«Изюминкой» 4-го номера журнала «Идиш бранже» [1] стала публикация речи Марка Шагала, которую знаменитый художник произнес в 1944 г. по случаю выхода в свет книги стихов советского еврейского поэта Ицика Фефера. Мы взяли на себя смелость перевести для читателей «МЗ» текст этого выступления на русский язык.
[Выступления Соломона Михоэлса и Ицика Фефера в ходе их поездки в Америку в качестве представителей Еврейского Антифашистского комитета в 1943 г. имели широкий резонанс.] В результате Союз еврейской культуры (Идишер Культур Фарбанд - ИКУФ) выпустил книгу стихов Ицика Фефера «Геймланд» (Родина) с иллюстрациями Марка Шагала (см. в приведенном ниже тексте).
Среди выступавших на презентации этой книги, состоявшейся 30 апреля 1944 в Нью-Йорке, был и автор иллюстраций Марк Шагал. Свою речь великий художник произнес на идише. Ее запись хранится в архиве ИВО [2]. Журнал «Идиш бранже» сердечно благодарит Людмилу Шолохову, заведующую архивом и библиотекой ИВО, за ее помощь в публикации этого уникального документа.
Публикацию* подготовил Борис Сандлер.
* * *
Меня особенно трогает, что сегодня, в дни еврейского траура по героям, павшим борцам Варшавского гетто, мы собрались на вечере поэта – живого борца за Новую страну, сражающегося с нашим общим противником; борца, который воспевает героизм, храбрость и ненависть к врагу.
Я благодарю всех вас за теплые слова. Но в то же время я считаю, что для меня это слишком большая честь – быть этаким «сватом» на этом вечере […] [**Я очень рад находиться здесь вместе с вами и праздновать выход в свет книги Фефера, но меня огорчает, что я здесь один, без Фефера*]. Во-первых, нам всем было бы немного радостней, к тому же я бы не чувствовал себя «узурпатором», потому что певучие строки, собранные в этой книге, пропеты молодым сильным голосом Ицика Фефера, и все почести принадлежат ему. Я же, как говорится, лишь добавил немного «перчика» […].
Однако, по сути, это не только вечер Фефера. Это вечер для всех, кто хочет еще и еще раз прикоснуться, хотя бы мысленно, к жизни нашей большой родины, которая являет сейчас величайшее искусство быть выше, чем искусство…
Говоря так, я подумал: ведь если не всегда понятно мое искусство в цвете, который, кажется, моя «специальность», то как поймут люди меня на словах, которые и вовсе не мое ремесло?...
Я очень благодарен моему другу, большому писателю Шолому Ашу, а также замечательному еврейскому критику-искусствоведу д-ру Клумаку и всем, кто растолковывал вам мое искусство. И не только вам, но и мне самому…
Мне вдвойне приятно было творить для книги Фефера. Правда, как я и говорил, сделал я не так много, к тому же я торопился, но то была поспешность, которая торопится еще и еще раз выразить чувства к народу и к земле, о которых Фефер слагает свои стихи.
С поэмами Фефера я впервые познакомился в Москве в разгар революции – знакомство проиизошло в холле Еврейского государственного Камерного театра, где я тогда работал, и в Малаховской колонии [для беспризорников], где я учил детей бок о бок с писателями Добрушиным, Дер Нистером, Гофштейном и другими…
Услышав новое имя, которое возвещало: «Тихо! Ша! Вы все - люди воздуха и художники воздуха, вот идем Мы, с «простым словом»!», я оглянулся на писателей, но никто не «испугался».
* * *
Прошло двадцать с лишним лет. Я погрузился в печали и, возможно, в радости, которые выпадают на долю художника с двацатилетним стажем в Париже – столице искусств. И когда (в Нью-Йорк – Б.С.) приехали мои старые друзья, великий мастер Шлойме Михоэлс с Ициком Фефером, мы увидели в Фефере истинного еврея – прирожденного революционера и настоящего поэта, принадлежащего всеобщей еврейской поэтической традиции, но открывающего ее новую главу – новую, как страна, которая дала ему жизнь. Это не та страна, в которой, к примеру, я ребеноком прятался под кроватью, когда «городовой» проходил по улице под окнами. «Моя страна» была не больше нашего двора, а для Фефера она простирается «от моря до моря». Он идет и поет, и вместе с ним шагает по всей стране такая же, как он, свободная молодежь.
***
Почему я люблю Фефера? Знакомство с художником начинают с его чувства цвета; знакомство с музыкантом - с достоинств его голоса и гармонии. Так и с поэтом.
Сегодня (как, впрочем, и всегда) истинное пластическое и музыкальное мастерство неотделимы от жизни и устремлений творческого человека. Поэтому трудно приходится сомневающемуся художнику, потому что его колебания отражаются на качестве его работ.
* * *
Да – я, которого считают художником «извращенным» по стилю и по содержанию, – я люблю поэта Фефера, о котором, напротив, принято думать, вероятно, что его поэтический метод в целом «прямолинейный». Такова сегодняшняя поэзия. Она двух видов. Одно искусство в некотором роде сверхреалистичное, в Советском союзе прекрасный тому пример – еврей и русский поэт Пастернак. Другое – это поэзия, для которой характерна так называемая «прямота и ясность» Фефера […].
Я люблю «контрасты», в которых скрывается глубинная правда. В прямом смысле, наш союз – один из многих примеров, когда противоположные полюсы в искусстве сходятся. Вот классический реалист Пушкин с его тщательно отшлифованным «ритмом» и пламенный романтик Бодлер, окутанный снами о волшебных ядовитых цветах. Они встретились в их последней подлинности.
Я вспоминаю об экспериментах с искусством в Париже, когда рядом со старым примитивом средних веков, рядом с Джотто, могли повесить картину Пикассо, и рядом с ними – художника Ренессанса Мантенью. Рядом с нашим Модильяни расположить византийскую икону; картина художника-натуралиста революционера Густава Курбе, низвергшего Вандомскую колонну во времена Парижской коммуны, соседствует с удивительным художником ренессансного времени – Джорджоне. И так далее. Это – не «эклектизм». Напротив! Но я не хочу углубляться дальше в эти проблемы, я хочу поговорить о книге.
* * *
Я всегда мечтал о художественной работе над книгой, мечтал слиться с литературой - как с нашей, так и с литературой других народов - начиная с Библии, Лафонтена, Гоголя, Переца, Шолом-Алейхема и до писателей, живущих ныне. Подразумевается не буквальная «иллюстрация», но знак родства искусства; потому что, помимо того, что каждое искусство имеет свои правила и средства, между ними есть определенная сердечная линия, которая, в конце концов, и объединяет их. Удалось ли мне это передать хоть в какой-то степени, - с христианами ли, с евреями ли, - это другой вопрос.
Однажды я, к примеру, пытался сделать иллюстрации для «Народных историй» Переца, в год смерти писателя. Меня попросил это сделать один хороший человек, ученый Нахум Штиф. Его эстетический вкус и широта издательских взглядов позволила им изготовить из моих рисунков и текстов издание в несколько страничек, на дешевой оберточной бумаге, которая стоила гроши. Понятно, что от такого «издания» и моего труда уже давно не осталось и следа […].
Естественно, иллюстрировать Фефера было истинным удовольствием. Потому что сквозь его строки я чувствовал огонь, исходящий от его героев; это – как дым, как жар земли. Его строки несли в себе образ нового человека.
Я вообще радуюсь, когда вижу живого человека, потому что в этом человеке вижу не только его самого, но через него – целую страну, пейзаж, народ. К счастью, в своей жизни я не раз встречал такое. Почему тысячи евреев Америки так воодушевились, когда увидели Михоэлса и Фефера? Потому что за ними чувствовались страна, народ, душа. И сегодня я верю, что те, кто переживают в глубине своего сердца за судьбы страдающего еврейского народа, где бы они ни находились, они приложат все силы для его спасения. Я хочу надеяться на это и думать, что сила большой страны, с ее евреями, воюющими наравне с другими народами, станет больше и увереннее помогать еврейскому национальному спасению повсюду, даже в Эрец-Исраэль – больше, чем другие с их пышными словами и «Белыми бумагами»… [3]
Юношей я мечтал покорять миры. Теперь я хочу «покорить» только один мир, мир искусства: создать несколько картин. И это трудно, потому что им нужно «парить», чтобы идти по земле; но и тогда их не поймут, потому что это слишком просто…
Это счастье – идти по духовному пути, по которому шли наши отцы. Это почти «крестный путь». И если это не все чувствуют, то, что поделаешь? Пусть блистают те, кто, к сожалению, уж слишком часто блистал перед нашими бедными глазами и душами.
* * *
В наше время художнику трудно помнить, что он всего лишь художник; и хотя мне иногда приходится держать перо в руке и произносить речи, я часто думаю: возможно, было бы лучше держать рот на замке? Много лет назад я сказал: «Должен ли художник искать оправдания нашей жизни и искусству, указывать через искусство путь? Ну, а другие люди, они не должны показывать их коллективное искусство жизни? Неужели мало для художника сидеть и работать и уже этим быть полезным людям и своему народу? Почему, какая сила срывает сегодня художника с места? Разве мало, что наше искусство взывает с полотна к нашим глазам и к нашему сердцу?».
Однако наше искусство – как «невеста», окутанная вуалью. Оно тоскует во дворцах, его покупают за деньги. И как можно спокойно сидеть и писать и рисовать «фантастические» картины и книги, когда жизнь еще более фантастична?
Много лет назад, перед войной, я сказал: «Наша культура – это не только Спиноза, Фрейд, Эйнштейн, Менделе, Перец, Шолом-Алейхем и Бялик, Израэли и Писарро. Сегодня это и наш еврейский народ, и рабочие во всех странах, с их острым взглядом, с их кулаками, которые давали и будут давать отпор врагам за наши обиды.
Я бы хотел одного: быть в их рядах в этот момент. Наши враги, которые вместо того, чтобы извлечь свет нашего древнего духа, хотят нашей крови, чтобы опьянеть и набраться смелости для достижения своих низменных целей.
Как художник, я не имею в виду, что мы должны стать в ряды борцов в искусстве; но наша жизнь должна принять порядок, как в настоящем искусстве. Чтобы изнутри и снаружи вся наша жизнь была освещена хотя бы одним лучом такого рода «красоты», потому что ее отсутствие уже тысячу лет гнет наши спины…»
Возможно, я не вправе так говорить, потому что нужно больше требовать от себя самого; иногда мне становится стыдно за собственные недостатки.
* * *
Сегодня не время для искусства. В мире идет война, но все же и в огне люди говорят о культуре, поэзии и искусстве, потому что все это – тоже наше оружие.
* * *
Официальные Академии давно дискредитированы. Художник же должен пройти трудный путь, заработать «стаж», как и в прежние времена, и все это в свете сегодняшних социальных и психологических проблем. Если принять во внимание путь художника, он ведь был и остается «человеком воздуха». Нельзя нас упрекать в легкомыслии, манерности и называть наш труд мазней – поскольку мы отдаем искусству всю свою жизнь, мы в искусстве - «крайние максималисты».
Да, мы евреи-художники - сегодня как трава, возможно, красивая трава, но – на кладбище. И мне горько, что мне приходится говорить такие слова, потому что, по сути, я никогда не был пессимистом – напротив. Художник часто бывает одинок, без друзей, без «меценатов», будучи в ссоре со всем миром и с самим собой. Но разве не художники иной раз дают толчок развитию нашей культуры – литературе и театру?
И те евреи, которые делают пожертвования «в коробочку» [4], чтобы «спастись» для Всевышнего, когда же они поймут, что с помощью культуры и искусства тоже можно увековечить свое имя и помочь развитию искусства и культуры, которые являются одним из величайших наших достижений в мире?
* * *
Так я говорил много лет назад. Я спрашиваю себя: зачем? Что изменилось с тех пор?
Пришло время… Уже давно пришло время действовать. Вот почему мое сердце содрогается, когда я слышу голоса тех героев, которые низвергли старый мир в могилу вместе с врагами, и теперь зовут нас к новой жизни. Мы – художники и писатели – должны это первыми услышать. Это нужно нам с вами. И почему мы просыпаемся только на баррикадах и в гетто перед лицом смерти? Почему не очнуться, пока мы еще живы? Почему мы провляем нашу гениальность и жизненную стойкость только в сопротивлении, в гетто? А в жизни, если над нами не занесен топор, мы враги себе и другим…
Десятки лет полетов в небесах убедили меня в том, что это происходит на земле.
Неужели нет у евреев такого человека, чье слово имело бы такую же ценность, какую имело когда-то слово веры, или слово старого борца в партии?! Тем временем, еврей с его торговлей увяз в делах по горло; и нашему «авторитету» художников и культурных деятелей в его глазах – грош цена.
Это страшно, что враг бьет нас. Страшно, что народы молчат… Но еще страшнее смотреть, как мы оплакиваем могилы невинных жертв, и никто не крикнет: «Пришло время подать друг другу руку, чтобы узнать в каждом своего брата и не позволить нас уничтожить…»
Последняя страничка рукописного текста выстуления М.Шагала в Нью-Йорке
Я мечтаю о некоем бальзаме, «масле», которое смягчит наши сердца, от которого винтики перестанут скрипеть и путь станет более гладким. Мы – художники и писатели - нуждаемся в этом больше, чем другие. Ведь без «масла» наш стиль будет иссушенным, сухое письмо и сухой цвет. А если так, то станет очевидно глазам: нет идеала, ради которого стоит жить…
Я хотел бы закончить мою затянувшуюся речь «молитвой» - но не к Б-гу, которого я еще не писал, и не для синагоги, которую писал, но молитвой для самого себя: «Пусть спустя годы звучат наши шаги, пусть наш голос изменится, наполнившись старо-новым смыслом, и пусть наши глаза увидят тот единственно верный старо-новый путь, который мы, каждый в отдельности и все вместе, должны постоянно искать и строить. И да отразится это на наших лицах…»
* * *
Сегодня я был так потрясен, что не могу с вами не поделиться. Я открыл книгу Фефера и хотел ее перелистать. Книга случайно открылась на удивительных строках. Я хочу их прочесть:
Я знаю, что не все еще преступил пороги
В моих глазах все тот же жар
И любопытство, и порывы и желанья,
что издавна ношу под солнечным сияньем
И свежесть прежняя живет в моих глазах
И светится улыбка на губах…
(Более удачным нам кажется перевод Н. Усовой, выполненный с англ. яз. (приводится по книге «М. Шагал. Об искусстве и культуре» под ред. Б. Харшава. М. Книжники, 2009):
Еще не все я исходил дороги.
Еще не все переступил пороги.
Но взор по-прежнему горит надеждой,
И юности задор в моих глазах.
В них пыл и нетерпенье, как и прежде,
И затаённая улыбка на губах…
Примечания:
[1] Идиш бранже – новый интернет-журнал на идише, выходит под редакцией Б. Сандлера с августа 2017 г. – www.yiddishbranzhe.com
[2] ИВО – Yiddishe Visnshaftlekhe Organizatsie – создана в 1925 г. в Вильно, позднее переименована в ‘Yiddisher Visnshaftlekher Institut’ (‘Еврейский научный институт’). Существует и работает по сей день, главный офис и архив находится в Нью-Йорке
[3] «Белые бумаги» - имеется в виду «Белая книга» 1939 г., в которой Британская империя обещала в течение 10 лет создать единое двунациональное палестинское государство евреев и арабов. Фактически это привело к существенному сокращению еврейской эмиграции в Эрец-Исраэль
[4] «коробочки» - «пушке» - коробочки, которые использовались для сбора средств на нужды общины или иные общественные нужды (например, помощь еврейским поселениям в Эрец-Исраэль, помощь жертвам погрома)
[*] Борис Сандлер в «Идиш бранже», №4 за 2018 г. впервые опубликовал рукописный текст выступления Марка Шагала, хранящийся сегодня в архиве ИВО. В 1944 г. текст этой речи в несколько более развернутом и «приглаженном» варианте был опубликован в газете Naylebn под названием “Di kunst fun “gkaykhlinikayt un klorkеyt”. В дальнейшем текст выступления был переведен на английский и попал в некоторые англоязычные книги, посвященные Шагалу и еврейскому искусству 20 в. В 2009 г. издательство «Книжники» перевело книгу Б. Харшава «Марк Шагал. Об искусстве и культуре» (в книгу вошли статьи М. Шагала разных лет, в том числе и переведенная на английский язык статья, опубликованная в Naylebn). Наша публикация является первым переводом оригинального рукописного текста М.З. Шагала
[**] В рукописи, по-видимому, неразборчиво. Приводится по публикации “Di kunst fun “gkaykhlinikayt un klorkayt” (Naylebn 1944, april dem 30tn).