что на шее, хватался. Хотел я тот кинжал с тебя снять, порежешься, думаю, еще, но ты не дал. Так и не выпустил его из рук. Слова твои я не все разобрал, однако некоторые помню: раджан, хотар, орхо.
   - Орхонцы убили моего учителя и унесли наши священные предметы, я поклялся отомстить врагам и возвратить наши святыни назад.
   - Тебе удалось это?
   - Не совсем... У меня только вот этот священный кинжал нашего бога Индры, сделанный из небесного камня. Все другое осталось у орхо.
   - Если это те орхонцы, что напали на наших соседей, то не печалься - они уже не могут осквернить ваших святынь. Всех их убили, а стоянку сожгли. Наши воины ничего оттуда не взяли, так что вещи твоих богов лежат в земле... Так спокойнее и богам и вам... Ну, а теперь пора и спать.
   Наутро Пулай вместе с Дакшей направились на реку. Шли медленно, Дакша берег ногу, опираясь на приготовленный для него охотником костыль. Он впервые за две недели шел этой дорогой, которая могла стать для него последней, если бы не Пулай и не Волк. Волка они оставили у шалаша охранять имущество и лошадей.
   Черная вода по-прежнему журчала в промоинах. Нового льда не прибавилось - у морозов не хватало уже силы справиться с рекой, дело шло к весне. От медведя на льду осталась только груда костей с остатками сухожилий и клочками шкуры - звери все подобрали дочиста. Череп его был разбит ударом топора, из него вынуты зубы - теперь это ожерелье, что висит на шее Дакши рядом со священным кинжалом. Корзины, вмерзшей в лед, не было видно, но от колышка тянулся в воду шнурок: Пулай продолжал ловить рыбу, скармливая ее своему гигантскому псу. Вот и теперь он первым делом достал корзину из воды и, вывалив на лед трепещущий улов, вновь забросил ловушку в воду.
   Возле полыньи старый охотник остановил Дакшу на почтительном расстоянии, опустился на колени, развел с помощью тетивы маленький костер без дров - из одних щепок и сухой травы - и принялся сосредоточенно шептать молитвы. Когда костер прогорел, Пулай встал, махнул рукой Дакше: "иди сюда" и приступил к лову топора, строго-настрого предупредив юношу о полном молчании.
   Нащупал он топор почти сразу. Затем, опираясь на жердь, долго водил своим оружием в разные стороны, пытаясь разобрать, где лезвие, а где топорище. Потом начертил ножом на льду то, как он видит лежащий внизу топор. Вопросительно посмотрел на Дакшу, отдал ему щуп - проверяй! Все совпало, одно было плохо - топорище торцом упиралось в камень, петлю не подведешь. Пришлось сдвигать топор вправо обратным, более толстым, концом шеста. За это взялся сам Пулай. Получилось.
   Теперь предстояло самое главное - подвести петлю под деревянную ручку. Трудно передать словами то напряжение, что овладело в это время обоими охотниками за подводными сокровищами. Ни одного лишнего движения - все размечено и выверено. Дакшу Пулай отогнал подальше от полыньи и тот, стараясь не мешать старику даже взглядом, отвернулся и принялся складывать рыбу в корзинку, сплетенную еще осенью. Позади слышались вздохи, ворчание, сопение, сопровождаемые всплесками воды. И больше ничего... Так продолжалось достаточно долго. Дакша уже сложил всю рыбу и от нечего делать принялся подробно рассматривать берега Альбы. Шалаш охотника отсюда не просматривался, скрытый поворотом распадка, несущего в реку соленые воды. Но на самом верху прибрежного увала хорошо видна была пара лохматых лошадей, сбивавшая копытами снег с пожухлой травы. Внезапно возле коней появился громадный пес, пробежался возле них по широкому кругу и вновь исчез. Успевает и пасти, и хозяйство стеречь.
   - Уй - йа - йа! Хо! Хо! - торжествующий крик Пулая заставил Дакшу вздрогнуть. Лошади на холме перестали жевать и запрядали ушами. Тут же возле них показался Волк: "Что тут у вас опять?" Дакша обернулся и не смог сдержать смеха. Старый охотник исполнял какой-то невообразимый танец, высоко подбрасывая ноги и размахивая блистающим на солнце топором, крепко зажатым в руке.
   - Вот он! Я нашел его! Слава великому Нуми-Торуму! Пулай молодец! Ай да Пулай!
   Наконец, он успокоился и принялся внимательно рассматривать свою добычу, причмокивая языком - видно было, что оружие пришлось ему по душе: легкое, удобное, красивое - и для охоты, и для войны в самый раз.
   - Держи свой топор. - Пулай не без сожаления протянул его рукоятью вперед.
   Дакша взял топор, подержал в руке и вновь вернул охотнику.
   - Нет, Пулай. Он теперь не мой. Он был мой, но потом упал в реку и стал ничей. А теперь ты его добыл и он стал твой.
   В глазах охотника светилось восхищение.
   - И тебе не жалко расставаться с таким богатством? На него можно обменять хороший шатер со всем хозяйством и женой в придачу.
   - Если у тебя есть руда, то мы еще много таких топоров сделаем - на все стойбище хватит.
   Охотник замотал головой.
   - Нет - нет! Таких красивых вещей больше не делай! Пусть у меня одного такой будет. - Он осторожно погладил оружие, словно живое существо. - Другим пойдут и потяжелее.
   - Пусть будет по-твоему, - согласился Дакша, понимая, что именно такой красивый топор вряд ли у него и получился бы. Для этого нужен большой опыт мастера, нужны хорошие формы, нужно олово. А где здесь все это возьмешь?
   После обеда они занялись подготовкой саней. Лошади Пулая были привычны к перетаскиванию различных грузов, но в оглоблях еще не ходили. Не знали они и длинных вожжей, но встретили все эти новшества весьма равнодушно, давно уже смирившись со своей судьбой. Пулай же был в восхищении, к тому же он не переставал любоваться своим бронзовым топором, то и дело доставая его из-за пояса и цокая языком. Однако для работы он дал Дакше свой старый каменный топор.
   К вечеру одни сани были готовы, наутро - вторые. Когда сели обедать, Волк поднял голову, втягивая верхние запахи, и раза два вильнул хвостом
   - Смотри на Волка, - сказал Пулай. - Он чует, что свои идут. Скоро будут здесь.
   Прошло совсем немного времени и возле шатра послышался собачий лай, скрип снега под ногами, лошадиное фырканье. Откинулся полог и внутрь шагнул невысокий коренастый охотник лет двадцати с небольшим, одетый так же, как и Пулай. Узоры на их одежде были совершенно одинаковы, лица похожи, только молодой был белее скуластым, а взгляд его темных глаз - пронзительным и тяжелым.
   Вошедший мельком взглянул на Дакшу (он по следам уже знал, что отец не один) и потом ни разу даже не посмотрел в его сторону, словно чужака здесь не было вовсе. Еда завершилась в полном молчании и только потом молодой меру коротко, в двух словах, сообщил старику об охоте и о добыче. Ничего не отразилось на его лице, когда отец подробно рассказал о Дакше, только еще один тяжелый взгляд пришелся на долю ария. После чего молодой охотник поднялся и вышел, ничем не выразив ни осуждения, ни одобрения.
   - Ты, Дакша, на него не обижайся. - Старик выглядел несколько сконфуженным, словно извиняясь за сына. - Он у нас суров, но справедлив. Сам потом увидишь.
   Старик вышел вслед за сыном. На пороге обернулся:
   - Готовься, завтра утром пойдем домой.
   Дакша принялся раскладывать и упаковывать свои вещи. Их набралось не так уж и много: одежда, оружие, пара деревянных мисок, несколько шкур. Еще взял он циновку и зачем-то - несколько кусков соли. В хлопотах сначала не обратил внимания на звуки голосов, идущие из-за шатра, но затем отдельные слова заставили его прислушаться. Отец с сыном разговаривали возле коновязи.
   - Отец, зачем тебе этот ари? Мало того, что он охотился на нашем участке, так ты еще берешь его с собой в стойбище! Пусть возвращается к себе домой!
   - Ты не прав, Удумай! Этот человек нам очень пригодится. Он силен, молод, а что нездоров - это не беда, поправится. Ты посмотри: он, не зная леса, прожил в одиночку почти всю зиму, а еще - убил ножом медведя, а этим и у нас не каждый охотник может похвастаться.
   - Ну и что из того? Это умеет каждый меру.
   - Самое главное, однако, в другом. Он знает много такого, чего не знаем мы. Дакша умеет плавить медь. Ты ведь знаешь, как мы нуждаемся в хорошем оружии и прочей утвари. Медь сразу сделает нас могучими среди других родов. Не так ли? Что скажешь?
   Наступило молчание. Потом вновь заговорил старик.
   - Посмотри, как он собрал упряжь для лошади. Ты так сумеешь? Нет. Вот и подумай теперь. Ведь этот парень для нас истинный подарок небес! Сам Нуми-Торум почтил наш род своим вниманием! Кто знает, какие еще чудеса лежат в памяти этого юноши? Я хочу, чтобы он подольше пожил у нас в стойбище. Ради этого я отдам ему в жены свою дочь.
   - Что? Ты готов отдать чужеземцу мою сестру? Разве мало в округе молодых охотников, достойных ее?
   - Да, мало. И ты сам знаешь об этом. Не беспокойся, она не пожалеет, у них будут хорошие дети - крепкие, высокие, умные. А в этом - будущее нашего рода. Твоей сестре будут завидовать все женщины меру.
   Вновь молчание. Затем Дакша услышал голос молодого охотника.
   - К этому трудно привыкнуть, отец. Пойми меня, мне нелегко быть рядом с эти ари...
   - Я понимаю тебя. Но и ты пойми меня. Лучше заранее знать все хитрости этих ари и встретить их как равных, чем сразу покориться им. А они сюда обязательно придут. А если не они, то демоны орхо. Кто лучше?
   - Хорошо, я понял тебя. Пусть этот ари живет с нами. Не жди от меня большой радости, но мешать ему я не буду.
   - Не совсем так, сын. Ты будешь ему помогать. Так мы станем еще сильнее, ведь ты же хочешь этого?
   - Я понял, отец. Но если он захочет уйти? Как быть тогда?
   - Куда он уйдет в тайге один? Не уйдет. А если захочет сбежать, то мы остановим его силой. Так что смотри за ним и береги...
   Дакша, оказавшийся случайным слушателем этого разговора, невольно ухватился рукой за кинжал. Итак, он в плену. Бежать? Нет, это бессмысленно... Если не Пулай, то Волк найдет его без промедления. Лучше дождаться лета, а там на большой реке всякое случается. Он повернулся к своим вещам, вздохнул и принялся увязывать их в тюк. Внезапно он вздрогнул от легкого прикосновения: прямо перед ним неслышно появился Волк, ткнулся холодным носом в руку: "не горюй!", посмотрел внимательно в глаза и так же неслышно исчез. Ну и чудеса! Неужто этот зверь пришел его успокоить? Он что - тоже понял все, что говорили люди? А, может, это и не пес вовсе, а какое-то воплощение доброго духа? Эти мысли немного отвлекли Дакшу и действительно успокоили. Ничего, не пропадем! Главное - не падать духом.
   Утром караван из трех лошадей отправился вниз по Альбе. Впереди, задавая темп и направление пути, шел Пулай. На передних санях восседал Дакша. Если для охотников меру дорога эта являлась привычной, то для молодого ариану она означала путь в неведомое. Он как бы родился заново, возвращаясь в мир. Рядом бежал Волк, который теперь ни на шаг не отходил от Дакши, взяв его под свое покровительство.
   - Слышишь, Дакша! Волк принял тебя в свою стаю, это для тебя высшая награда! - Пулай весело смеялся. Ему было хорошо, он шел домой с богатой добычей.
  
   Всю весну и половину лета двигался Дакша вместе с родом Пулая и двумя другими родами меру вниз по реке Альбе. Местность вокруг приобретала все более равнинный характер, река становилась спокойной и широкой. В период самых длинных дней, когда на родине Дакши отмечают праздник Великого Сурьи, путники вышли к тому месту, где Альба впадала в еще более крупную реку. Меряне называли ее Большая Лея, но, как выяснилось после долгих расспросов, это была не сама Ра, а всего лишь один из ее левых притоков.
   Через две недели, спустившись еще на десяток йоджану вниз по реке, табор остановился. Дальше по Лее, как объяснил Пулай, идти было опасно. У слияния Большой Леи с Великой Леей ( именно она и называлась у ариев рекой Ра) поселились какие-то странные чужаки. Живут они только в лесах, не выходя, как и меру, на степные просторы, но не занимаются охотой, а корчуют деревья и пашут землю, совсем как арии. У них прекрасные топоры из меди и бронзы, но много и каменных. Пришли эти люди, которые называют себя эльмы или ильмы, с далекого запада и поселились по всей реке Ра до самого слияния ее с Большой Леей. Язык их похож на арийский, но богов, подобных Индре, у них нет - поклоняются медведю и каким-то тайным родовым духам. Сильные и свирепые в бою, они уже потеснили меру на восток, хотя сейчас и живут с ними в мире.
   Кроме этих эльмов была в низовьях Леи еще одна опасность, куда более серьезная, но совершенно непредсказуемая. Уже много лет разбойники-асы на своих легких ладьях совершают набеги на прибрежные стоянки, убивают мужчин и уводят женщин с собой. Поэтому основное становище Пулай, посоветовавшись со старейшинами, решил поставить в излучине одного из прибрежных распадков. С воды это место не просматривалось, а холм был достаточно крут, чтобы его кто-либо смог взять внезапным штурмом.
   Дакша, вспомнив богатый опыт ариев, посоветовал Пулаю укрепить становище частоколом, рвом и крепкими воротами, и сам принял активное участие в их сооружении. Однако, другие дела отвлекли его от возведения оборонительных укреплений. Воины меру, посланные куда-то еще две недели назад, принесли медную руду и Дакша приступил к строительству мастерской и плавильной печи.
   Мастерскую он заложил за частоколом, в отдалении от жилых построек, а печь вынес за пределы селения, на самый обрыв оврага, как это обычно и делали арии. Работа предстояла очень большая и Дакша потребовал у Пулая выделить ему пять-шесть воинов. Пулай дал ему только троих под началом своего старшего сына Удумая, которому предстояло, по замыслу отца, перенять все секреты этого ремесла.
   Начали с заготовки дров для топлива и глины для печи. Потом Дакша, облазив все окрестные овраги и холмы, нашел несколько плит песчаника, пригодного для изготовления форм. Песчаник - мягкий камень, в нем можно легко вырезать все необходимые желобки и обводки. Тем временем воины под руководством Удумая построили временную мастерскую - навес с двускатной крышей на столбах, но без стен - стены нужны будут только к осени, тогда их и изготовят.
   Дакша уже привык к своему неопределенному положению в роду Пулая - на правах то ли гостя, то ли пленника. Обращались с ним хорошо, но одного в лес и на реку долго не пускали. Встретили его зимой несколько настороженно, но Пулай, собрав всех, сразу же объявил, для чего ему нужен Дакша. А когда его поддержал Удумай, известный своей приверженностью к традициям, лед недоверия растаял. Первыми перестали дичиться его ребятишки, никогда до того не видевшие живого ари, а затем и взрослые, привыкшие считать всех ари если не врагами, то соперниками в своих лесных угодьях, нашли с ним общий язык.
   Много значило и то, что на стороне пришельца оказался Волк, который вызывал у многих меру суеверный ужас. Они вполне серьезно считали его живым воплощением Нуми-Торума, наблюдающего за их поведением в этой жизни. То, что огромный пес повсюду сопровождал Дакшу, переносило и на этого ари нечто таинственное и непостижимое. Непонятные действия чужеземца с дровами, глиной и камнями только усиливали суеверные чувства меру. А когда он приказал воинам собрать у строящейся печи большую кучу обглоданных старых костей, то и вовсе запахло колдовством. Все это шаман рода высказал Пулаю, но тот лишь усмехнулся в ответ:
   - Ты же знаешь, что наш род считает своим покровителем лося. Пойди и спроси у Дакши, к какому роду среди своих ари он принадлежит. Он тебе ответит - к роду лося. Значит, что бы он там не делал, но вреда нам никакого не принесет, не навредив себе. У нас с ним общий небесный покровитель - священный лось. Запомни это и расскажи всем.
   - Но он молится своим богам - многие это видели! И даже что-то вырезал своим ножом на одном из столбов в мастерской.
   - Успокойся, шаман. Ты призовешь наших богов, ари позовет своих и дело будет сделано гораздо быстрее. Пусть он совершает свои обряды - других он все равно не знает. Нам главное - получить красный металл для ножей и топоров, вот таких, видишь?
   Пулай показал шаману боевой топор Дакши.
   - Будет у нас такое оружие - не страшны нам будут враги, а род лося станет самым крепким в нашем народе.
   - Это все так, - покачал головой шаман, - но будет ли из этого толк? Останется ли этот будущий народ народом меру, нашим народом, не превратится ли он в народ ари? Не нравится мне все это...
   Шаман ушел, что-то недовольно бормоча, и никаких последствий для Дакши этот разговор не имел; он о нем даже и не узнал, продолжая свое дело. Совершенно неожиданно для себя юноша, весь поглощенный трудами и заботами, обратился к молитвам Индре и Агни, стараясь не привлекать к этому излишнего внимания посторонних. Это очень помогало, поддерживало, отвлекало от гнетущих мыслей о будущем и воодушевляло на труд. В восточном углу мастерской Дакша оборудовал небольшой очаг, возжигая его каждое утро в честь богов. Мерянам он объяснил, что это входит в ритуал получения меди. По сути, оно так и было на самом деле - огонь и молитвы сопровождали у ариев любое важное дело.
   Наконец наступил день плавки металла. Плавильную печь Дакша строил самостоятельно, допустив к этому делу одного лишь Удумая. Прочие воины выступали в роли подручных - месили глину, подавали раствор и дрова. Все содержимое печи было уложено в несколько слоев: дрова, руда и кости, которые играли двойную роль - они собирали вредные примеси и поддерживали огонь. Вылепив печь, Дакша оставил в ней два отверстия для тяги, сверху и снизу. Нижнее отверстие, широкое в самом начале плавки, после того, как огонь разгорелся, было замазано глиной; осталось только несколько дырочек, через которые воздух с гудением устремлялся в печь.
   Теперь оставалось только ждать, когда металл расплавится и стечет вниз, к устью лотка, где были подготовлены каменные чаши, ковши и формы с отверстиями, туго обмотанные ремнями и жилами. Тут же стояли и открытые, наливные, формы для наконечников стрел, пряжек, иголок и прочей мелочи. Точных признаков окончания плавки Дакша не знал (в свое время видел, но не запомнил), поэтому он решил пробить леток почти сразу после спада основного пламени, то есть на высшей, как он считал, точке нагрева. Возможно он и поторопился, металла вытекло не так уж много, и потом, при разборке печи, Дакша отложил в сторону несколько сплавившихся кусков, чтобы использовать их в другой раз.
   Несмотря на то, что меди оказалось немного, ее вполне хватило для заполнения всех форм и даже осталось на два круга про запас. Как отметил Дакша, в руде содержалось и олово (именно такие руды были у них в Дхатарвале), поэтому оружие получалось сразу бронзовое, то есть - с повышенной прочностью.
   Пулай никак не мог себе позволить пропустить окончание плавки, поэтому он довольно долго просидел на крутом заросшем мхом валуне шагах в тридцати от печи (ближе Дакша никого, кроме Удумая, не подпускал), вертя в руках топор, добытый им со дна Леи. Тут же расположились и все свободные от дел меряне, а многие и дела побросали ради такого редкого случая, чтобы взглянуть на невиданное чудо.
   Когда металл остыл, его выбили из форм. Одну из отливок топора Дакша передал Пулаю.
   - Держи! Это теперь твой металл. Нужно сточить заусеницы, немного отшлифовать его песком, наточить лезвие - и он готов к работе.
   Тот придирчиво осмотрел теплый еще топор со всех сторон, постучал по нему рукояткой, провел несколько раз лезвием ножа по поверхности, поцокал языком.
   - Да, это настоящий красный металл. Однако, немного тяжеловат будет. - Он взвесил топор на руке. - Тяжелее моего. Но, ничего. Удумаю как раз по руке придется. Эй, Удумай! Иди сюда! Вот это - твой новый топор. Готовь ему топорище. Остальное раздадим лучшим охотникам и воинам нашего рода.
   Пулай повернулся к сородичам.
   - Люди рода лося! Слушайте, что я вам скажу! У нас теперь есть свой красный металл! Мы будем самыми сильными среди всех меру! Радуйтесь люди, сегодня у нас праздник! Доставайте, что у кого есть, будем пировать и веселиться. Я от себя даю вам вот эту свежую дичь.
   Два охотника поднесли и бросили на землю тушу кабана, затем еще двое подтащили оленя. Дакша удивился такому повороту дела. Вот хитрец этот Пулай, все заранее предусмотрел! Интересно, у него был приготовлен острый топор для Дакши на случай, если меди не будет? Вполне возможно, но никто никогда этого теперь не узнает. Тем временем уже запылал костер, появился шаман с бубном, женщины разливали по чарам хмельную медовую брагу, все меру пустились в пляс, затянув длинную монотонную песню о том, как радостно жить с медным топором лесному народу.
   Дакша всегда удивлялся тому, как быстро люди меру переходили от печали к радости и обратно. Они были еще дикарями, вернее, настоящими детьми природы, бесхитростными и непосредственными. И еще он оценил по достоинству предусмотрительность Пулая. Умен этот охотник, быть ему большим вождем среди этих меру. А Дакшу он домой теперь никак не отпустит, он ему сейчас очень нужен, он увеличивает могущество Пулая.
   От грустных мыслей Дакшу отвлек Удумай. Получив в руки теплый еще кусок бронзы, тот и не помышлял веселиться вместе со всеми остальными. Теперь в его ладонях лежало целое богатство. Ухватив Дакшу за рукав, Удумай потащил его в мастерскую.
   - Покажи, как обточить топор! Я сам хочу его обработать! Пусть все знают, что Удумай свое новое оружие сделал своими руками.
   Дакша показал молодому охотнику, что и как надо делать. Тот, торопясь, сразу же сбил себе кожу на руках, но упрямо продолжал шлифовку. Боли он не чувствовал, а настойчивости и упорства Удумаю было не занимать. К вечеру топор был готов, он блестел в свете костра, как кусок небесной луны. Удумай приделал к нему припасенное заранее топорище, повесил на пояс и гордо расхаживал среди захмелевших соплеменников. Его окружила толпа, все тянули руки к топору, просили подержать, но Удумай разрешал далеко не всем, ссылаясь на то, что Нуми-Торум будет сердиться.
   Тем временем Дакша принялся разъяснять Пулаю, что отныне мастерская должна стать запретной зоной для всех членов племени, особенно женщин и детей.
   - Нужно выставить охрану, - настаивал Дакша.
   - Для чего? - удивился слегка подвыпивший охотник. Сегодняшний день был исполнением его давних мечтаний и ему не хотелось думать сейчас о делах.
   - Пойми, что теперь у вас есть то, что нужно беречь и скрывать от посторонних глаз.
   - Но мы никогда так не делали раньше. И лишних людей у нас нет.
   - Раньше не делал, а теперь сделаешь. - Дакша рассердился на непонятливого меру. - Ты главный старейшина своего рода и металлом должен распоряжаться только ты один. Никто не должен знать, кроме старейшин и нескольких доверенных воинов, какой здесь металл и сколько его. Мелкие вещи могут растащить просто из любопытства. А сколько у нас боевых топоров - это большая тайна. Ты согласен?
   Пулай кивнул головой.
   - Да, ты прав. Так будет надежнее. Я дам тебе одного воина для охраны, но тех, что тебе помогали, заберу. Вместо них получишь четверых мальчишек, учи их плавить руду.
   - Да разве они смогут принести столько дров, сколько потребуется? - Дакша внезапно поймал себя на том, что говорит о дровах также, как старый хотар.
   Пулай помолчал, пожевал губами и вдруг весело рассмеялся:
   - Не волнуйся, с дровами поможем. Но... скажи, я не ослышался? Ты действительно сказал " у нас", имея в виду род племени меру? Не значит ли это, что ты себя тоже причисляешь к народу меру?
   Дакша смутился. Он как-то не задумывался над этим, слова вырвались сами собой. Впрочем, новое дело его увлекло и он действительно мог сказать "мы", имея в виду себя и своих помощников-меру.
   - Ну - ну! Не красней, как девчонка. - Пулай хлопнул Дакшу по плечу. - Вот что я думаю - тебя надо женить! И немедленно! Тогда ты совсем станешь нашим, а твои дети будут настоящими меру!
   - Не надо, Пулай. Не о женитьбе я думаю.
   - Так о чем же? Домой хочешь?
   - Дом далеко... А вот здесь мне не хватает, - Дакша смущенно улыбнулся, - хлеба. У вас одно мясо, даже молока нет.
   Пулай громко рассмеялся.
   - Ты скучаешь по зерну, словно суслик или хомяк! Так и быть, мы обменяем у южных иронов мешок зерна на шкурки лисиц и горностаев и ты научишь свою жену делать тебе пищу ари. А пока ешь побольше орехов и меда. Это заменит тебе зерно.
   - А, может быть, вы сами начнете сеять хлеб? - Дакша испытующе взглянул на старейшину. - Это не так уж и сложно. Нужна большая поляна и хорошие орудия. Это мы сделаем.
   Пулай нахмурился.
   - Посмотри, Дакша, вокруг. Это веселятся свободные охотники. Если ты скажешь им, что они должны держать в руках мотыгу и гнуть спину на поле, они обидятся на тебя. Никогда не говори так, если не хочешь поссориться с народом меру.
   - Ты, Пулай, мудр, но не знаешь другой жизни, кроме охоты и перекочевки. А если ты всерьез думаешь выплавлять много меди, то тебе не хватит всего окрестного зверья, чтобы расплатиться за руду. Вам придется объединяться. А когда зверей станет меньше, часть пищи, хотите вы того или нет, вам придется заменить на зерно.
   - Ну, это не твои заботы. Да и размышляешь ты неверно. Руда нам ничего не стоит, она есть в наших родовых землях в Восточных горах. Когда зверь кончается, мы уходим в другое место. А вот соединить все наши роды было бы неплохо, здесь ты прав. Но хватит об этом - сегодня праздник.
   Пулай дружески подмигнул Дакше:
   - Дакша молодец - выполнил, что обещал. За это тебя ждет награда. Завтра жениться будешь...
   Ночь Дакша провел в мастерской, охраняя литье от излишнего любопытства. Охранял, конечно, не он, а Волк, потому что Дакша, уставший за день, почти сразу же крепко заснул, не успев даже как следует обдумать очередную перемену в своей жизни. Кем он только не был за последний год - и учеником жреца, и воином, и лесным отшельником, и мастером-металлургом. А теперь ему предстояло стать мужем красивой мерянской девчонки, очень развитой для своих четырнадцати лет. Совсем недавно, гуляя по лесу в поисках подходящих камней (сопровождал его, как всегда в последнее время, один лишь Волк), он неожиданно оказался свидетелем древнего магического обряда - купания мерянских девушек в водах какого-то ручья, впадавшего в Лею.
   Волк бежал впереди, принюхиваясь к запахам леса, а Дакша внимательно разглядывал обрывы и осыпи, подбирая нужные ему плиты песчаника. Вдруг пес встал, как вкопанный, но не насторожился, а несколько раз вильнул хвостом. Впереди, за густыми зарослями, послышались голоса и женский смех. Что там такое? Дакша осторожно раздвинул кусты и... обомлел: на поляне у ручья водили хоровод, распевая какие-то песни, женщины меру, единственным украшением и одеждой которых были распущенные по плечам длинные черные волосы. Смуглые тела их раскачивались в такт незатейливой мелодии и от этих плавных изгибов бедер и грудей кровь ударила в голову юноши и дрожь охватила его всего. Сначала, пораженный этим зрелищем, он не различал лиц, но потом узнал нескольких девушек из рода Пулая, самой красивой среди которых оказалась дочь старого охотника, тут же запавшая Дакше в душу. Закончив песню, девушки с визгом бросились в воду, а юноша постарался незаметно исчезнуть. Дома он не сказал никому ни слова об увиденном - ему еще в детстве приходилось слышать, что тех мужчин, которых застигали на месте совершения древних женских обрядов, по обычаю убивали на месте. Однако, с тех пор образ красивой девушки постоянно стоял перед его взором, а при встрече с ней, стоило лишь увидеть чудесные сверкающие глаза, он терялся и краснел, не замечая понимающих усмешек окружающих. Теперь она станет его женой. Пулай прав - это большая награда. А как же теперь Дхатарвала, родной дом, родная земля?..
   Во сне ему явился старый хотар. "Видишь, где я, - пожаловался ему Дакша, - что мне делать?" Хотар стоял возле мастерской на самом обрыве, лицо его излучало спокойное сияние. Он молча протянул ученику клубок ниток. "Вспомни..." - прошелестело в ушах Дакши и хотар исчез, растворившись в синеве неба. Дакша едва не расплакался во сне, обидевшись на хотара: "Его о помощи спрашивают, а он на небеса ушел и меня с собой не берет, здесь бросает".
   Проснувшись еще до рассвета, он долго лежал с открытыми глазами, пытаясь вспомнить свой растаявший сон, а в этом сне - что-то очень важное. Но сон ускользал как утренний туман, тающий под первыми лучами солнца. Рассеянный взгляд Дакши остановился на фигуре Волка, перед мордой которого лежал туго скрученный клубок бечевы - этой бечевой он вчера обвязывал каменные формы... Клубок! Вот что надо было вспомнить! Что говорил об этом хотар?..
   Когда-то лет пять назад хотар, держа в руках моток скрученной нити, сказал: "Вот и жизнь человеческая как этот клубок. Бросишь его и пойдет нить раскручиваться, отмеряя годы, пока не размотается до самого конца. У каждого в жизни своя нить и другой не дано. Не стоит человеку торопить и испытывать судьбу - он не в силах что-либо изменить. Нить судьбы может внезапно прерваться и тогда уже боги решают, связать ли концы порванной нити или не делать этого. Тем, кто совершил подвиг во имя людей, боги привязывают к нити новый клубок и иногда он ведет сразу на небо - в чертоги бессмертия".
   Значит, нить - это жизнь. И жизнь, судя по величине клубка в руках у хотара, еще не скоро закончится, так что можно надеяться на лучшее. Вот только почему клубок утром оказался под лапой Волка?.. Ну как же! Ведь этот пес спас ему жизнь - кому же, кроме него, держать клубок? Неужто он и впрямь связан с небесами?
   Суеверный холодок пробежал по спине Дакши, он почему-то представил себе, что пес заговорит с ним человеческим голосом. Бочком выбравшись из мастерской, Дакша побежал к ручью - умыться и глотнуть холодной водицы. Когда он вернулся, Волк по- прежнему дремал, не открывая глаз, однако пару раз приветственно махнул хвостом: мол, не смущайся - и не такое еще бывает. Высекая огонь в очаге в честь бога Агни, Дакша обратил внимание на зарубки, которые вел со дня солнцестояния. До равноденствия оставался ровно месяц, а это означало, что прошел ровно год с того страшного дня, когда был убит хотар. Недаром он приходил к нему сегодня во сне. Раздув огонь, юноша достал священный кинжал и все утро посвятил молитвам, вспоминая своего учителя и свой дом...
   Тем временем клубок жизни продолжал разматываться - в стойбище вовсю уже шли приготовления к свадьбе, один праздник естественно и незаметно переходил в другой...
  
  
   Глава девятая. Арийский клинок.
   Город Васуганни. - Два брата. - Нада и Тавити. - Мастер Калахи. - Поход на Ашшур. - Битва у стен города. - Золотые ворота Ашшура. - Почести и награды. - Неожиданное открытие. - Финал странной судьбы. - Тавити тоже женится. - Трагические вести с родины. - Близкая война.
  
  
   Длительный переход арийских войск наконец завершился и Тавити увидел главный город Митанни, о котором столько был наслышан. Он давно уже вернулся в свою сотню, так и не осилив язык горных колдунов. Нада также не нуждалась уже в охране - она со своим общительным характером хорошо прижилась в обозе походной царской ставки. Сотник встретил Тавити легкой усмешкой: " Ну, как? Успел послужить самому Мативадже? Смотри, он тебя за твои заслуги сделает начальником первого же завоеванного города".
   Столица ариев Митанни не произвела на него ожидаемого впечатления. Это была большая деревня, выстроенная из глины, с выбитыми в пыль кривыми улицами, окруженная даже не стеной, как ему представлялось, а земляным валом с россыпью камней поверху. У мостовых переходов через ров стояли заставы арийских воинов. Были в городе и каменные здания, но немного - дворец царя Прасаштара, мастерские и склады. Конюшни - крытые камышом навесы - располагались по внешнему кольцу города, возле вала. С запада город вплотную подходил к реке Хабур, бурно несшей свои мутные воды с ближайших невысоких гор. Население Васуганни было почти полностью арийским. Местные жители-дасы (аморриты, хурриты, ашшуры) трудились под присмотром стражи на тяжелых работах - копали землю, строили дома, ухаживали за скотом.
   Войска Мативаджи не входили в город. Часть их - это были в основном венды - сразу же отправилась к пограничной крепости Кархемыш. Другие отдыхали и готовились к походу на Ашшур - там, на востоке, они приобретут себе все то, что было им обещано - богатства, земли и рабов. Сам Мативаджа после встречи с братом весь отдался своей новой задумке - научиться с помощью пленника Калахи делать железо. На берегу Хабура в некотором отдалении от города было выбрано место для мастерских, и вот уже дасы-аморру под неусыпным надзором стражников строят какие-то непонятные сооружения, рассмотреть которые во всех подробностях мог далеко не каждый - стража не пускала в ворота никого без разрешения Мативаджи, даже первых советников раджана Прасаштара. Они жаловались на самоуправство молодого воеводы самому царю, но тот только отмахивался от них, довольный тем, что младший брат не вмешивается в военные дела.
   Прасаштар почти все время проводил за городом в степи, неустанно отрабатывая приемы движения колесниц в бою и устраивая военные состязания. Конные отряды обучались тут же, но отдельно, под командой опытных воевод, общее руководство которыми раджан поручил молодому Индроте - пусть набирается ума-разума. Дважды устраивал Прасаштар общий сбор с длительными переходами без обоза и атаками с ходу и, как видно, остался доволен. Его черная борода поседела от пыли, одежда превратилась в лохмотья, но, когда он увидел, как конница идет в охват, поддерживая лобовую атаку колесниц, сердце его наполнилось радостью: молодцы арии!
   На этот раз войска Прасаштара атаковали небольшую пастушью деревню аморру, жителям которой строго-настрого приказали не высовываться из домов, если они не хотят попасть под горячую руку арийских удальцов и под копыта их коней. Роль вражеского войска была отведена большому стаду баранов, которых арии умело окружили, а некоторых и зарубили себе на обед. Раджан это одобрял, считая, что и в учениях должна быть какая-то награда. Хорошо еще, что он не взял с боем свою собственную столицу, как это было сделано в прошлом году скуки ради и для тренировки застоявшихся воинов. Немало было порублено тогда попавшихся под ноги дасов-рабов, но это разве проблема? Скоро будут новые войны, а, значит, и новые рабы, новые стада скота, новые земли для поселения пришедших воинов.
   Эти сто пятьдесят сотен радовали раджана. С таким войском не стыдно показаться под стенами самого Ашшура, золотые ворота которого были для него подобно бельму на глазу. Наглецы! Сделали себе ворота из золота и серебра и насмехаются - мол, никто не в силах справиться с нами! Ничего, скоро мы эти ворота привезем в Васуганни. Придется для них построить специальную стену из камня, но это тоже не проблема - сами же пленные ашшуры и построят нам эту стену.
   Мативаджа тем временем закончил строительство домен и кузниц и принялся за дело. Он привез с собой несколько возов железной руды, купленной за золото и коней у правителей ванов. Среди ванов он нашел человека, немного знакомого с переплавкой руды, а от Калахи ждал раскрытия всех секретов изготовления оружия. Незаменимой здесь оказалась и Нада - только она могла переводить с этого варварского наречия тлепшей.
   И вот наступил день первой плавки. В печь заложены слоями древесный уголь, руда и кости животных - лошадей, коров, верблюдов. Рабы послушно и монотонно раздувают меха, в печи нарастает жар. Время идет и Мативаджа нервничает:
   - Не пора ли?
   - Нет, господин, еще рано. В руде много ненужных примесей. Все они должны расплавиться и выйти из железа. Подождем еще.
   Мативаджа хмурится, но ничего не поделаешь. Жаль, не придется ему увидеть самое главное - выделку оружия. Завтра войско отправляется в поход, а когда вернется, неизвестно. Мативаджа уходит к кузнице, наблюдает там за приготовлениями Калахи. Возле тлепша неотлучно находятся двое лучших воинов Чаркары - им предстоит перенять все, что знает он, они будут первыми кузнецами среди ариев, первыми повелителями железа в Митанни. Здесь же и Нада, но ее помощь почти не требуется: то, что делается руками, понятно без слов.
   Нада после приезда в Васуганни стала неузнаваема - задумчива и печальна. Она видит, как возвышается среди ариев коварный тлепш Калахи, убийца ее брата, и сердце ее переполняется гневом и неутоленной местью. В походе это чувство не было таким острым, тогда Калахи являлся всего лишь бесправным пленником, которому недалеко было и до топора палача. Теперь же он самоуверен и нагл, и терпеть это выше всяких сил.
   В голове у Нады сложился план мести и она сразу же после окончания плавки отправилась разыскивать своего бывшего охранника из племени ариану. Это было не трудно - северные арии стояли лагерем совсем близко от мастерских Мативаджи. Тавити и сам давно хотел увидеться с упрямой девчонкой, но к мастерским его не пропускали, а теперь она сама явилась на стоянку ариану.
   Тавити готовился к походу - чинил одежду, укладывал свои пожитки, проверял стрелы, затачивал боевой топор. Работы хватало. Ему выдали второго вьючного коня, на котором предстояло разместить колеса и упряжь боевой колесницы. Дело в том, что Прасаштар решил идти в поход без обоза, но с дополнительным числом лошадей, которые пригодятся и под вьюки, и для боя, и на обед, если в землях врагов не найдется на первый случай никакой другой пищи. От работы его отвлек окрик сотника:
   - Эй, Тавити! Иди скорее, тут твоя девчонка пожаловала. Не иначе, как проводить в поход собралась. Ты уж не подкачай, не посрами наших ариану перед родичами с Ахшайны!
   Воины возле костра весело рассмеялись.
   - Не робей, дело молодое! Ишь, какая красавица на тебя взгляд положила. Повезло тебе, воин.
   Тавити поднял голову от вьюков и тут сам уже заметил Наду, подъезжавшую к лагерю на коне, подаренном в походе самим раджаном Мативаджей. Стараясь не замечать насмешек, он поспешил навстречу, чтобы поскорее увести ее подальше от этих зубоскалов, пока их нескромные замечания не достигли ее ушей.
   - Здравствуй, Тавити. Вот решила повидать тебя, пока вы еще не ушли. - Нада говорила тихо, без обычной для нее колкости и язвительности и эта простота оказалась настолько удивительной, что юноша даже не нашелся, что ответить, приготовившись к отражению обычных атак.
   Они молча спустились к реке. Девушка присела на берег и, захватив в ладонь пригоршню мелких камешков, по одному принялась бросать их в быстрые струи Хабура. Тавити стоял рядом, придерживая за повод ее коня. Он вздрогнул, услышав, что Нада плачет.
   - Не могу я так больше, никак не могу! - Она подняла заплаканное лицо. - Как увижу этого убийцу, так прямо руки чешутся вцепиться ему в глотку...
   Глаза ее сверкнули знакомым огнем, скрыв на мгновение страдание и печаль.
   - Знаю, что он еще нужен Мативадже, а иначе убила бы на месте. - она с вызовом глянула на Тавити. - Что, думаешь, не смогу? Еще как смогу. Только силен он, как боров. Если не убью сразу, то и самой смерти не миновать... Уж он-то меня ни за что не пожалеет.
   Нада помолчала, бросая в реку камешки. Тавити присел рядом, отпустив коня щипать траву.
   - А Мативаджа знает о твоих замыслах? - в голосе его слышалась тревога.
   - Да, знает. Я сама ему об этом сказала. И знаешь, что он мне ответил? Он сказал, что это у него есть клятва о сохранении Калахи жизни, но я этого не делала и свободна в своих действиях. Но только тогда буду свободна, когда арии научатся сами делать железо. А это еще не скоро, вы уже вернетесь из Ашшура.
   Она повернулась к Тавити, взяла его за руку, крепко сжала ее ладонями.
   - Обещай, что поможешь мне. Ты один здесь меня понимаешь. Ты, - она помолчала, всматриваясь в его глаза, - ты похож на моего брата, а его уже два года как нет. - Нада разрыдалась, спрятав лицо у него на плече.
   - Обещаю. - Тавити осторожно погладил девушку по волосам. Какое-то незнакомое остро щемящее чувство захлестнуло его всего целиком. Он замер, стараясь не выдать волнения.
   - Только не попади там под стрелы ашшуров. - Нада улыбнулась сквозь слезы. - Помни, что ты мне здесь нужен.
   - Хорошо. - Слова застряли в горле, а сказать хотелось много-много.
   Девушка быстро встала, ловко вскочила в седло и, не оглядываясь, ускакала. Тавити остался. Домой идти не хотелось - надоело слушать бесконечные насмешки бородатых сородичей. Он долго сидел на берегу, наблюдая как крутит река в пенных водоворотах стебли камыша и щепки, принесенные от мастерской Мативаджи или из самого города Васуганни.
   Удивительное дело, но зимы здесь не было - ни льда, ни мороза. Вместо снега идут дожди. Сейчас они случаются почти каждый день; летом, говорят, их будет поменьше. Но все равно влаги здесь намного больше, чем в Дхатарвале. Вспомнив о доме, Тавити представил себе, что делают сейчас, посреди долгой зимы, его родные и близкие - отец с матерью, раджан, старый хотар, Дакша. Как там Арджуни? Юноша попытался вспомнить образ дочери раджана, но на ее место упорно вставало лицо Нады. Похоже, что эта девчонка из страны колдунов полностью завладела его сердцем.
   Калахи в это время отдыхал в своем доме после напряженного рабочего дня. Первая плавка вполне удалась, а кузнецы-арии начали постигать азы тайного ремесла. Впрочем, пленный тлепш и не торопился передавать сразу все секреты. Чем дольше он будет нужен Мативадже, тем надежнее сумеет обеспечить будущее и себе, и своим детям. В слове, данном ему раджаном, он не сомневался, но и сам тем временем искал любую возможность ухода от ариев.
   Теперь он уже знал, где остановится навсегда. Во дворце правителя страны Митанни Калахи встретил такого же изгоя, как и он сам. Наметанный глаз горца сразу выделил этого смуглого черноволосого человека из массы более светлых и сероглазых ариев. Как оказалось, тот был родом из далекой южной страны Кемт и звали его Хети. Лет двадцать назад Хети, обучавший грамоте самого будущего фараона Менхеперру, сбежал на север, устрашившись неминуемой кары. С тех пор он скитался по городам Побережья и окрестным землям. Теперь Хети обучал письму на папирусе советников царя Прасаштара, что было делом нелегким. Рядом с ним работали также писцы из страны Бабилу, которые вырезали на глине и дереве углы и клинья. Прасаштар хотел посмотреть, какая запись лучше и все никак не мог выбрать. С одной стороны - клинья проще, с другой - войска фараона совсем рядом и уметь писать по-египетски - совсем не лишнее дело.
   Именно Хети и рассказал Калахи о богатых и независимых городах Побережья, о странах Канан, Хару, Хатту, Ашшур, Бабилу, о Медных островах, о загадочном и богатом острове Кефтиу, о своей родине Та-Кемт на берегах великой реки Нил. Говорили они между собой на арийском языке, знание которого Калахи тщательно скрывал от посторонних. Он пользовался полной свободой передвижения по городу и его окрестностям, но при нем постоянно находились стражи из наемных хеттов, за что он был даже благодарен Мативадже. Ариев он боялся, а они его просто ненавидели, особенно воины из племени аритшу и эта дикая девчонка, которая знала о нем слишком много.
   Охранники-хетты несли свою службу аккуратно, но с полным безразличием к делам самого Калахи. При разговорах с египтянином они совсем не мешали, располагаясь где-нибудь неподалеку и играя в кости на щелчки по ушам. У одного из них был странный музыкальный инструмент из роговых пластин с натянутыми жилами. Устав от игры в кости, они все втроем пели дикие заунывные песни, от которых у Калахи мурашки бегали по спине.
   Из бесед с Хети тлепш почерпнул много поучительного и интересного. Города Побережья, особенно в стране Хару, были пестрыми по составу, там можно было не только легко затеряться, но и, наоборот, вовремя выдвинуться на самые высокие посты. Калахи был еще сравнительно молод, теперь он знал несколько языков и у него было золото, щедро уплаченное за тайны железа самим Мативаджей. Он уже ссужал этим золотом купцов, торговавших с Побережьем, на выгодных для них условиях. Одним словом, подготовка к побегу шла нормально.
   Калахи совершенно не пугало то обстоятельство, что на Побережье велась война. После взятия Юпы египетские войска медленно продвигались на север. По утверждению Хети армия Та-Кемт в конце концов одержит победу, а ему не хотелось бы встречаться с Менхеперрой, поэтому и ушел он сюда, в страну Митанни. Калахи же, наоборот, видел во всем этом выгодные для себя обстоятельства. В суматохе легче будет спрятаться в городе, а чужаку проще выслужиться перед завоевателями, чем местному жителю, связанному обычаями предков. К тому же тлепш рассчитывал на помощь тех людей из страны Хару, что назвал ему Хети, а при крайнем случае не прочь был и выдать все известные ему секреты ариев самому фараону. Если бы Нада могла догадываться об этих мыслях тлепша, то убила бы его, не задумываясь, тут же на месте. Но Калахи вел себя осторожно, не вызывая излишних подозрений. Он был уже готов к отъезду, а дом, подаренный ему Мативаджей, успел перепродать через посредников самому Хети, который решил остаться в Васуганни, считая себя среди диких ариев в полной безопасности от гнева фараона. Они как бы менялись местами с полной обоюдной выгодой...
   Утром войска Прасаштара выступили в поход. Мативаджа не без сожаления покинул свою мастерскую, дав перед отъездом подробные инструкции Чаркаре. Путь от верховьев Хабура до Ашшура лежал на юго-восток. Между реками располагалась голая степь и в другое время года, особенно летом, проход войск по этому пространству был бы затруднен. Однако сейчас, в самом начале весны, умытая дождями степь зеленела свежей молодой травой, и Прасаштар направился по кратчайшему пути, оставив слева предгорья Субарту, а справа - кольцевую возвышенность Масис. Достигнув истоков пересыхающих летом, а сейчас полноводных степных речек, раджан повернул армию на юг и двинулся вдоль великой реки Тигр, выделяя по необходимости несколько десятков конных сотен для блокады верхних городов - Ниневии, Калаха, Дур-Шаррукина.
   Армия Прасаштара двигалась быстро, не давая времени правителю Ашшура стянуть свои войска к столице. Кормились в пути чем придется - в основном захватывали многочисленные стада овец, пасущиеся на зеленой весенней траве. Почти половина из захваченных баранов с легкой руки Прасаштара была съедена у вечерних костров ариев, другие вместе с пастухами-аморру и ашшурами отгонялись тыловыми командами в Митанни не дожидаясь окончания войны.
   После того, как осажденный город Калах остался позади, часть армии остановилась для сборки колесниц, которые пошли дальше в боевом порядке. Сопротивление ашшуров было сломлено уже в первых стычках. Конница ариев легко сшибала немногочисленные заслоны врага, даже не вступая в ближний бой, а просто применяя дальнобойные луки. Прасаштар специально натренировал своих воинов в работе с боевым луком с седла. Всадники управляли конями во время боя только с помощью ног, используя четыре основные команды - "направо", "налево", "вперед" и "стой". Но этому искусству были обучены далеко не все, а только лишь те воины, что пришли в Митанни значительно раньше - с Прасаштаром и даже с самим Сутарной. Все прочие, включая новые войска Мативаджи, использовались для широкого охвата противника, для погони и встречного боя - как в пешем, так и в конном строю, для чего арии имели кожаные и медные доспехи, щиты, мечи и длинные прочные копья.
   Однако самым грозным оружием ариев были колесницы. Ни пехота, ни конница противника не выдерживала удара сомкнутого строя арийских колесниц и только в том случае, если у врага были собственные колесницы, борьба могла затянуться. У ашшуров имелись колесницы, но они являлись скорее предметом роскоши и богатства, чем боевым оружием. Конечно, и среди ариев не всякий простой воин сражался на колеснице, но любой рядовой общинник мог получить это право, будучи метким стрелком из лука или хорошим возничим. Ашшуры же на колесницах больше охотились на быструю степную дичь, чем воевали.
   Тавити был слишком молод, чтобы взойти в этом походе на колесницу, он ничем еще не выделился из многих тысяч воинов-ариев. То, что на него обратил внимание сам Мативаджа, было случайностью и не прибавило ему авторитета в своей сотне-граме. Уважение можно было завоевать только самому, только личным трудом. Теперь, когда колесницы поставили на ход, Тавити освободился от присмотра за вьюками и весь отдался ожиданию приближавшейся битвы. А она назревала. Сопротивление ашшуров по мере приближения к столице возрастало. Даже окруженные во всех сторон, они стояли насмерть, выигрывая время.
   Прасаштар прекрасно понимал, что скорость продвижения решала все, поэтому не терял времени на осаду второстепенных пунктов обороны, даже таких больших, как Ниневия, и настойчиво шел вперед. На восьмые сутки похода он увидел перед собой башни и стены огромного древнего города со сверкающими на солнце золотыми воротами. У самых стен города стояло большое войско ашшуров. Это не было простым жестом отчаяния. Ашшуров при таком их расположении невозможно было окружить конной лавой - с флангов и тыла они надежно прикрывались рекой и стенами крепости. Ашшурам некуда было отступать, но и ариям негде было применить свое главное оружие.
   Прасаштар мгновенно оценил все преимущества оборонительной позиции защитников города. Бой предстоял встречный, лицом к лицу, без охвата и маневра. Колесницы в этом бою вряд ли понадобятся, конница, скорее всего - тоже, зато для пехоты дело найдется. Прасаштар подозвал своих полководцев:
   - Индрота, отводи колесницы на фланги и в тыл. Мативаджа, окружи конницей все поле боя. Не выпускать никого. Сними тридцать сотен с коней, построй их в центре. Лучников, самых метких - вперед, потом - опытных воинов с копьями, затем - молодежь с мечами и палицами. Кто первый ворвется в город - получит большую награду.
   Под прикрытием конницы огромная армия Прасаштара начала перегруппировку. Ашшуры невозмутимо наблюдали за всеми действиями ариев, стоя у стен города. Они не в силах были помешать врагу, даже если бы и захотели атаковать его первыми - конница Мативаджи зорко наблюдала за противником, готовая пресечь все его попытки движения вперед. Сотня, в которой служил Тавити, была назначена в передовое боевое охранение. Рассыпавшись по зеленому лугу, всадники беспрерывно двигались вдоль линии построения, стараясь не приближаться к врагу более, чем на два полета стрелы. Они не только запутывали врага быстро сменяемыми маневрами, но и в подробностях изучали место предстоящего боя. Никаких ловчих ям, кольев и надолбов замечено не было и теперь Прасаштар не исключал и конную атаку в центр вражеского расположения.
   Но это будет попозже, а сейчас он выдвигал вперед пехоту, которая под прикрытием всадников выстраивалась по сотням большой неровной линией, похожей на острие стрелы. Пока шла перестройка войска, Прасаштар вновь собрал командиров и изложил им свой план. Ашшуры сами обрекли себя на оборону, прижавшись к стенам города. Первыми в дело должны вступить лучники, затем пехота должна ударить в центр и расколоть вражеское войско надвое. Главное - захватить подступы к воротам и не пропустить ашшуров за городские стены. Остальное довершат конница и колесницы. Город, оставшись без армии, вынужден будет сдаться.
   Постепенно движение в войсках ариев затихло. Смолкли трубы и барабаны. Конница отошла на фланги, над вытоптанной равниной рассеялась пыль и взорам горожан предстала вся мощь армии Прасаштара. Прямо перед центром ассирийской армии, прикрывавшим главные городские ворота, на расстоянии двух полетов стрелы застыло в напряжении трехтысячное пешее войско. Солнце сверкало, отражаясь тысячами движущихся бликов на бронзовых наконечниках копий, на остриях мечей, на шлемах и доспехах. Впереди стояли стрелки, выставив перед собой огромные, в рост человека, луки и сжимая в правых руках готовые к пуску стрелы. За их спинами возвышались, опираясь на копья, могучие тяжело вооруженные степные поединщики-ариану. В тылу пехотинцев тремя небольшими группами накапливались мастера ближнего боя, ловкие охотники, следопыты, пастухи-аритшу и просто горячая задиристая молодежь, мечтающая о великих подвигах. Кому-то из них еще предстояло совершить эти подвиги, а для кого-то сегодняшний бой станет последним в несправедливо короткой жизни.
   Пауза продолжалась недолго. В рядах ашшуров прямо против ворот возникло какое-то движение, плотная масса людей расступилась и на ровное поле выехала богато украшенная колесница. Воин, стоявший в ней, что-то кричал, потрясая копьем, ему нестройно отвечали. Промчавшись вдоль линии войск, колесница развернулась и... вместо того, чтобы уехать назад, помчалась в сторону ариев. Воин, находящийся в ней, продолжал выкрикивать какие-то слова и размахивать обеими руками, теперь уже без копья.
   Прасаштар сразу же понял уловку врага. Ашшуры решили потянуть время, предложив мирные переговоры но продолжая собирать войска у нижних городов. Нет, не для того пришли сюда арии, чтобы остановиться у самых золотых ворот! Он взмахнул рукой и тут же взвыли десятки боевых труб и рогов, ударили барабаны. Пехота качнулась и сплошным фронтом стала перетекать к городу, выдвигая вперед ощетинившийся копьями центр. Лучники раздались от середины в обе стороны и, бегом преодолев расстояние в тридцать локтей, изготовились к стрельбе. Вражеские стрелы до них не доставали.
   Колесница заметалась и, не добравшись до ворот, исчезла в гуще войск правого крыла ашшуров. Вновь взревели трубы и тысячи арийских стрел обрушились на защитников города. Могучие арийские луки посылали стрелы значительно дальше ассирийских. Горожане подняли щиты, но это мало помогало, к тому же, мешало видеть поле сражения. Еще не вступив в бой, оборонявшиеся несли потери. С флангов на лучников на рысях полетела ассирийская конница, но тут же была остановлена арийскими всадниками. Завязался упорный бой; в клубах пыли крутились кони, сверкали мечи и топоры, копья и палицы без труда находили свою кровавую добычу. Все смешалось.
   Барабаны ариев сменили ритм на более быстрый, вновь взревели трубы и тяжелая пехота Мативаджи, устремив вперед копья, пошла на сближение с противником. Лучники больше не стреляли по войскам ашшуров, перенеся огонь на стены города. Однако, это не облегчило участь защитников - раненые и убитые лежали тут же, под ногами, щиты, пробитые стрелами, мешали двигаться, но времени для перестройки уже не было. Не успели ашшуры хоть как-то возместить ущерб, причиненный обстрелом, как на них обрушилась вся мощь арийской пехоты.
   Удар ее оказался страшен. Первые ряды ашшуров были буквально сметены. Копья, нацеленные крепкой рукой медвежатника и охотника на туров и леопардов, насквозь пробивали обороняющихся вместе с доспехами и щитами. Эти копья пришлось бросить, но и с тяжелыми дубинами и палицами арийские богатыри управлялись не хуже. Единой линии обороны ашшуров более не существовало; все сражение разбилось на ряд отдельных схваток, в которых защитники, не управляемые более единой властной рукой, старались подороже продать свою жизнь, а нападавшие, выполняя данный перед битвой наказ, стремились оттеснить врага от городских ворот к флангам, где его ожидала арийская конница.
   Под натиском ариев левое крыло ашшуров дрогнуло и стало медленно отступать к реке; правое еще держалось, а в центре, у огромной квадратной надвратной башни крепко стояли самые лучшие воины, которыми руководил с колесницы сам царь Ашшура. Трижды бросались на них с копьями наперевес богатыри-ариану и трижды были с потерями отбиты. Тогда Мативаджа отвел пехоту и вновь выдвинул вперед лучников, а тем временем в тылу уже приготовились к атаке конные сотни, ожидавшие только сигнала.
   В пылу сражения предводитель ассирийского войска не сразу заметил очередной перегруппировки врага, тем более, что конница ариев беспрерывно двигалась вдоль всего фронта атаки, создавая видимость неразберихи. И лишь только пехота ариев начала в центре отступление, как ассирийский вождь предпринял попытку вывести из боя часть своей армии, укрыв ее за стенами города. Ворота распахнулись и войска ашшуров, стараясь соблюдать боевой порядок, начали отступление. В отчаянном порыве, ломая строй и сминая ариев, к ним устремились воины правого крыла, прижатые к стене. Левое крыло ашшуров, отступая, зацепилось за южные ворота и также начало отход в город. Северные ворота у самой реки Тигр оказались в руках наступавших ариев, но они были надежно закрыты.
   Наступил критический момент всего сражения. Еще немного и враг ускользнет за крепостные стены. А там, даже потеряв половину воинов, ашшуры могут спокойно ожидать подкреплений с юга... И Прасаштар принял решение. Трижды рявкнула труба, строй лучников расступился и из-за их спин, наращивая темп, прямо на ворота выкатилась конная лава ариев. На полном скаку всадники врезались в чужую пехоту, опрокидывая стоящих и рубя бегущих. Все смешалось в страшной свалке у ворот, десятки и сотни воинов каждое мгновение находили здесь свою смерть, но теперь уже считаться с потерями не приходилось - слишком много было поставлено на кон.
   Пока шла жестокая рубка у главных ворот, в тяжелое положение попали арии, отрезавшие правое крыло врага от центра. Их передовые линии были опрокинуты и смяты напором ашшуров, стремившихся к открытым воротам. Прасаштар вовремя успел оценить эту опасность и бросил наперерез прорвавшимся врагам несколько конных сотен аритшу. Почти мгновенно две сотни из них были окружены и перебиты, не успев даже спешиться. Третья сотня, отступая в сторону ворот, ненадолго сдержала натиск противника и этого оказалось достаточно, чтобы пехота перестроилась и взяла ашшуров в копья. Но тут в тыл арийской пехоте ударили воины врага от центральной башни и тонкая перемычка, отделявшая отступавший фланг ассирийского войска от центра, исчезла. Торжествующие крики ашшуров взвились над стенами, плотная масса воинов устремилась к спасительным воротам.
   Там, у ворот, в это время продолжалась кровавая сеча. Тавити, оказавшийся в самой гуще сражавшихся, едва успевал поворачивать коня, стараясь не попасть под копье или меч и в то же время нанося удары по головам и плечам пеших вражеских воинов. В пылу боя он не видел отдельных лиц, не различал голосов, помнилось только, что арии конные, а враги пешие и их следовало не только рубить, но и опрокидывать конем...
   "Ариан! Ариан!" - раздался боевой клич и, усиленный многоголосой поддержкой, прокатился по рядам наступавших. Это подоспели новые сотни, брошенные в прорыв Прасаштаром. И тут..., словно прорванная весенним половодьем плотина, оборона ашшуров рухнула и конница ариев бурным потоком влилась в распахнутые настежь ворота города и стремительно растеклась по улицам. Все новые и новые сотни на рысях входили в город, направляясь к центру и другим воротам. Тавити, внесенный в крепость на гребне первой волны, сразу же повернул коня налево, к северным воротам, где кроме охраны, никого не было видно. Оглянувшись, он с радостью отметил, что за ним скачут не менее полусотни всадников, увлеченных единым порывом. Знакомых лиц среди них не было видно - остатки его сотни прорывались в центр, преследуя колесницу царя Ашшура. Сам не зная об этом, Тавити возглавил самых опытных воинов Митанни - дружинников раджана Прасаштара, без промаха стрелявших из лука на полном скаку. С ходу сняв стражу, дружинники налегли на тяжелые ворота, створки со скрипом распахнулись и с криками "Ариан!" в крепость ворвались воины левого крыла арийской армии.
   Победа! Но битва еще далеко не закончена. Правое крыло ашшуров укрепилось у городской стены, так и не достигнув спасительных ворот. Остатки же левого крыла оказались блокированными в створе южного входа и продолжали еще некоторое время сопротивляться. Но, когда на стены взошли лучники ариев и стрелы без труда находили цель, начиная с облаченных в роскошные одежды военачальников, ашшуры не выдержали и сложили оружие. Почти половина ассирийского войска оказалась в плену, прочие нашли свою смерть на поле сражения. Конница погибла полностью, убит был и сам царь ашшуров. Потери ариев оказались меньшими. В первой атаке они вообще не потеряли ни одного лучника и всего несколько десятков пехотинцев. Но в битве у центральных ворот полегло немало - более двух тысяч ариев сложили здесь свои головы в яростной и стремительной схватке.
   Когда город был захвачен и входы в него освобождены от нагромождения погибших тел, у центральных ворот остановилась колесница раджана Прасаштара, запряженная четверкой белых лошадей. Ступив на землю, Прасаштар победно огляделся - наконец-то свершилась главная мечта его жизни - взят город Ашшур! Он подозвал Мативаджу и широким жестом обвел окрест: смотри!
   Смотреть было на что. У городских ворот возвышались две огромные кучи оружия и доспехов врага, стояли рядами захваченные в бою колесницы. Там, за воротами, располагался огромный богатый город. Весь этот город и все его богатства находились теперь в руках Прасаштара и его армии. Под крепостной стеной сгрудилась многотысячная толпа пленников, охраняемая конными сотнями и расположившимися на стене лучниками, успевшими уже в бою внушить ашшурам смертельный ужас. Стоило только одному из пленников продвинуться вдоль стены к реке, как тут же просвистела стрела, впившись ему меж лопаток. Труп беглеца так и остался лежать неубранным - в назидание и устрашение прочим...
   А вот и они - желанные и долгожданные ворота, много раз виденные в снах. Прасаштар похлопал рукой по тяжелой створке, окованной серебряными и золотыми пластинами. Узорный рисунок золотых ворот был густо забрызган бурыми пятнами засохшей крови - кровью, которой заплачено за победу. Раджан повернулся к свите:
   - Снимите эти ворота с петель! Мы увезем их с собой в Васуганни. Ты, Мативаджа, готовь большие повозки для ворот. Впрягите в них ашшурских лошадей из боевых колесниц царя. Соберите с поля боя все оружие, предайте земле арийских воинов, ашшуры пусть сами хоронят своих. Жрецам готовить на вечер большую благодарственную молитву Индре - мы должны принести богам за эту победу обильные жертвы.
   Прасаштар умолк, наблюдая, как воины обвязывают ворота веревками и, подставив под них рычаги, осторожно опускают их на землю.
   И это снимите тоже. - Он указал на украшения, впечатанные в стены надвратной башни. - И проверьте, чтобы ни одной такой золотой или серебряной вещицы не осталось ни в одном доме этого города. Забрать и вывезти все - золото и серебро, посуду и ткани, масло и зерно, скот и рабов - все, что только мы в силах унести, увезти и угнать своим ходом. Пусть ашшуры помнят нас.
   - А как быть с городом, раджан? - Вперед выступил Сатвара. - Воины просят отдать им город на два дня.
   - Скажите всем, что каждый имеет право взять из города столько добычи, сколько увезет его вьючный конь. Кроме того, каждый получит свою долю после общего дележа. А сейчас позовите тех удальцов, что первыми ворвались в Ашшур. Их ждет награда от меня и от всего народа ариев...
   Через три дня армия двинулась в обратный путь. Позади остались могилы нескольких тысяч погибших и умерших от ран воинов, а также наполовину разрушенный и полностью ограбленный и опустошенный город ашшуров. Войско, отягощенное обозами с громадной добычей, стадами скота и пленниками, двигалось медленно. Только на третий день пути на левом берегу тигра показалась крепость Калах, уже вторую неделю осаждаемая небольшим отрядом ариев Ахшайны. Увидев шествие победителей, а особенно - снятые с башни золотые ворота, защитники крепости сдались, решив не испытывать судьбу. За это им оставили жизнь и свободу, но основательно пограбили, после чего обоз увеличился еще на несколько десятков повозок.
   Ниневия, напротив, приготовилась сражаться не на жизнь, а на смерть, однако миролюбиво настроенный Прасаштар ограничился лишь требованием скромной дани без каких-либо дополнительных условий. Переговоры завершились быстро и с обоюдной выгодой - осада с города была снята, а обоз ариев возрос еще на десяток повозок, груженых металлами и драгоценностями. В конце концов ниневийцам было выгодно ослабление Ашшура: теперь именно Ниневия становилась центром всей страны, имея в тылу сильные крепости Дур-Шаррукин и Арбелу.
   Тавити вернулся из похода богатым и знатным воином. Ему теперь принадлежал большой дом в Васуганни, земельный участок в верховьях Хабура, обрабатываемый двумя десятками рабов, табун лошадей и большое стадо овец и коров. Дом был наполнен дорогой деревянной мебелью, посудой, коврами и украшениями. Сам Прасаштар дал ему под начало сотню ариев Ахшайны и молодой сотник, несмотря на свой юный возраст, довольно быстро завоевал авторитет среди бывалых бородатых воинов.
   Все это явилось наградой за взятие Ашшура, где Тавити повезло дважды: во-первых, в том, что он оказался среди первых воинов, ворвавшихся в город, во-вторых, в том, что остался жив. Сотня, в которой он служил, перестала существовать, изрубленная в дикой свалке у золотых ворот. Немногие уцелевшие были награждены так же щедро, как и Тавити. Осев в Митанни, они теперь и не помышляли даже о возвращении домой. Многие из северных ариев, как ариану, так и аритшу, получив на войне хорошую добычу, обзавелись участками земли, стадами, семьями, приобрели рабов и не желали себе лучшей участи. Они с улыбкой вспоминали свои прошлогодние сомнения и страхи перед отправкой в далекие земли неизведанного юга, где царит вечное лето, а богатства текут полноводными реками. Все оказалось даже лучше, чем могло представиться в самых радужных снах.
   Но за все в этой жизни надо платить и приносить жертвы богам. И жертвы ариев за удачу в бою были велики, даже очень велики. Поход в Ашшур более чем на треть сократил семитысячный отряд, пришедший в Митанни с берегов Синдху и Ирту. Только десять сотен даругов, еще до войны с ашшурами отправленных на охрану крепости Кархемыш, не понесли пока никаких потерь, все же остальные хлебнули лиха по самое горло. Поставленные в центре ударного отряда пехоты, воины племен ариану и аритшу понесли жесточайшие потери, а конные сотни северных ариев, брошенные Прасаштаром в самое пекло, были изрублены в одно мгновение. Так погибла сотня рода Сарабха, в которой служил Тавити, так полностью полегла во время прорыва ашшуров сотня аритшу под командой Качи. Этих задиристых ребят хорошо знали во всей армии еще по разгрому селения тлепшей в горах Кандзы. Сотня была перебита полностью (впрочем, сотня - одно название, на день битвы в ней было всего 65 человек), однако сам сотник Качи чудом уцелел, потеряв в бою левую руку.
   За былые заслуги Мативаджа назначил однорукого Качи начальником своих мастерских и теперь все строительство, снабжение и охрана секретного объекта легли на плечи, вернее - на одно плечо, этого немолодого уже воина. Будучи в юности свирепым кулачным бойцом, Качи признавал в целях поддержания дисциплины и порядка только один аргумент и весьма часто им пользовался, благо что кулак на правой руке служил ему безотказно. Не удивительно, что порядок на вверенном ему участке поддерживался неукоснительно. Единственное, что не мог себе позволить старый сотник - это проучить как следует главного мастера кузнечной мастерской тлепша Калахи, наглая усмешка которого была для него, что кость в горле. Мативаджа, знавший о подобных настроениях своего подчиненного, строго-настрого приказал ему избегать любых конфликтов с мастером. "Пока он нам еще нужен, - сказал Мативаджа, - а как закончит свою работу и я отпущу его на волю, то уж тогда я твоему кулаку не помеха".
   Именно вражда с Калахи сблизила старого воина сначала с Надой, а затем и с молодым сотником Тавити. В конце концов Качи поселился в просторном и пустом доме Тавити, добровольно взяв на себя обязанности управляющего его хозяйством. Личная колесница однорукого Качи, в которой плотники для удобства поставили скамью, ходила теперь по одному раз и навсегда заведенному маршруту - от дома Тавити до мастерских и обратно.
   Вернувшись из похода, Тавити задумал жениться. Никаких сомнений в выборе невесты у него не было, но как думала об этом сама Нада? Она очень гордилась подвигами своего друга, но с замужеством не спешила: в мыслях своих она была еще ребенком, хотя ей и исполнилось уже шестнадцать лет - самый возраст для невесты. Она приняла предложение Тавити как игру, благосклонно согласившись осчастливить его, но поставила одно жесткое условие - все это возможно только после отмщения ненавистному тлепшу. Тавити в душе был недоволен этим капризом, но ради Нады принял условия этой страшноватой игры.
   Дела в мастерской тем временем продвигались успешно. Были накоплены запасы руды, доставленной из земель хеттов и ванов, исправно работали доменные печи, выдавая лепешки ноздреватого металла, арийские кузнецы переняли у Калахи все хитрости ковки железа. Одно лишь получалось плохо, но это одно являлось самым главным - закалка оружия. Мечи получались либо слишком мягкими, как податливая глина, либо хрупкими, как льдинки. Калахи клялся, что он все делает как положено, кладет все нужные добавки, но здесь, в Митанни, другой воздух и другая вода и нужно искать свои границы прочности, а это будет не скоро. Мативаджа так и не понял до конца, то ли тлепш лукавит и тянет время, то ли он действительно говорит правду. Совершенно неожиданно эту трудную задачу с закалкой мечей разрешил ни кто иной как однорукий Качи (правда, не без помощи Нады), после чего уважение к нему Мативаджи и большинства ариев возросло многократно.
   Как-то раз Качи, любивший по делу и без дела размахивать своей единственной рукой, заметил, что остудить железо можно и в воздухе, если беспрерывно крутить откованный клинок над головой. Он даже взял небольшую полоску раскаленного металла и принялся показывать, как это нужно делать.
   - И долго ты собираешься так махать рукой? - усмехнулся, утирая пот со лба, Калахи. - Тебе на это просто не хватит сил.
   - А если поставить несколько воинов и передавать меч из рук в руки?
   - Попробуй, если они не снесут друг другу головы. - Усмешка Калахи стала более язвительной.
   И тут вдруг Нада, как всегда безучастно сидевшая в сторонке (ее перевод теперь почти не требовался, но свои обязанности она исполняла исправно), подошла к старику и шепнула ему на ухо несколько слов.
   - Молодец, дочка! Сейчас же поеду за ним. - Глаза его светились нетерпением. - А ты предупреди Мативаджу, чтобы он никуда не отлучался из мастерских.
   Калахи недовольно полоснул острым взглядом из-под насупленных бровей: что они там еще замышляют, эти степные дикари? Однако Нада вновь спокойно уселась на свое место, а Качи, что-то напевая себе под нос, прыгнул в свою колесницу и помчался за пределы лагеря. Но за оградой он повернул не в сторону города, а, наоборот, в степь, к военному лагерю. Вскоре коляска его скрылась из вида в клубах серой пыли. Неужто и вправду этот однорукий бродяга решил заставить воинов махать горячими мечами? Калахи рассмеялся в душе, внешне сохранив серьезность - осторожность не помешает.
   Не так уж долго осталось ему ждать освобождения. Скоро все будет готово. Он уже успел через египтянина Хети приобрести дом и мастерскую в маленьком городке на Побережье. Продвижение египетских войск на север его не пугало: египтяне - враги ариев и он-то уж найдет возможность послужить самому фараону. Тем более, что из Юпы доходили слухи о том, что Менхеперра благосклонен к купцам и мастерам. Лишь бы живым вырваться отсюда. Он прекрасно знал, как мечтают о его смерти однорукий старик и сопливая девчонка, ставшие невольными свидетелями его неприглядного прошлого.
   На дороге показалось облачко пыли и через некоторое время в ворота въехала колесница Качи в сопровождении конного Тавити. Один из охранников тут же побежал к доменным печам и вскоре оттуда подошел Мативаджа. Выглядел он усталым и измотанным: последние плавки шли очень тяжело, уголь оказался плохим и не давал нужного жара.
   - Что тут у вас произошло?
   - Пока еще ничего не произошло, но сейчас что-то обязательно произойдет. - Лицо Качи осветилось лукавой усмешкой. - Вот послушай, что мы тут придумали с Надой.
   - Говори, мы тебя слушаем.
   - Подумай сам, Мативаджа: вода охлаждает железо очень быстро и ничего с этим не поделаешь - вода есть вода, холодная или горячая; ее не может быть больше или меньше вокруг меча, когда мы опускаем его в чан. Правильно?
   - Да, верно. А ты можешь сделать что-то по-другому? Ведь если просто лить воду на меч, то закалка не будет равномерной, хотя воды и окажется меньше.
   - А если охлаждать клинок потоком свежего воздуха? Тогда он будет остывать медленно и равномерно. Вот и получится нормальная закалка.
   Мативаджа в сомнении покачал головой.
   - Как же ты собираешься двигать воздух вокруг меча?
   - Очень просто. Сейчас ты это увидишь сам. Эй, в кузнице! Давайте сюда горячий меч и рукавицы! Да побыстрее!
   Чумазый кузнец в длинном кожаном фартуке вынес в длинных клещах узкий раскаленный меч. Тавити, наклонившись из седла, взял меч рукой, одетой в кожаную рукавицу, и, выставив его далеко вверх, поскакал во весь опор в степь, время от времени, рассекая перед собой воздух, как будто бы поражая невидимого противника. Это было великолепное зрелище - скачущий за призраками наездник и рождающийся в его руках боевой клинок.
   - Ну и долго ему так скакать? - Мативаджа выразительно посмотрел на Качи.
   Тот пожал плечами:
   - Пока железо не остынет. Конечно, лучшая закалка будет получаться ранним утром, по самой обильной росе. Сейчас жарко.
   - А ты что думаешь об этом, мастер? - воевода повернулся к Калахи.
   - Не знаю, повелитель. Я не знаком с таким способом и в наших горах нет места для подобных скачек. Мысли у Качи верные, а что из этого получится, сказать не могу. Сейчас увидим - добавил он, заметив, что всадник возвращается.
   Тавити шагом подвел коня к кузнице. В руке его, уже без рукавицы, блистал тусклым серебром новый меч.
   - А ну-ка дай его сюда.
   Мативаджа взял меч обеими руками, с размаху стукнул им плашмя о колено. Меч не согнулся, но и не сломался, он лишь слегка выгнулся и, отпущенный, тотчас же принял прежнюю форму.
   - Вот это настоящее железо! Ты, Качи, заслужил награду! Теперь я приставлю к мастерским конных воинов, обученных для скачек. А сейчас приведите белого коня, позовите жрецов - нужно принести жертвы богам. И этот первый клинок ариев, - он посмотрел на меч, - я приношу в дар Индре, да будет его имя прославлено в веках!
   После жертвоприношения Мативаджа предупредил Качи, что вечером по такому великому поводу состоится пир для всех работников мастерской, а сам он тотчас же отправляется к брату порадовать его таким чудесным подарком. Отдавая последние распоряжения, воевода обратил внимание на молчаливо стоящего в сторонке тлепша. Среди радостных ариев тот один выглядел если не белой вороной, то уж точно черным вороном - в своей неизменно темной одежде и с суровым выражением лица.
   - Ну а ты, мастер, теперь свободен. Я сдержал свое слово и ты можешь идти на все четыре стороны, либо остаться среди ариев - как пожелаешь. Золото свое ты уже получил, а охрану я убираю - ты волен сам распоряжаться своей судьбой. Все, мы в расчете.
   Калахи низко поклонился, за подобострастной улыбкой скрывая кипящую в нем ненависть.
   - Благодарю тебя, повелитель. Ты великодушен и щедр, но я не останусь в стране Митанни и лучше уйду туда, где меня никто не знает. Я отправлюсь в страну хеттов завтра же утром, с попутным караваном. А охрану, прошу тебя, оставь до утра. Так мне будет спокойнее. Я сам заплачу охранникам за это время. - Тлепш поднял глаза на Мативаджу и перевел тяжелый взгляд на Качи. - И тебе, повелитель, будет спокойнее и твоему слову, данному мне.
   - Будь по-твоему. Можешь идти. - Воевода был рад поскорее расстаться с этим тяжелым и неприятным человеком, которого он давно бы уже подверг казни, не будь связан клятвой.
   Когда все разъехались по своим делам, возле кузницы остались только Нада, Тавити и Качи. Все трое молчали, но думали об одном: отныне Мативаджа не связан своим обещанием и они могут поступать с ненавистным тлепшем, как пожелают. Первой нарушила молчание Нада.
   - Неужели он так и уедет? Сделай что-нибудь, Тавити!
   - Я тебе обещал помощь и от слов своих не отказываюсь. Я сделаю все сам. Ради тебя. Подкараулю караван завтра на вечерней стоянке и пущу стрелу. Хватит и одной стрелы, я не промахнусь.
   - Нет, так дело не пойдет. - Старый воин отрицательно покачал головой. - Это будет не месть, а простое убийство. Он даже и не поймет, кто и за что его убил.
   - А что же делать?
   - Выкрасть его из дома или захватить где-нибудь на переправе через Хабур, а потом пусть получит по заслугам, - предложил Тавити.
   - Лучше будет, если я, - произнес в раздумье Качи, - присоединюсь к каравану. Там есть мои люди, они едут к хеттам за рудой, так что подозрений излишних это не вызовет. А вы будете в степи неподалеку. Я дам вам знак.
   - А как же мастерские?
   - Вечером мы предупредим Мативаджу. Я думаю, он не будет возражать.
   Поздно вечером, после принесения всех положенных жертв и урочных молитв, когда пир уже завершался, Качи подошел к Мативадже.
   - Разреши, воевода, отсутствовать мне завтра весь день. К вечеру я должен управиться со своими делами.
   Мативаджа усмехнулся.
   - Знаю я твои дела. Хочешь выследить этого мерзавца Калахи? Правильно я тебя понял?
   - Да, раджан. Позволь мне отомстить ему. Ты помнишь тех троих воинов, привязанных к муравейникам? Они были из моего рода, а один - мой двоюродный брат.
   - Я помню тех воинов. Я знаю, что и у Нады есть на него злая обида. Вот только при чем тут ваш юный богатырь? Ему-то, насколько я знаю, Калахи не успел еще навредить.
   - Тавити - жених Нады. Ее горе - его горе.
   - Ну, тогда все понятно. Скоро будем гулять на свадьбе. Это хорошо. Но учти, завтра ты никуда не поедешь. Я тебя не отпускаю. И Нада с Тавити тоже останутся в Васуганни.
   Качи застыл в растерянности.
   - Почему же? Как же так? Ведь потом мы его не догоним.
   Мативаджа звонко рассмеялся.
   - Не смотри на меня, словно степной волк на добычу. Никого догонять уже не надо. Ты видел, что сейчас ко мне подходил Чаркара? Так вот, - лицо его стало серьезным, - он сказал мне, что Калахи мертв и ему уже не надо мстить.
   Старый сотник едва не упал от неожиданности. Выражение его лица вызвало новый приступ смеха у воеводы. Он потянул сотника за пустой рукав:
   - Садись рядом и послушай, что я скажу. У вас кровная месть, а у меня голова болит за всю страну Митанни. Если бы Калахи действительно решил уехать к хеттам, он бы, возможно, и остался жив. Хетты - наши союзники и железо они умеют делать уже давно. Однако, мы узнали, что тлепш собрался бежать на Побережье - туда, где хозяйничает армия страны Кемт. А нам совсем не нужно, чтобы фараон Менхеперра прознал все наши секреты... Калахи слишком много знал и тем был опасен для нас. Но теперь все закончилось...
   - Ты нарушил свое слово?
   - Нет, Качи, слова я не нарушал. Ведь эта лиса Калахи сказал всем, что уедет завтра утром, а сам сбежал тотчас же, как выехал из мастерской. Женщину свою с детьми он отвел в хеттский караван. Там же он расплатился с охраной и отпустил ее. А потом вернулся в свой дом, запряг повозку и поехал на другую сторону Хабура. Там, в кустарнике, его подкараулили разбойники. Уже смеркалось, и разбойникам никто не мог помешать... Опасно ездить по степи ночью... Восемь стрел получил Калахи. Его тут же закопали, а землю разровняли и укрыли дерном, чтобы никто не мог найти могилу преступника. Вот, посмотри. Это было у него на правой руке.
   Мативаджа раскрыл ладонь. На ней лежало изящное золотое колечко со змейкой. Старый сотник кивнул головой:
   - Да, это его кольцо.
   - Возьми его себе и покажи своим друзьям... Да, вот еще что: в повозке у тлепша лежали лопаты и мешки, а под сеном - верховое седло, меч и две седельные сумки. В одной из них была еда, в другой - золото и свиток папируса со значками, которыми пишут в землях Менхеперры. Золото забрали разбойники, а остальное лошадь привезла обратно к дому. Теперь тебе все понятно?
   - Да, раджан. Ты мудр и предусмотрителен. Змея, пригретая за пазухой, кусает своего хозяина и ее можно только убить...
   Когда Качи, вернувшись на свое место, все рассказал Наде и Тавити, те восприняли новость по-разному. Молодой воин почувствовал большое облегчение: теперь впереди его ждало свадебное торжество. Нада, напротив, опечалилась. Злость на тлепша куда-то исчезла, напряжение минувших дней ушло и ей даже стало жаль женщину с двумя ребятишками, уезжающую неизвестно куда и зачем. Ведь она, эта тихая и незаметная горянка, преданно любила своего коварного повелителя и растила ему детей. Что теперь с ней будет? Оставить ее в Васуганни? Но дети... Они подрастут и станут мстить за своего отца. Нет, пусть лучше уезжает вместе с ними куда угодно, только подальше отсюда... Калахи наверняка договорился, чтобы за ней присмотрели в пути.
   Нада поймала счастливый взгляд Тавити и почему-то испытала раздражение, удивившись подобному своему состоянию. Никогда раньше она не сердилась на него, но сейчас откуда что взялось: сияющее лицо юноши просто бесило ее. Надо побыть одной, поплакать, вспомнить брата, отца, мать... Нада молча поднялась из-за стола и быстро пересекла широкий двор, освещенный факелами. В Васуганни она жила в доме самого воеводы Мативаджи на правах приемной дочери и до ее комнаты было всего два десятка шагов.
   Тавити поднялся было вслед за ней, но Качи силой усадил его на место.
   - Сиди, ей сейчас не до тебя. Ты еще не знаешь женщин и всех их капризов; да они и сами не знают себя. Но одно тебе скажу точно - не надоедай женщине. Силой мил не будешь, нытьем - тоже. Поплачет, отойдет и сама придет к тебе. А сейчас ты нарвешься на такие слова, что разумом не охватишь, а свет будет уже не мил, словно в дерьме искупался...
   Качи рассмеялся, увидев недоумение на лице Тавити.
   - Что, хочешь сказать, что Нада не такая как все? Не сердись, но ты не прав. Каждый мужчина думает как ты, пока не нарвется на женское коварство и беспричинную ярость. Смирись с этим, иначе в жизни просто не бывает - так сотворили нас боги. - Он вздохнул, погладив пустой рукав. - Я вот оставил своих дома и скучаю по жене, хотя она и не мед, это уж точно. На крыльях бы улетел к ней, да подрезали мне крылья.
   Качи грустно улыбнулся, но тут же повеселел, что-то вспомнив.
   - Это еще что! Вот, говорят, у иронов есть какое-то племя, так там всем верховодят бабы: они и вожди, и судьи, и на войну ходят, и мужей умыкают перед свадьбой. А мужики у них только на развод, да на побегушках - куда пошлют. Нам с тобой еще повезло, что мы родились ариями, а не иронами.
   Тавити попытался улыбнуться, поддерживая разговор. До него совершенно не дошло то, что хотел ему объяснить старый сотник. Всему свое время...
   Утром Мативаджа послал стражников за египетским писцом, чтобы прочитать таинственное послание, найденное в вещах Калахи. Но тот словно в воду канул - тщетно пытались разыскать его дружинники Чаркары. Свои писцы, не овладевшие еще премудростями письма страны Кемт, так и не смогли перевести загадочный текст. Только два слова из прочитанного были им знакомы - Менхеперра и Калахи. Но и этого было теперь достаточно, чтобы уяснить главное - коварный тлепш давно уже служил двоим хозяевам и многие секреты ариев наверняка известны фараону. Исчезновение Хети подтверждало догадку об измене Калахи. Их довольно часто видели вместе и именно через египтянина тлепш переправлял свои донесения в Та-Кемт.
   Так думал Мативаджа, так полагали и многие другие арии. Но все оказалось не так просто, судьба распоряжалась иначе, чем полагали люди.
  
   Свадьба Тавити и Нады, на которую собрались все жители Васуганни, началась радостью и весельем, но закончилась печалью и тревогой. В самый разгар обряда, после испытаний жениха с невестой и благодарственных жертв и молитв, когда все уселись за пиршественный стол, прискакали гонцы из страны асов. Мативаджа в это время выполнял по обряду роль отца невесты, а его царственный брат Прасаштар наблюдал за церемонией со своего походного трона, специально по этому случаю вынесенного на широкую городскую площадь. Они даже не заметили небольшой отряд одетых по-походному людей, остановленный стражей на подступах к центру города.
   - Что вам нужно, чужеземцы? - вперед вышел главный стражник. - И как вам удалось проехать незамеченными через городские ворота?
   - Вот ворот-то мы как раз и не заметили, - дерзко усмехнулся чернобородый всадник, судя по всему, предводитель чужаков. - А пропуск у нас имеется.
   Он протянул начальнику стражи медную пластинку с изображением родового орнамента Сутарны.
   - Веди нас к Прасаштару. Мы доставили ему важные вести.
   - Сейчас раджан занят - он руководит свадебной церемонией. Один из храбрейших его воинов женится на приемной дочери Мативаджи. Подождите до вечера, а сейчас вас накормят, отдохнете с дороги.
   - Мои провожатые пусть отдыхают. А мне велено немедленно по приезду явиться к царю страны Митанни.
   - Кто ты такой и кто тебя послал?
   - Я воевода народа асов, мое имя Фрейр. Прошлой осенью я сопровождал войска Мативаджи от долины Ра до реки Куры, он меня хорошо знает и подтвердит, кто я такой, если ты не веришь мне. Это он подарил мне этот родовой талисман - пропуск через заставы ариев. А прибыл я сюда по повелению нашего вождя Биризенна, а охрану дали мне ваны, мои родичи с Кандзы. Вести мои тяжелы для моих уст, поэтому поторопи Прасаштара и Мативаджу принять меня.
   Стражник на минуту задумался, потом согласно кивнул головой.
   - Хорошо, но мы с тобой не будем мешать свадьбе. Видишь, весь город чествует юного воина Тавити и его жену Наду. Пройдем сразу во дворец, и я доложу о тебе раджану.
   - Ты говоришь, Нада, приемная дочь Мативаджи? - оживился посол. - Я помню эту славную девочку; она едва не погибла в плену у тлепшей. Передай ей это от меня в подарок.
   Фрейр снял с шеи тяжелую золотую цепь с красивым кованым медальоном.
   - Здесь изображены родовые знаки ванов. Кто знает, быть может это ей пригодится, как и мне сегодня сгодилась печать Мативаджи.
   Никто из пирующих не обратил особого внимания на то, что Прасаштар покинул площадь и ушел во дворец. Значит, так надо - важные дела не ждут. Спустя некоторое время за ним последовал и Мативаджа.
   В большом зале дворца было прохладно, мягкий свет струился из узких верхних окон, с площади раздавался приглушенный толстыми стенами разноголосый шум свадебного пира. Прасаштар выглядел взволнованным. Из того, что успел ему передать Чаркара, он понял - вести, привезенные послом, не прибавят радости. Мативаджа, весь еще полный впечатлениями праздника, удивился, увидев брата сидящим на своем троне.
   - Что случилось, брат? Ты отзываешь меня со свадьбы, а я ведь как-никак отец невесты. Что-то произошло? Война?
   - Не знаю, Мативаджа, но ничего хорошего не жду. Сейчас все услышишь сам. Только что прибыл посланник асов. Ты его должен знать: это Фрейр, воевода Биризенна.
   В коридоре послышались шаги. Тяжелая дверь распахнулась и в зал ступил стройный чернобородый воин. Одет он был в светло-серый бешмет с узким кожаным поясом, черные мягкие сапоги и такие же черные штаны. На поясе висел богато украшенный кинжал - единственная яркая вещь в его наряде, подчеркивающая его высокое военное положение.
   - Приветствую тебя, Прасаштар, и тебя, Мативаджа.
   Фрейр коротко поклонился братьям. В этом поклоне была и учтивость к правителям, и, в то же время, сознание собственного достоинства.
   - Доброго здравия и тебе, Фрейр. Говори, что привело славного воина асов в страну Митанни. Как идут дела у Биризенна? Здоров ли он, благополучен ли? Довольно ли хлебов в его закромах, рыбы в реках, скота на лугах?
   - Наш вождь Биризенн пребывает в здравии и желает вам того же на долгие годы. Но не это привело меня сюда. Страшная беда обрушилась на наши земли этой весной.
   Фрейр умолк и братья тревожно переглянулись. Прасаштар нетерпеливо махнул рукой.
   - Говори!
   - Кровавая война разгорелась за Кандзой, тысячи и тысячи асов уже сложили свои головы, но нашествию иронов не видно пределов.
   - Ироны? - Мативаджа протестующе поднял руку. - Не может этого быть! У иронов сейчас нет такого числа воинов, чтобы справиться со всеми, кто живет на Ахшайне.
   Фрейр печально кивнул головой.
   - И мы думали также, как и ты, пока не увидели их воочию... - Он горько усмехнулся. - Их так много, словно демоны возвращают в битву мертвых. На место одного встают десять и сила их все прибывает, словно весенний поток под лучами солнца.
   - Но ведь совсем недавно Ксемашура разгромил армию Абиратиса на реке Ра и рассеял иронов по степи!
   - Да, это так. Но Абиратис тут как раз и не при чем. Он живет на востоке. А на нас напали сразу четыре крупных народа с верховьев Дана. Во главе их войска стоит вождь Колокша, что означает "царь-солнце". Эти ироны совсем непохожи на воинов Абиратиса, они яростны и бесстрашны в бою, словно львы. Даже наши храбрецы, знающие древние секреты бессмертия в бою, не могут справиться с ними. А еще они привели с собой множество диких меру и вендов-ильмов. Но самое страшное даже не это.
   - А что же?
   - Один из народов, напавших на нас - истинное наказание богов за наши прегрешения! По языку они ироны, а по всем повадкам - настоящие демоны-ракшасы. У них воюют не только мужчины, но и все женщины. Женщины у них - первые во всех делах. Главная из них - колдунья по имени Енги - командует всем народом. После них - пепелища и мертвецы.
   Мативаджа пожал плечами.
   - Старый Качи говорил мне о таких племенах, но я думал, что это сказки. А потом, разве вы не справитесь с женщинами? Да и вообще, разве может женщина покинуть очаг и броситься в кровавое месиво битвы?
   Глаза Фрейра сверкнули.
   - Ты еще не поверил мне? Я понимаю: ты воин и для тебя это все дико. Но не советую встретиться с этими колдуньями где-нибудь в чистом поле. В живых не останешься, а если и уцелеешь, то позавидуешь мертвым.
   Прасаштар постарался охладить пыл спорщиков, повернув разговор в прежнее русло:
   - Так чем же закончилась ваша война с иронами?
   - Она еще не закончилась. Ироны Колокши идут по Самудре на юг, к долине Куры. С гор их поддерживают тлепши. Мы отрезаны от наших северных родов и собираем войско для обороны. Ваны уже прислали нам свои отряды, а у тебя, Прасаштар, я хочу просить отпустить со мной ту тысячу воинов, что ушла с Мативаджей в прошлом году.
   - Забирай своих воинов. Конечно, их уже не тысяча, а меньше - многие погибли весной в боях с ашшурами. Но зато другие храбры и уверены в себе - ведь они разгромили непобедимых прежде врагов.
   Фрейр низко поклонился:
   - Благодарю тебя, раджан ариев.
   - Не торопись благодарить, я еще не все сказал. Ироны - наши общие враги. И я дам тебе еще воинов-добровольцев из северных ариев и вендов-даругов. Но на многое не рассчитывай: даю только десять сотен и добавку к твоей неполной тысяче. У нас здесь тоже неспокойно - на Побережье идет война, а у хеттов сменился правитель. Их новый царь опасается нашей силы и может в любой момент нарушить древний договор. Так что больше тысячи не дам, не обижайся. Но если вам будет трудно, вы всегда сможете найти приют в Митанни. Места и дел хватит всем.
   - Благодарю за добрые слова. Моя родина в стране ванов, в горах Кандзы я вырос, а на Самудре научился плавать и водить ладьи. Мы не уйдем с Куры, даже если нас загонят в дикие ущелья. Но тогда на север пути не будет и ваши северные воины не смогут вернуться в свои кочевья.
   - А они и не торопятся возвращаться - богатая добыча привязала их к нашей земле. Все мы теперь один народ - арии Митанни. А теперь скажи, - Прасаштар испытующе взглянул в глаза Фрейра, задавая вопрос, который уже давно вертелся у братьев на языке, - скажи, достигли ли враги родовых рубежей ариев Ахшайны? Благополучен ли наш отец Сутарна или горечь поражений гложет его сердце и сушит его ум?
   - Мне ничего не известно о вашем отце. Знаю только, что часть нашего народа отступила в пределы земель ваших предков, а мы оказались отрезанными на Самудре. Пленники, однако, говорили, что воины Колокши достигли, якобы, Пантикапы. Говорят также, что то ли ранен, то ли убит главный вождь защитников степей у Ахшайны, но кто это - Яровит или Сутарна - нам неведомо. Слухи в степях многое преувеличивают, вы сами знаете об этом. Особенно, если их намеренно распускают враги.
   - Ты прав, слухам верить не стоит. На все воля богов, они дают жизнь и они же ее отнимают. Ясно одно - нашим родичам также тяжело сейчас, как и вашим, но помочь им мы не в силах: слишком много гор, морей и врагов разделяют нас. Будем надеяться на лучшее и просить Индру даровать ариям победу над демонами тьмы. Да услышат нас боги!
   Прасаштар подлил масла в жертвенную чашу, стоявшую справа от трона. Огонь ярко вспыхнул, заиграв отблесками на лицах людей. Несколько мгновений все трое молча смотрели на завораживающую игру языков пламени, пытаясь увидеть в танце бога Агни ответы на терзавшие их вопросы... С площади по-прежнему доносился нестройный гул голосов пирующих ариев. Мативаджа нарушил молчание:
   - Брат, не прикажешь ли прекратить торжество после таких вестей?
   - Нет, - раджан отрицательно покачал головой, - свадьбы не зависят от войн и бедствий, жизнь должна продолжаться, род ариев должен крепнуть. А вот помянуть погибших братьев-асов и наших кровных нужно. Пойдем на площадь. Ты, Фрейр, тоже пойдешь с нами, примешь чару за здоровье молодых и в память своих родовичей.
   Прасаштар спустился с возвышения, на котором стоял трон, искусно совмещавший в себе бронзу и железо, дерево и слоновую кость, золото и драгоценные камни. У дверей зала его остановил Чаркара.
   - Прости, государь, но я принес плохие вести.
   - Что может быть хуже того, что мы уже услышали?
   - Прискакал гонец из Кархемыша. Менхеперра взял город Мегиддо, пленив там всех вождей Побережья. Теперь путь на север открыт для него вплоть до самого Еврота. Месяца через три-четыре нас может ожидать большая война. - Чаркара склонил голову, ожидая приказаний.
   Сказанное им не явилось неожиданностью для царя Митанни. Арии хорошо знали о продвижении египетских войск, но все-таки надеялись, что сильные города Побережья перемелют полчища фараона подобно жерновам. Но вот такая новость и в такой день!
   Фрейр, напротив, не смог скрыть беспокойства: если бы это известие могло подождать еще пару дней! Теперь же, перед угрозой большой войны, раджан вряд ли сможет дать ему две тысячи воинов. А там, в долине Куры, каждый человек на счету. Ваны прислали пять тысяч, но больше у них нет, свои границы от тлепшей оборонять нужно.
   Прасаштар заметил тревогу в глазах воеводы асов.
   - Не волнуйся, Фрейр. Слово свое я сдержу несмотря ни на что. Завтра же получишь двадцать сотен, как и было обещано. А сейчас пойдем к народу.
   Двери царского зала закрылись, трое ариев и Фрейр по широким коридорам прошли к парадному входу, ведущему на площадь. Во дворце остались лишь стражники, неусыпно охраняющие тайны страны Митанни от посторонних глаз и ушей. Гул голосов на площади внезапно стих. Арии молча внимали вестям, принесенным гонцами из дальних земель севера и юга...
  
  
   Глава десятая. Южный лев прыгнул.
   Армия фараона идет на север. - Цветущие земли Побережья. - Годовщина коронации Тутмоса. - Три дороги на Мегиддо. - Изгородь и вспаханное поле. - Сдача города.
  
  
   В самом начале весны на дорогах Побережья наступило заметное оживление. В четвертый месяц сезона выхода, в 25-й день армия Джехути выступила из Юпы на север и тремя длинными языками растеклась по дорогам Канана, направляясь туда, где сходились все пути Прибрежной страны - к городу Мегиддо. К этому же городу с севера двигались войска союза городов страны Хару. Сам глава мятежников Риб-Адди давно уже обосновался в Мегиддо и где лестью и подкупом, а где силой и коварством искусно сплетал сеть заговоров и интриг против Менхеперры.
   Неожиданное падение Юпы резко обострило ситуацию. Войска Джехути почти без сопротивления заняли Хеврон и множество других городов по берегам странного озера, названного Мертвым - вода в нем была настолько соленой, что в ней не водилась рыба. После этого Риб-Адди лишился многих союзников и мог рассчитывать только на северян да на собственную доблесть. Отступать в Кадеш было уже поздно - так можно лишиться последних союзников и остаться в одиночестве. Тем более, что попытки привлечь на свою сторону кочевников-аморру не увенчались успехом: аморриты в оплату за военную помощь потребовали земель, которых и так не хватало жителям Хару.
   В своих собственных городах зрела смута: купцы, недовольные войной, почти открыто призывали к переходу на сторону Менхеперры. Особенно выделялся среди них Иитий из Юпы. Риб-Адди даже назначил высокую цену за его голову, но купец был неуловим. Его искали в Тире, а он уже был в Сидоне, стражники обыскивали Асор, а Иитий объявлялся в самом Кадеше. И повсюду находились храбрецы, рисковавшие своей жизнью ради этого купца. А иногда сведения о нем приходили сразу из двух-трех городов, как будто бы он был один в трех лицах. Риб-Адди не мог знать, что Иитий в это время находился далеко отсюда, на Медном острове, а руководило людьми всего лишь его имя, которое несли его верные соратники, призывавшие прекратить войну.
   Все это расшатывало коалицию мятежников и некоторые портовые города, терпящие от войны крупные убытки, уже готовы были открыть ворота египетским войскам. Но при этом от Тутмоса требовалось разгромить Риб-Адди и захватить город Мегиддо. Только сильный может рассчитывать на покорность своих рабов, слабому никто не подчинится.
   На весы судьбы было поставлено все. Для Тутмоса это был первый самостоятельный поход после того, как владетельная Хатшепсут взошла в свой горизонт, и от его результатов зависело очень многое, в том числе - признание всемогущих жрецов и покорность своевольных вельмож. Для Риб-Адди победа представляла собой последнюю возможность объединить под своей властью богатые, но разобщенные города Побережья.
   Вся жизнь земель Канан и Хару замерла. Купцы не заключали новых сделок, ремесленники отложили в сторону свои инструменты, крестьяне прятали в ямы и пещеры запасы зерна, угоняли в горы скот. Все ждали исхода войны - трудно служить сразу двоим хозяевам и надеяться при этом на удачу и успех в делах.
   Спустя большую неделю после выхода из Юпы двенадцатитысячная армия Джехути остановилась у подножия горной гряды Кармел. Теперь впереди были только враги. Следовало еще раз проверить снаряжение и подготовку войск. Но главная цель остановки заключалась в другом. Уже в походе сменился сезон года: там, далеко на юге, в родной Черной Земле, закончилось время полевых работ и пришел период засухи. Здесь, в Канане, это совершенно не ощущалось. Наоборот, после равноденствия природа оживала и расцветала, в полях и садах приступали к работам. Для египтян, привыкших к совершенно иному жизненному ритму, это было подобно чуду. Никто из них никогда не видел цветущих предгорий и благоуханных долин в это время года. Если где в земле Та-Кемт и возвышались горы, они являлись простым нагромождением голых скал, иссушенных западными ветрами. А тут - сплошной праздник жизни... солдаты пьянели от благодатного климата и щедрых даров природы и уже иначе, даже критически, относились теперь к своей прежней уныло-однообразной жизни. Дисциплина в армии резко упала, грабежи и мародерство стали нормой и даже доблестью.
   Для того, чтобы как-то отвлечь воинов от разбоя и напомнить им о величии древней родины, Тутмос решил торжественно отметить 22-ю годовщину своего восшествия на престол, пришедшуюся на десятый день похода, то есть на четвертый день первого месяца сезона "отсутствия воды". Армия встала лагерем, фараон произнес речь, призывая воинов умножить боевую славу предков, а затем был дан пир. Солдатам раздали бурдюки и кувшины с пальмовым вином и пивом, закололи около полутысячи голов быков и коз. До утра не смолкало веселье и только Уна не радовался, подсчитывая убытки, понесенные царской казной.
   Сам Менхеперра, несмотря на праздник, выглядел озабоченным и Джехути, заметив это, постарался побыстрее завершить праздничный ужин, приготовленный по традиции в шатре начальника войска. Все разошлись, слуги убрали остатки угощения и возле фараона остались только Аменхотеп и Джехути.
   - Меня беспокоит настроение солдат, - задумчиво произнес Тутмос. - Нужно как можно быстрее ввязаться в бой, иначе армия превратится в сборище разбойников. Что скажешь, Джехути?
   - Ты прав, о Высочайший! Но позволь заметить, что армия не может продвигаться дальше. Мы вынуждены будем задержаться здесь на несколько дней.
   - Почему? Разве до врага из Кадеша не близко, либо ты не знаешь дороги на Мегиддо? Разве лазутчики, посланные Нехо и купцом Иитием, не изучили все вокруг на десять дней пути?
   - Да, это так, Великий. Но дело совсем не в том, что мы не знаем пути. Это мы как раз очень хорошо знаем. Дело совсем в другом. Дорог к Мегиддо много и надо потрудиться, чтобы правильно выбрать одну из них. Мы доложим все как есть и будем смиренно ожидать твоей воли, о Повелитель.
   - Позови к нам Нехо, пусть расскажет все, что ему известно.
   Нехо явился тотчас же, как будто ждал возле шатра. Так оно и было на самом деле. Только что к нему явились лазутчики, которые принесли важные сведения, и начальник пехоты торопился сообщить об этом самому Менхеперре.
   Фараон величаво кивнул своему полководцу:
   - Говори, Нехо. Мы желаем выслушать тебя.
   - О Высочайший Повелитель! Выслушай меня и прими верное решение. Мегиддо - город сильно укрепленный. Взять штурмом его мы вряд ли сможем. Но на наше счастье к городу пришло столько воинов презренного Риб-Адди, что они не помещаются внутри городских стен. Поэтому, как мы думаем, враги обязательно будут давать большое сражение на равнине - ведь не станут же они ждать, что ты, о Великий, разобьешь их по частям? И такая равнина там имеется, и она расположена как раз перед городом. Наша задача - дойти до этой равнины без потерь. А разбить войско врага для тебя не будет слишком трудным делом, Владыка Обеих Земель: армия Риб-Адди состоит из крестьян, никогда не державших в руках копье, и из горожан, не знающих правил боя. Это сборище не выдержит и первого удара твоей пехоты.
   Фараон криво улыбнулся - лесть давно надоела ему еще в Тиве.
   - Не слишком ли ты преуменьшаешь силу врага? Сколько воинов собрал Риб-Адди?
   - Точно не могу сказать, но не более восьми тысяч.
   - Тогда в чем вы видите сложности? Почему армия должна стоять тут, а не атаковать немедленно врага, пока он не ушел от Мегиддо? - Тутмос в сердцах оттолкнул ветвь опахала. - Уберите их, давно уже не жарко!
   - О Великий! - Начальник пехоты упал на колени. - К Мегиддо ведут две хорошие дороги. Одна проходит в обход гор со стороны моря и подходит к городу с северо-запада. Другая значительно короче и огибает город с востока. Враг стоит на обеих дорогах. Лазутчики только что сообщили, что мятежники заняли наиболее удобные для обороны места, где наша армия не сможет развернуться в боевые порядки. Сражаться будут только первые ряды, а остальным придется стоять и ждать, пока подойдет их очередь.
   Фараон вскочил и топнул ногой.
   - А вы рассчитывали на что-то другое? Вы думали, что противник - полный идиот и не будет готовиться к битве? Нет, война есть война! И если этот Риб-Адди имел наглость бросить нам вызов, то у него хватит ума и хитрости достойно защитить себя! Я просто удивляюсь, как это вам при таких ваших мыслях удалось взять Юпу? Неужто правитель этого города был намного тупее вас?
   Менхеперра не на шутку рассердился. Глаза его, обращенные то на Нехо, то на Джехути, метали молнии, губы дрожали, руки нервно перебирали камушки четок, подаренных в свое время самой Макарой - так фараон пытался себя успокоить. Военачальники молча стояли, потупив головы, а Аменхотеп с интересом наблюдал за этой картиной - таким он видел отца впервые.
   - Ну что молчите? Может кто-то из вас что-то сказать в свое оправдание?
   Полководцы переглянулись и вперед выступил Джехути.
   - Прости, Великий, но ты нас не совсем правильно понял. Дело в том, что в Мегиддо ведет еще одна дорога и она не охраняется войсками врага из Кадеша.
   - Даже так? Что же вы тут морочите мне голову?
   - Ну это не совсем даже и дорога. Это тропа, узкая тропа в ущелье, где не разойдутся и две встречные лошади с поклажей. Однако она в три раза короче любого другого пути.
   Гнев во взгляде фараона сменился недоверием.
   - Почему же враги не охраняют эту тропу?
   - Они, прости нас, Великий, не считают тебя настолько глупым, чтобы ты сам пожелал залезть в ловушку. Ведь колесницы не пройдут через эту дыру, а солдаты должны выстроиться длинной цепочкой и уповать на судьбу.
   Лицо Тутмоса приобрело обычное для него несколько насмешливое выражение превосходства над окружающими.
   - А почему бы нам ни сделать именно то, чего никак не ожидают враги? Прикажите немедленно седлать лошадей, я хочу сам посмотреть на это ущелье.
   - Это опасно, Великий!
   - На войне все опасно, но не забывайте - боги хранят жизнь бесстрашных. Едем и без промедления!
   - Сейчас уже ночь, Великий!
   - Вот и хорошо, к утру мы как раз будем на месте. У тебя, Нехо, есть хорошие проводники? Зови их сюда! Ты, Джехути, позаботься о надежной страже, десятка два нам будет достаточно. Ты, Аменхотеп, едешь со мной.
   Ночь была поистине великолепна. Теплый весенний воздух наполнил своим благоуханием обширную долину, на которой расположилась египетская армия. Легкий ветерок, напоенный пряными ароматами, пьянил и кружил голову. В тусклом свете луны тут и там вырисовывались темные контуры плодовых рощ, заросли кустарника, хаотичное нагромождение скал. И среди всего этого - сотни разбросанных по равнине костров. Словно само звездное небо опустилось на землю - так велика была армия страны Та-Кемт.
   Ехали молча, думая каждый о своем. Уже перед самым рассветом миновали посты авангарда и остановились перед грядой суровых скал. Лазутчики Нехо ждали повелителя возле входа в ущелье с факелами наготове. Тропа оказалась расселиной в горной породе, размытой водой и разрушенной ветрами. Под ногами, почти невидимый во тьме, журчал ручеек; наверху, в выступах острых камней, заунывно гудел ветер. Скалы уступами нависали над ущельем, скрывая путников, факелы освещали дорогу всего на несколько шагов: казалось, что люди идут по бесконечной и извилистой пещере.
   Чем-то это ущелье напоминало длинные коридоры подземных храмов и выработки каменоломен далекой родины. Любой египтянин в таких условиях чувствовал себя как рыба в воде, поэтому Нехо, вовремя заметив скованность и нерешительность проводников, отправил вперед своих воинов, прекрасно ориентирующихся в темноте. Солдаты подтянулись и приободрились, словно перенесясь на время в лабиринты родной страны Та-Кемт, лица их, озаряемые отблесками пламени, казались вырезанными из темного камня загадочными ликами древних скульптур. Менхеперра сразу же заметил перемену в настроении воинов, вызванную путешествием по узкому проходу в скалах. Было бы очень хорошо пропустить через это ущелье всю армию, чтобы напомнить о родине, о древних богах и поднять расшатанную дисциплину. Армия земли Та-Кемт еще не сплочена, не закалена в боях. Предстоящее сражение будет первой пробой сил Тутмоса на севере и от его исхода зависит дальнейшая судьба похода и, может быть, и самого фараона. Слишком многие во дворцах помнили, что он всю жизнь держался за юбку своей грозной тещи, и до сих пор относились к нему с легким презрением.
   Внезапно за очередным поворотом забрезжил свет. Скалы расступились, над головой ярко голубел кусок неба и теперь горный провал не казался уже узким мрачным коридором. Процессия остановилась.
   - Далеко ли отсюда до выхода? - спросил Тутмос.
   - Нет, Повелитель, всего двести шагов. Проход здесь широкий, но сам выход похож на горло кувшина - очень узок.
   Фараон обвел взглядом стены ущелья.
   - Мы пойдем здесь. Нехо, прикажи своим воинам зорко охранять верхний выход. Но учти - их не должны заметить из города, по крайней мере до вечера. А мы уж постараемся так отвлечь врага из Кадеша, чтобы у него и мысли не возникло заглянуть в эту темную дыру. Возвращаемся назад...
   Обратная дорога за беседой показалась значительно короче. Менхеперра по очереди подзывал к себе военачальников и раздавал им приказания по подготовке к предстоящей битве. Уна получил задание перенести шатер фараона к входу в ущелье. Джехути должен был немедленно, то есть сразу после полудня, атаковать врага колесницами по обеим обводным дорогам и постараться отвлечь на себя как можно больше войск Риб-Адди. Нехо предстояло выполнить самое сложное - незаметно провести пехоту через горное ущелье и уже ночью выстроить ее перед Мегиддо.
   В лагере египтян все пришло в движение. Две сильные группы войск во главе с Джехути и Аменхотепом двинулись в обход горных круч навстречу врагу. Все остальные получили приказ фараона идти в ущелье: "Да будет храбр каждый воин! Да будут тверды ваши шаги, когда вы пойдете по узкой дороге! Помните, что на вас смотрят боги страны Та-Кемт во главе с могучим Амоном-Ра!". Сам Тутмос возглавил, несмотря на возражения Нехо, передовой отряд, оставив своего начальника пехоты разбираться с очередностью прохода у входа в ущелье.
   На передвижение огромной массы войск по узкому коридору ушло довольно много времени. Только к вечеру передовой отряд Менхеперры, накопившись в широком устье ущелья, быстрым маневром преодолел узкое горло расщелины. Стража, выставленная здесь еще утром, сообщила, что врагов поблизости не видно, только иногда вдали проскакивали колесницы и несколько отрядов воинов, покинув предместья города, ушли на восток и на запад - в подкрепление тем войскам, что держали главные дороги.
   Там битва была в полном разгаре. Фараону успели передать по цепочке из лагеря, что войска Джехути и Аменхотепа немного потеснили врага, но развить успех не удалось, а вот сил вражеских на себя отвлекли немало. Джехути сетовал на большие потери, но получил от Тутмоса приказ ни в коем случае не прекращать боя даже с наступлением темноты. Аменхотеп о потерях не сообщал: чувствовалось, что ему приказ о продолжении боя и не потребуется - так велико было его желание отличиться в этом деле. Не первый раз в своей жизни воевал сын фараона, но то были короткие стычки с дикарями далекого юга, а сейчас шла настоящая битва с равным врагом и показать себя в ней мечтал каждый честолюбивый воин.
   Уна, заведовавший тылом, сообщал о том, что не все войско еще вошло в ущелье и вряд ли успеет сделать это до темноты. Нехо, находившийся где-то в расселине, просил фараона не начинать битву, пока не подтянется вся армия. Переход войск затягивался и Менхеперра вдруг занервничал - уж не заманил ли он сам себя в такую ловушку, из которой просто нет выхода? Однако он быстро подавил внезапное смятение, ничем не выдав его окружающим. Все равно теперь уже ничего не изменишь - все в руках богов...
   А город Мегиддо - вот он впереди! Фараон поднялся на один из многочисленных камней, скрывавших от посторонних взоров горло расселины. Прямо перед ним, отделенный от ущелья обширной равниной, по которой протекал в сторону моря неширокий ручей, раскинулся город. Освещенный слева лучами идущего к закату весеннего солнца, город Мегиддо в окружении плодовых рощ и виноградников выглядел волшебным призраком, спустившимся с небес. Вот она, награда за военные труды - этот город! И его следует взять во что бы то ни стало.
   - Смотрите, смотрите, а ворота-то у города раскрыты! - крикнул один из воинов, сопровождавших царя. Да, действительно. Присмотревшись, Тутмос сам увидел, что створки ворот Мегиддо были широко распахнуты. До города было далеко, но ворота, обитые медью, отражали солнечные лучи не так, как стены и башни. У ворот было заметно какое-то движение, но разобрать, что там происходило, с такого расстояния не представлялось возможным.
   - Они и не ждут нас отсюда! - Воины развеселились. - Вот это защитнички! Воевать собрались, а сами и не знают как это делается...
   Менхеперра не стал обрывать весельчаков и сотникам не позволил этого делать. Пусть посмеются. Смех перед битвой увеличивает храбрость и умаляет достоинства противника в глазах воинов. Беспечность врага поразила и его самого. Как было бы хорошо сейчас внезапным ударом захватить эти ворота и ворваться в город на плечах врага! Но без колесниц такое не совершишь, а они застряли на дорогах. Воины пронесли несколько разобранных колесниц через ущелье, но пока их соберут, солнце уже скроется за холмом.
   Нет, сейчас требуется совсем другое решение! И чем оно будет необычнее, тем скорее придет победа... Фараон огляделся, подозвал к себе ближайших начальников сотен и тысяч и отдал несколько коротких резких приказов. Сам он остался на том самом камне, куда и поднялся в самом начале - обзор отсюда оказался наилучший. Ему поставили походный стул, раскинули тент, поднесли чашу с фруктовым соком. По обычаю первым пригубил ее телохранитель царя и только потом, через некоторое время, с поклоном передал своему повелителю. Ох уж эти церемонии! Они хороши там, в полутемных дворцах Тивы, а здесь, на войне, только мешают.
   Войска тем временем стали выходить вперед и строиться у края широкой равнины. Все новые и новые сотни двигались вперед мимо фараона и занимали свои места в общем ряду. Когда воинов накопилось свыше двух тысяч, они по сигналу барабанов мерно отсчитали сотню шагов и встали, уперев тяжелые копья в землю. Продолжили движение только отряды лучников, которые, рассыпавшись двойной цепью, прикрыли подходы к пехоте.
   - О Великий! Ты отдал приказ к наступлению? Но мы еще не готовы, последние воины только покинули долину. - Голос Нехо выдавал его волнение.
   Фараон медленно повернулся и окинул начальника пехоты презрительным взглядом.
   - Ты непочтителен к своему фараону, Нехо. Нужно было сначала показаться мне на глаза, а потом уж и говорить, получив на то разрешение. И голос твой дрожит, как у загнанного на вершину скалы козла... Смотри, я прикажу отстегать тебя кнутом из крокодиловой кожи. Рабы с удовольствием выполнят эту работу...
   Фараон замолчал, вновь устремив взор на равнину. Нехо тем временем забежал вперед и упал на колени.
   - Разреши сказать, о Великий Владыка Обеих Земель!
   - Не разрешаю! Прекрати свои прыжки и поднимись на камень. Эй, слуги! Угостите начальника пехоты фруктовым соком!
   Нехо послушно выполнил приказание фараона.
   - А теперь успокойся и посмотри на город. Видишь, как он красив в этих лучах заходящего солнца? Как будто бы висит в облаках. Завтра он будет совсем другой. Так, Нехо?
   - Да, Повелитель! Твоими устами говорит сам Амон-Ра! - Нехо склонил голову.
   - Посмотри, посмотри! - Тутмос оживился и даже привстал. - Смотри, они, наконец, нас заметили! Вот растяпы! У них перед самым носом стоит трехтысячное войско, а они об этом только догадались!
   Фараон радостно потер руки:
   - Эй, там! Дайте-ка нам еще этого восхитительного напитка!
   Слуги быстро наполнили чаши холодным терпким соком.
   Вдали, у городских стен, творилось нечто невообразимое. Там двигались, выходя из ворот, большие массы воинов, ревели трубы, гремели барабаны. От толпы отделилось несколько конных отрядов, направляясь прямо сюда, к выходу из ущелья.
   Конница Риб-Адди с ходу атаковала египетскую пехоту, но та, давно уже развернувшись в боевые порядки, встретила удар вполне достойно. Лучники выпустили тучу стрел, замедлив боевой порыв воинов Хару, а тяжеловооруженные воины, сомкнув щиты и выставив вперед длинные копья, легко остановили быструю, но бестолковую атаку - так же, как плотина останавливает буйство нильской воды. В двух-трех местах первые ряды египтян были смяты, но прорвавшиеся конники увязли в массе пехотинцев и мгновенно были сбиты с коней и тут же прирезаны кинжалами. И мертвым, и еще живым воинам египтяне отрубали правые руки по локоть, а их трупы выбрасывали вперед, под копыта чужих коней.
   Атака врага захлебнулась так же быстро, как и началась. Остатки конницы развернулись и под улюлюканье и свист пехотинцев откатились назад. Пешие воины Мегиддо были еще далеко и шли они не походными колоннами, а длинной ломаной цепью, растянувшейся по фронту - ее было легко прорвать в любом месте.
   - Ну что, теперь ты увидел, что я делаю? - Довольный исходом первой стычки Тутмос взглянул на своего воеводу.
   - О Великий! Я понял твой замысел! Враг сам бежит искать свою смерть и у него это хорошо получается. Почему бы теперь не ударить по нему всеми силами, которые у нас здесь имеются? Ведь у врага из Кадеша в городе больше нет войск - они все ушли на дороги.
   - Только что ты говорил совсем обратное. Неужели этого не слышали мои уши?
   - Да, Повелитель. Наше войско еще в пути. Здесь только треть наших воинов, остальные - в ущелье и на дорогах. Но сейчас здесь нас больше, чем врагов и мы легко достигнем стен города, если этого захотим.
   - А потом получим удар в спину от главных сил Риб-Адди? Ведь город уже закрыл свои ворота и взять его нашими силами мы не успеем.
   - Но враг из Кадеша и сам наверняка уже в смятении. Почему бы не воспользоваться этим и не разбить его по частям?
   - Где ты будешь его искать ночью на незнакомой местности?.. Нет, все решится завтра. А сейчас будем разбивать лагерь, ужинать и спать.
   - Прямо на виду у врага? А если он нападет на нас?
   - Не нападет. Ему сейчас не до этого. Пусть Риб-Адди сам не поспит эту ночь, а нам нужно отдохнуть - завтра предстоит трудный день.
   Все случилось именно так как предсказал фараон. Войска, вышедшие ему навстречу из Мегиддо, не посмели приблизиться к значительно превышавшим их по силам египтянам. Они остановились в отдалении и с тоской наблюдали, как смуглые чужие воины со смехом и гомоном ловят их коней, не имея ни малейшей возможности вмешаться.
   Когда в стане египтян вдруг неожиданно ударили барабаны и пехота, взяв копья наперевес, отшагала вперед еще сто шагов, воины Хару в ужасе бросились бежать. Но тут египтяне остановились и принялись разводить костры, тем самым немного успокоив защитников Мегиддо. Те сообразили, что надменный, но неосмотрительный противник дает им передышку, то есть возможность вернуться к городу главным силам Риб-Адди. Настроение горожан приподнялось и они также стали жечь костры и готовиться к длинной бессонной ночи. Впрочем, два обстоятельства вновь омрачили их и без того вконец испорченный вечер.
   Сначала это сделали враги. Уже в сумерках совершенно неожиданно от стоянки египтян отделилось несколько групп воинов, направившихся в сторону города; защитники объявили тревогу, но южные варвары, пройдя только половину расстояния, разделявшего два лагеря, бросили что-то на землю и удалились. Их ношей оказались трупы четырех десятков убитых в первой стычке воинов. У всех них отсутствовали правые руки, отрубленные по локоть. Никто из горожан не понял, что это могло бы означать - наверняка, что-то страшное. Откуда было знать жителям страны Хару, что подобный обычай отнюдь не являлся каким-либо колдовским обрядом. Просто именно так египтяне... считали убитых врагов. Воины после битвы приносили начальникам отрубленные руки противников, за что и получали награду; так что руки врагов пользовались у воинов Та-Кемт большой популярностью - но только правые. Однако, в этот вечер первая встреча воинов Риб-Адди с такой необъяснимой жестокостью варваров далекого юга вызвала в стане защитников настоящее уныние.
   Скоро явился и сам Риб-Адди. Примчавшись на своей колеснице с западной дороги, где его отходящие войска теперь вынуждены были сдавать позиции армии Джехути, он был вне себя от гнева и грозился перевешать на стенах Мегиддо весь городской гарнизон, допустивший появление врага там, где его совсем не ждали. Два десятка воинов-горожан были схвачены и приготовлены к немедленной казни.
   Оскорбленный этим начальник городской стражи заявил, что жители Мегиддо не начинали этой войны и пусть те, кто ее хотел, сами и воюют. А они, горожане, сейчас запирают ворота и знать больше ничего не желают. А Риб-Адди с его сворой псов (так и сказали!) они не пустят в город до тех пор, пока те не победят врагов, которых сами привели к Мегиддо, и пока не принесут извинения за свои дерзкие слова. И еды они больше от города не получат. А кто хочет спрятаться от врага, пусть перелезает через стену, если это ему под силу.
   Раздосадованный Риб-Адди приказал отпустить схваченных воинов Мегиддо, но городские ворота так и не открылись. "Подождем до утра, - сказали со стен, не впустив в город даже своего собственного правителя, - лучше готовьтесь к битве, чем сваливать вину на чужие плечи".
   Всего этого не знали в лагере Менхеперры, где перед закатом солнца было устроено торжественное богослужение в честь Амона-Ра с принесением в жертву целого стада белых гусей, столь любимых этим богом. Над шатрами жрецов распевом звучали древние гимны в честь могучего бога:
   Хвала тебе, Амон-Ра,
   Мы прославляем тебя,
   Мы почитаем твой образ.
   Ты лучезарный, многоцветный.
   Ты - творец вселенной,
   Истребляющий врагов своих,
   Внимающий мольбам,
   Приходящий на зов...
   Глашатаи и жрецы ходили между кострами, разнося приказ фараона: "Приготовьтесь, приготовьте ваше оружие. Утром сойдемся в битве с жалким и презренным врагом".
   Лагерь египтян продолжался наполняться войсками. Как раз наступило полнолуние и ночь оказалась вполне пригодной для передвижений. Ближе к полуночи подошли войска Джехути и Аменхотепа. Сын фараона был возбужден своим первым настоящим боем, но отец не стал с ним долго беседовать, приказав идти спать - наутро снова в бой.
   Наконец все угомонилось. Только громко перекликались стражи с обеих сторон и чадили в густом неподвижном воздухе угасающие костры двух огромных армий. Менхеперра, не спавший уже вторую ночь подряд, решил тоже немного отдохнуть, но как раз в это время подошли последние отряды со стороны моря во главе с самим начальником армии и фараон пожелал говорить с ним, не откладывая до утра.
   Глаза Джехути сияли, лицо расплывалось в довольной улыбке:
   - О Повелитель! Все получилось именно так, как ты сказал! Мы подошли к городу всего за один день и одну ночь.
   - Не торопись радоваться, Джехути. Это только первая часть. Завтра будет вторая. Если проведем ее умело, сумеем избежать третьей.
   - Ты говоришь об осаде, Великий? Мы справимся теперь и с этим делом - Юпа нас многому научила.
   - Хорошо бы обойтись без этого, - хмуро заметил Тутмос. - Когда враг побежит в крепость, нужно войти в ворота на его плечах.
   - Именно так и поступил совсем недавно известный тебе вождь страны Митанни по имени Пресашта. Он взял город Ашшур с ходу, одним ударом. Перед битвой войска двух народов стояли точно так же, как и наши сегодня.
   - Будем надеяться на волю Амона-Ра... - Фараон помолчал. - А скажи, много добычи варвары Митанни взяли в Ашшуре?
   Джехути развел руками.
   - Они увезли с собой весь город кроме стен, даже ворота с собой забрали. Эти ворота являлись гордостью Ашшура - они сделаны из золота и серебра.
   - Вот уж никому не нужная роскошь, - покачал головой фараон. - К таким воротам соберутся все степные разбойники, а не только дикие ари. Откуда у тебя такие сведения?
   - Сегодня принес вести верный человек из Кархемыша. Там сейчас стоит гарнизон в тысячу воинов из каких-то варваров по имени венеша. Передал их ему какой-то дикий беглец из Васуганни. Наш человек не хотел ему верить, но тот назвал тайное слово.
   - У нас есть свои люди даже в столице Пресашты? - Тутмоса заинтересовало это известие.
   - Да, один такой человек есть. Это старый писец родом из Та-Кемт. Сейчас он обучает писцов Пресашты нашей грамоте. В жизни ему пришлось много пережить: лет двадцать назад он сбежал из дворца царицы нашей Хатшепсут, но давно уже забыл старые обиды и служит нам верой и правдой. Ты, Великий, должен его знать.
   - Как его зовут?
   - Хети.
   - Ты говоришь - Хети? Да. Я его хорошо знал в свое время... Ну что же, и нам пора отдохнуть. Завтра ты будешь командовать своей армией сам, я пойду вперед с колесницами.
   Менхеперра улегся на свою походную лежанку, но долго не мог сомкнуть глаз, размышляя о превратностях судьбы. Вот где и когда пришлось ему услышать о своем бывшем учителе. Теперь уже и не вспомнить, отчего этот писец бежал из Тивы: совершил ли он какой-то проступок либо просто боялся гнева молодого фараона, которого стегал прутьями. Кто знает...
   Ранним утром, едва рассвело, войска с обеих сторон начали строиться на обширной равнине перед городом Мегиддо. Костры с утра не разжигали: завтракали сухими лепешками. А многие вообще предпочли не есть перед боем - пустые внутренности заживают гораздо быстрее, чем наполненные пищей. Да и махать мечом или палицей на сытый желудок несподручно - и рука неверна, и злость не та. В древние времена предки египтян не только перед битвой, но и перед охотой устраивали пост, очищаясь и физически, и духовно. Так поступали не только они, но и многие другие народы.
   Войска построились и замерли, ожидая сигнала к битве. Египтян было больше и начинать предстояло им, однако Джехути был бы не против, если бы враг из Кадеша напал первым - тогда высветились бы все его слабые места. Впрочем, и без того уже определились намерения сторон. Египтяне поставили в центр тяжелую пехоту и колесницы, рассчитывая разрезать вражеское войско надвое и захватить подходы к главным воротам. Риб-Адди, напротив, отвел колесницы на фланги, планируя прижать египтян к скалам, где численность войск не будет иметь решающего значения и сражаться придется только первым рядам.
   Гулко ударили барабаны и, печатая шаг, пехота Нехо медленно двинулась вперед. Воины пели на ходу героические песни, прославляющие Та-Кемт и его непобедимого фараона Тутмоса, стучали копьями по щитам, устрашая врага и подбадривая себя. На флангах египетская пехота развернулась лицом к колесницам Риб-Адди и молча ощетинилась сплошными рядами копий. Однако войска не торопились сходиться - совсем как поединщики, которые долго кружатся по ковру, выискивая слабые места противника.
   Наконец со страшным шумом тронулись с места сотни колесниц союза городов страны Хару: сначала на левом фланге, затем - на правом. На полном ходу колесницы защитников Мегиддо врезались в боевые порядки египтян. Над равниной повис звон оружия, крики, ругань. Пехота выдержала первый натиск, но затем стала медленно отходить. В этот момент смолкли барабаны и египетская пехота, наступавшая в центре, остановилась, а потом... начала отход назад, на этот раз совершенно молча. В цепи ее появились разрывы.
   И тогда, увидев, что кольцо вокруг египтян сжимается, Риб-Адди, находившийся со своей свитой в самом центре, решился - сейчас или никогда! Загремели барабаны, хрипло взвыли трубы и пехота Хару быстро пошла на сближение с египтянами. Но Джехути успел все-таки завершить маневр. Пехота Нехо вдруг мгновенно перестроилась, образовав в своих рядах широкие прогалы, в которые устремились колесницы во главе с самим Тутмосом. Ситуация резко изменилась. Теперь уже воины фараона стремительно наращивали темп наступления. Пешие отряды Риб-Адди, разорвав свой фронт быстрой атакой, не сумели перестроиться на встречный бой и в растерянности остановились. В следующие мгновения они были буквально смяты и раздавлены колесницами Менхеперры. Остатки пехоты союзников в панике бросились к городским воротам, по пути сокрушив собственный лагерь. Напрасно сам правитель Кадеша взывал к их чувствам и совести, напрасно стегал их по спинам плетью и слал на их головы проклятья. Его никто не слушал, лишь небольшая кучка преданных ему воинов сохранила самообладание. Но и они дрогнули, когда в лагерь с юга вошла египетская пехота. Стало ясно, что спастись не удастся: путь к городу был отрезан прорвавшимися в тыл колесницами фараона.
   Внезапно все вновь изменилось. Колесницы египтян, не снижая темпа, развернулись и ушли в тыл фланговым отрядам противника, увязшим в сражении с воинами Черной Страны. А затем произошло и вовсе невероятное... Египетская пехота, хорошо обученная и закаленная в боях, послушная и дисциплинированная, на некоторое время перестала существовать. Как много порой решает в жизни простой случай! Если бы отступавшие союзники не разнесли в панике палатки своего лагеря, то и египтяне не нарушили бы четкий строй своей атаки. Но теперь, когда под ногами воинов валялись в пыли брошенные сокровища, сердца их дрогнули. Невиданная никогда прежде азиатская роскошь украшений, одежд, оружия смутила мысли обитателей суровых пустынь. Пехота встала, сломала строй и, не слушая команд, принялась подбирать разбросанные повсюду драгоценности. Ведь это же кощунство, когда золотой браслет или чаша из дорогого камня брошены на землю подобно ослиному навозу! Ни один житель Та-Кемт не вынесет подобного издевательства над ценностями, созданными тяжким трудом. Нет, они не грабили побежденного врага - они поднимали из грязи то, чему не подобает попираться ногами. Все было аккуратно сложено на полотнища и выставлена охрана, но темп атаки был безнадежно потерян. И напрасно Нехо бегал по лагерю и, ругаясь на чем свет стоит, торопил своих воинов. Пока все не было собрано, пехота не сдвинулась с места.
   Тем временем колесницы Менхеперры вместе с пехотой Аменхотепа обратили в бегство фланги армии Хару. Не имея возможности прорваться к городу, эти войска и колесницы, бросая оружие, рассеялись по окрестностям. Многие из воинов подались, как видно, в свои родные края и громадная некогда армия растаяла буквально на глазах. Риб-Адди из-за замешательства египетской пехоты успел-таки добраться до городских ворот, потеряв в спешке своего собственного сына, ставшего пленником фараона. Здесь, у ворот, скопилось несколько сотен воинов, отчаянно колотивших в обитые медью створки. Горожане, однако, и не подумали открыть двери, заявив, что враг слишком близко и еще неизвестно, кто войдет в город раньше - последние беглецы или первые воины Менхеперры. Кому нужно в город, пусть лезет через стены. Вниз были сброшены веревки, за обладание которыми тут же возникла драка.
   Риб-Адди решил не испытывать судьбу, тем более, что египтянам осталось преодолеть до крепостных стен не более сотни шагов, и побежал вдоль стены направо, где толпа была пореже. Ему удалось зацепиться за одну из сброшенных сверху веревок. Извиваясь от натуги и задыхаясь от унижения и позора, он попытался подтянуть свое грузное тело вверх, но безуспешно. Рядом так же мучался правитель Мегиддо и тоже без особых успехов. Под смех и улюлюканье воинов их втянули на стену, взъерошенных и растрепанных - словно воробьев, побывавших в когтях у орла и чудом спасшихся оттуда.
   Так, впрочем, оно и было на самом деле. Омыв разгоряченное лицо водой из ближайшего чана, Риб-Адди глянул вниз на равнину и ужаснулся произошедшему там. Армии у него больше не было. Остатки войск, отошедшие к городской стене, частью продолжали сражаться, частью уже сдались в плен. Потеряны все колесницы, все сокровища союзной казны, все его, Риб-Адди, личные вещи, имущество и рабы. И главное - его сын, его любимый сын! О боги, за что все это? Так бесславно проиграть сражение, когда не все еще египетские войска даже вступили в битву! С городской стены хорошо было видно, как эта часть войска земли Та-Кемт выгодно отличалась от других отрядов - поредевших, запыленных и окровавленных. Где, интересно, сейчас сам Менхеперра? Риб-Адди не встречался еще с грозным фараоном, а сейчас даже жалел о том, что бросил ему вызов. Впрочем, теперь это не имело никакого значения... Кто же мог предполагать, что армия союзников в деле окажется такой неорганизованной, а полководцы фараона превзойдут его, Риб-Адди, своим воинским искусством?.. Теперь правитель Кадеша не мог руководить даже остатками своих войск. В чужом городе после сокрушительного и обидного поражения его власть совершенно ничего не значила. Здесь распоряжался местный правитель, а Риб-Адди стал одним из многих чужаков-нахлебников.
   Тутмос в это время осматривал лагерь союзников. Здесь уже начался скрупулезный подсчет захваченной добычи. Составлялись в ряды колесницы, сбивались в табуны захваченные лошади, раскладывались по сортам бронзовое оружие, доспехи, драгоценные сосуды, круги серебра и золота, изделия из лазурита и бирюзы, тончайшие ткани, роскошные одежды. Среди прочего писцы отметили семь столбов для шатров из дерева мери, отделанных серебром, серебряную кованую статую с головой из золота, два жезла с человеческими лицами, шесть кресел и шесть столов из слоновой кости и черного дерева. Золота в слитках оказалось 966 дебенов, серебра - 1784 дебена...
   Битва не заняла много времени и уже к полудню в шатре, принадлежавшем утром Риб-Адди, состоялся военный совет победителей. Менхеперра восседал на троне правителя Кадеша, прекрасно отделанном слоновой костью и серебром. По выражению его лица трудно было определить, доволен ли он тем, что произошло.
   - Доложи нам, Джехути, о битве с презренным врагом из Кадеша. Мы не все видели своими глазами, глаза наши были в сражении.
   - О Великий и Несравненный среди всех царей вселенной, Победитель варваров и Властитель Обеих земель! - Джехути низко склонил голову перед фараоном. - Твои войска нанесли сокрушительное поражение врагу из Кадеша. У него нет больше армии и нет союзников. Оставшиеся в живых разбежались по своим норам, а более двух тысяч его воинов мы взяли в плен. Захвачена богатейшая добыча, какой тебе не приходилось еще завоевывать ни в одной части света.
   - Как сражались наши воины?
   - Они были дисциплинированы и вовремя выполняли все команды. Это позволило выманить пехоту противника на равнину, где ее уничтожили твои колесницы, Великий. Воины принесли почти десять сотен вражеских рук. У нас убито четыре сотни солдат - потери невелики.
   Фараон кивнул головой.
   - Это хорошо. Но скажи, - взгляд его сделался суровым, - что произошло здесь, в лагере? Почему вместо того, чтобы атаковать бегущего врага, пехота встала?
   - Здесь, Великий, боем руководил Нехо. Я был на правом фланге, а твой сын Аменхотеп - на левом. Мы в это время отбивали атаки врага, пока не подоспел со своими колесницами ты, о Достойнейший.
   - Хорошо. Пусть скажет Нехо свое слово. - Жезл Тутмоса указал на начальника пехоты, словно копье, готовое его проткнуть насквозь.
   Нехо рухнул на колени перед повелителем.
   - О Несравненный и Могущественный! Мы отступили от намеченного плана боя и задержались в лагере, но, клянусь, не по нашей вине. Твои воины, Великий, никогда не видели такой богатой добычи, столь искусно сделанных вещей, как сегодня. Столбняк напал на них, блеск золота ослепил их на время. Накажи меня, если я заслужил это...
   Нехо упал в пыль, стражники устремили взоры на фараона, готовясь выполнить любую его волю.
   Менхеперра обвел долгим внимательным взглядом всех присутствующих. Затем медленно, словно размышляя вслух, произнес:
   - Он уже вчера заслужил наказание. Но, с другой стороны, именно его пехота обеспечила нам сегодня победу. Поэтому будем к нему беспристрастны. Может быть, кто-то хочет высказаться в его защиту?
   - Разреши мне сказать, Великий! - вперед выступил Уна. - Мы допросили пленных. Получается, что остановка пехоты в лагере никак не повлияла на исход битвы. Все было уже сделано. Конечно, Нехо мог захватить самого Риб-Адди, но на все воля богов. Наверняка будет лучше, если презренный враг из Кадеша примет позор мучений в осажденном городе, куда он успел спрятаться.
   - А город? - прервал его фараон. - Мы могли ворваться в город на плечах врага!
   Глаза Тутмоса потемнели и стражники вновь обратились в слух: кого прикажет наказать повелитель - может быть Уну или даже самого Джехути?
   - Нет, Великий, это не так. Город не открывал ворота. Беглецы лезли через стены, бросая все, что у них было - так велик был их страх перед твоим могуществом. Враг из Кадеша влез на стену одним из первых, бросив всех, кого он привел с севера.
   - А ты что скажешь, Джехути? Могли мы взять город одним ударом?
   - Только в том случае, если бы ворота хоть на мгновение распахнулись. Но этого не было. А брать штурмом такие крепости мы еще не научились...
   Фараон в удивлении поднял брови.
   - Но ты же взял с собой мастеров из Юпы? Что говорят они?
   - Город неприступен. Стены Мегиддо мощнее стен Юпы и здесь нет гавани, где стены обычно отсутствуют. Они бессильны что-либо сделать.
   Джехути замолчал, склонившись в поклоне.
   - Жаль... Очень жаль... - Тутмос не скрывал своего разочарования. - Амон-Ра даровал нам победу, но послал новые испытания. А ты, - взгляд его остановился на распростертом перед ним Нехо, - встань и займи свое место. Мы прощаем тебя. Но впредь не жди, что мы будем столь снисходительны. Если бы в городе открылись ворота, то остановка твоей пехоты стоила бы головы - и тебе, и твоим солдатам.
   Фараон замолчал и все вздохнули с облегчением. Гроза миновала и это было справедливо: к чему, в конце концов, в день славной победы казнить верных соратников, которых и не так уж много?
   Тем временем Менхеперра вновь обратился к Джехути:
   - У тебя, как я вижу, есть ответы на все мои вопросы. Ответь, успели ли правители городов земли Хару унести ноги с места битвы?
   - Нет, Великий! Они все здесь, в городе, кроме тех, кто убит в сражении. Мы отправили отряды по всем дорогам к северу от Мегиддо, но никого не обнаружили поблизости, кроме нескольких десятков брошенных колесниц и больших стад скота. Пленники утверждают, что все правители сидят в городе, включая самого Риб-Адди.
   - Это хорошо, что все они вместе сидят в одной ловушке. - Настроение фараона заметно улучшилось. - Взяв город, мы раздавим все вражеское гнездо, искореним всю измену. Как ты, Джехути, думаешь брать город и нужно ли его брать вообще? Говори нам свое слово.
   - О Великий Победитель жалких врагов! Мои мысли таковы: мы не будем брать этот город штурмом. Мы возьмем его измором - устроим осаду, но не такую, как в Юпе, а настоящую. Окружим город стеной из срубленных деревьев, сплошной стеной. Поставим караулы, чтобы мышь не проскочила. Для осады нам хватит двух-трех тысяч воинов, остальные же пойдут дальше на север покорять мелкие города и брать с них дань.
   Тутмос перебил своего полководца:
   - Как ты думаешь, Джехути, долго ли продержится Мегиддо без посторонней помощи?
   - Месяца два-три, не больше, Великий.
   - Почему ты так считаешь?
   - Город к осаде не готовился. Запасов пищи там нет, ведь сейчас здесь весна и все прошлогоднее зерно уже съедено, а скот мы захватили себе. К тому же там почти тысяча чужих воинов, которые тоже хотят есть. Больше двух месяцев они не выдержат, а мы тем временем покорим все окрестные земли.
   Фараон не спеша огладил подлокотники кресла из слоновой кости, величественно кивнул, откинувшись на спинку (Сейчас он принимает решение о разгроме Риб-Адди, сидя на троне самого Риб-Адди!) и поднял руку:
   - Хорошо! Пусть будет так! Записывайте: приказываю оставить для осады три тысячи воинов из пехоты Нехо во главе с ним самим. Смотри, Нехо, хорошенько! Не упусти врага, иначе упустишь голову с плеч.
   Нехо низко поклонился повелителю, но тот уже не смотрел на него, устремив жезл в сторону Уны.
   - Ты, Уна, отвечаешь за возведение стены вокруг города и за укрепление этого лагеря, где мы останемся дожидаться победы. Со мной будет тысяча воинов и отряд колесниц. Работы начать сегодня же. Запишите: Джехути поведет войска покорять соседние города - нужно развить успех сегодняшней победы. А ты, Аменхотеп, возьмешь три сотни колесниц и промчишься на север до крайних пределов Хару - до самых границ земель Хатту и Митанни. Это теперь наша страна и воины Та-Кемт должны появляться во всех ее пределах раньше, чем известие о них донесет людская молва.
   Менхеперра встал, давая тем самым понять, что все свободны. Выйдя из шатра, он позвал с собой Уну и направился к небольшой возвышенности на восточном краю лагеря, откуда открывался хороший обзор местности. Свита почтительно сопровождала повелителя в некотором отдалении.
   - У тебя, Уна, есть план, как надежнее огородить Мегиддо?
   - Пока еще нет, Великий. - Уна поклонился. - Я думаю объехать вокруг всего города. Посмотрю все на месте, потом доложу свое мнение.
   - Это правильно. Но вот что хочу тебе сразу посоветовать: вокруг города должно быть пустое пространство. Сруби все деревья на 500-600 шагов вокруг крепости. Тебе как раз хватит на изгородь.
   - Плодовые деревья тоже срубить? - В глазах Уны промелькнуло сомнение: в стране Та-Кемт плодоносящие деревья имели большую ценность.
   - Руби все, чтобы вокруг города стало пусто. Но это пустое место не оставляй зарастать сорняком. Сейчас весна, посей вокруг Мегиддо хлеб. Собери рабов, сгони жителей соседних деревень и сделай все за малую неделю. Ты меня понял?
   - Не совсем, Великий. Это будет хлеб для нашей армии? Стоит ли себя утруждать, возьмем его у местных жителей.
   Фараон покачал головой.
   - Нет, ты не понял меня. Конечно, хлеб этот лишним не будет: сейчас в Та-Кемт урожай уже созревает, а здесь вырастет новый. Но главное не в этом. Представляешь, как будут чувствовать себя горожане, которых не только отгородили от мира забором, но и посеяли вокруг них хлеб, как будто их нет вовсе?
   Уна низко склонил голову.
   - О Великий и Мудрейший! Я понял твою светлую мысль: хлеб отгородит город от жизни, а сами они будут без хлеба!
   - Ну вот и хорошо, - улыбнулся фараон. - Иди исполняй.
   На городских стенах всю ночь пылали костры. Жители готовились к отражению штурма - носили наверх камни, воду, смолу, дрова, запасы стрел, длинные багры для сбивания лестниц. Дозорные напряженно следили за действиями противника, окружившего крепость со всех сторон. Многое в этих действиях было непонятно горожанам. Крупные отряды пехоты встали против каждых ворот, но больше ничего, похожего на приготовления к атаке, не происходило. Не видно было ни лестниц, ни веревок, ни окованных медью бревен для разбивания ворот; да и войск против города встало не так уж много, чтобы решиться на штурм.
   Но то, что происходило на некотором отдалении от стен, вызывало у осажденных все большее удивление. Рабы и крестьяне под присмотром солдат принялись рубить деревья, корчевать сады и виноградники на всем обозримом пространстве. Стволы и сучья стаскивали к городу, равномерно располагая их по всему периметру. Вкапывались столбы, поперечины оплетались лозой и уже к вечеру следующего за битвой дня вокруг города наметилась изгородь высотой в человеческий рост. Перед ней со стороны города откапывался ров и общая высота заграждения увеличивалась таким образом вдвое. Делалось все это на расстоянии, превышавшем прицельный полет стрелы, поэтому осажденные никак не могли помешать противнику и вынуждены были играть роль зрителей, на которых, впрочем, никто не обращал ни малейшего внимания - в аплодисментах публики Тутмос не нуждался.
   Теперь всем в Мегиддо стало ясно, что штурма не будет. Свирепые южные варвары решили перейти к длительной осаде, но как раз к этому город был не готов. Оставалось надеяться на милость богов и на то, что войска Менхеперры, захватив огромную добычу, не станут терять время и вскоре уйдут, как это обычно делали все варвары в прежние времена. Однако, надежды эти таяли день ото дня. Египтяне, судя по всему, и не собирались никуда уходить. Они вели себя в окрестностях Мегиддо как хозяева, решившие остановиться здесь надолго: усиленно укрепляли свой лагерь, развернутый в тысяче шагов восточнее города, продолжали возводить деревянный забор и очищать от древесных остатков соседние поля. Боевой дух осажденных совсем упал, когда они увидели с городских стен, как египтяне засевают зерном всю окружающую крепость Мегиддо равнину. Это означало только одно - они собираются ждать здесь урожая, значит простоят под городом не менее трех месяцев. Помощи ждать было неоткуда, оставалось надеяться только на чудо...
   Горожане попытались вступить с врагами в переговоры, но с их послами никто не стал разговаривать, их даже не допустили до плетеного забора, прогнав обратно в крепость. Вышедший вперед начальник египетского караула заявил: "Ступайте назад! Нам не нужны ваши жалкие жизни. Вы уже мертвецы и города Мегиддо больше нет - мы посеяли тут хлеб для нужд армии". После этого в городе начались волнения, однако они были быстро подавлены и вся энергия горожан вылилась в безуспешные попытки преодолеть возведенный вокруг крепости барьер. Городское начальство этому не препятствовало (чем меньше будет в городе голодных ртов, тем лучше), но обратно в город никого из добровольцев не пропускало. Египтяне же получили приказ отдельных пленных не брать (пусть сдается сразу весь город!) и почти каждое утро на плетне повисали, обращенные лицами в сторону города, тела убитых лазутчиков - все, как один, без правых рук. За день на жаре трупы разлагались, вечером слуги-апры закапывали их во рву, а ночью все повторялось - вновь десятки храбрецов пытались переправиться через забор и вновь неудачно... Все это лишь усиливало отчаяние, висевшее над городом, и начальство запретило ночные вылазки. Наступила тишина, гнетущая с одной стороны и веселая, самодовольная - с другой...
   Город оказался полностью отрезанным от внешнего мира, ни одной весточки не долетало к осажденным из внешних пределов, хотя изменений там за последние недели произошло немало. После жестокого разгрома армии Риб-Адди у города Мегиддо остальные города Хару один за другим стали выходить из союза и открывать ворота победителям. Не избежал этой участи и Кадеш, заплативший Джехути огромную контрибуцию. Во всех захваченных землях Менхеперра назначил новых правителей и поставил гарнизоны из союзных египтянам войск страны Канан: своих собственных сил для этого оказалось явно недостаточно, да и не собирался фараон, наметивший уже новые военные экспедиции, распылять по частям и без того небольшую армию. Из оставшихся в строю десяти тысяч воинов он мог перебрасывать по стране только пять тысяч, остальные занимались сбором и перевозкой добычи и держали осаду Мегиддо. Поэтому Тутмос решил, пока не подошли из Египта подкрепления, использовать старую вражду между севером и югом Побережья. Отряды, набранные в Канане, оказались на редкость исполнительными и быстро навели в землях Хару достойный новых властей порядок. Исходя из этого Менхеперра приказал Джехути в будущих походах применять как вспомогательные войска страны Канан, при этом особо отличившимся воинам пожаловать земли в дельте Нила. Решение это было непростым, так как армия Та-Кемт никогда прежде не состояла из иноплеменников. Но, как видно, одним египтянам без союзников здесь, на севере, не справиться - не хватит ни времени, ни сил.
   Спустя еще месяц, когда поля вокруг города уже вовсю зеленели, осажденные увидели, как по обеим дорогам к лагерю Тутмоса подошли свежие подкрепления. Новых войск было в три раза больше стоявших у крепости и теперь жители Мегиддо поняли, что дальнейшие ожидания бесполезны: армия фараона не уйдет домой, она направляется дальше на север, а их город становится тыловой перевалочной базой, где постоянно будут враги. Делать нечего, придется сдаваться...
   Ясным солнечным утром на стенах Мегиддо взревели трубы и распахнулись главные ворота. Египетская стража, стоявшая против этих ворот, немедленно развернулась в боевые порядки: кто их знает, этих горожан, может быть они решились все умереть в последнем бою. Сразу же был отправлен гонец к фараону, но в ставке и так уже обратили внимание на необычный шум в городе.
   Однако процессия, вышедшая из ворот, выглядела мирно. Впереди шагал сам Риб-Адди, держа на вытянутых руках символы своей царской власти - жезл и меч. Одет он был в черный плащ, а его боевые доспехи несли рабы. За ним двигались правители более чем тридцати мелких и крупных городов со своим оружие, доспехами и драгоценностями.
   Когда шествие приблизилось к изгороди, навстречу горожанам вышел начальник стражи.
   - Что вам нужно? Для чего посмели вы нарушить священный отдых нашего повелителя?
   Риб-Адди выступил вперед:
   - Мы пришли сдаться на милость Победителя Народов, Великого Царя Царей Минхибирии. Возьмите наше имущество и наш город - теперь все это ваше. Мы не смеем просить о сохранении наших жалких жизней, но просим помиловать наших детей.
   - Это ваше единственное условие?
   Правитель Кадеша низко склонил голову.
   - Да, мы не смеем требовать чего-то еще...
   Начальник стражи самодовольно улыбнулся: именно так все и должно было произойти рано или поздно. Теперь необходимо унизить врага, растоптать его в пыль, чтобы и мысли не возникло у того о надежде на спасение.
   - В таком случае у нас, стражников, тоже есть одно условие. Наш повелитель, Несравненный Менхеперра, выслушает ваши просьбы. Но только тогда, когда вы приползете к нему на коленях. Иначе мы не пропустим вас к нему. Вы готовы?
   Риб-Адди оглянулся на своих соратников и, ничего не увидев в их усталых глазах, обреченно кивнул:
   - Да, нам нечего больше терять...
   - Тогда вставайте на колени и ползите! Ваши рабы, несущие дары, могут идти пешком.
   Воины Черной земли быстро раздвинули звенья ограды и правители тридцати восьми городов, ступив на дорогу, ведущую меж пшеничных полей к лагерю фараона, рухнули на колени и поползли, поднимая своими длинными одеждами облака мелкой серой пыли. Владетели городов ползли, помогая себе руками, запутываясь в одеяниях и захлебываясь в пыли; рядом с ними медленно шагали их рабы, оказавшиеся в этот миг выше своих господ... Долго продолжалось это жуткое для горожан зрелище. Со стен крепости со страхом и ненавистью наблюдали за печальным шествием своих вождей, в глазах воинов загорались злобные огоньки, но ничего изменить никто теперь уже не мог: отряды египетской пехоты уже заняли городские ворота и башни, но дальше в город не пошли.
   В конце пыльной полевой дороги расстелили ковер и поставили прикрытый балдахином роскошный трон для Тутмоса-Менхеперры. Когда ползущие враги приблизились на два десятка шагов, фараон знаком приказал остановить их. Стражники молча встали перед Риб-Адди и лицо ползущего правителя уткнулось в сандалии одного из них.
   - Поднимайтесь! - прозвучал в напряженной тишине голос Нехо.
   Начальники мятежных городов медленно встали, не смея отряхнуть прах со своих одежд. Жалкое зрелище представляли они собой в этот миг: спутанные бороды, черные от пыли потные лица, испачканные в земле одежды, всклоченные волосы, безумные глаза, дрожащие руки... Рабы, сопровождавшие их, выглядели куда более прилично.
   Взгляд Менхеперры наполнился торжеством, он величественно махнул рукой, давая знак продолжать церемонию.
   - Говорите, что привело вас к Повелителю Вселенной, Царю Обеих Земель, сыну Амона-Ра? - вновь раздался голос Нехо.
   Риб-Адди, стоявший первым, сделал шаг вперед:
   - О Несравненный и Могучий Минхибирия! Мы пришли к тебе просить: возьми себе наш город и все, что мы имеем. Отныне вся земля Хару - твоя земля! Нижайше просим: разреши служить тебе последними рабами, дай возможность нашим носам дышать, а нашим глазам лицезреть твое могущество...
   Риб-Адди рухнул на колени и низко склонил голову, вслед за ним то же самое совершили и все остальные бывшие владетели городов. Рабы сложили у ног фараона доспехи, оружие и золото.
   Тутмос выдержал паузу, продлевая торжественность момента, затем медленно произнес:
   - Вы немного опоздали: вся страна Хару и так уже принадлежит нам. Вы слишком долго проявляли поистине ослиное упрямство, но сейчас поступили правильно. Ты, Риб-Адди, как главарь мятежников вполне заслужил жестокую казнь, как и многие из твоих сообщников... Но я не буду лишать вас жизни - нам нужны рабы, много рабов, и вы еще должны отработать на полях и в каменоломнях тот вред, что принесли Черной Земле.
   Фараон поднял руку со своей волшебной палицей, которая помогла без боя взять Юпу.
   - А теперь слушайте, что я скажу. Горожанам мы не причиним вреда, так как они помогли нам, вовремя закрыв ворота во время битвы. Мы возьмем с города плату золотом и вещами. Всех чужаков, находящихся в городе, следует обратить в рабство, включая и тех, кто стоит сейчас перед нами. Все воины, воевавшие против нас, также станут рабами - кроме городской стражи. Все! Можете увести пленников.
   Весь день писцы, которых вновь возглавил Пепи, вернувшийся из Тивы с новыми войсками, переписывал захваченную в Мегиддо добычу. В плен было взято 38 бывших правителей городов, 87 их детей, 340 воинов и почти две тысячи прочих мужчин и женщин. Со складов города вынесено около тысячи колесниц, две сотни отличных доспехов и пятьсот хороших луков.
   Так закончилась осада Мегиддо. Теперь войска фараона готовились к походу на север страны Хару, где оставались еще города, не подчинявшиеся никому и не входившие в союз Риб-Адди. А там уже совсем недалеко оставалось до границ грозных соперников - Митанни и Хатту.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"