Будем ли мы ещё когда-нибудь вместе? Что ждёт нас впереди? О чём мы будем думать, говорить, когда снова увидимся?
Расставаясь, мы с Бизоном условились встретиться в пять часов в Львове. Когда-нибудь. Прежде он сообщит телеграммой день приезда. Он обещал писать мне. А я ему нет. Но думаю, буду скучать по его нежности.
Лера, как твоя любовь? Хочу к тебе на всю ночь, пить кофе или чай, курить, слушать твои безумные, прекрасные речи о твоей любви... Очень плохо, что мы расстались.
Но она есть у тебя, твоя любовь. А у меня?.. Запах простыней, который может быть только в одном доме - родном. Ветер - как праздник, небо близкое. И фото: я в твоём Белом городе, надо мной небо - высокое, синее-синее. Воочию оно таким там никогда не было. Видимо, дело в качестве плёнки - снимок делал Карл...
Небо в твоём городе очень высоко, его не всегда замечаешь. И ветер, каждый день ветер, как будни серый и нудный (хочу к тебе, в твою маленькую комнату), а у меня ветер приходит как праздник, звёзды большие, тёплые и бархатные. И ещё многое, без чего я страдала, а теперь оно со мной.
Сейчас пишу, а синее-синее близкое небо заглядывает в глаза: поднимись на гору и сможешь дотронуться до меня. Сегодня много солнца и синевы. Я чисто отмыла окно, чтоб небо и солнце помогали писать тебе письмо - уверена, что доставила им удовольствие.
Написала в Ленинград. Лера, какой город! Одно имя приводит в трепет. Смутное видение этого прекрасного города посещает меня вечером и тревожит мою душу, и так неспокойную.
Лера, сегодня капель в моём селе.
До свидания. Твоя Слава.
12.01.1978
Дорогая Лера!
Здесь такой прекрасный снег. И облака. Самые прекрасные облака проплывают над моей Родиной. Белый-белый снег, от него больно глазам. Большие ослепительные снега.
Случайно встретилась со школьным директором, который год назад говорил обо мне отцу: какая очаровательная женщина. Если бы это было не в селе, я бы зафлиртовала с ним. Умён, красив и очарован, но честно говорю тебе, никаких глазок я не строила. Просто приятно разговаривать - после Белого города с его иностранцами. Они элегантные и любезные, но 'безголосые', а здесь есть речь, мысль.
Смешная ситуация: меня наперебой уговаривают приехать домой навсегда, а я упорно отказываюсь. Моё письмо с сообщением, что возвращаюсь навсегда, ещё не дошло. Встречаю каждый раз почту, чтобы перехватить его.
17.01.1978
Дорогая моя, не печалуйся. Моя Лера, я не знаю, что можно сделать, когда есть короткий день безумного счастья, а потом длинные как вечность дни, дни-годы мучительного ожидания счастья. Не Игоря, Лера, а счастья, любви. Игорь, твой Игорь лишь символ. И как это тяжело, как безысходно и безнадежно.
Милая, когда-то мне случилось возненавидеть человека, потому что увидела: кумир моего сердца ничтожнее моих вымыслов. Милая Лера, я преклонялась, возносила, он был моя сказка, моя песня, чудо, мои цветущие сады. Потом по ночам они душили меня, оплетали и душили. Кошмаром и психиатром кончилась эта любовь.
Всё прошло, и я живу. Но ты знаешь, какая я. Единственная ты знаешь, какая я, и чего теперь стою. Всё прошло, я забыла лицо этого человека, имя, забыла себя с ним, но остался холод. Я не виновата, что трудно умереть. Живу и могу быть весёлой, могу нравиться, но Лера, чего это стоит? Не хочу, чтобы с тобой произошло подобное...
Спасибо за твои этюды о городе. Читала и плакала. Уехав из Белого города, я ни о чём не жалею, ни о ком, только о тебе.
Мне плохо без тебя. Почему так труднопроходима наша жизнь, когда кончится этот проклятый забор, вдоль которого мы идём, а конца ему нет и нет.
Тяжело заболел отец. Мама постоянно с ним в больнице, а я дома с сыном и братом. Много работаю по хозяйству: мою, стираю; курам, корове, телёнку готовлю еду. Руки потрескались. Только доить приходит соседка, я не умею.
Чистила хлев и вдруг подумала: боже мой, да как я могла пять лет прожить в Белом городе, как не умерла от той жизни! Какое счастье, что я уже здесь, навсегда, навечно.
Я написала в Ленинград: 'В Белом городе у меня осталось двое: мужчина, который будет мне писать письма, а я ему нет, и девушка, которая будет мне писать, и я ей тоже - моей Лере. Она говорила мне: Слава, уезжать нет смысла, потому что тоска и одиночество поедут вместе с тобой'. Лера, конечно, это так. Ты права, от себя не убежишь... Что же будет дальше? Что нас ждёт? Встретимся ли мы?
Целую, твоя Слава.
20.01.1978
Лера, ты купила шкаф! У тебя теперь есть шкаф. Не могу представить твою комнатку с этим огромным, блестящим шкафом! С зеркалом внутри.
Моя дорогая, ещё раз перечитала твоё печальное и равнодушное письмо, твои этюды. Как согреть твоё сердце? Тебе холодно, моя Лера. Холодно твоему сердцу и пусто. Моя Лера, ты одинока в холодном, каменном городе. Моя милая, я хочу, чтобы ты была со мной, но боюсь, тебе здесь плохо будет без твоего каменного города. А я там не могу жить. Но мы не представляли нашу разлуку. О чём мы только думали! Какой озноб души...
Лера, в Львове я потеряла сознание от вида дерущихся женщин. Последнее, что заметила, глаза мужчины, который, видимо, подхватил меня и положил в кресло. А ещё я могу терять желание жить от одного нескромного взгляда или грубой шутки, любоваться жёлтыми листьями, капелью, могу плакать ночами от горя, от жизни, вот и всё, что я могу.
Но теперь я дома. Сначала была 'в отпуске', только мама знала, что я приехала с расчётом. Я осталась навсегда, когда заболел папа. Папа поправится и устроит меня на работу. Мама собирается ехать в Польшу, купить мне одежду. Может быть, я тоже поеду. Нужно золото. Я, наверное, вышлю тебе деньги, и ты купишь. Паспорт в Польшу стоит 48 рублей, но потом я уже смогу ездить туда, когда захочу. Дорога близкая.
Я пока не хочу работать. Наверное, сильно устала в Белом городе. Недавно снилось, что оказалась там. Меня вызвали из общежития, я вышла - в босоножках, которые Тояма привёз из Японии, а на улице грязь... Стоит машина Славы. Я подошла и сказала: меня нет и не будет в Белом городе. Он не поцеловал, не дотронулся, только смотрел так, что я проснулась и не знала, где я. Когда услышала дыхание сына, поняла, что дома, и плакала от счастья.
Сын меня слушается, но не хочет учиться. Вместе решаем задачи. Память у него отличная, запоминает длинные-предлинные русские стихи, а учиться не хочет. Но, кажется, начинает понимать, что от меня не отвязаться, и уж лучше учиться.
Со мной случилась неприятная история, надеюсь, первая и последняя. Возила сына к педиатру в город Сколе на попутной машине. Рядом с шофёром в машине оказался парень, вышли мы вместе. Я спросила, как в Сколе с работой - парень местный. Он сказал, узнает, если я желаю, но встретимся ли мы когда-нибудь? В порядке простой вежливости ответила: ну конечно, когда-нибудь. Парень почему-то покраснел. И вот, спустя месяц, пришёл к моему дому. Какой-то мальчишка по его просьбе меня вызвал. Мама так на меня взглянула, что я поняла: будет крупный разговор. Мой отец долгое время работал председателем колхоза, теперь он болен и стар, исполняет более спокойную должность председателя сельсовета, но это меня обязывает иметь безупречную репутацию. Кто бы мог подумать, что мальчишка осмелится меня найти, так буквально воспримет мои вполне неопределённые слова. Стоял жалкий и растерянный, наверное, сам не понимал, как решился на такую глупость. К счастью, отца не было дома, но для меня наука. Я уже дома, Лера, и это не Белый город с иностранцами. Здесь я могу вести солидные разговоры, снисходительно выслушивать комплименты, уважать старших, но не дай бог краситься или беседовать непонятно с кем.
Ненавижу вопросы одноклассниц, которые выглядят по сравнению со мной старухами в торчащих на них кримпленах: почему ты не вышла замуж? Почему, ведь ты так хорошо выглядишь, наверное, слишком выбирала, слишком была строга? Одной плохо! Ну, ничего, здесь ты обязательно выйдешь... Ага, у них мужья-пьяницы, но замуж надо непременно, это принято.
Высоцкий надрывается: 'И ангелы поют такими злыми голосами, или это колокольчики рыдают...'
'Спасибо Вам и сердцем и рукой, что вы меня, не зная сами, так любите'... Слушаю и плачу. Стала такая плаксивая. Попросила кузину-медсестру принести элениум, может, перестану слёзы лить.
Сейчас полночь. Брат, узнав, что пишу тебе, передаёт привет. Он читает 'Три товарища' Ремарка с надписью рукой Бизона: 'Старая, но любимая книга в подарок Вам'.
Скучаю по нежности Бизона. Он не любил меня, но очень жалел и понимал моё одиночество. Меня любили другие, но только он, единственный из мужчин, понимал каждое слово и взгляд. Лера, это подарок судьбы - память о нежности, и незаслуженной. Если даже мы не встретимся, я никогда его не забуду. Ничего не забуду - ни любви Герберта, ни верности Тоямы, ни нежности Бизона, ни наших с тобой бессонных ночей, разговоров, прогулок. Не забуду улыбку Карла и слова его: 'Не бросай меня, Слава, мне плохо без тебя'. До сих пор не понимаю, почему этот мужчина, который забрал моё сердце, мог так говорить. Чем я, такая серенькая, могла очаровать его, холодного, надменного, высокомерного. Хорошо, что он был - тот, кто гордился мною, будто я самая прекрасная в мире.
Сегодня мне сделали комплимент: ты очаровательная женщина и будешь такой всегда, даже в старости. Ах, Лера, просто я дома и часто буду такое слышать, правда это, или нет.
Лера, Карпов прислал тебе поздравительную открытку и ты не хочешь реагировать?!.. Обязательно поблагодари его. По телефону, из автомата. Разговор можно прервать в любой момент под предлогом, что кому-то срочно надо звонить в скорую. Я знаю этих людей больше, чем ты. Многие девушки, что встречались с иностранцами, были на допросах, они не у всех заканчивались благополучно. Помнишь Валю из моего общежития? Она вернулась избитая, хорошо ещё, смогла убежать от них (со второго этажа!) через окно. Говорит: могли и убить. Жаловаться на это ведомство некому. Но ваши истории совсем разные, и вы с ней разные.
Карпов молодой, вполне возможно, влюбился в тебя и рассчитывает на продолжение знакомства. Первые его вопросы тебе можно счесть полуоскорбительными. Но постепенно он начал смотреть на тебя, как ребёнок на новогоднюю ёлку. Я видела, как в тебя влюбляются... Есть ещё вариант: он не оставил надежды на то, что ты согласишься сотрудничать. А скорее всего то и другое вместе. В любом случае, будь осторожна.
Лера, пишу тебе так много и часто, что некоторые письма не отправляю, а ты отправляй мне все. Наверное, мы будем реже писать друг другу, когда не станем так скучать, привыкнем обходиться друг без друга, когда ты будешь счастливая. Я знаю, твоё счастье неизбежно. Сомневаюсь в своём, но и это возможно. Я испытывала какую-то дикую, неистовую радость, оттого что я дома. Но сильные чувства быстро кончаются... Пусть будет, что будет, хоть жизнь, хоть смерть. Ночью снятся фантастические сны...
Моя Лера, доживём ли мы до старости? Ты доживёшь обязательно, будешь иметь хорошую семью с талантливыми детьми, ведь ты сама талантлива. И ты будешь писательницей, а я, если доживу, буду тебе по-прежнему писать: 'моя Лера'. И читать твои чудесные книги.
Милая Лера, не печалуйся и помни: ты очаровательная женщина, помни это всегда, это правда. Это говорю тебе я, а я знаю тебя лучше всех. Не забывай об этом ни на минуту. И больше улыбок. Твоя улыбка - твоя красота, улыбайся, прошу тебя. Я знаю, ты улыбаешься редко, и только тем, кого действительно рада видеть.
Милая Лера, до свидания. Твоя Слава.
26.01.1978
Милая Лера, треклятая жизнь! И тебе доставил неприятности шкаф. Как нога? Нет ли трещины? Зажил ли бок? Я всегда знала, что шкафы - не к добру. Юмор, с каким ты описываешь свою неудачу в сборке шкафа, не утешает. Помирилась ли ты с Галиной? Хорошо бы... У неё столько любовников, один из них непременно собрал бы тебе шкаф. А у тебя Игорь, один только Игорь, который приходит дважды в неделю на считанные часы, и не для того, чтобы собирать шкаф.
Мой брат поехал в город, теперь я не имею сигарет, в селе купить нельзя - сплетни. А писать тебе без сигарет невозможно. Как только беру ручку с намерением писать, появляется неодолимое желание курить. Твоё имя у меня ассоциируется с дымом сигарет и духами фирмы 'Балмайн'. Если бы ты до сих пор была с Вильямом, тебе бы не пришлось страдать из-за шкафа. Вильям, в отличие от Игоря, заботился о тебе, - о твоих удобствах, о твоей одежде, духах. Но Америка забрала его у тебя. Нет, нет, Лера, не Сюзанна, не твоя 'ошибка', когда ты не позволила ему порвать американский паспорт и просто остаться...
Француз поёт печальным голосом 'Моя, навсегда моя...'. Каждый вечер я включаю 'Грундик', музыка волшебней оттого что это подарок Герберта.
Потеряла тетрадь со стихами Ахматовой. Неутешное горе. Доживём ли мы до времен, когда томик стихов Ахматовой можно будет купить свободно, в любом магазине? Мне почему-то кажется, что такие времена должны наступить, хотя кто-то сочтёт меня фантазёркой. Если бы не твой еврейский поклонник, мы бы с тобой вообще не видели изданную Ахматову. 'До боли жаль, но лучше Вам...', - написал он тебе на книге и прав был, Лера. Если б у меня был том Ахматовой, я бы тоже подарила его тебе. Лера, пиши мне. Пора сыну спать. Будем читать перед сном арабскую сказку.
Целую. Твоя Слава.
27.01.1978
Лера, люблю перечитывать твои письма...
Что в твоём городе? Снег? Ветер? Мороз? Как твоя нога, нет ли чего серьёзного? Верхняя крышка шкафа такая тяжёлая, как ты её подняла? Я всегда поражалась твоей решимости действовать, если уж ты решала действовать.
Лера, а как ночью? Спишь ли ты? Не трудно ли тебе, не тяжко ли тебе на твоей дороге? Как проходит твой день и длинные ли у тебя вечера? Очень ли они тоскливые? И шкаф. Как он вписался в твою уютную комнатку-шкатулку?
Что будешь делать дальше? Любишь ли ты по-прежнему свой город? Теперь, когда есть шкаф, ты уже никогда его не покинешь?! Можно построить город и уехать, но если куплен шкаф... Такой большой и блестящий шкаф так просто не бросишь.
Лера, я скучаю по тебе.
Много работаю, мало читаю, играю с сыном в шахматы, решаю задачи... Дома одна, брат в городе. Мама в больнице с папой, он всё ещё в тяжёлом состоянии.
Мой сын что-то во сне лопочет, такой тёпленький... Из 'Грундика' тихо льётся музыка и ненавязчивое присутствие Герберта. А я пишу тебе и только теперь осознаю безмятежную радость наших встреч, безвозвратно и легкомысленно потерянную... Мы обсуждали мой отъезд, но ни слова не говорили о том, что при этом расстанемся - как будто такого не могло произойти даже при таких обстоятельствах... Лера, ты же практичней меня! Может быть, ты молчала из гордости?..
Лера, приезжай! Ах... шкаф и твой любимый город. Этот шкаф из головы не выходит, так и хочется про него писать...
А у меня что-то изменилось. Не могу понять, что. Нет, радость и восторг не кончились, я так же счастлива, но что-то ушло, не могу уловить, что... Может, ты разберёшься.
...Я поняла, что изменилось: пью элениум уже четыре дня, поэтому всё стало по-другому.
Получила два письма из Белого города от одного молодого человека. Первое - сплошная учтивость. Но второе... мне бы хотелось показать тебе это письмо. В нём столько доброты и печали...
Недавно узнала, что Патрик Кембел в пятьдесят лет сыграла молодую цветочницу Элизу из 'Пигмалиона' Шоу и имела ошеломительный успех. Ты можешь себе это представить? Возлюбленная Бернарда была прекрасна и в шестьдесят лет, а поседела, когда убили его сына. Она говорила: мне всего тридцать девять лет, хотя моей дочери уже двадцать восемь, но в Индии это никого бы не удивило. У Патрик, величайшей актрисы, умницы и красавицы, было два мужа, и оба сбежали от неё к другим женщинам, менее красивым и умным.
Видела, наконец, Анну Герман. Как холодна! Как зимний день. Не прохладна, а холодна со своим нежнейшим голосом. Истая полька. Любимица всех моряков и путешественников... Мне понравилось её надменное и холодное лицо - полная противоположность голосу - сладкому.
Ах, Лера, как прекрасно поёт француз. Как печально и прекрасно. Тебя нет. Есть вино, прекрасная музыка, но нет тебя. Моя дорогая, дорогая, дорогая, тебя нет и никогда уже ничего... никогда, ничего - какие отвратительные слова.
Пиши. Твоя Слава. Скоро три часа. Раннее утро.
28.01.1978
Снова ночь, музыка, кофе, спит сын.
Моя дорогая Лера, жду, жду от тебя письма, а его все нет. Пиши мне, я так жду!
Что ты сейчас делаешь в своей чисто прибранной комнатке? Там без меня не пахнет табаком, ты куришь только у окна и редко. И может, уже не куришь. Но что ты делаешь? Читаешь? Что читаешь? А может быть, ты не одна, у тебя твой возлюбленный?
Завтра поеду с братом к отцу. Ах, если бы ему стало легче!.. Я и не знала, сколько у моих родителей друзей и - хороших. Двери дома не закрываются - приходят узнать, как папа, лучше ли ему. А в больницу паломничество, врач запретил принимать, отцу нельзя волноваться. Родители прожили и живут славную жизнь, и... какая дочь - ирония судьбы.
Ах, Лера, я совершенно лишена интеллекта, характера, я от всего спасаюсь бегством. Ты помнишь историю с Пиковским. Я бросилась от него с балкона, опасаясь, что поломаю руки, ноги, ребра, но готова была на это, потому что знала, - не смогу с ним бороться, убеждать его. То, что могло произойти между нами против моей воли - это было бы хуже смерти, хуже увечья. Это меня вытолкнуло на балкон, где верёвки не пускали, путь казался длиннее жизни, тяжёлой, покалеченной - в постели - жизни.
Да я боюсь одного взгляда, одного разговора. До сих пор тоскую по твоей сестре Лане, но нужен был разговор, которого я боялась. Один разговор, на который не осмелилась. Мы бы поняли друг друга, всё бы прояснилось...
Я сбежала из города, где могла построить жизнь. Потерпеть, и было бы всё. Была уже первая в очереди на квартиру. Снова бегство - от разговора с Ланой, бегство от Бизона, от затянувшейся платонической любви. Он устал от меня, я боялась, что не выдержит и - лучше убежать. Я бегу, бегу, бегу от сложности, куда? Что ждёт впереди, от чего я теперь буду бежать, а это непременно произойдёт...
У тебя есть характер - ты купила шкаф. Ты любишь Игоря. У тебя есть интеллект - на лице написан. У тебя есть твой любимый город, который ты строила сама... У меня этого никогда не будет. Я имею припадки дикой радости, неописуемой, прекрасной, большой как небо, как лежать на траве и смотреть вверх, а сердце разрывается от счастья - и только... Это быстро проходит, но отзвуки согревают. Это единственное моё достояние. Оно близко, оно со мной. Я сжимаю ладонь, разжимаю её, и вот моя радость, как по заказу, не смешно ли.
У тебя есть Игорь и надежда, у меня же её никогда не было с Карлом. Был восторг, гордость, радость обладания - слово, которое обычно применяют мужчины, радость оттого, что этот мужчина не может обходиться без меня. Не самообман, не самообольщение - с ним такого нельзя, не тот человек. Было счастье, когда его холодные надменные глаза улыбались: 'Славушка пришла ко мне'. Было счастье, когда он вёл меня за руку на виду у коллег, которые для него, может быть, и не существовали. Так было, но никогда не было надежды, самой крошечной, только безнадежность. Не было ожидания конца, может, потому что и начала не было. Вспыхнуло, озарило моё сердце, и всё. Случай.
Помоги мне, моя Лера, разобраться во мне. Напиши что-нибудь утешительное. Как я говорила Бизону: погладьте меня по головке, и он гладил. Целовал в волосы и говорил: вот увидите, всё будет хорошо. Я верю, что у Вас, Ярослава, Славочка, всё будет хорошо. И я ему верила.
Ты умница, ты всё поймёшь, а я уже начинаю бояться себя, своего бегства по кругу, своих фантастических снов. Предчувствие большой, огромной беды наплывает... Лерушка моя, пиши мне. Как твоё сердечко, как ему живётся, такому одинокому. Ты сейчас совсем одна в своей маленькой прибранной комнате, без меня у тебя порядок. Как твой возлюбленный? Мой друг, не печалуйся. Ты ведь знаешь, что говорил мудрый Соломон. Пройдёт, только не печалуйся.
Лера, можно ли сказать, что мы с тобой несчастные существа? Ведь есть ещё письма, которые мы ждём и пишем, а у тебя Игорь, Белый город и комната, где ты ждёшь Игоря.
Лера, как ты думаешь, мы будем всю жизнь писать друг другу или, когда у тебя будут муж и дети, ты перестанешь мне писать? Какими мы станем, когда встретимся? О чём будем говорить?
Целую тебя. 'Тысяча нежностей' - как говорят французы, дословный перевод - тысяча поцелуев. Твоя Слава.
30.01.1978
Лера, почему ты молчишь? Два дня прошло! Ну, ты знаешь! Как я скучаю без тебя, без твоих писем, а ты не пишешь! Какая бессердечность. Я так много уже написала, а ответа нет. Твои письма - единственное утешение для меня. Может, потом я не буду так сильно страдать от того, что ты будешь забывать писать мне, будешь забывать меня. А теперь пиши. Что ты, ей-богу. Я даже не могу понять, отчего вдруг такое. Если я через два дня не получу твоё письмо, берегись - буду мстить.
Не знаю, что думать, может, ты в больнице из-за ушиба крышкой этого проклятого шкафа. Я всегда имела убеждение, что эти гробы вредны для здоровья таких людей, как мы. Разумеется, для нормальных людей это находка, но для нас - катастрофа, ты увидишь - это ещё только начало. Лера, ты сделала ошибку, приобретя шкаф.
Пиши. До свидания. Твоя Слава.
31.01.1978
Упорное молчание. Я объясняю это тем, что у тебя или большая радость, или большое горе, или новая любовь, которая увлекла тебя так всецело, как это только с тобой возможно. Лера, если ты не пишешь, потому что не хочешь, придумай что-нибудь, иначе я тебе этого не прощу.
Ну, вот я и получила твоё письмо. Когда-то Лана мне пожелала писем, 'длинных, как волна'. Сбылось. Я его так читала! Ах, Лера, милая Лера, сколько любви у тебя! Твой безумный, прекрасный бред о любви твоей! Как много у тебя счастья! Я даже вспыхнула на мгновенье. Скоро вы будете вместе! Навсегда. По письму вижу, к этому идёт. Может быть, он решится. Ну что ему его карьера, его Париж, когда есть ты и любовь к тебе. А если не решится, я даже не знаю, чем всё это кончится, не могу представить. Нет, скоро ты напишешь мне: сердечные пожелания тебе от моего супруга и возлюбленного. А я отвечу: сердечные пожелания супругу твоему возлюбленному.
Письмо о любви, письмо - сама любовь. А у меня даже близко ничего такого. Вчера разговаривала с мужчиной. Я чуть пококетничала... Конечно, сразу поняла, что он не шофёр. Шла с соседнего села, и он подвёз меня. Сделал комплимент: вам двадцать два года, а мне сорок пять. Очень мило побеседовали, но он всё испортил, назвав свою фамилию и должность: секретарь райкома партии... Я должна была покраснеть, но он этого не дождался. Передал моему папе пожелание выздороветь и, наверное, подумал: а чего можно ждать от дочери К.! Они с папой живут плохо. Папа в опале.
2.02.1978
Дорогая Лера, у меня новые туфли, очень дорогие, я не чувствую их на ноге. Какое счастье было бы иметь их чуть раньше, а сейчас... Полюбовалась и вдруг представила себя в гробу в них! Чушь какая-то. Но всё переменилось. Всё изменилось, не понять, где Белый город, где наша комнатка, где ты, где Игорь, было у меня всё это, или нет.
Лера, Игорь дальше живёт со своей женой? Не собирается переходить к тебе? Знаешь, я почему-то подумала, это было бы скучно. Всё, что могло быть - его восхищение, твоё обожание уже было и есть. И было слишком много боли, ожидания до потери сознания, до желания смерти. Какой только ты ни была для него, ты горела, всегда горела, когда была с ним. Без него ты не жила, ты даже не тлела, дни без него вычеркнуты из твоей жизни. У тебя не было ни одного желания, не связанного с ним.
Я осунулась, мама сказала. Видимо, работа мне не впрок. Не умею, не могу. Не могу работать, не могу быть доброй - то, что нужно человеку, чтобы жить в этом мире. Вот я думаю, что Игорь должен расплатиться за твои ожидания, а ты об этом не думаешь, я знаю, ты думаешь только о том, когда он снова к тебе придёт, и начинаешь ждать его сразу, как только за ним закрывается дверь.
Ночь на 5.02.1978
Снова твоё письмо, опять о любви. А Игорю ты пишешь? Когда-то я написала письмо о любви мужчине, и он начал считать меня очень умной и интеллигентной. До того он этого не замечал. Какая странная реакция. Я больше не писала. Я спрашивала его: почему бог не дал тебе любви ко мне? В любви, говорят, нет унижений... Письмо у него и теперь. Больше никогда не получит ни такого письма, ни даже подобного.
Итак, зелёные обои преобразили твою комнату. Есть зелёные гобелены, чёрный шкаф, куда твой любимый вешает свои ультраэлегантные парижские пиджаки, есть шторы, прозрачные, как воздух, и такие же невесомые. Ты почему-то про них не написала, но это ведь так, ты просто забыла упомянуть о них.
Что-то будет впереди? Что нас ждёт? Но Лера, я больше тревожусь о тебе. Ох, Лерушка, у тебя есть часы счастья. Не задумываясь, отдашь годы за эти часы любви. Я тебе послала цитату из Хемингуэя: если нечего терять, не так уж и трудно устраиваться в жизни. Как много отчаяния в этой фразе, Лера, чувствуешь?.. Я всё потеряла вместе с покинутым мною Белым городом. Кроме семьи. Меня любит мой брат, он целует меня, обнимает, никогда не бросит в беде, а у тебя никого.
Готов кофе. Сегодня воскресенье. Я стирала простыни, пододеяльники; синила, крахмалила, брат носил воду. И сейчас нужно чашечку крепкого-крепкого кофе, как в твоём доме. И у меня есть пять сигарет, сын спит, 'Грундик' выдаст 'Не отрекаются, любя', что поёт Пугачева, а потом будет чудесный голос француза - сама любовь, далее Высоцкий про ангелов, которые поют такими страшными голосами и ещё что-то там. Ты знаешь мою кассету.
А на чём мы остановились?.. У тебя есть любовь, город, Игорь. Нет только меня. Но ведь есть ещё дневник, ему, безмолвному, всё понимающему другу, скажешь всё. А будет очень трудно - пойдёшь к Лане, она поймёт. Всегда. Вы сёстры. Эти отношения не кончаются. Лера, мир огромен, и в нём есть кто-то, один или двое, которые понимают тебя и слушают. Действительно принимая и понимая всё. И горе, и радость, и спокойствие, и нежность, и скуку. А можно никогда их не встретить.
Как внезапно для меня это счастье - мои горы, моё небо. Эти звёзды, этот ветер - уж сколько времени всё прекрасно, что же гложет меня? Столько блаженства вокруг... Но страшны перемены. Я никогда не побываю в твоей зелёной комнате. И не надо говорить: давай устроим вечер, хочешь вина, сигарет... Эта игра только печалит. А я хочу видеть твои глаза и слышать твой голос.
Лера, у тебя моё фото на стене. Это очень хорошо, когда у кого-то висит твоё фото. Лера, я счастлива, что ты помнишь меня. Что любишь, тоскуешь по мне. Очень хочу к тебе, хотя бы на одну ночь. И я тоже повешу твоё фото в своей комнате, когда она у меня будет.
Где буду работать, неизвестно. Папа предполагает, в Львове. Есть влиятельные знакомые. Я бы хотела в Сколе - ближе к моему селу. А лучше в селе. Хочу здесь остаться на всю жизнь. Не хочу города. Даже такого прекрасного, как Львов. Город хорош раз или два в месяц, наездом. Больше не выдерживаю, что поделаешь, врождённая сельчанка. Город угнетает. Хватит с меня Белого города. Но куда я стану надевать свои чудесные новые туфли? В моём селе нет асфальта, поломаю шпильки. Ничего, туфлями можно просто любоваться. Что и делаю.
По вечерам у меня портнихи. Мама следит, чтобы ничего экстравагантного, только элегантное. Меня, видимо, решили замуж выдать. Буду сопротивляться. Надежда на маму. Она горда. Наш род считается хорошим, многие хотели бы породниться с нами. (У нас это ещё имеет значение).
Да, здесь можно купить хорошие ткани. Выбор большой, особенно эти кримплены, которые нравятся маме - 'очень практично'. Одну юбку для работы можно иметь, но не больше. Предпочитаю тонкие облегающие ткани. Да ты сама понимаешь - лучше твоя французская юбка, чем из топорного кримплена... Как пошили пиджачок? Получилась ли точная копия моего итальянского? Опиши всё. Лера, обязательно покупай себе обувь только на высоком каблуке. Это делает тебя стройнее. Видела на твою ножку-крошку белые босоножки. Но не имела денег купить, хотя сразу тебя в них представила: идёт по улице очаровательная женщина, изящная, стройная и нежная.
В твоём письме только любовь. В следующем напиши ещё о чём-нибудь. Ах, я знаю, Лера, это невозможно. У тебя только любовь. Большая, огромная, ты только ею живёшь. Ещё раз перечитала твоё прекрасное письмо. Ты изменилась. Игорь заметил. Боже мой, конечно, он же знает тебя, иначе не любил бы, не было бы такой восторженной нежности. Но не было бы и боли. Трудно любить такую, как ты и, наверное, такую, как я. Очень трудно. Много нужно отдавать, не всем под силу. Таких предпочитают обходить стороной - много хлопот. Я грубо написала, но верно. Это действительно так. Трудно встретить человека, который полюбит... Это Вильям и Карл любили нас так, словно любовь к нам уже была в их сердцах, оставалось только приехать в СССР.
Я помню, как Вильям увидел тебя, когда мы уходили из 'Москвы', и как пошёл за тобой. Он не боялся быть смешным, ни на кого не оглядывался. Просто шёл и шёл, и тебе пришлось решать, что же с ним делать? Я помню, как ты стояла у окна, когда все угомонились. А он просто молчал и ждал, что ты решишь... Ты тогда не верила, что любовь с первого взгляда существует. Он полюбил тебя с первого взгляда, и эта любовь делала тебя королевой в глазах окружающих. Мы с Карлом видели, как Вильям представлял друзей тебе в ресторане. Они уже отправлялись в отель; каждый взял со стола по кусочку хлеба - для позднего ужина. Когда Вильям окликнул их, все как один спрятали руку с хлебом за спиной и, представляясь, кланяясь тебе, прятали руку. Боязнь показаться прозаичными и смешными с кусочком хлеба в руках перед возлюбленной Вильяма... Такое почтение. С Карлом у нас было почти так. А любовь это или только влюблённость? Да и мы - любили ли? Ведь ты перестала тосковать о Вильяме, когда появился Игорь. И может, моё сердце со мной, может, не забрал его Карл. Просто я не встретила своего Игоря, вот и кажется мне, что сердце моё до сих пор с Карлом. Часто по ночам я просыпаюсь от его поцелуев, от его слёз. Возможно ли, чтоб Карл плакал? Но в моих снах он плачет и целует мои руки. И всегда молчит, не говорит о любви, не говорит, что встретимся, и не отдаёт моё сердце.
Встречу ли я когда-нибудь своего Игоря, буду ли счастлива, как ты? Тёплая волна нежности, бесконечная радость, смех тела, сердца, глаз - какое счастье... Я уже смирилась с тем, что редкой женщине удаётся после общения с иностранцем встретить мужчину, который был бы если не лучше, так хоть не хуже. Игорь это исключение, но кто знает, если бы вы встретились до того, как Париж отесал его, случилось бы всё, что случилось, или нет. Возможно, и ты бы его не заметила, и он бы тебя не оценил...
Лера, было время, когда я приходила в отчаянье от своей неприспособленности, неумения жить в этом мире. А теперь уже нет. Я привыкла, как привыкают к неизбежному. Есть ещё книги, которые не прочитала, есть прекрасные улицы предрассветного Львова, а ещё есть города, в которых я встречаю Карла и тебя, и все мы счастливы. Мы разлучаемся, но снова встречаемся, встречаемся часто, когда мне хочется. Пиши мне, дорогая Лера. Я очень жду твоих писем.
7.02.1978
Дорогая моя, я долго ждала твоего письма, и вот пришло сразу два. Праздник. Я очень тосковала по тебе. Написала ужасное письмо, непонятно, что со мной. Может, такая боль и отчаяние оттого, что тебя нет, а я никак не могу к этому привыкнуть. Отвратительное, чудовищное 'никогда'!.. Потом будет легче, привыкну...
Я так умею привязываться, что болит всё тело от тоски, сны удивительные.
Кстати, о снах. Снился Герберт. Я говорю: 'Ты заберёшь меня? Ты уже не уедешь один?'. Помню, что в моём голосе была такая мольба! Он ответил: 'Теперь мы вместе навсегда'. Это даже не сон был, а видение. Я помню самые тонкие ощущения, взгляд, голос, тон Герберта, каждое слово...
В твоей новой - зелёной - комнате во сне ты легко входишь в картину, идёшь мимо Мулен Руж, мимо художника, который рисует эту картину, мимо Игоря, который покупает её на Монмартре. Я вижу в своём сне, как ты идёшь и улыбаешься - сама иду тебе навстречу. Ты уже машешь мне рукой: 'Славик! Славка!'... Но тает твоя улыбка, исчезает Париж... Я в горах, а ты в Белом городе, в зелёной комнате, и на стене - картина, подаренная Игорем. Незадолго до твоего сообщения, что у тебя на стене появилась эта картина, я увидела тебя во сне в Париже. А тебе снилось, что ты вошла в картину просто, как входят в город. Вот что такое наши сны, Лера, вот где мы можем быть вместе: там... где сны. Лера, снись мне чаще!
Париж... Никогда в нём не побываю. Может, захочу когда-нибудь уехать отсюда, но не скоро. Слишком много горя я испытала в чужом, огромном, каменном мире. Это не мой мир. Я не знаю, где мой мир, а потому лучше дома. Где каждый камень знаком, где умереть не страшно и не странно.
Сегодня в Сколе мама купила японскую красную ткань. Она чудесная. Дорогая. Похожа на твою синюю французскую, только плотнее, но так же льётся. Халат с широким подолом годе тебе очень идёт. Он смотрится вечерним платьем. Передай Тамаре моё спасибо, не могу насмотреться на её рисунки. И твои позы очень узнаваемые. Я счастлива, что твои изображения, так талантливо тебя отобразившие, у меня есть.
Ты хочешь быть похожей на Сухова? Мужчина - это плохой пример для подражания. Лучше быть очаровательной и уметь нравиться, чем быть безупречно-порядочной, как Сухов. Тебе нужно другое. Чтобы на лице был написан не интеллект, а очарование и мягкость. Всё остальное в рамках разумного. И вообще, Лера, как ты уже, наверное, убедилась, женщине совсем не нужен ум. Ведь чаще всего несчастливы именно умные.
Зачем тебе быть на кого-то похожей? Я помню, в Минске меня поразила интеллигентность твоей речи. Но заметила, она пропадала, когда ты говорила с другими. Что-то такое появлялось - уму непостижимо! Рубаха-парень, простота, магазинность. Лера, не сердись, я могу ошибаться. Я же не часто слышала, как ты с другими разговариваешь, так, детали, эпизоды из жизни в общежитии. Может, так ты прятала свою беззащитность, я не знаю. Зачем я взялась за эту тему, я это до конца никогда не понимала. Со мной ты была совсем иная, чем с остальными. Со мной ты была всегда на высоте. Ты для меня всегда была и есть самая умная, интеллигентная, очаровательная женщина, и только от тебя я жду писем, а больше ни от кого. И не выдумывай ничего, будь такой, какая есть. Тебя такую любит Игорь. В тебе есть самое главное - тонкость души, и он это видит.
8.02.1978
Идёт и идёт снег. Вот уже несколько дней подряд сплошная белая пелена. Пишешь, что приедешь через полтора-два, а может, через три года. А может, никогда? Мы слишком бедны, чтобы разъезжать по городам и странам.
У меня давно нет сигарет, письма не пишутся. С сигаретами легко летят из-под пера, а без них нет. Но не стоит привыкать. Мама скоро вернётся, и нельзя будет курить. Ни ночью, ни днём, ни дома, ни в лесу, да и для чего, если не будет удовольствия? Без тебя это совсем не то. Без тебя сигареты не сигареты, а так - отзвуки прошлого с тобой, жалкие отзвуки, которые пытаюсь удержать. Никакими привычками, никакими сигаретами не вернуться мне в твою комнату. Теперь зелёную. Всё там зелёное. Только шкаф чёрный, а шторы невесомые.
Моя дорогая, твои слова из этюда о городе: 'Прошёл день, грустный, как нос бродячей собаки; прошёл вечер, никчёмный, как старый ботинок; пришла ночь, жестокая, как жало пчелы'. Милая Лера, письмо такое печальное, что я плачу вместе с тобой. Чем помочь, что сделать, как уйти от этой любви, что так возвышает и так мучает тебя.
Твоё полное горя и отчаяния письмо! Я не знаю, как излечиваются от любви, возможно ли это. Ты сама сказала мне слова француза: 'Нет никакого лекарства от любви, кроме...' Это так красиво. Он, очевидно, любил радостно. Радостно и счастливо каждую минуту. Как те двое, что встретились случайно, потом ушли в номер, а через три дня портье нашёл их мёртвыми - они умерли от любви. Это тоже красиво. Радостная, счастливая, прекрасная любовь.
А у тебя?.. Почему бы тебе не встречаться с этим мальчиком - комсомольским активистом?! Ах, Лера, Лера, нет... у тебя никого не может быть, кроме Игоря, но Игоря тоже нет. Лера, я не могу понять этого человека. Никогда не давать повода думать, что вы будете вместе. Этого нельзя простить. Твоя любовь может растопить гору, но почему-то его сердце - нет. И как он не чувствует твою беззащитность, твоё одинокое сердце, которое так любит его. Он же всё понимает. А может, он ничего не понимает.
Придёт ещё одна встреча, и в его объятиях ты забудешь горести, боль, отчаяние. Отчаяние, которое томило тебя долгих пять дней без него. И снова несколько часов счастья, прекрасного, о каком говорил француз, называя единственным 'лекарством' от любви: это обниматься, целоваться и лежать обоим рядом голыми...
Почему я не с тобой! Мы должны быть вместе, ведь жизнь такая холодная, жестокая, в ней бесприютно. Горе, что мы теперь не вместе, и ты не можешь мне всего говорить, а я слушать и понимать каждое слово, жест, мысль твою неоконченную. Я хочу к тебе. Хочу к тебе.
Лера, а моя боль почти прошла. Это была такая страшная тоска по тебе! Я очень мучилась. Она не совсем прошла, но потихоньку утихает. Элениум (больше пить не буду, раз ты против) помог уйти от неё, такой боли - ты не можешь себе представить. Как я металась! Чувство непоправимой утраты глодало меня, как чёрное чудовище. Были моменты - думала, с ума сойду. Я не хотела в Белый город, но я хотела к тебе - видеть, слушать, говорить. Я так сильно привязалась к тебе, не помню более сильной привязанности. Просто физически не могла - хотела слышать твой голос, твой тёплый, прекрасный голос - до умопомрачения. Только твой голос и больше ничего.
Теперь уже легче. Пришли письма, и я немного успокоилась. Я не так уже жду почтальона, без страха смотрю в ящик: а вдруг нет письма?!.. Сегодня увидела - нет, вспомнила, что завтра выходной на почте, а меня это не напугало. Но мы должны быть вместе. 'В этом мире люди редко понимают друг друга', - Пушкин, кажется. Мы понимаем друг друга, как никто. Это редко случается, он прав.
Милая, ты знаешь, я умею утешаться простыми вещами. Утешаюсь чем-то - на день. Ночь и вечер не в моей власти, ночью и вечером нет утешения. Вечером, когда темно, нужен кто-то рядом.
В твоём Белом городе я думала: уеду в село, заведу кур, корову и буду жить как растение, ничего не имея, кроме воздуха, ветра, солнца и моих прекрасных гор. Невозможно! я измучалась. Монотонность - это непосильно. Каждый день одно и то же: кормить и поить корову и кур, в обед то же и вечером. Уже второй месяц мама в больнице с папой. Каждое утро ношу государству молоко за полтора километра - девять литров. Это тяжело. Да, я дома, здесь легче умереть, и хорошо мне потому, что я истосковалась по горам и ветру, по огромным звёздам, по своей стране. Но постепенно праздник притупляется, я больше тоскую по тебе, чем радуюсь тому, что я здесь. Просто места себе не находила, осознав неотвратимость того, что мы с тобой больше никогда не будем жить в одном городе. Никогда не будет наших зимних прогулок в поле на закате из-за твоей любви к зимнему солнцу, наших разговоров, твоей комнатки... Будет разное, но такое - никогда.
Почему я не богата? Почему так бедна, что не могу делать, что хочу?
Сегодня была в Сколе. Снова видела туфли на твою ножку-крошку. Хочешь - куплю. Думаю, не пожалеешь. Модельные. Они украсят твой гардероб. Такие туфли можно увидеть только на обложке красивого журнала. И ещё: стиль классический, никогда из моды не выйдет, а югославская обувь прочная, долго носится. Решай. А то наступит весна, их купит какая-нибудь маленькая женщина.
Твоя Слава
2.03.1978
Дорогая Лера, сегодня я видела артиста Ланового. В фильме 'Офицеры' он прекрасно сыграл свою роль. Он там был молодым, а потом старым и седым генералом. И вот сегодня я его видела. Он читал письмо Пушкина Анне Керн. Читал прекрасно. Но старомодный воротничок его старомодной рубашки! Маленький, какие сейчас не носят, воротничок пузырился на чём-то плотном внутри. Артист был такой жалкий. Если у него жена доктор наук, и у них нет домработницы, мог бы и сам проследить за своими воротничками. Правда? Меня несколько поразило это. А впрочем, его талант - это всё. Плевать на воротнички.
Лера, я пишу скучные письма. Мне даже немножко страшно, а вдруг я так тебя потеряю. И не буду тогда иметь твоих писем. Ты должна немножко потерпеть, может, месяц, а потом я что-нибудь придумаю.
У нас весна. Тёплые дни, а в лесу, наверное, цветы уже расцветают. Но в лес ходить нет времени. Хозяйство. Вот мама приедет, и буду ходить. Сын только об этом и мечтает.
Не хочу с тобой расставаться, но, увы...
Дорогая Лера, твоё неожиданное письмо. Только позавчера - два, я и не ждала так быстро. Когда есть счастье, боюсь хотеть ещё, но хочу ещё!
Счастливая ты и печальное письмо. Нет, не печальное! Усталое. Озорные нотки веселья (как будто 'скоро я его увижу!'), но такая усталость, что видишь, я заметила. И стишок про поэта смешной. Новый поклонник - поэт, как это приятно. Но какая усталость в тебе. Почему?
Сегодня была в Сколе, имела час времени. Искала сигареты, обошла несколько магазинов - нет с фильтром! В каком-то захудалом киоске купила 'Шипку', представляешь? 'Шипку' мы курили с тобой в Минске в 1973 году, когда у нас не было денег на 'ВТ'.
Учу с сыном русский язык. Занимаюсь стенографией. Надоедает уже. И как ты её осилила?
Как большого события жду твоего следующего письма, так хочется говорить с тобой. Удивительно, как долго мы могли молчать, находясь рядом! Знаешь, мне не случалось молчать без напряжения ни с кем, кроме тебя. Кто теперь молчит, и кто разговаривает с тобой? Я так им завидую! Я завидую всем, кто когда-нибудь будет молчать с тобой, или разговаривать.
Дорогая Лера, спасибо Борису за привет. Если бог даст тебе любовь к нему, мы с ним когда-нибудь встретимся. Жизнь длинна, всё возможно. Мне было приятно и радостно говорить с ним о тебе, или просто гулять по улице и слушать, что он говорит. Это он из всех мужчин один понимает тебя и по-настоящему любит! Но, наверное, ты не полюбишь Бориса ещё раз, дважды в одну и ту же воду не вступают.
Лера, кроме Бориса, я не знаю мужчин, которые бы влюблялись и ухаживали за уже заметно беременной женщиной, какою ты была, когда вы познакомились. Расставанье ваше было неизбежно. А когда снова встретились, у тебя уже был Игорь. Всё произошло невпопад! И он ушёл. Но всё это время он тебя любил.
Его шея теперь не поворачивается вправо, оттого что полтора года делал пересадку возле твоего дома, ни разу не позволив себе посмотреть на твои окна... Ах, Лера, конечно, это шутка, манера Бориса объясняться. Несправедливо, Лера. Ведь он не причинял тебе боли. Ни исчезновением в первый раз: ваши чудесные прогулки и разговоры оборвались якобы лишь на время его отпуска, ни потом, когда выяснилось, что он не вернулся из отпуска: ты уже думала единственно о ребёнке и предстоящих родах. Он знал, что так будет. Он избавил тебя от надрыва разлуки. Всё продумал замечательно, и заметь - пожертвовал работой, чтобы не волновать тебя... Но что принесёт ему возвращение к тебе? Полтора года назад он сказал, что не хочет быть третьим лишним. А теперь согласен? Ты-то так же страстно любишь Игоря. Когда эта любовь тебя отпустит? Может, никогда?..
Интересно, будем ли мы когда-то писать друг другу только в память о прошлом, отдавая дань всему прекрасному и горестному, что было. У меня другая жизнь, и в твоей комнате продолжается жизнь без меня. У меня на столе лежат сигареты. Это напоминает твою комнату, но всё уже происходит не с нами, а со мной и с тобой по отдельности...
Почему-то снова вспомнила строки 'глазами тост произнеси, и я отвечу взглядом. Иль край бокала поцелуй, и мне вина не надо...'. Вспомнила, как я Петеру читала твои стихи, и этот тридцатилетний ребёнок дал мне свой блокнот и попросил написать, чтобы в Германии прочесть. Я не помню, какие стихи, и Петер, наверное, блокнот потерял, а память об этом вечере осталась. Так незначительно и так много...
Дорогая Лера, получила два твоих письма. Знаешь, мы никогда не встретимся и никогда не будем вместе. Милая, как безнадежно! Просто не понимаю, почему так случилось: мы не вместе и так одиноки... Всё становится безразлично, и даже попытка продолжить наше 'вместе' письмами. Лера, не утешай меня, ничего не вернётся. И письма... Я хочу тебе писать, беру листок, ручку, но кроме нежности к тебе, нет ничего, нет слов. Так однообразна и неприятна жизнь без тебя.
Моя дорогая Лера, получила твои деньги. Так хочу быстрее купить тебе эти туфли! Они элегантные, ты сама в этом убедишься, выйдя в них - даже рядом с таким денди, как твой Игорь, их элегантность не померкнет.
Серёжа остался один, от него ушла жена! Но Лера, теперь в ресторан вы пойдёте втроём? Интересно, что ты наденешь? Я хочу представлять до мелочей, как вы идёте по улицам, которые помню до последней трещинки в асфальте. Я знаю, какой для тебя праздник идти с Игорем по городу. Между вами тремя будет небольшая интрига...
Лана хочет написать мне? Я буду рада. Только... не знаю, о чём она будет мне писать. Мне кажется, теперь уже ничего не поправить. Я никогда не вернусь в Белый город, мы никогда не будем говорить, не будет стихов, сигарет и роз в ванной, не будет ночи. Неужели она не знает, что ничто не возвращается? У неё другие друзья, меня давно нет у неё. Я не против получить письмо, только о чём она будет мне писать? У нас нет будущего, есть прошлое: хорошее, доброе сначала, и плохое, отвратительное потом. Виновата Лана. Я нет. Я не виновата. Я всегда любила её, даже потом. Но я не знаю, о чём и зачем бы она могла мне писать...
Лера, опишу тебе маленькое приключение.
Директор школы был у отца, предложил мне работу пионервожатой, а потом учителя вместо одной женщины, что уйдёт скоро в декрет. Его зовут Макар.
Я позвонила Макару и сказала, что хочу с ним встретиться, поговорить, когда у него будет время принять меня. Он сказал, в шесть часов.
Я оделась тщательно. В школе уже никого не было. Сначала мы говорили о моей предполагаемой работе. Взвешивали мои возможности. Я сказала, что не смогу. На его лице отразилось удивление - зачем тогда пришла? Вполне логично. Я сказала: просто мне очень скучно, я хочу говорить. Эта неувязка скоро забылась, и мы говорили до позднего вечера. Моя душа немного отдохнула. Что примечательно, у него и в мыслях нет сказать мне что-нибудь легкомысленное и, конечно, куда ему хотя бы дотронуться до моей руки. Но я ему нравлюсь, это бесспорно. Он Дон Жуан, это знаю точно - соблазнил мою кузину. У неё муж-зануда, и она ищет приключений. Он предложил мне встречаться. Раз невозможно мне у него работать, мы можем 'хотя бы разговаривать', сказал он. Где мы могли бы встречаться? Как думает Макар? Ведь это село, и обязательно узнают.
Его дорога домой идёт мимо моего дома, мы шли вместе, и нас уже встретили. А если ещё раз?
Мы ещё раз встретились. Не было ни одной неловкой минуты. Лера, он как гурман, наслаждается каждым моим и своим словом. Вот уметь бы так! У меня впечатление, что ему тоже очень нужен человек, чтобы просто говорить. Когда он увидел меня, его радость была такой искренней. Снова слова, они уносили нас, и мы просто не сознавали, что стоим на улице, нас могут видеть. В один момент он увлекся и взял мою руку, потом увидел это, отпустил, и так беспомощно посмотрел на меня. Я улыбнулась, прощая его. И в первый, и во второй раз при прощании он целовал мою руку; при встрече нет.
Я должна ему позвонить (не согласилась на следующее свидание), все разговоры остались неоконченными, когда мы прощались. Даже если бы мы говорили целую ночь, этого бы не хватило... Но я уже знала, что не будет третьей встречи. Нужно прятаться, если встречаться. Если бы мы жили в городе - смогли бы, наверное, полюбить друг друга.
Он изменяет своей жене, пусть изменяет и впредь, я не против, а со мной приключение закончено. Я слишком уважаю его и себя.
Целую тебя. Слава
12.03.1978
Лера, в среду поеду в Борислав, Дрогобыч, Трускавец. Уверена, куплю тебе обувь. Милая, ты изящная женщина, но чтобы это было видней, всегда нужна хорошая обувь, причёска и одежда. Парикмахер у тебя есть, но если бы ещё была своя портниха, ты была бы восьмое чудо света.
Милая Лера, у меня всё по-прежнему. Тихо и грустно плывёт моя жизнь. Ничего не меняется, всё застыло в ожидании, как на фотографии. Иногда воспоминания тревожат мою душу несбывшимися надеждами, мечтами. Наверное, потому я теперь никогда не думаю о будущем. Если останусь работать в селе, буду навеки потеряна и для тебя, и для всего, что могло бы ещё быть у меня.
Ты написала, через год приедешь. Это было бы счастье. Я буду ждать. В конце концов, мы могли бы встретиться и не в летний отпуск, а зимой. В каком-нибудь курортном городке. Зимой даже лучше. Возьмём номер на двоих, и все дни и ночи будут наши. Не правда ли? Мы что-нибудь придумаем. Ах, я опять мечтаю...
Лера, мои письма хороши только потому, что читаешь их ты. Дай прочесть кому-нибудь. Увидишь, это будет обыкновенным в глазах другого человека. Что сказка для одного, для другого - проза. Примерно так говорил Р. Тагор. Мы выделили друг друга из толпы, не можем друг друга заменить никем, в этом всё дело.
Надо искать утешения не в людях. Рано или поздно они уходят от тебя, или ты от них уходишь. Ты помнишь, О. Уайльд: 'Я всегда рад новым ощущениям, боюсь, однако, мне их теперь ждать уже нечего'. Большое счастье сохранить ощущение новизны. Не всем удаётся, а тогда чем жить? Просто созерцать жизнь со стороны, не прикасаясь к ней.
Без даты
Моя дорогая Лера, получила твои миниатюры. Как хорошо, я скучала по ним. Мне их не хватало. Только я очень хочу, чтобы ты приехала и прочла их мне сама.
Я будто побывала в твоей зелёной комнате и услышала твой голос, но это было одно мгновение, а потом всё исчезло. Лера, я так люблю твой голос и так хочу его слышать! Борис сказал: у неё голос - как отмычка. Он понимает, как можно скучать по твоему голосу.
Твоё и Галкино письмо пришли вместе. Галкино - полно упрёков. Одни упрёки, я не смогла понять, как она живёт. Я-то приглашала её во Львов. Ведь её в Белом городе ничто не держит, и это не её родина. Но она ничего не ответила. Никогда ничего хорошего в этом городе быть не может. Слишком он груб, не терпит ничего тонкого, хрупкого - ломает. Мне кажется, тебе там хорошо только потому, что это твой родной край. А я не понимаю, как можно жить в этом каменном, холодном, с резкими недружелюбными ветрами городе. Но Галя будто не прочла этого.
Моя дорогая Лера, получила два твоих письма. Столько нового. И самое удивительное - фраза: 'Все силы его уходят на то, чтобы сохранить семейный очаг'. Он не может расстаться с тобой, потому что его силы уходят... Парадокс. Какой печальный парадокс.
Борис. Я помню, он сильный и смуглый, умные глаза. Он настоящий мужчина и, наверное, очень хорошо с ним женщине. Но очень трудно овладеть им. Я бы хотела с ним ещё встретиться. Его кактус? Он со мной, он красивый, я дорожу им. Борис хороший человек. Это немаловажно.
А ты снова с Игорем. Я знала, так будет. Но я согласна с Борисом: 'Не надо Игоря'. И с тобой: 'А чем жить тогда?'
Я не знаю, что делать. Здесь никто не поможет тебе. И этот город! Мне кажется, он тоже виноват в твоей беде. Говорю 'беда', потому что её больше у тебя, чем счастья. Гораздо больше.
У тебя насыщенная жизнь. Любовь Игоря, дружба Бориса, ссора с Галкой. Она и со мной письмами ругается. Но я никогда не принимала её всерьёз. Это невозможно - принимать её всерьёз. Ты, видимо, этого не учла. Годы нашей с ней дружбы держались на моём несерьёзном к ней отношении. И если мы ещё будем вместе - на этом и будут держаться. Привет ей передай. Учти, что я написала. Не надо с ней ссориться. Можно дружить, не принимая всерьёз.
Я не вполне ясно представляю твою жизнь. Игорь, Борис, Галка - и всё? А ещё какая-то Анка. Она к тебе приходит. Ты смеёшься. Тоже неплохо. Пиши больше о себе! Ах, ты не можешь писать о чём-то или ком-то, даже о себе больше, если это не связано с твоей любовью.
13.03.1978
Милая Лера, сегодня удивительно красивый день. Вчера была вьюга, настоящая зима, а сегодня солнце и небо сверкают, трудно смотреть на мир божий, и так прекрасно всё. И снег, как пена, нежный и мягкий, превращается в воду. Наверное, завтра его уже не будет.
Милая моя Лера, ты уже умеешь узнавать по письмам моё состояние. Со мной что-то происходит. Но твои письма для меня - всё. Я очень по тебе скучаю.
Где-то, за много километров, есть твой дом и комната твоя, есть ты, Игорь... Нет меня с тобой. Не могу привыкнуть к этому. Ходят автобусы и трамваи, в многолюдном автобусе ты ездишь на работу, а я здесь, в горах, где редко машина пройдёт, где жизнь остановилась, как на картине художника.
Хочу в театр, хочу музыку послушать. Помнишь органный концерт в Минске?..
Твоя Слава.
16-17.03.1978
Моя дорогая Лера, в одном из писем я рассказывала тебе, что было со мной после любви моей. Ты верно написала: жить мёртвой... Боюсь, это может случиться с тобой.
Моя Лера, не понимаю, почему ты считаешь свою любовь поражением. Она для Игоря поражение. Он теряет тебя. Лера, я просто уверена, у тебя будет счастье, будет любовь. Вот увидишь. А может, когда получишь моё письмо, Игорь уже с тобой. Не надо так отчаиваться, не надо говорить: Игоря нет больше.
'Пусти, пусти меня, освободи
От обещаний, от забот, от дрожи,
От тяжести любви - того гляди,
Я упаду под непосильной ношей'.
Помнишь - это Минск. Ах, какая была жизнь. Город-сказка, в нём ты и я. Не было забот, были стихи, музыка, библиотеки - пока ты не влюбилась. Мне теперь кажется, всё было там чудесно. Кроме работы на заводе, разумеется.
Моя дорогая, ты успокаиваешь меня. Милая, спасибо. Я уже написала тебе, что было причиной моего состояния - просто тоска по тебе, большая, сильная тоска. Пришли письма, и стало легче. Мои беспорядочные, безумные письма тревожат твою душу. А она так нуждается в спокойствии и ласке. Мне уже лучше. Начинаю привыкать, что тебя не будет. Буду терпеливо ждать твоих писем - неделями.
Ты пишешь, чтобы я была терпеливой дочерью. Я хорошая дочь. Хорошая и ласковая. Они ни в чём меня не могут упрекнуть, кроме того, что долго жила без них. Я послушная. Им хорошо со мной. Ах, видела бы ты мои руки! Хозяйство... У меня же есть кандидаты в мужья. Заметь - кандидаты. Ни одного из них не хочу, и никогда не хотела иметь рядом с собой. Была жизнь вне села, и недаром она прошла для меня. Наверное, я так и останусь одна на всю жизнь. Ещё сын. Разбойник и драчун. Дерётся сразу с тремя. Что из него получится?
У тебя нет вечеров. Как это странно. У меня всю жизнь длинные вечера, и жизнь заключается в них. А было время, когда в вечерах и ночах. И у тебя тоже. И странно узнать, что ночью ты теперь спишь, а вечеров у тебя нет. Вечеров нет, меня нет. У тебя тяжёлая работа. Я никогда бы не смогла... Это что-то ужасное: делать какие-то шлифы... почти как на заводе в Минске. И три смены. Из-за ночных и вечерних у тебя нет вечеров. У тебя плохая работа.
Моя дорогая, перечитала твоё письмо. Ты утешаешь меня. Да, я молода, некоторые дают только двадцать лет. Лера, милая Лера, ничего нет впереди. И ты-то это знаешь, ты как никто знаешь, что у меня впереди ничего нет. Я уже притерпелась к этому 'ничего, никогда', как уживаются с бородавкой - мешает, плохо, но жить можно.
Жить можно. Много воспоминаний. И знаешь, почему ничего нет впереди? Потому что я всегда буду такой, какая есть. Переделать себя, создать заново? Нет, для этого нужно твоё упорство. А я не стремлюсь ни к чему. Однако моя печаль была не из-за моей будущей судьбы. Меня печалило твоё и моё будущее невместе. Наше 'никогда'.
А ещё, милая Лера, плохо, что я не по всей форме верю в бога, чтоб пойти в церковь и исповедаться. Может, теперь, когда моё удивительное счастье оказаться дома поутихло, схожу. Просто для успокоения, как ходила в Минске на кладбище. Куда только спрятать при этом свои пустые глаза...
Милая, твой совет: не надо так напряжённо вслушиваться в себя. Но я иначе просто не могу. Во мне - ты с Игорем, Карл, и я думаю о себе и о вас, вслушиваюсь в себя. Мне больше просто нечего делать. Я не шью и не вяжу.
Надо жить проще - ещё один твой совет. А ты? Ты умеешь жить проще? Для нас формула благополучного счастья непостижима и неприемлема. Просто невозможна! И ты-то должна это знать. Всё сложно, а от себя не убежать - это ты при прощании говорила. Никогда не убежать. Никогда и никуда. Не существует для нас простоты - ни отношений, ни любви, ни жизни.
Милая, никому не показывай моих сумасшедших писем. Они пишутся для тебя. Только в том случае, если расставишь знаки препинания и исправишь мои ошибки, можешь отдать их когда-нибудь в печать.
Собираешься сына взять к себе. А как твои три смены? Ведь ему нет и четырёх лет. Что будешь делать - переходить на другую работу? Или маму заберёшь к себе вместе с ним? Ты не объяснила.
Пиши мне. Целую. Твоя Слава.
21.03.1978
Милая, я очень рада, что ты счастлива. Ты так восторгаешься, обожаешь, но вечно это продолжаться не может. И разочарование, отчаяние ещё могут случиться, к чему ты совсем не готова.
Надо же такому случиться, что в ресторане вы встретили Бизона!.. Напрасно ты ему сказала... У меня никогда не было любви к нему. Была его нежность ко мне - тоже не любовь. Деликатное, нежное отношение и удивительное понимание. И больше ничего. Я скучаю по его нежности. Но любовницей никогда не согласилась бы быть. Милая Лера, кроме жены, он ещё имел женщин, я это всегда знала, как и то, что он плохо относился к ним. Высокомерно, надменно. Но со мной оставался неизменно ровен, ласков и нежен.
Однажды он сказал: хоть бы Вы уехали! Но эта фраза ничего не изменила в наших отношениях. Может, мы ещё встретимся. Он как-нибудь приедет ко мне. По дороге во Львов заедет к одной из любовниц, будет её любить. Ну а со мной - нежность, беспредельная лёгкость в отношениях. А поцелуи - с другой, с той, которой можно дотронуться до колен, до груди. Я знаю, что он такое. Меня не удивило твоё письмо, не огорчило. Лера, на дне моего рождения он не очень прилично вёл себя с Галкой. Он при мне дотронулся до её руки. Мне не было стыдно за его ничтожный жест, потому что сам он не ничтожество. Это, как и всё другое, что он позволял себе с другими, не касалось нас. Это вне наших отношений. Мы любовники, это бесспорно, но другие. Его глаза порой говорили, что я женщина, и он хотел бы до меня дотронуться. И только. Может быть, он знал, что я не смогу любить за причинённую мне беду, за одиночество, за ревность, могу разлюбить за ничтожную мелочь, но что-то во мне не может угаснуть даже к тем, кто предал меня. Я сама этого не совсем понимаю, но всё это я.
27.03.1978
Дорогая Лера, сегодня была в Трускавце. Пила чудесный херес. Он напомнил мне тебя и твою комнату, когда ты приезжала из Крыма с корзинкой вин. Лера, я купила туфли. Умру от огорчения, если будут тебе великоваты - единственное, чего боюсь.
У меня в гостях был мой одноклассник - единственный не женившийся. От души поговорили. Договорились, он будет приходить развлекать меня, не даст умереть от скуки. Неплохой парень, но очень скромный. Оттого, наверное, не испытавший 'счастья' супружества.
Когда живёшь в Белом городе, всё ждёшь и надеешься, что кто-то придёт и заберёт тебя в свою страну, где будешь счастлива. И можно ждать и надеяться бесконечно, а здесь ничего нельзя.
1.04.1978
Дорогая Лера, наконец, я дома. Я соскучилась по тебе, по письмам. Приехала - твоё письмо. Я ждала его. Ехала и думала, что оно ждёт меня - так и есть.
Спешу сообщить, что встретила человека, который мне понравился. Он удивительно напоминает Карла. Его зовут Роман - Ромко, как у нас говорят. Усатый, смуглый, обезьяноподобный, но стройнее, чем Карл, так как молод. Когда ему будет лет сорок пять, станет точно таким.
Ездят в наше село два автобуса. Один большой - идёт прямо в Борислав, а другой маленький, по дороге заезжает в дальнее село. Все стараются ездить на большом - меньше времени теряют и меньше тряски в пути. Я в большом ездить не люблю, так как приходится стоять. А в туфлях на высоком каблуке два часа выстоять тяжело. Трясусь в маленьком, зато сидя. Спешить мне некуда.
Живет Ромко в селе, оттуда его возят на работу.
Я сидела и смотрела на него. Он это заметил. Подсел ко мне ухарски и громко спросил: почему Вы на меня смотрите? Счастье, людей было мало - несколько рабочих-буровиков и одна женщина. Я ужасно покраснела лицом, и шеей, и даже спиной. Немножко помолчала, собралась с силами, и: мне нравится смотреть на вас. В голосе не было ни тени насмешки, ни даже улыбки. Он молчал. Не знал, о чём говорить и не знал, как встать и уйти. Я сидела, отвернувшись к окну. Было даже приятно, что такой сильный мужчина растерялся. Ему было неловко, но для меня это не имело значения, я бесповоротно влюбилась.