Велвл Чернин. Литература на Языке идиш – комета или планета?
Александр Рапопорт
Велвл Чернин – посланник Отдела образования Еврейского агентства в России, поэт-идишист, переводчик, преподаватель Бар-Иланского университета (Израиль), МГУ и РГГУ.
– Беседу об идишистской литературе уместно начать с вопроса о языке. К какой семье языков принадлежит идиш, как долго существует, как развивался в новейшее время?
– В строго научном смысле идиш относится к германской группе языков и является одним из языков еврейской диаспоры. Он входит в одну функциональную группу с другими генетически неродственными языками, которыми евреи пользовались прежде всего для устного общения. На них создавался фольклор, позднее, на некоторых из них, – профессиональная литература. Уже в ХIХ веке литература на идише вступила в конкуренцию с лошн койдеш, то есть с имевшим статус священного древнееврейским языком. Лошн койдеш выступал в роли этнического символа, обозначая связь еврейского народа с его религиозной традицией, с Эрец Исроэл, позднее он стал одним из символов сионистского движения.
Принято считать, что идиш существует около тысячи лет. Оставим в стороне средневековый период развития языка и литературы на идише, сосредоточимся на новейшем времени. Вплоть до XVIII века все «высокие» жанры еврейской литературы обслуживались древнееврейским языком. XVIII век – ключевой период и для развития идиша, и для определения его места в литературе нашего народа. В этом веке в еврейской среде возникли идеологические течения, которые определили культурно-языковую специфику на два последующие столетия вплоть до сегодняшнего дня. Одно из течений – хасидизм, другое – хаскала́.
С момента своего возникновения хасидизм был обращен к человеку из народа. Не к тем, кто всё время проводит в ешивах, а к людям, которые тяжело работают и у кого нет времени постигать священные тексты. Хасидизм выдвинул на первое место идею «авойдас а-лев» («работа сердца»), идею служения Г-споду не «умом», а «сердцем». И хасидизм обратился к народному языку, которым для евреев Германии и Восточной Европы был идиш.
Первая по времени книга хасидской литературы на идише XVIII века – «Шивхей Бешт» («Восхваления Баал-Шем-Това»). Развивается жанр «хасидской притчи», которая, видоизменяясь, дошла до наших дней. Наиболее яркий пример этого жанра – «Истории рабби Нахмана из Брацлава», написанные в первой половине ХIХ века. Его афоризмы и короткие истории стали чрезвычайно популярны. Современная израильская песня «Весь мир – это узкий мост, и главное – ничего не бояться» – перевод из рабби Нахмана. Рассказ «Шабос-Нахаму» русского классика Исаака Бабеля фактически является переложением хасидской притчи.
Движение хаскала возникло во второй половине XVIII века в Германии. Это движение еврейского просветительства. Его посыл – будь евреем в своем доме и европейцем, выходя из него. Идеологом Хаскалы стал Моше Мендельсон, дед композитора Мендельсона-Бартольди.
Писатели Хаскалы внесли колоссальный вклад в развитие литературы на иврите. Они очистили средневековый иврит от заимствований из Талмуда и арамейского языка и создали литературный стиль, целиком базирующийся на Танахе и названный мелица€. По отношению же к идишу хаскала заняла исключительно агрессивную позицию. Маскили€м, сторонники этого движения, считали его испорченным немецким. Возник особый жанр «пьесы для чтения», пропагандировавший отказ от идиша. Примитивный сюжет строился, как правило, на любовном треугольнике: два молодых человека ухаживают за одной девушкой. Положительный персонаж – бритый, с отрезанными пейсами, одет по-европейски, врач по профессии, говорит на чистом немецком языке. Отрицательный персонаж – пейсатый, с козлиной бородкой, в традиционной одежде, учится в ешиве, говорит на идише. Легко догадаться, кого выбирает девушка. Вывод: хотите быть современным, политически грамотным и нравиться девушкам – говорите по-немецки.
Пропаганда маскилим привела к тому, что уже в 30-х годах ХIХ века появилось воззвание раввинов Восточной Германии, в котором они отчаянно призывали не отказываться от идиша. К 40-м годам призывы смолкли: не осталось раввинов, говоривших на этом языке. Идиш в Германии был повсеместно вытеснен немецким. И появилась «наука о еврействе», что происходит всегда, когда сама еврейская жизнь в отдельно взятой стране прекращается.
Хаскала развивалась в три этапа. Старейший ее этап – немецкий. Следующий – галицийский. И вслед за ним – русский, или литовский, этап: все крупнейшие деятели этого периода были уроженцами Литвы или Белоруссии и подданными Российской империи. В 40-х годах ХIХ века хаскала добралась до России, где маскилим столкнулись с серьезной проблемой: со старым идишем, сформировавшимся стихийно. Российские маскилим пытались приблизить стихийно сложившийся литературный идиш того времени к немецкому. Они вставляли массу немецких слов, которые до того на идише не употреблялись. Большинство их нововведений не прижилось.
– Кто из писателей «заложил основы» идишистской литературы?
– Прозаиком, который создал новый литературный идиш, был Менделе Мойхер-Сфорим. Он родился в Белоруссии, в юности переехал на Украину, но в быту сохранял литовско-белорусский диалект идиша. Менделе Мойхер-Сфорим создал новую литературную норму. Лексика и синтаксис ее базировались на украинском диалекте, а фонетика – на белорусско-литовском. Он создал язык, который ни для кого не был родным и в то же время всем был понятен. При этом Менделе выступал как человек, сформировавший новый литературный стиль на иврите, сменивший мелицу. Израильтяне не без оснований считают его классиком не только идишистской, но и ивритской литературы.
Комикс на идише в газете «Еврейская Америка». 1906 год.
Когда я учился идишу, то сперва говорил как моя бабушка, когда же нахватался разных редких слов и перешел на правильное произношение, бабушка сказала мне: «Ну вот, теперь ты говоришь как гой». Так или иначе, литературная норма идиша сложилась в Российской империи. При этом разговорная норма не успела устояться. До сих пор каждый считает, что правильно говорили те носители диалекта, у которых именно он учился языку.
В 80-х годах ХIХ века произошла языковая революция. Идишистские поэты того времени, сочинители «пурим-шпилей» и пьес для бродячих театров были, по определению Семена Дубнова, «примитивными рифмоплетами». Их тексты – переходный этап от фольклора к индивидуальному творчеству. Единственное исключение – проза Менделе Мойхер-Сфорима. Первым еврейским поэтом с ярко выраженной индивидуальностью историки литературы считают Семена Фруга.
Фруг – первый выходец из неассимилированной еврейской среды, писавший по-русски профессионально. Его печатают в русских изданиях, он переезжает в Петербург, помимо стихов публиковал многочисленные статьи о литературе, его признают русские критики; Семен Фруг – состоявшийся русский поэт. После семи лет творчества на русском языке он начинает писать еще и на идише. Следует сказать, что Фруг ввел силлабо-тоническую систему в идишистскую поэзию. Издатель идишистской петербургской газеты, предваряя публикацию Фруга, с восторгом сообщал: «Эти стихи на жаргоне написал известный русский поэт Шимон-Шмуэл Фруг». То есть, как сказано в Талмуде, «с высокой крыши в глубокую яму»…
В тот же период появилась когорта талантливых молодых людей, которые начали писать на идише. Среди них был некто Шолом Рабинович, он же Шолом-Алейхем. Начинал он на русском и иврите, то есть на «высоких» языках. К этой же компании относился Шимон Рапопорт, позднее известный как Семен Ан-ский, автор гимна партии «Бунд», автор пьесы «Диббук между двумя мирами», организатор знаменитой этнографической экспедиции. Идея о народности литературы, заимствованная у русской революционной критики, была истолкована частью молодой еврейской интеллигенции так, что они стали писать на языке русского народа. Но были и те, кто начал «искать» свой народ. У Шолом-Алейхема, окончившего русскую классическую гимназию, у блестяще образованного Семена Ан-ского не было бы проблем, реши они писать по-русски. Ситуацию выбора идиша как языка профессиональной литературы обосновал еврейский историк и литературный критик Семен Дубнов. В статье «Жаргонная литература и ее читатели» Дубнов писал, что в реалистической прозе, где необходима аутентичность речи персонажей, пишущие на идише оказываются в преимущественном положении по сравнению с теми, кто пишет на других языках. Но мэтры еврейской литературы того периода относились к новой литературной поросли враждебно. Показательна позиция писавшего на иврите Иеуды-Лейба Гордона, которого называли «величайшим поэтом Хаскалы». Умер он в 1882 году, в каком-то смысле пережив самого себя.
Шолом-Алейхем удачно женился на дочери предпринимателя Лоева, получил приданое, половину которого просадил на бирже, благодаря чему появились замечательные биржевые истории. Другую часть приданого он потратил на разнообразную издательскую деятельность. Мы не знали бы этого Лоева, если бы дочку его не «соблазнил» Шолом-Алейхем. Но каково было самому Лоеву видеть, на что зять тратит приданое? Поставьте себя на его место. Он ведь еще не знал, что перед ним классик еврейской литературы, к которому нужно относиться с пиететом…
Шолом-Алейхем начал издавать «Еврейскую народную библиотеку», пригласил авторов к сотрудничеству, ему слали рукописи… В этом «потоке» он получил два примечательных письма. Одно – от Иеуды-Лейба Гордона, который к тому времени, не отставая от новых веяний, выпустил на идише сборник стихов «Будничные беседы». Слабые стихи, созданные по тонической системе на грубоватом литовском диалекте, но не без остроумия. Эта книжка, написанная, пожалуй, «левой ногой», принесла Гордону доход больший, чем все его сочинения на «высоком» иврите: ведь все знали о «великом Гордоне», но прочесть мало кто мог, – и вдруг Гордон, да на простом языке! Однако Шолом-Алейхему Гордон отвечает письмом, в котором, во-первых, отказывается от сотрудничества с идишистским издательством, во-вторых, не рекомендует и самому Шолом-Алейхему этим заниматься. Как последовательный сторонник Хаскалы, Гордон пишет: возможно использовать идиш для просвещения, но нельзя развивать и поддерживать литературу на этом языке в ущерб литературе на иврите. «Грех Вам будет, если Вы начнете воспитывать на жаргоне Ваших детей, это всё равно что отправить их, одетыми в лапсердаки, гулять по Невскому проспекту».
Шолом-Алейхем проигнорировал замечания мэтра, тем более что своих детей на идише он не воспитывал.
Обратная ситуация возникла у него с классиком идишистской прозы Ицхоком-Лейбушем Перецом, жившим в Польше. И.-Л. Перец прислал статью немецкого философа, переведенную на идиш. Шолом-Алейхем удивился: зачем нужны статьи по философии на идише, об этом читают и пишут на других языках. Перец ответил, что он хочет, чтобы жаргон стал полноправным европейским языком и использовался в любой сфере деятельности. В этом смысле И.-Л. Перец был предтечей идишизма – движения, получившего в дальнейшем большое развитие.
На рубеже ХХ века еврейская литература трехъязычна: идиш, иврит и русский. Причем это единый литературный процесс – все писатели владеют этими языками. В области поэзии, благодаря появлению Бялика и Черняховского, доминирует иврит, в прозе – идиш (Мойхер-Сфорим, Шолом-Алейхем, И.-Л. Перец, Шолом Аш), в литературной критике и публицистике преобладает русский (С. Дубнов и С. Цинберг). Уже существует оформленный Мойхер-Сфоримом литературный идиш, хорошо «отточенный» последующими авторами.
В начале ХХ века возникают две модели реализации еврейской национальной идеи. Одна модель – сионистская: она базируется на иврите, ее сторонники называют себя гебраистами. Другая модель – идишизм: это автономизм в политике, базирующийся на идише, языке масс.
– И началась полемика, переходящая в физическую борьбу?
– Возник серьезный конфликт, разделивший еврейскую интеллигенцию на два лагеря. У Шолом-Алейхема есть памфлет «Идишизм и гебраизм». Сам он ко многому относился с юмором, поскольку не был заидеологизированным человеком. Он был сионистом – но не очень активным, был прежде всего идишистским писателем – но и на иврите немного писал. Шолом-Алейхем не был особенно религиозен, но и в атеисты тоже никогда не записывался. Участвовал в двух сионистских конгрессах – так что ж из этого? Одну дочку отправил в Палестину, а сам остался в России, но после 1905 года переехал с семьей в Америку. Таков Шолом-Алейхем. В памфлете «Идишизм и гебраизм» он пишет: «Они обзывали друг друга, они спорили и ругались, ругались и спорили; идишисты кричали: “Идиш!” – гебраисты кричали: “Иврит!” Всё это они кричали на идише». Действительно, ругаться на иврите того времени, в отличие от сегодняшнего иврита, было невозможно.
Урок идиша в университете Ратджерса в Нью-Джерси, США.
Впрочем, в литературе существовали люди идеологически более ангажированные, например, Хаим-Нахман Бялик, выдающийся поэт и активный гебраист. При этом он сделал для идишистской литературы то, чего до него не сумел сделать никто: убрал с идиша ярлык «низкого языка». Бялик создал на идише поэзию высоких жанров, что вывело язык на другой уровень. Фруг так писать на идише не мог, «высокую» и «гражданственную» поэзию он создавал на русском, а стихи, связанные с еврейским бытом и фольклором, – на идише. В стихотворении «Моя эпитафия» Фруг писал (даю подстрочник): «Изо всех сил последним зубом / Рвал и грыз жаргон / Мял любимый язык наших матерей / Перчил его цезурами / Подсаливал его рифмами / Чтобы сделать хотя бы чуть-чуть помягче / Прогнать этот “милый” запах / Динабургских <двинских> мясных лавок…»
В идишистской газете «Дер Фрайнт» Фруг высказался так: «Одно из двух. Либо мы – нация, и тогда жаргон не есть наш национальный язык. Либо жаргон – наш национальный язык, но тогда мы не нация». Перед смертью Семен Фруг отрекся от всего, написанного им и на идише, и по-русски. Шесть последних стихотворений он написал на иврите.
И он не единственный, у кого действия и декларации не совпадали. Писатель Йосеф-Хаим Бреннер, убитый арабами во время беспорядков 1921 года в Палестине, «израильский Достоевский», как некоторые его называют, выступал против идеологии идишизма, но писал на идише и редактировал газету на этом языке.
Накануне первой мировой войны в литературу пришло новое поколение писателей, которые уже не извинялись за то, что писали на идише. Явилось поколение поэтов-титанов: Ури-Цви Гринберг, Давид Гофштейн… Для них идиш был естественным инструментом творчества. Эти прозаики и поэты привнесли в еврейскую литературу европейские литературные течения. Еврейский экспрессионизм – это прежде всего Гринберг и его группа вокруг журнала «Альбатрос»: Перец Маркиш, Мелех Равич – поэзия высокого уровня, одна из крупнейших в Европе. В еврейской литературе появляются символисты, импрессионисты, футуристы, представлены все течения. Возникла киевская группа, где лидером был Гофштейн.
Особняком стоит виртуозный поэт, которого редко вспоминают, – Лев Найдус. Он умер молодым, его записали в «искусство для искусства», на русский не переводили. Найдус довел еврейское стихосложение до совершенства, которого, пожалуй, ни у кого после него не было. Это поэт поколения, уставшего от революций и войн. Я перечитываю его, когда хочу отключиться от нашей израильской политики, от споров вокруг поселений, от «Шарон – да!» и «Шарон – нет!»… Посмотришь в Интернете новости из Израиля – грустно становится, поскольку я сам поселенец. Бунтари наподобие Гринберга заставляют страдать, но если хочешь расслабиться – читай Найдуса.
Был случай. Год назад прилетел я в Израиль, собрался в университет Бар-Илан, и был тогда без машины. Пришел на «Тахана мерказит» в Иерусалиме, сел на автобус, идущий в Бней-Брак, город ультраортодоксов, где говорят на идише. В автобусе встречаю коллегу, мы садимся вместе и разговариваем по-русски. Весь автобус заполнен людьми в черных шляпах. Коллега Хаим жалуется, что его студентки мало интересуются еврейской литературой, по-видимому, думают о другом. Он не знает, как их заинтересовать, и советуется со мной, как с более опытным преподавателем. Я говорю: «Почитай им Найдуса». – «А кто это?» Я начинаю по памяти громко цитировать на идише:
Я знаю там грешных женщин,
у них рубиновые уста,
груди – гроздья темного винограда,
они стонут, трепещут и извиваются,
эти дочери экватора,
они могут замучить до смерти,
сами же не насыщаются никогда.
И тут вижу: все ультраортодоксы поворачивают головы и смотрят на нас с Хаимом. Ждут продолжения. Народу даже в голову не приходило, что такое можно услышать на идише в автобусе, идущем в Бней-Брак…
С каждым новым поколением литература на идише становится многогранней. Если в конце ХIХ века самым ярким движением были поэты из «Пролитарише дихтер» в Америке, клеймившие буржуев, то уже в 10-х годах всё становится гораздо интересней… Если мы говорим о еврейском символизме, то это прежде всего молодой Давид Гофштейн:
Зимними вечерами в русских полях…
Где можно быть более одиноким?..
– В прозе в это время тоже происходит расцвет?
– Появилась целая плеяда сильных прозаиков, не только Шолом Аш, но и Апатошу, Дер Нистер, Бергельсон, старший Зингер… Но тут рухнули две империи: Российская и Австро-Венгерская, на территориях которых развивалась идишистская литература и существовало единое культурное пространство. И все разбрелись, разъехались. Гражданская война в России привела к тому, что большая часть еврейской интеллигенции переместилась отсюда в Польшу и в Германию. В Америке сформировался новый литературный центр, движение «Де Юнге», появились Мойшеле Алтерн и Лейзер Вольф, появились абсурдисты. Затем на их место пришла американская версия экспрессионизма – инзихизм: Яков Гладштейн и Аарон Гланц-Лейелес, потрясающие по масштабу поэты.
В начале 1920-х годов литературная «тусовка» в Европе была яркой и обильной. В Польше возникла литературная группа «Халястра» («Ватага»), позднее – журнал «Альбатрос». В Берлине встретились Бергельсон, Бялик, Гофштейн, там были представители галицийской школы (Гринберг, Агнон), литераторы из Восточной Европы и России. Но уже к середине 1920-х годов литературная жизнь русско-еврейской Германии начинает вымирать. Писавшие на иврите устремляются в Эрец Исроэл. Возникает «Тель-Авив-автана»: каждую субботу в доме Бялика собираются писатели для обсуждения литературных проблем. Но не все, кто уехал тогда в Палестину, нашли свое место в Израиле.
Варшава, конец 30-х годов.
– Какой была ситуация с идишем в Палестине начала ХХ века?
– В 1920-е годы происходит географическое размежевание ивритской и идишистской литератур. Они расходятся, как до этого разошлись идеологически. Пишущие на иврите покидают диаспору. Пишущие на идише не находят своего места в Палестине. Ури-Цви Гринберг, главный редактор «Альбатроса», в свои 26 лет пользуется бешеной популярностью. В дневнике он пишет: «Все едут за океан. И только маленький караван идет к солнцу. Я ухожу с этим караваном». По приезде в Эрец Исроэл он – моментально! – перестал писать на идише, волевым решением отказался ото всего, что написал прежде. Гринберг был нонконформистом по определению. В Палестине он поначалу сотрудничал с левым сионистским истэблишментом. Но быстро в нем разочаровался и примкнул к ревизионистам. Сделав это, он, во-первых, лишился работы, во-вторых, периодически стал возвращаться к идишу. После 1929 года он пишет на двух языках. В 1931 году его за ревизионистские взгляды выживают из Палестины. Литераторы из левого лагеря правых сионистов «наградили» ярлыком «еврейские фашисты». Гринберг уезжает в Польшу редактировать ревизионистскую газету на идише. Стихи он пишет в основном на иврите, иногда – на идише. После немецкой оккупации 1939 года он добирается до Палестины и с этого момента полностью переходит на иврит, создает цикл «плачей» по уничтоженным общинам Европы. Несмотря на ревизионистские взгляды, в начале 1950-х годов он получает признание как национальный поэт Израиля. И вдруг, в 1955-м, в сионистском государстве, где доминирует лозунг: «Один народ – один язык, еврей – говори на иврите!» – Гринберг опять начинает писать на идише и печататься не в престижном издании, а в газете для новых репатриантов. В середине 1960-х годов ему, уже увенчанному израильскими национальными премиями, присуждают премию имени Ицика Мангера, писавшего на идише. До конца своих дней Гринберг писал на двух языках, хотя на идише всё меньше. Умер он в начале 1980-х.
На примере его судьбы мы видим, сколь непростой была творческая реализация на идише в еврейском государстве. В конце 1920-х годов против идиша в Палестине развернулась совершенно разнузданная кампания. Она была направлена и против ивритских литераторов старшего поколения. Когда в Израиль из Америки с визитом приехал признанный прозаик Шолом Аш, Бялик, принимая его в ивритском Союзе писателей, сказал: «Иврит и идиш – пара, созданная на небесах». За это он подвергся жестоким нападкам со стороны молодой поросли во главе с Авраамом Шленским, который призвал «избавиться от устаревшего Бялика». Это был «бунт молодежи», видевшей иврит единственным языком еврейской литературы.
В это же время, то есть в конце 1920-х, по ряду причин – личных, политических, экономических – страну покинули многие, писавшие на идише. Уехал зять Шолом-Алейхема Беркович, позднее вернувшийся, навсегда уехали Маркиш и Гофштейн. А приезжающие в Эрец Исроэл со временем переставали писать на идише.
– Что в этот период происходило с идишистской литературой в Европе и Америке?
– Период между двумя мировыми войнами – самый яркий в существовании литературы на идише. В это время происходит нормирование литературного языка. Проделывается огромная работа по выработке норм орфографии, грамматики и созданию научной терминологии. Быстро развивается кино на идише. Основные центры идишистского кинематографа, помимо СССР, – Польша и США. В Польше был зритель, в Америке – технические возможности. Это потрясающий кинематограф, обращенный к массовому зрителю. Сейчас эти фильмы переводят на DVD c титрами на английском.
В межвоенный период формируется несколько литературных центров. В Варшаве работают Ицхок Зингер, его старший и не менее талантливый брат Исроэл Зингер, Мордехай Гебиртиг, Ицик Мангер переезжает в Польшу из Румынии, длительное время там живут Шолом Аш, Мелех Равич и Моше Бродерзон, единственный из них уроженец Москвы.
В американском метро 30-х годов.
Советский Союз, со всеми минусами и плюсами, был, безусловно, одним из важнейших центров. Здесь находились Гофштейн, Маркиш, Квитко, Галкин, Фефер, из крупных прозаиков – Давид Бергельсон, Дер Нистер, Изи Харик. В СССР идиш получил официальный статус не только в Биробиджане, но и в еврейских автономных районах Новозлатополь, Лариндорф, Фрайдорф. В СССР господствовал агрессивный идишизм. Сочетание в своем творчестве идиша с ивритом чревато было попаданием туда, где невозможно сочетать умственный труд с физическим. С середины 1930-х годов здесь сажали, заставляли славословить партию и вождя и улыбаться, когда расстреливают твоих друзей…
Работая над статьей о творчестве Лейба Квитко, я просматривал его сборник, изданный в 1940 году. В сборнике есть стихи о Сталине, стихи о врагах народа и есть цикл о детях и для детей. Мы все знаем милый перевод: «Анна Ванна, наш отряд / Хочет видеть поросят / И потрогать спинки. /Много ли щетинки?»
А подстрочник выглядит так: «Я поросенок. Я должен есть из всех кастрюлек и мисочек, чтобы быть толстым. Я прошу добавки, мне дают, и я ем. И поэтому меня схватят. И поэтому меня свяжут. И поэтому меня зарежут. С меня сдерут шкуру и съедят всего целиком». Это страшный период в еврейской литературе: одни молчали, другие сидели, третьи уже расстались с жизнью.
В Америке, куда перед войной многие переехали из Европы, уже наметилась тенденция языковой ассимиляции. Все тамошние еврейские писатели были уроженцами Восточной Европы. В США, как я уже сказал, лидировали инзихисты, но, когда они стали зрелыми мужами, никто не пришел их свергать. Нового поколения в еврейской литературе Америки не появилось.
Существует стереотип, что корни идиша подрублены Холокостом. На деле угасание идиша произошло вследствие ряда причин. Секуляризация еврейского населения привела к тому, что идишистская литература стала литературой одного поколения. Ее авторы вышли из традиционных семей, где разговаривали на идише. Но сами они, получив образование на нескольких языках, детей на идише уже не воспитывали.
Помимо ассимиляции, серьезным ударом была победа гебраизма в Палестине. Как этнический символ, идиш проиграл ивриту. В 1930-х годах законодательный орган ишува принял закон: школы, где преподают на идише, лишаются финансовой поддержки. После этого только ортодоксы, не желавшие брать денег у сионистов, продолжили преподавание на идише. После образования государства были введены законы, ограничивающие распространение идиша. Существовал запрет на идишистские театральные постановки. Играть на идише разрешалось только иностранцам, израильтянин за это «деяние» подвергался штрафу. Как же поступали евреи? Они учитывали штрафы в цене билета. Ввели запрет на издание ежедневной газеты на идише. Как его обойти? Издатель Мордехай Цанин в министерстве печати получил разрешение на издание двух газет, каждая из которых могла выходить три раза в неделю. Потом это была фактически одна газета, а юридически – две. Роман с продолжением печатался, переходя из одной газеты в другую. Сегодня это кажется забавным, но идишистам не казалось забавным, что их язык и профессиональное занятие объявлены вне закона. Еще в начале 1960-х годов идиш был активным средством общения. Сефарды жаловались, что, если придешь на биржу труда в Тель-Авиве и не понимаешь идиша, то «у тебя проблемы». Но с приходом поколения, родившегося уже в Израиле, идиш был вытеснен ивритом.
Надпись кровью на идише на стене газовой камеры: «Евреи, отомстите!»
В США и Канаде произошла мощнейшая ассимиляция. Новое поколение оказалось настолько американизированным, что в 1950-х годах возникло движение «Юнг идиш», поставившее задачей борьбу за сохранение разговорного языка. Еще в 1930-х годах американские евреи считали себя эмигрантами. После войны стало очевидно, что той Восточной Европы, откуда они эмигрировали, больше нет, и что евреи Америки – единственные сторонники живого идиша. Действительно, то немногое, что спасено, спасено их усилиями.
В ходе второй мировой войны большинство носителей языка погибло. Польское еврейство было уничтожено полностью. Российское – уничтожено наполовину, причем в регионах, где говорили на идише. Разрушенной оказалась система воспитания и образования на идише. Рухнула мечта об автономизме. В конце 1940-х годов в Израиль из Европы устремились уцелевшие еврейские писатели. Основанный Авромом Суцкивером «Ди голдене кейт» превратился, как тогда казалось, в крупное издание. В середине 1990-х он закрылся. Всё еще выходит «Йерушалаемер альманах», созданный писателями из СССР, приехавшими в конце 1960-х.
В начале 1980-х годов появились идишистские литераторы, родившиеся после Катастрофы в США и в СССР. К этому поколению принадлежу и я. Борис Сандлер редактирует «Форвардс» в Нью-Йорке, Михаил Сюзенбаум – крупнейший идишистский прозаик Израиля, прозаик Геннадий Эстрайх живет в Англии.
Основанный в 1961 году журнал «Советиш геймланд», бессменно возглавлявшийся Ароном Вергелисом, был сколком альманахов, закрытых в 1948 году: «Советиш» и «Геймланд». Именно Вергелис в 1981 году «пробил» создание идишистского семинара на Высших литературных курсах в Москве. Курсы окончили пять человек. Иначе просто некому было бы «подкрашивать вывеску» советской еврейской литературы. Однако основная проблема – преподавание языка там, где он еще сохранялся, – не была даже поставлена. В конце 1980-х началась репатриация в Израиль, и все «молодые литераторы» уехали.
Вот и всё. Литература на идише здесь прекратилась.
Иерусалим, 2006 год.
Следует сказать, что, хотя профессиональная литература на идише существовала полтора столетия, последний ее этап был ярчайшим: эта литература и этот язык увенчаны Нобелевской премией, врученной Башевису-Зингеру. Другим языкам диаспоры повезло гораздо меньше, а идиш зафиксирован в словарях и грамматиках, то есть сохранен. Закончился активный процесс накопления текстов на идише, началось их изучение.