В Рыцарском зале, соседствующем с холлом, было темно - только из окон падал желтоватый свет от прожекторов подсветки. Окурок догорел до фильтра, и Грета бросила его прямо на пол, раздавив каблуком туфли. Всё равно грядёт большая уборка, заодно и мелкий мусор сметут. За дверью Ральф приводил в чувство своего пребывающего в шоке птенца. Женщина сухо усмехнулась. Уж с ней-то таких проблем не будет, можно быть уверенной.
Грету давно уже не шокировала жестокость. С давних пор, ещё с раннего детства, проведённого с то и дело распускавшим руки пьяницей-отцом и забитой, боявшейся лишний раз поднять глаза матерью. Соседские дети, дразнившие её за затрапезный вид и бежавшие ябедничать взрослым, когда Грета пыталась отвечать на насмешки на удивление сильными для её возраста и комплекции зуботычинами, тоже не прибавили девочке человеколюбия. И потому, стоя около своего полыхающего дома в наброшенном кем-то поверх пижамы одеяле, и глядя, как горит её прежняя жизнь, Грета не испытывала ничего. Ни боли, ни страха, ни сожаления.
Соседки кудахтали, гладили "бедную сиротку" по голове, совали ей конфетки, а девочка лишь тихо бесилась. Все они знали, что творится у неё дома, знали - и старательно делали вид, что это их не касается, а теперь вот преисполнились лицемерного сочувствия. Впрочем, Грета к своим семи годам отлично научилась молчать и терпеть. И теперь она спокойно ждала перемен в своей участи, не слишком веря в лучшее, но и полагая, что хуже быть уже вряд ли может. Как же она ошибалась!
Когда стало известно, что осиротевшую дочку никчемушника-Хайнце собирается удочерить сам герр Штейман, все вокруг решили, что Грета наконец-то вытащила свой счастливый билет. Она и сама поначалу думала так же, и уже предвкушала, как утрёт нос всем этим насмешникам, прежде изводившим её из-за обносок. Но быстро выяснилось, что у благодеяний бывает обратная сторона. Герр Штейман был благоразумен. Женись он и обзаведись законными детьми, жена могла бы взбунтоваться, не вынеся его наклонностей. Обрати он внимание на какого-нибудь другого ребёнка, и его родители тоже могли бы доставить ему неприятности. Но не имевшая близкой родни, проживающая с ним на самых раззаконных основания Грета оказалась полностью в его власти. Она пробовала сбегать, но всё те же сочувствующие соседи ловили её и приводили обратно, ворча, что эта неблагодарная девчонка не ценит своего счастья. Грета чувствовала себя всеми преданной и одинокой. Жаловаться она даже не пыталась. Слишком глубоко в ней укоренилось недоверие к взрослым и знание, насколько Вольфен не любит выносить сор из избы. Ведь даже теперь, двадцать лет спустя о Йозефе Штеймане предпочитали отзываться по принципу: о мёртвом хорошо, или ничего.
Она была одна против всего мира, всё больше превращаясь в загнанного в угол зверька, и единственным, кто протянул ей руку, оказался однажды забравшийся в замок вампир.
Выяснилось, что Ральф Штейман в то время тоже переживал серьёзный жизненный кризис. Относительно недавно потеряв своего Мастера, он пытался в одиночку выжить в этом мире, и не просто выжить, а преуспеть. В целом у него это неплохо получалось, но Ральфу захотелось иметь тихую гавань где-нибудь в глуши, чтобы можно было время от времени отдыхать от жизненных бурь. Он задумал вернуться к родным пенатам, и, прежде чем убить Йозефа, с помощью способности вампиров влиять на человеческий разум заставил его написать завещание в пользу несуществующего двоюродного племянника. Два одиночества потянулись друг к другу. Впервые в жизни Грета обрела родственную душу, заботу, покой и ласку, отплатив за неё всей нерастраченной любовью, что таилась в ней, прежде не находя выхода. Ну а то, что её наконец-то обретённый настоящий отец питается людьми... это такая мелочь, право. Иногда, глядя на то, что оставалось от вампирских трапез, она даже испытывала что-то вроде мстительного удовольствия. Словно Ральф и его приятели-вампиры платили и по её счетам, обрывая цепь человеческих грехов.
Невиновных нет, это Грета Хайнце тоже усвоила твёрдо. В любом человеке таится если не насильник, то предатель, готовый равнодушно отвернуться от чужой беды.
С годами привязанность Греты не потускнела. Вся её жизнь была направлена на то, чтобы помогать и угождать тому, кто спас её от мучений и одиночества. Она с отличием закончила университет, она стала идеальной помощницей, но прошлое не хотело отступать так просто. И оно возвращалось мучительным страхом, что однажды всё снова переменится, и она окажется Ральфу не нужна. Умом Грета понимала, что её страх беспочвенен, и всё же он то и дело давал о себе знать. Ральф уже давно, ещё с юности, предлагал ей сделать из неё вампира, но Грета, уже условившись с ним обо всём, тянула время. Она ничего не имела против вечной жизни, но... Пока она человек и может действовать днём, она способна принести куда больше пользы, ведь правда? Помощники-люди у Ральфа есть и без неё, но многие ли из них так преданы и заслуживают такого же доверия, как она? Грета ещё молода и вполне может прожить как человек ещё лет пять. Или даже десять.
И когда Ральф рассказал ей о своих планах относительно Даниэля Фёрстнера, Грета сперва лишь удивилась. Слишком неожиданным и... сентиментальным было его решение, обычно он действовал куда более взвешенно и обдуманно. Она попыталась отговорить его, но Ральф был твёрд. И Грета не ревновала, совсем нет... просто, когда она увидела, как заботлив жест, которым её отец стирает кровь с лица своего нового подопечного, страх одиночества пронзил её с новой силой. Так же, наверное, чувствуют себя маленькие дети, когда у них появляются младшие братья или сёстры. Вроде бы вот он папа, никуда не делся, но будет ли она нужна ему теперь? Теперь, когда уже ничто не станет так, как раньше?
Вампирской чуткости у Греты пока ещё не было, и потому она не замечала подошедшего Ральфа до тех пор, пока тот не обнял её сзади своими сильными, но нежными руками.
- Ну, что тут у нас такое? - шёпотом спросил он. - Откуда слёзы?
- Ниоткуда, - Грета зло вытерла глаза кулаком. - Просто глупости, не обращай внимания.
- И правда, глупости, - он осторожно повернул её к себе. - Грета, ты же умная девочка. Ты знаешь, как я тебя люблю. И ты знаешь, что никуда я тебя не отпущу. Даже если ты вдруг захочешь. А скоро, когда я подарю тебе бессмертие, мы станем и вовсе неразрывны.
- Правда? - это было глупо - переспрашивать то, что она знала и сама, но было так хорошо, как в детстве, уткнуться ему в плечо и по-простецки шмыгнуть носом. - Обещаешь?
- Клянусь.
За приоткрытой дверью в опустевшем холле уютно потрескивал в камине огонь, и кровь уже застыла на камне пола.
Потолок в спальне был обычным, оштукатуренным, с тонкой каёмкой лепнины по краю. Побелку пересекали несколько малозаметных трещин. За ночи вынужденного лежания Даниэль успел изучить его во всех подробностях и едва ли мог углядеть там что-то новое. Но он продолжал лежать, таращась вверх, бездумно скользя взглядом вдоль раздваивающейся трещины прямо над кроватью, похожей на слияние рек на карте, по трилистникам лепнины, и чуть загибающемуся кое-где наружу краю светлых обоев в цветочек.
Прошлой ночью он как упал на свою кровать, так и пролежал на ней, не раздеваясь, до следующего вечера. Благо окна были закрыты ставнями и ещё тяжёлыми шторами, так что о наступлении и завершении дня он догадался лишь по уже привычно сморившему его мёртвому сну. С заката прошло уже не меньше пары часов, но Даниэль не чувствовал никакого желания подняться. Он вообще ничего больше не чувствовал. Ему казалось, что все чувства выморозило в нём навсегда.
Он думал о том, чем сейчас занимается изменивший привычке навещать его по вечерам Ральф. Думал о том, что родные Кристины сейчас сходят с ума, и что её тело, вернее, то, что от него осталось, возможно, уже нашли. О том, сколько времени пройдёт, прежде чем его собственные родные начнут тревожиться. С работы он давно ушёл, постоянной подруги у него не было, так что ещё пара-тройка недель у него есть. Надо бы послать им сообщение с предупреждением о задержке. Придумать что-нибудь. Даниэль посмотрел на свои сложенные в углу вещи, в числе которых должен был быть и ноутбук, но с места так и не сдвинулся.
Женские шаги в коридоре и открывшуюся дверь спальни он проигнорировал - кого ему сейчас меньше всего хотелось видеть, так это Грету. Но у женщины было другое мнение на этот счёт.
- Держи! - бодро сказала он. - Оп-ля!
На одеяло под бок Даниэлю упало что-то, похожее на грелку. Не выдержав, он всё же скосил глаза. Нет, это была не грелка. На постели лежал прозрачный пластиковый пакет с кровью.
- Твой обед, - объяснила Грета. - Он же завтрак и ужин. На сутки вполне хватает, а если подтянуть пояс, то и на двое.
- Так значит, - медленно произнёс Даниэль, - убивать было не обязательно?
- В первый раз полезней пить живую кровь.
- Полезней? - Даниэль сам удивился тому, как прозвенел его голос.
- Ох, избавь меня от необходимости объяснять про пищевые цепочки, и почему хищники едят травоядных вместо того, чтобы тоже щипать травку. Да, полезней, довершает превращение. И в дальнейшем - раз в две-три недели хоть по глотку, но живую кровь пить надо. В смысле - из живого человека. Иначе озвереешь и начнёшь на людей кидаться.
- А разница?
- А разница, мой дорогой, в том, что если ты потеряешь над собой контроль в людном месте или наследишь, то тут тебе конец и настанет. Если не от людей, то от судей-вампиров, которые тебя приговорят за нарушение законов о маскировке. Огласка таким, как ты, совершенно ни к чему.
- А что, разодранные трупы в лесу и шумиха в прессе - это не огласка?
- Нет, пока такое происходит не часто, и нет свидетельств, что это сделал именно вампир. Тут человеческие суеверия и романтические штампы играют вам на руку - все думают, что вампир непременно оставляет целый труп с двумя аккуратными дырочками на шее.
Даниэль вздохнул. В прошлый раз жертвами "Вервольфа" стали трое мужчин. В это раз - две женщины.
- Ну, что ты нос морщишь? Тебе вчерашняя трапеза пришлась не по вкусу? А по тому, как ты её лопал, не сказала бы.
- Проклятье... - Даниэль закрыл глаза. - Грета, я знал её, понимаешь? При жизни.
- А если бы не знал - тебе было бы легче?
- Возможно.
- Ну, извини, у меня не было ни сил, ни времени бегать за тобой хвостом, проверяя, не свёл ли ты здесь с кем-нибудь знакомство. Смирись с тем, что отныне ты хищник, и это в твоей природе. Волки грызут овец, и неплохо себя при этом чувствуют.
- У волков нет воспоминаний, как они паслись в овечьем стаде.
- Так постарайся от них избавиться! - вдруг взорвалась Грета. - Проклятье, Даниэль! Тебе даровали практически бессмертие, вечную молодость и здоровье. Очень и очень многие отдали бы за такое что угодно, но не могут об этом и мечтать.
- Так почему бы не осчастливить кого-то из этих многих? - огрызнулся Даниэль. - Зачем вам сдался я?
- Мне ты ни на что не сдался. А об остальном спросишь у Ральфа.
Даниэль поднял голову, прислушиваясь. Определённо, к дому подъехала машина. До сих пор он не пытался выяснить, куда выходят окна его спальни, но сейчас готов был поклясться, что автомобиль остановился прямо под ними.
- Что это?
- Ты о чём?
- Кто-то приехал?
- А, - Грета тоже оглянулась на закрытые шторами проёмы. - Собирайся. Наше время здесь вышло, мы уезжаем.