Уоррен Мерфи и Сапир Ричард : другие произведения.

Разрушитель 85: Жажда крови

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  
  
  
  
  
  Разрушитель 85: Жажда крови
  
  Автор: Уоррен Мерфи Сапир Ричард
  
  Глава 1
  
  Эллисон Бейнс очень, очень беспокоилась о маленькой Кимберли. "Это ведь не наркотики, правда?" Спросила Норма Квинлан своим лягушачьим надтреснутым голосом. Она поморщилась. Ее сердце пропустило удар. Но внутри она не могла дождаться, чтобы рассказать Беверли и Кэтлин. Возможно, она даже снова заговорит с Идой Макдоноу, просто чтобы увидеть выражение ее заносчивого лица, когда она скажет Иде, что бедняжка Кимберли Бейнс стала наркоманкой. Она бросила кусочек сахара в свой чай.
  
  "Нет, это не наркотики", - сказала Эллисон Бейнс приглушенным от возраста голосом. Ее взгляд метнулся к окну, как будто соседи подслушивали. В каком-то смысле так оно и было. Благодаря Норме Квинлан, королеве сплетен Авроры, штат Колорадо, пригорода Денвера. "Я почти хотел бы, чтобы это было так. Если бы это были только наркотики, я мог бы отправить ее к Бетти Форд ".
  
  "Их берут такими молодыми?" - спросила Норма, решив, что необходим второй кусочек сахара. Ей понадобится энергия для всех телефонных звонков, которые она сделает позже.
  
  "Возможно, нет", - обеспокоенно сказала миссис Бейнс. На ее пухлом лице застыла материнская гримаса. Она балансировала своим фарфоровым блюдцем в одной из покрытых возрастными пятнами рук. Другой держал тонкую фарфоровую чашку, подвешенную на микродюйме над блюдцем, как будто обе могли разбиться, если бы встретились. Она задумчиво поднесла чашку к не наклеенным губам, нахмурилась и сделала глоток. Чашка вернулась в исходное положение, и Эллисон Бейнс продолжила говорить.
  
  "Знаешь, ей всего тринадцать".
  
  "Такая молодая? Почему, я видел ее только на днях. Она выглядела как старшеклассница в этом ... платье".
  
  "Теперь она тоже пользуется помадой".
  
  "Тогда, я думаю, она в том возрасте. Ты знаешь, они становятся более искушенными в гораздо более молодом возрасте, чем мы, - сказала Норма Квинлан правильным голосом, запихивая в самый дальний уголок своего сознания наполовину похороненное воспоминание о том дне, когда она позволила Харви Блюстейну лапать ее в "драйв-м". Это, в конце концов, были шестидесятые. Конец шестидесятых. Тогда люди делали такие вещи.
  
  "Это правда, не так ли?" - печально произнесла миссис Бейнс, глядя на дымящуюся жидкость медного цвета в своей чашке. Ее волосы были серебристо-голубым ореолом, который, возможно, был соткан платиновым пауком. Она вздохнула.
  
  Норма Квинлан потянулась за булочкой с изюмом, зная, что момент истины почти настал. Вздох был ее подсказкой. Они всегда вздыхали, прежде чем снять с себя бремя. И она была таким внимательным слушателем.
  
  "Ты знаешь, она набирает вес".
  
  "Платье, которое я видела на днях, было потрясающим", - быстро сказала Норма, откусывая сухую лепешку. "Но у нее было такое худое лицо. И такое красивое. Она очень хорошенькая".
  
  "Как маленькая куколка", - согласилась Эллисон Бейнс с бабушкиной гордостью. "Ты знаешь, она очень хорошо приспособилась. После неприятностей".
  
  "Неприятность?" спросила Норма, маскируя свой интерес невинным тоном. Она очень хорошо знала о неприятности, но хотела услышать это напрямую. На случай, если всплывут новые подробности. Они часто это делали.
  
  "Вы знаете, что родители Киммо трагически погибли несколько лет назад".
  
  "Я это слышала", - неопределенно сказала Норма. "Где-то".
  
  "Ее мать была найдена задушенной в Париже. Это было совершенно ужасно. Убийцу так и не нашли".
  
  Норма внимательно кивнула. Она знала это.
  
  "А.Х., моего сына, постигла похожая участь. Его нашли мертвым в его загородном доме в Роки Маунтин, его язык торчал изо рта. Совсем как у моей невестки".
  
  "Нет!" - сказала Норма, которая тоже это знала.
  
  Миссис Бейнс с сосредоточенностью пророка созерцала пар, поднимающийся из ее чашки. "То, что я собираюсь вам сказать, останется строго между нами двумя".
  
  "Абсолютно", - искренне сказала Норма, решив прямо тогда и там, что она все-таки позвонит Иде.
  
  "Они нашли их обоих с одинаковыми желтыми шарфами на шеях".
  
  "Боже мой!"
  
  "Это правда, я продал заведение А.Х., ты знаешь. Даже не стал бы заходить в него".
  
  "В таких местах, как это, часто водятся привидения", - глубокомысленно заметила Норма.
  
  "Верно".
  
  "Они когда-нибудь нашли убийц?"
  
  Миссис Бейнс деликатно отхлебнула. "Никогда. Я думаю, они прекратили поиски. Видите ли, перед смертью А.Х. и Эвелин - так звали мою невестку, Эвелин - присоединились к одному из этих ужасных... культов."
  
  "Я этого не знала", - сказала Норма, проливая чай себе на колени. Это было лучше, чем она могла себе представить. Она едва могла дождаться, когда доберется до телефона.
  
  "Что это за культ?" спросила она ровным голосом.
  
  "Я никогда не была уверена в этом", - призналась миссис Бейнс. "И, честно говоря, мне неинтересно это знать. Оглядываясь назад, все это кажется таким невероятным. Как нечто, что могло бы случиться с обычными людьми на Востоке. В конце концов, А.Х. был президентом Just Folks Airlines".
  
  "Жаль, что они вот так обанкротились", - сочувственно сказала Норма. "Их тарифы были такими разумными".
  
  "Знаешь, мне пришлось продать компанию. А новые владельцы просто сравняли ее с землей".
  
  Норма кивнула. Она забыла упомянуть, что миссис Бейнс пыталась руководить компанией в течение года. Ее предложение о бесплатных поездках для пожилых людей привело к тому, что "Джаст Фолкс" оказалась в банкротстве. Она была вынуждена продать свои акции. Год спустя от Just Folks остались лишь воспоминания.
  
  "Так ты думаешь, они были жертвами этого культа?"
  
  "Они должны были быть. Я думаю, они загипнотизировали А.Х., чтобы он присоединился. Он был выпускником Кембриджской школы бизнеса, вы знаете".
  
  Норма сделала мысленную пометку об этом.
  
  "После похорон, - продолжала миссис Бейнс, - Кимберли приехала погостить ко мне. Поначалу она была очень неуравновешенной. Вечно повторяла детскую чушь. Я думаю, она переняла это из ужасной культовой среды. Но Киммо вышла из нее всего через неделю ".
  
  "Неделя!" Норма кудахтала. "Представь себе. Дети такие жизнестойкие. Это действительно благословение".
  
  Миссис Бейнс кивнула. "Благословение. Она не говорила о своих матери или отце с момента похорон. Даже о Джошуа".
  
  Чашка Нормы задрожала в ее руке. "Джошуа?"
  
  "Ее брат. У нее был старший брат. Я похоронил его вместе с А.Х. и Эвелин".
  
  "Не задушен?"
  
  "Нет".
  
  Облегчение отразилось на лице Нормы Квинлан.
  
  "Он был взорван", - как ни в чем не бывало сказала Эллисон Бейнс, потягивая чай.
  
  "Взорвалась...?" Норма была в ужасе.
  
  "У культа был фургон. Джошуа ехал в нем с несколькими другими. Он каким-то образом взорвался. Полиция сказала мне, что это могло быть делом рук конкурирующего культа ".
  
  "Бедняжка! Через что ты прошла! А теперь это дело с Кимберли", - заботливо сказала Норма, возвращая миссис Бейнс к текущей теме.
  
  "Я говорил тебе, что она набирает вес".
  
  "Наступление половой зрелости сделает это с некоторыми девочками".
  
  "Впервые я заметил ее развитие три года назад".
  
  "И ты говоришь, что ей тринадцать?"
  
  Эллисон Бейнс кивнула. "В десять".
  
  "Однажды я прочитала статью в Ladies' Home Journal, в которой говорилось, что у некоторых девочек развитие начинается уже в девять. Или это было в восемь?"
  
  "Моя Киммо расцвела в миниатюрную женщину почти за одну ночь. Один день она играла в куклы, а на следующий была в тренировочном лифчике и наносила макияж".
  
  "Они так быстро взрослеют. Мой Кэлвин поступает в колледж в следующем месяце. Юридическая школа. Тулейн. Я бы не позволил ему поступить в восточный колледж ".
  
  Миссис Бейнс пропустила завуалированное увольнение из Кембриджского бизнес-колледжа мимо ушей.
  
  "В то время я не придавала этому особого значения", - сказала она задумчиво, "но я заметила, что статуя тоже выросла за ночь".
  
  "Статуя?"
  
  Эллисон Бейнс задумчиво уставилась в свой чай, наблюдая за концентрической рябью, создаваемой легкой дрожью в ее стареющих руках. Она резко поставила чашку на блюдце, а блюдце - на кофейный столик.
  
  "Я не должна этого делать, но... " Она решительно встала. "Позволь мне кое-что тебе показать".
  
  Они на цыпочках поднялись по покрытым ковром ступеням - миссис Бэйнс, потому что она научилась ходить на цыпочках и говорить тихо в своем собственном доме, а Норма, потому что миссис Бэйнс делала это.
  
  Миссис Бейнс провела ее по коридору кремового цвета к закрытой двери в его конце.
  
  "Она иногда запирает ее", - объяснила миссис Бейнс, проверяя дверную ручку. Норма Квинлан воспользовалась упрямой дверной ручкой, чтобы заглянуть через полузакрытую дверь в другую спальню. Дорогое дамасское покрывало лежало на кровати так, словно было покрыто эмалью. С другой стороны, за открытой дверью ванной комнаты виднелась неряшливая куча не развешанных полотенец. Норма сморщила нос, как будто от неприятного запаха, но в глубине души она была довольна. Эллисон Бейнс напускала на себя такой вид. Было приятно видеть, что она не была лучшей экономкой в мире, как думали некоторые назойливые люди.
  
  Дверная ручка безжалостно задребезжала в руках миссис Бейнс, и сердце Нормы упало. Она действительно хотела увидеть эту статую.
  
  Наконец дверь поддалась. Миссис Бейнс толкнула ее. Норма увидела, что она заглянула внутрь с большим, чем след страха на лице. Она отступила в сторону, пропуская Норму внутрь.
  
  Осторожно, все еще на цыпочках, Норма Квинлан сделала именно это.
  
  Она ахнула.
  
  "Она называет это Келли", - сказала миссис Бейнс, как будто говоря о семейной собаке.
  
  На этот раз Норма Квинлан потеряла дар речи. Предмет в комнате был серовато-белым, похожим на побитый непогодой череп. Оно сидело на корточках - именно так это можно было назвать - на игрушечном сундуке ребенка. Оно было почти четырех футов ростом и довольно широкое. Лицо представляло собой злобную маску. Норма моргнула, осознав, что там было три лица. Два других обрамляли центральное. Но самое захватывающее, что у него было четыре руки. Они были подняты в паучьих, загадочных жестах.
  
  Между нижней парой был накинут желтый шелковый шарф.
  
  "Это... это..." - начала Норма, подбирая слова.
  
  "Отвратительно".
  
  "В точности моя мысль".
  
  "Кимберли сделала это. Сама".
  
  "Она, должно быть, очень ... хорошо владеет руками", - Норма Квинлан сглотнула.
  
  "Это началось как маленькая фигурка из пластилина", - объяснила миссис Бейнс отстраненным тоном. "Она сделала первую фигурку вскоре после того, как я взяла опекунство. У нее было четыре руки. Но она продолжала добавлять новые. Они прорастали из груди, ног, даже головного убора. Пока это не заставило меня подумать о разъяренном пауке ".
  
  "Я бы сама предпочла паука", - ошеломленно сказала Норма. Настолько ошеломленная, что прямо тогда решила не упоминать о статуэтке никому из своих друзей. Где бы она нашла слова, чтобы описать это?
  
  "Однажды я упомянул Киммо, что, возможно, ей следует прекратить добавлять руки, что статуя и так достаточно хороша. И знаешь, что она мне сказала?"
  
  "Что?"
  
  Миссис Бейнс устремила на Норму Квинлан свой твердый печальный взгляд. "Она сказала, что не делала гербы. Затем она попросила другую кошку".
  
  "Да?" Медленно произнесла Норма, не видя связи.
  
  "Это была пятая кошка, которую я поймал. Все остальные убежали".
  
  "Нет!"
  
  "Она так много плакала, что я принес ей красивого полосатого кота. Неделю спустя он исчез. Я упомянул об этом Киммо, и она совсем не казалась очень грустной. Она просто попросила другую кошку. Я не подарил ей другую кошку. На этот раз я подарил ей щенка. Они больше домоседы ".
  
  "Собаки - разумные домашние животные, я согласен. Я помню, когда у нас был наш Рыжий ..."
  
  "Бедный щенок не хотел спать в своей комнате", - отстраненно продолжила миссис Бейнс. "Он даже не хотел подниматься наверх, независимо от того, как сильно Киммо пытался его уговорить. Он просто сел у подножия лестницы и посмотрел вверх. Рыча."
  
  "Как странно".
  
  "Однажды ночью Кимберли пришла домой с поводком и потащила бедную собаку вверх по лестнице. На следующее утро она исчезла".
  
  Рука Нормы метнулась к ее тощей груди.
  
  "Боже мой. Ты же не думаешь, что Кимберли имеет к этому какое-то отношение?"
  
  "Я позвонила кинологу", - сказала миссис Бейнс. "В дорожный департамент. В город. Всем, кого смогла вспомнить".
  
  Она долго смотрела на гротескную статую, ее руки сжимали друг друга.
  
  "Ты знаешь", - продолжила она чересчур спокойным голосом, - "они нашли это бедное животное на обочине дороги, задушенное, с высунутым языком. На его шее был желтый шарф. Точно так же, как тот. Точно так же, как те, что убили Эвелин и А.Х."
  
  Совпадение отразилось на худом, ведьмовском лице Нормы Квинлан.
  
  "Возможно, нам лучше уйти сейчас", - быстро сказала она. "Ты же знаешь, как подростки относятся к своей личной жизни".
  
  "Вы правы", - сказала миссис Бейнс, закрывая дверь. Она не закрывалась полностью, поэтому она оставила ее слегка приоткрытой.
  
  Они спускались по покрытой ковром лестнице в неловком молчании.
  
  "Еще чаю?" - спросила миссис Бейнс, когда они вернулись в уютную гостиную.
  
  Норма Квинлан колебалась. Их небольшая беседа приняла неприятный оборот. Ее начало подташнивать. Сплетни - это одно, но от этого человеку могут сниться кошмары.
  
  Пока Норма обдумывала свой ответ, хлопнула задняя дверь.
  
  Норма вздрогнула. В страхе ее взгляд устремился на кухню.
  
  "Это ты, Киммо?" - спокойно спросила миссис Бейнс, как будто разговаривала с нормальным ребенком, а не с душителем невинных домашних животных.
  
  "Да", - сказал хмурый девичий голос.
  
  Норма встала. "Возможно, мне пора идти", - нервно сказала она.
  
  Из кухни вошла Кимберли Бейнс. На ней было ниспадающее желтое платье дашики, которое почти соответствовало ее пушистым волосам. Оно свисало с ее маленького, но женственного тела, как брезент с рождественской елки. Она остановилась, когда увидела Норму. В ее ярко-голубых глазах сверкнула скрытая опасность. Этот гнев быстро прошел, и она сказала тонким голоском: "Привет".
  
  "Привет, Кимберли", - сказала Норма, собрав в голосе сладость, которая исчезла из нее много лет назад. "Приятно видеть тебя снова".
  
  "То же самое", - небрежно ответила Кимберли. "Бабушка, мне кто-нибудь звонил?"
  
  "Нет, дорогая".
  
  Похожее на палатку платье тревожно развевалось. "Черт".
  
  "Что это?"
  
  "У кошки Робби Симпсона были котята, и он обещал мне одного", - объяснила Кимберли. "Помнишь, когда у нас были котята?"
  
  "Отчетливо", - сказала миссис Бейнс, ее глаза обратились к Норме. Норма выглядела так же комфортно, как израильтянка в Мекке.
  
  "Мне нужно идти сейчас", - быстро сказала она.
  
  "Я провожу вас до двери", - сказала миссис Бейнс.
  
  Норма опередила миссис Бейнс до входной двери на восемь секунд. Она сама распахнула ее. Спотыкаясь, она вышла на дорожку и, запинаясь, задыхаясь, пробормотала: "Было приятно поговорить с вами, миссис Бейнс".
  
  "Мы должны сделать это снова", - крикнула ей вслед миссис Бейнс. "Скоро. Есть так много вещей, о которых я тебе не рассказала".
  
  "О, пожалуйста..." - пробормотала Норма Квинлан себе под нос, когда, спотыкаясь, шла через прилегающую лужайку к убежищу своего собственного дома.
  
  Норма Квинлан поспешила внутрь. Она проскочила мимо телефона и взяла с полки в кладовке пыльную кулинарную книгу. Она собиралась приготовить Фреду его любимое блюдо сегодня вечером - цыпленка в лаве. Она не готовила это для него годами. Не после того, как положила конец его маленькой интрижке с этой дешевой потаскушкой Кэллоуэй. Но сегодня вечером она подаст ему цыпленка в лаве.
  
  Теперь, когда она точно поняла, кто живет по соседству, она оценила его по-новому.
  
  Миссис Эллисон Бейнс убирала гостиную, когда Кимберли стремительно сбежала по покрытой ковром лестнице, ее желтое платье взволнованно развевалось в такт движениям взволнованных рук.
  
  "Ты был в моей комнате! Как ты мог?"
  
  "Я знаю, ты любишь уединение, Киммо", - невозмутимо сказала миссис Бейнс. "Но это и мой дом тоже".
  
  "Не называй меня Киммо, ты, старая кошелка!" Кимберли сказала это с такой стихийной горячностью, что миссис Бейнс позволила чайному сервизу из чистого серебра выскользнуть из ее испуганных пальцев. Он со звоном упал на восточный ковер.
  
  "О, посмотри, что ты заставил меня сделать", - сказала она без злобы.
  
  "И ты тоже пускаешь эти сплетни!"
  
  "Миссис Квинлан - очень милая женщина. Не могли бы вы мне помочь?"
  
  "Почему? Почему ты впустил ее в мою комнату?"
  
  "Чепуха, Кимберли", - сказала миссис Бейнс, ее голос стал холодным. "Что заставляет тебя думать, что я бы сделала такое?"
  
  "Она сказала мне".
  
  "Она?"
  
  "И она настаивает на своем уединении".
  
  "Я надеюсь, ты не имеешь в виду ту отвратительную статую. Я думал, ты уже переросла это".
  
  Взгляд Кимберли стал жестким и задумчивым. "Может быть, все наоборот".
  
  "Если вы не хотите мне помочь", - сказала миссис Бейнс, с трудом опускаясь на четвереньки, - "тогда, по крайней мере, отнесите эти вещи на кухню, когда я передам их вам. Я больше не молод ".
  
  "Может быть, она переросла этот дом", - сказала Кимберли, медленно приближаясь. "Может быть, я тоже".
  
  "Ерунда. Тебе всего тринадцать. Не могла бы ты отнести этот сервиз на кухню для меня, пожалуйста?"
  
  "Конечно", - беспечно сказала Кимберли. "Рада".
  
  Проигнорировав предложенную услугу, Кимберли обошла свою коленопреклоненную бабушку.
  
  "Что ты делаешь, Кимберли?" - спросила миссис Бейнс.
  
  Ответа не последовало. Только внезапные сильные руки на ее плечах. Их хватка была довольно крепкой.
  
  "Киммо, что ты делаешь?" Повторила миссис Бейнс.
  
  "Стой спокойно, бабушка", - сказала Кимберли, сильно надавливая.
  
  Встревоженная, миссис Бейнс попыталась подняться. Но сильные руки только сильнее надавили. Они были непреодолимы.
  
  "Кимберли", - сказала миссис Бейнс, и страх наполнил ее голос. "Эти руки твои?"
  
  Затем раздался ужасный треск, похожий на треск паруса в шторм. Она не могла представить, что это было. Но безжалостные руки на ее плечах затряслись в неистовом сочувствии.
  
  Это по-настоящему встревожило миссис Бейнс. Она с трудом поднялась на ноги, забыв о чайном сервизе. Он с грохотом упал на ковер.
  
  И пока она боролась, ярко-желтая вспышка пересекла ее поле зрения, и ей стало все труднее дышать.
  
  Она коснулась своего горла. Миссис Бейнс почувствовала что-то шелковистое, и ее мысли метнулись к желтому шарфу, который был в глиняных руках Келли.
  
  "Кимберли, это не смешно. Я едва могу дышать".
  
  Шелк натянулся. Когда миссис Бейнс действительно, действительно больше не могла дышать, она подняла другую руку, чтобы бороться с затягивающейся петлей. Она отказалась сдвинуться с места.
  
  Она схватила жестокие, сжимающиеся пальцы. Они были неумолимы. Перед глазами миссис Бейнс начало темнеть. Ревущий звук в ее ушах напомнил ей звук морской раковины, но значительно усиленный.
  
  "Ей это нравится", - пропела Кимберли сквозь нарастающий кровавый рев. "Ей это нравится".
  
  Эллисон Бейнс пыталась сказать Кимберли, что на самом деле ей не нравится, когда ее душат, но поскольку воздух не мог протиснуться через ее трахею, говорить было невозможно.
  
  И когда ее разум помрачился, миссис Бейнс поразила очень странная мысль.
  
  Если это были руки Кимберли, удерживающие ее, чьи тогда затягивали желтый шарф?
  
  Полиция обнаружила миссис Эллисон Бейнс сгорбленной и стоящей на коленях посреди своей гостиной, уткнувшись носом и лбом в ковер, в окружении разбросанных осколков ее серебряного чайного сервиза. Ее глаза выпучились в недоверчивом смертельном взгляде. Изо рта высунулся язык насыщенного пурпурно-черного цвета. Ее лицо было цвета яйца малиновки.
  
  Детектив Оскар Сейл бросил один взгляд и выбежал из дома.
  
  "У нас есть еще один", - крикнул он судмедэксперту.
  
  Судебно-медицинский эксперт наблюдал за двумя служащими морга, когда они выкатывали покрытую простыней каталку из дома к ожидавшей их машине скорой помощи.
  
  Медэксперт выставил вперед одно ухо. "Что?"
  
  "Тот же метод - выглядит как удушение лигатурой".
  
  Медэксперт поспешил к дому.
  
  "Что?" - повторил он.
  
  Детектив Сейл подвел судмедэксперта к входной двери, сказав: "Дверь была приоткрыта. Никто не ответил, поэтому я толкнул ее. Вот что я обнаружил ".
  
  В кабинет заглянул судебно-медицинский эксперт. Когда он увидел миссис Бейнс, свернувшуюся в позе эмбриона на коленях, как впадающая в спячку личинка, он сказал: "Господи, совсем как женщина Квинлан. Лучше проверь каждый дом в квартале. У нас может разгуливать серийный убийца ".
  
  Но они так и не нашли убийцу. Хотя они действительно нашли большое влажное пятно в спальне наверху, неровные края которого были испещрены кусочками беловатого вещества, которое они отправили в пакетах для улик в лабораторию судебной экспертизы ФБР в Вашингтоне.
  
  Когда пришло сообщение, что беловатое вещество было обычной глиной для лепки, они решили, что это не важно, и сосредоточились на поисках пропавшей внучки миссис Бейнс, Кимберли.
  
  Все, что они нашли от нее, было изодранным желтым дашики, который выглядел так, как будто его жестоко оторвали от тела его владелицы. Его нашли засунутым в мусорную корзину через пять домов по улице.
  
  По всей стране была объявлена тревога о возможном сексуальном маньяке-убийце, но поскольку никто не знал, как он выглядит, все, что могли сделать правоохранительные органы, это ждать, пока он нанесет новый удар.
  
  Глава 2
  
  Его звали Римо, и он не просил многого. Просто кого-нибудь убить.
  
  "Давай, Смитти", - раздраженно сказал Римо. "Назови мне имя. Или адрес. Что угодно". Позади него гудело движение, выхлопные газы сгущали влажный летний воздух.
  
  "Где ты, Римо?" - раздался голос доктора Гарольда В. Смита. Это был вяжущий голос, такой, какой могла бы издавать гортань, пропитанная лимонным соком.
  
  "В телефонной будке, хорошо?" Рявкнул Римо. "И у меня заканчиваются четвертаки. Просто дайте мне кого-нибудь, кого можно ударить".
  
  "Римо, я думаю, тебе следует войти". Голос Смита внезапно стал нежным от беспокойства. Теперь он звучал как засов, распиливающий дерево. Для доктора Гарольда В. Смита, директора санатория Фолкрофт, этот неприятный звук олицетворял нежность.
  
  "Смит", - сказал Римо с внезапной яростью, - "ты сгорбился над своим компьютером?"
  
  "Да, я за своим столом", - согласился Смит. "Я бы не назвал себя сгорбленным. Я горжусь своей осанкой".
  
  "Поверь мне, - прорычал Римо, - ты сгорбился. Послушай, у тебя в компьютере полно плохих парней. Я просто хочу одного. Мне все равно, где он. Мне все равно, кто он. Я пойду туда. Просто дайте мне кого-нибудь - кого угодно - ударить ".
  
  "Если я сделаю это, ты вернешься в Фолкрофт?"
  
  "Возможно", - уклончиво ответил Римо.
  
  "Это неудовлетворительный ответ", - сухо возразил Смит.
  
  "Это чертовски неудовлетворительный мир!" Внезапно Римо закричал.
  
  За много миль от нас наушник, приставленный к уху Гарольда Смита, действительно гудел от силы крика Римо.
  
  Поправив очки без оправы на своем аристократическом носу, Смит прижал телефон плечом ближе к уху, чтобы обе руки были свободны для удара по клавиатуре настольного компьютера. Когда он потянулся вперед, его спина естественным образом согнулась.
  
  "Какой город, пожалуйста?" Натянуто спросил Смит.
  
  "Такома".
  
  "У меня есть сообщение о притоне на Джейн-стрит. Номер 334".
  
  "Отлично!" Радостно воскликнул Римо. "Как раз то, что мне нужно. Наркопритон. На то, чтобы его очистить, может потребоваться целых тридцать минут. Спасибо, Смитти. Я у тебя в долгу ".
  
  "Римо, подожди!" Срочно позвал Смит.
  
  Щелчок в ухе Смита был окончательным. Гарольд Смит повесил трубку и обратился к своему гудящему компьютеру. Он ввел команду, которая сканировала все входящие потоки данных на предмет сообщений о насилии в Такоме, штат Вашингтон. Он задавался вопросом, сколько времени пройдет, пока компьютер не подтвердит, что притон на Джейн-стрит, 334, был насильственно очищен от преступного элемента.
  
  В успехе Римо Уильямса он абсолютно не сомневался.
  
  Это заняло один час пятьдесят семь минут.
  
  Все закончилось так: у Римо ушло восемь минут на то, чтобы поймать такси и добраться до нужного района. Четырнадцать целых семь десятых минуты ушло на само задание и в общей сложности шесть минут на то, чтобы новость о резне на Джейн-стрит - как ее впоследствии окрестили - попала в телеграфные службы, откуда она была передана Гарольду Смиту, находящемуся далеко отсюда, в городе Рай, штат Нью-Йорк, в виде светящихся зеленых букв на защищенном от бликов экране.
  
  Оставшийся час и семь целых три десятых минуты составляли время реагирования полиции с того момента, как служба 911 получила первое предполагаемое количество тел от обеспокоенных соседей с Джейн-стрит. Это число равнялось пяти. Прежде чем звонок закончился, было семь. Прежде чем все закончилось, число погибших составило двадцать три.
  
  Соупи Саггс был пятым.
  
  Он слонялся без дела у входной двери дома 334 по Джейн-стрит, не подозревая о четырех телах, распростертых на тротуаре снаружи. Не то чтобы его это сильно волновало. Они были довольными клиентами, перекуривавшими крэк в потрепанном Камаро, потому что слишком спешили накуриться, чтобы ехать куда-нибудь в менее людное место. Ничего особенного. В сфере деятельности Соупи у клиентов был высокий уровень смертности.
  
  Сопи услышал вежливый стук в дверь и сразу заподозрил неладное. Никто вежливо не стучал в его дверь. Не жаждущие острых ощущений яппи из верхнего города. Не полиция. И определенно не соседи.
  
  Он спрыгнул с мягкого стула, схватив Mac-10, который взвел быстрым нервным рывком.
  
  Сопи распахнул дверь, наклонившись так, что его рука с пистолетом была скрыта косяком.
  
  Там стоял мужчина, нетерпеливо скрестив руки на груди.
  
  "Да?" Спросил Сопи. "Чего ты хочешь?" Он не заметил заполненную трупами камеру на обочине. Его глаза были прикованы к мужчине. Он был белым чуваком. Примерно шести футов ростом, но выглядел выше, потому что был таким худым.
  
  "Добро пожаловать в фургон", - сказал тощий мужчина бодрым голосом. "Меня послали по просьбе соседей официально приветствовать вас с Джейн-стрит".
  
  "Ты хочешь", - предположил Сопи.
  
  "Моя ошибка", - сказал мужчина. "Я новичок в этом".
  
  "Ты издеваешься надо мной?" Спросил Сопи, выплевывая слова. "Ты действительно с Приветственным фургоном?"
  
  "Совершенно верно", - сказал мужчина. "Могу я войти?"
  
  "Не одевайся так, ты не должен", - сказал Сопи с хриплым смехом. Морщины от напряжения на его лице растаяли от широкой улыбки облегчения. "У нас в этом доме есть стандарты. Просто посмотри на себя ".
  
  "О?" - сказал белый парень с вытянувшимся лицом. Это было сильное лицо, худощавое, с глубоко посаженными темными глазами и высокими скулами. Он носил короткие темные волосы. Его футболка была такой же черной, как и его плоские зрачки. Его брюки были еще чернее. Он был похож на бильярдиста в трауре. "Возможно, ты хочешь, чтобы я вернулся после того, как переоденусь во что-нибудь более официальное", - добродушно добавил он.
  
  "Да, ты сделаешь это", - сказал Сопи Саггс, его палец на спусковом крючке ослабел. "Тебя прикончат. И пока ты этим занимаешься, поменяй эти шикарные туфли на какие-нибудь хорошие "найки" или что-нибудь в этом роде. Эти штуки выглядят так, будто они могли бы немного поцарапать мой пол ".
  
  Белый парень посмотрел вниз на свои начищенные мокасины.
  
  "Это итальянская кожа", - пожаловался он. "Что с ними не так?"
  
  "Они вышли из моды", - рявкнул Сопи, плюнув на левый ботинок. "Примерно к тридцати годам". Смеясь, он отступил, чтобы закрыть дверь.
  
  Вместо этого вежливый мужчина из Welcome Wagon показал ему крупным планом итальянскую кожу ручной работы.
  
  Шлепок!
  
  Сопи Саггс проглотил зубы. Его голова откинулась назад. Его макинтош рефлекторно рыгнул, пережевывая древесину, как вышедшая из строя циркулярная пила.
  
  "Добро пожаловать в фургон!" Пропел Римо Уильямс, заходя внутрь и захлопывая за собой дверь.
  
  На полу булькал Сопи, пытаясь выдернуть изо рта шатающиеся зубы. У него были необъяснимые проблемы с дыханием - необъяснимые, потому что все произошло так быстро.
  
  Римо еще раз внимательно посмотрел на его очень дорогие туфли. Он прижал одну из них к глазам Сопи.
  
  "Эти особые туфли сделаны прилежными мастерами в Милане", - говорил он. "Обратите внимание на полностью кожаную подошву. Каблук выполнен из цельного куска. Также обратите внимание на со вкусом подобранное отсутствие неоновых этикеток. Ни одна фабрика не штамповала их ".
  
  Сопи сплюнул струю крови. Двустворчатый зуб на мгновение заплясал на вершине красного фонтана. Сопи умер. Зуб скользнул по судорожно сжимающемуся пищеводу Сопи.
  
  Открылась внутренняя дверь, и из-за ее края выглянуло длинное черное лицо.
  
  "Кто ты?" спросил он.
  
  Еще два лица смотрели вниз с верхней площадки лестницы.
  
  "Ага", - хрипло сказал один, "и что ты делаешь с моим парнем Сопи?"
  
  "Рассказываю ему о тонкостях качественной обуви", - сказал Римо, стараясь звучать убедительно, как продавец обуви. "Спускайтесь. Это для всех вас. Не будьте застенчивыми. Римо игриво погрозил им пальцем.
  
  Два черных лица наверху лестницы обменялись ошарашенными взглядами.
  
  Лицо в дверной щели осторожно отодвинулось. Оно спросило: "Ты еще не сказал, кем ты был".
  
  "Добро пожаловать в фургон".
  
  "Ты это сказал. Для меня это ничего не значит". Это с лестницы.
  
  "Похоже, и правильный английский тоже не подходит. Welcome Wagon - доброжелательная организация, призванная помочь новым соседям почувствовать себя частью выбранного ими сообщества ".
  
  "Наступив им на лица и заставив их корчиться на полу?" - спросило лицо в дверях.
  
  "О", - сказал Римо, вспомнив Мыло под одним ботинком. "Извини. Я был так поглощен нашим высокообразовательным обменом мнениями, что забыл о твоем друге". Римо опустил глаза. Он сказал, что сожалеет. В его голосе звучало искреннее раскаяние. Затем он ударил левой пяткой вверх-вниз, как отбойным молотком. Один раз. Одного раза было достаточно. Когда нога убралась, горло Соупи Саггса выглядело так, словно по нему прошелся игрушечный паровой каток Tonka.
  
  Так Соупи Саггс стал пятым номером.
  
  Римо упер руки в бока. Он поднял глаза. "Итак, на чем мы остановились?"
  
  "Становлюсь мертвым", - прорычал Джаррис Джамиль, распахивая дверь и выбегая наружу. Он держал боевой нож низко опущенным. Его сердитый взгляд был прикован к плоскому животу Римо.
  
  Римо разжал руки. Джаррис Джамиль врезался, выставив руку с ножом, как разворачивающаяся гадюка. Нож прошел сквозь призрачное остаточное изображение. Джаррис продолжал наступать.
  
  Римо мимоходом рубанул его сзади по шее. Это был быстрый, небрежный удар. Но голова Джарриса Джамиля выкатилась из открытой входной двери и покатилась по ступенькам. Выброшенное за борт тело сделало два спотыкающихся шага и ударилось о стену. Оно ударилось о коврик, подняв пыль. Истекающий кровью обрубок шеи начал перекрашивать выцветшие обои, фактически улучшая их, подумал Римо.
  
  "Кто-нибудь еще?" Спросил Римо, с надеждой глядя на него.
  
  "Один момент", - сказали ему.
  
  "Да. Мы будем с тобой в мо', Добро пожаловать в Фургон", - добавил другой.
  
  Они отступили. Чтобы достать оружие, предположил Римо.
  
  Римо поднимался по лестнице, как пружинистый призрак. Его ноги бесшумно ступали по резиновым полозьям. Он действительно был в хорошем настроении. Приятно было снова работать. По-настоящему работать.
  
  Коридор был длинным и определенно спроектирован архитектором, страдающим клаустрофобией. По обе стороны от него были открыты двери. В нос Римо ударили разнообразные запахи. Некоторые из них были химическими. Другие органические продукты. Санитария, похоже, не была семейной традицией в скромном двухэтажном каркасном доме по адресу Джейн-стрит, 334.
  
  Римо размял свои ненормально толстые запястья. Затем он небрежно начал переходить из комнаты в комнату, где люди растянулись на кроватях и кушетках с отсутствующим выражением лица.
  
  Большинство из них были одурманены наркотиками, что разочаровало Римо. Он хотел действия.
  
  "Алло?" позвал он, просовывая голову в многообещающую комнату. "Есть кто-нибудь разумный?"
  
  "Кто ты?" - спросил сонный голос.
  
  "Я уже ответил на это", - сказал Римо мускулистому мужчине, который быстро натянул шелковую простыню на свои обнаженные ноги. Обнаженная женщина рядом с ним подняла ржаво-красную голову со смехотворно большой подушки.
  
  "У меня к тебе вопрос", - прорычал чернокожий мужчина, доставая хромированный револьвер из-под своей собственной пушистой подушки.
  
  "И я нанесу тебе ответный удар топором", - ответил Римо, избавляя мужчину от его угрожающего оружия ударом своей руки, похожей на нож.
  
  Чук! Буннгг!
  
  Пистолет отскочил от пола, и связанная рука, наконец, разжалась. Мужчина использовал оставшуюся руку, чтобы схватить свой окровавленный обрубок запястья. Он перевел взгляд с него на Римо с выражением ужаса на лице "Почему я?".
  
  Выражение было таким жалким, что Римо стер его тыльной стороной ладони. Бандит откинулся на подушку, его лицо превратилось в огромный синяк, похожий на вогнутую сливу.
  
  Рыжеволосая женщина вскинула голову, увидела кровь и задала пронзительный вопрос.
  
  "Ты не занимаешься женщинами, не так ли?"
  
  "Вы продаете наркотики?" Спросил Римо.
  
  "Продавай, нюхай и глотай", - нетерпеливо сказала она.
  
  "Я занимаюсь женщинами", - сказал Римо, расплющивая ей нос и пронзая мозг осколками носовой кости. Ее голова была поглощена подушкой.
  
  Насвистывая "Свисти, пока работаешь", Римо перешел в следующую комнату.
  
  Она выглядела пустой. Но его обостренные чувства уловили сердцебиение по другую сторону открытой двери. Римо молча взялся за дверную ручку.
  
  "Ну, никто в этой комнате", - сказал он вслух.
  
  Он отступил назад, закрывая дверь. Мужчина резко вдохнул. Предварительный вдох. Ухмыляясь, Римо повернул дверь на петлях.
  
  Он использовал только силу своей обнаженной правой руки, но дверь ударилась о внутреннюю стену с такой силой, что штукатурка треснула с обеих сторон, потрескались обои.
  
  Изобразив на лице раскаяние, Римо отодвинул дверь и выглянул из-за нее.
  
  "О, прости", - сказал он тихим голосом, когда бугристое тело соскользнуло на пол с приглушенным скрипом раздробленной кости.
  
  В соседней комнате Римо просто ворвался и начал подбирать людей. Они были очень услужливы. Куда бы он их ни швырнул, они уходили. Быстро. И почти без жалоб. Сквозь стены. Из окон. И друг в друга.
  
  О, было несколько хриплых стонов, исходящих из груды сломанных конечностей, но Римо воспринял их как похвалу.
  
  "Всего лишь выполняю свою работу", - скромно сказал он.
  
  Шум суматохи привлек его внимание к оставшимся комнатам. Шум, который издали последние тела, вылетая через окна, разбудил даже самого ошеломленного обитателя дома.
  
  Дом содрогнулся от топота ног по лестнице.
  
  Римо бросился наперехват убегающим. Несколько человек попытались пристрелить его. Здесь щелкнуло оружие. Там щелкнул автомат.
  
  Римо уклонялся от каждой пули, как его давным-давно учили, с молниеносной легкостью. Пули летели так быстро, что создавали ударные волны в воздухе перед ними. Почувствовав приближающуюся турбулентность, Римо просто сместился с дороги. Даже когда они подошли сзади. Его тело автоматически отступило от предупреждающего давления. Он был похож на бумажного змея, который сдается при малейшем дуновении ветра. Вот только Римо не был во власти этих порывов ветра. Он отступал перед ними, только тогда уклоняясь от смертоносных пуль, приближение которых он не всегда мог предвидеть.
  
  Чук! Чук! Чук! Чук!
  
  В стене там, где он только что был, появились дыры. Римо продолжал двигаться.
  
  Четверо мужчин спускались по лестнице. Римо подошел к верхней планке и, согнувшись в талии и коленях, вонзил прямые пальцы в дерево. Лестница рухнула, как будто из нее вынули стержень.
  
  Квартет обнаружил, что стонет и корчится в удивительно внезапной куче осколков, как жертвы бомбежки.
  
  "Я упоминал проблему с термитами на этой улице?" Спросил Римо.
  
  Кто-то попытался подкрасться к нему сзади. Звук выстреливаемой обоймы выдал его. Римо резко развернулся, схватив руку потенциального нападавшего с пистолетом обеими руками.
  
  Естественно, мужчина открыл огонь из своего автоматического оружия.
  
  Римо позволил ему разрядить обойму, сначала убедившись, что дуло направлено вниз, на несуществующие ступени, где стонали четверо мужчин. Кости и мясо забрызгали стены. Стоны в сломанных направляющих перешли в предсмертное бульканье.
  
  Стрелок добавил пораженное "Что я сделал?" к какофонии.
  
  "Я думаю, у тебя термиты", - сказал ему Римо бодрым голосом.
  
  Стрелок изрыгнул неразборчивое ругательство. Римо показал ему, насколько смертоносным может быть даже холостой пистолет, когда он с силой забойного молотка поражает мышцы собственного живота. Бум! За ребристым животом живот стрелка лопнул, как воздушный шарик.
  
  Небрежным броском Римо отправил его в кучу.
  
  Бестолково!
  
  Он был восемнадцатым.
  
  Римо Уильямс в последний раз осмотрел комнаты. Они были пусты. Но теплые кровати и сиденье стула подсказали ему, что там были еще неучтенные жильцы. Шкаф выдал только одного. Толстый комок жира с кольцом на каждом пальце и по одному в каждой ноздре.
  
  Скорчившись на полу, он попытался нырнуть между ног Римо. Римо отступил назад и использовал свою голову вместо грецкого ореха. Хлопнувшая дверь и косяк были "щелкунчиком".
  
  Круче!
  
  Римо высунул голову в коридор.
  
  "Выходи, выходи, где бы ты ни был", - пригласил он. Его голос был веселым.
  
  Над его головой произошло незаметное движение.
  
  "Ах-ха!" Тихо сказал Римо. "Непослушные маленькие дети. Они прячутся на чердаке".
  
  Протянув руку, Римо нащупал штукатурку потолка. Легкий, но заметный наклон сообщил ему о том, что нога остановилась. Используя обе руки, Римо следил за продвижением мужчины. Он подкрадывался к определенному месту на чердаке.
  
  Словно передвигаясь на руках, Римо последовал за крадущимися ногами в другую комнату, где из квадратного колодца свисала подвесная лестница. Мужчина полз к колодцу.
  
  Опустив руки, Римо опередил его на лестнице.
  
  Римо ждал, его лицо находилось прямо под квадратной черной дырой. Его ухмылка стала шире. Он согнул свои толстые запястья.
  
  Вскоре в поле зрения появилось лицо с широко раскрытыми глазами, рядом пистолет. Он огляделся. Его глаза встретились с глазами Римо.
  
  "Бу!" Сказал Римо.
  
  "Йах!" мужчина вернулся, опуская свое оружие.
  
  Римо протянул руку и стащил его вниз по ступенькам, следя за тем, чтобы его лицо касалось каждой ступеньки. После того, как мужчина рухнул на пол, Римо приложил все усилия, чтобы сломать ему позвоночник в трех местах.
  
  Затем он выдернул лестницу и отступил назад, когда кто-то захлопнул люк на место. Послышался топот ног.
  
  Скрестив руки на груди. Римо прислушался.
  
  "Он добрался до Деррика!" раздался вопль. Он был одним из охранников на верхней ступеньке лестницы, которые отступили ранее.
  
  "Он и до нас доберется", - сказал другой. Его пропавший компаньон. "Зачем нам вообще понадобилось переезжать в этот чертов район? Я же говорил тебе, что это ни к черту не годится. На три мили вокруг нет торговых центров!"
  
  "Ты заткнись!" - напряженно сказал первый голос.
  
  Пока они спорили, Римо определил их точное местоположение. Он протянул руку и стукнул кулаком по штукатурке, спрашивая: "Есть кто-нибудь дома?"
  
  "Этот сумасшедший парень! Он прямо под нами. Пристрели дурака!"
  
  Град пуль посыпался дождем, создавая эффект крышки от солонки в круге потолочной штукатурки.
  
  Из безопасного угла Римо наблюдал, как сыплется штукатурная пыль и шпаклевка.
  
  "Ты достал его?" - поинтересовался приглушенный голос.
  
  "Я не уверен".
  
  "Лучше проверь", - осторожно сказал другой.
  
  "Я не собираюсь проверять! Как я собираюсь это сделать?"
  
  "Попробуй приложить глаз к одному из отверстий", - услужливо позвал Римо.
  
  "Он не мертв! Ты промахнулся!"
  
  Еще один взрыв звука расколол куски штукатурки по всей длине потолка, усыпав пол. Римо вышел в коридор, когда воздух очистился от оседающей белой пыли.
  
  "Попробуй еще раз", - предложил Римо. "В тот раз ты почти достал меня".
  
  Затем открылись два вида оружия. Они выстрелили, когда боевик попятился, острый взгляд Римо заметил едва заметный след выпуклостей на штукатурке. Очевидно, чердачный этаж не был хорошо укреплен деревом.
  
  Он маневрировал вокруг жующих пуль до точки, к которой, казалось, вела ровная дорожка выпуклостей.
  
  Когда одна пара шагов приблизилась, Римо провел рукой по осыпающейся штукатурке. Он ухватился за лодыжку. Он дернул.
  
  Спортивная обувь Air Jordan провалилась сквозь крошащуюся дыру. Раздался испуганный вой.
  
  "Он достал меня! Ублюдок достал мою лодыжку!"
  
  "Он прикоснется к обеим твоим лодыжкам", - предупредил Римо. "А потом к твоим ногам. А потом к твоему горлу".
  
  "Он вцепится мне в горло!" - завопил мужчина.
  
  Шаги участились. Римо знал, что сейчас произойдет. Он отпустил судорожно дергающуюся лодыжку и скользнул в сторону, готовый увернуться в любом направлении.
  
  Поток свинца удвоил размер отверстия в потолке, обрамлявшего дергающуюся лодыжку. Вся нога начала соскальзывать вниз. Взорвавшаяся коленная чашечка пробила штукатурку.
  
  Густая красная кровь начала стекать вниз. Нога коротко дернулась, как будто стряхивая судорогу. Затем она просто расслабилась.
  
  "О, извини, Дарнелл. Извини, чувак", - сказал последний оставшийся голос. "Я просто пытался заполучить чувака".
  
  Римо подчинился жалобным звукам раскаяния и нанес удар обоими кулаками. Штукатурка вздыбилась. Посыпались покрытые струпьями участки. Мужчина бегал вокруг, крича и яростно стреляя.
  
  "Ты меня не достанешь, придурок!" - яростно взвыл он. "Я не спущусь!"
  
  Пули прошили потолок вокруг Римо. Он лавировал между струями, стараясь не споткнуться о занозистые отверстия, которые скапливались в полированном сосновом полу.
  
  Наверху боевик лихорадочно заменял обоймы. Должно быть, у него там был целый арсенал, потому что у него, казалось, никогда не заканчивались патроны. Время от времени он останавливался, как будто прислушиваясь.
  
  Римо подбодрил его продолжать тратить боеприпасы, насмешливо сказав: "Нет, я еще не умер", - язвительным голосом, который он когда-то слышал в старом мультфильме. "Попробуй еще раз".
  
  Каждый раз боевик отвечал ему молниеносным ответным огнем.
  
  Вскоре потолок перестал быть потолком. Вместо этого теперь это был перевернутый лунный пейзаж с выбоинами и осыпавшейся штукатуркой.
  
  Когда отверстия стали размером с иллюминаторы, Римо ободряюще помахал мужчине рукой.
  
  Мужчина выстрелил в Римо в ответ на птицу. Затем он открыл огонь по тому месту, где только что был Римо.
  
  Римо там больше не было. Он занял позицию прямо под гипсовым островком, на котором стоял мужчина.
  
  Пока боевик лихорадочно заменял обойму, Римо протянул руку и схватил его за обе лодыжки.
  
  "Йи-ааа!" Крик был устрашающим.
  
  Римо поощрял его ужас, имитируя тему "Челюстей".
  
  "Duh-duh-duh-duh-duh." Римо зловеще усмехнулся.
  
  Вновь загрохотало пополненное оружие. Вокруг Римо взорвались куски штукатурки. В полу появились дыры. Но Римо остался невредим. Чего нельзя было сказать о душевном состоянии его противника.
  
  "Ты не возьмешь меня! Ты не возьмешь меня живым, ублюдок!"
  
  "Готово", - сказал Римо, ломая лодыжки мужчины быстрыми движениями своих рук с толстыми запястьями.
  
  Он отступил назад.
  
  Стрелок медленно осознавал, что произошло. Он начал шататься. У него отвисла челюсть. Его глаза выпучились, как белые виноградины. Его ослабевшие от нервов ноги отказались компенсировать внезапную потерю равновесия.
  
  Качнувшись вперед, стрелок рухнул, как большое черное дерево. Его голова пробила островок штукатурки.
  
  Римо поймал его лицо.
  
  "Минутку", - сказал он, поддерживая мужчину за мотающуюся голову. Стрелок висел почти вниз головой, пока Римо пробивал дыру в изрешеченном пулями полу. С грохотом отлетела секция.
  
  "Хорошо", - сказал Римо, отступая назад, - "теперь ты можешь падать".
  
  Мужчина прошел через дыру, как будто она была создана для него. Его безумно раздробленные ноги исчезли последними.
  
  Конк!
  
  Римо посмотрел вниз. Мужчина приземлился на голову. Он выглядел мертвым. Его ноги были подвернуты в одну сторону, сломанная шея - в другую.
  
  "Теперь доволен?" Римо позвонил вниз. И, не получив ответа, решил, что его работа закончена.
  
  Римо пролетел над обломками, которые были всем, что осталось от лестницы, как Тинкер Белл, ступающая по волшебной пыли. Он приземлился обратно в гостиной.
  
  Он бросил последний взгляд на тело со сломанной шеей и короткими ногами и сказал: "Малышке будет двадцать три".
  
  Его острый слух подсказал ему, что во всем доме работает только его собственное сердце. Его работа была сделана. Джейн-стрит снова принадлежала этому району.
  
  Римо взял тайм-аут, чтобы нацарапать записку в блокноте у телефона.
  
  Приветственный фургон был здесь, пока тебя не было, написал он. Извини, что мы скучали по тебе. Затем, удовлетворенно насвистывая, он неторопливо спустился по ступенькам крыльца.
  
  Поворачивая направо, он приветственно помахал мужчине, сидевшему с напряженной спиной за рулем красного Camaro. Мужчина отказался помахать в ответ. Он уставился в лобовое стекло, как будто в вечность. В некотором смысле так оно и было.
  
  Он был номером один.
  
  Глава 3
  
  Кимберли Бейнс прошла парадом через национальный аэропорт Вашингтона, одетая в струящееся желтое платье, ее светлые волосы были высоко зачесаны над свежевымытым лицом и перевязаны ярко-желтым шарфом.
  
  Она с трудом удерживала равновесие на своих черных высоких каблуках, как будто ходить на каблуках было для нее внове. Сойдя с эскалатора, она на мгновение успокоилась, покачнувшись, как дерево, потревоженное теплым летним ветром.
  
  "Я никогда не привыкну к этим вещам", - пробормотала она надутым голосом.
  
  Ее затруднительное положение привлекло внимание не одного путешественника мужского пола, который, увидев ее сильно накрашенное лицо и желтые ногти, пришел к естественному выводу.
  
  Космо Беллингем был одним из таких. Продавец хирургического оборудования из Рокфорда, штат Иллинойс, Космо приехал в Вашингтон на ежегодную конференцию по хирургическому оборудованию, где он надеялся заинтересовать Джона Хопкинса своей новой линией протезирования тазобедренного сустава из титана, которая гарантированно не "защемит, не упрется и не ударит током", как поэтично говорилось в брошюре компании. Космо выступал за то, чтобы этот девиз был выбит на каждом подразделении, но был отклонен. Космо не верил в то, что можно прятать свой свет под спудом.
  
  Увидев миниатюрную молодую женщину, плывущую по лабиринту терминалов, с ее яркими глазами, невинными, как у ребенка, Космо повернулся в ее сторону.
  
  "Маленькая леди, ты выглядишь потерянной", - прощебетал он.
  
  Голубые глаза - широкие, прозрачные, почему-то невинные и дерзкие одновременно - стали ярче, когда они встретились с широко улыбающимся лицом Космо.
  
  "Я новенькая в городе", - просто сказала она. Ее голос был нежным. Детский голос, с придыханием и неуверенностью.
  
  Космо приподнял свою тирольскую шляпу. "Космо Беллингем", - сказал он в качестве представления. "Я остановился в отеле "Шератон". Если вам негде остановиться, я настоятельно рекомендую это место ".
  
  "Спасибо, но у меня нет денег", - сказала она, касаясь пальцами своего желтого шарфа. "Моя сумочка была с моим багажом. Просто мне повезло". Ее надутые губы были драгоценны. Обиженная маленькая девочка. Космо подсчитал, что ей восемнадцать. Идеальный возраст. Зрелая. Большинству фотомоделей в Пентхаусе было восемнадцать.
  
  "Я уверен, мы сможем что-нибудь придумать с помощью Travelers Aid", - сказал Космо. "Почему бы нам не поехать на одном такси до моего отеля?"
  
  "О, мистер, я не мог. Моя бабушка учила меня никогда не соглашаться на поездки с незнакомцами".
  
  "Мы переведем номер на мою карту American Express, пока что-нибудь не придумаем", - сказал Космо, как будто не слыша.
  
  "Ну ладно", - сказала девушка, оглядываясь по сторонам, как испуганный олень. "У тебя приятное лицо. Что могло случиться?"
  
  "Великолепно", - сказал Космо, который прямо тогда и там решил, что в этом году не будет раскошеливаться на чересчур лощеную вашингтонскую девушку по вызову. Он собирался отведать теплое мясо, только что из духовки. Он предложил свою руку. Девушка взяла ее.
  
  По дороге в отель девушка сказала, что ее зовут Кимберли. Она приехала в Вашингтон в поисках работы. В Северной Дакоте было тяжело.
  
  "Какого рода работу ты имеешь в виду?" Спросил Космо, совершенно не замечая ее колорадского акцента. Он никогда не был к западу от Канзас-Сити.
  
  "О-о, - мечтательно произнесла она, глядя на проплывающий мимо официальный Вашингтон, - что-то, что вовлекает людей. Мне нравится работать с людьми".
  
  "Ты имеешь в виду с людьми", - поддразнил Космо. "Да, я серьезно". Она засмеялась. Космо присоединился. Заднее сиденье такси наполнилось светом, обещая веселье.
  
  Они все еще хихикали, когда Космо Беллингем великодушно поселил Кимберли Бэйнс в отеле Sheraton Washington.
  
  "Отведи маленькую леди в комнату рядом с моей", - сказал Космо слишком громким, нервным голосом. Он повернулся к Кимберли. "Просто чтобы я мог присматривать за тобой, конечно. Хе-хе-хе."
  
  Кимберли улыбнулась. Она крепко скрестила руки на груди, подчеркивая свою маленькую грудь. Когда ткань ее длинного, но привлекательного платья колыхнулась, Космо заметил, какая она толстая в районе талии.
  
  Он нахмурился. Он предпочитал форму песочных часов. Его жена была довольно толстой в середине. Как могло у хорошенького молодого создания с таким милым личиком быть такое трубчатое тело? он задавался вопросом.
  
  Когда лифт доставил их в их комнаты на двенадцатом этаже, Космо решил, что нищим выбирать не приходится. В конце концов, эта маленькая спелая слива практически упала ему на колени.
  
  Он шумно прочистил горло, пытаясь сообразить, на какую уловку мог клюнуть невинный восемнадцатилетний парень.
  
  "С тобой все в порядке?" Спросила Кимберли своим сладким голосом с придыханием.
  
  "У меня что-то застряло в горле", - сказал Космо. "Я не привык ездить на лифте с такой хорошенькой штучкой, как ты. Хе-хе-хе".
  
  "Может быть," сказала Кимберли, ее голос понизился на две октавы до соблазнительного контральто Вероники Хэмел, "нам следует остановиться, чтобы ты мог перевести дыхание". Одна рука с желтыми ногтями поднялась, нажимая на тяжелый красный переключатель остановки.
  
  Лифт остановился с тревожным стуком.
  
  "Я. . . Я . . . Я. . . " - пробормотал Космо.
  
  Кимберли прижалась своим теплым надушенным телом к телу Космоса. "Ты хочешь меня, не так ли?" спросила она, глядя на меня сквозь густые ресницы.
  
  "Я...я..."
  
  "Я могу сказать", - сказала Кимберли, касаясь его отвисшей нижней губы. "Она тоже тебя хочет".
  
  "Она?"
  
  "Та, кому я служу". Палец Кимберли пробежался по его подбородку, к галстуку, и продолжил путь на юг, не торопясь, но и не медленно тоже.
  
  "А?"
  
  И в ответ Кимберли внезапным движением сняла свой желтый шарф, отчего ее стянутые волосы каскадом рассыпались по плечам. Тем временем ее скользящий палец скользнул по пряжке его ремня к язычку молнии.
  
  Космо Беллингем почувствовал, как его молния соскользнула вниз, когда его мужское достоинство набухло, поднимаясь, за ослабевающей тюрьмой ткани.
  
  О, Боже мой, подумал он. Она собирается кончить на меня прямо в лифте. О, благодарю тебя, Господи. Спасибо.
  
  Внимание Космо было настолько сосредоточено на его промежности, что он едва почувствовал, как шелковый шарф обвивает его горло.
  
  Ибо две нежные, как бабочки, руки взяли его твердый член. Одна ритмично сжимала его. Другая провела желтыми ногтями по всей его пульсирующей длине, нежно лаская.
  
  Закрыв глаза, Космо стиснул зубы в предвкушении.
  
  Желтый шарф начал медленно, незаметно затягиваться. Ладно, подумал он, у нее было несколько перегибов. Он мог бы согласиться с этим. Может быть, узнать что-то новое, чтобы передать жене.
  
  Космо осознал проблему, когда ему внезапно стало трудно дышать.
  
  Осознание того, что его душат, пришло одновременно со странной мыслью.
  
  Кто, черт возьми, душил его? Она держала обе руки на рычаге переключения передач, ради всего Святого. И они были одни в лифте.
  
  Тело Космо Беллингема было обнаружено позже в тот же день, когда обслуживающий персонал отеля, откликнувшись на неработающий вызов лифта, взломал двери на десятом этаже, обнажив заляпанную жиром крышу лифта. Он нахмурился. Машина остановилась на уровне его колен. Он был удивлен, обнаружив, что люк уже открыт. Прихватив свой ящик с инструментами, он ступил на обвитую тросами платформу.
  
  Стоя на четвереньках, он заглянул в открытую ловушку.
  
  Тело лежало, распластавшись внизу, лицом вверх. И член тоже.
  
  Ремонтник лифта поспешно позвонил на стойку регистрации.
  
  "Убит?" нервный портье пробормотал:
  
  "Что ж, - сухо сказал ремонтник, - если так, то он получил адский заряд от этого опыта".
  
  Санитары скорой помощи вынесли тело через черный ход и втолкнули в ожидавшую машину, чтобы избавить уличное движение от зрелища тела, саван которого торчал в том месте, где мертвые обычно этого не делают.
  
  На другом конце города Кимберли Бэйнс вернулась в свой отель на Капитолийском холме, где она спокойно оплатила свой гостиничный счет за следующую неделю авансом. Наличными.
  
  Войдя в комнату, она с удовлетворением увидела, что у глиняной фигурки, сидящей на корточках на комоде, выросла новая рука. Эта рука торчала у нее из спины. Она росла так быстро - так быстро, как потребовалось для того, чтобы Космо Беллингем скончался, - что отклонилась под прямым углом от стены, как ветка дерева, отклоняющаяся от каменной стены.
  
  Кимберли оставила газету у ног статуи. Теперь она была разбросана по полу, как будто разъяренный читатель рылся в ней в поисках неуместного предмета.
  
  Одна мягкая белая рука сжимала вырванный листок из раздела секретных материалов. У другой была верхняя часть первой полосы. Кимберли узнала фотографию мужчины, который почти ежедневно появлялся в новостях.
  
  "Я знаю, чьей крови вы ищете, миледи", - пробормотала Кимберли.
  
  Взяв другой бесплатный товар, она прочитала его. Это была реклама.
  
  "И я знаю, как мне добраться до этого человека", - добавила она.
  
  Кимберли Бейнс переоделась в уединении своей комнаты. Несмотря на то, что она находилась на верхнем этаже, она задернула шторы, прежде чем раздеться.
  
  Когда она выходила из отеля, на ней было желтое платье-футляр, подчеркивающее ее тонкую талию, бедра в форме лиры и бюст тридцать восьмого размера.
  
  На оставшееся содержимое бумажника Космо Беллингема она купила свежий желтый шарф для своего обнаженного горла. Эта покупка заставила ее почувствовать себя намного лучше.
  
  На сегодня она намеревалась подать заявление на свою первую работу.
  
  Глава 4
  
  Ни один американец никогда не голосовал за доктора Гарольда В. Смита.
  
  Было сомнительно, что, если бы Смит когда-либо появился в бюллетене для голосования, очень много людей в наш век телевизионных кампаний проголосовали бы за стареющего бюрократа. Он был худым человеком, похожим на Икабода Крейна Хэнка, с кожей неаппетитного цвета выброшенной на берег камбалы. Его волосы были такими же седыми, как и его лицо. Его глаза имели еще один оттенок серого. И его костюм-тройка, определенно выбранный не с прицелом на то, чтобы угодить современному избирателю, был все того же нейтрально-серого цвета.
  
  Сидя за своим потертым дубовым столом и моргая серыми глазами сквозь очки без оправы, этот серый человек, неизвестный более чем девяноста девяти процентам американского электората, незаметно обладал большей властью, чем исполнительная, законодательная и судебная ветви правительства США вместе взятые.
  
  Почти три десятилетия, с тех пор как многообещающий молодой президент, трагически сокративший тысячу дней своего единственного срока, назначил его на этот одинокий пост, Гарольд Смит выступал в своем кабинете в санатории Фолкрофт, защищая Америку и ее конституционную форму правления от подрывной деятельности. Под прикрытием Фолкрофта Смит возглавлял CURE, сверхсекретное правительственное агентство, которое официально не существовало. Созданный в шестидесятые, когда ткань американского общества начала трещать по швам, Smith был наделен огромной ответственностью по защите Америки с помощью внесудебных средств.
  
  Чтобы Смит мог соблюдать Конституцию, его работа требовала, чтобы он нарушал ее, как если бы это была гарантия на посудомоечную машину. Там, где действие закона прекращалось, Смиту разрешалось продолжать. Когда Конституция была извращена, чтобы защитить виновных, Смит был уполномочен уничтожить ее, чтобы наказать их.
  
  Последние двадцать из этих тридцати лет Смит полагался на человеческое оружие в своей непрекращающейся войне. Один человек, которого давно считали мертвым, который, как и КЮРЕ, официально не существовал. И теперь этот человек, убийца, у которого было кодовое имя "Разрушитель", рыскал по сорока восьми смежным штатам, как будто он мог в одиночку искоренить все беззаконные элементы.
  
  Не то чтобы он не пробивал брешь, уныло подумал Смит.
  
  Его старые пальцы застучали по клавишам. Появились гистограммы, их данные колебались, как спектрограф звуковой системы, регистрирующий громкость. Было поздно. Мрачные просторы пролива Лонг-Айленд-Саунд сверкали за спиной Гарольда Смита, как беспокойный великан, украшенный драгоценностями. В Рае, штат Нью-Йорк, Гарольд Уинстон Смит работал сверхурочно.
  
  После инцидента в Такоме не было никаких сообщений о Римо Уильямсе. Это было не к добру. Смит надеялся, что если он будет давать задания Римо по первому требованию, его одинокому подразделению правоохранительных органов вскоре наскучит череда несущественных ударов и он вернется. Римо всегда жаловался на мелкие задания. Теперь он, казалось, наслаждался ими.
  
  Графики были привязаны к крупным американским городам. Они отображали нечто необычное: неприкрытое насилие. Мощные компьютеры Смита извлекли эти данные из текущих просмотров новостных сообщений и оценили их количественно. Большинство городов занимали места от двадцати до сорока по шкале насилия.
  
  Смит старательно искал пятьдесят с лишним. Все, что выше, означало бы либо вооруженное вторжение иностранных сил, либо Римо на взводе.
  
  К его глубокому разочарованию, не было зарегистрировано ничего, превышающего тридцать семь целых шесть десятых. Это был уличный бунт в Майами.
  
  Смит откинулся на спинку своего древнего потрескавшегося кожаного кресла, его лимонно-хмурый взгляд еще больше скис.
  
  "Где, черт возьми, Римо?" сказал он вслух. Это было необычное нарушение приличий для Смита, родившегося в Вермонте. Он редко ругался. И произносить вслух имя человека, который перестал существовать много лет назад - даже в пустом офисе - было не в его характере.
  
  Но это были не обычные времена. Все перевернулось с ног на голову. Смерть поразила внутренний круг КЮРЕ.
  
  Когда время приблизилось к полуночи, Смит неохотно нажал на скрытую кнопку под своим старым столом.
  
  Настольный терминал начал погружаться в дуб, его клавиатура вежливо откидывалась назад. Устройство исчезло из поля зрения. Поцарапанная часть рабочего стола со щелчком вернулась на место. Швов не было видно.
  
  Гарольд Смит неуклюже поднялся на ноги. Он снял свой потрепанный портфель с картотечного шкафа из оружейного металла и запер за собой кабинет.
  
  Он поднялся по лестнице на первый этаж, потому что ему нужно было размяться. Это был один пролет вниз.
  
  Кивнув ночному охраннику, Смит прошел на отведенное ему место, ссутулив плечи. Тридцать лет сказались на бывшем бюрократе ЦРУ, который не просил и не хотел невероятной тяжести, возложенной на его тощие, как жердь, плечи.
  
  Смит направил свой потрепанный универсал через охраняемые львиной головой ворота санатория Фолкрофт, его портфель подпрыгивал на пассажирском сиденье рядом с ним.
  
  Летние деревья - тополя и вязы - проносились мимо, как огромная армия элдрича на марше. Свежий морской воздух врывался в открытые окна. Это оживило логичный мозг Смита.
  
  Направляясь к центру Рая, штат Нью-Йорк, Смит поискал открытую аптеку. Его начал беспокоить желудок. Помогло бы какое-нибудь антацидное средство. Он поискал сетевой магазин. Обычно у них были дженерики по самым низким ценам.
  
  Портфель, стоявший рядом с ним, издавал настойчивое жужжание. Смит подъехал к обочине и осторожно открыл кейс, чтобы не сработали встроенные детонационные заряды.
  
  Крышка поднялась, обнажив портативный компьютер и телефонную трубку. Смит поднял это.
  
  "Да?" сказал он, зная, что это мог быть только один из двух человек, президент Соединенных Штатов или Римо.
  
  К его облегчению, это был Римо.
  
  "Привет, Смитти", - отстраненно сказал Римо. "Скучал по мне?"
  
  "Римо! Где ты сейчас?"
  
  "Телефонная будка", - сказал Римо. "Одна из старомодных, со стеклянной дверью и вонючим букетом проходящих мимо алкашей. Я думал, их всех усыпили - или что там они делают со старинными телефонными будками ".
  
  "Римо, тебе пора возвращаться домой".
  
  "Не могу вернуться домой". Шум уличного движения почти заглушил его тихий ответ.
  
  "Почему бы и нет?"
  
  "Это место с привидениями".
  
  "Что ты сказал?"
  
  "Вот почему я ушел, Смитти. Куда бы я ни посмотрел, я видел ... его".
  
  "Ты не можешь убежать от естественного процесса скорби", - твердо сказал Смит. Он был бы тверд с Римо. Не было смысла нянчиться с ним. Он был взрослым мужчиной. Даже если он понес большую потерю. "Осознание потери - это первый шаг. Отрицание только продлевает боль".
  
  "Смит", - сказал Римо с внезапной горечью, - "Я хочу, чтобы ты записал все, что ты мне только что рассказал".
  
  "Я с радостью сделаю это".
  
  "Хорошо. Тогда сверни бумагу и бодро засунь ее в свою страдающую запором задницу".
  
  Смит ничего не ответил. Костяшки его пальцев, сжимавших трубку, побелели. Он поправил свой полосатый дартмутский галстук. Затем рука потянулась к компьютеру в портфеле. Он вошел в систему.
  
  "Я не могу вернуться в то место", - натянуто сказал Римо. "Я продолжаю встречаться с Чиуном. Я просыпаюсь посреди ночи, и он смотрит на меня, указывая на меня, как на долбаное привидение Марли. Я больше не мог этого выносить. Вот почему я ушел ".
  
  "Вы хотите сказать, что буквально видели Чиуна?" Медленно спросил Смит.
  
  "В эктоплазме", - мрачно ответил Римо. "Он как будто преследует меня. Вот почему я скачу по всей карте. Я подумала, что если он не знает, где я, он больше не сможет преследовать меня ".
  
  "И?"
  
  "Пока что это работает".
  
  "Ты не можешь убегать вечно", - предупредил Смит.
  
  "Почему бы и нет? До того, как мы купили этот дом, мы с Чиуном жили вне отелей. Мы никогда не оставались на одном месте достаточно долго, чтобы сломать мебель. Я могу снова привыкнуть к бродячей жизни ".
  
  "А как насчет самого дома?"
  
  "Продай это", - угрюмо сказал Римо. "Мне все равно. Послушай, Смитти", - добавил Римо, его голос понизился до шепота, как у наркомана, выпрашивающего дозу. "Есть кто-нибудь, кого тебе нужно убить?"
  
  "Ты обещал мне, что вернешься после последнего ... э-э... удара", - отметил Смит, медленно и тщательно вводя команды в бесшумный мини-компьютер.
  
  "Я буду, я буду. Мне просто нужно что-нибудь, что поможет мне пережить ночь. Я не сплю так, как раньше".
  
  "И ты обещал, что вернешься после удара перед этим".
  
  "Конечно, конечно, но..."
  
  "И тот, что был до этого", - многозначительно сказал Смит.
  
  "Как насчет "Бешеной задницы"?" Внезапно спросил Римо. "Я поймал его в последних новостях. Он просто напрашивается на это".
  
  "Мы это проходили", - сказал Смит с оттенком усталости. "Этот человек вне досягаемости. По крайней мере, пока президент не прикажет иначе. Мы надеемся, что он будет свергнут внутренним недовольством ".
  
  "Я мог бы прикончить его так, чтобы это выглядело как несчастный случай", - нетерпеливо сказал Римо. "На нем не останется следов. Я клянусь".
  
  "Слишком рискованно. Дворцовый переворот послужил бы американским интересам в регионе гораздо изящнее".
  
  "Я организую один", - быстро сказал Римо. "Насколько сложно может быть мотивировать этих наездников на верблюдах?"
  
  "Нет". Голос Смита был холоден. "Сам президент объявил, что КЮРЕ отказывается от участия в ситуации с Ираитом".
  
  "Мы оба знаем, что президент не имеет права вам приказывать", - сказал Римо вкрадчивым тоном. "Он может только предлагать назначения. Или приказать вам закрыть организацию".
  
  "Что он может сделать, если узнает, что правоохранительное подразделение КЮРЕ не желает возвращаться для разбора полетов", - предупредил Смит.
  
  "Если я все сделаю правильно, президент никогда не узнает, что это были мы". Тон Римо был полон надежды.
  
  Ответ Смита был категоричным. "Нет".
  
  На открытой линии повисла тишина. Смит продолжал манипулировать кнопками. Скоро у него появится обратный след. А пока ему придется тянуть время.
  
  "Римо, ты все еще там?" спросил он принужденным тоном.
  
  "А тебе какое дело?" Кисло сказал Римо. "Все эти годы я работал на тебя, а ты не можешь найти мне нескольких человек, достойных захоронения".
  
  "Мои компьютеры полны ими", - сказал Смит. "К сожалению, вы поймали меня, когда я ехал домой".
  
  "Извини. Здесь все еще светло".
  
  Смит натянуто улыбнулся. Римо находился либо в Тихоокеанском, либо в горном часовом поясе. Он надеялся, что программа обратного отслеживания не займет много времени.
  
  "Ты знаешь, что в следующий четверг?" Тихо спросил Римо.
  
  "Нет, я не хочу".
  
  "День рождения Чиуна. Его сотый день рождения. Я понятия не имел, что он такой старый. Ему было восемьдесят, когда я впервые встретил его. Я всегда думал о нем как о восьмидесятилетнем. Я ожидал, что он будет жить вечно. Римо сделал паузу. Его голос дрогнул при следующих словах. "Думаю, я хотел, чтобы ему вечно было восемьдесят".
  
  Взгляд Смита метнулся к экрану компьютера. Почему это заняло так много времени?
  
  "Ты все еще там?" Внезапно спросил Римо.
  
  "Да, это так. Я был отвлечен..."
  
  - Ты ведь не пытаешься отследить этот звонок, не так ли, Смитти? - Подозрительно прорычал Римо.
  
  Прежде чем Смит смог ответить, он услышал второй голос на линии.
  
  "Нужно воспользоваться телефоном", - нагло сказал он.
  
  "Я как раз разговариваю со своей матерью, приятель", - выпалил в ответ Римо. "Отнеси это дальше по улице".
  
  "Нужно воспользоваться телефоном", - повторил голос, ставший стальным с намерением.
  
  Серые глаза Смита сузились. На экране появилась надпись "ОТСЛЕЖИВАНИЕ ЗАВЕРШЕНО". Вот-вот должен был появиться код местоположения.
  
  "Смит", - быстро сказал Римо. "Должен тебе перезвонить. Кажется, я нашел кое-кого, с кем можно скоротать несколько минут".
  
  "Римо, подожди!"
  
  Линия оборвалась. Она не щелкнула. Она просто оборвалась.
  
  Программа обратной трассировки отключилась, не прочитав важнейший код местоположения.
  
  Нахмурившись, Гарольд В. Смит закрыл свой портфель и зашел в ближайшую аптеку. К черту расходы, подумал он. Ему нужна была упаковка лучших антацидных таблеток, которые можно было купить за деньги. И он бы хорошо заплатил за это.
  
  Даже если это означало потратить больше доллара.
  
  Римо выдернул телефонную трубку за коаксиальный кабель и протянул ее нетерпеливому мужчине с жиденькими усиками Фу Манчи.
  
  "Вот", - сказал он, одарив мужчину улыбкой "просто-пытаюсь-быть-полезным".
  
  Хмурое выражение лица мужчины превратилось в сердитый взгляд. Он слонялся около этой телефонной будки, поглядывая на часы, уже десять минут. Когда зазвонил его карманный пейджер, он нетерпеливо обратился к Римо. Поскольку на нем был черный шелковый спортивный костюм в красную полоску и он принюхивался, как будто было холодно, Римо принял его за наркоторговца. В наши дни многие из них вели свой бизнес через телефоны-автоматы и пейджеры.
  
  "Ты тупое дерьмо!" - проревел мужчина. "Зачем ты это сделал? Мне нужно воспользоваться телефоном".
  
  "Так используй это", - небрежно сказал Римо. "Держу пари, если ты повернешь его правильно, оно попадет прямо тебе в ноздрю. Заткни эту мерзкую капельницу. Конечно, тебе понадобятся две. И это единственная телефонная будка на много миль вокруг. Я проверил."
  
  Мужчина уставился на свисающий стальной трос злыми глазами. Одна рука скользнула к пояснице. Она отскочила назад, сжимая ужасный нож. Он щелкнул! Выскочило лезвие.
  
  "Ты собираешься порезать меня?" Римо задумался.
  
  "Нет, - ответил мужчина, - я собираюсь выпотрошить тебя".
  
  "Спасибо за разъяснение".
  
  Римо небрежно потянулся к лицу мужчины.
  
  "Держу пари, вот трюк, которого ты никогда раньше не видел", - сказал Римо.
  
  Его растопыренные пальцы взяли мужчину за лицо, большой палец и мизинец прижались к скулам мужчины, остальные пальцы слегка легли на лоб. Римо просто слегка согнул пальцы.
  
  Затем он убрал руку.
  
  Маурисио Гильермо Эчеверри услышал треск. Это удивило его. Рука англичанина оказалась у его лица так внезапно, что он не успел среагировать. Треск прозвучал совсем рядом.
  
  Затем рука исчезла.
  
  Маурисио пошатнулся, схватившись за складную стеклянную дверцу телефонной будки. Что-то было не так. Он выронил нож, как будто инстинктивно понимая, что это ему не поможет. Что-то было очень не так, но он не был уверен, что именно. Неужели англоязычный парень выхватил дубинку и ударил его ремнем по лицу? Он надеялся, что кости не были сломаны. Этот треск звучал очень серьезно.
  
  Тощий англо отступил назад, держа что-то безвольное в угасающем свете.
  
  Маурисио моргнул бы, но у него не было необходимого оборудования. Когда красная пленка застила его вытаращенные глаза, тощий англо сделал несколько пассов над безвольным предметом в его руках. Как фокусник на сцене с кукурузным шариком, пытающийся заставить яйцо исчезнуть.
  
  "Заметьте, у меня ничего не припрятано в рукаве", - сказал англо по-настоящему раздражающим тоном.
  
  "У тебя нет никакого маньяка в рукаве", - прорычал Маурисио, его голос звучал странно, потому что он не мог заставить свои губы шевелиться.
  
  "Просто придерживаюсь своего представления", - сказал англо. "Не нужно расстраиваться. Вот, посмотри на птичку".
  
  Затем он все изменил.
  
  "Выглядишь знакомо?" - поинтересовался тощий англо.
  
  Маурисио был удивлен, узнав свое собственное лицо. Его закрытые веки были странно плоскими и впалыми. Губы тоже немного обвисли, и на его красивом латиноамериканском лице было что-то вроде похмелья. Но это было его лицо. В этом не было сомнений.
  
  Вопрос был в том, что англо делал со своим лицом? И почему оно не свисало с его собственной головы, где ему и полагалось быть?
  
  "Должен ли я повторить вопрос?" спросил англо.
  
  Маурисио Гильермо Эчеверри не ответил. Он просто наклонился вперед и упал прямо в свою кашу. Какой звук он издал.
  
  Месиво.
  
  Римо набросил обвисшую маску из костей черепа и кожи на спину дрожащего владельца и вышел в сумерки Солт-Лейк-Сити, удовлетворенно напевая.
  
  Он чувствовал себя лучше. Он делал все возможное, чтобы снизить потребление наркотиков. Он с трудом мог дождаться выхода статистики преступности Министерства юстиции за следующий месяц. Вероятно, он один был ответственен за четырехпроцентное снижение.
  
  Он просто хотел выбросить страдальческое старое лицо мастера Синанджу из головы.
  
  Глава 5
  
  Посол Ираити в Соединенных Штатах устраивал бал.
  
  "Если сегодня вторник, - напевал он себе под нос, входя в консульство Ираит на Массачусетс-авеню, в вашингтонском консульском ряду, - то я, должно быть, на ночной линии".
  
  Он лучезарно улыбнулся из-под своих густых усов охраннику у ворот. Такой же усатый охранник ухмыльнулся в ответ. Он прошел дальше. Все было хорошо. Все было хорошо. Верно, его нация была осуждена всеми правительствами, кроме Ливии, Албании и несгибаемой Кубы. Она находилась под карательной блокадой. В Хамидийской Аравии крупнейшее развертывание американских войск со времен Второй мировой войны было готово нанести удар на север и освободить оккупированный Куран.
  
  Разговоры о войне говорили о том, что скоро, очень скоро США обрушат гром мирового негодования на незаконную Республику Ираит.
  
  Но это не имело значения для Турки Абатиры, посла Ираити. Он был в безопасности в США, что более важно, он был звездой СМИ, и был с тех пор, как его родное правительство развернуло свои танки советского производства по Дороге дружбы Ираит-Куран, уничтожило армию и полицию Курани и отправило ее народ в изгнание, когда силы Ираити буквально раздели крошечную нацию, как раскаленную машину, увозя все ценное обратно в древнюю столицу Ираити, Абоминадад.
  
  Его улыбающееся, добродушное лицо месяцами появлялось в телевизионных новостных шоу. Ежедневно лимузины перевозили его из студии вещания в студию вещания. Когда армия Ираити расправилась с несчастным Кураном, Абатира заверил мир в мирных намерениях Ираита успокаивающим, невозмутимым голосом.
  
  Почти никто не называл его лжецом в лицо. Единственное исключение - возмущенный журналист, который потребовал рассказать, почему войска Ираити опустошили инкубаторы Курани от своих сопротивляющихся младенцев, - был уволен за "нарушение общепринятых журналистских стандартов". Да, это было удивительно цивилизованно.
  
  Поднявшись по мраморным ступеням, Абатира уверенно зашагал в консульство.
  
  "Ах, Фатима", - сказал он с улыбкой. "Кто позвал меня в этот чудесный летний день?"
  
  "Государственный департамент США", - сказали ему. "Они хотят еще раз разоблачить вас в частном порядке".
  
  С лица Абаатиры исчезла его добродушная улыбка. Его лицо вытянулось. Его густые усы обвисли. Он напоминал пушистую гусеницу, поджаренную в микроволновке до хрустящей корочки.
  
  "В чем теперь их проблема?" Уныло спросил Абатира. В последнее время Государственный департамент вмешивался в его личные выступления. Это было крайне неудобно. Неужели у американцев не было чувства приоритетов?
  
  "Это противоречит последнему указу нашего президента".
  
  "И что это такое?" Спросила Абатира, взяв из стеклянной вазы розу на длинном стебле и деликатно понюхав.
  
  "Что все западные мужчины-заложники..."
  
  "Гости по принуждению", - быстро сказала Абаатира. "GUD's."
  
  "Чтобы все гости по принуждению отрастили усы в подражание нашему любимому лидеру".
  
  "Что в этом такого неразумного?" Спросил Абаатира, засовывая розу в пышное декольте своей секретарши. Он наклонился, чтобы запечатлеть дружеский поцелуй на ее морщинистом лбу. "В указе действительно сказано "мужчины". Настаивать на том, чтобы женщины и дети делали это, было бы неразумно. Когда мы вообще были неразумны?"
  
  "Мы никогда не поступаем неразумно", - сказала секретарша, поправляя розу так, чтобы шипы не поранили ее смуглую кожу. Она призывно улыбнулась послу. Она презирала своего развратного начальника, но не желала, чтобы ее отправили обратно в Абоминадад с плохим отчетом. Палачи президента порвали бы не только с нее кожу.
  
  Абатира вздохнул. "Возможно, мне следует попросить вас сопровождать меня в Государственный департамент. Я уверен, что при виде вашей арабской красоты они завяли бы, как цветы оазиса под полуденным солнцем".
  
  Секретарша покраснела, отчего ее смуглое лицо стало еще темнее.
  
  Посол Абаатира оторвал свой алчный взгляд от этой счастливой розы с собственным мрачным выражением лица.
  
  "Очень хорошо, пожалуйста, сообщите им, что я отправляюсь на ежедневную порку".
  
  Развернувшись на каблуках, Турки Абатира ловко шагнул к ожидавшей его машине. Он проинструктировал водителя. Машина отъехала от тротуара, как гладкая черная акула, несущаяся к еде.
  
  В позолоченном конференц-зале Госдепартамента Турки Абатира использовал шелковый носовой платок, чтобы скрыть зевоту.
  
  На этот раз заместитель госсекретаря был по-настоящему взвинчен. Бедный переутомленный человек был вне себя, в ярости колотил кулаком по столу. В последнее время он не получал много чернил, размышлял Абаатира. Без сомнения, это раздражало. Он мог это понять. Не так много месяцев назад он сам не мог найти столик в лучших ресторанах.
  
  "Это возмутительно!" мужчина был в ярости.
  
  "Ты сказал это вчера", - скучающим голосом ответил Абатира. "И на прошлой неделе. Дважды. Действительно, что ты можешь, кроме меня, сделать?"
  
  "Я ожидаю, - сказал заместитель госсекретаря, обходя стол и возвышаясь над послом, - что вы будете действовать как цивилизованный дипломат, нажмете на чертов рог Абоминададу и образумите этого безумного араба, которого вы называете президентом. Весь карточный домик на Ближнем Востоке вот-вот рухнет ему на голову ".
  
  "Это тоже я слышал раньше. Есть что-нибудь еще?"
  
  "Эта история с усами. Хинсейн серьезно относится к этому?"
  
  Абатира пожал плечами. "Почему бы и нет? Ты знаешь поговорку: "Когда будешь в Риме, делай, как римляне"?"
  
  "Абоминадад - это не Рим", - огрызнулся заместитель министра. "И если ваши люди не будут следить за своими шагами, он может просто превратиться в следующие Помпеи".
  
  "Как я уже говорил, - спокойно продолжил Абатира, - находясь в Абоминададе, следует уважать великие традиции арабского народа. В моей стране существует закон, согласно которому все мужчины должны подражать нашему президенту во всех отношениях, особенно в том, что касается украшения лица. Если мы ожидаем этого от наших собственных людей, не должны ли мы также попросить об этом наших почетных гостей?"
  
  "Заложники".
  
  "Такой избитый термин", - сказал Абатира, засовывая носовой платок обратно в карман пальто. "Это все равно что называть всех, кто с вами не согласен, гитлером последних дней. В самом деле, сэр. Тебе следует сменить свой рекорд. Я считаю, что это пропуск ".
  
  Заместитель государственного секретаря стоял над послом Ираити, его сжатые кулаки дрожали.
  
  Он медленно, опасно выдохнул. Вместе с этим вырвались слова.
  
  "Убирайтесь отсюда к черту", - прошипел он. "И сообщите о нашем крайнем неудовольствии вашему президенту".
  
  "Я буду рад", - сказал Абатира, вставая. У двери он остановился. "Он находит мои телеграммы с описанием твоих вспышек чрезвычайно занимательными".
  
  Вернувшись к своему лимузину, посол Абаатира поднял переговорную трубку.
  
  "Не обращай внимания на консульство", - сказал он водителю. "Отвези меня в отель Embassy Row".
  
  Затем, подойдя к телефону в машине, он сделал два звонка. Первым было забронировать номер в отеле "Потомак".
  
  "Только на вторую половину дня", - сказал он портье.
  
  Затем он позвонил в Службу дипломатического сопровождения.
  
  "Привет, Коринн?" весело спросил он. "Это Турки. Как ты, моя дорогая?"
  
  Незнакомый голос произнес: "Коринн нездорова. Могу я вам чем-нибудь помочь?"
  
  "Я искренне надеюсь на это. Памела свободна в течение нескольких часов?"
  
  "Мне жаль, но она нездорова".
  
  "Хммм. Понятно. Как насчет Рейчел?"
  
  "Рейчел уехала из города".
  
  Абатира нахмурился. Они проходили мимо Белого дома. Группа протеста собралась у восточной лужайки, выкрикивая: "Еда, а не бомбы! Нет крови в обмен на нефть!" Они размахивали плакатами: "США ВОН Из ХАМИДИЙСКОЙ АРАВИИ". Его хмурый взгляд растаял. Его сердце подпрыгнуло от радости. Такая цивилизованная страна.
  
  "Вот что я тебе скажу", - великодушно сказал он. "Сегодня я испытываю желание приключений. Почему бы не прислать выбор на твой выбор? Отель "Потомак". Номер 1045".
  
  "Кимберли доступна. Она тебе понравится. У нее свежее лицо. Очень, очень хороши руки. И блондинка ".
  
  "Да, мне нравится, как это звучит. Кимберли прекрасно подойдет".
  
  Посол Абаатира положил трубку. Он откинулся на спинку обитого кожей сиденья, сложил руки на животе и закрыл глаза. Его одолевали приятные мысли. Кимберли, блондинка как нарцисс.
  
  "Ах, - пробормотал он, - в Вашингтоне летом так спокойно".
  
  В офисе Службы сопровождения дипломатов Кимберли Бейнс положила трубку.
  
  Она встала, ее желтое шелковое платье колыхнулось на свету. Это было прозрачное платье длиной до щиколоток, вырезанное по китайскому образцу. Разрез открывал большую часть одной стройной ноги. Выше талии оно утолщалось и вздымалось вокруг ее пышной груди.
  
  Взяв свою сумочку со стола, она подошла к двери и приоткрыла ее, обнажив пустой шкаф.
  
  На полу бесформенной кучей лежала Коринн Д'Анджело, основательница Службы дипломатического сопровождения, с желтым шелковым шарфом, обернутым вокруг шеи. Ее язык вывалился, как черная улитка, вылезающая из раковины. Ее глаза были открыты, но виднелись только белки.
  
  Потому что она все еще дрожала. Кимберли опустилась на колени - осторожно, чтобы не разорвать швы платья - и обхватила паукообразными пальцами концы тугого шарфа.
  
  Она резко дернулась. Дрожь прекратилась. Слабое бульканье вырвалось из-под распухшего черного языка. Еще одна возникла глубоко внутри нее, и внезапная вонь выпущенных кишок заполнила узкие пределы шкафа.
  
  "О, черт", - сказала Кимберли, отшатываясь. Она ненавидела, когда они вот так отпускали ее. Она резко хлопнула дверью, выходя из офиса.
  
  По пути к лифту она столкнулась с рыжеволосой девушкой, одетой в белое трикотажное платье, сквозь которое просвечивали ее черный кружевной лифчик и трусики, похожие на игривых черных кошек в густом тумане.
  
  "О!" - сказала рыжеволосая. Отступив назад, она откровенно оглядела Кимберли с ног до головы. "Я полагаю, ты новенькая". Ее тон был оценивающим, немного прохладным. "Я Рейчел".
  
  "Коринн ждет тебя", - быстро сказала Кимберли.
  
  "Хорошо. Мне бы не помешало несколько баксов. Увидимся позже".
  
  Рейчел прошмыгнула мимо. Кимберли стянула с шеи длинный желтый шелковый шарф, в то время как рыжеволосая с растущим раздражением дергала ручку офисной двери.
  
  Она стучала в панель, когда Кимберли подошла к ней сзади, держа желтый шарф обеими руками.
  
  "Ты должен опереться на это", - сказала Кимберли. "Это застряло".
  
  Глаза Рейчел с длинными ресницами метнулись в ее сторону. Заметив шарф, она сказала. "Тебе следует подобрать другой цвет к этому платью. Желтое на желтом - это так безвкусно. Попробуй белое или черное".
  
  "Это хорошая идея", - сказала Кимберли. "Может быть, тебе стоит взять эту".
  
  "Нет, спасибо", - сказала Рейчел, постучав в дверь. "Желтый - не мой цвет".
  
  "О, нет", - сладко сказала Кимберли, опуская шарф вокруг шеи рыжей. "Я настаиваю".
  
  "Эй!" Сказала Рейчел, размахивая руками. Затем: "Тьфу! Укк-Укк-Уккккк".
  
  "Ей это нравится!" Кимберли плакала. "Разве ты не можешь сказать?"
  
  Колени Рейчел подогнулись. Посинев лицом, она медленно рухнула в кучу теплой белой вязаной плоти.
  
  Удерживая голову Рейчел над полом за желтый шарф, Кимберли Бейнс открыла дверь. Она потащила Рейчел за шею. Рейчел ни капли не протестовала, когда ее затащили в нишу стола в приемной. Когда Кимберли отпустила шарф, голова Рейчел звякнула! Она засунула туда свои остывающие конечности.
  
  Кимберли оставила ее разлагаться в одиночестве.
  
  Посол Турки Абатира переоделся в халат в уединении своего гостиничного номера. Пока он терпеливо ждал, он смотрел CNN, его взгляд часто обращался к своим золотым наручным часам, которые он поставил на тумбочку у кровати.
  
  Репортер был занят тщательно сформулированным отчетом о размещении американских войск в далекой Хамидийской Аравии.
  
  "Поскольку военная цензура запрещает нам сообщать о нашем местонахождении, - говорил репортер, - я могу только сказать, что веду репортаж из места недалеко от границы Хамиди-Аравия-Куран, где передовые подразделения Двадцать четвертой механизированной пехотной дивизии зарылись в зыбучие пески. Ходят слухи, что всего в нескольких километрах к северу отсюда войска фронта Хамиди деловито возводят сверхсекретное оружие, описываемое только как своего рода современная линия Мажино, которая, по их словам, нейтрализует любую газовую атаку, которую осмелятся предпринять ираиты. Командиры операции "Песчаный взрыв" пока отказываются от каких-либо комментариев относительно точной природы этого прорыва . . . . "
  
  Абаатира улыбнулся. Пусть у американцев будут их спутники-шпионы, которые стоят миллиарды долларов и могут считывать номерные знаки с орбиты. У Совета командования восстания Ираити был превосходный инструмент. Американские СМИ. Под знаменем свободы прессы они ежедневно передавали всевозможные ценные разведданные непосредственно Абоминададу. И все это по цене спутниковой тарелки. Кому нужны были шпионы?
  
  Стук в дверь был внезапным и приглашающим.
  
  Абатира ударил по пульту дистанционного управления и одним движением спрыгнул с кровати.
  
  Он направился к двери, его настроение воспарило. Величественным жестом он распахнул дверь.
  
  Она была, во всяком случае, красивее, чем ожидал Абаатира.
  
  "Ах, и ты могла бы быть только непревзойденной Кимберли", - сказал он, разглядывая ее желтое шелковое платье. Мелькнувшее бедро было похоже на дразнящий сон.
  
  "Могу я войти?" Кимберли скромно спросила.
  
  "Конечно". Она вошла с томной грацией. Абатира закрыла за ней дверь.
  
  Она прошлась по комнате, небрежно положив маленькую желтую сумочку на тумбочку у кровати. Она обернулась. Ее улыбка была красной и приглашающей.
  
  "И чего бы ты хотел сегодня?"
  
  "Я был в определенном напряжении", - сказал Абатира. "Я ищу расслабления. И облегчения".
  
  Кимберли присела на край кровати. Она похлопала по нему.
  
  "Иди. Присоединяйся ко мне".
  
  Абатира с готовностью подчинился. Он перекатился на кровать.
  
  "Ложись на спину", - промурлыкала Кимберли, наклоняясь, чтобы прошептать ему на ухо. "Позволь Кимберли успокоить тебя".
  
  "Да, успокаивающее", - вздохнул Абатира. "Мне нужно успокоение. Очень".
  
  "Я принес с собой масло любви. Хочешь, я им воспользуюсь?"
  
  "Да, это было бы прекрасно", - сказал Абаатира, чувствуя, как его чресла шевелятся в ответ.
  
  "Закрой глаза, пожалуйста".
  
  Абатира сделал, как ему было сказано. Его уши были настороже. Внимание привлекло и кое-что еще. Пока он ждал, тонкие пальцы потянули за пояс его мантии.
  
  Он почувствовал, что его разоблачают. Прохлада кондиционера пробежала по его напрягшемуся члену. Он сложил руки на голом животе, сглатывая в предвкушении.
  
  Рука крепко ухватилась за его корень, удерживая дрожащий инструмент. Звук отвинчиваемого маленького колпачка заставил его сердце биться быстрее. Он надеялся, что Кимберли не будет торопиться. Абаатира предпочитал тщательность в этих вопросах, что он подчеркнул Коринн Д'Анджело, когда впервые объяснил свои потребности много Кимберли назад.
  
  Колпачок был откинут. Наступил мучительно затянувшийся момент. Затем начала литься теплая густая жидкость. Она скользнула по кончику его арабского мужского члена, стекая по стволу, как теплый, липкий сироп. Восхитительный аромат защекотал его ноздри. Он с любопытством принюхался.
  
  "Малина", - озорно прошептала Кимберли.
  
  "Ах, малина", - выдохнула Абатира. "Аллах справедлив". Он верил, что это означало, что она воспользуется своим ртом. Не было никакой спешки. В конце концов.
  
  Затем другая рука присоединилась к первой, и вместе они начали разминать и манипулировать им умными, удивительными способами ....
  
  Когда Турки Абатира проснулся, первое, что он заметил, это то, что его эрекция была такой же гордой, как и всегда.
  
  Он моргнул. Это было необычно. Он отчетливо помнил, как достиг кульминации. На самом деле, под осторожными манипуляциями девушки по имени Кимберли он пережил самый возбуждающий кульминационный момент в своей жизни. Это было также, как ни странно, последнее, что он мог вспомнить.
  
  Должно быть, он уснул. Иногда это случалось после того, как он истощал себя.
  
  Но она была там, гордая и неустрашимая своим недавним проявлением.
  
  Абатира снова моргнул. В его инструменте было что-то странное. Это был не желтый шарф, который, казалось, был довольно свободно намотан вокруг корня его интромитентного органа. Это был цвет возвышающейся над нами колонны прямой плоти.
  
  Оно выглядело скорее... черноватым. Или оно было зеленым? Нет, зеленовато-черным, решил он. Он никогда раньше не видел, чтобы его тело приобрело такой неприятный цвет. Должно быть, это был настоящий оргазм, раз он приобрел такой замечательный оттенок.
  
  "Кимберли?" он позвал.
  
  Ответа нет. Он попытался сесть. Тогда он заметил, что его ноги были привязаны к плинтусу. Двумя желтыми шарфами, идентичными тому, что был намотан у него на животе.
  
  "Я не просил об этом", - мрачно пробормотал он.
  
  Он снова попытался сесть. Его руки отказывались двигаться. Он поднял взгляд. Его запястья тоже были привязаны к столбикам кровати.
  
  "Я определенно не просил об этом", - сказал он вслух. Повысив голос, он позвал: "Кимберли, где ты, мой абрикос?"
  
  Затем он заметил свои часы, лежащие на ночном столике. Они показывали четыре часа. Намного позже, чем он думал.
  
  Его глаза случайно остановились на крошечном окошке, отображавшем день недели. Они широко раскрылись. Красные буквы гласили: "ЧЕТВЕРГ".
  
  "Четверг?" он сглотнул. "Но сегодня вторник". Затем пришло холодное, пересыхающее во рту осознание. Его горячие темные глаза остановились на его вызывающе неистощимом мужском достоинстве.
  
  Посол Турки Абатира сделал единственное, что он мог сделать в сложившихся обстоятельствах.
  
  Он звал свою мать.
  
  Глава 6
  
  Мастер Синанджу был мертв.
  
  Римо смотрел на кружащие над головой холодные звезды и пытался разобраться во всем этом.
  
  Он не мог. И он не был в состоянии разобраться в этом за все горькие месяцы, прошедшие после трагедии.
  
  В конце концов, это было пустяковое задание. Ну, может быть, не совсем пустяковое, но и не такое важное, как некоторые. Оглядываясь назад, Римо решил, что он просто недооценил то, во что ввязались они с Чиуном.
  
  Все началось с атаки ядовитым газом на разоряющийся фермерский городок на северо-востоке Миссури. Римо уже забыл его название. Ла Плюм или что-то в этом роде. За ночь город был стерт с лица земли. Римо и Чиуна не было в стране, когда это произошло. Не успели они вернуться в Штаты, как Гарольд Смит навел их на след неизвестных преступников.
  
  В Миссури они столкнулись со странной группой персонажей, включая обанкротившегося застройщика кондоминиума, студентку колледжа с призывом не использовать ядерное оружие, а также действующую нейтронную бомбу и группу защитников окружающей среды, известную как Dirt First!! Бомба была украдена, и, придя к поспешному выводу, что это дело рук первопроходцев Грязи, Римо и Чиун отправились за ними. Ошибка.
  
  Нейтронная бомба была украдена кондоминиумом-застройщиком Коннорсом Суинделлом, чьи грандиозные планы обратить вспять свой падающий бизнес заставили его заправить газом один город и спланировать ядерный взрыв в другом, чтобы после того, как тела будут вывезены, он мог бы приобрести проблемную недвижимость по дешевке.
  
  "Чертова афера с недвижимостью", - с горечью подумал Римо. Он лежал на крупном гравии на крыше высотки в Ньюарке. Он жил здесь в те дни, когда покинул Сент. Сиротский приют Терезы. В тот день, когда, будучи молодым ньюаркским полицейским, он открыл уведомление о призыве, он взял бутылку пива на эту крышу и, откинувшись на колючий гравий, стал считать звезды, мечтая наяву о том, каким будет Вьетнам.
  
  Сегодня Вьетнам казался отдаленным на тысячу лет. Сегодня вечером его дни полицейского отошли в прошлое, как и жестокие месяцы, которые он провел в камере смертников, обвиненный в убийстве наркоторговца, которого он никогда даже в глаза не видел. Все это было гигантской аферой, спланированной Гарольдом Смитом и Конрадом Макклири, одноруким бывшим агентом ЦРУ, который видел Римо Уильямса в действии на каком-то забытом рисовом поле. Макклири мысленно отложил Римо в сторону для возможного использования в будущем. И когда Кюре было разрешено убивать, Макклири рассказал Смиту о бывшем снайпере морской пехоты, которого Двадцать первый морской пехотинец прозвал "Стрелок".
  
  Римо отхлебнул из бутылки минеральной воды. Дни, когда он пил пиво, были давно позади. Как и дни, когда он ел мясо. Такой же простой была жизнь Римо Уильямса из Ньюарка, штат Нью-Джерси. В эти дни его высокоразвитый метаболизм питался рисом, рыбой и уткой.
  
  Его казнили электрическим током в тюрьме штата Трентон. Они пристегнули его ремнями, потного, напуганного, но внешне невозмутимого. Бах! И он исчез.
  
  Плывущая тьма забвения уступила место яблочно-зеленой стерильности Фолкрофтской лечебницы.
  
  Официально мертвый, с лицом, искривленным пластической хирургией до неузнаваемости, Римо оказался вынужден служить своей стране. В качестве руки-убийцы КЮРЕ. И он согласился на эту работу - именно так, как Макклири и Смит и предполагали. В конце концов, Римо Уильямс был патриотом. Кроме того, хладнокровные ублюдки были готовы сбросить его в неглубокую могилу, если бы он сказал им "нет".
  
  В просторном спортзале Фолкрофта они познакомили его с восьмидесятилетним мастером синанджу Чиуном.
  
  Ту встречу Римо вспоминал так, как будто она произошла в прошлую пятницу.
  
  Макклири - грубоватый, сильно пьющий ирландец - зашел в тренажерный зал Фолкрофта и завязал с Римо, казалось бы, бессмысленный разговор. Римо не терпелось поскорее выйти на поле. Он был хорошо обучен обращению с оружием, кодам, маскировке, ядам, проникновению - всему тому, что вскоре стало неуместным. Макклири сказал ему, что он еще не готов, подтверждая свою точку зрения жестами рук, от которых его крюк из нержавеющей стали сверкал в дрожащем свете флуоресцентных ламп.
  
  Большие двойные двери открылись. Конн Макклири обернулся.
  
  "А, вот и он", - сказал Макклири.
  
  Подозрительное лицо Римо повернулось к двери. Они разошлись, как будто их подтолкнул фотоэлектрический луч. И в проеме открытой двери, засунув руки в широкие рукава белого кимоно так, что Римо задался вопросом, кто открыл для него тяжелые двери, стояла крошечная, жалкая фигурка.
  
  Он был примерно пяти футов ростом от своих шуршащих черных сандалий до макушки своей лысой желтой головы. Растрепанные пряди светлых волос свисали над каждым ухом. Как обесцвеченный пучок морских водорослей, цепляющийся за камень, более древние волосы прилипли к его подбородку: его лицо было спокойной маской морщин из папье-маше.
  
  Когда он подошел к нему, Римо увидел, что раскосые глаза неожиданно приобрели ясный ореховый цвет. Они были единственной чертой в нем, которая не выглядела старой, хрупкой и немощной.
  
  Макклири объяснил Римо, что старого корейца зовут Чиун и он собирается стать учителем Римо.
  
  Чиун церемонно поклонился.
  
  Римо тупо уставился на него, спрашивая: "Чему он собирается меня научить?"
  
  "Убивать", - ответил Макклири двадцать долгих лет назад. "Быть несокрушимой, неудержимой, почти непобедимой машиной для убийства".
  
  Римо рассмеялся, отчего в глазах Чиуна промелькнула темная тень гнева, похожая на проносящиеся в замедленной съемке грозовые тучи.
  
  Подавив свое веселье, Макклири предложил Римо провести ночь вдали от Фолкрофта, если тот сможет понаблюдать за корейцем по имени Чиун. Затем Макклири вручил ему спусковой крючок 38-го калибра.
  
  Хладнокровно прицелившись, Римо навел прицел на впалую грудь корейца. Это было легко. Все, что ему нужно было сделать, это притвориться, что старый хрыч - вьетконговец. Про себя он решил, что это проверка его способности убивать по команде.
  
  Римо выстрелил. Дважды. Слабая улыбка, казалось, позолотила лицо старого корейца. Она все еще была на нем, когда эхо выстрелов прекратилось. В мягких ковриках появились дырки.
  
  Но хрупкий маленький человечек пронесся, невредимый, через спортзал. Он скользнул вбок нервными, геометрически угловатыми движениями. Здесь он исчез. Там он танцевал. Раздраженный, Римо продолжал пытаться прибить его, когда пот выступил у него на лбу.
  
  И когда в последнем патроннике остался только израсходованный дымящийся патрон, Римо со злостью метнул оружие в голову пожилого мужчины. Промахнулся полностью.
  
  Азиат подошел к Римо так ловко, что он его даже не заметил. Римо был отброшен на твердый пол с такой силой, что из его удивленных легких вылетели вся боль и воздух.
  
  старый азиат бесстрастно смотрел в лицо Римо. Римо пристально посмотрел на него.
  
  "Он мне нравится", - сказал Чиун высоким, писклявым голосом. "Он не убивает по незрелым или глупым причинам".
  
  Позже Римо узнал, что он был мастером синанджу, вида боевых искусств, старого, когда пески Египта были новыми.
  
  И в тот день Римо начал свой трудный путь к тому, чтобы самому стать мастером синанджу, наследником Чиуна, а теперь и Правящим Мастером. Первый белый человек в пятитысячелетней цепи непревзойденных убийц.
  
  Давным-давно.
  
  В последний раз, когда Римо видел Мастера Синанджу живым, Чиун спорил с ним в калифорнийской пустыне недалеко от Палм-Спрингс. Они обнаружили украденную нейтронную бомбу. Оно было вооружено, и обезвредить его было невозможно. Цифровой таймер отсчитывал последние минуты жизни единственного человека, которого Римо когда-либо считал семьей.
  
  Вместе с помешанным на недвижимости по имени Коннорс Суинделл и изобретателем бомбы они рванули в пустыню, наперегонки с беззвучно орущим дисплеем таймера, пытаясь оставить Палм-Спрингс позади и выйти из зоны поражения - даже несмотря на то, что они несли зону поражения с собой.
  
  Это была обреченная попытка. Чиун указал на это со своей обычной бескомпромиссной мудростью. Одному из них пришлось бы в одиночку нести бомбу в пустыню. Или все погибли бы.
  
  "Я сделаю это", - вызвался Римо.
  
  "Нет. Ты - будущее Синанджу, Римо", - натянуто сказал Чиун. "Я - всего лишь его прошлое. Линия должна продолжаться. Поэтому я должен сделать это".
  
  Они враждовали за несколько дней до того, как пришел конец. Римо даже не знал причины, пока Чиун неохотно не объяснил, что приближается его сотый день рождения - то, о чем Римо не имел ни малейшего представления. Устав от споров, обеспокоенный преклонным возрастом Чиуна, Римо прервал спор, чтобы жестоким способом завладеть бомбой. Он высмеял Мастера синанджу.
  
  "Прекрати изображать мученика, Чиун", - сказал Римо. "Это старо. Ты хорош, конечно, но ты не так быстр, как я. Я моложе, сильнее и могу продвигаться дальше быстрее. Так что забей свою глупую корейскую гордость и посмотри правде в глаза. Я единственный, кто подходит для этой работы, и мы оба это знаем ".
  
  Воспоминание об ужаленном лице Чиуна, казалось, горело за звездами над головой.
  
  Его мягкое: "Так вот что ты чувствуешь ко мне", - все еще звучало в ушах Римо.
  
  Римо вспомнил, как потянулся за нейтронной бомбой. Затем мир погрузился во тьму. Чиун. Оставалось последнее слово.
  
  Он проснулся в мчащейся машине. Она неслась обратно в Палм-Спрингс, прочь от зоны поражения. Он понял, что, должно быть, произошло. У него было время только оглянуться.
  
  Нейтронная бомба воспламенилась с душераздирающим изрыганием кипящего черного дыма и адского красного огня.
  
  Римо бросился обратно в поднимающийся ад. Но распространяющаяся зона смертоносной радиации заставила его отступить.
  
  Несколько месяцев спустя, когда стало безопасно, он вернулся в пустыню, найдя только огороженный участок подземного кондоминиума и кратер из оплавленного стекла. Даже тело Мастера Синанджу не пережило взрыва.
  
  Но там, в безжалостной пустыне, дух Мастера Синанджу явился Римо. Без слов он попытался указать на то, что невозможно было передать иным способом. Указав на ноги Римо. Затем это просто исчезло.
  
  С тех пор существование Римо стало бесцельным. Чиун приказал ему сделать выбор, с которым, как он знал, он однажды столкнется. Теперь он был наследником рода. Все было так, как сказал Чиун. Линия должна была продолжаться. Дом Синанджу должен был продолжаться. Деревню нужно было кормить. И деревня всегда питалась работой мастеров синанджу.
  
  Теперь Римо не был так уверен. Мог ли он продолжить традицию? Он был американцем. Люди Синанджу были кучкой неблагодарных паразитов. Они ничего не знали о трудностях, которые Чиун перенес, чтобы накормить их. Им было бы все равно, если бы они знали.
  
  Римо отложил возвращение в Синанджу, чтобы сообщить ужасные новости. Вскоре после этого Чиун снова появился перед ним, призрачно указывая призрачным пальцем, приказывая ему повиноваться.
  
  "Я доберусь до этого", - сказал Римо во второй раз.
  
  Но несколько недель спустя, когда Чиун появился снова, Римо вернулся к старым временам их напряженных отношений.
  
  "Отстань от меня, ладно?" - сказал он горячо. "Я сказал, что займусь этим!"
  
  Чиун поднял свое искаженное страданием лицо к потолку и растаял, как дым без запаха, оставив Римо чувствовать горечь и стыд.
  
  После этого он закрыл дом и отправился в путь. Он чувствовал себя разрывающимся между двумя мирами. Он перерос Америку. И все же в его жилах не текла кровь синанджу. Линия, протянувшаяся назад на пять тысяч лет, не имела к нему никакого отношения. Он был опоздавшим, всего лишь бледным кусочком свиного уха, как часто говорил Чиун.
  
  Оставалось только лекарство. Но для Гарольда Смита Римо был инструментом. Если бы его скомпрометировали, его бы бросили, отреклись - даже уволили. Чиун любил Римо, и Римо полюбил Мастера синанджу, как сын любит своего отца. Но между Римо и Гарольдом Смитом были только прохладные рабочие отношения. Сдержанное уважение. Иногда раздражение. Часто гнев. Кто знал, но с устранением Чиуна у Смита мог быть какой-то заранее подготовленный план по возвращению Римо в организацию. Смит не был дураком. Он давно понял, что Римо в равной степени принадлежит к деревне Синанджу.
  
  Предположим, Смит решил перепрограммировать Римо? Хладнокровный ублюдок уже однажды пытался это сделать. В тот раз только Чиун спас жалкую задницу Римо.
  
  "Что, черт возьми, мне делать с оставшейся частью моей жизни?" он спросил у звезд. "Где мое место? К кому мне обратиться?"
  
  Звезды изливали холодный мерцающий свет, на который не было ответа.
  
  Римо сел. Допив остатки воды, он подбросил пустую бутылку прямо вверх. Она поднялась на семьдесят футов, застыв, словно на моментальном снимке, затем начала кувыркающееся возвращение на землю.
  
  Римо вскочил и ударил пяткой. Хлопок! Стекло разлетелось на тысячу похожих на песчинки осколков, которые посыпали крышу со звуком, не более чем от падения града.
  
  Римо подошел к краю крыши, думая о том, как в подобные времена его всегда тянуло вернуться в свой старый район. Для него здесь больше ничего не было. Приют Святой Терезы был разрушен давным-давно. Район пал жертвой наркоманов и наркоторговцев и неумолимого разрушения центральной части американского города. Это была беззаконная пустошь - именно то, что Римо Уильямс был стерт из всех записей, чтобы предотвратить.
  
  Теперь Лоуэр-Брод-стрит выглядела как нигде в центре города. Проститутка в узкой юбке прислонилась к грязной кирпичной стене. Следы от уколов на ее руках были похожи на реку Амазонку, соединяющую точки. Двое мужчин передавали друг другу пакеты из-под сэндвичей. Наркотики. Потрепанный пикап остановился на красный свет. Из переулка вышел мужчина, неся видеомагнитофон, все еще в картонной коробке. Он бросил его в кузов грузовика и принял от водителя пачку банкнот. Сделка была совершена без единого слова.
  
  "А, к черту все это", - прорычал Римо.
  
  Он принял решение. Он шагнул с края парапета.
  
  Используя кирпичи вместо ступенек, Римо спустился по стене здания. Его каблуки переступали с кирпича на кирпич, делая крошечные дергающиеся шажки. Выпрямившись, с идеальным равновесием, его мрачные темные глаза смотрели на горизонт Ньюарка, он, казалось, спускался по крутой лестнице в стиле ар-деко.
  
  Никто не заметил его невероятного падения. И никто не окликнул его, когда он ступил на тротуар и направился к выходу из места, из которого он вышел и которое теперь было для него таким же чужим, как грязевые равнины и рыбацкие лачуги Синанджу, за полпланеты отсюда.
  
  Гарольд Смит поднял трубку красного настольного телефона без набора после первого же гудка.
  
  "Да, господин Президент?" сказал он твердо, без тени страха в голосе. На самом деле, он был очень напуган.
  
  "ФБР не собирается сокращать это", - сказал президент усталым голосом, который приглушил его смутный новоанглийский выговор. "Я обращаюсь к вам".
  
  "Я полагаю, вы имеете в виду пропавшего посла Ираити?" Спросил Гарольд Смит.
  
  "Абоминадад утверждает, что мы взяли его в заложники, - отрезал президент, - и мы не можем доказать обратное. Лично я был бы не против, если бы самодовольного сукина сына нашли плавающим лицом вниз в Потомаке, но я пытаюсь избежать войны здесь. Такого рода эскалация может ее спровоцировать. Я знаю, что ты потерял прежнего - как там его звали?"
  
  "Чиун", - натянуто сказал Смит. "Его звали Чиун".
  
  "Верно. Но у тебя все еще есть твой особенный парень, Каускасиан. Сможет ли он справиться с этим в одиночку?"
  
  Гарольд Смит шумно прочистил горло, мысленно излагая новости, которые он скрывал от исполнительного директора.
  
  "Господин Президент..." - начал он.
  
  Затем зазвонил другой телефон. Синий. Это была линия, по которой Римо сообщал.
  
  "Минутку", - быстро сказал Смит, прижимая трубку к своему серому жилету. Он схватил другой телефон, как спасательный круг. Он заговорил в него.
  
  "Римо", - резко сказал Смит. "У президента есть для тебя важное задание. Ты возьмешься за него? Я должен получить твой ответ. сейчас."
  
  "Задание?" Спросил Римо ошеломленным голосом. "Какого рода?"
  
  "Посол Ираити пропал".
  
  "Почему нас это должно волновать?" Требовательно спросил Римо.
  
  "Потому что так хочет президент. Вы примете это назначение?"
  
  На линии было тихо почти минуту.
  
  "Почему бы и нет?" Беззаботно сказал Римо. "Это должно убить день".
  
  "Подождите, пожалуйста", - сказал Смит, и ни следа облегчения, которое он почувствовал, не подсластило его лимонный голос. Он переключил телефоны, прижимая синюю трубку к груди.
  
  "Господин президент, - твердо сказал он, - я подключил нашу силовую ветвь к другой линии. Он готов вступить в игру".
  
  "Быстрая работа, Смит", - ответил Президент. "Я доволен вашей эффективностью. Чертовски доволен. Действуйте".
  
  Линия оборвалась. Смит повесил трубку красного телефона и снял с жилета синий.
  
  "Римо, нет времени на подробности. Лети в Вашингтон. Свяжись со мной, как только доберешься туда. Я надеюсь, что к тому времени у меня будут для тебя оперативные данные".
  
  "Уже в пути", - сказал Римо. "Может быть, его убил Бешеная задница", - добавил он с надеждой.
  
  "Я сомневаюсь в этом".
  
  "Я бы все отдал за то, чтобы заглянуть в этот арабский кошмар".
  
  "Официальная политика - "руки прочь". А теперь, пожалуйста, отправляйтесь в Вашингтон".
  
  "Держите линию свободной. Следующий голос, который вы услышите, будет вашим покорным слугой".
  
  Глава 7
  
  Турки Абатира внимательно слушал, напрягая слух, когда великолепная белокурая мегера, которую он знал только как Кимберли, сидела на краю кровати и читала ему лекцию о причинах и патологических симптомах гангрены.
  
  "Когда прекращается кровоток, - объяснила она с придыханием, как школьница, читающая по книжке, - кислород также ограничен. Без кислорода ткани испытывают недостаток в питании. Она начинает разлагаться, становиться порочной".
  
  Кимберли протянула руку и дружески похлопала по выпуклому кончику его мужского органа. Он задрожал. Абатира ничего не почувствовал. Это встревожило его.
  
  Это очаровало Кимберли настолько, что она отклонилась от своей лекции.
  
  "Они всегда так себя ведут, как резиновые? Я имею в виду, когда у них не гангрена".
  
  Она вынула кляп у него изо рта.
  
  "Ты не знаешь?" Абатира ахнула. "Ты, профессиональная девушка по вызову?"
  
  "Я новичок в этом деле", - сказала Кимберли, разглядывая свои отполированные до блеска желтые ногти. "Вообще-то, ты мой первый клиент".
  
  "Я отказываюсь платить тебе, пока ты не освободишь меня", - горячо сказал Абаатира. Кляп был заменен.
  
  "Отмирание тканей обычно сигнализирует о себе медленным изменением цвета", - рассеянно продолжила Кимберли. "Здоровая розовая кожа становится зеленой, затем черной. Когда она полностью черная, она мертва. Ампутация обычно является единственной восстановительной процедурой. Она сделала паузу. "Я думаю, что этот черный цвет очень хорошо сочетается с желтым, не так ли?" - добавила она, поправляя желтый шелковый шарф, который сдерживал приток крови к торчащему пенису Абаатиры.
  
  Посол Абаатира яростно покачал головой. Он попытался дать выход своему гневу, ярости, больше всего своему страху, но точно такой же желтый шелковый шарф, засунутый ему в рот, помешал этому. Третий удерживал его на месте.
  
  Кимберли засунула один из них ему в рот после того, как он впервые начал кричать, аккуратно завязав другой на затылке.
  
  "Прошло два дня", - любезно продолжила она. "Я бы сказала, что еще, о, через двенадцать-четырнадцать часов все должно закончиться. Пока-пока, Черный Питер. Конечно, хирургам, возможно, не придется отрезать ее всю. Я имею в виду, каждый последний дюйм. Возможно, им удастся сохранить часть. Кончик определенно удалится. Сейчас он довольно черный. Но в итоге у тебя может получиться что-то вроде культи."
  
  "Мумф-мумф!" Абаатира визжала сквозь шелковый кляп.
  
  "Это не очень пригодилось бы во время оргии, - продолжала Кимберли, - но с ним можно было бы повозиться. Может быть, удалось бы спасти достаточно, чтобы ты все еще могла направлять поток туда, куда ты хотела. В противном случае тебе пришлось бы сесть, как нам, девочкам ".
  
  Абаатира яростно замотал головой. Он натянул желтые путы.
  
  "Что это?" Спросила Кимберли, наклоняясь ближе. "Ты говоришь, что не хочешь сидеть как девчонка, когда ты позваниваешь?"
  
  Посол Турки Абатира изменил направление своей безумно трясущейся головы. Вверх-вниз, а не из стороны в сторону. Он вложил в это много энтузиазма. Он не хотел никакой двусмысленности. Совсем никакой.
  
  "Возможно, меня убедят помочь тебе", - предложила Кимберли.
  
  Тряска вверх-вниз стала еще более маниакальной. Вся кровать затряслась.
  
  Кимберли приблизила свое хорошенькое личико к мокрому от пота лицу Абатиры. Она призывно улыбнулась и прошептала: "Ты каждый день общаешься с Абоминададом?"
  
  О, нет, подумал про себя Абатира. Шпионка. Она шпионка ЦРУ. Я буду казнен за то, что позволил себе попасть в ее бесстыдные сети.
  
  Но поскольку его главной заботой было покинуть эту комнату со всеми частями своего тела здорового розового цвета, он продолжал утвердительно кивать.
  
  "Если ты расскажешь мне все, что я хочу знать", - сказала Кимберли, поводя плечами под тяжестью бретелек лифчика, - "возможно, я захочу развязать этот красивый шелковый шарф". Она провела желтым ногтем по его щеке. "Тебе бы это понравилось, не так ли?"
  
  Абатира колебался. Его английский был безупречен - он окончил Гарвард, - но это был критический момент. Его мысли лихорадочно соображали. Должен ли он ответить на вопрос "Тебе бы этого хотелось?" Или часть "Ты бы не стал". Или это одно и то же? Неправильный ответ может иметь серьезные последствия.
  
  Абатира утвердительно покачал головой, и вероломная, дьявольская девушка по вызову наклонилась, чтобы развязать опоясывающую желтую ленту. Затем она вытащила желтый комок шелка у него изо рта.
  
  Посол Абаатира почувствовал сухость во рту.
  
  "Воды?" сказал он хрипло.
  
  "Сначала ответы".
  
  "Ты обещаешь?"
  
  "Да".
  
  "Ты клянешься Аллахом?"
  
  "Конечно, почему бы и нет?"
  
  "Что ты хочешь знать?" прохрипел он, переводя взгляд со свежего розового лица, склонившегося над ним, на уродливый зеленовато-черный гриб, в котором он едва мог распознать заветную часть своей анатомии.
  
  "Намерения вашего правительства".
  
  "Президент Хинсейн никогда не откажется от Курана. Это наше давно потерянное братское государство".
  
  "Чью армию ты разгромил и чье имущество ты увез обратно в Ираит, включая уличные фонари и машины, и даже гигантские американские горки. Не говоря уже обо всех изнасилованиях".
  
  "Вы, случайно, не курани?" Спросил посол Абаатира с внезапной вспышкой страха глубоко в обнаженном животе.
  
  "Нет. Я служу Той, кто любит кровь".
  
  "Я тоже люблю кровь", - отметила Абатира. "Я бы хотела, чтобы она более свободно циркулировала по моему телу. К каждой нуждающейся части".
  
  Кимберли погладила его по влажным волосам. "Со временем, со временем. А теперь расскажите мне о планах вашего правительства на случай войны".
  
  "А что насчет них?"
  
  "Все. Я хочу знать о них все. При каких обстоятельствах вы отправились бы на войну. Необходимые провокации. Мысли вашего храброго лидера, который, должно быть, любит кровь, потому что он проливает ее так много. Расскажите мне о его личной жизни. Я хочу знать все. О его семье, его грешках, его любовнице. Обо всем."
  
  Посол Турки Абатира закрыл глаза. Слова лились сами собой. Он рассказал все. И когда у него закончились секреты, которые он мог раскрыть, он повторился.
  
  Наконец, во рту пересохло, дух иссяк, он откинул голову на подушку и судорожно вдохнул.
  
  "Это все, что ты знаешь?" - спросила Кимберли, Мата Хари из варварского Вашингтона, где даже звезда дипломатических СМИ не была в безопасности от палачей.
  
  Вздох Абаатиры мог означать только "да".
  
  "Тогда мне пора выполнить свою часть нашей маленькой сделки", - радостно сказала Кимберли.
  
  Это заставило покрытую потом голову Абаатиры снова подняться. Расширив глаза, он наблюдал, как эти ненавистные заостренные желтые пальцы потянулись к смертоносному желтому шелковому шарфу, который казался таким небрежно повязанным, но который привел его в такой ужас.
  
  Он собрался с духом, потому что знал, что восстановленный кровоток принесет с собой ужасную боль, когда истощенные нервные окончания вернутся к жизни.
  
  Пальцы тянули и щипали, и с дразнящей медлительностью они стянули шелк. Волочащийся конец ласкал обнаженное тело Абаатиры, отступая.
  
  Внезапным злобным движением все исчезло.
  
  Детский смех, безумный и издевательский, обжег его уши.
  
  Глаза посла Абаатиры глупо выпучились. Он откинул голову назад и закричал.
  
  Ибо он увидел наполовину зарытый в зеленовато-черный корень своего мужского достоинства скользкий блеск медной проволоки - и понял, что предал свою страну ни за что.
  
  Желтый шарф обмотался вокруг его горла, и его крик превратился во взрыв удушья, который перешел в неистовство рвотных позывов.
  
  Глава 8
  
  Марвин Мескин, менеджер вашингтонского отеля "Потомак", думал, что у него проблемы с профсоюзом.
  
  "Где, черт возьми, эта горничная?" взревел он, швырнув трубку телефона на стойке регистрации. "Это был еще один постоялец с десятого этажа, интересовавшийся, берем ли мы дополнительную плату за смену простыней и полотенец".
  
  "Позвольте мне проверить", - услужливо сказал коридорный.
  
  "Да, ты делаешь это", - пробормотал Мескин, задаваясь вопросом, не катится ли весь отель к черту. В течение двух дней горничные исчезали посреди своих смен. Они просто ушли с работы, оставив свои служебные тележки. Первая уволилась на девятом этаже. Ее сменщица уволилась два часа спустя. Ее тележку нашли на седьмом этаже.
  
  Но странным было не это. Странным было то, что тележки всегда находились на этажах, которые были полностью обслужены.
  
  Почему-то казалось, что горничные так и не закончили полностью десятый этаж.
  
  Мескин подал жалобу в профсоюз гостиничных работников, но они заявили, что это не было нарушением трудовых прав. Профсоюз прислал другую замену, филиппинку по имени Эсмеральда. Она говорила по-английски еще хуже, чем предыдущая.
  
  Зазвонил телефон на столе. Это был посыльный.
  
  "Я на девятом этаже", - сказал он. "Я нашел ее тележку. Никаких признаков ... Как там ее звали - Гризельда?"
  
  "Я думал, это Эсмеральда", - горько сказал Мескин. "И кого, черт возьми, волнует, как ее зовут? Они приходят и уходят быстрее, чем чертовы гости. Я думаю, что это заговор профсоюза или что-то в этом роде ".
  
  "Что мне делать, мистер Мескин?"
  
  "Продолжайте поиски. Я обзвоню все комнаты с девяти и узнаю, кому нужно постельное белье".
  
  Марвин Мескин устало приступил к процессу. Когда он приступил к этой утомительной задаче, дверь лифта в вестибюле со звоном открылась. Его быстрые глаза метнулись к ней, надеясь, что это может быть та самая ленивая Эсмеральда. Он не мог этого понять. Все говорили, что филиппинская помощь на высшем уровне.
  
  Женщина, вышедшая из лифта, не была Эсмеральдой. Глаза Мескина все равно следовали за ней через вестибюль. Ее походка была какой-то волнообразной, с широкими бедрами, которая избавила Мескина от всех забот. Он никогда не видел таких сисек у кого-то настолько молодого. Она была настоящим произведением искусства в своей обтягивающей желтой юбке и с желтыми ногтями. Как роскошный банан. Мескин задумался, каково это - очистить ее.
  
  Кто-то подхватил реплику, врываясь в фантазию Мескина со вкусом банана.
  
  "Да, это стойка регистрации", - сказал он. "Я просто хотел спросить, купили ли вы свежее белье на сегодня. Нет? Что ж, мне очень жаль. Похоже, у нас выдался напряженный день. Я сразу же займусь этим ".
  
  Тридцать звонков спустя Марвин Мескин положил трубку настольного телефона и обнаружил, что мужчина маячит всего в нескольких дюймах от него. Он не слышал, как тот подошел к стойке регистрации.
  
  "Да? Могу я вам чем-нибудь помочь?" Спросил Мескин, сморщив нос при виде полностью черного костюма мужчины. Если футболку и брюки можно назвать ансамблем.
  
  "Я ищу парня", - спросил человек в черном.
  
  "Держу пари, что так и есть", - сухо сказал Мескин.
  
  Это было неправильно сказано, и в обычный день Марвин Мескин никогда бы не позволил этим дерзким словам сорваться с его губ, но он был в плохом настроении, а человек в черном был одет не как путешественник. На самом деле, он выглядел так, как будто спал в одежде.
  
  Но он сказал это, и неправильность, абсолютная тупость этого комментария была с силой доведена до Марвина Мескина, когда тощий парень в черном поднял свои руки с толстыми запястьями и сжал сначала одну на плече Мескина, а затем другую на его горле.
  
  Это было все. Других ощущений не было. Не парения. Не полета. Даже смещения.
  
  И все же каким-то образом Марвин Мескин оказался по другую сторону стойки регистрации, его спина вдавливалась в темно-синий ковер в вестибюле с глубоким ворсом, а левая рука норовила выскочить из сустава.
  
  Высоко там, где был кислород, тощий парень спокойно и методично одной ужасной рукой медленно выкручивал онемевшую левую руку Мескина. Другая его рука покоилась на бедре. Одна из его ног - Мескин понятия не имел, какая именно, - была непреодолимо зажата в трахее, ограничивая приток воздуха.
  
  "Ахни", - выдохнул Марвин Мескин. "Руби! Руби!"
  
  "Тебе придется говорить громче. Я не услышал ответа на свой вопрос".
  
  Мескин не мог припомнить, чтобы ему задавали вопрос, но он махал свободной рукой, показывая, что с удовольствием ответит.
  
  "Позвольте мне повторить это", - говорил тощий парень. "Посла Ираити высадили в отеле "Эмбасси Роу" два дня назад. Тамошний портье сказал ФБР, что он так и не зарегистрировался. Я перепроверил, и что вы знаете, это было правдой. Поскольку ФБР знало, что у него была привычка высаживаться у посольства, по словам водителя посла, это означает, что он использовал старую уловку - нечто, что должно было прийти в голову ФБР, но не пришло. Ваше заведение ближе всего к этому. Следовательно, ваше заведение возглавляет список ".
  
  Это имело смысл для Марвина Мескина, поэтому он кивнул в знак согласия. Действие поцарапало начищенные ботинки мужчины. Пятичасовая тень Мескина появилась около полудня. Он надеялся, что осквернение не было замечено.
  
  "Хорошо, - говорил парень в черном, - теперь я спрашиваю вас, узнали бы вы посла Ираити, если бы увидели его". И туфля исчезла.
  
  "Я верный наблюдатель Найтлайн", - хрипло сказал Мескин. Он начал глотать воздух на случай, если ботинок вернется. Этого не произошло.
  
  "Он зарегистрировался два дня назад?"
  
  "Да, он это сделал".
  
  "Проверить?"
  
  "Я должен был бы изучить наши записи".
  
  В этот момент коридорный вышел из лифта. Он вздрогнул при виде своего работодателя, которого прижимали к темно-синему ковру.
  
  "Мистер Мескин, мне позвонить в полицию?" спросил он из-за каучукового растения в горшке. "Скажи "нет", - решительно сказал тощий парень.
  
  "Нет", - сказал Мескин, на самом деле желая сказать "да". Но эти глубоко посаженные глаза обещали верную смерть, если он ослушается.
  
  "Ты это слышал?" - спросил тощий парень, устремив свой смертоносный взгляд на коридорного.
  
  "Я на вас не работаю", - храбро сказал коридорный.
  
  "Иди поищи эту горничную!" - завопил Мескин.
  
  "Я нашел ее. Я нашел их всех четверых. В кладовке".
  
  "Все? Что, черт возьми, они делают - играют в покер на раздевание?"
  
  "Нет, сэр, они, похоже, были задушены".
  
  "Ты сказал, задушен?" потребовал ответа тощий парень.
  
  "Профсоюзный спор", - быстро сказал Марвин Мескин. "Вам не о чем беспокоиться. У нас скромный отель".
  
  Тощий парень нахмурился. "Я бы сказал, что это нечто большее, чем проблемы с профсоюзом. Давайте сначала разберемся с послом. Я все время вижу мертвые тела".
  
  "Держу пари, что так оно и есть", - сказал Марвин Мескин, когда его подняли за одну руку на ноги. У него подкашивались колени, он, спотыкаясь, вернулся за стойку и подошел к компьютеру. Тощий парень следовал вплотную за ним.
  
  "С этим компьютером что-то не так", - сказал Мескин, пытаясь вызвать название. Желтый экран плохо себя вел. Буквы и символы колебались, как будто были написаны на потревоженной воде. "Я не могу это исправить", - пожаловался Мескин, стуча по терминалу.
  
  "Секундочку", - сказал мужчина, отступая назад.
  
  Янтарные буквы изменились, их снова можно было прочесть.
  
  Мескин оглянулся через плечо. Тощий парень стоял, скрестив голые руки, примерно в двенадцати футах от него.
  
  "Переходи к делу", - сказал он.
  
  И Мескин подскочил к ней.
  
  "У нас Абдул Аль-Хазред в комнате 1045", - крикнул Мескин.
  
  "И что?"
  
  "Так это имя использует посол Ираити, когда снимает здесь комнату".
  
  "Он часто это делает?"
  
  "Довольно часто. Обычно всего на один день, если ты понимаешь, что я имею в виду".
  
  "Я знаю. Какой этаж 1045-десятый или сорок пятый?"
  
  "Десятый", - сказал Мескин, - "тот же этаж, с которым у нас были проблемы. О, Боже мой, " прохрипел он, его собственные слова проявили себя в полной мере.
  
  Тощий парень вернулся. Янтарный экран распался на части, как вода, потревоженная лениво вращающейся палкой. Он взял Марвина Мескина за шиворот и по дороге к лифту прихватил посыльного.
  
  "Нас тоже убьют?" - спросил коридорный, когда лифт поднялся на десятый этаж.
  
  "Почему?" - спросил тощий парень, в то время как Мескин почувствовал, как содержимое его желудка становится кислым.
  
  "Потому что я хотел бы позвонить домой и попрощаться со своей матерью", - искренне сказал коридорный.
  
  "Попрощайся с ней сегодня за ужином", - прорычал тощий парень. "Я очень спешу".
  
  Выйдя в коридор, Мескин вспомнил, что забыл захватить с собой пароль.
  
  "Без проблем", - сказал тощий парень, отпуская их по обе стороны комнаты 1045. "Я принес свой собственный".
  
  "Ты? Откуда у тебя ... ? "
  
  Ответ на вопрос был получен до того, как он был завершен. Тощий парень ответил на него, когда взялся за ручку, согнул одно чудовищное запястье и передал внезапно ослабевшую ручку Марвину Мескину.
  
  Мескин обнаружил, что оно было очень, очень теплым. Он перебрасывал его из руки в руку, по очереди дуя на свободную руку.
  
  Дверь распахнулась после того, как мужчина постучал в нее.
  
  Марвина Мескина втолкнули первым. Коридорный ввалился, спотыкаясь, подталкиваемый тощим парнем, перед которым было так неотразимо. Они столкнулись.
  
  Пока они приводили себя в порядок, тощий парень направился к кровати, где, распластавшись, лежал покойный посол Ирака Турки Абатира, ОН же Абдул Аль-Хазред, его темное мужское достоинство доминировало в обстановке, как перезрелый банан.
  
  Посол Абатира получился очень колоритным трупом. Его тело было коричневато-белым, его естественная смуглость была обесцвечена отсутствием кровообращения. Его язык был пурпурно-черным выступом на синем лице. Его мужское достоинство было в полном расцвете, мертвенно-зеленовато-черное.
  
  Тощий парень осмотрел тело бесстрастным взглядом, как будто привык видеть трупы, привязанные к гостиничным кроватям ярдами желтого шелка. Казалось, его больше всего интересовало горло покойного посла. Жилы и мышцы его толстой шеи были стянуты длинным желтым шелковым шарфом.
  
  "Он был в рабстве?" спросил тощий парень, отворачиваясь от тела. Его лицо было на два градуса несчастнее, чем раньше.
  
  "Мы не суем нос в дела наших гостей", - фыркнул Марвин Мескин, отводя глаза от уродливого, но красочного зрелища. Они продолжали возвращаться к набухшему члену в каком-то загипнотизированном ужасе. Посыльный стоял на коленях перед корзиной для мусора. Судя по звукам, которые он издавал, его изо всех сил рвало - но недостаточно сильно. Все, что он делал, это рубил и сплевывал.
  
  Когда он, наконец, сдался, коридорный обнаружил, что высокий тощий парень поднимает его на ноги.
  
  "Давайте посмотрим на этих служанок", - приказал он.
  
  Посыльный был только рад подчиниться. На выходе из комнаты тощий парень остановился, чтобы оттолкнуть Марвина Мескина.
  
  "Ты", - сказал он серьезным голосом. "Следи за мертвым парнем".
  
  "Почему я?" Мескин заблеял.
  
  "Потому что это твой отель".
  
  Что каким-то образом имело смысл для Марвина Мескина. Он покорно пошел в ванную и закрыл дверь.
  
  Римо Уильямс позволил нервному коридорному отвести его в камеру хранения.
  
  "Я нашел их в углу, за несколькими сложенными стульями", - говорил коридорный. "Они... они были точно такими же, как тот мертвый парень".
  
  "Если бы это было так, медицинской науке пришлось бы нелегко с ними справиться. Не говоря уже о "Нэшнл Инкуайрер", печатном издании, Inside Edition и Copra Inisfree".
  
  "Нет, я не имел в виду точно такого же, как он", - запротестовал коридорный, его лицо действительно покраснело от смущения. Глядя на него в обтягивающей гостиничной униформе, Римо решил, что ему тоже будет неловко. "Я имел в виду, что они были убиты одним и тем же способом. Задушен, - добавил он приглушенным голосом, отпирая дверь кладовки.
  
  Комната представляла собой темный лес из сложенных друг на друга хромированных и кожаных кресел и огромных круглых складных столов. Посыльный провел Римо в темный угол.
  
  "Это было отличное место, чтобы спрятать их", - говорил коридорный. "Все поврежденные стулья и сломанные столы сложены в этом углу. Вот."
  
  Он отступил в сторону, чтобы Римо мог хорошенько рассмотреть.
  
  Служанки сидели на полу, вытянув ноги, лицом друг к другу, как будто позировали для игры в пирожные. Их головы пьяно свисали с плеч их накрахмаленных синих мундиров, а руки свисали с поникших плеч, напряженно согнутые в локтях и запястьях.
  
  Их лица были почти - не совсем - того же нежно-голубого цвета, что и их накрахмаленная униформа. Некоторые остекленело смотрели в никуда.
  
  Каждая служанка была отмечена багровым синяком на горле. Что-то было очень, очень туго обвязано вокруг их шей. Достаточно туго, чтобы, казалось, заставить их языки высунуться из открытых ртов. Достаточно тугая, чтобы заставить по крайней мере одного из них испражниться ей в нижнее белье.
  
  Римо прошел среди них, опускаясь на колени у каждого тела, чтобы убедиться, что они ушли. Они ушли. Он встал, его лицо с высокими скулами было мрачным.
  
  "Что вы думаете, сэр?" - спросил коридорный, поняв, что тощий парень был не опасным маньяком, а чем-то гораздо, гораздо большим.
  
  "Мне не нравится этот желтый шарф наверху", - пробормотал он.
  
  Загадочный комментарий не требовал ответа, поэтому коридорный ничего не сказал. Он стоял там, чувствуя себя злым и беспомощным, и задаваясь вопросом, было ли что-то, что он должен был увидеть, сделать или услышать, что могло бы предотвратить эту трагедию.
  
  И тут его осенило.
  
  "Знаешь, - медленно произнес он, - вчера я видел девушку, прогуливающуюся по отелю, на которой был шарф, похожий на тот, что мы видели".
  
  "Желтые шарфы довольно распространены", - сказал мужчина, бесстрастно рассматривая тела.
  
  "На ней также было желтое платье. И желтый лак на ногтях".
  
  Тощий парень внезапно поднял голову.
  
  "Она была похожа на проститутку?" спросил он.
  
  "У меня сложилось такое впечатление, да. Хотя, скорее, девушка по вызову. Это классное заведение. Менеджер не пускает сюда уличных проституток".
  
  "Если он позволяет послу Ираити резвиться днем", - сказал тощий парень, уходя, "ты не должен так чертовски гордиться этим подонком".
  
  "Мне позвонить в полицию?" посыльный крикнул ему вслед:
  
  "Нет", - сказал тощий парень. "Подожди здесь".
  
  И хотя он так и не вернулся, коридорный подчинился.
  
  Он все еще стоял на страже над телами, когда ФБР прибыло в массовом порядке и оцепило отель.
  
  В тот вечер у коридорного не было возможности повидать свою мать, но ему разрешили позвонить ей и сказать, что он будет дома после разбора полетов. Он сделал так, чтобы это прозвучало важно. Это было. Прежде чем все это закончится, мир приблизится к краю песчаной воронки, из которой не будет возврата.
  
  Глава 9
  
  Гарольд Смит принял телефонный отчет Римо Уильямса без какого-либо выражения сожаления. Потеря посла Ираити не была в точности оскорблением человечества. Но политические последствия могли быть значительными.
  
  - Если бы не все эти задушенные горничные, - мрачно говорил Римо, - я бы сказал, что это было странное свидание влюбленных, ставшее причудливым.
  
  "Посол был настоящим дамским угодником", - говорил Смит еле слышным голосом, который обычно означал, что его внимание было разделено между разговором и компьютером.
  
  "Как ты думаешь, кто эта девушка в желтом?" Римо задумался.
  
  "Возможности безграничны. Шпионка Курани, желающая отомстить за свою родину. Агент Исреали Моссад, желающий отправить сообщение Абоминададу. Даже ЦРУ США возможно, но крайне маловероятно. Если бы это было санкционировано, я бы знал об этом ".
  
  "Коридорный определил ее как девушку по вызову".
  
  "Я тоже так думаю. Я просматриваю свое досье на посла Абаатиру прямо сейчас, пока мы разговариваем. Да, вот оно. Известно, что он предпочитает услуги Службы дипломатического сопровождения".
  
  "Хорошее название", - съязвил Римо. "Знаешь, ты мог бы упомянуть об этом раньше".
  
  "Я не думал, что сексуальные аппетиты посла сыграют в этом какую-то роль".
  
  "Поверь мне, Смитти, - беззаботно сказал Римо, - секс был превыше всего в мыслях парня, когда он обналичивал деньги. У него было место у ринга до его последнего стояка. На самом деле, если вы посмотрите фотографии из морга, вы заметите, что он не спускал глаз с мяча до самого конца ".
  
  Гарольд Смит прочистил горло низким, хриплым рокотом далекой грозовой тучи. "Да ... Э-э, ну, эти детали не важны. Слушай внимательно, Римо. ФБР собирается скрыть все это дело. На данный момент посол Ираити все еще числится в списке пропавших без вести. Его смерть вызвала бы неизвестно какую реакцию в Абоминададе. Мы не можем себе этого позволить".
  
  "К черту мерзопакостника", - рявкнул Римо. "После стольких захваченных ими заложников, какую вонь они могут поднять из-за одного дипломата на месте преступления?"
  
  "Вонь, о которой я думаю, - спокойно сказал Смит, - не дипломатична. Вонь, которой я боюсь, - это вонь нервно-паралитического газа в легких наших военнослужащих, расквартированных в Хамидийской Аравии".
  
  "Замечание принято", - сказал Римо. "Я все еще говорю, что ты должен позволить мне обналичить Mad Ass. Мне надоело видеть его лицо каждый раз, когда я включаю телевизор".
  
  "Тогда не включай телевизор", - возразил Смит. "Расследуй дипломатическую службу сопровождения и доложи о том, что найдешь".
  
  "Могло бы получиться интересное расследование", - с удовольствием сказал Римо. "Я рад, что захватил с собой кредитные карточки".
  
  "Римо, ты ни при каких обстоятельствах не должен прибегать к услугам..."
  
  Линия прервалась.
  
  Гарольд Смит положил трубку на рычаг и откинулся на спинку своего древнего кресла руководителя. Это было тревожно. Это было очень, очень тревожно. Было бы лучше - хотя и не очень хорошо, - если бы посол Ираити пал жертвой обычного преступника или даже серийного убийцы. Если бы это имело отношение к разведке, независимо от того, какая страна была вовлечена, нестабильный Ближний Восток стал бы еще более ненадежным.
  
  Римо Уильямс нашел желтую полицейскую заградительную ленту перед офисным зданием, в котором располагалась Служба дипломатического сопровождения. Он без удовольствия заметил, что она была такого же желтого цвета, как шелковый шарф на шее покойного посла Абаатиры.
  
  "Что происходит?" Спросил Римо полицейского в форме, который стоял у главного входа.
  
  "Всего лишь небольшое дело для детективов округа Колумбия", - беззлобно ответил полицейский. "Смотрите вечерние новости".
  
  "Спасибо", - сказал Римо. "Я так и сделаю". Он продолжил свой путь, завернул за угол и посмотрел на грязный фасад.
  
  Стена здания была не совсем отвесной. Но это был и не зиккурат из кирпича и пряников.
  
  Римо подошел к фасаду, упершись пальцами ног в основание здания, как давным-давно научил его Чиун. Подняв руки, он уперся ладонями в шероховатую стену.
  
  Затем, каким-то образом, он начал восхождение. Он забыл сложную теорию, сложные движения, точно так же, как у него был свой старый страх высоты. Он освоил восхождения давным-давно.
  
  Так он вознесся. Его слегка сложенная чашечкой ладонь создавала невозможное, но естественное напряжение, которое позволяло ему цепляться и останавливаться, пока он менял точку опоры и использовал свои стальные пальцы для получения все более высокой покупки.
  
  Римо не взбирался. Точно. Он использовал вертикальную силу здания, чтобы покорить его. Не было ощущения подъема. Римо чувствовал себя так, словно он разрушал здание шаг за шагом, фут за футом. Конечно, здание не оседало до основания под натренированными манипуляциями Римо. Он поднимался по ней.
  
  Каким-то образом это сработало. Каким-то образом он оказался на выступе восьмого этажа. Он заглянул в окно. Темно. Он с непринужденной грацией обошел выступ шириной в шесть дюймов, останавливаясь у каждого грязного окна - иногда счищая частицы загрязнений со стекла, чтобы лучше видеть, что внутри, - пока не нашел окно офиса, которое ему было нужно.
  
  Судмедэксперт все еще делал снимки. Он стрелял в шкаф. Римо чувствовал, даже через стекло, запах смерти, внезапный пот, теперь затхлый, телесные выделения, как жидкие, так и нет. Но крови не было.
  
  Он понял это как означающее, что тела - их было по меньшей мере два, потому что судмедэксперт направил камеру в сторону скрытого колодца стола - были задушены.
  
  Римо слушал праздную болтовню судмедэксперта и двух несчастных детективов.
  
  "Думаешь, это серийный маньяк?" спросил судмедэксперт.
  
  "Надеюсь, что нет. Черт. Надеюсь, что нет", - сказал один детектив.
  
  "Смирись с этим. Клиенты случайно не разгуливают с парой желтых платков, не теряют хладнокровия и не душат двух проституток..."
  
  "Девушки по вызову", - сказал первый детектив. "Это были дорогие бабы. Посмотри на эту одежду. Наверняка дизайнерская одежда".
  
  "Для меня они пахнут точно так же, как мертвые проститутки", - проворчал другой. "Хуже. Как я уже говорил, никто случайно не задушит двух проституток одинаковыми шарфами. Если бы это было преступление на почве страсти, он бы кого-нибудь порезал или ударил дубинкой. Нет, это извращенный удар. Худший вид. Кто знает, что гложет этого парня, чтобы сделать все это?"
  
  "Вы думаете, это парень?" спросил медэксперт, меняя лампочку-фонарик.
  
  "Я знаю, что это так. Женщины не совершают серийных убийств. Это не в их природе. Например, поднимать сиденье унитаза, когда они закончили ".
  
  "Мы пока не знаем, серийное ли это дело".
  
  "Это четвертый труп, завернутый таким образом меньше чем за неделю. Поверь мне. Если мы не найдем больше подобных в ближайшие несколько дней, это будет потому, что у того, кто это сделал, закончился желтый шелк".
  
  Решив, что больше он ничего не сможет узнать, Римо начал спускаться, держась за стену здания и используя гравитацию, чтобы вернуться на тротуар.
  
  Уходя, он думал о желтых шарфах.
  
  И он подумал о том, как сильно ему не хватает Чиуна, и больше, чем когда-либо, пожелал, чтобы Мастер Синанджу все еще был рядом.
  
  Если желтые удушающие шарфы и ощущение холода глубоко в животе что-нибудь значили, Римо нуждался в Мастере Синанджу так, как никогда раньше.
  
  Но Чиун ушел. И Римо шел один. И не было никого, кто защитил бы его, если бы его худшие опасения оправдались.
  
  Глава 10
  
  Римо шел по влажным улицам Вашингтона, округ Колумбия, засунув руки в карманы и печально глядя на бесконечный тротуар, раскручивающийся у него под ногами.
  
  Он попытался затолкать страх в самые глубокие уголки своего разума. Он попытался затолкать отвратительные воспоминания обратно в какой-нибудь темный угол, где он мог бы игнорировать их.
  
  "Почему сейчас?" - спросил он вполголоса.
  
  Услышав его, алкаш, живущий в переулке, поднял зеленую бутылку, обернутую бумажным пакетом, в знак приветствия. "Почему бы и нет?" сказал он. Он перевернул бутылку и залпом осушил ее.
  
  Римо продолжал идти.
  
  Раньше это было плохо, но если то, что он подозревал, было правдой, жизнь Римо только что повернула к катастрофе. Он подумал, затем отказался, позвонив Смиту. Но Смит не понял бы. Он верил в компьютеры, сбалансированные книги и конечные результаты. Он понимал причину и следствие, действие и реакцию.
  
  Гарольд Смит не понимал синанджу. Он не понял бы Римо, если бы Римо попытался объяснить ему истинное значение желтых шелковых шарфов. Римо не мог сказать ему. Вот и все. Смит только сказал бы Римо, что его история абсурдна, его страхи беспочвенны, и его долг перед Америкой.
  
  Но когда ноги Римо несли его к зданию Капитолия, он думал о том, что его ответственность лежит и на жителях Синанджу, которые, когда Мастер Синанджу подвел их, были вынуждены отправить своих детей домой, к морю. Это было вежливое выражение для детоубийства. Он был обязан Смиту только пустой могилой где-то в Нью-Джерси. Чиуну, а следовательно, и предшествовавшим ему мастерам Синанджу, Римо был обязан гораздо, гораздо большим.
  
  Если бы не Чиун, Римо никогда бы не достиг полного господства над своим разумом и телом. Он никогда бы не научился правильно питаться или дышать всем телом, а не только легкими. Он жил бы обычной жизнью, делая обычные вещи и испытывая обычные разочарования. Он был един с солнечным источником боевых искусств. Для Римо не было ничего невозможного.
  
  Он многим обязан Синанджу. Он уже почти принял решение вернуться в деревню, когда позвонил Смит. Теперь у него было больше причин, чем когда-либо, отправиться в Корею.
  
  В Корее он мог бы быть в безопасности.
  
  Но если он вернется, будет ли это потому, что он слишком боялся желтых шарфов? Римо не был уверен. За двадцать лет работы на КЮРЕ Римо испытывал страх всего несколько раз. Трусость, которую он попробовал однажды. Много лет назад. И даже тогда он боялся не за свою безопасность, а за безопасность других.
  
  И теперь ужасная непостижимая сила, которая когда-то сделала Римо Уильямса абсолютным рабом своих прихотей, вернулась.
  
  Римо оказался на ступенях похожего на пантеон здания Национального архива. Повинуясь импульсу, он взлетел по широким мраморным ступеням в тихий, величественный интерьер. Он бывал здесь раньше. Много лет назад. Он бесшумно скользил к огромному хранилищу из латуни и стекла, в котором в бутерброде из инертного газа хранилась оригинальная Конституция Соединенных Штатов.
  
  Это было, конечно, там, где он видел это в последний раз. Римо подошел к окружающему ограждению и начал читать старый пергамент, который поразил его тем, что был очень похож на один из свитков Чиуна, на котором он добросовестно записал историю синанджу.
  
  Охранник подошел к нему всего через несколько минут.
  
  "Извините меня, сэр", - начал охранник мягким, но недвусмысленным голосом, "но мы предпочитаем, чтобы туристы здесь не слонялись".
  
  "Я не слоняюсь без дела", - раздраженно сказал Римо. "Я читаю".
  
  "У входа можно приобрести брошюры с напечатанным на них полным текстом Конституции. По факсимиле".
  
  "Я хочу прочитать оригинал", - сказал Римо, не поворачиваясь.
  
  "Мне жаль, но..."
  
  Римо схватил мужчину сзади за шею, поднимая его над ограждением, пока его удивленный нос не прижался к запотевшему от дыхания стеклу.
  
  "Согласно этому, это все еще свободная страна", - с горечью прорычал Римо.
  
  "Абсолютно", - быстро ответил охранник. "Жизнь, свобода и стремление к счастью - вот что я всегда говорю. Всегда". В награду его ноги снова застучали по полированному мраморному полу. Рука, державшая его за воротник, разжалась. Он поправил свою форму.
  
  "Приятного чтения, сэр", - сказал охранник. Он отступил к дверному проему, откуда мог не спускать глаз со странного туриста в черном, оставаясь при этом вне досягаемости его сильных рук.
  
  Если парень совершал какие-либо странные движения, он вызывал тревогу, которая заставляла корпус Конституции опускаться с помощью домкрата-ножницы в защитный колодец в мраморном полу.
  
  Тогда он уберется к черту из здания. Глаза парня были такими же жуткими, как у совы.
  
  Римо молча закончил чтение. Затем, резко развернувшись на каблуках, он покинул здание Архива и заскользил вниз по лестнице, как целеустремленный черный призрак.
  
  Гарольд Смит, нахмурившись, снял трубку синего телефона.
  
  "Да, Римо?"
  
  "Смитти? У меня есть для тебя несколько хороших новостей и несколько плохих".
  
  "Продолжай", - сказал Смит голосом таким же серым и бесцветным, как его одежда.
  
  "Я бросаю лечение".
  
  Не сбиваясь с ритма, Смит спросил: "Какие хорошие новости?"
  
  "Это хорошая новость", - ответил Римо. "Плохая в том, что я не могу уйти, пока не выполню это задание".
  
  "Это хорошо".
  
  "Нет, это плохо. Я могу не пережить этого, так же как Чиун не пережил нашего последнего".
  
  "Придешь снова?" Спросил Смит, его голос утратил нарочитый нейтралитет.
  
  "Смитти, тебе нужно заменить свои компьютеры. Они все испортили. По-крупному".
  
  "Ближе к делу, Римо".
  
  "Если они все еще работают - в чем я сомневаюсь, - вы получите отчет о паре задушенных девушек по вызову, найденных в офисах Службы сопровождения дипломатов".
  
  "Я полагаю, вы допросили их перед тем, как задушить?"
  
  "Нет. Я их не душил. Думаю, это сделала наша счастливая проститутка ".
  
  Смит сделал паузу. Римо слышал глухое щелканье клавиш своего компьютера. "Что ты узнал в офисе?"
  
  "Что Вашингтон находится в тисках удушающего клапана - это то, что ваши компьютеры должны были заметить, если бы они работали".
  
  "Мне известно только о двух убийствах путем удушения, кроме тех, о которых вы сообщили", - сказал Смит. "Продавец медикаментов по имени Космо Беллингем и страховой агент по имени Карл Ласк. Один из них был найден в лифте отеля "Шератон Вашингтон". Другой в переулке возле Логан Серкл."
  
  "И это ни о чем не говорило?"
  
  "Два удушения. Статистически в пределах нормы для такого городского центра, как округ Колумбия".
  
  "Ну, считая двух девушек по вызову, четырех горничных отеля и покойного посла, у нас их девять. Насколько это статистически достоверно?"
  
  "Вы хотите сказать, что все эти убийства связаны?"
  
  "Это ты мне скажи", - едко сказал Римо. "Твой компьютер сообщает тебе, с чем они были покончены?"
  
  Снова щелчки. "Нет".
  
  "Шелковые шарфы", - сказал Римо. "Желтые шелковые шарфы".
  
  "Как посол?" Прохрипел Гарольд Смит. "О, Боже мой. Ты уверен?"
  
  "Копы, которых я подслушал в службе сопровождения, говорят, что это фирменный знак убийцы. А теперь подумайте. Кого мы знаем, кто душит желтыми шарфами?"
  
  "Культ бандитов", - хрипло сказал Смит. "Но, Римо, ты давным-давно уничтожил эту группу. Это была работа того пирата, который управлял авиакомпанией "Просто люди", Олдрича Ханта Бейнса III. Он мертв. Культ был разгромлен. Даже авиакомпания сейчас не работает ".
  
  "Скажи мне, Смит, эти два продавца были в разъездах, когда получили это?"
  
  "Дай мне проверить". Пальцы Смита забарабанили по клавиатуре, как лихорадочный концертный пианист. В настоящее время расширенные версии сообщений телеграфной службы об обоих убийствах появились на экране в виде параллельных блоков текста.
  
  "Беллингем был убит вскоре после заселения в свой отель", - сообщил Смит. "Другой мужчина умер, не добравшись до своего".
  
  "Путешественники. Тот же почерк, Смитти", - отметил Римо. "Они всегда бьют путешественников. Заведи друзей, заручись их доверием, а когда они успокоятся, оберни им шею шелковым шарфом. Затем уходи с их кошельками ".
  
  "Двое мужчин также были ограблены", - сказал Смит. "Но, Римо, если мы разгромили этот культ, как это могло случиться?"
  
  "Ты забываешь, Смит. Это просто обновленный Thuggee. Это было задолго до того, как люди из Just попытались привлечь новых клиентов, отпугивая пассажиров от других авиакомпаний. И, вероятно, это будет продолжаться еще долго. Кроме того, - добавил Римо, его голос стал мягче, - мы разгромили культ, а не Кали.
  
  "Прошу прощения?"
  
  "Когда мы завершали это дело", - медленно признался Римо, - "мы с Чиуном кое-что упустили из нашего отчета".
  
  Смит сжимал трубку до побелевших пальцев. "Продолжайте".
  
  "Это были не только Бейнс и другие. Это была сама Кали".
  
  "Если я вспоминаю свою мифологию, - сухо сказал Смит, - Кали была мифическим индуистским божеством".
  
  "Кто жаждал крови и кому поклонялись головорезы из Восточной Индии. Несчастных путешественников приносили в жертву Кали. Вся эта культовая история была спровоцирована, хотите верьте, хотите нет, каменной статуей Кали, которая каким-то образом оказывала влияние на своих почитателей ".
  
  "Влияние?"
  
  "По словам Чиуна, в статуе обитал дух Кали".
  
  "Да", - сказал Смит. "Теперь я вспоминаю. Культ вращался вокруг идола. Мастер Синанджу верил, что идол обладает магическими свойствами. Чистое суеверие, конечно. Чиун родом из крошечной рыбацкой деревушки без водопровода и электричества."
  
  "Так уж случилось, что это породило целую вереницу убийц, которые работали на каждую империю с тех пор, как краска на сфинксе была еще влажной", - парировал Римо. "Настолько отсталая, что, когда Соединенным Штатам - величайшей нации на лице земли в любое время и в любом месте - понадобился кто-то, кто таскал бы каштаны из огня, она обратилась к последнему мастеру синанджу".
  
  Смит сглотнул. "Где сейчас эта статуя?" он спросил.
  
  "Когда мы выследили Бейнса, - ответил Римо, - она была у него. Я схватил ее. Она схватилась в ответ. Мы боролись. Я разломал его на миллион кусочков и сбросил со склона горы ".
  
  "И?"
  
  "Очевидно, - сказал Римо рассеянным голосом, - дух Кали отправился куда-то еще".
  
  Смит молчал.
  
  "Исключительно ради спора, - спросил он наконец, - где?"
  
  "Откуда, черт возьми, мне знать?" Рявкнул Римо. "Я просто знаю, что без Чиуна, я не думаю, что я достаточно силен, чтобы победить ее на этот раз".
  
  "Но ты признался, что сбросил его с горы".
  
  "Спасибо Чиуну. Он сделал это возможным. Пока он не спас меня, я была его рабыней. Это было ужасно, Смитти. Я ничего не могла с собой поделать". Его голос понизился до пронзительного карканья. "Я делал... разные вещи".
  
  "Какие вещи?"
  
  "Я убил голубя", - сказал Римо со стыдом в голосе. "Невинного голубя".
  
  "И... ?" - подтолкнул Смит.
  
  Римо прочистил горло и игриво отвел взгляд. - Я положил это перед статуей. В качестве подношения. Я бы продолжал губить людей, но Чиун дал мне силы сопротивляться. Теперь он ушел. И я должен встретиться с Кали один на один ".
  
  "Римо, ты этого не знаешь", - резко сказал Смит. "Это может быть просто серийный убийца с пристрастием к желтым шарфам. Или подражатель".
  
  "Есть один способ выяснить".
  
  "И это так?"
  
  - Если эта убийца охотится на путешественников, подбрось ей какую-нибудь туристическую приманку, - предложил Римо.
  
  "Да. Очень хорошо. Другие жертвы, по-видимому, были подобраны в Национальном аэропорту Вашингтона. Именно с этого вам следует начать".
  
  "Не я, Смитти. Ты".
  
  "Я?"
  
  "Если это Кали, я, возможно, не смогу устоять перед ее запахом. Именно так она добралась до меня в прошлый раз. Но ты можешь. У нее нет власти над тобой. Мы могли бы устроить ловушку. Ты играешь роль сыра, а я буду ловушкой. Как насчет этого?"
  
  "Поле боя - это не мое место. Оно твое".
  
  "И теперь у меня есть ответственность перед Синанджу. Я Синанджу. Я должен отправиться туда и посмотреть, смогу ли я взломать его как Правящий Мастер. Но я должен закрыть книги о Кали, прежде чем уйду. Это единственный способ ".
  
  "Ты серьезно собираешься покинуть CURE?" Тихо спросил Смит.
  
  "Да", - решительно сказал Римо. "Это не значит, что я бы не брался за случайную работу то тут, то там", - добавил он. "Но ничего мелкого. Это должно стоить моего времени. В противном случае вы можете просто послать морскую пехоту. Я не в курсе. Что скажешь, Смитти?"
  
  Линия гудела от тишины между двумя мужчинами.
  
  Наконец Гарольд В. Смит заговорил.
  
  "Пока ты в организации, - холодно сказал он, - ты будешь выполнять инструкции. Отправляйся в Национальный университет Вашингтона. Позволь этой женщине забрать тебя. Допросите ее, и если она является единственной причиной этих удушений, ликвидируйте ее. В противном случае обратитесь за дальнейшими инструкциями. Я буду ждать вашего отчета ".
  
  "Ты, безвольный ублюдок..."
  
  Услышав ответ Римо, Гарольд Смит повесил трубку. Если и было что-то, чему он научился за долгие годы работы администратором, так это тому, как мотивировать сотрудников.
  
  Кем бы он ни стал под опекой Чиуна, Римо Уильямс по-прежнему оставался американцем. Он прислушается к призыву своей страны. Он всегда прислушивался. Он всегда будет. Вот почему он был выбран в первую очередь.
  
  Глава 11
  
  "Пошел ты, Смит!" Крикнул Римо в неработающую трубку. "Ты предоставлен сам себе".
  
  Римо швырнул телефон на рычаг. Рычаг оборвался, унося трубку на пол вместе с ней.
  
  Римо направился прочь от телефона-автомата. Выйдя на улицу, он остановил такси "Чекер".
  
  "Аэропорт", - сказал он водителю.
  
  "Дюны" или "Вашингтон Нэшнл"? - спросил таксист.
  
  "Даллес", - сказал Римо, думая, что нет смысла искушать судьбу. Он был готов в последний раз выйти на ковер ради Смита, но только если Смит сделает это по-своему. Он делал это по-Смитовски слишком, черт возьми, долго. Не более.
  
  "Едешь в какое-нибудь интересное место?" спросил таксист.
  
  "Азия", - сказал Римо, опуская стекло, спасаясь от жары теплого июльского дня.
  
  "Азия. Это довольно далеко. Там лучше, чем на Ближнем Востоке, да?"
  
  Римо оживился. "Что там сейчас происходит?"
  
  "Как обычно. Бешеная Задница бряцает своим ятаганом. Мы бряцаем своим. Но ничего не происходит. Я не думаю, что будет война ".
  
  "Не рассчитывай на это", - сказал Римо, думая, что происходящее на Ближнем Востоке не будет иметь для него большого значения, когда он вернется в Синанджу. Черт возьми, он бы не удивился, обнаружив, что его ждет предложение о работе от самого Бешеного Осла. Конечно, он бы им не воспользовался. Он собирался быть разборчивым в том, на кого он работает. В отличие от Чиуна, который был готов работать на кого угодно, пока на их золоте остаются следы зубов.
  
  Поездка до Даллеса была короткой. Римо расплатился с водителем и вошел в главный терминал. Он зашел в киоск Air Korea, купил билет в один конец до Сеула, а затем отправился на поиски своего выхода.
  
  Когда он приблизился к станции металлоискателя, он заметил блондинку, слоняющуюся возле женского туалета.
  
  Первое, что заметил Римо, это то, что у нее была самая большая грудь, которую он когда-либо видел. Она выдавалась вперед треугольной формой, готовая разорвать желтую ткань ее платья. Он удивлялся, как она не наклонялась вперед.
  
  Очевидно, они были довольно тяжелым бременем, потому что она небрежными пальцами теребила бретельки своего лифчика.
  
  Римо заметил желтый лак на ее ногтях. Его взгляд метнулся к ее горлу.
  
  "О-о", - сказал Римо, его зрачки расширились при виде со вкусом повязанного желтого шелкового шарфа.
  
  Римо нырнул в мужской туалет. Склонившись над раковиной, он плеснул воды на лицо. Он вытерся насухо бумажным полотенцем. Ждала ли она его?
  
  "Может быть, ее там не будет, когда я вернусь", - пробормотал Римо. Он подошел к двери. Одним пальцем он приоткрыл ее. Она все еще была там, прислонившись к белой стене, ее глаза метались к очереди пассажиров, спускающихся по проходу, нагруженных багажом и сумками через плечо.
  
  Римо сглотнул. Она выглядела очень юной. Совсем не опасной - если только она не упала на тебя сверху и не раздавила своей острой грудью, подумал Римо с натянутым юмором.
  
  Слова, сказанные ему Мастером Синанджу много лет назад, эхом отдавались в ушах Римо.
  
  "Знай своего врага".
  
  Римо глубоко вздохнул и вышел на дорожку. Он направился прямо к девушке в желтом. Его ноги действительно казались резиновыми. Он втянул двойной глоток кислорода, задержал его в желудке и медленно выпустил, одновременно снимая напряжение в груди и страх в животе.
  
  Он достаточно контролировал себя, чтобы улыбаться, приближаясь к блондину.
  
  "Извините меня", - сказал он.
  
  Она повернула голову. Ее голубые глаза остановились на Римо. В них было любопытство. Почти невинные глаза. Может быть, он ошибся. "Да?" сказала она сладким, с придыханием голосом.
  
  "Вы Синтия?" Спросил Римо. "В офисе сказали, что пришлют ко мне великолепную блондинку по имени Синтия".
  
  Ее красный рот приоткрылся. Густые брови нерешительно нахмурились.
  
  "Да, я Синтия", - сказала она. "Вы, должно быть..."
  
  "Дейл. Дейл Купер".
  
  "Конечно, мистер Купер". Она протянула руку. "Приятно познакомиться".
  
  Римо улыбнулся. Она заглотила наживку. "Зовите меня Дейл".
  
  "Дейл. Давай соберем твои сумки".
  
  "Конечно", - сказал Римо. Он позволил ей отвести себя к багажной карусели, где притворился, что забирает свой багаж с вращающегося конвейера.
  
  "Это мое", - сказал Римо, хватая коричневую сумку через плечо и черный кожаный портфель. "Мы пойдем?"
  
  "Да. Но нам придется взять такси".
  
  "Не похоже, что у тебя большой опыт вождения", - небрежно заметил Римо.
  
  "О, я старше, чем выгляжу. Намного старше".
  
  Она подвела его к первому такси, стоявшему в очереди. Водитель вышел и открыл багажник. Римо увидел, что это тот же водитель, который привез его сюда.
  
  "Что случилось с Азией?" - хрипло спросил таксист.
  
  "Обыщи меня", - сказал Римо, выдавив улыбку. "Последнее, что я слышал, это было все еще в Тихом океане".
  
  Водитель почесал затылок, прыгая обратно за руль.
  
  "Куда офис пристроит меня на этот раз?" Спросил Римо.
  
  "Отель "Уотергейт"", - быстро сказала девушка, откликнувшаяся на имя Синтия.
  
  "Это Уотергейт", - пробормотал водитель. К облегчению Римо, он молчал всю оставшуюся часть поездки.
  
  Римо завел светскую беседу, оценивая "Синтию".
  
  При ближайшем рассмотрении она показалась ему моложе, чем он думал. Ее тело, безусловно, было зрелым. Но ее лицо под искусным макияжем, который включал пурпурно-желтые тени для век, казалось девичьим. У нее был тот влажный взгляд.
  
  "Желтый, должно быть, твой любимый цвет", - предположил Римо.
  
  "Я поклоняюсь желтому цвету", - сказала Синтия, теребя свой шарф. "Это так... бросается в глаза". Она засмеялась. Даже ее смех звучал чисто. Римо удивлялся, как кто-то с таким школьным смехом мог задушить десять человек.
  
  Он не забудет спросить ее об этом - перед тем, как вытащит ее отсюда.
  
  В вестибюле "Уотергейт" Синтия повернулась к Римо и сказала: "Почему бы тебе не расслабиться? Я зарегистрирую тебя".
  
  "Спасибо", - сказал Римо, ставя свой багаж. Он смотрел, как она неторопливо идет к стойке регистрации. У нее была приятная походка. Немного обтягивающая. Она ходила на своих высоких каблуках, как будто вбивала в них гвозди.
  
  Пока Римо наблюдал, она перегнулась через стойку, напугав продавца своей пышной грудью. "Какие-нибудь сообщения?" она прошептала.
  
  "Нет" клерка прозвучало как карканье. Его взгляд был прикован к ее груди, как будто она рычала и огрызалась на него, как пара питбулей.
  
  Синтия поблагодарила его и, повернувшись, достала ключ из своей желтой сумочки.
  
  Римо натянуто улыбнулся. Его острый слух уловил обмен репликами. И поглаживание, хотя и скользкое, стало очевидным благодаря языку тела Синтии.
  
  Она вела его в комнату, которую она предварительно зарегистрировала. Либо в свою собственную, либо в ту, которая была удобным местом захоронения жертв.
  
  Любой вариант вполне устраивал Римо Уилламса. Если бы она была послушницей Кали, он бы скоро узнал, где скрывается его смертельный враг. Он мог решить, бежать или нанести удар, в зависимости от ответа.
  
  Синтия присоединилась к нему. "Я не вижу посыльного", - сказала она, нахмурившись. Посыльный скрылся из виду. Очевидно, ему заплатили за то, чтобы он игнорировал всех, кого приводила Синтия.
  
  "Я могу сам донести свои сумки", - быстро сказал Римо.
  
  "Отлично. Я ненавижу ждать".
  
  Как только они вошли в лифт, настроение изменилось. Синтия уставилась в потолок, погруженная в свои мысли. Ее пальцы с желтыми кончиками потянулись к шейному платку. На этот раз они нервно теребили ткань. Свободный узел распался. Когда Синтия опустила руку, шарф поплыл вместе с ней.
  
  На этот раз Римо полностью подавил улыбку.
  
  Лифт остановился.
  
  "После тебя", - предложила Синтия, ее голос был холодным и напряженным.
  
  Римо подхватил свои сумки. Это был критический момент. Его руки были заняты. Возьмет ли она его до того, как он выйдет из лифта, или подождет, пока они окажутся в самой комнате?
  
  Он вышел в коридор, чувствуя, как за ним следует теплое присутствие Синтии. Тепло ее тела ощущалось на тыльной стороне его обнаженных рук. Изменение температуры всего на несколько градусов указывало бы на надвигающуюся атаку.
  
  Но нападения не последовало. Вместо этого Синтия вышла вперед и открыла ему дверь. Внутри было кромешно темно.
  
  Римо проскользнул внутрь, бросив сумки на пол. Он щелкнул выключателем света. Прежде чем он успел повернуть, свет снова погас. Хлопнула дверь. В комнате стало абсолютно темно. Он был не один. Римо пропустил насмешливые протесты. Он сместился в сторону, пока его визуальный пурпур приспосабливался к темноте. Будучи мастером синанджу, он не мог точно видеть в темноте, но мог уловить неясное движение в темноте.
  
  В темноте он ухмыльнулся в жестоком предвкушении.
  
  И в темноте желтый шарф лег на его горло с шелковым хлопком.
  
  Римо небрежно протянул руку. Сверхострый ноготь царапнул гладкую ткань. Шарф натянулся. Он разорвался с сердитым рычанием.
  
  "Извини", - сказал Римо. "Желтый - не мой цвет".
  
  Ему ответило шипение, низкое и кошачье.
  
  Римо схватил мягкое, тонкое запястье. Он повернул его.
  
  "Оуу! Ты делаешь мне больно!" Это была Синтия.
  
  "Не то, что я имел в виду", - сказал Римо, собирая царапающие пальцы Синтии в кулак. Он отвел руку назад, обнажив запястье.
  
  Другой рукой Римо нашел запястье девушки и резко постучал по нему один раз.
  
  "О!" - сказала Синтия. Это было очень удивленное "О". Римо постучал снова. На этот раз ее восклицание было мечтательным и влажным.
  
  Нажимая, Римо подвел Синтию к выключателю. Он подтолкнул его локтем, не нарушая нарастающего ритма своих манипуляций.
  
  При свете Синтия посмотрела в темные, как обсидиановый щепок, глаза Римо. В них не было гнева. Никакой ненависти. Просто какой-то чудесный страх, который заставил ее розовые губы приоткрыться. Она провела более глубоким розовым язычком по губам, увлажняя их еще больше.
  
  "Они называют это "тридцать семь шагов к блаженству", - объяснил Римо низким, землистым рычанием. "Как тебе это пока нравится?" "О", - сказала Синтия, как будто насаженная на вкусную булавку. Ее взгляд переместился с жестокого лица Римо на ее запястье, словно пытаясь понять, как этот обычный мужчина мог довести ее до беспомощности, всего лишь одним периодически постукивающим пальцем. "Я не понимаю", - сказала она искаженным от неожиданности голосом. "Что ты со мной делаешь?"
  
  "Давай начнем с твоего имени".
  
  "Кимберли. Это Кимберли", - сказала Кимберли, слегка задыхаясь. Она сжалась, как будто у нее начались судороги. Ее густые брови сошлись вместе, превратив невинные голубые глаза в узкие щелочки ярко-лазурного:
  
  "Хорошее начало. Это, между прочим, только первый шаг".
  
  Глаза Кимберли распахнулись. "Это?"
  
  Улыбка Римо была лукавой. "Честно. Стал бы я издеваться над блондином, который только что пытался задушить меня в темноте?"
  
  "Я не... знаю".
  
  "Я бы не стал. Это такой редкий опыт. Итак, скажи мне. Почему ты убил посла Ираити?"
  
  "Она сказала мне".
  
  "Она?"
  
  "Кали".
  
  "Произнеси это по буквам".
  
  "К-а-л-и".
  
  "Черт", - пробормотал Римо себе под нос. Это была правда. Теперь ему придется довести дело до горького конца.
  
  "Отведи меня к Кали", - сказал он резко.
  
  "Я принимаю подношения только Кали".
  
  Римо постучал еще раз, затем остановился. "Никакого представления, никакого радостного движения пальцами", - предупредил он.
  
  "Пожалуйста! Мне больно, когда ты останавливаешься".
  
  "Но это будет так приятно, когда я начну. Так что же это будет? Мне закончить работу или оставить тебя здесь забавляться с самим собой? Это будет и вполовину не так весело. Поверь мне в этом ".
  
  "Прикончи меня!" Умоляла Кимберли. "Я сделаю это! Просто прикончи меня!"
  
  "Для профессионала", - сказал Римо, снова наводя палец на цель, - "ты не очень разбираешься в этих вещах".
  
  "Это мой первый раз", - Кимберли сглотнула. Ее глаза были обеспокоены и обращены внутрь себя.
  
  "Это смешно. Это то, что ты сказал послу Ираити?"
  
  Кимберли больше не слушала. Она положила одну руку на твердый бицепс Римо, поддерживая его. Другой, зажатый в неподвижном кулаке Римо, сжимался все сильнее и сильнее, в то время как ее глаза сжимались все сильнее и сильнее. Постукивающий палец продолжал наносить удары по чувствительной точке, о существовании которой она и не подозревала. Слеза выкатилась из одного глаза, когда ее хорошенькое личико собралось вместе, покраснело, искривилось, выражая тревогу.
  
  "Что-то происходит!" Кимберли резко вскрикнула.
  
  Дрожь пробежала по ее лицу. Она пробежала по шее и сотрясла все ее тело. Казалось, что ее груди действительно пульсируют. Римо никогда раньше не видел, чтобы груди пульсировали.
  
  "О, о, о, о, о ... ууууххх", - закричала она, распрямляясь, как старая пружина с дивана. Она раскачивалась так и этак. Затем вся жизнь, казалось, покинула ее тело.
  
  Римо поймал ее.
  
  "Если ты даешь столько, сколько получаешь, ты, вероятно, стоишь каждого цента", - сказал он, неся ее к кровати. Он опустил ее на пол, заметив, что ее грудь казалась почти на дюйм больше, чем раньше. Чертова штука выглядела так, словно пыталась освободиться от ее платья спереди.
  
  Кимберли лежала на кровати, отключившись, пока Римо проверял комнату. Шкаф и ванная были пусты. Там не было никаких личных вещей. Это была комната для установки.
  
  "Где она?" Спросил Римо.
  
  "Я никогда не предам ее", - тихо сказала Кимберли, ее глаза были устремлены в потолок.
  
  Римо подобрал с ковра ее сумочку. Он порылся в ней. Глубоко внутри он нашел латунный ключ. На нем был выбит герб отеля и номер комнаты двумя этажами ниже.
  
  "Неважно", - сказал он, бросая сумочку на бюро. "Думаю, я смогу справиться с этим отсюда".
  
  Римо подошел к кровати и двумя пальцами закрыл мечтательные глаза Кимберли. Затем взял ее за дрожащий подбородок.
  
  "Ты собираешься убить меня". Это было осознание, а не вопрос.
  
  "Таков бизнес, милая", - сказал он, ломая ей шею быстрым поворотом вбок. Когда он убрал руку, Римо не увидел никаких следов. Чиун гордился бы.
  
  Он молча вышел из комнаты, думая, что, может быть, это будет не так уж и сложно, в конце концов.
  
  Ключ подходил к замку комнаты 606, двумя этажами ниже.
  
  Римо остановился, его сердце заколотилось в груди. Он не был уверен, чего ожидать. Еще один идол? Портрет? Кали во плоти?
  
  Как бы то ни было, он знал, что ему придется бить сильно и быстро, если он хочет выжить. Римо приложил ухо к двери. Он не слышал никаких органических звуков. Ни дыхания, ни сердцебиения. Никакого бульканья в кишечнике.
  
  Он повернул ключ.
  
  Дверь открылась внутрь. В резком свете коридора Римо уловил вспышку темно-бордовых штор. Он толкнул дверь еще немного.
  
  Свет выхватил что-то белое и похожее на паука, со слишком большим количеством поднятых рук.
  
  Римо нажал на выключатель, врываясь в комнату. Он высветил белый контур. Вытянув одну руку и раскрыв ее, он нацелился на уязвимую шею.
  
  Слишком поздно он осознал свою ошибку. Его окоченевшие пальцы соприкоснулись. Контур распался на повторяющиеся образы. Белая штука была зеркальным отражением.
  
  "Черт!" Римо крутанулся на месте, пригибаясь для защиты, когда нацелился на белую многорукую тварь.
  
  Существо сидело на корточках на туалетном столике, скрестив бледные ноги, три лица - одно смотрело наружу, два других были обращены на восток и запад - застыли в одинаковых злобных выражениях. Глаза, однако, были закрыты. Ожерелье из плоских черепов, накинутое на ее отвисшие груди.
  
  Не колеблясь, Римо подплыл к ней. Он не почувствовал никакого запаха. В прошлый раз его настиг адский запах. От девушки не исходило никакого запаха. И эта статуя была такой же стерильной.
  
  Римо увидел, что это была глина. У него было четыре обычные руки, но другие, меньшие конечности торчали из разных точек его туловища. Эти меньшие конечности были тонкими и иссохшими.
  
  Римо решил, что сначала расчленит эту ужасную тварь.
  
  Как будто эта мысль запустила что-то глубоко внутри глиняного идола, его веки резко открылись. Разрез рта искривился в беззвучном рычании, как иллюзия Пластилина, и до него донесся приторный приторно-сладкий запах. И знакомые, страшные волны психической силы устремились к нему.
  
  Римо нанес удар. Режущая рука скользнула в область плеча, отсекая две руки и сгибая другие. Римо обнаружил, что глина была мягкой. Это было бы легко.
  
  Римо ударил кулаком по голове. Он наполовину снес тройное лицо с шеи. Оно издало звук, похожий на мягкое отделение экскрементов.
  
  Руки ожили. Римо отбросил их назад. Каким-то образом ожив, они были неподвижной, но влажной глиной. Он без усилий отбросил их назад. Глиняные руки отделились от глиняных запястий. Глиняные ногти царапали его лицо, оставляя только скользкие белесые следы и глиняные крошки.
  
  "Должно быть, из-за жары", - передразнил Римо. "Ты положительно таешь".
  
  Психические волны утихли, ужасный запах не стал сильнее. Неслышимый голос закричал от поражения.
  
  Облегченно улыбнувшись, Римо погрузил пальцы в толстое белое туловище твари. Триптих лиц на полу взвыл в безмолвном протесте, пока Римо месил глину, придавая ей форму. Его стальные пальцы сжались. Глина сочилась между ними. Он разбрасывал комья тяжелого материала во все стороны. Некоторые из них прилипли к стенам. Глина издает булькающие звуки, когда Римо тянет, толкает и отделяет тяжелую белую массу, превращая богато украшенное тело предмета в комок тяжелой неактивной материи.
  
  Закончив, Римо оглядел комнату. Глиняная рука дрожала у него за спиной. Римо подтолкнул ее носком ботинка. Он перевернулся и, найдя свои пальцы, начал убегать.
  
  Смеясь, Римо наступил на нее ногой. Пальцы растопырились и замерли.
  
  "Теперь ты не такой крутой, не так ли?" Насмешливо произнес Римо.
  
  Он поискал другую руку. Он нашел одну, извивающуюся, словно в предсмертной агонии. Наклонившись, Римо поднес ее к своему лицу с безумными глазами.
  
  Пальцы тщетно тянулись к его лицу. Римо снова рассмеялся и спокойно начал отрывать пальцы, один за другим.
  
  "Она любит меня". - пропел он. "Она меня не любит".
  
  Когда он оторвал большой палец, он сказал: "Она любит меня", - и спустил искалеченную ладонь в унитаз.
  
  Других неповрежденных рук не было, что разочаровало Римо. Он огляделся в поисках головы. Не найдя ее, он нахмурился.
  
  "Сюда, китти", - позвал он, за неимением лучшего термина. "Сюда, китти, китти".
  
  Когда это не вызвало реакции, Римо опустился на четвереньки и заглянул под мебель.
  
  "Не под комодом", - пробормотал он. Пошевелившись, он увидел, что головы тоже не было под письменным столом. И она не пряталась под стульями.
  
  "Это оставляет..." - начал Римо, потянувшись за краем покрывала.
  
  " ... Под кроватью. Бу!"
  
  Голова под кроватью с ужасом отреагировала на внезапный свет и вид лица Римо. Глиняный рот сложился в букву "О", которой вторили его товарищи. Непрозрачные белые глаза тоже округлились.
  
  "Ну, если это не миссис Билл", - сказал Римо, протягивая руку к голове. Она укусила его. Он засмеялся. Зубы были как мягкая глина. Она ничего не могла сделать. Кали была богиней зла, но он был Правящим Мастером Синанджу. Он был непобедим.
  
  Поднявшись на ноги, Римо отнес голову протеанина к окну. Раздвинув шторы, он ногтем нарисовал на стекле круг. Звук был похож на работу стеклореза с алмазным наконечником.
  
  "Разве ты просто не ненавидишь этот визгливый звук?" - Спросил Римо у головы, поднимая ее так, чтобы ее многочисленные глаза могли видеть беловатый круг на стекле и городские огни, которые он обрамлял.
  
  "Угадай, что будет дальше?" - Спросил Римо у главы Кали. Шесть глаз закрылись. И Римо впечатал лицо в стекло.
  
  Оно застряло там, центральное лицо расплющилось. Боковые лица, однако, продолжали корчиться от страха.
  
  "В следующий раз используй что-нибудь покрепче. Например, пробковое дерево", - предложил Римо, легонько постукивая по затылку.
  
  Стекло треснуло! Круг выпал наружу. Он унес глиняную голову с высоты восьми этажей на тротуар внизу.
  
  При ударе стеклянный круг разлетелся вдребезги. Римо посмотрел вниз.
  
  Почтенная женщина остановилась как вкопанная перед плоским белым пятном на тротуаре, окруженным россыпью стеклянных осколков.
  
  "Извините", - крикнул Римо вниз. "Темпераментный художник за работой". Затем он снова рассмеялся, низко и хрипло. Ему уже много лет не было так хорошо. И он был так напуган. Представьте. Из-за глупой глиняной статуи. Ну и что, что в нее вселился дух демона Кали? По словам Чиуна, Римо был аватаром Шивы Разрушителя. Римо никогда в это не верил. Какого черта Шиве понадобилось возвращаться на землю в качестве полицейского из Ньюарка?
  
  Но если он был Шивой, очевидно, что Шива был могущественнее Кали.
  
  Римо вышел из гостиничного номера, смеясь. Теперь он был свободен. Действительно свободен. Он мог делать все, что хотел. Больше никакого КЬЮРИ. Больше никакого Смита. Черт возьми, ему даже не нужно было больше выслушивать придирки Чиуна.
  
  "Свободен. Бесплатно. Халява", - пел он с пьяной радостью.
  
  Глава 12
  
  Римо Уильямс насвистывал, спускаясь на лифте в вестибюль.
  
  Клетка остановилась на втором этаже, и на борт поднялся хорошо одетый мужчина с экземпляром "Уолл-стрит джорнал", засунутым под его летнюю куртку.
  
  "Хорошая ночь, да?" Сказал Римо.
  
  "Действительно", - сухо сказал мужчина.
  
  "В такую ночь, как эта, ты действительно понимаешь, что такое жизнь".
  
  "И что это такое?" Голос мужчины звучал скучающе.
  
  "Побеждать. Заботиться о своих врагах. Пропускать их мягкие рыхлые кишки сквозь пальцы. Лучше этого ничего не бывает".
  
  Нервно поглядывая на Римо, мужчина придвинулся к панели управления лифтом. Он притворился, что тычет пальцем в пятно на латунной панели, жирное от кожного жира. Его рука оставалась рядом с кнопкой тревоги.
  
  Римо возобновил свой свист. Он не собирался позволить какому-то крепышу, который не понимал, какая это была великолепная ночь, испортить его хорошее настроение.
  
  Клетка доставила Римо в вестибюль, где он нашел телефон-автомат и опустил четвертак в щель.
  
  "Миссия, - сказал Римо после того, как Гарольд Смит снял трубку, - выполнена. Сюрприз. Удивление. Держу пари, ты думал, что я тебя бросил".
  
  "Я знал, что ты этого не сделаешь", - сказал Смит без притворства.
  
  "Конечно, конечно", - сказал Римо. "Тебе, наверное, нужен мой отчет, а?"
  
  "Цель нейтрализована?" Осторожно спросил Смит.
  
  "Сплю сном мертвеца", - сказал Римо, напевая. "И я получил статуэтку".
  
  "Ты сделал?" Сказал Смит странным голосом.
  
  "Она тоже была нейтрализована, если воспользоваться вашим причудливым выражением. На самом деле, говоря по-своему, я бы сказал, что ее размяли до хрустящей корочки".
  
  "Я рад, что твой разум свободен от беспокойства", - сказал Смит, своим резким тоном отметая вопрос о магических статуях, - "но как насчет цели?"
  
  "Я же говорил тебе - мертв, как дверной гвоздь. Кстати, откуда взялось это выражение? Я имею в виду, что, черт возьми, такое дверной гвоздь?"
  
  "Это металл, прикрепленный к дверному молотку", - сказал Смит. "По нему бьют молотком".
  
  "Это так? Представь себе это. Смит, я буду скучать по твоей словарной индивидуальности. Твоему энциклопедическому остроумию. Твоему..."
  
  "Внимание к деталям. Кто был твоей целью? Какова была ее цель?"
  
  "Я думаю, у нее был зуб на Иругиса".
  
  "Ираитис. Ируг - это совершенно другая страна".
  
  "Irait. Друг. Ирун. Это все одно и то же. Кроме Ируна. Это то, что я собираюсь сделать сейчас. Беги. Я не знаю, смогу ли я продержаться в Синанджу больше недели, но, по крайней мере, я должен сообщить плохие новости жителям деревни. Если мне повезет, они вышвырнут меня, и мне тоже больше не придется с ними мириться ".
  
  "Римо, кто была эта женщина?"
  
  "Называла себя Кимберли. К тому же подло обращалась с желтым шелковым шарфом".
  
  "А ее фамилия?" Терпеливо спросил Смит.
  
  "Мы никогда не переходили на личности, Смитти. Трудно получить полную биографию, когда цель пытается тебя задушить".
  
  "У нее, должно быть, было удостоверение личности".
  
  Римо задумался. "У нее действительно была сумочка".
  
  "Пожалуйста, Римо, нам нужно объяснить смерть посла Ираити. Я должен знать, кто эта женщина".
  
  "Была. Теперь мертва, как дверная ручка. Но я признаю, что она выглядит неплохо. Натуральная, как любят говорить бальзамировщики".
  
  "Римо, ты пьян?"
  
  "Смитти", - кудахтал Римо, - "ты знаешь лучше, чем это. Алкоголь расстроил бы мое хрупкое телосложение. Я бы закончил на плите рядом с бедняжкой Кимберли. Конечно, гамбургер подошел бы для этого. Как и хот-дог. Даже хороший."
  
  "Ты говоришь непохоже на себя".
  
  "Я счастлив, Смит", - признался Римо. "Действительно счастлив. Какое-то время мне было страшно. Страшно, потому что я столкнулся с чем-то, с чем, как я думал, я не смогу справиться в одиночку. Но я это сделал. Кали была пластилином в моих руках. Так сказать. Черт. Следовало применить к ней эту фразу. Теперь слишком поздно."
  
  "Ты действительно счастлив?"
  
  "В самом деле", - сказал Римо, царапая свои инициалы на акустическом щитке телефона-автомата из нержавеющей стали.
  
  "Даже после смерти Чиуна?"
  
  На проводе воцарилась тишина. Римо поставил завершающую закорючку на букве W для "Уильямса". Его открытое, беззаботное выражение застыло, затем потемнело. Появились линии. Они отпечатались вокруг его рта, его глаз, его лба.
  
  "Смит, - сказал он тихим голосом, - ты точно знаешь, как испортить мою жизнь, не так ли, хладнокровный сукин сын?"
  
  "Так-то лучше", - сказал Смит. "Теперь я говорю с тем Римо, которого знаю".
  
  "Запечатлей этот момент в своей памяти, потому что он может оказаться последним", - предупредил Римо. "Я официально уволен с работы".
  
  "И последнее, Римо. Личность женщины".
  
  "Хорошо. Если это так важно, что ты хочешь испортить мне хорошее настроение, я покопаюсь в ее сумочке".
  
  "Хорошо. Я останусь здесь". Смит отключился.
  
  "Ублюдок", - пробормотал Римо, вешая трубку.
  
  Но к тому времени, как он вернулся на восьмой этаж, он уже напевал.
  
  Римо достал ключ от отеля и воспользовался им. Дверь открылась от прикосновения его пальцев. Он напевал. Мелодия была "Рожденный свободным".
  
  В тот момент, когда он переступил порог, звук затих на озадаченной ноте.
  
  Кимберли лежала на кровати точно так же, как Римо оставил ее. За исключением того, что ее руки были сложены под пирамидообразной грудью. Он не так расположил ее руки.
  
  "Что за черт?" Пробормотал Римо.
  
  Он колебался, его уши прислушивались к любому предательскому звуку.
  
  Где-то билось сердце. Римо сосредоточился на звуке.
  
  Это исходило, как он был более чем удивлен, осознав, из постели.
  
  "Невозможно", - выпалил он. "Ты мертв".
  
  Римо скользил по ковру, его сердце билось где-то высоко в горле. Его кипучее настроение испарилось. Это было невозможно. Он использовал безошибочную технику, чтобы раздробить ее верхние позвонки.
  
  Римо потянулся к сложенным рукам, намереваясь нащупать пульс. Одно запястье было прохладным.
  
  Дыхание стало быстрым и резким, отчего острая, как пирамида, грудь приподнялась. Невинные голубые глаза распахнулись. Но они не были голубыми. Они были красными. Красные от сердцевины их пылающих зрачков до внешней белизны, которая была малиновой. Глаза выглядели так, как будто их окунули в кровь.
  
  "Господи!" - Воскликнул Римо, рефлекторно отпрыгивая назад.
  
  Изгибаясь в талии, прохладная штука на кровати начала подниматься, руки с желтыми ногтями раскрылись, как ядовитые цветы, раскрывающиеся навстречу солнцу.
  
  Римо наблюдал за ними, как загипнотизированный. И пока его потрясенный мозг осознавал невозможное, труп выпрямился.
  
  Голова повернулась к нему. Она свисала набок, как будто из-за шейного сгиба. Черты ее лица были молочно-бледными, желтые тени для век выделялись, как плесень. Ноги переместились в сидячее положение.
  
  "Если ты идешь на прослушивание в "Экзорцист IV", - нервно протрещал Римо, - я отдаю за тебя свой голос".
  
  "хочу... тебя", - медленно произнесла она.
  
  Руки взметнулись вверх, потянувшись к ее груди. Ногти начали рвать желтую ткань.
  
  Римо поймал их, держа по руке за каждое запястье.
  
  "Не так быстро", - сказал он, пытаясь справиться с нарастающим страхом. "Я не помню, чтобы обещал этот танец девушке с налитыми кровью глазами. Почему бы тебе не...?"
  
  Колкость застряла у него в горле. Запястья боролись в его непоколебимой хватке. Они были сильными - сильнее, чем и должны быть человеческие конечности. Римо сосредоточил руки и позволил их противодействующей силе действовать самой по себе. Запястья описывали круги в воздухе, рука Римо все еще была крепко прижата. Каждый раз, когда они толкали или тянули, Римо переводил кинетическую энергию в слабое положение. Результатом была патовая ситуация.
  
  Тем не менее, существо, которое было Кимберли, упорствовало, его злые красные глаза невидяще уставились на Римо, голова склонилась набок, как у слепой любопытной собаки. Прохладные паучьи пальцы продолжали тянуться к его вздымающейся груди.
  
  - Ты не принимаешь "нет" за ответ, не так ли? - Спросил Римо, пытаясь придумать, как отпустить ее, не подвергая себя опасности. Кимберли не была слабаком.
  
  Вопрос перестал быть важным мгновение спустя, когда знакомый запах проник в ноздри Римо, словно щупальца газа.
  
  Пахло увядающими цветами, мускусной женственностью, кровью и другими смешанными запахами, которые невозможно было разделить. Вещество ударило в его легкие холодным огнем. Его мозг закружился.
  
  "О, нет", - прохрипел он. "Кали".
  
  И пока его мысли метались между нападением и побегом, грудь Кимберли начала судорожно вздыматься. Оно билось в конвульсиях и напрягалось, и глубоко в охваченных паникой уголках сознания Римо возник образ. Это была сцена из старого научно-фантастического фильма. Он задавался вопросом, почему она всплыла у него в голове.
  
  И затем передняя часть желтого платья Кимберли начала яростно рваться, и глаза Римо в ужасе уставились на то, что вырывалось на свободу.
  
  И знакомый голос, который не принадлежал Кимберли, прорычал,
  
  "Ты мой! Мой! Мой! Мой!"
  
  Глава 13
  
  Гарольд В. Смит прождал час, прежде чем начал беспокоиться. Через два часа он забеспокоился. У Римо не должно было занять так много времени рыться в сумочке мертвой женщины.
  
  Смит потянулся к правому ящику стола и сорвал фольгу с шестидесятидевятицентовой упаковки антацидных таблеток, в результате чего две таблетки выпали в его подставленную ладонь. Он положил их в рот и подошел к офисному автомату с минеральной водой. Он нажал кнопку. В бумажный стаканчик полилась прохладная вода. Смит проглотил горькие таблетки, запивая их водой. Проверив, нет ли утечек, он вернул бумажный стаканчик в держатель. Он еще не начал разлагаться от многократного использования. Возможно, он протянет еще месяц.
  
  Смит вернулся к своему столу, когда зазвонил телефон.
  
  Он потянулся к синему телефону, осознав свою ошибку, когда звонок повторился после того, как он снял трубку.
  
  Это был красный телефон.
  
  Смит переложил синюю трубку в другую руку и схватил красную.
  
  "Да, господин президент?" сказал он со сдержанным смущением.
  
  "Крышка снята", - жестко сказал Президент. "Правительство Ираити хочет знать, где находится их посол".
  
  "Это не моя область, но я бы посоветовал вам устроить правдоподобный несчастный случай".
  
  "Возможно, уже слишком поздно. Они взяли заложника. Большого."
  
  "Кто?" Напряженно спросил Смит.
  
  "Этот ведущий, Дон Кудер".
  
  "О", - сказал Смит тоном, который не совсем выражал облегчение, но и определенно не был обеспокоен.
  
  "Я тоже не буду скучать по нему, - сказал президент, - но, черт возьми, он высокопоставленный гражданин США. Мы не можем позволить этим неоднократным провокациям остаться безнаказанными".
  
  "Решение начать войну остается за вами, господин Президент. У меня нет никаких советов, которые я мог бы предложить".
  
  "Я не ищу советов. Мне нужны ответы. Смит, я знаю, что ваш человек сделал все возможное, чтобы найти посла живым. ФБР говорит мне, что он уже остыл до того, как мы покинули ворота. Так вот оно что. Но что, черт возьми, за этим стоит?"
  
  "Посол, похоже, пал жертвой серийного убийцы, который, как я рад сообщить, был ... э-э... удален с места происшествия только в течение последнего часа".
  
  "Кто, Смит?"
  
  "Женщина, которую я сейчас пытаюсь идентифицировать".
  
  "Ты хочешь сказать, что это не было политическим?"
  
  "Похоже, что нет", - сказал Смит президенту. "Естественно, я воздержусь от суждения, пока наше расследование не будет завершено. Но, судя по всему, преступник, похоже, был связан с опасным культом, который был практически нейтрализован несколько лет назад. В Вашингтоне обнаружены другие тела, задушенные таким же образом. Одинаковые желтые шарфы были намотаны на шеи каждой из жертв ".
  
  "Вы говорите, культ?"
  
  "Одинокая женщина, которая сейчас мертва. Нет причин полагать, что культ активен".
  
  "Другими словами, - настаивал президент Соединенных Штатов, - у нас нет живого козла отпущения, на которого можно было бы это повесить?"
  
  "Боюсь, что нет", - признал Смит. "Наша задача - принуждение, а не организация уловок".
  
  "Никакая критика не была преднамеренной или подразумевалась".
  
  "Я знаю".
  
  "Продолжайте работать, Смит. Я перезвоню вам. Я созываю экстренное заседание кабинета министров, чтобы обсудить наш ответ на иракцев".
  
  "Удачи, господин президент".
  
  "Мне не нужна удача. Мне нужно чертово чудо. Но все равно спасибо, Смит".
  
  Гарольд Смит положил красную трубку. Он заметил, что все еще крепко держит синюю в другой руке. Она начала издавать предупреждающий звуковой сигнал "Снята с крючка". Смит поспешно заменил его, подумав, что раньше он никогда не был таким рассеянным. Он надеялся, что это возраст, а не болезнь Альцгеймера. Ибо, если его медицинское обследование, проводимое два раза в год, когда-нибудь выявит такой прогноз, омрачающий суждения, Гарольд Смит будет вынужден позвонить президенту Соединенных Штатов и сообщить ему, что CURE больше не может функционировать как надежный рычаг политики исполнительной власти.
  
  Главнокомандующий должен был решить, должен ли Смит быть отправлен в отставку или CURE должна закрыться. В последнем случае Смиту пришлось бы закрыть организацию, подчистую уничтожив массивные банки данных четырех компьютеров, спрятанных за фальшивыми стенами в подвале Фолкрофта, и забрать таблетку яда в форме гроба, которую он носил в кармане для часов своего серого жилета. Ибо только три живых человека знали о CURE. И публично признать, что она вообще существовала, означало бы признать, что сама Америка не работала. Когда придет время для того, чтобы организация, которой не существовало, исчезла, все следы - человеческие и технологические - также должны были быть уничтожены. Только благодарный президент мог бы помнить.
  
  Что касается Римо Уильямса, человеческого супероружия, созданного Гарольдом Смитом, у Смита было несколько способов отправить его в отставку.
  
  Если бы Римо уже не покинул Америку навсегда, что вызывало растущее подозрение у Смита.
  
  Его слабые серые глаза уставились на молчащий синий телефон.
  
  Он испытывал смутное предчувствие, но не панику. За тридцать лет работы директором CURE было так много случаев, когда он был на грани катастрофы, что Смит не мог вызвать никакой паники. Возможно, подумал он, это было плохо. Страх мотивировал его в прошлом, заставляя идти на сверхчеловеческие крайности, чтобы выполнить свою миссию. Без страха мужчина был слишком склонен позволить течениям жизни захлестнуть его. Смит задавался вопросом, не угас ли у него просто огонь в животе и не было ли этого достаточной причиной для того, чтобы позвонить в Белый дом об увольнении ....
  
  Глава 14
  
  "Моя! Моя! Моя!"
  
  Две цепкие руки вцепились в горло Римо, похожие на бледных пауков с желтыми лапками, между ними натянулся шелковый шарф бананового цвета.
  
  Борясь с забивающими легкие миазмами, Римо отпустил запястья Кимберли. Или то, что он принял за ее запястья.
  
  Он не знал, что и думать. В тот момент, когда его разум был парализован невозможностью, его отточенные синанджу рефлексы взяли верх.
  
  Он поймал одно атакующее запястье и сильно сжал его. Оно было твердым. Отбросив шарф, другая рука метнула его ему в глаза. Римо инстинктивно пригнулся. Он на ощупь поймал другое запястье и вывернул его против естественного изгиба.
  
  Эта рука тоже была твердой. Не иллюзорной. Его бешено работающий мозг начал сомневаться в их реальности.
  
  Рычание обдало его горячим дыханием. И когда Римо усилил смертельную хватку, еще две руки с желтыми ногтями подхватили падающий шарф и накинули ему на голову.
  
  Это происходило быстрее, чем Римо мог осознать. Он схватил Кимберли за запястья. И все же ее руки рванулись к нему. Он схватил их, и теперь остальные вернулись, явление повторялось, как прокручивающаяся запись кошмара. И абсурдная мысль вспыхнула в его мозгу.
  
  Кстати, сколько рук было у Кимберли?
  
  "Тебе никогда не сбежать от меня, Рыжий", - отрезал голос.
  
  "Хочешь поспорить?"
  
  Повернувшись на одной ноге, Римо начал вращение аиста в стиле синанджу, увлекая девушку за собой.
  
  Ноги Кимберли оторвались от пола. Ее ноги оторвались от центробежной силы. Шелковая петля затянулась вокруг горла Римо. Он проигнорировал это. Это заняло бы всего минуту.
  
  Не сводя глаз с вращающейся фигуры, Римо наблюдал, как комната за ней расплывается. Кимберли была беспомощна в его хватке, ее тело было практически перпендикулярно вращающемуся полу. Он наверняка держал ее за запястья.
  
  Проблема была в том, что у нее была другая пара рук, которые были заняты серьезной задачей задушить его.
  
  Ее глаза были горячими кровавыми шариками. Ее рот исказился в зеркальном отражении корчащегося оскала статуи Кали.
  
  Она зашипела, как вырвавшийся пар. Значение.
  
  Пока Римо наблюдал, влажный алый цвет отхлынул от ее глаз.
  
  Это послужило для Римо сигналом, поэтому он просто отпустил ее.
  
  Шелковая петля на его шее дернулась и разорвалась.
  
  Дико молотя, Кимберли ударилась о дальнюю стену, судорожно подергивая множеством белых конечностей. Она рухнула на ковер, как скорпион с метлой. Ее глаза медленно закрылись, красный оттенок сменился белым, как у очищенных яиц.
  
  Римо быстро приблизился, готовый нанести смертельный удар сокрушительным щелчком в висок.
  
  Он остановился как вкопанный.
  
  Вид изодранного платья Кимберли сделал свое дело. Казалось, что ее бюстгальтер взорвался, рассыпав белое кружево и тяжелые поддерживающие провода. Ее груди, бледные с розовыми сосками, свисали из разорванного лифчика. Они были очень маленькими, практически грудки.
  
  Римо тупо уставился, но не на груди, которых, как оказалось, почти не было. Прямо под ними, на коленях Кимберли, лежала правая рука. Римо отметил ее существование, заметив банановый лак для ногтей.
  
  Что заставило его челюсть отвиснуть, так это вторая правая рука, которая лежала прямо, баюкая ее безумно наклоненную белокурую головку.
  
  Подобранная пара левых рук раскинулась по ее левому боку, как конечности марионетки после того, как были перерезаны ниточки.
  
  "Иисус Христос!" Римо взорвался. "Четыре руки! У нее четыре чертовы руки".
  
  Зависнув вне досягаемости удара, словно перед ядовитым насекомым из джунглей, Римо разглядывал причудливую коллекцию оружия. Скрытая пара располагалась чуть ниже обычного набора. Все двадцать ногтей были выкрашены в бананово-желтый цвет. В остальном это были обычные руки. Очевидно, нижняя часть была скрещена внутри ее слишком большого бюстгальтера, сжимая спрятанный шарф.
  
  Это зрелище заставило Римо вздрогнуть и подумать о многорукой статуе Кали и ужасном неземном голосе, который вырвался из горла Кимберли.
  
  Много лет назад он впервые услышал этот голос. В своем сознании. Голос Кали. И это был запах Кали в комнате. Она была непреодолимой, но даже когда она угасла, Римо внутренне содрогнулся от беспричинного страха перед ней. Существо с четырьмя руками было Кимберли. И Кимберли умерла. Тогда это была Кали. Каким-то образом дух статуи проник в ее мертвую оболочку и оживил ее.
  
  И все же теперь она была мертва. Это было несомненно. Римо заставил себя приблизиться, зачарованный, как при виде мертвого морского существа, выброшенного на обычный пляж. Но ни один земной океан не породил то, чем была Кимберли.
  
  Он опустился на колени, приподняв одно желтое от синяка веко. Открывшийся зрачок был вялым, расширенным, как при смерти.
  
  "Забавно", - пробормотал Римо. "Я думал, они светло-голубые".
  
  Его чувствительные пальцы не почувствовали ни пульсации жизни, ни гула крови, ни ощущения жизни, проникающей через поднятую крышку.
  
  Кимберли определенно была мертва.
  
  "Малышка", - с облегчением сказал Римо, - "у тебя был напряженный день".
  
  Зрачок наполнился жизнью, радужка из лазурно-голубой превратилась в темно-фиолетовую, словно брызнувшая краска.
  
  "Это еще не конец!" Раздался полный ненависти голос Кали, и всепоглощающий запах ударил в легкие Римо, как ядовитый газ.
  
  Словно сквозь желтую дымку, Римо сопротивлялся. Но руки были повсюду, на его лице, у его горла, хватали его за запястья, тянули его вниз, подавляли его, душили его.
  
  И в тумане что-то обвилось вокруг его горла, что-то скользкое. И хотя Римо Уильямс смутно понимал, что это такое и какую опасность это представляет, он был бессилен сопротивляться этому, потому что запах Кали был сильнее его воли.
  
  "Кто теперь замазка?" Кали издевалась.
  
  Когда Римо проснулся, он был обнажен.
  
  Рассветный свет проникал сквозь щели в закрытых шторах гостиничного номера. Луч солнечного света упал ему на глаза. Он моргнул, качая головой, и попытался закрыть лицо одной рукой.
  
  Рука повисла. Вытянув шею, Римо увидел желтые шелковые оковы вокруг его толстого запястья.
  
  Его испуганный взгляд немедленно переместился на промежность.
  
  К своему ужасу, он увидел опоясывающий желтый шарф и злобно поблескивающее красное пятно на кончике своего эрегированного мужского достоинства. Он был не зеленовато-черным, как покойный посол Ираити, а ближе к фиолетовому.
  
  Римо вырвал одну руку. Он высвободил другую. Шелковая нить задымилась и распалась. Он сел. Желтые шарфы вокруг его лодыжек были прикреплены к столбикам кровати.
  
  Они лопнули с одним жалобным звуком, когда он убрал ноги.
  
  Римо принял сидячее положение на кровати. Его глаза были затуманены, а в ноздрях стоял отвратительный запах, похожий на застарелую слизь. Сжав губы, он выдохнул через нос, пытаясь изгнать отвратительный запах из своих легких, из своих чувств, из самой своей сущности.
  
  Делая это, он развязал желтый шарф у себя в промежности и показал глубоко намотанную медную проволоку.
  
  Тяжело дыша, выравнивая ритм, Римо сосредоточился. Его лицо покраснело от напряжения, грудь вздымалась, когда он отгонял кровь от всех конечностей к солнечному сплетению и оттуда вниз.
  
  Его мужское достоинство трепетало, расширяясь, пока блеск меди не исчез в тени.
  
  И медная проволока медленно, мучительно, неохотно разошлась, отпадая под неумолимым потоком крови.
  
  Именно тогда Римо внимательнее присмотрелся к влажному красному пятну, которое он принял за каплю крови. Он увидел, что оно безошибочно напоминало отпечаток женской губы. Губная помада.
  
  И тогда он вспомнил, как это было ....
  
  Римо вскочил с кровати, зовя ее.
  
  "Кимберли! Кимберли!"
  
  Ответа нет.
  
  Затем, громче, с болью: "Кимберли!"
  
  Он бросился в ванную, распахнул дверцу шкафа. Коридор тоже был пуст. Он схватил телефон в номере и набрал номер в другой комнате, той, которую он обыскал.
  
  "Давай, давай", - сказал Римо, когда звонок повторился, как мантра из колоколов. Не получив ответа, он швырнул трубку. Он снова поднял ее и позвонил портье.
  
  "Женщина в номере 606. Она уже выписалась?"
  
  "Два часа назад", - сказали ему.
  
  Римо подавил желание переходить из комнаты в комнату в слепых, тщетных поисках ее. Ее там не будет. Ее последние слова вернулись к нему, эхом отдаваясь в его ушах. Слова, которые он услышал после того, как беспомощно погрузился в томный посткоитальный сон.
  
  "Мы снова соединены, Господь Шива. Ты мой навсегда. Ищи меня в Котле Крови, и в крови мы будем вместе пировать, танцуя Тандаву, которая сокрушает кости и души людей как одно целое под нашими безжалостными стопами ".
  
  Прислонившись спиной к двери гостиничного номера, Римо оглядел себя. Он все еще был возбужден. И до него дошло, почему.
  
  Он хотел Кимберли. И все же он ненавидел ее, с ее паучьими руками, от которых у него мурашки бежали по коже. Но те же самые руки за одну ночь доставили ему больше чистого удовольствия, чем все женщины, которых он когда-либо знал, вместе взятые.
  
  Он был одурманен ее сексуальным запахом, ею манипулировали жестокими способами. И сама мысль о ней, вид марки ее губной помады на нем, сделали его тверже, даже когда он почувствовал, как его желудок поднимается от отвращения.
  
  Римо нырнул в душ и включил воду на полную мощность. Он намылился дочиста, и когда запах, казалось, исчез, он переключился на холодную воду.
  
  Когда он вышел из душа, он был почти в норме, его мужской инструмент раскачивался в обычном покое.
  
  Он оглядел комнату. Кровать была в беспорядке. Его одежда лежала кучей. Он подошел к ним, натягивая брюки, стягивая через голову черную футболку. Он был разорван, словно животным. Римо вспомнил, как они боролись, чтобы снять его в неистовстве занятий любовью, его руки и ее. Все шестеро погрузились в страстные, нечестивые ласки.
  
  Когда его ботинки были снова надеты на ноги, Римо Уильямс собрался уходить. Что-то остановило его. Он оглянулся на кровать. Желание забраться в нее, дождаться возвращения Кимберли, росло. Желание ощутить ее ужасный сексуальный аромат было непреодолимым. Он закрыл глаза, пытаясь изгнать из своего мозга калейдоскоп воспоминаний об их идеальной оргии.
  
  "Черт", - пробормотал Римо. "Что она со мной сделала?"
  
  Он вернулся к кровати и схватил один из желтых шелковых шарфов. Он сунул его под нос и жадно вдохнул.
  
  Запах ударил в мозг Римо, как наркотик. Он схватился за стену, чтобы не упасть.
  
  И под своими черными штанами он почувствовал, как возвращается его эрекция.
  
  Римо набил карманы желтым шелком и, спотыкаясь, вышел из комнаты к лифту. Он шел, держась одной рукой за промежность, чтобы скрыть выпуклость.
  
  Внизу, в вестибюле, женщина лет сорока с шотландским терьером под мышкой садилась в лифт, когда он выходил из лифта. Она посмотрела на его стратегически расположенную руку и улыбнулась.
  
  "Если к обеду у тебя все еще будут те же проблемы, заглядывай", - выдохнула она. "Комната 225".
  
  - Пошел ты, - пробормотал Римо.
  
  Ее смех "Именно то, что я имела в виду" донесся из-за закрывающейся стальной двери.
  
  Таксист с пониманием отнесся к затруднительному положению Римо. Он спросил, есть ли у Римо на примете пункт назначения, или он просто планирует поиграть сам с собой на заднем сиденье?
  
  "Потому что, если это так, стоимость проезда тройная", - сказал он. "Я знаю, что это Вашингтон, но из-за такого рода соображений я должен брать больше".
  
  "Аэропорт", - сказал Римо, вытаскивая из кармана кусок шелка и поднося его к носу.
  
  "Я знаю одно место, где специализируются на связывании", - предположил таксист, отъезжая от тротуара и поглядывая в зеркало заднего вида на Римо.
  
  Римо вцепился пальцами в тяжелую сетку перегородки заднего сиденья. Он сжал все пять пальцев.
  
  Хрюк!
  
  Когда он убрал руку, в сетке было что-то похожее на дырявую паутину.
  
  "Аэропорт", - повторил он.
  
  "Который?"
  
  "Ближайший", - выпалил Римо. "Быстро".
  
  "У тебя получится", - пообещал таксист. "Надеюсь, ты не потеряешь свой энтузиазм к тому времени, как я доставлю тебя к ней".
  
  Но Римо Уильямс не слушал. Он вдыхал сладкий мускусный аромат, который для него означал чистый секс, обожая этот запах, но ненавидя себя с нарастающей страстью.
  
  Глава 15
  
  Кимберли Бэйнс проснулась в своей собственной гостиничной кровати на шестом этаже отеля "Уотергейт" с затекшей шеей.
  
  Ее глаза пытались сфокусироваться. События дня вернулись к ней. Она проснулась поздно. Перед Кали, как всегда, лежала вчерашняя газета. Но вместо разорванной вырезки одна рука сжимала брошюру, предлагающую услуги лимузина до аэропорта Даллеса, которая ранее лежала на письменном столе. Кимберли поехала в аэропорт, зная, что Кали предоставит жертву. И мужчина в черной футболке пристал к ней. И как раз вовремя. Ее лифчик как-то сильно впивался ей в плечи.
  
  Последнее, что она могла вспомнить, было то, что мужчина в черной футболке собирался убить ее. Интуитивно она знала, что таково было его намерение. Рука схватила ее. И серебряный свет взорвался в ее испуганном мозгу.
  
  Она ничего не помнила после этого. Теплый ветерок проникал в окно, шевеля темно-бордовые шторы. Это было неправильно. Она никогда не оставляла окно открытым.
  
  Кимберли села. Сначала она заметила, что все четыре руки были свободны. Она вспомнила, как пыталась высвободить скрытую пару с их туго завязанными желтыми румалами, когда взорвался серебристый свет.
  
  Так как же они вырвались на свободу? И как она оказалась здесь?
  
  "Кали узнает", - прошептала она, поворачиваясь к ближайшему бюро.
  
  Но там, где сидела на корточках ее госпожа, была только пустота. Только влажное пятно на полированной крышке комода и единственный белый локоть. Отключенный.
  
  Кимберли вскочила с кровати, протягивая все четыре руки. Она наступила на уже раздавленную кисть, отшатнувшись с трепетом множества рук.
  
  "О, нет! Госпожа Кали! Нет".
  
  По всему полу, разбитый на куски сосуд Кали - искалеченный, расчлененный. побежденный.
  
  Была ли она тоже покорена?
  
  Нет.
  
  Голос исходил из глубины ее головы.
  
  "Алло?" Вслух сказала Кимберли. "Это ты?"
  
  ДА. Я живу.
  
  "Но твой сосуд..."
  
  Мой временный сосуд. Ты - мой сосуд, Кимберли Бейнс, предназначенный мне сосуд. Я готовил тебя точно так же, как ты взращивала глину, вмещавшую мой дух. Я дал тебе женское тело за много лет до твоего законного срока, и поэтому ты на самом деле женщина. Ты мой аватар. Я твоя душа.
  
  Кимберли опустилась на колени на ковер. Четыре руки с желтыми ногтями приняли молитвенную форму. Ее глаза закрылись, лицо было обращено к белому гипсовому небу потолка.
  
  "Я знаю, я знал это с тех пор, как..."
  
  С тех пор, как выросли твои груди и из твоих боков выросли нижние конечности Кали. Глина - это всего лишь глина. Она выполнила свое предназначение. Я благословил тебя двумя из моих многочисленных рук, чтобы тебе было легче исполнять мою волю. Нам с тобой суждено стать одним целым.
  
  Кимберли нахмурилась. "Кстати, где ты?"
  
  "Внутри тебя. Семя. Я всего лишь семя, которое прорастает в темном суглинке твоей души. Со временем я прорасту. Мы будем расти вместе, ты и я, Кимберли Бейнс. И в предсказанное время мы расцветем как одно целое. До тех пор ты должна повиноваться мне ".
  
  "Что мне делать, моя госпожа?" Спросила Кимберли.
  
  Ты должен отправиться к Котлу с Кровью.
  
  "Где это?"
  
  Котел с Кровью - это не место. Это ад, который мы с тобой создадим вместе, в стране далеко отсюда. И когда он начнет бурлить, Он придет.
  
  "Он?"
  
  Наш враг, моя пара, твой убийца и любовник в одном лице.
  
  Глаза Кимберли расширились.
  
  "Я больше не девственница!"
  
  Сейчас он вожделеет нас обоих. Он будет искать нас. И Он найдет нас - но только после того, как мы размешаем кровь в Котле и мир покатится к Красной Бездне.
  
  Кимберли Бейнс сдерживала слезы стыда. "Я повинуюсь".
  
  Настойчивый стук раздался из-за двери отеля:
  
  Кимберли поднялась на ноги.
  
  "Кто там?" - позвала она, складывая две пары рук на своих обнаженных грудях.
  
  "Охрана отеля. С вами там все в порядке?"
  
  "Да. Почему?"
  
  "Потому что на тротуаре лежит какая-то глиняная голова с осколками твоего окна. Мне придется зайти".
  
  "Одну минуту", - сказала Кимберли. "Позвольте мне взять мой шарф ... я имею в виду, мой халат".
  
  Дверь открылась ровно настолько, чтобы охранник отеля смог хорошенько рассмотреть пару обнаженных грудей, и еще больше рук, которых он ожидал, втащили его в номер и чем-то крепко обхватили его горло.
  
  "Ей это нравится!" Кимберли ликующе воскликнула. "А тебе нет?"
  
  Мне это нравится. Не забудь его бумажник.
  
  Глава 16
  
  Миссис Эйлин Микулка была исполнительным секретарем доктора Гарольда В. Смита почти десять лет.
  
  За это время она повидала великое множество необычных зрелищ. Когда работаешь в частной больнице, в которую входило хранение душевнобольных, следовало ожидать необычного. Она привыкла к случайным беглецам, обитым войлоком палатам и пациентам в смирительных рубашках, которые иногда выли о своем безумии такими ужасными голосами, что их доносили до административного крыла санатория Фолкрофт.
  
  Не было ничего необычного в мужчине, который внезапно появился перед ее столом и настойчивым тоном попросил о встрече с доктором Смитом.
  
  Она подняла глаза, одна рука потянулась к своему скромному декольте.
  
  "О! Вы удивили меня, мистер ...."
  
  "Зовите меня Римо. Скажите Смиту, что я здесь".
  
  "Пожалуйста, присаживайтесь", - решительно сказала миссис Микулка, снимая с груди очки на цепочке и водружая их на нос.
  
  "Я буду стоять".
  
  "Прекрасно", - сказала миссис Микулка, потянувшись к интеркому. "Но вам не обязательно стоять так близко к столу". Теперь она узнала этого человека. Когда-то он работал у доктора Смита на какой-то черной должности. Он был нечастым посетителем. У миссис Микулки сложилось впечатление, что когда-то он был пациентом. Это объяснило бы настойчивое выражение его лица и нервирующую манеру, с которой он подошел прямо к краю стола. Он наклонился, положив обе руки на ее промокашку.
  
  Эти глаза заставили миссис Микулку вздрогнуть. Это были самые мертвые, холодные глаза, которые она когда-либо видела. Даже если они и выглядели немного затравленными.
  
  "Да, миссис Микулка?" - раздался четкий, обнадеживающий голос доктора Смита через металлический устаревший интерком.
  
  "У меня здесь ... джентльмен по имени Римо. У него не назначена встреча".
  
  "Отправьте его сюда", - немедленно сказал доктор Смит.
  
  Миссис Микулка подняла глаза. "Теперь вы можете входить".
  
  "Спасибо", - сказал мужчина, обходя стол, чтобы поспешить к двери.
  
  В чем, черт возьми, проблема этого мужчины? спросила она себя, когда он резко развернулся и бочком проскользнул в дверь спиной к ней.
  
  Она пожала плечами, убрала очки на грудь и возобновила свою инвентаризацию. Казалось, в магазине опасно мало йогурта с черносливом, любимого продукта доктора Смита. Ей пришлось бы заказать еще.
  
  Доктор Смит наблюдал за тем, как Римо входит в кабинет с совиным интересом. Дверь распахнулась. Римо быстро проскользнул внутрь, плавным, непрерывным движением опустившись на длинный кожаный диван, стоявший рядом с дверью. Он быстро скрестил ноги. Его лицо было пунцовым.
  
  Смит с любопытством поправил свои очки без оправы. "Римо?"
  
  "Кто еще?" Сказал Римо, закрывая дверь рукой из своего сидячего положения.
  
  "Что-то не так?"
  
  "Мы должны найти ее!"
  
  "Кто?"
  
  "Кимберли".
  
  Смит моргнул. "Я думал, она была... "
  
  "Она не такая. И она сбежала".
  
  "Что случилось?"
  
  "Я только что сказал тебе!" Горячо сказал Римо. "Я вернулся. Она не была мертва. Она сбежала от меня. Конец истории. Теперь мы должны найти ее. И не сиди просто так с озадаченным видом. Запускай свои компьютеры. Это чрезвычайная ситуация ".
  
  "Минутку", - твердо сказал Смит, выходя из-за своего стола. Он пересек спартанский, слегка обшарпанный офис менее чем за дюжину длинноногих шагов.
  
  Стоя над Римо, Смит видел его раскрасневшиеся черты, измученное выражение лица и то, как он положил согнутую ногу на колени. Язык тела был неправильным. Это не было языком тела Римо, подумал он. Римо был небрежен, если не сказать дерзок.
  
  "Римо, то, что ты мне только что сказал, не имеет никакого смысла", - сказал Смит ровным деловым тоном.
  
  "Это то, что произошло", - натянуто сказал Римо. "Теперь ты собираешься делать свою работу, чтобы я мог делать свою, или мне нужно посадить тебя обратно на это сиденье и держать за руки на первых этапах?"
  
  Темные глаза Римо впились в глаза Смита. Серые глаза доктора Смита встретили их непоколебимо.
  
  "Ты сказал мне, что она мертва", - настаивал Смит.
  
  "Моя ошибка".
  
  "Все совершают ошибки", - сказал Смит рассудительным тоном. "Итак, вы вернулись, нашли ее живой, а она ускользнула от вас? Это все?"
  
  "Это все, что тебе нужно знать", - прорычал Римо, отводя глаза.
  
  "Мне нужно знать ее личность. Ты возвращался за ее удостоверением личности. Ты нашел его?"
  
  "Нет", - категорично сказал Римо. Он поправил согнутую ногу. Смит вспомнил, что Римо обычно сгибал ногу так, чтобы одна лодыжка покоилась на противоположном колене, а его согнутая нога образовывала треугольник с бедром в состоянии покоя. Крест с раздвинутыми ножками.
  
  Однако сегодня Римо скрестил правую ногу с левой. Более оборонительный кросс. Не в стиле Римо. Даже в первые дни, до того как он выучил синанджу.
  
  "Римо, - начал он ровным голосом, - сколько я тебя знаю, ты никогда не наносил смертельного удара, который не оказался бы фатальным. Сколько я тебя знаю, ты никогда не принимал живое тело за мертвое. Что ты можешь на это сказать?"
  
  Римо пожал плечами. "Привет. У меня была плохая ночь, ясно?"
  
  "Ты профессионал", - продолжал Смит с неумолимой логикой. "Ты наследник Дома Синанджу. Ты не совершаешь подобных ошибок. Теперь расскажи мне, что произошло, когда ты вернулся в гостиничный номер Кимберли?"
  
  Жесткий взгляд Римо впился в Смита, когда на лице Римо промелькнула целая гамма эмоций - тревога, гнев, нетерпение, а за всем этим маячило что-то еще. То, чего Смит никогда не видел на лице Римо.
  
  Когда Римо опустил взгляд в пол, Гарольд Смит понял, что это было. Смущение.
  
  "У нас был секс", - признался Римо тусклым голосом. "После того, как она умерла".
  
  Смит сглотнул. Это был не тот ответ, которого он ожидал. Он поправил галстук.
  
  "Да?" он подсказал.
  
  "Может быть, мне следует отступить". Римо вздохнул. "Я вернулся. Она не была мертва. Я знаю, что прикончил ее, но она не была мертва. Больше нет. Она напала на меня ".
  
  "И?"
  
  "Она была слишком велика для меня".
  
  "Ты серьезно? Девушка по вызову?"
  
  "Она больше не была девушкой по вызову. Она больше не была Кимберли".
  
  "Тогда кем она была?" Спросил Смит.
  
  'Кали. Или марионетка Кали. Я знаю, что дух Кали был в глиняной статуэтке. Я почувствовал ее запах, прежде чем уничтожить ее. Потом я почувствовал этот запах от той ... штуки."
  
  "Вещь? Какая вещь?"
  
  "Кимберли", - сказал Римо, все еще глядя в пол.
  
  "Почему ты ее так называешь?"
  
  "У нее было четыре... руки, Смитти".
  
  "Кимберли?" Голос Смита был тонким от неуверенности.
  
  "Совсем как статуя. За исключением того, что руки Кимберли были живыми. Они пытались задушить меня. Я боролся. Думал, что победил ее. Но она набросилась на меня. Затем этот запах появился снова. Прямо как в прошлый раз. Я мог бороться с ней, но я не мог бороться с запахом, Смитти. Римо поднял глаза. В его глазах была боль. "Это затронуло что-то глубоко во мне. То, о чем Чиун всегда предупреждал меня."
  
  "Заблуждение Шивы?"
  
  "Я не знаю, как бы ты это назвал", - признался Римо. "Но она тоже называла меня Шивой. Если Кимберли не была Кали, откуда бы она узнала, что меня можно так называть?" И если она была Кали, кем это делает меня?"
  
  "Кали - мифическое существо, как и Шива. У них нет основы в реальности, нет связи с вами".
  
  "Объясни про четыре руки", - парировал Римо. "Статуя. Я слышал ее голос, видел, как она двигалась. Объясни про лучший секс, который у меня когда-либо был".
  
  "Секс?"
  
  "У нее было четыре руки. Она была невероятна. Я никогда не испытывал ничего подобного. Ты знаешь проклятие Синанджу - механический, скучный секс по принципу "соединяй точки". С Кимберли все было по-другому. Я не мог насытиться".
  
  "Римо, всему этому есть только одно объяснение", - решительно сказал Смит.
  
  "Да?"
  
  "Галлюциногенный наркотик".
  
  "Я знаю то, что знаю", - прорычал Римо. Смит засунул руки в карманы брюк.
  
  "Галлюциногены, индуцируемые в форме газа, могут объяснять все, что вы только что описали", - продолжил он. "На самом деле, это единственное возможное объяснение, которое вы увидите, как только успокоитесь".
  
  "Вызывают ли галлюциногены постоянную эрекцию?"
  
  "Прошу прощения?"
  
  "Ты слышал меня".
  
  "Я скорее сомневаюсь в этом", - сухо сказал Смит.
  
  "Тогда почему я не могу скрестить ноги в смешанной компании?" Рявкнул Римо.
  
  Смит снова сглотнул. На этот раз он нервно поправил очки без оправы вместо галстука. Он отступил к своему столу. Нажав на скрытую кнопку, он вывел свой компьютерный терминал на всеобщее обозрение, где его клавиатура была похожа на раскрывающийся поднос с белыми шоколадными конфетами.
  
  Смит набросился на клавиатуру.
  
  "Что ты делаешь?"
  
  "Я начинаю отслеживать эту женщину Кимберли. Это то, чего ты хочешь, не так ли?"
  
  "Да", - хрипло сказал Римо. В его голосе не было энтузиазма.
  
  Смит поднял глаза. - Ты готов выполнить мои приказы, Римо? - спросил я.
  
  "Думаю, да".
  
  "Ты готов прикончить эту женщину, если будет отдан приказ?"
  
  "Нет", - признал Римо.
  
  "Почему бы и нет?"
  
  "Потому что я думаю, что влюблен в нее", - несчастным голосом ответил Римо, медленно вытаскивая из кармана длинный отрез желтого шелка. Он поднес его к носу и начал нюхать, его взгляд стал алчным и больным одновременно.
  
  Глава 17
  
  Таможенный инспектор яростным движением руки расстегнул молнию на сумке через плечо.
  
  "Какая-нибудь контрабанда?" спросил он, не поднимая глаз.
  
  "Нет", - сказала Кимберли Бейнс, подперев подбородок одной рукой, как будто в раздумье. Это был лучший способ держать ее голову со сломанной шеей вертикально.
  
  "Алкоголь? Это мусульманская страна. Ввоз алкоголя запрещен".
  
  "У меня нет при себе никакого алкоголя".
  
  "Наркотики?"
  
  "Нет".
  
  "Порнография?"
  
  "Конечно, нет".
  
  Инспектор вытащил пригоршню желтых шелковых шарфов. Он поднял взгляд, в его темных глазах цвета терна был вопрос.
  
  "Так много. Почему так много?" потребовал он.
  
  "Это американский обычай".
  
  "Объясни".
  
  "Когда у нас есть заложники, принято обвязывать дерево желтой лентой. Это мои желтые ленты".
  
  Инспектор обдумал это объяснение. Не говоря ни слова, он засунул желтые шелковые нити обратно в пакет и, не застегивая его, вернул Кимберли Бейнс.
  
  "Въезд разрешен", - хрипло сказал он. "Три месяца. Вы не должны работать в течение этого времени и вы не можете взять из нашей страны больше денег, чем привезли с собой".
  
  Он проштамповал ее паспорт резким движением своего резинового штампа, сказав: "Настоящим вам разрешается въезд в Хамидийскую Аравию. Следующий!"
  
  Базары в хамидийской арабской столице Нехмаде кишели людьми. Арабские мужчины в развевающихся белых тобах и головных уборах, перевязанных плетеными агалами, похожими на веревки, двигались как повелители пустыни. Женщины, в основном в черных абайухах, которые скрывали их с головы до ног, молча уступали им, их взгляды были уклончивыми и загадочными.
  
  Шутя и смеясь, американские военнослужащие и женщины по двое и по трое пробирались сквозь призрачных арабов для защиты, покупая фрукты с прилавков и потягивая безалкогольные напитки, чтобы предотвратить обезвоживание.
  
  Все еще неся свою сумку, Кимберли улыбнулась им в ответ и подмигнула, когда они проходили мимо. Предложения присоединиться к ним за кока-колой были вежливо отклонены.
  
  Она ничего не хотела ни от кого из них. Человек, который ей был нужен, чтобы наполнить Котел кровью, покажется сам. Кали обещала ей это. А Кали никогда не лгала.
  
  Специалист Карла Шаттер все еще не могла поверить, что она в Хамидийской Аравии.
  
  Всего несколько недель назад она была помощником юриста в Хингеме, штат Массачусетс. Ее статус армейского резерва обеспечивал дополнительный доход почти в пять тысяч долларов в год - и это в обмен на тренировки по выходным и месяц каждое лето в Форт-Девенсе.
  
  Когда пришел призыв, она была напугана. Но ее подразделение не было боевым подразделением. Их работой было военное правосудие, и сам факт, что она внезапно оказалась в Хамидийской Аравии, подсказал ей, что правительство Соединенных Штатов ожидало, что будут созданы трибуналы по военным преступлениям.
  
  И поскольку армия США не судила военных преступников до тех пор, пока не началась война, она существовала в состоянии низкого уровня опасения, что вот-вот начнутся определенные военные действия.
  
  Сегодня ее беспокоила террористическая угроза. Военнослужащие США были предупреждены о том, что каждый раз, когда они въезжают в столицу, им угрожает террористическая атака проираитского толка.
  
  Она шла по базару с открытыми глазами. Несмотря на жестокую жару, ее рукава были закатаны, а блузка застегнута до верхней пуговицы в знак уважения к деликатным нравам хамиди. Ей сказали остерегаться мутаваинов - религиозной полиции хамидов, которые могли настоять на ее депортации за правонарушения, варьирующиеся от публичного держания за руку с мужчиной до наглой демонстрации ее соблазнительных лодыжек.
  
  Карла считала все это кучей дерьма, но, по крайней мере, ей не пришлось надевать одну из этих средневековых абайя. Они выглядели сексуально.
  
  В эти дни мало кто из гражданских лиц США бродил по базарам, поэтому Карла была удивлена, увидев светловолосую женщину в струящемся желтом шифоновом платье, идущую по грязной улице, как мираж с Пятой авеню.
  
  Карла подошла к ней, улыбаясь. Американка, с которой можно поговорить. Это было лучше, чем письмо из дома.
  
  Блондинка быстро улыбнулась. Карле понравилась ее улыбка. Конечно, она была из Америки, сказала блондинка.
  
  "О, где?" Спросила Карла, едва сдерживая ликование.
  
  "Денвер".
  
  "Я из Массачусетса!" Пробормотала Карла, думая: "Любой порт в песчаную бурю".
  
  Они нашли пиццерию "Шейх", английская вывеска которой повторялась по-арабски, и обменялись историями, пока продолжали приносить кока-колу со льдом, а палящее арабское солнце опускалось на раскаленный песок пустыни.
  
  Карла узнала, что Кимберли было двадцать два года, она работала репортером в "Денвер пост", и у нее "затекла" шея из-за того, что она сидела слишком близко к кондиционеру во время перелета. Карла подумала, что то, как ее голова продолжала клониться влево, было больше, чем просто судорогой, но пропустила это мимо ушей.
  
  Кимберли задавала много скучных вопросов о работе Карлы, ее подразделении, расстоянии до нейтральной зоны и других вопросах репортерского типа. Когда ей удавалось вставить хоть слово, Карла спрашивала о доме -теперь широко определяемом как континентальные США - и ждала каждого ответа.
  
  Странно, насколько все это было увлекательно, после стольких месяцев, проведенных в песке.
  
  Наконец Карла встала, сказав: "Слушай, это было здорово, но мне пора на автобус обратно на базу".
  
  "Это там ты расквартирован?" Спросила Кимберли Бейнс.
  
  "Да, и это трехмильная поездка. Если я опоздаю на автобус, мне придется идти пешком. Нет, спасибо", - засмеялась она.
  
  "Я провожу тебя до автобуса", - предложила Кимберли.
  
  "Меня это устраивает".
  
  Они шли сквозь прохладные сумерки. В воздухе носился песок. В арабском воздухе Хамиди всегда носился песок. Солнце садилось, превращаясь в захватывающий дух шар тлеющего огня.
  
  И где-то между пиццерией "Шейх" и пыльным углом улицы, где ждал автобус цвета хаки, Кимберли предложила Карле Шейнер свой желтый шелковый шарф.
  
  "О, нет. Я не могла этого вынести", - запротестовала Карла, смеясь. Но Кимберли отказалась принимать "нет" в качестве ответа. Она даже настояла на том, чтобы повязать его Карле на шею для нее.
  
  "Сюда", - сказала Кимберли, мягко увлекая ее в переулок. "Здесь больше света".
  
  На самом деле, как обнаружила Карла, в переулке было меньше света. Именно там стало пасмурно. Затем нечетко. Затем темно. Очень темно.
  
  Когда униформа Карлы Шейнер покинула переулок, на ней ее больше не было. Она лежала в темном переулке, собирая влажным пурпурным языком занесенный ветром песок, как рожок мороженого собирает леденцы.
  
  Желтый шарф обвивал ее горло, завязанный замысловатым узлом, который Королевская полиция Хамиди позже была вынуждена разрезать ножом в отчаянии.
  
  Кимберли Бейнс села на последний автобус до базы. Глаза не одного военнослужащего вылезли из орбит при виде ее пышного бюста, натягивающего пуговицы. Она сидела, скромно скрестив руки на груди. Одной рукой прикрывала бейдж с именем.
  
  Звезда в центре военной базы "Цветок Востока" находилась в трех милях к северу от столицы хамидийской Аравии города Нехмад. Почти год она находилась под совместным командованием хамидийской Аравии и США. Все это время он оставался в состоянии повышенной готовности.
  
  Теоретически это был символ американо-арабского сотрудничества. На практике это означало, что никто не был главным.
  
  Таким образом, каждые двенадцать часов командная структура менялась. Американский генерал с ворчанием покидал свой кабинет, и принц-генерал Сулейман Баззаз из Королевских вооруженных сил Хамиди и его помощники занимали резиденцию. Официальным языком базы стал арабский, а у главных ворот сменилась охрана.
  
  Что на закате означало, что четверка сержантов-арабов-хамиди собрались в караулке, играя в нарды и жуя сладкие финики.
  
  Когда они услышали приближающийся автобус из столицы, один из них высунул голову в голубом берете и увидел, что это американский автобус. Он махнул им, не проверяя. Он не боялся лазутчиков или террористов. Не тогда, когда его защищала могучая американская армия, хвала Аллаху.
  
  Так Кимберли Бэйнс проникла в Звезду в центре военной базы "Цветок Востока".
  
  Несколько часов спустя она уехала на широком "Хамви" - потомке джипа с широким кузовом, который она отобрала у чванливого капрала-хамиди, сунув ему под нос свою пышную грудь и задушив его куском желтого шелка, использованного в качестве перевязи, пока он рассматривал ее лопнувшие пуговицы.
  
  Кимберли остановили у ворот, когда она подъезжала к ним.
  
  "Чем ты занимаешься?" сержант, отвечающий за ворота, спросил ее на своем родном языке.
  
  "Я не говорю по-арабски", - терпеливо сказала Кимберли, купая сержанта в сладком сиянии своей американской улыбки. И пока сержант ходил в караульную будку, чтобы попросить сержанта, отвечающего за разговор по-английски, Кимберли завела "Хаммер" и направила его по волнистым спускам и возвышенностям погруженной во мрак аравийской пустыни Хамиди. Никто не последовал за мной.
  
  Она поехала на север. К границе и заняла Куран.
  
  И на задворках ее лихорадочно работающего разума тихий глухой голос сказал: Молодец, мой избранный сосуд. Молодец.
  
  "Спасибо тебе".
  
  Но в следующий раз не забудь убивать своих жертв медленнее. Потому что по-настоящему я люблю не мертвых, а умирающих.
  
  Глава 18
  
  Маддас Хинсейн, президент Республики Ираит, фельдмаршал Вооруженных сил Ираит и самозваный Ятаган арабов, вошел в простой конференц-зал, одетый в оливково-зеленую генеральскую форму и черный берет, похожий на угрюмого лося, идущего прямо.
  
  Его Отвратительный Командный Совет вскочил на ноги, их руки застыли по бокам, в их глазах были одинаковые темные озера страха.
  
  "Садитесь", - сказал президент Хинсейн, и его Мятежный Командный совет вдавил свои зады в жесткие деревянные стулья с силой, угрожающей копчику.
  
  Президент Хинсейн улыбнулся из-под своих щетинистых усов.
  
  Под их одинаково щетинистыми усами его Революционный командный совет улыбнулся, показав сверкающие белые зубы и вызвав морщинки страха у их глаз.
  
  Убедившись, что на его стуле не было отравленных гвоздей, президент сел, сказав: "Дайте мне ваши отчеты о состоянии".
  
  "Американцы слишком боятся нападать, Драгоценный лидер", - сказал министр обороны, молясь, чтобы американцы не бомбили до окончания встречи. Он не возражал, чтобы его бомбили. Он просто не хотел находиться в одной комнате с Маддасом Хинсейном, когда над головой ревели В-52. Были вещи похуже бомб.
  
  "А трусливые арабские хамидиты?" спросил он своего министра информации. Его голос был приглушенным. Серьезный, но без волнения.
  
  Министр информации улыбнулся слабой болезненной улыбкой, когда говорил.
  
  "Прячась за дрожащей американской оборонительной линией", - сказал министр информации, который прекрасно знал, что элитные силы Хамиди-Арабов окопались на передовых позициях менее чем в миле ниже нейтральной зоны Куран-Хамиди-Арабов, наряду с подразделениями французских, британских, испанских, греческих и таитянских войск. Ходили слухи, что итальянцы не туда свернули в Египте, но будут на месте не позднее начала века.
  
  Он не осмелился сказать президенту, что это больше не тот случай, когда США поддерживают мягкотелых, слабых хамидисов, но фактически весь мир теперь окружает их осажденную страну.
  
  "Превосходно", - сказал Президент. "Пришло время собрать разведданные за день".
  
  И каждый мужчина почувствовал, как его сердце подскочило к горлу, как у резвого лосося, когда президент Irait потянулся к ужасному черному устройству и, прицелившись вокруг стола, нажал кнопку.
  
  Несмотря на то, что это был всего лишь пульт дистанционного управления телевизором, их страх перед арабским ятаганом был так велик, что каждый из них по очереди вздрагивал. Маддас Хинсейн одобрительно улыбался при каждом вздрагивании. Он был дворцовым палачом при предыдущем президенте, которого он пытками заставил отречься от престола.
  
  Когда пульт дистанционного управления включил телевизор с большим экраном в дальнем конце комнаты, под фреской двенадцатого века, изображающей арабского героя Навуходоносора верхом на колеснице, они как один повернули головы, чтобы увидеть леденящий душу логотип CNN, их единственный источник достоверных разведданных - и единственное, за что их всех могли повесить как предателей, если президент решит поверить ложным сообщениям.
  
  Не одна рука залезла под стол, чтобы вручную перекрыть неминуемую утечку жидкости.
  
  На экране появилась женщина-ведущий новостей. Хотя ее слова были на английском, арабские субтитры отражали ее репортаж.
  
  "Объединенное командование Организации Объединенных Наций сегодня сообщило, что совокупность сил, насчитывающая в настоящее время подразделения практически всех постоянных армий мира, за исключением Италии, находится всего в трех месяцах от создания работоспособной структуры командования".
  
  "Ложь", - улыбнулся президент Хинсейн. "Неубедительная пропаганда".
  
  "Ложь. Да, ложь. Прозрачные измышления". Шепот согласия прокатился по длинному столу. Смех раздался легко.
  
  "В Вашингтоне преподобный Джунипер Джекман, постоянный кандидат в президенты и теневой сенатор от округа Колумбия, объявил, что отправится в Абоминадад и попытается добиться освобождения ведущего новостей BCN Дона Кудера, который уже четвертый день находится в плену".
  
  "Передайте преподобному Джекману приглашение посетить Абоминадад", - сказал президент своему министру информации.
  
  "Да, Драгоценный Лидер. Должен ли я приказать задержать его?"
  
  "Нет", - пробормотал президент Хинсейн. "Он целует задницу. Я не арестовываю тех, кто понимает, куда нужно приложить губы".
  
  "Конечно".
  
  И каждый мужчина в комнате мысленно отметил заявление своего президента. Если и было что-то хорошее в Маддасе Хинсейне, так это то, что он точно высказывал то, что думал.
  
  Продолжение доклада.
  
  "Из других новостей сегодня: жители Ла Пломо, штат Миссури, сегодня провели митинг в поддержку американских заложников в Ирайте и оккупированном Куране, обвязав желтыми лентами каждое дерево в крошечном фермерском сообществе, изо всех сил пытаясь вернуться к нормальной жизни после катастрофической аварии на складе ядовитых газов прошлой весной".
  
  Подперев подбородок сильными руками, поставив локти на стол, Маддас Хинсейн прищурил свои влажные карие глаза при этих словах.
  
  Этот предупреждающий сигнал остался незамеченным, потому что все глаза были прикованы к экрану телевизора и мелькающим изображениям американских фермеров, деловито обвязывающих желтые ленты вокруг огромного дуба.
  
  Они кричали во всю мощь своих легких.
  
  "Безумная задница, Безумная задница, безумная задница".
  
  "Видишь?" Прокричал Маддас Хинсейн. "Даже американские фермеры поддерживают меня. Они презирают свое преступное правительство за то, что оно отказывает им в праве продавать свое зерно гордому, но голодному народу Ираити. Это точно так же, как было во Вьетнаме. Бездонная яма с песком ".
  
  Никто не осмеливался противоречить президенту. Они знали, в отличие от их лидера, что американцы усвоили горький урок во Вьетнаме и пойдут на все, чтобы избежать повторения этого опыта. Включая уничтожение легендарного Abominadad.
  
  Затем камера переключилась на очевидную карикатуру на Маддаса Хинсейна, висящего в петле. Мальчик в рубашке в зелено-коричневую клетку почистил набитое соломой чучело зажженным факелом. Языки пламени поползли вверх по его ногам. Через несколько мгновений чучело запылало.
  
  Крик "Безумная задница, Безумная задница, безумная задница" усилился.
  
  И каждое потное лицо по обе стороны стола заседаний дернулось назад, чтобы посмотреть на реакцию своего президента.
  
  Мэддас Хинсейн вскочил на ноги, вцепившись руками в край стола, готовый ко всему. Еще несколько человек попытались остановить выброс мочевого пузыря, скрестив ноги.
  
  "Почему они так странно называют мое имя?" Требовательно спросил Хинсейн. "Неужели они не знают, как произносится мое имя, которое почитается во всем исламе и которого боятся неверные, живущие за Дар аль-Харбом?"
  
  Сначала никто не ответил. Затем, видя, как все больше темнеет лицо их лидера, все попытались ответить одновременно.
  
  Маддас Хинсейн навел порядок в комнате, выхватив свой пистолет и тыча дулом в лицо каждого. Руки, которые были под столом, вынырнули. Потекла струйка текущей воды. Никто не хотел, чтобы его приняли за убийцу со спрятанным пистолетом - главная причина, по которой Мятежный командный совет собрался за большим квадратным столом, столешницы у которого почти не было, кроме тонкой каймы по краю.
  
  Тишина воцарилась, как слуховое затмение. Оружие перестало быть направленным на министра информации, который был одет в униформу военного образца и с примерно галлоном пота там, где должно было быть его лицо.
  
  "Ты. Скажи мне".
  
  "Они смеются над твоим именем, Ятаган ислама", - сказал он дрожащим голосом.
  
  "Меня зовут Маддас".
  
  "По-английски "безумный" означает что-то другое".
  
  Мясистое лицо Маддаса Хинсейна приняло озадаченное выражение.
  
  "Что?"
  
  "Это означает "злой"."
  
  "А другое слово?" Медленно спросил Маддас.
  
  "Это слово, о Драгоценный Вождь, звучит так же, как задница мужчины".
  
  Маддас Хинсейн моргнул своими смертоносными бесстрастными глазами.
  
  "Злая задница?" сказал он по-английски.
  
  Министр информации сглотнул. "Да", - признал он.
  
  "Я?" - спросил он, указывая себе в грудь его собственным пистолетом. Все молча молили Аллаха, чтобы пистолет разрядился и уберег Ираит от этого безумца. Этого не произошло.
  
  "Да", - повторил министр информации.
  
  Маддас Хинсейн склонил голову набок, размышляя. Его глаза прищурились. Его рот слегка мясисто скривился.
  
  "Я слышал это английское слово", - медленно произнес президент Хинсейн. "Где-то. Но оно не означало "сердитый"."
  
  Пистолет метнулся обратно к министру информации. "Это означает "сумасшедший"!" - прорычал он.
  
  Мятежный командный Совет ахнул как один.
  
  "И то, и другое!" - заблеял министр информации. "Это означает и то, и другое!"
  
  "Ты лжешь! Как одно слово может означать две вещи?"
  
  "Американцы такие! Двуличные! Разве это не так?" - спросил министр информации у присутствующих.
  
  Мятежный Командный совет хранил молчание. Никто не знал безопасного ответа, поэтому никто не заговорил.
  
  И, не получив ответа, президент направил пистолет на вспотевшего генерала. "Ответьте на это. "Безумный" означает "разгневанный" или "сумасшедший"?"
  
  "Сумасшедший", - быстро сказал генерал, надеясь, что его не убьют выстрелом в лицо.
  
  Он не был.
  
  Президент сказал: "Спасибо". Затем он выстрелил министру информации в лицо. Голова мужчины откинулась назад с такой силой, что его самого и его деревянный стул отбросило назад.
  
  Тело министра информации дернулось и задрожало, как у осужденного на электрическом стуле, который упал.
  
  Президент Ираит спокойно убрал пистолет в кобуру, торжественно пробормотав: "Я не приму лжи в лицо". Он сел. "Итак, - добавил он, - американцы считают меня сумасшедшим ослом, не так ли?"
  
  "Аллах накажет их", - сказал министр обороны, не глядя на дрожащее тело.
  
  Президент Хинсейн пригладил роскошные усы, которые были на каждом мужском лице старше пятнадцати лет по всей стране. Его серьезные глаза стали задумчивыми.
  
  "Сумасшедшая задница", - пробормотал он.
  
  "Они оскорбляют всех арабов такими разговорами", - с горечью выплюнул министр обороны.
  
  "Сумасшедшая задница", - задумчиво повторил Президент.
  
  "Мы примем закон, приговаривающий к смерти любого, кто повторит эту клевету", - поклялся генерал.
  
  "Сумасшедший осел", - снова сказал Маддас. И он начал смеяться. "Маддас Хинсейн, Бич арабов", - закричал он. "Сабля Аравии. Объединитель арабской нации. Это я. Я один из сумасшедших арабов, не так ли?"
  
  "Да, президент", - собравшийся Мятежный командный совет сказал в хорошо отрепетированный унисон, "вы один сумасшедший араб".
  
  Он откинул голову назад и разразился оглушительным взрывом веселья. Слезы выступили в уголках его веселых глаз.
  
  Остальные присоединились. Некоторые захихикали. Другие захохотали. Но никто не отказался присоединиться, хотя их смех не отражался в их глазах. Их глаза, вместо этого, были полны страха.
  
  С последним взрывом смеха Маддас Хинсейн успокоился. Он пригладил усы. Его сильный подбородок снова коснулся сложенных рук, а локти заняли свое обычное положение на краю стола. Серьезное, сосредоточенное выражение появилось на его темных, обеспокоенных чертах.
  
  "Я покажу им, какой я сумасшедший осел", - мрачно сказал он. "Опубликуйте следующее заявление через наше министерство пропаганды".
  
  Никто не пошевелился. Когда Маддас Хинсейн увидел, что ни одна рука не взяла ручку, чтобы записать его важнейшие слова, он спросил: "Где министр информации?"
  
  "Мертв", - сказали ему.
  
  "Ты застрелил его".
  
  Маддас Хинсейн посмотрел мимо человека, который говорил последним. Он увидел дергающееся колено в воздухе.
  
  "Он не мертв. Он все еще двигается", - указал Маддас.
  
  "Он умирает".
  
  "Пока он не умрет, он не освобожден от своего патриотического долга. Дайте ему ручку и бумагу".
  
  Министр обороны поспешно подчинился, сжимая ничего не замечающие пальцы министра информации вокруг ручки и перекладывая лист бумаги в другую руку. Когда его лидер начал монотонно бубнить, он не беспокоился об отсутствии оживления со стороны умирающего.
  
  В ручке не было чернил. У Ираита закончились чернила на пятом месяце международной блокады, когда выяснилось, что из чернил получается приемлемая заправка для салата.
  
  Раньше они мочились на свои салаты.
  
  Глава 19
  
  Гарольд Смит остановился у двери и прочистил горло, прежде чем быстро постучать.
  
  "Войдите", - сказал Римо Уильямс. Вошел Смит.
  
  Он нашел Римо сидящим, скрестив ноги, на татами посреди голого пола, с миской недоеденного риса на одном колене. В другом конце комнаты мерцал телевизор, и всемирно известное лицо заполнило экран. На суровом лице были видны признаки напряжения, особенно под глазами. Темные мешки свисали почти до подбородка.
  
  "Это Дон Кудер, ведущий BCN в прямом эфире из Абоминадада, Ираит, напоминающий вам, что BCN первым сделал репортаж из Абоминадада, сначала с эксклюзивным интервью с президентом Хинсейном, а теперь мы гордимся тем, что первыми взяли в заложники ведущего. BCN. Мы здесь, так что тебе не обязательно быть ".
  
  "Я ненавижу этого парня", - пробормотал Римо, убавляя звук взмахом пульта дистанционного управления.
  
  "Он не очень популярен", - сухо сказал Смит.
  
  "Он был тем придурком, который помог той придурочной девчонке с нейтронной бомбой - Пурпурной Дымкой или как там ее звали - получить работающее ядро только для того, чтобы он мог повысить свои рейтинги", - с горечью сказал Римо. "Чиун мог бы все еще быть здесь, если бы не воткнул свое весло. Надеюсь, он сгниет в Абоминададе".
  
  "Ты чувствуешь себя ... гм... лучше?" Поинтересовался Смит.
  
  "Обойди вокруг и посмотри", - сказал Римо. "Но предупреждаю тебя, зрелище не из приятных".
  
  Покраснев, Смит отклонил приглашение.
  
  "Пришли результаты лаборатории ФБР по шелковому шарфу", - сообщил он.
  
  "Да?" Римо хмыкнул, разворачивая коврик лицом к Смиту. Он стратегически держал одну руку на коленях.
  
  "Кроме запахов человеческого пота и других распространенных органических химических следов, они не сообщают о каких-либо необычных запахах, присущих образцу".
  
  "Нет? Ну, у всех их машин, должно быть, сломаны носы или что-то в этом роде, потому что эта штука воняет ею".
  
  "Я ничего не почувствовал, когда забирал у тебя шарф", - твердо сказал Смит.
  
  "Да, хорошо, понюхай это", - сказал Римо, доставая из кармана еще один шарф. Он понюхал его один раз, прежде чем бросить Смиту. Смит поймал ее и с отвращением поднес к своему измученному лицу. Он коротко шмыгнул носом и опустил тряпку.
  
  "Я ничего не чувствую. Абсолютно ничего".
  
  "Обратитесь к врачу по поводу этой простуды", - сказал Римо, резким рывком сдергивая шарф. Смит увидел, что он поднес его поближе к носу. Глаза Римо напомнили ему глаза его собственной дочери в те ужасные дни, когда она еще не отказалась от героиновой зависимости. Он внутренне содрогнулся при этом удушающем воспоминании.
  
  Смит поправил галстук.
  
  "У меня есть другие новости".
  
  "Ты нашел ее?"
  
  "Нет. Но теперь я знаю, кто она".
  
  "Она - Кали".
  
  "Ее зовут Кимберли Бэйнс. В течение почти месяца по всей стране было объявлено о ее розыске. Считается, что она была похищена сексуальным маньяком, который убил ее бабушку и ближайшего соседа ".
  
  "Нам ни о чем не говорит", - пренебрежительно сказал Римо.
  
  "Напротив, Римо, Кимберли Бэйнс - единственный выживший отпрыск покойного президента Just Folks Airlines А. Х. Бэйнса III".
  
  "Падает еще одна династия", - с горечью сказал Римо.
  
  "Я не могу притворяться, что понимаю это, но, очевидно, у девушки сохранились какие-то воспоминания о культе бандитов, к которому принадлежала ее семья".
  
  "Что в этом такого? Если бы тебя заставили присоединиться к секте, которая душила путешественников из-за их кошельков, это произвело бы впечатление даже на тебя ".
  
  "Кимберли, - сказал Смит, - было всего восемь, когда она была освобождена от культа. Это означало бы, что сейчас ей тринадцать".
  
  Римо фыркнул. "Тринадцать? Ей было двадцать, если не больше одного дня".
  
  "Записи не лгут. Ей тринадцать".
  
  "У нее было тело двадцатилетней. Ей было двадцать. Может быть, девятнадцать. Я не люблю трахать детей, Смит".
  
  "Я и не предполагаю, что ты такая. Я пытаюсь сказать вот что. У Кимберли не было четырех рук. Я видел ее школьную медицинскую карту. Они очень четко указывают на этот момент ".
  
  "Я же говорил тебе..."
  
  Рука Смита взметнулась вверх.
  
  "Пожалуйста, дай мне закончить", - сказал он. "Я связался с отелем "Уотергейт". Женщине, которую они описывают как Кимберли Бейнс - она использовала это имя при регистрации, - было явно больше тринадцати лет. Это приводит только к одному выводу. Что эта женщина выдает себя за похищенную девушку по какой-то непостижимой причине."
  
  "Это подходит. Так кто же она?"
  
  "Понятия не имею. Команда криминалистов ФБР проверила ее комнату на наличие отпечатков пальцев. Они не занесены в протокол. Но у меня есть кое-что, что я должен вам показать ".
  
  "Да, что?"
  
  "Это", - сказал Смит, протягивая лист факсимильной бумаги. Римо взял его.
  
  "Это она", - сказал Римо, глядя на набросок углем женщины, которую он знал как Кимберли. Его темные глаза задержались на изображении.
  
  "Ты уверен?"
  
  Римо кивнул. "Где ты это взял?" спросил он, возвращая листок.
  
  "Эскиз художника из ФБР", - сказал Смит, складывая лист и убирая его во внутренний карман. "Он был составлен после обстоятельных бесед с персоналом отеля".
  
  "О", - разочарованно произнес Римо. "Так это все? Ты пришел сюда только для того, чтобы сказать мне, что у тебя зип?"
  
  "Нет, я пришел предположить, что в вашем нынешнем состоянии, возможно, было бы лучше, если бы вы не рыскали по коридорам Фолкрофта. Персонал становится нервным и любопытным. Я хотел бы предложить тебе вернуться домой ".
  
  "Никаких шансов. Он просто ждет меня".
  
  "Я не могу понять твою веру, Римо. Мастер Синанджу мертв. Мертвые не беспокоят живых".
  
  "Скажи это Чиуну".
  
  "Интересно, не является ли это простым проявлением твоего крайнего горя. Твои отношения с Чиуном были воинственными. Ты уверен, что не проецируешь свое горе на пустой дом?"
  
  Римо встал, приподняв нижние конечности движением ножниц. Смит смущенно отвел глаза.
  
  "Почему ты задаешь мне все эти идиотские вопросы вместо того, чтобы делать свою работу?"
  
  "Я делаю свою работу. Безопасность CURE зависит от эффективности внутреннего круга агентов - вас и меня, как обстоит дело сейчас".
  
  "Не переживай из-за меня. Найди Кимберли, прежде чем она разольет этот Котел с кровью, о котором она меня предупреждала".
  
  Взгляд Смита метнулся к беззвучному экрану телевизора.
  
  "Так вот почему вы следите за ситуацией с Ираити?"
  
  "Знаешь какие-нибудь другие трутницы "Глобал"?" Римо зарычал.
  
  "Да. Камбоджа. Россия. И Китай. Среди прочих."
  
  "Ни один из которых не кипит из-за пропавшего посла. Кстати, что планирует Вашингтон?"
  
  "Я не знаю". Смит повернулся, чтобы уйти. "Я сообщу вам, как только мои компьютеры отследят эту самозванку Кимберли Бейнс. А пока я бы попросил вас оставаться в этой комнате как можно дольше ".
  
  - Рассчитывай на это, - рявкнул Римо, снова опускаясь в позу лотоса. Он постучал по пульту. Раздался звук.
  
  "День четвертый", - нараспев произнес голос Дона Кудера. "Встречая этот новый день, возможно, первый из многих, которые могут быть столь же бесчисленны, как сами пески пустыни, я задаю себе один вопрос: что бы сделал Уолтер Кронкайт в подобной ситуации? . . ."
  
  "Он бы сказал "Поживи", - сказал Римо невосприимчивому экрану телевизора, когда дверь бесшумно закрылась за обеспокоенным Гарольдом Смитом.
  
  Глава 20
  
  Кимберли Бейнс заехала так глубоко в оккупированный Куран, насколько позволял бензобак хаммера. Когда он, ворча и брызгая слюной, остановился, она закинула сумку на плечо и пошла пешком.
  
  Она наткнулась на отряд солдат Ираити в форме, выполняющих "операции по обеспечению безопасности" в городе-аванпосте.
  
  Операции по обеспечению безопасности в этом случае состояли в демонтаже небольших зданий и погрузке их на грузовики, на глазах у плачущих женщин и детей, беспомощно наблюдавших за происходящим.
  
  Более крупные здания систематически взрывались динамитом. Но только потому, что они не помещались в выкрашенные в песочный цвет военные грузовики. Они отбойными молотками срывали уличные знаки и бросали их вместе с разобранными домами. Даже асфальтовые тротуары были разжеваны на горячие черные куски и брошены туда.
  
  Кимберли подошла к ближайшему солдату ираити и сказала: "Я сдаюсь".
  
  Солдат Ираити обернулся, увидел американскую форму Кимберли и крикнул своему командиру на непонятном арабском.
  
  "Я сдаюсь", - повторила Кимберли. "Отведи меня в Абоминадад. Я знаю секретный план США по возвращению Курана".
  
  Двое мужчин обменялись взглядами. Их пистолеты поднялись. По-арабски они позвали еще людей.
  
  После того, как практически все солдаты Ираити окружили ее - всего около пяти - Кимберли поняла, что никто из них не говорит и не понимает по-английски.
  
  Один из них с любопытством коснулся ее бледной щеки. Он приподнял голову Кимберли. Когда он убрал свои грязные пальцы, она снова наклонилась влево. Они оглушительно расхохотались.
  
  "Они не говорят по-английски", - нервно пробормотала Кимберли. "Что мне делать, о Кали?"
  
  Иди с ними.
  
  Кимберли Бэйнс, с беспокойно изогнутыми губами и фиалковыми глазами, позволила отвести себя в одно из наполовину стоящих больших зданий, хотя была уверена, что они собирались всего лишь группово изнасиловать ее.
  
  Ее подозрения подтвердились, когда они сложили свои винтовки в углу и начали расстегивать ремни.
  
  У одного из них была ее сумка. Он вытащил длинный желтый шелковый шарф.
  
  "Что мне делать? Что мне делать?" Прошептала Кимберли.
  
  Покажи им свои сиськи.
  
  "Вот", - сказала Кимберли, потянувшись за шарфом. "Позволь мне показать тебе, как это работает".
  
  Солдат позволил ей обмотать безвредный шелк вокруг его горла. Остальные засмеялись, предвкушая долгий день с ничего не подозревающей белокурой американской военнослужащей.
  
  "Готова?" Спросила Кимберли.
  
  Не дожидаясь ответа, она потянула концы шарфа в противоположных направлениях. Ткань заставила мышцы его горла вздуться вокруг нее. Его лицо стало алым. Ираити булькнул от ужаса. Его язык выскользнул из давящегося, зияющего рта.
  
  Ираиты засмеялись, думая, что их сослуживец развлекается. Девушка была очень стройной. Она совсем не выглядела сильной. Кроме того, она была женщиной, а каждый арабский мужчина знал, насколько слаб другой пол.
  
  Когда его лицо посинело, они изменили свое мнение. Они собрались вокруг женщины, которая, как ни странно, позволила их товарищу упасть в обморок и начала расстегивать блузку, обнажая свой потрясающий бюстгальтер.
  
  Это был тип, который застегивался спереди. Она расстегнула его. Глаза Ираити заблестели в предвкушении бледных грудей, которые вот-вот должны были открыться.
  
  Их предвкушение сменилось ужасом, когда две длинные, похожие на крабов, руки сами собой раскрылись, нервными, хищными рывками натягивая шелковый шарф.
  
  Как один, они сделали шаг назад.
  
  К тому времени было слишком поздно. Нечистая языческая тварь набросилась на них, и все они упали на пол в бандитской драке, в которой участвовали все, но выжил только один человек.
  
  Кимберли Бейнс вышла из поврежденного здания, скромно застегивая форменную блузку, и реквизировала один из грузовиков песочного цвета.
  
  Она поехала прямо на север.
  
  Где-то должен быть отряд ираити, говорящий по-английски. И она найдет его.
  
  Не то чтобы Кали жаловалась на задержку. Она безмерно наслаждалась поездкой.
  
  "В тот раз у меня получилось лучше?" Спросила Кимберли.
  
  Они великолепно извивались, сказала ей Кали.
  
  Глава 21
  
  В доме было темно.
  
  Римо прошел пешком весь путь от Фолкрофта. Он не направлялся к дому. Он никогда не ожидал, что переступит порог этого дома. Когда-либо снова. Слишком много воспоминаний, как он объяснил Смиту.
  
  Случилось то, что он начал чувствовать зов в своей крови. Зов Кали. Сначала он вытащил шелковый шарф, чтобы удовлетворить свою жажду. Но это только заставило его тосковать по ней еще больше.
  
  Выдернув все шарфы из карманов, он швырнул их в стены.
  
  "Я тебе не принадлежу!" - закричал он. "Я тебе никогда не буду принадлежать".
  
  Шарфы сбились в маленькие кучки, как безвольные брошенные ручные куклы" - именно так Римо чувствовал себя в своей душе. Безвольный. Беспомощный. Брошенный.
  
  Холодный душ не помог, поэтому он вышел в жаркую ночь прогуляться, надев нижнее белье на три размера меньше, чем нужно, чтобы его неконтролируемая припухлость не была слишком заметна.
  
  Жар только разжигал его кровь. И он пошел.
  
  И со временем он оказался на обсаженной деревьями жилой улице, которая уютно пролегала под холмами поля для гольфа Фолкрофт, где он жил в доме в тюдоровском стиле. Римо купил его по рекомендации Чиуна, но позже узнал, что его обманом заставили стать соседом Гарольда Смита. Потому что Смит владел соседним домом. Мастер Синанджу объяснил это цветистой банальностью о том, что королевскому убийце необходимо находиться поближе к средоточию власти.
  
  Дом Римо был скромным. Ничего особенного. Не было даже забора из белого штакетника, о котором он когда-то мечтал. Этот район не был похож на район с белым штакетником.
  
  Проходя через зоны бледно-желтого освещения уличных фонарей - в Рай, штат Нью-Йорк, наступили сумерки, - Римо перевел взгляд на темные пустые окна.
  
  Он выглядел пустым, этот дом. Таким же пустым, каким чувствовал себя Римо Уильямс.
  
  Он прошел мимо него, его глаза были прикованы к окнам, наполовину надеясь, наполовину боясь увидеть знакомое морщинистое лицо в окне. Он прожил там меньше двух лет - абсурдно маленький отрезок всей своей жизни, но его захлестнула такая всепоглощающая волна ностальгии, что Римо резко свернул на дорожку.
  
  Это было, подумал он, как будто его тянуло к этому месту.
  
  У двери Римо порылся в карманах. Затем он вспомнил, что выбросил ключ от дома в Такомаоре... Или это было в Чикаго?
  
  Цилиндр Йельского замка напоминал латунный медальон из крашеного дерева. Римо просто взялся твердыми пальцами за края. Он повернул.
  
  Замок медленно повернулся, как заводной диск. Дерево и металл завизжали, сливаясь в долгий низкий стон протеста. Панель раскололась под мощным усилием, приложенным его неумолимыми пальцами.
  
  Раненый и избитый, дверь распахнулась.
  
  Римо перешагнул через ограждение, щелкнув выключателем, который не давал света.
  
  "Смит", - пробормотал Римо. "Отключи электричество, чтобы сэкономить два цента". Римо хмыкнул. По крайней мере, Смит был последователен.
  
  Он переходил из комнаты в комнату, его визуальный пурпур приспособился к темноте. В пустой гостиной телевизор с большим экраном бездействовал, на нем лежал видеомагнитофон и несколько стопок кассет. Британские мыльные оперы Чиуна. Его последняя страсть.
  
  Нет, с грустью подумал Римо, последняя страсть.
  
  Спальня Римо была простой комнатой с тростниковой циновкой. Римо окинул ее взглядом без каких-либо чувств или связей. Это было всего лишь место для сна. Он миновал спальню Чиуна и направился на кухню с простым обеденным столом и длинными рядами шкафчиков. Он открыл их, потрогав мешки и канистры с сырым рисом всех сортов.
  
  Именно здесь, угрюмо подумал Римо, они с Чиуном проводили лучшие времена вместе. Готовка и еда.
  
  И споры. Всегда спорили. У них это стало ритуалом. И теперь он ужасно по этому скучал.
  
  Римо вышел из кухни, направляясь в кладовку.
  
  И тогда он понял, что побудило его вернуться.
  
  Плавки Чиуна. Четырнадцать огромных лакированных плавок всех мыслимых цветов. Украшенных драконами, фениксами, саламандрами и другими экзотическими существами. Они были занозой в заднице, когда таскались повсюду в свои бродячие дни. Но Римо возил их на Луну и обратно, чтобы провести еще один боевой день с Чиуном, выслушивая его придирки и поедая полные миски дымящегося чистого риса джавоника.
  
  Опустившись на колени, он наугад открыл крышку. Римо не удивился, увидев, что в нем был целый ассортимент барахла - бесплатные ресторанные зубочистки в цветном целлофане, палочки для коктейлей, подставки, полотенца, украшенные гербами десятков отелей со всего мира. Римо закрыл его, чувствуя грусть. Все это тщательно собрано. И для чего?
  
  В следующем сундуке лежали аккуратно упакованные свитки пергамента, каждый из которых был перевязан лентой разного цвета. Здесь была история дней Чиуна в Америке. Это было то, что позвало Римо в дом. Ему придется вернуть их в деревню Синанджу, где они присоединятся к историям прошлых Мастеров.
  
  Римо наклонился, чтобы сорвать одну. Она выглядела самой свежей.
  
  Он долго держал его в руке, держа пальцы на изумрудной ленте.
  
  В конце концов он просто положил его на место, не читая. Было слишком рано. Ему было невыносимо заново переживать их дни, увиденные желчными глазами Чиуна. Римо закрыл багажник.
  
  Следующий магазин открылся морем шелков и прекрасной парчи. Церемониальные кимоно Чиуна. Римо поднял одно из них - черное шелковое кимоно с двумя изящно вышитыми на груди оранжево-черными тиграми, вставшими на задние лапы, их передние застыли в вечной схватке.
  
  Слабый свет заставил тигров выпрыгнуть на мерцающем эбеновом фоне.
  
  "Что?"
  
  Римо обернулся, кимоно выпало из его удивленных пальцев.
  
  Чувствуя, как пересохло во рту, он ахнул.
  
  "Маленький отец?"
  
  Ибо там, менее чем в шести футах от него, стоял Мастер Синанджу, излучая слабое сияние. На нем было королевское пурпурное кимоно, которое он надевал в последний раз в жизни. Его руки были спрятаны в соединенных рукавах. Его глаза были закрыты, милые морщинки на лице расслаблены, голова слегка откинута назад.
  
  Римо сглотнул. За исключением голубоватого оттенка, Чиун выглядел так же, как при жизни. Не было банального опалового свечения, как у голливудского призрака. Не было нимба, подобного святому. Никаких этих призрачных штучек.
  
  И все же Римо мог смутно видеть темную громаду телевизора с большим экраном за реалистичным изображением Мастера Синанджу.
  
  "Маленький отец?" Повторил Римо. "Чиун?"
  
  Лысая голова опустилась, и тусклые карие глаза открылись, как будто пробуждаясь от долгого сна. Они стали жесткими, когда встретились с глазами Римо.
  
  Рукава разошлись, обнажив птичьи когти с невероятно длинными изогнутыми ногтями.
  
  Одна дрожащая рука указала на Римо.
  
  "Что ты хочешь сказать?" Спросил Римо. "Если это о том, что я буду рыться в твоих сундуках"
  
  Затем он указал вниз, на обутые в сандалии ноги Мастера Синанджу.
  
  "Ты сделал это в прошлый раз", - сказал Римо. "И в позапрошлый раз. Ты хочешь сказать, что сейчас я хожу в твоих сандалиях, верно?"
  
  Глаза вспыхнули снова. Рука указала вниз, локоть энергично двигался взад-вперед, снова и снова загоняя острие в цель.
  
  "Я возвращаюсь. Правда. Сначала мне нужно кое-что прояснить".
  
  Локоть дернулся.
  
  "Я был в пути, но Кали вернулась. Я не знаю, что делать".
  
  Другой рукой дух Чиуна указал на пол.
  
  "Ты меня не слышишь, не так ли?"
  
  Римо сунул руки в карманы. Он отрицательно покачал головой.
  
  Мастер Синанджу молча опустился на оба колена. Он уперся крошечными бесполезными кулачками в деревянный пол и начал колотить. Его руки каждый раз проваливались сквозь пол. Но их жестокость была подчеркнутой.
  
  - Послушай, - запротестовал Римо, - я не знаю, что ты пытаешься мне сказать. И ты начинаешь сводить меня с ума всей этой пантомимой. Ты не можешь просто оставить записку или что-то в этом роде?"
  
  Чиун сел. Он создавал странные фигуры своими руками и пальцами.
  
  Римо моргнул. Он вгляделся в полумрак.
  
  "Что это?" пробормотал он. "Шарады?"
  
  Скрюченные пальцы Чиуна крутились то туда,то сюда, образуя непонятно что. Ему показалось, что он узнал букву G, образованную из обведенных большого и указательного пальцев, разделенных пополам другим указательным пальцем, но остальное было бессмысленной мешаниной пантомимы.
  
  "Послушай, я что-то не улавливаю этого", - раздраженно крикнул Римо. "Почему ты делаешь это со мной? Ты мертв, ради всего святого. Почему ты не можешь просто оставить меня в покое!"
  
  И с этими словами Мастер Синанджу поднялся на ноги подобно восходящему пурпурному ладану.
  
  Он приблизился, его руки поднялись к лицу Римо.
  
  Римо отпрянул. Но руки опустились слишком быстро, чтобы уклониться.
  
  "Неееет!" Римо закричал, когда вихрь образов завладел его разумом. Он почувствовал запах холода, представил черноту и попробовал солоноватую воду - все в одном ошеломляющем сотрясении сенсорной атаки. Его легкие перехватило на вдохе - от страха или чего-то еще, он не знал. Казалось, что из них высосали кислород.
  
  Он опустился на ноги, зажмурив глаза и прерывисто дыша.
  
  "Хорошо, хорошо, ты победила!" - задыхаясь, произнес он. "Я уйду! Я уйду в Синанджу. Я обещаю. Просто перестань преследовать меня, хорошо?"
  
  Образы поглотили сами себя, как вода, стекающая в канализацию.
  
  "Что?"
  
  Римо открыл глаза. Слабое сияние исчезло. В полумраке ему показалось, что он уловил на мгновение на сетчатке уменьшающееся остаточное изображение Чиуна. Мастер Синанджу запрокинул лицо к небесам. Римо почти слышал его вопль отчаяния.
  
  Теперь Римо знал. Мастер Синанджу отправился в Пустоту - холодное место на другом конце вселенной, куда, согласно верованиям синанджу, в конечном счете были брошены те, кто сбросил свои смертные оболочки.
  
  Это было правдой! Там была Пустота. И Чиун был там. Римо несколько раз проглатывал свой страх, прежде чем встал на ноги. Теперь он понял. Неудивительно, что Чиун продолжал возвращаться. Пустота была ужасным местом. И это было то место, куда однажды отправится и Римо. Римо вздрогнул при этой мысли.
  
  Возможно, ему было лучше быть рабом Кали. Он не знал. Римо полез в открытый багажник и достал сверкающий рулон ткани.
  
  Затем он ушел, запечатав входную дверь, сжав протестующие петли тыльной стороной ладони. Их нужно было открутить, прежде чем дверь снова откроется.
  
  Римо не ожидал увидеть, как это произойдет. Никогда.
  
  Глава 22
  
  Президент Маддас Хинсейн, Ятаган арабов, покинул президентский дворец на своей штабной машине. Сегодня он чувствовал себя очень по-арабски, поэтому надел сине-белый бурнус, головной убор которого удерживался на месте свернутым черным агалом.
  
  Это также было отличной защитой от бича арабского лидера - потенциального убийцы. Ибо никто не знал, что отец Маддас, как с детской нежностью называли его почтенные соотечественники, наденет в определенный день. Полувоенный комбинезон, деловой костюм в западном стиле или традиционная одежда бедуинов. Это был один из многих приемов выживания, которым он научился за всю свою жизнь, выживая в змеиной яме, которая была современным Ираитом.
  
  Другим был указ о том, что все мужчины пубертатного возраста и старше носят усы Маддас Хинсейн. Если бы все мужчины ираити выглядели одинаково, рассуждал Маддас, убийце пришлось бы хорошо подумать, прежде чем стрелять, чтобы не стрелять в родственника. В этом незначительном колебании иногда заключается разница между славной победой и позорной смертью.
  
  Штабная машина понесла его по широким многополосным магистралям с редким движением, через площадь Возрождения, где два огромных предплечья, отлитые по собственным моделям Маддаса и растянутые до обхвата руки джинна, сжимали изогнутые сабли, образуя дугу. На каждом здании, на транспортных островах и в центрах ротари великолепные портреты Мэддаса попеременно улыбались и сердито смотрели, свидетельствуя о потрясающей глубине его великолепного гардероба. Как мог человек, который так вдохновлял свой народ, с глубокой гордостью подумал Маддас, не объединить арабов?
  
  Вскоре машина доставила его в международный аэропорт Маддас, где на взлетно-посадочную полосу сел бомбардировщик Ту-16.
  
  Под вооруженным конвоем Маддас Хинсейн вошел в аэропорт.
  
  Его министр обороны, генерал Раззик Азиз, бросился ему навстречу.
  
  Генерал Азиз выглядел неважно. Маддас предпочитал, чтобы его генералы выглядели неважно. Если у них от страха скрутило животы, он был более безопасным президентом. Они обменялись приветствиями.
  
  "Салам алейким, драгоценный лидер", - сказал генерал Азиз. "Самолет только что прибыл".
  
  Маддас кивнул. "А эта дезертирка из Соединенных Штатов, где она?"
  
  "В целях безопасности мы никому не разрешили высаживаться. Экипаж ждет вас".
  
  "Возьми меня".
  
  Члены его элитной гвардии Возрождения в голубых беретах образовали защитный круг вокруг Маддаса Хинсейна, когда он своей знакомой раскачивающейся походкой ступил на асфальт. К самолету, который прилетел из оккупированного Курана с дезертиркой на борту, поднесли лестницу на колесиках. Она предстала перед изумленным патрулем.
  
  Двое охранников аэропорта поднялись по алюминиевой лестнице и постучали в люк. Они ждали. Ничего не произошло. На этот раз они стучали, выкрикивая оскорбления и ругательства на многословном арабском.
  
  Это не дало никакого результата. Они поспешно спустились по лестнице и передвинули ее перед кабиной пилота. Они забрались наверх и заглянули в иллюминатор.
  
  Их поведение стало возбужденным. Они кричали. Прибежали другие солдаты. С верхней площадки лестницы они открыли огонь по занятым окнам из АК-47. Полетели стекла. Брызнула кровь, забрызгав их всех.
  
  Наконец стрельба стихла.
  
  Протянув руку, они вытащили мертвых пилота и второго пилота. Их неподвижные тела скользили вниз по лестнице на колесиках.
  
  Маддас Хинсейн увидел тугие желтые узлы на их шеях. Они резко контрастировали с пурпурно-синими их воспаленными лицами.
  
  Он нахмурился, его лицо превратилось в грозовую тучу раздражения.
  
  "Что это?" Маддас потребовал ответа у своего министра обороны.
  
  "Понятия не имею", - генерал сглотнул.
  
  Маддас вытащил свое оружие, револьвер с перламутровой рукояткой. Он приставил безупречное дуло к вспотевшему виску генерала Азиза.
  
  "Если это ловушка", - ядовито произнес он, - "у тебя скоро не останется мозгов".
  
  Генерал Раззик Аззиз стоял очень, очень неподвижно. Он тоже надеялся, что это не ловушка.
  
  Люди из службы безопасности забрались в кабину. Вскоре люк распахнулся.
  
  Когда новая лестница была установлена на место, Маддас Хинсейн приказал своей гвардии Возрождения штурмовать самолет. Выстрелов произведено не было. Только когда они сообщили, что подниматься на борт безопасно, Маддас Хинсейн лично поднялся по лестнице.
  
  Просто чтобы быть уверенным, он провел своего министра обороны в самолет под дулом пистолета.
  
  Когда мужчина не был застрелен, вмешался Маддас Хинсейн, возвышаясь над своими людьми.
  
  Команда сидела на своих местах, высунув языки, как у загнанных собак, их лица были ужасных фиолетовых и синих оттенков. От них воняло не разложением, а кишечником, который вышел после смерти.
  
  Маддас Хинсейн не смотрел на мертвых. Он хотел американскую военнослужащую, которая пообещала его патрулю секретный американский боевой орден.
  
  Но двухчасовой поиск не выявил ни одной американской военнослужащей, хотя генерал Азиз неоднократно заверял его, что она была на борту."
  
  "Должно быть, она сбежала", - выругался генерал Азиз. "До того, как я прибыл сюда", - добавил он.
  
  "Пусть ответственные стороны предстанут перед расстрельной командой", - сказал Маддас Хинсейн своему министру обороны.
  
  "Но, Драгоценный Лидер, они уже мертвы. Ты видишь их вокруг себя. Всех их".
  
  Маддас Хинсейн устремил на генерала Азиза свой смертоносный взгляд.
  
  "Расстреливайте их в любом случае. В качестве урока другим. Даже мертвые не застрахованы от расстрельной команды".
  
  "Все будет сделано, как вы говорите, Драгоценный лидер", - горячо пообещал генерал Азиз.
  
  "И пусть шпионку ЦРУ - ибо очевидно, что это она и есть - схватят живой, если возможно. Я приму смерть. Без сомнения, она убийца".
  
  "Как прикажешь, Драгоценный Лидер".
  
  Пока его везли из аэропорта, Маддас Хинсейн думал о желтых шелковых шарфах и о том, как сильно они напоминали желтые ленты, которыми американские фермеры обвязывали свои грубые западные деревья.
  
  И он задавался вопросом, какая судьба на самом деле постигла его посла в Соединенных Штатах.
  
  Американцы посылали ему сообщение, решил он. Возможно, в конце концов, их терпение не было неисчерпаемым.
  
  Глава 23
  
  Преподобный Джунипер Джекман очень гордился своей чернотой.
  
  Именно его чернота позволила ему - несмотря на полное отсутствие полномочий - баллотироваться на пост президента и убедить средства массовой информации и значительную, но незначительную с точки зрения избирателей часть американских избирателей, что он действительно может победить.
  
  Это была настолько убедительная афера, что во время своего последнего набега на национальную политику преподобный Джекман сам фактически подхватил лихорадку и попал под влияние собственного гипнотического произнесения речей.
  
  Он пришел к убеждению, что у него есть шанс стать первым чернокожим президентом страны.
  
  У него не было шансов, но он цеплялся за дуновение победы на протяжении всех праймериз. Последствия съезда его партии, где он поразил Америку захватывающей речью о том, как сесть на лучший автобус, были горьким разочарованием.
  
  Ходили разговоры о том, что преподобный Джекман баллотируется на пост мэра Вашингтона, округ Колумбия, многие из его избирателей практически требовали этого. Но преподобный Джекман отклонил предложение, сказав, что видит себя игроком в более широкой области - глобальной политике.
  
  Правда заключалась в том, что он лучше, чем кто-либо другой, понимал, что если он выиграет гонку за пост мэра, он пропал. Что он знал об управлении городом? И он не хотел закончить как последний опальный мэр Вашингтона. По мнению преподобного Джекмана, его единственным шансом было схватиться за президентское медное кольцо и держаться за него изо всех сил. Они не посмеют объявить ему импичмент. Не он. Его чернота выставит его за дверь, а его язык удержит его в Овальном кабинете - даже после того, как нация поймет, что ее обманули.
  
  Но призывы к преподобному Джекману баллотироваться на какую-нибудь выборную должность были слишком сильны, чтобы даже он мог их игнорировать. Особенно когда после последних выборов эксперты начали называть его неуместным. Итак, он позволил втянуть себя в бессмысленную роль теневого сенатора.
  
  Это было идеально. Никаких обязанностей. Никаких недостатков. Он мог позвонить на свою работу. Часто так и делал.
  
  Что после того, как он запустил свое телевизионное ток-шоу - последнюю схему преподобного по приобретению национальной платформы - было именно тем, что ему было нужно.
  
  Теперь, когда в его резюме значилась реальная политическая должность, они перестали называть его неактуальным.
  
  Пресса в очередной раз заклеймила его как бесстыдного оппортуниста. Преподобный Джекман ненавидел этот ярлык, но это было лучше, чем быть неуместным. Бесстыдный оппортунист был, по крайней мере, игроком. И если преподобному Джекману и нужно было быть кем-то, так это игроком.
  
  И вот он сидел в роскошном салоне своего бывшего самолета для предвыборной кампании Rainbow Soundbite, пролетая над Ближним Востоком на встречу с destiny.
  
  "Я им покажу", - сказал преподобный Джекман, потягивая перечную водку.
  
  "Да", - невнятно произнес его главный советник, поднимая большой стакан рома с колой, "эти придурки в Вашингтоне теперь сядут и обратят на тебя внимание".
  
  "Я не имею в виду их", - отрезал преподобный Джекман. "Я имею в виду тех гончих славы из BCN. Я не забыл, как они подставили меня на "Мэддасе". У меня было первое интервью с этим любителем свиданий, все было подстроено. И они послали Дона Кудера, чтобы он опередил меня в ударе ".
  
  "Нам никогда не следовало афишировать свои намерения. Тайная дипломатия. Вот чему мы должны научиться. Тайная дипломатия".
  
  "Чертов Кудер помешан на сенсациях. Я ненавижу таких людей", - сказал преподобный Джекман, угрюмо скривив верхнюю губу. Его усы изогнулись, как червяк на булавке.
  
  "Что ж, теперь он у арабов, и если это сработает, Джуни, ты выставишь этого парня таким же тупицей, как в тот раз, когда он пообещал запустить нейтронную бомбу в прямом эфире по телевизору, а в итоге показал повтор двадцатилетней давности о спасении горбатого кита".
  
  "Я поговорю с Мэддасом, чтобы он отпустил его под мою опеку, и этот целующийся в жопу Кудер будет целовать мою задницу всю дорогу домой. Ты видел его по телевизору? Парень напуган. Никогда не видела, чтобы мужчина был так напуган. Наверное, ему приходится менять нижнее белье три раза в день ".
  
  Двое мужчин рассмеялись. Преподобный Джекман выглянул в иллюминатор. Бесконечный песок перекатывался под правым крылом.
  
  "Что ты думаешь, Эрл? Может быть, когда я уйду, я объявлю, что пришел поменяться местами с Кудером. Думаешь, это сработает?"
  
  "Возможно. Но что, если они поймают тебя на этом?"
  
  "Они бы не посмели. Я дважды баллотировался в президенты. Чего нельзя сказать о JFK, LBJ и Ford. И Форд вошел, даже не пробежавшись ".
  
  "Возможно, ты прав. Мы братья, мы и арабы".
  
  "За исключением того, что у нас больше здравого смысла, чем наряжаться в постельное белье". Преподобный Джекман усмехнулся. "Тогда это то, что я сделаю. Я предложу себя в обмен. Нам лучше придумать речь ".
  
  "Какого рода ты хочешь?"
  
  "Тот, который ничего не говорит, но звучит хорошо".
  
  "Я знаю это, но что ты хочешь этим сказать, Джуни?"
  
  "Как можно меньше. Людям это нравится. Просто убедись, что это рифмуется. Я собираюсь ударить по голове. Весь этот песок вызывает у меня жажду, а от всей этой водки у меня течь сильнее, чем у Госдепартамента ".
  
  Самолет Rainbow Soundbite приземлился в международном аэропорту Маддас после получения разрешения от управления воздушным движением Ираити. Он подрулил к терминалу B, где был установлен пандус на колесах.
  
  Кордон офицеров службы безопасности Ираити в хаки и черных беретах сдерживал многонациональную прессу. Пресса приветствовала открытие люка. Они приветствовали появление преподобного Джунипера Джекмана, когда он ступил на верхнюю ступеньку.
  
  Они ликовали, потому что, когда они не сообщали о событиях в Абоминададе, они проживали на авиабазе Абаддон, которая, как известно, является главной целью США в случае военных действий.
  
  Преподобный Джунипер Джекман поднял руку, приветствуя приветствия. Его выпученные глаза были обращены к комитету по приему гостей, а юношеские черты лица нахмурились.
  
  "Что это за дерьмо!" - потребовал он. "Я не собираюсь туда спускаться. Я никого не узнаю. Они послали каких-то лакеев!" Его главный советник выглянул. "Да, ты права, Джуни. Я не вижу ни шкуры, ни волос министра иностранных дел. Я даже не вижу министра информации. Может быть, это он - тот, с пышными усами".
  
  "У них у всех пышные усы", - прорычала Джунипер Джекман. "Ты садись за телефон. Звони всем, кому нужно. Я не сойду с этого самолета, пока они не пришлют кого-нибудь важного, чтобы пожать мне руку перед всей этой прессой ".
  
  "Попалась, Джуни".
  
  Преподобный Джекман нацепил свою знаменитую улыбку и помахал другой рукой. Пресса разразилась одобрительными возгласами. Джунипер Джекман просияла. Что за черт. Это было не так уж трудно принять. Некоторые из тех же придурков, которые обругали его в прямом эфире, теперь приветствовали победу группы. Он надеялся, что они запомнят этот момент, когда он в следующий раз будет баллотироваться в президенты, вместо того чтобы заявлять, что это все равно, что назначить повара-фрай председателем правления McDonald's без необходимости прокладывать себе путь наверх.
  
  Преподобный Джунипер Джекман переходил из рук в руки, пока они не устали. Пресса приветствовала его, пока он не охрип.
  
  "Что тебя удерживает?" Джекман прошипел сквозь свою увядающую улыбку.
  
  "Меня загоняют в тупик", - отозвался его помощник. "Мне это не нравится".
  
  "Может быть, ты еще не набрал правильный номер".
  
  Затем по лестнице поднялся квартет солдат, за которыми следовал усатый мужчина в синем деловом костюме.
  
  Они взяли преподобного Джекмана за руки. Улыбаясь, он попытался пожать руки каждому из них.
  
  Но рукопожатие было не тем, что имели в виду солдаты Ираити. Они взяли преподобного Джекмана за плечи и силой поволокли его вниз по ступенькам.
  
  Пытаясь выглядеть наилучшим образом из-за всех камер, преподобный Джекман поднял руки, чтобы помахать. Его руки были опущены.
  
  "Что, черт возьми, происходит?" Преподобный Джекман вполголоса паниковал.
  
  Заговорил Ираити в синем деловом костюме.
  
  "Преподобный Джекман, так рад вас видеть. Я Мустафа Шагдуф, заместитель министра информации. От имени нашего великодушного лидера, президента Маддаса Хинсейна, я приветствую вас как гостя в нашей миролюбивой стране".
  
  "Спасибо, но я..." Глаза преподобного Джекмана внезапно вспыхнули. "Подождите минутку! Что вы подразумеваете под гостем?"
  
  "То, что мы говорим", - сказал заместитель министра информации, демонстрируя официозную улыбку. "Вы имеете право на наше гостеприимство".
  
  "Ты случайно не планируешь принуждать меня?"
  
  "Ты чувствуешь себя принужденным?"
  
  "На самом деле ..." Преподобный Джекман чуть не споткнулся. Он поднял глаза.
  
  Они достигли основания лестницы.
  
  Заместитель министра информации обратился к собравшимся телеоператорам. "От имени Республики Ираит я официально приветствую преподобного Джекмана как гостя государства. Он останется нашим гостем до тех пор, пока не будет найден наш собственный посол."
  
  Если уж на то пошло, вытаращенные глаза преподобного Джекмана выпучились еще больше. Они напоминали сваренные вкрутую яйца с болезненными черными пятнами на одном конце.
  
  Подумав: "С таким же успехом можно пойти ва-банк", преподобный Джекман глубоко вздохнул.
  
  "Я пришел обменять себя на дона Кудера", - крикнул он. "Ты слышишь меня? Я не боюсь занять его место". Пот прозрачными червячками пополз по лицу преподобного.
  
  С задних рядов телевизионной команды в волнении донесся знакомый техасский протяжный говор.
  
  "Это я! Это я! Пусти меня в этот проклятый самолет!"
  
  И, услышав этот знакомый голос, преподобный Джунипер Джекман повернулся к заместителю министра информации Ираити.
  
  "Только между нами, я не думаю, что ты возьмешь моего помощника вместо меня? Я брошу самолет. Кудер тоже можешь оставить себе".
  
  "Вы должны быть очень счастливы здесь, в Абоминададе", - сказал заместитель министра информации.
  
  "Что заставляет тебя так говорить?"
  
  "Ты уже носишь политкорректные усы".
  
  Сообщение о задержании преподобного Джунипера Джекмана было передано по спутниковой связи из Абоминадада в Вашингтон через кабельную новостную сеть.
  
  Президент получил письменный отчет во время заседания кабинета министров. Он не знал, смеяться ему или плакать. Между ним и преподобным не было утраченной любви, но этот человек был политической фигурой определенного положения. Когда слух об этом разнесется по улицам, на него будет оказано огромное давление, требующее принятия мер. Особенно со стороны чернокожего сообщества.
  
  "Извините меня", - сказал президент своему кабинету министров. "Мне нужно позвонить".
  
  Президент прошел по пустынным коридорам власти в спальню Линкольна. Присев на край антикварной кровати, он выдвинул ящик прикроватной тумбочки, обнажив красный телефон без набора номера.
  
  Он поднял трубку, запустив автоматическое соединение.
  
  В сотнях миль к северу, на другом конце выделенной линии, зазвонил точно такой же телефон на столе Гарольда В. Смита.
  
  "Да, господин Президент?"
  
  "Ираиты взяли преподобного Джекмана в заложники".
  
  На линии повисла тишина, пока оба мужчины размышляли, действительно ли это так плохо, как звучит.
  
  "Они угрожают выдать Дэна Кудера", - добавил президент.
  
  "Прискорбно", - сказал наконец Смит.
  
  "Они хотят вернуть своего посла. Что мне делать? Если я отправлю им труп, они сделают то же самое. Я не хочу начинать войну, чтобы отомстить за этого министра-гончего за славой".
  
  "Я верю, что могу помочь тебе с этим", - наконец сказал Смит. "Остальное предоставь мне".
  
  Гарольд Смит повесил трубку. Час назад ему пришлось бы сообщить главе исполнительной власти Соединенных Штатов, что он не может послать своего специального человека на Ближний Восток. Его особенная персона отказывалась идти куда бы то ни было, кроме как в объятия - в четыре руки, согласно его заблуждению, - женщины, которую он считал реинкарнацией индуистской богини Кали.
  
  Но за последний час Гарольд Смит совершил прорыв. Не сумев отследить Кимберли Бейнс - или женщину, которая использовала это имя, - с помощью обычных компьютерных прослушиваний, он перепрограммировал поиск, чтобы перехватить любую Бейнс с женским именем.
  
  Бронирование авиабилетов на имя Кэлли Бейнс всплыло на поверхность обширной активной памяти. Возможно, он не обратил на это особого внимания, но пунктом назначения рейса был Триполи, Ливия.
  
  И пока он размышлял, что этот Келли Бейнс мог делать в Триполи, до него дошло, что его компьютеры предоставили способ убедить Римо принять это задание.
  
  При условии, что Гарольд Смит был готов солгать сейчас и обвинить свои компьютеры позже.
  
  Он выключил свой терминал и отправил его обратно в потайное углубление стола.
  
  Римо, он был уверен, был бы более чем счастлив отправиться на Ближний Восток. Но Смит не отправил бы его в Ливию. Он отправил бы его в Ираит.
  
  Он просто надеялся, что в своем нынешнем состоянии Римо Уильямс справится с задачей.
  
  Глава 24
  
  "Я нашел ... ах, вашу мисс Бейнс", - сказал Гарольд Смит Римо.
  
  "Где?" Голос Римо был спокоен - спокойнее, чем ожидал Смит.
  
  В комнате было темно. Только синеватый телевизор выделял в темноте голову и плечи Римо. Звук был выключен. Римо ни разу не повернул головы в темноте.
  
  "Хамидийская Аравия".
  
  "Я был там. Это все песок. Ее будет трудно выследить".
  
  "Я работаю над этим", - сказал Смит. "Тем временем президент попросил нас вмешаться в ситуацию с Джунипер Джекман. Он был назначен гостем под давлением".
  
  Римо хмыкнул. "Еще один прорыв в джайв-дипломатии. Может быть, Мэддас выберет его своим вице-президентом".
  
  "Это не смешно".
  
  "Так как же нам решить проблему?" Римо задумался.
  
  "Освободив преподобного от Абоминадада".
  
  Римо оживился. "Я смогу прижать Мэддаса?"
  
  "Нет. Этого нет в меню. Отправьте Джекмана в Хамидийскую Аравию. К тому времени, как вы завершите это дело, у меня должно быть точное местонахождение мисс Бейнс, и вы сможете разобраться с этим незавершенным делом ".
  
  "Значит, я был прав", - медленно произнес Римо. "Ближний Восток - это то место, где начнет кипеть котел крови".
  
  "С тобой все в порядке?" Спросил Смит.
  
  Римо сделал паузу. "Я пошел в дом. Он был там, Смитти".
  
  "Призрак Чиуна?" Сухо переспросил Смит.
  
  "Я не знаю, как бы ты это назвала. Но я видела его. И я дала ему обещание".
  
  "Да?"
  
  "Я обещал, что вернусь в Синанджу".
  
  "И что же Чиун ... э-э... сказал?"
  
  "Ничего. Он посмотрел на меня как на утопающего. Я не понимаю, но я дал обещание. Я отправляюсь в Синанджу. Я собираюсь выполнить свой долг ".
  
  "А как насчет задания? И Кимберли Бейнс - или кто она там на самом деле?"
  
  "Я справлюсь с ними обоими. Мне придется. Тогда моей ответственностью будет выполнение моего долга перед Домом".
  
  "Как пожелаешь. Я приму меры, чтобы доставить тебя в Хамидийскую Аравию. Вся страна находится в состоянии повышенной нервозности. Я думал, что отправлю тебя военным рейсом. Это было бы лучше в твоем... гм... состоянии. Я договорюсь, чтобы кто-нибудь связался с тобой."
  
  "В этом нет необходимости", - сказал Римо.
  
  "О?"
  
  "Просто передайте сообщение шейху Абдулу Хамиду Фариму".
  
  Смит вздрогнул. "Правитель Хамидийской Аравии? И что мне сказать?"
  
  Римо встал в темноте, и Смит увидел игру голубоватого телевизионного света на складках его черной шелковой одежды.
  
  Римо повернулся, по его лицу поползли тени. Они заползли во впадины его глаз, так что они стали похожи на пустые орбиты черепа, в которых слабо мерцали алмазно-твердые огоньки. Он засунул руки в широкие рукава своего длинного кимоно черного дерева, на котором в застывшем гневе встали на дыбы стоящие лицом к лицу тигры.
  
  "Скажи ему, что Мастер Синанджу приезжает в Хамидийскую Аравию", - тихо сказал Римо Уильямс.
  
  Глава 25
  
  Все, что Маддас Хинсейн знал о глобальной политике, он узнал в кофейнях Каира.
  
  Молодой Маддас провел несколько лет в Египте после неудачной попытки покушения на тогдашнего лидера Ираити. Там он спорил об арабском единстве со студентами близлежащего Каирского университета.
  
  Они были гладколицыми мальчиками-мужчинами, их головы были полны городских мечтаний. Он никогда не мог понять их склонности к громким разговорам. Они вечно спорили, так и не узнав великой правды о жизни Маддаса Хинсейна.
  
  Было намного, намного быстрее застрелить тех, чьи взгляды были неприемлемы, чем спорить в ответ.
  
  Хотя Маддас был не старше студентов университета, он уже был закаленным ветераном междоусобной политической войны. После неудачной попытки убийства, несмотря на ранение в ногу, он чудом избежал поимки тайной полицией Ираити. Хромая по плоской роскоши Абоминадада, он нырнул в переулок, когда вой их сирен приближался, все ближе.
  
  Он случайно встретил в переулке пожилую женщину. Она была одета в традиционную черную абайух, которая прикрывала ее, как саван, черные глаза выглядывали из-под вуали.
  
  Маддас подошел к ней тем же прямым путем, каким он делал свою карьеру арабского революционера.
  
  "Сабах аль-Хир", - сказал он. "Пусть твое утро будет светлым".
  
  "Абах аль-Нур", - пробормотала она в ответ. "Пусть твое утро тоже будет светлым".
  
  Как он и предполагал, женщина скромно отвела глаза. И Маддас Хинсейн потянулся одной рукой к подолу ее костюма и приподнял его.
  
  С другой стороны, он выхватил пистолет и выстрелил ей один раз в грудь.
  
  Сняв с тела неповрежденную одежду, Маддас Хинсейн натянул ее через голову, ненавидя себя за то, что приходится так низко наклоняться. Носить женскую одежду было ему отвратительно. Убить женщину - это одно дело - в революции признавались определенные потребности, - но быть вынужденным носить мягкую одежду - это совершенно другое.
  
  Кроме того, женщина была старой, он увидел это, когда откинул вуаль с ее лица. У нее была своя жизнь. А Маддас Хинсейн был человеком судьбы.
  
  В развевающемся черном абайухе Маддас Хинсейн путешествовал по карающей пустыне, традиционное арабское уважение к женщинам спасло его от розыска и неизбежного захвата. Чем дольше он путешествовал, тем в большей безопасности чувствовал себя. Он начал чувствовать себя почти непобедимым, когда был завернут в этот черный саван, его лицо было скрыто маской, его жизни ничто не угрожало. И по мере того, как мили таяли позади, Маддас Хинсейн открыл для себя удивительную истину. Ему стало нравиться ощущение абайуха, обволакивающего его громоздкое мускулистое тело.
  
  Добравшись до египетской границы, Маддас Хинсейн неохотно свернул драгоценное одеяние и понес его под мышкой, сказав властям, что оно принадлежало его бедной покойной матери.
  
  "Это все, что у меня осталось на память о ней", - сказал он любопытствующим пограничникам. Он провел по проникновенному глазу пальцем, смоченным слюной, вызывая убедительную слезу.
  
  Вид такого медведя, растрогавшего араба до слез, убедил египетского пограничника. Они позволили ему пройти.
  
  В течение многих лет в каирских кофейнях арабское единство было у всех на устах. Это была великая мечта, великая надежда и Рай на Земле в одном лице. Причина была чрезвычайно проста. Никто не мог вспомнить время, когда существовало такое понятие, как арабское единство. Поэтому все были уверены в том, что это будет чудесно. И в этой атмосфере Маддас усвоил уроки, которые он пронес с собой в дни своего лидерства.
  
  Правда первая: арабы были разобщены, потому что империалисты держали их в таком состоянии.
  
  Правда вторая: арабы должны были объединиться и ждали только сильного человека, подобного современному Навуходоносору, вавилонскому царю, захватившему Иерусалим в 597 году до нашей эры.
  
  Истина третья: до тех пор, пока Соединенные Штаты соперничали с Россией за мировое господство, СССР будет защищать Ираит от американского авантюризма.
  
  Истина четвертая: Маддасу Хинсейну было суждено стать человеком, который объединит арабскую нацию под знаменем Ираити. Это был единственный вклад Маддаса в дискуссии. Сомневающимся стреляли в спину при первой же возможности. Вскоре четыре Великие Истины обсуждались без разногласий.
  
  Если бы Маддас Хинсейн изучал свою историю из книг, а не из праздных разговоров, он бы узнал, что арабы наслаждались единством лишь однажды за свою долгую историю. И это было при пророке Мухаммеде, более тысячи лет назад. Затем Мухаммед умер. Объединенная Аравия была быстро расчленена хищными когтями наследников Мухаммеда.
  
  Если бы он читал газеты, Маддас узнал бы, что холодная война ушла в прошлое и что Ираит лежит обнаженный и незащищенный, больше не имеющий значения в глобальном новом мировом порядке, который перешел от идеологии к высшей реальности международной политики -экономике.
  
  Поэтому, когда после почти десятилетия бесконечной войны со своим соседом Иругом Маддас Хинсейн обнаружил, что его казначейство обанкротилось, он набросился на ближайшего богатого нефтью соседа и проглотил крошечного беззащитного курана-шкуру, копыто, основу и гав.
  
  Неожиданное появление многонациональных сил на его новой южной границе, о котором ему доложил посреди ночи его министр обороны, побудило его сделать один вывод: его советник был пьян. И поскольку алкоголь был запрещен мусульманам, он приказал расстрелять этого человека перед расстрельной командой. Затем он выпил солидную порцию коньяка.
  
  Когда отчеты с мест сообщили ему, что такие силы не только существуют, но и растут с каждым днем, президент Хинсейн приказал эксгумировать советника и вернуть его на почетное место в Совете командования Мятежников в знак раскаяния.
  
  "Пусть никто больше не скажет, что Маддас Хинсейн не из тех, кто с готовностью признает свои ошибки", - заявил он, когда его советники сидели вокруг большого стола, зажимая носы от зловония коррупции.
  
  Только когда труп начал разваливаться на части, его вернули в его неглубокую могилу. Со всеми воинскими почестями.
  
  Именно в те первые дни укрепления США Маддас, который хранил абайух безымянной старухи в запечатанном сундуке, эксгумировал его впервые со времен своего пребывания в Каире.
  
  Тонкая ткань успокоила его, как в те дни, когда он прятался под повозками, запряженными ослами, когда тайная полиция - теперь его тайная полиция - проносилась мимо.
  
  Он знал, что это защитит его, пока Советы не придут ему на помощь.
  
  Когда пришло известие, что Советы присоединились к глобальному эмбарго, Маддас Хинсейн стал носить абайух в портфеле и таскал с собой портфель, куда бы он ни пошел.
  
  И ночью, когда он спал, он спал, укутанный в ее защитные складки. Он говорил себе, что это должно было облегчить ему побег в случае переворота или чего похуже. Но правда была совсем другой.
  
  Правда заключалась в том, что Маддас Хинсейн любил носить абайух.
  
  Впервые он начал подозревать об этих тенденциях в Египте. Как только он занял президентский пост - убрав предыдущего президента, своего наставника, - президент Хинсейн спрятал абайух в сундук, где она не могла его соблазнить. И, самое главное, там, где его жена Нумибасра никогда бы ее не нашла. Эта женщина была ведьмой. И ее братья, как знал Маддас, тайно строили против него козни. Только потому, что он никогда бы не услышал об этом от своей жены, Маддас воздержался от того, чтобы обезглавить их.
  
  Однажды, сказал он себе. Однажды.
  
  Но сегодня мысли Маддаса Хинсейна были не о его жене и ее братьях-головорезах, а о докладах, которые он получал из своего генерального штаба.
  
  Мэддас мерил шагами свой кабинет. Помощники подходили к двери, стучали своими робкими, льстивыми стуками.
  
  "Я никого не принимаю", - рявкнул Маддас. "Дай мне свой отчет и уходи".
  
  "Они нашли еще больше мертвых солдат", - крикнули помощники. "Желтые шнуры вокруг их горла".
  
  "Солдаты существуют, чтобы умирать", - выплюнул Маддас в ответ. "Теперь они мученики, и им лучше".
  
  "Министр обороны хочет знать, планируете ли вы военный ответ на эти безобразия?"
  
  Маддас Хинсейн перестал расхаживать. Черная юбка-абайух зашуршала о его блестящие черные ботинки десантника.
  
  Это был вопрос, которого он боялся. Он навлек гнев всего мира на свою голову из-за собственного невежества, но не осмеливался признать это. Поэтому он присел на корточки, делая заявления, призывая соперничающие арабские страны присоединиться к нему в джихаде. И его проигнорировали. Ничто из того, что он делал, не сработало. Никаких угроз. Без бахвальства.
  
  И теперь его собственное высшее командование, трусливые подхалимы, требовали знать, какой ответ он даст этому убийце из ЦРУ, который терроризировал Абоминадада.
  
  "Скажи ему", - наконец сказал Маддас, - "Я дам ответ миру, как только этот неверный душитель будет доставлен к моей двери. И если это не так, тогда я потребую голову министра обороны вместо этого ".
  
  Помощник бросился прочь. Под черной тканью, закрывающей его лицо, Маддас Хинсейн учтиво улыбнулся.
  
  Это заняло бы их. Маддас Хинсейн не был бы втянут в войну одним простым убийцей-шпионом ЦРУ.
  
  Подняв руки над головой, он щелкнул пальцами в древней синкопе и исполнил танец семи вуалей в уединении своего кабинета, при каждом щелчке выпячивая бедра и напевая себе под нос.
  
  "Безумная задница, Безумная задница, безумная задница", - напевал он. "Я один сумасшедший араб, и весь мир это знает".
  
  Но шли часы, помощники продолжали приходить.
  
  "Еще больше мертвых, Драгоценный Лидер. Задушен".
  
  "Мы искали повсюду, Драгоценный Лидер. Волчицу так и не удалось найти".
  
  "Министр внутренних дел, Драгоценный Лидер, был найден в своих покоях. Убит желтым шнуром".
  
  "Разве вы не видите, что пытаются сделать американцы?" Маддас прогремел в ответ. "Они пытаются обманом втянуть нас в войну. Я буду воевать не на их условиях, а на своих ".
  
  Это задержало их еще на час, пока Маддас наслаждался ощущением прекрасного абайуха, весело натирая его.
  
  Затем раздался стук, не похожий ни на какой другой. Более неуверенный, более малодушный. Стук пораженного страхом труса.
  
  "Драгоценный Лидер", - начал дрожащий голос. "Что это?" Рявкнул Маддас.
  
  "Мне очень жаль сообщать вам об этом, но Гвардия Возрождения, окружающая ваш дом, была уничтожена".
  
  "Они были цветком мужественности Ираити, как это может быть?"
  
  "Они были задушены, Драгоценный Вождь. Желтые шелковые узлы на их сильных арабских шеях".
  
  "А моя семья? Конечно, они сбежали, в то время как их благородные защитники удерживали свои позиции, проливая кровь своих самых красных мучеников".
  
  Тишина подняла Маддаса Хинсейна со своего дивана. Он сдернул с лица капюшон абайуха. Шагнув к двери, он проревел сквозь нее:
  
  "Я задал вопрос!"
  
  "Мне жаль, Драгоценный Лидер. Твоя семья... мертва".
  
  Проникновенные глаза Маддаса округлились.
  
  "Моя жена тоже?"
  
  "Мне так жаль", - всхлипывал помощник через дерево.
  
  "А ее братья, мои шурины?"
  
  "Ушла", - выдавил он. "Все ушло. Это день траура. Но не бойтесь, американцы заплатят. Мы выжжем землю под их языческими ногами. Кровь вашей семьи-мученика обожжет их легкие. Вам нужно только дать слово, и мы отплатим агрессорам кровью".
  
  Но Маддас Хинсейн не слушал искаженный горем голос своего помощника.
  
  Он чувствовал, как холод поселяется в его желудке и легких.
  
  "Они хотят войны", - сказал он хрипло. "Сумасшедшие американцы пытаются заставить меня атаковать. Они, должно быть, безумны".
  
  Глава 26
  
  Военно-транспортный самолет C-5 Galaxy, на борту которого находился Римо Уильямс с военно-воздушной базы Макгуайр, также перевозил один подвесной танк M-IA1 Abrams, новейший армейский танк. Он был одним из последних, отправленных в поддержку операции "Песчаный взрыв".
  
  Громоздкий автомобиль оставлял мало места для Римо сзади. Но он настоял на том, чтобы ехать в похожем на пещеру грузовом отсеке, сидя на татами, чтобы машинное масло не попало на его прекрасное шелковое кимоно, которое он заказал у ошарашенного портного, чтобы оно было ему по размеру.
  
  Римо сидел в позе лотоса, барабанный бой турбовинтовых двигателей "Гэлакси" заставлял все в грузовом отсеке вибрировать с убивающей душу монотонностью.
  
  В начале полета Римо обнаружил вибрацию и впитывал ее до тех пор, пока его тело больше не перестало вибрировать в унисон с мощными пропеллерами. Вибрировали только аккуратные края его коврика.
  
  Полет был долгим и скучным. Римо сидел удобно, ткань кимоно туго натянулась у него на коленях. Это скрывало его стойкую эрекцию.
  
  Несмотря на то, что он оставил большую часть желтых шарфов, принадлежавших Кимберли Бейнс - или кем бы она ни была - в Фолкрофте, Римо не мог выбросить ее из головы.
  
  Что произойдет, когда они встретятся снова? Он хотел ее больше, чем когда-либо хотел женщину, но не в хорошем смысле. Он вожделел ее. И все же он ненавидел ее, с ее многочисленными руками и искривленной шеей. И больше всего он ненавидел то, что оживляло ее. Ибо Римо понимал, что Кимберли умерла. Словно отвратительная марионетка, Кали заставила ее снова жить. И Римо должен был бы закончить работу. Если бы мог.
  
  На шумном заднем сиденье C-5 он закрыл глаза и сосредоточился на своем дыхании. Это помогло вытеснить воспоминания - о ее обжигающе-горячих, чувственных руках, ее нетерпеливом красном рте, ее ненасытном сексуальном аппетите. Римо наслаждался сексом, находясь в ее объятиях, и он знал, что, пока они оба живы, он никогда не сможет успокоиться, пока не вернется к этому пиршеству - или не уничтожит стол.
  
  Но это заставило его задуматься. Потеряет ли он Римо Уильямса на пиру? И поглотит ли искра глубоко внутри него, которая была Шивой Разрушителем, все, что составляло его личность?
  
  Римо содрогнулся. Он никогда не чувствовал себя таким одиноким.
  
  Закрыв глаза, он спал сидя.
  
  И во сне ему приснился сон.
  
  Римо снились женские руки с канареечно-желтыми ногтями. Руки окружили его. Сначала они ласкали. Затем они пощипывали его мягкие ткани в перерывах между ласками. Римо лежал на кровати с закрытыми глазами. Щипки становились все более злобными. Ласки ослабевали. Но Римо уже поддался последнему.
  
  Пока он беспомощно лежал, кусачие пальцы начали сдирать мясо с его костей. Римо открыл глаза во сне и увидел, что ниже пояса он представляет собой скелетонизированную коллекцию блестящих красных костей. Он закричал.
  
  И Кимберли Бейнс, ее лицо было выкрашено в черный цвет, переломила одну из его окровавленных бедренных костей надвое и принялась высасывать сладкий желтоватый костный мозг.
  
  Изменившийся звук двигателей С-5 спас Римо от кошмара. Он проснулся весь в поту от непривычного ощущения шелка.
  
  Самолет снижался по долгому скольжению. Вой опускающихся шасси пронзил его сонные уши.
  
  Римо оставался в позе лотоса, пока не почувствовал внезапный лай и удар толстых шин, когда они подпрыгнули, а затем коснулись земли. Инерция угасла, самолет медленно остановился.
  
  Римо встал. Он повернулся лицом к задним воротам. Заработала гидравлика, открывая ворота и впуская горячий поток воздуха пустыни.
  
  Когда ворота превратились в подобие пандуса, Римо вышел на палящее солнце.
  
  Группа людей стояла в ожидании его. Начищенные до блеска арабские солдаты, которые выглядели одетыми для парада, и гражданские в развевающихся белых тобах.
  
  И перед ними, сложив узловатые загорелые руки перед знакомой красно-коричневой одеждой своего клана, стоял шейх Абдул Хамид Фарим, правитель Хамидийской Аравии. Узнав Римо, его длинное суровое лицо расплылось в довольной улыбке, а заросший щетиной подбородок опустился.
  
  Римо выступил вперед с уверенной гордостью мастера синанджу. Это была его первая встреча с главой государства в качестве Правящего мастера, и он хотел произвести хорошее впечатление. Он попытался вспомнить правильные арабские слова приветствия. Прошло так много лет с тех пор, как они с Чиуном впервые встретились с шейхом. Итак, каково было слово, обозначающее "привет"? О, да.
  
  Римо остановился всего в футе от шейха. Коротко поклонившись, он сказал: "Шалом".
  
  Шейх вздрогнул. Со всех сторон послышалось мрачное бормотание арабских голосов. Несколько тайных рук указали на невежливую выпуклость на животе белого неверного.
  
  Шейх заставил застывшую улыбку оставаться неподвижной на своем обветренном старом лице.
  
  "Ахлан Усахлан", - сказал он. "Это означает "добро пожаловать"."
  
  "Я знал это", - солгал Римо. "Иншаллах и тебе". Он вспомнил, что арабы всегда приправляли свои предложения словом "иншаллах". С "иншаллах" нельзя ошибиться.
  
  "Возможно, было бы лучше говорить по-английски", - рискнул шейх Фарим.
  
  "Хорошая идея", - сказал Римо, гадая, правильно ли он передал "привет".
  
  "Должен ли я понимать, что вы продолжаете дела Дома Синанджу теперь, когда Мастер Синанджу, известный как Чиун, больше не ходит по земле?"
  
  "Я удостоен такой чести", - серьезно сказал Римо. Он решил отвечать коротко, чтобы больше походить на мастера синанджу. Внутри у него чесались руки прорваться сквозь B.S. Но теперь он был Хозяином.
  
  "Узы, которые связывают Дом Хамиди с Домом Синанджу, слишком прочны, чтобы их могла разорвать смерть", - нараспев произнес шейх. "Пойдем, пойдем вместе".
  
  Как раз вовремя Римо вспомнил, что по хамидийскому обычаю мужчины при разговоре держатся за руки.
  
  Шейх потянулся к руке Римо. Римо быстро засунул руки в рукава. Они пошли. Свита шейха молча следовала за ними.
  
  Шейх Фарим подвел его к ближайшему полосатому шатру, возле которого стояли на привязи два холеных арабских коня, шедших совсем рядом. Это была еще одна особенность арабов, которая Римо не нравилась. Все свои разговоры они вели практически нос к носу.
  
  Римо только хотел бы, чтобы его дыхание не пахло печенью и чесноком, смешанными с турецким табаком.
  
  Они вошли в палатку, остальные почтительно остались снаружи. Заняв места на персидском ковре, они повернулись лицом друг к другу. Римо отказался от предложенной тарелки с бараньими глазами, а также от трубочки с пузырьками. Шейх несколько мгновений спокойно предавался последнему, прежде чем продолжил говорить.
  
  "Ты все еще служишь Америке?" - спросил он.
  
  "Да".
  
  "Мы бы заплатили больше", - предположил он, теребя бороду.
  
  Римо был заинтересован в работе на Hamidi Arabia не больше, чем есть песок, но Чиун всегда предупреждал его, что никогда не следует отталкивать потенциального клиента. Римо может позволить себе роскошь отклонить предложение шейха, но одному из преемников Римо может не так повезти.
  
  Мысленно он сказал: "Ты, старый работорговец". Синанджу сдается в наем, а не продается.
  
  вслух он сказал: "Это возможно. Срок моего контракта с Америкой скоро закончится".
  
  "Мы бы дорого заплатили за голову арабского предателя Маддаса Хинсейна", - предложил шейх. "Того, кто осмеливается называть себя Ятаганом арабов". Фарим шумно сплюнул на песок. "Мы называем его Айб аль-Араб - Позор арабов - отступник, который прячется за спинами женщин и детей, вместо того чтобы столкнуться с последствиями своих отвратительных чрезмерных аппетитов".
  
  "Если я вступлю во владение", - сказал Римо с легкой улыбкой, - "я мог бы просто подарить это тебе".
  
  Шейх быстро затянулся своей трубкой, уголки его иссохших губ дернулись. Римо понял, что тот пытается скрыть веселую усмешку.
  
  "Вы прибыли сюда по приказу правительства США, - продолжил Фарим, - эмиссар которого сказал мне ожидать вас. Как я могу вернуть долг между Хамиди и Синанджу?"
  
  "Мне нужно попасть в Куран. А оттуда в Ираит".
  
  "Смерть ожидает любого американца, который отважится отправиться в любое место".
  
  "Я приношу смерть", - сказал ему Римо. "Я не принимаю ее от других".
  
  Шейх кивнул. "Хорошо сказано. Ты истинный сын своего учителя. Дом в надежных руках".
  
  "Спасибо", - просто сказал Римо, чувствуя, как его сердце переполняется гордостью и вожделением, а желудок скрутило узлом от острой боли. Если бы только Чиун был здесь и услышал слова шейха.
  
  "Я лично поеду с вами до границы и передам вас в руки сопротивления Курани. Послужит ли это вашим потребностям?"
  
  Римо кивнул. "Было бы".
  
  "Тогда давайте отправимся", - сказал шейх, откладывая трубку. "Две лошади ждут".
  
  Они встали.
  
  "Ты научился ездить верхом с тех пор, как был здесь в последний раз?" - спросил шейх.
  
  "Да".
  
  Огонек удовольствия появился в иссохших глазах старого шейха.
  
  "Хорошо. Мужчина, который не умеет ездить верхом, не очень-то мужчина".
  
  "Так мне говорили во Внешней Монголии, где я учился верховой езде".
  
  Шейх Абдул Хамид Фарим нахмурился в тени своего церемониального головного убора. "Во Внешней Монголии нет хорошей лошади", - выплюнул он. "Только низкорослые пони".
  
  "Лошадь есть лошадь", - сказал Римо, добавив себе под нос: "Конечно, конечно".
  
  Шейх нетерпеливо дернул полог палатки и, нагнувшись, вышел наружу. Римо последовал за ним.
  
  "Ты поедешь на одной из этих красавиц", - с гордостью сказал шейх, похлопав по боку одного из белых коней, который раздул розовые ноздри в знак признания. "Это лучшие скакуны во всей Аравии - что, конечно, значит для всего мира. Ты достаточно мужчина?"
  
  Вместо ответа Римо взобрался на лошадь плавным, непрерывным движением, которое вызвало легкий кивок гурты арабского вождя.
  
  Шейх вскочил в собственное седло. Он развернул своего скакуна и ударил его поводьями. Лошадь рванулась прочь.
  
  Римо последовал его примеру. Они ускакали в пустыню, два воина, несущие на своих плечах груз тысячелетних традиций и славы.
  
  Глава 27
  
  Маддас Хинсейн отказался выходить из своего кабинета.
  
  Весь день продолжали приходить нервничающие помощники.
  
  "Драгоценный лидер, ООН объявила о новой резолюции".
  
  "Мне все равно. Они принимают решения, потому что боятся сражаться".
  
  "Эта резолюция приговорила всю командную структуру Ираит к повешению за военные преступления".
  
  "Пусть они объявят войну, если хотят меня повесить".
  
  "Драгоценный лидер, от нашего посла в Вашингтоне нет никаких известий. Идет третий день".
  
  "Пусть семью перебежчика повесят как коллаборационистов".
  
  "Драгоценный лидер, ООН постановила ввести дополнительные санкции против Ираита, если Куран не будет немедленно выдан и преподобному Джекману не будет предоставлена свобода".
  
  Это требовало обдумывания. Маддас Хинсейн плотнее обернул вокруг себя свой абайух. Это всегда помогало ему думать.
  
  "Мы можем легко победить их уловки", - сказал он наконец. "Настоящим я объявляю, что Ираит и Куран слились в единое целое. Отныне мы будем известны как Иран, и эти трусливые резолюции к нам больше не относятся".
  
  "Но, Драгоценный лидер, - сказали ему, - Иран уже существует".
  
  "Которые являются нашими смертельными врагами", - выплюнул Маддас. "Пусть они съедят санкции ООН".
  
  У помощника не было ответа на это. Он ушел. Маддас ухмыльнулся, довольный собой. На протяжении всей своей карьеры он всегда находил способ обойти законы цивилизованного мира. Почему он не подумал об этом раньше? Да, если бы было два Ирана, они не могли бы ввести санкции против одного, не применив их к другому. Это был дипломатический ход, почти такой же блестящий, как указ об усах. Мир больше не мог очернять его как невежественного, не искушенного в путешествиях араба.
  
  Затем пришли новости, которые даже Маддас Хинсейн не смог проигнорировать.
  
  "Драгоценный лидер".
  
  "Что!"
  
  "Только что поступило сообщение с виллы твоей любовницы, Ясмини. На нее было совершено нападение. Охранники лежат задушенные, содержимое их кишок набито в штаны. Это ужасно".
  
  "Они погибли, защищая любовницу своего лидера", - сухо ответил Маддас. "У мусульман нет большей любви, чем эта".
  
  "Есть хорошие новости, Драгоценный Лидер".
  
  "Что?"
  
  "Твоя любовница, она в безопасности".
  
  Маддас прекратил свое тяжелое хождение. "В безопасности?"
  
  "Да, Гвардия Возрождения, должно быть, отразила нападение на последнем издыхании. Потому что, когда смена караула вошла на виллу, они обнаружили, что твоя любовница все еще жива. Не сбитая с толку. Разве это не великолепный день?"
  
  Маддас Хинсейн несколько раз моргнул своими влажными карими глазами, его грубый рот приоткрылся под вуалью.
  
  "Где она сейчас?" хрипло спросил он.
  
  "Мы привезли ее сюда, во дворец, где она, конечно, в безопасности. Она ждет вашего удовольствия".
  
  "Минутку", - сказал Маддас Хинсейн, снимая свой абайух. Он поспешно засунул его в портфель и вынес из кабинета. Он появился, держа другую руку на пистолете с перламутровой рукояткой, болтающемся в набедренной кобуре.
  
  "Отведи меня к моей возлюбленной Ясмини", - приказал он.
  
  Помощник поспешил повиноваться. Двое гвардейцев эпохи Возрождения пристроились сзади, на почтительном расстоянии. Уважительно, потому что они знали, что у президента Хинсейна была привычка расстреливать на месте охранников, которые по неосторожности наступали на задники его ботинок.
  
  Помощник подвел их всех к черной двери на нижнем этаже. Она открывалась в одну из пятидесяти пяти спален, которыми он пользовался по очереди.
  
  "Здесь", - сказал он, гордо ухмыляясь.
  
  "Откуда ты знаешь, что женщина внутри действительно моя любимая Ясмини?" Медленно спросил Маддас Хинсейн.
  
  Ухмылка помощника погасла. Очевидно, такая возможность была для него в новинку.
  
  "Я. . . она. . . то есть..." Охранник успокоил свои нервы глубоким вздохом. "Когда охранник вошел в дом, она сидела тихо, как будто ожидая спасения".
  
  "Что она сказала?"
  
  "Ничего. Очевидно, что она в шоке от своего испытания".
  
  "Последний вопрос", - задал Маддас Хинсейн, доставая свой револьвер и приставляя его к адамову яблоку помощника. Тяжелый ствол зафиксировал гортань мужчины на месте. "Какого цвета у нее волосы?"
  
  Поскольку его застрявшая гортань не могла двигаться, помощник просто пожал плечами. Он надеялся, что это был правильный ответ. Знание цвета волос любовницы президента Ираита, вероятно, было одним из преступлений, караемых смертной казнью. Например, бритье или отращивание усов больше, чем у президента.
  
  "Ты не снял с нее абайух?" Спросил Маддас.
  
  Отрицательно покачал головой. Он знал, что это определенно был правильный ответ.
  
  Пистолет разрядился, и помощник затрясся до самого пола и после.
  
  "Это была твоя ошибка, дурак", - сказал Маддас Хинсейн скрюченному телу.
  
  Размахивая пистолетом, Маддас повернулся к двум своим охранникам.
  
  "Ты и ты. Войдите и обезопасьте пленника".
  
  Охранники вошли с готовностью. Маддас отступил. Если бы это была уловка с целью убийства, они бы не вышли, и Маддас убежал. Если бы они это сделали, у него был бы ответ на этот загадочный поворот событий. Ибо одним из самых глубоких секретов Маддаса Хинсейна было то, что у него не было любовницы. Женщина в абайю, которая иногда жила на загородной вилле, а иногда в его собственном дворце, была не кем иным, как самим Маддасом Хинсейном. Многие были уловками выживания, мрачно подумал он.
  
  Появились охранники. Один сказал: "На ней наручники, Драгоценный Лидер".
  
  "Она сопротивлялась?"
  
  "Нет".
  
  "Оставайтесь здесь", - сказал Маддас Хинсейн, входя с пистолетом наготове, на случай, если они были сообщниками заговорщика. Осторожность окупалась. Каждый лидер bait за последние шестьдесят лет умер на своем посту, и ни один не умер в постели.
  
  Маддас закрыл за собой дверь.
  
  Женщина была одета в черную абайю и вуаль, которая закрывала ее лицо, за исключением мазка вокруг глаз. Она скромно сидела на огромной кровати, ее длинные ресницы были опущены, руки связаны перед ней тяжелой веревкой. Ее голова была странно наклонена набок, как будто прислушиваясь.
  
  Маддас остановился, чтобы полюбоваться покроем ее абайуха. Оно было очень красивым. Возможно, он добавит его в свою коллекцию.
  
  "Ты не моя любовница Ясмини", - сказал он, приближаясь.
  
  Глаза смотрели вверх. Они были фиолетовыми.
  
  "Я знаю это, потому что у меня нет любовницы по имени Ясмини".
  
  "Я знаю", - сказала женщина на безупречном арабском. Ее голос был странным, каким-то мрачным от предзнаменования.
  
  "Прежде чем я застрелю тебя, скажи мне, откуда ты это знаешь".
  
  "Я знаю это, - сказала женщина, - точно так же, как я знаю, какая судьба постигла вашего пропавшего посла".
  
  "Что с перебежчиком?"
  
  "Он не дезертировал. Он был убит. Американским агентом. Тем самым, кто душил вашу семью и ваших советников по всему Абоминададу".
  
  "Ты договорился прийти сюда только для того, чтобы сказать мне это?" Медленно спросил Маддас.
  
  "Нет. Я пришел, чтобы размешать Котел с Кровью. И ты - мой черпак".
  
  И пока Маддас Хинсейн обдумывал эти слова, заключенный встал.
  
  Маддас взвел курок своего револьвера. "Я предупреждаю тебя".
  
  Абайух женщины начал подниматься и расправляться, как крылья, движимый чем, Маддас Хинсейн не знал, но это было сделано с такой жуткой обдуманностью, что он придержал свой огонь из ошеломленного любопытства.
  
  Женщина, казалось, заполнила комнату своими огромными черными крыльями абайух, и ее тень, осязаемая, как дым, упала на него.
  
  "Кто ты?" Требовательно спросил Маддас.
  
  "Я твоя любовница".
  
  "У меня нет любовницы", - рявкнул Маддас.
  
  "Теперь знаешь", - сказала женщина на принятом в Америке английском. И обеими руками сдернула вуаль, обнажив спутанные светлые волосы.
  
  Маддас выстрелил. Слишком поздно. Удар ногой выбил пистолет вверх. Ятаган арабов так и не увидел удара ноги. Его взгляд был прикован к двум рукам с желтыми ногтями, которые высунулись из потайных щелей в абайухе, чтобы развязать веревку вокруг ее связанных запястий.
  
  Конопля отпала.
  
  Револьвер ударился об пол и отлетел в угол.
  
  Но глаза Маддаса Хинсейна были устремлены не на оружие. Он наблюдал за жуткими руками, парящими перед абайух, как бледные пауки. Они начали хлопать. Сначала верхние руки, к ним присоединяются нижние.
  
  "Чего ты хочешь от меня?" Прохрипел Маддас, загипнотизированный этими хлопающими руками. Он нервно облизал губы. Звук в его ушах пробудил полузабытые желания.
  
  "Это не то, чего я хочу от тебя, а то, что я могу тебе предложить", - хрипло прошептала странная женщина с четырьмя руками, подходя ближе. Хлопки в ладоши стихли.
  
  "Что?" Маддас вспотел. Но не от страха.
  
  "Я пришел отшлепать тебя".
  
  Густые брови Маддаса Хинсейна поползли вверх в такт его внезапно намокшим усам, как прыгающие гусеницы.
  
  "Я твой, госпожа", - нараспев произнес Бич арабов.
  
  Затем множество рук обхватило Маддаса Хинсейна, срывая с него ремень, срывая штаны, нижнее белье и, наконец, обнажая обнаженную кожу.
  
  Это были деловитые, проворные руки. Он чувствовал себя беспомощным в их уверенной хватке. Ощущение беспомощности было новым ощущением для Маддаса Хинсейна.
  
  Когда его толкнули на роскошную кровать, он задался вопросом, откуда эта американская женщина узнала о его самом глубоком, потаенном желании. Ибо Маддаса Хинсейна не шлепали должным образом с тех пор, как он стал ятаганом арабов, и ему этого очень не хватало.
  
  Охранники снаружи комнаты ухмыльнулись при звуках пощечин, доносившихся изнутри. Это звучало так, как будто их могучий лидер буквально забивал свою любовницу до смерти. Пощечины продолжались вечно. Было хорошо известно, что Маддас Хинсейн знал, как держать своих женщин в узде.
  
  Спустя долгое время отвратительные звуки насилия прекратились.
  
  Раздался протестующий голос.
  
  "Пожалуйста, не останавливайся", - умоляло оно.
  
  Один охранник повернулся к другому.
  
  "Ты слышишь?" спросил он, смеясь. "Она молит о исправительной милости нашего Драгоценного Лидера".
  
  Другой не присоединился.
  
  "Я думаю, что это наш Драгоценный Лидер", - пробормотал он.
  
  Они прислушались. Это действительно был рокочущий голос Маддаса Хинсейна. Он звучал несчастно.
  
  Низкий женский голос ответил ему. Он был твердым и непреклонным.
  
  Вскоре дверь открылась. Краснолицый Маддас Хинсейн высунул голову. Его глаза блестели и были широко раскрыты. На усах выступили капельки пота.
  
  "Один из вас передаст слово генералу Азизу", - рявкнул Маддас. "Я хочу, чтобы танковая колонна атаковала линию фронта США. Они заплатят за преступления, совершенные против Абоминадада".
  
  Тихий шорох привлек его обратно. Дверь закрылась. Когда она снова открылась, приказ Маддаса Хинсейна изменился.
  
  "Вместо этого используй газ", - сказал он. Его взгляд метнулся обратно в комнату. Приглушенным тоном, как будто опасаясь, что его подслушают, он добавил: "Сделай это тихо. Быстрый удар, а затем отступление. Постарайтесь не навлечь на наши головы американцев. Я не хочу неприятностей".
  
  Дверь снова закрылась. Сквозь массивное дерево они могли слышать голос своего Драгоценного Лидера.
  
  "Я сделал, как ты велел, славный", - захныкал он. "Теперь пусть могучий дождь твоей дисциплины прольется на мои раскаивающиеся щеки".
  
  Безжалостные звуки пощечин возобновились.
  
  Охранники обменялись странными взглядами. Они подбросили монетку, чтобы посмотреть, кто передаст странное послание министру обороны. Они решили ничего из этого не упоминать.
  
  Глава 28
  
  Римо Уильямс поерзал в седле, пытаясь принять удобное положение. Обычно это не было проблемой. Римо был обучен терпеть боль.
  
  Но терпеть простую боль - это одно. Долгие часы езды в седле, когда жесткая кожаная лука седла натирает его нежную промежность, - совсем другое. Он надеялся, что, оставив все шарфы Кимберли, кроме одного, это облегчит его затруднительное положение. Не повезло.
  
  Единственный шарф, который он принес, был глубоко засунут в рукав кимоно. До сих пор он сопротивлялся желанию вытащить его. Но он постоянно думал об этом.
  
  "Ты, кажется, недоволен актерским составом", - пробормотал шейх Фарим, повернув свое хищное лицо в сторону Римо.
  
  "Я все еще скорблю о своем Хозяине", - тихо сказал Римо.
  
  "После стольких лет? По правде говоря, ты достойный сын. Хотел бы я, чтобы у меня был такой сын, как ты".
  
  Римо ничего не сказал. Он вспомнил те дни, когда они с Чиуном впервые столкнулись с шейхом. Произошел спор между шейхом и Чиуном, с одной стороны, и Римо и никчемным сыном шейха, Абдулом, с другой. Задание Римо противоречило древнему взаимопониманию синанджу с семьей Хамид.
  
  Во время противостояния Римо и Чиун были вынуждены вступить в смертельную схватку друг с другом. Чиун притворился убитым, пощадив Римо. С того дня шейх считал Чиуна мертвым. Его чувство чести было таково, что он преклонялся перед памятью Мастера Синанджу и чтил дальнейшее существование Римо.
  
  "Что случилось с принцем Абдулом?" Спросил Римо через некоторое время.
  
  "Он чистит конюшни в жалком пограничном городке под названием Зар", - выплюнул шейх. "Аллах справедлив. Но я принял в свое сердце племянника, сына сестры моей жены, который будет моим сыном по духу. Его зовут принц-генерал Баззаз. Он принес Дому Хамида радость и гордость, потому что он командует моей армией ".
  
  Римо кивнул. "Я видел его по телевизору". Он забыл упомянуть, что принц-генерал выглядел как оперный шут, расхаживающий с важным видом перед камерами и утверждающий, что американские войска находились в Хамидийской Аравии просто для "поддержки" арабских подразделений на передовой.
  
  "Если Аллах будет благосклонен к нам, - пробормотал шейх Фарим, - мы встретимся с ним на границе. Ибо сейчас он занят установкой вдоль линии фронта лучших оборонительных сооружений, какие только можно купить за деньги".
  
  "С нетерпением жду этого", - сказал Римо без энтузиазма, его глаза были прикованы к трем верблюдам, которые метнулись через тропу. Они скакали, как неуклюжие антилопы, быстрые, но неуклюжие, плюясь и фыркая, когда исчезали из виду.
  
  Его глаза заметили неуклюжую выпуклость в промежности Римо, шейх задался вопросом, все ли американцы были такими похотливыми в своем горе. Это была поистине загадка.
  
  Они были остановлены колонной арабских солдат в нескольких милях к югу от нейтральной зоны Хамиди-Куран.
  
  Узнав шейха, арабы упали на колени. Вместо того, чтобы поклониться шейху, который сидел верхом на своем арабском скакуне, они смотрели совсем в другую сторону и касались песка ладонями и лбами, бормоча слова, срывающиеся с их губ.
  
  "Я думал, арабы привыкли к жаре пустыни", - сказал Римо, наблюдая за необычным представлением.
  
  К удивлению Римо, шейх спешился. Развернув небольшой персидский коврик, он тоже повернулся лицом в ту же сторону, присоединяясь к невнятной молитве. Потому что так оно и было, понял Римо. Они стояли лицом к Мекке.
  
  Покончив с жертвоприношениями, Фарим поднялся на ноги. Остальные встали, затем снова опустились на колени. На этот раз у ног шейха.
  
  Римо нетерпеливо сидел в седле. Солдаты обратились к своему королю. Король ответил официально. Все это влетало в одно ухо и вылетало из другого, когда дело касалось Римо.
  
  Когда они закончили, солдаты встали на ноги и сформировали эскорт. Шейх снова сел в седло, и они снова тронулись в путь.
  
  "Что все это значило?" Спросил Римо.
  
  "Они беспокоились о моей безопасности, когда я был один в пустыне", - добавил шейх Фарим.
  
  "Ты был не один", - заметил Римо.
  
  Шейх улыбнулся. "Это то, что я им сказал. И что у меня была вся защита, в которой мог нуждаться мужчина, в уважаемом, который ехал рядом со мной".
  
  Римо кивнул, не отрывая взгляда от холмистого ландшафта впереди.
  
  Он прищурился. На близком горизонте в мерцающем, дрожащем свете появилась линия странных очертаний.
  
  "Что за черт?" пробормотал он.
  
  Во время своего путешествия с базы они обогнули несколько военных позиций, в том числе линию американских боевых машин Bradley, задрапированных сеткой песочного цвета, выстроенных в батальонном порядке. Американская линия была самым внутренним бастионом. Как ни странно, она также была самой большой.
  
  Помимо этого был египетский взвод, сирийское отделение и другие очаги, включая группу чрезвычайно угрюмых курани. Римо спросил шейха, почему самые сильные силы не были на передовой.
  
  "Потому что защищать и оберегать арабскую землю от безбожного агрессора - привилегия наших собратьев-арабов", - гордо сказал шейх.
  
  "Вы подобрали правильные войска", - вежливо ответил Римо, узнав пушечное мясо, когда увидел его.
  
  Оборонительная линия Хамиди была самой маленькой из них, как видел Римо. Едва ли это был отряд разодетых солдат в расшитых тесьмой светло-голубых мундирах, сгрудившихся вокруг традиционных палаток в пустыне и разнообразных военных машин, в основном БТР. На линии боя не было ни одного танка, как и ожидал Римо, учитывая примерно пятьдесят тысяч танков "Ираити" советского производства, которые скрывались где-то за волнистым горизонтом.
  
  Первая линия обороны хамиди-арабов представляла собой вереницу замаскированных песком грузовиков с открытыми кузовами. Они стояли в стороне от нейтральной зоны, как будто готовые к немедленному отступлению.
  
  На настилах, направив свои гигантские лопасти на вражескую территорию, были установлены самые большие вентиляторы, которые Римо когда-либо видел в своей жизни.
  
  Они были более двадцати футов высотой, сверкающие лезвия были защищены стальными каркасами. Если бы не размер устройств, они могли бы сойти с полки магазина Woolworth.
  
  "Я в это не верю", - выпалил Римо.
  
  Шейх довольно ухмыльнулся, услышав комплимент.
  
  "Потрясающие, не правда ли?" шейх злорадствовал. "Всего неделю назад у нас были вентиляторы вдвое меньшего размера. Мой племянник, принц-генерал, провел инспекционную поездку и, увидев жалкие клинки, заявил, что их недостаточно для отражения атаки Ираити. Наши заводы работают двадцать четыре часа в сутки, производя новые. К осени вся граница - протяженностью в сотни миль - будет оборудована таким образом".
  
  "Что хорошего в фанатах против танков?" Выпалил Римо.
  
  Шейх сплюнул. "Ни черта хорошего, клянусь Аллахом. Мы не боимся танков ираити. Если ираити пришлют танки, американцы разбомбят их к чертовой матери. Это их нервно-паралитические газы заставляют даже самых бесстрашных бедуинов дрожать под палящим солнцем. Если они посмеют применить свои газы, мы выпустим их обратно в их трусливые лица. Иншаллах!"
  
  При звуке этого отрывистого восклицания из палатки с кондиционером вышел молодой человек в возмутительной белой униформе, украшенной золотым галуном.
  
  "Дядя!" - закричал он, и его смуглое лицо озарилось.
  
  "Мой племянник! Пойдем, у меня есть великий воин, с которым ты должен встретиться".
  
  Когда Римо и шейх спешились, к ним приблизился принц-генерал Сулейман Баззаз. В руках у него была украшенная драгоценностями трость для чванства, а его лучезарная улыбка казалась голограммой, плывущей перед его лицом. Даже с расстояния в сотню ярдов Римо чувствовал запах его лосьона после бритья. И он даже не пытался.
  
  "О долгожитель!" - сказал принц-генерал, игнорируя Римо. "Ты пришел посмотреть на дело моих рук".
  
  "Это хорошо, но это должно подождать. Я должен представить старого друга семьи Хамид, Мастера синанджу. Шейх указал на Римо взмахом своего тобе из верблюжьей шерсти.
  
  "Зовите меня Римо", - сказал Римо, протягивая руку. Это было проигнорировано. Римо попытался засунуть обе руки в карманы брюк, но кимоно без карманов воспротивилось этому жесту.
  
  Какая боль, подумал Римо. Я никогда не освоюсь с этими дипломатическими штучками.
  
  "Кто этот человек?" спросил принц-генерал по-арабски, с отвращением разглядывая руки Римо. Они были припорошены песком.
  
  "Послушайте, давайте перейдем к делу", - сказал Римо, отбросив приличия. "Меня нужно подбросить до Курана".
  
  Это вызвало ответ от принца-генерала. "С какой целью?"
  
  "Он выполняет секретную миссию для Америки", - доверительно сообщил шейх, притягивая племянника ближе к себе и настойчиво дергая принца-генерала за расшитый галуном рукав. Двое мужчин прижались друг к другу.
  
  Римо скрестил руки на груди, но из-за широких рукавов кимоно это было так же невозможно, как засунуть их в карманы. Вместо этого он заправил их в рукава, чувствуя себя глупо, когда поднялся ветер, задувая мелкий песок под юбку кимоно.
  
  Пока два араба разговаривали, мимо пронесся вихрь, казалось, пришедший из ниоткуда, колеблющийся столб крутящегося песка такой плотности, что невозможно было заглянуть в его сердцевину.
  
  Никто не обратил на это особого внимания, хотя головные уборы были натянуты поплотнее, чтобы уберечь от песка, наносимого ветром. Заинтересованный Римо наблюдал, как вихрь пронесся мимо позиции, опустился в неглубокое вади и унес песок за горизонт.
  
  Когда двое арабов разомкнули свои объятия, принц-генерал подошел к Римо и пожал его руку слабым пожатием пальцев.
  
  "Я рад встретиться со старым другом моего дяди. Попроси, и я исполню твое желание".
  
  "Как глубоко ты можешь погрузить меня в Куран?"
  
  "Так глубоко, как ты пожелаешь", - сказал Баззаз, тайком вытирая правую руку о свое безупречное бедро. "На сотни миль вокруг - голый песок".
  
  "Тогда поехали. Я очень спешу".
  
  Принц-генерал Баззаз подвел Римо и шейха к низкому транспортному средству типа БТР. Оно ощетинилось электронными датчиками и паучьими антеннами. Возможно, это был луноход из излишков НАСА.
  
  "Это идеальная колесница для тебя", - сказал он с зубастой гордостью. "Она полностью газонепроницаемая. Она немецкого производства".
  
  "Это должно произвести на меня впечатление?" Спросил Римо.
  
  "Возможно. Ибо вы должны понимать, что нервно-паралитические газы Ираити также производятся немцами".
  
  "Шварцвальд, должно быть, в эти дни процветает", - сказал Римо.
  
  "Не так сильно, как Куран сегодня. Но мы скоро это изменим", - пообещал принц-генерал Баззаз, подмигивая своему гордому дяде, маячившему неподалеку.
  
  "Теперь ты заговорил", - сказал Римо.
  
  "Да. Конечно, я говорю". Принц-генерал выглядел озадаченным.
  
  "Забудь об этом", - устало сказал Римо. "Американский сленг".
  
  Принц-генерал и шейх обменялись взглядами. Они вернулись к бормотанию на арабском. Римо задумался, о чем они говорят, но решил, что это не настолько важно, чтобы беспокоиться.
  
  "Он из ЦРУ?" Поинтересовался принц-генерал Баззаз, глядя на Римо. "Я слышал, что они ненормальные".
  
  "Нет. Ты должен простить его. Он в трауре".
  
  "Он очень страстный плакальщик", - прокомментировал принц-генерал Баззаз, отметив странный покрой халата американца ниже талии.
  
  "Этого я тоже не понимаю", - признался шейх. "Он был в таком состоянии около четырех часов".
  
  Глаза Баззаза расширились. "Правда? Возможно, в нем течет арабская кровь".
  
  "Только Аллах знает. Теперь, быстро, делай, как он велит. Мне не нравится быть на передовой".
  
  Лучезарная улыбка вернулась на загорелое лицо принца-генерала, когда он вернулся к Римо.
  
  "Все было устроено. Я попрошу моего личного водителя отвезти вас. Куда вы хотите поехать? Точно?"
  
  "Отвратительный парень", - небрежно сказал Римо.
  
  "Абоминадад? Ты идешь убивать Маддаса?"
  
  "Я бы хотел".
  
  "Чего ты желаешь?"
  
  Римо вздохнул. "Неважно. Давайте отправим этот караван в путь".
  
  "Истинно". Принц-генерал повысил голос на арабском. "Исма!"
  
  Подошел санитар, больше похожий на швейцара отеля, чем на солдата. Он выслушал быстрые инструкции принца-генерала с блестящими черными глазами.
  
  Принц-генерал повернулся к Римо.
  
  "Все улажено. Вас отвезут в город Фахад. У нас там есть контакты в сопротивлении. Вы найдете их на улице Африт. Спросите Омара. Он приведет тебя в Ираит".
  
  "Отлично. Поехали".
  
  Водитель открыл боковую дверь БТР для Римо.
  
  Он был удивлен, обнаружив, что переднее сиденье было обтянуто белой норкой. Приборная панель выглядела как испанская кожа.
  
  "Дай угадаю", - спросил Римо у принца-генерала. "Это твоя личная колесница?"
  
  "Да. Как ты догадался?"
  
  "На нем те же духи, что и на тебе", - сказал Римо, забираясь внутрь.
  
  "Это Олд Спайс. Я купаюсь в нем ежедневно".
  
  Шейх подошел к открытой двери. Он взял руку Римо обеими руками. Прежде чем Римо смог остановить его, старый шейх дважды поцеловал его. По одному разу в каждую щеку. Римо пропустил это мимо ушей.
  
  "Салам алейким, мастер синанджу", - сказал он.
  
  "Да, шалом и тебе", - сказал Римо.
  
  Затем ожила трель сирены. Она доносилась из палатки принца-генерала. Каждая лампочка на высокотехнологичной приборной панели бронетранспортера мигала и сверкала, как рождественская елка.
  
  "Что, черт возьми, происходит?" Римо закричал.
  
  "Ля!" - в ужасе закричал принц-генерал Баззаз. Шейх побледнел так быстро, что, казалось, его борода потемнела.
  
  По всему лагерю арабские солдаты переоделись в прорезиненную химическую одежду. Другие, более храбрые, прыгнули к грузовикам. Некоторые были вооружены большими болельщиками. Другие забрались в кабины, где заперлись, нажимая кнопки на приборной панели, которые включали большие вентиляторы, направленные на север.
  
  Они с ревом ожили, поднимая клубы затемняющего песка и подтверждая для Римо то, о чем он только начал подозревать.
  
  Это была газовая атака. И Римо оказался в эпицентре всего этого.
  
  Глава 29
  
  В темноте не было ничего. Ни звука. Ни вкуса. Ни света. Ни тепла. Холод был простым воспоминанием, а не осязаемым ощущением. Только воспоминание о холоде и влажности и горьком, очень горьком металлическом привкусе.
  
  И все же в темноте было холодно. Там была влажность. Вода. Она тоже была холодной. Но она не казалась холодной, потому что не было никаких чувств.
  
  Где-то во тьме замерцала духовная искра. Вернулось осознание. Было ли это Пустотой? Вопрос был невысказан. Ответа не существовало. Осознание угасло. Это было неподходящее время. Возможно, в следующий раз он попытается. Снова. Если будет следующий раз. Если с момента последнего периода осознания уже не прошла вечность.
  
  Когда сознание померкло, голос, женский и нестройно музыкальный, похожий на звон колокола из самого низкого металла, прорезал беззвучие бездны.
  
  Ты не можешь спасти его сейчас. Он потерян для тебя. Он мой. Ты мертв. Заканчивай свою смерть, упрямый.
  
  Голос перешел в низкий, дьявольский смех, который последовал за его погружающимся разумом в самую черную из ям, которая должна была ощущаться холодной, но не ощущалась.
  
  И все же это было.
  
  Глава 30
  
  Римо захлопнул дверцу БТР от летящего песка. Приборная панель сходила с ума - приборы, предупреждающие о газе, решил он. Либо это, либо "Олд Спайс" дал утечку в электронику.
  
  Повсюду вокруг него арабские солдаты вступали в бой. Он был удивлен их дисциплинированностью. Вскоре все вентиляторы ревели. Шум был такой, словно миллион самолетов готовились к взлету.
  
  Принц-генерал Баззаз помчался к ближайшему вертолету. Рев его винта смешался с остальными. В вихре песка он взлетел с шейхом на борту. Однако вместо того, чтобы отступить, вертолет полетел на север. Оба члена королевской семьи были в противогазах. Римо был удивлен их очевидной храбростью.
  
  К этому времени все уже облачились в противогазные костюмы, включая водителя Римо. Римо обыскал кабину в поисках своей собственной маски. Он нашел одну прикрепленную под приборной панелью. Он натянул ее на голову. Это была фильтрующая маска без прикрепленного кислородного баллона. Когда он вдохнул, в воздухе пахло древесным углем, но им можно было дышать.
  
  В течение нескольких минут арабы ухаживали за своими вентиляторами, вручную поворачивая их так, чтобы их воздушные потоки перекрывались.
  
  "Современная война", - проворчал Римо. "Может быть, в следующем году у них появятся автоматические поворотные механизмы. Как в K-Mart".
  
  Вертолет быстро вернулся, подняв еще больше песка и усилив неразбериху. Римо решил подождать, пока песок осядет, прежде чем уехать. Если уж на то пошло, стало еще хуже. Как ни странно, песок, казалось, сдувало с линии фронта, несмотря на яростный рев болельщиков. Лезвия были полностью окутаны облаками пыли.
  
  Через тройное ветровое стекло Римо слышал панические восклицания на арабском, ни одного из которых он не понимал.
  
  Принц-генерал Баззаз пробился сквозь нарастающий песок. Он постучал в дверь.
  
  Римо открыл его. "Что случилось?" он прокричал сквозь шум:
  
  "Мы должны отступить". Его голос был приглушен маской.
  
  "Почему? У фанатов все в порядке".
  
  "Ираити наступают. Это война".
  
  "С танками?"
  
  "Нет, они перехитрили нас. У них тоже есть поклонники. И их больше, чем наших".
  
  "Ты шутишь", - воскликнул Римо.
  
  "Я не такой. Это транспортное средство необходимо для отступления. Мне жаль. Ты предоставлен сам себе".
  
  "Большое спасибо", - сухо сказал Римо.
  
  "Добро пожаловать, ребята. А теперь, пожалуйста, выйдите".
  
  "Ни за что", - прорычал Римо, заводя двигатель.
  
  Принц-генерал отскочил назад. Он не привык к неповиновению. Пока он привык к этому, Римо захлопнул дверь.
  
  Обернувшись, принц-генерал издал крик. Грузовики завелись. Они двинулись вперед. То есть они отправились на юг, направляясь в сторону Ремо, их фанаты дулись, чтобы побить группу, но больше ничего не делали, чтобы развеять песчаную бурю.
  
  Вертолет с Баззазом на борту поднялся в вихре, развернулся хвостом и низко полетел к земле. И вереница грузовиков с ревом пронеслась мимо Римо.
  
  Визг газовых датчиков на приборной панели поднялся на новый уровень. Римо запустил руку под кожу и нащупал гнездо проводов. Он вытащил их. Визг прекратился, хотя несколько сердитых огоньков все еще мигали.
  
  "Так-то лучше", - пробормотал Римо, садясь за руль. Он завел БТР, неуклюже двигаясь вперед.
  
  "Омерзительный, я иду", - сказал он.
  
  Римо направил БТР, подпрыгивая, через дюны и вади. Видимость вскоре упала до нуля. Цвет песчаной бури медленно менялся. Она меняла цвет с серого на горчично-желтый, пока не стала напоминать воздушно-капельную диарею.
  
  Крепко держа руль, Римо полагался на свое природное чувство направления. Каким-то образом он знал, что едет строго на север, и это было все, что его беспокоило.
  
  Он не видел приближающийся грузовик, пока его решетка песочного цвета не вынырнула из водоворота, как акула с плохими зубами.
  
  Это был легкий грузовик, понял Римо. Он несся прямо на него, водитель с выпученными глазами за рулем и канистрами, извергающими желтоватый от поноса газ, установленными на крыше кабины.
  
  "Пошел он к черту", - сказал Римо, придерживаясь прежнего курса.
  
  Тяжелый бронетранспортер врезался в грузовик, не останавливаясь. Решетка радиатора прогнулась, его передние шины высоко задрались. Он попытался взобраться на крышу бронетранспортера, но его задние колеса потеряли сцепление с дорогой.
  
  Он отскочил в сторону, опрокинув установленный сзади двадцатифутовый вентилятор. Клетка смялась, когда ударилась о песок. Лопасти разлетелись на куски об искореженный каркас.
  
  Римо повернул руль, чтобы получше рассмотреть грузовик. Он лежал на боку, колеса вращались. Вентилятор лежал в нескольких футах от него. Из перевернутой кабины злобно вырывались шипящие желтоватые клубы пара. Римо мельком увидел батарею рассыпанных газовых баллонов, теперь уже не прикрепленных болтами к помятой крыше кабины.
  
  Кабина была расколота, и водитель распластался на песке, держась за горло и глотая, как выброшенная на берег камбала.
  
  Его противогаз лежал у его локтя, но он был слишком занят смертью, чтобы искать его.
  
  "Напомни мне в ближайшее время не опускать стекла", - пробормотал Римо, благодарный за герметичный газонепроницаемый автомобиль.
  
  Вдалеке вереница похожих грузовиков мчалась на юг, словно подгоняемая их великими фанатами. Но фанаты были направлены в ту сторону, куда они ехали, толкая вперед вспенивающиеся потоки газа. Сопротивление ветра отбросило его назад. Газ прошел везде, кроме того места, где должен был.
  
  "Какого черта", - сказал себе Римо. "Можжевельник может еще немного остыть в подземелье Бешеной задницы".
  
  Он направил БТР в погоню за ними.
  
  Римо подъехал к одному из них и, вывернув руль вправо, неумолимо втиснул грузовик в следующий в очереди.
  
  Периферийное зрение водителей было ослаблено защитными очками от противогазов, поэтому впервые они поняли, что попали в беду, когда их вращающиеся колеса потерлись друг о друга.
  
  При той скорости, с которой они ехали, это означало мгновенную катастрофу.
  
  Римо наблюдал, как первые два грузовика столкнулись и, вращаясь, покатились прочь, кувыркаясь, отбрасывая вращающиеся лопасти вентилятора и лохмотья газа.
  
  Они приземлились, сплетенные вместе в невероятном искривлении металла.
  
  С этого момента это был просто вопрос бокового удара каждого грузовика с недостаточным весом бронированным бронетранспортером, пока он не опрокинется или не потеряет управление.
  
  После того, как последний грузовик съел песок, Римо снова направил БТР на север и играл с рулем, пока его тело не сказало ему, что он настроен на северный магнитный полюс. Приблизительное направление на Абоминадад.
  
  Он приготовился к поездке, одна мысль занимала его больше всего.
  
  Как Чиун делал это все эти годы? Чертово кимоно было жарче, чем в аду.
  
  Глава 31
  
  Майор Насур Хамдун устал стрелять в Кураниса.
  
  Он был рад застрелить Кураниса в первые бурные дни восстановления Курана. Особенно когда неблагодарные куранийцы сопротивлялись возвращению на родину Ираити с их жалким стрелковым оружием, камнями и коктейлями Молотова. Кем они себя возомнили - палестинцами?
  
  Неужели они не понимали, что все арабы - братья и им суждено объединиться? Это было очень странно. Насур ожидал, что его встретят как освободителя.
  
  Поэтому, когда освобожденные арабы Курана обратились против него со своим жалким оружием, Насур в негодовании расстрелял их на улицах. Выжившие кураниты ушли в подполье. Они заложили бомбы. Они стреляли с крыш.
  
  А войска Ираити под командованием майора Хамдуна просто собирали мирных жителей наугад и казнили их различными методами. Иногда им просто пускали кровь на улицах, их кровь собирали в стеклянные мензурки, чтобы сохранить в виде плазмы на тот маловероятный случай, если американцы наберутся достаточно смелости для нападения.
  
  Это были старые добрые времена, с грустью подумал майор Хамдун, когда в пустыню Курани опустился вечер. Было много курани, которых нужно было застрелить, и много предлогов, чтобы сделать это.
  
  Не сейчас. Теперь он жил в своем одиноком танке Т-72 - практически единственном безопасном убежище во всей стране. Фактически, это было практически единственное место жительства в провинции Маддас, как теперь назывался оккупированный Куран.
  
  Расположившись высоко в башне, майор Хамдун направил свой полевой бинокль на пустынную дорогу дружбы трайт-Куран. Это прекратилось всего в двадцати километрах к югу отсюда - арабы Хамиди невежливо отказались платить за продление в старые добрые времена, когда Ираит сражался с Иругом в другой войне, созданной президентом Хинсейном. Если бы не их скупость, мрачно подумал майор Хамдун, они тоже были бы освобождены. Майор Хамдун с нетерпением ждал их окончательного освобождения. Поскольку он базировался в негостеприимном болотистом южном регионе Куран - ныне тринадцатой провинции Ираита - у него не было возможности участвовать в перераспределении богатства, навязанного жирному, слишком богатому Курану.
  
  Ибо в южном Куране не было ничего, что стоило бы украсть.
  
  Итак, майор Хамдун выжидал своего часа и надеялся, что американцы наконец нападут. Это дало бы повод ассимилировать коррумпированных и ленивых арабов-хамиди. И у него было бы много морских пехотинцев США, которых можно было бы перестрелять. Майору Хамдуну стало плохо на душе от того, что он стрелял в своих собратьев-арабов - даже в тех, у кого хватало бесстыдства добиваться процветания, в то время как другие арабы обходились без него.
  
  Хриплый рев двигателя заставил его навострить уши. Он доносился с юга. Он поднял полевой бинокль. По дороге Дружбы приближался незнакомый квадратный автомобиль - что было очень интересно, поскольку технически он никуда не вел.
  
  Майор Хамдун прищурился в полевой бинокль, проклиная адскую темноту. Когда американцы совершили свою бесславную, но неизбежную тактическую ошибку, он рассчитывал стащить с их мертвых тел очки ночного видения. Он слышал, что они стоят по четыре тысячи долларов каждый. Это была пятизначная сумма в ираидских динарах.
  
  Лунный свет осветил быстро едущий автомобиль, едущий по дороге. Сердце майора Хамдуна учащенно забилось в предвкушении. Автомобиль ехал без огней. Должно быть, это американцы!
  
  Просунув руку в люк, он коснулся рычага поворота башни, направляя гладкоствольную пушку со скрежетом в сторону дороги. Его танк лежал поперек дороги. Машина, чем бы она ни была, не могла проехать.
  
  Его рука метнулась к спусковому крючку пушки. Но, поразмыслив, он придержал огонь. 125-миллиметровый снаряд, без сомнения, испортил бы его дорогие очки ночного видения. Вместо этого он запугал бы американцев, чтобы они сдались. Но он не стал бы пускать им кровь. Их кровь была недостаточно хороша, чтобы поддерживать жизни арабов.
  
  Машина была низкой, широкой и бронированной, майор Хамдун увидел это, когда включил установленный на кардане прожектор.
  
  "Стой!" - крикнул он на плохом английском с акцентом.
  
  К его приятному удивлению, автомобиль послушно остановился. Дверца со щелчком открылась, и из нее вышел мужчина. Он был высоким и худощавым, двигался с легкой уверенной грацией. Он был одет в длинную черную одежду, похожую на хамиди тобе или дишдаш курани.
  
  Он не был американцем, разочарованно подумал майор Хамдун. И на нем не было очков ночного видения.
  
  Мужчина приблизился.
  
  "Что ты здесь делаешь, эфенди?" Спросил майор Хамдун по-арабски.
  
  К его удивлению, мужчина ответил по-английски.
  
  "Помоги мне, приятель. Я ищу город Фахад. Знаешь его?"
  
  "Кто вы?" Медленно спросил майор Хамдун, озадаченный тем, что этот человек не вел себя как агрессор.
  
  "Просто безымянный путешественник, пытающийся добраться до Фахада".
  
  "Я хотел бы знать твое имя".
  
  "Римо. Теперь укажи мне на Фахада, и пока ты этим занимаешься, убери этот танк с моего пути ". Мужчина рассеянно вращал руками.
  
  "Ты говоришь как американец", - предположил Хамдун нетвердым голосом.
  
  "А ты говоришь как араб с половиной мозга".
  
  "Это оскорбление?"
  
  "Мэддас Хинсейн полон дерьма?"
  
  "Я задал свой вопрос первым".
  
  Тонкие губы американца изогнулись в улыбке. Он не дрогнул от света прожектора мощностью в тысячу свечей. Его глаза просто сузились до почти восточных щелочек. Они мерцали черно, угрожающе. Бесстрашные.
  
  Майор Хамдун нажал на рычаг управления пушкой, опуская гладкоствольное орудие так, чтобы оно было направлено прямо в черную грудь приближающейся фигуры.
  
  "Готов ли ты умереть, неверующий?"
  
  "Нет, пока ты не укажешь мне на Фахада".
  
  "Я никогда этого не сделаю".
  
  Внезапно американец выполнил что-то вроде циркового сальто. Он кувыркнулся в воздухе и приземлился, идеально сбалансированный, на длинный ствол пушки.
  
  К такому повороту событий майор Хамдун не был готов в Военной академии Ираити. Если бы он выстрелил, то промахнулся бы полностью.
  
  Поэтому майор Хамдун сделал следующую лучшую вещь. Он бешено дергал рычаг поворота башни взад и вперед.
  
  Башня дернулась вправо, затем влево, затем снова вправо.
  
  Американец с беспечной уверенностью поднялся по стволу к башне. Он не потрудился поднять руки для равновесия.
  
  Майор Хамдун поспешно направил луч прожектора себе в глаза.
  
  Мужчина просто нырнул под конус света. Небрежно он стащил Хамдуна с его насеста. Он сделал это одной рукой, даже не нарушив равновесия. Это произвело впечатление на майора Хамдуна, который понимал, что американцы неумелы во всем - за исключением создания фильмов.
  
  "Привет!" - сказал он. "Хочешь, я повторю свой вопрос?"
  
  "Это не принесет вам ничего хорошего", - натянуто сказал майор Хамдун. "Я мусульманин. Мы не боимся смерти".
  
  Рука мужчины выскочила. Два пальца ударили по стеклу прожектора. Оно было очень толстым. Тем не менее, оно разбилось на мелкий стеклянный гравий. Полетели искры. Что-то зашипело и загорелось.
  
  "Пожалуйста, повторите", - сказал майор Хамдун на своем самом вежливом английском.
  
  "Укажи мне путь к Фахаду".
  
  Майор указал на север, вверх по дороге Дружбы. "Это обратно в ту сторону".
  
  "Как далеко?"
  
  "Меньше семидесяти километров".
  
  К ужасу Хамдуна, американец нахмурился. "Сколько это миль?" - спросил он.
  
  "Столько, сколько вы хотите", - сказал майор, не поняв вопроса.
  
  "Я люблю сотрудничать с Ираити", - любезно сказал американец. "А теперь убери эту кучу хлама с моего пути".
  
  "С радостью. В обмен на услугу равной ценности".
  
  Медленная улыбка расползлась по лицу американца. В угасающем свете его глаза плавали, как злобно светящиеся звезды, в похожих на череп впадинах.
  
  "Конечно", - лаконично ответил он. "Почему бы и нет?"
  
  "Я обменяю вам эту информацию на вашу лучшую пару очков ночного видения", - смело заявил майор Хамдун.
  
  "Зачем они тебе?"
  
  "Чтобы я мог увидеть американцев, когда они придут".
  
  "У меня для тебя новости, приятель. Они здесь".
  
  Ираити выглядел на мгновение смущенным. "Но есть только один из вас".
  
  "Один - это все, что нужно. Теперь убери этот танк".
  
  "Я отказываюсь, пока ты не дашь мне что-нибудь для моих глаз, что превратит ночь в день".
  
  "Вы имеете в виду день, переходящий в ночь", - сказал американец.
  
  "Да, я имею в виду это", - сказал майор Хамдун, удивляясь, как он так долго путал американские слова, обозначающие "день" и "ночь".
  
  Затем американец поднял два пальца одной руки и вонзил их в глаза майора так быстро, что боли не было. Только внезапная чернота.
  
  И когда майор упал на песок, недоумевая, что произошло, веселый голос американца зазвенел в ночи, которая продлится до конца дней Насура Хамдуна, сказав: "Не переживай. Я сам передвину танк. Ты просто наслаждайся видом ".
  
  Город Фахад был практически городом-призраком, когда Римо въехал в него несколько часов спустя. К этому времени уже наступил рассвет. По дороге он столкнулся с минимальным сопротивлением. Просто случайный патруль из двух человек на "лендроверах".
  
  Убедившись в первых двух из этих патрулей, что он действительно находится на правильной дороге в Фахад - и, кстати, он мог считать себя пленником армии Ираити - Римо не потрудился покинуть БТР, чтобы сломать шеи ни одному ираити. Он просто сбил их с ног там, где они стояли.
  
  Чем больше он это делал, тем большее впечатление на него производила немецкая инженерия. БТР едва заметно тряхнуло, когда он проезжал по телам. И либо они не спешили кричать, либо звукоизоляция тоже была превосходной.
  
  Прогуливаясь по городу, Римо сделал мысленную пометку присмотреться к немецкой модели, если ему когда-нибудь лично понадобится бронетранспортер.
  
  Он с отвращением увидел, что Фахада практически подчистую обчистили. Некоторые здания все еще стояли. Ни в одном из них не было стекол. Только несколько окон действительно были разбиты в результате насилия. Их просто сняли, перевязи и все остальное.
  
  Римо поискал глазами уличные указатели. Их не было.
  
  "Черт. Они даже забрали чертовы уличные указатели. Как, черт возьми, мне найти Ифрит-стрит?"
  
  Женщина в абайухе черного дерева бросилась в укрытие, когда он неуклюже завернул за угол. Ребенок бросил камень, который безвредно отскочил от его лобового стекла из сэндвич-стекла.
  
  Он не видел солдат в форме. Но с другой стороны, он почти ничего не видел из человеческой жизни, имеющей какое-либо значение.
  
  В центре города был потревоженный участок земли, который когда-то был чем-то вроде парка. Римо мог видеть свежие пни финиковых деревьев, очевидно, унесенные на лесопилки Ираити. Земля была свежевырытой.
  
  "Только не говори мне, что они забрали и траву?" Римо размышлял вслух.
  
  Посреди парка встала на дыбы буровая вышка. Римо был удивлен, что ее тоже не отогнали обратно в Ирайт. Но, сделав круг по парку, он понял почему.
  
  Мужчина в белом арабском костюме висел на тросе вышки за шею. Очевидно, она служила местной виселицей.
  
  Римо затормозил и вышел.
  
  Приложив ладони ко рту, он крикнул по-английски: "Есть кто-нибудь дома? Я американец. Друг или враг, приходите за мной".
  
  Прошло мгновение. Где-то прокричала птица. Это звучало голодно.
  
  Затем из лачуг Фахада хлынули мужчины, женщины и дети. Мужчины были старыми, женщины обезумевшими, а дети, как и везде дети, были взволнованы суматохой.
  
  "Американцы!" - кричали они. "Американцы пришли. Это американцы".
  
  "Я всего лишь один", - сказал Римо приближающемуся паническому бегству. Это охладило их быстрее, чем водяной шланг.
  
  "Здесь только ты?" - спросила пожилая женщина, выползая из дверного проема.
  
  "Извини. Послушай, мне нужно найти Омара. Меня послал шейх Фарим".
  
  Женщина проталкивалась сквозь толпу. "Омар - борец за свободу?"
  
  "Звучит примерно так".
  
  "Он позади тебя, американец, который пришел слишком поздно".
  
  Римо обернулся. Единственный человек позади него свисал с вышки, на которую сел сокол и начал клевать его в глаза. После нескольких клювов птица улетела. Он явно не был ранней пташкой. Эта птица завладела глазами Омара много дней назад.
  
  Римо обратился к толпе.
  
  "Насколько легко отсюда добраться до Абоминадада?"
  
  Беззубый старик спросил: "Ты умеешь читать по-арабски?"
  
  "Нет".
  
  "Тогда вы не сможете добраться до Абоминадада из этого забытого Аллахом места. Сохранилось несколько уличных указателей на арабском языке, а дорога длинная, извилистая и полна собак-ираити". Он сплюнул в грязь.
  
  "Я должен добраться до Абоминадада", - сказал Римо.
  
  "Если мужчина достаточно отчаянен, возможно все".
  
  "Это намек на поощрение?"
  
  "Если кто-то готов сдаться захватчику ираити, - сказали Римо, - то отсюда он может добраться до Абоминадада. Но только если он представляет ценность для ираити. Иначе они вспорют тебе живот своими штыками".
  
  "Зачем им это делать?"
  
  "Потому что им скучно, и они уже знают цвет внутренностей Курани".
  
  "Попался. Где я могу найти ближайший отряд Ирайтис? Мне нужны парни, говорящие по-английски".
  
  "В соседнем городе есть ираиты. ХАМАС. Именно в ХАМАС бежали наши молодые женщины, опасаясь изнасилования. Ираиты пытали некоторых пожилых женщин, чтобы узнать, куда они направились. Теперь они мертвы, и цветок нашей женственности оскверняется этими так называемыми арабскими братьями".
  
  "Вот что я тебе скажу, укажи мне на Хамас, и я посмотрю, не смогу ли я проломить для тебя пару черепов ираити".
  
  "Сделано. Но скажи нам, американец, когда высадятся морские пехотинцы?"
  
  "Они приземлились бы десять лет назад, если бы ты им позволил. Но сейчас, я не знаю. Может быть, завтра. Может быть, никогда. Но если я смогу добраться до Абоминадада, возможно, морская пехота не понадобится ".
  
  Услышав это, пожилая женщина повернулась к остальным. "По повелению Аллаха, помогите этому праведному американцу найти дорогу в ХАМАС".
  
  Контрольно-пропускной пункт Ираити, ведущий к Хамасу, состоял из бежевого танка Т-72 с откинутой гусеницей на одной стороне дороги и джипа, стоящего на блоках на другой. Капрал, полулежа, храпел на крыле танка, а другой сидел за установленным на треноге джипа пулеметом и курил турецкую сигарету, запах которой Римо чувствовал за три мили. Он бежал с открытыми вентиляционными отверстиями.
  
  Римо остановился. Двое солдат Ираити ошеломленно заморгали, когда Римо вышел из БТР, хлопая в ладоши, чтобы привлечь их внимание.
  
  "Это Хамас?" спросил он. "Куда делись все женщины?"
  
  Их глаза заметили выпуклость ниже талии Римо, и два ирайтиса пришли к мгновенному выводу.
  
  "Вы американский дезертир?" спросил один. Капрал на танке. Он выглядел сонным.
  
  "Может быть".
  
  "Ты пришел обменять этот прекрасный автомобиль на арабских женщин?"
  
  "Вот и все", - сказал Римо. "Ты все понял в точности. Отведи меня к арабским женщинам, и это твое. Розовая квитанция в бардачке".
  
  Ираити в джипе передернул рычаг заряжания своего 35-го калибра. Он усмехнулся.
  
  "Ты опоздал".
  
  "Я есть?"
  
  "Женщины устали три недели назад. Но если вам так не терпится заняться сексом с арабами, у нас есть несколько мужчин, которые могут вам помочь".
  
  Римо нахмурился. "Как насчет того, чтобы мы просто пропустили эту часть, и я просто сдался?"
  
  "Ты здесь не контролируешь ситуацию".
  
  "У меня в голове хранятся все секреты американских наступательных планов. Просто отведите меня к кому-нибудь ответственному, и я выложу ему все с потрохами".
  
  "Ты выложишь мне свои кишки, или я вываляю твои кишки на песок".
  
  "Я пас", - сказал Римо, двигаясь на джипе низко и быстро.
  
  Пораженный стрелок бросился в бой. Перфорированный ствол рыгнул, выплевывая огонь во все стороны.
  
  Римо почувствовал, как ударные волны пролетающих пуль пролетели над его затылком. Ни одна из них не задела его.
  
  Он поднырнул под носом у испуганного стрелка и взялся за деревянную рукоятку смены ствола, повернул ее, и ствол упал на переднее сиденье, где от него задымилась обивка.
  
  "Кто-то сказал что-то о мужестве?" Спросил Римо.
  
  "Я тебя не боюсь", - выплюнул стрелок. "Я мусульманин. Мусульмане приветствуют смерть".
  
  Римо пожал мужчине ладонь и в то же время поблагодарил Аллаха за что-то.
  
  "Надеюсь, теперь ты счастлив", - сказал он после того, как стрелок рухнул на землю с вывернутым носом и мозгом, полным червячных следов от вбитых костных обломков.
  
  Римо подошел к танку. Ноги танкиста исчезали в башне. Римо подпрыгнул и поймал их.
  
  "Я полагаю, ты тоже мусульманин", - крикнул он вниз.
  
  Глухой голос эхом отозвался из внутренностей танка.
  
  "Да, но я мусульманин, боящийся смерти".
  
  "Тогда тебе не понравится то, что я сделаю с тобой, если я не смогу найти кого-то, кто обладает властью, чтобы сдаться".
  
  "Повидайся с полковником Абдуллой. Он примет твою капитуляцию. С радостью".
  
  - Полковник Абдулла говорит по-английски? - Спросил Римо.
  
  "Так же хорош, как и я".
  
  "Скольких арабских женщин ты измотал?"
  
  "Слишком много, чтобы сосчитать. Мне жаль, что я ничего не оставил для тебя, похотливый".
  
  "Не думай об этом больше", - небрежно сказал Римо, дергая солдата за ноги в противоположных направлениях. Треск тазовой кости был громче, чем мучительные крики солдата. Это тоже длилось дольше.
  
  Полковник Джассим Абдулла неохотно принял безоговорочную капитуляцию Римо. Он был в разгаре прелюбодеяния с козой и находился на критической стадии. Отступать или не отступать. Этот вопрос преследовал Ирайтиса как в мирное время, так и на войне.
  
  У Римо, который никогда раньше не видел, как кто-то трахает козу, возник вопрос.
  
  "Зачем ты это делаешь?"
  
  "Потому что больше нет живых людей Курани, и если я сделаю это со своими людьми, это плохо скажется на моральном духе". Лицо полковника покраснело от напряжения.
  
  Римо понял это так, что полковник Абдулла был одним из сексуально дезориентированных иракцев, которых предложил ему покойный ганнер.
  
  Козел заблеял от страха. Почувствовав жалость к нему, Римо ухватился за один дрожащий рог и потянул. Козел выскользнул из крепких объятий полковника с чавкающим хлопком! звука, оставляющего полковника изливать свое семя на бесплодный песок Курана.
  
  Его глаза были закрыты, поэтому он не заметил, что вдыхает мертвый воздух.
  
  Когда он закончил, полковник Абдулла поднялся с корточек и заметил проблему Римо. Его густые усы Маддаса Хинсейна приподнялись от ухмылки.
  
  "Почему ты не упомянул о своей проблеме?" сказал он, подтягивая штаны. "Козел мог бы подождать. Из козлов получаются превосходные, как ты это говоришь?- неаккуратные секунданты".
  
  "Пасуй", - сказал Римо. "Ты, кажется, не удивлен, оказавшись лицом к лицу с американцем", - добавил он.
  
  "Американцы опоздали. Я знаю это. Как ты думаешь, почему я занят тем, что провожу время с козлом? Увы, после того, как морские пехотинцы высадятся на берег, у полковника Абдуллы больше не будет коз".
  
  "Говоришь как ираити с козлиным дерьмом на члене. Как насчет того, чтобы сдаться ..."
  
  "Где остальные ваши американцы?" спросил полковник.
  
  "Прости, что разочаровываю тебя, но здесь только я".
  
  Лицо полковника вытянулось. "Вы, должно быть, сумасшедший. Я не могу сдаться одному-единственному американцу. Пострадала бы моя арабская гордость".
  
  "У тебя все пошло наперекосяк, Ахмед. Я пришел, чтобы сдаться тебе".
  
  "Почему?"
  
  "Не задавай мне этот вопрос, и я обещаю не говорить Маддасу Хинсейну, когда увижу его в "Абоминададе", что тебе нравится трахать коз".
  
  Полковник серьезно обдумал это предложение.
  
  "Договорились", - сказал он. Он протянул руку, от которой пахло козлятиной. "Пожать?"
  
  "Нет. Как скоро ты сможешь доставить меня в Абоминадад?"
  
  Его темные глаза с тоской скользнули по выпуклости Римо, полковник вздохнул. "Еще долго после того, как ваш великолепный инструмент устанет".
  
  "Не ставь на это войну", - мрачно сказал Римо.
  
  Глава 32
  
  Мэддас Хинсейн не услышал зазвонившего телефона из-за приятных мясистых причмокивающих звуков. Затем они остановились.
  
  "Почему ты отвергаешь меня, моя сладкая?" спросил он, отрывая лицо от пушистой подушки, в его глубоких проникновенных глазах было написано несчастье. Они находились в камере пыток глубоко во Дворце Скорби, лежа на средневековой железной кровати. Шипы были заменены матрасом.
  
  Над его обнаженным свекольно-красным задом парили четыре ярко-розовые ладони. Одна исчезла из поля зрения. Она вернулась, сжимая телефонную трубку. Рука с ногтями, желтыми, как банановая кожура, поднесла мундштук к несчастным губам Маддаса.
  
  "Сначала займись делом, а я прикончу тебя после".
  
  "Да, о всеведущий", - кротко ответил Бич арабов.
  
  Голос Маддаса утратил свою покорную окраску. "Разве я не говорил тебе, чтобы меня не беспокоили?" рявкнул он в трубку.
  
  "Тысяча извинений, о Драгоценный лидер", - дрожащим голосом ответил его министр обороны. "Наше наступление провалилось".
  
  Мэддас моргнул. Конечно. Газовая атака. Он так хорошо проводил время, что забыл, что заказал это. По правде говоря, он почти ожидал, что в любой момент может погибнуть от американских блокбастерных бомб, поэтому он оставил детали операции своим генералам.
  
  "Что случилось?" он хотел знать.
  
  "Грузовики упали. Должны ли мы отправить еще грузовики?"
  
  "Нет. Очевидно, у них больше поклонников, чем сообщали даже наши шпионы в Хамидийской Аравии. Прикажите отозвать и казнить всех наших шпионов".
  
  "Но это не даст нам шпионов на вражеской территории".
  
  "Отсутствие шпионов предпочтительнее неправильных шпионов. Сделай это, или я прикажу повесить твоих детей у тебя на глазах".
  
  "Но у меня нет детей. Возможно, вы думаете о детях предыдущего министра обороны, которых вы разрубили на куски и подали его жене. Холодно".
  
  "Тогда я прикажу обезглавить жену предыдущего министра обороны на твоих глазах", - проревел Маддас Хинсейн. "Сделай это!"
  
  "Немедленно", - решительно сказал министр обороны. Он колебался. "Там... есть дополнительные разведданные, Драгоценный Лидер".
  
  "Говори".
  
  "Наши храбрые силы захватили американского шпиона. Он пообещал раскрыть все планы американского нападения".
  
  "Я слышал это раньше..." - прорычал Маддас. "Мужчина или женщина?"
  
  "Мужчина. Определенно. Он тоже похотливый неверный".
  
  "Этот мужчина высокий, с темными волосами и глазами, с запястьями сильнее, чем у любого араба?"
  
  Думая, что это вопрос с подвохом, министр обороны заколебался.
  
  "Отвечай!" Мэддас взревел, недовольный тем, что восхитительное покалывающее ощущение покидало его перевозбужденный зад.
  
  "Да, Драгоценный Лидер. Но как ты узнал?"
  
  Маддас подбородком отодвинул трубку в сторону. "Ты говорил правду. Он пришел".
  
  "Никогда не сомневайся во мне", - сладко сказала Кимберли Бейнс. "Все, чего ты желаешь, сбудется, если ты никогда не будешь сомневаться во мне".
  
  Он снова повернул рот к трубке. "Пусть его приведут ко мне".
  
  "Немедленно, Драгоценный Лидер".
  
  Кимберли Бейнс положила трубку на рычаг. Она поправила черные шнуры, которые удерживали Маддаса Хинсейна, абсолютного мастера Ираита и Курана, распростертым и беспомощным на кровати с балдахином. Он лежал на животе.
  
  Мэддас зарылся лицом в большую подушку. "Ты можешь прикончить меня", - сказал он с приглушенным вздохом.
  
  "Человек, который приходит, - американский агент".
  
  "Я знаю. Пожалуйста, продолжайте выполнять свой патриотический долг".
  
  "Он тот, кто повязал желтые шарфы на шеи твоей семьи и всех остальных, кто сейчас охлаждает их плоть в морге Маддаса".
  
  "Он заплатит за это своей жизнью", - поклялся Маддас. "Без сомнения, в первый раз он притворился женщиной, потому что он трансвестит. Нет ничего более низкого. Кроме еврея".
  
  "Нет. Для него уготована лучшая участь".
  
  Маддас поднял голову. "Лучшая участь для потенциального убийцы - умереть в пример другим убийцам, которые мечтают занять мое место".
  
  "Он лучший убийца в мире. Он мог бы послужить тебе".
  
  "У меня есть все убийцы, какие мне нужны. Теперь, пожалуйста, мой гранат с красными губками. Продолжай".
  
  "Этот может нанести удар по любому врагу, которого ты назовешь, бесстрашно, без угрызений совести, без малейшего шанса на неудачу".
  
  Слова Кимберли Бэйнс заставили Мэддаса Хинсейна забыть о своей жгучей заднице.
  
  "Как я могу контролировать такого человека?" заинтересованно спросил он.
  
  "Тебе не нужно. Я сделаю это для тебя. Ибо ему суждено навсегда стать рабом моей души".
  
  "До тех пор, пока ты сохраняешь свои искусные руки для телесных ягодиц Маддаса Хинсейна и никого другого".
  
  "Конечно".
  
  Твердая рука прижала его лицо к надушенной подушке, и руки начали свою восхитительную пульсирующую татуировку.
  
  Маддас удовлетворенно вздохнул. Это была хорошая жизнь. Как мог человек, которому было так хорошо, не закончить тем, что стал править всей Аравией?
  
  Римо Уильямс чувствовал себя хорошо.
  
  После того, как он убедил полковника Абдуллу принять его капитуляцию, задержек не было. Вертолет доставил его на взлетно-посадочную полосу в пустыне, где его ждал самолет "Сухой-7", его двигатели поднимали тучи жгучего песка.
  
  Римо сопроводили к креслу сразу за кабиной пилота и, как заслуженного дезертира, спросили, не желает ли он чего-нибудь.
  
  "Рис".
  
  Он сказал это скорее как пожелание, чем ожидание. Но, к его удивлению, перед ним поставили жестяной поднос с холодным рисом. Он с жадностью съел его руками.
  
  Он чувствовал себя хорошо. Трудная часть была позади. Скоро он будет в Абоминададе. Он довольно хорошо продумал в уме, что он будет делать, когда окажется там. Они отвезли бы его в Маддас. Он не принял бы отказа. Он сказал бы Маддасу, что выдаст свои секреты только в присутствии преподобного Джунипера Джекмана и Дона Кудера - чтобы они были свидетелями того, что он свободно и без пыток предавал свою страну.
  
  Как только они окажутся все в одной комнате, Римо возьмет ситуацию под полный контроль. Мэддас станет его рычагом. Они все будут доставлены самолетом в безопасное место или Мэддас получит это.
  
  Может быть, подумал Римо, возвращая свой поднос санитару в форме, Мэддас все равно его получит. После того, что он увидел в Куране, Маддас Хинсейн заслуживал того, чтобы с него заживо содрали кожу и окунули в карболовую кислоту на тысячу лет. Смиту это могло не понравиться, но несчастные случаи случались. Кроме того, напомнил он себе, после этой вылазки ему, возможно, больше никогда не придется иметь дело со Смитом. То есть после того, как он встретится с Кимберли Бейнс в Хамидийской Аравии. Он выбросил эту проблему из головы.
  
  Самолет снизился над Абоминададом. С воздуха он выглядел как любой из множества городов третьего мира. Большая ее часть состояла из дешевых высоток из литого бетона, которые Россия возводила по всему третьему миру. Зеленые купола мечетей и шпили минаретов придавали восточную приправу. Тут и там газовые пожары вспыхивали на неработающих нефтеперерабатывающих заводах. Ираит контролировала четверть добываемой в мире нефти, но санкции ООН лишили их химикатов, необходимых для очистки сырой нефти.
  
  Таким образом, с удовольствием подумал Римо, машины в США ездили свободно, в то время как в Ирайте движение было полным.
  
  Взгляд Римо приковали скрещенные сабли с площади Арабского Возрождения, поднятые бробдингнагскими копиями мощных предплечий Маддаса Хинсейна. Он вспомнил недавний телевизионный репортаж, в котором утверждалось, что руки были идентичны рукам Мэддаса - вплоть до отпечатков пальцев.
  
  Заметив интерес Римо, санитар похвастался: "Эти сабли были выкованы известным немецким мастером фехтования и стоили много миллионов".
  
  "Немцы, безусловно, получили свою долю от вечеринки Маддаса", - пробормотал Римо.
  
  Там был военный почетный караул, ожидающий, чтобы сопроводить Римо к бронированной машине. Каждый из них выглядел как клон Маддаса Хинсейна. Были толстые Маддас Хинсейны, тощие Маддас Хинсейны, а также высокие и низкорослые разновидности.
  
  В целом, решил Римо, чем быстрее он закончит работу и уберется из Абоминадада, тем лучше. Вперед выступил чиновник в форме. Он был похож на троюродного брата Маддаса Хинсейна. "Добро пожаловать в Ирайт", - натянуто сказал он. "Я министр обороны, генерал Раззик Азиз". Он не протянул Римо руку.
  
  "Рад, что ты смог вытащить меня из туристического сезона", - сухо сказал Римо.
  
  Глаза мужчины сузились сильнее. Он официозно улыбнулся. Но в глубине его глаз Римо мог прочесть презрение к его предложению предать собственную страну.
  
  Прекрасно, подумал Римо. Пусть он так думает. По крайней мере, пока я не проверну это дело.
  
  Машина увезла их из международного аэропорта Маддас под теми же поднятыми саблями, которые он видел с воздуха.
  
  "Я бы не хотел оказаться под этими младенцами, если случится землетрясение", - заметил Римо, когда они проходили в тени сверкающих лезвий.
  
  "Они остры, как лучшие клинки во всем мире", - гордо сказал генерал Азиз. "Это мечи, которые разрубят мировое противостояние, оставив всю вселенную выпотрошенной перед властью Ираити".
  
  "Броско", - заметил Римо. "Вам следовало бы напечатать карточки с такими словами".
  
  Министр обороны замолчал. Римо ожидал, что его накачают перед встречей с тем, к кому его вели в первую очередь.
  
  "Куда мы направляемся?" Спросил Римо, вспомнив свой план. "Мне есть что сказать, и я не намерен тратить это на лакеев".
  
  "Наш Драгоценный Лидер, сам Маддас Хинсейн, попросил вашего присутствия во Дворце Скорби".
  
  "Меня устраивает", - сказал Римо, нахмурившись. Это оказалось проще, чем он думал. Он не был уверен, что ему это нравится. Все же, может быть, на то была воля Аллаха или что-то в этом роде.
  
  Бронированный автомобиль съехал по пандусу в недра дворца, барочного сооружения из известняка и железа, которое, казалось, пригнулось, как будто ожидая неминуемой атаки с воздуха.
  
  В подвале Римо позволил себя обыскать. Они сделали это перед тем, как он сел в самолет, и еще раз перед тем, как он вышел. Он надеялся, что это в последний раз. Неизвестно, что эти парни делали своими руками. На него не произвела впечатления арабская гигиена.
  
  На этот раз солдаты обнаружили желтый шарф Кали, который он глубоко засунул в рукав своего черного шелкового кимоно.
  
  По какой-то причине это возбудило их. Они начали болтать по-арабски, размахивая шарфом друг у друга под носом.
  
  "Мы должны конфисковать это", - строго сказал министр обороны. "Для защиты нашего Драгоценного Лидера".
  
  "Меня устраивает", - сказал Римо, разглядывая шарф. "Но я захочу вернуть его после собеседования. Это талисман на удачу".
  
  Взгляд, которым одарили его солдаты Ираити, сказал Римо, что они ожидали, что "после собеседования" не будет - по крайней мере, не для него.
  
  Прекрасно, подумал Римо. Пусть они тоже так думают.
  
  Они поднялись на лифте, где их встретили охранники в черных беретах с АК-47. Римо окружили и повели по длинному коридору. В конце ее была дверь с двойным клапаном из какого-то темного, дорогого дерева.
  
  Римо предположил, что это офис президента. Он полагал, что все закончится через час или два. Максимум через три.
  
  Двое охранников шагнули вперед и распахнули двери.
  
  Вошел Римо.
  
  Еще двое охранников стояли по стойке смирно по обе стороны широкого голого стола, выпрямив позвоночники, вздернув подбородки и запрокинув головы. Одинаковые флаги Ираити обрамляли фигуру, сидящую за столом.
  
  Римо пришлось присмотреться повнимательнее, чтобы убедиться, но сидящая фигура отличалась от таких же усатых охранников своим телосложением быка. Другие парни были слишком худыми. Сомнений не было.
  
  Римо оказался лицом к лицу с президентом Маддасом Хинсейном.
  
  Самозваный арабский Ятаган поднялся, одна рука привычно потянулась к револьверу с перламутровой рукояткой.
  
  Римо подавил усмешку. Много пользы принес бы ему шестизарядный револьвер, когда дела пойдут на лад.
  
  Двери закрылись за ним. Римо почувствовал, как идущие следом охранники выстраиваются перед дверью и в других стратегических точках по всему помещению. Он подождал, пока они займут позиции, отметил каждое сердцебиение для дальнейшего использования, и стоял, опустив руки по бокам, пока министр обороны подходил к президенту Ираит.
  
  Они заговорщически зашептались. Лицо Маддаса Хинсейна нахмурилось, как шоколадный кролик, тающий на солнце.
  
  Министр обороны Азиз повернулся к Римо.
  
  "Ты можешь поговорить с нашим возлюбленным Маддасом. Я переведу".
  
  "Скажи ему, что я знаю все о планах нападения США", - отрывисто произнес Римо. "Я знаю дату и точное время, когда США нанесут удар. Я знаю, где они пересекут границу, и я знаю каждую воздушную цель в каждом чрезвычайном плане Пентагона ".
  
  Римо сделал паузу. Министр обороны произнес несколько десятков слов по-арабски. Маддас слушал, не отрывая пристального взгляда от Римо. Он коротко кивнул один раз.
  
  "Я готов отказаться от этого в обмен на две вещи", - добавил Римо.
  
  Слова были переведены.
  
  "Во-первых, - продолжал Римо, - я хочу безопасное убежище в Ираите. Хороший дом. Пару женщин. Никаких собак. Хорошую еду. Машину. Солидную зарплату. И освобождение от налогов. То, что я должен сказать, дорогого стоит для вас, люди. Я рассчитываю на компенсацию ".
  
  Маддас молча переварил перевод. Он задумчиво пригладил усы. Когда все было закончено, он пробормотал короткое заявление.
  
  "Если вы рассчитываете жить в нашей стране, - сказал министр обороны, - наш Драгоценный Лидер настаивает, чтобы вы отрастили надлежащие усы".
  
  "Я здесь не закончил", - вмешался Римо. "Но с усами все в порядке. То, что я должен сказать, я должен сказать перед Доном Кудером и преподобным Джунипер Джекман. Никто другой. Они должны забрать все, что здесь происходит, с собой в США ".
  
  Глаза министра обороны вспыхнули. "Почему вы требуете этого?"
  
  "Все просто", - сказал Римо. "Я не просто встал и решил перейти на другую сторону. Я был в ЦРУ. Какие-то бюрократы в моем правительстве облапошили меня. Я хочу, чтобы они знали, во что обходится надувательство меня. Может быть, их уволят, когда дело дойдет до фана ".
  
  Темные глаза Маддаса Хинсейна вспыхнули, когда он понял переведенные слова Римо. Слабая усмешка тронула его жестокий рот.
  
  Римо внутренне улыбнулся.
  
  Это верно, подумал он. Проглоти это целиком, тупой волосяной мешок. Когда я закончу с тобой, они будут называть тебя Мертвой задницей.
  
  Римо позволил своей улыбке проявиться на поверхности. "Итак, что ты скажешь? Мы договорились или как?"
  
  Что-то бормоча себе под нос, Маддас Хинсейн поднял обе руки ладонями вверх. Он говорил как священник, дающий отпущение грехов, а не как жестокий диктатор, который поставил мир на грань Второй мировой войны.
  
  Министр обороны поднял голову от толпы.
  
  "Наш Драгоценный Лидер согласен со всем этим. Но у него есть к тебе один вопрос".
  
  Римо скрестил руки на груди. "Стреляй".
  
  "Какое значение имеет желтый шарф, который вы носили скрытым при себе?"
  
  Это был единственный вопрос, которого Римо не ожидал. Он нахмурился.
  
  "Я сильно простудился", - сказал он наконец, громко шмыгая носом. "Это что-то вроде ... носового платка промышленной прочности. Да. вот и все. Носовой платок."
  
  И при этих словах живот Маддаса Хинсейна затрясся от смеха. Он откинул голову назад.
  
  По всей комнате у охранников появилось странное выражение лица. Они не знали, присоединяться к ним или нет. Маддас, услышав их молчание, ободряюще вскинул руки.
  
  Оглушительный смех прокатился по комнате.
  
  Она не коснулась только губ Римо. Он не понял, что тут смешного.
  
  А затем открылась внутренняя дверь.
  
  Один охранник был достаточно настороже, чтобы уловить внезапное движение. Он потянулся за своим пистолетом.
  
  Но Маддас Хинсейн опередил его и свел дело к ничьей. Единственный выстрел рассек охраннику грудную кость и разбросал фрагменты его сердечной мышцы по стене позади него.
  
  Это убило смех. Не говоря уже об охраннике.
  
  Римо едва осознавал это. Потому что в его ушах стоял глухой рев. И в дверном проеме стояла женщина в черном, ее знакомые фиалковые глаза сияли и насмешливо смотрели в рваные прорези для глаз ее абайуха. Две ее видимые руки были сцеплены перед ней, ногти желтые и злобные.
  
  И от ее соблазнительного, но нечистого тела исходил запах, который проникал в его ноздри, как невидимые щупальца.
  
  "О, нет!" Римо закашлялся, чувствуя, что его ноги становятся слабыми, как вода.
  
  Он рухнул на колени, отчаянными руками отбиваясь от душистых щупалец Кали. Но было слишком поздно.
  
  "Пади ниц передо мной, о Мастер синанджу", - торжествующе произнесла Кимберли Бейнс.
  
  И Римо прикоснулся лбом к персидскому ковру, выжимая горячие слезы из глаз.
  
  Это была ловушка. И он попался в нее. С синанджу было покончено.
  
  "Мне жаль, Чиун", - всхлипывал он. "Я все испортил. Я хотел выполнить свое обещание. Я действительно выполнил. Теперь я никогда больше не увижу Синанджу".
  
  Глава 33
  
  Президент Соединенных Штатов расхаживал по военной комнате Белого дома, как тигр в клетке.
  
  Он был там с момента первого сообщения об атаке нервно-паралитическим газом в арабской нейтральной зоне Куран-Хамиди.
  
  "Мы должны нанести удар сейчас", - говорил председатель Объединенного комитета начальников штабов. Он нервничал. Газета Washington Post опубликовала статью на первой странице, в которой говорилось, что его карьера висит на волоске из-за исхода операции "Песчаный взрыв". Поскольку все, от Капитолийского холма до Фогги Боттом, поверили Посту, он знал, что это станет самоисполняющимся пророчеством, если оно уже не сбылось.
  
  "Мне нужно больше фактов", - отрезал президент. "Если эта штука выйдет за границы, у нас будет настоящий бардак. Может вспыхнуть весь Ближний Восток. Никто не знает, как отреагирует Израиль. Никто не скажет ".
  
  "У нас есть люди, мощь и машины", - отчеканил председатель. "Все, что нам нужно, - это слово".
  
  Министр обороны заговорил громче, как президент и предполагал. Соперничество между ОК и Министерством обороны было легендарным.
  
  "Я хочу посоветовать соблюдать осторожность, господин президент. Силы Ираити окопались глубоко, на безопасных оборонительных позициях на земляных валах".
  
  "Именно поэтому мы должны бомбить Абоминадад", - вставил председатель. "Нам даже не нужно перебрасывать наши войска. Быстрое обезглавливание, и все кончено. Больше никаких безумных арабов".
  
  "Не с миллионом ираити под ружьем, готовых двинуться на юг, господин Президент". Секретарь возразил. "Я согласен с председателем JCS. Мы можем уничтожить Маддаса и его командную структуру за ночь. Уничтожить его передовые танковые подразделения и расчленить хвост материально-технического обеспечения в течение недели. Но я думаю об этом позже. Мы окопались вместе с сирийскими, египетскими, Курани, хамиди и другими арабскими силами. Если мы будем бомбить, кто скажет, что в этой пустыне каждый не будет сам за себя? Сирийцы отвернулись бы от нас в мгновение ока, если бы увидели, что США бомбят арабов ".
  
  "Чушь. Хамиды подстрекали нас нанести упреждающий удар с тех пор, как все это началось. Изгнанный эмир Курана дал нам карт-бланш на проведение наступательных операций на его собственной земле. Нервно-паралитический газ, нейтронные бомбы, что угодно ".
  
  "И все знают, что эмир списал со счетов свою собственную страну", - парировал секретарь. "Он отправился на север, пытаясь скупить Канаду. Ему все равно. И другие арабские силы с нами только потому, что хамиды заплатили за них звонкой монетой. Они виртуальные наемники. И наносить удар союзникам в спину - практически арабская традиция. Посмотрите на их историю ".
  
  Президент прервал назревающий спор.
  
  "Каковы потери?" раздраженно спросил он. "Я хочу видеть цифры потерь".
  
  Оба мужчины были заняты. Они работали на телефонах. Когда они вернулись, их лица были удивлены.
  
  "Потерь с нашей стороны нет", - доложил председатель.
  
  "Я тоже так понимаю", - добавил секретарь.
  
  "После атаки нервно-паралитическим газом?" - спросил Президент.
  
  "Отчеты с мест показывают, что, когда газ вырвался из нейтральной зоны, первая линия обороны хамиди продвинулась вперед".
  
  "Хамиды остановили атаку?"
  
  "Нет, их наступление было тактическим. На самом деле это было своего рода обратное отступление".
  
  "Наоборот"...
  
  "Они режут и убегают", - категорично заявил министр обороны. "Подальше от газа. Это был зарин. Плохая штука. Нервно-паралитическое вещество. Смертельный исход в считанные секунды".
  
  "Так что же уничтожило силы Ираити?" Президент хотел знать.
  
  "Никто не знает", - признал председатель. "Они просто рухнули".
  
  Президент нахмурился. Он думал о своем единственном активе с дикой картой вон там, на земле. Карта ИСЦЕЛЕНИЯ. Он задавался вопросом, имел ли особый человек Смита какое-либо отношение к этому.
  
  "Какие-нибудь дальнейшие действия?" спросил он.
  
  "Нет", - сказал председатель. "Прошло уже четыре часа. Похоже, они просто вяло прощупали линию Хамиди и отступили".
  
  "Я думаю, они усиливают давление на своего проклятого посла", - предположил министр обороны.
  
  Президент покачал головой. "И все, что мы можем им предложить, - это труп. Как будто они догадались об истине и мстят".
  
  "Мэддас как раз из тех, кто реагирует подобным образом", - жестко сказал председатель. "Я предлагаю раздавить его в лепешку".
  
  Президент нахмурился. "Это не имеет смысла. Он знал, что это будет началом войны. Почему он предпринял такой недоделанный шаг, как этот? Чего бы это могло добиться?"
  
  "Возможно, у него не было выбора", - сказал секретарь.
  
  "Сказать еще раз?"
  
  "Маддас знает, что его превосходят в вооружении. Возможно, он реагировал на давление со стороны своего внутреннего совета. Из Абоминадада поступило несколько довольно странных сообщений. Ходят слухи о нападениях на семью Хинсейн. По одной из версий, этим заразилась вся его семья. Они всегда сговаривались против него. Возможно, они сделали свой ход, и он нанес ответный удар. Возможно, это было внутреннее сопротивление. Как бы то ни было, он сильный человек. Он должен показать свою силу, иначе его свергнут. На него оказывается большое давление ".
  
  "Возможно", - подумал президент. "Что говорит Си-Эн-Эн?"
  
  Министр обороны подошел к ближайшему телевизору и включил его.
  
  В трезвом молчании они наблюдали за чередой репортажей и слухов, поступающих с Ближнего Востока, в изложении трезвого ведущего, чьи черные волосы напоминали лакричную скульптуру.
  
  "В заявлении, опубликованном сегодня недавно переименованным Министерством иностранных дел Ирана - это арабский Иран, а не персидский - ираиты заверили родственников преподобного Джунипера Джекмана, что он здоров и наслаждается своим новым статусом гостя государства. Абоминадад обещает, что это будет продолжаться, но намекнул, что судьба преподобного связана с судьбой все еще пропавшего посла Турки Абатиры ".
  
  "Что говорят СМИ о деле Джекмана?" Президент пробормотал.
  
  "Они единодушны", - ответил министр обороны.
  
  "Они думают, что вы должны сбросить ядерную бомбу на Абоминадада за то, что он посмел похитить бывшего кандидата в президенты".
  
  "Если я сделаю это, Джекман купит ферму. Кудер тоже".
  
  "Многим репортерам не терпится пересесть в кресло Кудера", - категорично заявила секретарша.
  
  Президент хмыкнул. Председатель начал говорить, но на экране слева от причесанной головы ведущего появилась картинка. На ней был изображен мужчина с мертвыми глазами и высокими скулами.
  
  "Сегодня вечером новая загадка - личность американского перебежчика, который, как утверждал Абоминадад, перешел на их сторону сегодня. Хотя его имя не разглашается, в заявлении Министерства информации утверждается, что это было крупное дезертирство, имеющее серьезные последствия для усилий США по изоляции Ирана ".
  
  "Какой Иран они имеют в виду?" - потребовал ответа председатель.
  
  "Плохая", - тонкогубо ответила секретарша.
  
  "Я думал, они оба плохие".
  
  Президент сердито шикнул на них. Он был очень бледен, когда смотрел на экран.
  
  Изображение переключилось на знакомого клона Мэддаса Хинсейна, который зачитывал все свои подготовленные заявления и речи в прямом эфире - по слухам, Мэддас был слишком озабочен убийством, чтобы входить в телестудию.
  
  Пресс-секретарь зачитал подготовленный текст на монотонном арабском. На экране под ним включались и выключались грубые английские субтитры.
  
  "Перебежчик, - гласила надпись, - известен как главный убийца, находящийся на службе у самого президента Соединенных Штатов. Но не более того. Президент Маддас Хинсейн объявил сегодня, что этот убийца теперь осознал преступность позиции США и согласился оказать необходимые услуги Ираиту - я имею в виду, Ирану. С этого дня, провозгласил наш Драгоценный лидер, ни один глава государства, который присоединился к неарабским силам, направленным против нас, не может спокойно спать в своей постели. Ибо..."
  
  Президент выключил телевизор яростным ударом пальца. Его лицо было белым как полотно.
  
  "Мэддас, должно быть, действительно в отчаянии", - сказал председатель. "Представьте, что вы пытаетесь убедить мир в том, что мы наняли убийц, которым платит Белый дом".
  
  Никто не произнес ни слова.
  
  "Мы этого не делаем, не так ли?" - сказал председатель.
  
  За спиной Президента госсекретарь отрицательно покачал головой. Но президент не знал об этом.
  
  "Мы остаемся в режиме ожидания", - хрипло сказал он.
  
  "До каких пор?" спросил разочарованный председатель.
  
  "Пока я не скажу иначе", - сообщили ему.
  
  Президент вышел из комнаты.
  
  Секретарь и председатель уставились друг на друга.
  
  "Этот последний отчет действительно задел его, не так ли?" - вполголоса спросил председатель.
  
  "Ты знаешь, как этот сумасшедший араб достает своего. Этот парень - варвар".
  
  "Ну, если бы у меня была возможность расколоть его, он был бы как гунн Аттила".
  
  Министр обороны посмотрел на председателя Объединенного комитета начальников штабов, вопросительно приподняв одну бровь.
  
  "История", - сказал председатель.
  
  Президент пошел в спальню Линкольна и дрожащими пальцами поднял линию ЛЕЧЕНИЯ.
  
  Гарольд Смит снял трубку после первого гудка.
  
  "Смит, я только что видел твоего особенного человека по телевизору".
  
  "У вас есть?" На этот раз обычно невозмутимый Смит казался встревоженным. Это никак не успокоило президента.
  
  "Я сделал. В новостном ролике из Abominadad. Согласно отчету, он перешел на их сторону ".
  
  "Смешно", - мгновенно сказал Смит.
  
  "Маддас говорит, что каждому прокуранскому мировому лидеру лучше остерегаться. Теперь он убийца Ираита".
  
  "Сэр, я не могу поверить..."
  
  "Скажи мне вот что, Смит. Если он перешел на сторону врага, я в безопасности?"
  
  "Господин президент, - честно сказал Гарольд Смит, - если Римо стал орудием Маддаса Хинсейна, никто из нас не в безопасности. Он мог бы отстранить тебя от должности, пока ты спишь, и никто не смог бы его остановить ".
  
  "Понятно. Что ты посоветуешь?"
  
  "Отправляйся в неизвестное место. Оставайся там. Не говори мне, где это. Я должен предположить, что я тоже в опасности. И меня можно было бы заставить заговорить, если бы Римо захотел вытянуть из меня информацию."
  
  "Хорошая мысль. Что еще?"
  
  "Если я смогу подтвердить этот отчет, у вас не будет иного выбора, кроме как приказать закрыть организацию. Если Римо перешел на другую сторону, все знания о CURE и наших рабочих отношениях находятся в распоряжении Маддаса Хинсейна. Он мог бы обнародовать это. Все улики должны быть уничтожены ".
  
  "Закрыть тебя, Смит?" - ошеломленно спросил президент. "Ты моя единственная надежда выжить в этой ситуации. Ты знаешь этого человека. Как он работает. В чем его слабые места. Как с ним договориться."
  
  "Позвольте мне разобраться в этом, господин Президент. Пожалуйста, будьте наготове".
  
  Линия резко оборвалась.
  
  Следующие десять минут были одними из самых долгих в жизни президента. Никогда еще послеполуночное ожидание результатов выборов не тянулось с такой душераздирающей медлительностью. Вскоре зазвонил красный телефон.
  
  "Да", - прохрипел Президент.
  
  Голос Смита был серьезным, с намеком на дрожь в нем. "Господин Президент, я видел повтор репортажа CNN собственными глазами. Я неизбежно прихожу к выводу, что это не розыгрыш. Римо дезертировал. Я могу только догадываться о причинах. Но ради вашего собственного политического выживания ЛЕЧЕНИЕ должно прекратиться ".
  
  "К черту мое политическое выживание!" - парировал президент. "В первую очередь я должен беспокоиться о своей шкуре. И о выживании нации. Я хочу, чтобы вы были готовы давать мне советы. Должна быть какая-то контрмера против этого парня ".
  
  "Единственная контрмера, о которой я знаю, господин президент, - медленно произнес Гарольд В. Смит, - умерла несколько недель назад. Я не вижу хороших вариантов".
  
  "Оставайтесь у телефона, Смит", - жестко приказал Президент. "Я буду на связи".
  
  Глава 34
  
  "Итак, - сказал президент Маддас Хинсейн после того, как съемочная группа вышла из его кабинета, - это убийца, который совершил убийства по всей моей прекрасной стране".
  
  "Он не понимает по-арабски", - сказала Кимберли Бейнс.
  
  Они оба смотрели на Римо Уильямса.
  
  Римо смотрел на Кимберли Бейнс со смесью желания и страха в его глубоких глазах.
  
  Кимберли была одета в абайух, ее лицо было открыто, светлые волосы каскадом рассыпались по плечам. Когда она парила рядом с ним, ее скрытые руки трепетали и нарушали длинные линии абайуха с паучьей грацией. Она прятала их, пока съемочная группа снимала Римо на всеобщее обозрение, и сняла вуаль только после того, как они ушли.
  
  "Его глаза", - сказал Мэддас Кимберли. "Мне не нравится, как он смотрит на тебя".
  
  "Он желает меня своим телом, но презирает своим разумом", - со смехом сказала Кимберли.
  
  "Он слишком опасен. Он должен умереть". Маддас потянулся за своим револьвером.
  
  "Нет", - быстро сказала Кимберли, одной рукой с желтыми ногтями перехватывая руку Мэддаса с пистолетом. "Он нам пригодится".
  
  "Какую ценность может иметь один человек? Скоро американцы узнают, что их лучший убийца находится под моим контролем. Это все, что необходимо".
  
  "Ты не понимаешь, Ятаган арабов, этот человек могущественнее вашего величайшего подразделения. Он - воплощение Разрушителя, и в этой форме он сделает все, что я ему прикажу. Включая уничтожение арабской королевской семьи Хамиди".
  
  Мэддас моргнул.
  
  "Разве это не было бы уместно, о Драгоценный Лидер?" Насмешливо сказала Кимберли. "Этот человек разрушил твою семью".
  
  "И оказали мне огромную услугу", - быстро сказал Маддас. "Они были зверями, особенно братья моей жены. Мне лучше без них. И с тобой".
  
  Кимберли улыбнулась своей белокурой улыбкой.
  
  "Какое это имеет значение?" она настаивала. "Ваши генералы знают, что вы потеряли лицо. Вы должны восстановить его. Почему бы не натравить этого человека на ваших врагов, хамиди?"
  
  "Из всех сил, собранных на моей южной границе, - честно сказал Маддас Хинсейн, - только эмир Курани и трижды проклятый Хамиди жаждут моей кожи. Американцам нужна провокация. Остальной мир следует их примеру. Но хамиды знают, что я жажду их богатства и нефтеперерабатывающих заводов. Они знают, что американская стойкость ограничена ". Он медленно покачал своей мясистой головой. "Нет, если я нанесу удар по королевской семье Хамиди, они нападут по очереди. Они нападут все".
  
  "Значит, ты все-таки трус".
  
  Маддас вздрогнул. "Ни один ираити не мог бы назвать меня этим именем и не быть нарезанным на шашлык", - вспыхнул он.
  
  "Ни один ираити не понимает Маддаса Хинсейна так, как я", - сказала Кимберли. "Если я исчезну, не останется никого достаточно сильного, чтобы удовлетворить твои особые... потребности".
  
  Темные черты лица Маддаса напряглись в сосредоточенности.
  
  И одна скрытая рука выскользнула из разреза в черном абайухе и грубо ущипнула Маддаса Хинсейна за зад. Он слегка подпрыгнул.
  
  "Не делай этого перед заключенным", - прошипел он, потирая себя.
  
  "Думай о нем как об инструменте. Точно так же, как я думаю то же самое о тебе".
  
  Маддас Хинсейн ткнул большим пальцем в свою широкую грудь. "Я предназначенный объединитель арабов".
  
  Кимберли улыбнулась. "И я единственная, кто заставляет тебя мурлыкать. Твоя газовая атака провалилась. Контрудара не было. Ты в безопасности, чтобы нанести новый удар. На этот раз тайно. Пошлите этого убийцу убить того, кто наиболее дорог шейху. Он заслуживает такого унижения ".
  
  "Согласен. Но это обрушит войну на мою голову. Это то, чего ты хочешь?"
  
  "Да", - сказала Кимберли Бейнс, приближаясь к Маддасу Хинсейну, как черный ворон с головой подсолнуха. "Война - это именно то, чего я хочу".
  
  Маддас выглядел ошеломленным. "Ты хочешь моей гибели?"
  
  "Нет, я хочу видеть тебя повелителем Ближнего Востока, и если ты будешь повиноваться мне во всем, именно таким ты и станешь".
  
  Мэддас Хинсейн нахмурил темные брови. Его взгляд остановился на американском убийце, которого звали Римо.
  
  Мужчина явно боготворил Кимберли. До сих пор он повиновался ей во всех отношениях.
  
  "Откуда нам знать, что, как только он освободится, он выполнит твою волю?" наконец спросил он.
  
  "Очень просто, Драгоценный Лидер. Потому что я пойду с ним".
  
  "Почему?"
  
  "Потому что нам суждено танцевать Тандаву вместе".
  
  "Я не понимаю. Это американское слово?"
  
  "Нет. Это более древнее, чем даже арабский. И со временем ты все поймешь".
  
  "Очень хорошо. Но не шлепай его. Теперь ты моя любовница. Твои ласки предназначены только для Маддаса Хинсейна".
  
  "Конечно. У меня есть только руки для тебя".
  
  Кимберли придвинулась к Римо. Римо стиснул зубы. Пот выступил у него на лице. Ее близость была невыносимой. То, как она покачивалась при ходьбе, знающий, насмешливый огонек в ее фиалковых глазах. Разве они раньше не были голубыми? Должно быть, он ошибся. Он хотел убежать от нее. Он также хотел повалить ее на грязный пол и разделать, как животные.
  
  Но Римо не сделал ни того, ни другого. Ему было приказано стоять по стойке смирно, и поэтому он стоял, руки по швам, его мужское достоинство было приспущено под черным кимоно.
  
  "Я говорила тебе, что ты придешь ко мне", - сказала Кимберли по-английски.
  
  "Я пришел", - тупо сказал Римо.
  
  "Мы отправляемся в совместное путешествие. В Хамидийскую Аравию".
  
  "Да".
  
  "Ты знаешь шейха Фарима?"
  
  "Да".
  
  Кимберли положила паучьи руки ему на плечи, говоря: "Скажи мне правду. Кто его скрытый родственник?"
  
  "Его сын, Абдул".
  
  Сжав челюсть Римо, Кимберли повернула его голову так, что их глаза встретились. "Тогда ты убьешь Абдула. На моих глазах. В жертву мне. Ты понимаешь?" "Да". "Ты готов?" Разум Римо кричал "нет", но он был беспомощен. Его рот сказал: "Да". Но его сердце говорило ему, что даже холодная Пустота была бы лучше, чем этот ад наяву.
  
  Глава 35
  
  Гарольд Смит попытался разобраться в этом.
  
  В этом не было никакого смысла, ничего из этого. Зачем Маддасу Хинсейну инициировать неудачную газовую атаку на линии фронта хамидов в Аравии? Это было так, как если бы он пытался втянуть Америку в войну, которую Хинсейн никак не мог выиграть.
  
  Его поведение было непостижимым. Он бушевал, хвастался и бросался отчаянными пустыми угрозами в глупой попытке предотвратить то, что мир считал неизбежным тотальным нападением на приманку, которая теперь официально является Республикой Иран. Этот последний указ, как ничто другое до него, говорил об отчаянии этого человека.
  
  Армейская разведка отвергла неудавшуюся атаку с применением нервно-паралитического газа как результат обычной неразберихи, возникающей в командной структуре, когда военные действия кажутся неизбежными. Но Смит провел тщательный анализ характера Маддаса Хинсейна. Ему было пятьдесят четыре года, почти максимальная продолжительность жизни среднего мужчины-ираити. Провидец, он сделал бы все, чтобы продлить свою жизнь и выполнить то, что он считал своим предназначением освободителя арабов.
  
  Он был не безрассуден, но невежествен. Он попал в эту ситуацию из-за просчета. Не в его характере было атаковать при таких подавляющих силах.
  
  И теперь Римо был в его власти. Каким-то образом.
  
  Когда терминал CURE просматривал новостные дайджесты, поступающие с Ближнего Востока, его внимание привлек один репортаж.
  
  "Боже мой", - прохрипел Смит.
  
  Он прочитал дайджест AP о серии удушений, произошедших на Звезде в центре базы "Цветок Востока".
  
  Были задушены два человека - капрал автобазы арабов и военнослужащая США Карла Шейнер. Они оба были задушены желтыми шелковыми шарфами. Этот факт стал причиной многочисленных спекуляций в арабской прессе, поскольку желтые ленты символизировали американских заложников. Обвинялись элементы, ненавидящие неверных мусульман в вооруженных силах США.
  
  Смит провел углубленный компьютерный анализ инцидента. Появилась картинка. Фотография безымянной американки неарабского происхождения, которая задушила американскую военнослужащую, украла ее форму и использовала ее, чтобы проникнуть на базу, где она впоследствии задушила капрала Хамиди и получила автомобиль Humvee.
  
  С какой целью? Смит задумался.
  
  "Проникнуть в Ираит", - хрипло сказал он в дрожащем свете флуоресцентного фонаря своего офиса в Фолкрофте. "Подстрекать другую сторону". И внезапно Смит понял, почему посол Ираити был задушен желтым шарфом в Вашингтоне. Это была просто первая фаза, направленная на обострение напряженности между США и Ираити.
  
  "Кто эта женщина?" Смит обратился к стенам. "Какую цель она могла иметь, делая это?"
  
  С потрясением, проясняющим мозг, он вспомнил предлог, под которым отправил Римо на Ближний Восток. Келли Бейнс, прилетевшая в Ливию, была также женщиной, выдававшей себя за Кимберли Бейнс. Но кем она была?
  
  Смит выключил программу "дайджест новостей" и открыл файл авиакомпании. Там, извлеченный из национальной сети туристических агентств и компьютеров бронирования авиабилетов, лежали данные о бронировании билетов пассажирами за последние шесть месяцев.
  
  Смит позвонил по ближневосточным каналам и назвал имя:
  
  "БЭЙНС, КИМБЕРЛИ".
  
  Через мгновение на экране появилось сообщение: "БЭЙНС, КИМБЕРЛИ, НЕ НАЙДЕНЫ".
  
  Он ввел: "БЭЙНС, КЕЛЛИ".
  
  Раздалось: "БЭЙНС, КЕЛЛИ".
  
  Под рубрикой была запись перелета из Триполи в Нехмад, Хамидийская Аравия.
  
  С натянутой торжествующей ухмылкой Гарольд Смит вышел из этого файла и начал глобальный поиск по имени Кэлли Бейнс.
  
  Его улыбка скользнула вниз. Компьютер выдал еще одно "НЕ НАЙДЕНО".
  
  "Странно", - пробормотал он. Он уставился на экран. Имя было псевдонимом. Почему она выбрала его?
  
  Смит полез в корзину для входящих, где покоилась выполненная художником ФБР реконструкция вашингтонского душителя. Он уставился на лицо. Это было красивое лицо, почти невинное.
  
  Повинуясь какому-то предчувствию, он включил общенациональную тревогу ФБР в поисках настоящей Кимберли Бейнс - тринадцатилетней девочки, о похищении которой сообщили из дома ее бабушки в Денвере.
  
  Появилась оцифрованная фотография пропавшего плаката. На ней была изображена невинная молодая блондинка с широко раскрытыми глазами.
  
  Смит поместил рисунок художника рядом с экраном. Если бы не более зрелые черты лица, они могли бы быть сестрами. Было определенное семейное сходство.
  
  Смит провел тщательную проверку записей в системе социального обеспечения в поисках каких-либо кузин женского пола из семьи Бейнс. Он не нашел ни одной. Их не было.
  
  Смит еще раз вызвал оцифрованную фотографию. И на этот раз он заметил, что на пропавшем плакате был отмечен крошечный шрам, видимый на подбородке настоящей Кимберли Бейнс.
  
  Шрам тоже отразился на фотороботе ФБР.
  
  "Как это может быть?" Пробормотал Смит. "У них, должно быть, разница в возрасте лет на десять". Присмотревшись, Смит заметил и другие слишком близкие сходства. Слишком много, чтобы быть совпадением.
  
  Затем это поразило его. И холодный ужас наполнил его до мозга костей. Внезапно все, что сказал Римо Уильямс, очевидная бессмыслица о котле с кровью и живых индуистских богах, больше не казалось таким нелепым.
  
  Эти двое - молодая девушка и зрелая женщина - были одним и тем же человеком.
  
  И Гарольд Смит понял, что есть другой способ написать "Келли".
  
  Кали.
  
  "Этого не может быть", - сказал он, хотя и осознал, что это так. Он углубился в свои файлы, вытащив длинную энциклопедическую статью об индуистской богине Кали.
  
  Гарольд Смит просмотрел текст. Он узнал, что Кали была ужасной четырехрукой богиней-матерью из индуистского мифа. Известная как Черная, она была ужасным олицетворением смерти и женственности, которая пировала на трупах и пила кровь. Она была, как он прочитал, супругой Шивы Разрушителя, который был известен как Красный.
  
  "Рыжий", - пробормотал Смит. "Римо сказал, что Кимберли назвала его так. И они будут танцевать Тандаву в Котле с кровью".
  
  Смит вызвал "ТАНДАВУ".
  
  "ТАНЕЦ РАЗРУШЕНИЯ ШИВА ТАНЦУЕТ В ЧИДАМБАРАМЕ, ЦЕНТРЕ ВСЕЛЕННОЙ, - прочитал он, - СОЗДАВАЯ И ВОССОЗДАВАЯ ВСЕЛЕННУЮ СНОВА И СНОВА".
  
  Он обратился к файлу Шивы. Большая часть информации, которую он знал. Шива был одним из индуистской триады богов, олицетворением противостоящих сил разрушения и реинтеграции. Его символом был лингам.
  
  Смит вводит "ЛИНГАМ".
  
  Определение было лаконичным: "ФАЛЛОС".
  
  И Смит вспомнил о довольно личной проблеме Римо.
  
  Все это, решил он, было слишком большим, чтобы назвать случайным.
  
  Деревянным движением он вышел из файла энциклопедии.
  
  Он откинулся на спинку стула, его серые глаза расфокусировались.
  
  "Что, если это правда?" прошептал он с благоговением в голосе. "Что, если это действительно правда?"
  
  Ошеломленный, он потянулся к красному телефону. Он колебался, морщась. Что он мог сказать президенту?
  
  Он повернулся в своем большом вращающемся кресле руководителя.
  
  За большим панорамным окном - его единственным окном в мир во время кризиса - голубоватая луна поднималась над жидкими эбеновыми водами пролива Лонг-Айленд. Они были черны, как бездна.
  
  Гарольд Смит был практичным человеком. В его жилах текла кровь его суровых предков из Новой Англии. Мужчин, которые пришли в новый мир, чтобы начать новую жизнь. Они сеяли в соответствии с альманахом, поклонялись в спартанских церквях и оставили семью и ферму, когда их страна призвала их на войну и национальную службу. Люди без предрассудков. Патриоты.
  
  Но в глубине души он знал, что никакая обычная сила не сможет склонить Римо Уильямса перейти на сторону Ираити. Он знал, что непреднамеренно отправил Римо в объятия - в четыре объятия, если верить его рассказу, - нечистой твари, которая, независимо от того, была она Кали или нет, обладала сверхъестественной силой, перед которой не мог устоять даже мастер Синанджу.
  
  И он потерял Римо.
  
  Теперь мир балансировал на краю того, что Кимберли Бэйнс - если она действительно была Кимберли Бэйнс - называла Красной Бездной.
  
  Нет, понял Гарольд Смит, он не мог сказать президенту. По правде говоря, он ничего не мог сделать. Он мог только надеяться, что некая сила, более могущественная, чем смертный человек, вмешается до того, как мир будет потерян.
  
  Гарольд Смит сложил домиком свои иссохшие старые пальцы, словно в молитве. Его сухие губы приоткрылись, словно взывая к спасению.
  
  Смит колебался. Он больше не знал, к каким богам ему следует обратиться.
  
  В конце концов он просто попросил Бога Отца сохранить мир.
  
  Он не успел закончить, как один из настольных телефонов предупреждающе зазвонил.
  
  Смит повернулся на своем сиденье. Это был многоканальный телефон Фолкрофта. В этот час звонил только один человек.
  
  "Да, дорогая?" сказал он, поднимая трубку.
  
  "Гарольд", - сказала Мод Смит. "Как ты узнал, что это была я?"
  
  "Только жена директора могла позвонить в такой час".
  
  Миссис Смит колебалась. "Гарольд, ты... ты возвращаешься домой?"
  
  "Да. Скоро".
  
  "Я немного нервничаю сегодня вечером, Гарольд".
  
  "Что-то не так?"
  
  "Я не знаю. Мне не по себе. Я не могу этого объяснить".
  
  "Я понимаю", - сказал Смит неуютным голосом. Он не был хорош в этом. У него всегда были проблемы с теплотой. Даже со своей женой. "Все эти разговоры о войне".
  
  "Дело не в этом, Гарольд. Я видел самую странную вещь сегодня вечером".
  
  "Что это?"
  
  "Ну, ты помнишь тех странных соседей, которые жили по соседству. Тех, кто переехал?"
  
  "Конечно, хочу".
  
  "Мне показалось, что я видел одного из них менее часа назад".
  
  Смит моргнул, его сердце бешено забилось. Римо! Он вернулся.
  
  Смит овладел своим голосом. "Молодой человек?"
  
  "Нет", - сказала миссис Смит. "Это был другой".
  
  "Невозможно!" Выпалил Смит.
  
  "Почему ты так говоришь, Гарольд?"
  
  "Я... понял, что он вернулся к себе домой. В Корею".
  
  "Ты действительно говорил мне это, да. Теперь я вспомнила." Миссис Смит сделала паузу. "Но я случайно выглянула из окна столовой и увидела его в доме".
  
  "Что он делал?" Спросил Смит странно слабым тоном.
  
  "Он был..." несколько старомодно звучащий голос миссис Смит затих. Она снова взяла себя в руки. "Гарольд, он пялился на меня".
  
  "Он был?"
  
  "Я поднял руку, чтобы помахать ему, но он просто вскинул руки, и на его лице появилось самое нечестивое выражение. Я не могу описать это. Это было ужасно".
  
  "Ты уверена в этом, дорогая?"
  
  "Я не закончил, Гарольд. Он вскинул руки, а затем просто... ушел".
  
  "Ушел?"
  
  "Он... исчез".
  
  "Исчезла?"
  
  "Гарольд, он исчез", - решительно сказала миссис Смит. "Как призрак. Ты знаешь, я не придаю значения подобным вещам, Гарольд, но это то, что я видела. Ты ... ты не думаешь, что у меня может быть эта болезнь памяти? О, как это называется?"
  
  "Болезнь Альцгеймера, и я совсем так не думаю. Пожалуйста, расслабься, дорогая. Я возвращаюсь домой".
  
  "Когда?"
  
  "Мгновенно", - сказал Гарольд В. Смит, который тоже не верил в привидения, но задавался вопросом, не обратился ли он в конце концов к настоящему богу.
  
  Глава 36
  
  Абдул Хамид Фарим когда-то был принцем хамидийской Аравии. Он гордился тем, что носил имя Хамид.
  
  Но одной гордости недостаточно, чтобы сделать человека достойным стоять в очереди на то, чтобы стать следующим шейхом.
  
  Абдул Фарим был лишен наследства своим отцом, шейхом племени Хамид. Он был вынужден развестись со своей хорошей женой Зантос, которую он не ценил, и сделал это, произнеся слова: "Я развожусь с тобой, я развожусь с тобой, я развожусь с тобой", - в манере, предписанной исламом. Затем он был вынужден жениться на западной женщине низкой морали, которую он действительно заслуживал.
  
  Западная женщина низкой морали мирилась с ним, но три месяца Абдул, сосланный в Куран, пытался заработать на жизнь ростовщичеством. Белая женщина ушла, когда он обанкротился. Ему самому не хватало здравого смысла, и он с трудом распознал низкий кредитный риск, когда увидел его.
  
  Когда ираиты настигли беспомощного Курана, Абдул Фарим был первым, кто прорвался к границе. И первым, кто нашел убежище.
  
  Он продолжил бы путь прямиком в Эмираты, но у него не было денег. Поселившись на продуваемом всеми ветрами пограничном аванпосте Зар, он зарабатывал на скудное существование погонщиком верблюдов. Он рассказывал каждому, кто соглашался слушать, что когда-то он был принцем Хамидийской Аравии. И все смеялись. Не потому, что они не поверили его рассказу, а потому, что они знали, что толстяк Абдул Фарим обладал настолько низким характером, что даже здравомыслящий и добрый шейх отрекся от него.
  
  Абдул Фарим никогда еще не опускался так низко, как в эти дни. У него не было ни денег, ни жены, ни уважения. Только презрение своих собратьев-арабов.
  
  Поэтому для него стало огромным сюрпризом, когда солдаты в камуфляже из пустынной спецодежды проникли внутрь и похитили его, когда он спал на подстилке из соломы и верблюжьего навоза в конюшне под открытым небом.
  
  Они заткнули ему рот кляпом. Они связали его сопротивляющиеся руки и ноги, пока его трехсотфунтовое тело беспомощно извивалось. И они отвезли его к ожидавшему его "Лендроверу".
  
  "Лендровер" прогрыз песок и помчался на север. На север - к оккупированному Курану. Сердце Абдула Фарима дрогнуло от страшного осознания.
  
  Они отвезли его в лагерь в пустыне и выбросили за борт, как мешок с мукой. Это забрало всех четверых.
  
  Солдаты набросились на него. Другие, вооружившись видеокамерами, направили свои стеклянные линзы на его позор. Многие принесли прожекторы, которые были направлены на него. Он чувствовал себя букашкой. Но тогда он всегда чувствовал себя букашкой. Тучной букашкой.
  
  Женщина выступила из промежутка между двух огней. Она была черным силуэтом, ее абайух развевался, подгоняемый теплым бризом пустыни.
  
  Наклонившись, она вытащила у него кляп. Он вспыхнул у него перед глазами, и он впервые увидел, что он был из шелка. Желтый. Неудивительно, что это так приятно ощущалось у него во рту. Это напомнило ему о шелковых простынях, на которых он провел много ночей с доброй арабской женщиной, которая была слишком хороша для него.
  
  "Если вы похитили меня ради выкупа, - сказал он женщине, - вы зря потратили свое время".
  
  Фиалковые глаза женщины вспыхнули. Она повернулась к остальным.
  
  "Глупцы! Это простой феллахин. От него пахнет навозом. Он не сын шейха".
  
  "Я сын шейха", - настаивал бывший принц Абдул, собирая вокруг себя обрывки своей гордости.
  
  Другая фигура выступила вперед. На нем был черный шелковый костюм, похожий на костюм тобе, с двумя тиграми, вышитыми на груди. Судя по его виду, американец. Его глаза были подобны драгоценным камням смерти.
  
  "Это он", - сказал мужчина на ломаном английском. "Это Абдул Фарим".
  
  "Но от него пахнет", - сказала женщина, тоже по-английски. Американский английский. Она говорила как его жена. Распущенная. Он удивился, почему она носит абайух.
  
  Человек в костюме черного тигра пожал плечами.
  
  "Он араб", - сказал он деревянным голосом.
  
  "Мой отец не будет требовать за меня выкуп", - сказал Абдул по-английски.
  
  "Это хорошо", - сказала женщина. "Деньги, которые он сэкономит, могут быть потрачены на твои похороны".
  
  И в этот момент зажужжали видеокамеры.
  
  Женщина в абайух встала. Она повернулась лицом к мужчине в шелковых регалиях. "Вот твоя первая жертва мне. Положи его изуродованный труп к моим ногам".
  
  И со слезами, навернувшимися на его жестокие темные глаза, видение в черном шелке шагнуло вперед. Его сильные руки поднялись, кабели и накладки на его толстых запястьях работали и пульсировали, как будто борясь с задачей, за которую собирались взяться руки.
  
  Абдул Фарим почувствовал, как безжалостные пальцы схватили его за шею. Они подняли его, причинив боль напряженным шейным позвонкам.
  
  Его лицо неумолимо приблизилось к уровню глаз человека, которого, как он понимал, Аллах предназначил быть его палачом.
  
  Пальцы впились. Боль пришла так быстро, что испуганный мозг Абдула Фарима, казалось, взорвался в самом его черепе, как ручная граната.
  
  Мир покраснел. Затем почернел. Затем исчез.
  
  Прежде чем его уши затихли, он услышал голос мужчины - искаженный, как будто он тоже умирал.
  
  "Мне жаль", - выдавил он. "Я ничего не могу с собой поделать".
  
  И за его болью американская женщина в абайухе смеялась, и смеялась, и смеялась, как пьяные церковные колокола неверных.
  
  Испытывая отвращение, Римо Уильямс уронил обмякшее тело. Оно упало, как огромный мешок с мясом, сотрясая песок. Он отступил. В его измученных глазах вспыхнули огни. Кимберли Бейнс приблизилась. Она вложила желтый шелковый шарф в одну из его безвольных рук.
  
  "Возможно, тебе выпадет честь повязать румал Кали ему на горло", - сказала она. "Потому что теперь ты мой главный фанзигар".
  
  Римо опустился на колени и сделал, как ему было велено. Он поднялся на ноги. Его желудок напоминал старый чайник, в который набралась ржавая дождевая вода. Он хотел вырвать это, но не мог. Ему было приказано этого не делать.
  
  Кимберли Бейнс стояла, глядя вниз на остывающий труп. Ее фиалковые глаза алчно вспыхнули. Она увидела капельку крови в уголке отвисшего рта Абдула Фарима.
  
  Она жадно набросилась на него и начала лизать, как собака.
  
  Именно тогда Римо Уильямс потерял контроль. Он упал на колени и выплеснул содержимое своего желудка на песок пустыни.
  
  "Не трудись вставать, любовничек", - раздался ее насмешливый голос. "Ты жаждал спариться со мной с тех пор, как мы виделись в последний раз. Эта жирная падаль, которую мы вместе приготовили, станет нашим брачным ложем. И он будет только первым, когда мы станцуем Тандаву, которая всколыхнет Котел Крови и превратит эту планету в Ад Наслаждения ".
  
  И, несмотря на отвращение, Римо почувствовал, как его мужское достоинство напряглось, как будто из кончика его члена вот-вот хлынет кровь от желания. Как побитая собака, он пополз к ней.
  
  И он заплакал.
  
  Глава 37
  
  Гарольд Смит подождал, пока Мод уснет.
  
  Выскользнув из постели, он вышел в коридор и прошлепал в своих древних тапочках до конца коридора, где потянулся за шнуром, который опускал складную лестницу на чердак.
  
  Ступеньки скрипели от неиспользования. Смит втащил их за собой и только после этого включил свет, повернув реостат начала века.
  
  Поскольку только Гарольд Смит когда-либо отваживался забираться на собственный чердак, там было так же чисто, как на пресловутой булавке. В дальнем конце были аккуратно сложены несколько старых чемоданов, покрытых выцветшими этикетками многих полузабытых поездок. Рядом на деревянной вешалке под потолком висела его старая армейская полковничья форма, которая все еще была впору, защищенная пыльным пластиковым пакетом из химчистки.
  
  Смит проигнорировал эти артефакты. Вместо этого он направился к гнезду электронного оборудования, в котором доминировала современная видеокассета, подключенная к телевизору Philco 1950-х годов выпуска. Рядом с ним, на полу, стоял старомодный катушечный магнитофон.
  
  Смит опустился на колени перед массивом. Хотя большая часть оборудования была устаревшей, оно все еще работало и приводилось в действие ультрасовременными датчиками, которые он тайно установил в соседнем доме - доме Римо.
  
  Смит включил магнитофон, его лицо загорелось вишнево-красным от крошечного пузырька подсветки монитора. Он дернул рычаг, который вернул кассету назад, остановил ее еще одним поворотом, затем нажал кнопку воспроизведения из нержавеющей стали.
  
  Тихое гудение мертвого воздуха донеслось из матерчатой решетки динамика. Смит повторил операцию и получил тот же ответ.
  
  В отличие от магнитофона со звуковым приводом, видеокамера работала непрерывно. Смит проверял ее каждый день, и проверял даже после того, как Римо покинул дом. Жилище оставалось угрозой безопасности, пока его не продали, больше из-за сундуков Чиуна, чем из-за чего-либо еще. Мастер Синанджу имел привычку записывать свои задания в своих свитках. Без сомнения, в этих свитках можно было найти конфиденциальную, хотя и искаженную, информацию об операциях исцеления.
  
  Смит включил телевизор. Снежная черно-белая картинка показала смутные очертания комнаты. Смит остановил запись и прокрутил пленку примерно до 8:45 вечера того же дня: время, которое его жена точно определила как время, когда она видела - или предположительно видела - Чиуна.
  
  Смит молча просмотрел повтор той же полутемной комнаты. Ползли минуты. Затем появился белый свет.
  
  Смит ахнул.
  
  Свет превратился в полупрозрачное изображение знакомой фигуры в кимоно.
  
  Мастер Синанджу отвернулся от камеры. Но его лысый затылок был узнаваем безошибочно. Это был Чиун. Он стоял неподвижно, наверное, минуты три. Затем он просто исчез, не оставив и следа.
  
  Гарольд Смит выключил диктофон. Сбросив все настройки, он прошлепал обратно к откидной лестнице.
  
  Рассвет застал его за соседней дверью, разглядывающим затемненную гостиную в своем фланелевом халате, купленном в 1973 году на дворовой распродаже и все еще пригодном для использования.
  
  Комната была ничем не примечательна, как и пол, на котором появилось привидение.
  
  Смит стоял на этом месте, мысленно собирая все крупицы знаний, которыми он обладал, связанные с паранормальными явлениями. Смит не верил в паранормальные явления, но за эти годы он столкнулся с достаточным количеством непостижимого, что его некогда острый, как бритва, скептицизм притупился до смутно подозрительного любопытства.
  
  Сама комната была ничем не примечательна. Ни одного холодного пятна. Он проверил каждое окно, зная, что вспышки молнии обладают способностью запечатлевать фотографическое изображение человека, который стоит слишком близко к стеклу. Однако ни под каким углом осмотра не был обнаружен отпечаток от вспышки молнии. Не то чтобы он ожидал его обнаружить. Его видеокамера абсолютно точно зафиксировала трехмерный феномен.
  
  Исчерпав все возможности, Гарольд Смит приготовился уйти.
  
  Он шел на кухню, когда разгорелся свет. Он был лавандового цвета. Как далекая вспышка.
  
  "Ради всего святого, что?" Смит резко обернулся. Его серые глаза затрепетали от недоверия.
  
  Мастер Синанджу стоял всего в нескольких дюймах от меня, выглядя суровым и слегка испуганным.
  
  "Мастер Чиун?" Спросил Смит. Он не испытывал страха. Просто холодное интеллектуальное любопытство. Он никогда не верил в призраков. Но, придя к выводу, что индуистские боги, возможно, вмешивались в дела людей, он отбросил свой скептицизм в сторону. На мгновение.
  
  Видение бросило на него недовольный взгляд. В нем была анимация. Смит потянулся вперед. Его рука прошла сквозь изображение. Его серые глаза скользнули по комнате, он отклонил голографический источник изображения.
  
  "Э-э, чем я могу быть вам полезен, мастер Чиун?" Спросил Смит, не зная, что сказать более подходящего.
  
  Мастер Синанджу указал на пол.
  
  "Я не понимаю. Ты можешь говорить?"
  
  Чиун указал еще раз.
  
  Смит подпер рукой заросший белой щетиной подбородок. Его светлые брови сошлись в задумчивости.
  
  "Хммм", - размышлял он вслух. "Римо что-то говорил об этом. Итак, почему дух указывает на пол? Ты не можешь указывать конкретно на этот этаж, а следовательно, и на подвал, потому что, как я понимаю, ты впервые появился перед Римо в пустыне, где ты... эм... по-видимому, умер. Мне тепло?"
  
  Птицеподобная головка Чиуна кивнула в знак согласия.
  
  "И ты не можешь сказать Римо, что он теперь ходит в твоих сандалиях, потому что это было бы неподходящим сообщением для меня, верно?"
  
  Чиун снова кивнул. Его карие глаза загорелись надеждой.
  
  "Следовательно, значение вашего жеста не является ни абстрактным, ни символическим. Хммм".
  
  Пальцы Смита убрали его подбородок. Он щелкнул ими один раз.
  
  "Да, теперь я понимаю".
  
  Выражение облегчения промелькнуло на морщинистом лице Мастера Синанджу - затем он исчез, как догорающая свеча.
  
  Гарольд Смит решительно развернулся на каблуках и вышел через заднюю дверь, заперев ее тем же дубликатом ключа, который дал ему секретный доступ к установке оборудования для мониторинга, которое, возможно, только что спасло Ближний Восток от пожара.
  
  Если бы он поторопился.
  
  Глава 38
  
  На этот раз официальный Вашингтон не допустил утечки.
  
  Несмотря на финт Ираити по передним позициям арабского оборонительного веера Хамиди - как с невозмутимой трезвостью назвал это Пентагон - средства массовой информации не знали о том факте, что в течение нескольких коротких мгновений в нейтральной зоне происходили боевые действия.
  
  Буйство Абоминадада продолжалось. И было проигнорировано.
  
  История американского убийцы-перебежчика вызвала только самые категоричные журналистские вопросы на ежедневном брифинге для прессы, проводимом в Государственном департаменте.
  
  "Правительство США не нанимает наемных убийц", - был краткий ответ инструктора, пресс-секретаря с серьезным голосом, которую пресса обвинила в том, что она скучна как грязь. Что на журналистском языке означало, что она выполнила свою работу и не слила информацию.
  
  Репортер настаивал на главном.
  
  "Это отрицание?" вежливо спросил он.
  
  "Позвольте мне напомнить вам об административном указе № 12333, который конкретно запрещает использование убийств в качестве инструмента внешней политики", - парировала она. "И далее, я могу подтвердить вам, что этот человек, имя которого еще не установлено, не является ни нынешним, ни бывшим сотрудником Центрального разведывательного управления, Агентства национальной безопасности., или Разведывательного управления министерства обороны. Мы его не знаем".
  
  Брифинг перешел к настоящему делу. А именно, о местонахождении преподобного Джунипера Джекмана и ведущего НОВОСТЕЙ Дона Кудера.
  
  "Наши источники указывают, что оба мужчины делят люкс в отеле Sheraton Shaitan в центре Абоминадада и не повторяются, не используются в качестве живых щитов", - сказала пресс-секретарь.
  
  "Они ладят?" - спросила ведущая Чита Чинг, которая бросилась к столу ведущего Дона Кудера, как акула-молот за голубым тунцом.
  
  Волна смеха прокатилась по прессе.
  
  "У меня нет информации на этот счет", - последовал отрывистый, лишенный смысла ответ.
  
  В отеле Sheraton Shaitan Дон Кудер лез на стены.
  
  Точнее, он пытался вскарабкаться на дверь номера, который он делил с преподобной Джунипер Джекман, Фрамуга была слишком узкой, чтобы вместить его брахицефалическую голову, не говоря уже о его теле.
  
  "Я больше не могу этого выносить!" он взвыл от боли. "Эта корейская ведьма, вероятно, уже разрушила мои рейтинги!"
  
  "Улучшила их, если хотите знать мое мнение", - крикнул преподобный Джекман из ванной. Он сидел на унитазе с опущенным сиденьем все время их заключения. Он решил, что выложенная плиткой ванная комната - самое безопасное место на случай авиаудара США.
  
  "Они не будут наносить удары, пока я в плену. Я национальный символ", - сказал Дон Кудер.
  
  "Ты долбаный журналист", - горячо возразил преподобный Джекман. "Я кандидат в президенты. Они не будут бомбить из-за меня, не из-за тебя".
  
  "Несостоявшийся кандидат в президенты. Ты неуместен".
  
  "Кто говорит. мистер мертвый-Последним-в-рейтинге?"
  
  "Я, например. Для девяноста миллионов человек. Кроме того, ты теперь ведущий синдицированного ток-шоу. Это ставит тебя в один ряд с Мортоном Дауни-младшим. Есть идея. Может быть, в следующий раз он будет твоим напарником на выборах ".
  
  Они спорили таким образом в течение двух дней. Спор стал особенно жарким с тех пор, как преподобный Джекман отказался уступить сиденье для унитаза Дону Кудеру, опасаясь, что, однажды потеряв, его уже никогда нельзя будет вернуть.
  
  Как следствие, Дон Кудер на два дня приостановил все функции организма и теперь приближался к критическому состоянию. И он не собирался выходить на ковер. Если они когда-нибудь выберутся из этого живыми, его критики будут вооружены еще одним неловким личным анекдотом, который он сможет опровергнуть.
  
  Итак, закрытая фрамуга выглядела как его лучший выбор.
  
  "Если вы такая важная персона, - насмехался преподобный Джекман, - почему вы пытаетесь спасти свою шкуру? Это я должен пытаться сбежать. Я политический козырь".
  
  "Обмен?" С надеждой спросил Дон Кудер, чувствуя, как у него сводит кишки.
  
  "Нет".
  
  Кудер возобновил свою попытку взобраться по двери на транец, побуждаемый видениями Читы Чинг, приковывающей себя цепями к его креслу-якорю и отказывающейся от него отказаться. Она была печально известной гончей за славой.
  
  И если и было что-то, что Дон Кудер презирал, так это гончей славы.
  
  В конечном счете. не озабоченность судьбой Дона Кудера или преподобного Джунипера Джекмана заставила президента Соединенных Штатов уступить требованиям президента Ираит о том, чтобы посол Абаатира был представлен.
  
  Это были американские средства массовой информации.
  
  Смерть посла была одним из наиболее тщательно хранимых секретов Вашингтона. Было достаточно легко отрицать какую-либо осведомленность о местонахождении посла, когда даже его собственное консульство не имело ни малейшего представления о том, что могло с ним случиться.
  
  Но когда в репортажах CNN, поступающих из Абоминадада, повторилось обвинение в том, что посол Абатира был убит американскими агентами, президент понял, что у него проблема.
  
  "Они требуют ответов", - мрачно сказал президент своему кабинету.
  
  "Я говорю, к черту Абоминадада", - сказал министр обороны.
  
  "Я не говорю об Абоминададе", - сказал президент. "Я говорю о средствах массовой информации. Они вынюхивают все вокруг, как ищейки после опоссума. Это только вопрос времени, когда они узнают правду ".
  
  Кабинет президента, как один, оторвался от своих информационных материалов. Они впервые узнали, что их президенту было напрямую известно о судьбе посла Ираити.
  
  Это, больше, чем что-либо другое, объясняло, почему Вашингтон не просачивался, как это обычно бывало.
  
  Председатель Объединенного комитета начальников штабов, присутствовавший на заседании кабинета министров из-за серьезности ситуации, нарушил долгое молчание вопросом, который был на устах у всего мира.
  
  "Мы знаем, что случилось с послом?"
  
  "Он был убит четыре дня назад. У нас есть тело на льду".
  
  Глаза всех присутствующих в комнате округлились и остановились, как у детей, слушающих рассказы о призраках Хэллоуина у лесного костра.
  
  Никто ничего не сказал.
  
  "При сложившихся обстоятельствах, - медленно произнес Президент, - это только вопрос времени, когда эта штука сломается. Нам придется выйти вперед перед этой штукой. Pronto."
  
  "Если вы имеете в виду то, что я думаю, вы имеете в виду..." - начал министр обороны.
  
  "Да. Я собираюсь передать тело в консульство Ираити. Выбора нет".
  
  "Никто не знает, как отреагирует Абоминадад".
  
  "Господин Президент, позвольте мне предложить нанести первый удар".
  
  "Господин президент, - вмешался министр обороны, - позвольте мне предложить вам проигнорировать предложения председателя, поскольку это заседание кабинета министров и, строго говоря, он не является членом кабинета".
  
  "Как насчет того, чтобы перейти в Военный кабинет?" - с надеждой сказал председатель Объединенного комитета начальников штабов.
  
  Президент поднял успокаивающую руку.
  
  "Никакого первого удара. Я прикажу освободить тело. Но мы должны быть готовы отреагировать на ответ Ираити - каким бы он ни был ".
  
  Каждый мужчина в кабинете министров понимал, что означали слова президента.
  
  Они собирались сделать гигантский шаг навстречу войне.
  
  Глава 39
  
  В самом нижнем подземелье Дворца Скорби Римо Уильямс проснулся.
  
  Он почувствовал вкус засохшей крови на своих губах.
  
  И тогда он вспомнил лихорадочные кровавые поцелуи, которыми осыпала его Кимберли Бейнс, когда они лежали на тучном теле принца Абдула Фарима. Многочисленные когти Кали с желтыми кончиками перенесли его в изысканный ад сексуальных мучений, после чего он рухнул на песок, истощенный и без сознания.
  
  Римо проснулся с рассветом.
  
  Палящее солнце обожгло его кожу до оттенка омара. Он был обнажен, но больше не возбужден. Едва наступило это приятное облегчение, как Кимберли Бейнс, тоже обнаженная, встала со своего трона - трупа, на котором уже начал пировать канюк, - и подняла четыре руки к солнцу.
  
  "Встань. Красный один".
  
  Римо поднялся на ноги.
  
  "Теперь ты по-настоящему красный, как и подобает супругу Кали".
  
  Римо ничего не сказал. Ее пересохшие губы были покрыты запекшейся, похожей на ржавчину кровью. Ее голова лежала на плече, почти перпендикулярно сломанной шее. Позади нее канюк поднял голову, его омерзительная голова была наклонена, повторяя взгляд Кимберли.
  
  "И что теперь?" Тупо спросил Римо.
  
  Кимберли Бейнс сжимала желтый шелковый шарф двумя руками, как кнут, ее маленькие груди подпрыгивали при каждом щелчке.
  
  "Мы ждем, пока вскипит Котел с кровью. Затем мы станцуем Тандаву вместе, о победитель Тройного мира".
  
  Но котел с Кровью так и не начал бурлить. Солнце взошло и, зависнув, как перегретый медный шар, начало свое медленное погружение в пустыню и тьму.
  
  Кимберли Бейнс неохотно надела свой абайух и приказала Римо снова надеть его испачканное кимоно.
  
  Они вернулись в Абоминадад самолетом, и после того, как их доставили во Дворец Скорби, Римо был брошен в подземелье, где он немедленно погрузился в побежденный сон без сновидений.
  
  Теперь, ощущая вкус крови на губах, он уставился в непроглядную тьму пустыми, горящими глазами.
  
  Если бы он был самим собой, он мог бы встать и проломить толстую, окованную железом деревянную дверь на свободу.
  
  Но Римо больше не был самим собой. Он был рабом Кали.
  
  Это была бы участь хуже смерти, но Римо почувствовал вкус Пустоты - холодного безжалостного места, где сейчас страдал Чиун. Так же, как страдал Римо.
  
  Живой или мертвый, на земле или в Пустоте, Римо больше не волновало. Он был вне помощи и надежды.
  
  Он предпочел бы умереть, но он знал, что ожидало его после смерти.
  
  И поэтому он ждал в темноте.
  
  Глава 40
  
  Хорошо, что Турки Абатира был мертв.
  
  Будь он жив, покойный посол Ираити испытывал бы мучительную боль.
  
  Его мертвое тело пролежало четыре дня в морге-холодильнике под охраной полиции, пока официальный Вашингтон обдумывал, что с ним делать.
  
  Когда было решено, что беспокойство, высказанное в прессе, больше нельзя игнорировать, за телом прибыла команда "инертных активов" ЦРУ. "Инертный актив" - термин ЦРУ, обозначающий "неудобный труп".
  
  Мертвого посла доставили в штаб-квартиру ЦРУ в Лэнгли, штат Вирджиния, где грязная вода из реки Потомак закачивалась в его легкие через садовый шланг, засунутый в его отвисший рот. Руководитель группы инертных активов, отвечавший за операцию, продолжал отливать воду, пока она не вытекла из легких покойного посла и не потекла у него из ноздрей.
  
  Затем тело было помещено за руль арендованного автомобиля, чьи документы, оформленные задним числом, докажут, что посол арендовал его в день своего исчезновения. Автомобиль врезался в мягкое препятствие на скорости шестьдесят две мили в час - этого было достаточно, чтобы бескровное лицо посла оказалось на лобовом стекле и остались убедительные шрамы.
  
  Затем тело извлекли и высушили в резервуаре для воды, пока мягкие ткани не стали опухшими и серыми от погружения. Когда желудок раздулся от расширения кишечных газов до уровня, эквивалентного третьему триместру беременности, посол Турки Абатира был объявлен "обработанным".
  
  Затем автомобиль был перевезен автоперевозчиком в защищенную часть военно-воздушной базы Киплинг и столкнут в реку.
  
  Агент ЦРУ, в обязанности которого входила "обработка" тела посла, наблюдал за пузырями, поднимающимися из тонущей машины. Когда последний пузырь выплыл на поверхность, он нашел телефон-автомат, откуда позвонил в полицию округа Колумбия.
  
  Полиция, не подозревая, что ее подставили, чтобы придать правдоподобия этой истории, добросовестно провела расследование. Были посланы водолазы. Был вызван спасатель. И тело было извлечено парамедиками, которые, взглянув на опухшее червеобразное лицо и пальцы, констатировали смерть.
  
  Тот же судмедэксперт, который два дня спустя констатировал смерть посла от удушения, провел новое вскрытие. На этот раз он подтвердил, что причиной смерти было утопление.
  
  Он не подвергал сомнению процедуру. Он понимал деликатность, которая обычно окружает смерть дипломата, и делал это раньше.
  
  Что более важно, у него был сын, служивший в Хамидийской Аравии, которого он хотел бы видеть вернувшимся в Штаты живым, когда закончится его турне.
  
  Тело посла Абатиры вместе с фальсифицированным отчетом о вскрытии было передано плачущим сотрудникам посольства Ираити. Сообщение было передано по телеграфу Абоминададу.
  
  Последовало долгое молчание.
  
  Когда наконец пришли инструкции из Министерства иностранных дел Ирака, они были краткими: "ОТПРАВЬТЕ ТЕЛО ДОМОЙ".
  
  Поскольку национальной авиакомпании Ираит было запрещено совершать полеты над всеми странами, кроме Ливии и Кубы, тело пришлось доставить самолетом в Гавану, куда гражданский самолет Air Irait доставил посла Турки Абатиру в его последний рейс.
  
  В Лэнгли сотрудники ЦРУ поздравили себя с хорошо выполненным сокрытием.
  
  В международном аэропорту Маддас Кимберли Бэйнс, одетая в полностью скрывающий черный абайух, терпеливо ждала прибытия тела. Она смешалась с заплаканной семьей посла, вне поля зрения президента Маддаса Хинсейна и его сопровождения, неотличимая от других женщин под своей черной вуалью. Был объявлен национальный день траура. По всему аэропорту приспущены флаги.
  
  Самолет коснулся земли. Женщины запрокинули головы и издали скорбные вопли горя.
  
  Никем не замеченная, Кимберли Бэйнс проскользнула из зоны ожидания пассажиров в терминал приема грузов.
  
  В своем черном туземном костюме она пряталась в тени, пока гроб из полированного красного дерева поднимали на ленточный конвейер и относили вниз к ожидающим грузчикам.
  
  Грузчики затащили гроб в ожидающий багажный фургон.
  
  Прошло пять минут, пока водитель грузовика допил чашку горького кофе с цикорием - единственного сорта, доступного в санкциях, - и Ираит задохнулся.
  
  За эти пять минут Кимберли Бэйнс проскользнула к гробу и открыла крышку. Подняв его обеими руками, она держала его высоко, в то время как вторая пара протянула руку через прорези в абайухе, чтобы обернуть длинный желтый шелковый румал вокруг опухшей, обесцвеченной шеи мертвого посла.
  
  Она туго натянула его.
  
  Нет, крепче, требовал голос из глубины ее души. Тот же голос, который вел ее все дни в Ираите, делясь секретами и скрытыми знаниями и даже обучая ее арабскому языку так, как она не могла понять.
  
  "Но он мертв. О госпожа", - прошептала Кимберли.
  
  Его душа не мертва. Заставь ее кричать.
  
  Кимберли с головой окунулась в это. Она с наслаждением затягивала румал все туже и туже. Рот посла фактически открылся. Двумя пальцами она просунула руку внутрь и вытащила его длинный, обесцвеченный язык. Это было похоже на короткий черный галстук, свисающий с его подбородка.
  
  В качестве последнего жеста она приподняла его веки. Они были запечатаны спиртовой жвачкой.
  
  В неподвижных глазах посла Ираити было то же выражение ужаса, что и тогда, когда Кимберли видела его в последний раз.
  
  "Готово", - сказала Кимберли, закрывая крышку.
  
  Превосходно, мой сосуд. Тиран Маддас не может игнорировать эту провокацию.
  
  "Я рад, что вы одобряете, моя леди".
  
  Я хочу. Прикосновение языка тоже было приятным.
  
  Глава 41
  
  Инженерный корпус армии уже выгрузил свое землеройное оборудование, когда армейский вертолет высадил Гарольда Смита в огороженной пустыне за пределами Палм-Спрингс, Калифорния.
  
  Лысеющий молодой лейтенант водил счетчиком Гейгера вокруг кратера, который напоминал оплавленную воронку из почерневшего стекла, получая за свои труды лишь отрывочные щелчки.
  
  "Я полковник Смит", - сказал Гарольд Смит, поправляя воротник старой формы цвета хаки, которая висела у него на чердаке.
  
  "Лейтенант Лэтем", - сказал молодой человек, выключая аппарат и возвращая рукопожатие Смиту. "Радиационный фон в норме, сэр".
  
  "Я это понял. Вы готовы начать раскопки?"
  
  "Мы ждали вашего прибытия".
  
  "В наши дни трудно достать билеты на MAC. Со времен Курана".
  
  "Расскажи мне об этом. Позволь мне показать тебе размер ореха, который мы должны расколоть".
  
  Они шли по хрупкому стеклу. Оно прогибалось под их ногами с хрустом, как разбитое, но неповрежденное ветровое стекло из безопасного стекла. Там, где стояла тяжелая техника, инженеры в форме сгрудились вокруг огромной бетонной плиты, наполовину занесенной ветром песком. Она напоминала уродливую серую пробку. Солдаты подметали плоскую поверхность, очищая ее от песка.
  
  "Я предлагаю взорвать сосунка динамитом", - предложил лейтенант Лэтем. "Кумулятивные демонстрационные заряды должны начисто снять эту гадость".
  
  "Вы не будете использовать динамит", - жестко сказал Гарольд Смит.
  
  Кучка инженеров обернулась на резкий звук голоса Смита.
  
  "Я эксперт по разрушению", - сказал один. "Вы, должно быть, полковник Смит".
  
  "Я да, а вы будете использовать отбойные молотки".
  
  "Прошу прощения, полковник. Но мы смотрим на двухсотфутовую трубу, в которую было залито, возможно, десять тонн бетона. Потребуется вечность, чтобы отбойным молотком все это расшатать".
  
  "У нас нет вечности, и вы будете добывать бетон отбойными молотками".
  
  Серьезный тон полковника решил вопрос. Это и его полномочия. Армейская команда думала, что Смит был направлен туда Пентагоном. Пентагон думал, что его одолжило ЦРУ. Белый дом проинструктировал ЦРУ придерживаться легенды прикрытия.
  
  "Хорошо", - крикнул лейтенант. "Вы слышали полковника. Давайте разгрузим эти отбойные молотки".
  
  Они принялись за работу. Наступил рассвет. К вечеру, под опытным руководством Смита, они соорудили насыпи из толстого бетона и проделали пробитое отверстие в большой колодец.
  
  Подошел Смит. Он был в рубашке без пиджака, помогал таскать бетон. У него болели суставы.
  
  "Что, черт возьми, это вообще за штука?" Поинтересовался лейтенант Лэтем, вытирая пот с лица.
  
  "Застройщик назвал это Кондоминиумом", - сказал Смит, глядя вниз на открытый лестничный пролет.
  
  "Простите, сэр?"
  
  "Кондоминиум", - повторил Смит. "Своего рода подземный кондоминиум. Предполагалось, что он откроет пустыню для строительства кондоминиумов. По сути, мы стоим на высотном жилом доме, утопленном в песке ".
  
  "По-моему, звучит глупо".
  
  "Случайный взрыв нейтронной бомбы положил конец проекту", - сказал Смит.
  
  "О которой я читал". Лейтенант посмотрел вниз. "Вы хотите сказать, полковник, что эти ступени ведут на двадцать восемь этажей под землей?"
  
  Смит кивнул. "Я пойду первым", - сказал он.
  
  Взяв фонарик, Смит спустился вниз. Это было похоже на вход в пещеру с лестницей. После спуска на два пролета это ничем не отличалось от спуска по пожарной лестнице небоскреба во время отключения электроэнергии. Незаслуженная влажность угнетала, но было прохладно. Прохладно, язвительно подумал Смит, как в могиле.
  
  Направляя луч своего фонарика во все стороны, лейтенант Лэтем пропищал позади Смита.
  
  "То, что мы ищем, засекречено?" спросил он.
  
  "Конкретно, да. В целом, нет".
  
  Лэтему пришлось подумать об этом минуту.
  
  "Вообще говоря, полковник, узнаем ли мы это, когда увидим? Я имею в виду, что мы должны искать?"
  
  "Труп".
  
  "О". Тон лейтенанта подразумевал: "Мне это не нравится".
  
  Они спускались все ниже и ниже, пока воздух не стал спертым и удушливым. Когда они спустились на пять этажей, противопожарные двери было невозможно открыть. Бетон глубоко залило водой. Воздух сгустился от влажности. Мужчины начали кашлять. Эхо было неуютным.
  
  Семью этажами ниже это было все равно что дышать отбросами пруда. С каждым этажом ниже было все хуже. Они смогли открыть двери, начиная с десяти этажей ниже. Затем начались серьезные поиски в рукотворном лабиринте пустых комнат и зловонного воздуха.
  
  На каждом последующем этаже не было ничего крупнее случайного мертвого скорпиона.
  
  Наконец, на середине двадцатого этажа под землей, потрескавшаяся бетонная лестница исчезла в стоячей воде чайного цвета.
  
  "Я думаю, это все, что мы можем сделать", - пробормотал лейтенант Лэтем. "Извините, полковник".
  
  Гарольд Смит стоял, глядя на стоячую воду, его фонарик метался туда-сюда.
  
  "Ныряльщики", - прошептал он.
  
  "Что?"
  
  Седовласая голова Смита резко повернулась. Его голос был полон срочности. "Я хочу, чтобы на это место была доставлена военно-морская спасательная команда".
  
  "Мы можем это сделать", - сказал лейтенант Лэтем. "Потребуется немного усилий, но это возможно".
  
  "Сейчас!" Рявкнул Смит.
  
  "К чему такая спешка? Если твой мертвый парень там, внизу, он мертв уже давно".
  
  "Немедленно", - повторил Смит.
  
  И, слава богу, команда инженеров развернулась и дважды промаршировала обратно по длинным лестничным пролетам к пригодному для дыхания воздуху поверхности.
  
  Смит остался, уставившись в воду.
  
  "Да", - медленно произнес он. "Именно сюда он должен был отправиться, когда взорвалась нейтронная бомба. Вода - идеальный щит от радиации. Да".
  
  Смит вернулся на поверхность, где достал свой портфель из ожидавшего вертолета. Укрытый от остальных, которые работали с мобильной рацией, он подключился к компьютерам CURE в Фолкрофте.
  
  Ситуация ухудшалась, он видел из первых отчетов.
  
  Тело посла Абатиры прибыло в Абоминадад. Под пристальным взглядом телекамер президент Маддас Хинсейн открыл гроб. И его немедленно вырвало при виде раздутого мертвого лица с почерневшим языком и ярко-желтой перевязью, так туго обвязанной вокруг горла, что термин "выродок с карандашной шеей" подходил послу Абаатире на букву "Т".
  
  Телевизионная передача прекратилась. С тех пор в Abominadad воцарилась только тишина, мрачная и зловещая.
  
  Тем временем "мирное подношение" было отправлено в Нехмад, где шейх собственноручно открыл длинную богато украшенную коробку и обнаружил своего единственного сына Абдула Фарима задушенным, его раздутое тело было осквернено желтым шелковым шарфом, из-за которого, по-видимому, после смерти вывалился его похожий на печень язык.
  
  Хотя шейх публично заявил, что его никчемному сыну лучше умереть, в частном порядке он призывал нанести удар по Абоминададу. Вашингтон сопротивлялся. Война была близко - ближе, чем когда-либо.
  
  И доктору Гарольду В. Смиту стал ясен генеральный план Кали.
  
  "Она пытается втянуть обе стороны в конфликт", - сказал он.
  
  Холодный комок чего-то неописуемого опустился в его кислый желудок.
  
  Это был чистый, неподдельный страх.
  
  Глава 42
  
  "Ты знаешь, что должна сделать". - сказала Кимберли Бейнс с придыханием.
  
  "Я не знаю, что еще я могу сделать". Маддас Хинсейн угрюмо настаивал. "Я сделал все, о чем ты меня просил. Я атаковал линию фронта. Ответа нет. США не хотят войны. Я отправил тело толстого принца его отцу, шейху. Он не обращает внимания на эту провокацию. Хамиды не хотят войны. Я не хочу войны. У меня есть Куран. Мне нужно только переждать санкции, и я одержу победу. Там ".
  
  Он вызывающе скрестил свои толстые руки. Его губы сжимались до тех пор, пока их не поглотили пробивающиеся усы. Они лежали на ложе из гвоздей в частной камере пыток Маддаса Хинсейна, где их никто не беспокоил. Они накрыли гвозди фанерой.
  
  "Они посмели вернуть вашего любимого посла с американским символом на шее", - сказала Кимберли. "Вы не можете игнорировать это".
  
  "Есть другие послы", - прорычал Маддас. "Послы более расходный материал, чем солдаты".
  
  "Ты должен ответить на эту провокацию".
  
  "Как?"
  
  "Я думаю, ты знаешь, что ты должен сделать".
  
  "Да, я знаю", - сказал он, внезапно садясь. "Давай займемся сексом. Настоящим сексом. У нас еще не было секса вместе. Просто шлепки".
  
  Кимберли отвернулась. "Я невеста Шивы. Я спариваюсь только с Шивой".
  
  "Кто такой этот Шива?" - Грубо спросил Маддас Хинсейн.
  
  "Великое существо, известное как Тройной Конец Света, потому что ему предназначено превратить небеса, ад и землю в ничто под его безжалостными стопами".
  
  "Я верю только в Маддаса Хинсейна и Аллаха. В таком порядке. Иногда в Пророка Мухаммеда, когда мне это удобно. Я говорил тебе, что он приходил ко мне во сне?"
  
  Светлое лицо Кимберли осветилось интересом. "Что он сказал?"
  
  "Он сказал, что я облажался. Его точные слова. Вот почему я не всегда верю в Пророка. Истинный Мухаммед никогда бы не сказал таких слов арабскому ятагану".
  
  "Что мне с тобой делать?" Спросила Кимберли Бейнс, проводя своими многочисленными руками по жестким волосам Маддаса Хинсейна.
  
  Спросите его, что произойдет, если американцам удастся его убить.
  
  "Ты знаешь, что американцы послали агентов, чтобы причинить тебе вред, Драгоценная", - подсказала Кимберли. "Ты не боишься последствий? Ты говоришь, что они не хотят войны. Может быть, это потому, что они рассчитывают выбить тебя из седла мошенничеством?"
  
  Маддас сердито сверкнул глазами. "Это не принесет им ничего хорошего".
  
  "Нет?"
  
  "У моего министра обороны есть инструкции на случай моей смерти. Они называются "Команды погибели". Если я паду в бою, он должен начать тотальную атаку на Хамидитскую Аравию и Израиль".
  
  Фиалковые глаза Кимберли заблестели, как две новые звезды.
  
  "Ты готов отправиться на войну мертвым, - настаивала она, - почему бы не живым, чтобы ты мог насладиться плодами победы?"
  
  "Потому что я, может быть, и сумасшедший осел, но я умный араб. Я знаю, что американцы превратят весь Ираит в холодный пепел, если я начну войну ". Он покачал головой. "Нет, не сейчас. Через несколько лет, когда у нас будет ядерное оружие, я смогу делать то, что захочу. Я должен выжить до тех пор".
  
  Скажи ему, что он не доживет до этого дня. Его генералы замышляют против него заговор.
  
  "Я слышала, как на базарах шепчутся, что ваши генералы замышляют против вас заговор", - сказала Кимберли. "Они видели, как вас вырвало в гроб вашего посла, и восприняли это как признак слабости. Весь Абоминадад гудит о том, что вы опасаетесь войны ".
  
  "Пусть они жужжат. Мухи тоже жужжат. Я тоже не слушаю мух. Мои подданные встанут в строй в тот момент, когда я им прикажу. Они знают, как и весь мир, какая я сумасшедшая задница ".
  
  Скажи ему, что они очерняют его с каждым часом.
  
  "Они очерняют тебя с каждым часом".
  
  Мэддас сел, нахмурившись. "Они делают?"
  
  Скажи ему, что они называют его Кебир Гамуз.
  
  "Они называют тебя Кебир Гамуз".
  
  "Большой водяной буйвол! Они так меня называют?"
  
  "Они говорят, что ты бесхребетный халк, маскирующийся под араба".
  
  Хорошее прикосновение.
  
  "Я этого не потерплю!" Закричал Маддас Хинсейн, потрясая кулаком. "Я прикажу казнить за это каждого мужчину, женщину, ребенка и генерала в Ирайте!"
  
  "Тогда кто будет сражаться за тебя?"
  
  "Все арабы Курана стали моими новыми подданными. Они будут лояльны, ибо я освободил их от западной коррупции.
  
  "Нет, ты знаешь, что ты должен сделать". "И что это такое?" - угрюмо спросил Маддас Хинсейн, откидываясь на спинку кровати и снова скрещивая руки на груди.
  
  Кимберли Бейнс улыбнулась. Она играла с прядью его жестких каштановых волос, думая о том, как сильно они похожи на мех водяного буйвола.
  
  "Вы должны публично казнить Дона Кудера и преподобную Джунипер Джекман в отместку", - решительно заявила она.
  
  "Я должен?"
  
  "Вы должны. Потому что, если никто не хочет войны, никто не будет нападать на вас из-за простого репортера и несостоявшегося кандидата в президенты".
  
  "Это пошло бы на пользу моим опросам", - медленно произнес Маддас Хинсейн.
  
  "Твой народ снова будет уважать тебя".
  
  "Как и должно быть", - твердо сказал Маддас.
  
  "Ваши генералы не будут добиваться вашей головы".
  
  "Моя голова принадлежит моим плечам", - крикнул Маддас, - "где она и должна быть - вместилище острого мозга, который объединит всю Аравию!"
  
  "Тогда твой путь свободен".
  
  "Да, я сделаю это".
  
  Кимберли положила свою белокурую головку на плечи Маддаса Хинсейна. В любом случае, ей нужна была поддержка. "Ты действительно Ятаган арабов, Драгоценный".
  
  Большой гамус - замазка в твоих руках, мой сосуд.
  
  "Я знаю".
  
  "Что это, мое сахарное свидание?" Пробормотал Мэддас.
  
  Кимберли мило улыбнулась.
  
  "Ничего. Просто разговариваю сам с собой".
  
  Глава 43
  
  Вода бурлила. Гарольд Смит мог различить пятна ржавчины, кружащиеся в воде, плещущейся у подножия лестницы, как потревоженное подземное море. Они заставили его подумать о сверкающих пятнышках крови.
  
  Бульканье усилилось, и маска водолаза всплыла на поверхность. Прорезиненная рука потянулась, чтобы откинуть маску и вырвать загубник из зубов военного водолаза. Он дважды сплюнул, прежде чем заговорить.
  
  "Ничего, полковник. Если здесь внизу есть тело, мы не сможем его найти".
  
  "Вы уверены?" Хрипло спросил Смит.
  
  Дайвер забрался на нижнюю сухую ступеньку. Он встал, стряхивая воду со своего гидрокостюма, как лоснящаяся борзая.
  
  "Под водой восемь этажей. Нужно осмотреть большую территорию, но я не могу найти ни одного тела".
  
  Чопорный рот Смита сжат.
  
  "Я не могу принять это".
  
  "Сэр, мы продолжим поиски, если вы прикажете, но я могу заверить вас, что каждая комната была обыскана. Дважды".
  
  Смит задумался. "Вылезай из своего гидрокостюма".
  
  "Сэр?"
  
  "Я иду внутрь".
  
  "Полковник, окружающая среда там, внизу, довольно сложная. Гниющие балки. Плавающее дерево. Я бы не стал. В вашем возрасте. Я имею в виду..."
  
  "Выйдите из костюма сейчас", - повторил Смит.
  
  Не говоря ни слова. дайвер передал Смиту свой фонарик, когда Смит помог ему снять кислородные баллоны. Смит разделся до серых боксерских трусов и футболки. Костюм был плотно облегающим. Танки ощущались как ракеты-носители на запасной раме Смита.
  
  Смит подул в мундштук, чтобы прочистить его, и, стараясь не запутаться в ластах, просто спустился по ступенькам в самую холодную и черную воду, какую только мог себе представить.
  
  Он включил свет. Вода сомкнулась над его головой. Он слышал собственное колотящееся сердце, свое затрудненное, неровное дыхание и слабое бульканье. Больше ничего. Мир, который он знал, сменился чуждой средой, которая впилась своими крутящимися холодными пальцами в его ребра. Собравшись с духом, он спустился с безопасных ступеней.
  
  Был остановивший сердце момент дезориентации. Пол и потолок стали неразличимы.
  
  Во время войны Смит выполнял подрывные работы для УСС. Давным-давно. К нему вернулся его подводный аппарат. Он устремился за конусом света, который держал перед собой.
  
  Он проплыл по всей длине девятого этажа - на самом деле двадцатого, считая от пустыни, - переходя из комнаты в комнату, нащупывая свет. К счастью, проект кондоминиума не достиг состояния меблировки, когда он был остановлен. Плавающих объектов, по которым можно было ориентироваться, было немного. Просто древесные обломки и водорослеподобный мусор.
  
  Другие дайверы присоединились к нему, добавив свои фонари к его. Не желая отвлекаться на их деятельность, Смит жестом предложил им следовать его примеру.
  
  Девятый этаж оказался разочаровывающе пустым. Он проплыл мимо двери лифта к распахнутым противопожарным дверям и наслаждался жутким ощущением, будто плывет вниз по длинному лестничному пролету.
  
  На следующем этаже не было даже плавающих обломков. Как и на полу под ним.
  
  Смит настаивал. Он взглянул на позаимствованный хронометр, затем понял, что не спросил водолаза, сколько воздуха осталось в его баллонах. Он мрачно продолжал. Он должен быть уверен, прежде чем прекратить поиски. Хотя у него мелькнула мысль, что, если Мастер Синанджу действительно находится в этом водном царстве, он был здесь почти три месяца. Сердце Смита упало. Что он ожидал найти? Возможно, только труп, дух которого требовал надлежащего погребения.
  
  Это и не более. Тем временем мир двигался к Красной Бездне Кали. И если они перейдут через пропасть, мертвых, которых нужно похоронить, может оказаться больше, чем живых. Но поскольку он был бессилен повлиять на ситуацию иначе, Гарольд Смит продолжал.
  
  В конце концов доктор Гарольд В. Смит сдался только тогда, когда обнаружил, что ему не хватает кислорода. В отчаянии он изменил курс и поплыл к лестнице. Его сердце бешено колотилось. В ушах звенело. Затем его зрение стало таким же красным, как и рев в ушах.
  
  Смит вырвался на поверхность, задыхаясь, его мундштук вылетел, как застрявшая в горле кость.
  
  "Я сожалею, полковник", - сказал лейтенант Лэтем, наклоняясь, чтобы поднять его на безопасную ступеньку.
  
  "Я должен был увидеть сам", - глухо сказал Смит.
  
  "Должен ли я отменить поиски?"
  
  Смит кашлянул сухим дребезжащим кашлем.
  
  "Да", - тихо сказал он. В его голосе звучало поражение.
  
  Два инженера помогли Смиту выбраться на поверхность. Его легкие работали. Его дыхание вырывалось хрипами агонии. Он нес свою форму и обувь.
  
  "Может быть, тебе лучше отдохнуть несколько минут", - предложил один из пары.
  
  "Да, да, конечно", - выдохнул Смит.
  
  Они все уселись на ступеньках, ничего не говоря. Ныряльщики продолжили путь босиком.
  
  "Жаль, что лифты не работают", - проворчал один другому. "Избавь нас от подъема".
  
  Смит, зашедшийся кашлем, поднял глаза.
  
  "Лифты?" он ахнул.
  
  "Они не работают", - сказал лейтенант Лэтем Смиту. "Мы могли бы установить носилки, если вы думаете, что не справитесь ..."
  
  Смит схватил его за руку. "Лифты", - хрипло повторил он.
  
  "Сэр?"
  
  "Кто-нибудь ... проверял лифты?" Смит прохрипел.
  
  "Я не знаю". Лейтенант поднял глаза. "Привет, флот. Полковник хочет знать, проверили ли вы шахту лифта".
  
  "Не мог", - отозвался водолаз из темноты. "Все двери заморожены и закрыты ниже девятнадцатого этажа.
  
  "Клетка", - прохрипел Смит, - "где она?"
  
  "Мы не знаем. Непогруженная секция шахты свободна, так что она должна быть внизу".
  
  Используя инженеров для поддержки, Смит с трудом поднялся на ноги.
  
  "Мы возвращаемся вниз", - мрачно сказал он.
  
  "Сэр?" Это был один из водолазов.
  
  "Мы должны исследовать этот лифт".
  
  Они вернулись на сухой десятый этаж в тишине. Используя монтировки, они разделили двери лифта. Смит заглянул внутрь. Он увидел танцующую воду с пятнами ржавчины, плавающими на поверхности менее чем в четырех футах ниже. Кабель исчез в мутном супе.
  
  "Проверь клетку", - приказал Смит.
  
  Лейтенант Лэтем указал на открытые двери. "Вы слышали этого человека".
  
  Без протеста, но с заметным отсутствием энтузиазма двое ныряльщиков надели дыхательное оборудование и забрались внутрь. Соскользнув вниз по тросу, они исчезли почти без всплеска.
  
  Их огни заиграли внизу, померкли, а затем исчезли совсем. Время шло. Нервно прочистили горло.
  
  "Либо они обнаружили ловушку", - рискнул Лэтем, - "либо они в беде".
  
  Никто не двинулся с места, чтобы разобраться.
  
  Прошла добрая часть десяти минут, прежде чем внезапно протянулась рука, словно утопающий, возвращающийся на поверхность. Сердце Смита подпрыгнуло. Но рука была обтянута резиной. Следующей в поле зрения появилась голова дайвера в резиновой оболочке. Рука откинула маску для подводного плавания.
  
  "Мы кое-что нашли", - напряженно сказал дайвер.
  
  "Что?" Спросил Смит напряженным голосом.
  
  "Это приближается сейчас". Ныряльщик вернулся в воду.
  
  Он вернулся меньше чем через минуту, к нему присоединился его товарищ по команде.
  
  Они одновременно вынырнули на поверхность, прижимая к себе небольшой сверток, завернутый во влажную пурпурную ткань. В ход пошли фонарики.
  
  "Боже мой", - сказал Смит.
  
  Наклонившись, он коснулся холодного, костлявого предмета, похожего на покрытую слизью палку. Она была белой, как рыбье брюхо. Поверхность скользнула под его хваткой с ужасающей легкостью, учитывая, что это была человеческая кожа.
  
  Борясь с приступом рвоты, Смит потянул за мертвое существо. Другие руки соединились. Используя тяжелый трос для поддержки, водолазы подняли свою ношу.
  
  Пока они стаскивали промокший холодный сверток на пол, Смит увидел, что тот держится за предплечье с обрезком трубы. Рука, прикрепленная к нему, была сжата в кулак с длинными ногтями от боли. Кожа на костях пальцев была обвисшей и прозрачной. Это напомнило Смиту вареное куриное крылышко.
  
  "Это было в лифте", - пробормотал один из дайверов, выбираясь наружу. Другой присоединился к нему, сказав: "Он был в позе эмбриона. Просто плавал, как мяч. Разве это не странно? Он ушел тем же путем, каким пришел в мир. Весь свернувшийся калачиком."
  
  Гарольд Смит склонился над телом. Голова откатилась, обнажив лицо, которое было суровым из-за отсутствия цвета. Морщины на лице Мастера Синанджу были глубже, чем Смит когда-либо видел. Голова была похожа на сморщенную белую изюминку, губы приоткрылись в гримасе, обнажая зубы, похожие на индийскую кукурузу. Его волосы прилипли к вискам и подбородку, как обесцвеченные морские водоросли.
  
  Это было лицо трупа.
  
  Тем не менее, Смит приложил одно ухо к впалой груди. Мокрый шелк был липким. Он был удивлен, что мышцы не перешли в трупное окоченение.
  
  "Нет сердцебиения", - пробормотал он.
  
  "Чего вы ожидали, полковник? Он был погружен в воду в течение последних трех месяцев".
  
  Смит снова посмотрел на лицо.
  
  "Просто тело", - сказал он хрипло. "Я проделал весь этот путь только ради тела".
  
  За спиной Смита остальные обменялись взглядами. Они пожали плечами.
  
  Тишина заполнила тусклый коридор глубоко в песке.
  
  Смит опустился на колени, держа одну руку над головой тела.
  
  Под своими пальцами он что-то почувствовал. Не сердцебиение - точно. Это было больше похоже на медленное набухание, как воздушный шарик. Оно прекратилось, или приостановилось. Затем опухоль убралась с нарочитой медлительностью на следующем вдохе.
  
  Без предупреждения Гарольд Смит бросился на тело. Он перевернул его на живот. Взявшись одной рукой за другую, он начал колотить Мастера Синанджу по спине.
  
  "Сэр, что вы делаете?" Это был лейтенант.
  
  "На что это похоже?" Смит яростно отшатнулся. "Я делаю искусственное дыхание".
  
  "Так я и думал", - сказал другой тихим голосом.
  
  "Не стойте просто так", - рявкнул Смит. "Рядом с вами стоит медик. Приведите его сюда!"
  
  Последовало секундное колебание. Смит толкнул снова, используя каждую унцию своей силы.
  
  "Сделай это!"
  
  Команда сорвалась с места и побежала. Они поднимались по лестнице, как олимпийские бегуны, борющиеся за то, чтобы зажечь факел.
  
  Смит отдался ритму.
  
  Он был вознагражден внезапным истечением ржавой воды из крошечного рта и ноздрей Чиуна. Он удвоил усилия, не останавливаясь до тех пор, пока вода не превратилась в судорожное журчание.
  
  Взяв хрупкие плечи в свои руки, Смит перевернул тело. Он не обнаружил сердцебиения. Разжав зубы, он запустил пальцы в крошечный рот. Это было все равно, что запустить пальцы в холодные мертвые внутренности моллюска.
  
  Он обнаружил, что язык не закупоривал трахею. Ниже язычка не было скоплений рвоты или мокроты.
  
  "Где, черт возьми, этот медик!" - Крикнул Смит в пустоту двадцатью этажами ниже, в калифорнийской пустыне.
  
  "А вот и он, сэр", - предложил водолаз.
  
  Медик бросил один взгляд и сказал: "Безнадежно".
  
  Смит с трудом поднялся на ноги, страдая от артрита, и приблизил свое лицо к лицу медика. Он произнес одно слово.
  
  "Воскрешать".
  
  "Невозможно".
  
  Смит взял галстук цвета хаки мужчины дрожащим кулаком. Он затянул узел до неудобной тугости.
  
  "Делай, как я говорю, или потеряешь звание, пенсию и, возможно, жизнь".
  
  Медик получил сообщение. Он приступил к работе.
  
  Скальпель распорол тонкий пурпурный шелк кимоно, обнажив грудь, ребра которой можно было пересчитать сквозь полупрозрачную голубовато-белую плоть. Из коробки достали стимуляторы сердцебиения.
  
  "Чисто!"
  
  Он приложил лопатки к груди. Тело дернулось.
  
  "Чисто!" - повторил медик.
  
  На этот раз тело подпрыгнуло. Когда все затаили дыхание, оно откинулось назад - действительно погрузилось - в жуткий покой.
  
  Трижды оцинкованный труп содрогнулся, только чтобы снова впасть в неподвижность.
  
  После четвертой попытки Смит наклонился и зажал нос. Он вдохнул воздух в мертвый рот.
  
  Медик присоединился, каким-то образом вдохновленный решимостью Смита. Это было невозможно, нелепо, и все же...
  
  Медик произвел манипуляции с грудной клеткой. Смит дунул в воздух.
  
  Спустя вечность мгновений Смит почувствовал ответное дыхание - зловонное и неприятное. Он отвернулся. Но на его глазах выступили слезы.
  
  Все увидели резкий подъем обнаженной груди. Это повторилось.
  
  "Он дышит!" - выдавил медик. Его голос был ошеломленным.
  
  "Он жив", - всхлипнул Смит, отворачиваясь, пристыженный своим проявлением.
  
  И в полумраке, пронизанном только скрещенными подводными фонариками, заговорил дребезжащий голос.
  
  "Ты... понял".
  
  Она исходила из тонких, как бумага, губ мимо обесцвеченных зубов, похожих на индийскую кукурузу.
  
  Веки разошлись, открывая подернутые пленкой красновато-карие глаза.
  
  Мастер Синанджу восстал из мертвых.
  
  Глава 44
  
  Рассвет, который потряс мир, начался, как и любой другой до него.
  
  Солнце поднялось над легендарными минаретами Абоминадада, как обиженный красный глаз. Муэдзин издал свой нестареющий клич, призывая правоверных к молитвам: "Аллах Акбар!"
  
  Бог Велик.
  
  В этот жаркий рассвет мысли Римо Уильямса не были ни о рассвете, ни о Боге, ни о величии.
  
  Темнота стала свидетелем его отчаяния. Он не спал. Его разум был застывшим оком страха.
  
  Затем полоска света. Окованная железом дверь его камеры в глубине Дворца Скорби со скрипом отворилась.
  
  Римо поднял взгляд, прикрывая запавшие глаза от нежелательного света.
  
  И был поражен холодным душем, окатившим его тело. Последовал еще один. И вскоре он промок насквозь.
  
  "Вытрись". - приказал голос.
  
  Это был голос Кимберли Бейнс, больше не хриплый и детский, а сильный и уверенный.
  
  Римо снял свое промокшее кимоно, ставшее тяжелым, как пропитанный дождем саван. Он медленно вытирался. Он не спешил.
  
  Что-то с шлепком приземлилось у этих ног!
  
  "Надень это", - проинструктировала Кимберли.
  
  В резком свете Римо влез в странную одежду, не вполне осознавая, что делает, и не заботясь об этом. Брюки были прозрачными. Он видел это. Туфли мягкими. То, что он принял за рубашку, оказалось жилетом без рукавов. Он поискал подходящую рубашку и не нашел. Пожав плечами, он надел жилет.
  
  "Выходи, Рыжий".
  
  Римо вышел на свет, который проникал через окно с железной решеткой высоко в каменной стене подвала дворца.
  
  "Ты выглядишь идеально", - одобрительно сказала Кимберли Бейнс.
  
  "Я чувствую себя так, словно..." Римо посмотрел вниз. Он увидел, что кончики его фиолетовых тапочек подвернулись. Жилет тоже был фиолетовым. На нем были алые плавки и прозрачные красноватые леггинсы. Его обнаженные загорелые руки почти совпадали по цвету с марлей.
  
  "Что это?" спросил он, ошеломленный.
  
  "Соответствующий костюм официального убийцы Абоминадада", - сказала Кимберли. "А теперь пойдем. У тебя есть жертвы, на которых ты можешь претендовать".
  
  Она повернулась, взмахнув своим абайухом, натягивая капюшон на голову и восстанавливая вуаль.
  
  "Кто?" Спросил Римо, следуя за ней деревянными шагами.
  
  На него не обращали внимания, пока она не выпустила его через боковую дверь в ожидающий бронированный автомобиль. Дверь за ними захлопнулась. Римо сел на откидное сиденье.
  
  "Те самые, которых ты пришел сюда спасти", - сказала она ему тогда.
  
  "О, Боже!" Римо прохрипел, не веря своим ушам.
  
  Маддас Хинсейн стоял перед своим Мятежным Командным советом, одетый в великолепный зеленый бурнус, за спиной у него был героический портрет Навуходоносора.
  
  "Я принял решение", - объявил он.
  
  "Хвала Аллаху".
  
  "Преподобные Джекман и Дон Кудер должны быть ликвидированы на глазах у всего человечества, чтобы мир знал, что я сумасшедший осел, с которым нельзя шутить".
  
  Отвратительный Командный Совет моргал в ошеломленном молчании, его глаза были похожи на порхающих испуганных бабочек.
  
  Будучи пылкими арабами, они понимали необходимость - нет, абсолютную необходимость - отплатить за жгучее оскорбление, нанесенное Соединенными Штатами арабской гордости, отправив домой убитое и оскверненное тело их патриотичного посла вместе с наглой ложью о том, что он утонул в автомобильной аварии.
  
  Но, будучи рациональными людьми, они знали, что это больше, чем что-либо другое, могло поставить их под прицел американского флота, скрывающегося в Персидском заливе.
  
  "Есть ли здесь кто-нибудь, кто думает, что это неподходящий ответ?" Потребовал Маддас. "Ну же, ну же. Говори правду. Мы должны быть единодушны в этом".
  
  Была поднята одинокая рука. Это был министр сельского хозяйства. Маддас кивнул в его сторону.
  
  "Разве это не опасно?" он задумался.
  
  "Возможно". Признал Маддас. "Вы обеспокоены тем, что США предпримут ответные меры?"
  
  "Да, Драгоценный Лидер. Это меня глубоко беспокоит".
  
  При этих словах Маддас Хинсейн выхватил свой револьвер с перламутровой рукояткой и выстрелил взволнованному министру прямо в лицо. Он упал вперед. Его лицо шлепнулось на стол, лопнув, как воздушный шарик с водой. Вот только вода была алой.
  
  "Твои страхи беспочвенны". Маддас сказал ему: "Потому что теперь ты за пределами их бомб". Он оглядел комнату. "Есть ли еще кто-нибудь, кто обеспокоен тем, что может пасть под бомбардировкой США?"
  
  Никто не произнес ни слова.
  
  "Вы все очень храбрые", - пробормотал Маддас. "Мы встречаемся на площади Арабского Возрождения через час. После сегодняшнего дня мы узнаем, кто с нами, а кто против".
  
  От вежливых аплодисментов задребезжали драпировки на стенах, и Маддас Хинсейн удалился.
  
  Они больше не будут называть его Кебир Гамуз.
  
  Облик Селима Фанека был известен во всем мире. Он был официальным лицом Маддаса Хинсейна. Когда президент Хинсейн пожелал выступить с речью по телевидению, ее произнес Селим Фанек. Его выбрали потому, что из всех остальных он больше всего походил на Маддаса Хинсейна. Это была почетная должность.
  
  Поэтому, когда Селим Фанек получил личный звонок от своего любимого Драгоценного Лидера, чтобы присутствовать при публичной казни преподобного Джекмана и Дона Кудера, он воспринял это как большую честь.
  
  Но когда служебная машина доставила его на площадь Арабского Возрождения, он понял, что это может быть обоюдоострая честь.
  
  Ибо это сделало его участником того, что американцы могли бы назвать военным преступлением - и внезапно Селим Фанек представил себя раскачивающимся на конце американской веревки.
  
  Поскольку его выбор колебался между грубым вкусом американской конопли и обжигающим гневом Маддаса Хинсейна, он с трудом сглотнул и взмолился Аллаху поразить американские войска смертью от жажды.
  
  Когда открылась дверь их номера "Шератон Шайтан", сначала Дон Кудер принял незваных гостей в форме за американскую оперативную группу, посланную лично освободить его. Он рассчитывал, что его сеть потянет за ниточки. Ему платили независимо от того, вещал он или нет.
  
  Мрачные усатые лица двух гвардейцев Возрождения, похожих на вырезанных из печенья маньяков Хинсейнов, остановили триумфальный крик у него в горле.
  
  "Вы ... вы, ребята, не американцы", - глупо выпалил он.
  
  "Мы сопровождаем казнь", - сказали ему.
  
  Как всегда, репортер, Дон Кудер сначала задал свой вопрос, а потом подумал об этом. "Кого казнят?"
  
  Они грубо схватили его, и еще двое вошли вслед за преподобным Джекманом.
  
  "Я знал, что они освободят нас", - прошептал Джекман, когда их гнали вниз по лестнице.
  
  "Они говорят, что сопровождают казнь". Кудер зашипел.
  
  "Да? Кого казнят?"
  
  "Я думаю, это мы".
  
  "Это из-за нас?" Преподобный Джекман жестко спросил одного охранника.
  
  "Ты был приговорен к смерти перед всем миром".
  
  "Это означает камеры?" Преподобный Джекман и Дон Кудер сказали с интервалом в четверть секунды.
  
  "Я полагаю, это называется одновременным воспроизведением", - предположил охранник.
  
  Преподобный и ведущий обменялись взглядами. Взгляды говорили о том, что новости были плохими, но, по крайней мере, они были в центре внимания.
  
  "С моими волосами все в порядке?" - спросил Дон Кудер.
  
  "Я потею?" - спросил преподобный Джекман. "Я не хочу, чтобы мои люди запомнили меня потным".
  
  Затем они вместе спросили сопровождающих, есть ли у них последняя просьба.
  
  "Да", - сказали им.
  
  Преподобный Джекман попросил хорошего гримера. Самого лучшего.
  
  Дон Кудер спросил, может ли он начать первым.
  
  Преподобный Джекман решил, что быть первым важнее хорошего гримера. "Пусть мои люди видят, как я потею. Потение - это не грех".
  
  Они спорили о том, кто больше заплатит за их взаимную казнь, вплоть до скрещенных ятаганов на площади Арабского Возрождения.
  
  Римо Уильямс, одетый как ало-пурпурный джинн из "Тысячи и одной ночи", вышел из перегретого бронированного автомобиля. Его волосы были мокрыми, и пот стекал по его обнаженной и загорелой груди между свободными рукавами пурпурного жилета.
  
  Кимберли Бейнс провела его мимо толпы, которая бушевала по обе стороны широкой тротуарной улицы, пересекавшей площадь Арабского Возрождения, словно море усов. Он прошел под сенью поднятых ятаганов. Это было похоже на холодную тень смерти, упавшую на него.
  
  Кимберли остановилась у деревянного помоста, похожего на трибуну для обозрения, расположенного посреди улицы, прямо под вершинами скрещенных сабель.
  
  "Поднимайся", - приказала она.
  
  Римо поднялся по лестнице, его ноги были деревянными, но натренированные в синанджу ступни были бесшумны, как шепот.
  
  Зрительская трибуна была наводнена гвардейцами Возрождения с АК-47 наготове. Они стояли между взбунтовавшимся Командным советом, на лицах которого было осуждающее выражение, и кучкой людей в передней части трибуны.
  
  Все еще моргая от бьющего в глаза света, Римо прошелся по этой группе в поисках Маддаса Хинсейна.
  
  Он различил высокую арабскую женщину в абайухе, окруженную несколькими людьми, которые могли быть Маддасом Хинсейном: один был одет во все белое, что делало его похожим на Человека с Плохим чувством юмора, другой - в униформу цвета хаки, а третий - в зеленый бурнус. Римо прищурился, пытаясь определить, кто из них был Мэддасом.
  
  Он сдался. Это было похоже на попытку различить даты.
  
  Мужчина, закутанный в зеленый бурнус, резко шагнул вперед и, подняв руки в знакомом благословении ладонями вверх, повернулся лицом к толпе. Толпа взревела в ответ.
  
  В темных складках его головного убора знакомые щетинистые усы Маддаса Хинсейна изогнулись в холодной улыбке. Он заговорил в микрофон. Толпа взревела, и коричневые руки вынырнули из-под мантии, чтобы указать на Римо. Толпа обезумела.
  
  "Народ Ираити очень гордится тобой", - прошептала Кимберли Бейнс, стоя за спиной Римо и переводя. "Они думают, что ты единственный праведный американец в мире".
  
  "Где ты выучил арабский?" Римо решил спросить.
  
  "Твоя будущая невеста научила меня". И она рассмеялась.
  
  Римо ничего не сказал. Короткий нетерпеливый щелкающий звук донесся до его ушей. Он огляделся и увидел, как Кимберли шуршит абайух. Конечно. Ее другие руки. Они беспокоились о скрытом румале, церемониальном удушающем шарфе Бандита.
  
  - Я никого не собираюсь душить, - натянуто сказал Римо.
  
  "Ты будешь делать то, что тебе прикажут", - ответила Кимберли. Затем "Ты используешь удар синанджу, известный как плавающий удар".
  
  Римо внутренне содрогнулся. Это был самый опасный удар в синанджу. Удар неумолимый. После высвобождения ее пятикратная мощь отражалась на нападающем со смертельным исходом, если удар не достигал цели. И когда запах Кали ударил ему в ноздри, Римо понял, что сделает это по команде.
  
  Он также понял, что у него был выбор промахнуться - и таким образом казнить себя. Приглушенный смех Кимберли сказал ему, что она тоже оценила его дилемму.
  
  Теперь толпа успокаивалась, ей помогала полиция Ираити по борьбе с толпой, размахивающая дубинками для наказания почек.
  
  А затем из ворчащего БТРА, который затормозил перед трибуной для рецензирования, вышли преподобный Джекман и Дон Кудер. Они спорили.
  
  "Я иду первым", - настаивал преподобный Джекман.
  
  "Нет, я. Я. Я. Я. я".
  
  Их подвели к трибуне для зрителей, где одетая в бурнус фигура Маддаса Хинсейна повернулась, чтобы поприветствовать их. Он широко улыбнулся. Его темные глаза сверкнули.
  
  Камеры, стратегически расположенные вокруг площади арабского Возрождения, увеличили изображение в ожидании момента наивысшей драмы.
  
  Жертв заставляли останавливаться перед фигурой в бурнусе. Из-под темной кафии доносились невнятные слова. Коричневые руки поднимались, словно для благословения мертвых.
  
  "При всем должном уважении, президент Хинсейн". Дон Кудер взмолился: "Как самый высокооплачиваемый ведущий телеканала в мире, я с уважением, смирением и искренностью прошу предоставить мне право умереть первым".
  
  "Как собрат из третьего мира, - пропищал преподобный Джекман, его глаза вылезли из орбит, как черепашьи яйца, вылезающие из илистой отмели, - я заявляю об этом праве".
  
  "Я не думаю, что он понимает по-английски", - прошептал Кудер.
  
  "Я согласен с этим", - сказал преподобный Джекман. Он повысил голос оратора. "Кто-нибудь из вас, ребята, говорит по-английски?"
  
  Мятежный Командный совет сохранял свои жесткие, полные ужаса выражениялиц. Они тоже представляли себя раскачивающимися на концах американских веревок. Крупная женщина в абайухе, стоявшая прямо за мужчиной, которого они приняли за Маддаса Хинсейна, отступила назад, ее ноги топали, как у солдата.
  
  Затем, под понуканием охранников, преподобного Джекмана и Дона Кудера заставили развернуться, пока они не столкнулись с фантасмагорической фигурой Римо Уильямса.
  
  "Обращайся к своим жертвам", - прошептала Кимберли Бейнс Римо.
  
  Римо выступил вперед. Толпа замерла. Казалось, даже птицы в небе притихли.
  
  Римо стоял нос к носу с преподобным Джунипером Джекманом.
  
  - В этом нет ничего личного, - натянуто сказал Римо.
  
  "Аминь".
  
  Римо отступил в сторону, пока не посмотрел в обеспокоенное лицо Дона Кудера.
  
  "Но ты", - прорычал он. "Тобой я собираюсь насладиться".
  
  "Что я наделал!" Спросил Дон Кудер, внезапно испугавшись.
  
  "Помнишь нейтронную бомбу, которую ты создал?"
  
  У Кудера отвисла челюсть. "Как ты узнал об этом?"
  
  "Вот почему".
  
  И тогда Кимберли заговорила. Она парила очень близко.
  
  "Казнить!"
  
  Римо застыл на целую минуту.
  
  Глубоко внутри себя он боролся, сопротивляясь приказу. Пот выступил у него на лбу и холодной струйкой потек по впадине позвоночника. Он поднял одну руку, образуя из пальцев острие копья.
  
  Он отступил. Сила солнечного источника, который был синанджу, начала накапливаться в столбе из костей и сухожилий, который был его рукой. Его взгляд переместился с дрожащего лица Дона Кудера на неясный лик Маддаса Хинсейна, возвышающийся на целую голову позади него.
  
  "Сейчас!"
  
  Римо отразил удар злобным движением предплечья.
  
  Энергия, свернувшаяся, как гадюка, побежала рябью по его руке, когда Римо сильными пальцами надавил на незащищенное горло намеченной жертвы. Остановить это было невозможно. Один из них умрет.
  
  Разум Римо застыл. Если и было когда-нибудь время, когда ты был мне нужен, Маленький отец, подумал он дико, ты нужен мне сейчас.
  
  То, что произошло дальше, произошло слишком быстро, чтобы человеческие глаза могли когда-либо понять, и хотя это было записано на видео и транслировалось по всему миру, никто не видел этого ясно.
  
  За миллисекунду до нанесения удара руки с длинными ногтями протянулись, чтобы убрать Дона Кудера с пути удара Римо.
  
  Скорость была ослепляющей. Элегантной. Навязчиво знакомой.
  
  Чиун! Подумал Римо, даже когда Кудер исчез из виду, а сила его удара продолжала распространяться по прямой - через пустое пространство, где дрожал Дон Кудер, и прямо в обнаженную грудь Маддаса Хинсейна, тирана Ираита.
  
  Фигура в бурнусе приняла удар на себя, как пугало, в которое стреляют из слоновьего ружья.
  
  Руки бешено дернулись, его отбросило назад, его бурнус развевался, как зеленые крылья. Он перевалился спиной через перила и приземлился с мягким стуком на тротуар внизу.
  
  Ухмыляясь, Римо повернулся с радостью в сердце.
  
  "Маленький отец..." - начал он.
  
  Его ухмылку смыло, как замок из песка перед прорывом плотины.
  
  Потому что там стоял не Мастер синанджу, а одетая в абайю фигура Кимберли Бэйнс, держащая Дона Кудера двумя руками с длинными ногтями, в то время как еще две пары появились из-под эбенового одеяния, завязывая между собой желтый шарф.
  
  "Но я думал..." - начал Римо. И он вспомнил. Мастер Синанджу был мертв.
  
  Небрежным взмахом пальцев с желтыми ногтями Дон Кудер был отброшен в сторону, и шелковый шарф захлестнул обнаженную шею Римо. Кимберли вывернулась. Сила была быстрой и жестокой.
  
  Римо услышал хрупкий треск ломающихся позвонков. Он пошатнулся на ногах, его разбитая голова склонилась набок.
  
  Когда зрительская трибуна в ужасе отпрянула от мимолетного впечатления от человека-паука в абайухе, шарф сорвало, обнажив синий синяк на шее Римо. Глаза Римо резко открылись. Они были похожи на горящие угли.
  
  Собрав свое шаткое равновесие, он повернулся к Кимберли Бейнс, которая сорвала с себя одежду, обнажив кроваво-красные глаза, которые были похожи на два солнца на ее лице. Ее шея наклонилась влево. Римо отклонился вправо.
  
  И изо рта Римо вырвался громовой голос.
  
  "Я сотворен Шивой-Разрушителем; Смерть, разрушительница миров! Кто это собачье мясо, которое стоит передо мной?"
  
  "Я Кали Ужасная, пожирательница жизни!" - раздался голос, который больше не принадлежал Кимберли. "И я требую этот танец!"
  
  Их ноги начали топать по полу обзорной трибуны.
  
  И в этот момент мир рухнул в Красную Бездну.
  
  Эпилог
  
  Как будто маленькая комета попала в озеро, площадь Арабского Возрождения взорвалась круговыми волнами бегущего человечества, когда трибуна для просмотра превратилась в щепки и расколотые доски.
  
  Огромные нависающие скрещенные сабли дрожали, словно при землетрясении, в то время как в оседающем водовороте дерева, которое раньше было трибуной для просмотра, две фигуры барабанили ногами в яростном диссонансе, запрокинув головы, их голоса ревели, чтобы стряхнуть само солнце с неба.
  
  Именно от этого адского рева сбежались собравшиеся граждане Ираита, не подозревая, что они были всего лишь незначительными частичками костей, хрящей и плазмы в Котле с начавшей бурлить Кровью.
  
  Одна незначительная частичка костей, хрящей и плазмы, которая прорвалась сквозь отступающие толпы, была одета в развевающийся черный абайух поверх блестящих черных десантных ботинок. Своими толстыми руками он бил и отталкивал локтями беспомощного Ирайтиса со своего пути, ругаясь на беглом арабском.
  
  Он приостановил свой полет, чтобы оглянуться. Под дрожащими саблями, поднятыми массивными копиями его собственных могучих рук, Маддас Хинсейн увидел устрашающее зрелище.
  
  Обнаженная четырехрукая фигура Кимберли Бейнс стояла лицом к лицу с американцем по имени Римо. Она взвыла. Римо взвыл в ответ. Их ноги топтали доски и балки под их барабанящими ногами с такой яростью, что от дерева поднимались струйки дыма от трения. Их руки были на горле друг друга.
  
  Если бы это был танец, подумал Маддас, ему бы не хотелось видеть их на войне. Потому что они выглядели так, словно намеревались задушить друг друга.
  
  Пока они метались взад и вперед, их сотрясающие землю ноги медленно приближались к распростертой фигуре в зеленом бурнусе, которая лежала перед обломками, где он упал.
  
  Одна нога Римо один раз топнула по кафии. Зеленая ткань стала красной под аккомпанемент ужасного звука, похожего на хлопок дыни.
  
  И Маддас Хинсейн знал, что никто никогда не опознает в павшем человеке Селима Фанека, его официального представителя. Мир будет думать, что Сабля арабов мертва. Он усмехнулся с мрачным юмором. Даже американцам не пришло бы в голову вешать мертвеца.
  
  Но затем он вспомнил о своем министре обороны Раззике Азизе и приказах о падении, которые скоро вступят в силу. Его ухмылка превратилась в хмурый взгляд. Он оказался перед трудным выбором. Возможно, самый трудный период его президентства.
  
  Собрав вокруг себя все скрывающий абайух, он бросился в убегающую толпу, стараясь нанести как можно больше урона тем, кто посмел помешать его бегству.
  
  "Зовите меня Кебир Гамуз!" - мрачно пробормотал он. "Если я позволю американским бомбам уничтожить вас всех, так вам и надо!"
  
  БУДЕТ ЗАВЕРШЕНА В DESTROYER # 86 Arabian Nightmare
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"