Аннотация: Из серии "Волшебница Туби по имени Лив". Текст не приняли на СНП-2007.
Вам случайно не нужен нос?
Первое, что я помню - большой нос. Я сидела, довольно низко, наверное, в коляске. Нос был прекрасен. Он жил своей, совершенно отдельной жизнью, и эта жизнь переливалась через край, хлюпала и норовила повиснуть на курносом кончике искрящейся каплей. Я сидела и думала о том, что если человек закроет руками этот замечательный нос, то ослепнет и оглохнет вернее, чем если бы закрыл глаза и уши.
Глаза - зеркало души? Не всегда. Не каждая душа любит жить в глазах. Некоторые выбирают нос. Кстати, именно этот, во всех отношениях замечательный отросток, и стал первым экспонатом моей коллекции.
Шли годы. Несколько раз я попадала в неприятные ситуации - серьезные и не очень - и мало-помалу поняла, что людям не нравится, когда их разглядывают. Особенно тем, которые действительно обладают чем-нибудь выдающимся. Именно поэтому на самую первую стипендию я купила две пары черных очков и больше никуда не выходила, не спрятавшись за ними. Постепенно я научилась разглядывать, не поворачивая головы. Больше всего мне нравилось сидеть в больших шумных ресторанах. Не в тех, которые разделены перегородками на маленькие душные - почти туалетные - кабинки. В других.
С годами моя коллекция становилась все более обширной. Я очень любила по вечерам - когда темно и никого не пугает мой взгляд, обращенный в себя - разглядывать самые ценные предметы. Не могу сказать, что я вспоминала - это не было похоже на простое воссоздание некоего образа. Я перебирала свой маленький музей так, как если бы каждый экспонат был безусловно реальным и... живым. Да, они жили. Очень разные - одни спокойные, смирные, а другие непоседливые и даже иногда агрессивные - но все без сомнения одушевленные.
Я не сразу поняла, почему одни экспонаты безмятежно покоятся на отведенной им полочке и лениво позволяют переставлять себя с место на место, а другие приходится держать в закрытом ящике и доставать осторожно. Не сразу поняла и долго не хотела верить. Как-то так сложилось, что я всегда думала, будто в человеке есть место для одной души. Не потому, что это было нечто, выстраданное и рожденное моими нейронами. Потому, что так было принято думать, а мода на одежду - ничто по сравнению с модой на мысли.
Интересно, как душа попадает в человека? Я долго думала этот, не совсем обычный для меня вопрос. Думала до тех пор, пока однажды не увидела сон. Я редко вижу сны. Наверное, когда часто спишь наяву, снам больше нравится приходить под видом мыслей. Но в этот раз я все же увидела настоящий сон. Мне приснилось большое Нечто. Я не знаю, можно ли назвать это комнатой, но какой смысл в том, чтобы подбирать земное слово для совершенно неземного объекта? Пусть будет "комната". Большая, с прозрачными стенами, за которыми бесконечным хороводом проносились смутно знакомые тени. Холодная. Совершенно пустая. Искрящаяся миллиардами маленьких ярких... пусть будет "звездочек". Некоторым было явно неплохо в "комнате". Они ритмично раскачивались, как будто слушали музыку. Другие беспокойно летали, кувыркались, толкались и прыгали, пружинисто отталкиваясь от стенок "комнаты". Я не сразу поняла, чего именно добивались непоседы своими безумными пируэтами. Присмотревшись, я заметила, что в прозрачных стенах "комнаты" время от времени появляются мутные, дымчатые участки. Каждая из беспокойных "звездочек" стремилась оказаться как можно ближе к этому дефекту и проникала вовне, попадая в одну из теней, освещая ее - и тогда мне удавалось узнать фигуру человека. Очертания книги. Холст. Ноту. Фразу. Иногда наружу удавалось выбраться сразу двум "звездочкам". И на землю приходили люди, у которых было две души.
Ревнивые, своевольные, каждая со своей собственной целью, души плохо уживались в одном человеке. Они ссорились, заставляя страдать своего хозяина и всех, кто попадался ему под горячие души. Один из самых беспокойных экспонатов - голос давно потерянного во взрослой жизни школьного друга - яркий, искрометный, убедительный - никак не хотел терпеть трусливую осторожную душу, которая облюбовала сердце его хозяина. Он страдал, этот голос. И я, осторожно доставая его из ящичка, страдала вместе с ним.
Однажды вечером я шла на день рождения к своей сотруднице. У меня в руках умирал букет, составленный по всем правилам ритуальных дизайнерских услуг. Шелестел узорчатый целлофан, ленивый ветер шевелил мертвыми крыльями искусственной бабочки. Мысленно я уже поздравила хорошую, милую, добрую, но совершенно бесцветную, не интересную и потому уже привычно одинокую женщину. Еще в автобусе я мысленно пожелала ей привыкнуть к тому, что она никогда не станет живее, чем крылышко пластиковой бабочки. Вспоминая слова, которые воспитанные люди говорят в таких случаях другим, не менее воспитанным людям, я привычно потянулась к своей коллекции в попытке скрасить банальность предстоящих нескольких часов. Дотронувшись до ящичка с беспокойным страдающим голосом, я сделала то, на что не решалась никогда до сих пор. Сделала нечто, настолько удивительное, насколько логичное. Я бросила разноцветную бабочку под ноги равнодушных прохожих. Ей было все равно, где не-жить - на мертвых цветах или на мокром асфальте. Я посадила удивленный голос на цветок и попросила его стать бабочкой. Ему понравилась новая игра. Букет перестал быть мертвым и зазвучал - неслышно, но ярко и убедительно.
С тех пор иногда вечером, перебирая свою коллекцию, и наткнувшись на пустой ящик, в котором раньше жил беспокойный голос, я набираю номер сотрудницы и прикасаюсь к знакомым искрометным нотам. Иногда трубку берет мужчина и тогда меня щекочет пушистая радость за хорошую, милую, добрую, душевную женщину.
Вы знаете, у меня есть прекрасный нос. Замечательный нос. Вам случайно?... Ах нет, извините... Вам говорили о том, что у вас чудесные глаза? Мне кажется, я даже вижу маленькую звездочку... Роскошные, удивительные глаза! Вот здесь, на полочке, у меня еще есть местечко...