Аннотация: Я смотрю в твои глаза. Пытаюсь запомнить их. Слушаю запах твоих волос. Запоминаю его. Мне нужен этот момент. Я хочу помнить его всегда.
Почти...
Прежде чем завянуть, дай себя сорвать...
Вечное цветенье нам не удержать...
"Пикник".
--
Уходи...
Я в нерешительности остановился.
Она стоит у открытого балкона, и её плечи содрогаются от холода. Ветер заносит в квартиру капли дождя. Бушует гроза. Длинный подол чёрного платья, что я ей подарил, трепещет и рвется на свободу. Свет потушен, и её освещает лишь тусклый блик уличного фонаря.
--
Уходи...
Невероятно. Как много чувств и эмоций она смогла передать мне одним лишь словом.
Стон. Крик. Просьба. Мольба. Приказ. Что это? Всего по чуть-чуть. Хотя, скорее всего, это последний вздох утопающего. Она понимает, что не в силах справиться с течением, что тело деревенеет, а одежда тянет ко дну, но страх заставляет бороться и биться на последнем дыхании.
Она всё ещё борется...
Я шагаю к ней, но, почему-то, останавливаюсь в шаге от её спины. Я вижу, как капельки дождя стекают по её шее.
--
Я не уйду. Я пришёл к тебе.
Она так резко разворачивается, что кончики её волос задевают моё лицо. На миг я почуял аромат её духов и мир остановился.
--
Зачем? Зачем ты пришёл? Зачем ты вообще появился в моей жизни?!
Она плачет. Бьёт меня своими кулачками, потом, не выдержав, прижимается лицом к моей груди. Плачет.
Это всё от безысходности. Она чувствует, как ломается её хрупкий мир. Она больше не в силах сопротивляться мне. Она запуталась. Испуганная, потерявшая контроль над собой, она, как в детстве, отказывается от возможности контролировать ситуацию и полностью доверяется мне. Я пожалел бы её, если бы мог.
Я обнимаю её. Она отрывается от моей груди и смотрит мне в глаза. Что она там видит? Что заставляет её сердце подстраиваться под мою волю? Что она чувствует в этот момент? Видит ли ту бездну, что на самом деле находится внутри меня? Наверно, видит. Почему иначе она ежится от страха? Но там есть что-то ещё... что-то, что не позволяет ей отступить на шаг назад. Выйти из-под моего контроля. Вновь обрести жизнь.
Я улыбаюсь. Когда-то давно эта улыбка была искренней, светлой, чистой. Я уже почти не помню тех времён. Просто знаю, что они были... Сейчас же, это чисто механическое движение. Но оно, как всегда, действует. Она буквально тает от этой улыбки и оседает на мои руки.
--
Господи, что происходит, я же едва тебя знаю...
--
Разве это имеет какое-либо значение?
Искренне удивляюсь.
Она не отвечает. Уже не может ответить, она лишь тянется ко мне, к моим губам. Не может думать, не может чувствовать, она проваливается в чёрную дыру и ищет спасение во мне.
Наши губы соприкасаются. Я делаю шаг в сторону и увлекаю её за собой на балкон. Дождь с радостью обрушивается на нас. Сверкает молния. Проносятся по небу раскаты грома.
Мы на двадцатом этаже высоко над городом в окружении крыш окрестных домов.
Ей нравится высота? Нравится жить в пентхаусе. Вставать утром до восхода и встречать зарю стоя над пробуждающимся городом? А как ей та высота, с которой она летит теперь? Сейчас, когда её губы, не в силах оторваться от моих? Когда она ищет защиты у того, кто лишил её покоя? Когда сама ныряет в бездну, просто не зная, что это конец?
А ведь ей больше не страшно. Она перестала дрожать, хотя дождь лишь усилился. Больше не сопротивляется. Она полностью моя.
Двадцатый этаж. Дождь. Молнии. Она и я. Вместе. На миг. Навсегда.
Мои губы скользят по её щеке вниз, к шее и плечу. Я слышу её дыхание. Слышу запах её духов. Закрываю глаза, в надежде запомнить их. Запомнить её. Сейчас. В этот момент. Беззащитную. Подчинённую. Сломленную. И дьявольски соблазнительную.
Я почти что, люблю её. Почти.
Мимолётная боль от прорывающих дёсны клыков, и я впиваюсь в её горло...
Она улыбается. Она счастлива. Она умирает.
Вечер я, как и всегда, встречаю в поиске. Чужая жизнь, чужая кровь разливается по мне теплом. В ближайшие дни я, как никогда буду, похож на человека. Я смогу видеть солнце. Недолго, чуть-чуть, самую малость. Таким как, я оно не дарит ничего кроме боли. И конечно, я не стану тратить на это свою энергию. Но так приятно сознавать саму возможность...
Чужая кровь притупила голод, и я мог бы месяц не выходить из своего убежища. Но столетия пребывания научили, что голод всегда приходит не вовремя, а потому я предпочитаю к нему готовиться заранее.
Поиск. Охота. Выслеживание новой жертвы.
Мне не нужно бесцельно бродить по городу. Я вижу свою будущую жертву. Ощущаю её. Слышу запах её крови. Её судьба предопределена. Она должна пересечься со мной. И от этого нет спасенья.
Люблю охоту. Мне нравиться щупать мир в поиске. Нравиться ощущать людей. Смотреть на мир их глазами. Знать их мысли и желания.
В такие моменты я почти живу.
Да я мёртв. Я не помню вкуса человеческой пищи. Не чувствую предметы, когда прикасаюсь к ним. Не испытываю эмоций. Не могу смотреть на огонь и теряю силы от солнечного света. Но во время охоты я получаю нечто большее. Я близок к миру. Вижу его ритм. Знаю его желания. Умею ощущать. Я почти живу.
Я люблю своё существование.
Твоё появление я замечаю сразу, хотя стою к тебе спиной. Ты идёшь с друзьями, весёлой шумной компанией. Проходишь мимо, даже не задержав взгляд. Ты пока что не видишь меня.
Почему именно ты?
Я не вижу твоё лицо. Я всё ещё стою спиной. Но ощущаю тебя. Молода, красива, востребована жизнью. Почему именно ты ответила на мой зов?
Не смотря на поздний вечер, на улицах большого города достаточно народу. Я чувствую их всех. Но вижу только тебя.
Мне почти жаль. Ты даже не знаешь, что над тобой навис плащ обречённости. Над тобой навис я.
Теперь поздно что-либо менять: судьба кинула кости, выбор сделан.
В конце концов, какая разница? Ты или какая другая девушка.
Но что-то мешает мне начать охоту...
Ещё пара мгновений и ты скроешься в конце улицы. Хватит. Я бесшумно следую за тобой.
Вот, наконец, ты что-то почувствовала. Останавливаешься в раздумьях и, решая отправиться домой, прощаешься со своими друзьями...
У входа в подъезд я останавливаю тебя:
--
Здравствуй, Мэгги.
--
Здравствуй, - машинально отвечаешь ты, не успев удивиться, - Я вас знаю?
Ты смущенна. Силишься вспомнить моё имя. Я кажусь тебе смутно знакомым. Хорошим знакомым, близким. Тебе стыдно признаться самой себе, что ты меня не помнишь. Ведь это же я. Ты меня хорошо знаешь. Правда?
--
Меня зовут Роман. Мы как-то пересекались у...
--
...у Артёма на дне рождении. Точно. Я вас помню.
Видишь?! Ты уже помнишь меня. Это хорошо.
--
Давай на ты. Рома.
--
Мэгги. То есть Маша. Ну, вы... ты знаешь...
Как мило ты краснеешь. Я выше тебя больше чем на голову и сейчас ты выглядишь, как нашкодивший ребёнок боящийся посмотреть в глаза взрослому родителю.
Ну-ну. Не надо. Я же не такой страшный. Улыбнись.
--
Ты домой? - мой голос спокоен. Я смотрю куда-то в сторону.
--
Я? Да! То есть, нет! Просто... - ты делаешь над собой усилие и пытаешься взять себя в руки.
Ну же? Подумай. Что тебя так разволновало? Ты пользуешься успехом у мужчин и вполне знаешь себе цену. Так почему слова застревают в горле, и ты чувствуешь себя неуютно? Не потому что я тебе не нравлюсь. Скорее наоборот. Совсем наоборот...
Бедная. Сколько понадобится времени, чтобы ты поняла, что влюбилась в меня? Уже влюбилась. Мгновенно. Ты моя. Такова судьба.
--
Пойдём...
--
Куда? - спрашиваешь чисто машинально. На самом деле, ты готова идти со мной куда угодно.
Пока я рядом, для тебя не существует ни друзей, ни родных, ни любимых. Есть только я и ты. Ни к этому ли стремятся люди? Ни потому ли они тянутся ко мне против своей воли? Не потому ли умирают с улыбкой на устах? Я почти дарю им счастье...
--
Боже! Как здесь красиво...
Я мрачно улыбаюсь. Когда-то давным-давно я так же радовался открывающемуся виду на город. Ночь. Чистое звёздное небо. И городские огни под ногами. Это всегда производит впечатление. В не зависимости от того тысячи их или миллионы.
Мы стоим на вершине крутой скалы. Несколько веков назад я закрыл вход сюда. Никто кроме меня не может найти эту тропу. Я это моё место. Оно мне дорого как память.
--
Это невероятно. Он кажется таким маленьким.
На мгновение ты даже забываешь про моё существование.
Зачем я вожу их сюда? Зачем показываю то, что давно стало частью моей умершей души? Наверно, я хочу обновить те воспоминания. Увидеть радость на чьём-то лице, подобную той, что была на моём много лет назад. Мне это надо.
--
Спасибо, - ты отрываешь взгляд от россыпи огней и смотришь на меня.
--
Спасибо? За что? - я удивляюсь.
--
За то, что показал мне это, - ты снова, отворачиваешься, а потому не видишь, как я судорожно сглатываю вставший в горле комок.
Нет, я не умею чувствовать. Почти. Что-то всё-таки осталось. Не знаю что, но я не тупая безмозглая машина, наделённая памятью и разумом. Я был человеком. И не мог потерять всё безвозвратно.
И сейчас меня что-то кольнуло. Что-то отдалено похожее на тоску...
Глупости.
Хотя... во мне много чужой крови и, как я говорил, сейчас я как никогда близок к людям...
--
Поздно уже. Твои родители будут волноваться. Я провожу тебя до дома.
--
Родители? Да. Ты прав.
...Ты скрываешься в темноте подъезда. Моя Мэгги. Уже теперь моя. Мы договорились встретиться завтра. Тебя не удивляет ни внезапность моего появления, ни странность этого первого свидания. Ведь мы обмолвились всего сотней слов. А в основном молчали. Ты держала меня под руку. Ты уже забыла, что ничего обо мне не знаешь. Незаметно для тебя я ворвался в твоё сердце и стал частью твоей жизни. Важной частью. Неотъемлемой.
Спокойной ночи, Маша. Я знаю, что тебе будет сниться.
Стряхиваю невидимую пылинку с плеча и направляюсь к себе убежище.
Я и при жизни-то был франтом...
...Званные вечера, балы. Пёстрый круговорот из разодетых дам и улыбчивых кавалеров. Огромный зал с множеством кружащихся в танце пар. Оркестр играющий что-то зажигательное. И я в компании молодых повес...
Чужая кровь. Я слишком расслабился. Размечтался. Пора на покой.
Скоро рассвет.
Я проваливаюсь в тупой тёмный колодец забвения. Это сон, но он не приносит с собой покой. Мёртвому телу не нужен отдых.
Лица друзей. Самых первых, самых ценных. Дмитрий, Ганс, Лёшка...
Мы прибыли с небольшим опозданием и уже навеселе...
Я, улыбаясь, повернулся и увидел злобное лицо с козлиной, "испанской" бородкой...
--
Нет. Сейчас и здесь!...
--
Тебя повесить... пей...
--
Упокой господи...
Ужасно давит. Слишком тесно. Темно. Но я вижу...
Голод...
Всё исчезает. Опять привычный чёрный колодец. Это я. Чёрная дыра внутри меня. Это пустота. Вечно голодная пустота. Здесь нет ничего. Здесь нет никого. Нет времени. Нет прошлого, настоящего и будущего. Нет меня. Чёрный колодец - почти абсолютная пустота.
Почти.
Лишь чьи-то всхлипы и сдавленные рыдания доносятся из глубины.
Может там кто-то есть?...
--
Ваш столик, прошу.
Я помогаю тебе сесть и сам сажусь напротив. Ты улыбаешься и смотришь на меня. Сегодня ты другая. Ты успела измениться. Сегодня ты не только моя, но и для меня. Ты одета в чёрное платье с глубоким вырезом. Привычный яркий девичий макияж сменён на более тёмный и незаметный.
Любимые кроссовки остались дома, а вместо них на ногах красуются туфли на высоком каблуке.
Ты не знала, зачем это делала. Но ты была уверена, что это мне понравится. Ты меняла себя для меня.
Тебя уже не интересует ничего кроме меня. За весь ужин мы не проронили ни слова.
Я провожаю тебя домой.
--
Зайдёшь? - спрашиваешь ты.
Ты стараешься выглядеть независимой, но твой голос дрожит, ты отводишь взгляд, стараясь не натыкаться им на меня, а руки, как назло, не могут нащупать в сумочке ключи от домофона.
--
Нет, - отвечаю я тихо.
Звякнув, ключи падают на землю. Твои глаза стекленеют. Губы мгновенно пересыхают, и ты судорожно проводишь по ним языком.
--
Почему?
Едва различимый шёпот. Ты еле держишься на ногах.
Я нагибаюсь и поднимаю твои ключи. Подхожу к тебе вплотную. Целую тебя. Ты, словно ребёнок, тянешься ко мне. Нет.
--
Не сегодня.
Твои губы дрожат от обиды. Ты вот-вот разревёшься. Но я улыбаюсь и провожу ладонью по твоей щеке.
Жаль, что я не могу тебя почувствовать... Тепло твоей кожи. Её бархатистую мягкость. Её дрожь.
Второй рукой, я за твоей спиной открываю дверь.
Иди. Тебе пора. Мы ещё будем вместе.
Так ничего и не поняв, ты уходишь. Я долго смотрю тебе в след. В тёмный зев подъезда. Но уж слишком сильно он мне напоминает мою собственную пустоту. Я разворачиваюсь и ухожу.
Так надо.
Мы встречаемся каждый день в течение последних восьми дней. Мы почти не говорим: это лишнее. Сегодня, я в первый раз тебя поцеловал: ты в этом не нуждалась. Тебе хватало одного моего вида, чтобы быть счастливой. Моё общество заменяло тебе жизнь. Но сегодня мы шагнули на ещё одну ступень - ты захотела большего.
Я мог остаться сегодня с тобой. Но пока во мне течёт чужая кровь, я не чувствую ничего оставаясь с женщиной наедине. Я мог бы остаться на ночь. Но я подожду первого зова голода.
Когда я голоден всё по-другому. Я так же не испытываю плотских удовольствий, что сопровождали меня во время жизни. Но я испытываю нечто другое. Удовлетворённость. Не свою. Удовлетворённость той пустоты, что внутри меня. Она вольется чёрной дырой. И поглотит. Поглотит изнутри, давая мне по истине неограниченный контроль над тобой. Но пока рано. Пока она спит. И пока что ты ещё ты. Почти ты.
Ещё довольно рано. Часы едва достигли цифры два. Но мне нечего больше делать на улице и я иду в убежище. Квартиру, за три четверти века не ставшую мне домом.
Осталось меньше десяти минут ходьбы. Я до сих пор не признаю никакого транспорта, кроме лошади, но так как держать её в центре города, довольно проблематично, предпочитаю обходиться пешими переходами. Тем более, что я умею передвигаться быстро...
...Холодный ветер подхватил мои волосы и пронзительно засвистел в ушах...
Красное облако лавиной неслось откуда-то с севера. Я ощутил его приближение всем телом. Где-то глубоко внутри меня взвыла пустота. Словно тигрица, у которой отняли тигренка.
От её крика мои мышцы скрутило спазмом.
Красное облако, наконец, докатилось до меня, прошло насквозь, и чуть запоздало подоспела взрывная волна. Меня пронесло вдоль земли на несколько метров. Красный дым ворвался в лёгкие...
Ночь пронзил бешеный крик раненного зверя...
...Мы прибыли с небольшим опозданием и уже навеселе.
--
Ты идёшь или нет? - Лёшка со смехом толкнул замешкавшегося Ганса. - Что, немчура, не по силам тебя наша водка?
--
Не дождёшься русский! Ставлю свою шпагу, что ты свалишься под стол первым!
Мы смеёмся. Перепить Ганса едва ли сможет самый заправский пьяница из припортового кабака. Да и не немец он вовсе. Это батюшка его Гюрген Карлович немец по национальности. А мать русская. И сам он всю жизнь в Петербурге.
Дочери графа Трушкина Елизавете сегодня исполняется шестнадцать и её сердобольная матушка, жена Трушкина - Катерина Андреевна, решила празднование дня рождения совместить со смотринами. По этой причине четверо молодых повес и оказались у ворот этого дома.
--
Ну, что-с? - оглядывая полный народа зал, спросил Дмитрий. - Будем искать себе дам? Или подождём представления главного блюда?
--
Как тебе не стыдно так говорить о девушке? - возмутился я. - Это мало того, что девушка, так это ещё и будущая графиня!
--
И что с того? - встрял Алексей, - Ты, никак за графским приданным решил поохотиться?
Он шутливо толкнул меня. И я хотел толкнуть его в ответ, но проныра ловко увернулся и вместо него моя затрещина еда не попала какому-то молодому хлыщу с козлиной "испанской" бородкой.
--
Осторожнее? - его голос выражал крайнюю степень брезгливости и недоумения, что мы делаем в таком месте, как это?
--
Извините, - улыбаясь, сказал я, исподтишка грозя Лешке кулаком.
Когда смех потихоньку унялся, молчавший Ганс задумчиво выдавил:
--
Я что-то не пойму: кто одел козла во фрак и пустил на бал?
Мы прыснули с новой силой.
--
Ну. Довольно, - отсмеявшись, сказал Алексей. - Дамы заждались.
--
Ставлю свою шпагу, что первым найду себе даму на этот вечер, - поддержал Ганс.
Спорить с ним никто не стал. Что девушки находят в невысоком полноватом Шутенберге, не знает никто, даже он сам.
В поисках развлечения мы разбрелись в разные стороны. Моё внимание привлекала маленькая фигурка в углу зала у стены.
Смущённая девчушка. Совсем молоденькая. Не иначе как сама Елизавета Петровна Трушкина.
--
Добрый вечер, - я склоняюсь в изящном поклоне.
Девушка смотрит на меня расширившимися от ужаса глазами, но всё же отвечает:
--
Вечер добрый.
--
Разрешите представиться, Роман Олегович Вознесенский...
Через пять минут, девушка более или менее расслабилась, и разговор сдвинулся с мёртвой точки. Это не была графиня Елизавета. Девушку звали Вероникой Львовной Разановой. Она вместе с братом недавно вернулась из Европы и это её первый выход в петербургский свет.
--
А вот и мой брат! Я вас сейчас познакомлю.
Я, улыбаясь, повернулся и увидел злобное лицо с козлиной, "испанской" бородкой...
--
Дорогая, пойдём отсюда. У таких людей, в голове лишь одно.
--
Не правда! - крикнул со смехом я вслед, - А напиться?
Не знаю, что именно не понравилось во мне этому хлыщу.
--
Вы только что задели честь моей семьи. Я требую ответа, - надменности его тона не было предела.
--
Не городите чепухи! У меня и в мыслях не было... впрочем, - я начинал закипать, - если вы настаиваете, утром к вам придут мои секунданты.
--
Нет. Сейчас и здесь! Я требую дуэли! Вы оскорбили мою сестру! Сейчас.
--
Хорошо. Пройдёмте. Не будем же мы скрещивать шпаги прямо здесь?
Мы вышли в парк и удалились достаточно глубоко, чтобы нам не помешали случайный свидетели. Мы оба кипели от злости, и думать забыли, о дуэльном кодексе, секундантах и прочем. Со звоном скрестились шпаги. Боя, как такового не было. Уже через минуту я вытирал кровь со шпаги о траву. В голове была пустота...
...Дверь со скрипом отворилась и в камеру ударил свет. Я недовольно зажмурился, поднимаясь с пола. От сырости солома, на которой я спал, слежалась и стала твёрже камня, из которого был выстлан пол.
--
Ромка? - спросил вошедший в камеру человек.
--
Лёшка? Ты? Здравствуй. Как дела?
--
Заткнись и слушай, тебя хотят повесить.
--
Сколько я здесь?
--
Три дня. Неважно. Тебя повесить хотят!
--
Скорее я от простуды к богу на поклон...
--
Ром, ты чего? Слушай, я был в зале, меня многие видели, а вот Димка был, в комнате с одной... неважно. В общем, он пытается убедить судью, что был твоим секундантом.
--
А Ганс?
Лёха понурил голову, тихо выругался и плюнул себе под ноги.
--
Урод. Немчура. Он сказал, что ты сам виноват... погань... В общем так. Судья не очень-то сговорчивый, так что вот, пей.
--
Что это?
--
Пей, сказал.
Флакончик с тёмной жидкостью перекочевал ко мне в ладонь. Я недоверчиво его понюхал, но, наткнувшись на злобный взгляд Алексея, махом влил его себе в горло. Всё дальше было как в тумане...
--
Упокой господи душу, раба твоего. Прости грехи его, за которые заплатил он сполна. Даруй ему царствие небесное...
Когда я очнулся, не помню. Помню, только ощущение давления. Что-то давит на меня. Ужасно давит. Слишком тесно. Темно. Но я вижу... я вижу, что я в гробу!
Значит, меня казнили! Но я жив?!
Откуда-то сверху раздались какие-то звуки. Я догадался, что это кто-то откапывает могилу. Через несколько минут звон лопаты, наткнувшейся на крышку гроба, подтвердил это.
--
Открывай скорей!
--
Уже!
Наверно минуту я ошарашено глядел на взволнованные лица моих друзей. Потом за их спинами на небе заметил выкатившуюся из-за туч полную луну.
Едва я её увидел, трансформация завершилась...
Голод. Я впервые познал его. Его ярость. Его огонь. Его невыносимость...
Контроль над разумом вернулся, когда последняя капля крови перекочевала в меня. Тяжёло дыша, я отпустил обмякшее тело Алексея в гроб и выбрался из могилы. Дмитрий в страхе бежал, едва увидел мои трансформировавшиеся клыки. Сейчас он был на полпути к городу.
Пришлось срочно убираться из Петербурга...
Ливень разошелся не на шутку. Тяжёлые капли колотят меня по лицу.
Я открываю глаза и мир окрашивается в красный. Красные дома, багровые тучи. Сухость во рту. Крик проснувшийся пустоты. Инстинкты во главе ума. Вот он голод.
Рыча, я, сгорбившись, бросаюсь в ближайший переулок.
Сегодня ночью, убили кого-то из нас. Его разлившаяся сила задела всех вампиров в городе. Наверняка, как и я, они сейчас рыщут в поисках крови.
Это своего рода месть за смерть. Последнее слово. Багровое облако видное только знающим кровь. Оно лишило меня энергии. Я с трудом заставляю мысли шевелиться. Голод выпустил из меня зверя. И мне нужна быстрая жертва.
Быстрая, это та жертва, которую я не знаю, которую не манил зовом, которую не искал. Случайный человек. Первый, кто попадётся на глаза. Любой. Его не хватит на долго. Максимум на пару дней. Всё равно. Кровь.
Выбегаю из переулка. Перебегаю дорогу. Там. Чувствую. Он там.
Надо размышлять. О чём угодно. Лишь бы не потерять окончательно нити реальности. Лишь бы сохранить хоть какой-то контроль над телом.
Видение. Сон из прошлого. Так я стал тем, кто я есть. Вознесенский Роман Олегович был казнён в июле тысяча восемьсот тридцать первого года. Я родился в следующую ночь.
Лёшка дал мне кровь вампира. За сто лет до этого крепостные крестьяне, принадлежащие его семье, привели "барину на суд" высокого сухого человека. Мужчину лет двадцати семи. Его поймали в загоне одного зажиточного крестьянина, когда он пытался порвать зубами горло овце. Две обескровленные тушки уже лежали рядом. Этого человека долго пытали, а потом решили сжечь. Но когда первый язык пламени коснулся его ног, человек рассыпался в пепел, будто не было в нём плоти. После этого прадед Лешки заинтересовался вампирами. Он бережно собрал кровь оставшуюся после пыток и все личные вещи сожжённого. Ещё в детстве Лешка слышал легенду, что эта кровь дарует бессмертие...
...Ганса я встретил через десять лет в Бранденбурге. Он гостил у своих родственников. Бедняга полностью посидел в ту ночь. Он закончил жизнь в московском приюте для душевнобольных...
Я уже близко. Красный мир сливается перед глазами. Я почти теряю рассудок...
Почти.
Убит вампир. Кто мог это сделать? Охотники. Они в городе. Надо на время затаиться. Спрятаться в убежище, но это не возможно. Пока голод стоит за спиной, за мной будет тянуться кровавый след.
Мы не любим, общаться с себе подобными. Мы одиночки по натуре. Ночные одиночки. Кроме того, нас не так уж много, чтобы встречи с собратьями были регулярными.
Сколько вампиров в этой части города? Не удивлюсь если только два. То есть теперь только один.
Вот он. Жертва. Идёт домой от любовницы. Её запах слышен за три улицы. Он идёт домой, довольный, уверенный в себе мужчина средних лет. Атлетическое телосложение. Подтянутый живот. Заметно выступающие мышцы.
Я выскакиваю из-под арки переулка в метре от него.
Как я сейчас выгляжу? Впалые щёки, бледная кожа, красные глаза, когти и клыки.
Он меня замечает. В воздухе бомбой взрывается запах адреналина.
Испугался? Поздно.
Я сбиваю его с ног и впиваюсь в его горло. Он трепыхается подо мной, но силы его всё слабеют. Дыхание выравнивается. Он успокаивается.
Как и любая жертва, он впадает в транс и полностью починяется судьбе.
Он улыбается. Он счастлив. Он умирает...
Я медленно поднимаюсь на ноги. Красная пелена сползает с этого мира, и ночь вновь становится чёрно-синей. Исчезают когти. Втягиваются клыки.
Стихший дождь, почти прекращает свой плач. Я бросаю взгляд на улыбающийся труп. Слишком близко к убежищу. Надо что-то делать.
Подхватив труп за рубашку, я дотащил его до переулка и затолкал в стоящий там мусорный бак. Если повезёт, то утром мусоровоз заберёт его и навечно погребёт под слоем мусора на городской свалке.
Близится рассвет. Уже почти утро. Почти...
Я вхожу в твою квартиру без стука. Ты уже ждёшь меня. Ты знаешь, что я иду. Иду к тебе. Иду за тобой.
--
Ты пришёл...
--
Да.
Я шагаю к тебе и обнимаю. Голод во мне рождает желание. Желание твоего тела. Его тепла. Его молодости. Его свежести. Я касаюсь твоей щеки, и пустота внутри меня шепчет о нежности твоей кожи, о её бархатистой нежности.
Я верю ей. Она, в отличие от меня, умеет чувствовать. Я смотрю в твои глаза. Пытаюсь запомнить их. Слушаю запах твоих волос. Запоминаю его. Мне нужен этот момент. Я хочу помнить его всегда.
Ты в моих руках. В моей власти. Ты, как и все другие проваливаешься в пустоту, что внутри меня. Как и все другие, ты радуешься этому и не хочешь остановиться.
Ты впиваешься в мои губы. Я поднимаю тебя на руки.
Сегодня мы будем вместе. Сегодня мы будем едины. Я, ты и пустота.
Не бойся. Она не страшная. Она... пустая. Ты почувствуешь это. Ты будешь рада избавиться от бренности жизненных забот. От чувств и эмоций. От радости и горя. Ты будешь жить только ради меня. Я дарую тебе вечную любовь. Ту, что ищут все люди. Я подарю её тебе в обмен на жизнь. И ты будешь счастлива.
Мы вместе. Ты обнажена и, в темноте, я вижу каждую чёрточку, каждый изгиб твоего тела. Оно полностью принадлежит мне. Оно моё. И ты сама мне его отдаёшь. Здесь и сейчас. Со стоном открываешь мне себя. Теперь моей власти над тобой нет границ...
Перед самым рассветом я встаю с постели. Ты спишь, свернувшись калачиком. Твоё дыхание спокойно. Лицо, как у ангела. Жаль, что я больше не умею любить. Или нет?
Сейчас, когда голод немного притупился, насытившись тобой, я виню себя за содеянное. Я чувствую, что совершил ошибку. Ты не должна была быть моей рабыней. Почему? Не знаю. Просто не должна.
Я чувствую себя усталым. Не вовремя вспомнился Лешка и Димка. Что со мной?
Я подхожу к окну и задёргиваю штору. Скоро рассвет. Почти утро.
Подхожу к постели гляжу на тебя. Я бы мог влюбиться, если бы умел. Жаль, что ты умрёшь.
Что это?
Твоя рука торчит из-под подушки. Я тупо смотрю на неё, будто впав в оцепенение.
На твоём запястье татуировка в виде готического креста в пентаграмме.
Оберег. Оберег от вампиров. От их зова. От их силы. От их пустоты.
Вот оно как. Ты охотник.
Смешно. Я думал, что я хищник, а оказывается я жертва... Как я раньше его не заметил? Часы. Татуировку скрывал ремешок от часов.