Ардан Флоранс Жюльетт : другие произведения.

Заблуждения любви. Часть 2. Дэвид

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Продолжение романа

  Мадам д'Этре не заставила долго себя ждать и приехала в Брайтвуд-холл тут же, как только получила письмо Луизы. И почти с порога она выразила своё деланное возмущение тем, что муж её дочери уехал в Лондон один, без жены. Однако, на самом деле, чтобы там не говорилось, мадам д'Этре очень льстило то, что теперь она будет старшей в Брайтвуд-холле и это позволит ей чувствовать себя в доме не гостьей, а хозяйкой.
  В свой первый день пребывания в Брайтвуде-холле мадам д'Этре пожелала ещё раз осмотреть дом, но на этот раз более тщательно: отсутствие хозяина дома позволяло женщине проникнуть даже в те комнаты, куда она не посмела бы заглянуть ранее. В сопровождении дочери мадам д'Этре принялась осматривать комнату за комнатой, в подробностях разглядывая их интерьер, обои, мебель, картины. И каждый раз, входя в какую-нибудь комнату, она начинала с восхищённых восклицаний: "Ах, как тут мило!" или "Ах, какая роскошь!". Однако после, приглядевшись, она принималась высказывать замечания с видом знатока (ведь всем было известно, что французы априори обладают более утончённым вкусом, чем англичане): "Мебель великолепна, но мне кажется, что всё же она слишком тяжеловата для этой комнаты, и было бы гораздо более удачным, если бы сюда перенесли бюро со стульями из гостиной, а этот стол перетащили бы в кабинет твоего мужа". Или: "Обои здесь великолепны, но было бы гораздо лучше, если бы их оттенок был бы немного светлей, а узор - более мелким. Скажи своему мужу, Луиза, чтобы стены в этой комнате обили другими обоями". И таким образом критическому замечанию подверглась почти каждая комната.
  Когда же она заглянула в комнату Дэвида и, увидев кровать, поняла, что это чья-то спальня, то спросила:
  - Полагаю, что эта комната для гостей?
  - Нет, матушка, это комната секретаря моего мужа, - ответила Луиза, смутившись.
  - Секретаря?! - изумилась мадам д'Этре. - Не слишком ли роскошная обстановка для прислуги?
  - Мистер Дэвид - сын синьоры Флориани, - пояснила девушка.
  - Ах, этой, - пренебрежительно фыркнула женщина. - Да, я слышала о ней.
  И, не желая осматривать комнату секретаря, мадам д'Этре поспешно захлопнула в неё дверь.
   - Мне не нравится, что комната секретаря располагается рядом с комнатой твоего мужа и так недалеко от твоей, - принялась высказывать своё недовольство мадам д'Этре. - Тебя должно это смущать, дорогуша. И ты могла бы намекнуть своему мужу, что комнату для прислуги гораздо более уместно отводить на первом этаже. Распорядись об этом немедленно, он должен переехать, сегодня же! Ведь это никуда не годится! - восклицала женщина, оскорблённая тем, что сына нищенки-итальянки прировняли к ней.
  - Матушка, мистера Флориани сейчас нет в доме, он вместе с моим мужем в Лондоне. Вы его не увидите, так как они приедут только в ноябре, - попыталась успокоить Луиза свою мать.
  - Тем лучше. Пока их нет, можно заняться обустройством той комнаты, а вещи секретаря перенести вниз.
  - Думаю, что это невозможно, матушка. Рэндольф очень привязан к Дэвиду Флориани. И он будет недоволен, если без его ведома мы будем принимать решение, где должна располагаться комната его секретаря.
  - Вот как! - воскликнула мадам д'Этре. - То есть твой муж считает в порядке вещей то, что ты вынуждена соседствовать с прислугой? В конце концов к твоему мнению он должен прислушиваться.
  - Но меня это ничуть не смущает, - попыталась встать на защиту своего супруга Луиза.
  Мадам д'Этре была недовольна тем, что её дочь в этом вопросе отказывалась встать на её сторону, и, поджав губы, она процедила со злорадством сквозь зубы:
  - Как хорошо, что эта мадам Флориани давно уже умерла.
  - Матушка, как вы можете так говорить? - смутилась Луиза от слов матери и машинально обернулась: не слышал ли кто этих слов. Хотя, если даже кто-нибудь и услышал бы, то всё равно никто из прислуги бы их не понял, так как они не знали французского.
  - Деточка моя, но неужели ты не понимаешь, что она, умерев, расчистила тебе путь. Если бы эта итальянка здравствовала, то, я полагаю, что лорд Уилдсорд никогда не сделал бы тебе предложение. Подумай только, он из-за неё столько лет оставался вдовцом!
  Однако мадам д'Этре недолго пребывала не в духе: как только она с дочерью вышла в парк, то тут же позабыла о любовнице-итальянке своего зятя и секретаре. Она принялась восторгаться парком, как до этого домом, не забывая, однако, вносить критические замечания, какие цветы следует высадить на той или иной клумбе.
  Мадам д'Этре очень быстро освоилась с ролью хозяйки Брайтвуд-холла и принялась руководить слугами, как своими. На обеденном столе она желала видеть только блюда французской кухни и очень злилась, что кухарка не умеет толком их готовить. И Луизе, испытывавшей неловкость за свою мать, приходилось заранее выяснять, чем желает отобедать сегодня мадам д'Этре. Затем девушка отправлялась на кухню и пыталась как можно подробнее описать миссис Питерс рецепты приготовления данных блюд. А если же блюда были слишком сложны, то Луизе приходилось полностью руководить процессом их готовки.
  С таким же энтузиазмом мадам д'Этре решила заняться переделкой некоторых комнат, словно бы она собиралась остаться в Брайтвуд-холле навсегда. Несколько раз она уезжала в Лондон и возвращалась оттуда с целым ворохом покупок: обивочными тканями, картинами, канделябрами, часами, вазами. И, так как тратились средства лорда Уилдсорда, мадам д'Этре не скупилась, делая заказы в самых дорогих магазинах. Однако Луиза, не решавшаяся начать переделки без ведома мужа, отдала распоряжение, чтобы всё купленное её матушкой было спрятано в чулане, пообещав ей, что займётся переделкой позже, так как будет очень неудобно, если сейчас им будут мешать рабочие.
  В общем, за эти три недели все обитатели Брайтвуд-холла успели уже порядочно устать от мадам д'Этре, которая словно бы с лихвой пыталась наверстать упущенное за долгие годы эмиграции, и ждали с нетерпением, когда же она соизволит убраться восвояси.
  
  Но однажды в один из дней к ним с визитом пожаловал Джереми Уормишем, наслышанный о том, что леди Луиза осталась в Брайтвуд-холле одна, покинутая лордом Рэндольфом. Молодой человек, конечно же, не преминул воспользоваться возможностью навестить девушку, оставленную своим мужем.
  Луиза и её мать проводили время в музыкальном салоне, разучивая оперу Люлли, когда дворецкий доложил им о Джереми Уормишеме. Услышав имя молодого человека, Луиза вздрогнула.
  - Мистер Уормишем? - как будто бы удивилась она. - Нет, нет, Эдвардс, передайте мистеру Уормишему, что я в отсутствие своего мужа не принимаю холостых мужчины, - сказала девушка дворецкому.
  Но мадам д'Этре, услышав, что её дочь отказывается принять гостя, выразила недоумение:
  - Но, Луиза, дорогая, почему ты не желаешь принять мистера Уормишема? Я его помню. По-моему, это очень приятный молодой человек.
  - Матушка, вы наверняка спутали его с его старшим братом.
  - Ах, какая разница! - пожала плечами мадам д'Этре.
  - Матушка, но Уормишемы - друзья моего мужа, он ездит с ними на охоту. О чём же я буду разговаривать с мистером Джереми?
  - Луиза, ты что же желаешь, чтобы я умерла здесь со скуки? Ты говорила мне, что у твоего мужа полно знакомых, что в Брайтоне вы подружились не менее, чем с десятью семьями. Но где же все они? За всё время, что я гощу у тебя здесь, нас навещают только Бьютихиллы и один раз приезжала миссис Годдард. Сама же я здесь никого не знаю и не могу разъезжать по гостям.
  - Матушка, но сейчас осень - время очень хлопотное для хозяйства. Не каждый может выкроить время для визитов.
  - Но так почему же тогда тебе не пригласить мистера Уормишема? Пусть хотя бы он немного развеет мою скуку. Можешь не разговаривать с ним, если не желаешь, я же найду о чём поболтать с молодым человеком. - И, не дожидаясь ответа дочери, мадам д'Этре скомандовала, перейдя на английский: - Эдвардс, пригласите сюда этого джентльмена. Мы и так заставили его слишком долго ждать.
  Однако дворецкий, прежде чем отправиться за гостем, всё же взглянул на Луизу, ожидая её одобрения. Но девушка больше не посмела спорить с матерью и покорно кивнула: в конце концов, если её матушка решила взять на себя обязанность занимать гостя, то пусть и развлекает его, а она же продолжит разучивать оперу.
  Мистер Уормишем, не подозревавший, что у леди Луизы гостит её мать, воодушевлённый влетел в музыкальный салон. И какое же разочарование постигло его, когда там на одном из диванов он обнаружил мадам д'Этре. Однако молодой человек сумел ловко справиться со своими эмоциями и, широко улыбаясь, подошёл к матери Луизы, чтобы коснуться губами пальцев её руки.
  Дождавшись, когда его пригласят присесть, Уормишем, соблюдая правила хорошего тона, принялся расспрашивать мадам д'Этре, как долго она гостит в Брайтвуд-холле, нравится ли ей здесь и сколько ещё она собирается гостить у дочери; затем он принялся расточать ей комплименты, восхищаясь вообще всеми француженками и говоря, насколько они во всём лучше англичанок. Нужно ли говорить, что вся эта похвальба достаточно быстро подкупила мадам д'Этре, она была совершенно очарована Джереми Уормишемом и таяла от слов молодого человека, словно мороженое в вазочке, кокетливо улыбаясь ему, словно это ей было семнадцать лет, а не её дочери. Затем мать Луизы пустилась в воспоминания и принялась рассказывать о своей жизни во Франции, об их замке, о роскошных охотничьих угодьях с фазанами и оленями. И всё это перемежалось ностальгическими вздохами и мечтами вновь увидеть когда-нибудь милую родину.
  Однако было ясно, что Джереми Уормишема интересовала вовсе не мадам д'Этре, а её дочь, на которую он время от времени бросал взгляды. Поэтому, через какое-то время он, устав от болтовни мадам д'Этре, встал и подошёл к пианино, на котором музицировала Луиза, словно бы ради того, чтобы послушать её игру. Однако, облокотившись об инструмент, молодой человек принялся водить взглядом по обнажённому декольте девушки, заглядывая вглубь ложбинки между её грудей, и временами перемещая свой взгляд на лицо девушки, на её губы, на глаза, опущенные вниз, на клавиши, на её льняные волосы, завивавшиеся колечками у висков. И только присутствие её матери и надежда на то, что Уормишем всё же не посмеет при ней чего-нибудь неприличного, удерживало Луизу на месте. Однако девушке приходилось призывать всё своё самообладание, чтобы продолжать как ни в чём не бывало наигрывать на пианино. Меньше всего Луиза хотела доставить Уормишему удовольствие тем, что ему удаётся смутить её своим присутствием и пристальным взглядом на неё.
  Послушав несколько минут игру девушки, молодой человек обратился к ней:
  - Я слышал, что ваш муж уехал в Лондон. Не понимаю, как он мог решиться на такое: оставить молодую жену здесь одну. Я бы на его месте не смог бы разлучиться с вами и на один день, - сказал молодой человек достаточно тихо, чтобы его слова сквозь музыку не достигли ушей мадам д'Этре.
  - У мужа в Лондоне неотложные дела, - ответила Луиза, продолжая перебирать клавиши пианино.
  - Почему же вы не поехали с ним?
  - Я ещё не так хорошо хожу. Вы ведь наверняка наслышаны о постигшем меня несчастье в Брайтоне.
  - Разумеется. И, поверьте, это заставило меня сильно волноваться за вас.
  - Но, дорогуша, мне кажется, что твоя хромота уже почти сошла на нет, - заметила мадам д'Этре, расслышав последние фразы разговора молодых людей. - По крайней мере, в последнее время я не замечала, чтобы ты хромала.
  - Безусловно, в этом есть ваше благотворное влияние на меня, матушка. Ваш приезд очень вдохновил меня и придал мне сил на выздоровление.
  - Да, да, я это заметила, - сказала мадам д'Этре, польщённая словами дочери. - То, как ты прихрамывала в самом начале по моему приезду и как ты ходишь сейчас - это две большие разницы.
  - Значит ли это, леди Луиза, что в скором времени вы всё-таки присоединитесь к своему мужу в Лондоне? - поинтересовался Уормишем, обеспокоенный этим.
  - Думаю, что нет, так как в совсем скором времени Рэндольф вернётся в Брайтвуд-холл ради охоты. Вам ведь это, должно быть, наверняка известно.
  - Ах да, конечно, как я мог забыть! Мой отец говорил мне об этом не так давно. Я обязательно приеду к вам Брайтвуд-холл, чтобы поохотиться на землях вашего мужа.
  Однако в скором времени Джереми Уормишем всё же засобирался восвояси, не пожелав остаться на обед, ведь он прибыл в Брайтвуд-холл вовсе не с целью развлекать двух скучающих женщин.
  - Какой милый молодой человек, - высказала своё мнение мадам д'Этре, после того, как Уормишем уехал. - Он ведь ещё не женат? Как жаль, что мы не имели удовольствие видеть его раньше, до того, как лорд Уилдсорд сделал тебе предложение. Мне кажется, что он смотрел на тебя каким-то особенным взглядом.
  - Матушка, в любом случае Джереми Уормишем тогда, пол года назад, не обратил бы на меня внимания. Его интересуют только богатые невесты.
  - И это правильно, молодым людям в делах женитьбы нужно размышлять трезво, - сказала мадам д'Этре, совсем позабыв, что ещё каких-то полгода назад она пеняла всем молодым людям за то, что те думаю только о выгоде и ищут себе богатых невест, не замечая красоты её дочери.
  Однако, в конце концов прогостив в Брайтвуд-холле три недели, мадам д'Этре засобиралась домой. Погода в последние дни окончательно испортилась, возобновились проливные дожди, навевавшие на мадам д'Этре ещё большую хандру. И мать Луизы, сказав дочери, что она сильно соскучилась по своим подругам, оставленным ею в Лондоне, укатила в столицу.
  
  А на следующий день из Лондона прибыл нарочный от лорда Рэндольфа. Он передал леди Луизе записку, в которой её муж обращался к ней с просьбой найти в бумагах Дэвида наброски речей для выступления в Парламенте и отдать их нарочному. Наброски должны были лежать в ящике стола в комнате секретаря или в библиотеке.
  Луиза решила начать поиски бумаг с комнаты Дэвида и отправилась туда. Открыв первый же верхний ящик стола, девушка обнаружила ворох каких-то исписанных бумаг. Вынув всю кипу листов, она принялась просматривать их. Луиза быстро поняла, что это и есть те самые бумаги, которые просил переслать ей лорд Рэндольф. Однако между этими листами лежала какая-то тетрадь в сафьяновой обложке, и внутри неё было вложено несколько листов. Предположив, что это также могут быть наброски речей, случайно застрявшие между страницами тетради, Луиза вытащила их. Однако это оказались вовсе не наброски речей, а черновики стихотворений на английском и итальянском языках. На одном из листков был совсем короткий стих в пять строк. И невольно глаза Луизы заскользили по ним, и она прочитала:
   Любовь пришла ко мне, как вор, украдкой.
   Узнать её мне стоило труда.
   И без неё мне жизнь теперь пуста.
   Зачем пришла, исчезнет ли когда?
   Ад или рай сулит - я мучаюсь разгадкой.
  Первая буква каждой строки этого стихотворения была выделены жирным шрифтом, и девушка без труда прочитала слово, складывающееся из них, - "Луиза".
  "Ах вот, как её зовут!" - воскликнула про себя девушка, догадавшись, что в этом акростихе Дэвид зашифровал имя своей возлюбленной. Но в следующее же мгновенье Луиза побледнела, рука, державшая лист, задрожала. И, не в силах больше держаться на ногах, девушка медленно опустилась на стул. Выпущенный из пальцев лист лёг на стол, и Луиза вновь принялась скользить взглядом по строчкам стиха, словно желая убедиться, что она не ошиблась, что ей не померещилось. Однако большие жирные буквы, сколько бы девушка не смотрела на них, продолжали упорно складываться в имя "Луиза". И чем больше девушка смотрела на них, тем более сильным румянцем покрывались её щёки. "Так, значит, Дэвид влюблён в меня?" - спрашивала Луиза сама себя. И тут же отвечала себе на этот вопрос: "Но ведь это же совершенно невозможно, невозможно. Этого не может быть. Всё это какая-то нелепица". Может, это какая-нибудь её тёзка. И Луиза, обхватив ладонями виски, стала лихорадочно вспоминать, нет ли среди её знакомых женщин с таким же именем, как у неё. Но вспомнить не смогла. И тут в голове девушки само собой всплыли слова Дэвида, вернее, его признание, которое он сделал ей в Брайтоне, глядя глазами полными грусти на Ла-Манш: "Эта девушка замужем, более того, она аристократка, и у меня нет никаких шансов, я даже не могу признаться ей в своих чувствах". Затем Луиза вспомнила, как он нёс её на руках, когда она упала с лошади, а затем стал её сиделкой, забыв про "ненаглядных" лошадей и рифмоплётство. Всё это не оставляло никаких сомнений в том, что речь в этих строках идёт ни о какой другой Луизе, а именно о ней - леди Уилдсорд. Но как и когда подобное могло случиться и почему Дэвида угораздило влюбиться именно в неё?
  Но тут девушка вспомнила, что внизу её ждёт нарочный и что ей нужно отдать ему бумаги. Кое-как собрав нужные листы в стопку, Луиза, стараясь справиться с волнением, охватившим её, спустилась вниз.
  - Простите, я задержала вас, никак не могла отыскать нужные бумаги, - сказала она нарочному. - Может, вы голодны или устали с дороги?
  - Нет, миледи, однако я был бы не прочь пропустить немного пива.
  - Хорошо, я распоряжусь, чтобы вам вынесли деньги.
  - Лорд Уилдсорд просил справиться о вашем здоровье, миледи.
  - Что? О здоровье? Ах да, передайте, пожалуйста, моему мужу, что я вполне здорова. Моя нога уже почти не беспокоит меня.
  Однако немного дрожавший голос девушки смутил нарочного. Он видел, что ей словно не по себе, и с сомнением смотрел на Луизу. Но та, заметив его недоверчивый взгляд, деланно улыбнулась:
  - Скажите лорду Уилдсорду, что я прекрасно себя чувствуют и с нетерпением жду его приезда в Брайтвуд-холл.
  - Хорошо, миледи, - сказал слуга.
  Попрощавшись с мужчиной, Луиза стала подниматься наверх. Повстречав Кэти, она попросила её дать нарочному пару шиллингов, а сама направилась в комнату Дэвида. Ей не терпелось ещё раз взглянуть на тот акростих, да и на все остальные стихи, сочинённые секретарём: вдруг среди них найдутся и другие, посвящённые ей, и они помогут ей раскрыть тайну, почему же из всех девушек Дэвид увлёкся никакой другой, а именно ею.
  Вернувшись в комнату, Луиза взялась за тетрадку и, переворачивая лист за листом, принялась читать стихотворения. На первых страницах тетради оказались юношеские стихи секретаря, - под каждым из них стояла дата, - и несложно было подсчитать, что своё самое первое стихотворение Дэвид сочинил ещё в четырнадцать лет. Оно было на итальянском и посвящалось его покойной матери. Луиза не знала итальянского, однако французский и итальянский языки достаточно близки друг другу, поэтому девушке не составило труда понять, о чём велась в нём речь. В нём Дэвид тосковал по матери. Следующие стихи, тоже на итальянском, вероятно, были навеяны его поездкой в Италию, так как описывали красоты его родины. Первое стихотворение, написанное Дэвидом на английском, было как бы ответом неведомому оппоненту: в нём юноша говорил о том, что, хоть он и сын бедной итальянской девушки, но он рождён быть поэтом и его душа совсем негрубая. Было там стихотворение и посвящённое Кэти, но оно было полно дружеского тона и ясно говорило о том, что к ней он не питает никаких серьёзных чувств. Другие стихи были размышлениями о жизни и своей судьбе, и в них Дэвид говорил, что он рождён быть поэтом.
  Но вот наконец Луиза добралась до стихов, датируемых 1800 годом, и сердце её невольно забилось более учащённо. Однако в первом же стихотворении, внизу которого стоял нынешний год, Дэвид высказывал своё разочарование женщинами, называя их коварным племенем. Далее было несколько стихов о природе и лошадях. Но вот наконец и последнее стихотворение, вписанное в тетрадку. Оно было на итальянском, и его подзаголовок гласил, что это подражание Петрарке. Это стихотворение было тоже о коварстве, но уже о коварстве любви. Дэвид писал в нём о том, что он тоже, как и Петрарка, решил посвятить себя служению, но только не Богу, а Музе поэзии. Но тут в храм его души ворвалась она, коварная любовь, и теперь он навеки веков обречён служить ей, потому что убить её в себе он не может. И не было сомнений, что в этом стихотворении речь велась о любви к ней, к Луизе.
  И всё-таки девушке не верилось, что чувства Дэвида к ней были столь сильны. И если бы не тот акростих, в котором было зашифровано её имя, то она никогда и не догадалась бы об этом. Ведь с самых первых дней её появления в Брайтвуд-холле, молодой человек, полный предубеждений против новоиспечённой леди Уилдсорд, невзлюбил её и даже не пытался скрывать этого, он был её вечным противником во всех вопросах. Что же могло случиться, какая метаморфоза должна была произойти с ним, чтобы вдруг секретарь воспылал к ней чувствами? Очевидно, что это случилось в Брайтоне. Именно там Луиза заметила в Дэвиде резкую перемену: он вдруг стал задумчивым, в его глазах появилась грусть, а после молодой человек и вовсе признался в том, что влюблён в незнакомку, имя которой он не назвал бы и под пытками. Но что послужило отправной точкой в Брайтоне? Девушке казалось, что там она вела себя так же, как и всегда. Если бы чувства Дэвида к ней возникли после её падения с лошади, то это можно было бы объяснить сочувствием к ней, переживаниями за её здоровье. Но нет, ведь Дэвид сделал своё признание до её падения с лошади. Или, может, на секретаря подействовала романтическая обстановка южного курорта. И Луиза вспомнила, как она сама, поддавшись атмосфере Брайтона, города, залитого солнцем, с фантастическими закатами и наполненного молодожёнами, принялась тосковать о любви. Конечно, несчастье, случившееся с ней на конной прогулке, поспособствовало укреплению чувств молодого человека к ней. Луиза улыбнулась, вспомнив, какой же она была наивной, полагая, что всё внимание и забота о ней Дэвида было всего лишь сочувствием к ней. И теперь ей казалось странным, что то, что теперь было для неё очевидным, она не замечала ранее.
  Но что же ей теперь было делать, как ей вести себя с секретарём, когда она узнала его тайну? Не будет ли она чувствовать себя неловко в его присутствии, зная, что является объектом его внимания? Безусловно, самым разумным будет, если она и виду не подаст, что всё знает о чувствах Дэвида к ней и, тем более, что она читала его стихи. Лучше всего - вести себя как ни в чём не бывало, уповая надеждой на то, что там, в Лондоне, вдалеке от неё, чувства Дэвида к ней потускнеют. Ведь Лондон совсем не Брайтон и лишён всякой романтики, там нет ни моря, ни солнца, и он быстро спускает всех молодых людей на землю.
  
  Тем временем минуло две недели, и, как лорд Рэндольф и обещал, он и его секретарь вернулись в Брайтвуд-холл, чтобы поохотиться. Надо сказать, что Луиза с некоторым волнением ожидала их приезда, прежде всего из-за Дэвида. Смог ли молодой человек за эти полтора месяца, что он не видел девушку, избавиться от чувств к ней? И сможет ли Луиза вести себя с ним так, как и раньше, не выдавая себя ничем? Эти вопросы больше всего волновали девушку. Однако, когда она вышла в холл, чтобы встретить мужа, и увидела за его спиной Дэвида, Луиза с удовлетворением отметила, что теперь молодой человек выглядит гораздо лучше, чем перед отъездом из Брайтвуд-холла. Он немного откормился, его лицо уже не было таким осунувшимся, взгляд его тоже был вполне бодрым. Правда, кожа Дэвида теперь стала более бледной, но это наверняка из-за того, что его кожа южанина, так хорошо предрасположенная к загару, в Лондоне, где всегда мало солнца, растеряла его.
  За обедом Дэвид показал хороший аппетит, он больше не елозил вилкой по тарелке и довольно оживлённо беседовал с лордом Рэндольфом. Однако в его поведении вновь появилась та отстранённость, которая была присуща ему в первый летний месяц. Секретарь старался не смотреть на леди Луизу и по возможности избегал лишний раз заговаривать с ней. Но если тогда, полгода назад, молодым человеком руководила неприязнь к новой жене милорда, теперь же, вероятно, он опасался, что чрезмерное сближение его с девушкой возродят в нём его былые чувства к ней из пепла и вновь заставят его страдать.
  Что ж, если молодому человеку действительно, как Луиза и предполагала, удалось излечиться от сердечной привязанности к ней, находясь вдали от неё и занятый делами лорда Рэндольфа, то это было только к лучшему. Девушка не была тщеславна, и её вовсе не расстроило то, что количество её поклонников стало на одного меньше. Потому что видеть страдальческий взгляд молодого человека было бы для неё тяжёлым испытанием.
  Кэти же была довольна и счастлива, вновь увидев Дэвида, к которому вернулось хорошее расположение духа и который вновь стал дружелюбен с ней, как в прежние времена. Из чего Кэти тут же сделала вывод, что пассия молодого человека, любовью к которой он мучился последние месяцы, была изгнана из его сердца навсегда. А вот Тоби Бранч тут же был ею забыт, словно и не с ним девушка кокетничала последние полтора месяца. Отчего молодой человек стал мрачнее тучи: все его усилия, предпринятые за последние недели, были брошены коту под хвост. И это ужасно злило Тоби. И всё чаще до Луизы стали долетать звуки ссор между камердинером и Кэти.
   И однажды горничная, не выдержав, пожаловалась на него своей госпоже: Тоби ей вовсе не жених, но ведёт себя так, словно они помолвлены, и замучил её своей ревностью к секретарю. Но, к удивлению служанки, на этот раз она не нашла сочувствия к ней со стороны леди Луизы.
  - Кэти, так случается со всеми, кто пытается усидеть сразу на двух стульях, - сказала ей Луиза. - Ты мучаешь Тоби неопределённостью, не говоришь ему ни "да", ни "нет", потому что любишь только Дэвида. Но одновременно тебе очень льстит, что другой молодой человек так тебя к нему ревнует. Ведь как только Дэвид уедет, ты тут же вновь начнёшь флиртовать с Тоби.
  - Но ведь вы сами мне сказали, что мне не стоит больше думать о Дэйве, - попыталась оправдаться горничная.
  - Тогда почему же, как только он вернулся в Брайтвуд-холл, ты вновь прилепилась к нему, как пиявка, а Тоби дала от ворот поворот?
  - Потому что я ничего не могу поделать с собой, леди Луиза, - сказала Кэти, сокрушённо покачав головой. - Когда я вижу Дэйва, всё в моей груди обмирает, и я не могу больше думать ни о ком другом, я думаю только о Дэйве.
  - В таком случае тебе ясно надо дать понять Тоби, что ему не стоит на что-то рассчитывать. И не принимать его ухаживаний, даже когда Дэвид вновь уедет в столицу.
  - Но разве вы не поедете в Лондон вместе с лордом Рэндольфом, ведь вы уже вполне здоровы? - с надеждой спросила служанка.
  - Нет, Кэти, я думаю остаться в Брайтвуд-холле до Рождества.
  - Но здесь будет так скучно зимой! Почему вы не хотите ехать в Лондон?
  Но Луиза не могла дать прямой ответ на этот вопрос Кэти: вся причина опять-таки была в Дэвиде. Луиза посчитала, что секретарю следует побыть ещё немного времени в одиночестве, чтобы его чувства к ней окончательно улетучились. И поэтому девушка решила всю ответственность перенести на горничную:
  - Я думаю, Кэти, что пока ты не разберёшься в своих кавалерах, переезд в Лондон будет чреват серьёзными последствиями для двух молодых людей. Ни для кого не секрет, что Тоби ненавидит Дэвида. Здесь в Брайтвуд-холле у них есть возможность избегать друг друга, но в Лондоне, где дом не столь велик, им придётся сталкиваться гораздо чаще. И одному Богу известно, чем может это закончится: ведь Тоби давно точит зуб на секретаря.
  - Так это из-за меня мы остаёмся здесь? - расстроилась горничная.
  - Нет, Кэти, конечно же, не только из-за тебя. Но теперь я решила, что нам стоит тут задержаться. Ведь ты должна понимать, что чем на больший срок мы останемся в Брайтвуд-холле, тем будет лучше для всех. У тебя остался месяц. И за этот месяц ты, Кэти, должна будешь постараться принять важное решение.
  
  Лорд Уилдсорд пробыл в Брайтвуд-холле две недели, и за это время он три раза собирал охоту. Последнюю охоту было решено провести на лис, и она собрала самое большое количество соседей, и казалось, что все охотники северного Суррея собрались в этот день в Брайтвуд-холле, отчего в имении с самого утра царила невероятная суматоха. Собаки, словно им уже удалось взять лисий след, возбуждённо лаяли, а участники охоты обсуждали свои действия. И Луиза, для которой в травле зверей не было ничего привлекательного, и поэтому она ни разу не выезжала на охоту со своим мужем (в отличие от других жён, которые были более азартны), в общем, она с нетерпением ожидала, когда прозвучит призыв охотничьего рожка и вся эта кавалькада и своры собак, рвущиеся с поводков, покинут наконец парк Брайтвуд-холла. У Луизы же было полно своих хлопот: после охоты устраивался грандиозный обед, который можно было назвать прощальным, потому что через день лорд Уилдсорд возвращался в Лондон, да и остальные дворянские семьи тоже в скором времени собирались перебраться в столицу, - и все хлопоты по организации этого обеда легли на плечи Луизы.
  Ей то и дело приходилось то спускаться на кухню, чтобы справиться: хватает ли провизии и успевают ли повара во главе миссис Питерс приготовить суп, жаркое, ростбифы, пирог с дичью и всё прочее; то она поднималась в банкетный зал, чтобы проследить, как шла подготовка там. Примерно через час Луизе доложили, что в банкетном зале было всё готово, и девушка отправилась туда, прихватив себе в помощницы Кэти, ведь нужно было пересчитать: хватает ли на всех гостей стульев и посуды. Кэти было поручено пересчитывать стулья, а Луиза принялась проверять, чтобы перед каждым гостем лежал полный набор столовых приборов. Пересчитав стулья, Кэти подошла к окну, чтобы взглянуть, не возвращаются ли охотники назад, хотя, конечно, их не стоило было ожидать в ближайшие несколько часов. Но тут горничная воскликнула:
  - Ой, куда это они пошли?
  И, так как в голосе служанки Луизе послышалась тревога, она спросила с беспокойством:
  - Кто, Кэти?
  - Дэйв и Тоби, они идут куда-то вместе.
  Этого было достаточно, чтобы девушка оставила своё занятие и поспешила к окну. И, действительно, взглянув в окно, Луиза увидела, как двое молодых людей, которых никак нельзя было заподозрить в дружеских отношениях друг к другу, держась вместе, направлялись в сторону конюшни. Вернее, Тоби, широкими, энергичными шагами шёл впереди, а секретарь следовал за ним. И по решительному виду обоих можно было предположить, что задумали они ничего хорошего. Кэти, прижав руки к своей груди, испуганно взглянула на свою госпожу, так как поняла, что те угрозы, которые бросал Тоби последние две недели с тех пор, как Дэвид вернулся в Брайтвуд-холл, он наконец решил осуществить на деле, пока их хозяин был занят охотой.
  - Кэт, оставайся здесь, в зале и займись пересчётом приборов, - сказала Луиза служанке. - А я попробую остановить их.
  И девушка поспешила к дверям.
  - Леди Луиза, можно я пойду с вами, - бросилась следом за ней горничная.
  - Нет, Кэти, будет лучше, если ты останешься здесь, - остановила её Луиза. - Дожидайся меня здесь, пока я не вернусь. Будем надеяться, что всё обойдётся.
   Очутившись во дворе, девушка стремглав бросилась в сторону конюшни. Добежав до неё, Луиза услышала, что за ней происходит какая-то возня. Когда девушка обогнула её, то увидела, что молодые люди, сцепившись, колошматят друг друга кулаками, словно боксёры на ринге. При этом Тоби особенно усердствовал.
  - На! Получай! - приговаривал он всякий раз, нанося удары своему противнику.
  Дэвид же не столько отвечал ему, сколько пытался защищаться.
  - Прекратите! Прекратите немедленно! - закричала Луиза, подбегая к дерущимся.
  Но молодые люди в пылу борьбы не слышали девушки, и ей пришлось приблизиться к ним вплотную.
  - Тоби, Дэвид, перестаньте же вы наконец! - попыталась она разнять молодых людей.
  Тут Тоби, наконец заметив миледи, прекратил размахивать кулаками. Оттолкнув от себя противника и недовольно сверкнув глазами в сторону Луизы, помешавшей ему проучить зазнавшегося секретаря, он, подняв свою куртку с земли, пошёл прочь.
  Когда девушка взглянула на Дэвида, оставшегося стоять перед ней, она увидела, что его губа разбита, и из неё вниз алой струйкой сочится кровь, рубашка же его была вся в пятнах крови, а его грудь тяжело вздымалась, глотая воздух. Но тут молодой человек, словно он только что осознал, кто перед ним стоит, смутился, что девушка видит его в таком виде, отвернулся и неровным шагом, словно подвыпивший, направился к конюшне. Затем он опустился на корточки, прислонившись к стене, и, опустив голову, скрыл своё лицо в коленях. Луиза подошла к молодому человеку и стала внимательно рассматривать его, чтобы понять, насколько сильно у Тоби получилось отколошматить своего соперника.
  - Вы в порядке? - спросила его девушка.
  - Уходите, прошу вас. Я в порядке, - еле слышно буркнул Дэвид, так как из-за разбитой губы ему было трудно говорить. - Это всего лишь маленькое недоразумение.
  - Маленькое недоразумение?! Да если бы я не разняла вас, он избил бы вас до полусмерти! Снимите рубашку, я хочу убедиться, что вам не требуется помощь доктора.
  - Все мои рёбра целы, уверяю вас. И для меня будет лучше, если вы уйдёте.
  - И оставить вас здесь, в таком состоянии? Повторяю вам, снимите свою рубашку.
  Но Дэвид отказывался повиноваться, продолжая неподвижно сидеть, глядя на землю, и только время от времени он сплёвывал кровь на землю. Тогда Луиза сама взялась за края рубашки и задрала её вверх. Обнажив тело секретаря, она увидела несколько кровоподтёков на его груди и боках.
  - Боже, - произнесла она, полная сочувствия к молодому человеку. - Вам нужно пойти в дом и умыться. Давайте я помогу вам встать.
  - Мне не нужна помощь, - и Дэвид довольно уверенно самостоятельно поднялся на ноги.
  Затем он, вытерев кое-как рукавом кровь с подбородка, поплёлся к дому, не бросив на девушку ни единого взгляда.
  Луиза медленно шла за ним, готовая в любой момент подхватить молодого человека, если вдруг он споткнётся или почувствует себя дурно.
  - Зачем вы пошли с Тоби, ведь вы наверняка догадывались о его коварном плане? - сокрушённо спросила она Дэвида.
  - Здесь обо мне и так все не лучшего мнения. Мне не хотелось бы прослыть ещё и трусом. Между нами всё было по-честному, если вы вдруг подумали, что я попал в устроенную Тоби ловушку.
  Луиза и Дэвид поднялись в его комнату, и девушка заперла дверь на задвижку. Там Луиза всё же настояла, чтобы молодой человек снял перепачканную кровью рубашку, а затем, усадив его на стул, принялась полотенцем, смоченным в умывальном тазу, вытирать запёкшуюся кровь с подбородка и груди Дэвида. И вода в тазу достаточно быстро помутнела.
  - Вы испачкали себе руки, леди Луиза, - заметил секретарь.
  - Разве это не пустяки в сравнении с тем, что сделал с вами Тоби? - ответила на это девушка. - Думаю, что теперь его дни сочтены в Брайтвуд-холле.
  - И Кэти останется без жениха, - усмехнулся молодой человек, отчего из его губы вновь засочилась кровь.
  И Луизе вновь пришлось мочить полотенце и прикладывать его к разбитой губе секретаря.
  - И вы ещё способны шутить!
  - Я думаю, что милорду не стоит знать об этом инциденте, - сказал Дэвид, став серьёзным. - Иначе Тоби и вправду не поздоровится.
  - Но разве он не должен понести наказание за свой поступок? И потом, ну неужели вы бы не хотели избавиться от соперника? Ведь вы же наверняка прекрасно понимаете, что Тоби и впредь не оставит вас в покое. Он считает вас виновным в том, что Кэти отказывается выходить за него замуж.
  - Я не являюсь соперником Тоби. Я ведь не претендую на сердце Кэти. И я думаю, что, если Тоби лишится места, Кэти это сильно огорчит. А на Тоби мне не за что обижаться: им движет ревность, только и всего.
  - Вам всё равно навряд ли удастся утаить вашу драку, - покачала головой девушка. - Как вы объясните моему мужу, что у вас разбита губа?
  - Придумаю что-нибудь. Скажу, например, что упал с лошади.
  - Вы упали с лошади? - сказала Луиза, произнеся каждое слово по отдельности, так как они совершенно не сочетались друг с другом. - Он в это никогда не поверит.
  - Тогда скажу, что в потёмках натолкнулся на открытую дверь или что на меня напали грабители.
  Но девушка продолжала с большим сомнением качать головой.
   - А как вы собираетесь объяснять синяки на теле Тоби?
  - Не беспокойтесь, я заранее позаботился об этом, стараясь бить его не столь сильно и только в те места, что можно скрыть под одеждой.
  Когда девушка услышала это, ей осталось только развести руками: она недоумевала, почему Дэвид проявляет к человеку, который ненавидит его, столько благородства.
  - Не понимаю, зачем принимать вызов противника и потом щадить его, когда он того не заслуживает?
  - Неужели было бы лучше, если бы мы надавали друг другу тумаков и расквасили носы?
  - Да как вы не понимаете, что если бы я не разняла вас, то Тоби избил бы вас до полусмерти! И что единственный вывод, который он сделал после этой драки, - это только то, что вы слабый противник, неспособный дать достойный отпор. И боюсь, что Тоби теперь на этом не остановится.
  - А мне кажется, что было бы лучше, если бы он отдубасил меня как следует, выпустив весь свой пар, и я уверен, что после этого он оставил бы меня в покое.
  - Вы говорите это серьёзно? - удивлённо вскинула брови Луизы.
  - Вполне.
  - Нет, я вас не понимаю, не понимаю, - пожала девушка плечами. - Вы всё делаете наполовину: принимаете вызов соперника, но не дерётесь, пишите стихи, но не печатаетесь, любите женщину, но не признаётесь ей в своих чувствах.
  Но, произнося последние слова, Луиза вдруг испугалась. С чего это вдруг она стала выражать сожаление о том, что Дэвид не объясняется ей в чувствах? Ведь на самом деле она вовсе не желала этого, ведь такая ситуация породила бы только неловкость. И девушка стала беспокоиться, как бы теперь Дэвид по той интонации, с которой она говорила, не догадался бы о том, что ей стала известна его тайна, которую он тщательно от всех оберегал. И поэтому Луиза поспешила отвернуться, чтобы молодой человек не смог прочитать смятения на её лице, и принялась смачивать полотенце в тазу. Но тут в комнату кто-то спасительно постучался.
  - Должно быть, это Кэти разыскивает вас, - предположила Луиза. - Она видела, как вы вместе с Тоби шли к конюшне.
  Тут стук повторился с большей настойчивостью.
  - Ответьте.
  - Кто там? - отозвался Дэвид.
  - Это я, Кэт. Дэйв, с тобой всё в порядке?
  - Я в порядке. Не беспокойся, Кэти.
  - Тоби сказал мне, что вы подрались. Он сказал, что он отдубасил тебя так, что ты теперь на всю жизнь это запомнишь, - сказала служанка, хлюпая носом. - Открой, пожалуйста.
  Луиза подошла к двери и отодвинула задвижку. Кэти, увидев перед собой госпожу, смутилась:
  - Ох, простите, леди Луиза, я ослушалась вас. Но я не смогла спокойно оставаться в зале. Я видела Тоби, и он сказал, что они с Дэйвом подрались.
  Но тут взгляд Кэти упал на молодого человека, и она увидела его распухшую губу и кровоподтёки на теле, и лицо девушки скривилось ещё сильней.
  - Господи! Так это правда.
  Горничная подскочила к Дэвиду и, увидев таз с бурой от крови водой, побледнела и казалось, что она вот-вот упадёт в обморок.
  - Видишь, как сильна любовь Тоби к тебе, Кэти, - сказал Дэвид. - Он хотел выбить из меня моё благословение на ваш брак.
  - Но я не хочу за него замуж, - сказала Кэти таким тоном, словно её руки просил людоед, совсем позабыв о том, что буквально ещё пару недель назад в людской, когда их никто не видел, она целовалась с Тоби.
  - Кэти, хорошо что ты пришла: нужно переменить воду и принести чистое полотенце, - обратилась Луиза к служанке, чтобы вывести ту из ступора. - Только... - и тут лицо Луизы приняло заговорщицкое выражение, - постарайся сделать всё так, чтобы тебя никто не видел, и держи язык за зубами. Никто не должен ничего узнать. Тем более это происшествие не должно дойти до ушей моего мужа.
  - Хорошо, миледи, - покорно сказала Кэти. - Но если бы спросили моё мнение, я бы ответила, что Тоби должен понести за это наказание. Он не достоин того, чтобы его покрывали.
  - Кэти, но ты, должно быть, прекрасно осознаёшь, в чём будет заключаться это наказание: Тоби лишится места.
  - Да, так оно скорее всего и будет, - тяжело вздохнула служанка, признавая истину.
  - И ты этого хочешь?
  Но, хоть Кэти и была зла на камердинера за то, что тот избил Дэвида, ей всё-таки не хотелось, чтобы он покинул Брайтвуд-холл: ведь кто тогда будет ухаживать за ней, дарить охапки полевых цветов и говорить кучу приятных слов, - от Дэвида, увы, ей этого никогда не дождаться. И девушка, опять тяжело вздохнув, отрицательно мотнула головой.
  - Так ты постараешься сделать всё так, чтобы никто ничего не узнал?
  И Кэти утвердительно кивнула. Затем она взялась за таз, на который не могла смотреть из-за плавающего в нём окровавленного полотенца, и понесла его вон из комнаты.
  - Леди Луиза, благодарю вас за вашу заботу обо мне, - выразил свою признательность Дэвид.
  - Вы пощадили Тоби, но он ведь вряд ли проявит к вам такое же благородство. Вы подумали о том, как будете уживаться с ним в дальнейшем под одной крышей? - спросила его девушка.
  - Послезавтра я уеду в Лондон, Тоби останется здесь. Мы не увидимся полгода. За это время многое может перемениться.
  - Вы имеете в виду, что, возможно, Кэти станет более благосклонна к Тоби.
  - Я в этом уверен.
  - Зачем же тогда вы отговаривали её принять его предложение?
  - Я лишь высказывал своё мнение.
  У Луизы сложилось впечатление, что их разговор с секретарём опять пошёл по кругу, но, сколько бы они не говорили об этом, ей навряд ли удастся понять истинную мотивацию его поступков. Девушка присела на соседний стул и полминуты пробыла в задумчивости, а затем она спросила секретаря, решив продолжить их разговор, зайдя с другого края:
  - Вы никогда не думали о том, чтобы получить хорошее образование? В вас столько талантов и вы очень рассудительны: вы могли бы сделать политическую карьеру или стать юристом, если бы отучились в Кембридже или Оксфорде. Я думаю, что мой муж поддержал бы вас в этом и оплатил бы ваше обучение.
  - Карьера политика или юриста меня не привлекает. Так как я не чувствую, что способен увлечься какой-либо идеей настолько сильно, чтобы обрести нужную энергию, для того чтобы повести за собой людей, или быть для кого-то благодетелем. К тому же политикам и юристам часто приходится выступать публично и, боюсь, что я не обладаю необходимым для этого даром красноречия.
  - Но ведь вы помогаете моему мужу подготавливаться к выступлениям в Парламенте, - возразила Луиза.
  - Одно дело написать что-то на бумаге, другое - выступить с этим перед публикой. Я к этому совершенно не привык.
  - Может, тогда вы хотите прославиться как поэт? Когда-нибудь вам приходило в голову отослать свои стихи в редакцию какого-нибудь журнала?
  - Я и здесь не чувствую уверенности в себе. Если бы у меня было дарование, сопоставимое с Петраркой или Шекспиром, тогда, возможно, я и осмелился бы предложить свои стихи публике, чтобы потом, спустя триста-четыреста лет, какой-нибудь юноша, читая их, находил бы отклик в своей душе. Но для меня было бы непозволительной дерзостью считать, что я могу ровняться с этими великими поэтами.
  - Насколько вы талантливы, позвольте решать читателям.
  - Нет, - отрицательно закачал головой Дэвид, - пока что я не готов выставлять свои чувства и мысли на показ. Ради чего - ради славы? Но ремесло поэта сродни ремеслу циркача, выступающего перед публикой совершенно нагим. И ему попеременно кидают под ноги то золотые монеты, то закидывают тухлыми яйцами, в зависимости от моды и настроения толпы. Нет, мои мысли для меня слишком сокровенны и дороги мне, и я не хочу, чтобы какой-нибудь критик, который меня совсем не знает, выносил суждение о моих стихах.
  - Ну неужели вы всю жизнь готовы довольствоваться малым? Я думала, что вы гораздо более честолюбивы. Вы ведь так восхищаетесь Бонапартом, которому при рождении жизнь отнюдь не сулила головокружительной карьеры.
  - Но разве я мало имею? Разве мне не завидуют многие? Напротив, для сына итальянской простолюдинки я имею слишком много. Я вполне доволен своей жизнью.
  - И вы ни о чём не мечтаете?
  - Мои мечты никак не связаны с моим положением в обществе или благосостоянием. Будь я хоть сам король, я не приблизился бы к ним и на йоту.
  - Ну так о чём же вы мечтаете?
  И тут Дэвид бросил на девушку такой взгляд, что она смогла всё в нём прочитать. И невольно её дыхание стало более учащённым и глубоким, так как она увидела в этом взгляде все те чувства, которые молодой человек до сели поверял только бумаге и которые открылись ей совсем недавно. Но в следующее же мгновенье Дэвид отвернулся и сказал:
  - Ещё каких-то полгода назад я не умел мечтать. Когда не стало моей матери, мне хотелось, чтобы она каким-то чудесным образом воскресла. Потом я стал мечтать, чтобы мой отец когда-нибудь крепко обнял меня и назвал меня "сыном". Но вскоре я понял, что ни тому, ни другому не дано осуществиться. Да, признаюсь, когда в тринадцать лет я написал свой первый стих, прочитав ещё слишком мало других поэтов, то стал мечтать о славе поэта. Но однажды Тоби нашёл мои детские наивны вирши и высмеял их перед всеми. Тогда я сжёг почти всё, что успел написать к тому времени, и долго потом не решался вновь взяться за перо. Сейчас я понимаю, что Тоби поступил бы точно так же, даже если бы ему в руки попались стихи Шекспира и он по ошибке принял бы их за мои, и тут дело вовсе не в силе моего таланта, а в его ненависти ко мне. Но с тех пор я разучился мечтать, потому что везде меня настигало разочарование. Я просто жил, осознавая то, что судьба и так даёт мне немало. Но несколько месяцев назад я понял, что всё-таки мечты мне не чужды. Однако, как всегда, я размечтался о несбыточном.
  - Вы имеете в виду ту девушку, в которую вы влюбились в Брайтоне? Ваши чувства к ней до сих пор в вас живы?
  - Теперь я люблю её даже больше, чем тогда, - ответил Дэвид, по-прежнему не глядя на Луизу. И после некоторой паузы он, тяжело вздохнув, продолжил: - Может быть, вы и правы в том, что мне стоит подумать об учёбе в Оксфорде. Нет, не ради будущей карьеры, а чтобы я смог побыстрее забыть её. А потом вдруг там я смогу что-то понять, что-то переосмыслить для себя, лишённый ежедневной опеки милорда и всех тех благ, которые делают меня ленивым. Да, действительно, будет лучше, если я оставлю Брайтвуд-холл, будет лучше для всех: для меня, Кэти, для Тоби Бранча.
  - И там вы наверняка сможете найти себе настоящих друзей и товарищей, - решила Луиза поддержать решение Дэвида. - Мне кажется, что здесь вы чувствуете себя ужасно одиноким, ведь кроме моего мужа и Кэти, привязанность которой к вам вы принимать не хотите, больше в Брайтвуд-холле к вам никто хорошо не относится. Прислуга завидует вам и оттого ненавидит. И, может, поэтому вы и проводите все дни в конюшне и библиотеке.
  - Так, значит, вы хотите, чтобы я уехал? - спросил Дэвид, внимательно посмотрев на Луизу.
  - Нет, здесь речь идёт вовсе не о моих желаниях, а о том, что будет лучшим для вас.
  Дэвид хотел что-то ответить Луизе, но не успел, так как вошла Кэти, держа умывальный таз с чистой водой и полотенце.
   - Ох, и стоило мне труда отстирать полотенце, леди Луиза, несколько раз пришлось менять воду. Но я не решилась оставить его прачке в таком виде. Поэтому я так сильно и задержалась.
  - Ты сделала всё правильно, Кэти, - одобрила её Луиза.
  Но тут взгляд служанки упал на рубашку Дэвида, валявшуюся в углу, и девушка спросила, побледнев:
  - И рубашку, что же, тоже мне придётся стирать?
  - Я думаю, что её лучше сжечь в камине: вряд ли получится её хорошенько отстирать, - сказала Луиза. - Что ж, теперь я могут покинуть вас со спокойным сердцем, передав вас в заботливые руки Кэти, - обратилась девушка к секретарю.
  Услышав это, горничная тут же счастливо заулыбалась тому, что теперь она будет ухаживать за Дэвидом, оставшись с ним наедине. И она с готовностью принялась отжатым полотенцем стирать запекшиеся разводы с подбородка молодого человека.
  Луиза же вернулась к своим хлопотам. Когда же её муж и гости вернулись с охоты, она сделала всё, чтобы её муж ни разу не вспомнил о Дэвиде. Она упрашивала гостей задержаться до позднего вечера, а некоторые даже решили остаться заночевать. Поэтому лорд Рэндольф увидел Дэвида только на следующий день после полудня, когда отёк губы молодого человека спал наполовину, и это уже не смотрелось так страшно, как вчера. Луиза не знала, как секретарь объяснил её мужу, каким образом была рассечена его губа, однако Тоби счастливым образом удалось избежать какого-либо наказания. Все делали вид, что ничего не случилось, ведь всё равно на следующий день лорд Рэндольф и Дэвид уезжали в Лондон.
  
  Едва только пыль улеглась за коляской лорда Рэндольфа, как в Брайтвуд-холл пожаловал Джереми Уормишем, вероятно, решивший, что и на этот раз его здесь примут так же приветливо, как и месяц назад, когда в Брайтвуд-холле гостила мадам д'Этре. Однако ему пришлось услышать отказ, несмотря на то, что он приехал с подарком для леди Уилдсорд. Когда Эдвардс протянул девушке небольшую коробку, обитую тёмно-синим бархатом, и Луиза приоткрыла её крышку, она увидела внутри неё замечательную брошь из сапфиров в виде цветка. Должно быть, эта была достаточно дорогая вещица, однако девушка, даже не вытащив брошь, чтобы рассмотреть её, закрыла коробочку, и сказала дворецкому, чтобы он вернул подарок мистеру Уормишему и передал ему, что она в отсутствие мужа не принимает холостых мужчин и тем более подарки от них, какими бы они ни были.
  Но это ничуть не охладило пыл Джереми Уормишема. На следующий день, а затем и каждый последующий день он настойчиво приезжал в Брайтвуд-холл с надеждой, что настроение леди Луиза переменится и она всё же примет его. Но каждый раз молодой человек вынужден был выслушивать отказ. И каждый раз Уормишем, уезжая несолоно хлебавши, оставлял хозяйке Брайтвуд-холла корзину цветов и записку со льстивыми словами и мольбами о встрече. Но Луиза, едва взглянув на листок бумаги, бросала его в камин, цветы она тоже не желала видеть, несмотря на то, что букеты были роскошны и никогда не повторялись. И Кэти приходилось всякий раз умолять свою госпожу оставить цветы, обещая унести их в свою комнату, где Луиза не будет их видеть. Отчего вскоре комната Кэти, заполненная вазами с цветами, стала походить на оранжерею. Впрочем, букеты доставались и Хезер с Долли, и даже миссис Питерс. Однако это ужасно злило Тоби, который со своими скромными букетами георгинов оказался не удел.
  Навязчивость Джереми Уормишема вызывала у Луизы досаду, так как теперь она боялась лишний раз выйти из дома: ей казалось, что молодой человек целыми днями караулит её у стен Брайтвуд-холла. Так однажды в погожий денёк, прогуливаясь по парку, она услышала топот копыт лошади. Предположив, что это Уормишем, - и она угадала, - девушка поспешно спряталась за кустами самшита, иначе встречи с молодым человеком ей вряд ли удалось бы избежать. После этого случая, если Луизе и предстояло выезжать из дома, она делала это всегда только в сопровождении служанки и после визита Уормишема, убедившись, что он уже убрался восвояси. И чем дольше продолжалась эта осада со стороны молодого человека, тем больше портилось настроение девушки.
   Так продолжалось около двух недель, но вдруг в один день всё это внезапно прекратилась, и Уормишем, и его букеты исчезли. Почему это случилось, осталось загадкой для обитателей Брайтвуд-холла, но только не для Луизы.
  В тот поздний вечер, как всегда, девушка, не предчувствуя ничего дурного, легла спать. В последнюю неделю Луиза очень плоха спала, мучаясь бессонницей, поэтому и в эту ночь она долго не могла уснуть. И вдруг девушка услышала, что дверь её спальни отворилась и кто-то крадущимися шагами проник в комнату. Подумав, что это горничная (кто же ещё это мог быть?), Луиза, приподняв голову, спросила обеспокоенно:
  - Кэти, что случилось?
  Но ей не ответили на её вопрос. Девушка лишь видела в отблесках горящего камина, что чей-то тёмный силуэт приближается к её алькову.
  - Кто здесь? Я буду кричать! - испугалась Луиза не на шутку.
  - Это я, леди Луиза, - услышала она приглушённый голос Джереми Уормишема. - Не стоит поднимать панику - я не вор и не бандит.
  - Мистер Уормишем?! Что вы здесь делаете? Как вы проникли сюда? - спрашивала девушка, опешив от подобной дерзости молодого человека.
  - Я прокрался в дом тайком, никто не знает, что я здесь.
  - Но зачем?
  - Я явился к вам, леди Луиза, моя дорогая, любимая, чтобы провести эту ночь наедине с вами, - сказал Джереми, снимая с себя пальто и перчатки.
  - Что?! Да как вы посмели явиться сюда так нагло? Прошу вас, покиньте мою комнату сейчас же! - сказала девушка, сев на кровати и свесив ноги на пол, одновременно она принялась поплотнее закутываться в одеяло, словно оно могло послужить ей бронёй.
  - Леди Луиза, прошу вас, выслушайте меня. Я влюблён. Влюблён в вас с первой же минуты, как увидел. Ни о какой другой женщине я не могу думать, только о вас. Я вижу вас в своих грёзах, вы являетесь мне во сне, и там мы предаёмся страстям, о которых вы наяву и помыслить не можете. И я пришёл к вам сюда, чтобы воплотить свой сон в явь, - тут молодой человек, опустившись перед девушкой на колени, обнял её ноги.
  - Вы сошли с ума! Немедленно уходите! Уходите! Иначе я позову прислугу! - закричала Луиза, впав в панику и пытаясь оттолкнуть от себя нахала.
  - Нет, я не уйду, Луиза, я не уйду, пока вы не станете моей.
  И тут Уормишем набросился на девушку, в одно мгновенье лишив её защиты - одеяла. Повалив её на кровать, он принялся в исступлении страсти целовать её губы, шею, при этом одновременно пытаясь стянуть с неё ещё сорочку. Луиза стала предпринимать попытки высвободиться из объятий молодого человека, но всё было тщетно, так как тот навалился на неё всем телом. Уормишем, полностью находясь во власти страсти, охватившей его, просто не обращал никакого внимания на сопротивление девушки, пытавшейся отбиваться от него кулаками. Тогда Луиза, уворачиваясь от его поцелуев, стала кричать:
  - Помогите! Кэти! Помогите! Кто-нибудь!
  Но Уормишем тут же зажал ей рот своей ладонью. И глядя ей в глаза своим обезумившим от страсти взглядом, сказал:
  - Ну зачем вы сопротивляетесь? Я дам вам то, на что ваш муж уже не способен. Я буду любить вас страстно, так, как никто другой. Поверьте, вы не пожалеете, что отдались мне. Давайте оба предадимся удовольствиям.
  Затем молодой человек резко дёрнул вниз сорочку Луизы, обнажив грудь девушки, и припав к её соску, принялся целовать его, другая его рука полезла вниз к бёдрам девушки. Увлёкшись ласками, он ослабил хватку, и Луиза, почувствовав это, резко дёрнулась в сторону и, схватив подушку, принялась что есть мочи хлестать ею Уормишема, при этом крича:
  - Я вас ненавижу, ненавижу! Вы мне омерзительны! Неужели вы этого не понимаете! Если вы дотронетесь до меня ещё раз хоть пальцем, после, когда вы уйдёте, я наложу на себя руки.
  И тут Джереми Уормишем, не ожидавший, что девушка окажет столь яростное сопротивление и произнесёт такие слова, вдруг отступил.
  - Вероятно, я пришёл к вам слишком рано, - проговорил он, тяжело дыша. - Но я умею ждать. Я приду в другой день, когда вы сами меня позовёте. Когда ваше молодое, нетронутое никем тело, будет сгорать от истомы.
  Затем, тщательно оправив на себе одежду и подняв своё пальто, молодой человек медленно, словно ожидая, что Луиза может окликнуть его, направился к двери. И, как только она за ним закрылась, девушка тут же бросилась к двери и лихорадочным движением задвинула щеколду, опасаясь, что Уормишем, задумавший какой-то коварный план, вернётся. Затем Луиза опустилась на пол, прижимаясь спиной к двери, так как её ноги стали ватными и она не была способна сделать и шага. Так девушка и просидела на холодном полу несколько минут, глядя застывшим взглядом в одну точку и всё ещё не веря, что Уормишем сам, по доброй воле, оставил её, что всё закончилось. Ей хотелось плакать, - наверное, от обиды и от пережитого страха, - но у неё не было сил даже на слёзы.
  Когда же наконец Луиза смогла на слабых ногах добраться до кровати, её ещё потом долго била дрожь, словно в комнате было холодно, хотя в камине и тлели поленья, а она лежала, плотно завернувшись в одеяло. Пытаясь унять дрожь, она крепко обняла подушку, как маленькая девочка обняла бы в минуту опасности свою мать. Но, понятное дело, что в ту ночь Луиза так и не смогла сомкнуть глаз.
  
  С тех пор ночи для девушки превратились в один сплошной кошмар, хотя Уормишем больше не появлялся в Брайтвуд-холле и перестал даже присылать цветы. Но всё равно теперь Луизе требовалось ещё больше времени, чтобы уснуть. Иногда ей удавалось заснуть только к трём-четырём часам утра, но даже когда она засыпала, то всё равно спала тревожным сном, часто просыпаясь от малейшего звука: от треска поленьев в камине, от стука порывистого зимнего ветра в окно, швырявшего пожухлую листву в стекло. И её сердце тут же начинало учащённо биться, и потом девушка ещё долго прислушивалась, не слышно ли под дверью чьих-нибудь чужих шагов, не опять ли Джереми Уормишем крадётся по коридору. Хотя опасаться ей было нечего, так теперь каждую ночь она запирала дверь своей спальни на задвижку, а вечерами спускалась в холл и самолично проверяла: не забыл ли слуга запереть двери парадного и чёрного входов.
  Проводя большую часть ночи без сна, Луиза всё это время размышляла. Она размышляла о том, почему один молодой человек - сын дворянина, получивший превосходное образование и воспитанный достойными родителями, - ведёт себя как мужлан, позволяя себе по отношению к женщине поступки, недостойные джентльмена. В то время как другой, сын простолюдинки, держится так, словно это в нём течёт голубая кровь. Это Дэвиду в пору было бы носить дворянский титул, тогда как Джереми Уормишем достоин лишь чистить конюшню.
  Вместе со сном Луиза потеряла и аппетит, да и вообще интерес к чему-либо. Брайтвуд-холл, осквернённый Уормишемом, его грязными намерениями, не казался теперь девушке райским уголком, и она начала в нём томиться. За что бы девушка ни взялась, через пять минут ей это уже надоедало. Луиза садилась за пианино, но, играя в пустой комнате, где никого нет и никто не слышит её игры, она вскоре закрывала крышку инструмента. Девушка пробовала читать и вышивать шёлком, чтобы как-то занять свой день, но достаточно быстро впадала в задумчивость, и книга и пяльцы ложились ей на колени и оставались там в течение долгого времени неподвижными. Она бралась за перо, чтобы написать письмо мужу, матери или подругам, и понимала, что писать ей не о чем, так как в её жизни ничего не происходило (инцидент с Джереми Уормишемом, а об этом она не расскажет никогда и никому на свете, в расчёт не брался).
  Гости перестали навещать Брайтвуд-холл, так как все соседи уже давно перебрались в Лондон. И Луиза, никого не ожидая, из-за дня в день одевалась в одно и то же платье, ведь наряжаться теперь ей было не для кого. И ей стало всё равно, что подадут за обедом. И, как совсем недавно секретарь её мужа, теперь она возила вилкой по тарелке, глядя с тоской на пустые места за обеденным столом её мужа и Дэвида; никто больше не спорил, не обсуждал утренние газеты и прочитанные книги, и девушка понимала, как всего этого теперь ей не хватает. И Луизе казалось, что и её самой больше нет в этом доме, она ходила по нему медленно и тихо, словно приведение, как будто боясь спугнуть кого-то или привлечь чьё-либо внимание. Она могла часами стоять у окна, глядя на унылый теперь парк, на его голые деревья и кусты, и лишь только трава всё ещё упрямо зеленела, несмотря на то, что каждое утро на ней оседал иней. И девушка всё меньше понимала, зачем она осталась здесь, а не уехала в Лондон вместе с мужем.
  В один из погожих дней, когда декабрьское солнце кидало свои последние лучи на давно уже сжатые поля, Луиза решила прокатиться верхом, надеясь, что это взбодрит её и отвлечёт от грустных мыслей. Тем более, что вчера девушка получила письмо от мужа, где тот передавал тревоги Дэвида о том, хорошо ли их конюх Руфус, не отличавшийся особым усердием, справляется со своими обязанностями, содержатся ли конюшня и лошади в должной чистоте. Поэтому Луиза решила лично проверить состояние конюшни.
   Но когда девушка вошла в неё, она почувствовала, что там дурно пахнет. Заглянув в денник, Луиза увидела, что опасения Дэвида оказались не напрасными: подстилка на полу давно уже не менялась, да и животные были плохо вычищены.
  - Что это такое, мистер Руфус? - обратилась она к конюху, сопровождавшему её. - Почему здесь так грязно?
  - Простите, миледи, я мигом здесь сейчас всё вычищу, - тут же засуетился мужчина: это было впервые, чтобы девушка разговаривала с прислугой так строго.
  - Дэвид не допускал такого, мистер Руфус, при нём здесь всё сверкало, словно во дворце, - продолжала отчитывать конюха Луиза, несмотря на то, что тот, взявшись за грабли, принялся выгребать грязную солому.
  - Виноват, миледи.
  - Если вы не справляетесь, мистер Руфус, скажите мне, я найму вам помощника.
  - Да уж, помощник мне бы не помешал.
  - Хорошо, завтра я займусь этим. И надеюсь, что подобная небрежность больше не повторится, - и, сказав это, Луиза направилась к выходу.
  - Так какую лошадь вам оседлать, миледи? - спросил её в спину мистер Руфус. - Вашего Муската?
  - Что? - обернулась девушка, она уже и позабыла о своём намерении прокатиться верхом. - Нет, не надо, мистер Руфус, я передумала, занимайтесь своей работой.
  - Хорошо, миледи, как скажите, - пожал плечами конюх.
  Луиза вернулась в дом и, сняв с себя верхнюю одежду, поднялась к себе, встала у окна и долго смотрела в даль, на дорогу, ведущую к Лондону. И вдруг из её глаз полились слёзы; сначала они медленно одна за одной стекали по её щекам, но потом их стало так много, что девушка из-за сплошной пелены уже больше ничего не могла видеть. Тогда она, отойдя к туалетному столику, опустилась на стул, легла грудью на столик и разрыдалась. А рыдала она оттого, что поняла, что влюбилась. И влюбилась она отнюдь не в своего мужа, а в его секретаря, в Дэвида Флориани. Именно сейчас, когда его не было здесь, когда он, как ей казалось, был так далеко, но одновременно всё-таки и близко, всего полтора часа езды в экипаже, она осознала, что успела настолько сильно привязаться к молодому человеку, что теперь ей не хватало его как воздуха, а весь мир для неё потерял все свои краски, став серым и скучным.
  Когда девушка осознала это в полной мере, она не смогла бы точно сказать этого, но, вероятно, это случилось после инцидента с Джереми Уормишемом, когда, проводя бессонные ночи, она бесконечно размышляла и сравнивала этих двух молодых людей. И на фоне Уормишема, особенно после его последней ужасной выходки, все достоинства Дэвида вырисовывались теперь для Луизы более чётко. Девушка понимала, что ранее она была полна предубеждений по отношению к секретарю, но после Брайтона она стала думать про него и понимать его гораздо лучше. Их же последний откровенный разговор, после драки Дэвида с Тоби, кажется, окончательно помог выкристаллизовать для Луизы истинный характер молодого человека. И теперь девушка только недоумевала, как же раньше она не замечала всех его достоинств.
  Однако осознание всего этого не сослужило для Луизы хорошей службы, ведь она была за мужем, а узы брака были для неё священны, и она не допускала даже мысли об измене. Оттого девушка и плакала: её ждала участь Кэти - мучительная любовь, бесплодные надежды, тихое восхищение. Нет, конечно же, у Луизы было одно преимущество перед её горничной: Дэвид отвечал ей взаимностью, но только от этого ей не было никакого прока.
  И что же теперь ждало её в будущем? Страдания, слёзы? Теперь эти мысли волновали девушку больше всего. Но она знала, как бы там ни было, ей следует поступать так же, как поступает Дэвид: хранить свои чувства в себе и попытаться, если вообще это возможно, каким-то образом заглушить их.
  Однако с того дня Луиза ещё больше потеряла покой. Её душа, вопреки её разуму, рвалась в Лондон, туда, где был сейчас молодой человек, тогда как Брайтвуд-холл стал казаться девушке темницей, куда её заточили. Но одновременно девушка понимала, что бегство в столицу ничего ей не даст, оно не принесёт ей совершенно никакого облегчения. Да, там Луиза вновь будет рядом с Дэвидом, но ведь она не сможет сказать ему "я люблю вас", не сможет ни обнять его, ни ласково улыбнуться. И, возможно, что эта пытка окажется для неё ещё более ужасной, чем одиночество в Брайтвуд-холле. Поэтому-то девушка и не спешила собираться в Лондон. Луиза надеялась всё же, что вдали от Дэвида её чувства к нему, ещё такие хрупкие, сойдут на нет. Может, это она просто со скуки вообразила себе любовь к нему. И примером ей был сам секретарь: проведя месяц в Лондоне, он вернулся в Брайтвуд-холл почти безмятежным, несмотря на его слова, что он по-прежнему любит её. Может быть, там, в столице, не имея возможность видеть девушку каждый день, его чувства к ней переросли во что-то иное, во что-то светлое и платоническое.
  Но случится ли нечто подобное и с ней? Может, если она перестанет думать о нём всё время, каждую минуту, у Луизы получится избавиться от чувств к молодому человеку. Поэтому она твёрдо решила не приезжать в Лондон раньше предрождественской недели, как это и было решено ранее.
  
  Однако теперь настроение Луизы менялось каждый час: то ей хотелось отдать распоряжение, чтобы прислуга начала собирать её вещи в дорогу, чтобы незамедлительно отправиться в Лондон. Но когда девушка представляла свою встречу с Дэвидом - неловкое молчание, взгляды в сторону, чтобы, не дай бог, не выдать себя, - она передумывала. То ей казалось, что время словно застыло, дни ползут медленно и тягуче, и ждать Рождества ещё так долго, и она вздыхала каждое утро, заглядывая в календарь и зачёркивая минувший, пустой день. То, напротив, ей казалось, что тот момент, когда ей всё же придётся уехать в Лондон, к мужу, неумолимо приближается слишком быстро, и оттянуть его не представляется возможным. Иногда она принималась жалеть о том, что посоветовала Дэвиду уехать учиться, ведь тогда она перестанет его видеть; то, наоборот, считала, что, если он уедет, так будет только лучше, и это принесёт ей облегчение, избавив от терзающих её мыслей.
  Однажды, в один из тех моментов, когда она начинала тосковать по Дэвиду особенно сильно и еле удерживалась от того, чтобы не уехать в Лондон, Луиза, чтобы найти себе хоть какое-то утешение, пришла в комнату секретаря. Девушка, словно вор, прокралась в неё тихо и незаметно, подошла к кровати, отодвинула её полог и прилегла на неё, уткнувшись носом в подушку. Она хотела почувствовать запах кожи и волос Дэвида, потереться щекой об его подушку. Но, увы, постельное белье пахло только мылом, потому что служанки, когда секретарь покинул Брайтвуд-холл, сменили его на чистое. И даже эта мелочь расстроила Луизу.
  Но после этого девушка стала приходить в комнату Дэвида каждый день. Там она читала его тетрадь со стихами. Иногда Луиза делала это со словарём в руках, для того чтобы точнее понять смысл стихов, написанных на итальянском. И уже в который раз она перечитывала акростих, в котором было зашифровано её имя. И всё чаще, размышляя о своих чувствах, Луиза повторяла последнюю строку его стиха: "ад или рай сулит". Она сама задавалась себе этим вопросом, что её ждёт: ад или рай. И чем больше она думала об этом, тем больше понимала, что - ад.
  После, вернув тетрадь в стол, Луиза пускалась в воспоминания. Она вспоминала дни, проведённые в Брайтоне, такие безмятежные и счастливые. Вспоминала, как Дэвид нёс её на руках, после её падения с лошади, а она прижималась к его груди, на которой проступали капельки пота. И воображала, что чувствовала бы она тогда, если бы знала, что он любит её, и, выходит так, что и он ей далеко не безразличен. Луиза вспоминала, как он признавался в том, что полюбил, а она, глупая, пыталась выведать, кем была та таинственная незнакомка. Затем, как он читал ей книги, а она, сидя подле него, рассматривала черты его лица. Как в этой комнате вытирала с него кровь, и спрашивала себя, поступила бы она точно также полгода назад или сразу бы доверила ухаживать за ним Кэти.
  Ах, если бы всё можно было вернуть назад, и заново пережить все те моменты, когда они могли прикасаться друг к другу, не смущаясь и не боясь выдать себя. Но, увы, больше этому уже не суждено повторится, никогда.
  
  Но наконец, независимо от желаний и настроений Луизы, наступила предрождественская неделя. Накануне девушка написала письмо мужу, в котором извещала о своём приезде, и принялась готовиться к отъезду.
   В Лондон прибыла она к полудню и, как только она переступила порог дома, сердце её учащённо забилось, но не от предвкушения встречи с секретарём, она боялась, что по выражению её лица, по взглядам, которые она будет бросать на молодого человека, а это будут уже совсем другие взгляды, все догадаются о том, что леди Луиза как-то по-особенному относится к Дэвиду Флориани. Однако присутствие Кэти заставляло Луизу прятать свои эмоции и стараться держаться как можно более естественно.
  Но в холле, кроме слуги, девушек никто не встретил, значит, раньше, чем во время обеда, Луиза Дэвида не увидит. В присутствии же мужа, девушка надеялась, у неё получится вести себя как обычно, и она не будет краснеть или бледнеть, как пансионерка при встрече с хорошеньким пареньком. До обеда же было ещё несколько часов, а хлопот у Луизы немало: нужно было распаковать вещи, навести порядок в шкафах, да и себя привести в порядок после дороги. И эти заботы должны были отвлечь девушку от её волнений.
  Но вот позвали к обеду. Настраивая себя на то, что ей следует быть хладнокровной, Луиза шла по дому в сторону обеденной комнаты. Прежде чем открыть дверь, за которой находился молодой человек, которого она не видела три недели и которого любила две из них, девушка выдохнула. Войдя в обеденную комнату, Луиза старалась не смотреть на Дэвида, хотя ей и следовало поприветствовать его наравне с мужем. Но одновременно Луизу мучило и любопытство: что чувствует молодой человек, что он переживает, то же самое, что и она, или он стал ещё более безмятежным с тех пор?
  Тем временем приступили к трапезе. Лорд Рэндольф принялся расспрашивать свою супругу о том, как она провела последние недели в Брайтвуд-холле, не скучала ли она. И Луизе пришлось врать, что почти не скучала, разучивая новые музыкальные пьесы и читая книги. Но девушке показалось, что ей не удалось ответить с той беззаботностью, которую она хотела бы придать своему голосу, слишком уж это вышло наигранно. И, чтобы это побыстрее забылось, она принялась расспрашивать мужа о репертуаре лондонских театров, выразив желание посетить какой-нибудь из них в самое ближайшее время. И лорд Рэндольф стал рассказывать о том, что на днях он с Дэвидом смотрел "Отелло" в Друри-лейн. (Луизе же в выборе именно этой пьесы показался дурной знак.) Высказав своё впечатление, мужчина попросил секретаря поделиться своим мнением об игре актёров. И Луизе волей-неволей пришлось перевести свой взгляд на молодого человека. Тот принялся высказывать своё мнение, и девушка отметила, что голос Дэвида был вполне ровным, ничего не выдавало в нём то, что он испытывает к жене своего патрона какие-то чувства. И от этого Луизе стало сразу как-то спокойней. Ведь всё, что оставалось теперь - это справиться ей со своими чувствами.
  На следующий день супруги договорились пойти в театр, послезавтра Луиза отправится по магазинам, чтобы прикупить подарки к Рождеству. Затем девушка навестит свою матушку и подругу, Эмили Бьютихилл. В общем, до самого Рождества каждый день Луизы будет занят, и её почти не будет дома, чему она была только рада - это отвлечёт её от всяких ненужных мыслей.
  В дальнейшем Луиза виделась с Дэвидом только во время трапезы, и то часто только за завтраком. Молодые люди, словно выполняя какой-то негласный уговор, заключённый между собой, старались не обращаться друг к другу лишний раз и обходились лишь приветственными и прощальными фразами. Если же им доводилось случайно столкнуться в коридорах дома, Луиза вежливо улыбалась, но спешила как можно быстрее разминуться с молодым человеком. Правда, ей очень хотелось узнать о состоянии здоровья Дэвида после его драки с Тоби, но напрямую девушка не решилась расспросить его, и ей пришлось выведывать всё через Кэти. Но что мог ответить молодой человек горничной, кроме того, что с ним всё в порядке.
  
  Тем временем наступило Рождество. Супруги Уилдсорды только-только возвратились с утренней службы в церкви, как дворецкий сообщил, что пришли ряженые. Луиза попросила собрать сладости и фрукты и вынести их ряженым. Затем в сопровождении служанки, нёсшей корзину с угощением, девушка вышла на парадную лестницу дома и увидела столпившихся на ней ребятишек с узелками в руках. Дети же, увидев, что к ним вышла сама хозяйка дома, принялись с особенным старанием распевать рождественские гимны, хотя выглядели они уже достаточно уставшими и замёрзшими, ведь прежде они обошли уже немало домов. Когда первая песенка была спета, Луиза принялась щедро раздавать леденцы, яблоки и апельсины. Однако, получив лакомство, дети не ушли, а принялись петь ещё и ещё, пока девушка не раздала им всё, что лежало в корзине.
   Луиза с умилением смотрела на ребятишек, особенно на самого маленького мальчугана лет пяти, похожего на ангелочка, с копной светлых, похожих на пух, волос, с прозрачными, как небо, голубыми глазами и синими от холода губами. И девушке захотелось пригласить их всех в дом, накормить, вымыть их чумазые лица и дать тёплой одежды, чтобы они не мёрзли в эти холодные зимние дни. Ей хотелось приютить их всех в своём доме, ведь после эти ребятишки разбредутся по своим домам в бедном квартале, где в комнатах плохо топится, где в постели по ночам их мучают клопы, а из игрушек у них лишь тряпичные куклы да рогатки. Но как, накормив и обогрев их, Луиза смогла бы потом выгнать их на улицу, где шёл снег и дул холодный ветер.
  - Салли, принесите ещё чего-нибудь. Кажется, оставался ещё пирог, - попросила девушка служанку.
   Дети, поняв, что им сейчас вынесут ещё угощения, вновь запели, а Луиза, растроганная их жалкой судьбой, смотрела на них и еле сдерживалась, чтобы не заплакать. Наконец пришла служанка с разрезанным на куски рождественским пирогом и яблоками. И Луиза принялась тем, кто помладше, класть в их узелки куски пирога, а кто постарше - яблоки, при этом ласково трепля их по головам и приговаривая: "Ах вы, бедняжечки мои дорогие, вы мои хорошие. С Рождеством вас, дай Бог вам счастья".
  Когда угощение закончилось, дети поспешили к соседнему дому, а Луиза всё ещё смотрела им вслед.
  - Миледи, пойдёмте в дом наконец, простудитесь же, - тут услышала девушка недовольный голос служанки, которую слишком уж долго заставляли мёрзнуть на крыльце.
  Луиза, расстроенная, поднялась свою комнату. Ей казалось, что мир устроен несправедливо: почему у бедняков, которые живут впроголодь и вынужденные заниматься самым тяжёлым трудом, всегда так много детей, тогда как ей самой, когда она могла бы дать своим детям всё, вероятно, никогда не суждено познать радость материнства. Неужели это её расплата за то, что она вышла замуж без любви, из расчёта, из расчёта её матери, расплата за её сытую жизнь без тревог и забот?
  Впрочем, от неё, Луизы, требовалось ведь так мало: всего лишь переступить порог спальни её мужа и отдаться ему. Но теперь, когда девушка осознала, что любит другого мужчину, для неё это было возможным ещё менее, чем раньше. Нет, не суждено ей никогда познать женского счастья и никогда у неё не будет такого же маленького ангелочка с синими глазками и белокурыми волосиками. Но одновременно Луиза понимала, что, вероятно, любой из родителей тех малышей с готовностью поменялся бы с ней местами, с лёгкостью отказавшись и от семьи и от возможности иметь ещё детей. И что её страдания, расскажи она им о них, показались бы им смешными, тогда как каждый день им самим приходилось терпеть нужду и думать о хлебе насущном. И имела ли она право плакать и роптать на Бога?
  
  За обеденным столом, который был щедро уставлен праздничными яствами, Луиза едва могла заставить себя проглотить и кусочек чего-либо. Ей казалось, что тот маленький мальчик с голубыми глазами и взглядом ангела всё ещё незримо присутствует здесь и смотрит, как она ест жирного рождественского гуся и ореховый пирог, и её мучила совесть.
  Поэтому на следующий день, собрав остатки еды на кухне, а затем, купив в булочной хлеба, девушка отправилась в Кенсинтон. Проезжая по улицам этого бедного квартала, она вглядывалась в окошко коляски и внимательно рассматривала его жителей, особенно детей, и везде ей мерещился тот мальчик. И ей казалось, что если бы она увидела его, то бросилась бы к нему и, несмотря на протесты его матери, отобрала бы мальчика у неё и увезла бы его с собой.
  Но того мальчика Луиза так и не встретила, поэтому она попросила кучера привести её к местной церкви, чтобы отдать священнику еду и деньги, предназначенные для бедных. Войдя в церковь, она долго смотрела на распятье. Ей хотелось попросить о чём-то Бога, но девушка не знала, о чём просить, ведь то, чего она хотела, было греховным. Луиза лишь спрашивала Господа, за что он послал ей такое испытание. Но ответа ей не было.
  На следующий день она вновь поехала с хлебом и пожертвованиями, но уже в Уайтчепел. Проезжая по улицам Сити, Луиза вспомнила, что в двенадцать лет она подружилась с мальчиком, который жил на одной из здешних улиц. Ему было тринадцать и он работал разносчиком. Однако дружба эта продлилась не более двух недель, так как мать Луизы, заприметив, что какой-то оборванец слишком уж часто стал ошиваться у дверей их дома, запретила своей дочери впредь вступать с ним в разговор. Ведь Луиза - дочь французского аристократа и ей негоже водить дружбу с голытьбой. Хотя тогда д'Этре, жившие уроками музыки, которые давала мать Луизы, едва ли были богаче родителей того мальчика. Сейчас этому мальчику уже девятнадцать лет - ровесник Дэвида, но наверняка он по-прежнему работает разносчиком или грузчиком, и он всё так же беден, тогда как Луиза, одетая в шёлковое платье и закутанная в норковую шубку, катается в коляске, запряжённой двойкой сытых лошадей, и на которую так подозрительно косятся обитатели бедных кварталов.
  И тут Луиза стала думать о том, что если бы не её муж, который, полюбив Паолу Флориани, привёз её из Италии в Британию вместе с её сыном, то Дэвида ждала бы совсем иная участь. И сейчас он вместе со своим отцом-рыбаком разбрасывал бы рыболовецкие сети в холодном в это время Тирренском море и наверняка терпел бы нужду. Он не сочинял бы стихов, так как был бы неграмотен, не носил бы батистовую рубашку, бархатный фрак и перчатки, а лошадей бы видел исключительно в чужих экипажах и повозках. И Луизе стало жалко Дэвида, нет, ни того Дэвида, которого она знала, жившего вполне благополучно, а другого, его двойника, не существовавшего в реальности, но которого она вдруг явственно себе представила, двойника, сидевшего в раскачивающейся на волнах лодке и вытаскивающего из моря разъеденными от соли руками сеть со скудным уловом. Этот двойник кутается в холщовую куртку, чтобы хоть как-то защититься от свежего морского ветра, пронизывающего его насквозь, пытается увернуться от брызг, плещущих ему в лицо. И Луизе стало настолько жаль его, что из её глаз полились слёзы. Девушке было жалко и призрачного Дэвида, и того голубоглазого мальчика, и вообще всех несчастных и обездоленных детей. Но на самом деле, если бы Луиза заглянула в самую глубину своего сердца, то поняла бы, что больше всего она жалела саму себя.
  Потому что теперь каждый её день превратился в пытку. Ведь что может причинить большую муку, чем видеть человека, которого любишь больше всего на свете, и скрывать свои чувства к нему, бояться выдать себя, тогда как ей хотелось совсем иного. Во время ланчей и обедов их разделяло расстояние лишь в ширину обеденного стола, и Луизе казалось, что теперь её и Дэвида связывает между собой какая-то невидимая нить, и если бы вдруг лорд Рэндольф встал бы из-за стола и покинул комнату, то они бы бросились друг другу в объятья. Однако в присутствии мужа ей следовало вести себя как ни в чём не бывало, но из-за дня в день ей становилось делать это всё сложней.
  После трапезы все расходились, и далее Луиза старалась делать так, чтобы по возможности избегать случайный встреч с Дэвидом где-нибудь в доме или на улице, когда они могли бы остаться наедине друг с другом. И эти поездки в бедные кварталы были для неё не более чем попытками бегства от самой себя и Дэвида.
  Хотя на самом деле молодой человек преследовал теперь девушку везде и всегда - в её мыслях. Она просыпалась с мыслями о нём, ложилась спать, думая о нём. И с каждым разом эти мысли были всё смелее. Луиза воображала, как они, признавшись в своих чувствах, падают в объятья другу друга, представляла, как он целует её в губы, а затем... Нет, нет, ей об этом нельзя было думать. Это запрещено. Она ведь замужняя женщина, её муж - прекрасный человек. Разве он заслужил того, чтобы его жена совершила адюльтер в его собственном же доме! И Луиза начинала гнать от себя все эти греховные мысли. Но всё было впустую, так как каждую ночь они вновь и вновь возвращались к ней.
  
  Теперь Луиза плакала почти постоянно и, чтобы никто не мог застать её за этим, она каждый день совершала прогулки в коляске. Ездила девушка не только в бедные кварталы, но и просто бесцельно колесила по улицам Лондона, прячась внутри коляски от посторонних глаз, словно в конуре. Но в тот день была ненастная погода, валил мокрый снег, дул ветер, свистя в дымоходных трубах. И Луиза, пожалев лошадей и кучера, осталась дома.
  Чтобы чем-то занять себя, девушка отправилась в библиотеку. Там она взяла кипу газет за последний месяц и принялась вычитывать в них объявления с воззваниями о помощи. Где-то надо было помочь погорельцам, оказать поддержку пансионам, берущим на воспитание детей-сирот, и прочим нуждающимся. Все эти объявления Луиза выписывала в тетрадь, чтобы затем оказать помощь несчастным.
  Девушка была настолько увлечена этим занятием, что даже не заметила, как в библиотеку кто-то вошёл. Когда она всё же услышала чьи-то шаги по паркету и подняла голову, то увидела Дэвида. Его появление оказалось настолько неожиданным для Луизы, что она замерла, уставившись на молодого человека. Дэвид же, увидев, что перед девушкой на столе лежит кипа газет, удивлённо вскинул брови. Луиза почувствовала, что ей следует объяснить, чем она занята.
  - В мире столько обездоленных. Когда мы с матушкой жили в Сити и я видела бедняков каждый день, то мне казалось, что они живут обычной жизнью и не нуждаются ни в какой помощи. Но теперь я понимаю, что жизнь даёт им так мало, и наш долг помогать всем страждущим, - промолвила девушка предательски дрожащим голосом, выдающим сильное волнение, охватившее её при появлении Дэвида; перо, которое она держала в руках, задрожало, и ей пришлось положить его на тетрадь.
  Но молодой человек, казалось, пропустил мимо ушей объяснение Луизы. Он изучающе смотрел на неё: смотрел на её красные, припухшие глаза от постоянных слёз, румянец на щеках и вслушивался в подрагивающий голос, объяснявший ему что-то.
  - Простите, - сказала Луиза, вставая, - я заняла стол, он наверняка вам нужен. Я сейчас освобожу его.
  И девушка взяла кипу газет, чтобы переложить её в другое место. Однако руки плохо её слушались, и несколько газет, выскользнув из стопки, шлёпнулись на пол.
  - Какая я неловкая, - и Луиза нагнулась, чтобы поднять их, однако тут и остальные газеты, одна за одной посыпались на пол.
  - Я подниму, - сказал Дэвид, наклоняясь следом за девушкой. - Вам не стоит беспокоиться. Можете оставаться в библиотеке, сколько вам понадобится, у меня нет срочных дел. Я зайду позже, - говорил он, собирая газеты и кладя их на стол.
  Луиза поднялась и тут почувствовала, как кровь отхлынула от её лица, в глазах вдруг потемнело, её качнуло, и девушке пришлось крепко схватиться за столешницу, чтобы не упасть.
  - Леди Луиза, что с вами? Вам дурно? - тут же обеспокоенно спросил Дэвид. - Вам нужно присесть, - и молодой человек пододвинул к девушке стул.
  Однако Луиза не слышала его, так как в её ушах стоял звон, и она продолжала стоять, облокачиваясь об стол. Дэвиду пришлось взять её за руку и почти что с силой усадить на стул.
  - Велеть послать за доктором? - спросил он, глядя на бледное лицо девушки.
  Но Луиза, услышав слово "доктор", тут же словно очнулась.
  - Нет, нет, не стоит, не нужно доктора, - ответила она слабым голосом.
  - Вы уверены? На вас лица нет. Вы так бледны.
  - Со мной всё в порядке, уверяю вас, - силилась улыбаться девушка, - просто голова немного закружилась.
  - Позвольте всё же послать за доктором.
  - Нет, пустяки, это пройдёт.
  - С вами случалось подобное ранее?
  - Нет, это впервые. Возможно, это просто лёгкая простуда. В последнее время я много разъезжала. Уверяю вас, что совершенно нет повода для беспокойства.
  - Простите, миледи, но я давно заметил, ещё со времени вашего приезда, что с вами что-то не так. Вы выглядите нездорово.
  - Правда? - испуганно спросила Луиза, неужели это так бросается в глаза.
  - Я думаю, что всё-таки вас должен осмотреть доктор. Вдруг причина вашего недомогания вовсе не болезнь, а нечто иное.
  - Нечто иное? О чём вы?
  - Я знаю, что подобное иногда случается с женщинами, когда они носят под сердцем ребёнка, ещё в самом начале.
  О чём это Дэвид говорит? Она носит под сердцем ребёнка? Но ведь это невозможно. Ведь насколько Луиза знала, нельзя забеременеть, если муж не принимает в этом никакого участия. Поэтому девушка отрицательно замотала головой:
  - Нет, нет, я не ждут ребёнка, - ответила она, немного смутившись.
  - Вы не можете знать этого наверняка, пока вас не осмотрит доктор.
  - Нет, я уверена в этом. Уверена. Понимаете?
  Но Дэвид не понимал.
  - Вы ничего не знаете, ничего, - тяжело вздохнув, проговорила девушка. - Вам известно, как в утробе женщины появляется ребёнок?
  - Да, мне это известно.
  - Для этого супруг должен проводить время в спальне вместе с женой, не так ли?
  Молодой человек подтверждающее кивнул.
  - У меня же подобное с моим мужем не случалось ни разу, - призналась Луиза, стыдливо отвернувшись.
  - Как? Не может быть, - промолвил Дэвид, поражённый этим признанием девушки.
   - И я не знаю, что тому причиной. Когда я выходила замуж, все твердили мне, что лорд Рэндольф женится на мне только ради того, чтобы я родила ему наследника. Однако за всё это время он ни разу не воспользовался своим правом супруга, даже в нашу первую брачную ночь. Я всё ещё по-прежнему невинна, как и до церемонии венчания. Может быть, мой муж совершенно меня не любит?
  - Нет, он любит вас, любит, уверяю вас в этом. Поэтому я в таком же недоумении, как и вы.
  Дэвид был в смятении, он ничего не понимал. Ведь он знал наверняка, что лорд Рэндольф испытывает достаточно сильные чувства к своей жене. Однако по словам девушки выходило, что он по каким-то причинам не выполняет свой супружеский долг. Но как это было возможно, какой мужчина смог бы добровольно отказаться от того, чтобы обладать такой женщиной, как леди Луиза, когда она принадлежит ему по праву? Всё это не укладывалось в мозгу Дэвида и казалось ему невероятным. Молодой человек, размышляя и строя предположения, несколько раз прошёлся по библиотеке от стола к стеллажам, а затем сказал:
  - Что ж, раз вы не ждёте ребёнка, то тем более необходимо, чтобы вас осмотрел доктор.
  - Нет, доктор не в состоянии помочь мне. Потому что ещё ни один лекарь не смог справиться с этим недугом.
  - Так чем же вы больны? - спросил с сильным беспокойством молодой человек, опасаясь, что Луиза назовёт смертельную болезнь - чахотку.
   - Это не телесная болезнь, Дэвид. Просто... я устала, очень устала. Простите, я хочу побыть одна, - и девушка поспешно направилась к двери.
  После Луиза жалела, что так разоткровенничалась с секретарём. Она боялась, что Дэвид догадается, что она влюблена в него. И всё же в тайне, боясь признаться самой себе в этом, она всё же хотела, чтобы молодой человек знал об её чувствах к нему, так как ей казалось, что это принесёт ей какое-то облегчение. Что же касается самого Дэвида, то его наверняка должно было обрадовать то, что женщина, которую он любит, не проводит ночи в объятьях другого мужчины.
  
  Тем временем наступил канун Нового Года. И супруги Уилдсорды, как и все дворяне, были приглашены в королевский дворец Сент-Джеймс на бал. Луиза собиралась на этот бал с воодушевлением, так как очень надеялась, что там, во дворце, она развлечётся, танцуя под весёлую музыку и общаясь со своими знакомыми, и меланхолия, хотя бы на время, оставит её.
  Однако, попав в огромный зал сент-джеймского дворца, где были сотни людей, которых она мало знала или не знала вовсе, и которые в пёстрых нарядах бесконечно танцевали кадрили и гавоты под огромными хрустальными люстрами, слепившими глаза и казавшимися такими тяжёлыми, словно вот-вот они сейчас рухнут, не выдержав собственного веса, на головы беспечно танцующих, Луизе стало не по себе. Долгая жизнь в Брайтвуд-холле превратила девушку в затворницу, она уже отвыкла от шумного людского общества. Смесь звуков скрипок, голосов людей и женского смеха, превратившаяся в голове Луизы в какофонию, давила на неё.
  Только первые два танца она станцевала с удовольствием, на третьем девушка уже устала и ей больше не хотелось отвечать согласием на приглашения совершенно незнакомых ей мужчин. И тогда Луиза решила, что расслабиться ей может помочь пара бокалов шампанского, и она взяла с подноса сначала один фужер, а затем и второй. И действительно, через несколько минут настроение её улучшилась, и девушка смогла станцевать ещё пару танцев. А затем в перерывах между танцами Луиза каждый раз подходила к столику и брала фужер с шампанским, так как ей казалось, что если она не выпьет этого веселящего напитка, то не сможет станцевать ни одного па. К тому же в зале становилось всё более душно от сотни горящих свечей и тесноты, и девушке хотелось освежиться хотя бы с помощью шампанского, так как веер ей уже мало помогал.
  Однако тут наконец забеспокоился и лорд Рэндольф, увидев, как его жену, танцевавшую контрданс с каким-то мужчиной, повело в сторону, когда она совершала оборот вокруг себя, да и вообще все её движения стали какими-то неуверенными и не попадавшими в такт музыки, а ведь Луиза всегда прекрасно танцевала. Поэтому, когда контрданс закончился, лорд Рэндольф подошёл к жене и спросил её: не утомилась ли она и не желает ли она немного перекусить. Девушка же, конечно, была только рада сделать перерыв в танцах. Мужчина взял её под руку, и они направились к сервированным столам, сопровождаемые косыми взглядами, стоявших поблизости с ними людей.
  Сев за стол, Луиза взяла с блюда тарталетку с паштетом и, быстро проглотив её, вновь потянулась за шампанским. Но тут на её руку легла ладонь мужа, которая мягко остановила её.
  - Луиза, дорогая, ты так вскоре всех гостей его Величества оставишь без шампанского, - сказал мужчина, как можно более деликатным тоном.
  - Но здесь так жарко, меня мучает нестерпимая жажда, - попыталась оправдаться Луиза и, как бы в подтверждение своих слов, принялась энергично обмахиваться веером.
  - Тогда тебе лучше выпить воды, - и лорд Рэндольф поставил перед девушкой бокал с водой.
  - Да, спасибо.
  - Я думаю, что оставаться на балу нам больше не имеет смысла, - сказал мужчина, когда жена осушила бокал с водой. - Ты и я уже достаточно станцевали. Может быть, поедем домой?
  Луиза покорно кивнула, и, взяв под руку мужа, принялась протискиваться сквозь толпу людей, лиц которых она уже не была в состоянии различать, так как взгляд её туманился, и она только чувствовала, как от них разит потом вперемешку с духами. Луиза крепко держалась за локоть мужа, так как паркетный пол, натёртый мастикой до зеркального блеска, казался ей теперь ужасным скользким. И она была только рада тому, что они наконец покидают это место, где столь многолюдно и столь шумно, и возвращаются домой.
  
  Дома лорд Рэндольф проводил свою жену до дверей её спальни и вызвал Кэти, чтобы она позаботилась о госпоже. Луиза расслаблено села на стул и, когда горничная принялась вынимать шпильки из её волос, спросила служанку:
  - Вы наверняка здесь хорошо повеселились, пока я скучала там, на балу.
  - Как, вы скучали на балу? - не поверила Кэти. - Неужели это возможно?
  - Все эти люди там, они все мне чужие и совершенно неинтересны. Я думала лишь о том, когда же мы вернёмся наконец домой. Я разлюбила танцевать. Но, Кэти, расскажи мне, как же вы здесь веселились.
  - Мы ели устрицы, паштет из зайца. Вы ведь знаете, что миссис Стивенсон училась у французского повара, и вы не раз хвалили её за то, что она умеет готовить те блюда, которые подают во Франции.
  - Да, миссис Стивенсон готовит великолепно. А было ли на вашем столе шампанское? Пили ли вы шампанское?
  - Шампанское? Нет, шампанское - это ведь напиток для господ, а не для слуг. Мы пили наливку.
  - Как, вы не пили шампанское?
  - Нет, миледи.
  - А я вот очень много выпила шампанского, очень много. Я даже не могу сосчитать, сколько бокалов я выпила. И оттого у меня теперь немного туманится в голове.
  - Ничего, леди Луиза, к утру всё это пройдёт, вам нужно просто хорошенько выспаться.
  - Да-да, конечно. Однако жаль, что вы не пили шампанское.
  - Зато мы тоже танцевали. Я с Дэйвом танцевала аж два раза, - похвасталась Кэти.
  - Ты танцевала с Дэвидом? - переспросила Луиза, словно в этом было нечто удивительное.
  - Ну да, а с кем же мне ещё танцевать? Тоби ведь остался в Брайтвуд-холле.
  Ах, вот как, пока Луиза скучала на королевском балу и всей душой рвалась домой, Дэвид, оказывается, как ни в чём не бывало веселился с Кэти, ел паштет и устрицы, пил наливку и наверняка даже ни разу не вспомнил про неё, Луизу! Впрочем, зачем ему было вспоминать про неё, наверняка он был уверен, что там, на балу, она хорошо проводит время вместе с мужем, поэтому почему бы и ему тоже хорошенько не повеселиться с Кэти? И тут девушка впервые осознала, что она ревнует секретаря к служанке.
  Когда Кэти, раздев госпожу, наконец ушла, Луиза юркнула в постель. Однако сон совсем не шёл к ней. В ушах у неё всё ещё стояла музыка многочисленных танцев, которые танцевались на балу и мелодии которых теперь навязчиво лезли ей в голову. Со сколькими мужчинами она станцевала сегодня, если не считать мужа, с семью, восемью? Все они были очень любезны и пожирали её глазами. Луизу же они оставили совершенно равнодушной, потому что в те минуты она желала видеть рядом с собой только одного мужчину и думала лишь о нём одном - о Дэвиде.
  Спит ли он уже или его тоже мучает бессонница? И тут Луиза почему-то вспомнила, что на днях в книжной лавке она купила для Дэвида подарок - тетрадь в сафьяновом переплёте, куда молодой человек мог бы записывать свои стихи, ведь его старая тетрадь, которую он начал в четырнадцать лет, уже поистрепалась. Однако девушка не знала, принято ли было в Британии господам дарить прислуге подарки на Новый год. Нет, Дэвид, конечно же, не был прислугой, он - секретарь её мужа. Однако, всё равно, было ли бы уместно дарить ему что-нибудь? Поэтому девушка до сих пор так и не решилась преподнести ему эту тетрадь.
  Но теперь эти сомнения казались ей смешными. Напротив, Луизе просто не терпелось вручить Дэвиду подарок. Поэтому, даже не подумав о том, что было далеко уже за полночь, и молодой человек наверняка давно крепко спал, девушка выскользнула из-под одеяла и вынула из шкафчика тетрадь. Она нежно провела ладонью по обложке тетради, словно это была какая-то необыкновенно ценная вещица, а затем, как была раздетой, в одной сорочке, отправилась к комнате Дэвида. Когда же Луиза очутилась перед дверью комнаты секретаря, она вдруг вспомнила, что прислуга во время праздничного ужина пила наливку, а не шампанское, и, решив восстановить несправедливость, направилась к лестнице, чтобы спуститься в погреб за бутылкой. Затем девушка зашла на кухню и прихватила там два фужера.
  Итак, держа под мышкой тетрадь, а в руках - бутылку и фужеры, Луиза вновь очутилась перед дверью Дэвида и робко постучалась. С замиранием сердца девушка ожидала разрешения войти, но не услышала его. Удивившись, что её не ждут, она толкнула дверь, не решившись стучать сильнее, ведь её могли услышать, и вошла в комнату. В комнате царила почти что абсолютная тьма, и только еле тлеющий камин сквозь решётку бросал на пол тусклые янтарные отблески. Было совершенно очевидно, что Дэвид спал, и поэтому Луиза в нерешительности застыла на пороге. Когда же её глаза понемногу привыкли к темноте и стали различать предметы в комнате, она увидела у одной из стен кровать, на которой спал молодой человек.
  Как же так? Он спит? Тогда как она только о нём и думает, мучается, терзается! А он спокойно дремлет! Или, может, она ошиблась, вообразив себе что-то? И те стихи, в которых он писал про ад и рай, - всего лишь стихи и ничего более, гиперболическое воображение поэта? Разочарование Луизы было настолько велико, что ей стало не по себе. Она почувствовала слабость в руках и ногах, и бутылка шампанского, выскользнув из её пальцев, упала на пол, стукнувшись об мягкий ковёр, но не разбившись.
  Однако этот звук разбудил Дэвида, он открыл глаза и увидел, что кто-то в белой сорочке стоит посреди его комнаты и смотрит на него. И молодой человек решил, что это Кэти явилась к нему ночью, чтобы попытаться соблазнить его.
  - Кэти, это ты? Зачем ты пришла? - спросил Дэвид голосом, выражавшим недовольство.
  Но белый силуэт не отвечал.
  - Кэти, уходи, пожалуйста.
  Но Луиза продолжала неподвижно стоять на месте, словно пригвождённая. Тогда Дэвид встал с постели, взял в руки огниво, высек искру и принялся зажигать фитиль свечи. Когда тот разгорелся, и молодой человек вновь взглянул на женский силуэт, то, к своему изумлению, он увидел перед собой Луизу, которая смотрела на него каким-то странным взглядом, и Дэвиду на мгновенье показалось, что это был безумный взгляд.
  - Миледи, что-то случилось? - встревожено спросил он: раз сама госпожа посреди ночи явилась в его комнату, значит, произошло нечто чрезвычайное.
  - Кэти мне сказала, что во время праздничного ужина вы пили наливку. Это несправедливо. Поэтому я решила принести тебе шампанское, - сказала Луиза, поднимая с пола бутылку.
  Луиза подошла столику, поставила на него бутылку, бокалы, а затем положила тетрадь.
  - Тебе доводилось пить шампанское? - спросила она.
  - Да, конечно, - ответил Дэвид машинально, так как он всё ещё ничего не понимал и смотрел на девушку, широко раскрыв глаза.
  - Сможешь ли ты открыть её?
  Молодой человек не решился возражать и принялся выдёргивать пробку, хотя и считал, что пить шампанское посреди глубокой ночи неуместно.
  - Скучал ли ты обо мне, когда я была там, на балу, среди чужих мне людей, или, веселясь с Кэти, ни разу обо мне и не вспомнил?
  Услышав заданный вопрос, Дэвид перестал выдёргивать пробку и внимательно посмотрел на девушку, словно видел её впервые.
  - Знаешь, как мне было невыносимо тошно на балу среди всех этих джентльменов, пялящихся на меня. Там я всё время думала о тебе, только о тебе, - призналась Луиза, но тут же спросила: - Почему ты остановился, почему не открываешь шампанское?
  И тут молодой человек по сбивчивой речи девушки и лёгким винным парам, исходившим от неё, понял, что, вероятно, на балу она слишком много выпила.
  - Я думаю, что сегодня вам больше не стоит пить шампанское, миледи, - и Дэвид поставил бутылку на столик.
  - Почему? - удивилась Луиза, пожав плечами. - Я принесла его, чтобы выпить с тобой, понимаешь. Или ты не хочешь, ты отказываешься выпить со мной?
  - Нет, дело в другом.
  - Я прошу тебя, давай выпьем по бокалу шампанского, всего по одному бокалу.
  Дэвид послушался и, аккуратно откупорив бутылку, принялся разливать шипучий напиток по бокалам.
  - Я хочу выпить с тобой на брудершафт, ведь мы никогда этого не делали. В честь нашей дружбы, - предложила девушка, взяв свой бокал. - Мы ведь друзья, не так ли? Но прежде нужно загадать желание. Загадывай своё. Я своё давно уже загадала.
  Дэвид и тут покорно повиновался, однако от тех взглядов, которые кидала на него Луиза, его бросало то в жар, то в холод. Его рука дрожала, когда он взял фужер за ножку, но Дэвид объяснил это себе тем, что и он сам сегодня, пожалуй, перебрал наливки за праздничным ужином. Девушка с сияющими глазами завела свою руку за локоть Дэвида и коснулась губами краешка бокала. Лицо молодого человека запылало, словно он стоял не рядом с Луизой, а возле жарко натопленного камина, пламя которого обжигало его лицо.
  Поставив свой бокал на столик, девушка спохватилась:
  - Ах да, у меня ведь есть для тебя подарок. Вот в эту тетрадь ты можешь записывать свои новые стихи, - и Луиза протянула Дэвиду подарок.
  Молодой человек взял тетрадь и, опять-таки больше машинально, чем осознанно, принялся её осматривать.
  - Тебе нравится? - поинтересовалась девушка.
  - Да, благодарю вас.
  - Писал ли ты здесь, в Лондоне, стихи? Мне хотелось бы услышать что-нибудь новенькое.
  - К сожалению, здесь на это у меня совершенно не было времени.
  - Жаль. Значит, та таинственная незнакомка, в которую ты имел неосторожность влюбиться в Брайтоне, больше не вдохновляет тебя? Ты её совершенно забыл и ни разу не вспоминал о ней?
  Дэвид не знал, что ответить, не догадываясь, что для Луизы давно уже не было тайной то, что той незнакомкой являлась именно она.
  - Я знаю, я знаю, что это я. Ты влюбился в меня, - сказала девушка, улыбнувшись. - И вот поэтому я пришла к тебе, сама. Забыв о гордости, о чести, о своём муже. Потому что, Дэвид, я тоже люблю тебя.
  Тут Луиза ожидала, что после этих, столь откровенных признаний, молодой человек ринется к ней с объятьями, поцелуями. Но он продолжал стоять на месте, опустив голову, и было совершенно очевидно, что эти откровения не радовали его.
  - Неужели ты разлюбил меня, за столь короткое время в разлуке? И жизнь теперь тебе не пуста без меня? Помнишь, как ты писал в своём стихе, в котором зашифровал моё имя? Я нашла твою тетрадь случайно, когда искала твои речи, написанные для Парламента, и там прочитала тот стих. Тогда я всё поняла. Сначала это только потешило моё самолюбие, но потом я поняла, не сразу, спустя какое-то время, что тоже люблю тебя, я жить без тебя не могу. Я пришла сюда к тебе сегодня, чтобы нашу жизнь сделать раем, - и девушка шагнула к Дэвиду, готовая упасть в его объятья.
  Но тот отступил, качая головой.
  - Нет, леди Луиза, я не могу. Поймите, не могу, - почти умоляюще говорил он, однако один только Бог знал, чего ему стоило не поддаться искушению.
  - Ты отвергаешь меня? - спросила девушка таким тоном, словно только что узнала о предательстве.
  - Дело вовсе не в этом. Да, я люблю вас. Но вы жена моего патрона, лорда Рэндольфа.
  - Жена, - горько усмехнулась Луиза. - Жена, которую муж ни разу не пригласил в свою спальню. Я ему совсем не нужна, он меня не любит.
  - Нет, это неправда. Я знаю, что он любит вас.
  - Почему же тогда он не говорит мне этого? Почему не делит со мной супружеского ложа?
  - Я не знаю.
  - Тебя останавливает только то, что я замужем?
  - Вы не просто чья-то жена, леди Луиза. Если бы вашим мужем был бы кто-то другой, посторонний мне человек, то, возможно, я был бы менее принципиален. Но вы жена человека, которому я всем обязан. Лорд Рэндольф, он для меня... он как отец. Для меня это будет кощунством, это всё равно, что предать отца. Я не могу так поступить.
  - Но он сам от меня отказался, сам. Понимаешь? Подумай, на что он меня обрёк. На совершенное одиночество при живом муже. А ведь мне всего семнадцать лет, я молода и я хочу любви, я хочу быть счастливой, как все.
  - Да, я понимаю, понимаю, что ваше положение, возможно, ещё хуже моего. Но и вы меня поймите: я не могу предать человека, который столько для меня сделал - этот было бы для меня верхом неблагодарности.
  - Значит, тебе совсем меня не жалко? - и девушка, словно нищенка, вымаливающая грош, посмотрела Дэвида.
  Но тому было трудно выдержать её взгляд и он отвернулся, опустив глаза.
  - Ты хочешь, чтобы я ушла? - еле слышно промолвила Луиза.
  Но молодой человек не отвечал.
  Понурив голову, девушка медленными шагами, словно надеясь, что вот-вот Дэвид, сжалившись над нею, окликнет её, побрела к двери. Перед тем, как выйти из комнаты, Луиза на несколько мгновений застыла на месте, но молодой человек так и не назвал её имени. Когда дверь за девушкой закрылась, Дэвид подошёл к кровати и, сев на неё, обхватил голову руками. Так просидел он несколько минут, терзаемый разными, совершенно противоречивыми чувствами. И молодой человек прекрасно понимал, что, как бы он не поступил, в любом случае он поступил неправильно. Потому что одного из них, из этих людей, которые ему были дороги больше всего на свете, он предал. И всё-таки поначалу Дэвид старался уверить самого себя, что он поступил правильно. Но когда молодой человек начинал думать о том, что сейчас испытывает Луиза, его сердце сжималось от жалости. Он представлял, как она, пришедшая к нему с открытым сердцем, сейчас, обманутая в своих ожиданиях, раздавленная отказом, бредёт понуро к своей комнате, совершенно не представляя, как ей жить дальше. Скоро наступит утро, но оно будет для девушки пустым и бессмысленным, несущим лишь одни страдания.
  И тут Дэвиду стало страшно: в его голове промелькнула мысль, что находясь в отчаянии, Луиза способна совершить какую-нибудь глупость. Пот прошиб молодого человека, он подскочил с кровати и выскочил в коридор, чтобы догнать девушку. Однако, когда Дэвид оказался за дверью, он увидел в тусклом свете свечей, что Луиза никуда не ушла, она сидела здесь, рядом, на корточках, прислонившись к стене, и, охватив колени руками, громко всхлипывала, сотрясаясь всем телом. Было удивительно, что никто из обитателей дома ещё не проснулся и не выглянул в коридор, чтобы выяснить, кто так громко рыдает посреди ночи. Необходимо было успокоить девушку или хотя бы увести её в комнату, пока она не разбудила весь дом.
  Дэвид нагнулся к ней и дотронулся до её плеча.
  - Миледи, миледи, прошу вас, перестаньте. Пойдёмте ко мне.
  Не переставая всхлипывать, Луиза послушно встала и вновь вошла в комнату секретаря. Молодой человек усадил её на кровать и налил стакан воды. Девушка выпила воду и с такой благодарностью взглянула на Дэвида, словно тот пожертвовал последними остатками воды для пустынной странницы.
  - Миледи, не стоит вам плакать из-за меня, я, наверное, этого совсем недостоин. Завтра утром вы же первая пожалеете о том, что явились сегодня ночью ко мне, и вам будет стыдно, и вы будете стараться забыть всё это, как страшный сон.
  - Нет, нет, я не будут жалеть, клянусь, - тут же горячо заговорила Луиза. - Я люблю тебя. Почему мне должно быть стыдно? Потому что у меня есть муж? Но он мой муж только перед людьми, но не перед Богом. Потому что я дочь французского дворянина, а ты сын итальянского рыбака? Но на моей родине, во Франции, сословия уже ничего не значат, там все равны друг другу. Давай сбежим вдвоём во Францию и поженимся. Я католичка, ты католик. Там мой брак с мужем, который был совершён по англиканскому обряду, не действителен.
  Но Дэвид отрицательно закачал головой
  - Нет, леди Луиза, опомнитесь, - призывал он. - Что вы говорите! Бросить своего мужа, сбежать! Это невозможно. Что будет с милордом? Пережить двойное предательство! Для него это станет таким ударом! Разве он сможет когда-нибудь оправиться от него? И как я смогу жить, зная, что я в том повинен? Моя совесть никогда уже не будет спокойна.
  - Но моя жизнь без тебя тоже превратится в ничто. Ты бы знал, как я жила весь этот последний месяц, когда поняла, что люблю тебя. Напрасно я старалась избавиться от своих чувств к тебе, у меня ничего не вышло. Я знаю, что никогда не смогу разлюбить тебя.
  - Но я ведь здесь, рядом с вами. Мы видим друг друга каждый день, мы может говорить друг с другом и проводить время вместе, сколько захотим.
  - Мне этого мало. Я хочу, чтобы ты любил меня, я хочу, чтобы ты целовал меня, шептал ласковые слова. Я хочу принадлежать тебе, как должна была бы принадлежать своему мужу. Дэвид, любимый мой, - говорила девушка, протянув руки к молодому человеку, присевшему подле неё, и ласково проводя по его волосам.
  Молодой человек чувствовал, что у него уже не осталось почти никаких сил сопротивляться. Зачем же тогда было врать самому себе? Но одновременно с этим, он отдавал себе отчёт в том, что если бы не шампанское, которое придало смелости Луизе, то, вероятно, она никогда бы не явилась в его спальню с подобными признаниями. И никто не мог бы поручиться за то, что завтра утром, когда хмельные пары выветрятся из её головы, девушка действительно не начнёт сожалеть обо всём, что случилось этой ночью. Воспользоваться же состоянием леди Луизы Дэвид считал недопустимым, как бы он не хотел обратного.
  - Миледи, прошу вас, выслушайте меня, - сказал молодой человек с пересохшим от волнения горлом. Он слегка отстранился от девушки и взял её руки в свои. - Я обещаю вам, что если завтра утром ваше настроение не переменится, и вы ни о чём не станете жалеть и вам не будет стыдно за свой сегодняшний поступок, то мы... мы будем близки, я это обещаю.
  Услышав это, Луиза сразу просветлела и счастливо улыбнулась.
  - Правда? - словно всё ещё не веря своим ушам, робко спросила она.
  - Да, - кивнул Дэвид.
  - Я люблю тебя, люблю, - принялась лихорадочно шептать Луиза, глядя в глаза молодого человека. - Можно сегодня я украду у тебя хотя бы поцелуй, всего лишь один поцелуй?
  Молодой человек нагнулся к девушке и поцеловал её в лоб.
   - Прямо как мой муж во время первой брачной ночи, - горько усмехнулась Луиза. - Всего лишь один невинный поцелуй в лоб, и всё, больше ничего не было. Но с тобой такого не будет. Ты станешь моим. Я приду к тебе завтра ночью, когда все будут спать. Жди меня, - и, счастливо улыбаясь, Луиза покинула комнату Дэвида.
  После того, как девушка ушла, Дэвид ещё долго не мог поверить, что этот его разговор был в действительности, а не приснился ему. Неужели леди Луиза сама пришла к нему, к секретарю, сегодня в его комнату, чтобы сказать ему, что любит его, что желает близости с ним, и она вымаливала у него любовь? Ему казалось это слишком невероятным.
  Дэвид бросил взгляд на столик, чтобы убедиться, что фужеры и шампанское всё ещё стоят там, а не причудились ему вместе с девушкой. Однако, нет, и бокалы и бутылка по-прежнему стояли на месте, ловя своим стеклом тусклые отблески пламени свечи; да вот и тетрадь лежит рядом с ними.
  Молодой человек обхватил голову руками, потому что ему вдруг стало страшно: а что если завтра ночью леди Луиза действительно придёт к нему? Ведь он пообещал ей, что если она всё-таки придёт, то они будут близки. И, несмотря на то, что Дэвид желал этого (от одной только мысли об этом жар пробегал по всему его телу), всё же муки совести не давали ему покоя: ведь тогда он станет предателем, как после этого он сможет смотреть спокойно в глаза лорда Рэндольфа? Больше всего молодой человек боялся, что по его виноватому взгляду, милорд догадается обо всём. И ещё меньше было надежды на Луизу, которая уж точно не сможет вести себя как прежде. И тогда какой же это будет позор! Даже страшно представить, что будет с ним и с девушкой. Нет, было бы лучше, если бы завтра Луиза, проснувшись по утру, осознала, какую ошибку она совершила, явившись этой ночью с откровениями в его комнату, и сделала бы вид, что ничего и не было.
  Однако одновременно, когда Дэвид думал о том, что Луиза может и не прийти, ему становилось ещё хуже. Ведь, если завтра она не придёт, то значит, раскаявшись в своём опрометчивом поступке, она не придёт уже никогда. И никогда больше он не сможет прикоснуться к ней, поцеловать её, посмотреть на неё открытым взглядом. И вся жизнь его тогда действительно превратится в ад. Ведь он уже поверил, что то, о чём он грезил на протяжении этих долгих месяц и прежде считал невозможным, может стать реальностью. И неужели все его мечты завтра рухнут в одночасье, превратившись в пепел?
  От этих метаний Дэвиду было не по себе: он то порывисто вскакивал с кровати и принимался нервно расхаживать по комнате, то вновь садился, запустив руки в свои волосы и крепко хватая пряди, словно желал выдрать их. Один раз в его голове промелькнула шальная мысль - отбросить все сомненья и, пока Луиза желала его, пока она ещё не успела раскаяться, прийти тотчас же в её комнату, заключить её в объятья, овладеть ею и украсть таким образом у судьбы для себя и девушки несколько минут счастья. Но всё-таки Дэвид не сделал этого, так как считал, что это будет нечестно по отношению к Луизе, которая выпила на балу слишком много шампанского и не отдавала чёткого отчёта своим действиям.
  В конце концов молодого человека так утомили эти бесплодные метания, что он, обессилев, лёг в кровать. Он решил полностью отдаться в руки судьбы, понимая, что сейчас от него мало что зависит. И, чтобы его не ждало в будущем - рай или ад, - он должен принять это.
  
  Когда на следующий день Дэвид проснулся от привычных звуков наполнявших лондонские улицы каждый день и взглянул на каминные часы, то понял, что время завтрака он уже проспал, и невольно почувствовал облегчение. Это позволяло ему избежать встречи с Луизой хотя бы на несколько часов, и теперь встретятся они только за ланчем. Тогда и решится его судьба: по поведению девушки он поймёт, какое настроение ею владеет. Если Луиза раскаивается в своём поступке, то будет нарочито холодна, если же нет, то... Ах, эти мечты, эти мысли, от них Дэвида бросало в жар.
  Бутылка с шампанским по-прежнему стояла на столике, как неопровержимая улика вчерашнего чуда. Да и воспоминания минувший ночи навязчивой лезли молодому человеку в голову, словно таким образом они пытались настоять на том, что они не сказочный сон, привидевшийся ему после нескольких рюмок выпитой наливки, а реальность, пусть хоть и казавшейся невероятной. Чтобы избавиться от этих воспоминаний, и от сомнений, неизменно следовавших за ними следом, Дэвид поспешно встал. Затем он умылся, побрился и попросил принести ему завтрак в комнату.
  Но что же Луиза, что чувствует она? Но тут молодой человек подумал, что девушка наверняка ещё спит, и что проку было гадать, что ждало его сегодня, когда она сама ещё не приняла никакого решения.
  Всё своё время до ланча Дэвид провёл не покидая своей комнаты. Он не хотел торопить судьбу и ему следовало настроить себя на то, что, чтобы ни ждало его, он должен будет смириться с этим.
  Когда же наступило время ланча, Дэвид, стараясь держать себя в руках и скрывать, по возможности, волнение, охватывавшее его всё сильнее, вошёл в обеденную комнату. Луизы ещё не было, за столом сидел лишь лорд Рэндольф. Дэвид пожелал ему доброго утра не своим, каким-то чужим голосом и, чувствуя сильную неловкость, словно он уже предал своего патрона, хотя в мыслях так оно и было, старался избегать смотреть на лорда Рэндольфа. Молодой человек был уверен, что у него - взгляд заговорщика, и стоило ему хотя бы раз взглянуть на мужа Луизы, как тот сразу обо всём догадается.
  Но вот вошла и она. На устах девушки сияла улыбка, ни тени раскаяния, ни сомнения не мелькнуло на её лице, только лишь лёгкая усталость из-за проведённой почти без сна ночи. И у Дэвида сразу отлегло на сердце. Теперь ему и ей нужно было лишь делать вид при лорде Рэндольф, что всё как всегда и что сегодня ночью они не собираются предать его. И, похоже, Луизе это удавалось гораздо лучше, чем молодому человеку. Она действительно чувствовала себя счастливой, и это придавало ей уверенность и спокойствие.
  Всё то же самое повторилось и во время ужина. Больше в этот день Луиза и Дэвид не встречались, словно они берегли свои чувства и эмоции для ночи, которая теперь всё более превращалась в неизбежность.
  Вечером Дэвид зажёг свечи в своей комнате и пожарче растопил камин, чтобы тот не остывал до самого утра. Когда она придёт? Сколько ему предстоит ждать? Лишь бы девушка не передумала, лишь бы в эти долгие часы ожидания её не одолели сомнения. Дэвиду надо было занять себя чем-нибудь. Но чем? Он пробовал читать. Однако после первой же строчки его мысли уносились опять к Луизе. Он пытался представить, чем занята она сейчас. Как ждёт, охваченная волнением, когда в доме все уснут. И что же будет потом? Будет ли девушка стесняться его, да и вообще насколько она осведомлена о том, что происходит в спальне между мужчиной и женщиной, ведь, по её словам, её муж так ни разу и не притронулся к ней. А вдруг если, когда она узнает, что на самом деле значит близость, это испугает её, заставит стыдиться. Впрочем, Дэвид сам знал обо всём этом только понаслышке.
  Но наконец в доме стихли все звуки, даже прислуга легла спать. А Дэвид продолжал сидеть в кресле, глядя на дверь. Он ждал шагов по коридору, её шагов. Как же медленно течёт время! Почему же она не приходит? Неужели она испугалась и передумала или, может быть, просто уснула? Но ведь вчера Луиза так плакала, так молила его (да, после нескольких выпитых бокалов шампанского), но не могли же на следующий день все её чувства разом исчезнуть, уступив место раскаянию и стыду? Боже, что за пытка ему! Нужно было ещё вчера покончить со всем этим!
  Дэвид, теперь сидевший в кресле с прикрытыми глазами, настолько сильно был погружён в свои размышления, утомившими его, что, когда наконец дверь в его комнату тихо отворилась и кто-то вошёл, он даже не услышал этого. Луиза, так же как и вчера, робкими шагами вошла в комнату и остановилась посредине. Каким-то шестым чувством молодой человек почувствовал, что в комнате кто-то есть, и поднял голову. Луиза вся трепещущая, с распущенными волосами и в чём-то белом, как невеста, стояла перед ним.
  Дэвид подскочил с кресла и, целиком поддавшись охватившему его чувству, подошёл к девушке и обнял её. Грудь девушки, глубоко вздымавшаяся, прижалась к его, а её руки, показавшиеся ему такими хрупкими, обвились вокруг его тела. Так они стояли несколько секунд, словно не зная, что им делать дальше. Но тут молодой человек почувствовал, что тело Луизы вдруг стало обмякать в его руках.
  - Леди Луиза, что с вами? - обеспокоенно спросил Дэвид.
  - Нет, ничего, - слабым голосом ответила девушка. - Это от переизбытка чувств.
  - Вам, наверное, лучше присесть, - и молодой человек отвёл Луизу к кровати.
  Некоторое время они сидели друг против друга, глядя в глаза, и нежно, и со страстью. Однако каждый из них словно бы не желал торопиться, оттягивая ту самую минуту, которая станет для них чертой, отделяющая всё, что было до, на всё, что будет после. Наконец Дэвид не выдержал и, наклонившись к девушке, коснулся своими губами её губ. Луиза тут же ответила, обвив своими руками молодого человека, а он запустил свои пальцы в её волосы. Их поцелуи были нежны и изучающе, словно бы на вкус они пробовали молодое вино. Когда же они наконец насытились поцелуями, словно путники, много дней блуждавшие в пустыне без воды и набредшие наконец на оазис с бьющим ключом, Луиза вновь взглянула на Дэвида и спросила:
  - Ты знаешь, что нужно делать дальше?
  - Мы будем любить друг друга и узнавать. А как, подскажут наши чувства и тела, - шёпотом ответил молодой человек.
  Затем они оба легли на кровать и отдались охватившей их страсти.
  Спустя час Дэвид и Луиза, обнажённые, прижавшись друг к другу телами, лежали в постели. Девушка была совершенно расслаблена и счастливо улыбалась, ни капли не жалея о том, что случилась между нею и секретарём её мужа. И Луиза знала, что теперь они вместе навсегда, и каждую ночь она будет приходить в эту комнату, и они будут любить друг друга, и не было силы, которая могла бы теперь разлучить их.
  
  Следующее лето супруги Уилдсорды провели снова в Брайтоне, однако теперь Луиза любовалась закатами не одна. Поздними вечерами, когда лорд Рэндольф удалялся в свою комнату, а ложился спать он всегда рано, молодые любовники уходили прогуливаться на побережье. Луиза неизменно надевала шляпку с вуалеткой на тот случай, если им повстречается случайный прохожий, который, так же как и они, решил прогуляться в лучах заката, и под руку с Дэвидом она бродила вдоль кромки воды, и ей казалось тогда, что нет на свете человека счастливей её.
  Уилдсорды вернулись в Брайтвуд-холл только под конец августа. И Эмили Бьютихилл, соскучившаяся по своей подруге, тут же предложила Луизе устроить пикник на берегу озера.
  Поэтому это утро у Луизы выдалось хлопотным: нужно было отдать распоряжение, чтобы прислуга подготовила корзины со снедью, посудой, надо было не забыть прихватить с собой пледы и соломенные стулья. И ещё выбрать себе наряд.
  Кэти и Луиза стояли возле гардероба и перебирали платья. Но горничная сегодня была рассеянной, так как в голове у неё была одна новость, которой ей хотелось поделиться со своей госпожой.
  - Леди Луиза, - наконец решилась признаться Кэти, - Тоби сделал мне предложение.
  - Это не ново, - сказала девушка, не обратив особого внимания на слова служанки: сколько раз уже за этот год Тоби просил Кэти выйти за него замуж!
  - Но на этот раз я ответила согласием. Мы решили сыграть свадьбу в октябре.
  Услышав это, Луиза теперь и не подумала отговаривать свою горничную от опрометчивого поступка. Нет, и не потому, что она считала, что Кэти вдруг ответила влюблённому в неё молодому человеку взаимностью, а потому, что теперь для неё её собственная горничная стала ей соперницей.
  - Поступай, как считаешь нужным, Кэти, - только и ответила на это девушка.
  Впрочем, у Луизы совсем не было повода ревновать служанку к Дэвиду. Она знала, что её возлюбленный никогда не питал к Кэти никаких чувств, кроме дружеских, а с тех пор, как они стали близки, он и вовсе почти перестал общаться со служанкой или был чрезвычайно холоден с ней. Отчего Кэти поначалу ужасно страдала. Луизе тоже от этого было не по себе, словно бы она предала не только своего мужа, но и подругу, которая искренне посвящала ей все свои тайны. Но теперь Луиза даже обрадовалась тому, что Кэти наконец выйдет замуж, хоть и за не любимого. Может быть, живя с Тоби, в отдалении от Дэвида, девушка сможет в конце концов полюбить своего мужа, ведь он был по сути неплохим человеком, а если он и совершал какие-то неблаговидные поступки, так только из-за ревности. Но самое главное было то, что Кэти и Тоби переедут жить в деревню, и служанка больше не будет немым укором её совести. Всё складывалось как нельзя лучше.
  Но наконец Луиза выбрала себе наряд - платье цвета яблоневых лепестков и с расшитыми золотом рукавами. Затем пришёл Тоби и доложил, что корзины со снедью и всё остальное готово - можно было отправляться на пикник.
   Луиза спустилась вниз и села в коляску рядом с миссис Эмили. Лошади тронулись, однако коляска не успела преодолеть и пятидесяти ярдов, как вдруг лицо Луизы резко побледнело, нет, оно, скорее даже, стало серым, а сама девушка схватилась за живот. Её подруга, заметив это, тут же крикнула кучеру:
  - Смит, остановите лошадь! - А затем она с сильно обеспокоенным голосом обратилась к девушке: - Луиза, дорогая, что с вами? На вас лица нет.
  - Я внезапно почувствовала дурноту, - после паузы ответила девушка. - Тошнота подкатила к горлу. Наверное, за завтраком попалось несвежее яйцо.
  Услышав это, миссис Эмили улыбнулась.
  - Знаю я эти яйца. Нет, моя дорогая, думаю, что дело тут вовсе не в свежести яиц. Вы наверняка беременны! - торжественно заявила она.
  - Беременна? - переспросила Луиза таким тоном, словно в этом было нечто невероятное.
  - Ну да? Чему же тут удивляться? Вы уже больше года как замужем. И я должна вам сказать, что вы слишком уж затянули с этим делом.
  - Нет, я уверена, что не беременна, - почему-то испуганно принялась отрицать девушка догадку своей подруги. - Всё дело в несвежем яйце.
  - Ну неужели вам не хочется порадовать своего мужа? - удивилась миссис Эмили.
  - Я уверена, что не беременна, - продолжала настаивать Луиза.
  - Да чего же вы так испугались? Что испортится ваша фигура и вы не сможете танцевать зимой на балах? Впрочем, я, конечно же, не пророк, и без консультации доктора-акушера здесь не обойтись. Но, слышите, Луиза, я очень, очень расстроюсь, если окажется, что моя догадка ошибочна. Обещайте мне, что завтра же посетите доктора.
  - Да, конечно же, - покорно согласилась девушка.
  - Что же, думаю, как это ни огорчительно, но пикник нам придётся отложить, раз вам нездоровится. Смит, разворачивайте лошадь.
  - Нет, нет, мне уже гораздо лучше, - тут же принялась возражать Луиза. - Не нужно откладывать нашу поездку.
  - Вы уверены? - миссис Эмили внимательно посмотрела на девушку. - Вы по-прежнему всё так же бледны.
  - Да, совершенно уверена, - улыбнулась Луиза.
  - Тогда, Смит, едем к озеру, только, прошу вас, будьте аккуратны.
  Кучер кивнул, щёлкнул кнутом, и коляска вновь зашуршала по аллее парка.
  - Эмили, прошу вас, - обратилась Луиза к своей подруге, - пока ещё ничего не известно наверняка, никому не говорите о том что, я, вероятно, ношу под сердцем ребёнка, особенно моему мужу. Мне не хотелось бы, чтобы он разочаровался, если вдруг окажется, что всё дело только в несвежем завтраке.
  - Конечно, дорогая, я всё понимаю. Тем более, что такую новость, как появление будущего маленького лорда, муж должен узнавать только от своей жены.
  После этого приступа тошнота ещё несколько раз подкатывала к горлу Луизы, но теперь девушка и заикнуться боялась своей подруге о том, что ей нехорошо. Предположение миссис Эмили о том, что она беременна, очень встревожило Луизу и ещё меньше она желала, чтобы об этом кто-нибудь узнал. Поэтому девушка всеми силами старалась показать, что с ней всё в порядке и изображала веселье. Хотя до пикника ли ей сейчас было, когда на самом деле в её душе поселилась паника?
  
  На следующий же день Луиза отправилась в столицу, сказав мужу, что хочет заказать портнихе сшить несколько платьев к новому сезону, и так как это была одна из лучших портних Лондона, то, разумеется, она была нарасхват, и если не сделать ей заказ сейчас, то потом придётся ждать своей очереди несколько месяцев. При этом девушка предупредила, что в столице она останется, вероятно, на несколько дней, так как снятие мерок и выбор тканей может занять достаточно много времени.
  Итак, Луиза отправилась в столицу. А на следующий день, сказав матери, что едет навестить свою знакомую, проживающую в Лондоне, отправилась на приём к одному из лучших докторов.
  Оказавшись в приёмной доктора, девушка сообщила ему, сильно волнуясь, о том, что у неё есть подозрение, что она беременна. Доктор принялся расспрашивать Луизу о состоянии её здоровья и некоторых интимных моментах, а затем попросил её прилечь на кушетку. Ощупав её живот и грудь, доктор резюмировал:
  - Пока ещё ничего нельзя утверждать наверняка, так как, если вы и беременны, то, вероятно, срок ещё очень мал. Хотя большинство признаков указывают на то, что, с большой долей вероятности, речь можно вести именно о зачатии. Более точно определить это будет возможно через месяц. Должен предупредить вас, миледи, что приступы тошноты, вероятно, случатся у вас ещё не раз, также возможны головокружения и появление странных вкусовых предпочтений, которым не стоит потакать. Однако, если приступы тошноты будут слишком сильны или вдруг вы почувствуете резкую боль в животе, то немедленно посылайте за моим коллегой. Жду вас у себя ровно через месяц, леди Уилдсорд.
  Луиза покинула доктора в совершенно подавленном состоянии духа. Хоть тот и не смог утверждать что-то наверняка, у самой девушки не осталось никаких сомнений, что она ждёт ребёнка. Но как же она скажет об этом своему мужу? Нет, конечно же, сейчас Луиза не собиралась ничего ему говорить, она постарается оттянуть этот разговор до самого последнего момента, когда уже скрывать станет невозможно. Но что же будет потом? Конечно же, когда лорд Рэндольф узнает о предательстве своей жены, - ведь как ещё можно расценить адюльтер, - то наверняка не захочет её больше видеть и отправит к матери. Какой же это будет позор и для неё и для её матери! А что будет с Дэвидом? Наверняка и его лорд Рэндольф прогонит из своего дома, несмотря на всю свою привязанность к молодому человеку. Какое же горькое разочарование должен будет пережить её муж, узнав о том, что самые близкие ему люди, которым он доверял больше всего на свете, предали его! Это было хуже, чем всадить нож в спину.
  Может, и вправду, им сбежать во Францию или Италию, там она и Дэвид, притворившись супругами Флориани, наконец-то смогли бы жить в открытую, как Луизе давно мечталось. Только вот, что это будет за жизнь, лишённая финансовой поддержки лорда Рэндольфа? Конечно, пока у девушки есть время, несколько месяцев, она сможет накопить кое-какие средства. К тому же можно будет взять с собой драгоценности и постепенно продавать их. Однако всех этих денег хватит им только на первое время. Но что же будет потом? Да и путешествие на корабле в Италию стоит так дорого. А на самом континенте совсем не спокойно. Все эти перспективы: жизнь впроголодь в чужих краях, с маленьким ребёнком на руках - всё это пугало Луизу.
  Полностью погружённая в эти мрачные размышления, девушка и не заметила, как извозчик довёз её до дома матери. И только когда коляска остановилась, Луиза с удивлением обнаружила, что приехала. Расплатившись с извозчиком, девушка вошла в дом и медленно, словно неся на своих плечах тяжёлый груз, стала подниматься на второй этаж, где и находилась квартира мадам д'Этре. Однако, оказавшись перед дверью, Луиза не спешила стучаться, чтобы ей открыла служанка. Девушке, когда она поднималась по лестнице, вдруг вспомнилась соседская горничная Нэнси и её история с нерожденным ребёнком, от которого она избавилась у какой-то повитухи, жившей в Энфилде. Наверняка та повитуха всё ещё живёт там. А что если и ей, как и служанке, попытаться выгнать ребёнка из утробы с помощью той повитухи?
  Эта мысль немного приободрила Луизу, и она наконец постучалась в дверь.
  
  На следующий день лондонское небо затянула плотная пелена облаков, а затем и вовсе стал накрапывать мелкий дождь, однако это отнюдь не переменило планы Луизы - она засобиралась в Энфилд. Мадам д'Этре, словно почуяв недоброе, пыталась было отговорить дочь от визита к подруге, ведь девушка сказала ей именно это. Но Луиза была непреклонна в своём решении, так как понимала, что медлить здесь невозможно. Девушка лишь предупредила мать о том, что, возможно, если ненастье усилится, то она останется в гостях до следующего утра. А то, что ей придётся задержаться в Энфилде, Луиза даже не сомневалась. Девушка не знала, каким образом повитуха будет изгонять из неё плод младенца, однако она помнила, что Жаклин говорила ей, что у Нэнси потом сильно болел живот. Значит, и у неё он тоже будет болеть, и лучше было бы, если бы в эти моменты рядом никого не было.
  Одевшись очень скромно, чтобы повитуха не признала в ней благородной, замужней дамы, и, завернувшись в тёплую шаль, которая должна была защищать её от непогоды, Луиза отправилась на станцию, откуда дилижансы отправлялись в Энфилд.
  В попутчики девушке попалась многодетная семья с четырьмя детьми - двое мальчишек-погодок лет семи-восьми, девочка лет пяти. Четвёртого ребёнка-младенца мать держала на руках. Мальчишки оказались непоседами, они беспрестанно вертелись и болтали, обсуждая между собой всё, что видели в окнах. "Вон, гляди!" - восторженно кричали они, показывая пальцем друг другу всё, что заинтересовывало их. Но их матери, занятой младенцем, даже в голову не приходило усмирить их, несмотря на то, что они явно мешали благородной барышне, скромно сидевшей рядом с ними. Впрочем, леди молчала и не делала никаких замечаний, значит, они не так уж и досаждали ей.
  Луиза тоже предпочитала смотреть в окно, однако вовсе не из-за того, что её интересовали пейзажи. Просто всякий раз, когда она бросала взгляд на детей, к её горлу подкатывал комок, а на глазах наворачивались слёзы. От той решимости, что была у неё с утра, теперь не осталось и следа. Потому что девушка вдруг ясно осознала, что она едет в Энфилд избавляться ни от какого-то безликого комочка, сидевшего у неё внутри, а от ребёнка, зачатого от Дэвида, плоть от плоти его. И этот ребёнок, если бы он родился, наверняка был бы похож на Дэвида: у него были бы такие же тёмные волосы и карие глаза. И, когда она думала об этом, то представляла, как гуляет с этим малышом по набережной Сены или по улочкам Флоренции, и её начинали душить слёзы. И девушка непременно бы расплакалась, если бы была одна. Ведь она едет убивать его, едет убивать маленького Дэвида!
  Но ведь пока ещё не поздно, пока ещё можно остановить дилижанс на ближайшей станции и выйти! Вернуться домой, покаяться перед мужем. Нет, не в расчёте на то, что он простит её, но хотя бы поймёт её и не осудит. А затем с Дэвидом они уедут во Францию или Италию. "Пока ещё не поздно, Луиза, пока ещё не поздно", - говорила девушка сама себе и тем не менее продолжала ехать. Потому что всякий раз, когда девушка представляла себе свою будущую неустроенную жизнь с Дэвидом, ей становилось страшно. Воспоминания о том, как они жили с матушкой в постоянной нужде на протяжении последних десяти лет, были ещё слишком свежи в памяти Луизы. И ей не хотелось возвращаться в прежние времена, когда приходилось считать каждый пенс и во многом себе отказывать. Нет, лучше пожертвовать ребёнком! Нет ничего страшнее нужды. Поэтому девушка оставалась в дилижансе и наконец услышала, как кучер объявил Энфилд.
  Тяжело вздохнув, Луиза покинула дилижанс и, оказавшись на центральной площади городка, принялась растерянно разглядывать двухэтажные домики, столпившиеся вокруг площади. Где ей искать повитуху? Следовало бы спросить у кого-нибудь. Но по причине ненастной погоды - дождь всё ещё по-прежнему накрапывал, а холодный северо-западный ветер даже усилился, - на площади девушка никого не увидела. Однако там было несколько лавок, и Луиза решила заглянуть в одну из них. Наверняка лавочник должен был быть наслышан о повитухе.
  - Добрый день, сэр, - обратилась девушка к хозяину бакалейной лавки, когда тот вынырнул из соседней комнаты, услышав звук колокольчика, повешенного у двери. - Я ищу одну женщину, которая живёт в вашем городке, лекаршу. Вы не подскажите, где мне найти её.
  Лавочник смерил Луизу недобрым взглядом.
  - Зачем она вам? - спросил он недружелюбно.
  - Я слышала, что она излечивает разные болезни.
  - Вы больны, мисс? - опять спросил с недоверием лавочник и в упор уставился на живот девушки.
  Однако из-за того, что Луиза была плотно укутана в шаль, ему было трудно понять, беременна ли она.
  - Нет, не я, моя подруга, - ответила девушка. - Мне нужны снадобья от одной болезни.
  Но лавочник, выражая сомнение, закачал головой.
  - Я знаю, зачем вы все, молоденькие девушки, разыскиваете её. Чтобы избавиться от плода греха. Нет, мисс, я не скажу вам, где живёт эта ведьма, погубившая столько невинных душ, и которую каких-то ещё сто лет назад сожгли бы на костре. А вам, мисс, я дам совет: идите в церковь и покайтесь.
  - Уверяю вас, сэр, мне нужно всего лишь купить лекарство для моей больной подруги. Умоляю, скажите, где она живёт?
  - Я же сказал вам, что ничего не скажу! Уходите, мисс.
  - Я вам заплачу, сколько вы хотите? - и Луиза достала из ридикюля несколько гиней.
  Когда мужчина увидел в руке девушки золотые монеты, Луизе показалось, что его взгляд стал менее суровым.
  - Мисс, если вы хотите что-нибудь купить, то покупайте, иначе - уходите.
  - Хорошо, я куплю. Что у вас есть самого дорогого?
  - Чай, двенадцать шиллингов за фунт.
  - Хорошо, взвесьте мне чая.
  - Сколько, мисс?
  - Один фунт.
  Лавочник отвесил чая, а потом сказал:
  - Есть ещё чёрный перец, не желаете ли, мисс?
  - Да, давайте и перца.
  - С вас три фунта и два шиллинга, мисс, - подал торговец покупки девушке.
  Луиза достала четыре гинеи и протянула их лавочнику.
  - Не нужно сдачи, только скажите, где живёт та лекарша. Если вы мне не скажите, я ведь всё равно узнаю от кого-нибудь другого.
  Мужчина бросил взгляд на золотые монеты, затем на девушку и спросил:
  - Вам вправду нужно всего лишь снадобье?
  Луиза утвердительно кивнула.
  - Она живёт на самой окраине, на севере, последний дом на отшибе. Вам следует идти по Бейкер-стрит до самого конца, пока не закончится улица, - сказал лавочник, пряча деньги в свой карман. - Сами понимаете, что здесь не очень-то рады её соседству.
  - Благодарю вас, сэр.
  Покинув лавку, Луиза направилась в указанную сторону. Ветер дул теперь ей в лицо, словно пытался своими порывами остановить девушку, однако она продолжала упорно идти по улице, отворачивая лицо от капель дождя. Но наконец Луиза дошла до конца улицы, дальше начиналась просёлочная дорога. Девушка остановилась: куда же теперь ей идти? Однако, бросив взгляд в даль, она увидела сквозь водную пелену в ярдах трёхсот старый, поросший плющом дом, казавшийся заброшенным. Луиза направилась к нему.
  Возле домика повитухи был разбит небольшой огород, где росли, по всей вероятности, разные лекарственные травы. Дойдя до двери, Луиза громко постучалась в неё.
  - Кого там ещё принесло? - услышала девушка старческий голос. - Войдите!
  Девушка взялась за ржавую ручку и отворила незапертую, скрипучую дверь. Когда Луиза вошла в дом, то ей показалось, что она попала в сарай, так как помещение представляло собой одну большую комнату, где повсюду - на столе, полках, стульях, подоконнике лежали сухие пучки трав и даже с потолка на крючках свешивались с десяток веников из кипрея, душицы, мяты и бог знает из чего ещё. Отчего воздух в доме был пропитан пряным и немного сладковатым запахом. Однако этот запах подействовал успокаивающе на Луизу, которая было немного разволновалась, перед тем, как переступить порог этого дома.
  За столом сидела маленькая старушка в старом, пожелтевшем чепце, она перебирала травы и связывала их суровой ниткой. Вокруг неё на всех свободных, не занятых травами, местах сидело не менее четырёх или пяти кошек различных окрасок, от чёрной до пёстрой. Но, возможно, что кошек было и больше, просто из-за некоторого сумрака в комнате Луиза не разглядела их всех.
  - Проходите, мисс, - обратилась к гостье старуха. - Садитесь сюда, - и женщина убрала с табуретки, стоявшей возле стола, пучки трав.
  Луиза присела на самый краешек, расправив подол намокшего платья.
  - Что привело вас ко мне, мисс, - деловито спросила старуха.
  - Мне сказали, что вы можете выгонять плод из чрева, - робко объяснила причину своего прихода девушка.
  Старуха окинула взглядом Луизу и сказала:
  - Встаньте, моё дитя. Сначала мне нужно поговорить с вашим ребёнком.
  - С кем поговорить? - не поняла девушка.
  - С вашим ребёнком, которого вы носите в своей утробе.
  Луиза удивилась, услышав это, однако приподнялась со стула.
  - Но вы ведь замужем, - сказала старуха после того, как некоторое время сверлила взглядом гостью.
  - Да, но мой ребёнок не от мужа. Понимаете, мой муж гораздо старше меня, и, хоть мы женаты уже больше года, он так ни разу и не исполнил своего супружеского долга. Он думает, что я по-прежнему всё так же невинна, - стыдливо пояснила девушка.
  Женщина понятливо закивала головой.
  - Подойдите ко мне, - и старуха положила свои руки на живот девушки и, склонив к нему свою голову, словно и вправду пыталась расслышать младенца, которому было всего три недели, и который сейчас больше походил на комочек размером с горошину, чем на человеческого детёныша. Прошло минуты две, прежде чем старуха снова заговорила.
  - Не вижу вашего ребёнка среди мёртвых, - отрицательно закачала головой повитуха. - Он сказал мне, что должен жить.
  - Он сказал? - продолжала удивляться Луиза.
   - Да. Простите, миссис, но я не могу изгнать его. Если я это сделаю, то меня будет ждать суровое наказание. Ступайте домой, миссис. Благослови вас Господь.
  - Но я не могу, я не могу оставить ребёнка, понимаете, - лихорадочно заговорила Луиза. - Мой муж, если он узнает, то прогонит меня. Меня ждёт позор!
  - Я же сказала вам, что не могу ничем вам помочь. Это не в моей власти, миссис. Этот ребёнок должен появиться на свет.
  - Но что же мне теперь делать? - воскликнула девушка в отчаянии. - Жизнь на чужбине, нищета - всё это так ужасно!
  Старуха опять подняла глаза на девушку и, внимательно посмотрев на неё, спросила:
  - Не понимаю, отчего вы так боитесь своего мужа? Он добрый человек, это ангел, принёсший себя в жертву ради тех, кого любит больше всего на свете.
  - Да, мой муж добр, очень добр. Но какой же муж, будь он хоть сам ангел, способен простить измену жены?
  - Вы его третья жена? - вдруг спросила старуха. - Я вижу у него за спиной силуэты двух женщин, обе они уже давно в царстве мёртвых.
  - Нет, он был женат лишь однажды.
  - Странно, я вижу и вторую. Тёмную, очень красивую, в ней текла чужеземная кровь.
  - Ах, та... Она не была его женой.
  - Это она для нас, людей, не была его женой. А перед Богом она его жена. Эту женщину ваш муж любил сильнее всех, он и сейчас её любит и хранит ей верность.
  - Зачем же тогда он женился на мне?
  - Перед вами трудно устоять, вы столь молоды, столь свежи, он поддался порыву. Но эта чёрная женщина стоит между вами, она мешает вам сблизиться. И ещё кто-то, молодой человек, близкий ей по крови. Они оба стоят между вами и вашим мужем.
  - Да, это её сын. Мой муж очень привязан к нему, - сказала девушка, смутившись оттого, что повитуха упомянула Дэвида: она очень боялась, что сейчас старуха скажет ей, что именно с ним-то она и изменяет своему мужу.
  - Вам не стоит тревожиться, миссис. Я, пожалуй, дам вам одно зелье, которое возбудит в вашем муже страсть к вам, и он не сможет устоять перед вашими чарами, - и старуха, взяв с одной из полок маленький холщовый мешочек, протянула его Луизе. - Всыпьте этот порошок в еду или питьё вашего мужа, и после тотчас же ложитесь с ним в постель. А через месяц скажите, что зачали от него ребёнка. Подождите, - тут вспомнила ещё старуха, - раз он считает, что вы по-прежнему невинны, то он должен убедиться в этом. У меня есть одно средство, которое помогает женщинам, потерявшим девственность ещё до замужества, обмануть своих мужей, - и на этот раз она достала с полки склянку с густой жидкостью рубинового цвета. - Здесь куриная кровь и кое-что ещё. Прежде чем лечь в постель с мужем, вы должны вылить эту жидкость в себя, в то отверстие, откуда появляются новорождённые дети. Это сожмёт ваши внутренности так, что муж и не засомневается в вашей невинности. На простынь же вытечет капля куриной крови. Постарайтесь сделать всё как можно быстрее, потому что вскоре куриная кровь усохнет, и вам тогда придётся приехать за ней ко мне ещё раз.
  - О, благодарю вас, мэм, благодарю, - принялась горячо благодарить Луиза старуху, пряча мешочек и склянку в ридикюле. - Сколько я вам должна?
  - Мне нельзя просить денег. Положите на стол сами столько, сколько посчитаете нужным, миссис.
  И девушка, окрылённая тем, что всё разрешилось так благополучно, что ей не придётся лишать жизни ребёнка, достала все деньги, что у неё были. Отсчитав на проезд до Лондона, она положила остальные монеты на стол. Сейчас девушка готова была отдать все свои сокровища этой старухе, лишь бы вышло всё так, как она сказала. Потом, подумав, она выложила на стол и чай, который купила у лавочника.
  - Благодарю вас, миссис, благодарю, - кивала головой старуха. Но тут её взгляд снова стал на мгновенье отрешённым, и она сказала: - Постойте, миссис, сейчас я вновь слышала голос вашего дитя, вашего сына. Он попросил передать, чтобы его назвали в честь его прадеда - Робертом.
  - В честь прадеда? Но Робертом звали отца моего мужа.
  - А я что не так сказала? - пожала плечами повитуха.
  - Но я ведь говорила вам, что зачала ребёнка не от мужа. Я потому и приехала к вам. Если бы мой ребёнок был бы от мужа, то я никогда не пыталась бы избавиться от него.
  - Я сказала лишь то, что просил вам передать ваш сын.
  Но в конце концов Луиза решила, что старуха немного не в себе, раз ей мерещатся голоса ещё неродившихся младенцев, и поспешила покинуть её дом. Однако когда она была уже на пороге и протянула руку, чтобы отворить дверь, то вновь услышала голос старухи, говорившей ей в спину:
  - У вас родится славный мальчик, миссис. Но за то, что вы пытались избавиться от него, вам придётся поплатиться, - закончила она зловещим тоном, настолько зловещим, что у Луизы похолодело всё внутри.
  И невольно девушка обернулась и посмотрела на повитуху.
  - Сын вам не простит того, что вы хотели избавиться от него. Вы прольёте ещё немало слёз. Помочь вам сможет только одно - жемчуг. Запомните это. Только жемчуг вам поможет.
  И всё-таки это старуха была сумасшедшей, она несла уже явный бред. И Луизе следовало как можно скорее покинуть её дом.
  - Прощайте, - бросила девушка и захлопнула за собой входную дверь.
  Тем временем на улице дождь усилился, и Луиза, укутавшись в шаль ещё плотней, поспешила на станцию.
  Но дилижанс из Харлоу вернулся только через два часа, и всё это время девушка провела, стоя под навесом одной из лавок. Когда Луиза наконец села на сиденье дилижанса, то ей казалось, что она успела продрогнуть до самых костей. Девушка была рада, что наконец она возвращается в Лондон и что её ребёнок, плод любви, цел и его не пришлось приносить в жертву. Однако слова старухи, сказанные ей на прощанье, словно несмываемая печать, врезались ей в мозг. Предостерегающие и зловещие, они без конца крутились в голове Луизы: "Вам придётся поплатиться. Вам придётся поплатиться". Отчего девушке было не по себе, хотя она и пыталась уверить себя, что та старуха была просто сумасшедшей. И причём здесь был жемчуг?
  Тем не менее Луиза крепко сжимала в своих руках ридикюль, внутри которого таились спасительные мешочек с зельем и склянка с куриной кровью.
  
  На следующий же день Луиза, к удивлению своей матери, вернулась в Брайтвуд-холл. У девушки не было времени долго гостить, ведь старуха сказала, что нужно как можно быстрее использовать жидкость в склянке, медлить было нельзя.
  Вернувшись домой, девушка заперла мешочек и пузырёк в ящик комода и стала обдумывать, как же ей подсыпать зелье, разжигавшее страсть, в еду мужа. Во время ужина, в присутствии мужчин, сделать это будет невозможно. Порошок следовало добавить в блюдо до того, как его подадут на стол. То есть нужно было каким-то образом незаметно проникнуть на кухню и подсыпать его во время приготовления. Однако и здесь была сложность, ведь миссис Питерс почти неотлучно проводит всё своё время на кухне. Разве что сказать кухарке, что это какая-то экзотическая приправа, которую она купила в Лондоне. Но ведь этот порошок должен попасть только в тарелку лорда Рэндольфа. Может, стоит приготовить какое-нибудь блюдо только для её мужа, что-нибудь особенное? Луиза нюхала порошок до того, как спрятала его в ящик: оно имело сладковатый запах. Значит, это должен быть какой-нибудь десерт.
  И Луиза стала вспоминать, что такого необычного она ела во Франции, но чего никогда не пробовала здесь, в Британии, и это могло бы заинтересовать её мужа. И ей пришло на память одно пирожное, под названием канеле - нежный бисквит, который готовили в южных провинциях. К счастью, его рецепт нашёлся во французской кулинарной книге, которую Луиза позаимствовала у матушки. И девушка спустилась на кухню.
  - Миссис Питерс, имеются ли у нас молоко, сливочное масло и ром? - поинтересовалась Луиза у кухарки.
  - Да, миледи, думаю, что молока и масла осталось ещё достаточно. А вот насчёт рома трудно сказать, - ответила мать Кэти.
  - Думаю, ничего страшного, если рома не окажется, сгодится и виски.
  - Вы хотите, чтобы я что-то сготовила?
  - Да, одно чудесное пирожное, которое мне доводилось есть в детстве во Франции - канеле.
  - Никогда не слыхала о нём, миледи. Вы знаете, как оно готовится?
  - Да, у меня есть рецепт. Сейчас я принесу книгу и подробно опишу, как следует его готовить.
  Когда под руководством Луизы миссис Питерс замесила тесто, девушка подала ей порошок, который предварительно пересыпала в жестяную баночку, и сказала, что в пирожные следует положить изюм, который так любит её муж, но в несколько из них следует добавить эту экзотическую пряность, привезённую ею вчера из Лондона. Затем тесто было разлито по формам для пудинга и поставлено в печь.
  Что же, с одной частью задуманного удалось успешно справиться. Осталась вторая, самая сложная - соблазнить собственного мужа. Однажды Луиза уже попыталась сделать это с помощью полупрозрачного платья, но тогда та попытка закончилась неудачей. Получится ли у неё на этот раз? Правда, теперь ей на помощь призван волшебный порошок, который, по словам полусумасшедшей старухи, должен был разжечь в её муже страсть.
  Когда во время ужина дворецкий подал пирожные, Луиза сама положила на тарелку, предназначавшуюся её мужу, два из них, с изюмом и зельем, и принялась торжественно и с нотками ностальгии рассказывать о том, что, когда она жила во Франции, это пирожное было её любимым лакомством. Но, увы, в Британии его совсем не знают. И ей очень хотелось бы, чтобы Рэндольф отведал его. Мужчина взял пирожное с зельем и принялся послушно есть его, однако он съел только половину, а затем принялся вытираться салфеткой.
  - Вам не понравилась? - спросила Луиза, обеспокоенная тем, что мужчина съел не всё пирожное: хватит ли того количество порошка, которое попало в его желудок, чтобы оно подействовало в полной мере, если вообще оно было на что-то способно.
  - Это пирожное и вправду очень вкусное, Луиза. Однако чересчур сладкое для меня, тогда как я уже достаточно сыт, - и лорд Рэндольф взялся за бокал с вином.
  Вечером, когда все разошлись по своим комнатам, Луиза принялась готовиться к ночи, которую она собиралась провести в постели мужа. Так как порошка он съел совсем мало, девушке придётся включить всё своё обаяние. Благо, теперь она знает гораздо больше о том, как следует женщине вести себя наедине с мужчиной.
  Луиза стала воображать, как всё это будет. Как её муж удивится, увидев её на пороге своей спальни. Она думала о том, какие слова будет говорить ему: что любит его, как огорчается, что он совсем не уделяет ей внимания как женщине - слова лжи. И, преодолевая себя, она будет целовать его в губы, а затем отдастся ему, терпя его ласки и делая вид, что действительно желает его. Для неё это была жертва, жертва ради Дэвида и их ребёнка.
  Всего одна ночь, когда Луиза должна будет притворяться, лгать, терпеть, и которую она постарается забыть сразу же, как только покинет спальню мужа. Но что же будет дальше? Что, если её муж после этого, войдя во вкус, будет отныне сам являться к ней по ночам в спальню и требовать от жены исполнения супружеского долга? Это, разумеется, вовсе не входило в планы девушки. И какую же ложь ей придётся придумывать ещё, чтобы эта ночь так и осталась единственной?
  Все эти мысли терзали Луизу, и поэтому она никак не могла решиться отправиться к мужу. Она сидела на кровати, обхватив руками колени, в полупрозрачной ночной сорочке с короткими рукавчиками, совершенно не скрывавшей её обнажённого тела, и словно чего-то ждала. Словно кто-то мог войти в комнату и подсказать, как ей поступить. Но никто не входил. Однако надо было спешить: если её муж ляжет спать, то от него полусонного ей трудно будет чего-либо добиться.
  Собрав свою волю в кулак, девушка встала, подошла к шкафчику, где хранился пузырёк с куриной кровью, и достала склянку. Она поднесла её к свече и стала рассматривать. Внутри склянки переливалась тёмно-красная густая жидкость. Луиза вновь вернулась на кровать, раздвинула ноги и, откупорив пробку, принялась дрожащими руками вливать в себя жидкость. Затем девушка выждала несколько минуту, чтобы жидкость загустела и сжала её внутренности, а потом взялась за расчёску. Она принялась тщательно расчёсывать прядь за прядью свои волос для того, чтобы это незатейливое занятие успокоило её. Наконец, отложив расчёску, Луиза встала и подошла к туалетному столику. Её рука уже по привычке потянулась к флакону с духами, которые так любил Дэвид. Но тут её жест замедлился, и она взяла другой флакон, с более терпкими духами. Надушившись, девушка на несмелых ногах отправилась к комнате мужа.
  Она кралась по коридору, словно вор, больше всего опасаясь столкнуться с Дэвидом. Ей казалось, что если она увидит его, то смутится и покраснеет, ведь по сути дела она собиралась совершить измену, пусть хоть и со своим собственным мужем. И, если Дэвид вдруг спросил бы её, она не смогла бы ответить ему, куда идёт и зачем.
  Но вот и дверь спальни лорда Рэндольфа. Остановившись перед ней, Луиза поймала себя на том, что сейчас она испытывает то же самое волнение, что и тогда, когда в первый раз шла в комнату Дэвида. Но тогда за дверью её ждал любимый мужчина, теперь же - муж. И ей нужно было собраться с духом, чтобы переступить порог его комнаты. Однако на этот раз размышлять и сомневаться у неё не было времен. И, озираясь (как бы и вправду в коридоре не появился Дэвид), Луиза постучалась с решимостью человека, готового совершить сумасбродный поступок, пока сомнения не начали одолевать её.
  Лорд Рэндольф не спал, а сидел в кресле и читал газету. Как и Дэвид тогда, он тоже удивился, увидев на пороге девушку в одной сорочке.
  - Луиза, что-то случилось? - спросил он обеспокоенно, вставая с кресла.
  - Нет, всё в порядке, - ответила девушка, силясь улыбнуться.
  На ватных ногах она подошла к мужу и взглянула на него. Тут же все слова, которые Луиза хотела сказать своему супругу, чтобы объяснить ему своё появление в его спальне, вылетели у неё из головы, и она не могла произнести ни слова. Девушка просто смотрела на мужчину, словно он сам должен был обо всё догадаться.
  - И всё-таки что-то случилось, не так ли? - повторил свой вопрос лорд Рэндольф.
  Луиза планировала начать свою речь издалека, с намёков, но слова позабылись и, охваченная сильным волнением, она принялась говорить первое, что приходило ей в голову.
  - Вот уже больше года, как я ваша жена, однако всё это время вы пренебрегаете мною, - выдавила из себя девушка. - Неужели я не достойна того, чтобы меня любили, и ничего большего, как поцелуя в лоб перед сном, я не заслуживаю?
  - Но я не думал... не думал, что это как-то задевает тебя, - растерянно проговорил лорд Рэндольф: было очевидно, что он не ожидал, что Луиза когда-нибудь заговорит с ним об этом.
   - Когда вы сватались ко мне, все говорили, что вы делаете это только ради того, чтобы я родила вам наследника. Однако, Рэндольф, - тут девушка постаралась произнести имя своего мужа как можно чувственнее, - ведь дети не родятся сами по себе, не так ли?
  - Ты хочешь ребёнка? Впрочем, что же это я? Зачем я это спрашиваю? Конечно же, ты, как и всякая женщина, хочешь ребёнка.
  - А вы, вы хотите?
  - Если только... ты хочешь, - несмело проговорил лорд Рэндольф, всё ещё не веря, что его жена сама явилась в его спальню и завела с ним столь откровенный разговор, ведь ранее никогда она своим видом не показывала, что страдает от того, что он не уделяет ей внимание и от того, что у неё нет детей.
  - Я хочу ребёнка, Рэндольф. У Уилдсордов должен быть наследник.
  - Да, конечно, - сказал мужчина, но по-прежнему всё тем же неуверенным тоном.
  - Ну так что же?
  И Луиза, не дожидаясь ответа мужа, направилась к его постели и легла на подушки, покорно дожидаясь, когда он приблизится к ней, чтобы исполнить свой супружеский долг.
  Лорд Рэндольф вспотел, глядя на свою жену, которая, словно опытная куртизанка, легла на его кровать в соблазнительной позе. Ноги её были обнажены, а спина выгнута, выставляя грудь вперёд, и он явственно видел сквозь полупрозрачную ткань её сорочки темнеющие круги двух сосков. Неужели перед ним его жена? Та хрупкая невинная девочка, которую он увидел впервые в прошлом году на благотворительном приёме? Нет, что-то случилась, в Луизе произошла какая-то разительная перемена. И неужели тому виной её желание материнства?
  Лорд Рэндольф несмело, словно школьник, который по счастливой случайности оказался наедине с женщиной, подошёл к кровати и присел на её край. Затем мужчина нагнулся над девушкой и стал смотреть на неё, словно выспрашивая разрешения прикоснуться к ней: он ещё явственно помнил, какое испуганное выражение глаз было у его жены в ночь, после их венчания, когда он, заглянув в её спальню, нагнулся над ней, чтобы поцеловать девушку в лоб.
  Луиза видела его сомнения и его неверие в то, что она явилась к нему по доброй воле, и ей следовало бы подбодрить своего мужа, обняв его и приласкав. Однако девушка понимала, что не способна на это. Она просто покорно ждала, когда муж овладеет ею, и надеялась, что всё свершится достаточно быстро.
  Тем временем мужчина наконец решился прикоснуться к своей жене: сначала он провёл рукой по её талии, затем нагнулся ещё ниже над девушкой и припал к её губам. Целовал он страстно и жадно. Его руки ползали по телу девушки, словно желали изучить каждый его изгиб, каждую ложбинку. Лорд Рэндольф удивлялся сам себе: ведь столько долгих месяцев он пытался убедить сам себя, что никаких чувств, кроме как отцовских, у него к жене не осталось. И он даже верил в это, что ему вполне удалось подчинить себе свою плоть. Но оказалось, что весь этот год он занимался самообманом. Конечно же, он хотел свою жену с не меньшей силой, чем в их брачную ночь. Но тогда он сумел справиться со своими желаниями и подавить свою страсть. Сейчас же он не мог ничего с собой поделать, и огонь всё сильней и сильней разгорался в его плоти.
  Он целовал соски девушки, сжимая пальцами её грудь, и уже был готов войти в Луизу, ему нужно было лишь сбросить с себя халат, но тут бес дёрнул его взглянуть на жену. Он, глупец, просто хотел удостовериться, что Луиза разделяет его пыл, что она, так же как и он, жаждет этого. Но что же он увидел: девушка лежала, отвернувшись, с закрытыми глазами и сжав губы. Ни о каком наслаждении в эту минуту с её стороны, разумеется, не могло идти и речи. Эти поджатые губы и выражение лица красноречиво говорили о том, что она лишь терпит его ласки. Терпит! Это мгновенно отрезвило лорда Рэндольфа, и его сердце пронзила душевная боль.
  - Зачем ты пришла сюда, ко мне? - спросил мужчина с невыразимой горечью, резко отстранившись от девушки.
  Луиза открыла глаза и посмотрела на мужа. Она увидела его лицо, выражавшее разочарование, и испугалась. Испугалась того, что её план сейчас вот-вот провалится.
  - Потому что... вы мой муж, - пролепетать она.
  - Что привело тебя сюда, какова истинная причина? Жажда материнства? Чувство долга? Жалость ко мне? Или тебе просто захотелось узнать, что это такое? Зачем ты взбудоражила во мне всё то, что я пытался укротить в себе в течение долгих месяцев?
  Луиза понимала, что сейчас ей следовало бы предпринять все усилия, чтобы развеять сомнения лорда Рэндольфа: но, увы, она чувствовала, что не способна быть настолько искренней, чтобы её муж поверил ей, она не могла притворяться настолько, чтобы убедить его в том, что она желает его. Ей следовало смотреть на него вожделенными глазами, страстно целовать его в губы, но девушка не могла пересилить себя, потому что ничего не чувствовала к своему мужу. Нет, она не испытывала отвращение к нему, когда он дотрагивался до неё, ласкал. Луиза понимала, что и акт совокупления она тоже пережила бы, но не более, как физическое воздействие с её телом, как нечто такое, чего нельзя избежать, но с чем можно смириться.
  Девушка поняла, что всё кончилось. Что к её мужу вернулось его самообладание и что во второй раз он уже не клюнет на её уловки.
  - Уходи, - сказал лорд Рэндольф, отвернувшись от жены.
  Луиза тут же почувствовала стыд и принялась поправлять на себе сорочку, чтобы скрыть за ней грудь и ноги, не отдавая себе отчёта в том, что для мужа уже не осталось никаких тайн её тела. Думала она о другом: что же ждёт её теперь в будущем, её и Дэвида, когда её план с треском провалился. Ведь она понимала, что у неё больше никогда не хватит духа совершить ещё одну попытку. Из её глаз потекли слёзы, но лорд Рэндольф, сидевший, отвернувшись от неё, не видел, что девушка заплакала.
  Луиза сползла с кровати, обулась, и медленно, словно каждый шаг давался ей с трудом, направилась к дверям. И вдруг она резко развернулась и бросилась к ногам лорда Рэндольфа. Упав перед ним на колени, она обняла его ноги и принялась восклицать сквозь рыдания:
  - Простите меня, Рэндольф, простите! Я виновата перед вами. Очень виновата, я грешница.
  - Успокойся, Луиза, дорогая, успокойся, - опешив от всего этого, мужчина стал стараться привести свою жену в чувство: он пытался разомкнуть кольцо рук девушки, обвивавших его ноги, и поднять её с колен.
  Ему в конце концов удалось сделать это и усадить Луизу рядом с собой, но он ничего не мог поделать с её слезами. Лорд Рэндольф не понимал, в чём была причина такого поведения девушки и за что она себя так корит, однако он всё равно пытался уверить её, что она перед ним ни в чём не виновата. Но та отрицательно мотала головой. Наконец девушка подняла глаза на мужа и сказала, кающимся голосом:
  - Нет, нет, я виновата. Я... я изменила вам... с другим... и у меня будет от него... ребёнок.
  - Ребёнок? - переспросил лорд Рэндольф, словно расслышал лишь последние слова жены.
  - Да, - кивнула она утвердительно, глотая слёзы.
  Мужчина озадаченно потёр лоб рукой, а затем встал и сделал несколько шагов по комнате. Луиза ожидала, что вот-вот лорд Рэндольф сейчас выльет на неё весь свой гнев, прогонит её, скажет, что не желает больше видеть её и чтобы ноги её не было завтра в его доме. Однако ничего подобного не происходило. Было видно, что признание Луизы заставили его лишь глубоко задуматься. Девушка следила за мужем, как преступник, ожидающий приговора судьи, хотя на лице мужчины не отображалось ни капли гнева.
  - Кто он, кто отец ребёнка? - наконец спросил лорд Рэндольф.
  - Не спрашивайте меня, - замотала головой Луиза. - Я вам на этот вопрос никогда не отвечу.
  - Впрочем, да, какое это имеет значение, - проговорил мужчина. - Главное не это.
  - Вы разведётесь со мной? Прогоните меня? - принялась вопрошать Луиза.
  - Ну что ты говоришь? Как я могу прогнать тебя, когда ты носишь под сердцем ребёнка. Маленького наследника Уилдсордов.
  - Но ведь это не ваш ребёнок, - опешила Луиза от слов мужа. - Я вам изменила.
  - Я сам во всём виноват. Я отказался от тебя, не уделял тебе должного внимания. Ты же мечтала о ребёнке. Разве можно осуждать тебя за это? Так кого же мне теперь винить, кроме самого себя? Нет, Луиза, ни о каком разводе не может быть и речи. Брайтвуд-холлу нужен наследник или наследница. Но, раз уж так вышло, что его отцом стал не я, с этим уже ничего нельзя поделать. Ребёнок, он ведь ни в чём не виноват. Это только наши ошибки.
  - Так значит, вы не прогоните меня? - всё ещё не верила своим ушам Луиза.
  - Конечно же, нет. Ты мать наследника Брайтвуд-холла.
  - Но что же потом, когда ребёнок родится? Вы заберёте его? Вы получите то, что хотели. А что будет со мной?
  - Луиза, как такие мысли вообще могли прийти тебе в голову? - строго спросил лорд Рэндольф. - Ты мать ребёнка, как я могу разлучить вас? Я только одно у тебя прошу. Никто и никогда не должен узнать, кто истинный отец ребёнка. Даже он. Для всех он будет моим ребёнком, все должны будут считать, что его отец - я. Ты можешь пообещать мне это?
  - Да, разумеется. Так, значит, вы прощаете меня? - спросила Луиза и снова заплакала, но уже от счастья. Она никак не могла поверить, что всё так счастливо разрешилось.
  - Не будем больше говорить об этом. На самом деле я... счастлив. Счастлив! Ты подаришь мне наследника тогда, когда я уже почти смирился с тем, что это невозможно, - улыбнулся мужчина.
  - Благодарю вас, благодарю за вашу доброту, - сказала растроганная Луиза.
  - Ну же что ты снова плачешь? - лорд Рэндольф подошёл к ночному столику, где стоял кувшин с водой и, намочив платок, принялся вытирать лицо Луизы от слёз. - Тебе не о чем беспокоиться, обещаю, всё будет хорошо.
  Затем мужчина заботливо накрыл обнажённые плечи девушки одеялом и лицо его приняло мечтательное выражение: вероятно, он воображал себе, как через восемь месяцев стены этого дома наполнятся плачем младенца. Ребёнка, которого выносила Луиза. Луиза, которую он так любил, но никогда не посмеет признаться ей в этом.
  
  Луиза еле смогла дождаться наступления утра, чтобы сообщить Дэвиду прекрасную, по её мнению, новость. Молодой человек спал, когда девушка вошла в его комнату. Луиза подошла к кровати и, присев на край, нежно поцеловала спящего Дэвида, отчего тот сразу же проснулся.
  - Луиза, - проговорил, улыбнувшись, молодой человек, увидев перед собой лицо возлюбленной.
  - Доброе утро, - и лицо девушки озарилось ещё более радостной улыбкой. - Я пришла к тебе так рано, чтобы сообщить тебе одну чудесную новость, которую больше не в силах держать в себе.
  - Что же это, мы снова едем в Брайтон?
  - Нет, - замотала головой Луиза и тут же воскликнула: - Ах, если на свете девушка более счастливая, чем я! Я жду ребёнка, - сказала она и тут же поспешно добавила, чтобы эта новость не напугала Дэвида: - Я рассказала всё своему мужу и он простил меня.
  Однако эта известие оказалось всё же ошеломительным для молодого человека, и он тут же поднялся с подушек.
  - Ты ждёшь ребёнка и рассказала всё милорду? - переспросил Дэвид для того, чтобы удостовериться, что он не ослышался, так как вид у девушки был слишком уж счастливым для таких новостей.
  - Да, - кивнула Луиза. - Но не о чем беспокоиться, любимый. Я ведь сказала, что мой муж простил меня. Он сказал, что будет воспитывать его, как своего собственного сына, как наследника Уилдсордов.
  Однако всё было слишком уж неожиданным, и молодому человеку понадобилось некоторое время, чтобы осознать новую действительность. На его лице была написана растерянность, так как слова, сказанные ему девушкой, казались ему неправдоподобными. Он провёл рукой по лбу, словно смахнул невидимый пот, и спросил:
  - Но ты уверена наверняка, что беременна?
  - Да. У меня нет в том никаких сомнений. Я была у доктора, когда ездила в Лондон.
  - Милорд знает, кто отец ребёнка?
  - Нет, я ему не сказала. Он потом сам признался, что это неважно. Для него важно лишь то, что у Уилдсордов будет наследник, понимаешь?
  - Но как ты думаешь, милорд может догадываться о нашей связи? - спросил Дэвид, всё ещё оставаясь напряжённым.
  - Не думаю, что у него есть какие-то подозрения. По крайней мере, если бы они были, мы бы это заметили.
  - Но почему ты уверена, что у нас будет сын? Потому что так этого хочешь?
  - Я чувствую, что там внутри меня живёт маленький мальчик по имени Роберт. Я решила так назвать его в честь отца своего мужа, если, разумеется, ты не возражаешь.
  - Нет, конечно же, я не возражаю. Он будет носить имя своего прадеда.
  - Вот и ты о том же, - озадаченно произнесла Луиза. - Та старуха тоже мне сказала, что ребёнка следует назвать в честь его прадеда. Что это значит, Дэйв?
  - Какая старуха тебе это сказала? - насторожился молодой человек.
  - Какая-то сумасшедшая, ведунья. Это она мне сказала, что у меня родится мальчик, которого я должна назвать в честь его прадеда. Но ведь в нём не будет и капли крови Уилдсордов.
  - Нет, Луиза, будет. Этот мальчик будет что ни на есть настоящий наследник Уилдсордов. Потому что лорд Рэндольф - мой отец.
  - Так, значит, всё-таки это правда?! - радостно воскликнула девушка. - Это не плод воображения Кэти!
  - Кэти? Откуда она может это знать? Я никогда не говорил ей об этом.
  - Я думала, что она считает, что ты сын Рэндольфа только потому, что ей очень польстило бы, если бы она вышла замуж за сына милорда. Если бы ты, конечно, сделал ей предложение. Но оказалось, что эти догадки не на пустом месте. Но почему же это держится в тайне даже от меня? Почему мой муж не признает официально тебя своим сыном?
  - Милорд не знает, что мне известно, что он мой отец. Моя матушка призналась мне в этом только на смертном одре, и я никогда никому не говорил об этом.
  - Но почему ты не скажешь ему, что тебе всё известно?
  - Я хочу, чтобы мой отец сам сделал это, это признание. Для меня это важно. Все эти десять лет, с тех пор, как я узнал эту тайну, я жду, когда милорд назовёт меня сыном, когда он подойдёт и обнимет меня, как отец обнимает своего сына.
  - Хочешь, я скажу ему? Я вижу, что это приносит тебе страдание.
  - Нет, Луиза, умоляю, не говорит ему ничего. Мы не знаем причин, по которым он скрывает правду. Но я уверен, я убеждён в том, что рано или поздно это случится, и он назовёт меня своим сыном. Сам. И я тогда стану самым счастливым человеком, таким же, как ты сейчас.
  Но Луиза на это покачала головой.
  - Я не понимаю вас обоих. К чему скрывать, если это приносит вам обоим душевное страдание? Я уверена, что не существует каких-либо важных причин. Но я попытаюсь тебя понять. И всё-таки я счастлива! Я очень счастлива. И как жаль, что я о своём счастье не могу поведать всему миру. Поцелуй меня, потому что сегодня за обедом я с тобой должна быть холодна как лёд.
  
  С тех пор, как Джереми Уормишем тайком проникнул в Брайтвуд-холл и ворвался в комнату леди Луизы с домогательствами, прошло девять месяцев. Всё это время молодой человек не смел появляться на глаза девушки, понимая, что она была им напугана и теперь испытывает к нему самые негативные чувства. Однако месяц назад он получил заманчивое предложение - занять ответственный пост в Индии. И Уормишем был уже готов собирать свои пожитки, чтобы отправиться на корабле в долгий путь. Но он не мог уехать, не повидав Луизу напоследок (ведь он покидал Британию на долгие годы). Одно её слово, один её милостивый взгляд - и он тут же бросится к её ногам, позабыв об Индии и своей карьере. Девушка должна решить его судьбу. Джереми Уормишем очень надеялся, что за то время, что он не виделся с Луизой, она уже успела позабыть о той злополучной для неё ночи и сменила гнев на милость.
  Он ехал в Брайтвуд-холл, чтобы молить о прощении у леди Уилдсорд и с признаниями быть её вечным рабом. И он полон был такой решимости, потому что до него ещё не дошли слухи о том, что супруги Уилдсорды ожидают появления на свет долгожданного наследника.
  Въехав в парк Брайтвуд-холла, он натолкнулся на Кэти, срезавшей стебли роз для ваз. Девушка пребывала в задумчивости, ведь через месяц должна была состояться её свадьба с Тоби, и теперь все её мысли были поглощены только этим событием, поэтому она даже не заметила появившегося всадника.
  - Эй, Кэти, - окликнул молодой человек служанку, - так ведь, кажется, тебя зовут. Передай своей госпоже, что к ней пожаловал с визитом мистер Джереми Уормишем.
  - Леди Луизы нет дома, она отправилась на прогулку, - ответила ему служанка.
  - Далеко ли, пешком или в коляске?
  - Верхом, сэр.
  - С мужем?
  - Нет, сэр. Одна.
  - Скажи-ка мне, где я могу повстречать её?
  - Миледи мне не говорила, куда отправится.
  - Но ты ведь наверняка знаешь самые излюбленные места своей госпожи. Как ты думаешь, куда в это чудесный погожий осенний день могла отправиться прогуляться леди Луиза? - спросил молодой человек, подъехав к девушке.
  Кэти, конечно же, знала все любимые места своей госпожи, так как Луиза не раз с восхищением рассказывала ей о местных красотах, и горничная поделилась бы этим с кем-нибудь другим, но только не с мистером Уормишемом, так как знала о неприязни леди Луизы к этому молодому человеку. И наверняка её госпожа не обрадуется, повстречав этого джентльмена, вознамерившегося прервать её уединение.
  - Я, право, не знаю, мистер Уормишем, - покачала головой Кэти. - У неё много любимых мест.
  - И всё же назови мне парочку, - настаивал молодой человек.
  - Ах, мистер Уормишем, но я не знаю. Позвольте мне уйти, у меня много дел.
  - Постой, Кэти. А что ты скажешь на это? - и молодой человек, сунув руку в карман своего сюртука, достал оттуда прямоугольную коробочку в форме конверта, отделанную розовым атласом. Открыв крышку коробки, Уормишем достал оттуда пару белоснежных кружевных митенок. - Взгляни на них, не правда ли, они великолепны? Я купил их в одном лондонском фешенебельном магазине.
  Девушка скользнула взглядом по перчаткам.
  - Да, они очень красивые, - подтвердила горничная. - Вы хотите преподнести их леди Луизе?
  - Они могут стать твоими.
  - Моими? - опешила служанка.
  - Да, если ты мне скажешь, где сейчас твоя госпожа.
  - Но леди Луиза очень рассердится, если узнает, что я сказала вам, где её можно будет найти.
  - Она ничего не узнает. Я всё подстрою так, словно встретил её совершенно случайно. Ну же, Кэти, неужели тебе не хочется иметь такие перчатки, которыми не побрезговала бы и любая благородная девушка?
  Служанка, находясь в растерянности, бросала взгляд то на митенки, которые и вправду были великолепны, то на Уормишема, смотревшего на неё с хитрым прищуром. Кэти не хотелось предавать свою госпожу, однако она уже представила, как появится в церкви под руку с Тоби в этих кружевных митенках, держа в руках букет невесты, и как все её подружки умрут от зависти, увидев её в них.
  Тем временем Уормишем начал терять терпение. Он вложил перчатки обратно в коробку, закрыл крышку и сказал:
  - Что ж, раз они тебе не нужны, то я подарю их какой-нибудь другой служанке, более сообразительной и сговорчивой.
  Молодой человек собрался было уже направить свою лошадь к дому, как Кэти тут же спохватилась. Как это так, какой это другой служанке мистер Уормишем собирался подарить митенки, которые она считала уже почти своими? Хезер или Долли? Ну уж нет, она ни за что не допустит, чтобы в этих перчатках красовалась какая-то другая.
  - Постойте, постойте, мистер Уормишем, - остановила его девушка. - Я вспомнила. Леди Луиза очень любит гулять на берегу озера, которое находится в полумили отсюда, если ехать в сторону Гилфорда. Только умоляю вас, сэр, не говорите миледи, что это я вам сказала.
  Уормишем хищно улыбнулся.
  - Держи, они твои, - и, отдав коробочку довольной Кэти, не очень-то мучаемой совестью (ведь если не сегодня, то так завтра или послезавтра мистер Уормишем всё равно бы встретился с её госпожой), молодой человек развернул лошадь и, поддав шенкелей, поскакал в сторону озера.
  В мгновение ока Джереми Уормишем преодолел расстояние до озера на своей лошади, скачущей быстрым галопом. Однако, съехав с дороги, молодой человек попридержал разгорячённое животное. Было важно, что бы он заприметил леди Луизу прежде, чем она увидела бы его. Ведь девушка могла где-нибудь укрыться, чтобы избежать встречи с ним. Однако, когда гладь озера предстала перед молодым человеком, он увидел посреди водоёма лодку, в которой сидели двое - мужчина и женщина. Уормишем был достаточно далеко от них, чтобы угадать, кто это были, к тому же у женщины шляпка была с густой вуалью, которая, опущенная, полностью закрывал её лицо. О том, что в лодке - леди Луиза, Уормишем мог догадаться только по фигуре девушки, невысокой и хрупкой.
  Молодой человек, встав под деревом, скрывавшим его от посторонних глаз, некоторое время наблюдал за лодкой, медленно плывущей по глади озера, и её пассажирами. Пока не случилось, на взгляд Уормишема, нечто невероятное: лодочник вдруг оставил вёсла, пересел на скамью девушки, оглянулся по сторонам и, подняв вуаль её шляпки, принялся целовать свою спутницу. Девушка же, вместо того, чтобы оттолкнуть нахала, осмелившегося на такую дерзость по отношению к замужней даме, - так, по крайней мере, по мнению Уормишема, леди Луиза должна была поступить, - но вместо этого, напротив, она обвила свои руки вокруг стана лодочника и отвечала тому с не меньшей пылкостью. Джереми Уормишем не верил своим глазам, тому, что видит. Пребывая в оцепенении полминуты, он следил за ласками любовников. И молодого человека начала жечь дикая ревность. Вот как оказывается, значит, всё было всего лишь притворством со стороны леди Луизы, корчившей перед ним всё это время из себя недотрогу! На самом же деле она проводит часы своего досуга с любовником!
  Уормишему было невыносимо следить за тем, как леди Луиза принимает ласки другого мужчины, и ему казалось, что если бы сейчас при нём был бы пистолет, то он, не раздумывая, ни капли не мучаемый совестью, пристрелил бы её любовника. Эта была бы его месть за то, что девушка пренебрегла им ради другого.
  Но больше всего Уормишему хотелось знать, кто сидит в лодке вместе с Луизой, кто этот счастливый соперник. Однако мужчина находился на достаточном большом расстоянии от них, чтобы разглядеть лицо лодочника, который к тому же сидел к нему спиной.
  Тем временем влюблённая пара, сделав несколько кругов по озеру, решила наконец пристать к берегу. Лодочник развернул лодку и принялся неторопливо грести к берегу. И чем ближе лодка находилась к наблюдателю за ней, тем отчётливей тому становились видны черты лица спутника Луиза. И наконец, к своему огромному изумлению, Уормишем узнал в лодочнике секретаря лорда Рэндольфа. Молодой человек не верил своим глазам. Он был возмущён, оскорблён. Вот, значит, кого леди Луиза предпочла ему! Секретаря, сына Паолы Флориани, любовницы лорда Уилдсорда! Вот так комедия выходила!
  Однако постепенно в нём стало нарастать бешенство. Рассчитав, где приблизительно причалит лодка, Уормишем направил туда своего коня. Однако на полпути он спешился и остальную часть молодой человек преодолевал почти что крадучись, так как имел намерение появиться внезапно перед любовниками и напугать их. Спрятавшись за старой ивой, Уормишем принялся ждать, когда Луиза и Дэвид высадятся на берег. И вот наконец он услышал их голоса, вернее, милое воркование влюблённых.
  И тут Уормишем принялся хохотать, хотя, на самом деле, ему было отнюдь не смешно. Он был в ярости. Однако все те эмоции, которые им владели - бешенство, зависть, недоумение, - перерождались у него в нервический смех, который ему невозможно было сдержать. Уормишем хохотал всё громче и громче. И наконец был услышан влюблёнными, которые в испуге принялись выискивать глазами насмешника над ними. Наконец Джереми Уормишем решил обнаружить себя и, вынырнув из густых ветвей ивы, направился к Луизе и Дэвиду, не переставая смеяться нарочито громко и саркастично.
  - Ба! Какой сюрприз! - театрально воскликнул Уормишем. - Так вот значит как! Леди Уилдсорд, притворяясь до сели непорочным ангелом, на самом деле в тайне от мужа предаётся греху в объятьях секретаря! Как же низко вы пали, миледи. Для чего же прежде вы ломали передо мной всю эту комедию? Зачем были все эти лицемерные слова о верности и священности брачных уз?
   Но девушка, обескураженная внезапным появлением молодого человека, не могла вымолвить и слова. Она побледнела как полотно и, словно Уормишем мог наброситься на неё, инстинктивно прижалась к Дэвиду.
  - Бедный лорд Уилдсорд! Пригрел на своей груди змею! Даже двух змей, - продолжал склабиться Уормишем.
  Луиза в предчувствии предстоящей катастрофы отвернулась от Уормишема, не в силах выносить его насмешливый взгляд, который на самом деле пылал злобой. Дэвид же, чтобы поддержать девушку, обнял её и прижал к себе, что лишь ещё сильнее взбесило Джереми Уормишема.
  - Да ты, холоп, как ты смеешь дотрагиваться до миледи, да ещё в моём присутствии! - вскрикнул Уормишем. - Отойди от неё, немедленно!
  Но Дэвид пропустил мимо ушей слова молодого человека и, напротив, ещё крепче прижал к себе Луизу, которую всю трясло, как осенний лист.
  - Ты слышишь, что я тебе говорю?! - бесновался Уормишем. - Ах ты, наглец! - и он замахнулся рукой, в которой держал хлыст, на Дэвида.
  Но молодой человек сумел упредить движение Уормишема и выставил руку вперёд, ловя кончик хлыста. Но Дэвид, конечно же, больше беспокоился не за себя, а за Луизу, которую хлыст тоже мог задеть. Секретарь дёрнул что есть силы хлыст и выдернул его из рук владельца, что окончательно вывело Уормишема из себя.
  - Да как ты смеешь! - заорал он и, схватив Дэвида за рукава, стал пытаться оторвать секретаря от девушки и отшвырнуть его в сторону.
  - Мистер Уормишем, опомнитесь, что вы делаете! - вступилась за возлюбленного Луиза, пытаясь встать между двумя молодыми людьми как щит. - Умоляю вас, оставьте нас!
  - Это вам нужно опомниться, леди Луиза. Посмотрите, до чего вы докатились! Завели интрижку с плебеем!
  - Оставьте нас, оставьте, прошу вас! - продолжала свои мольбы Луиза.
  Уормишем отступил и, подобрав хлыст, указал его кончиком на Дэвида, грозно им потрясая.
  - Ты ещё пожалеешь. - И, развернувшись, Джереми Уормишем пошёл прочь.
  - Боже мой, боже мой, что же будет? - принялась причитать Луиза, сцепив свои пальцы в замок и закрыв ими лицо. - Ведь Уормишем этого так не оставит. Я уверена, что он попытается рассказать всё моему мужу, а потом и всем. И через неделю о нас поползут бог знает какие слухи! И вскоре весь свет будет знать о том, что у жены лорда Уилдсорда есть любовник!
  - Луиза, любимая, успокойся, не стоит паниковать заранее, - пытался успокоить девушку Дэвид. - Мы не знаем, как поступит Уормишем. Да и кто ему поверит, какие у него доказательства? Репутация Уормишема всем известна, его никто не любит. Мой же отец всеми уважаем. И потом...
  Однако Дэвид не договорил, так как услышал позади себя стук копыт лошади. Время для раздумий не было, и он обнял девушку, защищая её своим телом, ещё не зная, чего опасаться.
  - Дорогу! - услышали влюблённые позади себя голос Уормишема, и спустя мгновение его лошадь вихрем пронеслась мимо них, взрыхлившая за собой землю и поднимая ворох первых опавших листьев.
  Когда Уормишем скрылся за деревьями, Луиза опустила взгляд на землю рядом с собой и увидела, что отпечатки подков лошади Уормишема были буквально в паре дюймов от сапог Дэвида. Было просто чудо, что лошадь не сбила их с ног. Расстроенная, Луиза покачала головой.
  - Не стоит думать о плохом, - сказал Дэвид. - Ведь даже если мой отец всё и узнает, не думаю, что обрушит на нас свой гнев. Я его сын, ты носишь под сердцем его внука!
  - Да, Дэйв, тебя беда минует. Но что же будет со мной? Мой муж, разумеется, не допустит, чтобы совершалось прелюбодеяние в его собственном же доме. Когда родится наследник Брайтвуд-холла, я стану ему не нужна. Он меня прогонит!
  - Луиза, любимая, в любом случае, как бы то ни было, я всегда буду с тобой. Где бы мы ни оказались, мы будем вместе, и наш сын тоже будет с нами.
  И, обнявшись, словно поддерживая друг друга, они медленно побрели в сторону дома.
  
  Джереми Уормишем решил не медлить со своими действиями. Обуянный ревностью, задетый тем, что его предпочли другому, - да ещё кому, этому секретарю, сыну итальянской босоногой оборванке! - он, как только вернулся домой, тут же сел за стол, чтобы написать анонимное письмо лорду Уилдсорду с обличительными словами в адрес его жены.
  На следующий день лорд Рэндольф получил это письмо, сильно удивившись тому, что кто-то пишет ему, не подписавшись.
  Распечатав его, мужчина принялся читать:
  "Милорд, к вам обращается ваш доброжелатель. Считаю своим долгом сообщить вам, что ваша супруга, леди Луиза, которую вы, наверняка, и в мыслях не подозреваете в измене, тем не менее завела себе любовника. И она проводит с ним время, совершенно не скрываясь от посторонних глаз, поэтому и была застигнута мною в объятьях своего любовника во время моей прогулки. И пока вашей репутации не был нанесён непоправимый ущерб, я думаю, что вам следует пресечь эту преступную связь вашей жены. Для этого я сообщаю вам имя её любовника - это хорошо известный вам Дэвид Флориани. Вам следует наказать со всей строгостью этого молодого человека, к которому вы ранее так неосторожно оказывали своё доверие и покровительство, но совершенно не оценившего вашу добродетель и вероломно соблазнившего вашу жену, тем самым преступив через законы христианской морали".
  Прочитав это письмо, лорд Рэндольф улыбнулся: он узнал почерк Джереми Уормишема. Мужчина подошёл к камину и швырнул листок в огонь, проследив за тем, чтобы бумага сгорела дотла. Потом он вернулся в кресло и принял удовлетворённый вид.
  "Что же, - подумал лорд Рэндольф, - всё свершилось, как нельзя лучше. Всё встало на свои места. Можно ли было желать лучшего?"
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"