Арямнова Вера : другие произведения.

Часть 5. Олигарх

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 4.00*3  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Глава 1. Как я была безработной Глава 2. Как я работала на олигарха Глава 3. Как я боролась с олигархом Глава 4. Как я давала олигарху шанс быть человеком Глава 5. Особенности войны с олигархами Глава 6. Как я судилась с олигархом

  Часть пятая. ОЛИГАРХ
  
  
  
   Кто-то пришел!.. А, это человек. Что он может...
   Компьютерная игра 'Алиса в стране страха'
  
   Раз попался к звероглавым, ожидай конкретной гребли
   Мирра Лукенглас
  
   Теперь за воздух держись, теперь смотри, не растай
   Пикник
  
  Глава первая. Как я была безработной
  
  Ещё служа в газете "Северная правда", я по-хорошему завидовала журналистам "ДНК" ("Дела, новости, комментарии"). Газета живая, объём публикаций явно не самоцель, а содержание материалов не оставляло сомнений в большей свободе высказывания, чем в любой другой газете города. Редакторствовал некто Николай Нихалёв, который не сработался когда-то с вожачком "тройки", в качестве директора возглавившего многострадальную "Северную правду" после изгнания главного редактора Юрия Соколова. Ничего, кроме доверия к Николаю, этот факт не вызывал.
  Сразу по уходе из "Северной правды", а было это в сентябре 2004 года, передала в 'ДНК' два материала: памфлет и интервью Аркадия Пржиалковского "Портрет на фоне отца". Оно было с двойным удовольствием отвергнуто новоиспечённой тройкой вожачков "Северной правды", потому что отец Аркаши, журналист и поэт Аркадий Пржиалковский, жил и действовал в Костроме во время "парада" костромских шестидесятников. Игорь Дедков неоднократно поминал его в "Дневниках", опубликованных тогда только в "Новом мире". Аркадия Григорьевича можно отнести к их великолепному созвездию, пусть звездой не первой величины.
  Одним словом, он явно был "мой клиент", а значит, цикл статей о шестидесятниках следует пополнить ещё одной публикацией, и неважно, в какой газете, важно - в Костроме, методически изгонявшей и убивавшей каждого из них...
   Прикладной задачей было определить степень редакторского зуда у Николая Нихалёва. Сильно искромсает материалы? Долго придётся ждать публикации?
  Опубликовал сразу, не изменив и запятой. Поскольку тексты в редактуре не нуждались, то поступил он правильно, и я была готова проситься в "ДНК" на работу. Однако тормознула. Покупка - наконец-то! - компьютера на деньги, полученные при увольнении из "Северной правды", дала возможность заняться, опять же наконец-то, романом "Нездешние женщины". Он дождался своего часа. Писать урывками можно рассказы, а большая форма требует большого и ровного дыхания, то есть большого промежутка свободного времени. И я решила повременить с устройством на работу.
  Но сначала занялась архивом Николая Шувалова. Мой роман мог ждать ещё, а его книга - нет. Шуваловское литературное наследие после гибели Николая Васильевича итак пролежало без движения более двадцати лет.
  При всей любви к Шувалову тех, кто при жизни дружил с ним (после смерти любивших и друживших прибавилось), эта работа будто дожидалась именно меня. Иначе была бы уже сделана за двадцать-то лет! Правда, о существовании литературного наследия Художника, хранящегося у его вдовы Татьяны Мирошниковой, мало кто знал. А если знали, то кострома есть кострома: раз уж решила, что у него не должно быть другой жены, кроме первой, так она эту другую любыми способами закопает. И мелочиться не станет: закопает вместе с наследием любимого художника, раз оно принадлежит ей... Подвергнутая в своё время остракизму даже близкими друзьями Шувалова, ни в чём неповинная вдова его уже накануне моего ухода из 'Северной правды' подъехала к редакции и позвонила из машины. Я спустилась к ней.
  - Я не литературный человек. И пристрастна - мне кажется, всё, написанное Николаем Васильевичем, гениально. А Вы посмотрите и скажите честно - достойно ли издания то, что он оставил?.. Почти двадцать лет я хранила и не могла никому доверить. И вот появились Вы - Вам я верю.
  Приятно было и трепетно. Прижимая бесценный клад к груди, не чуяла ног, поднимаясь в редакцию. Там не сразу открыла блокноты и тетради Шувалова, хотя жгуче хотелось скорее, скорее взглянуть хотя бы на почерк! Так уж вышло, что на многие годы жизнь и судьба костромских шестидесятников, умерших и живых, стала моей единственной настоящей личною жизнью. Их судьбу в городке с мрачной репутацией убийцы всего, что могло бы его улучшить, очеловечить, я разделила вполне, потому что совпал вектор душевного развития, и потому что, говорят, кое-что сделала для того, чтобы их имена заняли должное место в культурной иерархии города, где были нарочно забыты, их вклад был правильно номинирован, а масштаб личностей доказан неоспоримо. Как говаривала Илона, 'расставила флаги' я правильно.
  Сама это расцениваю как выполнение служебных обязанностей заведующей отделом культуры старейшей областной газеты в рамках формирования его культурной политики... Почему-то Судьба достала меня издалека, чтобы я оказалась на этом месте... Узнав, что в своё время отделом руководил Игорь Дедков, я уже никогда этого не забывала.
  
  
  Николай Васильевич подтвердил: талантливый человек во всём талантлив. Дневниковые записи, эссе, мемуары, стихи, большая пьеса для чтения и главы из романа... которые решила перевести в жанр рассказов. Каждая смотрелась именно как отдельный рассказ, а всего их было четыре - какой тут роман?
  - Так, Николай Васильевич? - спросила Шувалова, незримо, но вполне ощутимо то вышагивающего, то останавливающегося за моей спиной. Он следил за ходом работы, а мне было чертовски приятно его присутствие.
  - Конечно-конечно, - быстро отвечал Художник, ещё при жизни доказавший мертворожденность соцреализма. (Он избрал отправной точкой своих художественных поисков - форму, и прошёл по этой дороге столько, что и нынешним его не догнать, любил повторять создатель музея ИЗО, искусствовед Виктор Игнатьев). - Делай, как считаешь нужным. Кто у нас литературный профи, я или ты?
  - А кто у нас гений: я или Вы? Мне по приезде в Кострому отрекомендовали Вас гением. Вот, мол, был У НАС гений. Правда, умолчали, что убили Вас на пустыре - соврали, что напился де в ночь на Татьянин день, и замёрз. И жалостливо головами качали. А знали ведь, все всё знали!.. И даже о существовании второй жены в Вашей жизни мне стало известно много позже, почти случайно, когда...
  - Знаю, не отвлекайся на разговоры, у меня мало времени. А хотелось бы дождаться конца твоей работы над архивом. И вообще... давай на "ты".
  - Угу. У меня, между прочим, времени тоже мало, надо устраиваться на службу. Какого чёрта, Николай Васильевич, Ты брался за перо в пьяном виде? Смотри, какой абзац! Что за почерк? Хорошо, Ты рядом, иначе ни за что бы не разобрала, что ты тут наваял... В "пьяных" кусках, пока ты не появился собственной персоной, почти ничего понять не могла...
  - Не беспокойся, у тебя точно хватит э... времени, - Николай Васильевич сделал общеизвестный жест, потерев большим пальцем правой руки остальные. - Моя вдова подкинет тысяч пять-семь, ребята добавят две-три - уложишься.
  Действительно: подкинули. И мы купили лучшего профессионала - Аркашу Пржиалковского. Он переверстал книгу в Пейдже. Он сделал это дешевле существующих расценок за такую работу. Аркаша тоже из нашего костромского 'несметного меньшинства'. И я разнесла письма от его издательства и себя лично местным богачам. Эту работу произвела, сознавая её бесполезность, - для очистки совести. Чтобы сказать себе: сделала всё, что могла.
   Книга существует в виде рукописи, бумажной и электронной. Значит, она будет. Когда-то. Возможно, я до этого не доживу*. Печальней, если не доживут его враги. Долгих им лет жизни!
  ------------------------------------------------------------------------------------
  * Дожила. Вдова издала её на собственные средства в 2008 году. Я уже жила в Казани. Поскольку сделала она это с помощью какого-то кустарного издателя, вкладка живописных работ выглядит ужасно, лучше бы её вообще не было в книге.
  
  
   Как я ходила той мокрой, слепящей, бесприютной весной 2005 года по приёмным!.. Только Долг мог заставить меня таскаться по офисам богатеев, - под пистолетом бы точно не пошла, предпочла умереть, чем что-то у них просить. С утра брала себя за шиворот и пешком - денег уже не было даже на автобус... Шла чтобы ещё раз убедиться: трясти денежные мешки не моя прерогатива. Могу обратиться лишь однажды, в письменном виде, но не в силах "доставать" их и объяснять, насколько и зачем это нужно. Представления-то о необходимости чего-либо у нас, понятно, разные. Им нужно делать бабки, исключительно. Для них культура не состояние души, а так - досуг, свободное время, которого, впрочем, у них и нет.
  
  Рекламную кампанию развернула в пределах возможного. Николай Нихалёв в "ДНК" дал полосу, Мара Сидорова - в "Костромских ведомостях". Ещё бы - сенсация: Николай Шувалов снова заговорил - через двадцать один год после смерти!
  А вот с редактором "Народной газеты" Ненилой Топорковой вышла история. Надеялась, ради Шувалова, которого муж Ненилы боготворил, она примет материал. Она хотела. Она боролась с собой, я видела. Но силы оказались неравны. Тем более, бороться ей пришлось не только с собой.
   Сначала Ненила сказала, даст интервью со мной как с составителем книги плюс один рассказ Шувалова. Публикация аж на разворот! Мы работали над его подготовкой куда дольше, чем с другими редакторами. Пришлось несколько раз приходить в редакцию: то вдруг требовалась моя нашумевшая некогда статья "А была еще одна Татьяна" о второй жене Шувалова, то моя фотография. Дело, меж тем, стояло на месте, а завершилось ничем после комичного разговора. Возможно, он и был целью имитации Ненилой бурной работы над будущей публикацией. Она уже знала, её не будет. Но я-то - нет.
  - А как у вас, Вера Николаевна, с работой? Где вы работаете?
  - Вы знаете, что нигде.
  - А на что живёте?
  - А уже не живу - прозябаю.
  - Почему же не устраиваетесь?
  - Все редакторы в городе знают, что я без работы. Если бы была вакансия, думаю, предложили бы.
  - Нет, Вера Николаевна, вы неправильно рассуждаете! - горячо отозвалась Ненила. - Теперь не социализм, никто вам ничего не предложит. Нужно ходить и предлагать себя, как это делают другие, а иначе вы так и останетесь без работы! Я сделала паузу, чуть не поверив, что Нениле нужно, чтобы я сама попросилась в "Народную". И бросила желанную кость:
  - Наверное, вы, Ненила Георгиевна, правы. Вот у вас, например, как с вакансиями.
   От сбывшегося счастья Ненила привстала со стула и, уперев широко расставленные руки в стол, а тёмные, дождавшиеся своего глаза - в меня, с экспрессией произнесла давно, видимо, в ней перекипевшее, - аж гарью запахло:
   - А у нас - нет вакансий!!!..
   А то я сомневалась.
   Теперь ей есть в чем отчитаться перед начальницей департамента СМИ. Перенесёмся немного назад.
  
  ...Мы с Илонкой в кандейке - так назывался мой крошечный кабинетик в "Северной правде". Илонка представляла из себя разномастный букет, но цветочка по имени "глупость" из него, вроде, не торчало... И я удивилась, услышав глупость:
  - Ты будешь расплачиваться за это всю жизнь.
   - Илонка, у тебя мозги выкипели оттого, что сидишь на своём треугольнике, как на раскалённой сковородке? Почему виновата я, если мой сын любит свою жену, а не тебя? В чём моя вина, по-твоему?
  - Ты ни в чём не виновата, а страдать всё равно будешь!
   Тогда Илонка была ответственным секретарём 'Северной правды'. День проходил так: она делала кирпичи из своей должности и пыталась разбивать их о мою голову. А вечером ворвалась ко мне с букетом тюльпанов, со словами "Вера, я же тебя люблю!", подшофе, и бухнулась спать. Утром на работе всё началось сначала.
  Печально то, что и я любила её. И конечно, хотела бы, чтобы любимая подружка была рядом с моим сыном, но он даже разговоры о ней обрывал.
   Впоследствии, ценой уже мне неведомой, Илонка стала-таки начальницей департамента СМИ. И сделала всё, чтобы я потеряла работу в "Северной правде". Для этого надо было назначить редактором женщину, которая умудрялась завидовать даже моим несчастьям. Когда-то Илонка, будучи ещё корреспондентом, спрашивала: почему Компотова, имея журналистское образование и двенадцать лет работая в журналистике, журналистом так и не стала? Иначе как "сукой" в то время Илонка её, свою тогдашнюю начальницу отдела, и не называла. Пришло время, и "сука" ей пригодилась...
  Директором поставила Астафонова, активно больного человека. К ним пристегнула известного по предыдущим главам Воеводина, и дело в шляпе: оставалось только наблюдать, как эти трое сожрут меня.
  Впрочем, у Ненилы, кроме невозможности ослушаться начальницы, были и свои мотивы поизгаляться. Некогда Виктор Игнатьев к работе над каталогом выставки шестидесятников "Любить? Ненавидеть?! Что ещё?!?.." привлек меня и Илонку, а не её, жену своего заместителя и Большого Друга Топоркова. Да ещё объяснил - почему, подробно сравнивая мою и её статьи о театре - с одного и того же спектакля. При Топоркове! Это не по-костромски. За это, видимо, мне тоже следовало расплачиваться "всю жизнь".
  В общем, соваться с трудоустройством в газеты, подвластные департаменту, не стоило. Я и не совалась. Тем более что хотела работать в "ДНК".
  За 12 лет работы в областной газете никому в голову не пришло заказать мне, пусть разок, прогубернаторский материал. Со своей культурой я была там наособицу. А "ДНК" как раз "мочат" власть, как умеют. Но радовало, что делать это там есть кому, и мне, возможно, не придётся подключаться к сему славному занятию.
   Красный Дом, где помещается обладминистрация, уже несколько лет вызывал у меня тошноту. Бывая там по разным поводам, по выходе хотела только одного: добежать до ближайшего кафе и выпить крепкого спиртного, чтобы заглушить отвращение, которое вызывали чиновные гуси. Идут мимо и лопаются от самодовольства! Вот-вот вместо "Здравствуйте" скажут: "Га! Га-га-га!" Их, никогда не наблюдавших себя со стороны, убеждённых в своём праве руководить всем, и тем в том числе, в чем они ни бельмеса, год от года становится всё больше. Ибо закон Паркинсона не отменим, как закон Архимеда...
  Стало легче бывать там: когда из рассказа Шувалова узнала, почему на картине устрашающих размеров, которая украшает фойе Красного Дома, Владимир Ильич на Красной площади стоит не на булыжнике, а на брусчатке. Возле Ленина, над головами всех чиновных гусей витает победительная усмешка Николая Васильевича, но мало кто об этом догадывается.
  
  
  Н. ШУВАЛОВ. Ленин с вами!
  
  Инструктор горкома Евгений Алексеевич Корытов, маленький коренастый человек с грубым лицом, заложив руки за спину, стоял перед большим холстом, изображающим стремительно идущего по булыжной мостовой Красной площади Ленина. За Лениным полыхало грозовое небо, а у его ног в блестящих штиблетах виднелась часть кремлёвской стены с башней. Рядом с Корытовым стояла крупная, дородная женщина в шляпе а ля торшер над белым толстым лицом.
   - Нет, вы подумайте! - взволнованно обращалась она к неподвижно стоявшему директору художественного фонда, крупному человеку с могучими плечами. - Мы говорили, нужно на брусчатке, а где она?!.. Как же так? Почему художник игнорировал наше требование?
   - Женя, - обратился директор к испитому, заросшему чёрной щетиной парню неопределённых лет, - у Грошева в эскизе была брусчатка?
   - Нет, не было, - ответил Женя, глядя на своего товарища, меланхоличного человека с неживыми седыми волосами.
   - Да, мы все точно сделали по эскизу, - отозвался тот с едва уловимой иронией.
   - Это исполнители, а где же автор? - надменно спросил Корытов.
   - Виктор, - крикнул директор проходившему пузатому человеку, - посмотри, нет ли там, наверху, Грошева.
   Пузатый скрылся, и вскоре в цех вошёл молодой ещё человек с глазами цвета бутылочного стекла, с короткими светлыми волосами и спортивной выправкой.
   - В чём дело? - спросил он, обращаясь ко всем.
   - Да вот, товарищи из горкома спрашивают, почему нет брусчатки, - сказал директор.
   - Да, - вмешалась дама в торшере, - мы пришли проверить, как наш заказ, и вот видим, что вы не выполнили наше требование.
   - Да и не думал выполнять, - Грошев с вызовом смотрел на чиновников.
   - Как? Вы, молодой человек, забываетесь! - с металлом в голосе крикнул Корытов и переступил своими короткими ногами. - В чём дело?
   - А в том, - в тон ему ответил автор, - что Красную площадь покрыли брусчаткой в 1934 году, а это - он показал рукой на портрет - год примерно 1920, когда никакой брусчатки не было, а был булыжник. Всё правильно сделано, чего вы ещё хотите?
   - Мы хотим, чтобы была брусчатка! - почти закричала дама в торшере. - У нас же согласовано всё!
   - Но в данном случае история против вас.
   - Вы что, не понимаете, - надменно выпячивая толстую губу, сказал Корытов, - сам Сундуков изъявил желание сделать Ленина, идущего по брусчатке! Советую не спорить.
   - Мне нет дела, что какой-то дурак изъявил желание. Может, он ещё пожелает написать Ленина на фоне его собственного мавзолея, - запальчиво бросил Грошев и отвернулся.
   - Что-о?! Да как вы смеете так разговаривать! Это безобразие! - возмущенный Корытов обратился к директору фонда, хранившему молчание. - Разболтались! Не воспитываете! Нужно знать, что мы никогда не ошибаемся.
   - Правительство и то, бывает, ошибается, - тихо, как бы ни к кому не обращаясь, промолвил сухощавый человек с седыми волосами.
   - Это ещё кто таков? - Корытов побагровел. - Буду в горкоме старить вопрос о политическом уровне у вас в фонде! Они, видите ли, возражают!
   - В таком случае нам не надо портрета и денег за него не будет, - вмешалась дама.
   - Нет, нет, так это вам не пройдёт, - всё ещё гремел Корытов.
   - Можете говорить всё, что угодно, я переделывать не буду, - решительно ответил Грошев и вышел.
  Чиновник снова открыл было рот, но только молча посмотрел на даму, а она - на него. Они были ошарашены. Раньше такого не было. Всё исполнялось беспрекословно. Перед начальством из горкома ходили на полусогнутых. А тут на полусогнутых ходить никто не хотел. Корытов, стараясь сохранить свое превосходство, сухо приказал директору:
   - Проводите нас.
   - А, - очнулся тот, - да-да, прошу...
   Чиновники ушли с директором, а Женя и Медведь посмотрели друга на друга и засмеялись.
   - Ну, что будем делать? - спросил более предприимчивый Женя.
   - Да х... с ними, переделаем, наплевать! - решительно сказал Медведь.
  Они расчертили булыжную мостовую на клетки, раскрасили и закруглили углы. Портрет был закончен.
  
  Глава вторая. Как я работала на олигарха
  
  Но пора переходить к иной популяции людей.
   Учредитель и владелец газеты "ДНК" Олег Бульдозеров настоящий олигарх местного разлива. С внешностью невидной: простецкое лицо его беспородно, а прямые волосы невыдающейся масти это лицо не обрамляют - просто торчат. Но кто сказал, что мужчина обязательно должен быть красавцем? Зато он депутат облдумы, имеет чёртову прорву всяких магазинов, баз, технопарк и прочая, прочая... Короче, сгребать под себя умеет. А согласитесь, это ведь умеет не каждый. Некоторые так просто стесняются.
  В здании его банка, где помещалась редакция "ДНК", я некогда уже была, оформляя кредит. Большущее, по костромским меркам, здание. Если верить статьям моего бывшего коллеги по "Северной правде" Бадина, оно было захвачено нашим "простачком" среди бела дня, буквально с помощью боевых действий. И никто де не воспрепятствовал, хотя должны были - милиция и прокуратура в первую очередь. Бадин уверен, что сие было настоящим беспределом в отношении прежней организации, которую выкинули оттуда... Но в подробности я не вдавалась - ни одной из его большущих статей на эту тему не осилила до конца - не люблю читать про войну.
   А простецкая внешность, застенчивая улыбка и наличие маленьких ребятишек у олигарха импонировали. Этого оказалось достаточно, чтобы бесстрашно шагнуть в здание, насквозь пропитанное запахом денег и крупного грабежа. Изнутри оно мне понравилось: нет обычной для провинции грязи, убогости; в туалетах - и то Европа, разве что столиков с духами и полотенцами нет. Чистота идеальная. Этим меня можно купить с потрохами. Всегда проникаюсь доверием к людям, умеющим облагородить пространство вокруг себя.
   Но главное, конечно же, газета. Нет, не супер - дизайн оставлял желать лучшего, полноцветие тоже не спасало - смотрелось как-то аляповато, видеоряд плохонький. Так ведь не было ответственного секретаря, фотографа... Я полагала - пока.
   А был Федотка Маслов - директор газеты. Он и функции ответсека на себя взял. Чего только он не брал на себя некогда в "Северной правде"! Завалил, по словам тогдашнего главного редактора Холодова, работу рекламного отдела. С полосой "Автосалон", по мнению того же и других сотрудников, не справился тоже. Не помогли и журналы, которые выписали специально для подготовки полосы. Ушёл из редакции как-то плохо, поговаривали о том, что... впрочем, я не вдавалась. Люди такого типа сами по себе меня не могут заинтересовать. Даже глядя на них в упор - не вижу. Этого зафиксировала лишь после того, как Илонка сказала, что она бы с ним не прочь)... Тогда я открыла глаза. Показалось, с парнем что-то не так. Уродство какое-то, что ли? Но нет, у него очевидно всё в порядке: и с лицом, и с фигурой. С чего приблазилось уродство? Федота можно назвать даже приятным молодым человеком, если бы не водянисто-голубые, промороженные глаза. Однако стойкий образ калеки при мысли о нём - отчего? Удивилась, помню, этой... оптике.
   Теперь, когда ближе его узнала, поняла: уродство помещалось не снаружи, а внутри, и оно просвечивало сквозь оболочку.
   С тех пор как мы работали в одной газете, Федотка ничуть не изменился. Только приобрел кличку - Похоронщик. Говорили, куда не придёт, так и похоронит любое дело. А сам всплывает в другом месте.
   Принимал меня на работу он. В мужском туалете. Так уж вышло - Нихалёва об этот час в редакции не было, а Федотка курил в клозете.
   Я могла считать, мы ничего друг против друга не имеем, поэтому попросила принять в редакцию "ДНК". Тем более, это было функцией недавно утвердившейся при редакциях должности директора газеты. Да он и сам заявил, что принимает в газету не редактор, потому что Бульдозеров возложил сие на него, Маслова. А у Коли, мол, так - совещательный голос. Ждать, когда он придёт, необязательно. Если он, Федот, примет положительное решение, то моё дело в шляпе.
   - Всё будет хорошо, Вера Николаевна, - заверил меня Федотка. Извинительным тоном добавил: в редакции традиция - принимать на работу с месячным испытательным сроком. Я удивилась: чего он в данном случае испытывать собирается? Да и в "ДНК" у меня уже состоялись три публикации. Но - традиция так традиция, я что, против?
   Отдала Федотке два материала. Разговор закончился вопросом: какой у меня будет оклад? Маслов беспечным тоном - о чём, мол, говорить? - многообещающе сказал:
   - О, журналисты у нас хорошо зарабатывают. От пяти до десяти тысяч.
  - Федот, мне для начала восьми хватит..
  Федот кивнул.
   - ...остальное заработаю на гонорарах.
  Надо сказать, к этому моменту чувствовала себя довольно погано. Говорили-то мы складно и ладно, откуда же нарастающая в процессе беседы неприязнь? Это к практически незнакомому человеку? Чем яснее она прорисовывалась, тем больше представлялась немотивированной, а значит, несправедливой. От этого почувствовала неловкость и неприятное волнение. Однако всё, всё в его приятной внешности было неприятным: особенно взгляд.
  Вы когда-нибудь встречались глазами с вором? Вот как он смотрит на человека, когда замышляет обокрасть, обмануть, фиксировали?..
  Впрочем, кое-что, кроме взгляда, к этой личности у меня было. Дочка моей близкой приятельницы, Маша, уже работала здесь. Когда Маслов стал директором газеты, её уволил. Причём, с оформлением протянули до самого увольнения, а уволили, так и не оформив приёма на работу. В результате Маша потеряла непрерывный трудовой стаж. В суд не пошла, поберегла нервы.
  Зато судился с газетой и Бульдозеровым журналист Володя Дружнев. Ему обещали одну зарплату, а выплачивали другую.
  Почему-то хотелось найти оправдание федоткиным действиям. Обещали Дружневу восемнадцать тысяч, а выплатили двенадцать - это Володя сам мне сказал. Двенадцать - мало? В то время, как в "Северной правде" можно было самое большее четыре-пять иметь... Но в ежедневной-то газете работы больше, чем в ежедневнике! А Маша... Бог его знает, может, Федотка нашёл более грамотного и опытного наборщика, чем она?
  Черта с два! У Чупсиковой оказалось одно, весьма сомнительное достоинство: она была родственницей Федотки. Физиономию имела глупейшую. И в клаву тыкала одним пальцем! Мне, правда, её квалификация до фени - тексты набираю сама. Но это могут далеко не все журналисты. Институт машбюро при редакциях в прежние годы, а теперь вот операторов набора сделал своё дело. Со временем, уже понятно, он отсохнет и отпадёт...
  Итак, с конца марта 2005 года я стала публиковаться в каждом номере еженедельника "ДНК"... Заявление о приёме на работу в редакцию подписали и Маслов, и Нихалёв. Федотка попросил принести документы для оформления меня на службу. Причем, много документов, начиная с паспорта и кончая свидетельством о гражданстве ребёнка.
  1 апреля вышла на работу. Материалы, сданные в марте, были уже опубликованы. Один, "Memtnto mori, или помни о смерти", коллеги оценили высоко.
  - Очень, очень хорошо, - с чувством сказал Федотка.
  - Сильно, - коротко похвалил Николай. А корректор Наташа Валет со слезами на глазах сказала: настолько точно передано то, что ей довелось самой испытать! как читатель она очень, очень благодарна. Я тоже была им благодарна за оценку. Но сама считала, другой материал - к Международному дню поэзии "Бренд внутреннего сгорания" был на порядок выше моей простой онкологической истории. Однако тема культуры, увы мне, бедной, для многих китайская грамота, и она теперь изгоняется со страниц местных СМИ.
   Но всё же удалось опубликовать ещё один "культурный" материал. К счастью, Владимир Путин, посетивший Кострому, чтобы отдать попам Ипатий, а костромичам на третий срок впендюрить губернатором Шершунова, заметил на выставке изделия детишек из Честняковского центра. Это стало поводом напомнить о славном пути студии керамики, выросшей в годы перестройки, когда наше дополнительное образование только теряло. Здравая женщина и строгий педагог Людмила Гладких возродила с детьми уникальный, сугубо костромской промысел: изготовление Петровской игрушки. И пошла дальше, взяв за основу педагогическую систему шабловского отшельника, который, конечно, учил ребятишек определённым навыкам, но главное - заботился о пробуждении детской души и желании самим строить достойную, осмысленную жизнь. Личность подвижника и бессребреника, человека с широкими затеями, умевшего поступать во вред себе, плотскому, физическому, в местных газетах стала приобретать вид гипсокартонный. Циркулировали одни и те же речевые блоки, выхваченные журналистами из официальных речей на всякого рода "честняковских" мероприятиях.
   В кайф было украсить текст пронзительными деталями из жизни художника. Подчеркнуть, что при вопиющей бедности он ни разу не выполнил богатого заказа, а рисовал и рисовал стариков, детей, которые не могли заплатить ему, да и не ради оплаты он писал их портреты. На его картинах лица спокойные, просветлённые, полные добра, взаимной любви, согласия, чистоты нравов. Ефиму Васильевичу важно было запечатлеть их такими в Городе Всеобщего Благоденствия, где никто не голодает и никто не имеет лишнего. А если имеет - делится с другими.
   Могли ли такие слова понравиться владельцу газеты, в короткий срок стяжавшему богатство?.. Думала ли я об этом? Конечно. А потому заканчивался материал цитатой из Честнякова, апофеоз которой таков: "В стране мы не хозяева: всё обезличившее заняло первенствующие места, а великое русское пока вынуждено молчать". И добавила от себя: сто лет назад сказано, а как свежо это сегодня!..
   Прагматик поморщится неразумности такого поведения. Но ей-богу, я не из бравады. Просто сильно хочу, чтобы мир стал честней - пусть на несколько фраз в провинциальной газете, - я готова платить за это. За что готов платить господин прагматик?..
  
  На планёрке попросили высказать предложения по газете. Чего ей не хватает? Федотка апеллировал к моему "опыту работы в журналистике". Сделала замечания по вёрстке, обратила внимание на видеоряд, слабую корректуру. Предложила хотя бы раз в месяц делать литстраницу. Это бы привлекло к газете интеллигенцию, оставшуюся после ликвидации отдела культуры в "Северной правде" без возможности публиковать свои произведения в родном городе. На пальцах объяснила мальчишкам, что даже сотня литературных и окололитературных людей городка могут сделать погоду в плане популярности газеты и продаваемости тиража. Плюс поклонники сопредельных с литературой искусств. А олигарх прослывёт не чуждым культуре - такой имидж ему никак не помешает. А тем, чем сейчас занята половина площади газеты - перепечатками из Интернета и глянцевых журналов, тираж не повысим, ибо не сделаем это лучше, чем другие местные газеты, мы сделаем это так же.
   - А вот ответь на вопрос, почему все редакторы в городе отказались от публикации стихов? - настаивал Нихалёв.
  Чего проще, мало ли дурных поветрий. Социальная безответственность плюс неистребимая как педикулёз во время гражданской войны нелюбовь ремесленников-журналистов к поэтам...
   Дурной ход событий журналисты склонны называть "веянием времени", не понимая, что они сами это "время" организуют. Опустить высокое до состояния якобы ненужности читателю - это легко. Тем более, поддерживать-то, увы, нет внутренней потребности. "Мы не публикуем стихов!" Всё, дело в шляпе. Они не хотят знать, что мир это текст, Текст! а не бабло и мышиная возня вокруг. И Текст всё равно будет написан, хоть выбирают они служение Мамоне.
   Ребятки задумались, и через неделю надумали. У нас будет не Литстраница, а полоса "Культура", раз в месяц. В виде коротких информашек я должна буду рассказывать обо всех заметных событиях в культурной жизни города за месяц.
   Да, счастья выпало больше, чем планировала. Делать Литстраницу - ненапряжно, а вот посещать весь месяц каждое культурное, так сказать, мероприятие, длящееся от полутора часов до двух дней - ради нескольких строчек в газету? Времени угрохаю бездну на самый короткий жанр. Что в информацию вместишь, и сколько за неё заплатят?.. Или выход книги. Событие? Но чтобы о ней написать, нужно её прочесть. Писать же о книгах, не читая их, или о культурном событии, поприсутствовав на нём первые пятнадцать минут, как делают многие, - это не мой путь.
   Однако согласилась сразу. Подумалось: если буду вынуждена сжать смысл событий и мероприятий до пары абзацев, из этого может получиться нечто, возможно, качественно новое. Практика краткости что-то даст - и мне, и тексту.
   Забегая вперед - получилось! Горда полосой за май. Семь насыщенных смыслом текстов уместилось на полосе А3. Информацию об изданных в мае книгах предварял текст: "Спору нет, все мы очень разные. То, что проще простого для одних, непонятно для других. Одни не могут жить без стихов, другие вообще ничего не читают. Одни "зашибают деньгу", другие смотрят на них с брезгливым испугом. А есть ещё такие, кто видит смысл в издании книг: чужих и собственных. Вот пока они, писатели и издатели есть, не всё потеряно. Ведь если все займутся подсчётом собственной прибыли, и не будут накапливать интеллектуальный и духовный опыт поколений, сохраняя его в книгах, - распад нации вступит в свою последнюю фазу..."
   Или из информации о книге Дедкова: "...некоторые записи стреляют и сегодня, и будут стрелять завтра, ибо власть неустранима в принципе. Но без критики она быстро становится тиранией, что мы с вами и наблюдаем". Леонович там у меня язвит: "Книга очень нужная, РАБОТАЮЩАЯ. Книга требовательная - читатель подтягивается, в нём оживает лучшее, испытанное в жизни. Тираж подарочный, так что книга НЕ ОПАСНА, не грозит разом возбудить в миллионах читателей ЛИЧНУЮ СОВЕСТЬ".
   Если олигарху всё это понравилось - снимаю шляпку.
   Цель ему понравиться-не понравиться не ставила. Мои задачи, увы, шире, чем угодить-не угодить работодатлю. Ответственность перед печатным словом не это подразумевает. И она выше. Уклониться от того,что считала своим долгом, я не умела никогда.
  Да и Нихалёв сказал: "Пока я здесь редактор - пиши, что Бог на душу положит!"
   Согласовал ли он такую свободу слова с шефом, я не интересовалась.
  
  На первое время определилась с планом работы. Задания редактора, разумеется, были вне конкуренции. Например, "питательная реформа" в школах, где всё не так хорошо, как хотел бы показать начальник управления образования; покойник-аэропорт, желающий представить себя живым; помойки, от которых задыхается наше, по словам Эльдара Рязанова, "дивное Заволжье" - вывоз мусора из частного сектора исторически отсутствовал. Люди рыли ямы в собственных огородах и сваливали туда бытовые отходы; а в наше время - куда-нибудь под чужой забор. Один вывалит ведро - глядь, на другой день на этом месте уже полноценная общественная свалка разносортного мусора ... И так - по всей нашей дивной Заволге.
  Как я, с 1996 года работавшая исключительно в культурной тематике, врубалась в другие сферы - отдельная песня...
   Опишу подробно казус, произошедший с моей работой о школьном питании. Вкусный запах пищи в школьных столовых, сменивший казенно-сиротский, обольстил. Восторженные отзывы школьников и персонала результатами реформы - тоже. Я написала хвалебный материальчик о переменах к лучшему, за что Николай валял меня полчаса. Мы чуть не повздорили. Я доказывала, что и насколько стало лучше, а он твердил в ответ одно: "Ненавижу этих чиновников!"... Это был его единственный 'аргумент'. Мы не повздорили, потому что правота его ненависти подействовала. Подумалось, что-то тут не так. Наверное, на что-то я не обратила внимания, не подумала хорошо. После в который раз тупо произнесенного им: "Ненавижу этих чиновников" мне уже было нечего возразить, аргументы исчерпались, и я зло сказала: "Я тоже! " А потом сказала, уже тише: "Попробую переделать".
   Ведь если мы с Колей ненавидим чиновников, так это ж не с хренов собачьих, правильно? Мы же правильные люди?
   Взяла в руки лопату и принялась копать. В интернете пообразовывалась в плане грамотно организованного школьного питания. Поговорила кое с кем из людей, не представленных журналистам, и сообразила: нас приглашали на "проверку", а сделали показательную презентацию. Организованную, к тому же, в день, когда санитарный врач и диетолог не могли присутствовать. Обнаружила подводные камни реформы, делающей свою руку владыкой. На удешевление обедов ли и увеличение объёма, качества порций пойдёт прибыль? На бесплатные завтраки малоимущим? Такой тенденции не наблюдается. Впервые в жизни переделала свой материал полярно. В результате критический материал призывал родителей не расслабляться. Основное питание - домашнее. При всех расписываемых прелестях школьное надо рассматривать как дополнение. Плюс скетч о наглых незаконных школьных поборах с родителей, обнаруживающий способность руководителей образования выворачивать карманы родителей ежемесячно, непременно и обязательно. Это проще, чем отстаивать интересы школы в вышестоящих инстанциях.
   Другим с редакторами не так повезло, как в данном случае мне, и СМИ пару дней трещали о том, что реформа столь хороша, хоть вообще теперь дома детей не корми... Но мне был социальный урок, данный странным способом: "ненавижу этих чиновников". Как прививка.
   Об этом можно было и умолчать, да ведь не хожу я исповедываться в церковь. А в грехах надо каяться. На ушко попу - не мой путь.
  
  В аэропорт поехала, заранее пошарив в Интернете, поэтому знала дурацкую историю о том, как два лётчика угробили Ан-2 на взлётной полосе, не использовав всю её длину. Им ещё "помог" засор топливного фильтра тонкой очистки - керосин был хреновый, его прямо из трубы наловчились воровать, неочищенным. Об этом помнила, когда директор аэропорта втирал про замечательный лётный состав и качество топлива, покупаемого исключительно на Ярославском нефтеперегонном заводе. А я его про топливо не спрашивала, но, как известно, шапки горят...
   Однако прищучивать отряд лётчиков-долгожителей, пинающих балду в ожидании надобы в санавиации, не было моей задачей.
   С 1992 по 2003 годы количество международных аэропортов в России увеличилось с 19 до 70, а общее количество аэропортов уменьшилось с 1302 до 420. Тенденция понятна. В Костроме-то хоть санавиация худо-бедно сохранилась, а в иных местах аэропорты бурьяном заросли. Провинциальный житель больше не может летать на самолётах. В Костроме даже рейс на Москву не откроют - себестоимость полёта такова, что гарантия незаполняемости салона полная. Кому надо брать на себя затраты?.. Снизить бы цену керосина... а это кому надо? Может быть, министерству антимонопольной политики, обязанному ограничивать аппетиты монополистов, занимаясь, в том числе, и ценовой политикой на топливо? Счас-с-с!.. Мы, провинциалы, ему кто: родственники?
   Всё, отлетались при ненавистном социализме. И в Москву, и на юга. Нет денег на самолёт - езди на поезде, на поезд нет - дома сиди. Министерству авиационных властей я бы с удовольствием задала вопрос о плачевном состоянии его подразделения - на самом деле не частного, а государственного, но не способного предоставить "государевым людям" полёты в другие города - по большой надобности или для расширения кругозора. А ведь ещё в 80-х годах костромской аэропорт принимал и отправлял самолёты в 18 городов страны. А теперь поднимаются в воздух четыре вертолёта. И всё.
   Задать-то вопрос, конечно, можно, но не факт, что ответят. Лучше и не тратиться на командировочные, ведь ответ на поверхности: на-пле-вать министерству на нас. У него нет потребности думать о провинциальном народе. В общем, используя ситуацию в авиации, журналисту можно порассуждать об издохшем чувстве социального долга и потере общности судьбы в стране. Что я и сделала.
   Вот и думаю: нашему олигарху всё это надо? Наш олигарх, сказал мне директор порта, без проблем чартерный рейс для себя заказывает, если ему в Москву приспичит... Был аэропорт для десятков тысяч людей, а сейчас - борт Президента из Москвы принять, да местному хапуге туда слетать по своей благородной надобности. Уж лучше б я поспрашивала лётчиков про их подвигах на ниве санавиации. Душещипательно бы получилось и прикольно вместе с тем - они там на дежурствах чувством юмора от безделья спасаются - когда людей не спасают. Но подумалось: об этом-то какой-нить Димка Тишинков обязательно напишет. Так и было. В "Северной правде" опубликовали дритатушки про костромских героев-лётчиков, напутав, кстати, с фамилиями и званиями. Но лётчики всё равно были довольны. А про тех придурков, что самолёт сгубили - ни слова! Кстати, это лётчики объяснили мне, откуда берётся плохое топливо в баках, а сама я про то никогда не узнала. Всё-таки они люди высокие - небо вытягивает.
   Да, гнусная ситуёвина: аэропорт-то начал функционировать в 1944 году! За 2-3 военных года построили в области 15 портов! Сравнивая эти темпы строительства в военное время с темпами разрушения сейчас, с грустью вспоминаешь строчки из учебника о преимуществах социалистического строя над капиталистическом, одно из которых - плановость экономики. Про это написала во врезе. И ведь тоже зря. Те, кто расхапал народное достояние, совести не имеют. Но всё равно им, пожалуй, неприятно... Во, сказанула! Брать вину за всё на себя - свойство интеллигентных людей, а местные олигархи выросли из двоечников и хулиганов, впоследствии,в 90-х годах, уже громивших ларьки.
  
  Согласовала с редактором цикл статей о наркомании. Наркотики перестали быть "привилегией" крупных городов. Они поступают в Кострому из Москвы и соседних областей, а со строительством федеральных трасс "Москва-Екатеринбург" и "Нижний Новгород- Котлас" область открылась для южных и восточных районов. Нострадамусом быть не надо, чтобы прогнозировать, как эта чума будет распространяться. Важно подчеркнуть, что мы перед ней буквально беззащитны. Понятно, у нас не Иран, где контрабандисты объявлялись вне закона и каждый, под страхом смерти, обязан был убить такового. За одноразовую дозу в кармане просто отрубали башку. Эти жуткие меры адекватны опасности, но... неприемлемы. И всё же хотелось показать, что беда-то, в принципе, одолима. Если взяться за неё всерьёз. О государстве в государстве Синанон написано много, там главное было достигнуто: мир убедился, что наркоманию в отдельно взятой стране можно победить, не зверствуя. Только история нас ничему не учит. Да, как выяснилось, никто вокруг не слыхал о Синаноне. Ленивы мы и не любопытны, как завещал великий Пушкин...
   С помощью знакомого адвоката и обыкновенного районного судьи удалось доказать, что костромская статистика врёт. Те, кого судят за сбыт наркотиков, за разбой и грабёж, дающий средства на покупку дури, в статистические сводки не входит - они отправляются в места отдалённые, и - как не было их.
   Конечно, головотяпство властей в нашей пьяной области неистребимо. Структур, правоохранительных и гражданских, занятых и якобы занятых борьбой с наркоманией, туева хуча, а как водится, у семи нянек дитя без глаза. Двенадцатилетний наркоман в области уже не редкость... Но тут больше удивили федералы. Сами не финансируют программу по профилактике своего подразделения в Костроме, и областным властям не дают этого делать. Даже "Газель" под передвижную лабораторию для оперативно-розыскной работы федерального органа, купленную на местные деньги, пришлось вручать в обход федерального закона! Закона же о профилактике нет - ни на местном, ни на федеральном уровне, а запретительный появился быстренько, 122-ФЗ называется. Это когда государство поняло, что у них в регионах появились подразделения спецов по борьбе с наркотиками, которые маются от безделья. Расположили-то службы шикарно. Как водится у чиновников: фасад есть, видимость службы есть, а за всем этим КПД смехотворный. На кабинеты с компьютерами деньги есть, а на эту самую борьбу - нет. Но областные-то власти заинтересованы (на этом уровне власти уже заинтересованы в их КПД, да, они не столь отдалены от народа, как центральные). Готовы деньги из областного бюджета отчислять, раз так беден федеральный. Ну и что?.. Запретили! Прибыли наркомафии составляют сотни миллиардов долларов в год. Понятно, что на обеспечение бездеятельности структуры им денег хватает. На подкуп хватает. На всё им хватает, подонкам. Надеюсь, и адского огня хватит на них!
   Законы в итоге внятно демонстрируют стратегию государства - явно не антинаркотическую.
   Так вот, у службы профилактики денег нет вообще. А работы - поле непаханое. К ним обращаются родители детей-наркоманов, люди глубоко несчастные, а что таким можно предложить? Привлечь их детей к уголовно-административной ответственности? На лечение отправить они точно не могут. У нас спасение наркоманов в руках самих наркоманов...
   После визитов в психбольницу и наркодиспансер никаких других выводов сделать нельзя. И опять же законодательство - оно отменило принудительное лечение. А доктора вообще считают, что наркомания, как любая хронь, неизлечима. Да и лечить нечем. Здесь, в больницах, нищета ужасающая. Финансируется только содержание зданий (ободранных, грязных, убогих) да содержание медперсонала. Всё, что могут наши медики - оборвать ломку, но не лечить. Ибо это другие деньги, уже не гроши. А после этого говорится о "низком проценте излечимости"... Как будто лечением кто-то занимается.
   Итак, наркомафия бессмертна, а наркомания неизлечима. Какой смысл пытаться лечиться, бороться?.. Мне хотелось развеять эти вредные мифы, беседуя с оперативниками и врачами, судьями и наркоманами. Цикл статей получился убедительный. Управление федеральной службы по борьбе с наркотиками в Костромской области сразу выписало нашу газету, а мне выдало документ, позволяющий с вопросами входить в любые двери.
  А Маслов начал намекать на планерках, что тему надо завязывать - она де нашим задачам чуждая. Коля злобно глядел на него, но молчал. И публиковал мои статьи одну за другой - в каждом номере. А я и рада была стараться - не бегала, - летала, а домашние видели меня только с затылка - лица от компьютера дома я не отрывала. Старшие дети поддерживали и охраняли от маминых причитаний и мужниного: опять лезешь в историю, теперь наркотики! Мало тебе увольнения из "Северной правды"! Женщина после шести вечера не должна думать о работе... Знакомая песня.
  Кстати, пользовалась я домашним выходом в Инет, счёт получился приличный. В редакции рабочего места не было: Федотке всё "некогда" было поставить столы для новых сотрудников - стояли неразобранной кучей. Но я не мелочилась: ведь боольшую зарплату получу! Задерживают, однако выплатят же когда-то. Объём моих публикаций достиг трёх полос в неделю: Культура, "Каблучок" (женская страница) и большая статья - в каждом номере. Итак, к окладу в восемь тысяч я получу столько же гонорара - чего подсчитывать расходы? Хватит на всё.
  
  Первые деньги заплатили к исходу второго месяца работы. За апрель. 4800 рублей. Я неприятно удивилась несоразмерности усилий и полученных денег. И федоткиному обману.
   Да, глупо вышло... Начала работать раньше, чем заключила трудовой договор. А всё пережитки социализма! Взяли на работу - работай, остальное само собой. Моё дело - писать; оформлять на работу дело других сотрудников. И их, непишущей облслуги деятельности газеты, в "ДНК", как и везде, много. Но теперь понимаю, даже ошибкой это назвать нельзя. Потребуй я заключения договора при приёме - и дня работать не пришлось бы. Принимать работников и выбрасывать их, когда вздумается, а, точнее, сразу, как они начнут проявлять недовольство разницей меж обещанным и полученным, подразумевалось работодателем и его представителем Федоткой заранее. Это нравилось им куда больше, чем соблюдать трудовое законодательство. Они просто использовали людей, как дрова какие-нибудь. Загорелись, дали определённое количества огня - хорошо, а зашипели - вон из топки. И никаких законов, первобытное право силы.
   Мы с Федоткой повздорили. Я задала вопросы: почему обманул? Даже по низшей шкале зарплата здесь, по твоим словам, пять тысяч. А мне заплачено меньше. Почему? Я провинилась? В чём? Чьи деньги на мне экономишь, шефа?
   - Свои! - сказал Федотка. - Ну, нет у нас больше денег, нет! Вы не в "Северной правде" уже работаете, а в частной газете - сколько заплатят, столько заплатят. Я не хочу идти к Бульдозерову и просить. Вы не представляете, как это трудно! Он каждый гонорар старается уменьшить.
   - Он находит время заниматься нашими гонорарами?! Ему что, делать больше нечего? - удивление было столь велико, что забыла сердиться на Федотку.
   - Да, он утверждает гонорары!.. Обещаю, в следующем месяце получите шесть тысяч рублей. Вы же делаете женскую страницу - за неё будет отдельная плата.
   Через пару дней я сама подошла к Федотке и сказала:
   - Ладно. В работу я втянулась, коллектив прекрасный, редактор замечательный, портить себе финишную прямую до пенсии из-за денег не буду. Шесть так шесть. И если бы ты сразу сказал мне правду о будущей зарплате, я бы всё равно устроилась сюда, просто не почувствовала бы сейчас себя обманутой и не было бы этого неприятных разговоров.
   - А их больше и не будет, если Вы, Вера Николаевна, исполните одну штуку. - Тут он сделал театральную паузу. - Вы напишете мне заявление на увольнение без даты. И тогда, кстати, я сразу оформлю ваш приём к нам.
   Как человек, травмированный социализмом до тупости, сначала даже не врубилась. Зачем оформлять приём, если предлагается написать заявление об уходе? И как это я до сих пор не оформлена, если испытательный срок - месяц, а я заканчиваю уже второй на этой службе? Потрясла головой и сообразила: Федотка полагает, что наденет на меня ошейник, если у него будет моё заявление об увольнении. Что в таком положении уже не стану задавать ненужных вопросов о деньгах за свой труд. Да он больной! Разве можно в третьем тысячелетии так мыслить в отношении людей, свободных людей,своих сограждан! Я напряглась уже не на шутку: куда я попала? Это что за блядские штучки? Как смеют федотки так со мной обращаться? Куда смотрит его хозяин - ставит над людьми федоток, способных придумывать положения времён крепостного права?
  Эх, так я и не допёрла тогда: разве Федотка посмел бы что-то без его ведома и указания предпринимать? Кто-то упрекнёт меня в глупости. В 2005 году я не верила в существование более-менее серьёзного, публичного человека, который, нахватав материальных ценностей, c людьми пытается вести себя, как крепостной помещик! Это не вопрос ума. Скорее,воображения: я не могла вообразить,что среди современных людей может обретаться человек с пещерным сознанием.
  
  Писать заявление не стала. Самой поднести плётку, и ею тебя ударят в момент, который сочтут нужным - не слишком ли? Имела в виду я одного Федотку. Для меня, видимо, поверить в подлость одного сподручнее, чем в подлость большего количества людей.
   Тем более, Федотка напрягал всех, начиная от корректора. Он делал в номер страничку для мужчин. Но не так, как я делала женскую - на местном материале, а выбирал в Интернете наиболее мерзкие тексты. Однажды корректор Наташа Валет отказалась вычитывать макет: не могу, не буду читать эту похабщину!
  Я подошла, глянула в текст. Там было что-то про то, как "женщина должна взять в рот лакомство". Что имелось в виду под лакомством, тоже внятно описано. Чупсикова смылась из кабинета, и через некоторое время вошёл Федотка, с начальственным видом спросил Наташу: в чём дело? Говорят, ты отказываешься вычитывать материал, который я дал?
   - Да! Потому что это похабно, - дрожащим голоском, но твёрдо ответствовала та.
   Он забрал полосу и ушёл. Явился снова и сказал, что он-де просто это место нечаянно пропустил. Врал, сукин кот! Ну да ладно, сдался - и то хорошо. Да вообще-то я не против таких вещей, но в специальных изданиях, а не в общественно-политическом, где, к тому же, есть детская страничка...
   Достал Федотка и верстальщиков. Дэн на свой комп даже поставил пароль: "Маслов чмо". Об этом знали все в редакции, кроме, разумеется, Федотки и его родственниц. Однажды в отсутствие Дэна Маслов сел за его компьютер - "поработать". Бац, а там пароль. Он спросил у верстальщика Димы, какой у Дэна пароль. Дима ответил: "Не знаю, но ты попробуй очевидные варианты, вдруг догадаешься?" Маслов стал угадывать, а мы лопались от невозможности удержать смех...
   В общем, нормально в редакции к нему относились лишь жена да родственница Чупсикова. Остальные были злы. С журналистами Олесей Фокиной и Мариной Борзовой вёл себя, как со мной: тянул с оформлением их на работу, а выплатил за апрель уж совсем смехотворную сумму.
   Редактор молчал о своём отношении к Федотке, но те взгляды, которые изредка бросал ему в спину, говорили о ненависти. Так впоследствии и оказалось: я урою этого урода! - грозил Коля.
   Все мы думали: избавиться бы от Маслова, и наступит рай! Не одна я полагала, что Бульдозеров не знает, как тот ведёт себя в отношении коллектива. А что из себя представляет как ответственный секретарь?..
   Когда речь шла о моей зарплате, я напомнила Федотке, что сама набираю свои тексты, иллюстрирую материалы, фотографируя всё - от помоек до детишек, пользуюсь домашним выходом в Инет и приношу свои материалы готовыми. Остается перекинуть их на редакционный комп - и ставь на полосу. Тем освобождаю наборщицу, которая "зашивается" и тормозит номер. В дни сдачи номера сидят долее полуночи, а если Чупсикова ещё и мои три полосы набирала бы? К утру б не управились.
   Федотка глубокомысленно заметил: а самой не нужно набирать, будет даже лучше, если материалы будут набираться здесь, потому что тогда "всё будет в одном месте". Я не поняла: в каком таком "одном месте"? - Ну, там же, где остальные материалы номера, - ответствовал Федот. То есть, он не имел ни малейшего представления о винчестере, что ли?
   Когда рассказала об этой хохме Коле и Алексею Духанкову, они тоже смехом подавились, и Коля сказал: вот, бл..ь, какого урода я принял в редакцию!
   Коля в своём положении временами крепко выпивающего человека ничего не мог противопоставить Федоткиной трезвости. Иногда он пару-тройку дней не появлялся в редакции и тогда всем заправлял непьющий Федотка. Переговоры меж ним и шефом происходили наедине. Разумеется, Бульдозеров доверял трезвому, а не пьющему.
   Но "недоразумение" в лице Федотки всех уже так напрягло, что мы были готовы к принятию мер по избавлению от него. Однако дальнейшие события развивались столь быстро и неожиданно, что в итоге за порогом редакции оказались все.
  
  Первого июня во время планерки вошёл начальник рекламного отдела Серёжечка и положил перед Мариной и мной бланки: распишитесь! В это время я отвечала на вопрос редактора, какие материалы подготовила в номер. Но ставить подпись в месте, которое пальцем указывал мальчик, чё-то тормознула. Глянула: трудовой договор...испытательный срок при приёме на работу - три месяца... оклад... 800 рублей. Ба. Таких окладов не бывает вообще! Серёжечка затараторил: "Вера Николаевна, это надо быстро, очень быстро подписать!" А Коля ему: "У нас планёрка, не мешай. Эти вопросы - потом". Серёжечка ушёл, бланк остался лежать передо мной. Я спросила Колю:
   - Ты в курсе, что Маслов велел мне написать заявление об увольнении без даты?
  Коля просил не волноваться: будем решать вопросы по мере их поступления.
  И мы продолжали планировать номер.
   Вошла девица лет 25-ти, я видела её впервые. Она не постучалась, не попросила разрешения войти, не извинилась за вторжение, не поздоровалась и не представилась. Подошла к Марине, выдернула у неё из-под рук бланк. Потом таким же манером - у меня. Я удивилась:
   - Девушка, в чём дело?
   Она угрожающим тоном произнесла:
   - А с вами будет отдельный разговор!
   - Девушка, вы кто? - изумилась я.
   Она гордо удалилась. Мне за неё ответили: это наш бухгалтер Оксана Недополонок. Объяснили: 800 рублей это туфта. Во всех подразделениях Бульдозерова люди расписываются по официальной ведомости за 800-1000 рублей, а остальные деньги получают по другой - так называемой чёрной. Неужели я об этом не знала? Я не знала. Мне никто не сказал. 4800 за апрель я получила в два приёма. Сначала расписалась за 1000 (думала, это аванс, да и в кассе так сказали), а потом в другой ведомости - за 3800. Мне просто в голову не пришло задуматься, официальные это ведомости, или плутовские. Предположить, что Бульдозеров - депутат областной думы, думающий о дальнейшей карьере и репутации, - мошенник... да с чего бы?..
   После случившегося нам уже ничего не предлагали подписывать. Фокус с тем, что увлечённые планированием номера, мы не глядя поставим подпись под мошенничеством, не удался. А Оксана нарисовалась ещё раз. Она сказала, что точно знает - я подстрекаю (!) людей к недовольству порядками в редакции. И что это очень, очень нехорошо. Я удивилась и подумала: девчонка какая-то полоумная.
   Конечно, мы с Олесей и Мариной обсуждали наше положение, оно было практически одинаковым у всех - не оформляют на работу и документы не возвращают, обманули с деньгами. Все беспокоились, что будет дальше. Говорили о Федотке, полагая, что он издевается над нами по призванию, а если об этом узнает шеф, он укоротит паршивца. Но говорилось об этом на открытой веранде, во время перекуров, где нас никто не мог слышать. Оставалось думать, что Марина или Олеся - доносчицы, но разве такое можно было допустить? я и не допустила.
   Олесе за апрель Федотка заплатил всего тысячу. Марине меньше, чем мне. Она, правда, не спрашивала об окладе никого, рада была, что хоть взяли в редакцию. Имея диплом журфака МГУ, журналист Борзова никакой. За профнепригодность её когда-то уволили из "Северной правды". Было жалко, но не настолько, чтобы вступаться - уж очень слабенько она писала, часто и подолгу сидела на больничном с детьми. После увольнения каким-то чудом, - а чудом в её жизни оказывался высокопоставленный некогда свёкор,- стала выпускать газетёнку "Костромской лекарь", гордо именуя себя главным редактором. Да дело завалилось, что неудивительно, и Марина пропала из виду, работала где-то в Епархии, - за две-три тысчонки организовывала экскурсии.
   Однажды мы встретились с ней случайно, на улице. Зашли в кафе, поговорили о том, о сём. Я сказала, что собираюсь устраиваться в "ДНК", - там хороший, кажется, редактор. Марина через несколько дней оказалась там же. Оказывается, она довольно хорошо знала Николая Нихалёва - оба в своё время потерпели от начальства "Костромского курьера"...
   Коля принял Марину в пику Федотке, который был категорически против. Но сдался, потому что Нихалёв вёл себя так, словно приём Марины дело давно решённое. Марина трепетала перед Масловым, но активно инициировала разговоры о том, что так жить нельзя и призывала нас действовать. Когда я спрашивала, что конкретно она имеет в виду, и как лично она будет действовать, Марина стушёвывалась. Дело в том, что я знала о её свойстве громко хлопать крыльями и квохтать по любому случаю. Именно этот процесс доставлял ей удовольствие, а на поступки она неспособна. В "Северной" все - от редакторов до коллег считали её откровенной лентяйкой ко всем прочим качествам. Но, придя в "ДНК", Марина взяла тему медицины - оказалось, работа в "Костромском лекаре" не прошла даром. Я похваливала её статьи, желая поддержать и ободрить, хотя, конечно, замечала разницу между кусками из Интернета, которые она вставляла в них, и её собственным текстом с вопиющими "блошками". Но в целом она подросла и тем заслуживала одобрения.
  
  Следующая планёрка восьмого июля стала последней для всех. Хотя поначалу думали - только для некоторых. События развернулись с детективной скоростью.
   Мы уже успели спланировать номер на 15 июня, когда вернулся от шефа Федотка и сказал, что есть новости: плохие и очень плохие. Шеф, то есть Бульдозеров, лишает весь коллектив трети зарплаты за май (а в июне за май мы ещё не получили даже аванса), потому что газета упала в каком-то там рейтинге.
   - А второе - у нас будет сокращение штатов, - объявил Федотка.
   Он назвал имена: Дэн - один из двух верстальщиков. Вера - одна из двух корректоров. Юля - одна из нескольких сотрудников отдела рекламы. И - тут он помедлил - Вы, Вера Николаевна. Олесе Докиной он чуть раньше объявил об увольнении - за то, что она всегда опаздывала на планёрку.
   Таким образом, в штате оставалось два пишущих журналиста: главный редактор и Марина Борзова. Потому что хороший журналист и человек Лёша Духанков заявил, что увольняется сам. Марина была в ужасе: как вдвоём они будут "закрывать номер". Из 24-х полос?!..
   Федотка под её причитания распорядился: в понедельник (а дело происходило в среду) я должна сдать материалы, которые мы сегодня запланировали в номер, и могу быть свободной.
   Коля сказал, что этого НЕ МОЖЕТ БЫТЬ! А если может, то ненадолго. Он обязательно что-то предпримет до 13-го июня.
   - Сию минуту у меня нет решения, как действовать. А у тебя есть? - спросил он меня. - Давай, спокойно продолжай работать, придумаем что-нибудь.
   Просил не прерывать сотрудничество с газетой в любом случае. Даже если мне придётся уйти, пока он тут редактор - будет публиковать мои материалы и платить хорошие гонорары - железно.
   В довершение дома сгорел комп. Пришлось набирать статьи в редакции. Работа не шла. Женскую полосу "Каблучок" сделала, статейку и опрос к Дню независимости тоже, а очерк про хорошего мужика писать не стала. Ради чего уже усердствовать. Коля упросил-таки всё ж написать его - в следующий номер. Но следующего не было. Этот стал последним.
  
  В редакции в те дни Николай почти не появлялся... Остальные под конец недели решили сочинить коллективное письмо Бульдозерову - про Маслова: считали, "это всё из-за него". Письмо поручили изготовить мне, так как принтер дома был только у меня, а комп к тому времени починили. Письмо подписали все. Одна Марина заартачилась: ей не нравилось то и это... Я сказала: предложи другие фразы, переделай - письмо-то коллективное. Она ограничилась как всегда, квохтаньем, но ничего не предложила. А письмо не подписала. Коля забрал его себе - сказал, сам отдаст Бульдозерову. Но тянул с этим, ограничиваясь многозначительным видом. Он-де знает, что делает.
   А моё время в понедельник утром истекло. За эти дни бухгалтер Недополонок и юристка Луева имели со мной беседу. Они предложили два варианта увольнения. Первый без записи в трудовой о моей работе в редакции, но с выплатой всех заработанных денег. Второй - с записью, но тогда оклад - тысяча, и точка.
  - У вас есть два варианта! - внушали мне девицы.
   - У меня есть один, - отвечала я, - и он законный: по сокращению штатов с выплатой причитающихся сумм согласно трудовому законодательству. Вы же сокращаете штаты?.. А просто уволить нет никаких оснований. Вы видели мои публикации. Их объём и качество говорят лишь об усердии и квалификации.
   - Да, да, - отвечали они. - Именно потому мы предлагаем Вам два варианта, чтобы вы выбрали для себя лучший. Мы это вам одной предлагаем - другие увольняемые об этом знать не должны!
   Ни о чём мы с девицами, понятно, не договорились.
  
  Глава третья. Как я давала олигарху шанс быть человеком
  
  Наступил понедельник, 13-е. От Коли не дождалась к этому дню никаких действий, а потому решила действовать сама.
   Утром взяла с собой Олесю Фокину в свидетели и зарегистрировала у секретарши Бульдозерова Ноту следующего содержания.
  
  Олег Александрович,
  Право учредителя газеты принимать и увольнять сотрудников бесспорно. Но делать это надо с соблюдением трудового законодательства.
   Вам известно, что журналист В. Дружнев оспаривает законность действий по отношению к нему в суде, но неизвестно, что М. Горюнова после нескольких месяцев работы уволенная Ф. Масловым, вышла из редакции без записи о том в трудовой книжке. Он не счёл нужным оформить приём и увольнение, в результате чего у человека, трудившегося в конечном итоге на Вас, Олег Александрович, прервался трудовой стаж. Его счастье, что Маша, прекрасный человек и достаточно опытный наборщик, в суд подавать не стал. А Маслову нужно было устроить на её место свою родственницу, что и было сделано.
  Почти каждый его шаг в отношении многих сотрудников газеты беззаконен и по-человечески непорядочен. А Вам, если угодно провести сокращение штатов немедленно, как говорит Ф. Маслов, сообщаю: я согласна уйти немедленно, но требую записи в трудовой книжке о приёме и увольнении, выплаты всех положенных при увольнении по сокращению штатов сумм, выдаче справке о реальных доходах за время работы. То есть, требования умещаются в рамки Закона. Но увольнять меня в соответствии с ним директор газеты не намерен. Очевидно, решил поступить со мной, как с Горюновой. Но мой опыт и квалификация, трудовой вклад в газету зафиксированы на её страницах, его трудно приуменьшить и опорочить (хотя, конечно, можно попытаться). Просто г-н Маслов почему-то решил, что в стенах Вашего холдинга сойдёт с рук любой произвол, и это, увы, бросает тень на Вас, Олег Александрович.
  Кстати, о доходах - они просто смешны, так что работа в Вашей газете более не представляется привлекательной. Спросите, почему согласилась на заработок, не позволяющий элементарно выжить? Просто г. Маслов обманул меня, как и Дружнева. Обещал одну сумму, а выплатил другую.
  Уходя из Вашей газеты, я чувствую себя элементарно ограбленной. За качественный и добросовестный труд меня, как и всех, обещают лишить 30% той ничтожной суммы, какую согласились выплатить: газета, видите ли, не котируется в рейтингах... Рейтинг дело плавающее - сегодня нет, завтра есть. Просто его надо уметь подготовить.
  Согласитесь, за 2,5 месяца работы я не могла обеспечить высокий рейтинг газете. После цикла статей о наркомании УФСКН сразу заключило договор на подписку "ДНК", хотя дотоле о существовании такой газеты не знало. Я начала работу по привлечению к ней внимания творческой интеллигенции. Но пострадали увольняемые теперь люди в первую очередь потому, что работа по распространению и рекламированию издания поставлена из рук вон плохо.
   2,5 месяца обхожусь без документов (взяты Масловым "на оформление") без медицинского полиса. Сегодня, когда нужно попасть в поликлинику, я в затруднении: за весь срок работы на Вас деньги получила всего раз и в сумме, с которой можно смело идти в службу соцподдержки, но никак не к платному доктору. Не царское это дело - людей грабить. Вашу репутацию действия Вашего представителя вполне умаляют.
  
  Член Союза журналистов
  и Союза российских писателей Вера Арямнова
   13.06.2005
  
  Не успели мы с Олеськой перекурить этот случай, как явился Коля: иди, забери назад свою Ноту, пока она не попала Бульдозерову.
  Очень настаивал.
  У меня не было ни малейшего желания делать это.
  Коля сказал, что договорился с шефом о личной встрече с коллективом. Мол, разговор лучше бумажки, поэтому коллективное письмо отдавать не стал. Завтра соберёмся, и всё про Федотку скажем шефу устно.
  А я не была уверена, что мы сможем что-то сказать. Народ-то пишущий, а не говорящий. Не дай Бог, слово возьмут - всё испортят. Особенно Маринка: пек, мек... Слушать стыдно!
  Так и произошло. Бульдозеров никого не захотел слушать, кроме Маслова. Тот обвинял Колю в пьянстве. Сам Бульдозеров обвинял коллектив в том, что он раздут. (Нас 18 человек, 8 из которых - федоткина служба, а пишущих вместе с редактором 5 человек, остальные технические работники). Подтвердил федоткино единоначалие. Сказал, уволены все, кого назвал Федотка. Сказал, что читал мою ноту. Марина разглагольствовала о рейтинге газеты и ещё о чём-то - невнятно и глупо. Коле шеф не дал сказать и двух фраз, грубо перебил. Упрекнул: Федотка в редакции не появился бы, если бы Коля не пил и справлялся.
  Я заметила, что состав, который остаётся, просто не в силах делать газету: два журналиста, верстальщик, наборщица, корректор. Газета просто не сможет выходить. Не жаль уже вложенных в газету денег?
  - Не-а! - лихо ответствовал олигарх, сделав жест рукой, обозначающий готовность выкинуть миллионы и не пожалеть.
   Эффектно это у него получилось.
  А кто же трясся, по словам Маслова, над гонорарами каждого сотрудника?..
  
  Мне вернули документы, кроме трудовой. Я ещё раз должна прийти сюда за ней и расчётом.
   Вышла из редакции с тем ещё настроением. Дома, в саду, старшие дети готовились к приходу гостей. Сыну в этот день исполнился тридцать один год. На подарок моя новость об увольнении не походила... Не хотелось нести её туда...
   Дети так радовались, когда я устроилась на работу. Они гордились моими статьями, перечитывали их друзьям. Сообщить, что меня вышвырнули как собаку за порог, было свыше сил - особенно в этот день. У них бы упало настроение. Они не допускали мысли, что такое может случиться. Так же наивно накануне Леонович изумлялся: олигарх-то что, вообще ничего не понимает? Как же можно лишиться такой рабочей лошадки, как Вера?
   Вспомнила о Леоновиче и пожалела, что лежит в гипсе со сломанной ногой. А то бы посидели в кафе, выпили водки. Пришли бы в сад, когда праздник уже в разгаре, и я бы отмахнулась от вопросов детей: потом, потом, - занимайтесь гостями!..
   С грустью подумала: больше, собственно, некому позвонить в трудный час, а болтаться одной просто невыносимо после случившегося. И тут в сумке зазвонил телефон. Звонил Тарас. Уже не впервые. Но некогда было с ним встречаться, да и не очень хотелось. А теперь с благодарностью отозвалась на предложение посидеть где-то. Уметь надо - так вовремя позвонить! В "Арт-кафе" рассказала ему о случившемся. Он продемонстрировал желание "помочь во всём" и толстенный бумажник. Сказал, что и сегодня не хочет оставлять меня одну после "такого удара". Попросил разрешения пойти со мной на день рождения. Я позвонила сыну: не помешает ли практически незнакомый человек? Дима ответил, что Тарас был самый приличный мужик из всех, кто присутствовал на тусовке, на которой мы все с ним и познакомились. Пусть приходит!
  Тарас купил коньяк, шоколад, имениннику - любимый нами фильм"Догма".
   В саду было чудесно. Стайка певчих и танцующих талантливых молодых женщин, влюблённых в Димку, шутки, смех, костёр, шашлыки. День рождения перевалил заполночь. Гости потихоньку растекались, и только Тарас не хотел уходить. Мы ушли из сада и сидели в столовой, причём, Тарас рядом со мной на лестнице.
   Девчонки пели так, что всё плохое под их восхитительное многоголосье казалось несущественным. И лишь попытки Тараса обнять меня мешали наслаждаться жизнью. Они говорили о том, что настроен он оптимистически и обязательно всех пересидит. Когда уходили последние гости, устроился на диванчике и сделал вид, что заснул. Или заснул. Я сказала сыну: пусть, когда вернусь в дом, Тараса здесь уже не будет. Можешь это сделать?.. - Легко, - ответил сын.
   Когда вернулась, обойдя ночной сад, в столовой горела свеча, Дима склонился к гитаре и тихонько перебирал струны. На столе стоял коньяк и две рюмки. Я не стала спрашивать сына, как он выдворил Тараса. Ни жёсткости, ни такта моему сыну не занимать. Тараса, конечно, жаль. Он не заслужил с собой такого обращения. Но та жизнь, которая происходила со мной, не вмещала лирики, не терпела прикосновений. И не верила в любовь с первого взгляда. И не хотела её, чужой любви!.. У меня была своя - совершенно невозможная...
   Я думала, самое плохое уже случилось, и теперь нуждалась только в покое и отдыхе - без всякого напряга и глупостей. Ах, кабы знать, что плохое только начинается!
  
  
  Глава четвертая. Как я боролась с олигархом
  
  Утром позвонила Марина: срочно приезжай за расчётом, а во-вторых, тут такое творится! Сотрудников редакции не пускают в здание 'Хапсон-банка'. Всех заставили написать заявления об увольнении по собственному желанию - прямо на улице. Сказали, кто не напишет, никаких денег не получит, и никаким судом не отсудит. Так что давай быстрей.
  На единственный в доме полтинник я взяла такси и подкатила к банку. Сноха Жанна, оставшаяся ночевать в доме, решительно увязалась за мной: "В такой день я тебя не оставлю"... Охрана подтвердила, что по распоряжению Бульдозерова никто из сотрудников не может пройти через проходную. А личные вещи? - сострила я. - Это потом. Будет распоряжение Бульдозерова, тогда и заберёте.
  На самом деле мне забирать нечего, кроме пары статей, подготовленных к публикации заранее.
  Охранники попытались всучить лист бумаги: как все, пишите заявление об увольнении по собственному желанию! Я ответствовала, у меня такого желания нет, а есть желание быть уволенной по сокращению штатов в связи с ликвидацией предприятия - согласно закону. Спросила, где коллеги.
  А разошлись. Им сказали подойти за деньгами к одиннадцати часам.
  
  Из машины, стоящей невдалеке, просигналили. Это была машина Маслова. В ней находился он сам и начальник отдела рекламы Серёжечка. У Федотки было лицо человека, которого неожиданно и сильно ударили в грудь. Ещё вчера он притеснял, обманывал, подличал и вышвыривал из газеты других, сегодня сам оказался в их положении и компании. Чего-чего, а этого за верную службу олигарху парень не ожидал. Помимо того, он был явно и сильно перепуган, убеждал: нужно всё сделать, как велят, написать заявление по собственному желанию. 'Так будет лучше, лучше', - горячо твердил он. - Если мы что-то сделаем не так, Бульдозеров достанет любого где угодно и закатает под асфальт! "Вы не знаете, как он опасен", - словно загипнотизированный, повторял Федотка.
  Его машина стала нам 'домом' на весь день до семи вечера. В банк впускали по одному, под охраной сопровождая до кабинета редакции, где люди забирали личные вещи, потом до бухгалтерии и кассы. Причём, сначала вызывали Федотку или Серёжу, те сообщали, кому идти за расчётом. О как! Ни у одного из сотрудников не было при себе бомбы, пистолета или желания вести себя в здании банка нескромно. Тем не менее, олигарх вовсю поигрывал своими мускулами перед нами, стадом беспомощных овечек.
  Я не написала заявления по собственному желанию, и поэтому стояла под окнами банка не за деньгами. Хотя ехать домой было не на что, в кармане ни копейки. Да и у других финансовое положение не блистало. Мы ж ничего не получали два месяца. Этих людей с пустыми карманами олигарх решил всё же ещё разок грабануть. Каждый, кто выходил с расчётом, говорил, что зарплату за май выдают с вычетом тридцати процентов, компенсации за отпуск не получил никто. Олесе за июнь не заплатили вообще.
  Приходил Нихалев, призывал не стоять, разойтись, но никто не внял: люди хотели, наконец, прийти домой с деньгами. Отчаявшись переубедить, Нихалев сказал, что будет ждать всех в забегаловке, где мы расстанемся 'по-людски'. Конечно, он был прав, предлагая разойтись. Ах, если бы все пошли в трудовую инспекцию, не написав заявлений об увольнении! Но сожалеть об этом поздно, народ сделал это ещё до моего приезда... Оставалось ждать развития ситуации, искать вход и выход, оценивать возможности.
  Проходил мимо начальник антимонопольного управления Романец, сообщил, что нас ждет начальник областного комитета по труду Блошкин. Я же cходила к ним ещё до обеда. Здание, где сидят Блошкин и Романец - рядом с банком... Но народ хотел только денег - в трудовую инспекцию хотел тоже, но завтра. Я соображала, а с чем мы туда пойдем?.. с подписанными по собственному желанию увольнениями?! Любопытно, что отколоться от компании и добиться увольнения на основании закона для одной себя не хотела. Было ужасно обидно ЗА ВСЕХ. До чего же коллективное существо человек. Я ещё не придумала, как поступать. Но чувствовала, что найду выход из положения по ходу спектакля.
  Наконец, дождалась, за чем стояла, - когда вышла с расчётом Марина. Она рассказала, ей велели написать новое заявление о приёме на работу - на имя директора ЗАО 'Трефи-Консалт' Усачевой - бывшего! Уже давно директор - Микитова. Сказали, прежнее заявление недействительно. Затем подписать трудовой договор, где сумма оклада была восемьсот или тысяча рублей. И заявление об увольнении...
  Значит, от меня потребуется то же!
  На сегодня оставалось только дождаться, пока мне НЕ выдадут деньги.
  Дождалась.
  Произошло это забавно. Когда всех, кроме меня, рассчитали, Федотка пошёл к охранникам. Отсутствовал долго и вышел растерянный: Вера Николаевна, а вам не выдадут деньги, Бульдозеров запретил. Бухгалтер Недополонок и юрист Луева ходили к нему. Они сами этим очень расстроены, все понимают, что вы ждали денег целый день.
  - Как ты думаешь, почему мне такая честь? - спросила я Федотку. - Может, Бульдозеров, наконец, почитал мои статьи? интервью Леоновича "Оползень", например?
  - Я тоже об этом подумал, - сказал Федотка.
  Опс, сказала я себе. Надо проверить градус злости олигарха. И заявила: а я отсюда не уйду, пока не отдадут трудовую книжку. Совершенно не доверяю её рукам, в которых она находится. Они не выдали деньги, могут и книжку порвать и выбросить. Доказывай потом, что я её тебе отдавала! Ты же не подтвердишь это ни на каком суде. И езди я потом по городам и весям, собирай свой трудовой стаж. Ты что, Федот, нельзя уходить без трудовой, сам же говоришь, ждать от него можно чего угодно!
  Я пошла в банк. Объяснила, что хочу забрать свою трудовую и немедленно. Охрана разрешила позвонить юристке Луевой. Едва представилась Ирине Сергеевне, как она тут же бросила трубку. И зазвонил другой телефон. Юристка сказала охраннику, чтобы к телефону подошёл Федотка...
  Ждали мы Федотку долго. Чтобы выдать мне трудовую, Федотке и компании пришлось снова идти к Бульдозерову. Они никакого поступка не могли сделать сами - всё с разрешения шефа.
  Трудовую, наконец, вынесли. И сказали: если завтра вы придёте и подпишете все бумаги, что вам предложат, вам и деньги выдадут... Это было то, что надо!
  Я была довольна: план, как выйти из положения с этими подписанными заявлениями по собственному желанию, теперь был! Я кивнула: да, конечно, завтра приду и подпишу всё-всё! Лишь бы деньги получить!
  Жена Маслова, сам Федотка, Серёжечка, Олеся, мы с Жанной - все поместились в Федоткину машину. Он довёз нас до забегаловки, где ждал Михалёв. Было почему-то ужасно весело.
  В забегаловке тоже. Экс-редактор 'поставил' бутылку отвратительной костромской водки, и мы её выпили. Он сказал, есть проект, и скоро он возьмёт нас с Олеськой на работу. Ещё сказал, завтра обязательно пойдёт с нами в трудовую инспекцию к Пучкову и в областной комитет по труду к Блошкину. Они все будто не соображали, что при создавшемся раскладе Блошкин нам уже не поможет! Не надо было заявления по собственному желанию писать. Но если удастся мой план...
  На другой день я положила в сумку диктофон и поехала в 'Хапсон-банк'. Недалеко, на остановке, Марина, Олеся, Лёша, Наташа, ждали, когда меня рассчитают, чтобы после идти к Блошкину. Поджидали Нихалёва и Диму.
  В банке царил вчерашний регламент: я должна была дождаться разрешения пройти в бухгалтерию через посредника - Серёжечку или Федота. Но неожиданно вызвали меня - по громкой связи. Рядом стояла Чупсикова. При ней-то и пришлось включить диктофон. Охрана меня наверх не сопровождала. Так что я зря включила диктофон при Чупсиковой - могла бы сделать это на лестнице. С другой стороны, чёрт знает этого олигарха - где он понатыкал камер наблюдения. В кабинете редакции они точно - были...
  
  - Как написать заявление о приёме? Я же в марте писала - на имя директора Федота Маслова, и они с главным редактором его подписали. Две подписи - своими глазами видела, потеряли, что ли? - начала я валять ваньку и ваять свой репортаж.
  - Оно недействительное. - Ледяным тоном ответствовала главбух Оксана Недополонок. - Пишите на имя Усачёвой.
  - А кто такая Усачёва? Никогда её не видела! Я не знаю, кто это.
  - Директор компании ЗАО 'Профи-Консалт'.
  - Да?.. но у директора ЗАО, насколько я знаю, другая фамилия... Микитова, а Усачёва давно уволилась, никто даже не знает, почему и где она.
  - Пишите! - строго приказала девушка-отморозок.
  - А теперь подпишите это.
  - А что это?
  - Это трудовой договор.
  - А прочитать сначала можно, прежде чем подписывать? Ох ты, обязанности работодателя. Ни один пункт не выполнен - рабочего места у меня не было, заработную плату вовремя не выплачивали, необходимыми для работы принадлежностями не обеспечивали. Маслов даже так и не вернул деньги за покупку батареек к редакционному фотоаппарату. Медицинский полис тоже не выдали... Так ведь?
  - Вы будете подписывать или нет?
  - А тут вот не ошибка? Написано, оклад тысяча рублей. Мне обещали восемь плюс гонорар, а заплатили - пока за апрель, четыре восемьсот, но не тысячу же всё же!
  - Подписывайте!
  - А если не подпишу?
  - Не подпишете, деньги вообще не получите.
  - Тогда подпишу, мне ж ребёнка кормить надо! А вот ещё у меня вопрос про деньги. Правда, что за май выдадут на треть меньше заработанного?
  - Да.
  - Говорят, Бульдозеров был в плохом настроении, когда сделал это устное распоряжение. Говорят, здесь этого достаточно. Приказа-то о лишении - за что и на сколько никто не видел!
  - Вы пришли подписывать или обсуждать распоряжения шефа?
  - Да подписываю, подписываю уже, два же экземпляра...Но, кстати, в трудовом кодексе нет статьи, дающей работодателю право на удержание такой части зарплаты, если только работники не находятся в местах лишения свободы.
  - А теперь пишите расписку, что вы получили расчёт полностью и претензий к 'Трефи-консалт' не имеете. Число, подпись!
  - Вы уж продиктуйте точно, как написать. Документ для вас важный. У меня самой не получится сочинить, потому что ничего не соображаю - обида душит - я напишу, а вы же обманете, не выплатите.
  Девушка-отморозок простодушно обратилась к юристке, как мне лучше написать расписку. Луева, внимательно изучавшая до сих пор документы, поднапряглась, и вместе они продиктовали мне текст расписки. Я боялась за своё лицо - не рассмеяться бы.
  После этого Оксана проводила в кассу, где мне выдали горстку денег за май, а за июнь пообещали выдать вечером.
  Я пришла на остановку, где коллеги ждали меня, чтоб пойти в инспекцию. Сообщила, что запись сделать удалось. Тут подбежал Серёжечка: меня просят вернуться за остальными деньгами. Коллеги сказали, иди, мы подождем, всё равно редактора и Димы ещё нет. Я простодушно вернулась в банк, не сообразив отдать кому-то из них плёнку с записью...
  В бухгалтерии юристка Луева сделала жест рукой, и все сотрудницы сразу поднялись сл стульев и вышли. Она сама, Оксана Недополонок и какой-то чин из охранного предприятия 'О-ба!', очевидно, заместитель (рядовые сотрудники ходили в форме, а этот в штатском) взяли меня в полукольцо и сказали, им известно: я сделала диктофонную запись.
  - Сделала, - подтвердила я, почувствовав себя героиней дурацкого детектива с провалом в финале.
  - Отдайте нам её.
  Мужик стоял напротив, заложив руки на спину, лицо его было спокойное и даже весёлое:
  - А вы знаете, что противозаконно то, что вы сделали запись?..
  - Что противозаконно в действиях журналиста, а что нет, я преподавала в прошлом году студентам второго курса журфака нашего университета имени Некрасова.
  Мужик перестал улыбаться. А я, как загнанная мышь, соображала, что делать. Если вот эту, что справа, оттолкнуть, то можно вскочить на стол, грохнуть на пол один из компов, и поставить ногу на второй: подойдёте - грохну и его. Быстро найти в сумке мобилку и вызвать милицию. Мысль не показалась мне удачной. Во-первых, мужик стоял на расстоянии вытянутой руки от меня, во-вторых, выправка его внушала мысль о том, что он может меня догнать в один прыжок, ещё схватит, гад, как-нибудь не так. Да и за ценой, возможно, они не постоят, ну что им комп?! Не станут дожидаться, пока я дозвонюсь. Оттолкнуть ту, что слева, и в дверь? Они даже не побегут следом, - просто свяжутся с охраной внизу, а там меня встретят, и не на проходной, а ещё на лестнице. Если бежать не вниз по лестнице, а в туалет, запереться и всё же позвонить, опять же милиция меня навряд ли будет спасать. Слышала я что-то о том, что милиция чуть ли не сама помогла захватить Бульдозерову это здание с помощью боевых действий среди бела дня. Звонить коллегам на остановку - их не пропустят через проходную, и за это время по-любому дверь туалета взломают и плёнку отберут. Причём, меня, возможно, стошнит. Уже тошнило от сильного отвращения к этим трём гоблинам. Приказал бы Бульдозеров меня тут где-нибудь замуровать - замуровали бы без эмоций. Разве девушка-отморозок возмущалась бы тем, что я сопротивляюсь, сказала бы, что это "очень, очень нехорошо с моей стороны"... Готовность нести службу как приказано, стояла в глазах всех троих навытяжку, как гардемарин.
  Я подала сумочку юристке Луевой (проверка на полную вшивость). Та отшатнулась: нет, вы сами!
  Я вынула диктофон, открыла, подала кассету...
  - Всё? Я могу уйти?
  - Нет. Не всё. Включите запись.
  Я включила. Мы в полном молчании слушали. Неплохо так получилось, - мелькнула мысль. С такой записью в качестве доказательства в суде Бульдозеров подпадал под статью о групповом мошенничестве...
  - Ну, убедились? Теперь всё?
  - Нет, не всё. Вера Николаевна, а у Вас был один диктофон?..
  Неужели всё ж обыскивать будут? Гляжу, мужик с выправкой опять развеселился. Ну, Луева, может и не будет, а девушка-отморозок способна на всё... Я была в бриджах и свободной блузке. Тошнота уже подкатила к горлу. Взяла за полы блузку и взметнула её вверх...
  - Теперь всё?
  - Теперь всё, - сказала Луева, и виновато добавила - а кассету мы Вам потом вернём.
  Обманула, сучка.
  
  
  Глава пятая. Особенности войны с олигархами
  
  На тропе войны упорства и мужества мне не занимать. Страх перед местью олигарха-уголовника отсутствует напрочь. И даже если можно было бы заглянуть в будущее и увидеть там себя закатанной живьём под асфальт, это никак не повлияло бы на моё поведение в настоящем. Во мне живёт абсолютно бесстрашный воин, готовый к смерти и к её разновидности - мучительной смерти, ибо это его суть: стоять до конца. Он так устроен. Он просто не может бояться ничего, кроме унизительной жизни с опущенным человеческим достоинством. Женщине во мне неудобно за такую составляющую личности, но ей не остаётся ничего, кроме отнестись к этому, как к данности. Она не остановит и не оставит воина, потому что тоже боится только унижения. Она понимает воина. Такая уж наша женская доля - понимать.
  Вопрос вообще-то не столько в том, что героизм противопоказан женской натуре, сколько том, что опыта ведения войны с олигархами у меня нет никакого. Первый бой я уже проиграла подчистую, - воин даже не проснулся! Чтоб почуять опасность, ему пришлось бы встать на карачки - разглядеть, какими мелкими вещами оперирует олигарх! Ну не разумеет воин таких вещей, как урезание каждого гонорара - хоть на 20 рублей человеком, который ворочает миллионами.
  Если бы можно было вызвать его на дуэль! Но я посылаю вызов - олигарх вызывает санитаров из дурки, - вот и приделал все дела... Купить пистолет и пристрелить как собаку на выходе из банка? Неблагородно. Да и в этом случае попасть в негодяя проблематично, а в тюрьму - легко и при любом исходе. Я готова пасть в бою, но не оказаться в тюрьме. Хоть от неё на Руси не зарекаются. И ещё момент: у олигарха - детки. На одной из пиар-акций я интервьюировала его, а они прыгали рядом. Девочка подошла к отцу, и он, обняв её, продолжал говорить в мой диктофон. А ей было привычно уютно в кольце папиных рук, я видела.
  Пришлось вступить на тропу войны единственно возможным способом и безоружной - против до зубов вооружённого. У него штат юристов, готовых защищать виноватого от потерпевших, у него охранное предприятие "О-ба!", у него бандитская родословная, деньги и связи, депутатский статус, а у меня нет даже берданки, я бедна как церковная крыса, не имею юридических знаний и одинока.
  А что делать - утереться? Пусть полтора десятка человек вышвырнули на улицу, ограбив и унизив? Жить с привкусом дерьма во рту?
  Это не мой путь.
  Путь остаётся один - доказать через суд, что действия владельца газеты противозаконны и принудить его исправить содеянное. У него много денег, а совести и чести нет. Но это не значит, что может переступать через людей и Закон, как через грязь под ногами. Он не сверхчеловек, а недочеловек. И не может быть вполне безнаказан, пока на свете существуют воины. Если ход событий докажет обратное - так тому и быть. Но воин скажет себе: я сделал всё, что мог.
  
  Первой нас предала Маринка. О Нихалёве уж не говорю. Он не пришёл в Трудовую инспекцию, но по телефону сказал, что да, да, его фамилию ставить под заявлением можно - он подъедет чуть позже и распишется: А вы давайте, давайте, идите сейчас. А далее просто не отзывался на звонки. При мне ему много раз звонили. Пятнадцатого июня он не забирал личных вещей и не получал денег под конвоем. Очевидно, встреча с олигархом или его бухгалтерией произошла позже и как-то его УДОВЛЕТВОРИЛА.
  А Маринка отвалила после похода в Трудовую инспекцию. Мы собрались в моём саду, чтобы обсудить план дальнейших действий, составить письма в УФНС и в управление по налоговым преступлениям, а также в прокуратуру. На "сходку" она явилась с какими-то посторонними родственниками - очевидно, для моральной поддержки во время совершения подлости. А может, это были подставные родственники? Но тогда в голову такое мне не пришло.
   Подлость заключалась в том, что она не сказала: ребята, я не с вами. Хотя решение приняла заранее и знала, как поступит. Она поела-попила, потолкала геройские речи за столом против олигарха и его команды, но, чем горячее говорила, тем меньше я ей верила. Когда пришло время уходить, она не отдала свою справку о зарплате, которую мы должны приложить к заявлениям. При напоминании сунула руку в сумку и... легко сказала, что забыла справку! Вот когда её рука ещё только открывала сумку, я стопроцентно знала, что справки там нет и, разумеется, не по забывчивости. Короче, Марина была в своём амплуа: доставляла себе удовольствие геройски пошуметь до последней минуты, перед тем как слинять.
  ...Толстый Зверёк вынырнул, где запланировано, выполз на берег, встряхнул брюшком, капли осыпались на траву, трава тут же завяла, но Зверёк не видел этого. Он радовался, что никто не схватил его за руку, он благополучно избежал всех опасностей, и теперь ему оставалось только острое воспоминание: ах, как приятно быть героем! Как это, чёрт возьми, приятно! Как сверкали его глазки и махали лапки! Как он правильно говорил! Его слушали! Но, слава богу, теперь он далеко от тех, перед кем витийствовал. Он ловко от них увернулся, слинял, сбежал, он - цел!.. Он провёл их буквально вокруг пальца...пусть теперь они сами, одни... а он нырнёт в уютную безопасную норку, где ничто не потревожит его.
  Миляга, правда? Ну, как тут можно сердиться? В ком-то живёт воин, в ком-то - толстобрюхий, бессовестный, смешной и презренный зверёк. Ну и будет о нём, не слишком ли?..
  
  Вечером составляла письма. О толстобрюхом пришлось вспомнить ещё раз. Хвостик его ещё присутствовал в моём доме. Захотелось, чтоб убрался. Позвонила:
  - Марина, твою фамилию забивать под письмами, или как? А то вдруг в тебе совесть проснётся, переделывай потом письма...
  Марина ответствовала, - подписывать не станет, потому что... Я бросила трубку, не дослушав. Хвост исчез, и будя...
  Почему нас так удивляет предательство, даже если предвидим его?.. Почему до конца надеемся, что человек не упустит возможности остаться человеком?..
  Потом позвонила Наташа Валет, не выносящая похабщины на страницах издания. Сказала, не будет ничего подписывать. Она посоветовалась со знакомыми мужчинами, и ей сказали: не вздумай идти против Бульдозерова, он уголовник, способный на всё. Мстить будет обязательно. И вот теперь она боится за ребёнка, боится за маму, ОЧЕНЬ ИЗВИНЯЕТСЯ, но она БОИТСЯ.
  Поскольку Наташа нашла в себе силы отвергнуть федоткину похабщину, я сделала попытку спасти девушку от её личного похабства в данную минуту.
  И я её переубедила!.. Её ребёнку жить в этом городе. И от того, как она сейчас поступит, зависит его будущее. Если мы принудим Бульдозерова поступить, как должно - впредь ему будет неповадно, и другим наука. А значит, нашим детям в нашем городе будет легче жить - с ними так уже не поступят, как пытаются сейчас с нами. Наташа воодушевилась, сказала, что это я всё удивительно правильно говорю, и что она подпишет письма, конечно, подпишет.
  Но через время сообщила: ей звонила Марина, и вместе они решили, что подписывать не надо. И опять извинялась. Я положила трубку - о чём говорить? Не уговаривать же снова. А что могу уговорить - не сомневалась. Есть на свете нежные, как ковыль, барышни. Их можно сгибать в разные стороны и сколько угодно раз. Они, правда, в итоге очень расстроятся и заплачут... Лучше до этого оставить их в покое. Но Наташа позвонила в третий раз - уже с претензией: ты почему бросаешь трубку?! - Наташа, о чём ещё говорить? Мне просто некогда: надо к утру подготовить письма. Но она всё объяснялась. Видимо, хотела, чтобы я похвалила за разумное решение. Но этого не дождалась. Потом опять позвонила Марина, чтобы сообщить: она не уговаривала Наташу не участвовать в кампании!
  Ага.
  Итак, вместо девяти подписей у нас осталось пять: присоединились Маша Горюнова и Володя Дружнев, а кроме отколовшихся Нихалёва, Борзовой, Валет ушёл и Лёша Духанков, но честно - новую работу он нашёл ещё до этой истории с ликвидацией редакции "ДНК". По-моему, его тоже подташнивало от неё. Впрочем, почему тоже? Меня уже больше подбешивало, чем подташнивало.
  Серёжечка, по уши влюбившийся в Жанну за тот день, что мы провели под окнами "Хапсон-банка", дожидаясь расчёта, остался на корабле - тайно. Он был готов на любую помощь нашему предприятию, кроме главной: прямого, открытого протеста.
  Далее неюристам советую пропустить приложенное заявление и читать после...
  
   Руководителю УФНС РФ по
   Костромской области
  
  Начальнику управления по
   Налоговым преступлениям УВД
  
   заявление
  
  Мы, бывшие сотрудники редакции газеты "ДНК" ставим Вас в известность о наличии двойной бухгалтерии на предприятии, где работали. Формальный учредитель газеты ЗАО "Трефи-консалт", входящее в состав "Хапсон-холдинга", генеральный директор О.А. Бульдозеров.
  Все без исключения сотрудники редакции, внезапно уволенные ввиду желания учредителя газеты О.А. Бульдозерова закрыть её 15 июня 2005 года, лишены устным распоряжением г-на Бульдозерова трети заработной платы за май-июнь без соответствующего приказа, без указания причины. Журналистам Фокиной и Арямновой за июнь не заплатили ни копейки - при активной работе, которая зафиксирована на страницах издания в виде публикаций. Никто не получил компенсации за отпуск, а это существенная сумма для тех, кто отработал в редакции больше года.
  В липовых справках по форме 2-НДФЛ, выданной бухгалтерией предприятия, заработная плата журналиста В.Н. Арямновой якобы составила в апреле - 1000 рублей, в мае - тысячу рублей, в июне - 633 рубля. Фактическая же зарплата в апреле 4800 рублей, в мае 3175 рублей, в июне - 0 рублей.
  Зарплата журналиста М.В. Борзовой: апрель - 266 рублей, май - 800 рублей, июнь - 444 рубля 02 коп. Фактическая: апрель - 3400 рублей, май - 4300 рублей, июнь - 2045 рублей.
  Зарплата журналиста Фокиной: апрель - 1950 рублей, май - 1050 рублей, июнь - 0 рублей. Приём и увольнение на работу не оформлены, в трудовой книжке записи о работе в редакции нет.
  Реальная зарплата корректора Н.В. Валет 3500 рублей, расписывалась в официальной ведомости за 1000 рублей.
  Реальная зарплата В.Н. Дружнева составляла: сентябрь - 7000 рублей, октябрь - 12000 рублей, ноябрь - 11000, декабрь - 10000 рублей, январь - 0 рублей, февраль - 0 рублей. Расписывался в официальной ведомости за 1000 рублей в месяц.
  Реальная зарплата оператора компьютерного набора М.А. Горюновой 1800 рублей, оформления приёма и увольнения на работу не произвели, в результате чего, отработав в редакции 7,5 месяцев, она потеряла непрерывный трудовой стаж. За отработанные 11 дней марта не заплатили вообще.
  Реальная зарплата оператора компьютерной вёрстки Д.А. Барсукова 6000 рублей. Расписывался в ведомости за 1000 рублей. Проработал в редакции больше года, компенсации за отпуск при увольнении не получил.
  С нарушениями трудового законодательства при оформлении приёма и увольнения сотрудников на работу в газету разбирается Государственная инспекция по труду. Письмо о нарушении прав сотрудников и налоговых преступлениях направлено прокурору области. Иск журналиста В.Н. Дружнева к г-ну Бульдозерову рассматривается в настоящее время в суде Димитровского района Костромы.
  В ближайшее время сотрудники, чьи фамилии стоят под данным заявлением, также собираются подать в суд иск на г-на Бульдозерова.
  Заявления по собственному желанию, а не по сокращению штатов ввиду закрытия газеты сотрудников вынудили написать, шантажируя тем, что тому, кто такого заявления не напишет, не выплатят заработанных за май-июнь денег.
  Под этим заявлением, к сожалению, часть потерпевших сотрудников газеты не подписалась из-за неверия в положительный результат обращения в органы госнадзора и из опасений мести со стороны г-на Бульдозерова.
  
  Прокурору области, губернатору, в журналистскую организацию мы написали письма с подробным изложением всего детектива. Как выглядели отписки, говорить излишне. Лишь один мужчина подошёл к делу душевно - старший оперуполномоченный Шанин. Он выразил вполне человеческое огорчение по поводу того, что я не догадалась отдать плёнку с диктофонной записью коллегам, когда вернулась в банк по обманному приглашению "получить деньги за июнь": "Ну как же Вы так?!"
  Я спросила: насколько, по его мнению, уместны опасения, что Бульдозеров будет мстить физически - женщины даже за детей боятся. Он что, действительно может?.. "Ну, нет, - ответил Шанин, - он же не рядовой уголовник!"
  Однако и Шанин не нашёл повода открыть уголовное дело. Мало, видите ли, украл у сотрудников редакции Бульдозеров - для возбуждения уголовного дела нужна большая сумма. Говорю: так редакция - крохотное подразделение, а у Бульдозерова два десятка крупных предприятий и на всех двойная бухгалтерия, следовательно, невыплаченные за все годы государству налоги уже в размере, более чем достаточном для открытия уголовного дела.
  Ну, где там рядовому майору пойти против нерядового уголовника!
  Тем временем я подала заявление в мировой суд Димитровского района, а его "оставили без движения". Я подала на это жалобу в суд Ленинского района. Суд решил, что поводы, по которым заявление не принято, "надуманные". Однако судья Хрюкова, ведущая и дело Володи Дружнева против Бульдозерова, нагло отфутболила ещё раз - на другой судебный участок - по месту жительства костромского олигарха. Хотя ведь логичнее было бы объединить наши с Володей иски? Да куда там. Димитровский суд за Волгой, а Заволга - вотчина нашего олигарха как депутата Областной думы.
  Володя попросил быть свидетельницей в его деле.
  Беря у меня свидетельские показания, Хрюкова, якобы, хотела доказательств, что Бульдозеров имел хоть какое-то отношение к газете. На деле же целью её было отвергнуть все доказательства: устные, письменные, документальные, публично-документальные. Фишка была такая: Бульдозеров во всей этой истории вообще не участвовал. И к газете не имеет ровным счётом никакого отношения! Короче, костромская Фемида плотно закрывала глаза на очевидное: он хозяин и учредитель "ДНК"...
  Этот цирковой фокус выполнялся грубо и некрасиво. Несмотря на известное изречение о том, что 'очевидное недоказуемо', его пришлось доказывать. Я говорила:
  - Первый пилотный номер газеты 'ДНК' Бульдозерову помогал создавать председатель Костромского отделения Союза журналистов Малахов. Он же ездил в Тверь регистрировать газету и подтвердит это.
  Хрюкова смотрела оловянными глазами и явно не собиралась вызывать этого свидетеля.
   - Бульдозеров лично принимал на работу Дружнева - в присутствии главного редактора Нихалева. Надеюсь, сам Дружнев от Вас этого не скрыл? Небось, рассказывал, как договаривался с Бульдозеровым, а не с кем другим, о размере заработной платы?
  Вопрос оставил её честь судью безучастной.
  - Я сама видела, как Бульдозеров не реже раза в неделю заходил в помещение редакции именно как владелец, хозяин газеты, давал указания. Его помощник Олег Водкин указывал темы, которые надо осветить в газете.
   Опять оловянные глаза.
  - Федот Маслов, принятый в газету сначала на должность корреспондента, потом ответственного секретаря, захотев стать директором газеты, ходил именно к Бульдозерову, как владельцу газеты. Это подтвердит другой свидетель - начальник отдела рекламы 'ДНК'. И сам Маслов, - в дружеской беседе, записанной на диктофон. Эта беседа есть убедительное подтверждение, что единоличный владелец и хозяин газеты - Бульдозеров. Могу предоставить суду запись.
   - Продолжайте, - ответствовала её честь.
   - Озеров, если читал журналистские тексты до публикации, вносил любые изменения, дополнения в статьи журналистов. Например, когда Држнев писал статью 'Что знал про Кострому Лаврентий Берия', Бульдозеров лично просил включить туда абзац о своих предках, принёс книгу, изданную Ярославским ФСБ 'Верой и правдой. Страницы истории'. Абзац следующий: 'Наиболее сложной Губ.ЧК считало ситуацию в Любимском уезде Ярославской губернии и в западной части костромской губернии. На границе этих уездов действовала банда дезертиров под командованием братьев БУЛЬДОЗЕРОВЫХ. Они имели 50-60 штыков, 15-20 сабель. Против бульдозеровцев выступил отряд Костромского Губ.ЧК, но его разбили. Бандитам досталось всё оружие. К лету 1919 года банда насчитывала уже 800-1000 штыков, 50-60 сабель, 8-10 пулемётов и два полевых орудия'. Опубликовано 12 января 2005 года в первом номере 'ДНК'.
   Мой юмор был неоценен.
   - Маслов рассказал мне, что даже гонорар за каждую статью он согласовывает лично с Бульдозеровым. Сетовал: знаете, как трудно просить у него деньги! Он такой крохобор...
   Судья, очевидно, имела другое представление о щедрости Будьдозерова, поэтому и тут промолчала.
  - В редакции ни у кого не было сомнения, кто хозяин газеты. Подтвердят сотрудники редакции. Сам Маслов в беседе, записанной на диктофон, говорит: стоило подняться на 4 этаж к Бульдозерову - и все решения Нихалева, главного редактора, как он выразился, 'уничтожались'. И действительно, Маслов часто, буквально по поводу каждого возникающего вопроса ходил к Бульдозерову на четвёртый этаж, и все в редакции отвечали, если спросишь: где Маслов? - У шефа. На планёрках Маслов рассказывал, какие руководящие указания давал Бульдозеров, чем доволен, чем нет. Так, на планерку 8 июня он пришёл именно от Бульдозерова, чтобы сообщить нам: тот урезал треть заработной платы сотрудникам газеты, потому что на сей раз газета плохо выглядит в очередном рейтинге. И что будет сокращение штатов. Это подтвердят сотрудники редакции.
   Её честь безучастно разглядывала свои ногти, а я продолжала.
  - 13 июня я пришла в приёмную Бульдозерова с документом под названием 'Нота' на его имя, и секретарь зарегистрировала моё письменное обращение к нему. Поставила входящий номер и дату. Документ приложен к моему исковому заявлению. Если бы газета принадлежала г-ну Трепалову, стала бы она это делать? Или могло ли быть так, чтобы личный секретарь Бульдозерова не знала, кто владелец газеты?
   Наконец, 14 июня Бульдозеров пришёл в редакцию, где собрались все до одного сотрудники, именно как хозяин газеты - сообщить, кто уволен. При этом упрекал, что платит нам, содержит нас, и так далее и тому подобное. Это может подтвердить любой из сотрудников редакции. А на следующий день всех сотрудников не пустили в помещение 'Хапсон-банка', где находилась редакция. Охранники сказала: 'по распоряжению Бульдозерова'. Если редакция и газета не принадлежали бы ему, а, скажем, Трепалову, мог ли бы он распоряжаться? И находилась ли бы редакция в здании 'Хапсон-банка'? Или то, что она там, под боком у Бульдозерова, фактически находилась, тоже надо доказывать? Юридический её адрес тот же. Это надо доказывать? Адрес электронной почты газеты - на первой странице газеты: gazeta@dnk.харson.ru, и никакой другой. А 'Хапсон', это не трепаловский холдинг, а бульдозеровский. Это - надо? А что у лягушки глазки есть, надо? А что у кита хвост большой и в лесу родилась ёлочка, надо?
  Доказывать можно было что угодно, но в ходе судебного процесса по иску Володи Дружнева "обнаружилось" лишь то, что формальный учредитель газеты, Бульдозеровское ЗАО "Трефи-Консалт" вместе с юристкой Луевой и девушкой-отморозком Недополонком в том числе к нему тоже отношения не имеет! А стопроцентный держатель акций - другой костромской олигарх, которому ЗАО было продано, - Трепалов, а он тоже депутат, но уже Государственной Думы!
  Возник вопрос: Бульдозеров ненадлежащий ответчик или Трепалов ненадлежащий депутат? А это уже весёлый, с точки зрения наших интересов, оборот дела. Два олигарха и депутата разных уровней сталкивались лбами. Так казалось.
  Короче, Хрюкова признала Бульдозерова в Володином иске к нему "ненадлежащим ответчиком"!
  И подал Дружнев апелляцию в Ленинский суд, вызвав в соответчики и Трепалова. И опять по просьбе Володи я была свидетелем. Явились все, кроме представителей ответчика Бульдозерова. Они расслабились вполне - очевидно, не осталось не купленных судей?
  В коридоре познакомилась с парнем по фамилии Суворин - юристом от Трепалова. Тот имел при себе чудесный документ - акт купли-продажи ЗАО "Трефи-Консалт" со всеми потрохами, включая юристку Луеву и девушку-отморозка Оксану Недополонок. Акт купли-продажи между продавцом Трепаловым и покупателем Матвеевым аж 21 января 2003 года.
  А нынче, братцы, уже 2006 год. И кому по документам принадлежит переходящее из рук в руки проституцкое ЗАО, вместе с юристкой Луевой и девушкой-отморозком Оксаной, не суть... А суть в том, что позже и на процесс по моему иску ответчики притащили всё те же фальшивые документы - владелец акций, якобы, Трепалов. Очевидно, то, что эта ложь опровергается не однажды, их ничуть не смущало. Главное, затянуть процесс, измотать истца.
  Кстати, Суворин сказал, что юрист Рябой, тот, что является представителем ответчика по моему иску - "тяжёлая артиллерия" не только Бульдозерова, но и Трепалова. Он выигрывает дела с сотнями миллионов, и час его стоит дорого. А он, сам Суворин-то, так, мелкая сошка.
  
  Глава шестая. Как я судилась с олигархом
  
  Ах, как Рябой был высокомерен и смешон на предварительной беседе. Но изо всех сил старался показать, что это я смешная и нелепая, докучаю занятым людям (это Бульдозеров-то - людь! - ограбил, переступил Закон, а теперь не докучайте ему)!
   Судья Иудина спрашивает Рябого:
  - Имел ли отношение г-н Бульдозеров к газете "ДНК"?
  - Возможно, - отвечал крутой профи.
  - Как это "возможно"? Да или нет?
  Профи заволновался. Сел, встал, сел: "Я подумаю". Подумал. Придумал. Встал:
  - Статья такая-то Конституции позволяет мне не отвечать на этот вопрос!
  Я полагала, суд - это место, где правда может если не восторжествовать, то хотя бы прозвучать. Я ошиблась. Современный судебный процесс это состязание в юридических знаниях, это позорный цирк, а не поиск истины, чему, собственно, способствует сам бюрократический характер судопроизводства. Рябой так и сказал мне: без юридических знаний и без денег - что делать в суде? Зачем приходить сюда?
   По его разумению, видимо, суд существует не в интересах установления истины, не для восстановления попранных прав людей, в отношении которых совершено преступление, а для юристов и богачей, которые хотят обойти Закон и остаться безнаказанными - для этого у нас существует суд!
   Мне он даже бесплатно надавал советов: нанять юриста и потом вызвать в соответчики ЗАО "Трефи-Консалт". Судья тоже настаивала на последнем, а я стояла на своём: не имею претензий ни к кому, кроме Бульдозерова, единственного фактического владельца и учредителя газеты. Остальные совершают беззакония под его руководством и давлением. Они мне неинтересны.
   Но судья Иудина по своей воле вызвала ЗАО в соответчики. А они не явились. На следующее заседание опять пришёл один Рябой, а ведь в конце предварительной беседы говорил, что больше не придёт. Что, мол, ему тут делать, такому крутому профи по нелепому иску женщины, которая не знает, чего хочет. Потому что в ответ на его упрёки в во время предварительной беседы в том, что я хочу денег, услышал:
   - Да плевать мне на деньги. В том числе собственные, заработанные в газете Бульдозерова. Вполне могу подарить их олигарху - пусть детишкам ботинки купит. Не в деньгах дело, а в том, что Бульдозеров - социально-опасная личность, о чём я, к примеру, не подозревала, устраиваясь на работу в его газету. Моя цель, чтобы как можно большее количество людей узнало, что он мошенник, и связываться с ним опасно. Хочу, чтобы это громко прозвучало - мой процесс будет публичным. В зале суда достаточно мест, чтобы от присутствия здесь представителей творческой интеллигенции пошёл резонанс.
  У меня есть знакомый молодой человек, который пор считал Бульдозерова "героем нашего времени" - это представитель поколения наших детей. Так вот он больше не считает, что наш олигарх и депутат - герой. А считает, Бульдозеров тот, кто он есть - урка, алчная особь. (Говорила я о Серёжечке). А это, как-никак, здорово и здорОво - для общества. Или вы хотите, чтобы нашим обществом управляли уголовники?..
   Итак, предварительное слушание ввиду неявки представителя ЗАО было отложено. Однако состоялся разговор троих: судьи, моего юриста и меня. Мои ходатайства по установлению отношения ответчика к газете были отвергнуты судьей - все! Судья, мне показалось, уже была совсем в ином состоянии, чем на предварительной беседе... Я даже была уверена, что с ней хорошо поработали за период времени между предварительной беседы и несостоявшимся предварительным слушанием дела. Кроме денег, судьи мирового суда хотят ещё повышения... Каждый мечтает об этом, так мне сказали. Ещё сказали: судья боится тебя. Меня?!?.. Почему меня?.. Я не давлю на неё, не подкупаю, не пугаю, сохраняю должную дистанцию, не грублю, я лишь взываю к правосудию, как истец, я всего лишь человек, нуждающийся в помощи! Юридической, психологической, судебной.
  Мужская и юридическая явилась в одном лице. Однажды в дверь наших с Жанной и детьми апартаментов позвонили. Я была об тот час одна в доме. Открыла дверь - на пороге стоял американский актер Дуглас. Дуглас сказал:
  - Я юрист Владимир Шпанченко. А вы кто?
  - Вы - Шпанченко?! Столько лет слышу о вас, но представляла совершенно иначе!
  - Хотите сказать, Вы - Вера Арямнова? Я шокирован.
  - Чем же?..
  - Я же тоже уже лет десять отовсюду слышу о ваших подвигах. Думал, меня встретит большая мужеподобная тётка с панцирем на спине. А тут...
  - Проходите. Ещё недавно я была старой и весила на двадцать килограммов больше.
  - Не могу. У меня отнялись ноги.
  Он не шутил.
   Глаза у "Дугласа" были испуганные, детские и... увы, голубые. А раз так, значит, человеческие отношения не сложатся. У меня никогда не было голубоглазых друзей или любовников. Только враги.
   С ногами мы справились. Когда он преодолел второй шок от вида моей громадной, стильной комнаты, казавшейся пустой, хотя там было всё необходимое человеку, проводящему жизнь у монитора, то сел в кресло и превратился в юриста: ничего личного!
  Кроме того, что сказал: я не возьму с Вас ни копейки, когда мы выиграем процесс. Я уже знала, что все процессы он выигрывает. Берётся за самые безнадежные дела, не рассчитывая на награду. Злословящие о нём называли его не иначе, как "сутяжник". У него было второе образование: журналистское. Журналист он был сильный, а потому, понятно, работы на этом поприще в Костроме уже давно не имел.
  
  Явился Рябой - "тяжёлая артиллерия" и в третий раз.
   От ЗАО пришла никому неизвестная бестолковая девочка Настя, притащила те фальшивые документы о принадлежности ЗАО Трепалову. Мы с юристом на это и бровью не повели: мол, верим. Они ведь не знали, что нам уже известно: Трепалову ЗАО даже по документам не принадлежит. А Настя не знала сути дела, не знала фамилий участников, создалось впечатление, что это вообще какая-то подставная овечка... Пока овечка путалась и смущалась, Луева отдыхала в своем офисе, посмеивалась. Как и что она говорит, доподлинно известно. Один человек, числимый в её друзьях, тайно сделал диктофонную запись своего "дружеского" разговора с нею. Об этом мы с моим юристом тоже пока молчали.
  Судья опять отвергла ходатайство - о приостановке процесса в связи с рассмотрением моего заявления в прокуратуру о возбуждении уголовного дела в отношении Бульдозерова по статье 159 часть 2 - мошенничество, все признаки которого налицо в этой истории. Причём, группового мошенничества.
  Рябого и Иудину это ходатайство расстроило вполне очевидно. Её честь судья даже объявила перерыв и отсутствовала час. Наверное, законы перечитывала?
  
  Спасаюсь от наглой черноты судебного процесса стихами, общением на литературных сайтах. Серёжечка бесшумно входит в мою комнату, чтобы сменить полную пепельницу на чистую, принести чай или кофе, налить рюмку водки...
   У меня сложная личная жизнь. Пару месяцев назад, в конце октября ездила в Питер. К любимому. Человеку, с которым у нас, казалось, не было ничего личного. Но однажды он написал: "Приезжай-ка ты, любовь моя, ко мне. Тебе надо проветриться. Купи билет до Питера, и ни о чём не думай". Мне было трудно поверить в такой оборот отношений, как в сказку. Но она состоялась...
   Читатель ждёт уж рифмы "розы"... Увы, её не будет. Хотя по законам жанра любовная линия в романе просто необходима... На самом деле итог встречи продолжительностью в три дня больше говорит о её лирическом наполнении: он резко изменил свою жизнь, оставил свой пост и уехал из Питера. 'Я только после встречи с тобой понял, что превратился в чиновника. Я хочу быть редактором новой газеты в каком-нибудь небольшом хорошем городке. Пока уезжаю в Москву, поживу у матери и всё организую. Надеюсь, Москва меня не забыла, и всё получится. Так что посмотрим, где ты, любовь моя, окажешься весной...'
   После поездки в Питер я ушла из моего Дома и Сада к Жанне. Не только потому, что теперь хотела исключить общение с каким бы то ни было субъектом, претендующем на личные отношения со мной. С мужем они и до того были сугубо родственными, но участие в судебном процессе требовало мужества, а под каданс его причитаний о том, что мне скоро свернут голову, а что ещё хуже - украдут ребёнка, собирать мужество было труднее.
   Мы жили с Жанной и детьми, которые были в центре нашего внимания. Один её друг возил меня в суд и на рынок, другой был сисадмином наших компьютеров, а по субботам все мы, включая Серёжечку, делали уборку огромной квартиры... Жили хорошо. Весело справляли праздники и дарили друг другу подарки.
  Только я не спала ночами. И совсем перестала есть. Война и любовь грозили превзойти мои душевные силы.
  
  Продолжение следует
Оценка: 4.00*3  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"