По слову Максима Горького ""Мы" - отчаянно плохо, совершенно не оплодотворённая вещь. Гнев её холоден и сух, это - гнев старой девы. У романа довольно вялый и отрывочный сюжет, слишком сложный, чтобы изложить его кратко, - она заключает в себе политический смысл, отсутствующий в романе Хаксли. Замятин слишком умён для художника и напрасно позволяет разуму увлекать талант свой к сатире". (1929 г.)
Не верьте. Многие еретики от литературы не встречали понимания у современников. Например, из 301 рецензии, хранившейся в архиве М. Булгакова на роман "Мастер и Маргарита" ругательными были 298. А? Как вам?.. По мне так пусть напишут такой роман, а потом ...трындят!
По слову Александра Солженицына ""Мы" - блестящая, сверкающая талантом вещь; среди фантастической литературы редкость тем, что люди - живые и судьба их очень волнует".
По слову критика А. К. Воронского "роман очень растянут и тяжело читается", по впечатлению читательницы Веры Арямновой читается так скоро, что дыхание перевести не успеешь, а уже конец, и хочется начать сначала. Таков эффект синтеза реализма и символизма, экспрессионизма и импрессионизма, экспрессивности и захватывающего, динамичного сюжета, где фантазийность и реальность не сшиты, но слиты и шва не найдёшь. Нонреализм, он такой.
Горький, увидевший политический смысл (а некоторые современники Замятина и вовсе политический памфлет), может, просто не знали, что в свое время, будучи в Англии (талантливый морской инженер участвовал в строительстве российских ледоколов на верфях Ньюкасла, Глазго и Сандерленда Замятин написал повесть "Островитяне" (1917) - о "них", англичанах. В повести видим первый набросок идей романа "Мы" (повесть показалась обидной англичанам и была запрещена в Англии). Герой повести викарий Дьюли сочиняет книгу "Завет принудительного спасения", ставшую прообразом Часовой Скрижали из романа "Мы". Вся жизнь по этому "Завету" регламентируется, вплоть до сферы любви... Так что роман "Мы" уже развёрнутая мысль писателя. "Близорукие рецензенты увидели в этой вещи не больше, чем политический памфлет. Это неверно: роман - сигнал об опасности, угрожающей человеку, человечеству от гипертрофированной власти машин и власти государства - все равно какого". Это говорит сам Замятин.
Как никогда, роман актуален в нашу компьютеризированную эпоху, когда "средний" человек становится придатком к машине, только нажимая кнопки. Ныне продолжает развиваться та тенденция, о которой еще в 1931 году говорил русский философ Бердяев, выступая на съезде лидеров Мировой Христианской Федерации с докладом "Духовное состояние современного мира": "Мы вступаем в эпоху цивилизации, которая отказывается от ценности человека", "дальнейшее существование человека делается проблематичным"5.
Пророков мы как правило не слышим, даже побиваем их камнями. Роман опубликован (не в России, и кажись, в 1921 году (могу ошибаться). А в1929 году Замятин за него был подвергнут сокрушительной критике официозной советской прессы, его перестали печатать, работать он не мог. В июне 1931 года писатель обращается с письмом к Сталину, просит разрешить выехать за границу. В своем письме он не скрывает своих взглядов на ситуацию в стране, в частности, пишет: "Я знаю, у меня есть очень неудобная привычка говорить не то, что в данный момент выгодно, а то, что мне кажется правдой. В частности, я никогда не скрывал своего отношения к литературному раболепству, прислуживанию и перекрашиванию: я считал - и продолжаю считать - что это одинаково унижает как писателя, так и революцию". Дракон, видимо, был ещё недозрелый - возьми да и отпусти Евгения Ивановича. Вот просто так, с советским паспортом. Поэтому великий романист до конца жизни (1937 год) имел советское гражданство и тосковал по родине.
Легко понять, почему книга была запрещена в СССР. Следующий разговор (в сокращении) между Д-503 и I-330 был вполне достаточным поводом для цензоров:
- Неужели тебе не ясно: то, что вы затеваете, - это революция?
- Да, революция! Почему же это нелепо?
- Нелепо - потому что революции не может быть. Потому что наша революция была последней. И больше никаких революций не может быть. Это известно всякому...
- Милый мой, ты - математик. Так вот, назови мне последнее число.
- То есть?.. Какое последнее?
- Ну, последнее, верхнее, самое большое.
- Но, I, это же нелепо. Раз число чисел бесконечно, какое же ты хочешь последнее?
- А какую же ты хочешь последнюю революцию?
Встречаются и другие пассажи в том же духе. Однако Замятин вовсе и не думал избрать советский режим главной мишенью своей сатиры. Он писал еще при жизни Ленина и не мог иметь в виду сталинскую диктатуру, а условия в России в 1923 году были явно не такие, чтобы кто-то взбунтовался, считая, что жизнь становится слишком спокойной и благоустроенной. Цель Замятина не изобразить конкретную страну, а показать, чем нам грозит машинная цивилизация.
Теперь про самое интересное. Что у нас самое интересное? Любовь, офкоз. Более пронзительной истории любви, чем в романе "Мы" я не знаю. И более талантливо описанной, без разжёвывания, правда, почему многие говорят: I-330 его просто использовала.
Экспрессионистичных описаний в романе немало, когда Д-503 захлестывают незнакомые ему прежде чувства - любви, дикой ревности. Вот как выглядит описание любовного жара, в котором находится Д-503 после встречи с I-330: "Не записывал несколько дней. Не знаю, сколько: все дни - один. Все дни - одного цвета - желтого, как иссушенный, накаленный песок, и ни клочка тени, ни капли воды, и по желтому песку без конца. Я не могу без нее".
Это парадокс: именно в замятинском романе о нумерах - жителях Единого Государства, лишенных души и неспособных любить, - мы встречаем, пожалуй, самые яркие, экспрессивные и завораживающие описания любовного чувства:
Что со мной? Я потерял руль. Мотор гудит вовсю, аэро дрожит и мчится, но руля нет, - и я не знаю, куда мчусь: вниз - и сейчас об земь, или вверх - и в солнце, в огонь...
И вот, блаженно и пьяно, я иду по лестнице вниз, к дежурному, и быстро у меня на глазах, всюду кругом неслышно лопаются тысячелетние почки и расцветают кресла, башмаки, золотые бляхи, электрические лампочки, чьи-то темные лохматые глаза, граненые колонки перил, оброненный на ступеньках платок, столик дежурного... Все - необычайное, новое, нежное, розовое, влажное.
Интенсивность проявлений душевной жизни персонажей романа, в первую очередь главного героя Д-503, экспрессивность описаний создают повышенную плотность, спрессованность замятинского письма: романная проза Замятина конспективна, но не суха.
Психологическое состояние от встречи с I-330 - нумером противоположного пола - герой романа Д-503 зримо и выразительно передает следующим образом: "Я был сейчас такой мембраной. Вот теперь щелкнула кнопка у ворота - на груди - еще ниже... Мембрана вся еще дрожала. Молот бил там - внутри у меня - в накаленные докрасна прутья. Я отчетливо слышал каждый удар и <...> и вдруг она это тоже слышит?"
Во время же предыдущей встречи - с О-90 (встречи по розовому талону) - Д-503 испытывает психологически безразличное состояние: "Шторы не были спущены. Мы решали задачи из старинного задачника: это очень успокаивает и очищает мысли".
Замятин - автор живописный, стремящийся к зримости, наглядности, и даже такое абстрактное понятие, как душа, которую с прискорбием, неожиданно обнаруживает у себя герой ("это... очень опасно"), как бы материализуется, обретает "тело": душа, объясняют в Медицинском Бюро больному душой Д-503, - это зеркальная холодная "плоскость", которая "стала объемом, телом, миром, и это внутри зеркала - внутри вас - солнце, и вихрь от винта аэро, и ваши дрожащие губы, и еще чьи-то. И понимаете: холодное зеркало отражает, отбрасывает; а это - впитывает, и от всего след - навеки. Однажды еле заметная морщинка у кого-то на лице - и она уже навсегда в вас...".
В терминологии Е. Замятина героиня - еретичка, бунтарка, революционерка. Она находится среди заговорщиков, цель которых - захватить строящийся космический корабль "Интеграл". Под ее влиянием и Д-503 на время перестает быть добросовестным винтиком государственной машины. "По Замятину, еретический дух - это божественный дух. Он знает, видит и говорит сегодня о том, что будет завтра. I-330 - больше, чем революционерка. Она - Мессия, Мировая душа, призванная спасти земной мир и духовно обновить человечество. Ее образ близок к образу Иисуса Христа. Имя I означает "Иисус", цифра "33" - указывает на возраст Христа, "перечеркнутое крестом лицо" - символизирует обреченность и готовность нести свой крест всю жизнь"9.
Любовная линия в романе и оригинальна, и традиционна для русской романистики: нерешительный мужчина и решительная женщина, пытающаяся вырвать его из засасывающей среды, хорошо знакомы русскому читателю. Если отбросить антиутопический фон действия, это все то же "темное царство", как в романе "Обломов" И. Гончарова. Параллель между героями замятинского романа (Д-503 и I-330) и героями романа И. Гончарова отмечалась критиками. Причем, в традициях русской литературы, первой осознает необходимость протеста женщина. Д-503 в финале романа становится безучастным зрителем казни I-330. Он предает свою любовь. Победило в нем то, что было сформировано Государством. Герой так и не смог преодолеть прежде всего в себе самом внутреннюю "Зеленую Стену", которая отделяет его не только от мира природы, но и от своей человеческой сути, человечности.
А она нет. Она, убиваемая многократно, смотрит на него, только на него. Зачем бы ей это, если бы не полюбила его? Подумаешь, деревяшка, на которого делала ставку и ошиблась - глаза б не глядели. Но она смотрит: напряженно, неотрывно, может быть, в последней надежде. Ведь знает, что он тоже любил её, когда в нём ещё было что-то человеческое. Но уже нет. Ему уже "вылечили" и любовь, и фантазию, и душу. Уже нет этого. Есть служение Благодетелю, который поведёт корабль в иные миры, чтобы заставить там всех жить правильно. I-330 - уничтожена, поскольку ее сопротивление государство бессильно преодолеть.
Ну давайте для порядку я ещё скажу общеизвестное. Роман "Мы" о бунте природного человеческого духа против рационального, механизированного, бесчувственного мира стал первым в ряду европейских романов-антиутопий, таких как "Прекрасный новый мир" О. Хаксли, "Скотный двор" и "1984" Дж. Оруэлла, "451 градус по Фаренгейту" Р. Брэдбери и др.