Аннотация: А вы были когда-нибудь на встрече выпускников? Звуковая дорожка для тех, кто прочел до середины: http://mp3.music.lib.ru/mp3/a/antonow_m_a/antonow_m_a-belaja_gorjachka-2.mp3
Антонов М.А.
ВТОРАЯ ВОДА
I
В начале мая где -то между праздниками мне позвонили из Реченска с моей, как сейчас говорят, ма-лой родины. Приглашали на празднование юбилея- 60- летия средней школы N1, которую я окончил много лет тому назад. Я бы отнесся к этому приглашению достаточно равнодушно, если бы мне позвонили из школьной администрации, но на другом конце провода ока-зался мой бывший одноклассник- Радик Шамсутдинов.
Узнал я его не сразу, голос Радика огрубел, а в интонациях появились командные нотки. Но в этом не было ничего странного, все-таки за то время, пока мы с ним не виделись, он успел закончить военное училище, академию, дослужиться до звания подполковника и занять должность замначальника штаба дивизии.
И вот, согласно его рассказу, впервые за десять лет он вырвался в отпуск на свою родину, где совершенно случайно узнает о том, что родная школа отмечает в это же время свое шестидесятилетие и организует, понятное дело, по этому поводу вечер встречи выпускников. Тогда-то он и решил, что было бы совсем неплохо собрать всех своих одноклассников, хотя бы тех, кого он сможет найти. Он не поленился лично объехать весь Реченск и обзвонил все известные ему телефоны. Вот и до меня добрался.
Сначала я попытался отказаться, ссылаясь на то, что у меня в городке ни одной родной души: мать живет со мной в областном центре, отец давно умер, а других родных у меня и не было. Но громкоголосый Радик убеждал меня, что я не пропаду, что бомжевать мне не придется, и что они обязательно найдут место, где я смогу переночевать со всеми удобствами. Тем более, что не только родимой школе исполняется в этом году шестьдесят лет, но и у нас юбилей: прошло ровно два десятилетия со дня нашего выпуска. Неужели я не хочу посмотреть в глаза людям, вместе с которыми целых десять лет грыз гранит наук и которых не видел целых двадцать лет.
Я в конце- концов сдался, пообещав приехать в день юбилея.
II
Вот чего я не ожидал, выходя из электрички, так это то, что встречать меня будут на машине с проблесковым маячком. Молоденький солдатик подбежал ко мне, отдал честь и сказал, что товарищ майор приглашает меня в автомобиль. Я удивился, но все же подошел к "уазику"
с табличкой "Дежурная" и только тут увидел, что на переднем сидении сидит мой сосед по парте Генка Севастьянов,а на заднем расположились Сонечка Ханина и Марина Вербицкая. Это обстоятельство меня крайне обрадовало, и я уже не сожалел о том, что согласился приехать.
Как только разместились все в севастьяновском автомобиле, сразу же начались расспросы.
Конечно же, слухи о моих научной карьере и достижениях докатывались до малой родины, кое-что тут обо мне слышали, но, тем не менее, рассказывать о себе мне пришлось по
полной программе. И я рассказал, что после окончания школы я с первой же попытки поступил в политехнический институт, закончил его с отличием и остался работать там на кафедре. Прошел все ступени, начиная с ассистента, и сейчас я уже сам заведую этой самой кафедрой. Да, в местной районной газете правильно писали, докторскую я действительно защитил, но вот дипло- ма, подтверждающего это звание, я пока еще не получил- дело это долгое. Пользуясь этим, в родной институтской бухгалтерии зарплату мне продолжают начислять еще как кандидату наук.
И если откровенно, то зарплата у меня не такая уж и большая. Времена давно не те, с эпохой развитого социализма не сравнить. Это тогда кандидат наук был человеком, не говоря уж о докторе. И если бы не подработка в разных местах, не публикации в иностранных научных журналах, то неизвестно, как бы я жил в современной России на одно свое жалование.
Потом пришла моя очередь задавать вопросы и я узнал, что Генка Севастьянов, окончив-ший после школы военное училище, теперь- майор вооруженных сил России и в данное время тянет армейскую лямку в должности начальника отделения в Реченском военкомате. От туда-то, из военкомата, и автомобиль у него такой особенный. Но не надо думать, что всегда у Геннадия была такая спокойная жизнь и служба, как сейчас. Ведь за минувшие годы ему пришлось объездить половину Союза и дважды побывать в командировке в солнечном Афганистане. Когда же СССР приказал всем нам долго жить, Гена служил в Ташкенте. Но у него не было желания строить доблестную армию независимого Узбекистана, и несколько лет назад он просто-напросто сбежал на свою историческую родину, где, по счастью, и нашлась для него эта военкоматовская синекура.
Девочки тоже не пропали. Хотя, какие они уже девочки, когда им, как и мне, тоже ближе
к сорока, чем к тридцати. Но в том-то и свойство нашей памяти, что все, кого мы знали когда-то
в детстве и юности, так навсегда и остаются для нас теми же самыми мальчишками и девчонками. Даже несмотря на появившиеся у нас с течением лет морщины, залысины, искусственные зубы и излишние подкожные отложения. По этой же причине мне было проще обращаться к бывшим одноклассницам по прежним девичьим фамилиям, чем запоминать те, которые они приобрели после замужества.
Сонечка Ханина, как оказалось, пошла по маминым стопам и работала завотделением гинекологии в районной больнице. Внешне она заметно изменилась, и если бы я случайно столкнулся с ней на улице, то сразу бы мог и не узнать. Надо сказать, что Соня и в юности была никакая: невзрачная, ничем не примечательная девушка, а теперь- и подавно. Она пополнела, надела очки и превратилась в обыкновенную женщину среднего возраста и усредненно- ин-теллигентной внешности. Таких мы ежедневно тучами встречаем на улице и абсолютно не различаем и не замечаем их, если они, случайно, не являются нашими коллегами по работе или соседками по лестничной площадке.
А вот Марина Вербицкая- первая красавица нашего класса- не подкачала. Она и двадцать лет спустя была дамочкой хоть куда. Этакая зрелая белокурая красавица с легким налетом вульгарности и доступности в облике, что чрезвычайно ценится некоторыми категориями мужчин.
Судя по ее рассказу, жизнь у нее сложилась не без трудностей. Об этом свидетельство-вало хотя бы то, что Марина дважды уже успела побывать замужем и на данный момент снова была свободна. Да и другого лиха выпало на ее долю немало. После окончания школы она некоторое время поработала на железнодорожной станции, но там ей не приглянулось и она перевелась в телефонистки. В это время правители затеяли перестройку, страну начали раскачивать волны товарного дефицита и, чувствуя момент, Марина подалась в торговлю. А уж как только объявили свободу и свободный рынок, Вербицкая стала челночницей: моталась в Польшу, Турцию, Эмираты и, как ни странно, поднялась. Теперь вот у нее есть свой магазинчик, торгующий всем на свете, три продавца, машина и все остальное, что должен иметь преуспеваю-щий человек. Она и про сына своего упомянула: Андрюшка ее заканчивает в этом году десятый класс. А со следующего учебного года она собирается устроить его на платные подготовительные курсы педуниверситета, и уже договорилась об этом с кем надо. Пусть мальчишка учится, хватит того, что она сама необразованная. А на мой вопрос пояснила, что вовсе не хочет, чтобы ее сын стал учителем. Просто в Реченске эти курсы- единственное место, где мальчика могут подготовить к поступлению в вуз. А поступать он будет либо на юриста, либо на экономиста. В общем, все согласно современной моде.
И, как мне показалось, рассказывая о себе, Марина очень хотела продемонстрировать всем нам, что в этой жизни она добилась всего, чего хотела, даже несмотря на то, что в школе она училась хуже нас и, в отличии от присутствующих, не получила высшего образования.
Реченск хоть и разросся за время моего отсутствия, но все же не настолько, чтобы в нем можно было заблудиться. Как было двадцать лет назад от станции до школы полтора километра, так осталось и поныне. Мы проехали это расстояние за несколько минут и вскоре оказались у порога школы. А там нас уже ждали. Прямо в фойе стояли столы, где дюжина старшеклассниц каллиграфическим почерком записывали в тетради данные о всех прибывших. И когда мы один за другим стали сообщать одной из них год окончания нами учебы, то девочка округлила глаза и
посмотрела на нас с удивлением. Еще бы, ведь мы закончили школу задолго до того, как папа с мамой догадались ее зачать. У Генки, записывавшегося последним, школьница даже спросила не только о наличии детей, но и о том, имеются ли у него внуки. Хорошо хоть Севастьянов не
женщина и на подобные вопросы не обижается. Он просто расхохотался и сообщил девочке,
что еще слишком молод для внуков, ведь его старшему сыну всего двенадцать, и он учится в
этой же школе в шестом классе.
Потом Геннадий уехал на своем автомобиле еще за кем-то, а я в компании Сони и Марины отправился побродить по школе, посмотреть, что же изменилось в ней за прошедшие двадцать лет.
Мы заходили в классы, смотрели на непривычные нам парты и незнакомое оборудо-вание, удивлялись тому, что кабинеты стали заметно теснее, а коридоры короче. А еще тому, сколько, однако, народу успело поучиться в этой школе после нас, поскольку везде: и в коридорах, и в классах, и на лестничных площадках суетились группки молодежи. Попадались, конечно, и граждане постарше и, как мне порой казалось, кого-то из них я когда-то встречал в своей жизни.
Но долго погулять нам не удалось. На третьем этаже в кабинете номер 17 мы увидели Радика. Вообще-то, его трудно было не заметить при его-то росте. Он, по-моему, стал еще выше и здоровее. И хотя одет Радик был в гражданку, повадки у него были явно армейские. Громогласно поприветствовав нас, Шамсутдинов тут же начал отдавать команды:
- Заходите, ребята, заходите! Шурик, подвинься, дорогой, тут девочек посадим, а здесь- Виталия.
На преподавательском столе уже стояло несколько бутылок, на пластмассовых блюдцах лежало что-то из закуски, а вокруг стола сидело несколько человек.
- Виталик,- продолжал распоряжаться полковник,- захвати по дороге стулья, или ты думаешь, что дамы пригласят тебя посидеть у них на коленях? Да и для Сони принеси.
- Валентина, хватит пилить хлеб! Мы же сюда не есть пришли. Сейчас вздрогнем за встречу и пойдем вниз, на торжественную часть.
Я послушно подхватил от ближайшей парты пару стульев и подошел к столу. Ба! Среди сидевших за столом я довольно быстро опознал своих бывших одноклассников.
Н-да-а, двадцать лет- это, все-таки, какой- никакой, но срок...
Узнать ребят, конечно же, было можно, но я вдруг задумался, а как же я сам изменился за эти два десятилетия. Тоже, наверное, немного повзрослел...
- Наливай, Шурик, наливай. Стаканов, девочки, мало, так что не жеманьтесь. Валентина, передавай хлеб следующему.
Под команды подполковника Шамсутдинова мы быстро выпили, спешно закусили и, оставив дежурного по столу- Сашку Филиппова, чуть ли не строем направились в спортзал.
III
Большую часть спортзала занимали установленные в несколько рядов скамейки. Почти все они уже были заняты. Мы всей компанией прошли к стоящему у стены гимнастическому бревну и расположились кто на нем, кто возле него.
Успели вовремя, поскольку именно в этот момент женщина в синем платье громко заиграла на пианино и хор девочек запел самодеятельную песню про то, что "мы никогда не забудем любимую школу номер 1". А когда девочки закончили петь, из-за их спин вышла высокая, довольно-таки симпатичная гражданка примерно моего возраста и стала держать речь. Оказалось, что это- директор школы.
Надо же, мне раньше и в голову не могло придти, что директором моего родного учебного заведения может быть такая интересная особа. С детских лет слово директор вызывало у меня ассоциации, связанные с чем-то очень строгим, чего боишься, и что уважаешь, а тут- такая милая и приятная женщина. Да ради того, чтобы с ней поболтать, можно было бы каждый день нарушать школьную дисциплину! И я, грешный, даже подумал, что при случае, не в такой официальной обстановке, я бы без труда придумал для нее пару- другую комплиментов.
Тем приятнее мне было услышать из ее уст свою фамилию. Перечисляя выпускников прошлых лет, добившихся в этой жизни некоторых достижений, симпатичная директорша упомянула и меня, сообщив во всеуслышанье, что я стал доктором технических наук.
Потом кратко выступила завуч. Тоже незнакомая, видимо, и она появилась в школе уже после того, как мы выпустились. На вид, она была постарше директора, и, главное, полностью соответствовала облику педагога. У такой не пошалишь. И речь она произнесла стандартную и обтекаемую, чувствовалась советская школа. А затем слово предоставили ветеранам, и к микрофону вышел сухонький старичок в темных очках. Вот его-то я узнал, и, даже не особо напрягаясь, вспомнил, что зовут его Серафим Кузьмич.
Еще бы, с пятого по восьмой класс он преподавал нам русский язык и литературу. Стро-
гий был педагог, требовательный и справедливый. Из поколения фронтовиков...
Все-таки, нам повезло, что мы успели поучиться у них, у последних из могикан, у настоящих Учителей. У нас таких было трое: литератор Серафим Кузьмич, математик Леонид Семенович и физик Александр Иванович по кличке "Садыс". В молодости физик, выходец из какой-то малой народности, говорил по-русски с акцентом и, отправляя ученика на место, часто произносил коронную фразу: "Садись, два!" или "Молодец, садись", и вот это "садись" он произносил как "садыс", заработав таким образом прозвище. Когда мы учились у него, он говорил уже без акцента, но за спиной ученики продолжали звать его по кличке, передаваемой из поколения в поколение.
Да-а-а, теперь-то уж подобных педагогов нет, все они либо давным- давно на пенсии, либо в могилах. Пусть земля будет для них пухом. После них школу заполонили женщины. Я ничего
не имею против женщин, но слово Учитель все-таки мужского рода...
Серафиму Кузьмичу я хлопал от всей души. После него произнесла небольшую речь одна из выпускниц, и следом начался незатейливый концерт школьной самодеятельности. Первыми выступал хор девочек. Чистыми голосами, под баян, они запели "Когда уйдем со школьного двора..."
Я тем временем, устав стоять, забрался на гимнастическое бревно и, сидя на нем, уже с этой высоты стал обозревать собравшуюся в зале публику.
Ха! Оказывается, здесь, кроме моих одноклассников, есть и другие граждане, которых я знаю. Вон в третьем ряду сидит Валерка Пороховщиков. Он выпускался на четыре года раньше нас, и запомнился мне тем, что когда мы учились в шестом классе он, уже десятиклассник, вел в нашей школе баскетбольную секцию. Веселое было время! Теперь Валера заметно погрузнел,
поседел, отпустил усы а-ля "песняр" Мулявин, но узнать его еще можно было. Интересно, в те далекие времена он пользовался у меня и моих одноклассников большим авторитетом, а кем же он стал? И я, не особо надеясь на ответ, спросил о нем у сидевшей рядом со мной Вербицкой.
Маринка удивленно посмотрела на меня, на кой ляд мне это надо, но все же рассказала, что сейчас Пороховщиков работает на автобазе шофером, гоняет на самосвале. Пару раз она нанимала его. Он привозил ей песок и щебенку, когда она гараж строила.
Я конечно удивился и спросил: " А у тебя и гараж есть?" На что Маринка ехидно ответила, что у нее и машина есть. Старенькая правда, 90-го года, но зато "Мерседес". Мне осталось только улыбнуться.
- А вот рядом с ним в темно-сером костюме сидит мой второй муж,- шепотом сообщила Вербицкая.
- Подожди, это же..., как его... Пашка.., а фамилию вот забыл. Он же одно время у нас в школе комсомолом заправлял?
- Колыванов,- шепотом напомнила Маринка фамилию бывшего комсорга.- Он и потом свою карьеру с помощью комсы делал. В институт-то, говорят, его только благодаря направлению райкома приняли. А то бы он и по конкурсу не прошел. А когда он вернулся, то и года по специальности не проработал, как его секретарем чего-то там избрали. А сошлись мы с ним, когда он уже в местном агропроме главным инженером был.
- Ну и что же ты с таким уважаемым человеком не ужилась?- вежливо и не без любопытства поинтересовался я.
- Козел он,- зло сообщила Маринка.- Как и все бывшие коммуняки. На трибуне одно болтают, а как в жизни до бани дойдет, так без бл...й обойтись не могут.
Я промолчал, переваривая столь эмоциональное высказывание.
- Этот, хорек, еще и мной хотел расплатиться с нужными ему людьми,- продолжила неожиданно свой рассказ Вербицкая.- Как только в 92-м у нас капитализм начался, он стал всякие сделки проворачивать. Тоже, конь ретивый, в ротшильды метил. А так как он в жизни, кроме как языком молоть, ничего не умел, то все его начинания кончались пшиком. Сейчас-то его дружки в местный агробанк пристроили на непыльную должность...
- Слушай, Марин, а первого твоего мужа здесь нет?- поинтерисовался я.
- Не-е. Жорка Хвостов в нашей школе не учился. Он же железнодорожник и к нам в Реченск попал по распределению после института. Я с ним познакомилась, когда на станции кассиром работала.
Он сейчас на узловой заправляет. Шишка на ровном месте.
- А я-то по наивности думал, что первый раз ты за Женьку Французова замуж вышла. У вас же такая l'amoure была.
- Ля... что?
- Лямур- любовь.
- Да ну! Какая там любовь!? Все это детство в заднице играло. Он же у нас на поселке за крутого шел. Борец, мотоцикл "Ява", на фене ботает и вообще все такое прочее.
- А разве нет?
- На безрыбье и рак рыба,- многозначительно хмыкнула Вербицкая.
И, видимо, желая выговориться, Марина продолжила:
- Он когда в армию уходил, я как дура на проводах ревела. Письма ему писала. А Франц пытался отвечать. Он ведь, если честно, своим корявым почерком на бумаге двух слов связать не мог. Письма писать- это же не матом крыть. А тут еще Сашка Говорков- он с Французовым в одной части служил- в отпуск приехал да по пьяне и давай перед парнями хвастаться, как они там в самоходы в соседнюю деревню бегают, к девкам да за самогоном. А Франц у них- главный самоходчик, и поэтому он и на губе уже два раза сидел, и в отпуск его за это не отпускают. В общем, узнала я, как Женька там развлекался и подумала, а какого хрена я ему верность хранить буду? А тут еще и Жорик ко мне клинья подбивал, а я из себя недотрогу строила. Так что не стала я Французовой, а стала Хвостовой. Вот и весь лямур...
Мы немного помолчали, глядя, как старшеклассники- парень с девушкой- в бальных нарядных костюмах исполняют вальс и румбу. Потом им на смену вышло с полдюжины мальчи-ков лет десяти-двенадцати. Под баян учителя музыки они не очень-то слажено затянули какую-то народную песню. Разглядывая пацанов, я умилялся их непосредственности, поскольку один из них умудрялся во время исполнения песни почесывать спину, а двое других так и не догадались вынуть руки из карманов брюк.
Тут стоявший рядом с нами Радик довольно громко шепнул: "Чего это Генка один вернулся? Он же обещал девчонок привезти".
Мы с Маринкой оглянулись на этот его шепот и увидели в дверях улыбающегося Севастьянова. Он помахал нам рукой, а затем сделал шаг в сторону. И мы увидели, что из-за его широкой спины медленно выплывает Петька Севрюгин, все такой же круглый и розовощекий, как и двадцать лет назад. Конечно же наш классный Колобок за этот долгий срок повзрослел, научился носить модные галстуки и солидные костюмы, приобрел, судя по всему, заметную лысину, но улыбка у него все равно оставалась прежняя: наивная- пренаивная, как у бравого солдата Швейка.
Генка не стал пробираться к нам через ряды сидящих выпускников, а, размахивая руками, пытался с помощью знаков нам что-то объяснить. Мы дружно закивали головами, хотя лично я ничего не понял. Тем более, что Вербицкая отвлекла меня новой репликой.
- Смотри-ка, легок на помине...- произнесла она.
- Кто?- спросил я.
- Да Франц же. У дверей вон стоит.
Я поглядел туда, ожидая увидеть могучую фигуру бывшего борца, но ничего подобного там не обнаружил.
- Да где?- переспросил я.
- Ну ты слепой, ёлы- палы!- заключила Вербицкая.- С ним сейчас Генка за руку поздоровался и разговаривает.
- Это- Франц?- изумленно произнес я.
Мариночка поглядела на меня, как на больного, и, видимо, из жалости ничего не ответила.
Да-а-а, пресловутого Франца без ее подсказки я бы ни за что не узнал. Я видел перед собой невысокого худощавого мужчину, одетого в старенькую кожаную куртку. Ну как есть типичный водитель микроавтобуса или легковой машины.
- Он шофером что ли работает?- спросил я.
- Ну да,- подтвердила Вербицкая,- на молокозаводе. "Москвичок" у него с будочкой. Иногда я его нанимаю товары подвезти.
- Ну ты тут, крутая дама. Всем мужикам даешь заработать,- шутливо заметил я.
- Не без этого,- скромно и без тени шутки ответила Маринка.
"Как же так получилось? - думал я. - Почему двадцать лет назад Женька казался мне грозным и сильным, а сейчас я вижу перед собой такое обыденное и совсем не страшное существо?"
Приглядевшись, я начинал соглашаться с Вербицкой. Действительно, если не обращать внимание на некоторую общую потертость, на морщины, на седину и другие отметины времени, в облике этого мужичка можно было распознать легендарного Франца. У него остались все тот же прищур карих глаз и та же кисленькая улыбка тонких губ. И здесь до меня дошло. А ведь я его просто давным - давно не видел. Когда Женька после окончания восьмого класса ушел из школы, я только -только закончил шестой класс. И, конечно же, для меня тринадцатилетнего пацана шестнадцатилетний Французов, борец-легковес, казался крепким парнем. Потом я встречал его редко, в основном, когда он на своей "Яве" рассекал по пыльным улочкам Реченска, катая визжащих от восторга и страха девушек и Маринку Вербицкую, кстати, в том числе. А в ту осень, когда я пошел в девятый, Женьку забрали в армию. Тогда я был шпингалетом всего-то в метр шестьдесят. На физкультуре меня ставили пятым с конца. А вот к концу школы я изрядно вытянулся- аж до ста семидесяти шести сантиметров- и уже занимал среди восемнадцати парней нашего класса почетное шестое место по росту. Да, именно тогда я неожиданно обнаружил, что смотрю сверху вниз не только на мать, но и на отца. А бедный Франц все это время тянул армейскую лямку. Потом я уехал в областной центр поступать в институт и в Реченске бывал крайне редко. Женьку я в эти свои приезды не встречал. Потом у меня умер отец, я перевез мать к себе и больше на свою малую родину не приезжал. Следовательно, я не встречался с Французовым больше двадцати лет. Теперь мне стало понятно, почему я не сразу узнал его. Ведь в моей памяти он как бы так и остался более сильным и высоким, чем я. А на самом деле, когда я рос, он оставался таким же невысоким, но я-то об этом не знал.
В этот момент симпатичная директорша объявила об окончании торжественной части, и бывшие выпускники, громко сдвигая скамейки, потянулись через узкую дверку из спортзала. У выхода образовалась пробка, но никто особо на впереди идущих не напирал, твердо зная, что накрытые в кабинетах застолья их все равно дождутся.
Мы с Вербицкой спокойно следовали за Сонечкой Ханиной, а дорогу нам прокладывали здоровяк Шамсутдинов и Юрка Петров. В этот момент нас догнал Колыванов. Он поздоровался со своей бывшей женой и задал ей какой- то вопрос. Что-то про автомобили или запчасти к ним. Причем обращался бывший комсорг и нынешний банковский сотрудник к Вербицкой как-то просительно. Маринка же отвечала ему резко и не очень-то любезно. Не желая им мешать, я постарался отдалиться от них на столько, на сколько позволяла толпа, и, видимо, попал в струю - течение людского водоворота потянуло меня к выходу, да так быстро, что я неожиданно обогнал своих одноклассников. И у самых дверей спортзала, подгоняемый наступавшей на пятки горячей молодежью, я вдруг случайно налетел на худенькую невысокую женщину, одетую в коричневую кожаную курточку. Женщина обернулась, я, не задумываясь, произнес слова изви-
нения, а затем жестом показал, что пропускаю ее вперед. При этом я взглянул ей в лицо, наши глаза встретились, и я вдруг понял, что знаю эту женщину. Передо мной стояла моя любовь школьных лет Верочка Любимова...
Она довольно сердито выслушала мое "извините, пожалуйста..." и, недовольно поведя плечами, прошла в дверь. Я, несколько ошеломленный такой неожиданной встречей, вышел следом.
А ведь я едва не поздоровался с ней, но все-таки смог от этого удержаться. Да, своим "здравствуй, Вера" я бы наверняка поставил ее в затруднительное положение. Она, быть может, по инерции тоже бы поздоровалась со мной, а потом бы долго и сосредоточенно пыталась вспомнить, кто я, собственно, такой. И что особенно обидно, пожалуй, так бы и не вспомнила. Об этом можно было судить и по тому сердитому и непроницаемому взгляду, которым она окинула меня при нашем столкновении. И в этом не было ничего удивительного, поскольку в нашей любимой школе Верочка училась на целых два класса старше меня и по этой простой и одновременно серьезной причине никогда не обращала на меня никакого внимания.
Ну вспомните свои школьные годы. Разве вы обращали внимание на подрастающую поросль, на всю эту мелюзгу, постоянно путающуюся под ногами? Нет, конечно же! И если мальчики- десятиклассники еще могут как-то прореагировать на не в меру развитую и зрелую
восьмиклассницу, то уж девочки старших классов точно не замечают тех пацанов, что учатся младше них. Вот и Верочка никогда не замечала моего существования. Кто я был для нее? Так, мелочь пузатая, недостойная и одного ее взгляда. Поэтому она так никогда и не узнала, что
с тех пор, как она мне впервые попалась на глаза, у нее появился маленький тайный поклонник.
Произошло это, если мне не изменяет память, когда я учился в пятом классе, а она, соответственно, в седьмом. Наш 5-й "А" в тот день первый раз пришел на урок литературы, а ее 7-й "Б", уже отучившись, покидал этот кабинет. Я стоял напротив дверей в ожидании, когда можно будет ринуться в класс и застолбить за собой предпоследнюю парту в первом ряду у окна, а здоровенные, по сравнению с нами, семиклассники лениво выходили из помещения. Одной
из последних вышла Вера. Она появилась в дверях залитого солнечными лучами класса словно в золотом ореоле. А если учесть, что она была необыкновенно хорошенькой девушкой с легкой походкой, то ее появление произвело на меня чрезвычайно сильное впечатление. Я словно ангела увидел. Остолбенело проводив ее взглядом, в кабинет я вошел последним, и если бы не мой дружок Генка Севастьянов, сумевший захватить и отстоять заветную парту, то сидеть бы мне на
литературе весь год на нелюбимом месте.
С тех пор этот день учебной недели стал для меня самым долгожданным. Я знал, что если я успею добежать до кабинета литературы до того, как семиклассников отпустят, я снова увижу Ее. Это потом я узнал, что зовут ее Любимова Вера, это потом я выучил все ее расписание, чтобы знать, на каких переменах я смогу "случайно" встретить ее в коридоре. Все это было потом...
И вот это обожание я пронес сквозь все свои школьные годы. Хотя, если честно, нельзя сказать, что я в то время не замечал других девочек. Очень даже замечал и даже в той или иной мере увлекался то одной из них, то другой. Но при этом я всегда помнил, что на свете существует Верочка Любимова. И стоило мне просто случайно увидеть ее на перемене или на каком-нибудь общешкольном мероприятии, как все эти увлечения сдувало куда-то далеко-
далеко. Ах, как она мне нравилась!!! Но Вера, провожаемая моим взглядом, проходила мимо и никогда не удостаивала меня хотя бы случайным ответным взглядом своих серых глаз. Я был для нее шпингалетом, молекулой, пустым местом.
Самое смешное, что нечто подобное испытал я и сейчас. Хоть мы и встретились с
Верой взглядом, но она меня опять не заметила. Лицо ее осталось безучастным.
Выйдя из спортзала, снедаемый внезапно нахлынувшими воспоминаниями, я затормозил возле стоящих у стенки Генки Севастьянова и Петеньки Севрюгина. Обменявшись с последним рукопожатием- рука у Петьки была все такая же мягкая, как пельмешек,- и едва успевая отвечать на его вопросы, я оглянулся и снова увидел Любимову. Она стояла в нескольких шагах от нас и беседовала с какой-то молоденькой девушкой в отчаянной миниюбке. Лица девушки, стоявшей к нам спиной я не видел, а вот Верочку разглядел хорошо.
Моя школьная любовь внимательно слушала девчушку, порою кивая в знак одобрения, а
в конце разговора даже улыбнулась ей. В этот момент она снова напомнила мне ту девочку- старшеклассницу, в которую я так безнадежно был влюблен. Но Любимова видимо почувствовала мой пристальный взгляд и недовольно поморщилась. Мне пришлось отвернуться.
Тут из спортзала показались мои одноклассники, и широкий Радик окончательно отгородил от меня Веру, а его громкий голос вернул меня в настоящее.
- Ген-н-адий! Дружок! И это все, что ты привез?- спросил он у Севастьянова?
- А разве этого мало?- скорчил удивленную гримасу Генка, похлопывая кругленького Севрюгина по спине.- У нас же Петя всегда один за двоих шел.
Все мои одноклассники радостно засмеялись над его шуткой, вспомнив, что на уроках физкультуры физрук Анатолий Андреевич, вручая нам футбольный мяч, регулярно советовал: "Ну вы, ребята, когда штрафной бить будете, Севрюгина в "стенку" ставьте, он вам там один двоих защитников заменит".
- А еще я Шурика Лебединского встретил по дороге. Тоже в наш кабинет отправил,- сообщил Генка.
- Он с гитарой?- спросил Радик.
- Обижаете, товарищ подполковник, естественно.
Александр Лебединский до восьмого класса учился вместе с нами, со мной и Генкой, а
потом, когда из четырех восьмых формировали два девятых, оказался в параллельном, но ,тем не менее, дружеские чувства мы все равно сохранили. А еще он был знаменит тем, что единственный из нас умел играть и петь под гитару.
Наконец, собравшись, мы неспешно всей группой двинулись на третий этаж, в свой 17-й кабинет. Севастьянов между тем рассказывал, что кроме Севрюгина, приехавшего электричкой из областного центра, еще он хотел привезти и Наташку Симонову, бывшую Соколову, но она почему-то отказалась. С утра, вроде, собиралась, просила заехать за ней - она ведь сейчас далеко в новостройках живет,- а когда Геннадий приехал и сообщил ей о том, кто уже пришел на встречу, она вдруг ни с того, ни с сего отказалась, сказала, что плохо себя чувствует. И хотя Генка с Петькой долго уговаривали ее, доказывая, что коньяк и водка излечивают все болезни, а старые друзья отлично поднимают настроение, убедить Соколову они так и не смогли.
Да-а-а... Похоже, прошлое крепко схватило меня в свои объятия. Услышав это, я вдруг почему-то решил, что, может быть, Севе при перечислении пришедших одноклассников не стоило называть Наталье мою фамилию. Мне вдруг показалось, что именно из-за меня-то она и не пришла. Просто, не хочет встречаться со мной, с человеком, издевавшимся над ее девичьими чувствами.
Говорят, у женщин на такие дела долгая память. Хотя... Хотя, с другой стороны, может быть у меня просто огромное самомнение, и я еще не до конца изжил детскую привычку считать себя центром мироздания. Ведь с тех пор минуло целых двадцать лет. Неужели Наташка до сих
пор способна ненавидеть меня за отроческие шалости? Ерунда какая-то! - подытожил я свои размышления, находясь уже на третьем этаже.
У самых дверей кабинета номер семнадцать у меня произошла еще одна неожиданная встреча. Но, правда, не с далеким прошлым, а с самым будничным настоящим.
- Здравствуйте, Виталий Александрович!- услышал я задорный молодой голос.- Вы, разве, тоже нашу школу кончали?
Я оглянулся на этот голос и увидел расположившуюся возле окна группку молодежи, состоявшую в основном из молоденьких и потому симпатичных девушек. В центре этого оча- ровательного кружка и стоял обратившийся ко мне неприлично смазливый молодой человек.
Красивого, вежливо улыбающегося юношу я сразу же узнал- это был мой студент Пашков. Пришлось тут же натянуть на себя строгий профессорский вид, поскольку третьекурсник Пашков среди сотен других обучавшихся у меня студентов запомнился мне вовсе не своей красотой, а тем, что в этом семестре он уже дважды пытался пересдать мне экзамен по сопромату, но так и не сумел убедить меня в своих знаниях.
- Здравствуйте, Пашков,- холодно ответил я ему.- Да, я тоже заканчивал эту школу.
- Именно заканчивал, поскольку кончают либо врагов, либо на бабе,- мрачно вполголоса пошутил оказавшися рядом со мной Шамсутдинов.
Радик произнес это вроде как для себя, но у него все равно получилось достаточно громко. И девочки, окружавшие студента, прыснули, услышав армейскую шутку моего товарища.
Я же добавил:
- Но в отличии от вас, Пашков, я не позорил свою родную школу и своих учителей, и все свои экзамены всегда сдавал с первого раза. Желаю вам сегодня хорошо повеселиться, но не забывайте и про учебу. Насколько я помню, у вас в следующую среду последняя попытка сдать мне экзамен.
После этого я откланялся и переступил порог 17-ого кабинета.
IV
Нас встретили гитарные аккорды и такой знакомый голос Лебединского. Шурик пел незнакомую мне песню:
.... С огорчения зашел я в знакомый подвал,
Чтобы выпить там кружечку пива.
И пока я об стол там воблушку ломал
Подошла ко мне знойная дива.
Голос громкий такой, волос рыжий, копной...
Я узнал ее сразу же- Алла!
Пугачева, конечно. А кто же иной.
Ну и рядом со мной она встала...
Шурик сидел на первой парте среднего ряда, увидев нас он заулыбался но петь не перестал. Да мы и сами не хотели его прерывать. Мы молча выразили ему свою радость от встречи.
...Я пивка ей плеснул и от воблы кусок
Предложил, ну а как же иначе?
Она, выпив из кружки приличный глоток,
Объявила мне вдруг чуть не плача,
Что влюбилась в меня она нынче весной,
Повстречав как-то раз на концерте.
Я сидел на галерке, махая рукой,
И пронзил ее грешное сердце.
А Филиппа она уж не любит совсем,
Пусть уходит он к чертовой маме.
Мы распишемся с ней и уедем затем
За рубеж, может быть, на Богамы.
Я Богамы видал,
Это- сказочный рай.
В телевизоре их показали.
Это- просто мечта!
И поехать туда
Я надеяться мог бы едва ли.
Стараясь не шуметь, мы расселись вокруг него и только Шамсутдинов подошел к преподавательскому столу и шепотом стал делать указания Подкопаевой, стругавшей сыр и колбасу чьим-то перочинным ножом. Лебединский продолжал:
Но потом я вдруг вспомнил, что этой весной
Не ходил на концерты я сроду.
Были как-то на праздничном шоу с женой,
Так минуло с тех пор больше году.
Я сидел на галерке, здесь точен рассказ.
Слушал песни, тут все без обмана.
И певице, как помню, я хлопал не раз,
Но была то Буланова Таня.
И я честно ответил: "Здесь что-то не так.
Меня спутали видно случайно.
Не могли повстречаться мы раньше никак.
Хотя это, наверно, печально".
Тут звезда рассердилась и как закричит,
Дескать, должен на ней я жениться.
А иначе она в мой профком настучит,
И тут многое может открыться.
Что я Кристин отец,
Что я бросил, подлец.
Их в те давние, трудные годы.
И совсем ерунда,
Что лет десять тогда
Иль одиннадцать было мне вроде.
В общем- полный кошмар!
В общем- полный угар!
Ругань, шум, мордобой между делом.
И тут, руки скрутив,
И мне морду набив,
Повязали меня двое в белом.
А теперь говорят, что покуда жена
В санатории лечит болячки,
Беспробудно я пьянствовал ровно три дня
И допился до белой горячки...
Послышались смешки, Лебединский не только пел неплохо, он еще и классно изображал сюжет своей песни в лицах.
...Что я в пьяном бреду телевизор смотрел-
Были Бонд и пират там в программе.
Что из душа Жеглову звонить я хотел,
А ответы услышал в рекламе.
Джеймс Бонд, пират, и сыщик Жеглов, видимо,поминались в начале песни, которого я, к сожалению, не слышал.
И что Аллы плакат увидав на стене,
Я затеял разборку с ним с пьяну.
Доктор, это- неправда, поверьте вы мне!
Я с плакатом махаться не стану.
Отпустите до дому, я вас прошу!
Я же смирный, почти как ребенок.
Не хотите? А я вам в ответ не скажу,
Что у вас за спиною чертенок.
Прозвучал последний аккорд и Лебединский произнес:
- Бог ты мой, неужели я и сам на столько постарел. Ну мужики- мужиками, а вот... Привет, друганы! Привет, девчонки!
И он по очереди протянул руку Севрюгину, Коровину и мне.
- А тебя я уже видел, махнул Александр в сторону Шамсутдинова.
- Я тебя тоже,- согласился Радик.- Так, ребята, давай к столу, а то водка стынет и закуска греется.
За преподавательским столом мы уместились еле-еле. Ведь кроме двенадцати моих одноклассников мы в свою компанию приняли еще и трех человек из параллельного класса. Поэтому кое-кому пришлось расположиться за ближайшими партами.
Стаканов было мало, поэтому пили в очередь. Тостов по случаю никто не произносил, и Радик, выступавший в роли своеобразного тамады, постепенно перевел общий разговор, состо- явший поначалу из воспоминаний школьной поры, в какое-то своеобразное новое знакомство старых товарищей. Каждому он протягивал пластмассовый стаканчик с теплой водкой и каждый должен был рассказать о том, чего он достиг за прошедшие двадцать лет. Севрюгин, как оказа-
лось, работал экономистом на заводе; я преподавал в техническом университете; Радик и Генка служили в армии; Маринка торговала; Лебединский строил мосты; Подкопаева работала швеей в частном ателье; Филиппов трудился геодезистом где-то на Севере; Ханина лечила; Коровин и Хмелько, ставшие супругами, работали на реченском молокозаводе; и так далее, и тому подоб-ное.
Перезнакомившись заново, мы как-то сами собой разбились на группки и начали вести уже беседы по интересам. Вербицкую и супругов Коровиных, имевших взрослых детей, очень волновали, например, условия поступления в областные вузы, и они пытались вызнать их у меня. Я им объяснил, что уже много лет не участвую в работе приемной комиссии и, если и могу им рассказать что-то на эту тему, так только про то, каков был конкурс на нашем факультете в прошлом году, да поведать последние, гулявшие в нашей преподавательской среде, слухи про то, сколько стоит обучение в коммерческих учебных заведениях. Генка же приставал к Татьяне Пьянковой из параллельного класса. Она, оказывается, "сидела" на складе строительных материалов, ну а майор Севастьянов был крайне озабочен возведением садового домика на своем участке земли.
Радик и Филиппов делились друг с другом своими впечатлениями о жизни на Севере. Один там когда-то служил, другой уже четвертый год в тех краях работал.
Потом речь зашла о том, кто кого из одноклассников где видел и встречал, и снова стали вспоминать школьные годы, отсутствующих друзей и учивших нас учителей. А тут еще предусмотрительная Вербицкая достала из сумочки пачку фотографий, снятых в эпоху нашей учебы, и они пошли по кругу.
Как все-таки странно было снова увидеть всех нас такими молодыми и зелеными, хотя бы и на листках фотобумаги. Какими смешными мы были! Тогда перед нами были открыты тысячи дорог и огромная страна. И вот теперь, двадцать лет спустя, я в какой-то мере знаю, кто из нас что выбрал и чего достиг на выбранном пути.
- Слушай, а ведь это мы на квартире у Хмелько!- воскликнул Радик, разглядывая фотографию, на которой не меньше дюжины молодых людей, радостно улыбаясь в объектив фотоаппарата, взгромоздились на небольшой диванчик.
- Ну да,- согласилась, присмотревшись, Лена Коровина, бывшая Хмелько,- это мы в девятом классе 23 февраля у меня дома празднуем.
- И какая же гнида нас тогда заложила,- сердито поинтересовался Севастьянов, при-нимая снимок.- Кто же предкам рассказал, что мы там вино пили. Там вина-то было всего одна бутылка- портвейн "Кавказ", по рупь сорок две, как сейчас, помню.
- Еще бы тебе на помнить,- поддакнул я,- если ты его и приволок.
- Да его еще и разлили человек на десять, не меньше. До сих пор помню, что от такой смешной дозы даже в голове не зашумело,- горячился Генка.- А директорша- Нелли Ивановна- нас два часа в присутствии родителей на собрании понужала. "Вы же комсомольцы!"- говорит,- "Как вам не стыдно уподобляться пьяницам! Кто вас научил тайно встречаться и так проводить праздники?" Меня так и подмывало ей сказать, что это мы со взрослых пример берем...
- А что удержало?- спросил я, забирая снимок.
Генка не ответил и только пожал плечами.
Я посмотрел на фотографию.
Вот и я на снимке- второй слева во втором ряду. Сижу вполоборота на валике дивана. И, судя по приоткрытым губам, пытаюсь сказать что-то, как всегда, остроумное. Рядом располо-жился Сева, на другом валике восседает Радик. А между нами Филиппок, Бондарь и Маринка со Светкой. В первом ряду сидят девчонки и затесавшийся между ними Коровин рядом со своей Леночкой- они с первого класса дружили. А в самом центре сидит Наталья Соколова. Сидит,
улыбается.
Фотография, надо сказать, получилась нечеткая и только Соколова, единственная из нас, получилась более или менее в фокусе. Это потому, что Сережка Крестов, снимавший нас в тот день, был безнадежно по-юношески влюблен в нее, и, естественно, Наталья у него всегда оказывалась в центре кадра, остальные же одноклассники на его снимках в основном служили фоном для нее.
А ведь где-то дома у меня самого есть точно такая фотография. Крестов мне сам подарил ее на память о той вечеринке. Хотя, памятна она мне совсем по другому поводу, а именно тем, что на этой тусовке я впервые осознанно, как взрослый, попытался поцеловать девушку. И как раз Наташку Соколову. Не очень-то дружеский поступок по отношению к нашему классному фото-графу, но, видит бог, для такого нахального поступка у меня были кое-какие основания. Ведь это была своеобразная проверка чувств, если можно так сказать.
Тут надо пояснить, что с Соколовой мы близко познакомились только в девятом классе. До этого целых восемь лет мы с ней учились хотя и в одной школе, но в параллельных классах,- у нас была большая параллель, от "А" до "Г". Конечно же за столько лет хождения по одним и тем же коридорам и кабинетам мы догадывались о существовании друг друга, но при случайных встречах даже не здоровались. По крайней мере я особого внимания на нее не обращал- в
нашем классе и своих девчонок хватало, а объект для платонического обожания в лице В. Любимовой у меня уже был. Но вот когда после восьмилетки отсеяли слабых учеников и стали набирать лишь два девятых класса мы с ней оба попали в 9-й "А". И только тут я основательно ее заметил.
Ну во-первых, почему-то так получилось, что на всех уроках Наталья занимала соседнюю со мной парту. А во-вторых, всего через месяц после начала учебы она вдруг спросила: "Виталик, а ты можешь мне честно сказать, как ты ко мне относишься?"
Тут до меня дошло, что я ей отнюдь не безразличен. Все-таки за пятнадцать лет моей жизни мне впервые задали такой вопрос. Наверное, именно поэтому я, обычно не лезущий за словом в карман, примолк.
Как я к ней отношусь? Трудно сказать. Внешне Наташа была достаточно симпатичной и привлекательной: светлые стриженные волосы, серые глаза, вздернутый носик. Насколько я был тогда наслышан, она считалась хорошей спортсменкой, неплохо училась и посещала музыкаль-ную школу. В принципе с ней запросто можно было дружить. И при других обстоятельствах я наверняка бы не упустил такого шанса, но как я уже говорил, в те годы для меня был только
один свет в окошке- Верочка Любимова. Школу Вера, правда, уже закончила, но в тот год в институт не поступила и вернулась в Реченск. Так что я иногда встречал ее на нашей улице. И, видит Бог, мне и этого тогда было достаточно для того, чтобы чувствовать себя влюбленным и счастливым.
Так что Наташке я ответил что-то неопределенно- уклончивое, не желая ее обидеть, и не желая ей врать.
Но и оставить такую благоприятную для меня новость без последствий я тоже не мог. Это сейчас, понимая, что нравлюсь женщине, я могу остаться к ней равнодушным. Для этого мне пришлось пройти через два брака и с полдюжины полнокровных романов, не считая легких увлечений. А тогда мне было всего шестнадцать, все было внове, и я, естественно, не мог упустить такой шанс.
Будучи от природы мальчиком рациональным и склонным к просчитыванию всех своих шагов, я по наивности думал, что также можно просчитать и поведение девочек. Как жестоко я ошибался! Сейчас-то я точно знаю, что женская логика "немножко" отличается от мужской, а в те годы мне и в голову не могло прийти, чем окончится этот мой эксперимент по приручению гордой одноклассницы.
Ну а поскольку мне не хотелось разыгрывать из себя влюбленного, я, вместо того, чтобы самому сделать первый шаг к дружбе, почему-то попытался вынудить к этому Наталью. Для этого я стал не очень осторожно играть ее чувствами. Там были и попытки вызвать у нее ревность, когда в ее присутствии я оказывал знаки внимания другим девочкам, и колкие замечания в ее адрес за то, что она в некоторых случаях поступала не так, как мне бы хотелось, и в этом же ряду был и этот глупый поцелуй.
И нельзя сказать, чтобы я был пьян на той вечеринке у Хмелько. Генка абсолютно прав, с той его бутылки вина, что он разлил по десятку дружно подставленных парнями чайных чашек, опьянеть было уж очень проблематично. Но, тем не менее, я, обычно всегда спокойный, в тот вечер почему-то разгорячился. И в самый разгар танцев я молча подхватил скромно стоявшую в сторонке Соколову и, ни слова не говоря, вытащил ее на середину комнаты.
Наташка от неожиданности сердито зашептала мне на ухо: "Ты, Виталя, хотя бы сначала спросил. А вдруг я не хочу с тобой танцевать"?
Я на минуту задумался над таким предположением и чуть было не остановился в танце. Но потом все же решил на эту ее реплику не обращать никакого внимания. Ведь в этом решении меня укрепляло то обстоятельство, что Наталья вовсе не пыталась вырваться из моих объятий. Наоборот, она покорно сложила свои ладошки на мои плечи и совсем не возражала против того, что обе мои руки покоились на ее талии.