- Именем повелителя обеих миров, Преходящего и Вечного откройте!
По приказу офицера стражи отряд греческих солдат в сверкающих на солнце медных шлемах принялся ломать ворота большого дворца, окруженного красивым садом. Послышались испуганные крики рабынь, спешивших спрятаться в крытой, идущей по периметру здания коллонаде.
- Кто смеет вламываться в дом достопочтенного Хем-Семмерера, верховного жреца храма Осириса?!-глаза смуглого юноши, распахнувшего калитку в каменной стене, грозно сверкали. Он сделал шаг навстречу командиру отряда.
- По какому праву...
- Не Осирису, а демонам тьмы поклоняется твой хозяин!
Короткий стальной меч пронзил грудь юноши. Офицер перешагнул через тело смельчака и,обвел взглядом притихший двор и, подойдя к фонтану, плюнул в прозрачную воду.
- Обыскать каждый покой!
Солдаты бросились во дворец. Через несколько минут один из греков вернулся и с подавленным видом сообщил:
- Мы опоздали...
- Где Хем-Семмерер?
Подняв мускулистую, украшенную браслетами руку, грек указал на одну из дверей.
- Там.
Верховный жрец храма Осириса, заподозренный в поклонении темным силам, успел избежать уготованной ему фараоном казни и проткнул себе горло стилетом. Удар был таким сильным, что лезвие вонзилось в спинку деревянного кресла и удерживало Менеса в сидячем положении. У ног жреца-отступника лежали несколько десятков мертвецов с лицами, раскрашенными в желтый и зеленый цвета. Каждый, как и Хем-Семмерер, убил себя так искусно, что из раны не вытекло ни капли крови. Подобно зловещим колосьям, растущим из шей, торчали стилеты с одинаковыми костяными ручками в виде змеиных голов.
Жрец давно почувствовал, что висит на волоске и успел отправить большой отряд своих единомышленников за пределы Египта. Носители запрещенного культа без помех добрались до Себеннитской бухты, сели на корабль, чтобы отправиться в далекие земли и там продолжать поклоняться Безымянному Сияющему.
Год 1386. Англия. Графство Нортумберленд.
Монах, который призывал барона Бэкона покаяться перед смертью в совершенных грехах, так ничего и не добился. Высокий, седой как лунь старик смотрел мимо иезуита с вершины сложенных для костра поленьев. Облик барона привязанного к толстому столбу мог вызвать только жалость и сочувствие. Изможденное, прорезанное многочисленными морщинами лицо обремененного прожитыми годами старика почти сливалось с цветом полотняной рубахи, а на кистях рук и голенях отчетливо виднелись следы страшных пыток.
Однако среди толпы, собравшейся поглазеть на казнь, не нашлось ни одного человека, который бы сочувствовал старику с бумажной митрой еретика на голове. Презрение, ненависть и страх, витавшие в воздухе, казались осязаемыми.
В ожидании начала казни люди делились слухами о страшных находках, сделанными инквизиторами в подвале баронского замка. Говорили о сотнях жертв принесенных Конрадом Бэконом и его собратьями неведомому божеству, мерзких оргиях, которые долгие годы проходили под мрачными сводами подвала и намерениях барона возродить древний, запрещенный еще во времена фараонов культ.
С особым почтением в толпе упоминалось имя посланника Святого Престола, раскрывшего замыслы Бэкона и успел помешать ему свершить последний ритуал, целью которого был вызов из бездны веков ужасного демона. Те, кто готов был молиться за здоровье отца Гийома, не подозревали, что полномочный представитель Папы находится совсем рядом. Оставаясь незаметным, в своем плаще с глубоким капюшоном Гийом Монтефальский руководил казнью. Едва заметным взмахом руки он отдал приказ командиру лучников. Сразу с нескольких сторон вспыхнули воткнутые между поленьями обрывки пакли. Ветреная погода способствовала тому, что пламя разгорелось за считанные секунды.
Несмотря на специфику своей работы, отец Гийом так и не привык к сценам насилия. Он не стал дожидаться, пока огонь доберется до самого барона, выбрался из толпы и скрылся в хитросплетениях городских переулков. Этим же вечером, в неказистом домике на окраине состоялась встреча Гийома с незнакомцем. Одетый в костюм бедного ремесленника, тот имел манеры аристократа и обращался к инквизитору, как начальник.
- Церковь никогда не забудет оказанных ей вами услуг, любезный Гийом. От себя лично я поздравляю вас с окончанием процесса над величайшим из еретиков. Вы, как всегда действовали безукоризненно.
- Не могу принять поздравлений Ваше преосвященство, поскольку чувствую, что не довел дело до конца.
- Разве казнь барона не стала логическим завершением всего?
- К сожалению нет. Я не смог понять природу зла, носителем которого были Бэкон и его люди. Мне не дают покоя детали...
- Полно, Гийом! Какие еще детали? Бэкон успел поболтать напоследок?
- Ему заблаговременно вырвали язык, - полномочный представитель Папы откинул капюшон, обнажив лысую голову. - Но меня волнует то, что он успел сделать раньше. Бэкон был готов к тому, что мы ворвемся в его замок. Он ждал нас и заблаговременно помог бежать своему сыну, который, я уверен, продолжит богомерзкое дело отца.
- Если Конрад Бэкон оказался настолько дальновидным, то почему не скрыл следы своих злодеяний?
- Не видел в этом необходимости. Я помешал ему довершить начатое и только. Под пытками несколько сподвижников барона сознались в том, что демон будет вызван из ада последователями Бэкона через шесть столетий и прокатится по земле неистовым ураганом, пожиная обильный урожай человеческих жизней.
- У каждого из нас своя, отведенная Богом миссия, - пожал плечами кардинал. - Если у Конрада Бэкона через шесть веков найдутся последователи, то родятся и те, кто продолжит дело Гийома Монтефальского!
- Я не сомневаюсь в том, что сила Святой Церкви будет расти с каждым годом, но как остановить то, чего не смог постичь?
- Вы опять о деталях?
- Я осматривал тела жертв Бэкона и понял, что все они не были убиты, а умерли от загадочной болезни. Их кожа покрыта язвами, а головы напрочь лишены волос. Кровь, которую почти всегда используют дьяволопоклонники для божества, которому служил барон, ничего не значит.
- Хм... Без крови...
- Я долго копался во многих монастырских библиотеках, - продолжал Гийом, - но так и не нашел ничего похожего на символ, которому поклонялся Конрад Бэкон.
Монах опустил палец в стоявший на столе кувшин с водой и начертил на досках что-то похожее на цветок с тремя лепестками. - Возможно, мне понадобится время, чтобы продолжить эти исследования.
- Этим займутся другие, дорогой Гийом. Вы в очередной раз одержали верх над злом, но в мире есть и другие Бэконы. Что касается этой змеи, то у нее вырван ядовитый зуб.
- Я очень хотел бы разделить Вашу уверенность...
Год 1942. Плоешти. Румыния.
Лучи прожекторов скользили по серым параллелепипедам бараков и рядам колючей проволоки. Изредка в своих вольерах рычали овчарки. Лагерь для перемещенных лиц спал тревожными, наполненными кошмарами снами. На трехъярусных нарах хрипло дышали, ворочались, стонали узники самых разных национальностей, попавшие в общую беду.
Время здесь измерялось не секундами и минутами, как в обычном мире, а группами заключенных, которых ранним утром каждого дня уводили в газовые камеры. Делалось это с присущей немцам пунктуальностью. Поэтому незадолго до рассвета обитатели бараков просыпались и, затаив дыхание, ждали решения своей участи. Гибель одних означала приближение часа "перемещения" других. Однако те, кому было суждено еще раз увидеть восход солнца, искренне радовались везению, а вскоре отправлялись вслед за собратьями по несчастью.
Поляк Чеслав Каминский не рассчитывал выжить. Уже больше недели он кашлял кровью и размышлял только над тем, что доконает его раньше: газ или туберкулез. Уроженец тихого предместья Варшавы, Каминский попал в лагерь вместе с еврейской семьей, которую прятал у себя на хуторе, провел за колючей проволокой почти полгода и считался по лагерным меркам долгожителем.
В эту ночь приступ кашля разбудил Чеслава задолго до рассвета. Вместе с ним проснулся сосед по нарам Юлью Ванеску, в недавнем прошлом - профессор математики из Будапешта.
- Совсем худо?
- Грудь горит, - Каминский закашлялся так сильно, что Ванеску показалось, будто старый поляк сейчас выплюнет на свою полосатую робу комки легких. - Хочу, Юлью , тебя об одном одолжении попросить.
- Все, что в моих слабых силах, - усмехнулся Ванеску. - Убить Гитлера, прости не смогу.
- Я рассказывал тебе про места, в которых жил, помнишь?
- Ну, в общих чертах...
- Ты должен найти мой хутор, после того, как выберешься отсюда... Сумасшедший фельдфебель погубит и себя, и своих приспешников, но людей ждет не меньшая опасность и исходит она...
Чеслав наклонился над самым ухом собеседника. Чем дольше Юлью слушал его горячечный шепот, тем больше склонялся к тому, что коварная болезнь успела добраться до мозга Каминского. Его рассказ о борьбе Сторожевых Псов Церкви со жрецами древнего божества, длившейся многие века, походил на бред. Профессор окончательно убедился в верности своего предположения после того, как Чеслав заявил, что и сам является членом тайного Ордена, починяющегося непосредственно Ватикану. Он поведал о документах, которые были спрятаны в подвале его дома.
- Любой монах, Юлью, узнает секретные знаки на этих бумагах и сделает все, чтобы передать их, куда следует. Теперь хорошенько запомни, где тайник. Даже если хутор сожжен дотла, ты его отыщешь... Там есть деньги, много золота!
- Брось, друг. Вряд ли тебе и мне придется волноваться из-за каких-то церковных документов. Да и золотом воспользоваться не удастся. Уж здесь найдутся те, кто лишит нас такой возможности.
Пренебрежительный тон Ванеску и выражение его лица вызвали у Каминского неожиданную реакцию: он схватил товарища за плечи и начал трясти.
- Ты мне не веришь?! Я говорю правду!
Шум привлек внимание других узников. Чеслав отпустил Юлью и обессилено уронил голову на грудь.
- Значит, все зря... Они победили!
- Успокойся. Я запомнил и если смогу...
Ванеску не успел договорить. Поляк вновь зашелся в кашле, завалился набок. Из его горла вырвался похожий на птичий клекот звук. Юлью пытался помочь Каминскому, приподняв ему голову.
- Дыши, дыши же! Помогите кто-нибудь! Он умирает!
Чеслав и Ванеску покинули барак утром, с разницей в несколько минут. Первого вынесли и сбросили в ров четверо узников, а второй отправился в газовую камеру на собственных ногах.
Документам, о которых говорил перед смертью последний потомок Гийома Монтефальского, так и не суждено было попасть в Ватикан.
Год 1986. Витебск. Белоруссия.
Немец, француз, китаец и белорус, сидевшие за круглым столом в полутемной комнате, отличались возрастом и принадлежали к разным слоям общества. Генрих Лютц приехал в Витебск из Берлина, где успешно торговал антикварной мебелью, Пьер Мулеж владел небольшим кафе в Милане, Вонг Ли был простым рыбаком из провинции Чуань, а хозяин квартиры Олег Витальевич Самохин вышел на пенсию в чине подполковника милиции. При всех отличиях у четверки было много общего. Каждый свободно владел несколькими языками, имел солидные счета в двух-трех скандинавских банках, большие связи в криминальных кругах своей страны и татуировку в виде цветка с тремя треугольными лепестками на левом предплечье.
Такое же изображение было выбито на серебряной пластине, украшавшей грудь Самохина. Пронзительный взгляд его маленьких, глубоко спрятанных под седыми бровями глаз, мог бы пробуравить насквозь любого, но лица интернациональной троицы остались невозмутимыми.
- Мы никогда не встречались, но час пробил и нашим жизненным дорогам предстоит раз и навсегда соединится в общий путь. Такова была воля моего славного предка, казненного инквизицией в четырнадцатом веке, такова была воля ваших дедов, верно служивших барону Бэкону и, тоже принявших лютую смерть.
Мы, четверо избранных, несмотря на гонения, вплотную приблизились к завершению великой миссии. Наша нынешняя цель является местью только отчасти. Мы призваны осуществить древнее предсказание и вернуть власть тому, кто был несправедливо ее лишен. С этой минуты я возлагаю на себя все полномочия Верховного Жреца Безымянного Сияющего!
В полной тишине немец, француз и китаец поочередно поцеловали морщинистую руку Самохина и приложились губами к серебряной пластине. Ритуал завершился вручением каждому сектанту свернутого в трубку листа плотной бумаги с подробными инструкциями и продолговатого мешка из грубой холстины. После короткой молитвы на языке, напоминавшем своей отрывистостью собачий лай гости покинули квартиру Олега Витальевича, чтобы добраться до трех точно выбранных мест, равноудаленных от маленького городка на границе Украины и Белоруссии. Они выбрались из города, воспользовавшись разными способами транспортного сообщения.
Олег Витальевич приехал к центру магического треугольника на своем потрепанном "Москвиче", ключи от которого небрежно зашвырнул в придорожную канаву. К березовой роще, белевшей на невысоком холме, он отправился пешком.
Апрель 1986 года. Украина.
Монотонное гудение линии электропередачи заглушало все остальные звуки и помогало Верховному Жрецу Безымянного Сияющего сосредоточиться на главном.
Не отрывая взгляда от одинаковых зданий из бетонных блоков, расположенных в нескольких километрах, Самохин снял с себя всю одежду и облачился в подобие хитона, ядовитого желто-зеленого цвета. До сумерек оставалось несколько часов, но сгустившиеся на небе тучи ускорили приход темноты. Бледные губы Самохина шевелились в продолжительной беззвучной молитве, которой где-то вдали вторили три его единомышленника.
Бережно развязав холщовый мешок, старик вытащил длинный стилет с ручкой в виде змеиной головы. Эту же процедуру проделали Ли, Мулеж и Лютц.
Ровно за минуту до полуночи четверо мужчин вонзили стилеты себе в горло. Невидимые энергетические линии пересеклись в сердце ядерного реактора четвертого энергоблока атомной электростанции. Оператор в белом халате удивленно взглянул на панель управления, где тревожно замигала красная лампочка. Согласно инструкции он снял трубку телефона, на прямоугольном дисплее которого высвечивались десять цифр: 00. 00. 04. 1986.