За пару дней до Середины осени в дополнение к холоду пошли дожди. Над озером стоял туман, небо затянуло серым так, что даже не верилось, что оно бывает другого цвета. Приготовления к празднику шли, но как-то вяло. И всем становилось ясно, что если в последний момент не развиднеется, то с гвоздём программы - любованием луной на Золочёной террасе - придётся распроститься.
- Иногда в это время ещё так тепло, что люди купаются в озере, - Усин шмыгнула покрасневшим носиком - всё же холода постепенно сказывались и на прислуге. - Хотя порой праздник бывает даже позже!
- Раз на раз не приходится, - философски заметила я, сделав мысленную пометку, что и этот праздник, похоже, высчитывается по лунному календарю. Вот чем им солнечный не угодил? Он же куда удобнее...
И всё же праздничная атмосфера начинала чувствоваться. От кухонь шли аппетитные запахи, и, зайдя туда как раз накануне, чтобы передать поварам пожелание её величества насчёт меню праздничного ужина, я увидела бесконечные ряды этажерок, занятых только что испечёнными круглыми пряниками. Вдоль стен стояли корзины с горами фруктов и кизиловых ягод, на столах выстроились чаши, куда кухонные девушки ощипывали лепестки хризантем. Садовники срезали и выкапывали ещё живые хризантемы, делая из них настоящие инсталляции во двориках, на террасах и в галереях. Также срезали и приносили охапки кизиловых веток, и каждая из нас получила по зелёной веточке, чтобы можно было украсить ею одежду или причёску.
- Однажды один мудрец посоветовал людям в первое полнолуние после дня осеннего равноденствия уйти из домов в горы, взять с собой ветви и листья кизила и пить кизиловое вино, - просветила меня Чжу. - Люди так и сделали, а когда вернулись, то увидели, что те, кто остался дома, и все домашние животные мертвы! Вот так они и узнали, что кизил отпугивает зло.
Императрицу снова навестил ван Лэй, и на этот раз привёл с собой и всё своё семейство - молчаливую, болезненного вида жену, двоих сыновей и трёх дочек, совсем ещё девочек. Мне тут же шёпотом сообщили, что жена у него действительно больная, и болеет почти всю жизнь: старшего сына ещё сумела родить, а вот все остальные дети от наложниц. Сыновья мне не понравились - при тётушке-императрице были милы и почтительны, но стоило им от неё выйти, как тут же принялись отпускать грубые шуточки в адрес всех попадавшихся им на глаза девушек. И угадайте, кто стал основной мишенью их остроумия? Правильно, я. Матушка их молчала, словно глухая, а батюшка ещё и ухмыльнулся понимающе. Хорошо хоть эта компания надолго не задержалась.
- О старшем сыне вана плохо говорят, - заметила Мон. - Расточительный развратник!
Она, кажется, была готова перечислить все подвиги императрицына племянника, но мне это было неинтересно, и она отправилась на поиски более благодарного слушателя.
Утром праздничного дня опять зарядил дождь, и с редкими перерывами шёл до самого вечера. Так что весь двор собрался в зале Белого Тигра, представлявший собой действительно зал - одно большое помещение, занимавшее всю постройку. Это был не пир, а скорее вечеринка: на столах стояли вино с закуской, кизиловое и настоянное на лепестках хризантем; а также прошло что-то вроде импровизированного концерта. Кто-то играл, кто-то пел, кто-то из императорских наложниц станцевал. То ли я пригляделась, то ли на это раз выступление и в самом деле было лучше, чем в прошлый, но танцы мне в целом даже понравились. Гости поднимали тосты, пили за здравие, процветание и долголетие и дарили друг другу те самые круглые пряники. Мы, слуги, в праздновании, разумеется, участия не принимали, а стояли за спинами своих хозяев. Император пребывал в благостном настроении, смеялся и пошучивал, время от времени одаряя кого-нибудь пряником и благосклонно выслушивая цветистые благодарности. Лица императрицы я не видела, а вот его высочество, на которого я невольно поглядывала время от времени, похоже, скучал. Крутил чарку в пальцах, вежливо хлопал после очередного номера, время от времени отправлял что-нибудь в рот, но вид у него по большей части был отсутствующим. В конце концов он поднялся на ноги и с поклоном попросил у отца-государя разрешения удалиться. Император дёрнул углом рта, но разрешил, добавив, что запрещает отпрыску покидать дворец этой ночью. Вслед за Тайреном с дамской половины зала встала и миловидная женщина с лицом сердечком, в богатом платье. Видимо, это и была принцесса Мекси-Цу. Принц широкими шагами вышел, не оглядываясь на супругу, та в сопровождении трёх дам и несущей её шлейф служанки выплыла следом.
Вскоре уходить засобиралась и императрица. Император, судя по всему, не особо огорчился, даже наоборот, оживился, когда её величество нежным голосом попросила её отпустить. Чжу поспешила подхватить шлейф синего, затканного изображениями летящих журавлей августейшего платья, мы пристроились следом, пропустив вперёд ещё несколько дам. За нашими спинами император громогласно предложил выпить ещё.
Но улице был холод собачий, но всё же я была рада выйти из тёплого, но душного зала, пропитанного до самых балок благовонным чадом. Видимо, пока мы были внутри, прошёл ещё один дождик, и теперь за шиворот с деревьев падали редкие ледяные капли. Идти было недалеко, и вскоре мы уже помогали её величеству разоблачаться перед сном. После чего прошли в заднюю комнату, чтобы выпить свою порцию хризантемового вина и съесть приготовленные для нас пряники с изображениями зайцев на верхней корочке и сладкой начинкой внутри.
- У меня из сладких бобов!
- А у меня с миндалём!
- А у меня... ой, из лотосовых семян!
Мне достался пряник с боярышником и какими-то лепестками, а в самой серёдке к тому же обнаружился запечённый желток утиного яйца. Сами пряники были здоровенными, в ладонь величиной, и толстыми, так что один вполне мог заменить целый ужин. Кроме него, я съела парочку помело и решила, что жизнь в общем и целом не такая уж плохая штука. От вина появилась лёгкость и покалывание в кончиках пальцев, и я решила перед сном немного прогуляться ещё разок. Недалеко, по дворику или по террасе.
На террасе висели горящие фонарики, в их свете сырая листва казалась ещё более золотой, чем была на самом деле. Во дворике валялись опавшие листья, которые уборщики, обычно принимавшиеся за дело перед рассветом, ещё не успели смести. Откуда-то издалека доносилось пение, и я, почувствовав любопытство, вышла из двора наружу и прислушалась. До сих пор я здесь не слышала хорового пения, однако сейчас пели именно хором, и довольно слаженно. Звуки летели со стороны казармы у ворот дворца, а когда я пересекла галерею и вышла почти к самым воротам, то смогла разобрать и слова:
Достигнув в жизни счастья,
Испей его до дна,
Пусть полон будет кубок
Под молодой луной.
Мне небом дар отпущен,
Чтоб расточать его.
Истраченным богатством
Я овладею вновь.
Быка зажарим, други,
Но для веселья нам
Сейчас же надо выпить
Заздравных триста чаш.
- Ведь могут же, когда хотят, - сказала я стволу ближайшего дерева.
- Могут что?
Я вздрогнула. В тени, отбрасываемой галереей, оказывается, стоял ещё один человек. Потом он сделал шаг в сторону и вышел на место, куда доставал свет факелов, горевших у казармы.
- Ваше высочество, - я уже не удивилась. Плюхаться на колени мне показалось неуместным, так что я просто поклонилась.
- Гуляешь на ночь глядя?
- Я просто решилась пройти перед сном, ваше высочество.
- Ясно. Так что они могут? И кто "они"?
- Сочинители песен. Все песни, которые я слышала до сих пор, были унылыми.
- Даже те, исполняют придворные музыканты?
- Тех я вообще не могу оценить, ваше высочество. Я женщина простая, для меня их исполнение слишком изысканно.
Принц фыркнул.
- А вы, ваше высочество...
- Что?
- Вы тоже решили прогуляться?
- Пообещай, что никому не скажешь.
- Клянусь, - кивнула я, чувствуя себя заинтригованной.
- Я был вон там, - он кивнул на казарму. - Как ты заметила, там сейчас веселье, не то, что во дворце. Ну и тоже вышел пройтись.
- А-а...
Мы немного помолчали.
- Я должна ещё раз поблагодарить ваше высочество, - сказала я наконец.
- За что?
- За благородство, которое вы проявили в отношении меня.
- А... Ты о том последнем разе? - после короткого замешательства сообразил Тайрен. - Забудь. Уверен, многие сочли бы, что я проявил не благородство, а мягкотелость.
- Почему?
- Ну, любви принято добиваться, за неё принято сражаться... А не отступать по первой же просьбе.
- Ну, не знаю, - проворчала я, покрепче обхватывая себя руками. - Добиваться имеет смысл, когда есть ответная склонность. А если склонности нет, то это просто упрямство. Или самодовольство, отказ признать, что ты вовсе не такой прекрасный и замечательный, как привык о себе мнить. Но во втором случае добиться своего можно разве что грубой силой, а это никого не красит. В первом же случае человек, к вам благосклонный, найдёт способ дать это понять.
- А если девушка сама не знает, чего хочет? Бывает же и такое.
- Ваше высочество, обычно пары-тройки встреч вполне хватает, чтобы определиться. Конечно, это не значит, что девушка за это время обязательно вот так прямо и влюбится, но, во всяком случае, поймёт, что мужчина не вызывает неприязни.
Тайрен ещё немного помолчал, пристально глядя на меня. Налетел порыв ледяного ветра, и меня пронизала дрожь.
- Замёрзла? - заметил он.
- Да, ваше высочество.
- Тогда почему бы нам не пройти куда-нибудь, где теплее? - он приглашающе протянул руку.
- Только не в казарму! - быстро сказала я.
- За кого ты меня принимаешь? - беззлобно усмехнулся Тайрен. - Я ещё не сошёл с ума - вести девушку в толпу пьяных мужиков.
От него самого пахло вином, но пьяным он не выглядел. И что-то это мало похоже на оставление в покое, подумала я, когда он обхватил меня за плечи. Но бок у него был тёплый, рука тоже, и выворачиваться мне отнюдь не хотелось, наоборот, хотелось прижаться к нему покрепче. А вслед за этим мелькнула шальная мысль: а что, если и в самом деле переспать с ним разок? Авось удовлетворит любопытство и отстанет. А так парень видный, отвращения не внушает. В конце концов, грех не беда, молва нехороша. Если удастся сохранить всё в тайне, едва ли я пострадаю.
Мы двинулись куда-то по галерее, мимо покоев императрицы, а потом сошли с неё и начали подниматься по склону вверх. Вслед нам летела песня:
Изысканные яства
Не следует ценить,
Хочу быть вечно пьяным,
А трезвым - не хочу.
Так повелось издревле -
Безмолвны мудрецы,
Лишь пьяницы стремятся
Прославиться в веках.
Зал Небесной благосклонности тоже остался в стороне. Ещё немного, и впереди показалась стена с воротами.
- Да это же купальни!
- Ну да. А что?
- Но... Там же сейчас никого нет.
- Так ты же хотела тайны? К тому же там точно тепло, - Тайрен подмигнул. - И есть горячая вода. Чтобы кое-кто мерзлявый не подхватил простуду.
Я невольно улыбнулась. Что ж, купальни так купальни, место не хуже любого другого.
- Странно, - задумчиво добавил он. - Ты же вроде с севера, должна быть привычна к холоду.
- Я привыкла тепло одеваться, ваше высочество.
Ворота были заперты, но в них была калитка, которая легко открылась. Дверь купален тоже уступила нажиму. Поразительная беспечность, подумала я. А впрочем, кто тут будет красть? Чужакам на территорию дворца вход заказан, а слуги, во-первых, достаточно запуганы, а во-вторых, им-то замки не особо-то и помеха, если очень захочется, они найдут способ сюда проникнуть.
Влажное тепло окутало меня с ног до головы, и я прямо почувствовала, как съёжившиеся клеточки моего тела впитывают его и расправляются. Потом по телу прошла последняя короткая дрожь - словно холод выходил из тела.
- Неужели ещё мёрзнешь? - Тайрен, конечно, заметил, ведь он продолжал крепко прижимать меня к себе.
- Наоборот, ваше высочество.
Впрочем, потом ему пришлось меня выпустить, чтобы я могла зажечь лампу - похоже, ему и в голову не приходило, что подобные вещи можно сделать самому, когда рядом есть кто-то ещё. Хотя у меня до сих пор возня с огнивом и трутом вызывала серьёзные затруднения, но он терпеливо ждал, пока я высеку искру, раздую огонёк и только после этого зажгу заправленный маслом светильник. Тусклый колеблющийся свет озарил уже знакомую комнату с бассейном. Фонтанчики по его краям выпевали свою однообразную песенку.
- Не хочешь? - Тайрен кивнул на бассейн.
- Э... нет. Хотя...
Я стащила чулки и туфли и опустила ноги в горячую воду, аккуратно сев между двух фонтанчиков так, чтобы струйки не попадали на подвёрнутый подол. Принц опустился рядом на пол, скрестив ноги. Странно, но почему-то сейчас в его присутствии мне было вполне уютно.
- Почтенный настоятель Чжа показал мне записи, которые сделал по твоим рассказам о твоей стране, - сказал Тайрен.
- Правда? А я думала, что вы его пригласили, чтобы проверить, не оборотень ли я.
- И для этого тоже, - легко согласился он. - Но и расспросить тебя ему тоже было интересно. По-хорошему тебя бы надо показать чиновникам из Министерства церемоний - это они обязаны собирать знания о дальних странах. Но кто ж мог подумать, что женщина может обладать ценными сведениями! Скажи, кому пришло в голову, что женщин надо учить наравне с мужчинами?
- Ну... Это не было идеей кого-то одного. Просто в какой-то момент возобладала точка зрения, что учиться нужно всем.
- И давно это у вас?
- Не очень. Лет сто примерно.
- И каковы последствия для государства?
- Ну... Хорошие, - я пожала плечами. - Во всяком случае, если кризисы и случались, то они точно не были связаны с переизбытком образования.
- И как у вас теперь поддерживают порядок в семьях?
- Простите?
- Женщины не пытаются лезть в дела мужей и братьев? Поучать их, считая, будто они знают лучше?
Я не удержалась и хихикнула. Нет, пожалуй, если я сейчас начну рассказывать ему о достижениях феминизма, он меня не поймёт.
- Что смешного?
- Ничего, ваше высочество, простите. Всё просто. У меня на родине как раз в этот столетний период было две очень разрушительных войны. Таких, что мужчин стало не хватать - они или воевали, или лечились от ран, или и вовсе погибли. И тогда женщинам пришлось выполнять мужскую работу и даже занимать мужские должности. Просто потому, что больше было некому.
- Что, были женщины-чиновники?!
- Угу.
Тайрен покрутил головой, видимо, изумляясь творящимся на свете чудесам.
- Отчасти распространение образования было связано с этим, - добавила я.
- Видимо, у вас немногочисленное население.
- Ну... в общем, да. Чем северней страна, тем меньше в ней людей. Потому что жизнь тяжелее.
Принц задумчиво кивнул. Было видно, что теперь пазл для него сошёлся, и ранее выламывающийся кусочек наконец гармонично совместился с общей картинкой.
- А в империи как с образованием? - спросила я. - Женщин хотя бы читать-то учат?
- Тех, что благородного происхождения - да. Читать, считать, литературе немного. Танцам, музыке, облавным шашкам и другим играм. Иногда ездить верхом и играть в поло. И этого больше чем достаточно.
Я промолчала. Что с них взять, и на моей родине так считали не в таком уж далёком прошлом.
- Да... Вот уж не думал, что буду обсуждать с девушкой государственное устройство, - задумчиво, явно для себя, проговорил Тайрен.
- Да и я никогда не думала, что буду говорить на такие темы с настоящим принцем.
Он усмехнулся.
- Настоящий принц, да... - Тайрен прикусил губу. - Но когда-нибудь... Когда-нибудь я стану императором. Кто бы что ни говорил. Десять тысяч лет его величеству, но когда-нибудь...
Я на всякий случай попыталась прикинуться шлангом. Не знаю, как квалифицируются эти слова с точки зрения местных законов, есть ли в них что-то предосудительное, и насколько, но лучше уж при таких разговорах не отсвечивать. Если нет возможности сбежать.
- И тогда они поймут. Непочтительный сын, ха! Даже самый почтительный из сыновей имеет право высказаться, если отец сбился с пути. Государь всё говорит о древних установлениях, о добродетели первых владык. Но при первых владыках не было бунтов и голода, и деньги не обесценивались раньше, чем их отольют! При них и денег-то не было. Это ли не знак Неба, что в империи что-то не так?
Он моргнул и посмотрел на меня.
- А ты что думаешь?
- Ну... Я не знаю, что происходит за пределами Внутреннего дворца. Так что ничего не могу сказать.
- А ничего хорошего там не происходит, - хмуро сказал принц. - Говорят, что если государь добродетелен, то всё устраивается само собой и дела идут своим чередом. А раз не идут - значит, государь не добродетелен? И при чём тут тогда я?
- Кто говорит? - вздохнула я. Вот уж не было печали, утешать его высочество в его обидах на родителя.
- Да все. И священные книги, и философы, - Тайрен полузакрыл глаза и произнёс, явно что-то цитируя: - Когда в мире множатся запреты, тогда в народе становится больше сирых и убогих. Когда в народе множатся орудия войны, тогда и сгущается мрак над дворами и царствами. Когда среди людей появляются много хитроумных и многознающих, тогда и перестают случаться чудесные вещи. Чем строже указы и методы, тем больше воров и разбойников. Вот почему мудрый говорит себе: я освобождаюсь от стремления совершать, и люди сами собой меняются к лучшему; я стремлюсь к тишине и покою, и люди сами собой приходят к порядку; я не ведаю делами управления, а люди сами по себе обретают достаток; я освобождаюсь от привязанностей и страстей, и люди сами собой обретают простоту и естественность.
- Ну-у... - снова протянула я. - Как философское учение, в частной жизни, оно, может, и неплохо. Не лезь к другим, занимайся собой. Но если речь идёт о реальном управлении государством... Все те, кто рассуждают о том, что якобы можно создать идеальный порядок и тогда всё пойдёт само собой, не учитывают одного - человеческой природы.
- По твоему, человеческая природа препятствует порядку?
- А разве нет? Дети пытаются отбирать друг у друга игрушки раньше, чем начинают ходить и говорить. Никто их этому не учит, сами доходят. Отсутствие воровства, грабежей и разбоя возможны лишь в том случае, если вообще нет собственности, и всё считается общим.
- Вот! Именно так и жили в древности. А потом люди всё начали усложнять, следовать своим страстям, утратив простоту, и всё стало портиться.
- И это было неизбежно. Потому что там, где всё общее, не может быть достатка. Как только появляется избыток чего-либо, тут же появляются желающие присвоить его себе. И присваивают. И начинается расслоение - одни становятся богаче, другие беднее...
- Говорят, что на южных островах, откуда привозят экзотических птиц и розовое дерево, в избытке плодов, но местные дикари живут в бедности...
- Ключевое слово - в бедности, ваше высочество.
- Однако они как-то могут сохранять свою бедность.
- И своё дикарство. Там ведь нет государств, не так ли?
- Нет. Они живут племенами. Как горцы за западными перевалами.
- Вот то-то и оно. Считать всё общим могут дикари. Но... - я немного подумала, как сформулировать свою мысль, если я не знаю, как по местному будет "общество" и "частная собственность". - Как только люди перестают быть дикарями, они начинают считать своё имущество - только своим. И стремиться к его преумножению. Тем или иным способом. И появляется необходимость в законах, которые ограничивали бы эти способы. Не грабежи появились от того, что возникли законы, а законы возникли, когда появились грабежи!
- Ты говоришь совсем как легисты, - Тайрен придвинулся ближе и опустил руку в воду. - Твой учитель, часом, был не легист?
- А кто это, ваше высочество?
- Философы, которые утверждают, что человек дурён по самой природе своей, и заставить отказаться от зла его можно только твёрдым надзором и жестокими наказаниями.
- Жестокости я не люблю. Так что я не легист.
- Но ведь ты утверждаешь, что воровство и разбой в природе человека, разве не так?
- Но и милосердие, и щедрость, и сострадание - тоже в природе человека! Человек - существо противоречивое. Он может быть и хорош, и дурён. И это может быть один и тот же человек.
- То есть наказывать не надо?
- Почему же, надо, но во всём следует соблюдать меру. Не надо относиться к человеку как к преступнику, пока он ещё ничего не совершил. Подавляющее большинство людей всё же не преступники. Но и искушать вседозволенностью тоже не стоит.
Я сделала паузу, ожидая очередного вопроса, однако принц молчал. Я подняла взгляд. Тайрен смотрел на моё лицо, точнее сказать - на мои губы. И меня как-то внезапно бросило в жар, когда я увидела этот горящий взгляд.
- Вседозволенность... Преступления... - проговорил Тайрен. - Небо, на какую ерунду мы тут время тратим!
Он внезапно, рывком прижал меня к себе и крепко поцеловал. Так внезапно, что все мысли вылетели у меня из головы, я смогла только испуганно упереться ладонями ему в грудь в инстинктивной попытке вырваться. Ага, чёрта с два. С таким же успехом можно было разжимать объятия каменной статуи. Он просто продолжал меня целовать и разжал руки, лишь когда я издала протестующий звук. Я поспешила отодвинуться, больше не обращая внимания на льющуюся рядом воду.
- Тальо, - произнёс он и попытался коснуться ладонью моей щеки, но я отпрянула. Пару мгновений мы молча смотрели друг на друга.
- Я разочарован, - холодно произнёс Тайрен наконец и поднялся. Я моргнула, не зная, что сказать. - Можешь остаться здесь, если хочешь. Но не беспокойся, больше я тебя не потревожу. Забудь обо всём.
Это прозвучало как требование подписки о неразглашении. Ответа он, впрочем, дожидаться не стал, а резко развернулся и вышел, оставив меня в состоянии растерянности и даже немного чувства вины.