Однажды ночью Баккерби проснулся с каким-то странным ощущением. Ему показалось, будто весь мир умер, и остался только он один, а кругом были непроглядная тьма и пустота. Новое чувство напугало Баккерби не на шутку. Он долго лежал с открытыми глазами, прислушивался к внутреннему голосу, немножечко подумал, кое-что вспомнил, а потом разбудил жену и коротко сказал:
- Мне пора.
- Куда пора? - спросила жена, со сна не разобрав, в чем дело. - Опять ты за старое, Баккерби. Спи уж. Тебе утром рано вставать.
- Я больше не работаю, - сказал Баккерби. - Мне пора идти.
- Куда идти? - повторила жена, на этот раз настороженно.
- Туда, - выразительно сказал Баккерби. - Туда же, куда ушли Аптекарь, Почтальон и Мясник.
С минуту жена молчала, пытаясь осмыслить сказанное, затем шмыгнула носом, всхлипнула и расплакалась.
- Ну вот, - недовольно проворчал Баккерби. - Ты все испортила. А я уж было обрадовался! Пожалуйста, разогрей лучше завтрак.
Он встал и принялся медленно одеваться. Он и сам еще не понимал, какие именно чувства испытывает: радость или страх. Пожалуй, страха в нем было даже больше.
На кухне звякнул чайник, полилась вода, зашуршало полотенце.
- Приготовь мне бутерброды! - громко попросил Баккерби, пытаясь попасть ногами в брюки. "Какую же мне надеть рубашку? - подумал он. - С голубыми полосками или в зеленую клетку? А впрочем, не на праздник же я собираюсь!"
- Бутерброды, термос с чаем, нож, - приговаривала на кухне жена. - Что еще? Ничего не забыла?
- Фонарик, - брякнул Баккерби.
- Фонарик?
Жена появилась в дверях спальни.
- Зачем тебе фонарик, Баккерби?
- Нужен, - упрямо сказал Баккерби и постарался принять деловой вид.
- Никто не берет с собой фонарик, когда идет туда. Что ты выдумываешь? Я положила мыло, полотенце и зубную щетку. Да, и еще бритвенный набор. Денег возьми сам сколько нужно.
- А сколько нужно?
- Не знаю. Но деньги понадобятся. Мне жена Аптекаря рассказывала. Сначала заплатишь Коменданту, затем Перевозчику. Не задавай глупых вопросов.
Баккерби покряхтел, разминая руки и ноги, и поплелся на кухню. На плите весело свистел чайник и пахло жареным. Жена тоже подсела к столу, но так ни к чему и не притронулась.
- Нет аппетита, - сказала она.
Баккерби шумно ел горячие оладьи, запивал чаем и шипел, когда чай обжигал язык.
- Не торопись, - говорила жена. - У тебя еще есть время. Я положу в рюкзак перчатки и носовые платки.
- И зонтик.
- Конечно! А еще дождевик и сапоги.
- Слишком тяжело будет нести, - буркнул недовольно Баккерби.
Жена скорбно смотрела, как Баккерби ест, потом лицо ее вдруг перекосилось, и она снова всхлипнула.
- Не смей плакать, - приказал Баккерби. - Я могу расстроиться и передумать. А мне нельзя передумать. Ты должна гордиться тем, что твой муж ушел. Как ты этого не понимаешь?
- Я понимаю, - сказала жена сквозь слезы. - Но мне страшно. Я ведь остаюсь одна. Что я буду без тебя делать? Слушай, Баккерби, а может быть ты все-таки передумаешь? Оставайся дома, не ходи никуда! - видно было, что эта мысль только что пришла ей в голову, и она ухватилась за нее. - Ты не знаешь, куда идти и зачем. Вдруг тебе будет там очень плохо?
- Вздор говоришь! Нельзя же так. Это нелепо.
Баккерби был зол, но в глубине души ощущал нешуточный страх. Вдруг захотелось остаться, жить по-прежнему: ходить на работу, подстригать лужайку перед домом, читать по вечерам газету...
Зазвенел дверной звонок, и Баккерби облегченно вздохнул.
Пришел Поэт. Свежий, чистый и бодрый, как после душа. Несмотря на то, что была глубокая ночь.
- Вы уходите? - спросил он Баккерби. - Я так и знал.
- Откуда знал? - удивился Баккерби.
- Я всегда знаю, когда кто-то собирается уходить. Ведь я же Поэт.
- Садитесь к столу, - пригласила жена Баккерби. - У нас сегодня горячие оладьи. Баккерби любит оладьи.
- Правда? - почему-то удивился Поэт.
- А что тут странного?
- Обычно никто не хочет есть, если собирается туда идти. Вы очень странный, Баккерби.
- Ну и что? - начал злиться Баккерби.
- Ну-ну, - миролюбиво сказал Поэт. - Я не хочу сердить вас. Сегодня ночью мне стало вдруг так одиноко! Почти все мои друзья и знакомые уже ушли. Теперь вот вы... Остался еще Плотник, но он не в счет. Он дурак. А за вами я буду скучать, Баккерби. Вы мне всегда нравились.
- Спасибо, я рад. То есть, я рад, конечно, не тому, что вы будете скучать, а тому, что я вам нравился. Там, куда я ухожу, я буду помнить о вас.
- Вряд ли, - сказал с сомнением Поэт. - Да и не нужно это вовсе.
Он помолчал, побарабанил по столу пальцами. Затем вдруг подался вперед и горячим шепотом спросил у Баккерби:
- Кстати, откуда у вас такое интересное имя? Почему вас не назвали Мусорщиком? Или, к примеру, Инспектором?
- Имя как имя. Что вы ко всему цепляетесь?
- Я не цепляюсь. Я думаю. Это очень увлекательное занятие. Оказывается, если вечером при свечах хорошенько задуматься, то можно придумать такие вещи...
- Какие? - заинтересовалась жена Баккерби.
- Разные, - глубокомысленно прошептал Поэт. - Взять, к примеру, Баккерби. Пусть он мне ответит, почему у него такое имя.
- Не буду я ничего отвечать, - угрюмо сказал Баккерби. - Я не виноват, что меня так назвали.
- Оп! - воскликнул Поэт, хлопнув розовыми ладошками. - А кто вас так назвал?
- Родители, конечно.
- А вы помните своих родителей?
Баккерби открыл было рот, но тут же закрыл его и изумленно уставился на Поэта.
- Нет. А должен?
- Наверное. Так написано в старых книгах.
Лицо у Баккерби стало строгим и замкнутым.
- Нам запрещено читать такие книги. Вы это хорошо знаете и тем не менее...
- Бросьте, Баккерби. Вы ведь не ребенок. Мало ли что запрещено! Вот, кстати, еще один повод задуматься: кем запрещено? Вы знаете кого-нибудь, кто запретил бы нам читать древние книги?
- Я...я не знаю. Я только уверен, что это запрещено. Может быть, я видел этот запрет в какой-нибудь газете.
- Ни черта вы не видели, Баккерби. Ни в одной газете этого не пишут. И нигде это не записано. И тем не менее каждый знает, что можно, а что нельзя. Откуда, я вас спрашиваю?
- Понятия не имею.
- Хотите, я расскажу вам?
- Нет, - сказал Баккерби. - Мне пора. Я должен идти. Извините.
- Я пойду с вами, провожу вас до угла.
Сначала Баккерби хотел отказаться. Потом раздумал и махнул рукой. Он попрощался с женой, которая снова захлюпала носом, взял собранный рюкзак и вышел на крыльцо.
На улице было темно. Город спал. Далеко на окраине привычно гудели большие машины завода и дробно стучали колеса тяжелых железнодорожных составов. Небо было черным, как копоть. Баккерби постоял, вдыхая теплый воздух, потом взвалил рюкзак на плечи, спустился с крыльца и бодро зашагал по улице. Поэт семенил рядом, и каблуки его сапог цокали, будто стучал железный молот о наковальню.
- Идите тише, - сказал Баккерби. - Я не хочу разбудить соседей.
- А вы не торопитесь, - отозвался Поэт. - Куда вы торопитесь, Баккерби? Вы думаете, вас там ждут? Вы думаете, вам там будет хорошо?
- Лучше помолчите. Я хочу пройтись в тишине.
- Ладно. Пусть будет по-вашему, - не унимался Поэт. - Вы как страус. Жили когда-то такие птицы. Они всего боялись и при малейшей опасности прятали голову в песок.
- Выдумываете вы все. Вы слишком много читаете. Нельзя столько читать. Правильно запрещают древние книги. Идите-ка вы лучше домой, Поэт.
- Но я хочу поговорить с вами! Больше ведь не представится случай.
- Только недолго. Я устаю от разговоров. А мне еще далеко идти.
- Послушайте, Баккерби, вы хоть знаете, куда идете?
- Конечно, нет. Этого никто не знает. Опять вы за старое?
- Не будьте страусом. Не прячьте голову, Баккерби. Я кое-что узнал и хочу поделиться с вами одной идейкой.
- У меня нехорошее предчувствие. Наверное, я не хочу знать то, что вы мне скажете.
- Даже если это касается вас?
Баккерби остановился и посмотрел на Поэта в упор. Поэт выглядел загнанным в угол. Он вспотел и все время вытирал лицо платком.
- Я знаю, куда вы идете, Баккерби, - сказал Поэт. - И хочу вас предостеречь. Вот и все.
- Разве там так опасно?
- Смотря что считать опасным. Я для вас не опасен. А вот сейчас расскажу кое-что, и вы можете разозлиться и ударить меня.
- Глупости говорите! - действительно разозлился Баккерби. "Ну, началось, - подумал он в эту минуту. - Я хотел уйти с хорошим настроением, но вот повстречался мне этот нытик, и теперь все испорчено".
- Сейчас два часа ночи, - сказал Поэт. - До утра еще далеко. Давайте присядем вот здесь на лавочке. Я чувствую, что если не расскажу кому-нибудь то, что я узнал - произойдет что-то ужасное.
- Но почему именно я? - простонал Баккерби. - Зачем вы пришли именно ко мне? Пойдите к Плотнику или к Сапожнику.
- Сядьте, - твердо произнес Поэт. - Сядьте, Баккерби, и выслушайте меня. Хотите вы, в конце концов, знать, куда идете, или нет?
- Я уже ничего не хочу знать. Оставьте меня в покое.
- Я там был, - произнес вдруг Поэт странным отчужденным голосом. - Я был там, куда вы идете. Я все видел.
- А... - начал говорить Баккерби и - остановился. - Вы там были? И вернулись? Врете вы все! Так не бывает!
- Я не такой дурак, чтобы идти туда в одиночку. И потом... я наблюдал издали. Я прятался.
- Играете в шпионов?
Поэт схватил Баккерби за рукав, потянул на себя и жарко зашептал:
- Мне необходимо выговориться. А вы единственный в этом проклятом городишке, кто может понять меня и поверить. Вы должны поверить!
- Хорошо. Я вас выслушаю. Но потом вы отпустите меня, и я пойду. Я и так задержался.
Они сели на скамью, и Поэт спросил:
- Знаете ли вы, Баккерби, что ждет вас там, в конце вашего пути?
- Глупый вопрос. Вечно вы, Поэт, выискиваете какие-то дурацкие вопросы...
- Это очень важный вопрос, - серьезно сказал Поэт. - Если бы это не было важно, я бы не настаивал. Все вы так. Живете, радуетесь жизни и даже не задумываетесь, когда приходит пора уходить. Вы берете рюкзак и идите по дороге. Разве не так?
- Да, я никогда не думал об этом. У меня были дела поважнее.
Поэт усмехнулся, но как-то криво, через силу.
- Но теперь-то у вас нет никаких дел, кроме одного. Теперь-то вам ничто не мешает задуматься.
- Я вас не понимаю. Вы говорите как-то странно... задаете такие вопросы... Я лучше пойду.
- Сядьте. Не спешите, Баккерби. Я пообещал рассказать все, и я расскажу. Помните, в прошлом месяце уходил Аптекарь? Еще бы вы не помнили! Он же был вашим другом.
Баккерби пожал плечами.
- Ну и что?
- Он очень боялся. Не знаю, почему он боялся. Обычно все даже радуются, совсем как вы. А он боялся. Он не хотел никуда уходить, долго сидел в своем доме, прятался ото всех. Но в конце концов не выдержал и пошел. Такое бывает со многими. Сначала боятся, а потом все равно идут. Черт его знает, почему так бывает. Мне было интересно, и я пошел с ним, с Аптекарем, то есть. И я...
Поэт умолк, задумчиво глядя куда-то вдаль.
- Я тайком пробрался на завод...
- Что вы сделали? - ужаснулся Баккерби.
- Это оказалось так просто! Я нашел в заборе маленькую дыру и расковырял ее. Я пролез на территорию завода и заглянул в один из цехов.
Поэт снова замолчал, а Баккерби теперь боялся нарушать тишину, потому что боялся услышать, что же видел Поэт. Так они сидели минут пять. Далеко за городом громыхало и стучало железо. Мелко дрожала земля, которую вспарывали в карьере.
- Там висели руки, - сказал Поэт, и голос его стал глух и мертв. - К высокому потолку крепились большие железные крючья, а на них висели механические руки. Разные руки - мужские и женские, детские и старческие. И на каждой руке - бирка.
- Вы с ума сошли, - сказал Баккерби. Он вдруг ощутил, что бывает с человеком, когда волосы на голове начинают шевелиться от ужаса.
- Я испугался, - продолжал вспоминать Поэт. - Кажется, я даже вскрикнул, а может быть и сознание потерял. Я не помню. Потом я очнулся и обнаружил, что стою у окна, на виду, что меня хорошо видно из цеха и со двора, и я спрятался в кустах. Тут в цех вошел кто-то...не знаю, кто это был. Некто в белом халате, в уродливых очках без оправы, а за ухом у него торчал карандаш. Почему-то именно карандаш я запомнил. Этот человек повесил что-то на крюк и вышел. А я встал и снова заглянул в окно. На ближайшем ко мне крюке висели две руки. Это были руки Аптекаря.
- Вы с ума сошли, - прошептал Баккерби. У него пересохло в горле, а тело покрылось холодным липким потом. Он прокашлялся и уже более уверенно сказал:
- Наверняка существует какое-то разумное объяснение. Что-нибудь привычное и понятное...
- Объяснение есть. Я нашел его.
- Ну вот видите...
- Да, нашел. В древних книгах.
- А, - разочарованно сказал Баккерби.
- Вы не отворачивайтесь, Баккерби. Вы лучше послушайте. Это ведь касается и вас лично, раз вы уходите туда. Пусть вы не читали книг, пусть вы не знаете, что в них написано, но это еще не повод не доверять им!
- Наверное, я не хочу этого слышать... - неуверенно произнес Баккерби.
- Но вам придется! - закричал Поэт. - Только сначала ответьте мне на один вопрос: вы знаете, кто жил тут до нас?
Такого вопроса Баккерби не ожидал.
- Понятия не имею. Такие же люди, как и мы. К чему все эти вопросы? Ведь вы собирались что-то рассказывать, а сами все время задаете вопросы.
- Такие же люди, как мы, - повторил Поэт. - Нет, Баккерби, они были не такими, как мы. Они были настоящими.
- А мы какие? - засмеялся Баккерби. - Пойду я, пожалуй. Я думал, вы серьезно, а вы все шутите...
Он попытался вырваться, но Поэт цепко держал его за руку.
- Они были настоящими. Вы понимаете? Они - те, кто жил тут до нас, - были людьми. Они работали, отдыхали, смеялись, читали, что-то изобретали и что-то уничтожали. Они изобрели нас. Мы для них были всего лишь помощниками. Сначала они создали железных помощников, потом - нас. Люди хотели, чтобы мы были такими же существами, как они - из плоти и крови (Баккерби невольно посмотрел на свои руки). Не смотрите, я уже пробовал. Внешне вас совершенно не отличить от человека. Они позаботились об этом.
- Я вам не верю, - хрипло произнес Баккерби.
- Верите, - настаивал Поэт, все еще цепляясь за него. - Верите, в том-то все и дело. Иначе вы давно бы уже ушли. Но слушайте! Они создали нас, а потом исчезли. Я долго искал в книгах, но не нашел ничего. Не знаю, что с ними случилось. Какая-то катастрофа, болезнь, война, а может все сразу. Но суть не в этом. Они исчезли, а мы остались. Мы ведь не болели их болезнями, на нас не действовала радиация, мы оказались выносливее. И вот...представьте, Баккерби: пустой город, в котором нет ни одного человека. Только мы, их помощники, которых они называли роботами. В присутствии людей мы выполняли самую разную работу. Одни чистили одежду, другие мыли посуду, третьи убирали в домах. Люди исчезли, а дома-то остались. И мы продолжали так же как раньше день за днем убирать, чистить и мыть. Постепенно мы вжились в эти роли. Появились Почтальоны, Мусорщики, Садовники. Нам ничего не оставалось, как читать их газеты, смотреть их фильмы, ходить вместо них на работу. Мы подменили их собою. Правда, подмена эта была ложная. Многое мы не могли делать как люди. Мы рождались на заводах, а не в домах. Мы жили долго, а если болели, то шли не к врачам, а к механикам. Но со временем мы перестали замечать такие странности. Мы вжились в свои роли настолько, что стали считать себя людьми. Правда, интересно?
- Я вам не верю, - повторил Баккерби, но как-то неуверенно. Он смотрел на Поэта, и ему впервые в жизни захотелось кого-то ударить. Захотелось стукнуть Поэта, чтобы он замолчал, чтобы смолк этот противный ноющий голос. Но беда была в том, что Баккерби никого не мог стукнуть. Поэтому он продолжал сидеть и слушать Поэта.
- Я сам себе не поверил, когда понял, что это правда. Я долго сидел и размышлял. Мы играли в людей, как люди в детстве играли в солдатики, в космонавты и...во что там они еще играли... Мы притворяемся, будто это наша жизнь. Будто это мы ходим на работу, играем по вечерам в шахматы, спорим со своими близкими. А на самом деле это все делают программы, заложенные людьми внутри нас! Это все делают программы, а мы - всего лишь роботы, потерявшие хозяев. Вот так, Баккерби.
И хотя до этой минуты Баккерби честно пытался сдержаться, на этот раз он не выдержал:
- Бред какой-то! - закричал он на всю улицу. - Чушь! Слышите меня? Чушь и бред! Вы начитались своих глупых книг, а теперь ходите по городу и бередите нам души! Вам что, делать больше нечего? Вы бы лучше занялись каким-нибудь полезным делом! Но нет - вам мало того, что вы преступили закон, сохранив древние книги, так вы еще и другим пытаетесь внушить эти глупые мысли!
Поэт спокойно поднял на Баккерби усталый взгляд и тихо спросил:
- Скажите, а что именно вас возмутило: то, что я читаю книги или то, что вы - робот?
Баккерби задохнулся от возмущения и только хватал ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег.
- Я так и думал, - кивнул Поэт, не дождавшись ответа. - Я не виню вас. Я сам чувствовал то же самое, когда впервые понял правду. Но я не такой дурак, каким кажусь вам. Мне мало поверить, мне нужно еще и понять. Меня больше всего заинтересовал завод. Ведь это там нас создают и там же...разбирают на части, наверное. Понимаете? На части: на руки, ноги, сердце и печень. Но самое удивительное то, что мы приходим к ним сами. Нас никто не заставляет туда идти, это возникает как желание, как... запрограммированное действие. Как будто в определенный момент в программе внутри нас появляется какой-то знак или символ, включающий действие "вернуться на завод". И мы идем, как овцы на бойню.
Баккерби вспотел и принялся вытирать лицо носовым платком совсем как это делал пять минут назад Поэт.
- Допустим...только допустим!.. будто я поверил вам. Будто все, что вы говорите, правда. Зачем тогда в эти программы закладывают такой знак? Зачем им нужно, чтобы мы приходили назад?
Поэт призадумался, и лицо сморщилось и стало печальным.
- Черт его знает, Баккерби. Я не знаю ответа на этот вопрос. Хотя думал над ним много дней и ночей. Видите ли, для нас ведь так и осталось загадкой, что происходит с людьми в конце жизни. Да они и сами наверное не знали этого. Они говорили: "Он (или она) ушел из жизни". А куда ушел? Вот то-то! И мы, подражая им, тоже уходим из этой жизни. И точно так же, как они, мы не знаем, что ждет нас в конце дороги. Зато мы твердо уверены, что там нам будет хорошо. В нас всегда жило твердое убеждение, будто там мы находим счастье. Возможно, это оттого, что мы старались играть в свою игру до конца. Мы уверены, будто все, что мы берем с собой в дорогу, нам понадобится. Держу пари, Баккерби, что вы прихватили фонарик, зубную щетку и бритву.
Баккерби почему-то смутился.
- А сапоги? - не унимался Поэт. - А зонтик? Вы зря взяли это с собой, Баккерби. С таким же успехом вы могли положить в карман деньги. Как? Вы и это сделали? Вижу по вашим глазам, что сделали. Для чего они вам? Не отвечайте, я и так знаю: для Перевозчика и Коменданта. Люди думали, что по ту сторону жизни на берегу страшной реки Стикс их ждет перевозчик душ. А наш Перевозчик - это всего лишь робот в халате и в очках...
- Прекратите! - строго сказал Баккерби.
Поэт удивленно посмотрел на него.
- Вы мне не верите?
- Конечно, нет. Слишком это все фантастично. Читали бы вы меньше...
- А попробуйте-ка взглянуть на все сами. Не ходите через ворота. Когда подойдете к заводу, сверните с главной дороги влево, спуститесь в овраг и идите вдоль него до террикона. Там внимательно осмотрите забор. Я завалил дыру кирпичами.
- Не буду я делать ничего подобного! - возмутился Баккерби. - Это противозаконно!
- Тогда пропадайте, старый идиот! Зря я потратил на вас время. Ничегошеньки вы не поняли. Я думал, вы другой. А вы такой же, как все остальные - обыкновенная тупая овца!
- Перестаньте меня оскорблять! - взвизгнул Баккерби. - Я не верю ни единому вашему слову. Я вот пойду и доложу, куда следует...
- Идите, - махнул рукой Поэт.
Он тяжело, как больной, поднялся и поплелся по улице назад. Баккерби, открыв рот, смотрел ему вслед. На полпути Поэт обернулся. Лицо у него было сморщенное, жалобное, очень старое и очень печальное.
- Вы были другой, не такой, как все остальные. Я хотел спасти вас.
Баккерби плюнул ему вслед и почувствовал огромное облегчение.
Подхватив рюкзак, он зашагал по улице к городским окраинам. Он шел и шел, а ночь все не кончалась и не кончалась. И еще была тишина. Странная, звенящая, липкая тишина - Баккерби никогда такой не слышал. Избавившись от Поэта и его ужасных фантазий, он ощутил некоторый подъем в душе, и час или два шел, радостно напевая незатейливую песенку. Но когда пригород окончился и потянулись пустыри, уверенности у Баккерби поубавилось. Один раз он присел на обочине дороги, достал бутерброды и принялся было есть, но вкус у пищи почему-то был неприятный и отдавал керосином, и Баккерби выбросил бутерброды в придорожную пыль. Некоторое время он сидел без движения, глядя на светлеющее на горизонте небо. Потом поднялся и пошел дальше.
Было часа четыре утра, когда вдали наконец-то показались заводские трубы, из которых валил густой дым. Оттуда доносились лязг и скрежет железа, и протяжно свистели поезда, проходя мимо. И вот тогда, при виде труб и дыма, у Баккерби впервые мелькнула предательская и противозаконная мысль: "А что, если это правда? Что, если Поэт действительно был там и все видел?" Но тотчас на смену ей пришла мысль другая: "Я этому не верю".
Я не верю этому, не верю, думал Баккерби, вышагивая по дороге. И каждый следующий шаг давался все труднее. И каждый следующий вздох требовал все больших усилий. Я не верю этому, говорил себе Баккерби, замедляя ход.
Вот окончились придорожные деревья и кусты. Вместо них потянулись канавы и кучи мусора. Внезапно из-за высокой насыпи вынырнула красная кирпичная стена завода, и Баккерби резко остановился и сделал глубокий вдох. Он долго смотрел на стену. Она была высокой, а по краю ее была протянута колючая проволока и торчало битое стекло. Стена была крепкой, добротной. Обычная стена обычного завода. Только вот трубы как-то зловеще щерятся на Баккерби, будто зубы дракона. И совсем не мирный дым идет из них. Да и не дым это вовсе, а пар из ноздрей огнедышащего змея.
Баккерби встряхнул головой, пригнулся, прячась за кустами и камнями, но побежал не прямо, к воротам, а влево, в сторону узкого, влажного от стоков оврага. Он скатился в овраг и замер, дрожа от страха и нетерпения. В овраге было холодно, сыро и ужасно воняло. Баккерби замер, прислушиваясь, будто вспугнутый заяц, затем, пригибаясь чуть ли не до земли, направился вдоль оврага. Под его ногами хлюпала черная жижа, над головой смыкались уродливые кривые кусты, голые, безлиственные, а справа, за стеной завода, мерно гудел какой-то агрегат и ухал тяжелый молот. "Заметили или не заметили? - думал Баккерби. - Если заметили, то скоро пришлют охрану."
Он остановился, чтобы отдышаться, и вдруг совершенно отчетливо понял, что ему сейчас все равно, заметили его или нет. "Правдолюбец, - обругал себя Баккерби, вытирая пот со лба. - Искатель истин!"
Овраг был длинный и кривой. Он не повторял очертания стены и уходил куда-то в сторону. Выглянув из него в очередной раз, Баккерби заметил, что завод несколько отдалился. Тогда он вылез из оврага и короткими перебежками бросился к стене. Именно возле стены он почему-то почувствовал себя лучше и бодрее. Он достал фонарик и стал осматривать кирпичи в надежде найти лаз, о котором говорил Поэт. Это оказалось нетрудно. Баккерби даже подивился, как это охрана завода проглядела дыру. Вынув несколько кирпичей, он заглянул внутрь, затаив дыхание. Однако ничего не произошло, ибо Баккерби мало что смог увидеть в темноте. Кажется, за стеной была какая-то трава, железные ящики и груды шлака, огороженные проволокой. Да над землей плыл какой-то туман - желтый, едкий, маслянистый. Больше он ничего не увидел, сколько ни всматривался в предрассветную мглу.
И тогда Баккерби сделал шаг...
Очнулся он оттого, что кто-то тряс его за плечо.
- Вставайте, - сказал человек в белом халате. - Как вы сюда попали? Идите за мной.
Баккерби встал и отряхнул с колен желтую траву. Затем подхватил свой рюкзак.
- Что вы теперь со мной сделаете?
- Идите за мной, - повторил человек.
Баккерби покорно пошел за ним. Они свернули за угол и остановились у огромной серой двери, на которой висела красная табличка с надписью: "Утилизация. Посторонним вход воспрещен!"
- Что же вы? - сердито сказал человек. - Проходите, не задерживайтесь.
- Но ведь я посторонний! - с какой-то надеждой воскликнул Баккерби.
- Вы уже не посторонний. Вы подлежите утилизации. Пройдемте.
За дверьми была тьма, но едва они ступили на порог, наверху ярко вспыхнули лампы, и Баккерби увидел большой ослепительно белый цех, который он только что преступно рассматривал через стекло. Рядом с дверью сидел еще один человек в белом халате и строгих очках без оправы.
- Ваше имя! - потребовал он.
- Меня зовут Баккерби.
- Вы опоздали. Вы должны были прийти еще час назад.
Баккерби смутился.
- П-простите. Я немножко задержался.
- Вы заглядывали в цех, - сурово сказал человек в очках. - Вы прекрасно знаете, что это запрещено законом, и тем не менее заглядывали.
- Скажите, - спросил вдруг Баккерби, - а что вы делаете со всеми этими... руками и ногами?
- Утилизация, - коротко ответил человек, заполняя что-то в толстом журнале. - Вы болели чем-нибудь?
- Нет.
- Ни разу?
- Ну...один раз - гриппом. А если я не хочу?
- Что не хотите?
- Если я не хочу туда идти, вы ведь не можете меня принудить? Я не хочу в утилизацию.
- Отпущенное вам время истекло, - резко сказал тот, что привел Баккерби. - Вы занимаете место, предназначенное для другого.
- А кто это решает?
- Никто. Так записано в правилах.
- Но ведь эти правила кто-то же писал! - не унимался Баккерби. - Я хочу справедливого решения.
- Вы его получите. Закатайте рукав, я сделаю вам укол.
- Зачем?
- Обычное успокоительное. Держите руку крепче... Вот так. А теперь пройдите за ширму.
- Но послушайте меня! - Баккерби повысил голос и сорвался на крик. - Пусть мы - роботы, но ведь мы так же не хотим умирать, как и люди, которые нас создали!
- Успокойтесь, Баккерби. Прекратите кричать.
- А вы сами - кто? Кто дал вам право распоряжаться моим телом и моей жизнью?
- Сядьте, Баккерби, и замолчите. Вы говорите в высшей степени неразумно. Вы должны гордиться, что вас избрали.
- Я горжусь, - сказал Баккерби. - Но умирать не хочу. Я хочу жить.
Он вдруг пригнулся и бросился влево, к двери, однако тот, что привел его, оказался быстрее. Наверное, он не впервые догонял убегавших от него пациентов. Он бросился наперерез Баккерби, сбил его с ног, а руки заломил за спину.
- Пора, - сказал тот, что в очках. - Этак он будет долго дергаться.
Они усадили Баккерби в кресло и достали блестящие никелированные инструменты...
Окончив утилизацию, робот в очках стянул хирургические резиновые перчатки и бросил их в широкий таз.
- Снова ошибка, - сказал он. - С каждым годом становится все труднее отличать оригиналы от нас.
- Оформлять будем? - спросил второй.
- Да, запишите как брак производства.
Робот кивнул, выудил из кармана блокнот и четким почерком записал на пустой странице: "Имя: Баккерби. Принят как модель НУ-35. Подлежит полному списанию. Основание - брак производства (оказался человеком)".