Молодой хряк подошел к ограждению, мутно посмотрел на меня, признавая, и подставил свою желтоватую шею. Надо почесать, им это очень нравится...
А ведь вначале они боялись меня, начинали визжать, нервничать и просовывать пасть сквозь железные прутья, пытаясь достать желтыми зубами до резинового сапога.
- Это все твой запах, он им не нравится, - сказал мне бригадир, когда привел меня в первый рабочий день. - Но это ничего, вы привыкните друг к другу.
Работа здесь на была титанической. Утром я засыпал свиньям слежавшийся комбикорм из пластиковых мешков. После обеда мне подвозили из столовой помои, в больших алюминиевых кастрюлях. Я ставил их на тележку, подвозил к загонам и разливал еще тепловатую мутную жижу в стальные желоба. Свиньи первым делом вылавливали куриную кожу, синюшные кости и прочие объедки, а уж потом с чавканьем выхлебывали оставшуюся жидкость.
Под конец рабочей смены я разматывал длинный резиновый шланг и струей холодной воды смывал накопившиеся говно в сток, идущий вдоль стены и выходящий наружу во двор.
Все мне нравилось, кроме запаха говна. Он пропитал кожу, волосы, одежду. Как бы я ни мылся, от меня все-таки пованивало. В автобусе люди отсаживались, даже продавщица в нашем поселковом магазине морщилась, когда я заходил после работы.
- Издержки профессии, - по-философски сказал мне бригадир. - Но внутри людей тоже ведь говно, просто они не хотят это замечать.
Вечером в пятницу и субботу ко мне приходила Света. Она тоже работала на ферме, но с телятами. Мы познакомились на остановке, когда ждали автобус в поселок. От нее тоже едва уловимо пованивало навозом, но я не обращал внимания.
Она приносила закуску, обычно жареную с мясом картошку, а я доставал бутылку приторно-сладкого портвейна, купленного в магазине по пути с работы.
Мы включали кино, боевик или какую-нибудь драму про жизнь богатых, но несчастных людей из далекого мира сверкающих машин и белых рубашек, а потом ложились в кровать и трахались.
Обычно она мне быстро отсасывала, а потом я входил в нее сзади. Кончала она с повизгиванием, почти как свинки, когда на них попадала вода из шланга. Я ловил себя на мысли, что она даже похожа на них. Мягонькие и податливые груди, бедра с прослойкой жирка, острые волосы на плохо выбритых ногах.
Так и пролетело два летних месяца. Бригадир нахваливал меня, говорил, что я втянулся и поймал волну. Не каждому это дано, многие работают пару недель и уходят. Не выдерживают запаха, или свиньи их не принимают, тут сложно сказать.
Конечно, родителям я не говорил, что мне нравится эта работа. Наоборот, делал вид, что это временно, а сам думаю про учебу, познакомлю с девушкой. Они кивали, бубнили о тетку в городе, про знакомых, работающих в приемной комиссии института, рассказывали об однокласснике, который работает в банке и уже купил квартиру.
Я кивал и просил добавки к обеду, тогда они улыбались и наливали мне густого рассольника. Вначале я выедал в нем волокна мяса, потом перловку, а под конец выхлебывал оставшуюся жидкость через край тарелки.
***
Зимой в свинарнике стало холодно. Ветер бил в стекла, проникал через щели в старых рамах, задувал через дырявую крышу. Бригадир разводил руками и бурчал про износ материальных фондов.
- Вселенная остывает, потому что энтропия и говно, - пожимал плечами бригадир. - Но это ничего, свиньи же привыкли, и ты привыкнешь.
С наступлением холодов говно во дворе, на выходе стока, смерзалось в комки, и тогда запах внутри свинарника становился особенно сильным. От него мутило и хотелось спать.
Тогда я шел в свою каморку, похожую на загон, ложился на топчан и лежал, пока руки и ноги не начинали неметь от стылого воздуха. В обед приходил бригадир, курил папиросы, трогал меня за левую ногу и рассказывал истории про древних титанов.
Они были большими, и производили очень много говна. А так как бактерий, разлагающих это говно, еще не появилось, то оно медленно скапливалось. Целые моря и океаны говна плескались вокруг континентов, пока не наступил потоп, убивший и титанов, и прочих сельскохозяйственных животных.
Вечером пришла Света и сказала, что мы с ней больше не пара. Потому что от меня пахнет говном, до тошноты. Я даже ничего не сказал ей. Мысли в голове застыли от холода и густого запаха.
А ведь свиньи не мерзли, подумалось мне. Я вышел к загонам, снял одежду и протиснулся к ним. Они прижались ко мне теплыми и шершавыми телами, и даже по-дружески тыкались мне в лицо влажными пятаками. Руки и ноги мои погрузились в говно, стало тепло и спокойно. Я протиснулся к кормушке, где еще остался на дне рассольник с волокнами мяса, похлебал и с удивлением понял, что запах пропал.
Рядом с ограждением стоял кто-то высокий, наверняка титан. Я подошел на четвереньках, расталкивая товарищей вокруг, посмотрел наверх и подставил шею. Пусть почешет, что ли...