Ануров Александр Львович : другие произведения.

Дьявольская Прелюдия

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  Александр Ануров
  
  ДЬЯВОЛЬСКАЯ ПРЕЛЮДИЯ
  (Повесть из Фантастического альбома Шестиструнных рассказов)
  
  "А дело его ко мне состояло в том, что всего за пять рублей он предлагал в полную и безраздельную собственность партитуру Труб Страшного Суда".
  
  А. и Б. Стругацкие, "Хромая судьба"
  
  1. Вячеслав Безруков.
   Ночью, переворачиваясь в постели с боку на бок, я приоткрыл глаза и сразу почувствовал, что в комнате что-то не так. Оторвав голову от подушки, я тупо уставился на дверь, ведущую в коридор. Дверь была закрыта, но из-под неё пробивалась яркая полоска света: в коридоре горел свет. Это было более чем странно, потому что в квартире я был один, и перед сном по три раза проверил, закрыта ли входная дверь, закручены ли краны, выключен ли газ. И вообще, я не терплю спать при свете. Это моя Танька, если ночует дома без меня, то боится спать в темноте и включает настольную лампу или свет в коридоре, как она говорит - для безопасности. Но сейчас Татьяна, вместе с сыном Борькой, уехала на несколько дней к маме, оставив меня блаженствовать в одиночестве. Однако моё блаженство, видимо, кто-то решил нарушить.
   Я откинул одеяло и сел. Сердце глухо забилось. Несколько секунд я прислушивался, не донесется ли какой-нибудь звук из коридора. Нет, всё тихо. Кто там может быть? Грабители? Или приехала Танюха? А может, я и вправду забыл вечером выключить свет? Я поймал себя на мысли, что оглядываю комнату в поисках тяжелого предмета. Постепенно глаза привыкли к темноте. Книга, магнитофон, светильник - не годятся; стул, гитара - не удобно; жаль, что гантели и утюг лежат в детской комнате; ага, вот удобная штука - ваза для цветов. Почему-то на память пришла история из детства. Старший брат как-то спросил меня, что я буду делать, если под нашим окном увижу опасного преступника, которого ищет вся милиция. В то время у нас в квартире, где мы жили - а жили мы на третьем этаже, - у окна стоял телевизор, и я, не задумываясь, ответил, что брошу его на голову бандита. "Ну и дурак, - ответил брат, - а я бы сбегал на кухню, налил бы в банку воды и бросил бы её!". Я возразил, что пока бы он так бегал, да наливал воду, то преступник уже смылся бы. "Зато, телевизор остался бы цел", - ответил брат.
   Что ж, ваза - не телевизор, можно пожертвовать.
   Интересно, какие только мысли не лезут нам в голову в такие вот минуты испуга. И главное, что все они проносятся в голове, как вихрь, и описывать их словами бесполезно, потому что человек зачастую думает не отдельными словами, а какими-либо образами или интуитивными понятиями. А в моменты испуга и страха он, скорее всего, вообще не думает, а действует инстинктивно. Интересно заметить, что некоторые писатели в своих романах любят описывать, что думает их герой. Например, "он стал размышлять о ...", или "он вдруг подумал, что ...", - и далее бесценные мысли героя на пару страниц излагаются на бумаге. Хотя в реальном времени на всё обдумывание у него может уйти лишь секунды полторы-две.
   Итак, все эти вышеизложенные мысли пронеслись у меня в голове за полторы-две секунды, пока я медленно приближался к двери, подняв вазу на уровне головы. Внезапно свет в коридоре потух. Стыдно признаться, но придется: мне стало страшно. Как говорят в таких случаях некоторые писатели в своих романах: "мурашки поползли у него по спине...". Я постоял несколько секунд, прислушиваясь, но в квартире стояла мертвая тишина. И тогда я стал потихоньку приоткрывать дверь в коридор...
   Короче, никого в квартире я не нашел. В следующие три минуты я облазил все комнаты, включая ванну и туалет, и даже заглянул для верности под диваны и столы. А потом я выяснил: выключатель в коридоре сломался. Из него выскочила какая-то пружинка или железяка, и он сам теперь решал, когда ему включиться и когда выключиться. Я поковырял в нём отверткой и сделал так, чтобы теперь он сам никогда не включался, а затем забрался под одеяло.
  Сон, конечно, не шёл. Не знаю, сколько времени я ворочался под одеялом, но в тот момент, когда я стал проваливаться в объятья крылатого Морфея, я отчетливо услышал, как в коридоре раздался хлопок. Я встрепенулся, как охотничий пёс, почуявший добычу. Чёрт знает, что! Это уже слишком. Я молча дал себе команду "Пиль!" и проделал те же действия, что делал пол часа назад, за исключением эпизода с вазой. Выйдя в коридор, я увидел на полу Популярную Музыкальную Энциклопедию, которую потерял неделю назад. Теперь я вспомнил, что примерно неделю назад, придя домой из библиотеки, я почему-то засунул энциклопедию на верхнюю полку в прихожей, где она благополучно пряталась, пока я её потом разыскивал по всем комнатам. Надо признаться, что эта полка, предназначенная для шапок, шарфов и прочих вещей, висела несколько кривовато, за что меня неоднократно пилила моя дорогая супруга. Она явно недопонимала, что у такой творческой личности, как я, не всегда хватает вдохновения для выравнивания горизонта какой-то прозаической полки. Хотя все препинания по этому поводу у нас с Танькой заканчивались моим клятвенным обещанием прибить эту полку нормально, но дальше обещания дело не шло. И это, по-моему, устраивало нас обоих: женщине просто необходима хоть какая-нибудь причина для "распиливания" мужчины. И если я полку прибью ровно, то Татьяне придётся искать другую причину. Впрочем, для неё это - раз плюнуть.
  Очевидно, что Энциклопедия, пролежав на полке неделю, подверглась сложным гравитационным воздействиям, законы которых ещё не до конца исследованы людьми, и именно этой ночью было нарушено зыбкое равновесие, удерживающее эту книгу на двухметровой высоте от пола, вследствие чего она и грохнулась с этой самой высоты, как говорится, со всеми вытекающими последствиями.
  Я поднял книгу и раскрыл на первой попавшейся странице. В глаза бросились названия статей: Духовой оркестр, Духовые музыкальные инструменты, Дьявольская прелюдия, Дуэт... Я закрыл Энциклопедию, аккуратно положил её на стол, выключил свет и забрался в постель. До рассвета оставалась пара часов. Я зевнул - верный признак того, что засну теперь не скоро.
  Кошмарная ночь. Я лежал с закрытыми глазами. Мои мысли рассеянно разбрелись по всем закоулкам мозговых извилин, и лишь одна из них лениво напоминала о себе примерно таким содержанием: как мало надо человеку, чтобы вывести его из равновесия и обеспечить его бессонницей и скверным настроением. Не хватало еще, чтобы зазвонил телефон, или прорвалась какая-нибудь труба, или случился ещё какой-нибудь катаклизм. Для полного счастья... И что это ещё за "Дьявольская прелюдия" в энциклопедии? Надо будет с утра посмотреть... Хорошо, что завтра не надо рано вставать... Почему Татьяна не позвонила, как она добралась?.. Репа, гад, полтинник до сих пор не отдал...
  Именно в тот момент, когда я стал пересекать неуловимую границу между сном и явью, со мной приключилась одна необычная штука, ради которой я так подробно описываю свои ночные злоключения. Ко мне в голову залезла музыка. С одной стороны, ничего странного в этом нет, так как я по профессии - музыкант, и различная музыка частенько звучит в моей голове. Да что там говорить, музыка практически никогда из головы не выходит, а живет там постоянно, и тогда, когда я еду в троллейбусе, и когда болтаю с друзьями, и когда мою посуду, и когда смотрю футбол, и когда я ругаюсь (или целуюсь) с Танькой, и даже тогда, когда я сижу на концерте и слушаю другую музыку. Такова доля всех музыкантов. Но! Вся эта музыка: обрывки знакомых мелодий, популярные песенки, известные произведения, собственные сочинения и импровизации, - они все как бы находятся внутри меня и хранятся в моей памяти, время от времени беспорядочно появляясь в моих мыслях. С другой стороны, музыка, которая явилась ко мне этой ночью, была не моя и пришла со стороны. Не знаю как, но я это очень хорошо почувствовал. Как будто в голове у меня заработало радио, по которому транслировались эти необычные звуки. Эти звуки я не мог ни изменить, ни как-то выгнать из головы, ни остановить. Что-то ужасное и зловещее было во всём этом, да и в самой музыке: тягучие аккорды, ломаная неуловимая мелодия, обрывки музыкальных фраз, вопиющие звуки... Как в кошмарном сне. Впрочем, сон ко мне тоже пришел. Опять же, не знаю как, но я это почувствовал. И снились мне какие-то темные, кривые коридоры со множеством дверей, среди которых я никак не мог найти свою заветную дверь. И какие-то этажи и лестничные пролёты с поломанными ступенями и дырами, через которые я прыгал и карабкался всё время вверх...
  Утром я проснулся, как ни странно, вполне выспавшийся. Ночные приключения начисто вылетели из головы. О них я вспомню позже, несколько часов спустя и тоже при довольно странных обстоятельствах.
  Хорошо просыпаться не по звонку будильника, а когда захочется, кода отлежишь все бока и, как говорит моя Танька, сдашь нормы на пожарника. Человек научился делать космические корабли, подводные лодки, изобрел телевизоры, компьютеры, придумал массу развлечений и удовольствий, но не смог пока избавиться от раннего просыпания и вставания на работу. Поэтому каждое утро, когда можно спать "до упора", я воспринимаю, как подарок судьбы. Хотя, я подозреваю, что когда человечество сможет спать столько, сколько захочет, оно вымрет от лени, как когда-то, миллионы лет назад, вымерли динозавры.
  Итак, настроение у меня было отличное. Во-первых, на работу можно заявиться только к одиннадцати. Работаю я в музыкальном училище, преподаю класс гитары. Сегодня у меня всего две пары, и после обеда можно зайти в Дом культуры и поиграть с ребятами в нашем "Белом Драконе". Во-вторых, я дома "совсэм одын", а это создает массу удобств. Можно, например, не заправлять с утра постель или мыть посуду раз в три дня, а вечером зачалить с ребятами в "Бочку", а потом взять еще пару пива домой, и посидеть одному с гитарой. Я люблю одиночество. Если оно не слишком долго затягивается. Однажды по телевизору я услышал гениальные слова одного знаменитого человека: "Художник всегда одинок, и если он не убегает в своё одиночество, то он перестаёт быть художником". Разумеется, слово "художник" здесь надо понимать в широком смысле, то есть как человека творчески одаренного. Отсюда, логично предположить, что если я люблю одиночество, следовательно что? Правильно, я - творчески одаренная личность!
  Я нашел на столе лист бумаги, на который вчера на бело переписал свою новую песню. Вот они, плоды творческих мук! Довольный, я пропел про себя текст песни. Так. Неплохо, черт побери! После обеда пойду, попробуем с ребятами сделать. В ДК размещалась наша рок-группа "Белый дракон". Наша команда была довольно популярна в городе. Хотя некоторые обзывали нас не белыми драконами, а белыми медведями. Но это, скорее, от излишней симпатии, чем от злости.
  Я положил текст обратно на стол, и тут мой взгляд упал на Популярную Музыкальную Энциклопедию. Она лежала, раскрытая на букве "Д". Машинально я прочитал названия статей: Духовой оркестр, Духовые музыкальные инструменты, Дуэт... Какие-то смутные воспоминания и образы возникли в моей голове. Такое чувство, что я никак не могу вспомнить что-то очень важное. Я мысленно пожал плечами и закрыл книгу.
  На работу я решил выйти пораньше. Я люблю, не спеша, пройтись пешком, а не душиться в тесном троллейбусе. Во время прогулки можно поглазеть по сторонам и полюбоваться на ножки молоденьких студенток, которые гуляют по проспекту в любое время дня и ночи. И когда они только успевают посещать лекции! Приятно также, чего греха таить, видеть на себе их волнительные взгляды и иногда слышать за своей спиной их восторженные возгласы: "Ой, девочки, смотрите, Слава Безруков пошёл!" Н-да! Как говориться, "не сотвори себе кумира, а лучше сделайся им сам!".
  Погода была очаровательная и приятная, какая и должна быть в мае месяце: яркое солнце, легкие облака и прохладный, освежающий ветерок. Я выбрал черные туфли, джинсы, свою любимую полосатую рубаху и кожаный пиджак. И конечно, темные очки.
  Когда я в прихожей уже завязал шнурки на туфлях, раздался телефонный звонок. Сколько раз я себе говорил - не снимай трубку, когда стоишь на выходе. Но ведь могла позвонить Татьяна. Вообще-то я в приметы не верю, но вот такие звонки, которые раздаются в неподходящий момент, ничего хорошего не предвещают. Более того, они способны изменить ход истории, то есть начисто поменять твои планы. Только вот ты стоял и планировал пойти туда-то и туда, а затем зайти туда и туда-то, как вдруг раздается звонок, и после телефонного разговора ты уже думаешь, на кой чёрт тебе надо переться туда-то и туда, если такие дела творятся в мире!
  Обычно, по таким звонкам у меня специализируется Коля Репнянский, или по-простому - Репа. Он любит звонить тогда, когда я уже собрался выходить из квартиры и взялся за ручку двери. Или тогда, когда я возвращаюсь откуда-нибудь и ещё на лестничной площадке слышу, как у меня в квартире надрывается телефон: тогда я лихорадочно ищу ключи по всем карманам, тороплюсь быстрее открыть дверь, роняю ключи, ругаюсь нехорошими словами, в конце концов, хватаю трубку, чтобы услышать в ней неторопливую занудную Репину речь: "Привет, старик! Ты ещё жив?" Что интересно, когда я куда-нибудь собираюсь уходить, то Репа по телефону отговаривает меня и находит сотню причин, чтобы я именно сегодня сидел дома и никуда носа не высовывал. Когда же я, уставший и измочаленный, возвращаюсь домой с работы или с дикого "сейшена", или с ночного кабака с одной только мыслью - упасть на диван и не шевелиться, то Репа настойчиво мне предлагает срочно явиться туда-то и туда-то, мотивируя это тем, что для меня (или для него) это вопрос жизни и смерти. Вообще-то Репа мне нравится, несмотря на всю его занудливость и вредность. Репа - это наш балалаечник. Парень он, как говорится, неказистый, но стоит ему взять в руки балалайку - и это уже другой человек. И вы невольно прощаете ему все приколы и шуточки. Потому что балалайка в его руках не просто поёт, она - творит чудеса. Даже самый отпетый рокер не останется равнодушным к Репиной игре, и будет слушать с открытым ртом балалаечные переборы и коленца, с трудом скрипя от натуги своими двумя извилинами в голове.
  Я прямо в туфлях прошел в комнату и взял трубку. Из неё раздался занудный и неторопливый голос:
  - Привет, старик! Ты ещё жив?
  - А, Репа! Привет! Слушай, я спешу, ты чё хотел?
  - Куда?
  - Что "куда"?
  - Спешишь куда?
  - На работу, конечно, в училище. Куда я могу ещё спешить?
  В трубке раздалось неторопливое сопение, потом Репа произнес:
  - Не советую.
  - Что не советуешь?
  - Идти.
  - Куда идти?
  - В училище, конечно. Куда ещё я могу не советовать тебе идти!
  Я начал потихоньку заводиться:
  - Слушай, Репа, ты можешь толком объяснить, что случилось?
  - А чего тут объяснять? - Репа опять засопел, - Эдуард Модестович всех гоняет в хвост и в гриву. Если на него нарвешься - порвет на части.
  Эдуард Модестович - наш директор училища. Вообще-то он мужик не злой. Это Репа сгущает краски.
  - А с какой стати? - спросил я.
  - А с такой! Ты был во дворце, на улице Садовой, в кабинете номер 310?
  Ё-моё!! Про Садовую улицу я совсем забыл. И если я действительно столкнусь с Модестовичем, то будет очень неловко, так как я ему еще несколько дней назад клятвенно обещал побывать на Садовой. И дело тут было вот в чём.
  Примерно месяц назад у нас в училище состоялось собрание, и Эдуард Модестович лично соблаговолил выступить перед нами и сообщить следующее. Из столицы к нам прибыл какой-то крупный ученый, сотрудник какого-то отделения Академии Наук, который проводил исследования в области психологии, связанной с музыкальными способностями человека. Что-то вроде исследования музыкальной энтропии общества и композиторского потенциала человека. Никто из нас ничего толком не понял, но главное, что здесь применялись новейшие научные разработки, новые методики и современные технологические достижения. И всем нам надлежало принять участие в этом грандиозном эксперименте и быть благодарными, что научная мысль нуждается в нас, простых служителях искусства и что мы можем послужить во благо прогрессивного развития человечества. Что же требовалось от каждого из нас? А требовалось каждому преподавателю, который считает себя не просто музыкантом, но и творческой личностью (тут Эдуард Модестович почему-то внимательно посмотрел на меня), "э-э..., так вот, каждому преподавателю необходимо побывать на улице Садовой, во дворце, в здании филиала Педагогического университета, где расположился этот самый ученый, и принести с собой свою композиторскую работу, своё сочинение, которое будет подвергнуто специальному исследованию. Тому, кто не занимается непосредственно композиторской деятельностью и не имеет своих сочинений, можно принести любую, э-э..., я повторяю, любую творческую работу: хоть доклад к семинарскому занятию, хоть стихи ко дню рождения дочери, либо просто переписанные своей рукой любые ноты. Тому, кто имеет композиторские наклонности, надо принести одно своё сочинение. Не важно, большое оно или маленькое, гениальное оно или нет, песня это или симфония, главное, чтобы оно было вашим. Кстати, аппаратура распознает плагиат мгновенно. Учтите это! Среди молодежи сейчас модно заниматься различными новыми, мягко говоря, направлениями в музыке. Например, э-э..., всякие там джаз-рок-фолки, гипертрафики или синтетическая музыка (Эдуард Модестович опять выразительно взглянул в мою сторону), так вот, можете принести с собой свои записи, свои компакт-диски. Но желательно и очень желательно нести ноты, причем записанные собственноручно, от руки, а не набранные на компьютере. Это связано с тем, что исследоваться будут не только качества ваших творений, но и ваш почерк, анализ которого повлияет на всю психоаналитическую картину исследования. Учтите, что договор с Академией Наук будет подписан сразу же после нашего собрания, так что не подведите меня. Э-э..., если вопросов нет, прошу, э-э..., голосовать!"
  Вопросов у нас, конечно, была масса, но, учитывая, как нам казалось, всю абсурдность и нелепость этих исследований, никто никаких вопросов не задал. И все с умным видом проголосовали "за".
  С тех пор я несколько раз пытался побывать на Садовой и даже выбрал один свой этюд, сочиненный совсем недавно и аккуратно переписанный мною на нотную бумагу, но на Садовую я так и не попал. Не судьба. Какие-то странные обстоятельства мне всё время мешали преодолеть те четыре троллейбусные остановки от музучилища до Садовой улицы.
  Я честно признался Репе:
  - На Садовой я не был.
  - Ну и правильно! Ни хрена хорошего там нет, - Репа взорвался. - Фуфло всё это, фуф-ло! Эти дурацкие умники возомнили, что всё могут просчитать, всё могут измерить и разложить по полочкам! Но ведь это - музыка, старик, понимаешь, музыка! Как можно померить процент вдохновения или высоту полета души? Старик, они тут все халявщики, со своими суперкомпьютерными технологиями и методиками, ни фига ничего они не исследуют, а душат, душат...
  - Подожди, подожди, что-то я не понял, ты что, был на Садовой?
  - Ну, был, был...
  - И что там, ты можешь толком объяснить?
  - Я же тебе говорю, фуфло там полное, компотами занимаются.
  - Какими компотами?
  Репа закричал в трубку так, что мне пришлось отодвинуть её от уха:
  - КОМПОТ! КОМпозиторский ПОТенциал они там измеряют! Сволочи.
  Я немного опешил от такого потока информации.
  - Так что мне делать? - спросил я.
  - Что именно?
  - Ну, идти мне на Садовую или нет?
  - Не фиг тебе тут делать, - Репа опять засопел, - хотя, с другой стороны, если встретишь Модестовича...
  - Ну и что ты мне посоветуешь?
  - А ничего я тебе не советую. Иди куда хочешь. Только смотри потом, не говори, что я тебя не предупреждал...
  Я решил воспользоваться Репиным замешательством, чтобы напомнить ему про должок:
  - Кстати, Репа, ты когда мне вернешь...
  В трубке раздались короткие гудки. Вот так всегда. Необъяснимым чутьем Репа предугадывал вопросы о требовании долгов и в этих случаях действовал профилактически: уходил от этих вопросов раньше, чем они ему задавались.
  Я вздохнул и подошел к своему столу. На Садовую всё-таки придется сегодня пойти. От судьбы не уйдешь. Так. Где же этот чертов этюд, который я два часа переписывал в нотную тетрадь? Я просмотрел свои бумаги, пошурудил папками на полке, но этюда не нашел. Наверное, оставил его на работе или забыл в ДК. А может быть, лежит где-то здесь, рядышком, в коридоре или на кухне. Искать некогда, без Таньки всё равно не найти, придется выбрать что-нибудь другое. Я достал папку с песнями. Нет, свои песни я им не дам. Слишком явно и конкретно в них просвечивается моя мысль. Пусть помучаются с чем-нибудь другим. Тем более, что мои песни почти не записаны в нотах: только тексты и аккорды. А мелодии я и сам помню. Так, что тут ещё есть? Сонатный цикл. Нет, свои сонаты я им тоже не дам. Слишком дорого они мне дались. Как сказал бы какой-нибудь писатель в своем романе: "они достались ему потом и кровью"... Тем более, что они набраны на компьютере... Вообще, действительно, дурацкая затея. Ну, как можно по одному листочку с нотами, написанными от руки, определить композиторские дарования человека или, как его там, потенциал и энтропию? Дурдом! Ага, вот, пожалуй, то, что нужно.
  Я раскрыл старенькую нотную тетрадь, где хранились мои "Печальные истории". Давно когда-то, не помню когда, по-моему, в период тоски и первой моей любви я сочинил штук восемь этих печальных историй. Тогда у меня еще не было компьютера, и все истории я записал от руки. Это очень кстати. Вот, одну из этих историй, я и отдам на растерзание научно-техническому прогрессу. Пожалуй, возьму самую первую - "Печальная история Љ 1". Не потому, что она самая печальная, а потому, что её легче выдрать из тетради.
  Я вырвал из нотной тетрадки одну страничку, положил её в красную папку. Туда же положил свою новую песню. И наконец-таки вышел из квартиры.
   Время поджимало, и я всё-таки был вынужден поехать на работу на троллейбусе. Подъезжая к своей остановке, я ещё из окна троллейбуса увидел, что на ступеньках училища стоят и оживлённо беседуют Эдуард Модестович с Иваном Сергеевичем - руководителем нашего народного отделения. Это были как раз те двое людей, с которыми мне менее всего хотелось бы сейчас встретиться. Я вышел из троллейбуса, прошёл в небольшой скверик, расположенный невдалеке, и сел на скамейку, не упуская из виду вход в училище. Придётся подождать, пока путь не станет свободным. Как говориться, кто понял жизнь - тот не спешит.
  Рядом со мной раздался голос:
  - Простите, молодой человек, разрешите присесть на вашу скамейку?
   Я повернул голову и увидел немолодого мужчину немного странной наружности. Приятное интеллигентное лицо, аккуратная седеющая бородка, очки в тонкой оправе, внимательные умные глаза не стыковались с его одеждой: какой-то старомодный серый, замызганный плащ, помятые брюки, стоптанные туфли. На голове - тёмно-зеленая фетровая шляпа, из-под которой торчали седые короткие волосы. В чуть приоткрытый рот выглядывали желтоватые зубы с дыркой в переднем ряду. Похоже, что манеры его были также старомодны, как его одежда: он стоял передо мной, немного согнувшись в поклоне, прижав правую руку к животу, а левой чуть касаясь шляпы, как бы говоря, что не прочь приподнять её, если этикет знакомства будет довершён до конца. На пальцах левой руки я заметил золотое кольцо и дорогой перстень.
  Я ответил, что, разумеется, не возражаю, если он присядет. Что он и сделал.
  Есть такие люди, внешний облик которых говорит о том, что они не умеют молчать в обществе собеседника и с легкостью заводят разговор даже с незнакомыми людьми. Я подумал, что мой сосед по скамейке, несомненно, из такой породы людей, и не ошибся. Не прошло и пяти секунд, как он произнёс:
  - Прошу прощенья, молодой человек, но я терпеть не могу садиться на пустые скамейки. Знаете, есть такая болезнь, когда человек боится остаться один в пустой комнате. Клаустрофобия называется. Вот, у меня что-то вроде этого. Причем, один в пустой комнате я очень даже люблю оставаться, а вот на улице... Извините, может, я лезу не в своё дело, но у вас развязался шнурок.
  Действительно, на правой туфле болтались шнурки. Я поблагодарил своего собеседника и наклонился, чтобы их завязать. Тем временем, мой незнакомец продолжил:
  - Простите, молодой человек, может, я опять лезу не в своё дело, но позвольте мне сделать вывод, что такие пальцы, как ваши, способны не только завязывать шнурки, но и воспроизводить чудесную музыку. Поверьте, я много видел разных пальцев на своём веку и могу с лёгкостью отличить пальцы музыканта от пальцев плотника или врача. Я даже догадываюсь, каким инструментом вы владеете. Ведь вы - музыкант, не правда ли?
  Я выпрямился и, немного замешкавшись, ответил:
  - Ну... Встретить музыканта возле музыкального училища - в этом нет ничего странного.
  - Ну, вот и хорошо, - незнакомец повернулся ко мне и пристально посмотрел в глаза.
  Хотя я был в тёмных очках, но чувствовал, что это не мешает ему заглядывать в глубину моей души. Мне стало как-то не по себе. Взгляд его на мгновенье стал жестким и пронизывающим, а затем опять потеплел. Мне показалось, что он не тот, за кого хотел бы себя выдать. Хотя, с какой стати ему передо мной себя за кого-то выдавать?
  - Что вы на меня так смотрите? - спросил я его.
  - Нет-нет, ничего. Простите. Вы, надеюсь, понимаете, что наша встреча не совсем случайна?
  Так, всё понятно! Терпеть не могу таких вот встреч и разговоров на улице. Сначала тебе говорят, какая хорошая погода и как прекрасно поют птички на дворе, потом просят червонец на пиво или на лечение больной дочери в Харькове, а затем оказывается, что у тебя свистнули кошелёк. Я прихватил свою красную папочку и привстал, чтобы уйти.
  - Ради бога, простите, вы совсем не так меня поняли, - незнакомец потянул меня за рукав и усадил на место. - Понимаете, мне просто порекомендовали обратиться к вам.
  - Кто порекомендовал?
  - Ну, как бы вам это сказать... - он повертел головой по сторонам.
  Вокруг было пусто. Лишь в конце аллеи стояли два силуэта: каких-то два молодых человека в длинных черных плащах. Я почему-то сразу про них подумал: "люди в чёрном".
  - Впрочем, это не важно, - продолжил он, - поверьте мне. Собственно говоря, я имел ввиду, что сам бог послал ко мне музыканта, то есть вас. Вот, возьмите, вы должны это взять!
  Он внезапно достал из внутреннего кармана плаща сверток и протянул мне.
  - Что это? - спросил я.
  - Берите, берите, это вас заинтересует!
  Я развернул свёрток, в котором оказалось несколько листов бумаги с нотами. Партитура какого-то концерта. Смутная мысль посетила меня. Как будто те события, которые происходили сейчас со мной, уже где-то с кем-то были, и я про них уже слышал или читал раньше.
  - Уж не партитуру ли Труб Страшного Суда вы мне предлагаете? - спросил я.
  - Да нет, что вы, что вы! - Он замахал руками и при этом странно заулыбался, зияя дыркой в переднем ряду зубов. - Хотя, с другой стороны, кто его знает...
  - Вы знаете, я, как-то, партитурами не интересуюсь, - я отдал ему листы обратно, - они для меня, как китайская грамота.
  - Ах, да! Что это я! Совсем забыл, ведь вы - гитарист. Это моя вина. - Он взял листы, свернул их трубочкой, покрутил в руках, проделав какие-то странные манипуляции, и опять протянул их мне. - Вот, возьмите, теперь всё в порядке.
  - Да зачем они мне нужны?
  - Нет, вы всё-таки взгляните, взгляните.
  Я взглянул. Теперь это были ноты для гитары. Я плохо читаю ноты с листа, но аккорды в первых тактах меня заинтересовали. По крайней мере, такую музыку я раньше не встречал. Да и сама запись нот была странной: похоже, что ноты были написаны перьевой чернильной ручкой (а, может быть, даже гусиным пером?), и линии нотного стана были неровными и кривоватыми, то есть, явно нарисованными от руки. Тем не менее, запись нот была сделана аккуратно, каким-то особым, красивым почерком.
  - Да, интересно... И как это всё называется?
  - Это Дьявольская прелюдия, - ответил он, - там должно быть написано.
  - Почему же это "дьявольская"? - Я пролистал все листы, но нигде никаких надписей не нашёл. - Тут, кстати, ничего не написано. Ни названия, ни автора. Её что, сочинил дьявол?
  - Как вам сказать? Конечно, если прелюдия дьявольская, то можно подумать, что её сочинил сам дьявол. Но, с другой стороны, гораздо умнее предположить, что её сочинили в честь дьявола. То есть, сочинили и посвятили дьяволу.
  - Да разве можно посвящать музыку дьяволу?
  - Молодой человек! Тысячи лет человек придумывал, сочинял и посвящал музыку богу и в честь бога, можно даже сказать, что настоящая музыка зародилась, благодаря церкви и поклонению богам. И если есть музыка, посвященная богу, то почему не должно быть музыки, посвященной дьяволу?
  Я пожал плечами.
  - Ну, хорошо. А откуда это у вас? - спросил я.
  - Как вам сказать? Это очень длинная история. Да это и не важно...
  - И что же, вы хотите мне их подарить?
  - Да, молодой человек, именно вам я хочу их подарить. Вернее, отдать. Видите ли, здесь есть одна загвоздка.- Он внимательно посмотрел на свой перстень на левой руке, подышал на него и затем потёр о край плаща.- Просто так я не могу подарить вам эти ноты. Даже если бы сильно этого хотел. Это такая вещь, которую нельзя просто так дарить или передавать из рук в руки. Их можно только продать. Иначе может случиться непоправимое. Я не говорю о какой-либо крупной сумме, здесь вполне уместна чисто символическая плата. Надеюсь, у вас найдётся несколько монет?
  Так. Я подумал, а не послать ли его к чёрту или лучше к чёртовоё матери, или ещё лучше к дьяволу? Но, во-первых, не хотелось отдавать назад ноты, а во-вторых, он ведь так просто не отстанет.
  Он внимательно посмотрел мне в глаза. Его взгляд опять стал колючим и жёстким, я бы даже сказал, угрожающим.
  - Да-да, молодой человек, я просто так не отстану.
  Чёрт! Лучше с ним не связываться.
  - Да-да, молодой человек, лучше со мной не связываться.
  Мы смотрели друг на друга ещё несколько секунд. Затем я полез в карман и достал червонец.
  Он сразу оживился, быстро выхватил деньги, потом вскочил со скамейки и принялся раскланиваться:
  - Покорнейше вас благодарю! - Он приподнял шляпу и улыбнулся своим щербатым ртом. Затем, посмотрев по сторонам, наклонился ко мне и тихо произнёс: - Большое спасибо вам, Вячеслав Сергеевич! Если бы вы знали, от какого груза меня освободили! И учтите, не смотря ни на что, это - бесценный груз, бесценный! Берегите его!..
  - А, собственно говоря, - спросил я, - откуда вы знаете...
  В этот момент у меня зазвонил мобильный. Я достал его из кармана и приложил к уху. Звонила моя Татьяна:
  - Славик, привет! У меня всё нормально, доехали хорошо!
  - Таня? Ты откуда звонишь?
  - Я от мамы, телефон у соседей взяли. Поэтому долго болтать не будем, я вечером тебе перезвоню домой и всё расскажу. Будь дома, целую!
  - Как там Борька?..
  Телефон отключился. Я спрятал его в карман и посмотрел по сторонам. От моего незнакомца не осталось и следа. Будто испарился. Аллея была пуста, лишь в конце неё по-прежнему стояли "люди в чёрном". Скамейки тоже были пусты. Впрочем, я забыл, он на скамейках один не сидит... Странная история. Я взглянул на вход училища: ступеньки были свободны. Значит, можно идти. Положив только что приобретённые мной ноты в свою красную папку, я поднялся со скамейки.
  В училище, как всегда в это время дня, было шумно и многолюдно. Студенты болтались по коридорам и лестницам, некоторые из них в закоулках коридоров играли на кларнетах и баянах, не обращая ни на кого внимания. Некоторые жевали булочки и отнимали их друг у друга. Некоторые строили друг другу глазки. Большая тусовка. И когда они только успевают посещать занятия и учиться?
  Я благополучно миновал два этажа, а вот на третьем меня поджидала "засада". Нос к носу я столкнулся с Эдуардом Модестовичем.
  - Э-э... Вячеслав Сергеевич! Нехорошо получается! Вы же обещали! Э-э... Прошу вас, сегодня же!
  Я, как мог, изобразил на своём лице покорность, виноватость, смущение, извинение и послушание и ответил:
  - Обязательно, Эдуард Модестович, обязательно. Я вот, уже и ноты приготовил.
  Я раскрыл красную папку и показал ноты. Эдуард Модестович рассеянно взял листы, заглянул в них и побледнел:
  - Э-э... Однако, однако! Не ожидал я от вас такого, Вячеслав Сергеевич, не ожидал! Знаете что? Я бы, э-э..., не советовал вам кому-нибудь это показывать.
  Он сунул ноты обратно мне в папку и стал быстро спускаться по лестнице вниз. Чёрт! Это была злополучная Дьявольская прелюдия.
  - Эдуард Модестович! Это же не те ноты! - кричал я ему вслед, но он, не глядя на меня, свернул за поворот лестницы.
  Странные и удивительные вещи приключаются со мной сегодня. Что ж за день такой!
  Я наконец-таки добрёл до своего кабинета. Здесь мой ученик, Никита Толстокоров, разыгрывался на гитаре. Я ему сказал, чтобы он вышел минут на десять - мне надо побыть одному. Никита с радостью вылетел вон.
  Я сел на стул и отдышался. Достав из папки ноты прелюдии, я обомлел. На первой странице вверху, перед нотной записью, крупным, каким-то витиеватым и заковыристым почерком было написано: ДЬЯВОЛЬСКАЯ ПРЕЛЮДИЯ. Я голову могу дать на отсечение, что раньше этого заголовка здесь не было. Или у меня что-то с глазами? Или головой? "Мартышка к старости слаба глазами стала..."
  Сердце учащенно забилось. Немного волнуясь, я поставил ноты на пюпитр и взял гитару в руки.
  Следующие десять минут я плохо помню, что творилось со мной. Помню, что я стал потихоньку проигрывать прелюдию, разбирая такт за тактом. Помню, что я ясно понял, что где-то слышал эту злачную музыку раньше, что она знакома мне. Помню, что у меня перед глазами сначала плыли какие-то круги и темные пятна, а потом появились, как в тумане, темные, кривые коридоры со множеством дверей, среди которых я никак не мог найти свою заветную дверь. И какие-то этажи и лестничные пролёты с поломанными ступенями и дырами, через которые я прыгал и карабкался всё время вверх...Помню, что несколько раз распахивались двери в мой кабинет и кто-то упорно заглядывал в них, а когда я поворачивал голову, чтобы рассмотреть его, то дверь с треском захлопывалась. Помню, как в коридоре раздавался топот ног, как будто стадо слонов пробегало мимо, помню, как надо мной несколько раз вспыхивал и гас свет, как за окном выли собаки и как дребезжали стёкла от неожиданно налетевшего ветра...
  Очнулся я тогда, когда дверь в очередной раз приоткрылась, и в неё зашёл Никита.
  - Вячеслав Сергеевич! Ну что, мы будем сегодня заниматься?
  
  2. Сергей Конев.
   Во рту сушняк, как в дупле. Башка трещит... Сколько ж мы вчера вылакали?.. Всё, пора завязывать. Каждое утро одно и то же. Каждое утро я клянусь завязать, и каждый вечер развязываю. Но сегодня всё, последний раз с Витьком сегодня отработаю, заработаем на лекарство и всё, больше ни-ни... "Брошу пить, курить, сношаться, начну спортом заниматься, подкоплю рублишек пять, и опять..."
   Витёк советует идти к "Граниту", там вроде с утра народу больше. А мне по барабану, хоть к "Граниту", хоть на "Кольцевую". Лишь бы быстрей дотащиться. Чёрт! Пить! Пол жизни за бутылку пива!! "А в кармане ни копья, эх, хренова жизнь моя..."
   Мы расположились чуть поодаль от входа в "Гранит", чтобы не раздражать тамошних охранников. Секъюрети долбанные, удоды.
   Я достал из кофра гитару и тут же уселся на него, прислонив его к небольшому парапету. Витёк достал скрипку, раскрытый футляр положил на асфальт, перед собой.
   Мы настроились.
   - Ну что, маэстро, с чего начнём? - спросил меня Витёк. - может, чё споёшь?
   - Издеваешься? Мне не то, что петь - думать трудно. Играй что хочешь, хоть Аве Марию, хоть Мурку. Мне по барабану.
   Он заиграл Мурку, я стал подыгрывать. Народ с любопытством и интересом смотрел на нас. Как на пингвинов в аквариуме. Ну и хрен с ними со всеми! Я уже давно отвык смущаться, а тем более волноваться и краснеть, играя "для народа". Гады, хоть бы кто монету бросил! С утра работать сложно. Публика ещё напряженная, все деловые, снуют туда-сюда. Хотя, никогда не угадаешь, когда повезёт. Иногда целый день паришься, и кроме двух мятых червонцев тебе ничего не кинут. А иногда за пол часа столько капусты нарубишь! Впрочем, удача на то и удача, чтобы редко приходить.
   Витёк сказал:
   - Давай что-нибудь из Битлов сыграем. С утра Битлы должны хорошо идти.
   Я промолчал. Мне по барабану. Хоть Битлов, хоть Ай-Си Ди-Си. Что-то я злой сегодня с утра. А когда я злой, то мне лучше рот не открывать.
   Мы заиграли набившую оскомину "Естудэй". А дальше случилось то, что круто поменяло моё настроение на 180 градусов. Интересно, как мало человеку надо, чтобы вдохнуть в него надежду и ощущение счастья. От какой, подчас, мельчайшей ерунды зависит наше настроение! И ведь ровным счётом ничего особенного не произошло. Ничего ведь не произошло такого, что не происходило раньше. Почти.
   Просто шла по улице красивая баба. Шла она по дальней от нас стороне, но я сразу заметил её. Вернее, я сначала заметил её ноги в темных соблазнительных колготках и красивые черные туфли на высоком каблуке. А потом уже всё остальное: стройную фигуру в модном костюме, длинные, волнистые чёрные волосы, чуть вздернутый нос и черные очки на глазах. И идёт она так, как только умеют ходить красивые бабы: ни на кого не глядя, как будто она одна на проспекте, грудь вперёд и каблучками - цок-цок. И ведь знает, зараза, что все на неё только и пялятся.
   Как только она с нами поравнялась, то сделала резкий поворот, и эти восемь или девять шагов, которые она шла к нам, мы уж с Витьком смотрели на неё, как кролики на удава. А сами лабаем Естудэй. Она подошла, покопалась в своей сумочке, элегантно так присела, опять же так, как это умеют делать только красивые бабы, и положила (не бросила, а положила!) в футляр горсть монет. И при этом она поверх своих темных очков посмотрела мне в глаза.
   Не знаю, сколько времени мы смотрели друг на друга, может всего-то секунды две, но за эти две секунды я столько увидел в её глазах! Не знаю даже, как сказать. Может это было отчаяние, может печаль, может невостребованная страсть, может ожидание счастья и полёта. Конечно, хотелось бы сказать главное слово: ожидание любви! А может, это было просто понимание. Понимание меня! Но, не знаю, не знаю... Знаю только одно, что в её взгляде не было жалости. Терпеть не могу, когда меня жалеют, и очень остро это чувствую. И так мне стало как-то тепло, как-то свободно и легко, что захотелось бросить всё и идти за этими глазами куда угодно... Даже башка прояснилась.
   А она так задумчиво отвела взгляд, повернулась и пошла дальше. Фламинго! Эх, красотка! Встретилась бы ты мне лет пять назад, когда я ещё играл в кабаке, когда я на сцене творил чудеса и девки за мной бегали косяками. Когда меня никто не посмел называть Конём, а только по фамилии: Конев! Да я бы тебя никуда не отпустил, да я бы за тебя...
   Витёк подмигнул мне и сказал:
   - Ну всё, теперь пруха пойдёт. Красивая, курва! Верная примета: какой первый взнос будет, так и дальше пойдёт! А ты чё-то побледнел, парниша! Петь ещё не захотелось? Как она на тебя...
   - Заткнись, дрозд! - беззлобно сказал я, - давай, работай!
   Почему-то в голове засел нелепый вопрос: почему, дурак, не побрился с утра? Хотя, куда мне бриться с такой больной головой!
   Заиграли что-то из попсы.
  Подскочили две пэ-тэ-ушницы. Рот до ушей, хоть завязачки пришей. Одна к другой наклонилась к уху и что-то рассказывает. А та хихикает! Потом наоборот. Другая что-то рассказывает, а первая хихикает. Потом обе сразу хихикают, аж ус... Но смеялись они не над нами. У них что-то своё, личное. Положили они нам пару монет и, также смеясь, удалились. Канарейки!
  Солидный мужик, пенсионер, в приличном, но старомодном костюме долго смотрел на нас издали. Наверно фронтовик: на груди у него какие-то знаки - планки такие пластмассовые. Я в них не разбираюсь: то ли за награды, то ли за ранения. Подошёл к нам, положил червонец и медленно, степенно пошёл прочь. Мы с Витьком, не сговариваясь, заиграли ему вслед "Землянку": "Бьется в тесной печурке огонь..." Он оглянулся, улыбнулся и пробормотал: "Спасибо, ребята, спасибо!". Орёл!
  Короче, уже через пол часа мы с Витьком торчали в павильоне и лакали пиво, закусывая солёными орешками и пирожками. Кайф! Жизнь продолжается!
  Витёк предложил опять идти к "Граниту". Такой шанс, сказал он, упускать нельзя. Руби капусту, не отходя от кассы. Я не хотел идти. Надоело торчать на парапете, как петух на заборе, считать копейки, а вечером их все пропивать. Я заявил:
  - Всё, Витёк, завязываю я. Надоело. Уеду я. Есть у меня один вариант...
  - Да знаю я! Ты уже год всё уезжаешь и никак не уедешь. Ты вот только скажи: ты уедешь, а долги наши кто отдавать будет?
  - Не дрейфь, отдадим как-нибудь.
  - Ну, ты, Конь, мечтатель! Пошли работать. Вот, долги отработаем, тогда и делай свой вариант. Пошли, пошли. Сегодня наш день. Деньги к деньгам. Чуешь, как капуста идёт? Это всё она - цыпочка! Как она на тебя смотрела! Пойдем! Вдруг опять её встретим? Представляешь, - Витёк наклонился ко мне и заговорил заговорщицким голосом, - она к тебе подходит, а ты из-за спины достаёшь шикарный букет и говоришь: "Мадам! Позвольте вас поздравить! Вы - наш стотысячный клиент, который кладёт милостыню в этот скрипичный футляр! А посему, вы заслуживаете приз!". И приглашаешь её в ресторан со всеми вытекающими последствиями.
  - Ага! И расплачиваюсь в этом ресторане двумя килограммами мелочи, - ответил я.
  Я вздохнул и подумал, а ведь действительно, сидела у меня в глубине души такая мысль, что я опять увижу Фламинго, только я эту мысль так глубоко запрятал, что даже боялся подумать, что она у меня есть. Витёк, зараза! Ладно, сегодня поработаем, а там видно будет.
  Мы перекурили и снова пошли к "Граниту". Теперь, после пива, можно было и поднапрячь свои голосовые связки. Витёк настроил скрипку, и я запел:
  "Детство моё пролетело - и нет,
  По мостовым в школьном мелу.
  Детство моё не жалело монет
  Нищим на углу.
  Странная доля, не по годам,
  Кланяйся и проси:
  Бросьте монетку, мёсье и мадам,
  Я подниму, мерси!"
  По проезжей части неслись машины. Я заметил, как одна из них - серебристый Мерседес - отделилась от потока и зарулила на стоянку перед "Гранитом". Из правой задней двери вылез Гриша Крутько - местный авторитет. Имел он типичный для бандюгана вид: рост ниже среднего, голова с залысиной, круглый живот - "на девятом месяце", - морда просит кирпича. Был он, как и подобает авторитету, одет в темный цивильный костюм, с ярко-красным, переливчатым галстуком на белой рубашке, - не иначе, гад, как в депутаты лезет. Баклан.
  Дальше Гриша сделал то, что меня крупно удивило: быстро, как колобок, он прокатился к передней двери и услужливо открыл её. Оттуда вышел мужик интересной наружности. Когда он выпрямился и стал рядом с Гришей, то оказалось, что он выше Гриши почти на две головы. Был он высокий и худой, длинные черные волосы были сзади завязаны в хвостик и, хотя на нём был простой джинсовый костюм, но сидел он на нём безупречно, я бы даже сказал, шикарно. Если сам Гриша ему открывает дверь, то это что-нибудь да значит!
   С другой стороны машины вылезли двое качков и подскочили к Грише и мужику. Охрана. Дятлы. Ясное дело, такие люди очень нужны нашей стране, их надо беречь, поэтому без охраны - никуда. Вся эта группа покрутила головами по сторонам, особенно дятлы, а затем медленно двинулась в нашу сторону.
  "Счастье не вечно, Люсьен ушла,
  Нищий своё просит в раю.
  Вместо него у того же угла
  Сам я теперь стою.
  Странная доля, не по годам,
  Кланяйся и проси:
  Бросьте монетку, мёсье и мадам,
  Я подниму, мерси!"
  Встретившись взглядом с Витьком, я кивнул ему на Гришу и его команду. Витёк дернулся, как будто его ударило током. Он бросил играть и сказал:
  - Конь! Давай сматываться!
  - Да ладно тебе, всё равно догонят, если им нужно будет. Поздно уже, да и надоело бегать.
  Витёк явно нервничал. Между тем, они приближались к нам, и мои надежды, что эта группа "товарищей" (или "господ"?) пройдет мимо нас, таяли с каждой секундой.
  Они подошли к нам. Гриша улыбнулся ехидной улыбочкой и произнёс:
  - Ну, шо, гусляры, притухли? - Гриша любил шо-кать и гы-кать. Я слышал, своё трудное детство он провёл на Украине. - Не боись, морды сегодня бить не будем. - Дятлы довольно зарыготали. - Сегодня у нас другая программа. Будем слушать конкретную музыку. А вы реально играть вот для этого человека, - Гриша снизу вверх посмотрел на длинного. - Представляю: это знаменитый Миша Филармония. Он знает любую музыку. И если вы сыграете то, шо ему нужно, то мы вас не обидим. А нужно ему типа шо-то нового, необычного, незнакомого. А если плохо сыграете, то мои хлопцы с вами порепетирут. Понятно? - Дятлы опять зарыготали.
  Я разглядывал Мишу Филармонию. Спортивная фигура, черные без седин волосы. Однако было ему лет пятьдесят или более. Об этом говорили лицо и глаза. Глаза большие, пронзительные, глубоко посаженные, под которыми просматривалась тонкая сеть морщин, прямой нос, крылья которого нервно подрагивали, полные красивые губы, аккуратные тонкие усики и бородка. Страус.
  - Ну, шо, Конь, начинай, давай! - Гриша достал из кармана брелок с цепочкой и завертел им на пальце. - Публика в нетерпении.
  Я взглянул на Витька. Он стоял нервный и бледный. Я шепнул ему:
  - Ну, давай, сбацаем что-нибудь из классики.
  Мы заиграли. Миша Филармония пристально смотрел на нас. Он достал из кармана сигарету и дорогую зажигалку. Элегантно откинув крышку зажигалки, прикурил и спрятал её обратно в карман.
  Когда мы закончили, то на несколько секунд воцарилась тишина. Гриша вопросительно посмотрел на Мишу. Тот выдохнул струю дыма и сказал:
  - Паганини. Соната номер два. Рондо для скрипки и гитары.
  Гриша возмущенно на нас наехал:
  - Вы шо, пеньки, играете!? Я же сказал конкретно, шо-нибудь новое и неизвестное! Быстро реабилитируйтесь! А не то, пожалеете!..
  Вот, удоды, чего пристали! Непонятно, что им надо! Ну ладно, сейчас изображу вам что-нибудь новое и неизвестное!
  Я провёл ногтём указательного пальца по открытым струнам, затем левой рукой прижал наугад несколько аккордов, потом заскользил по струнам, выводя простенькую мелодию. Дальше случилось что-то странное. Я играл, как на автопилоте, мои пальцы сами находили нужные звуки и аккорды, сами предугадывали, какую музыку дальше производить. Витёк подхватил мою мелодию и точно и синхронно попадал в такт. Меня захватила игра. Я перестал замечать всё вокруг, кроме гитары и скрипки, и развивал тему всё дальше и дальше, переходя из одной тональности в другую, из одного ритма в другой...
  Когда мы закончили, то опять стало тихо. Гриша вопросительно смотрел на Мишу. Тот долго молчал, затем сказал:
  - Прикольно!
  Он щелчком пальцев ловко стрельнул окурком. Я проследил за его полётом и с удивлением заметил, как окурок, пролетев не менее десяти метров, точно попал в урну.
  - Ну, шо будем делать? - спросил Гриша Мишу.
  - Пока их оставим, - ответил тот. - Грязные они какие-то. Есть у меня ещё один вариант.
  Миша Филармония повернулся и, не оборачиваясь, широкими шагами пошёл обратно, к машине. За ним в припрыжку бежал Гриша и причитал:
  - Ну, мы бы могли их отмыть, побрить, приодеть...
  Затем Гриша резко остановился, повернулся и подбежал к нам опять.
  - Ну, шо, пеньки, завяли? - сказал он, запыхавшись, - ваше счастье, шо вы ему понравились.
  Он достал стодолларовую купюру и бросил её в раскрытый футляр. И побежал догонять своих. Баклан галапагосский.
  У нас с Витьком буквально челюсти отвисли. Первым очнулся Витёк:
  - Я же говорил, что сегодня рыбный день. Вот и зелёненьких дождались! - Он потянулся за купюрой, но я ловко выхватил её у него из-под пальцев. - Ты что?
  - А ни что! - ответил я ему, - сам говорил, долги отдавать надо. Вот, сегодня и отнесу Сан Санычу. Мы ему как раз сотню баксов должны.
  - Да подождёт твой Сан Саныч. Он ведь сроков не называл! - Витёк явно обиделся и расстроился. - Надо бы это дело, того, обмыть.
  Я промолчал.
  - Слышишь, Конь! А что это такое ты лабал для этих придурков? И я с тобой вместе?
  - Сам не знаю, что-то накатило на меня. Бред какой-то.
  - А если бы тебя попросили повторить, сыграл бы снова?
  - Вряд ли. Это ж полный импровиз. Такое не повторяется.
  Витёк запел:
  - "Не повторяется, не повторяется, не повторяется такое никогда..."
  - Ладно, концерт окончен, собирай манатки!
  - Куда?
  - Куда-куда! Сам же говорил, обмыть это надо.
  - О-о-о!!
  
  3.1. Евгений Гвоздёв.
  Мы поджидали её у подземного перехода, и я узнал её сразу, как только она выползла из темной пасти перехода и поднялась по ступенькам на поверхность улицы. Сердце бешено заколотилось, я почувствовал, что кровь отлила от лица.
  Надо же, как молодой сопляк, волнуюсь, как перед первым свиданием!
  Я вышел из машины и пошел вслед за ней, отмечая про себя, как она изменилась за эти годы. Немного пополнела, но фигурка ещё в форме, волосы подкрашены, а вот в руке тот же старенький футляр, и наверняка та же самая скрипка. И походка та же. И тот же поворот головы. И туманный взгляд, от которого я сходил с ума девять лет назад. И так же "пижонится", как раньше, - ходит без очков и прищуривается.
  Я подумал, как её лучше окликнуть: по имени или по кличке? Хотя, что тут думать, она для меня всегда была только Сильвой. Моей Сильвой. Только моей Сильвой. А сейчас она для меня кто? Сильва или Наташа? Не хочу Наташку, Хочу Сильву! Интересно, а кто я был для неё? Как она меня называла: Женька, Жека, Женечка? Да, я для неё был "милый Женечка", и только однажды она меня назвала - Евгений. В самый последний раз, когда мы расставались: "Прости, Евгений, но нам надо расстаться..." Банально. Как Банально! Всё банально в нашем мире: обиды, ссоры, измены, расставания и пустые слова оправданий и извинений. Не банальны только чувства. Чувства всегда правдивы. Их можно скрывать, драпировать, ретушировать, - для других, но не для себя. Для себя самого свои чувства не скроешь. Вот оно, стучит под рубахой с частотой сто двадцать ударов в минуту, и никуда ты его не денешь.
  Я догнал её, и когда между нами было всего пара шагов, тихо окликнул:
  - Сильва!
  Она резко остановилась и повернулась.
  - Ты!?.. Женька!?.. - Она побледнела. Ну вот, теперь и её сердце набирало обороты.
  Несколько секунд мы стояли, жадно всматриваясь друг в дуга. Сильва! Даже не верится, что я опять вижу твой туманящий взгляд, эти глубокие, притягивающие, как магнит, глаза, эти пьянящие губы, всегда чуть приоткрытые, как бы зовущие к себе, к которым я столько раз прикасался своими губами: нежно и ласково, порывисто и страстно, жестоко и взасос. И эти волосы, в которых столько раз тонуло моё лицо, и которыми я не мог надышаться в минуты любви... Черт! Как сказали в одном фильме: "Я чувствую, что умру, если не прикоснусь к тебе..."
  - Господи, откуда!?.. Женька!.. Постарел как...
  - Зато ты не изменилась, выглядишь классно, как всегда!
  - Да, ладно тебе! Я уже тоже потихоньку превращаюсь в старуху. Ну, давай хоть, что ли, обнимемся!
  Мы обнялись. Бог его знает, какие чувства испытывает в таких случаях человек. Их нельзя рассказать или написать на бумаге. На то они и чувства, чтобы их только чувствовать.
  - Свалился, как снег на голову! Смотри, пальцы как дрожат, - Сильва протянула вперед ладошку с дрожащими тонкими музыкальными пальчиками, - а ведь мне сейчас играть! Конкурсное прослушивание! Вот так, в кои-то веки встретишь тебя... ну, как я буду играть?
  - А может, наоборот, ты будешь играть более вдохновенно!
  - Нет, Женька, я, правда, страшно спешу. И жутко волнуюсь.
  - Сильва, неужели ты думаешь, что я способен бросить тебя на произвол судьбы? Я здесь специально, чтобы тебя подвести. У меня машина.
  - Один раз бросил, и этого хватило...
  - Ну, кто кого бросил, это ещё вопрос!
  - О-па! Не успели повстречаться, а уже выясняем отношения! - Мы с Сильвой посмотрели друг на друга и весело заржали. Волнительный мандраж от внезапно нахлынувших чувств постепенно спадал. - Ладно, веди к своей тачке!
  Она взяла меня под руку, и мы пошли к машине.
  Сильва болтала без умолку. Это с ней бывает, когда она сильно волнуется.
  - Ну, Женька, ты даёшь? Это ж сколько лет?.. А у меня сегодня прослушивание в филармонии. Довезёшь меня туда? Представляешь, есть вакансия в наш симфонический. У меня крупный шанс туда попасть. Представляешь? Господи, только бы отыграть нормально. С утра сплошная круговерть. Дочка приболела, еле выперли в детский садик. Ещё ты свалился на мою голову. Где же ты пропадал всё это время? Женился хоть, или нет?.. Ну, ты крутой парень! Это что, твоя тачка? Нормально живешь! Иномарка! Как называется?
  - "Мерседес".
  - "Мерседес"! Класс! Ой, там кто-то сидит!
  - Сильва, это мои, э-э..., знакомые. Они довезут нас, куда надо.
  Задняя дверь распахнулась, и из неё вышел Гриша.
  - Ну шо, мадмуазель, просим, как говорится, до нашего шалашу, - сказал он.
  Сильва нерешительно остановилась и вопросительно посмотрела на меня. Я молчал. Что я ей мог сказать? Ну, что я мог сделать! Я готов был сквозь землю провалиться за то паскудство, которое совершил. А кроме этого, я ничего не мог поделать. Да и провалиться, собственно говоря, я бы тоже не смог.
  Гриша схватил Сильву за локти и стал заталкивать в машину:
  - Давай, цыпочка, залазий, будь умницей, не серди дядю.
  - Женя, что происходит!? - почти закричала она.- Пустите меня! Я никуда не поеду!..
  Гриша толкнул её на заднее сидение и сам плюхнулся рядом с ней. Потом взглянул на меня и произнес:
  - Ну, шо замер, Гвоздь? Садись вперёд!
  Мне ничего не оставалось делать, как сесть в машину.
  
  3.2. Наталья Малахина.
  Я спешила, поэтому опаздывала. Каламбур какой-то! Скорее, наоборот. Люди опаздывают, поэтому спешат. А у меня всё не так, как у людей. Вроде, вчера всё приготовила, настирала, нагладила, а время уже поджимает. Надо еще просушить волосы, наложить легкий макияж, подвести глаза. А ещё хотела проиграть хотя бы раз свою программу.
  Пришёл Володя. Он отводил дочку в садик. Я спросила:
  - Ну, что, плакала?
  - Да, немного поплакала и пошла. Всё нормально, ты не переживай!
  Я вздохнула. Вот так всегда, когда я отвожу Женечку в садик, она никогда не плачет и идёт спокойно. Как только отводит Володя - та вся в слёзы. Папина дочка.
  - Ну, что, ты на старте? Смычок наканифолила? - спросил он.
  - Ой, не приставай ко мне сейчас, а то сделаю что-нибудь нехорошее!
  - Ладно, ладно, я убегаю. Наташ, позвони мне потом обязательно!
  - Хорошо.
  Он выпил свой утренний чай, чмокнул меня в щёку и убежал на работу. "Ни пуха, ни пера!". К чёрту!!!
  Ещё целый час я красилась и одевалась. Потом проглотила таблетку успокоительного и пошла.
  Возле автобусной остановки меня сзади окликнули. Назвали таким дорогим мне и давно забытым именем: Сильва!? Что-то ёкнуло внутри меня и, уже предчувствуя фантастическую странность и необычность того, что я должна сейчас увидеть, я обернулась. Дыханье сбилось, и я нервно вскрикнула:
  - Ты!?.. Женька!?.. - Сердце на мгновенье замерло, а потом забилось с удвоенной скоростью.
  Несколько секунд мы стояли, жадно всматриваясь друг в дуга. Женечка! Даже не верится... Господи, как ты изменился! Морщины... А глаза те же, красивые и лукавые, глубокие и пронзительные, притягивающие и зовущие... И эти соблазнительные губы, всегда чуть улыбающиеся, которые столько раз прикасалась ко мне: нежно и ласково, порывисто и страстно, жестоко и взасос. И эти волосы, которые я столько раз гладила и ерошила...
  - Господи, откуда!?.. Женька!.. Постарел как...
  - Зато ты не изменилась, выглядишь классно, как всегда!
  - Да, ладно тебе! Я уже тоже потихоньку превращаюсь в старуху. Ну, давай хоть, что ли, обнимемся!
  Мы обнялись. Бог его знает, какие чувства испытывает в таких случаях человек. Их нельзя рассказать или написать на бумаге. На то они и чувства, чтобы их только чувствовать.
  - Свалился, как снег на голову! Смотри, пальцы как дрожат, - я протянула вперед ладошку с дрожащими пальцами, - а ведь мне сейчас играть! Конкурсное прослушивание! Вот так, в кои-то веки встретишь тебя... ну, как я буду играть?
  - А может, наоборот, ты будешь играть более вдохновенно!
  - Нет, Женька, я, правда, страшно спешу. И жутко волнуюсь.
  - Сильва, неужели ты думаешь, что я способен бросить тебя на произвол судьбы? Я здесь специально, чтобы тебя подвести. У меня машина.
  - Один раз бросил, и этого хватило...
  - Ну, кто кого бросил, это ещё вопрос!
  - О-па! Не успели повстречаться, а уже выясняем отношения! - Мы посмотрели друг на друга и весело заржали.- Ладно, веди к своей тачке!
  Я взяла Женьку под руку, и он повёл меня.
  Мы подошли к серебристой иномарке, это был "Мерседес". Круто! Неужели это Женькина машина? Нам с Володькой до конца жизни на такую не заработать.
  В машине сидели люди. Внезапно задняя дверь открылась, и из неё вышел толстый мужик. И хотя он был прилично одет: темный костюм, белая рубашка с ярко-красным переливчатым галстуком, - доверия он мне, как-то, не внушал. Лицо у него (я бы даже сказала - рожа) было противное, какое-то мерзкое: тёмные, маленькие, буравящие глазки, массивный подбородок с толстыми губами, нос, как зеленая, но уже начинающая спеть и краснеть, слива, толстые щёки, чуть оттопыренные уши и лысеющий черепок.
  - Ну шо, мадмуазель, просим, как говорится, до нашего шалашу, - сказал он.
  Я немного обалдела да призадумалась, как та ворона, которой бог послал кусочек сыру, и вопросительно посмотрела на Женьку. Вдруг этот толстый зашёл сзади, схватил меня за локти и стал заталкивать в машину, при этом слюняво приговаривая:
  - Давай, цыпочка, залазий, будь умницей, не серди дядю.
  Я начала было сопротивляться, но, во-первых, мне мешала скрипка, а во-вторых, толстый меня легко, как пушинку, пригнул и ткнул в салон автомобиля.
  - Что вы делаете? Женя, что происходит!? - закричала я.- Пустите меня! Я никуда не поеду!..
  На заднем сидении сидел ещё один: какой-то лысый качок. Он схватил меня за плечи и прижал к сидению и держал до тех пор, пока толстый не плюхнулся рядом со мной и не закрыл дверь. Таким образом, я оказалась зажатой между двумя объемистыми мужскими телесами, да ещё скрипка лежала на коленях. Женя сел впереди, рядом с водителем, и мы поехали.
  Та-а-а-ак... Вляпалась, девочка. Вряд ли всё это похоже на дружескую встречу, а похоже это, более всего, на похищение с применением грубой физической силы. Господи, ну зачем им меня похищать!? Я что - дочь миллионера или руководитель коммерческого банка? Блин, "кавказская пленница"! А Женька? Женька, сволочь, он что же, с ними заодно? Да, нет, не может быть, как же он так мог?...
  - Женя, объясни, что происходит, - закричала я опять, - куда мы едем?
  Женька сидел, не оглядываясь на меня, и молчал, уставившись на дорогу. Вместо него заговорил толстый:
  - Закрой свой ротик, цыпочка, иначе мне его придётся закрыть. Отвезём мы тебя в одно хорошее место, к одному хорошему дяде, так шо, если будешь себя хорошо вести, то с тобой ничего плохого не случится.
  - Пустите меня, сволочи, мне надо в филармонию! Остановите машину! Женька!...
  - Ша! Я сказал! - толстый уставился на меня своими сверлящими глазками и замахнулся рукой, - Я же тебя предупредил, цыпочка, так шо не заставляй меня применять силу. Отвезем мы тебя в филармонию, только не в ту, в которую ты хочешь.
  Ну и черт с вами, буду молчать! Удивительно, но страшно мне не было: я не верила в реальность своего похищения. А было жутко обидно, что меня, как глупую овцу запихнули в машину и увозят не понятно куда. И не понятна была роль Женьки в этой истории. Ну, не могла я поверить, что он способен на такие подлости по отношению ко мне. Что же всё же случилось?
  Ещё более было обидно, что я пролетаю с конкурсным прослушиванием. Единственный в нашем городе, да и во всей области, симфонический оркестр объявил вакансию на место скрипки. И у меня был реальный шанс попасть туда. Дирижер оркестра, Афанасий Григорьевич, уже слушал меня и заявил, что из всех пяти претенденток я более всего ему подхожу. Надо только, сказал он, хорошо выступить на конкурсе и подождать, что решат остальные члены комиссии. Главное - переиграть Риту Пономарёву, а остальные мне - не конкуренты. Сколько я готовилась, сколько пилила своей скрипкой Володьку и дочку свою, сколько надежд у меня было на этот симфонический оркестр! Ведь это значит, что будет нормальная работа и не надо бегать по урокам, что будет нормальная зарплата и можно, наконец-то, раздать все долги, и купить Женьке игрушки, какие она хочет, и выкинуть наш старый гудящий и хрипящий телевизор, и... Стоп!
  Меня, как молния, пронзила ужасная догадка. А что, если всё это устроено для того, чтобы провалить моё участие в конкурсе? Чёрт! Ну конечно, меня продержат где-нибудь до вечера и всё, прощай конкурс, прощай вакансия, прощай симфонический оркестр! Сволочи!
  Меня начал бить мандраж. Постепенно мы выбрались из центра города и помчались по малознакомым улицам. Я попыталась взять себя в руки и успокоиться. В конце концов, не убить же они меня хотят. Пусть не рассчитывают. Так просто я им не дамся! И потом, надо всё-таки выяснить, какое отношение ко всему этому имеет Женька. Не могла я поверить, что он так просто мог меня отдать на растерзание этим жлобам. Была у меня тайная надежда, что пока я рядом с ним, со мной ничего плохого не случится. Да и судя по поведению жлобов, Женька находился в такой же ситуации, что и я. Женька, Женька! Сколько мы не виделись? Девять лет прошло с тех пор, как мы расстались; с тех пор, как я столкнулась с Лидочкой Масловой, которая выскочила из твоей комнаты, нахально улыбаясь мне в глаза; с тех пор, как ты чуть ли не на коленях просил у меня прощения, клянясь в том, что у тебя с ней ничего не было; с тех пор, как я сказала тебе: "Прости, Евгений, но нам надо расстаться..." И с тех пор ты как в воду канул. А ведь я тебя ждала потом почти три года. Не спала по ночам, гладила свою скрипку и играла на ней твои мелодии, которые мы играли с тобой на институтских вечерах и которые зажигали и сводили с ума всю нашу общагу. И всё это время за мной ходил, как привязанный, мой Володя. Что мне оставалось делать?..
  Почти всю дорогу мы ехали молча. Только иногда жлобы лениво переговаривались и подавали реплики. Я почти успокоилась, а один раз даже чуть не прыснула со смеха, когда толстый назвал своих "пацанов" по именам. Отказывается, моего соседа слева звали Колян, а водителя - Толян. Как в дешёвом криминальном романе. Выглядели они, как "реальные пацаны": гора мускул, короткая стрижка, татуировка, жвачка. Господи, неужели такие правда бывают в жизни?
  Мы подъехали к усадьбе, ограждённой высоким кирпичным забором. Автоматические ворота раздвинулись, и мы заехали внутрь. "Небольшой" красивый трёхэтажный особняк стоял в глубине, вокруг него был разбит парк с цветниками, аккуратными дорожками, подстриженным газоном, ровно посаженными деревьями. Кругом налеплены микротелекамеры. Живут же люди!
  Толстый сказал:
  - Так, Гвоздь. Отведёшь даму в комнату для гостей и составишь ей компанию. Когда надо, вас позовут. А ты, Колян, проводишь их, и присмотри за ними, шо бы не заблукали.
  Мы вышли из машины.
  
  3.3. Евгений Гвоздёв.
   С Наташкой я познакомился, когда я был на пятом курсе, а она - на втором. На первом курсе она жила на квартире, и только на втором переселилась в нашу общагу. Тот час же по общаге пронёсся слух, что к нам поселили великого "Паганини" и теперь нам всем не будет покоя. И действительно, очень часто, поздними вечерами, в ночном, тихом и уставшем от дневной суеты воздухе стали раздаваться пронзительные и тоскливые звуки скрипки, доносившиеся с четвертого этажа. Это играла Наташка. Мы, пацаны, жили этажом ниже, но межэтажные перекрытия не мешали скрипке доставать каждого. И на каждого эти звуки действовали по-разному. Одни, в тоске и печали, погруженные в сладкие мечтания, задумчиво поднимали к потолку глаза; другие, беззлобно ругаясь и возмущаясь: "О-о-о! Проклятый Паганини! Я тебя убью когда-нибудь! Опять кота за хвост...и как только её угораздило поступить в технический университет, а не в консерваторию?", - принимались колотить длинной палкой в потолок. На меня, как на гитариста и человека наиболее близкого к музыкальной сфере, звуки скрипки действовали возбуждающе, я бы даже сказал - возбуждающе-интригующе, или даже интригующе-конкурирующе. Если стук палки в потолок не помогал, то я брал гитару в руки, и мы с ребятами начинали орать что-нибудь вроде: "Ой-ё, ой-ё, ой-ё...". Скрипка замолкала, чтобы потом, минут через пять, когда мы угомонимся, заиграть снова.
   Помню, в самый первый раз, когда на нас с потолка обрушились скрипичные звуки, меня, опять же, как человека наиболее компетентного в вопросах музыки, ребята спросили: а что, собственно говоря, мы имеем честь слушать, из какой это оперы? С потолка раздавалось что-то из музыки Кальмана. Я ребятам ответил, что это - "Сильва". Они на меня вытаращили глаза, как бы задавая вопрос: что это ещё за зверь такой - Сильва? "Ну, "Сильва" - Королева чардаша, - сказал я, - оперетта Имре Кальмана". Володька возмутился: "Пусть она будет хоть королевой, хоть Сильвой, но это не даёт ей право издеваться над порядочными людьми!". И он принялся колотить палкой по потолку. С тех пор Наташку начали называть Сильвой, и у нас появилась традиция стучать палкой по потолку под звуки скрипки. Правда, традиция эта вскоре отмерла, но кличка за Наташкой осталась. И, кстати сказать, Володька потом, несколько лет спустя, стал её законным мужем.
   Мы не могли не встретиться, и на одной из общаговских вечеринок я познакомился с Сильвой. Сначала она мне не понравилась. Как и я - ей, как потом она мне призналась. Ребята насильно сунули нам в руки инструменты: ей - скрипку, мне - гитару, и заставили играть. С этого момента началось "триумфальное шествие" нашего дуэта. Мы, что называется, сыгрались. И прославились на весь университет. Не проходило и недели, чтобы мы не участвовали в каких-то там концертах, праздниках, капустниках и даже в торжественных церемониях. А потом, кроме музыкальных страстей нас с Наташкой закрутили другие страсти. И пришлось нам пережить и насмешливые приколы ребят, и неуёмную энергию сплетников, и злостные взгляды завистников.
   Да, были раньше времена, а теперь - моменты...
  Мы зашли в комнату, и Колян закрыл за нами дверь, повернув ключ в замке. Вот, гады! Не ожидал я от них такого поведения. Хотя, что ещё можно ожидать от этих бандюганов? Морды бандитские, и повадки такие же. Чёрт меня дёрнул связаться с ними. Непонятно, зачем их дядя Миша держит?
  Сильва бросила скрипку на стол и упала в кресло. Посмотрела на меня презрительным и обиженным взглядом. Интересно, что она обо всём этом думает? Она резко вскочила с кресла, подошла к окну и отвернулась от меня. Молчит. Никогда не заговорит первой. Я подошел к ней сзади и остановился в полуметре. Что же ей сказать, с чего начать? Господи, как хочется взять её за плечи и развернуть к себе лицом. Как объяснить ей, что привезли её сюда не для пыток и бандитских разборок, а для её же блага? Мне расхотелось ей что-либо объяснять, а захотелось обнять её и вот так стоять, глядя в окно на распускающуюся молодую и сочную листву на деревьях.
  Мы стояли так довольно долго. Я всё не решался заговорить, потому что не знал, с чего начать. Все слова казались дурацкими и неуместными. "Прости, Сильва, что так получилось...". "Ты знаешь, Сильва, это всё недоразумение, эти придурки немного перестарались...". "Понимаешь, Сильва, ты должна выполнить особую миссию...". Тьфу, идиотизм какой-то.
  Внезапно Сильва развернулась ко мне. Мы посмотрели друг другу в глаза, и я поразился перемене её взгляда. В нём теперь не было ожесточённости и обиды, а была в нём рассеянность и задумчивость. И туман, как тогда... Мне ужасно захотелось протянуть руку и погладить Сильву по волосам. Затем случилось то, что я от себя никак не ожидал: я взял в свои ладони её голову и притянул её губы к своим...
  Мы целовались.
  А потом меня стал разбирать безудержный смех, я хохотал, как припадочный.
  - Женька, ты чего? - удивлённо спросила она.
  
  3.4. Наталья Малахова.
   Нас с Женькой втолкнули в комнату и заперли дверь снаружи. Комната для гостей выглядела не хило: дорогая мебель, кожаные диваны и кресла, стол с резными ножками, ваза со свежими розами. Я плюхнулась в кресло и посмотрела на Женьку. Взгляд у него был виноватый и как бы извиняющийся. Ну, давай, рассказывай, какую интригу и афёру ты затеял со мной. Женька молчал. Чёрт упрямый! Никогда не заговорит первым. Ну и чёрт с тобой!
   Я встала и подошла к окну. Как тут у них красиво! Стройные деревья с молодой и сочной листвой, аккуратные дорожки, ровно подстриженная зеленая травка... Как долго мы не виделись с Женькой, как много хочется его расспросить, да и самой рассказать. Странно, сколько раз я представляла нашу встречу, тайно мечтала о ней, хотя и гнала от себя все эти мысли прочь, прочь! И вот теперь стоим, молчим. Как-то всё нелепо и глупо. И ни черта не понятно!
   Я резко повернулась, и внезапно у меня перехватило дыхание. Его глаза были так близко от меня. Всё, что происходило сейчас со мной, стало вдруг далёким и ненужным. Были только его глаза и его руки. А дальше случилось то, что я никак не ожидала: он притянул меня к себе.
   Мы целовались.
   Вдруг Женька начал хохотать, как сумасшедший.
   - Женька, ты чего? - спросила я.
   Он сквозь смех произнёс:
   - Здесь везде камеры понатыканы. Они, гады, сейчас смотрят на нас...
   Я стала заражаться его ржанием и сама засмеялась:
   - Вот, сволочи, такой кайф обломали!..
   Дверь распахнулась, и мы с Женькой, как по команде, перестали смеяться и повернули головы. У дверей стоял то ли Колян, то ли Толян и с кривой ухмылочкой смотрел на нас.
   - Ну что, голубки, собирайтесь, велено проводить вас к шефу, - сказал он и, кивнув на мою скрипку, добавил: - с вещами на выход!
   Я взяла скрипку со стола, а Женька достал откуда-то из угла гитару. Вот те раз! Как-то всё удивительным и странным мне показалось. Я его спросила:
   - Женька, ты чего, на концерт собрался?
   - Ага. Вроде того. Пойдем к шефу, он всё объяснит. И ничего не бойся, это совсем не то, что ты можешь подумать.
   - Да я и не боюсь, только я ни перед кем играть не собираюсь.
   Женька промолчал.
   Мы пошли по коридору, поднялись по лестнице на второй этаж и остановились перед дверями, на которых висела табличка:
  
  КОНСУЛЬТАНТ
  ПО ПРАКТИЧЕСКИМ ВОПРОСАМ
  М. И. ФИЛАРМОНИЯ
  
   Сначала я не поняла, а потом до меня дошло: Филармония - это, оказывается, фамилия, а не концертная организация.
   Толян (или Колян) проскочил внутрь и через пару секунд вышел обратно.
   - Прошу! - вальяжно проговорил он, распахивая перед нами дверь.
   Мы с Женькой прошли в кабинет, а Колян (или Толян) осторожно прикрыл за нами дверь, оставшись снаружи.
   Кабинет удивил меня своей обстановкой. Он представлял собой большую комнату, у дальней стены которой стоял стол громадных размеров, на котором располагалась компьютерная техника, соединённая и переплетённая проводами: какие-то принтеры, сканеры, модемы и штук восемь больших и маленьких мониторов, обращенных экраном к хозяину. Справа, у стены, стояли столы и стеллажи, заваленные непонятной аппаратурой, а на стене, до самого потолка, аккуратно были развешены различные музыкальные инструменты. Как в магазине или на выставке. Чего тут только не было: балалайки, скрипки, альты, гитары, домры, флейты, трубы, саксофоны и ещё какие-то неизвестные мне инструменты. В углу торчал контрабас. А в другом углу, возле окна, стоял шикарный красный рояль. Довершали картину две здоровенные, я бы даже сказала, зверские акустические колонки, стоявшие в углах комнаты на полу по обе стороны от дверей. Размером они были чуть повыше меня, и были напичканы динамиками, резонаторами и ещё бог знает какими причиндалами.
   Над головой хозяина кабинета, на пустой стене, одиноко и сиротливо (по сравнению с правой соседней стеной), висела необычная картина. Она-то и поразила меня более всего. Я прищурилась: мой взгляд не мог оторваться от неё в течение нескольких секунд, да и в течение следующего разговора мои глаза всё время непроизвольно притягивались к ней. Это было средних размеров полотно, написанное масляными (а, может быть, какими-то другими - я в этом не разбираюсь) красками, помещённое в простую деревянную рамку. Сюжет картины был довольно необычным: большая комната, три окна которой выходят на улицу. В центре комнаты изображена в полный рост девушка, играющая на скрипке. А в окна заглядывают большущие, пронзительные глаза: великан смотрит в комнату, приблизив к этим окнам почти вплотную свои громадные зрачки. Каждая жилка, каждая чёрточка в радужке, каждая ресничка были прорисованы с такой чёткостью и аккуратностью, что дух захватывало, и чёрные, бездонные зрачки притягивали, как магнит. Крайнее окно разбито. Его разбил человек-великан, очевидно желая рукой пролезть внутрь комнаты, но пальцы его пока остались лежать на подоконнике, на поломанной раме и на осколках разбитого стекла, занимая своими размерами всю ширину оконного проёма. На пальцах видны порезы и царапины, из которых капает кровь на пол комнаты. У меня даже мурашки по спине забегали, когда я представила, как это, должно быть, неприятно, когда в пальцах торчат осколки стекла. Из-за головы великана в окна пробиваются солнечные лучи, наполняя комнату сумеречным, гнетущим светом. На полу комнаты рассыпан всякий хлам: бумаги, тетрадки, карандаши и маленький механический будильник. А девушка играет для этого великана и смотрит в его огромные глаза, и отражается в них темным силуэтом... В правом нижнем углу картины была какая-то надпись. Чуть позже, когда я подошла поближе, я смогла прочитать: "Музыка страха или конец мироздания". Еще чуть ниже надписи стояла размашистая неразборчивая подпись автора.
   Из-за стола поднялся "шеф". Он не стал к нам близко подходить, а остановился у края своего безразмерного стола, опершись на его край правой рукой, левую поставив на бок, и скрестив ноги. На "шефа" он был совсем не похож: высокий, худой, но жилистый дядька, внимательные, пронзительные глаза, симпатичная бородка с усиками, длинные волосы, завязанные сзади в хвостик. В довершении ко всему, он был одет в джинсовый костюм, который делал из него, скорее, хиппи конца шестидесятых, чем "шефа" нашего времени. Когда он заговорил, меня поразил его глубокий низкий голос. Такой голос бывает у гипнотизёров и у людей, умеющих убеждать.
   - Проходите. Обойдёмся без церемоний, - сказал он. - У меня мало времени. Меня зовут Михаил Иннокентиевич, но это слишком длинно. Поэтому все называют меня просто - Миша или дядя Миша, и ты, крошка, тоже можешь так меня называть.
   - Я вам не крошка! - фыркнула я.
   - Это не важно, - продолжал он, - тебя, крошка, привезли сюда затем, чтобы ты нам немного помогла. К сожалению, Евгений, твой давний знакомый, как я вижу, не успел тебе сообщить суть дела, так что это придется сделать мне. Ты должна вместе с Евгением сыграть. Сыграть так, как вы играли раньше, когда, говоря современным языком, все тащились от вашей игры. Сейчас вы прорепетируете, и если у вас получится, то вас отвезут в одно место, где и проявите свой талант. Я, со своей стороны, готов оплатит это мероприятие. Всё понятно?
   Я была готова взорваться от возмущения, во мне всё кипело. Нет, ведь это ж надо, какие нахалы! У меня сегодня конкурс, решается, можно сказать, моя судьба, а они нагло притащили меня сюда, для того, чтобы я что-то тут репетировала, непонятно зачем.
  - Да с какой стати, чёрт подери, я должна тут что-то играть! Вы знаете, что вы сорвали мне конкурсное прослушивание! Я столько готовилась, такой шанс пропал! Сколько я мечтала о симфоническом оркестре! И вдруг появляется друг юности со своими "братанами" и насильно увозят меня непонятно куда! - Я покосилась на Женьку, который смиренно стоял чуть сзади меня и двумя ладонями обхватил гриф своей гитары. Он открыл, было, рот, чтобы возразить мне, но меня уже ничего не могло остановить, я опять повернулась к "дяде" Мише. - Не-е-ет! Это вы всё специально сделали! Сволочи! Думаете, я не знаю! Признайтесь честно, это Ритка Пономарёва подговорила вас! Сколько она вам заплатила? А мне теперь рассказываете сказочку про какое-то своё мероприятие! Не выйдет! Плевать я нас хотела. Вы мне ещё за это ответите!..
  Дядя Миша присел на краешек стола, скрестил руки на груди и хитро заулыбался своей стальной улыбочкой. Потом он достал сигарету, зажигалку, прикурил и спросил, обращаясь к Женьке:
  - Что там у вас случилось?
  - Да, Гриша, идиот, схватил её в охапку и запихнул в машину, - ответил тот, - так что и не знаю, что Сильва о нас подумала.
  - Всё правильно, я ему приказал доставить Сильву во что бы то ни стало: в любом случае и в любом виде. Вот он и постарался.
  - Скорее всего - перестарался, - добавил Женька.
  Обо мне говорили, как о какой-нибудь вещи. Я снова возмутилась:
  - Что! А меня вы об этом спросили? Хочу я этого или нет...
  Дядя Миша меня резко перебил:
  - Так, детка! Слушай меня внимательно, мне некогда долго объяснять. Во-первых, выкинь этот симфонический оркестр из своей красивой головки. Билетик туда давно уже продан, и твоё, так называемое, конкурсное прослушивание ничего не решает. Одно ты угадала правильно: этот билетик вытянула Рита Пономарева. Она сейчас, наверное, играет на конкурсе и, безусловно, победит на нём...
  - Это потому, что меня там нет, - я не могла успокоиться. - Вы всё врете! Откуда вы знаете?
  - Успокойся, крошка!
  - Я вам не крошка!
  - Ладно, детка, тише! Я тебе всё объясню. Ты думаешь, что Рита Пономарева заплатила нам? Это же смешно! Зачем ей действовать так сложно? Если она и заплатила, то не нам. Её деньги нас не интересуют. Это мы можем купить и Риту, и тебя с потрохами. Вспомни, кто у Риты папа? Где он работает и какую должность занимает? Дело, впрочем, даже не в должности, а в спонсорском взносе, эдаком безвозмездном пожертвовании, который он сделал в фонд симфонического оркестра. Если тебе интересно, я могу назвать сумму: полторы тысячи. Баксов. У тебя есть полторы тысячи баксов? Ах, нет! Тогда как ты можешь мечтать о вакансии?
  - Откуда вы про это знаете?
  - Ну, детка, это моя работа! Я много чего знаю. Но не будем отвлекаться. Во-вторых, я привёз тебя сюда, и тем самым сорвал твоё выступление на прослушивании, то есть избавил тебя от позора и унижения проигрыша. В-третьих, я не злодей и не собираюсь тебя нещадно эксплуатировать, и заплачу тебе за работу, причем гораздо больше, чем Рита Пономарёва за вакансию. Например, три тысячи баксов тебя устроит?
  - Ага, купите меня с потрохами! Да кто вам поверит?.. А если я не согласна?
  - Почему?
  - А просто так, из принципа: не хочу продаваться!
  - Не смеши меня, крошка! - он затушил окурок в пепельнице и посмотрел мне в глаза, - я не собираюсь покупать у тебя что-нибудь неприличное, а плачу тебе деньги за то, что ты умеешь делать лучше всего: за твою игру на скрипке. И учти, такие деньги не заплатит тебе ни один симфонический оркестр.
  На меня навалилось какое-то оцепенение. Я смотрела в глаза дяди Миши и не могла отвести взгляд. Странным образом они приковали меня к себе и не давали ни взглянуть по сторонам, ни повернуть головой. Накатилось полусонное состояние. Я резко встряхнула головой, мой взгляд, оторвавшись от его пронзительных глаз, поплыл по сторонам: по столу, по стенам и окнам, по роялю. Наконец, он остановился на картине. Что-то было не так. Я смотрела на картину и не могла понять, что меня так удивляет. Наконец, меня, как электрическим током, пронзила догадка: девушка на картине передвинула смычок! Я точно помню, что раньше смычок касался струн скрипки своим "носом". Ведь я скрипачка, и всегда замечаю малейшие детали постановки рук. Правая рука девушки раньше была отведена в сторону. Теперь же она заглубила смычок в струны и даже, как будто, немного сдвинула левую руку! Как такое может быть с картиной? Либо я схожу с ума, либо это живая картина!
  Дядя Миша щелкнул пальцами и позвал меня:
  - Крошка ты где? Посмотри на меня!
  Не знаю, что со мной случилось, всё было, как в тумане... Я спросила, медленно растягивая слова:
  - Почему вы так решили?
  - Что решил?
  - Что я не ничего не умею делать лучше, кроме игры на скрипке?
  - А, это! - дядя Миша усмехнулся.- Об этом ты лучше у своего Женьки спроси. Не отвлекайся, смотри мне в глаза... Расслабься... Тебе хорошо, тебе легко... тебе хочется петь, тебе хочется летать...
  Мной овладела эйфория. Действительно, захотелось петь и летать. Стало как-то радостно и весело. Как будто наклюкалась шампанского. Я помотала головой, и мой взгляд опять упёрся в картину. Девушка на ней снова отвела руку со смычком. Но теперь это меня не удивило, и я восприняла это как должное: ведь она играла на скрипке! Я поймала себя на мысли, что теперь наоборот, я удивилась бы больше тому, если бы рука девушки осталась в прежнем положении. Внезапно, не ожидая от себя самой, я вскрикнула:
  - Конец музыке! Страх мирозданию!
  Наверное, интересно было бы сейчас посмотреть на себя со стороны: я стояла с раскрытым ртом и улыбалась, как дурочка.
  Дядя Миша, не отрывая от меня своего пронзительного взгляда, сказал, обращаясь к Женьке:
  - Сними картину!
  - Зачем? - спросил Женька.
  - Сними! Она отвлекается.
  Женька подставил стул и полез за картиной. Пока он её снимал и опускал на пол, я неотрывно смотрела на нарисованные глаза, которые мне вдруг отчетливо показались похожими на глаза дяди Миши, и на девушку со скрипкой. Девушка всё время двигала смычком по струнам. Её рука оказывалась то в одном, то в другом положении. Мне это так показалось забавным и так меня развеселило, что я принялась хохотать и показывать на картину указательным пальцем.
  Наконец, Женька поставил картину на пол лицом к стене. Я опять встретилась взглядом с глазами дяди Миши.
  - Успокойся, крошка! - сказал он.
  - Я вам не крошка!! - рявкнула я.
  - Хорошо, детка, хорошо! Ты не крошка, успокойся. Давай займемся делом.
  Дальше всё было, как в тумане. Женька подал мне скрипку, сам с гитарой уселся на стул.
  - Что будем играть? - спросила я.
  - Давай, Сильва, для начала попробуем мою тарантеллу,- ответил Женька, - помнишь её?
  - Конечно, Женечка, я помню каждую минуту, проведенную с тобой! А тарантеллу лучше всех! Помнишь, как после тарантеллы наши тела шли на таран?..
  И мы начали играть...
  
  4. Всеволод Руматов.
  Итак, я, Вольный Ветер, выхожу на тропу войны! Борьба предстоит не на жизнь, а на смерть. Одни названия имён моих врагов чего стоят: Мёртвая Голова, Свинцовый Кулак, Кровавый След, Поцелуй Смерти, Вспоротое Брюхо...
   Мои главные атрибуты - скорость и осторожность. Я должен проникнуть на территорию врага, найти и завладеть Священной Книгой Знаний, которая сделает меня повелителем этих земель.
   Я бегу по лесной тропинке, лишь изредка останавливаясь, чтобы взглянуть на карту. Мне надо пересечь Тревожный Лес, где за каждым кустом или деревом может поджидать засада. У меня с собой всего одна линейная винтовка, с которой много не навоюешь. Свинцового Кулака вообще винтовкой не одолеешь. Для него это - как комариные укусы. Против Кулака надо иметь, как минимум, лазерную пушку, а еще лучше пушку зенитной артиллерии. Поэтому сейчас главное - найти оружие. И вот, первая находка: телепорт. Когда станет слишком жарко, он может пригодиться.
   Я услышал, как сзади раздаются выстрелы, и пули засвистели у меня над головой. Так! А вот сейчас мешкать нельзя! Я резко свернул в чащу и побежал, перепрыгивая через ямы, пни и поваленные стволы. Выстрелы стали раздаваться реже, но всё же иногда шальная пуля пролетала рядом и с треском вонзалась в ствол дерева. У меня есть два варианта: либо бежать, не останавливаясь, включив максимальную скорость, либо развернуться и принять бой. В первом случае я могу заблудиться и не успеть собрать оружие. Во втором... С линейной винтовкой ввязываться в бой рискованно... Но, видимо, придется.
   Внезапно я выскочил на большую поляну. Открытое пространство! Это очень опасно. Но у меня не было времени сориентироваться, и я пересёк её с максимально возможной скоростью. Оказавшись на другом краю поляны, я решил остановиться и сделать засаду. Спрятавшись за большим валуном и приготовив винтовку, я внимательно стал наблюдать за противоположным краем. Там зашевелились кусты и листва, а затем всё затихло. Так! Мой преследователь - не дурак, на рожон не лезет. Ну, ничего, сейчас мы тебя потревожим. Я заметил, как из кустарника напротив вылетела птица. А, была, не была! Я решил открыть огонь по кустам. Прицелившись, я выстрелил.
   Один раз, второй, третий, четвёртый, пятый!
   Кусты задрожали, из них с диким рёвом и воем вышел, покачиваясь, Кровавый След. Он пытался двигаться ко мне, но я сделал ещё пять метких выстрелов. Кровавый след рухнул, как подкошенный.
   Ай, да винтовочка! Ай, да молодец! Чтобы прикончить такого монстра, надо сделать не менее восьми точных попаданий. И я сделал это! Ес!
   Но я рано радовался. Расслабляться нельзя, это равносильно самоубийству. Поднявшись из-за валуна, я обернулся и вдруг увидел перед собой перекошенную улыбочку Свинцового Кулака. Его свинцовый кулак не заставил себя долго ждать и обрушился прямо мне в зубы. Я отлетел, метров на пять, наверняка потеряв половину здоровья. Кое-как поднявшись на ноги, я снова увидел перед собой ухмыляющуюся рожу Свинцового Кулака. Его кулак уже свистел в воздухе, когда я, непонятно как, мобилизовав все свои чувства, нажал на кнопку телепорта.
   Я тут же очутился в другом месте. Я узнал его. Это были бесконечные лабиринты Змеиного Дворца. В этих лабиринтах можно было найти всё: какое угодно оружие и сколько угодно еды и здоровья. Одного нельзя было найти: выхода. Чтобы выйти отсюда, надо иметь телепорт. А телепорт можно было отнять только у поверженных врагов. Так что у меня только одна возможность: вооружаться и сражаться.
   Я побежал по бесчисленным коридорам и лестницам дворца. И собирал всё, что попадалось на пути: биооружие, пушки, ракетницы, снаряды, патроны, здоровье, адреналин. Вскоре показались мои враги. Мертвая Голова и Поцелуй Смерти всегда ходят парой. Завязалась перестрелка. Но теперь, с таким арсеналом, как у меня, эти монстры мне не страшны. Я открыто пошел на них в атаку, и вскоре предо мной лежали два окровавленных трупа. Я торжествовал!
   Внезапно сзади раздался взрыв, и меня опалила огненная волна. Я почувствовал, как моё тело разрывается на куски. Обернувшись, я увидел, как в меня целится Хитрый Лис. Хитрый Лис! Как ты здесь оказался? Последнее, что я увидел, это как снаряд, вырвавшись из страшного оружия Хитрого Лиса, летел прямо мне в глаза...
   Вольному Ветру конец. Я увидел себя, лежащего в луже крови. Картинка остановилась. На экране появилась надпись: "Вы проиграли бой. Продолжение через пять секунд. Нажмите Enter".
   Я вздохнул. Первый раунд проигран. Я нажал Enter и снова очутился в Тревожном Лесу. Надо было начинать всё сначала. Я бежал по лесной тропе и уклонялся от пуль.
   Зазвонил телефон. Блин! С сожалением, нажав на клавишу Escape, я подошел к телефону и снял трубку. Звонила мама.
   - Сева, как дела? Ты пообедал?
   - Да, мам, всё нормально, - ответил я.
   - Борщ в холодильник поставил?
   - Да, мам.
   - Что в школе получил?
   - Сегодня ничего. Не спрашивали.
   - Посуду помыл?
   - Ну, мам, вечером помою, щас некогда.
   - А чем ты занят?
   - Да, так... уроки делаю.
   - Наверно опять с компьютером сидишь? Смотри, Сева, я когда-нибудь его выкину с балкона!
   - Да ладно, мам.
   - Что "да ладно", что "да ладно"!? Смотри у меня! Сейчас же выключи и делай уроки! Лучше бы на гитаре позанимался! Кстати, тебе, по-моему, сегодня в музыкалку идти. Ты не забыл?
   Блин! А ведь и, правда, у меня же сегодня специальность! Как я мог забыть?
   - Не, мам, не забыл. Я как раз сейчас собираюсь. Ладно, пока! Мне надо собираться, а то опоздаю.
   - Пока! Осторожнее через дорогу!
   Я выключил компьютер и стал упаковывать гитару в чехол. Ничего, проклятые монстры, вечером я до вас доберусь! А сейчас надо спешить: Виталий Александрович не любит, когда к нему опаздывают на урок.
   Опоздал я всего минуты на три, Виталий Александрович недовольно поздоровался со мной и затем стал терзать меня гаммами и упражнениями. Потом я стал играть домашнее задание. Послушав, как я мучаю рондо, Виталий Александрович пробурчал:
   - Сева! Мало занимаешься! Выучил рондо наизусть - и всё. А кто отрабатывать будет сложные места? Где штрихи? Где темп? Где динамика? Играй дома больше!
   Я покорно закивал головой:
   - Уроков много задают, Виталий Александрович!
   - Ага, рассказывай сказки! Давай ещё раз вот с этого места...
   Минут десять мы работали над рондо. Потом Виталий Александрович смягчился и сказал:
   - Ну, ладно. Хватит. Давай двигаться дальше. Займемся теперь новой вещью.
   Он поставил на подставку ноты. Это была мазурка "Аделита". Ура! Наконец-то! Я давно хотел разучить её. Мои глаза разгорелись. Виталий Александрович улыбнулся, глядя на меня.
   - Ну, что, дождался? - спросил он. - Давай, начнем её учить. Ты, наверное, сам уже пробовал разбирать мазурку?
  - Пробовал, но у меня ничего не получается.
  - Здесь есть несколько сложных моментов, но, я думаю, теперь ты с ними справишься.
   - Виталий Александрович, сыграйте, пожалуйста, мне её, - попросил я.
   - Я ж тебе уже играл сто раз!
   - Ну, покажите хоть, как она начинается!
   - Ладно, смотри.
   Он взял у меня гитару и заиграл. Какая прикольная вещь! Как здорово играет Виталий Александрович! Какие чёткие форшлаги и чистая, нежная мелодия! Блин! Мне, наверное, никогда так не научиться. Классно!
   Он вернул мне гитару, и я начал разбираться с нотами. Первая часть мне кое-как удалась. А вот вторая - сплошной дремучий лес! Виталий Александрович мне помогал:
   - Так. Здесь барре на девятом ладу. И форшлаг четвёртым пальцем. Сильнее бей, чётче!.. Потом на седьмой лад. Вот! Здесь опять форшлаг. Барре держи, не отпускай! С форшлагами потом отдельно поработаешь. Их надо хорошенько поковырять!.. Соль диез на четвертой струне, а си и ми открытые! Вот! И не стесняйся делать вибрацию!.. Здесь глиссандо по всей третьей струне, четвёртым пальцем. Вот так, до тринадцатого лада...
   В конце урока, когда мы закончили с "Аделитой", я набрался смелости и решил преподнести учителю сюрприз. Я сказал:
   - Виталий Александрович! А помните, вы как-то задавали нам всем сочинить что-нибудь?
   - Да, Сева.
   - Так вот, я сочинил, - я достал свою нотную тетрадь, раскрыл её и поставил на подставку. - Вот мой этюд!
   - Интересно! - Виталий Александрович взглянул на ноты.
   - Только он очень маленький, - сказал я.
   - Ну и что, что маленький! Главное не размер, а содержание. Ну, давай, сыграй!
   - Сейчас!
   Я заиграл.
  
   - Ну, Всеволод, молодец! - Воскликнул Виталий Александрович. - Не ожидал я от тебя такого! Хороший этюд получился: простенько и со вкусом. Мелодия ясная и простая, но главное, что в ней чувствуется определённая мысль.
   Я сидел немного смущенный и довольный, как сто китайцев.
   - Ну-ка, дай сюда гитару, - Виталий Александрович взял у меня инструмент. - Попробуем немного подработать твой этюд, чтобы его подкрасить. Вот, смотри. К твоей мелодии попробуем добавить ещё одну мелодическую линию. Это называется полифония - когда в одной пьесе звучат два голоса. Например, так.
   Он проиграл на гитаре кусок этюда.
  
  - Ух, классно! - сказал я. - Как вы это делаете? А ну-ка, сыграйте ещё раз!
  - Ну, вот, смотри. Можно так повести мелодию, а можно перейти потом в басовую линию, на октаву ниже. И вообще, завести весь этюд в другую сторону, например, продолжение можно сделать таким...
  
  - Интересно, как вы всё изменили, здорово вы сочиняете! - заметил я, - я теперь и не поверю, что это мой этюд. Сложно как-то всё. Я, наверно, и не сыграю так, как вы.
  - Да нет, Сева, это твой этюд и твоя мелодия. Я просто немного разнообразил её. И учти, сложная музыка не обязательно будет красивой. Наоборот, простота - подруга гениальности. По моему, твой этюд в простом виде не уступает по красоте моему варианту. И, кстати, сочинить что-нибудь новое очень не просто. Вот, смотри, мой поворот в последних тактах тебе ничего не напоминает?
  - Нет.
  - А мне очень даже напоминает...- Виталий Александрович покопался у себя на столе и достал один журнал, - вот здесь, в "Гитаристе" есть одна пьеса... Ага, вот она. Игорь Шошин. Фантазия "После дождя". Я потом как-нибудь тебе её сыграю. Здесь есть один поворот, похожий на мой. Так что я ничего нового не сочинил. А вот ты - молодец! Изобрел новую мелодию!
  - Ну да, изобрёл! Я теперь и не знаю, что мне делать.
  - В смысле?
  - Ну, в смысле, оставить мой этюд таким, какой он есть или изменить его так, как вы показали?
  - А-а-а! Вот это, мой дружок, думай сам. Ты - композитор. Хочешь, оставь так, как есть, хочешь - модернизируй этюд и даже можешь развить тему дальше. А хочешь - сделай два варианта: лёгкий и полифонический. Всё в твоих руках. - Виталий Александрович посмотрел на часы. - А сейчас, Сева, извини, давай заканчивать наш урок. Я спешу. Собирай гитару.
  Уже выходя из дверей класса, мне пришлось остановиться. Виталий Александрович неожиданно обратился ко мне:
  - Постой, Всеволод! Совсем забыл, у меня к тебе одна просьба. Ты очень кстати принёс свой этюд. Знаешь, где находится здание педагогического университета?
  - Конечно, это во дворце. Я ведь рядом живу, каждый день хожу мимо.
  - Вот и хорошо. Зайди туда прямо сейчас. Поднимешься на третий этаж, найдёшь кабинет номер триста десять. Там будет один учёный, Александр Александрович. Он интересуется вопросами музыки. Передашь ему от меня привет и покажешь ему свой этюд. Это нужно для его работы. Сделаешь это?
  - Конечно, Виталий Александрович!
  - Ну, вот и замечательно. Спасибо тебе. А я сейчас позвоню Александру Александровичу. Иди, до свидания!
  Я попрощался и выбежал на улицу.
  
  5. Вячеслав Безруков.
   Позвонил Вовчик, наш басист. Просил принести в ДК акустическую гитару. Акустический альбом они задумали сделать. Я ответил, что гитару принесу, но сначала мне надо зайти на Садовую, так что я немного задержусь. Я засунул гитару в чехол и в него же положил папку с нотами. Придется теперь с гитарой тащиться на Садовую улицу, а уже оттуда - сразу в ДК. Я вышел из училища и пошёл к троллейбусной остановке.
   Ожидая троллейбус, я увидел двух парней в длинных черных плащах, стоящих невдалеке от остановки. Это были те самые "люди в черном", которых я видел утром. Они вызвали во мне смутные опасения. Какого черта они здесь пол дня околачиваются? Может, следят за мной? Подозрительные типы! Их дурацкие плащи или пальто - не самая подходящая одежда для такой погоды. Я про себя ухмыльнулся и представил себе, как агенты иностранной разведки пытаются завербовать скромного патриота нашей страны, чтобы выведать у него ценные сведения о создании альбомов и клипов и количестве порванных при этом струн на его гитаре.
   Я залез в подошедший троллейбус и с удовольствием отметил, что "люди в чёрном" не полезли за мной и остались на улице.
   Филиал педагогического университета располагался в очень интересном месте, в старинном здании бывшего дворца, построенном в начале девятнадцатого века. Наверно, здесь раньше жили какие-нибудь князья и особы, приближенные к царю. А сейчас это памятник архитектуры, соответственно, охраняющийся государством. Я был там пару раз внутри. Само здание очень необычное: длинный и изогнутый дугой фасад в четыре этажа украшен шестиколонным портиком с фронтоном. Если смотреть сверху, так сказать, с высоты птичьего полёта, то можно увидеть, что дворец имеет форму вытянутого прямоугольника, длинные стороны которого изогнуты в форме лука и стоят напротив друг друга изгибами наружу. Они выходят на разные улицы, которые пролегают по обеим сторонам дворца. Одна из этих улиц - Садовая, где находится главный вход, а другая - улица Карла Маркса. Эти два корпуса соединяются по бокам двумя короткими двухэтажными галереями, представляющие собой как бы короткие стороны прямоугольника. Таким образом, по первым двум этажам можно бродить по кругу, как по замкнутому кольцу. Внутри дворца был разбит небольшой дворик с цветниками и фонтаном.
   Всякий раз, проходя мимо дворца, я любовался его красотой и великолепием. Сейчас, подойдя к нему ближе, я заметил, что его фасад выглядит не блестяще и, пожалуй, требует ремонта. Я поднялся по ступенькам к входу. Кроме самой большой и яркой вывески филиала университета, на центральном входе было навешено множество других разных табличек и вывесок: в здании дворца размещались и другие предприятия и фирмы. Я на минуту остановился, чтобы полюбоваться на эту выставку табличного искусства: ООО "Глория", Акционерное общество закрытого типа "Нострадамус", Муниципальное предприятие "Сирена", ОАО "Поли граф Толстой", Общество борьбы за права потребителей, Творческое объединение "Фокусное расстояние", Фирма "Русский дух", Акционерное общество "Сундук", ООО "Три товарища", ООО "Правильный вариант", ООО "Конкретная реальность" и так далее... Бедный дворец! Вот такую конкретную реальность ему приходится терпеть.
   Перехватив гитару за гриф, я открыл здоровенную дубовую дверь и зашел внутрь. Как оказалось впоследствии, здесь меня ожидал большой "сюрприз". Чтобы попасть в вестибюль дворца, сначала надо было пройти по небольшому глухому коридорчику. В середине этого коридорчика во всю его ширину лежали три ступеньки. Вот, на этих самых ступеньках меня и поджидал молодой парниша в длинном черном пальто. Да-да, один из "людей в чёрном". Интересно, откуда ты тут взялся? Меня охватило недоброе предчувствие, стало как-то не по себе. Я хотел пройти мимо него, но он не дал мне подняться по ступенькам, загородив дорогу. Мы посмотрели друг на друга, причём мне пришлось смотреть снизу вверх. У него была более выгодная позиция.
   - Братан, закурить есть? - спросил он.
   "Какого чёрта, - хотел я ему ответить, - ты же курил три минуты назад. Что, мамочка не даёт денег на сигареты?"
   - Не курю, - ответил я.
   Ситуация была ясна. Ему что-то от меня очень надо. Только вот что? Гитару? Бумажник? И до каких крайностей они готовы дойти, чтобы у меня это отнять? Стоп! "Они"! А где же второй?
   На всякий случай я отступил назад на один шаг и начал оглядываться назад. И вовремя! Краем глаза я успел заметить, что сзади мне на голову что-то опускается - какая-то быстрая тень. Я машинально отдёрнул голову влево, и кулак зацепил меня вскользь по скуле. Защищаясь, я приподнял руки, и этот же самый кулак, который проскочил мимо моих глаз, выбил гитару из моих рук. У меня всё внутри оборвалось, когда гитара хряпнулась об пол, издавая душераздирающий вопль открытых струн. В голове молнией пронеслись строчки: "Дурная примета - гитара падает из рук...". Ну, сволочи, держитесь!
   Второй, тот, что напал сзади, потерял равновесие и навалился плечом на меня. Я его отпихнул, ткнув ему под ребра. Первый прыгнул на меня со ступенек, но я пригнулся и заехал ему ногой прямо в коленную чашечку. Он споткнулся и прогромыхал мимо меня. Я отскочил в сторону, отвесив вдогонку пинок под зад. Потом удача отвернулась от меня. Второй заехал мне кулаком в живот. Я согнулся пополам и, получив еще один удар по зубам, упал на пол. Они оба навалились на меня и заломили руки назад.
   Я лежал на животе, уткнувшись мордой в пол. Они начали лазить у меня по карманам и доставать всё оттуда. Вещей у меня было немного: ключи, бумажник, мобильник, темные очки, расчёска, ручка. Один из них сказал другому:
   - Поищи в гитаре, в чехле.
   Через несколько секунд тот ответил:
   - Есть!
   Потом меня отпустили, и я услышал, как за ними захлопнулась входная дверь. Ушли.
   Я перевернулся и сел на пол. На полу валялись мои вещи и красная папка. Гитара лежала на ступенях. Я отдышался. В голове шумело и болели рёбра. Руки тряслись. Черт, как быстро всё произошло! Вот, шакалы! В коридорчике стояла глухая тишина. Хоть бы кто-нибудь проходил мимо! Где народ, где студенты и работники всех этих ООО?!
   Первым делом я подскочил к гитаре и вытянул её из чехла. О, боже мой! Внизу, на обечайке была вмятина, а не ребре - небольшой скол. Шакалы! Хорошо, хоть гриф остался цел. Могло быть и хуже. Потом я поднял свою красную папку, раскрыл её и остолбенел: там лежали пачки денег. Что за чертовщина! Три пачки. Долларов. По сто баксов каждая купюра. Если в пачке сто купюр, то это будет... Ни фига себе! Это что получается, грабеж наоборот?
  Под пачками лежали мои ноты. Я их перелистал и не нашёл Дьявольскую прелюдию.
   Так! Получается, что они забрали у меня прелюдию и оставили взамен тридцать тысяч баксов! Как сказал тот мужик, утром на скамейке? "Её нельзя просто так передавать из рук в руки, а можно только продать. Или купить. Иначе может случиться непоправимое". Значит, они купили её у меня? А вот вам фиг! Что, если я не возьму этих денег? Вот сейчас открою двери и швырну их вам вслед! Пусть случится непоправимое! Только вот, с кем оно случится, с ними или со мной? И что, собственно говоря, случится?
   Я осторожно, как бомбу, взял пачку долларов двумя пальцами. В глубине души я уже знал, что не смогу швыряться такими деньгами. Никогда я не держал столько денег в своих руках. Сволочи! Как они всё точно рассчитали! Они знали, что для меня это слишком большие деньги, чтобы кидать их им вслед. Это для меня даже не деньги, а шанс пробиться в этой жизни. Но, может, Дьявольская прелюдия не стоит и сотой части этих денег? Как сказал тот мужик? Это бесценный груз, берегите его! А я не уберёг.
   Я присел на ступеньки. Вот он настал, момент истины. Если я сейчас положу эту пачку в карман, это будет означать, что я продал Дьявольскую прелюдию и лишился чего-то очень важного, о чём уже никогда не узнаю. Если я брошу эти деньги на пол, тогда я их лишусь навсегда. Ну и что? Зато прелюдия, вероятно, вернётся ко мне. И, самое главное, я не потеряю уважения к себе.
   Мне стало муторно и обидно, чуть ли не до слёз. Как будто об меня вытерли ноги, как об тряпку. Как в детстве, будто мне сломали любимую игрушку. Будьте вы прокляты, подавитесь своими вонючими баксами!
   Я глубоко вздохнул, посмотрел по сторонам пустого коридора, как будто боялся, что за мной могли шпионить, и ... положил пачку долларов к себе, во внутренний карман пиджака. Остальные распихал по другим карманам.
   Что поделать, слаб человек! Слаб! В голове пронеслись какие-то мысли, насчёт продажи свой души дьяволу, или что-то в этом роде. Интересно, что сделал бы Репа в такой ситуации? Вот он, наверное, точно бы не сомневался, а с удовольствием заныкал бы эти денежки. Безо всякого, как говориться, зазрения совести. А меня бы обозвал вислоухим альтруистом с ослиной головой. Только Репе я про это никогда не расскажу. И вообще никому никогда не расскажу. Почему? Наверно, потому что стыдно. А что, собственно говоря, стыдно? Ну, напали на меня два амбала, отняли ноты, причём, надо заметить, не мои ноты, а ноты, которые достались мне на халяву. Да ещё и заплатили за это. А, ну вас всех!..
   Примерно так размышляя, я поднялся со ступенек, собрал свои раскиданные на полу вещи, сложил гитару в чехол и пошёл дальше, внутрь здания.
   В вестибюле, куда я попал из входного коридорчика, было необычайно тихо и малолюдно. Две-три фигуры маячили по углам, да в своей прозрачной будочке что-то жевал мужик-вахтер.
   На противоположной от входа стороне вестибюля, в левом и правом углу, располагались лестницы, уходящие ступенями на верхние этажи. Входы обоих лестниц были перетянуты веревками, на которых висели таблички с надписями. На левой лестнице было написано "Извините, у нас ремонт". На правой просто: "Ремонт". От правой и левой стороны вестибюля уходили внутрь здания длинные кривые коридоры.
   Меня окликнул вахтёр:
   - Молодой человек! Вы зачем зашли с главного входа? Или вы читать не умеете? Там ведь ясно написано: вход с торца здания. У нас тут кругом ремонт.
   - Не знаю, там ничего не написано, - ответил я.
   - Что ж такое! Опять, что ли, кто-то сорвал табличку? - Вахтёр подошёл ко мне и прищурился. - Опа! А что это у вас с лицом?
   - Да, так, ничего. Ударился... Скажите, где здесь туалет?
   Вахтёр показал, куда пройти, и я зашёл в туалет. Я подошёл к зеркалу и посмотрел на свою рожу: на распухших губах виднелась кровь, под глазом проявлялся небольшой фингал. Я наклонился к раковине и умылся, потом почистил одежду.
   В вестибюле меня опять окликнул вахтёр:
   - Молодой человек! Куда направляетесь?
   - Мне в триста десятую комнату.
   - А, музыкант! Что-то вашего брата развелось здесь...
   Удивительная догадка! То, что за спиной у меня висит гитара, ему ни о чём не говорит, а то, что я иду в триста десятый кабинет, позволило вахтёру сразу сделать вывод, что я - музыкант!
   - Вам надо на третий этаж, - продолжал он, - только у нас лестницы на ремонте. Пойдёте вкруговую и подниметесь со стороны Карла Маркса. Только там поднимайтесь по правой лестнице, левая - в аварийном состоянии. Идите сюда до конца, никуда не сворачивая, потом повернёте налево, потом опять налево, - он показал мне на правый коридор.
   Я поблагодарил и пошёл. Удивительная, всё-таки здесь планировка! Интересно раньше строили. Я шёл по коридору, который изгибался дугой, как будто он специально был сделан так для того, чтобы его нельзя было просмотреть насквозь, во всю длину. Время от времени по левую и правую стороны появлялись проёмы, которые выводили к окнам, смотрящим во внутренний дворик дворца, либо на улицу. Коридор был абсолютно пуст, и, как ни странно, я не встречал ни одного человека на своём пути. Хотя здание было полно людей. Я это чувствовал, проходя мимо дверей кабинетов, на которых были развешены разнообразные таблички с названиями фирм, кампаний и акционерных обществ, и из-за которых то и дело раздавались голоса, крики, ругань людей и стук, писк, скрежет оргтехники. Кое-где в коридоре попадались строительные козлы, вёдра, банки с краской, мешки с цементом или гипсом. Вскоре я перестал обращать на всё внимание и шёл, смотря себе под ноги, лишь удивляясь непомерной длине этого искривлённого коридора.
   Время от времени мои мысли возвращались к Дьявольской прелюдии. Я попытался вспомнить, какая там музыка. Как же там... Ну, хоть кусок, хоть несколько тактов... И вдруг, резко, в голове вспыхнула музыка! Я даже на мгновенье затормозил от неожиданности. Вот же она! Вот же эти тяжеловесные аккорды, эта прыткая, ускользающая мелодия и резкий чёткий ритм! Сердце моё учащенно забилось, я напряженно следил за мелодией, крутившейся в моей голове, стараясь не потерять и запомнить её - как бы "забить" в свои "ячейки памяти". Значит, я не потерял её! Пускай эти уроды - "люди в чёрном" - забрали у меня ноты, но всё равно, прелюдия останется со мной! Я поймал себя на мысли, что ритмично отбиваю шаги, в так музыке. И ещё одна мысль пришла ко мне в голову и поразила, как гром среди ясного неба: внезапно я понял, что слышал эту музыку сегодня ночью, лёжа у себя в постели. Или это была другая музыка? Да нет, же, это она! Я хорошо помню!.. Невероятно! Как такое может быть? Или я схожу с ума?..
   Не знаю, сколько времени я так шёл, погруженный в свои мысли, переплетённые навязчивой фантастической музыкой, но, наконец-таки, показался "свет в конце тоннеля". Впереди был просторный зал: нечто вроде холла или вестибюля. Я в него вошёл и остановился, как вкопанный. Музыка резко оборвалась в моей голове.
   Приехали!
   Оказалось, что я попал в тот же самый вестибюль, откуда меня недавно оправил вахтёр. Вот они, слева, две лестницы, на которых висят веревки с надписями "Извините, у нас ремонт" и просто "Ремонт". Вот стеклянная будочка вахтёра, где он сам сидит с газетой в руках, вот она, входная дверь, откуда я попал в это здание. Я стоял на месте и вертел головой из стороны в сторону, как говорится, не веря глазам своим. Как сказал бы какой-нибудь знаменитый писатель в своём романе: "он очумело мотал головой...". Вахтер не обращал на меня внимания, разглядывая через очки потрёпанную газету и прихлёбывая из стакана чай. Я нерешительно потоптался на одном месте и повернул обратно. Коридор был по-прежнему пуст. Ни одного человека. Ни у кого ничего нельзя спросить!
   Я решил заглянуть в первый попавшийся кабинет и подошел к двери с красивой надписью: "Крылатый пегас. Издательское агентство". За дверьми раздавались мужской и женский голоса. Сам до конца не поняв, что же я у них хочу спросить, я распахнул дверь. То, что случилось дальше, меня испугало и поразило до глубины души, заставив лихорадочно стучать моё сердце. Как сказал бы какой-нибудь талантливый писатель в своей повести: "это его обескуражило и заставило потерять дар речи". Из распахнутой двери на меня ринулись темные крылатые существа, махая крыльями возле моего носа и хлопая меня ими по голове. От неожиданности я присел и приподнял руки для защиты. Надо мной кружились две черные большие птицы, оглушительно хлопая своими мощными крыльями. Покружившись вокруг меня, они резко сорвались с места и полетели вдоль коридора, а затем скрылись за его плавным изгибом.
   Черт знает что! Дурдом! Куда я попал? Всё это меня сильно разозлило. За кого они тут все меня принимают? Я ругнулся, как бы проверяя, потерял я дар речи или нет, и заглянул в распахнутые двери кабинета. Кабинет был пуст. Ну, погодите, я до вас доберусь! Я снова ругнулся и подошел к соседней двери, на которой не было никаких надписей, и решительно распахнул её. Увиденное поразило меня не меньше, чем предыдущее событие. Как сказал бы какой-нибудь известный писатель в своём рассказе: "это его настолько поразило, что он потерял способность что-либо соображать, вылупив свои глаза, как баран на новые ворота". Посередине кабинета стояла лошадь. Или, может быть, конь. Вокруг лошади стояли два мужика и две женщины. Они, как по команде, повернули ко мне головы, поглазели на меня пару секунд и отвернулись, продолжая свои дела. Что интересно, лошадь также повернула свою голову ко мне, внимательно рассматривая меня своими лошадиными глазами. И также отвернулась. Но удивительным была не сама лошадь, непонятно как оказавшаяся в этом кабинете, а то, что на ней было надето. Лошадь была одета в чёрный, приличный костюм, напоминающий то ли фрак, то ли смокинг. Мощное лошадиное туловище облегала чёрная материя, как и положено костюму: с воротником и с карманчиком на груди, из которого выглядывал белый платочек. Четыре брючины элегантно облегали лошадиные ноги, снизу из-под них выглядывали белые манжеты. Лошадиную грудь облегала белоснежная манишка. Один из мужиков со щеткой в руке чистил лошадиный костюм. Другой цеплял ей на шею здоровенный чёрный галстук-бабочку. Женщины что-то пришивали к её спине.
   Ну, это, знаете ли, уже слишком...
   Кажется, я не только потерял дар речи и возможность что-либо соображать, но и вообще забыл, где я нахожусь и что мне нужно. Я захлопнул дверь и побрел вдоль коридора. Меня охватила легкая паника. Я шёл обратно по кривому, изгибающемуся, как подлая змея, пути, мимо бесконечных дверей и шарахаясь от них, как от огня. Постепенно я перешёл на бег, очевидно, пытаясь поскорей найти выход из этого сумасшедшего дома. Гитара болталась за спиной. В голове опять застучали жестокие аккорды Дьявольской прелюдии. Теперь я пытался от них избавиться, но музыка назойливо и прочно торчала в моей голове. Тёмные, кривые коридоры с множеством дверей поплыли у меня перед глазами, и я бежал, не разбирая дороги, как будто стараясь отыскать одну-единственную заветную дверь... "Он помчался опрометью, куда глаза глядят"...
   Наконец, из-за поворота показался просторный зал. Я перешёл на шаг, постепенно восстанавливая дыхание. Из-за закрытых дверей одного кабинета донеслись обрывки популярной песенки. Дьявольская прелюдия моментально вылетела из головы, уступив место попсовому мотивчику:
   На опустевшее поле похоже,
   Стало просторным любовное ложе.
   Ты далеко, и тебе невдомёк:
   Сплю по ночам без тебя поперёк.
   "Гениальная поэзия" так же прочно засела в башке, как до этого злополучная прелюдия.
   Я вышел из коридора в вестибюль. Увы, это был тот самый, прежний вестибюль. Какая-то неведомая сила мотала меня по кругу и возвращала в исходную точку. Теперь это меня как-то даже и не удивило, а наоборот, успокоило. А действительно, чего удивляться? Есть же в физике такие понятия, как "искривление пространства", "доплеровское смещение"... Что там мы ещё учили? Закон Бойля-Мариотта. Хотя, нет, это из другой оперы...
   Вахтёр сидел на прежнем месте и читал ту же газету. Только вместо чая он курил сигарету. Чёрт бы вас всех побрал! Что за идиотизм! Дойду я, наконец-таки, сегодня до третьего этажа? Или до вечера буду кружить по кривым проклятым коридорам!
   Во мне проснулось тупое упрямство. Делайте со мной, что хотите, но я полезу вверх! Я подошёл к ближайшей лестнице, перешагнул через веревку с табличкой "Ремонт", и бодро зашагал по ступенькам. Сделав несколько шагов, я обернулся и посмотрел на вахтера. Тот молча смотрел из-под очков мне вслед. На губах его была хитрая, плутовская улыбочка.
   Я чертыхнулся и полез дальше. Лестница, действительно, была в ужасном состоянии. Грязные, обшарпанные ступени, сколотые во многих местах, как будто по ним стучали кувалдой. Изогнутые, болтающиеся перила, за которые страшно взяться. Похоже, тут ремонт не делали со времён революции, когда солдаты и матросы брали дворец штурмом. В довершении ко всему, последний пролёт перед третьим этажом был вообще "разбомблен". Его практически не было: куски и обломки ступеней свисали вниз, кое-как удерживаясь на арматурных сетках, а перила висели в воздухе, опираясь лишь на межэтажные площадки.
  Вместо ступенек, ближе к стене, лежали две длинные толстые доски, которые прокладывали путь на третий этаж. Только дурак мог осмелиться пройтись по ним, когда под ногами у тебя, практически, лежит пропасть. Стоило решить: пожертвовать собой ради науки или плюнуть на всё и уйти из этого дурдома? Я вспомнил плотоядную улыбочку вахтёра, лошадь в костюме, "людей в черном" и решил идти до конца. Может, таким образом, я смогу загладить свою вину в потере прелюдии. Я рискнул и осторожно наступил на доски.
  Доски скрипели. Дойдя до середины, я почувствовал, как доски сильно прогнулись и медленно съезжают вниз. Затаив дыхание, медленно и осторожно, придерживаясь за стену, я поднимался всё выше и выше. Когда до спасительной площадки оставался один шаг, левая доска поехала из-под ноги. Я оттолкнулся и прыгнул на площадку. И упал на четвереньки. Доски поехали назад и с диким грохотом полетели в дыру лестничного пролёта. Ну, вот и всё. Назад возврату нет. Не знаю, что ждет меня впереди, но точно знаю, что этой дорогой я назад не пойду.
  Я встал, отряхнулся и прислушался. Где-то рядом разговаривали и стучали молотками. Ура! Люди! Я пошел на звуки.
  Двое рабочих ковырялись с дверями. Один что-то сверлил дрелью в одной створке, а второй орудовал стамеской в другой створке двери. Я подождал, когда дрель сделает паузу, и спросил:
  - Скажите, где здесь триста десятый кабинет?
  Тот, который со стамеской, ответил:
  - Вот, чудак-человек! Да это и есть триста десятый. Ты ж перед ним стоишь!
  - Скажите, - опять спросил я, - а можно мне пройти?
  - Вот чудак-человек! Да как же ты пройдешь, если мы тут стоим и ремонтируем? Вот отремонтируем, тогда и пройдешь!
  - А скоро вы отремонтируете? - не унимался я.
  - Скоро, - тот, который со стамеской, почесал стамеской свой затылок, - дня через два или три.
  Я обалдел. Что за приколы?
  Рабочий внезапно рассмеялся:
  - Ты чё, парень, задумался? Да пошутил я! Проходи, проходи! Вася, пропусти его, - сказал он напарнику. Тот подвинулся, пропуская меня в кабинет.
  Это был ещё не кабинет, а только приёмная. В углу за столом сидела молоденькая секретарша и глазела в экран монитора, двигая по коврику "мышкой". На дверях, оббитых белым дерматином, висела табличка с надписью:
  КОНСУЛЬТАНТ
  ПО ТЕОРЕТИЧЕСКИМ ВОПРОСАМ
  А.А. АЛЕКСАНДРОВ
  Вдоль стены на стульях и диванчиках сидели люди: мальчик, два мужика и молодая женщина. Я немного опешил: у каждого при себе была гитара, только у молодой женщины на коленях лежал футляр со скрипкой. Прав был вахтёр: музыкантов здесь развелось, как собак нерезаных!
  Внезапно один мужик поднялся мне на встречу:
  - Славка! Ты ли это? Какие люди!..
  Я вдруг узнал в небритом, постаревшем лице своего знакомого.
  - Серёга? Конев! Откуда ты здесь? Вот так встреча!
  Мы пожали друг другу руки.
  - Давненько не виделись, - сказал я. - Ты то, как тут очутился?
  - Да, я, можно сказать, случайно забрёл. Должок надо Сан Санычу вернуть, - ответил он. - Ого, слушай, а что это у тебя с лицом?
  - А, так, мелкое недоразумение... Ну, рассказывай, ты где сейчас и как?
  - Да, никак, можно сказать. Служу на ниве народного просвещения. Двигаю культуру в массы. Долго рассказывать. А вот про тебя я наслышан. Делаешь успехи! Пришёл исповедоваться? Давай-давай, двигай науку!..
  На столе секретарши зазвенел мелодичный звоночек. Она, не отрывая глаз от монитора, проговорила:
  - Следующий!
  Со стула поднялся пацан с гитарой и направился к дверям кабинета. Навстречу ему, из кабинета, вышел ни кто иной, как Коля Репнянский. Вид у него был бледный и растрёпанный. В руках он держал балалайку. Мальчик мимо него прошмыгнул за двери.
  Я сделал круглые глаза и усмехнулся про себя.
  - Репа! Ты ещё здесь? - сказал я. - Ты ж говорил, что всё это фуфло!
  Репа рассеянно посмотрел по сторонам, а затем увидел меня:
  - А, это ты, старик! Всё-таки пришёл... А что это у тебя рожа помятая?
  Репа подошёл к нам и пожал руки мне и Сергею. Я ему ответил:
  - Да, так, не обращай внимания. Следы тяжелого наследия прошлого.
  - Ладно, старик, пойдем, покурим, - сказал Репа.
  Мы подошли к выходу, но двери были закрыты. Снаружи раздавались звуки дрели и ударов молотка.
  - Чёрт, мы не выйдем, - сказал я, - здесь рабочие работают.
  Из-за стола раздался голос секретарши:
  - Молодые люди! Александр Александрович просил никого не расходиться!
  Репа схватил меня за плечо и потащил в угол. Шепотом, как заговорщик, постоянно оглядываясь, он говорил:
  - Слушай, старик. Мне он насчитал только семь процентов. Что я только не делал! Кучу бумаг ему принёс и на балалайке играл, и душу перед ним раскрывал, а он упёрся - и ни в какую! Только семь процентов, больше, говорит, никак не получается. Открою тебе тайну. Я подсмотрел, когда он отвернулся. У них там такая таблица секретная есть. Так вот. Критическая отметка - это тринадцать процентов. На меньшее не соглашайся! Уж тебя то я знаю! Ты запросто критический рубеж переплюнешь! Если будет у тебя меньше тринадцати, значит всё это фуфло. Дави на него, дави на него, гада...
  - Ничего не понимаю! Какие, к чёрту, проценты? Ты можешь током объяснить?
  - Старик, не прикидывайся! Здесь, может быть, твоё будущее решается. Так что не говори потом, что я тебя не предупреждал!.. Слушай, ну и рожа у тебя!..
   Из кабинета вышел мальчик. Секретарша подняла на меня свои накрашенные глазки и объявила:
   - Вячеслав Сергеевич! Александр Александрович просит вас в кабинет!
   Я хотел спросить: а разве моя очередь? Секретарша, увидев моё замешательство, добавила:
   - Проходите же, проходите!
   Репа шепнул мне "ни пуха, ни пера" и похлопал меня по плечу.
   Проходя мимо стола секретарши, я краем глаза посмотрел на компьютер. На экране был разложен пасьянс "Паук".
   В кабинете меня встретил мужчина приятной наружности: светлые волосы, голубые глаза, улыбчивое, открытое лицо. Одет он был в светлый костюм, на белой рубашке - сине-голубой галстук, под цвет глаз. На глазах - очки в элегантной роговой оправе. На вид ему было лет сорок пять - пятьдесят. Он встал из-за стола, пожал мне руку, представился:
   - Александр Александрович! Можете называть меня просто Сан Саныч.
   Он усадил меня в кресло, а сам устроился напротив, за своим столом. Я поставил гитару на пол, прислонив её грифом к столу. На столе стоял компьютер и другие компьютерные устройства. В шкафах и на полках, развешенных на стенах до самого потолка, аккуратными рядами стояли книги. В отдельных шкафах хранились компакт-диски. У окна стоял какой-то необычный агрегат. Размером с большой стол, он представлял собой набор электронных блоков, переплетённых между собой проводами, трубками и шлангами. Кругом торчали многочисленные переключатели, кнопки, индикаторы.
   Пожалуй, самой необычной и удивительной была картина, висевшая на стене над головой Сан Саныча. Эта картина просто поразила меня. Я долго не мог оторвать от нее свой взгляд. На картине была изображена девушка со скрипкой в руках. Стояла она в пустой комнате, три больших, просторных окна выходили на улицу. Лицом она была обращена к окнам. И вот в этих-то окнах и было самое интересное и потрясающее: в них заглядывал громадный великан. Была видна только его голова и пронзительные чёрные, здоровенные глаза. Каждый глаз смотрел в своё окно, и был размером сравним с девушкой. Бездонные, чёрные зрачки не отражали ни капли света, зато на радужке глаз застыла тень девушки. Из-за головы великана пробивались в комнату солнечные лучи, наполняя её необычным возбуждённым светом. Крайнее окно было разбито рукой великана. Его ладонь застряла на подоконнике, свесив поцарапанные и окровавленные пальцы внутрь комнаты. На полу комнаты валялся поломанный будильник, порванные книги и тетрадки, а в углу картины была сделана надпись вместе с неразборчивой подписью автора. Картина называлась "Начало музыки или укрощение великана".
   Казалось, эти нарисованные глаза великана обладают неестественной гипнотической силой, они как будто нарочно притягивали к себе мой взгляд, желая "просверлить" меня насквозь, чтобы залезть в мою душу.
   Наконец, справившись с собой, я опустил глаза и, покачав головой, произнёс:
   - Потрясающе! - Это были мои первые слова, сказанные в этом кабинете.
   Александр Александрович, мельком взглянув на картину, сказал:
   - Да, необычная картина! А вот, интересно, что же вас потрясло больше всего?
   - Ну, всё! Сам сюжет, такой странный...
   - Нет, я имею в виду, что вас больше поразило: глаза или девушка?
   - Конечно, глаза. Они такие притягивающие, - ответил я.
   - А вот вы посмотрите внимательно на девушку, - продолжал Александр Александрович, - встаньте и взгляните с другого угла.
   Я поднялся с кресла и сделал шаг влево. Внезапно на картине девушка передвинула смычок. Я не поверил глазам! Я ходил вдоль картины, а тем временем девушка двигала смычком по струнам! Она действительно играла!
   - Фантастика! - воскликнул я. - Как же это? Как такое может быть?
   Александр Александрович улыбнулся:
   - Новая техника живописи! Здесь применяется многослойное дифференцирование. Глядя на картину под разными углами зрения, мы видим разные слои красок. Получается эффект движения.
   - Потрясающе! - опять воскликнул я. - А кто же все это придумал? Кто автор?
   - Ну, если я вам назову имя автора, вы, Вячеслав Сергеевич, всё равно мне не поверите. Это копия с оригинала. Интересно, что всего на свете имеется две таких копии. Причем они, почему-то, имеют разные названия.
   - А где же оригинал?
   - О, к сожалению, оригинал для нас, простых смертных, не доступен. Увы, мы не можем его увидеть. Так же, как и узнать истинное название полотна. Да, что там говорить, я сам настоящую картину видел только один раз!
   - Не понятно...
   Александр Александрович меня неожиданно перебил:
   - Ладно, Вячеслав Сергеевич, не будем отвлекаться! Давайте лучше поговорим о музыке. Присаживайтесь! У меня на вас большие надежды! Эдуард Модестович мне много рассказывал о вас. Очень хвалил. Э-э-э... Вы принесли?
   - Да, конечно! - спохватился я.
   Я полез в карман гитарного чехла и достал оттуда красную папку. Вынув листик с нотами, я протянул его Александру Александровичу.
   - Так... "Печальная история Љ 1"... - Он несколько секунд изучал мои ноты. - Это всё?
   Александр Александрович посмотрел на меня, как мне показалось, недоумённым и разочарованным взглядом. Мне стало неуютно. Как будто я нарочно принёс какую-то халтуру, в отместку за моё беспокойство: нате, радуйтесь! А ведь, действительно, сидят здесь серьёзные люди, снабжённые суперсовременными знаниями, занимаются серьёзными вопросами, ждут от меня понимания и сотрудничества, а я им принёс каких-то жалких восемь строчек. Но ведь сами же говорили, любые ноты, в любом количестве...
   - Простите, Александр Александрович, что же мне, полное собрание своих сочинений надо было принести?
   - Нет, нет, вы меня не так поняли, - ответил он, - это ведь ваши ноты?
   - Конечно!
   - А позвольте спросить, нет ли у вас при себе других, чужих нот?
   Я раскрыл перед ним свою красную папку:
   - Вот, у меня с собой ещё тексты песен, а больше ничего нет.
   Александр Александрович занервничал. Он рассеянно посмотрел по сторонам и покусал свой указательный палец. Во мне зародились смутные подозрения. Я, кажется, стал догадываться, о каких нотах он спрашивал. И уже хотел спросить его, а, собственно говоря, не интересует ли его ...
   - А, собственно говоря... - начал я.
   Но он меня резко перебил:
   - Ладно, Вячеслав Сергеевич, мы, кажется, опять отвлеклись! Обойдемся "Печальной историей".
   - Она что же, не подходит для ваших исследований? - спросил я.
   - Да нет, почему же? Очень даже подходит. Вы, Вячеслав Сергеевич, как мне кажется, немного неправильно всё это себе представляете. Конечно, всего этого вы не можете знать. Но дело в том, что эти, как вы выразились, наши исследования, скорее нужны для вас, а не для нас. Вот, например, как вы думаете, что мы тут изучаем и исследуем?
   - Ну, э-э-э... Нам Эдуард Модестович объяснял... Какая-то энтропия, музыкальные способности, композиторские возможности...А! Компот! Композиторский потенциал!
   Александр Александрович рассмеялся.
   - "Компот"! Хорошо сказано! Конечно, "компот" мы тоже изучаем. Вот, смотрите, - Александр Александрович поднял крышку сканера и сунул листок внутрь, - кладём вашу "Историю" сюда, потом запускаем программу на выполнение, остается подождать несколько минут. Программа работает таким образом, что музыкальное произведение как бы звучит внутри компьютера в реальном времени. Сканер скачает данные, и затем они будут обрабатываться.
   Александр Александрович нажал на клавиатуре несколько клавиш, и сканер тихо заурчал.
   - Можете мне не поверить, - продолжал Александр Александрович, - но современные технологии позволяют сегодня делать то, о чём десять лет назад, да что там десять - год, мы и мечтать не могли! Вот, например, как вы думаете, что находится здесь, в этих ящиках? - Он показал рукой на ряд предметов, напоминающих собой системные блоки компьютера, которые стояли на полу возле стены.
   Я решил сострить:
   - Новая модель самогонного аппарата?
   Александр Александрович опять посмеялся.
   - Немного не угадали! А находится здесь, уважаемый Вячеслав Сергеевич, ни много, ни мало, а вся музыка мира! Ну, почти вся. В этих кристаллах памяти хранится вся народная музыка - всех времён и народов, здесь хранится музыка всех композиторов, которые существовали на земле, и наследие которых дошло до наших дней. Здесь есть великий и могучий Гендель, Вивальди, Моцарт, Паганини, Шнитке, Гайдн, Глюк, Вила-Лобос, Альбенис, Карулли, Кост, Лист, Хачатурян, Гершвин, Пуччини, Тосканини, Стравинский, Каркасси, Джулиани и, разумеется, никем не превзойдённый Бах. Перечислять можно до вечера... Здесь есть также композиторы, имена которых никогда не станут известны широкой публике и навсегда утонут в пучине бесконечного потока информации: Яковлев, Дробич, Лиштерн, Кочкаров, Хонре, Цендель, Офр, Руматов, Ануров, Пашковский, Лайсидзы, Люфт и, разумеется, сегодня сюда добавится фамилия Безруков. Здесь имеются все виды, жанры, стили, направления, течения, ответвления в музыкальной сфере искусства. Все песни мира, все частушки и спиричуэлы, все симфонии, все оперы, балеты, танцы, сюиты, концерты и даже гаммы. Здесь представлены все инструменты: от сопели до органа и от дутара до синтезатора. И, заметьте, здесь собраны не только шедевры музыкальной истории человечества, но и всякий хлам, всякий бред и откровенный музыкальный маразм. Ведь музыка бывает не только возвышенной и прекрасной, но и назойливой, скучной, занудной, тупой, жестокой, душераздирающей, сумасбродной, развратной, ну и так далее...
   - Но как? Как вы всё это собрали вместе? И зачем? Ведь чтобы это всё прослушать не хватит ни времени, ни сил! - воскликнул я.
  - Вы правы! Чтобы собрать такую уникальную коллекцию, была проделана титаническая работа. И чтобы это всё услышать не хватит всей человеческой жизни. Но это и не нужно. Вот, например, мы сейчас работаем над принципиально новой формой доступа к музыкальным файлам. Что вы делаете, если хотите прослушать ту или иную музыку? Вы ищите нужную вам песню, симфонию, серенаду или оперу, выбираете нужный диск и включаете его на воспроизведение. Если одна музыка вам надоела, вы ищите другой диск, и меняете его. И стараетесь найти музыку, соответствующую вашему настроению. Теперь же вам ничего искать не надо. Специальная программа сама выберет и включит для вас именно то, что будет соответствовать вашему сиюминутному желанию и настроению. Она будет исследовать ваше психическое и эмоциональное состояние и в соответствии с этим выдавать то, что наиболее близко вам по духу. Например, вы собираетесь идти играть в футбол. Значит, из динамиков компьютера будет раздаваться бурная, возбуждающая музыка. Программа сама подберет для вас какой-нибудь "Марш энтузиастов" или что-нибудь будоражащее из "Queen" или "AC/DC". Или из "Кармен" Жоржа Бизе: "Тореадор, смелее в бой!..". Если вы готовитесь к экзаменам или изучаете какую-либо науку, то вам будет предложена спокойная, не раздражающая музыка, или вообще - никакая, чтобы не отвлекать вас от занятий. Ну, а если вы спешите на свидание с девушкой, то, сами понимаете, что при этом будет звучать.
  Я ухмыльнулся и промолвил:
  - Свадебный марш Мендельсона.
  - Да, да, возможно! Конечно, это грубые примеры... При этом вы получите возможность прослушивать такую музыку, которую нигде раньше не слышали и даже не знали о её существовании. Такая музыка станет одним из главных инструментов, влияющих на ваше душевное и физическое состояние. Если вы заболеете - музыка вылечит вас. Если будете раздражительным - музыка успокоит вас. Если будете радостным и бодрым, то музыка добавит вам столько адреналина, что вы сможете допрыгнуть до Луны... Но это всё мелочи. Разумеется, главное предназначение этого музыкального банка совсем в другом...
  На столе тихо пропищал принтер, и из него полез лист бумаги.
  - Ну, вот, дождались, - Александр Александрович подождал, пока лист выползет полностью, потом взял его и начал читать. - Так... Дисперсия... Изменение энтропии... Вероятностная частота... Гармонический коэффициент... Коэффициент гомофонии и полифонии... Процент оригинальности... Композиторский потенциал... Так! Великолепно! Вот, Вячеслав Сергеевич, посмотрите, какие результаты мы получили.
  Он протянул мне листок. На нем я увидел ряд параметров, записанных в столбик, против которых были написаны соответствующие числа, в процентах или без. Разумеется, это ничего мне не говорило. Например, против "Вероятностной частоты" стояло число 23390. "Гармонический коэффициент" имел значение 0,779. "Оригинальность" - 38%, "Композиторский потенциал первого порядка" имел 47%. Чуть ниже, в списке со странным названием "Подсознательный", были записаны фамилии известных композиторов, а напротив них - опять проценты:
  Подсознательный список:
  А.М. Иванов-Крамской - 31 %.
  Ф. Сор - 18,2 %.
  М. Каркасси - 5,1 %
  Буфер - 7,7 %
  Я поднял глаза на своего собеседника и произнёс:
  - Очень всё интересно, но ни черта не понятно! Знаете, мне всё это напоминает лабораторную работу по физике. Здесь такие термины, что я не знаю, какой стороной их прилепить к музыке.
  - Ну, это естественно, ведь вы же не математик. Я постараюсь вам объяснить. Не всё, конечно, а основное. Вот, смотрите: "Композиторский потенциал первого порядка" составляет 47%. Я вас поздравляю! Это очень приличный показатель.
  - И что он означает?
  - Означает он то, что любой человек, сочиняющий музыку, не может на все 100% придумать что-либо новое. Так устроена наша память и наша психика. Мы всегда опираемся на то, что вложено в нас с детства, чему нас научили, на свой жизненный опыт, на все те образы и мысли, которые зафиксированы нашей памятью. Новое всегда произрастает из старого и обязательно несёт в себе следы этого "старого". Сочиняя музыку или вообще, придумывая что-либо новое, человек всегда опирается на известные, старые знания, которые были придуманы до него другими людьми. Грубо говоря, ваши 47% означают, что ваши композиторские сочинения будут новыми в среднем на 47%, а остальные 53% уже придуманы до вас. Это, конечно, тривиальное, грубое объяснение, на самом деле всё гораздо сложней. Эти проценты применимы как бы к вашей композиторской деятельности, но не к какому-либо конкретному сочинению. Понимаете?
  - Да, но, строго говоря, ту музыку, которую я придумал, никто нигде не слышал. Она действительно новая! - возразил я.
  - Всё это так, но, согласитесь, чтобы написать новую симфонию или новую оперу, или сочинить новую песенку, надо прослушать и изучить десятки и сотни других симфоний, опер и песен. Чтобы хотя бы взять от них такую же форму или такой же стиль. Ведь вы не будете писать оперу в виде короткой песенки в три куплета!
  - Конечно, не буду. Но ведь это - форма! Пусть я возьму старую, традиционную форму, но зато наполню её своим новым содержанием!
  - Видите ли, Вячеслав Сергеевич, с содержанием тоже обстоит не всё так гладко. Мне очень трудно объяснить вам, но если вы придумали новую мелодию, то это ещё не значит, что она абсолютно новая! Её ритм, интонации, гармоническое построение наверняка можно отыскать в тысячах других похожих мелодиях. Допустим, вы взяли какую-нибудь популярную, знакомую мелодию и переставили в ней всего две ноты. Будет ли эта музыка новой? Очевидно, будет. Но насколько она будет новой? Каков здесь будет процент новизны? Вот, для этого и существует наша программа. Компьютер не имеет эмоций и просчитает нам всё с точностью до сотой процента. Смотрите: "Оригинальность" - 38%.
  - Оригинальность чего?
  - Этот параметр относится к вашей "Печальной истории". Это значит, что в вашей "Истории" нового - только на 38 %, а всё остальное - старое, уже где-то кем-то придуманное и прозвучавшее. И вот это "старое", образно говоря, сидит в вашей голове, и без него не появилось бы на свет "Печальной истории Љ 1", и именно из него произрастают эти новые 38%.
  - Странно всё это как-то... Получается, что я сочинил только 38%, а остальное, как бы это выразиться, украл?
  - Да нет, же, вы не так поняли, - Александр Александрович вздохнул, - не бывает 100% оригинальности. Вернее, бывает, если вы, например, наугад потыкаете по клавишам рояля и запишите это на ноты. Только вот кто будет слушать такую музыку и можно ли вообще назвать это музыкой? Наоборот, есть вещи с низким процентом оригинальности, но имеющие бешенную популярность у слушателей. Так что это ещё ни о чём не говорит. Просто, мы, математики, любим всё раскладывать по полочкам. Вот, возьмем подсознательный список. В нём отражается влияние других композиторов на создание данного конкретного произведения. Видите, компьютер считает, что ваша "Печальная история" почти на треть тяготеет к творчеству Иванова-Крамского, на 18% похожа на музыку Сора, на 5% в ней отражаются интонации Каркасси. Возможно, что перед тем как написать "Печальную историю", вы были напичканы музыкой Иванова-Крамского и Сора.
  - А что такое Буфер?
  - Буфер? Это все остальные композиторы, которые влияют на ваше творение, но в меньшей степени, менее 5%. Кстати, в подсознательном списке зачастую находится фамилия самого автора. Она обязательно находится в буфере, а иногда, если влияние превышает 5%, то попадает в список с указанием процента влияния.
  - Как же так? Автор влияет сам на себя?
  - Естественно! О, это случается сплошь и рядом! Причём, не только с композиторами-дилетантами, но и зачастую с маститыми гениями. Получается, что они сами влияют на своё же творчество, то есть пишут сочинения, похожие друг на друга. И, как это ни парадоксально, два похожих друг на друга сочинения могут быть гениальными и неповторимыми. Вот, например, у Моцарта или Гайдна можно встретить произведения, где в подсознательном списке будет встречаться их же фамилия, с довольно высокими процентами - до 30 или 40. А, надо сказать, что если влияние какого-либо композитора будет достигать более 50%, то это можно считать плагиатом.
  - Вы что же, и до них добрались?
  - До кого?
  - До Моцарта с Гайдном?
  - А как же! В первую очередь. Конечно, потенциал у них очень высок и приближается к девяноста процентам.
  - Странно всё это как-то, - сказал я, - вы всё измеряете какими-то числами, процентами, коэффициентами, но для чего, я так и не понял. То, что Моцарт - гениальный композитор, и я с ним никогда не сравняюсь, это ясно и безо всяких процентов. То, что моя "Печальная история" - не шедевр, это тоже ясно. Хотя у меня есть более сильные и интересные вещи...
  - К сожалению, вы их не принесли с собой, - перебил меня Александр Александрович, - тем не менее, обратите внимание, ваш композиторский потенциал гораздо выше оригинальности "Печальной истории".
  - Да бог с ними, с цифрами! Вы мне ответьте, для чего и кому они нужны? Какая вообще цель в таких изысканиях?
  Александр Александрович сложил руки на своей груди, как Наполеон, и, ухмыльнувшись, ответил:
  - Вячеслав Сергеевич! В том то всё и дело, что объяснить мне это вам чрезвычайно сложно. Вот тут, до вас, у меня был ваш коллега, балалаечник.
  - Репа?.. Ну, Коля Репнянский?
  - Да, Репнянский, - Александр Александрович опять улыбнулся. - Он тут с утра околачивается и пытается выбить из меня лишние проценты. Так вот, этот Репа почему-то считает, что композиторский потенциал или, как он его называет, "компот", и есть главный показатель гениальности музыканта. Но всё дело в том, что это всего лишь обычные числа, и относиться к ним надо соответственно. Никакими процентами нельзя измерить глубину таланта или предел гениальности, или вдохновение мастера. Для этого, наверное, нужны особые единицы измерения. Просто наш компьютер, на основе своих исследований определил, что если композиторский потенциал человека составляет, как минимум, 13% и выше, то ему есть смысл заниматься композиторской деятельностью. Если же нет, то ничего нового и интересного он не сочинит. Но ведь это не беда! Ведь это не означает, что человек дурак и что у него нет других талантов, и то, что он не может быть музыкантом. Он может проявить себя в других сферах деятельности, например, в исполнительской или педагогической, или популяризаторской. Вот, если у человека нет музыкального слуха, тогда - да, как говорится, извини-подвинься! Хотя в природе известно множество случаев, когда человек, не имея музыкального слуха, начинает других учить музыке, или рвётся на сцену и, прикрываясь "фанерой", становится кумиром или поп-звездой.. Но здесь, как вы понимаете, на передний план выдвигаются совсем другие человеческие качества и "части тела". А вот вам, Вячеслав Сергеевич, компьютер настоятельно советует заниматься композиторской деятельностью и не зарывать свой талант в землю. Но это не означает, что все ваши вещи будут талантливы и гениальны на 47%. Эти проценты не застрахуют вас от халтуры и неудач. И наоборот, известны случаи, когда человек, имеющий низкий "компот", выдаёт какое-нибудь потрясающее творение. Всё относительно в нашем мире. Я вас не утомил?
  Александр Александрович посмотрел на меня и поправил очки на глазах. Я в свою очередь почесал свой затылок.
  - Александр Александрович! - немного подумав, ответил я. - Нет, вы меня не утомили, но я, как бы это сказать... Я так и не пойму смысла ваших исследований, то есть, какая от них польза? Хорошо, вы можете конкретно определить, стоит ли человеку сочинять музыку или нет.
  - Да.
  - Но всё дело в том, что человек сочиняет музыку, зачастую, не по приказу свыше, а, так сказать, по велению души. Если человек, например, пишет стихи, то он не думает о том, какие они получатся, хорошие или плохие, будут они иметь высокую художественную ценность или нет. Он это делает, потому что так требует состояние его души. И пытается выразить это состояние в стихах. Или в музыке. Или в чём-то другом. А уж потом другие люди разберутся, получилось это у него "на уровне" или он придумал халтуру или что-то низкопробное. И никакие ваши проценты не отнимут у него на это право.
  Александр Александрович ухмыльнулся и покачал головой:
  - Знаете, вы натолкнули меня на интересную мысль: одни люди обречены творить что-либо, а другие обречены потреблять их творчество. И изучать его. Очевидно, я отношусь ко второй категории.
  - А я к какой? К первой?
  - Возможно.
  - Ну, вы мне льстите.
  - Возможно... А что касается смысла этих исследований, то подробно и полно я вам это, пожалуй, объяснить не смогу: слишком много времени уйдет на это. Но, если выразиться кратко, то можно сказать так: мы исследуем эволюцию.
  - Эволюцию чего? - спросил я.
  - Эволюцию музыки и разума.
  - А что у музыки есть эволюция?
  Александр Александрович опять ухмыльнулся:
  - Эволюция есть у всего. И мы изучаем эволюцию музыкальной культуры человека в контексте эволюции человечества в целом. Такой ответ вас устраивает?
  Я пожал плечами и ответил:
  - Ну, наверно, да. Только причём здесь разум?
  - Чтобы это объяснить, надо залезть в философские дебри. Что такое разум? Это - понимание и осмысление. А музыка - это душа разума. То есть, понимание и осмысление душой, чувствами. Когда у древнего человека появились первые зачатки разума, он стал способен создавать первую примитивную музыку. Развивался разум - развивалась музыка. Но! Чему нас учит философия? Тому, что в каждом процессе есть обратная связь. Поэтому можно утверждать, что не только разум развивал музыку, но и наоборот, музыка развивала человеческий разум. И вполне возможно, она и создала его таким, каким мы его сейчас имеем.
  - То есть, вы хотите сказать, что музыка сделала человека разумным? - спросил я.
  - Именно! Ведь что такое музыка? Ведь вы сами знаете, что если к вам в голову залезет какая-нибудь мелодия, то она способна крутиться в вашей голове десятки, сотни, тысячи раз! И будет крутиться там неосознанно! То есть, автоматически. Попробуйте неосознанно прокрутить в голове тысячу раз отрывок из какого-нибудь текста или какую-нибудь фразу, например: "Быть или не быть?..". Или какую-нибудь теорему: "Квадрат гипотенузы равен сумме квадратов катетов". Ведь не получится! И только музыка способна многократно повторяться в нашей голове. Она научила человека думать циклически. То есть, многократно прокручивать в мыслях одни и те же образы, не обязательно музыкальные. Прокручивать один и тот же вопрос, одну и ту же задачу или проблему, перебирая все возможные варианты, до тех пор, пока не отыщется верное решение. Возможно, тысячи раз Пифагор крутил в своих мозгах какие-то доказательства, чтобы потом сформулировать свою знаменитую теорему. А Шекспир тысячи раз рифмовал разные слова, чтобы написать бессмертного "Гамлета".
  - Надо же! - воскликнул я. - Интересно, хотя и не всё понятно. Разум и музыка...
  - Да, да! Музыка и разум. Это всё немного напоминает древний софизм о том, что раньше появилось: курица или яйцо.
  - Действительно. Плюс эволюция всего человечества...
  - Кстати, Вячеслав Сергеевич, мы изучаем не только эволюционные процессы, но и революционные. Надеюсь, вы понимаете разницу между эволюцией и революцией? Так вот, когда какой-либо процесс, развиваясь эволюционно, накапливает в себе достаточно энергии, то и происходит революция, то есть, глубокие качественные изменения этого процесса. Под словом "энергия" здесь следует понимать различные условия, факторы, разногласия. В физике это называется состояние критической массы. В музыке тоже случаются революции. Только они проходят не так заметно и катастрофически: без гражданских войн и переворотов, в отличие от исторических событий, и без ядерного взрыва, в отличие от физических процессов. Помните, я вам говорил, что в этих ящиках хранится вся музыка мира, в том числе здесь есть также композиторы, имена которых никогда не будут известны широкой публике и навсегда утонут в пучине бесконечного потока информации? Так вот, что интересно: именно эти, малоизвестные композиторы и музыканты, а также никому неизвестные композиторы-любители и преданные энтузиасты-сочинители, именно они дополняют всю накопившуюся музыкальную информацию до критической массы, обеспечивая революционный переворот в различных областях искусства.
   - Да... - несколько неуверенно произнёс я, - вы меня озадачили. Честно говоря, никогда об этом не задумывался.
   - Однако, Вячеслав Сергеевич, наша дискуссия затянулась, - он посмотрел на часы. - Что-то моя программа долго работает.
   Он нажал несколько клавиш на клавиатуре, внезапно принтер загудел и начал выдавать один за другим листы. На них были напечатаны ноты.
   - Наконец-то! - сказал обрадованный Александр Александрович. - Вот и получен главный результат наших исследований. Осталось провести последний акт этой драмы.
   Я собрался уходить и встал с кресла.
   - Да, Александр Александрович, я, наверное, задерживаю вас. Мне пора, там ждут другие.
   - Нет-нет. Не уходите. Те, другие, у меня уже были. Они ждут в приёмной не окончания нашей беседы, а вот это, - он показал на листы с нотами. - Только сами об этом они пока не знают. Но очень скоро узнают.
   - А зачем они вам? - спросил я.
   - Кто? Ноты? - переспросил Александр Александрович.
   - Нет, все эти люди? Репа, Конев, кто там ещё?.. Пацан какой-то?
   - А! Потому что все эти люди, и вы в том числе, - музыканты. И не просто музыканты, а талантливые музыканты. И талант ваш заключается не в том, что вы технично и виртуозно играете, а в том, как вы это делаете. Согласитесь, способность исполнять музыку так, как только один ты её чувствуешь, раскрывая её, я бы сказал, всепроникающий смысл, тоже является талантом. Надо только уметь в ЭТО окунуться с головой.
   Я улыбнулся.
   - И что, вы считаете, что мы, как его, можем окунуться с головой?
  - Я не только считаю, но и знаю это. Поверьте, я долго искал всех вас.
  - И что, этот пацан с гитарой, тоже?.. - я удивлённо приподнял брови.
  - А почему вы удивляетесь? Если человек талантлив, он талантлив в любом возрасте! Кстати, Вячеслав Сергеевич, вы, наверняка, обратили внимание, что здесь собрались музыканты со своими музыкальными инструментами? В том числе и вы. А ведь это не спроста!
   - Ну, уж я с гитарой оказался здесь случайно, - ответил я.
   - Это вы так думаете. А на самом деле... На самом деле я собрал вас всех затем, чтобы получить музыку, которая создана на основе вашего образа мыслей и совокупности умственных навыков и духовных установок. По латыни это называется менталитет. И вам осталось исполнить эту музыку. Но не для того, чтобы приобщить её к нашей коллекции, а чтобы... Как бы вам это объяснить? Чтобы выделить в чистом виде ваши эмоции, ощущения, переживания, ваше вдохновение. Я запишу это в память, на кристалл. Назовём это кристалл вдохновения. И поможет мне в этом вот этот суперсовременный аппарат, который предназначен для создания кристалла вдохновения.
   Он показал рукой на агрегат, стоящий у окна.
   - Александр Александрович, вы опять говорите слишком умно, какими-то загадками. Это фантастика какая-то.
  - Да никаких загадок нет. Просто трудно объяснить. - Александр Александрович снял очки, покусал дужку и затем опять их надел. - Ну, вот, представьте, Вячеслав Сергеевич, будто к вам попал молодой, умный студент из семнадцатого века, из какой-нибудь высококультурной страны, например из центральной Европы. Вас разделяют два или три столетия. И вот вы должны ему объяснить ему, как работает, например, телевизор. Вы ставите перед ним телевизор, включаете его, а студент испуганно смотрит в него и лопочет о том, что это не может быть и что это дьявольские картинки. Чтобы его в этом разубедить, сначала вы должны ему рассказать о свойствах глаза. То есть о том, что если перед глазами менять картинки с частотой двадцать четыре раза в секунду, то этим можно достичь эффекта движения объектов на экране. Потом вы должны рассказать о том, что такое электричество, что такое электрон, электронная пушка, электромагнитные волны, кинескоп, люминофор, ну и так далее. Как вы думаете, сколько на это уйдет времени?
  - Я всё понял, Александр Александрович! - сказал я. - Вот только, позвольте, ещё один, последний вопрос. Для чего? Зачем он нужен, этот, как вы говорите, кристалл вдохновения? Вы законсервируете наши эмоции, а дальше, что?
  Александр Александрович поднялся из-за стола и покачал головой и руками, слегка разминая шею и плечи. Немного подумав, он ответил:
  - Как бы это сказать? Вы можете не поверить мне, но я скажу вам так. Это нужно для того, чтобы эволюция не превратилась в революцию, чтобы она была на правильном пути. Чтобы музыка была светлой стороной жизни человека, чтобы она не превратилась в тёмную и злую силу. Чтобы добра в мире было всегда чуть-чуть больше, чем зла... А сейчас давайте перейдём к делу.
  Он наклонился над селектором, нажал на нём кнопку и сказал:
  - Аллочка, проси, пожалуйста, всех сюда, в мой кабинет. А впрочем, постой, подожди минутку!
  Александр Александрович почесал в затылке, посмотрел на картину, висевшую на стене, и сказал мне:
  - Знаете что, Вячеслав Сергеевич, давайте-ка мы это снимем, чтобы она никого не отвлекала. Помогите мне.
  Он подставил стул, залез на него, снял картину со стены и передал её мне.
  - Возьмите! Поставьте её прямо на пол, лицом к стене.
  Я взял картину и поставил на пол. Александр Александрович спрыгнул со стула.
  - Ну что, начнём, пожалуй!..
  В кабинет зашли со своими инструментами пять человек.
  - Так! Дорогие друзья, проходите! - обратился к ним Александр Александрович. - Для начала, давайте я представлю вас друг другу. Итак, Николай Репнянский - балалайка, Наталья Малахина - скрипка. Остальные у нас гитаристы: Вячеслав Безруков, Сергей Конев, Евгений Гвоздёв и самый юный музыкант - Всеволод Руматов. Сегодня вам всем предстоит побывать, так сказать, на переднем крае науки. Ваш ансамбль в таком необычном составе должен сотворить необычную, фантастическую музыку, которую зафиксирует этот необычный аппарат.
  Он показал рукой на странный агрегат у окна и стал расстанавливать вокруг него, полукольцом, стулья. Против стульев поставил пюпитры. С краю он поставил самый высокий пюпитр, очевидно, для скрипачки.
  - Эти ноты были созданы компьютером, с помощью специальной программы, - объяснял Александр Александрович, раскладывая ноты по пюпитрам, - которая использовала ваш творческий потенциал. Сначала вы просмотрите их, каждый свою партию, а потом сыграете все вместе. Прошу занять свои места и настроить инструменты!
  Что-то необычное и загадочное было во всём происходящем. Я вздохнул и достал свою гитару из чехла.
  
  6. Кристалл вдохновения.
  "Пустым обещаньям и сказкам не верьте,
  И спас не спасет от сумы, да тюрьмы,
  Но жизни на свете чуть больше, чем смерти,
  И света на свете чуть больше, чем тьмы.
  И пусть испытанье сулит нам дорога,
  Пусть новым прогнозом пугают умы,
  Но дьявола всё же чуть меньше, чем бога,
  И света на свете чуть больше, чем тьмы.
  Пусть спорят закат и рассвет в поднебесье,
  И старые догмы затерты до дыр,
  Меж черным и белым всё ж нет равновесья,
  И это приводит в движение мир.
  Пусть зло проползло из столетья в столетье,
  И небо опять закрывают дымы,
  Но жизни на свет чуть больше, чем смерти,
  И света на свете четь больше, чем тьмы".
  
  Андрей Макаревич.
  
  6.1. Наталья Малахина.
  Он подошёл ко мне сзади и прикоснулся ладонью к моему затылку. Меня, как будто, окутала волна тумана. Я взмахнула смычком и стала играть.
  Удивила меня не сама музыка, а то, как я уверено и легко читаю ноты и вливаюсь в общий хор нашего такого странного ансамбля.
  Ноты поплыли перед глазами. Музыка меня уносила.
  Сначала я увидела перед собой белые, летящие облака и пронзительное синее небо.
  И море. Большие изумрудные, сильные волны. До самого горизонта.
  Меня закачало. Я стояла на палубе корабля и играла.
  Это была большая парусная яхта. Ветер радостно дул в паруса, наполняя их страстным, отчаянным вдохновением.
  Я стояла на носовой палубе и смотрела вперёд. Волны играли с яхтой.
  Я проваливалась вместе с яхтой в пропасть, и душа, казалось, улетает из меня.
  Я поднималась на гребень волны, и душа моя опять летела, как птица.
  Вдали, на горизонте, показалась земля. И мой корабль летел вместе с ветром и волнами, вместе с безумной музыкой и моей душой, вместе с пеной и брызгами волн, вместе с белыми облаками и звуками скрипки к высоким скалистым берегам...
  
  6.2. Вячеслав Безруков.
   Он подошёл ко мне сзади и положил свои ладони мне на голову. Меня, как будто, окутала волна тумана. Я заглянул в ноты и начал играть.
   Вокруг меня разразилась музыка. Музыка меня уносила. Ноты поплыли перед глазами.
   В глаза мне ударил яркий свет. Свет шёл от рампы и прожекторов.
  Я одиноко стоял на большой, просторной сцене и играл.
  Постепенно, когда глаза привыкли к свету, я различил впереди себя толпы народу.
  Это был громадный полутёмный, сумеречный зал, заполненный людьми, или, может быть, стадион под чёрным, ночным небом.
  Я отдавал людям свою страсть, любовь, энергию и своё вдохновение.
   Тысячи глаз смотрели на меня и принимали мою любовь, энергию, страсть и моё вдохновение.
   Они, сконцентрировав на мне своё внимание так, как концентрируются солнечные лучи в фокусе увеличительного стекла, возвращали мне назад свою любовь, свою энергию и своё возбуждение.
   Внезапно сотни маленьких огоньков зажглись в толпе. Тысячи рук поднялись вверх, и над ними заколыхалось волнующее море огней.
   Музыка разливалась над этим морем.
  Они пели вместе со мной.
  Мы были одним целым. Мы были ВМЕСТЕ.
   Я почувствовал себя всесильным и всемогущим.
   Вулкан страстей клокотал во мне.
   Я почувствовал себя богом.
   Я улетал...
  
  6.3. Всеволод Руматов.
   Он подошёл ко мне сзади и положил свою ладонь мне на голову. Меня, как будто, окружила волна тумана. Напряженно вглядываясь в ноты, я начал играть.
  Я волновался. Я боялся, что не справлюсь. Но всё оказалось не так страшно.
  Постепенно волнение ушло, появилась лёгкость и непринуждённость. Спокойствие и радость.
  Музыка окутала меня, как одеялом.
  Она успокаивала меня. Она убаюкивала меня.
  Я закрыл глаза, а когда открыл их, то увидел, что я лежу в своей постели. Надо мной склонилась мама.
  - Спи, Севочка, спи, - сказала она, - я тебе спою колыбельную.
  Она запела. Голос у неё был тихий, приятный, глубокий спокойный, родной. Мне стало хорошо-хорошо, как будто мне три года и я засыпаю у мамы на руках.
  - А где папа? - спросил я.
  - Я здесь, - папа подошёл ко мне.
  - Па, расскажи мне сказку, - попросил я.
  - Про кого?
  - Про страшного, лохматого фендихьюрихта. Помнишь, ты мне недорассказал?
  Папа улыбнулся, присел на край постели и начал:
  - Ну, слушай. Жили были, в одной далёкой стране, хъюрендифрихты...
  Я заснул.
  Во сне я летал. Это было здорово! Это было так легко. Надо только было двигать руками и ногами так, как будто плаваешь в бассейне. И тогда можно плыть по воздуху. Туда, куда хочешь.
  Сначала я летал по комнате, а потом вылетел в окно. Подо мной поплыли люди, деревья, поля, горы, реки...
  
   6.4. Николай Репнянский.
   Он подошёл ко мне и положил свои ладони мне на голову. Меня, как будто, окутала волна тумана. Я обнял свою балалайку и начал играть.
   Я играл, внимательно вглядываясь в ноты.
   Нотные листы переворачивались сами собой.
  Музыка разливалась горячей, энергичной волной.
   Одна из этих волн накрыла меня с головой.
  В лицо подул ветер.
  Стало заметно темнее.
  Внезапно наступила тишина.
   Я посмотрел вверх. Сквозь густую листву с трудом пробивались солнечные лучи. Кругом стояли деревья. Я очутился в лесу.
   Было очень тихо. Только щебетанье птиц, да шум листвы нарушали тишину.
   Я был одинок.
   Я неуверенно пошёл вперёд.
   Я был один в целом мире.
   Через минуту впереди я увидел просвет.
   Лес кончился.
   Я вышел из леса. Впереди лежало бескрайнее, безмерное, до самого горизонта, поле. Ветер волнами колыхал высокие травы. По небу плыли облака.
   Невдалеке, один среди этого бесконечного пространства, стоял дуб. Среди долины ровныя...
   Это был классический дуб: высокий, красивый, могучий, налитый многовековой силой, наполненный мудростью прожитых лет, не сломленный ни бурей, ни лютым морозом, ни ударом молнии.
   Про него пел песни народ.
   С него рисовали картины художники.
   Он жил в романах знаменитых писателей.
   Он знал тайну существования.
   Он был просто деревом.
   Я смотрел на дуб. Прикрыв глаза ладонью от ослепительных солнечных лучей, я смотрел на дуб.
   Я не был одинок. Я не был один в этом мире.
   Я расставил руки в стороны и оторвался от земли.
   Я летел. Я летел к дубу. Музыка вспыхнула в моей голове...
  
  6.5. Сергей Конев.
  Сан Саныч подошёл ко мне сзади и положил свою ладонь мне на голову. Меня, как будто, заволокло туманом. Странно всё это как-то. Чудные ноты. Ладно.
  Я стал играть, постепенно вливаясь в общий ансамбль.
   Странная музыка. Она лилась со всех сторон. Она нарастала бушующим водопадом, к которому вы неумолимо и быстро приближаетесь. Она превратилась в сплошной гул.
   Я понял, что лечу.
   Это был какой-то специальный самолёт, наверно военный. По бокам фюзеляжа тянулись длинные скамейки. На них сидело человек десять. Парашютисты. В том числе и я.
   Мы были одеты в лётные костюмы. За спиной у каждого - парашют.
   Ко мне подошёл мужик, наверно инструктор. Он что-то кричал мне и объяснял. Я ничего не понимал. Кругом стоял грохот двигателей.
   Он меня ладошкой похлопал по щекам и крикнул:
   - Первый раз прыгаешь?.. Дёргай за кольцо!..
   Открылся люк. В него стали прыгать парашютисты.
   Меня схватили несколько сильных рук и поволокли к люку. Я упирался, как мог. Наконец, они меня дотащили и бесцеремонно вышвырнули из самолета.
   Я стал падать. Меня закрутило потоками воздуха.
   Нащупав на груди какую-то железяку, я потянул за неё. Ничего.
   Я дёрнул, что есть силы. Опять ничего.
   Я дёрнул так, что потемнело в глазах, заболела кисть руки и, кажется, затрещали рёбра. Снова ничего. Парашют не раскрывался.
   Я дёргался, как психованный, выделывая в воздухе невообразимые пируэты. Внизу, как на картинке, лежала земля. Она стремительно приближалась ко мне с каждой секундой. Или я к ней.
   Вверху, надо мной плыли несколько штук разноцветных парашютов. Слышался гул удаляющегося самолёта.
   Я что-то панически закричал. В голове, почему-то вспыхнула мысль: "Сан Саныч, скотина! Гусь веслоногий! Дятел козодоеобразный! Убью! Сволочи все, гады!!!".
   Чуть ниже пояса я увидел ещё одно кольцо. Я дёрнул за него.
   Меня резко качнуло.
   Надо мной раскрылся купол парашюта. Какое счастье!
   Я летел!
   Стало тихо-тихо.
   Захотелось петь, кричать, смеяться, прыгать и танцевать одновременно.
   Ура! Я лечу! Я ЛЕЧУ! ЛЮДИ! УРА! Я ВАС ВСЕХ ЛЮБЛЮ!!!
   Приближалась родная земля. В голове взорвалась бурная, счастливая, радостная музыка...
  
  6.6. Евгений Гвоздёв.
   Он подошёл ко мне. Я, примерно, знал, что он будет делать. Дядя Миша не раз проделывал со мной что-то подобное. Мне было интересно, как ОН это сделает. Насколько быстро я ему поддамся.
   Он не стал класть мне на голову свои ладони, как он это делал с остальными. Он мне просто потихоньку шепнул:
   - Посмотри на свою Наташку!
   Я взглянул на Сильву. Она вдохновенно пилила скрипку. Меня поразили её глаза. Они были не здесь. Они глядели в бездну, в пустоту, в другой мир.
   Резко в грудь ударил порыв ветра.
   Я чуть не задохнулся. Не только от недостатка воздуха, но и от страха.
   Я стоял на краю высокой скалы, на краю пропасти.
   Внизу, под скалой бушевало море. Волны бились о камни.
   Передо мной лежал океан. Там, где небо встречалось с водной стихией, не было чёткой границы. Затуманенный горизонт изгибался полукольцом. По небу, навстречу мне, неслись белые облака.
   Я увидел корабль. Под парусами. Поднимаясь на гребни высоких волн и стремительно падая с них вниз, он шёл прямо ко мне.
   Я смотрел на его надутые, плотные, мощные паруса, на его развевающиеся флаги и, казалось, я слышал скрип мачт и завывания ветра в снастях. Я слушал его музыку.
   На палубе я заметил человека.
  Когда корабль подошёл ближе, я увидел, что человек, широко расставив ноги, стараясь прочно удержаться на палубе, играет на скрипке.
  Это же... Это же моя Сильва!!!
  Я закричал:
  - Сильва!!!
  И сделал шаг вперёд.
  Из-под ноги выскочил камень. Я пытался опереться, но под ногой была пустота.
   Неловко взмахнув руками, я полетел в пропасть.
   Всё произошло так быстро, что я даже не успел испугаться.
   Я сорвался с обрыва.
  Я падал на острые прибрежные камни.
  Крик застрял в горле.
  Я падал под дикую, бешеную музыку, звучащую вокруг.
  Дыхание перехватило.
  Я цеплялся пальцами за воздух.
  Сердце остановилось. Ужас охватил меня.
  Я падал в прибрежные пенящиеся волны, которые с диким, радостным рёвом бились о камни, предвкушая такой неожиданный подарок.
  Это конец.
  Когда до удара оставалось несколько мгновений, музыка оборвалась.
  Наступила тишина.
   Сан Саныч захлопал в ладоши.
  - Браво! - воскликнул он. - Браво! Всем громадное спасибо! Кажется, у нас получилось то, что нужно! Да! Стулья, пожалуйста, расставьте. Сюда, вдоль стены...
   Я огляделся вокруг. У всех были такие чудные лица, как будто они только что вернулись с того света. И у меня, наверняка, в том числе.
   Я шумно выдохнул. Фух! Чёрт! Сердце продолжало бешено колотиться. Но уже успокаивалось. Я встал и осторожно положил гитару на стул. Концерт окончен. Захотелось пить. А ещё лучше выпить.
   Вид у нас у всех был ошарашенный. Один Сан Саныч бодро бегал по кабинету. Он подбежал к столу, что-то записал к себе в бумаги и потыкал пальцами по клавиатуре. Потом он подошёл к аппаратному комплексу и стал над ним возиться.
   Поковырявшись и что-то там покрутив, Сан Саныч достал маленькую квадратную деталь и поднял её перед собою, показывая всем нам. Я уже знал, что это такое.
  - Вот оно, последнее чудо современной техники, - сказал он, - чип флеш-памяти, кристалл вдохновения, на котором записана ваша фантастическая музыка. Эта музыка раскроет перед человеком новые горизонты. Она позволит заглянуть ему в самые сокровенные тайны своей души. Она позволит посмотреть на мир другими глазами, сделает его лучше, и может быть, счастливее.
  Я усмехнулся внутренне, про себя. Красивая, патетическая речь! Только не надо вешать лапшу на уши народу. Насчет этого кристалла дядя Миша меня немного просветил: это чудо современной техники способно не только облагородить и осчастливить человечество, но и принести кое-кому бешеную прибыль. Этот кристалл может открыть не только сокровенные тайны души, но и стать для неё наркотиком. Он может сделать музыку благородной и возвышенной, или наоборот, низкопробной, развратной и разлагающей. Всё зависит от того, в чьи руки он попадёт, кто и как им будет распоряжаться.
  Далее, словно прочитав мой мысли, Сан Саныч задумчиво произнёс:
  - Конечно, всё будет зависеть от того, светлая или тёмная сторона его запатентует первой.
  Опа! В моей голове будто что-то щёлкнуло. Будто я услышал недостающее слово, с помощью которого можно разгадать всю загадку. Будто мне дали недостающий "пазл", от которого меняется весь расклад картинки. Так вот оно, что! Вот из-за чего весь сыр-бор! Он сказал "запатентует"! Так, где же и у кого, чёрт возьми, они всё это патентуют?! А я то думал, что растиражировать такие кристаллы - раз плюнуть. При современном уровне современной техники...
  Мысли мои спутались.
  Неожиданно двери кабинета распахнулись. Вошёл дядя Миша.
  Он остановился у дверей и, сложив руки на груди крест-накрест, обвёл нас всех внимательно взглядом. Наступила мёртвая тишина. Мы все замерли, как мышки перед кошкой. Как зайцы пред волком. За всех, конечно, не скажу, но я почувствовал себя так, как будто попал в одну клетку с тигром.
  Вид у дяди Миши был возбужденный и какой-то взъерошенный. Обычной косички сзади не было, растрёпанные волосы спускались ниже плеч. Глаза горели "испепеляющим" огнём.
  Я взглянул на Сан Саныча. У того вид был не лучше. Он побледнел. Губы нервно подрагивали. Облизнув засохшие губы языком, он сказал:
  - Как ты смеешь сюда входить? Ты не имеешь права! Ты что, не понимаешь, чем это может кончиться?
  Дядя Миша ему ответил:
  - Не шуми! Я ещё не выжил из ума. Я знаю, что не могу к тебе приближаться и прикасаться. И пришёл я сюда не для беседы, а сам знаешь, зачем! Мне нужен кристалл! И я его заберу с собой!
  - Ты не имеешь права!
  - Имею! Потому что у меня есть вот это!
  В руке у дяди Миши появились листы бумаги. Он протянул их вперёд, показывая нам всем и давая возможность рассмотреть, что на них написано.
  Это были листы с нотами. Это были необычные ноты. Они были написаны чернилами или тушью, линии нотного стана были неровными и кривоватыми, то есть, явно нарисованными от руки. Тем не менее, запись нот была сделана аккуратно, каким-то особым, красивым почерком. Витиеватым почерком был написан заголовок: "Дьявольская прелюдия".
  Так вот, какая ты, Дьявольская прелюдия! Она действительно существует!
  Я вспомнил, как дядя Миша, один раз, в порыве откровения, рассказал мне о ней. Эти ноты были пропуском в любые двери. Они могли заменить собой любой документ, любую справку или билет, они могли превращаться в любую купюру. Они были дьявольскими. Музыка этих нот давала вам полную власть над людьми. Ну, или почти полную. Подробности он мне не объяснил.
  Я посмотрел на Сан Саныча. Неужели он отдаст кристалл?
  Сан Саныч изменился. Он успокоился. Лицо его стало суровым, взгляд - жестоким. Он стоял за своим столом. Перед ним, на столе, лежал злополучный кристалл. Сложив руки на груди крест-накрест, он проговорил, обращаясь к дяде Мише:
  - Ну, иди и возьми, если сможешь!
  Дядя Миша усмехнулся:
  - Зачем же подвергать тебя, да и себя, такой опасности? Для этого у меня найдутся помощники.
  Он посмотрел на меня и продолжил:
  - Женя, давай, возьми эту штуку и принеси её мне!
  Я растерялся. Как? Неужели именно мне придется сыграть такую злую роль в этой пьесе? Я нерешительно потоптался на месте.
  Дядя Миша жёстко сказал мне:
  - Или ты сейчас же принесёшь мне её, или я заставлю сделать это твою подругу! Ты знаешь, что может тогда случиться.
  Я посмотрел на Сильву. Она вскрикнула:
  - Женька! Что происходит? Ничего не понимаю!
  - Не двигайся! - ответил я ей.
  Я уже знал, что сделаю дальше. Я знал, как положить всему этому конец. Есть, пожалуй, только один выход...
  Я подбежал к дяде Мише и резко выхватил у него из рук листы с прелюдией. И затем стал рвать их на мелкие кусочки. Обрывки бумаг падали у меня из рук и ту же воспламенялись. Листы загорелись у меня в руках. Я рванул их последний раз и подбросил в воздух. Куски и обрывки полетели по комнате, догорая на лету и превращаясь в чёрный пепел.
  Дядя Миша, казалось, остолбенел. Затем он взял себя в руки и, усмехнувшись своей обычной улыбочкой, сказал:
  - Идиот!.. Дурак!
  Он повернулся и пошёл из кабинета. На пороге он обернулся и добавил:
  - Учтите все, это была только прелюдия!
  А затем громко хлопнул дверью за собой.
  Несколько мгновений мы все молчали. На полу догорали обрывки бумаг.
  Резкая боль пронзила мою грудь. Как будто молния взорвалась от плеча до поясницы. Горячая волна растекалась внутри.
  Стало трудно дышать. В глазах потемнело. Я упал на пол.
  Вокруг поднялась суматоха. Кто-то кричал: "Алла! Скорую! Быстро!". Кто-то перевернул меня на спину. Под голову подложили что-то мягкое. Кто-то кричал: "Женька! Женечка! Женя!".
  На колени, рядом со мной, опустилась Сильва. Она гладила мою голову и причитала:
  - Женька! Женечка!..
  Казалось, моё сердце сдавили огромными железными щипцами. Я увидел над собой заплаканные Наташкины глаза. И мне захотелось лишь одного. Захотелось сказать ей то, что я никогда не успевал сказать ей раньше: "Я люблю тебя!".
  Грудь мою сдавило, а мне стало вдруг легко и радостно. Я с трудом разлепил свои пересохшие губы и произнёс:
  - Наташенька, я тебя...
  Это были последние мои слова.
  Через секунду меня не стало.
  
  7. Вячеслав Безруков. Вместо эпилога.
   Прошло чуть меньше года после того трагического события на Садовой улице, в здании бывшего дворца. На всех, на нас, оно оказало определенное влияние, изменив судьбу каждого, если не круто, то, во всяком случае, очень существенно. Единственно, о ком я не могу сказать ничего конкретного - Александров Александр Александрович. Я так до конца и не понял, что он изобретал, в чём смысл его работы и какие цели преследовал. Хотя, надо признаться, он заставил меня на многие вещи посмотреть по-другому, и относиться по-другому к музыкальной и композиторской деятельности вообще. С тех пор я о нём ничего не слышал. Где он сейчас, сохранил ли свой заветный кристалл вдохновения или создаёт новый, разыскивая опять в других местах вдохновенных исполнителей? Продолжает ли исследовать "компоты" и прочие параметры и явления, создавая и развивая свою эволюционную теорию музыки? Этого я не знаю.
   Коля Репнянский повёл себя довольно странно. Сначала он исчез. На следующий день после событий на Садовой Репа пропал. Его не могли найти ни на работе, ни дома. Потом начались странные ночные звонки. Примерно раз в два-три дня мне ночью звонили по телефону. И молчали в трубку. Я возмущался, я ругался, я кричал, но в трубке молчали. Или тихо сопели. Я стал подозревать, что это звонит Репа. При очередном звонке я стал звать его, просил ответить, говорил, что волнуемся и переживаем о нём. Его родня вся извелась и ходит в трауре. Я обзывал его бессердечной скотиной и вислоухим ослом. Какого чёрта надо поднимать людей с постели ночью? Но он молчал.
  И только однажды, в последний свой ночной звонок, Репа заговорил:
  - Старик, надо встретиться, срочно!.. Нет, прямо сейчас... Нет, приди не могу, буду ждать во дворе...
  Он сказал, что за ним следят. Какие-то двое парней в чёрных длинных плащах. Он вынужден скрываться. Он сказал, что знает, что у меня есть баксы. И попросил занять тысячу. Я обозвал его скотиной и сказал, что его родители сходят с ума. Репа попросил меня передать им, что с ним всё в порядке и, как только сможет, он им позвонит.
  Я дал Репе денег. С тех пор он исчез надолго. На несколько месяцев.
  Примерно через пол года, около двух часов ночи, меня разбудил телефонный звонок:
  - Старик, ты ещё жив? Привет, это я...
  Репа звонил мне из Дрездена, есть такой город в Германии. Голос его был слишком возбужденным и радостным. Как я понял позже, он был немного под градусом. Репа болтал без остановки. Оказывается, он уже давно устроился за границей, сейчас работает в одном знаменитом фольклорном ансамбле. Мотаются по гастролям, по Германии. Потом поедут в Австрию.
  - Старик, ты не представляешь, как здесь всё устроено, как здесь относятся к музыке! Моя балалайка здесь - экзотика, шедевр! Да я вообще тут у них, как король!.. Тебе, Славик, надо обязательно сюда приехать! Ладно, я вот летом приеду, тогда поговорим. Долг тебе верну...
  Репа долго ещё болтал, расспрашивал меня о моих успехах, а потом, в конце разговора, засопел в трубку:
  - Знаешь, старик, иногда что-то накатывает на меня. Вот так живу, вроде всё окей, а чувствую, что что-то ускользает от меня... Как посмотрю ночью на небо, на звезды, и думаю, а что, собственно говоря, я тут делаю?..
  - Ну, знаешь что, философ, тебе ещё рано задумываться о смысле жизни, - ответил я, - жениться тебе надо, вот что. И перестань звонить мне по ночам. Спать не даешь, зараза!
  - Старик, какая ночь? У нас тут ещё вечер!..
  Больше Репа мне не звонил. Но от его родителей я узнал, что он действительно скоро приедет "оттуда" к ним в гости. Ладно, вот тогда мы с ним поговорим.
  После посещения Садовой, моя карьера тоже круто изменилась. Те деньги, которые свалились мне в карманы, надо было куда-то применить. Я уволился из училища. И, поговорив с ребятами, решил раскрутить наш "Белый Дракон". Мы прикупили аппаратуру, сделали рекламу, записали альбом, и даже устроили небольшой концертный тур. Теперь ребята настаивают штурмовать телевидение и другие вершины шоу-бизнеса. Честно говоря, меня одолевают сомнения. Законы нашего шоу-бизнеса так круты и непредсказуемы... Как бы из "белого дракона" не превратиться в "белого попугая"!
  Надо сказать, что все наши успехи, все успехи нашего "Белого Дракона", несмотря на денежные вливания, связаны с ещё одним человеком. Этот человек - Малахина Наталья, та самая скрипачка, которая была с нами, на Садовой. Тогда я увидел её первый раз. А второй раз мы встретились летом, месяца через два, когда я уже уволился из училища и носился со своим "Драконом".
  Честно говоря, я уже успел про неё позабыть. Мы случайно столкнулись на одной вечеринке, уже не помню, где и у кого. Я припёрся туда со своей Татьяной, а она - со своим мужем. Встретившись с Натальей глазами, я сразу понял, что раньше в ней встречался, хотя не мог вспомнить, где и когда. Со мной иногда случается такое: вижу знакомое лицо, но никак не могу вспомнить, как это лицо зовут, или где я его мог видеть. Потом она сама подошла ко мне и также призналась, что не сразу меня вспомнила.
  В конце вечера, когда все уже устали друг от друга, мы с Натальей уединились и разговорились. Она мне рассказала следующее. После приключений на Садовой улице, ей удалось устроиться в симфонический оркестр. Но она там пробыла недолго, около месяца. С Афанасием Григорьевичем, дирижёром оркестра, ей так и не удалось найти общий язык. Звучание её скрипки не вплеталось в общий хор оркестра. Не тот стиль, не тот звук, не те манеры. Промучившись месяц, она сама ушла оттуда. И теперь - свободный человек.
  Честно говоря, я немного удивился:
  - Какой стиль, какие манеры? - спросил я. - Ты же классно играешь! Хотя я слышал тебя всего лишь раз, но... Да ты переиграешь любую скрипачку из симфонического!
  - Возможно, всё это так, Слава, - ответила она, - но, как говорится, музыка - душа разума, а вот как раз таки со своей душой я сейчас в разладе.
  - Это связано с...- я неуверенно замолчал.
  - Ты хочешь спросить, не связано ли это с Женькой?
  - Да, прости.
  - Да, ничего. Только давай о Женьке не будем говорить.
  Мне в голову пришла неожиданная мысль. Я предложил ей попробовать себя в новом качестве, в качестве рок-музыканта. И пригласил в наш "Белый Дракон". Сначала Наташка рассмеялась: ей, замужней женщине, да ещё с ребенком на руках... Выпендриваться на сцене со скрипкой, в металле и заклёпках...
  - А почему ваш "Дракон" белый? - спросила она.
  - Наверно, потому что добрый, - ответил я.
  В конце концов, мне удалось уговорить её попробовать поиграть с нами.
  Через пару дней мы попробовали. И сразу поняли, что это то, что нужно. Наша музыка стала... Впрочем, обычными словами трудно рассказать, какая она стала. А ещё через месяц мы с ребятами уже и представить себе не могли, чтобы мы делали без скрипки. С тех пор мы играем вместе.
  Мой старый дружок, Серёга Конев, уехал из города и объявился в Москве. Я сам точно не знаю, но знакомые ребята рассказывали, что он сейчас работает на телевидении. И хочет пробить там свою музыкальную программу, которая будет называться "Страна шести трав". А может, "Шестиструнная философия". Короче, про гитару и гитарную музыку.
  Севу Руматова я тоже не теряю из виду. Совсем недавно, проходя мимо филармонии, я увидел афишу:
  КОНЦЕРТ
  ВСЕВОЛОД РУМАТОВ
  (гитара)
  Ученик музыкальной школы Љ 1
  В программе концерта:
  ...
  а также собственные сочинения В. Руматова
  ...
  Надо будет сходить, послушать юное дарование. Как там говориться? Если человек талантлив, то он талантлив всегда. Или во всём? Всё время путаю...
  С Наташкой Малахиной я здорово подружился. Иногда мы играем вдвоём, дуэтом. Для того, чтобы душу отвести. И зарядиться вдохновением. Несколько раз я пытался заговорить с ней о Женьке Гвоздёве. Кто он, откуда и почему так странно повёл себя тогда, на Садовой? Но Наташка упорно уходит от этого разговора. Понятно, у них там что-то личное было...
  Однако, мне так и не даёт покоя одна мысль. Ведь если бы я тогда, у входа во дворец, не отдал бы "людям в чёрном" Дьявольскую прелюдию, если бы я не продал бы её (или себя?) и швырнул бы им вслед их поганые доллары, то, возможно, Женька Гвоздёв остался бы жив. Тяжело об этом думать, но я чувствую, что мне обязательно надо рассказать об этом Наташке, так сказать, покаяться ей. И не могу это сделать. Страшно за неё. И стыдно за себя.
  Иногда, когда в очередной раз разговор заходит о Гвоздёве, Наташка, чтобы увести разговор в сторону, приносит Женькины ноты. От всех его нот у неё остался лишь один Ноктюрн, который она заботливо хранит, как последнюю реликвию.
  Она ставит ноты на пюпитр, хотя знает их наизусть, берёт в руки скрипку и начинает играть. При этом её глаза улетают и становятся как бы не здесь. Они глядят в бездну, в пустоту, в другой мир.
  А я сажусь рядом и подыгрываю на гитаре...
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"