Аннотация: Предисловие ко второй книге "Мальчик с осенними листьями" (Санкт-Петербург, издательство ФормаТ, 2016)
Спектр художественных исканий писателя Андрея Козлова широк. Это объясняет пестроту жанров и тем его произведений. От повести "Дорога к дому" и ряда рассказов в традиционной реалистической манере до сюрреалистических шедевров "Братья", "Нога". От своеобразных "Смешливых заметок печального ума" до произведений, стоящих особняком - "Вечерний транзит" или "Именующий звёзды" (в шутку или всерьёз названный автором "самым коротким в мире романом"). От бытийных фабул разного ценностного содержания до использования концепции пограничной ситуации как сюжетообразующей.
Лет через десять-двадцать стало бы понятно, во что выльется несомненный литературный дар автора из Костромы, что станет его главной темой и направлением. Но, к сожалению, он завершил свой земной путь в 42-летнем возрасте, и уже первая его книга "Карта мира" издана посмертно. Это печальное обстоятельство позволяет говорить только о литературном наследии, надо сказать, лишенном беглоумия или плоскоглазия, так свойственных порой молодым авторам.
Козловские произведения не смотрятся в зеркальце с вопросом: "Я ль на свете всех милее?" Они глядят в мир, сложность устройства которого скрыта от обывательского ума, серьёзно и пристально. Отсюда, кажется, и одна из особенностей творчества Андрея - обилие деталей, порой их фотографическое фиксирование, далёкое от того чеховского ружья, которое обязательно выстрелит, если уж появилось в начале акта пьесы.
Особенно показателен в этом отношении "Ночной транзит", как будто целиком состоящий из описания подробностей дороги, попутчиков, остановок, происшествий, возникающих и пропадающих персонажей, вокзала, даже вокзальной кошки и уборщицы, - той самой дорожной жизни, которую забываешь уже через час после прибытия на место. Сюжет рассказа кажется фрагментом чего-то большего, что остаётся за пределами повествования. Можно подумать, он не окончен, но это не так. Просто, на наш взгляд, рассказ написан по законам поэтического произведения, где рефреном является запах домашнего яблочного пирога как символ домашнего тепла, чего-то желанного и дорогого. Пирога, который где-то там, куда стремится студент, выпекает его отец. А снежная равнина, обретающая образ живого существа - это уже откровенно поэтический образ и поэтическая речь: "Снежная равнина на бешеной скорости уносилась куда-то вперёд, стремясь вырваться из темноты. И когда ей это удавалось, она проявлялась белым, где только могла. Она бросалась к едва различимым из-за слепящего фонаря огням. Задерживалась около них, и будто переводила там дух.
У огней бензозаправки снежная равнина замедляла свой бег, дожидаясь, когда её мысленно догонят. Дожидаясь, когда допустят, что бензозаправка - то место, где всё ещё только начинается, и, следовательно, равнина с неизбежностью должна продолжить свой бег за пределы бензозаправки. Туда, где пока не было ни начала, ни конца. Туда, где всё только ещё собиралось быть"...
Языковые "жемчужинки" в тексте произведения разбросаны тут и там: "Бродячая собака со свалявшейся шерстью лежала там же и время от времени устало виляла хвостом в слабой надежде на понимание". "В сумке ничего, кроме тетрадей, измождённых его плохим почерком, нет". "Они смотрели на парня так, будто ждали от них, как минимум, большого будущего". "На сцене теперь появилась уборщица с большим тяжёлым ведром. Она была так неприятна и неженственна, что её роль, без сомнения, была под силу только большой актрисе". "Автобус тронулся. Вокзал тронулся в обратном направлении". Ну и так далее.
Наряду с этими языковыми прелестями в "Ночном транзите" встречаются и некоторые шероховатости текста, как, например, фраза: "Фролов стал уверен, что скоро приедет домой", или спорное выражение "поддавшись обаянию голода". Это, думается, говорит лишь о том, что безвременно ушедший автор попросту не успел отшлифовать некоторые свои тексты. Как, возможно, не успел дописать повесть "Дорога к дому". Впрочем, мы вольны искать и другие объяснения её незаконченности.
Андрей Козлов, пробуя перо в реалистическом направлении, не собирался, судя по другим произведениям, оставаться бытописателем, и возможно, ему просто наскучило описывать события нарративно... О чём читателю повести в данном случае остаётся только сожалеть. Нам уже не узнать, чем закончится любовь юного главного героя к "неправильной девочке", долго ли ещё проживёт его бабушка - живой исторический персонаж, чьи рассказы не наскучивают внуку и не раздражают его, хотя порой повторяются. Пусть бабушка категорически не верит в то, что земля кругла, пусть узок диапазон её знаний, которые называются общеобразовательными (даже значение слова "страна" для неё абстрактно и туманно), но семнадцатилетний парень и чуть ли не столетняя бабушка дружат! А секрет тут в любви. Эта труженица сумела воспитать своих детей способными любить не идеальных, а живых людей со всеми их недостатками, тем паче достоинствами. Во многом благодаря ей "то пространство стен и душ, которое называлось домом" дорого юноше - а это уже оберег для его души в будущих житейских бурях... Так что речь в повести ведётся о заглавных для человека вещах - о доме, связи поколений, о юности и старости, о любви. Но обрывается она внезапно, хотя сюжет движется легко и гладко; в повествовании ни намёка на то, что у автора возникли какие-то трудности в плане творческой задачи...
Суть литературного дара Андрея Козлова - метафизический подход к реальности, к первоначальной природе человека, обнаруживается в рассказах, где герои показаны в ситуации, которую принято называть пограничной. Кажется, это делается для того, чтобы герои (а вместе с ними и читатель) осознали себя как экзистенцию, обретающую свою сущность в странных, нерядовых обстоятельствах. Например, перед лицом тяжёлой болезни ("Моя первая встреча со смертью"), умопомешательства ("Карта мира"), или в обстоятельствах, превосходящих их душевные силы и жизненный опыт ("Заблуждение"), перед лицом смерти ("Братья"). Или в ситуации, когда потеряно всё: семья, работа, положение в социуме и сама способность сохранять своё место в его структуре ("Иван Андреевич"). Очевидно, это козловский способ познания, проникновения в то, как на самом деле устроен мир и на что способен человек в обстоятельствах травмирующих, трагичных. А мир зачастую малопригоден для безмятежного существования в нём. С человеком может случиться ВСЁ и в какой угодно момент существования, и не всякий устоит на ногах... Эти рассказы - об уязвимости человека в мире. Поневоле всплывает в памяти фраза из стихотворения Евгения Боратынского: "Жаль земного поселенца!.."
Из всего спектра художественных исканий и литературных опытов костромского (по географической принадлежности) писателя, на наш взгляд, направление, обозначенное названными выше рассказами, наиболее интересно и значительно. Ибо писатель в них склоняется над человеком в самые беспомощные, горькие минуты его жизни. И вот что примечательно и замечательно. В одном из упомянутых рассказов, а именно в рассказе "Иван Андреевич" внятно прослеживается гоголевская традиция отношения к "маленькому человеку". Мир населён не одними суперменами, олигархами и прочими так называемыми успешными людьми. А потому настоящему писателю нравственно необходим одинокий, незначительный и никчёмный, сплющенный действительностью, может быть, сходящий с ума человек, но, тем не менее, - человек. Заслуживающий внимания, жалости и заступничества художника именно в силу этого. Знаменитое: "Все мы вышли из "Шинели" Гоголя" имеет в виду нравственную социальную потребность русской литературы в герое негероическом, лишённом защиты, униженном, убогом и бессильном...
Почему стал таким Иван Андреевич из рассказа Андрея Козлова с одноимённым названием? Умерла жена, по-видимому, единственный его горячо любимый и близкий человек, и герой наш помутился от горя. Он перестал быть "аккуратистом", каким был всю жизнь, растерялся, а на работе в силу этого потерял "ответственную должность". Кто-то воспользовался его состоянием, чтобы подвести под увольнение едва ли не по статье. "Растерянность стала распоряжаться его судьбой", пишет автор. Вариантов заработка у запившего было Ивана Андреевича было немного: он стал собирать бутылки, сдавая их в приёмные пункты, всё более теряя достойное обличье и смысл жизни. "Сбор бутылок, хождение от одного пункта к другому занимало немало времени и постепенно сделалось самой светлой частью жизни Ивана Андреевича, так как в этом случае он понимал, что, зачем и почему он это делает".
Мы встречаем героя рассказа, наверное, в последний день его жизни, в городском сквере, где он опоздал собрать бутылки - кто-то сделал это до него. Опустившийся человек ещё стыдится самого себя, своего внешнего вида, тяжело вздыхает, но уже глубоко болен - одним словом, находится в том положении, когда абсолютно никому не нужен, а сам себе помочь не в состоянии... Не стану отнимать у читателя горечь узнавания дальнейшего сюжета этого пронзительного рассказа о человеке, личность которого стерлась от одиночества и страдания, зато этого страдания в ней - с лихвой. Но окружающие не сострадают. Им дела нет до убогого с его исковерканной жизнью. Слышит - и то по воле автора - ночные крики и боль загнанной в угол души Ивана Андреевича только читатель. И горечь бессилия перед таким русском сюжетом, ныне ставшим в нашей действительности опять чрезвычайно актуальным, разливается в его сердце. Рассказ этот - нравственный урок тем, кто ещё в состоянии этот урок воспринять... Конечно, читатель нынче пёстрый, и смысл человечности, достоинства, свободы и их попрания понимается им по-разному. Тем более, нынче популярен пустой публицистический штамп: человек сам ответствен за всё, что происходит вокруг и с ним. Сказал - как отодвинул чужую беду. Что тут скажешь? Дух времени. Многим это ближе, чем сострадание и помощь ближнему.
Но для писателя, столкнувшегося с унижением и попранием человеческого достоинства в человеке, о гоголевском Башмачкине думать естественно. Униженный и несчастный человек - он же брат мой!.. Система писательских оценок от наименее защищённой, бедствующей человеческой души - это отсчёт от правды жизни, без которой настоящий писатель немыслим.
Конечно, рассказы в новой книге Андрея Козлова неровные по силе воздействия на читателя искушённого. И не скроем - многие из них на первый взгляд странноваты. Некоторые словно не имеют начала и, тем более, конца. Будто из событий в жизни того или иного героя взят какой-то период, и неважно, с чего всё началось и чем закончится - важно лишь то, что происходит здесь и сейчас... Думается, в этом кроется загадка возвращения к уже прочитанному тексту: рассказы Козлова тянет тут же перечитать, потому что в читателе включается бытийный мыслитель, пытающийся разобраться, додумать представленную реальность, зачастую иррациональную, а порой реальную - дальше некуда - как в рассказе "Иван Андреевич", а перечитывать всё равно хочется.