Товарищ Сталь, кажется, злится. Он с грохотом опускает руки на стол - так, что рюмки подпрыгивают, а приборы жалобно звякают.
- Не хочу больше! Надоело!
- Как угодно, - вздыхает голос. - Я вас не неволю, сударь.
Ивин, чекист и заслуженный член партии черт знает с какого года, нервно осматривается. Товарищ Сталь (или, если быть точным - Сталь Ку-один, экспериментальная модель) насупил брови и водит ложкой по пустой тарелке. Вжик - вжик, вжик-вжик... Экая железная гнида - ведь специально, не иначе!
Товарищ...тьфу, какой же он товарищ... гражданин Владислав Трубецкой - бывший граф, или, того хуже, князь, примостился в кресле. Откуда и поучает:
- Александр Олегович, сделайте замечание вашему подопечному.
Ивин, с опаской поглядывая на товарища Сталь, бормочет:
- Ну, брат, нельзя же так...сам знаешь. Ты, того, новая модель, должен пройти все...эти, ну, испытания. И служить молодой Советской Рес...
Трубецкой вскидывает руку:
- Без политики, Александр Олегович.
- Ивин! - внезапно для самого себя взрывается чекист. - Сколько раз просил! Или...э, да пусть хоть Саня будет, на худой конец! Не нужно мне всей этой буржуйской официальщины.
Трубецкой выглядывает из-за спинки кресла. Тонкие губы тянутся в некрасивой улыбке, в зеленых глазищах так и скачут ехидные бесики.
Здесь хорошо - да, намного лучше, чем у него в общежитии. Высокий потолок, мебель из темного дерева, мягкий, как бархат, полумрак. Стол накрыт скатертью. Посуда фарфоровая - изящная, легкая, прозрачно-кремовая. Такую и в руки-то взять боязно.
У окна, в кресле устроился сам граф - эдакая бумажная кукла на фоне бурого неба.
Трубецкой высок, тонок и красив. Яркий представитель этого рудиментарного слоя общества - аристократии. Гнида, конечно, препротивная. Но вот только... короче говоря, если начальство прикажет расстрелять графа - Ивин не сможет. Хоть и надо, давно пора, черт возьми!
- Смотрите - смотрите, Ивин. Я в некотором роде реликт уходящих времен. Скоро такие люди будут встречаться реже, чем останки гейдельбергского человека.
Нет, точно, давно пора расправится с этим буржуйским выродком. Уже и посмотреть нельзя!
Ивин отводит взгляд, и принимается мять в руках кожаные перчатки.
- Под стекло вас надо. В музей. - Неодобрительно говорит товарищ Сталь.
Ивин начинает немного неуверенно:
- Я все не понимаю...ну вот зачем обучать роботов этикету, а? Мне говорили - это что-то вроде программы. Роботы будто бы становятся покладистыми, порядочными эм...гражданами. Вроде блока на эм...антиобщественное поведение. Но я не понимаю, как это работает. И почему именно этикет?
- Интересный вопрос, - соглашается граф. - Вы хотите сказать - почему бы, положим, не почитать роботам вместо этого Маркса? Или постановления съездов РКП?
- Да нет же! - возмущается Ивин. - Опять вы все не так... если авторитетные товарищи постановили - значит, надо, значит, работает. Мне просто любопытно...
- Почему именно такая буржуйская придумка, как этикет? - смеется граф. - Я, честно признаться, знаю не больше вас. У меня никогда не было тяги к технике, - он кивает в сторону товарища Сталь. - И я совершенно не понимаю, как они устроены.
Ивин вздергивает подбородок:
- Ну и смысл тогда? Может, Маркс и впрямь был бы лучше!
Граф смеется, машет рукой, точно отгоняя назойливую муху. Поворачивается к роботу:
- Ладно, сударь, урок на сегодня закончен, у вас двойка...
- А читать будем? Я хочу "Происхождение человека".
- Персоне, которая не усвоила, что на приветствие положено отвечать приветствием...такого рода трактаты вредны, - граф берет с подоконника книгу.
Темная обложка, синий профиль на корешке. Капиталистический писатель, Дойл. "Приключения Шерлока Холмса". Интересная штука, хоть товарищ Сталь ее и не любит.
Читает Трубецкой вовсе не так, как читают доклады партийные товарищи. Нараспев, и немного сквозь зубы, отчего Ивину всегда хочется спать.
Так и сейчас - чекист ловит себя на том, что прислонился к стене, и уже видит чуть ли не третий сон. Он встряхивается, старательно моргает и крутит головой. Не спать, не спать...он не должен оставлять их без присмотра. Ни эту сомнительную личность - графа, ни этого странного робота.
Последнее, что помнит Ивин, это ватная темнота перед глазами, и недовольный голос Трубецкого:
- И скажите на милость, чем он ночами занимается? Не иначе, устав родной партии учит! Сталь, помогите дотащить его до дивана...
...Да, а это ведь не первый месяц.
Всегда все так ровно, гладко. Дни и недели похожи, словно родные братья. С тех пор, как стали собирать роботов...
... Да, вот он, успех советской науки! Не чета всем этим капиталистическим умствованиям. Роботы есть основа процветания общества будущего! Ни тебе угнетателей, ни угнетаемых. Все проблемы решены благодаря развитию прогресса (как, кстати, и предсказывал товарищ Маркс)...
...Одно только - в устройстве электронных мозгов не больно кто разбирается, блокировать всякие антиобщественные поползновения не научились. Благо, с роботами все просто. Зачитал им курс "что надо делать, и что не надо" - они усваивают раз и навсегда. Знающие товарищи решили, что буржуйская придумка, этикет, подходит для таких дел лучше всего.
...Поэтому граф (или князь?) Трубецкой сейчас целешенек, живет как хочет. Ему многое позволяют.
Кажется, в девятнадцатом году графа собирались расстрелять. По слухам, его вытащили за сутки до казни по просьбе кого-то из ученых, которые как раз в то время и придумали финт с этикетом. Ишь как...жизнь спасло совсем ерундовое знание.
...А он, Ивин, присматривает тут. Старая аристократия - они как собаки, не понять, что в голове варится. За это время через руки Трубецкого прошла чертова уйма роботов. И все, как говорится, в лучшем виде - не придраться.
Но когда-то же должно случиться что-нибудь скверное. В жизни иначе не бывает!
Вот такие мысли толкутся в голове Александра Ивина каждый раз перед сдачей. В смысле, сдачей робота комиссии из самых уважаемых и ответственных товарищей.
Потому как, разумеется, за любую недоделку ему настучат по голове так же, как и графу.
- Через неделю, девятого числа, будет комиссия, - деловито сообщает Ивин Трубецкому.
Граф неспешно расхаживает по комнате. Взад-вперед, взад-вперед, руки скрещены на груди, взгляд направлен куда-то вверх. Позерствует.
- У вас...я заметил... - Ивин внезапно для самого себя стушевывается и начинает бормотать, - как будто не все эм-э-э...получается?
Граф задумчиво гладит переносицу.
- Он очень сложный. Вы заметили? Совсем как человек...у него имеется примитивное чувство юмора, способность менять настроения, имитировать эмоции...
- То есть, това...тьфу, граф, вы говорите, что... - встревожено начинает Ивин.
Трубецкой резко вскидывает руку - молчите, мол. Медленно, точно сомневаясь в правильности своих действий, поворачивается к окну, и говорит тихо:
- Послушайте, Ивин, этот робот совершенно необучаем. Я ничего не могу сделать.
Чекист столбенеет. Он поражен - нет, товарищи, он попросту сражен наповал таким заявлением.
- В-вы...граф, вы соображаете, что теперь будет?! Да это же... Это ведь...Все, черт возьми, конец!!!
Трубецкой опять принимается ходить по комнате.
- Ивин, да откуда же мне знать? Вы мой...хм, надзиратель, должны быть в курсе дела.
Чекист опускает глаза.
- Граф...вас ведь того.
Трубецкой подходит к окну, опускает руки на подоконник и задумчиво говорит:
- Да, все как я и думал. Я, кажется, должен выполнять любое задание вне зависимости от того, выполнимо ли оно на самом деле. Если же я этого не делаю... - тут он оборачивается и улыбается, - это, должно быть, диверсия в пользу старого режима или осознанное вредительство. Меня расстреляют?
Ивин знает, что все именно так и будет. Он щелкает перчаткой об перчатку, и восклицает:
- Но, граф, неделя - это же чертова прорва времени! Можно еще все успеть. Ну?
- Я же говорю вам, - качает головой Трубецкой, - робот необучаем. Он ничего не воспринимает из моих уроков - совершенно ничего, понимаете?
- Ну а другие, - не сдается Ивин, - были же другие, которые тоже поначалу...ммм...не обучались.
- Они воспринимали хоть что-то. А этот экземпляр совершенно, говоря вашими словами, непробиваем. Насколько я знаю, его пытались сделать очень похожим на человека...и, вероятно, сконструировали что-то неправильно. Роботы, вы ведь понимаете, не должны быть такими, как этот Сталь.
Воцаряется тишина. Тяжелая и нехорошая. Граф смотрит в окно, упершись руками в подоконник, и молча кривит губы. Ивин мнет перчатки в руках, лихорадочно что-то соображая.
- А зачем вы мне-то обо всем этом говорите? - наконец спрашивает чекист.
Трубецкой оборачивается, пожимает плечами.
- Вы спросили, я сказал.
- А...э-э-э...ну и что вы теперь делать будете?
Граф некрасиво тянет губы, пытаясь улыбнуться.
- Смерть - удел человека, как сказано в одном древнем эпосе.
Ивин отскакивает от стены, словно его ударило током, и отчаянно машет руками:
- Что вы несете, граф? Разве можно вот так...все бросить и сдаться, а? Только потому, что...э, да неужели нельзя как-нибудь вправить мозги этому роботу!
Трубецкой проводит ладонью по лицу.
- Я...я же говорил, я ничего не понимаю в технике. Мое...хм, старорежимное образование тут совершенно бесполезно.
- Но может быть, - Ивин и сам не замечает, как начинает яростно размахивать руками, - стоит глянуть чертежи? Или спросить у кого-нибудь, кто этого робота собрал?
Граф запускает руку в волосы, и снова смотрит в окно.
- В принципе, можно...хм, разве только...насколько мне известно, ученые и сами не понимают, что творится в головах у роботов. Вы, может быть, слышали - их конструируют по чертежам господина Андреева, ныне покойного. До конца в них никто так и не разобрался.
- И все- таки! - Ивин яростно нахлобучивает фуражку. - Я принесу вам чертежи. Неделя - это вагон времени, граф!
Трубецкой резко поворачивается, с минуту смотрит на Ивина - пристально, в упор. Зеленые глаза холодны и неприятны.
- Позвольте поинтересоваться, а с чего вы вдруг так обо мне печетесь, а?
Чекист медленно-медленно пожимает плечами.
- По-моему, это ясно, как день. Упекут вас - упекут и меня.
Граф опускает руки, подходит к креслу, садится спиной к Ивину.
- Ладно, черт с вами. Только сделайте милость, не попадитесь своим же, ладно?
Граф - или, будем честными хоть наедине с собой, не граф, а князь - сидит, обложившись книгами. Учебники, как то: математика, физика. Труды и статьи по робототехнике. Копии чертежей, которые Ивин получил у профессора Виноградова.
Ничего удивительного нет в том, что ему, Трубецкому, сочувствует добрая половина Института. Эти господа сами ничуть не в лучшем положении.
Просто им пока везет чуть больше. А ему никогда не везло - с самого рождения и по сей день. Не расстреляли два года назад...что ж, расстреляют теперь.
Дверь открывается, и в образовавшейся щели возникает бодрое лицо горничной, Татьяны.
- Как вы тут, Владислав Николаевич? Опять всю ночь сидели над книгами?
Трубецкой кивает, проводит рукой по лицу, стряхивая усталость, как липкую паутину.
- Вы себя в могилу сгонете, - Татьяна подбоченивается и принимает вид человека опытного и знающего, - раньше, чем вас "чрезвычайка" зацапает. Уже как неделю, почитай, не спите, не едите толком... побледнели вот. Осунулись, синячищи под глазами. К вам тут, кстати, Александр Олегович пришел. Запускать?
Трубецкой кивает.
Дверь с грохотом распахивается, и в комнату влетает Ивин. Останавливается внезапно, таращит глаза, словно перед ним по меньшей мере Сатана.
- Должно быть, я действительно неважно выгляжу? - пытается улыбнуться граф.
Чекист машет руками, потом говорит. Быстро, глотая окончания слов и предлоги:
- Да к черту все это! Вы же не девчонка, зачем вам выглядеть? Скажите лучше как...ну, чертежи? Что-нибудь придумали?
Трубецкой встает из-за стола. Хватается за спинку стула, поднимает глаза на Ивина.
- Я ведь говорил, что это бесполезно. За неделю не одолеешь того, что другие учат годами. Я ничего не понял ровным счетом...хоть чертежи и разобрал.
Ивин бьет ладонью по стене. Звук гулкий и резкий, эхом отдается где-то под потолком. Трубецкой морщится, падает обратно на стул.
- Простите, Ивин. Я ничего не смог сделать.
- Вы идиот! - кричит чекист. - Вас же расстреляют! Не меня! Черт возьми, да ведь завтра уже комиссия. Вы даже убежать не успеете. О чем вы вообще думаете, а?!
Граф запускает руку в волосы, и медленно качает головой.
- Я и не собирался бежать. Говорил ведь вам, Ивин, "смерть - удел человека".
В день проверки город окутывает плотный, как желе, туман. Сад за окном тонет в буром киселе, оранжевая клякса солнца еле-еле светит сквозь серую пелену.
Граф вежлив, гостеприимен и сверх всякой меры добродушен. Бессонной недели словно не было - Трубецкой гладко выбрит, элегантно одет - разве только чересчур бледен.
Глядя на то, как спокойно граф беседует с товарищами из комиссии, Ивин вспоминает услышанную где-то фразу: "Цезарь должен умереть стоя". Звучит, само собой, довольно глупо - как так можно - стоя умереть? Но общий смысл понятен...и очень подходит ко всему творящемуся тут безобразию.
Да, граф держится молодцом. Старая дворянская выучка дает о себе знать.
Ивин нервно мнет в руках перчатки. Пальцы его дрожат так сильно, что, кажется, скоро будут стучать друг об друга.
А вот товарищ Сталь угрюм, как обычно. Правда, иногда - тут Ивин готов поклясться - в невыразительных глазах робота мелькает что-то издевательское. Железная гнида хорошо понимает, чем все кончится.
Ответственные товарищи, в количестве шести человек, сидят вокруг стола. Того самого, за которым роботы постигают...постигали азы этикета.
Граф верен себе до конца: на столе чай, французский сервиз, какие-то дефицитные конфеты. Трубецкой всегда говорил, что больше всего на свете ненавидит овсяное печенье. И пожалуйста - целая тарелка этой гадости стоит рядом с чайником.
Ответственные товарищи много говорят и много смеются. Ивина их шутки почему-то раздражают. Он с нежностью вспоминает о пистолете, мирно лежащем в заднем кармане.
- Эта машина - прорыв в технике, да будет вам известно, гражданин Трубецкой! - вещает кто-то из членов комиссии.
Граф тянет губы в некрасивой улыбке, медленно кивает.
Один из ответственных товарищей, Ивину незнакомый, листает свою папку, и говорит с нарочитой строгостью:
- Ну что ж, пора и к проверке приступать. Первое задание - осмысление текста. У меня есть...
Ивин чувствует, как сердце в буквальном смысле проваливается куда-то вниз.
В голове скачут мысли о том, что он-то, пожалуй, и выкрутится. Но вот граф...нет, на нем можно ставить крест.
Трубецкой берет откуда-то с полки "Манифест Коммунистической партии", медленно кладет его перед роботом на стол.
- Вы хотите... - товарищ из комиссии недовольно вскидывает брови, но потом успокаивается, и даже кивает благосклонно. - Ладно, Маркс - это наилучший вариант.
- Читайте, сударь, - говорит Трубецкой слегка хрипло.
Ивин хватается за стенку, нащупывает рукой табурет, осторожно садится.
Товарищи из комиссии готовят тетради и папки - совсем как на партсобрании.
Сталь начинает читать. Медленно, размеренно и четко.
- ...показала, чего может достигнуть человеческая деятельность. Она создала чудеса искусства...
Робот хмурится. Он читает дальше, но до Ивина доходят лишь обрывки, ошметки.
- ...они превращают рабочего в частичного человека, придаток машины... то есть отнимают у него его духовные, его творческие силы...
...когда человек трактуется как средство обеспечения бытия класса, нации или средство государства...
...обществе, которое живет ради человека, а не ради производства...
Раздается мерзкий скрип - точно кто-то черкнул железом по стеклу. Глаза Стали вспыхивают ярко-синим, голос становится прерывистым и хриплым.
Потом робот конвульсивно изгибается назад, застывает в позе вывернутого вопросительного знака. Несколько секунд мертвой тишины - и стальная голова со стуком падает на пол.
Кто-то кричит, кто-то вскакивает из-за стола, кто-то бросается к роботу.
Ивин встает, пробирается, держась за стену, к графу. Шепчет испуганно:
- Что это с ним?
Трубецкой вдруг криво ухмыляется:
- Конфликт идеологий, окончившийся летально.
- Натурально...сломался, - бормочет один из ответственных товарищей.
- И с чего это он? - восклицает второй.
Глава комиссии поправляет очки, поворачивается к графу.
- Робот сломался во время чтения "Манифеста". Вероятно, его внутренняя идеология противоречит марксистской?
Трубецкой сокрушенно качает головой.
- Я не разбираюсь в технике...но, думаю, вы правы.
Ответственные товарищи замолкают все разом. Глава комиссии степенно подходит к графу, и после минутной заминки пожимает ему руку.
- Гражданин Трубецкой, вы оказали услугу советской власти, способствовал выявлению опаснейшего дефекта.
Граф улыбается. В его зеленых глазах ехидные бесики отплясывают камаринскую.
- Всегда к вашим услугам.
Члены комиссии прощаются и уходят, пообещав прислать за "остатками неудачного экземпляра".
Когда дверь хлопает, закрывшись за последним из проверяющих, граф хватается за голову и медленно опускается в кресло.
Ивин подходит к груде металла, бывшей еще десять минут назад лучшим роботом на всей планете.
- Послушайте, граф...почему так получилось-то?
- Вы были правы, - слабо улыбается Трубецкой. - Роботу действительно стоило почитать Маркса.
- То есть... - Ивин подходит к графу, - вы все-таки придумали! Но в чем весь трюк, а?
Трубецкой скрещивает руки на груди, и смотрит куда-то в окно, в серый, вязкий туман.
- Этикет - это ведь не просто сборник правил. Это...нет, скажу по-другому. В основе такой штуки, как этикет лежит элементарное уважение к другим людям. Иначе он просто не работает.
Сталь, что очевидно, из-за своего интеллектуального совершенства людей презирал. Изучив чертежи, я смог понять лишь одно: пока роботам не запечатали сознание, они принимают любую информацию как истинную. Это...хм...помогает их обучать. Сегодня утром мне пришла в голову мысль подсунуть Стали тот трактат Маркса, где ясно превозносится хм...процветающее человечество. Очень велик был шанс, что не сработает. Сталь мог просто не так понять этот несчастный Манифест. Многие ведь люди вполне умудряются...
Но он понял. Его внутренняя истина столкнулась с истиной внешней. В результате - короткое замыкание, и мы имеем лишь груду металла.
Граф откидывается на спинку кресла, закрывает глаза.
Ивин с минуту топчется на месте, потом подходит к подоконнику, берет "Приключения Шерлока Холмса".
- Я...возьму почитать, можно?
Граф открывает глаза, кивает.
- Конечно. Кстати...скажу, пока не забыл. Вы, Саня, замечательный человек, хоть и коммунист.