Случилось это раньше назначенного срока. И настолько неудачно, что доктору Альварезу пришлось решать, кого спасти - меня или мать. Он закатал рукава, окунул руки в таз с подогретой водой и из двух зол выбрал меньшее. Поверьте, я не хотел появляться на свет, ведь это так тяжело - стать убийцей еще до рождения. Но доктор был молод и упрям. Он шлепал мое сморщенное тельце и орал: "Живи! Ты будешь жить!" По сути он не оставил мне выбора, ведь я не мог с ним спорить. А потому я вдохнул смрад смерти, витавший в мрачной лачуге моей бедной матушки, и тоже закричал.

Вот так рождается человек. Он открывает дверь и выходит на улицу, оранжевую от летнего зноя. Он идет мимо порта с ржавыми пароходами и нескончаемыми ящиками бананов. Мимо магистрата и покосившейся церквушки падре Эстебана. Мимо рыночной площади, где мальчишки кричат ему: "Эй, Маноло! Придурок Маноло!" и бросают вслед гнилые овощи. Человек идет неспешно, затаив все свои мысли и чувства. Он идет уверенно, хотя цель его движения остается для него загадкой.

Бордель Матушки Долорес, некогда облюбованный контрабандистами, - самое дорогое и не самое респектабельное заведение на Тенистом Бульваре. Но я прихожу туда снова и снова из-за комнаты с тяжелыми пурпурными шторами и зеркалом над широким ложем. Матушка Долорес ко мне благосклонна, так как я никогда не торгуюсь. Иногда, пребывая в хорошем настроении, она не берет с меня денег за услуги ее девочек.
- Привет, Маноло, - кивает мне Матушка, лениво обмахиваясь веером.
- Зачем я здесь? - спрашиваю ее в который раз.
Она пожимает вспотевшими пухлыми плечами и указывает мне путь наверх.

Говорят, африканка Мирабель знает Вуду. И пока она колдует над моим нагим телом, выписывая лиловой попкой знак бесконечности, Маноло-бог глядит сверху на Маноло-грешника. И они улыбаются друг другу. Маноло-бог совсем не похож на воскресного Бога падре Эстебана. Он не страдает от болезненной худобы и грусти в глазах. Он широкоплеч, жилист и замотан в кожу, копченую частыми прогулками под полуденным солнцем. Он распят на потолке посреди смятых простыней. И у него тоже есть Мирабель.

Движения моей кудесницы становятся точнее и резче. И в этот миг Маноло-грешник поднимается так близко к Маноло-богу, что ему видны даже огненные искры в темных глазах зеркального идола. За два квартала отсюда колокол на часовне отбивает полдень и заглушает вой наслаждения, вырвавшийся у меня из груди.
- Сеньор любить Мирабель, - улыбается она устало, прижимаясь ко мне влажным мускусным телом. - Мирабель делать его счастливый.
Маноло-грешник молчит, потому что никогда не спорит. А смуглый бог на потолке не возражает, так как кое-что понимает в счастьи.

Сейчас мы можем отдохнуть. А ровно в два часа дня порт заполнится набитыми карманами зевак, встречающих очередной рейс из Старого Света. Но сегодня меня не волнуют их кошельки. Ведь белоснежный лайнер принесет мне разбогатевшего и обрюзгшего доктора Альвареза. Для этого случая у меня припасен острый нож и один единственный вопрос. Я спрошу его...

Впрочем, это моя тайна.