Antoin : другие произведения.

Просто ради денег

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Первоначально этот рассказ писался, как часть большой книги, но потом решено было оставить его отдельным рассказом.

  
  ТАНЦУЮЩИЙ В ТЕНИ.
  ГЛАВА 1.
  
  ПРОСТО РАДИ ДЕНЕГ.
  
  "Изучая устройство городов, надо помнить не только о том, может ли правитель города в случае надобности отстоять себя собственными силами, имея в достатке людей или денег, чтобы собрать войско и разбить неприятеля в поле. Ибо даже если правитель вынужден обороняться под прикрытием городских стен, но хорошо укрепил город, а народ его не озлоблен, то соседи остерегутся на него нападать. Ведь люди - враги всяких затруднительных предприятий, а кому же покажется лёгким нападение на того, чей город хорошо укреплён".
  -- Николя де Ронсаль, "О силе и власти".
  
  
  
  1.
  Пятеро всадников в длинных плащах медленно ехали по полосе земли между чёрными водами реки и плотной стеной леса.
  Трое из них выглядели профессиональными солдатами, опытными и умелыми. Внимательно и спокойно следили они за дорогой, чутко слушали звуки осенней чащи, будь то хлопанье крыльев тетерева или ветер, перебирающий листья, как скупой рыцарь - заветные золотые. Сюзерен, чей герб был вышит на их лазурно-зелёных налатниках, несомненно, не бедствовал: экипировке этих воинов можно было только позавидовать. Добротные дорогие кольчуги спускались почти до колен, стальные пластины наплечников и наручей ждали лишь луча солнца, чтобы вспыхнуть слепящим блеском. На спинах всадников висели цельнометаллические щиты-рондаши, а головы защищали гладкие остроконечные шишаки, какие продают купцы из Иверии, похваляясь, что любой меч лишь соскальзывает бессильно с этих шлемов, не оставляя ни царапины. В руках воины держали лёгкие кавалерийские пики, у каждого на боку был широкий меч, а у седёл на всякий случай висели секиры и шестопёры.
  Другие два путника такого вооружения не имели -у них не было ни шлемов, ни щитов, ни копий, ни секир. У одного из седельных кобур торчали пистолеты, а на перекинутой через плечо портупее висела длинная шпага; второй был вообще безоружен.
  Человек со шпагой что-то оживлённо рассказывал. Капюшон плаща свободно лежал на его широких плечах, ветер шевелил пряди каштановых волос. Открытое молодое лицо этого всадника ещё не огрубело, но уже носило следы стычек - два коротких шрама на щеке, словно от удара большой кошки. Он сам смеялся над своим рассказом, забавно вскидывая гладко выбритый подбородок; глаза прямо-таки горели, слова летели быстрыми стайками, цепляясь друг за друга.
  Спутник его сидел ссутулившись, говорил мало, в основном лишь кивал, слушая словоохотливого собеседника. Это был худощавый, скупой в движениях человек с угрюмым взглядом глубоко посаженых глаз.
  - И тогда мы вышли к Тирмингемскому замку. Граф сказал мне: "Освальд, ты родом из этих мест и поэтому должен знать, как перейти через топи"...
  - Ты бы лучше следил за дорогой. Мне не нравится этот лес. От него становится как-то не по себе. Долго ли ещё до Вальцбурга?
  - Два дня. В хорошую погоду добрались бы за один, но дорога совсем размыта. Честное слово, Конрад, осенью здесь всегда так. Не беспокойся! Теперь осталось только вдоль реки ехать, никуда не сворачивая.
  Конрад чуть качнул головой, снова перевёл взгляд на лес. Там под порывами бродячего восточного ветра шевелили тяжёлыми, ещё мокрыми после утреннего ливня листьями ветвистые буки и грабы, шелестел колючий ломкий кустарник.
  Освальд продолжил рассказывать, а Конрад погрузился в свои мысли, не забывая кивать, будто действительно его слушал. Он опять вспоминал по очереди события последних дней. После освобождения из тюрьмы любые мелочи глубоко и ярко врезались в память, как кнут палача в белое тело осуждённого.
  Внезапно солдаты быстро перетянули щиты со спины на грудь и поудобнее перехватили пики. Вовремя: в воздухе как раз засвистели стрелы, опасные, впрочем, более своим количеством, чем точностью ― трудное это дело, стрелять из зарослей, когда любой куст мешает. Однако же к третьему воину сопровождения, что ехал позади всех, судьба была неблагосклонна. Не успел он закрыться, замешкав с перевязью щита, и вонзилась ему в горло стрела, вошла на половину длины чуть выше края кольчуги. Обливаясь кровью, он медленно наклонился вперёд, потом рухнул на землю, выронив щит и пику. Освальду попали в грудь, но ему сохранила жизнь надетая под камзолом прочная кольчуга, оправдав отданные мастеру-оружейнику звонкие монеты. Рыцарь выругался, переломил пополам тонкое древко и отбросил в сторону.
  На дорогу из леса с громкими криками начали выбегать повстанцы, вооружённые охотничьими рогатинами, топорами, копьями, косами, молотильными цепами, вилами, дубинками - в общем, всем, что только могли найти или сделать. Чем-то их толпа была похожа на недавний град стрел ― такая же бестолковая, но вполне опасная своей численностью, несмотря на то что вояки из мужиков никудышные.
  Кто-то, может, скептически усмехнётся и спросит, например, как можно сражаться косой. Но достаточно хоть однажды оказаться в горниле крестьянского восстания, чтобы навсегда запомнить, на что способно даже самое грубое оружие в руках обозлённых, почти безумных людей.
  Освальд достал из седельных кобур пистолеты, взвёл курки, хладнокровно прицелился. Первым выстрелом разбило голову крестьянину, кричавшему громче прочих. Второго выстрела не последовало - порох отсырел и дал осечку.
  Снова зло выругавшись сквозь стиснутые зубы, Освальд обнажил шпагу, длинный тяжёлый клинок маартенской работы, завертел ею, ловко отбивая оружие врагов и нанося ответные удары.
  Конрад спрыгнул с коня. Жидкая дорожная грязь сначала брызнула во все стороны, потом опять плотно сомкнулась вокруг ноги. Поскальзываясь, он подбежал к сражённому стрелой воину, перевернул тело на спину, пачкая руки в земле и крови. Ухватившись за обмотанную кожаной лентой рукоять меча, выдернул его из ножен, одновременно вставая. Несколько круговых движений кистью разогрели руку; после двух лет тюрьмы мышцы быстро немели от бездействия, становились непослушными.
  Один из крестьян бросился на него с рогатиной. Крепко сжав рукоять меча стынущими на ветру пальцами, Конрад отбил смертоносное остриё в сторону и рубанул врага по шее, затем шагнул вперёд и пронзил упавшего на колени повстанца точным выпадом; мёртвое тело мешком завалилось назад. Следующий получил вертикальный удар снизу вверх. Сделанное из косы копьё выскользнуло из рук и почти полностью скрылось в тёмно-коричневой дорожной жиже.
  Слева от Конрада повстанцы самодельными крюками на длинных древках стащили с коней сначала Освальда, а затем ещё одного воина. Рыцарь тут же вскочил на ноги, круговыми движениями шпаги отбил нацеленное в грудь оружие, отогнал мятежников, давая товарищу время встать и обнажить меч.
  Другому солдату повезло меньше. Его сбили с коня ударом копья, тут же саданули кистенем по шлему. Он ещё пытался подняться, ища опору в скользкой грязи, но подоспевшие повстанцы добили его короткими широкими ножами, какими обычно разделывают скотину.
  Конрад сражался, как во сне, полностью положившись на рефлексы, медленно просыпающиеся внутри. Всё же, долгие годы обучения фехтованию в отцовском замке даром не прошли, пусть Конрад и не стал великим мастером. Удары его мало-помалу становились сильнее и точнее, движения обретали уверенность.
  Словно глоток воды, наполняющий засохшее горло, забытые навыки начали возвращаться.
  Он вспоминал, как надо бить с оборота широким полукружьем, как наносить диагональный удар с протягиванием, как пустить лезвие чуть ниже рукояти вражеского меча ― и тут же применял эти знания на деле, чудом успевая всё сделать правильно и уклониться от ответных атак. Сейчас, впервые взяв в руки оружие после двух лет тюрьмы, он напоминал себе музыканта, перед большим залом взявшегося исполнить подзабытое произведение. И нельзя отказаться, нельзя ошибиться, а вся надежда ― на руки, на волшебные руки, которые сами помнят, как играть, главное только им не мешать и не беспокоиться о неудаче.
  Отступая к реке, Конрад чуть не упал, споткнувшись об окровавленное тело последнего воина сопровождения. Быстро оглядевшись по сторонам в поисках Освальда, он увидел, что рыцарь сражается, окружённый тремя мятежниками, принимая удары на намотанный на руку плащ; его шпага блистала, защищая хозяина от мешавших друг другу врагов.
  Нога случайно ступила на мокрые листья. Конрад на мгновение потерял устойчивость, рука с мечом дрогнула. Этого хватило ближайшему повстанцу, чтобы вонзить вилы ему в бедро чуть выше колена. Конрад ответил ударом в голову, вдвоём с врагом они рухнули на землю. Подстёгиваемый ощущением опасности, он резко приподнялся. Последние трое крестьян попятились, потом развернулись и скрылись в лесу.
  Он попытался встать, опираясь на меч, но лезвие легко ушло в мягкую землю, наклонилось, ковырнув грязь, и Конрад чуть не упал лицом вниз. Получилось с третьей попытки. Кровь струилась по ноге, во всём теле ощущалась слабость, голова звенела.
  Вокруг лежали мёртвые тела, измазанные в грязи и крови - около полутора десятков повстанцев и трое воинов. И кто теперь разберёт, где пролилась простая мужицкая кровь, где ― солдатская, а где упали капли благородной, но ничуть не голубой, а такой же тёмно-красной.
  Освальда Конрад обнаружил на берегу реки, среди примятого камыша. Левая сторона его головы была мокрой от крови, камзол - изодранным, шпага лежала неподалёку. Он повернул голову на звук шагов, еле заметно улыбнулся.
  Прихрамывая, Конрад подошёл к рыцарю и присел рядом с ним, отложил меч в сторону, начал разминать совсем окоченевшие пальцы.
  - Ну как? - спросил он.
  - Паршиво. Эти канальи исключительно ловко научились обращаться с копьями за время прошлых восстаний.
  Освальд грустно улыбнулся. Конрад заметил морщинки, появившиеся на лице рыцаря. Эти тонкие линии старили его на десяток лет.
  - Ты неплохо дрался, - усмехнулся Освальд. - Что-то такое в тебе есть. Тебе следовало стать фехтовальщиком.
  - Поздно. Да и не моё это призвание.
  Раненый рыцарь внезапно приподнялся на локте и вцепился второй рукой в плечо Конрада, его лицо было похоже на белую маску уличного мима. Он зашептал, сбиваясь и торопясь:
  - Ты должен мне поклясться, что поедешь в Вальцбург и исполнишь то, о чём мы с тобой договорились! Ты должен дать мне клятву! Я-то долго не протяну, но помни: если ты решишь скрыться, тебя всё равно найдут, и тогда прежняя темница покажется тебе раем!
  Конрад отцепил окровавленные пальцы Освальда от своего плеча, и устало ответил:
  - Тебе не о чем беспокоиться. То, для чего меня хочет нанять граф, ничуть не легче и не труднее обычного ремесла Танцующего, которым я всегда зарабатывал себе на жизнь. Если предлагают деньги, то почему я должен отказываться?
  Освальд устало опустил голову на влажную листву, дальше говорил уже спокойным тоном:
  - Это так. Но кто тебя знает. Помни - нельзя задерживаться, граф недвусмысленно выразился, что если ты не приедешь вовремя, то помощь станет бесполезной. Ты должен успеть...
  Он молчал несколько мгновений, глядя на качающийся на холодном ветру камыш.
  - Знаешь, - сказал он, - я иногда задумывался над тем, как мне предстоит погибнуть. Но я никогда не мог представить, что умру вот так, от дубин и тупых копий грязного мужичья. На что мне теперь уроки фехтования, философии, логики, риторики, музыки... Достаточно ноге проехать по влажной листве, и я ловлю этот злополучный удар в голову, после которого уже не встать. Сколько тебе лет, Танцующий?
  - Тридцать четыре. Если я не ошибаюсь, что очень даже может быть.
  - А мне ещё только двадцать три. Нам выпало жить в ужасной стране и в ужасное время. В моей жизни не было и половины того, о чём я мечтал. Я совершал ошибки, я обманывался в людях. Даже в тебе я обманулся, не разгадал тебя...
  Конрад заставил себя улыбнуться тёплой улыбкой, хоть судорога сводила всё тело. Он не знал, это от холода или из-за боя.
  - Во мне многие обманывались, - ответил он. - Такова уж моя профессия, никто не видит того, что есть на самом деле.
  - Месяц назад я бы тебя убил не задумываясь, потому что слышал истории, что рассказывают о Танцующих в Тени и о тебе особенно.
  - Я тоже слышал эти истории. И почти все они правдивы.
  - А теперь ты провожаешь меня на тот свет... Прости, что тебе пришлось выслушать глупый бред умирающего.
  - Не стоит извиняться. Многие в такие мгновения становятся разговорчивыми. Но Танцующие с должным почтением относятся к смерти и одинаково уважают её вне зависимости от того, кто умирает.
  Вскоре Освальд тихо скончался. Конрад прошептал короткую молитву и закрыл его остекленевшие глаза.
  Некоторое время Танцующий сидел без движения и молча смотрел на спокойные воды реки. Освальд, кажется, называл её Лаарой. Воды были черны, словно смертельный яд. Конрад думал о других странах, где пришлось ему побывать - и сравнение всякий раз оказывалось не в пользу Хорстена. Особенно близки душе Конрада были земли Фьорлинна, где реки прозрачно-белесые, под цвет неба, на котором почти никогда не сияет золотая монета солнца...
  Наконец он встал. Достал из мешочка на поясе толстостенный пузырёк с дезинфицирующим раствором и обработал рану. Оторвав широкую полосу от плаща Освальда, туго перевязал ногу. Вместо прежнего меча подобрал шпагу Освальда, гораздо более лёгкую и с отличным балансом. Одна из лошадей не убежала далеко, что дало Конраду повод улыбнуться удаче: за последнее время он научился ценить даже маленькие подарки судьбы.
  
  
  2.
  Вальцбург совершенно не понравился Конраду. Скорее всего, в этом была виновата погода. Целый день лил дождь, и даже в полдень стояла мгла, за которой почти не видно было дороги. Конь шёл неуверенно, и всадник не стал его подгонять, боясь, что тот может сломать ногу, угодив в яму, после чего пришлось бы брести по непроходимой грязи пешком. Плотно закутавшись в плащ, низко надвинув капюшон, Конрад никак не мог дождаться, когда же наконец после бесконечных холмов и лесов появятся городские стены.
  Показавшиеся сквозь потоки небесной воды укрепления были не менее черны, чем воды Лаары - то ли от времени, то ли из-за породы камня. Тяжёло-звонкого скаканья по мостовой не вышло - все звуки заглушал шум дождя. На улицах не было ни души, словно город вымер.
  Первых людей Танцующий встретил лишь у ворот графского замка. Хмурые стражники молча взяли коня под уздцы и ушли, оставив путника посреди широкого внутреннего двора.
  Конрад пожал плечами и направился к цитадели, сутулясь под ливнем, прибивающим к земле с неумолимостью пресса на печатном станке. На нетерпеливый стук массивную чугунную дверь приоткрыли, и наконец он оставил дождь за спиной.
  Один из слуг отправился с донесением к хозяину, остальные недобрыми глазами смотрели, как Конрад сбрасывает насквозь промокший плащ. Какая-то миловидная служанка заботливо принесла подогретое вино. Оно грело тело, душу и оловянный кубок. Каждый глоток - словно раскалённый металл, вливаемый в горло фальшивомонетчикам.
  Уходивший к графу вернулся и по тёмным коридорам замка проводил гостя в главную залу.
  Это было мрачное помещение ― да и как ему не быть мрачным! Узкие высокие окна, больше похожие на прорези, наверно, даже в самые солнечные дни не пропускали достаточно света. Тьму под высоким потолком не могли разогнать ни огонь многочисленных свеч, ни бушующее пламя камина. Здесь человек всегда чувствовал, насколько толстые стены его окружают, и оттого смех в этой зале казался неуместным; за чувство абсолютной безопасности расплачивались монетками улыбок. Слегка разгонял общее гнетущее впечатление лишь пол, покрытый разноцветными плитками, словно кусками сложенной гигантами мозаики.
  За широким столом сидели двое мужчин в богатой, расшитой серебром и золотом одежде, а перед ними как раз начинали накрывать обильный ужин. Несколько стражников и слуг молча стояли вдоль стен. Могучие барналузские доги вяло ворочались, лёжа в углу.
  Один из мужчин - он первым развернулся на звук шагов - был настоящим гигантом. По широкой золотой цепи на груди Конрад узнал графа Воррингера и поклонился.
  Граф был одним из тех людей, кого так легко представить в роскошной свите короля или на поле боя. Его длинные соломенные волосы были стянуты за спиной в хвост, открывая высокий лоб с кривым глубоким шрамом. Кожа туго обтягивала щеки, под глазами темнели круги, что указывало на череду бессонных ночей. Движения Воррингера были нервными, резкими, словно он постоянно ждал нападения.
  Граф ответил на приветствие и спросил, где Освальд и остальные воины. Конрад коротко рассказал о засаде и добавил, что готов приступить к работе, о которой они договорились с Освальдом, после уточнения нескольких деталей.
  Воррингер рассмеялся:
  - Ты слишком поспешен, Танцующий. Сначала тебе надо сменить одежду, обогреться и вымыться. А ужин подождёт. Так ведь? - обернулся он к своему сотрапезнику, внешне очень похожему на графа.
  Скорее всего, это был его младший брат Генрих. Не такой широкий в плечах, взгляд мягче и добрее. Он лишь усмехнулся в короткую бородку и молча посмотрел на Конрада, как бы ожидая его реплики.
  Конрад согласился с доводами Воррингера и последовал за провожатым.
  Что может быть прекраснее горячей ванны после боя с врагами и непогодой... В этом замке мытью явно уделяли особое внимание: банные помещения и комната с деревянными ваннами сияли чистотой, кружили голову запахом мыл, масел и панелей из липы: нагретые, они источали ласковый аромат мёда. Такую обшивку Конрад предпочитал любой другой. Ольха-то, например, слишком хорошо пропускает тепло и потому жжётся. Добротно построено. Всё, что надо для счастья. Даже стояла в углу дубовая купель - огромная лоханка с парой сиденьиц внутри, наполненная холодной водой, хотя можно там заварить траву или капнуть эфирного масла. Здорово было бы побывать в парной, а затем освежиться в купели, да только вот незадача - сейчас на обстоятельное знакомство с этим хозяйством времени не было, уж как-нибудь потом...
  Умелые слуги пустили в дело добрую половину хранящихся в банных шкафчиках приятностей, а затем оставили Танцующего одного, наложив на рану плотную повязку, чтобы он немного полежал в горячей воде с ароматической солью. Когда Конрада насухо вытерли и одели во всё чистое, его уже поджидал графский лекарь, который обработал ногу очищающим раствором и наложил целительный компресс.
  - Ну вот, совсем другое дело, - улыбнулся граф, когда Конрад снова вошёл в зал. - Теперь можно и на стол подавать, а после ужина побеседуем.
  Танцующий был чертовски голоден и набросился на выставленные перед ним роскошные блюда с небывалым аппетитом, естественным после такой долгой изнурительной дороги.
  Отужинав, все вытерли руки белоснежными салфетками и немного отодвинулись от стола. Вокруг засновали слуги, ловко собирая пустые блюда и столовые приборы.
  - Итак, - сказал граф. - Ты согласен на предлагаемую работу.
  Конрад молча наклонил голову.
  - Сразу скажу, что приступить тебе надо не позже, чем через два дня, - продолжил Воррингер, - Ты ещё слишком слаб после выхода из тюрьмы, но за это время ты успеешь отдохнуть и подобрать себе в городе то снаряжение, которое будет необходимо. Результат не должен заставлять себя ждать: как ты уже понял на собственном опыте, страна горит в огне крестьянской войны. По графству ходят отряды повстанцев, а мои разведчики передают, что основное войско мятежников уже через несколько дней будет перед Вальцбургом. Город нельзя оставлять. А я, к несчастью, исчерпал все свои ресурсы, неблагоразумно пустив их в одну из торговых операций. Сам понимаешь, деньги мне нужны как можно скорее, иначе я не успею собрать войско для защиты. На награду я не поскуплюсь - из тех денег, что получу с твоей помощью, получишь две сотни полновесных кёнинов. Ты нужен мне, Танцующий в Тени. Я консультировался с несколькими твоими коллегами и узнал, что из всех ты наиболее опытен делах, подобных моей надобности. Сам понимаешь, иначе я бы не стал прилагать столько усилий, чтобы высвободить тебя из тюрьмы. Что скажешь?
   - Будьте спокойны. Несмотря на то, что обычно я занимаюсь делами другого рода, ваше задание мне по силам. Но для успеха мне необходимо узнать у вас несколько фактов, касающихся смерти вашей жены. Надеюсь, вы понимаете, что я спрашиваю не из праздного любопытства, а потому, что мне это может понадобиться для дела. Когда, как и где она была убита?
  - Нескромный вопрос, - нахмурился Генрих.
  - Там, где это касается дела, нет ничего нескромного, - ответил ему Воррингер. - Адель была убита двадцать седьмого августа, когда мы выезжали на пару дней в наш летний замок. Смерть наступила быстро - кинжалом поражено сердце. Мы нашли тело утром в её комнате на полу. Убийцу пока не отыскали, да и вряд ли отыщут - нет совершенно никаких улик. Что ещё тебе надо узнать?
  - Какие церковные ритуалы были проведены над телом до погребения?
  - Обычный набор молитв, насколько я знаю. Проводить ритуал после погребения я запретил.
  - Очень мудрое решение. Оно весьма облегчает мне работу. Позвольте спросить, как вообще вышло так, что ваша жена единственная знала место тайника с сокровищами? - спросил Конрад.
  - Он изначально был местом, где она хранила свои украшения, но потом я попросил её укрыть там крупную сумму денег, вырученную из продажи того, что я захватил во время набега на графа Фультера, - ответил Воррингер.
  - Да, это была отличная короткая война на чужой территории, - тихо добавил Генрих, чему-то улыбаясь.
  - Я не буду говорить о причинах, побудивших меня сделать это, - сказал граф.
  Конрад развёл руками:
  - Мне безразличны причины. Мне достаточно знать только то, что кроме вашей жены больше никто не знает место тайника, а она умерла, и вам понадобилась помощь Танцующего. Сколько вы мне хотите дать на экипировку?
  - Рутгер выдаст тебе десять кёнинов, - ответил граф и указал рукой на воина, который стоял за его спиной, скрестив длинные руки на эфесе тяжёлой шпаги с блестящей ажурной гардой.
  Это был высокий худой человек в сером камзоле, напоминающий чем-то учителя фехтования. Даже здесь, в помещении, он не снял чёрных перчаток, словно постоянно мёрз. Лицо Рутгера оставалось бесстрастным; казалось он был полностью поглощён рассматриванием струек воды на окнах.
  - Рутгер - это мой мажордом, казначей, советник, телохранитель и добрый друг. Обращайся к нему по всем вопросам.
  - Десяти кёнинов на экипировку будет мало. Надо не менее тридцати, - покачал головой Конрад. - Я ещё слишком слаб, чтобы полагаться только на свои силы, поэтому придётся купить определённые принадлежности для ритуала. И мне нужна какая-нибудь личная вещь покойной графини. Например, перстень.
  Граф мрачно кивнул:
  - Да, два года в заклятых цепях не проходят даром. Говорят, после них люди себя чувствуют выжатыми, как лимон. Что ж, Рутгер выдаст тебе три десятка кёнинов и достанет перстень.
  Конрад молча поклонился.
  
  
  3.
  Рутгер напоминает волка, подумалось Конраду. Суровое лицо, словно высеченное из камня, прекрасные белые зубы, открывающиеся при каждой презрительной усмешке, неровно подстриженные серые жёсткие волосы, немного не достающие до плеч. Быстрый, ловкий, всегда готовый к бою - по крайней мере, внешне. И это несмотря на то, что ему можно дать на вид лет сорок.
  Всем своим видом Рутгер показывал, насколько он презирает всяких бродяг, явившихся в замок в грязном и мокром камзоле, а потом ещё и требующих увеличения аванса.
  Он провёл Конрада в комнату на первом этаже, где вручил мешочек с деньгами, дал выбрать одежду. Конрад отдал предпочтение такой одежде, которая не стесняет движений и не шуршит - он никогда не любил ни тяжёлых тканей, ни бархата, ни кожи. Хотя подбитый мехом плащ взять пришлось - иначе недолго и простудиться.
  Заметив стоящую на стойке среди другого оружия длинную тяжёлую шпагу, Конрад не устоял перед искушением и взял её в руки.
  Это было великолепное оружие, достойное короля. Клинок необычного синеватого цвета, с серыми разводами, на нём стояло всем известное клеймо барналузских мастеров, автоматически удваивающее стоимость любого меча. И было за что - клинки из Барналузии почти никогда не ломались и не щербились. Гарда тоже была сработана на славу. На шпаге Освальда она была простой - с крестовиной и сплошной чашкой. Эта же гарда была с защитными кольцами и соединительными дужками, S-образно изогнутой ветвью с внешней стороны, косо опускающейся от дужки к защитному кольцу.
  Рутгер презрительно скривился, увидев, как плохо двигается кисть Конрада, вращая шпагу.
  - Я думал, ты хорошо умеешь обращаться с оружием.
  Конрад резко задвинул клинок в ножны и вернул шпагу на место.
  - Я никогда не считал себя воином. Всё, что умею по части фехтования - лишь приёмы, которым меня учили в родительском замке, - ответил он.
  Рутгер рассмеялся тихо, почти беззвучно:
  - Не знал, что у тебя есть свой замок. Как-то не похоже. Ты, видно, мастер сочинять истории.
  Конрад пропустил его слова мимо ушей, перебросил плащ через локоть и начал собирать вещи.
  - Как же называется твоё родовое имение? - спросил Рутгер.
  - Вейсс, - ответил Конрад, продолжая складывать одежду.
  - Значит, ты тоже считаешься дворянином? Что же заставило тебя избрать такое ремесло, которое даже довело до тюрьмы?
  - Дворянства меня ещё никто не лишал. Просто замок был уничтожен в ходе междоусобных войн, ещё когда мне было шестнадцать лет. Выжили только мы с братом, но наши пути разошлись, - в глазах Конрада появилось странное выражение, смесь гнева с болью. - Поэтому я стал Танцующим. Это ремесло ничуть не хуже прочих. Как видишь, даже твой хозяин нуждается в моей помощи. А что касается тюрьмы... Будь уверен, я не забыл тех, благодаря кому мне пришлось провести два года в заклятых цепях.
  Рутгер насмешливо покачал головой:
  - Хорош дворянин - ни замка, ни родственников, ни денег, одна фамилия да наглость в карманах.
  Танцующий не ответил, только прикусил губу.
  Когда он собрал всё, что ему было нужно, и пошёл к выходу, Рутгер окликнул его:
  - Послушай, Конрад фон Вейсс. Не пытайся обмануть моего хозяина. И не суй свой нос в то, что тебя не касается. Иначе даже тебе тогда не скрыться от моей мести.
  Конрад улыбнулся, задержавшись на пороге:
  - Меня уже предупреждали об этом.
  - Лишнее напоминание никому не повредит. Если только попробуешь выкинуть что-либо, не входящее в рамки договора, я просто скручу тебя и доставлю обратно в тюрьму.
  - Получится ли? - спросил Конрад, оборачиваясь.
  Рутгер развёл руками:
  - Если бы не приказ графа, я бы продемонстрировал тебе это. И немедленно.
  - Ты слишком самонадеян, Рутгер. Держи впредь свои эмоции при себе, потому что иначе ты когда-нибудь пожалеешь об этом.
  - Уж не благодаря ли тебе?
  Конрад пожал плечами:
  - Возможно. Кому дано видеть будущее.
  
  
  4.
  Утром Танцующий отправился на городской рынок.
  Вальцбург - крупный город, экономически сильный и удачно расположенный. Здесь проходят основные торговые пути, останавливаются караваны, идущие на восток и на запад, а по Лааре сплавляются целые флотилии барж, груженных всем, что производят графские мануфактуры.
  Дождя, к счастью, не было. Чистое светло-серое небо было спокойно. Вместо безлюдного города на этот раз Конрад увидел оживлённые улицы, по которым трудно было протиснуться.
  Танцующий с удовольствием влился в толпу, остро ощущая прелесть осеннего утра, такую необычную для недавно вышедшего на свободу. Мельтешащие вокруг люди вовсе не раздражали его, как это бывало прежде. Он шёл рядом со слугой, несущим ящик за своим господином, вдыхал запах свежего хлеба, слышал звон молоточков из ювелирной мастерской, скрип кожи из кожевенной, рассматривал богато одетых молодых людей, столпившихся перед входом к портному.
  - Не желаете ли купить индульгенцию? - окликнул его толстый монах с характерным для продавца индульгенций ящиком на пузе.
  Город поражал обилием высоких зданий. Большинство строений двух-трёхэтажные, искусно украшенные. Это понятно - такие дома могут себе позволить только дворяне либо очень крупные торговцы, а их здесь полно. В Вальцбурге не принято развешивать по стенам гирлянды цветов, как на Юге, заметил Конрад, тут в чести лепнина и резьба по дереву.
  Здание городской ратуши выглядело запущенным и обветшавшим, лишь часы сверкали начищенными металлическими деталями и исправно показывали время. Видимо, городское самоуправление под рукой Воррингера переживало не лучшие времена.
  Над всем городом возвышалась громада готического храма, видимая из любой точки города. Взлетевшие к небесам иглы тонких башен, высокие витражи, узкие окна, толстые стены - даже церкви здесь сооружали так, что они напоминали крепости.
  Сейчас больше не строят такие величественные соборы, думал Конрад, подсчитывая примерную высоту сводов. Мир давно находится в состоянии кризиса и по архитектуре это тоже заметно. В Ладене последний храм построили в 1480 году, в Альбрехте остановилось строительство в 1495, в Адресциле ничего нового не строили с 1511. В 1523 году, вспоминал Конрад, обрушились своды Тирмингемского кафедрального собора, вознесённые над землёй на 160 футов. Выше уже никогда не взлетала готическая мечта.
  На самой высокой башне храма - колокольня. Оттуда каждые пятнадцать минут летел мелодичный перезвон, за которым следовали глухие удары, отбивающие четверти часа. Следом за последней четвертью раздавались мерные удары самого большого колокола, слышные всему городу, и их считал каждый, кто хотел узнать, который час. Всякий раз перезвон заставал Конрада врасплох. Он даже инстинктивно вздрагивал, отчего прохожие смотрели на него с удивлением.
  Пробегавший по улице здоровый парень чуть не сбил Конрада с ног - никогда не бывший человеком мощного телосложения, после тюрьмы Танцующий и вовсе исхудал и обессилел. Раненая нога также не улучшала положения.
  Внутри пела тревожная струнка: физическое состояние быстро восстанавливается и вскоре придёт в норму, но вот в своих способностях Танцующего он до сих пор не был уверен.
  Способности могут вообще не вернуться. Такое бывает после заклятых цепей. Никаким иным ремеслом Конрад не владеет. Никакого имущества, кроме полученного от графа Воррингера у него нет. Зато есть достаточно людей, которые с удовольствием отправят его уже не в тюрьму, а на тот свет.
  К удивлению Конрада, даже в такой отличный день половина торговых рядов пустовала. Один из торговцев ответил на его вопрос, сказав, что многие покидают город и увозят свои товары - слухи о приближающейся армии повстанцев донеслись уже и сюда. Конрад угрюмо покачал головой: во время крестьянской войны разрушений и смертей едва ли не больше, чем во время войны обычной, потому что и та, и другая сторона воюют на уничтожение.
  Конрад спросил торговца и о том, есть ли в городе какой-нибудь маг, имевший лицензию Церкви. Здесь его ждало разочарование: местный маг был кем-то убит неделю назад. Многое из того, что он намеревался приобрести, могло быть только у мага и Конрад не мог скрыть досады. Купив у торговца исключительно редкий ваальд - тёмно-синий драгоценный камень, - он отправился дальше, с трудом отыскивая необходимые вещи. К сожалению, никогда и нигде не существовало специальных магазинчиков для охотящихся на оборотней, ведьм, вампиров или призраков: те, кто посвятил свою жизнь борьбе с нечистью, старались никому не разглашать им одним известные способы охоты и уязвимые места своих врагов. На всякий случай.
  Вскоре Конрад приобрёл серебряный кинжальчик, мел, пару игл, несколько колец, разнообразных камней, много других столь же мелких и будто бы бесполезных предметов: одним из аспектов борьбы с порождениями Тени было умение создавать оружие из самых обыкновенных подручных средств.
  Последний торговец, напоминающий медведя косматыми волосами и телосложением, заломил совершенно неприемлемую цену за пузырьки из толстого стекла, пользуясь тем, что после ухода прочих стекольщиков, он остался монополистом. Конрад увлечённо торговался с ним в течение четверти часа, наконец купил десяток всевозможных бутылочек, склянок и пузырьков.
  Когда он осторожно складывал покупки в кожаную сумку, к нему подошли двое людей.
  - Простите нас, господин, не вы ли, случайно, некий Конрад фон Вейсс?
  Танцующий застегнул сумку, окинул взглядом подошедших, каждый из которых был на две головы выше него. С виду это были слуги какого-нибудь купца, вооружённые лишь короткими кинжалами. Впрочем, таким гигантам оружие редко было необходимо.
  - А по какому поводу я вам нужен? - спросил Конрад, его глаза сами собой хищно прищурились.
  - Наш хозяин заметил, что вы ищете много таких вещей, которых нет ни у одного торговца в городе, и поручил нам пригласить вас к нему, потому что у него вы, может, и найдёте то, что вам нужно.
  - Вот как? А если я откажусь с вами идти?
  - В таком случае мы пожелаем вам доброго дня и удалимся.
  Конрад помедлил лишь мгновение и согласился на предложение.
  Он всегда доверял интуиции.
  
  
  5.
  Его вели не по главным и широким улицам, а по каким-то закоулкам, объяснив, что так можно срезать минут десять ходьбы.
  Это были места, где Конрад не рискнул бы прогуливаться в одиночестве. Здесь не было мостовой, и потому под ногами чавкала грязь.
  Странного вида вывески над странными заведениями, за тёмными дверями которых звучала громкая музыка, заглушая остальные звуки.
  Люди в лохмотьях, молча провожающие прохожих взглядами, словно крысы.
  И запахи еды и отбросов, будто единственной радостью и смыслом жизни обитателей этих трущоб было наесться до отвала.
  Конраду приходилось осторожно выбирать каждое место, куда он хотел поставить ногу, чтобы не наступить на валяющиеся прямо на земле нечистоты. Часто рука сама стискивала рукоять шпаги, когда угрожающие взгляды со всех сторон напоминали волчью стаю перед атакой.
  Внезапно проводники свернули и вышли на оживлённую улицу. Взгляд Конрада сразу привлекла огромная яркая вывеска гостиницы "Старый Петух". Видимо, хозяин подновлял краску довольно часто, иначе бы её давно смыли бесконечные дожди.
  Как только Конрад зашёл внутрь гостиницы, его оглушил шум от стука кружек, криков подвыпивших посетителей, ведущих оживлённый спор, и гнусных песен, распеваемых скрипучими голосами. Конрад поморщился: даже годы тюрьмы не приучили его любить такие компании.
  Двое проводников быстро растолкали людей, мешавших пройти, и провели Конрада в одну из комнат на втором этаже.
  Это была, наверно, самая большая комната в гостинице. Мебель выглядела новой, а искусно сделанный камин с фигурной чугунной решёткой наполнял комнату теплом. За столом спиной к камину сидел маленький толстячок в зелёном костюме, быстро делающий записи в пухлой тетради, каждое мгновение сверяясь с кучей бумаг. На отдельных листах он оставлял пометки, ловко посыпал написанное мелким песком для просушки чернил, стряхивал его, раскладывал листы по стопкам. Когда один из проводников прокашлялся, толстячок поднял на вошедших своё румяное круглое лицо, похожее на пирог.
  - Да, Клаус, я слушаю... А, это, если не ошибаюсь, господин фон Вейсс? Клаус, Гейне, можете идти и пока отдохнуть.
  Толстячок проворно выполз из-за стола и скользнул к двери и пригласил Конрада пройти внутрь комнаты.
  - Я, как вы уже, наверное, поняли, если эти парни не забыли упомянуть, Яков Кёллер, торговец. В этой гостинице я всегда останавливаюсь, когда дела приводят меня в Вальцбург, а приводят они сюда частенько. Хозяин, конечно, порядочная шельма, но комнаты хорошие, и всё, что нужно, здесь есть.
  Конрад пересёк комнату, подошёл к камину. Снял перчатки и положил их на полочку, протянул руки ближе к пламени. В пальцах началось обычное покалывание.
  - Да, сударь, становится холоднее с каждым днём, - сказал Яков Кёллер из-за спины Конрада, - В этих краях зима начинается в ноябре, а кончается в апреле. Была б моя воля, жил бы я на юге, близ моря. Верите ли, как вспомню солнечные города Гесиары, так слёзы на глаза наворачиваются. А вы не любите юг?
  - Нет, не люблю, - ответил Конрад. - Для меня южные страны всегда ассоциируются с эпидемиями. В их воздухе мне постоянно чувствуется зараза. Я просто не могу там спокойно жить.
  - Да, - быстро закивал торговец. - Чума пришла к нам с юга.
  Конрад отогрел наконец пальцы и повернулся лицом к торговцу.
  - Говорите же, мэтр Яков, зачем вам понадобился бедный бродяга.
  Внезапный кашель прорвался наружу, сотрясая тело, клокоча в груди.
  Торговец засмеялся забавным квохчущим смехом:
  - Ну, не скромничайте, вы далеко не бродяга, а то, что бедный... так это поправимо. Я хочу предложить вам работу. Кстати, если хотите, могу ещё предложить и подогретого вина. Очень полезно, когда не желаете заболеть. Ваш кашель довольно опасен.
  Конрад налил вина в посеребрённый кубок из стоящего на маленьком круглом столике кувшина. Вино отдавало пряностями и приятно растекалось во рту, оставляя хорошее послевкусие. Это был не тот напиток, который можно пить бочками.
  Сделав несколько глотков, Конрад сощурился и облокотился о камин.
  - Говорите же. Я весь внимание.
  - Я знаю, что ваше освобождение из тюрьмы до срока было делом юристов нашего достопочтенного графа Воррингера. И я знаю, зачем вы прибыли в Вальцбург. Ведь не для того, чтобы простудиться на промозглом воздухе, верно?
  - Ваша осведомлённость меня пугает, мэтр Яков, - заметил Конрад.
  - В нашем ремесле главное - это обладать информацией, - усмехнулся Кёллер. - И я хочу сделать вам выгодное предложение. Я готов дать вам пятьсот кёнинов за то, что вы не исполните договорённости с графом.
  - Вот как? И какая же вам выгода? - поднял бровь Конрад.
  - Как вы уже должны знать, к Вальцбургу идёт армия повстанцев. И если граф не найдёт средств на защиту, город будет разграблен. А также будут преданы огню мануфактуры графа, которые здесь находятся. Посмотрите сюда.
  С этими словами толстячок проворно подскочил к столу и развернул один из свитков. Там была карта всего Хорстена, включая соседние королевства.
  Яков провёл пальцем по карте:
  - Здесь - течёт Бранве, и все мануфактуры по её левую сторону принадлежат нам. Нам - это Северной Ганзе, которую я здесь представляю. Единственный наш конкурент - граф Воррингер. Он ловкий делец. Используя свои связи и недюжинный ум, он смог серьёзно пошатнуть наши позиции. Как считает Ганза, торговля должна оставаться уделом торговцев, а дворянам негоже заниматься поставками и производством товара. Сейчас из крупных феодалов почти что один лишь граф Воррингер набрался смелости и занялся торговлей, но что будет, если такая тенденция распространится среди других дворян? Пока что они считают наше ремесло недостойным благородного сословия, но всё течёт, всё меняется.
  Яков отошёл от карты и принялся ходить взад-вперёд по комнате, отчаянно жестикулируя:
  - Нам бы не хотелось иметь конкурентов среди дворян, так как они обладают более широкими возможностями по достижению своих целей. Иногда звучное имя может сделать больше, чем даже полный мешок золота. По крайней мере, здесь, на Севере. На Юге всё уже иначе, там богатый купец заслуженно получает больше уважения, чем рыцарь-ободранец. Но вернёмся к делу. На графа неодобрительно смотрят собратья-дворяне и его недолюбливают торговцы. Если его мануфактуры будут уничтожены, то будет уничтожен и вредный для Ганзы пример того, как дворянин может неплохо зарабатывать, производя и продавая товары...
  Конрад прервал Кёллера, который готов был посвятить его в тонкости ведения торговли.
  - Достаточно. Меня особенно не волнуют ваши причины.
  - Так вы согласны? Вы ведь никогда, насколько я знаю, не были слишком щепетильны. Я предлагаю вам сумму большую, чем граф. Так что вы скажете?
  - Скорее всего, я откажусь. Граф вызволил меня из тюрьмы, поэтому я чувствую себя несколько обязанным ему.
  - Как будто вы когда-либо обращали внимание на такие тонкости, - засмеялся Яков.
  - Вы правы, это не слишком много для меня значит. Просто он уже предложил мне работу, и мы договорились о цене. Кодекс наёмников требует, чтобы я оставался на стороне первого нанимателя. Ведь если никто не будет уверен в моих словах, кто тогда захочет иметь со мной дело. Я просто вынужден быть честным, вы ведь меня понимаете?
  - Ну, полноте, я ведь не нанимаю вас убить графа. Я просто прошу устроить всё так, чтобы он не успел собрать необходимые деньги.
  - Я ещё подумаю. Сами понимаете, мне не очень хочется ссориться с графом, чтобы снова попасть за решётку или распроститься с жизнью.
  - А вам и не надо с ним ссориться. Просто устройте так, чтобы душа графини была окончательно загнана прочь от мира живых, и граф не смог защитить город. Тогда вы получите от меня пятьсот кёнинов - или же их эквивалент в любых монетах мира.
  - Я подумаю, как это лучше устроить, - усмехнулся Конрад. - Ваши помощники упоминали, что вы могли бы мне кое-что продать. Это действительно так или лишь прикрытие?
  Яков развёл руками:
  - Назовите, что вам нужно.
  Конрад назвал несколько вещей, которых не было ни у одного торговца в городе и, к его удивлению, Кёллер сообщил, что эти вещи у него есть.
  - Откуда же у вас столько магических принадлежностей, например, кристалл альциона? - спросил Конрад.
  - Мне недавно продал его и многие другие вещи, о которых вы спросили, брат графа, Генрих. Мы с ним давно ведём взаимовыгодное сотрудничество.
  - Уж не он ли вам рассказал о планах графа?
  - Нет. О планах графа мне рассказал сам Воррингер, - хитро улыбнулся торговец.
  Конрад покачал головой. Этот город просто кишел загадками.
  
  
  6.
   Вернувшись в комнату, отведённую ему в замке, Конрад первым делом велел слугам растопить камин пожарче - за время прогулки он совсем продрог. Пламя начало наполнять комнату теплом, и он позволил себе несколько минут посидеть, блаженно закрыв глаза, в красном кресле с вычурными золочёными подлокотниками, что стояло рядом с камином.
  Желанная дрёма подползла маленькими шажками и уже приготовилась обнять Танцующего, мягко, по-матерински, но не время пока было погружаться в сны. Чтобы не заснуть, он встал и принялся раскладывать сделанные за день покупки. Весьма интересно, что Генрих продал Кёллеру те вещи, которые могли быть только у мага. Так или иначе, Конрада волновало только одно: он нашёл всё необходимое для ритуала вызова души. Он надеялся, что этого хватит для призыва, ведь граф запретил проводить посмертный ритуал после положения в гроб. На свои силы Танцующий пока не рассчитывал.
  Конрад встал, извлёк шпагу из обтянутых чёрной кожей ножен, сделал пробный выпад. Движения ещё были неловкими и грубыми. Конрад нахмурился: он не любил чувствовать свою слабость.
  Разворот. Поперечный удар. Выпад.
  Клинок со свистом рассекал воздух, ловя свет свечей.
  Выпад получился плохим. В настоящем бою такая оплошность стоила бы Конраду жизни.
  Он продолжал упражнения, пока рука совсем не отказалась держать шпагу. Сквозь кожу лица упрямо лезли капли пота, скатывались вниз. Танцующий сел в кресло, задвинул клинок в ножны, бросил их на кровать.
  Несмотря на усталость, Конрад всё же чувствовал, что силы медленно возвращались к нему. Дело только в тренировках.
  Отдохнув, Танцующий встал и погасил свечи, придавив фитили пальцами. В комнате стало темно - в это время года в Хорстен очень рано приходит ночь.
  Только тени бегали по полу, стенам, потолку, играя с отсветами догорающего камина.
  Конрад вышел на середину комнаты, застыл.
  Тени бегали по комнате.
  Медленно, контролируя каждый мускул, Конрад начал двигаться.
  Это не было похоже ни на один из известных танцев. Но в каждом жесте была своя красота, сравнимая с красотой превосходно отточенного лезвия.
  Иногда чувствовалась резкость - на доли секунды, словно взмах клинком. Но в основном это были мягкие, плавные движения, постепенно ускоряющиеся, обретая гармонию.
  Человек среди теней был похож на танцующую струйку пламени.
  Несколько раз Конрад почти перешагивал грань, за которой начинается Танец. И снова откатывался назад, ощущая себя просто измученным, уставшим человеком, который зачем-то махает руками и ногами.
  Переход произошёл внезапно.
  Обычно он получался с первого же движения.
  Тени завертелись перед глазами. Конрад внезапно погрузился в мир ощущений, не доступных обычному человеку. Будто из ушей вынули затычки, и шум города ворвался в мозг, конечно, не реального города, а призрачного, всех многолетних наслоений, образующихся там, где долго жили люди.
  Словно ещё одна тень металась по комнате, скользила вдоль стен, замирала и снова продолжала Танец. Вокруг всё кружилось, шаталось, мозг пел от радости Танца, в ушах был шёпот миллионов теней.
  Широко известная способность оборотней особенно остро воспринимать мир в форме зверя - лишь жалкое подобие того, как воспринимают мир Танцующие в Тени.
  Слушать только себя.
  Только внутренние чувства.
  Только ты реален.
  Всё остальное - лишь тени.
  Если хочешь их победить - стань таким же, как они.
  Танцуй. Пока ты танцуешь - ты неуязвим. Пока ты танцуешь - ты жив.
  Внезапно всё оборвалось.
  Конрад упал на колени. Кровь бешено пульсировала, голова кружилась. Мир казался серым, тихим и спокойным, словно старая гравюра.
  Конрад встал, держась за стену, под ладонью - холод неровных камней. Зажёг свечи, сел в кресло, прикрыв рукой глаза, превратившиеся в сгустки боли. Голова просто раскалывалась.
  Танец тянет силы из Танцующего. Нельзя поддерживать его вечно. Но никогда раньше Конрад не был настолько слаб - даже когда он только начинал обучение своему ремеслу.
  Сквозь пальцы Конрад рассматривал шпалеру на стене, где неслась неустрашимая свора, охотники трубили в звонкие рога, а дамы в роскошных платьях чинно ехали позади. Сколько лет этому замку? Видел ли он такие выезды? Судя по архитектуре, ему лет триста.
  Эпоха рыцарства... сверкающие доспехи, загадочные вуали, надушенные платки и баллады у камина... Легко можно представить, как сбегала во двор супруга к вернувшемуся из похода крестоносцу, как кипели в главной зале весёлые пиры, где ломились от яств широкие столы, как сверкали в подземельях груды завоёванных сокровищ. Достаточно приложить ухо к стене и прислушаться к духу замка: всё это ещё там, не ушло далеко - ни звон мечей на винтовых лестницах, ни стоны умирающих, ни гудение выпущенных катапультами снарядов до сих пор не затихли в глубине молчаливого камня.
  Теперь замок просто спит. Доживает долгий век. Ждёт, пока его не разнесут на куски ядра новомодных мортир или пока всепобеждающая Природа не расколет могучие глыбы опустевшей цитадели, стиснув их зелёной ладонью...
  Ещё вздрагивающими после напряжения пальцами Конрад достал перстень графини, который ему дал Рутгер. Это было изящное изделие, лёгкое, почти невесомое. Кроваво-красный камень оставался тёмным и непроницаемым до тех пор, пока Конрад не посмотрел сквозь него на пламя. Тогда внутри камня взметнулись сполохи, словно в нём были заключены призраки, мечущиеся в безмолвной ярости.
  Конрад сел за стол, нарисовал мелом сложную фигуру, положил перстень в центральный круг. Достал один из мешочков и серо-голубым порошком посыпал все линии. Теперь можно взять след души графини, как идут на запах крови поджарые гончие...
  Он был полностью поглощён ритуалом, когда его отвлёк стук в дверь.
  Кое-как привстав и опершись о спинку кресла, Конрад пригласил стучавшего войти.
  Слуга передал ему, что обед готов и Конрада просят пройти в главный зал.
  Конрад кивнул и ответил, что вскоре придёт туда.
  
  
  7.
  В зале слуги уже накрыли стол и отошли в сторону. Графа Воррингера не было, только Генрих.
  Рутгер, стоявший у стены, недобро сверкнул глазами, когда вошёл Танцующий. Он, как всегда, был при своей шпаге, длиннее которой Конраду редко приходилось видеть. Пальцы мажордома в неизменных перчатках походили на пальцы статуи в рыцарских доспехах, навсегда стиснутые на рукояти древнего меча.
  - Добрый вечер, Конрад, - сказал Генрих. - Проходите, прошу вас. Увы, но моего брата сегодня с нами нет. Он уже выехал собирать всех воинов, каких только сможет.
  Конрад отодвинул стул, взявшись за высокую резную спинку, сел. Слуга подал ему салфетку, белую и пахнущую свежестью - положить на колени. Второй слуга поднёс чашу с водой для омовения рук - сначала Конраду, как гостю, потом Генриху. Третий слуга дал им полотенца. Вытерев руки, Генрих отпустил слуг, и они, поклонившись, неторопливо вышли из зала.
  Конрад никогда не чувствовал себя уверенно, когда его ставили перед необходимостью соблюдать этикет. А в этом замке, видимо, все ритуалы соблюдали в точности, даже когда не было гостей.
  Наконец Конрад получил возможность приступить к еде. Первым делом он отрезал широкий ломоть от пропитанного чем-то пряным окорока. Серебряный ножичек оказался слишком лёгким и неожиданно острым. Но таким коротким прибором было трудно отрезать ровный кусок. Помогая себе вилкой, он положил истекающее соусом мясо на предназначенный для этого широкий чёрствый ломоть хлеба ― трошуар; их выпекали специально для этой цели и использовали при отсутствии тарелок или при наличии ― в последнем случае трошуар клали сверху, чтобы не царапать ножом серебро.
  - Рутгер, проверь книги со счетами. Я желаю их осмотреть сегодня вечером, - сказал Генрих, слегка обернувшись.
  Рутгер небрежно поклонился и медленно, как бы нехотя вышел, отобразив на лице гримасу неудовольствия.
  - Я отослал его, чтобы нам можно было спокойно поговорить. Согласитесь, он не вполне приятный человек.
  Конрад кивнул:
  - Вы правы. Он дворянин?
  Генрих сделал презрительный жест рукой с зажатой в ней двузубой вилкой:
  - Да нет, куда уж ему. Мой брат приблизил его к себе во время своего похода в Лироль. Рутгер несколько раз спасал ему жизнь, мой брат спасал жизнь Рутгеру. Так что это его верный пёс, готовый сделать всё для своего господина. Он передаёт ему каждое моё слово, а я хочу поговорить наедине.
  Конрад обмакнул кусок хлеба в один из соусов, надеясь, что вкус ему понравится. Соус оказался слишком острым.
  - Скажите мне начистоту, вы рассчитываете на успех? - спросил Генрих, доверительно наклонившись к Конраду.
  - Я уверен в нём.
  - У меня к вам есть небольшая просьба. Вам знакомы так называемые спириторы? - спросил Генрих.
  - Да, конечно. Это магические зеркала, связанные с какой-либо душой так, что её можно призывать. Либо эта душа непосредственно заключена в такое зеркало.
  Генрих медленно положил ножик и вилку на стол, придвинулся ближе к Конраду.
  - Адель была небесным созданием, - начал он говорить, печально глядя куда-то за спину Конрада. - Ах, если бы вы видели её... Мой брат был безразличен к её красоте. Ему нужны были деньги и земли, которые она принесла. Их брак был несчастным. Лишь я любил её. Крепко, безумно. Мы скрывались от брата, и мы были рады даже кратким мгновениям встреч. И теперь она мертва. Мне стоило больших трудов скрыть свою скорбь от брата и от его ищейки, Рутгера. Они-то не знают, что такое скорбь. Смерть собаки больше расстроит моего брата, чем смерть жены. Но я... Иногда у меня даже мелькали мысли о самоубийстве. Теперь вся моя жизнь - лишь фарс. Сплошное лицемерие. Я улыбаюсь, смеюсь, но внутри всё мертво. Только сухой ковыль там, где цвели розы.
  Конрад видел, как глаза Генриха наполнились настоящей, неподдельной болью.
  - Помоги мне, Конрад, ведь ты можешь. У меня есть зеркало, из которого можно создать спиритор, сделанное по нужной технологии, из нужных материалов. Заключи душу Адели туда, чтобы мы снова могли быть вместе. Я заплачу тебе ещё сто кёнинов в придачу к обещанным братом. К тому же я могу облегчить тебе дело. Если Адель не захочет открывать тебе тайник, то я могу поговорить с ней, и мне она скажет всё. Позволь мне присутствовать при ритуале!
  Конрад поразмыслил мгновение.
  - Что ж, это несложно. Я согласен.
  Генрих выпрямился. Его глаза горели надеждой, словно новые силы влились в его тело.
  - После ужина пойдём в мою комнату, и я дам тебе зеркало. Главное, чтобы Рутгер ничего не заметил. Знай, что если ты сможешь выполнить мою просьбу, ты снова вернёшь мне жизнь.
  
  
  8.
   Весь следующий день Конрад провёл в тренировках. Силы возвращались нехотя, но он знал, что кое-какие способности уже проявились.
  Утром того дня, когда должен был быть проведён ритуал, Конрад спустился в склеп, где стоял гроб графини.
  Это было помещение из светлого камня, с высоким сферическим потолком. Посередине возвышались два каменных постамента, между ними был оставлен небольшой проход.
  На одном из постаментов стоял мраморный саркофаг, в котором покоилось тело графини. На его крышке была изображена фигура лежащей женщины с молитвенно сложенными руками. Сначала, при свете принесённого факела, Конрад даже принял её за настоящую - так правдоподобно изобразил графиню скульптор. Каменные складки одежды казались невесомыми, прекрасное лицо выглядело тёплым, живым.
  Второй постамент пока пустовал - он явно предназначался для того, чтобы в будущем на него поставили гроб с телом графа.
  В склепе было холодно. Конрад случайно коснулся саркофага, немедленно отдёрнул руку - слишком ледяным, неестественно холодным был камень, словно он жадно высасывал тепло из всего живого, неосторожно соприкоснувшегося с ним.
  Здесь не чувствовалось того мрачного присутствия смерти, которое витает, например, на деревенских кладбищах. А когда Конрад начал зажигать факелы, вставленные в чугунные кольца на стенах, то склеп приобрёл, скорее, торжественный вид.
  Конрад покачал головой. Короли, духовенство, высшая знать любили скрывать неприглядность смерти под золотым шитьём, парчой, одеяниями, унизанными жемчугом. Словно это была чистая, стерильная процедура, естественная, как отход ко сну. Танцующего всегда забавляла эта привычка знати. Всё правильно, думал он, обладающие силой и властью в мире живых, болезненно воспринимают то, что после смерти всё это будет столь же полезно, как дорожная пыль. Они умирали на парче, их тела обмывали и украшали, наносили румяна, придавая мёртвому вид живого, их несли в золотых гробах и хоронили в белом мраморе в то время, как самое большее, на что мог надеяться простолюдин - неглубокая яма, вырытая в чёрной земле и наскоро забросанная отупевшим от вина могильщиком.
  Ритуалы часто делают из чего-либо отвратительного нечто торжественное.
  Конрад не понимал стремления живых посещать места, где покоились тела умерших, с которыми они были близки, это казалось ему противоестественным и неприятным. Говорили, что это называется "помнить". С точки зрения Конрада такой обычай был столь же бессмысленным, как если бы люди хранили все вещи, которые когда-либо сломались или пришли в негодность. Внешняя оболочка - ничто для памяти. Настоящая память - лишь в душе.
  Когда был зажжён последний факел, белый камень склепа приобрёл золотистый оттенок. Свет слегка колебался, словно по стенам и полу пробегали незримые тени. Всё стало более спокойным, затихла звучавшая в холоде пронзительная тонкая нота.
  Конрад начал выкладывать на широком каменном столе пустого постамента то, что будет ему необходимо при ритуале. Мел, иглы, камни, склянки с приготовленным накануне снадобьем, прочие вещички. Всё это лишь для того, чтобы придать ему уверенность, чтобы обеспечить отходной путь на случай, если вдруг изменят силы.
  Присев на каменную плиту, Танцующий погрузился в свои мысли, как обычно бывает при монотонной, механической работе.
  Внезапно появившийся в дверном проёме силуэт, уловленный боковым зрением, заставил Конрада резко вскочить на ноги. В груди - оседающий холод, рука наполовину вытащила шпагу из ножен.
  Это был Рутгер. Он от души посмеялся над испугом Конрада и сказал несколько слов про трусов, пугающихся даже своей тени, а также глухих, которые не слышат шагов.
  Конрад смолчал - у Танцующих есть достаточно причин, чтобы бояться как раз своей собственной тени.
  Рукою в тёплой серой перчатке Рутгер поднял несколько камней и посмотрел сквозь них на свет факелов, хмыкнул и опустил их в точности на то же самое место, откуда взял. Прошёлся по склепу, заложив руки за спину, словно слушая звук своих шагов, осмотрел изваяние на саркофаге графини.
  - Ритуал будет проведён сегодня вечером, так? - спросил он внезапно.
  - Да, - коротко ответил Конрад.
  - Я буду присутствовать при нём. Таково желание графа.
  - Это может быть опасно.
  - Ты сможешь защитить меня, - ответил Рутгер, останавливаясь перед ним.
  Конрад поднял голову и спокойно посмотрел в глаза Рутгера. В них не было ничего кроме холодной темноты. Абсолютно чёрный цвет радужки. Чувствовалось, что такой человек может легко и непринуждённо убить тебя, и что самое страшное - не испытает по этому поводу никаких эмоций.
  Рутгер присел на постамент рядом с саркофагом графини, принялся медленно стягивать перчатки, осторожно потягивая их за пальцы. Наконец, снял их, положил рядом, растёр ладони.
  - И ещё одно. Я не советую тебе разговаривать с Генрихом. А тем более выполнять то, о чём он тебя попросит. Он тебя уже просил?
  - Нет, - ответил Конрад, так же бесцветно, как сказал "да" минуту назад.
  Рутгер похлопал рукой по ноге изваяния, заглянул в мраморные глаза.
  - Он иногда становится странным, наш Генрих. Говорит вещи, о которых не думает. Совершает поступки, которых не желает. Он очень странный. Но ведь ты понял всё, что я тебе говорю, так, Конрад фон Вейсс?
  - Да, - ответил Конрад, беря мел и вставая с плиты.
  - Никак, ты хочешь рисовать на полу магические символы. У тебя ещё не было проблем с инквизицией? - спросил Рутгер.
  - Нет.
  - Они ведь очень отрицательно относятся к попыткам связи со сверхъестественными силами.
  - Существуют определённые соглашения. Мы ведь сражаемся с одним и тем же врагом.
  Конрад уверенной рукой начертил три сложных символа, отошёл на шаг, снова наклонился и подрисовал к последнему символу черточку.
  Рутгер встал и взял перчатки. Ножны его шпаги глухо стукнули о камень постамента.
  - Вечером я сам зайду за тобой. Не стоит начинать без меня, ладно?
  Не дожидаясь ответа, он вышел из склепа и поднялся вверх по деревянной винтовой лестнице так же беззвучно, как и спускался.
  Конрад презрительно улыбнулся и начал расставлять в определённых точках пересечения линий драгоценные камни. Потом достал из мешка свёрток, развернул коричневую мягкую ткань. Из зеркала на него смотрело его лицо. Слегка искажённое: спириторы даже в незаряженном состоянии - это не вполне обычные зеркала.
  
  
  9.
  Стук в дверь. Это пришёл Рутгер.
  Конрад был абсолютно спокоен. Он встал из кресла, в котором отдыхал, вышел в коридор. Всё необходимое уже приготовлено. Они с Рутгером молча направились к склепу. Конраду приходилось поспешать, чтобы не отставать от мажордома, который шёл быстрым солдатским шагом, словно на марше.
  На площадке между пролётами лестницы стоял Генрих, облокотившись о мраморный бортик.
  - Уже идёте на ритуал? - спросил он с наигранным равнодушием, но глаза его горели.
  - Да, - коротко ответил Рутгер и задержался на некоторое время, молча глядя на Генриха, пока Конрад спускался вниз.
  В склепе Конрад занял место за пустым постаментом, как можно дальше от саркофага.
  - Это зеркало - часть ритуала? - спросил Рутгер, указывая на спиритор, который Конрад положил на пустую плиту.
  - Да, - ответил Конрад.
  Короткие жесты, отработанные и знакомые.
  Внутри - полная уверенность в своих силах.
  Главное - слушать себя. Свои чувства, эмоции, инстинкты.
  Интуиция - основное качество Танцующего.
  С первых же движений Конрад почувствовал незримые нити, протянувшиеся к его пальцам.
  Все факелы уже потушены. Остался лишь подсвечник с тремя свечами - чтобы было видно всё, что приготовлено для ритуала, чтобы появились на стенах тени.
  Каждый свет приносит тень.
  Каждая тень несёт частичку света.
  Рутгер отступил за спину Конрада. Даже он, человек неподготовленный, ощущал нечто, собиравшееся вокруг.
  Нечто, клубящееся по углам.
  От ног Конрада тянулась гигантская тень, она падала на стену за его спиной, словно огромный чёрный страж, вставший за плечом Танцующего.
  Она колыхалась вместе с колеблющимся от движений пламенем свечей.
  Иногда Конраду казалось, что она движется сама по себе.
  Иногда он боялся, что его тень обретает жизнь.
  Рано или поздно тень Танцующего изменит ему, прыгнет, когда он отвлечётся, когда не будет этого ждать. И тогда надо приложить всё своё мастерство, чтобы победить её. Победить собственную тень, как ни странно это звучит. Если это удастся, Танцующий, конечно, умрёт. Но если нет - то он перестанет быть - Танцующим в Тени, и станет - Идущим в Тени. А это гораздо хуже смерти.
  Конрад отогнал мрачные мысли и продолжил ритуал. Это не Танец. Тут всё гораздо проще. Пока его сил хватало.
  Тени собирались вокруг. Сегодня они не дождутся его, сегодня он не вступит в их мир.
  Душа Конрада была открыта и видна теням. Лишь немногим она отличалась от них - у неё были тело, плоть и кровь, которых так не хватает этим призракам давно умерших людей.
  Здесь собирались многие - в городе каждый день кто-нибудь умирает, а за годы его существования теней накопилось достаточно. И дух Конрада для них - как кусок кровоточащего мяса для своры голодных псов. Это-то и привлекало их, привязывало к миру живых.
  Некоторые тени, прозрачно-голубые, обретали очертания, видимые обычному глазу. Словно дым начинал клубиться в склепе. Казалось, будто стен нет, а Конрад и Рутгер стоят на крохотном островке среди бушующего моря теней. Их волны захлёстывали островок, пытаясь ухватить людей за ноги, но один из начертанных знаков коротко вспыхивал, отгоняя прочь синий туман. На самом деле ничего этого нет - просто тени воздействуют на людей, пытаясь их увлечь за собой.
  Шёпот.
  Шёпот в ушах Танцующего пульсирующей волной.
  Шёпот тысяч мёртвых губ, сначала кажущийся шелестом трав, но постепенно становящийся резким, навязчивым.
  Тени звали, и Конрад чувствовал всем своим существом искушение поддаться зову. Это словно искушение упасть на землю, когда шатаешься от усталости.
  Гигантская тень упала сверху, издавая беззвучный крик, неслышимый Рутгеру, но поселивший боль в Танцующем. Взяв быстрым движением одну из склянок, он выплеснул её содержимое в сторону тени. Вспышка знака - и тень исчезла. Линии, проведённые мелом, теперь напоминали бороздки, наполненные раскалённым металлом.
  Губы Конрада начали шептать имя, повторяя его, вплетая в формулы древних заклятий. Продолжая шептать, он одну за другой сломал иглы. С каждым словом толпа теней, столпившихся вокруг, редела.
  Не существует точных форм заклятий. Только интуиция может помочь Танцующему.
  Шум в ушах, словно при погружении.
  Душа Конрада билась в теле, как бьётся парус в сильный шторм, цепляясь из последних сил за мачту.
  Наконец ритуал нашёл свою цель. Словно влекомая кем-то, к Конраду шла одна из теней, постепенно обретая очертания высокой женщины, облачённой в длинные одежды.
  Второй из начертанных знаков разгорался всё сильнее.
  Наконец женщина встала перед Конрадом и Рутгером, на её лице - никакого осмысленного выражения, словно у помешанной. Только постепенно она осознала, где находится.
  - А, это ты... Рутгер... - сказала призрак графини, вперив горящий взгляд в воина. - Кто это с тобой?
  Её голос был похож на шуршание шёлка.
  - Моё имя тебе не нужно, - ответил Конрад в соответствии с ритуалом, недобро сверкнув глазами. - Я призвал тебя в мир живых, чтобы узнать то, что ты унесла с собой в могилу.
  - И что же именно? - спросила графиня.
  Она начала медленно обходить людей, не сводя с них глаз. "Она ещё красивее, чем изваяние на саркофаге", ― отметил Танцующий.
  - Ты должна мне сказать, где в летнем замке находится тайник, в котором ты хранила свои украшения.
  Графиня, до этого момента спокойная и задумчивая, внезапно стала резкой, её лицо исказилось от гнева.
  - Воррингер! Это он послал тебя! Даже после моей смерти ему нужны только деньги!
  Голос её резал уши, в глазах Конрада на миг потемнело.
  - Необходимо открыть тайник, чтобы нанять солдат для защиты от повстанцев. Иначе город будет разрушен, - сказал он, краем глаза следя за третьим знаком, пока ещё не вспыхивавшим.
  Графиня засмеялась высоким мелодичным смехом, напоминающим звон разлетающихся по камням осколков витража.
  - Нет, - ответила она, срываясь с места и паря в воздухе так, что концы её длинного одеяния едва касались земли. - Воррингер не получит ни монеты. Ни одной золотой монеты, чей вид так сладок ему.
  Она снова смеялась, самозабвенно, долго, и на этот раз Конраду вспомнился смех безумцев. Конечно, дворянам всегда наплевать на жертвы среди простолюдинов. Конраду, впрочем, тоже.
  - Что ж, - сказал он, собираясь с силами. - Если ты не хочешь говорить, я могу тебя заставить. Даже для теней существуют мучения, даже призраков можно заставить испытывать боль.
  Графиня закричала в гневе, кинулась на Конрада. Танцующий почувствовал, что его душа цепляется за тело из последних сил, как держится за ветку повисший над бездной. Третий защитный знак предупреждающе вспыхивал: следующая атака могла стать смертельной. Кристаллы, установленные в точках пересечения линий, странно преломляли свет. Казалось, внутри их что-то шевелится, что-то маленькое и живое.
  - Она сейчас опасна в своём гневе, - вполголоса сказал Конрад Рутгеру. - Придётся действовать силой.
  - Не смей! - вскричал Рутгер, его шпага покинула ножны с еле слышным шелестом. - Только попробуй причинить графине боль - и я убью тебя!
  Конрад медленно опустил руки, уже готовый в свою очередь атаковать графиню.
  - Ты с ума сошёл, - тихо сказал он. - Она убьёт нас.
  Призрак остановился и спустился на землю. Снова начал ходить кругами вокруг людей. Лицо графини успокоилось, снова стало красивым.
  - Рутгер... - произнесла Адель, словно припоминая всё, что знала о носителе этого имени.
  - Я любил вас, графиня, - сказал Рутгер, и слова эти казались чужими на его губах. - Я не позволю причинить вам боль.
  Графиня остановилась и посмотрела на Рутгера. Что было в её глазах? Интерес, удивление, печаль, раздражение? Конрад почувствовал, как призрак успокоился, хотя это всё было слишком хрупко и ненадёжно. Переход от спокойствия к гневу мог быть мгновенным.
  - Однажды ты уже позволил, - сказала она, наклоняя голову набок, словно недоверчивый ребёнок.
  - И я вечно буду скорбеть об этом, - ответил Рутгер. - Я не смог спасти вас, но клянусь, отомщу убийце.
  Графиня, словно не слышала его, продолжала ходить кругами, что-то напевая. Она помахивала рукой, словно в ритме танца.
  - Неужели ты действительно любил меня... - сказала она, внезапно останавливаясь.
  - Я просто воин, я не дворянин, - ответил Рутгер. - И мне сложно подобрать нужные слова...
  - Так ты действительно отомстишь графу? - прервала его графиня.
  - Да. Клянусь своей честью. Но вы должны сказать нам, где лежат деньги. Иначе всё здесь будет сожжено. Мы должны спасти город. Ни к чему обрекать на смерть его жителей из-за одного человека.
  Графиня склонила голову, словно размышляя.
  - Что ж... я скажу вам. На втором пролёте южной лестницы есть гобелен. Один из камней под ним фальшивый. Он открывает дверь. За которой и начинается проход в подвал.
  Рутгер убрал шпагу в ножны.
  Конрад начал последнюю часть ритуала. Внезапно всё закружилось. Снова появились очертания склепа. Конрад молниеносным движением снял ткань, скрывавшую зеркало, оно вспыхнуло.
  Свет отражался на лице призрака, очертания женщины смазались, потом нахлынула темнота.
  Всем телом Конрад содрогнулся, словно миллионы теней прошли сквозь него, и каждая унесла частичку души.
  Рутгер нашёл на ощупь трут и огниво, зажёг свечи.
  Конрад чувствовал опустошённость внутри, внезапную слабость - с начала ритуала он был в постоянном напряжении.
  Спиритор потемнел. Теперь его поверхность напоминала чёрный мрамор.
  
  10.
   Конрад стёр с пола знаки, начал складывать в мешок остальные принадлежности ритуала. Всё прошло, как нельзя лучше.
  Рутгер присел на пустой постамент и вытер выступивший на лбу пот. Его дыхание было шумным, словно после долгого бега.
  - У меня иногда было такое чувство, будто эти тени могут нас затащить в свой мир. Какое-то чувство опасности, заставляющее тело напрягаться в ожидании, - сказал он.
  - Почему ты не дал мне применить силу? - спросил Конрад, туго затянув мешок и отложив его в сторону. - Ты действительно любил её?
  - Нет, - ответил Рутгер. - И я не буду мстить графу. Просто я не хотел причинять ей лишнюю боль. Я ведь в некотором смысле виноват перед ней.
  - Выходит, Воррингер сам убил её? - спросил Конрад, внимательно следя за реакцией Рутгера.
  - Это тёмное дело. Долго рассказывать. А если коротко, то вины графа здесь нет. Это был несчастный случай. Однако она так, видимо, не считает.
  Он молча опустил голову, словно вспоминая что-то. Повертел в пальцах кусочек мела.
  - Но это тебя не касается, - поднял он голову. - Ты сделал свою работу и получишь награду. Но есть ещё кое-что, о чём я тебя буду просить.
  Он встал на ноги и подошёл к Конраду, глядя на него сверху вниз.
  - Отбросим маски. Это зеркало тебе не было необходимо для обряда. Ты получишь ту самую превосходную шпагу барналузской работы, если Генрих не получит это зеркало, по крайней мере, не сможет им пользоваться. Но это надо устроить так, чтобы он не винил меня, потому что если ты просто скажешь, что сделать спиритор не получилось, боюсь, он может совершить необдуманный поступок и попытаться мне отомстить. Согласен?
  Конрад усмехнулся. Шпага стоила гораздо дороже той сотни кёнинов, которые ему обещал Генрих. Видимо, после ритуала Рутгер изменил своё мнение о возможностях Конрада, раз не пытается угрожать, а предлагает сделку.
  Воспоминания. Они всплывали в памяти Конрада постоянно. Так прошлое влияет на будущее.
  Танцующий вспоминал события трёхлетней давности, и давно умершие люди вставали перед его глазами.
  Конрад дал Рутгеру своё согласие, не говоря больше ничего. К чему - пусть думает, что для него важны только деньги. Ведь это почти правда.
  Рутгер отбросил кусочек мела и старательно вытер пальцы.
  Вместе они вышли из склепа, и Рутгер запер массивную железную дверь одним из своих многочисленных ключей, связка которых всегда болталась на его поясе, потом скрылся в одном из переходов, видимо, торопясь сообщить графу о месте тайника.
  Конрад поднялся к комнате Генриха и постучал, дождался приглашения войти и отворил дверь.
  Комната Генриха, смежная с его спальней, была забита всевозможными вещами. На полу лежал толстый зелёный ковёр, один угол которого был откинут, но пол в том месте закрывала брошенная серая ткань. Астролябия стояла на стопках толстых тяжёлых книг, жёлтый глобус был виден в углу среди массивных сундуков, куча каких-то бумаг заваливала весь стол, на полу лежали стальные шарики, чучела небольших животных, стены были увешаны картами и оружием.
  Генрих был одет в покрытый золотым шитьём алый халат с кисточками, свешивающимися с рукавов. Он сидел за небольшим столиком и что-то быстро писал, второй рукой придерживая лист бумаги, норовящий скрутиться в трубочку.
  Конрад осторожно прошёл к нему, стараясь не наступить ни на что, лежащее на полу.
  - Не обращай внимания на беспорядок, - сказал Генрих, отрываясь от бумаги и откладывая перо; лист тут же свернулся, словно древний свиток. - Мне действительно удобнее так работать. Ну как, ритуал прошёл удачно?
  Конрад сказал ему, что всё прошло гладко, и они узнали место тайника. О том, как вёл себя Рутгер, Конрад умолчал.
  Генрих жадно развернул бархатную ткань, скрывающую зеркало, освободил на столе место. Свиток, на котором он писал во время прихода Конрада, упал на пол и откатился к стене, но Генрих не придал этому значения. Он установил спиритор и вгляделся в него, пытаясь что-то увидеть в черноте зеркала.
  - Я научу вас пользоваться им, - сказал Конрад.
  - Нет, не стоит, я и сам умею, - ответил Генрих.
  Он взял один из подсвечников, вычурный и тяжёлый, каждая подставка которого была сделана в виде разинутой пасти какого-то мифического животного, провёл им перед спиритором. Сначала крест-накрест, потом по кругу, снова крест накрест. На чёрной поверхности зеркала не отражалось ничего. Потом появились отсветы огоньков свечей, которые чертили в глубине зеркала круги и линии, словно кто-то водил свечой за закопчённым окном, повторяя движения Генриха. Увидев это, Генрих отставил подсвечник. Огоньки на зеркале остались и продолжали двигаться. Тогда он наложил на поверхность зеркала ладонь и, закрыв глаза, что-то зашептал.
  Конрад улыбнулся. Многие верили в магическую силу определённых слов и фраз, хотя, на самом деле, они служили лишь средством для приведения мозга в нужное состояние. Магические заклинания, молитвы, заговоры - всё это просто слова, как бы там ни говорили маги, священники или простолюдины. Сам Конрад редко нуждался в этом: ему не требовалось постоянной концентрации для использования своих сил, наоборот, Танец - это противоположность концентрации.
  Пока Генрих сидел перед спиритором, наложив на него ладонь и шепча заклинания, Конрад отошёл, чтобы осмотреть кучи разнообразных вещей, сваленных в его комнате. Некоторые вещи особенно заинтересовали его. Например, ровные одинаковые щепки, выложенные на маленькой коричневой полке в каком-то странном узоре, все линии которого были направлены на чашу с водой, расположенную рядом.
  Потом Конрад заглянул в стоявший под полкой открытый сундук, поднял из него толстую книгу в переплёте из телячьей кожи. Отстегнул застёжку. Вся книга была написана от руки, что большая редкость с тех пор, как изобрели печатный станок. Танцующий провёл рукой по страницам, книга сама открылась на сорок третьей. В этом месте половина листа была залита бурым, из-за чего стало невозможно прочитать письмена. Конрад покачал головой: так выглядит только кровь, попавшая на пергамент. Он пролистнул ещё несколько страниц, читая книгу.
  Теперь ему стало многое ясно. Потому что это была книга заклинаний. Потому что многие предметы в комнате Генриха также могли оказаться только у мага. А на вопрос, как они попали к Генриху, давала ответ эта засохшая кровь на страницах манускрипта.
  Конрад оглянулся на Генриха, удостоверяясь, что он всё ещё сидит, закрыв глаза перед спиритором, шепча заклинания. Конрад снова перелистнул книгу на залитую кровью страницу. Достал из маленьких ножен на своём поясе серебряный нож, соскрёб немного крови в склянку из толстого стекла, заткнул её пробкой и спрятал в мешок, после чего закрыл книгу и положил обратно в сундук.
  Книга, казалось, взывала к нему. Просила о мщении. Кровь, жизненная субстанция людей, всегда оказывала необычное воздействие на Танцующих, привыкших работать с проявлениями жизненной энергии.
  Если бы Рутгер не обещал заплатить ему, Конрад оставил бы зов крови без внимания - какое ему дело до жертв и убийц, до чужой смерти и чужой радости. Да, когда-то из-за таких людей, как Генрих, Конрад был посажен в тюрьму, где провёл два мучительных года. И это было единственным, почему он мог бы отомстить Генриху за смерть мага, не заплати ему Рутгер. Кто знает.
  Но по счастливому стечению обстоятельств Конраду заплатили за то, что он и сам склонялся сделать.
  Конрад почувствовал обычное покалывание, которое всегда предупреждало его об открытии каналов между миром теней и миром живых. Это было неприятное чувство, призывавшее немедленно вытолкнуть всё чужеродное из своего мира.
  За спиной Конрад услышал женский голос, который тотчас узнал. Он оглянулся и увидел, что Генрих уже сумел призвать тень Адели, лицо которой виднелось в зеркале. Теперь они разговаривали, и Генрих словно забыл о существовании ещё одного человека в комнате.
  Конрад видел любовь, которая светилась на лицах Генриха и Адели. И он, и она сильно изменились по сравнению с тем, какими их видел Конрад раньше. Они стали моложе, свежее, словно выпили эликсир, вернувший им энергию.
  Конрад горько улыбнулся и медленно поднял руку. Закрыл глаза, ища невидимые связи, протянувшиеся между миром теней и зеркалом. Собрал их в своей ладони. Сжал пальцы, резко отдёрнув руку.
  Звон. Крик. И одновременно - нахлынувшее удовлетворение, которое появляется у Танцующего после победы над очередной тенью, чувство собственной растущей силы, смешанное с болью. Частица каждой уничтоженной тени живёт в Танцующем вечно.
  Крик быстро затихал, словно графиня падала в бездонную пропасть.
  Конрад открыл глаза.
  Генрих сидел пред пустой рамой спиритора, обхватив голову руками. Зеркало не разлетелось осколками, оно просто осыпалось стеклянной пылью.
  Наконец, Генрих поднял голову. На лице его была мука, глаза вращались в орбитах, на виске пульсировала жилка.
  - Что, что произошло, Конрад? Почему?
  Конрад спокойно и прямо посмотрел на несчастного влюблённого:
  - Видимо, что-то разорвало связующую нить.
  - Спиритор можно восстановить?
  - Даже если мы достанем новый, мы не сможем вновь призвать дух графини. Из-за такого резкого разрыва связи её душа была затянута в области, недоступные людям. Нет оттуда возврата, там тени и души вечно находятся в непередаваемых мучениях. Это видимо, действительно страшное место, потому что любой призрак всегда становился покорным, если я грозил отправить его туда. Мне очень жаль.
  Генрих медленно поднялся, шатаясь, словно получив удар булавой по шлему, опёрся о стену, некоторое время не двигался, молча глядя в пол.
  Наконец он поднял лицо на Конрада.
  - Я всё равно благодарен тебе, Конрад. Ты пытался мне помочь, как мог, и не твоя вина, что какие-то иные силы помешали нам.
  Он достал маленький ключ, висевший на цепочке у него на груди, и скрылся в своей спальне, но вскоре вернулся с мешочком.
  - Вот, это твоя награда. Ты заслужил её.
  Конрад усмехнулся и взял мешочек с руки Генриха.
  Случайности всё же оказывают иногда решающее значение на нас, подумал он, возвращаясь в свою комнату.
  
  
  11.
  Улицы Вальцбурга с каждым днём становились оживлённее, всё больше людей сновало туда-сюда, нарушая обычный распорядок жизни. Город готовился к войне.
  Как было известно Конраду, городской совет собирал деньги и созывал наёмников для защиты от надвигающихся повстанцев. На ополчение члены совета не надеялись: слишком часто беднота, составлявшая его основную часть, переходила на сторону мятежников. Только бюргеры и крепко стоящие на ногах ремесленники прекрасно знали, что им нечего ждать от восстания.
  Много раз в город приходили беглые крестьяне, чтобы найти здесь своё счастье. "Городской воздух делает человека свободным" - эту фразу Конрад слышал не однажды. Прожив за стенами год и один день, крепостной становился горожанином, неподвластным феодалу.
  Но бюргеры гнали крестьян прочь со словами: "Лодыри, убирайтесь пахать!" Давно прошло то время, когда городу был нужен каждый человек, чтобы быть сильным в борьбе с феодалами. Такое сейчас бывает лишь там, где чума, мор или другие болезни выкосили половину населения. Вальцбург же избежал эпидемий и потому не нуждался в лишних людях. И так уже пространства внутри городских стен стало недостаточно для двадцати тысяч человек.
  Теперь пришло время борьбы за место на земле, думал Конрад, видя, как в оружейные мастерские выстраивались очереди, а бюргеры доставали из сундуков и усердно начищали латы, шлемы, щиты.
  На каждой улице Конрад замечал эту подготовку.
  Он не шёл к какой-то цели. Он просто сворачивал туда, куда чувствовал случайное влечение. Такие прогулки всегда благотворно сказывались на душевном состоянии.
  Уже начинало темнеть. Кое-где зажгли факелы. Здесь смеркается рано, но неспешно - ещё полтора часа пройдёт, прежде чем начнётся непроглядная ночь. Тогда пора будет вернуться в замок. Из-за крестьянской войны граф Воррингер уговорил Танцующего остаться пока у него - по дорогам ходили банды повстанцев, и отправляться в путешествие было крайне опасно.
  Конрад теперь вполне оправился от тюрьмы. Свежий воздух, а главное, отсутствие заклятых цепей на руках благотворно сказываются на здоровье. Пока, правда, он не вернул и половины своей былой силы, но на это просто нужно время.
  Кроме физических и духовных сил цепи вытянули из него и что-то неназываемое. Конрад чувствовал себя словно замороженным и медленно оттаивающим. Эмоции, чувства -это лишь понемногу возвращалось к нему. Иногда у Конрада бывало такое ощущение, будто он - душа, попавшая в чужое тело и теперь смотрящая на мир сквозь чужие глаза.
  Кашель ещё мучил Танцующего. Он появлялся приступами, заставляя сгибаться в судорожных попытках заглотнуть хоть немного воздуха. В груди в эти моменты появлялась такая боль, словно внутри что-то разрывалось на части. Лекарь графа осмотрел Конрада и прописал ему несколько снадобий, но пока изменений к лучшему не было.
  Глядя на торговцев, сгружающих свои товары в крытые повозки, Конрад подсчитывал, сколько он заработал за последние несколько дней. Двести кёнинов ему должен был дать граф Воррингер, который получил доступ к спрятанным в тайнике деньгам и теперь спешно набирал воинов. Необходимо было только дождаться возвращения графа, который постоянно находился в разъездах. Сотню кёнинов ему заплатил Генрих, который остался безутешен после уничтожения спиритора. Рутгер дал шпагу, за которую можно получить не меньше, чем три сотни кёнинов. Однако пока Конрад и не думал о продаже. Шпага всегда будет в цене, а монеты в последнее время быстро обесценивались: некачественная чеканка, примеси, уменьшение веса. К тому же он просто любил красивое оружие.
  Неплохой заработок, ради которого ему даже почти не пришлось подвергать свою жизнь опасности - в профессии Танцующих в Тени это было редкостью. Триста кёнинов... на эти деньги можно прожить беспечально целый год, ни в чём себе не отказывая. Потяжелевший кошелёк внушал уверенность, дарил хорошее настроение, словно волшебный горшочек с золотом своему лепрекону.
  Единственное, что постоянно приходило Конраду на память - это то, что Рутгер странно посмотрел ему в глаза, давая шпагу, и сказал, что такого клинка не найти ни у одного купца. Видимо, Рутгеру как-то стало известно о предложении Якова Кёллера. В таком случае шпага была одновременно и платой за верность? Возможно.
  Не успел Конрад вспомнить о торговце, как тот встретился ему на улице. Толстячок стоял рядом с повозкой и следил, как слуги клали туда тюки и сундуки. Он был в длинном зелёном кафтане с широкими рукавами, на голову надел меховую шапку, но постоянно притоптывал ногами и бил рука об руку, словно замерзал даже в такой тёплой одежде. Танцующему подумалось, что Кёллер был похож сейчас на воробья, распушившего перья.
  - А, это вы! - радостно приветствовал он Конрада, искренне пожимая ему руку. - Да, я всё знаю, можете не рассказывать. На нет и суда нет. Не получилось, что уж тут горевать. Ганза в последние месяцы и так провела неплохую работу, лишив графа свободных ресурсов и заставив ждать. Теперь её задание всё равно будет выполнено, ибо я сомневаюсь, что граф успеет собрать армию. А наши эмиссары среди восставших проследят за тем, чтобы мануфактуры графа были уничтожены. Как-нибудь в следующий раз, когда мне понадобится ваша помощь, я обязательно вас позову. Сейчас вот, как видите, готовлюсь к отъезду. Не стоит рисковать там, где будет битва. А вы решили остаться в городе?
  Конрад ответил ему, что просто другого выхода нет.
  - Ну так едемте со мной! - предложил Яков. - Честное слово, у меня в повозках ещё достаточно места, а вы меня отлично развлечёте рассказами. Соглашайтесь, Конрад.
  Танцующий развёл руками.
  - Нет, я уж как-нибудь сам. К тому же медик графа лечит меня от кашля, каждый день приходится готовить микстуры.
  - Город не выстоит. У графа нет поддержки среди рыцарей, и никто из вассалов не придёт ему на помощь кроме тех, кому он заплатит. А всё потому, что Воррингер вместо того, чтобы пускать состояние на ветер, как многие другие дворяне, начал заниматься торговлей и мануфактурами. Это считается зазорным для благородного сословия, потому его и не любят обедневшие рыцари, которые с завистью глядят на его богатства. Одна надежда на то, что он сумеет собрать достаточно наёмников, которые хоть и дорого берут, но сражаются гораздо лучше всяких фон Шульцев или фон Краузе. Я вам как друг говорю, лучше оставить город. Иначе вы сами об этом пожалеете.
  Конрад, глядя в глаза Якова, подумал, что, возможно, торговцу известно что-то, о чём он не хочет говорить.
  - Граф ещё не выдал мне награду. А без неё я никуда не уеду.
  - Бросьте вы эти деньги. Вы сможете заработать много больше, но если решите остаться в этом городе, то никакие деньги не спасут вас от смерти. Едем со мной. Вы увидите Маартен и полюбите его. Представьте себе его порт, самый большой и великолепный из всех портов. В него каждый день приходят десятки кораблей, мачты которых колышутся, подобно лесу, а из-за палуб не видно воды. Там - настоящая жизнь. Товары с юга, запада, востока. Люди с любых концов земли. Пусть весь мир лежит на грани катастрофы - Маартен будет процветать и богатеть. Таким мог бы быть Гельголанд, если бы не исчез в морской пучине. Ещё раз вам скажу: деньги не приведут вас к добру. Уезжайте!
  - И всё же я останусь, - ответил Конрад. - И когда-нибудь мы встретимся с вами в Маартене.
  Кёллер всплеснул короткими руками:
  - Видимо, я бессилен вас уговорить. Будем надеяться на то, что командуя в прошлой войне отрядом наёмников, граф многому научился и сможет если не отстоять город, на что у него нет шансов, то хотя бы спастись, и вы вместе с ним. Что ж. Оставайтесь, раз уж вы такой упрямец, но не забывайте, что я советовал вам уехать.
  Кёллер хотел сказать ещё что-то и открыл рот, но, словно вспомнив о чём-то, отвернулся.
  Они с Конрадом дружески пожали друг другу руки и разошлись.
  После прогулки, немного подмёрзший и голодный, Конрад быстро вернулся в замок. Слуга, держащий в одной руке фонарь, сообщил, что его ожидает инквизитор, и провёл в главный зал.
  
  
  12.
  Завеса тайны, за которой вершили свой суд инквизиторы, рождала больше ужаса, чем их деяния. Если на тебя падала тень подозрения, то в один прекрасный день ты просто исчезал и не возвращался ― механизм работы Святого Официума был так замечательно отлажен, что перед судом почти всегда представали только виновные, и потому оправдательные приговоры были редки. Каждый человек чувствовал страх, зная, что над всей землёй простёрт плащ этой организации, незримо проникающей в любые уголки мира, где могли быть найдены ростки Зла. Разветвлённая и всеохватывающая сеть агентов и информаторов была залогом того, что у преступника почти не было шансов избежать возмездия. Инквизиция безжалостно карала нарушителей церковных догм, быстро и эффективно расправлялась с сектами и колдунами. Хотя у неё всё же не получилось остановить Реформацию, наступление самой мощной и опасной из всех ересей, но тому виной, впрочем, скорее было общее загнивание Церкви.
  Конрад не знал точно, какие именно преступления отнесены к компетенции инквизиционного трибунала, а какие оценивает церковный или светский суд - подобные проблемы были заботой его брата-юриста, - да он и не боялся её до дрожи в коленях, ибо ревностно соблюдал обряды и точно придерживался церковных правил.
  Старший инквизитор сидел в графском кресле, как престарелый ангел, чьи одежды черны от скорби по грешным душам. За его спиной застыли немыми изваяниями двое рыцарей в длинных плащах и тёмных доспехах. Неудивительно, что они сопровождают святого отца: Орден Чёрной Розы славится тем, что всегда работает рука об руку со Святой Инквизицией. Другие инквизиторы выстроились вдоль стены, спрятав лица в клобуках, ни дать ни взять ― изваяния с портала ладенского храма святого Юлиуса.
  Старший инквизитор был абсолютно лыс и гладко выбрит. Морщины во множестве пересекали жёлтое лицо, придавая ему сходство с курагой. Он сидел, опершись локтями о стол, скрестив длинные узловатые пальцы, сверлил взглядом столешницу, будто погружённый в тихую молитву о спасении несчастного мира.
  Генрих сидел по правую руку от святого отца, Рутгер как всегда стоял у стены, скрестив руки на эфесе шпаги. Он с явным неудовольствием поглядывал на старшего инквизитора, занявшего законное место его господина.
  Камин был растоплен, языки пламени бросали отсветы на стены зала, и казалось, будто кровь стекает по стенам, брызжет на пол.
  Увидев входящего следом за слугой Конрада, инквизитор оживился и, расцепив пальцы, сделал приглашающий жест, указав на противоположный от себя конец стола.
  Конрад присел, неловко отодвинув проскрежетавшее по полу кресло, и встретился глазами с инквизитором, внимательно глядящим на него.
  Святой отец прокашлялся.
  - Итак, - сказал он наконец. - Вот мы и свиделись снова, Танцующий в Тени Конрад фон Вейсс. Как здоровье?
  - Вполне удовлетворительно, ваше преподобие, - с усмешкой ответил Конрад, уже узнав своего старого знакомца брата Рупрехта.
  - Я слышал, ты проводишь свои ритуалы в этом замке. Ответь прямо, ничего не утаивая.
  - Я должен был призвать душу убитой жены графа, Адели, чтобы узнать у неё место тайника, где хранились необходимые для войны с повстанцами деньги. Этот ритуал является разрешённым Буллой от 1498 года, лицензия у меня имеется.
  Инквизитор коротко кивнул, словно показывая, что знает наизусть все буллы, когда-либо выпущенные Святым Престолом.
  Конрад заметил, как бледен Генрих. Ещё бы, подумал Конрад, я бы на его месте тоже побледнел при приезде инквизиторов.
  - Как прошёл ритуал? Были ли замечены или допущены нарушения?
  - Всё прошло как нельзя более гладко, ваше преподобие.
  - Так, - сказал инквизитор, поднимаясь.
  Медленными, размеренными шагами, заложив руки за спину, он подошёл к Танцующему и посмотрел ему в глаза.
  - Пусть останется только Конрад фон Вейсс, остальные могут покинуть зал, - сказал инквизитор.
  Все встали; Генрих слишком поспешно, уронив стул, который загремел, отлетев по гладким плиткам к стене зала.
  Инквизитор подошёл к узкому окну и посмотрел вниз. Маленький утренний дождик уже сменился сильным ливнем, превратившим ночь в истинное проклятье путника.
  Конрад улыбнулся:
  - Мне хочется задать тебе один вопрос. Как ты очутился в этом городе?
  - Я был в Хаммельсхейме, - ответил Рупрехт. - Братья из Ордена Храма пригласили меня в свою крепость. Отрадно было посетить эту твердыню истинной веры, цитадель Света, где ещё достаточно отважных рыцарей, готовых сражаться с порождениями Зла... Оттуда я направлялся на север, где у меня есть кое-какие дела. Сейчас мне поручено проверить архивы этой области. Муторное и неблагодарное занятие. Мы были в дороге с раннего утра, когда шёл мелкий неприятный дождь и вокруг была только непроглядная серость. А завтра с рассветом вновь тронемся в путь. Я просто решил заехать сюда, чтобы помолиться в склепе графини. Она была моей племянницей.
  Конрад удивлённо поднял бровь.
  - Да, племянницей, не удивляйся. Я запомнил её несносной маленькой девочкой, которая доставляла своей семье столько неприятностей, сколько, наверное, не доставлял ни один ребёнок... Сомневаюсь, что с возрастом её характер изменился.
  Рупрехт помолчал некоторое время, покачал головой - то ли отгоняя какие-то мысли, то ли сетуя на беспокойную ночь.
  - Погода на стороне графа, - сменил он тему разговора. - Она задерживает продвижение повстанцев.
  - Ты не встретил их по дороге? - спросил Конрад.
  - Нет, к счастью, мы проскочили, - ответил Рупрехт. - Но даже если бы я на них наткнулся, особой беды бы не было. Инквизиторам разрешено носить оружие и вооружать своих слуг. К тому же со мной два рыцаря Ордена Чёрной Розы. Как видишь, мне нечего бояться маленьких отрядов, а от основного войска легко уйти.
  - От пули или арбалетного болта никто не заговорён.
  Инквизитор развёл руками:
  - Как знать, сколь велико могущество Божие... Все повстанцы знают, что если они поднимут руку на инквизитора, Церковь поведёт сюда крестовый поход и уничтожит их.
  Рупрехт сел за стол рядом с Конрадом.
  - Ну что, выйдя из тюрьмы, горишь жаждой мести? - спросил он.
  Конрад мрачно кивнул, глаза его загорелись недобрым пламенем.
  - Я провёл в заклятых цепях всего два года, но до сих пор не восстановил утраченные силы. А мне надо было пробыть в тюрьме целых десять лет. Иногда я жалею, что не отпустил свою душу на волю прежде, чем меня заковали. Они отлично знали, что Танцующий в любой момент может выбрать смерть, и потом уже у меня не было этой возможности, как бы страстно я этого ни желал, вися в цепях. Будь уверен, Рупрехт, теперь во мне не промелькнёт ни тени жалости, когда ещё один колдун найдёт свой конец в очищающем пламени аутодафе. Да будет проклят маг, создавший эти цепи. О, никто не знает, что такое - висеть в них, когда они постоянно, по крупинке, вытягивают из тебя жизненную энергию. Ты висишь в забытьи, ты потерял счёт времени, и один день кажется тебе месяцем. Я не буду говорить, что в тюрьме меня поддерживала жажда мести. Я ни о чём не думал, не мог думать в этих цепях. Я проваливался в бред, перед моими глазами мелькали образы, в уши кто-то нашёптывал непонятные слова. Иногда мне казалось, что я освободился и выхожу из тюрьмы - но бред кончался, и я снова извивался в цепях, снова струйки крови текли из-под кандалов. Даже теперь мне иногда кажется, что всё вокруг - лишь сон, а на самом деле я продолжаю висеть в подземелье. И ты меня спрашиваешь, думаю ли я о мести, - с усмешкой сказал Конрад.
  - Ты же знаешь, леди Изабель и Вольфганг фон Граузен не имели против тебя ничего личного. Это довольно грустная история, и я считаю, ты вполне можешь простить их. Они ведь не хотели посадить именно тебя, - в эту минуту Рупрехт был похож, скорее, на деревенского падре, чем на сурового инквизитора.
  - Я знаю. Но я не согласен с тем, что ради счастья двух влюблённых кто-то должен быть закован в цепи. Я не согласен с тем, чтобы расплачиваться своей жизнью за радость чужих для меня людей. Пусть не я бы попался им, тогда кто-нибудь другой. Они переступили бы через любого, как переступили через меня. И что хуже всего ― есть много людей, которые бы на их месте поступили точно так же.
  Конрад вспомнил о Генрихе и мрачно качнул головой, словно в его душе вновь начинался диалог с совестью.
  - Но есть ещё и такие понятия, как прощение, понимание и милосердие.
  - Да, а ещё есть слова "сострадание", "смирение", "доброта", - скопировал Конрад тон Рупрехта, а после продолжил говорить резко, словно высекая голосом искры из воздуха. - Это не для меня. Пусть любители философии повторяют на все лады такие слова, сидя в тёплых домах, не показывая и носа на улицу. Есть красивые фразы учёных трактатов - а есть реальный мир, в котором побеждает сильнейший. Я не люблю туманных споров и абстрактных понятий, я не задумываюсь над глубинными чертами своего мировоззрения. Я просто живу так, что никогда не жалею ни об одном поступке. Просто делаю то, что должен, и ночью крепко сплю со спокойной совестью. Служу людям. Защищаю Свет от Тени. Пусть славят тех, кто в пышных залах говорит о любви, а не тех, кто на ночных улицах убивает призраков, потому что мне не нужна слава, мне не нужно от людей взамен ничего кроме денег.
  - Посмотри на себя, - печально сказал Рупрехт, по-отечески кладя руку ему на плечо. - Ты уже перешагнул за третий десяток, а чего добился в жизни? Стал профессионалом в ремесле, которое непонятно простым людям, таинственно, пугает всех. Ты любил и бросал многих женщин, но так и не имеешь семьи, у тебя нет своего дома, даже маленького угла, куда бы можно было вернуться и отдохнуть после битв. Ты тратишь драгоценное время своей короткой жизни на получение денег, которые разбрасываешь бездумно на прихоти и удовольствия, ни разу не задумываясь о вечном. А ты ведь как никто другой знаешь, что после смерти людям не нужны все богатства мира.
  - Только не надо мне опять читать проповедь об алчности.
  - Нет, я снова и снова повторю тебе: опомнись, безумец! Деньги ещё никого не сделали счастливым. Посмотри на нищих монахов, которые довольны своим грубым одеянием и босиком ходят по миру, служа Господу.
  - Твои монахи слишком редко моются, и от них отвратительно пахнет. На кого не посмотришь в монастырях - у всех такие скорбные лица, словно им объявили смертный приговор. А среди купцов мне частенько попадались наполненные жизнью, весёлые, румяные люди, которые знают, как зарабатывать и как тратить деньги, которые знают, как жить в своё удовольствие. Им не нужно бессмертие на небе - они обретают бессмертие в своих детях. Их не прельстишь рассказами о том, что после смерти золото бесполезно - они оставят его своим наследникам и умрут с лёгким сердцем.
  - Ты заблуждаешься, сын мой. Убивая теней, ты впускаешь в свою душу их частицы, и они живы в тебе. Твоя жизнь неумолимо приведёт тебя к ужасному концу. Прислушайся к моим словам. Я люблю тебя, как брата, и желаю лишь добра.
  - Моя жизнь - это моё личное дело. Я не похож на юнца, только что вышедшего из-под родительской опеки. За моими плечами столько, сколько нет и у многих стариков, а если мои глаза до сих пор не выглядят старыми, если я ещё не потерял бодрость духа и внутреннюю энергию, то только потому, что жил так, как хотел, как считал нужным. Ни к чему нам говорить снова бессмысленные слова. В конце концов, нас рассудит Жизнь. И если перед смертью я вспомню твои слова и раскаюсь, что ж, так тому и быть.
  - Мне жаль тебя, Конрад, потому что я давно и хорошо тебя знаю, - с горечью в голосе сказал Рупрехт, так тихо, что его почти не было слышно за шумом дождя. - Но я буду молиться за тебя, потому что твоя душа охвачена тенью, которую, ты думал победить, и только сила Господа может её спасти.
  Конрад усмехнулся, словно не верил в чудодейственную силу молитв.
  
  
  13.
  На следующий день после отъезда Рупрехта приехал граф Воррингер.
  Он был облачён в замечательные доспехи, выкованные в Рианеле - самые лучшие в мире, совершенные и прекрасные, полностью закрывавшие тело воина. Обычному человеку в них ходить было бы тяжело, но рыцари с детства готовили себя к этому и потому совершенно не замечали их, словно обычную одежду, тем более, что благодаря умелой конструкции они не стесняли движений. Они были покрыты желобками и рифлением, которые усиливали их прочность, не увеличивая толщины и веса. Рианельские доспехи могли выдержать даже попадание пули. Танцующий знал по опыту, что рыцари, которые их использовали, даже отказывались от щита, полностью полагаясь на прочность лат. Была разработана особая тактика боя "полууклонением", благодаря которой оружие противника, попадая по рифлению и желобкам, бессильно соскальзывало в сторону.
  Но Конрад лишь скептически усмехался, глядя на сверкающего сталью графа: рианельские доспехи были обречены с самого своего появления, потому что были созданы одновременно с повсеместным распространением огнестрельного оружия. Пока что оно требовало долгой перезарядки, не отличалось надёжностью и не могло пробить такие кирасы, но в скором времени можно было ожидать нового витка прогресса, и Конрад мечтал об эпохе, когда доспехи исчезнут за ненадобностью. Он всегда любил наблюдать за прогрессом и идти в ногу со временем - лучше всего, с таким временем, когда для самозащиты человеку не придётся проводить часы в фехтовальных залах, как сейчас, и он сможет полностью положиться на пистолеты.
  Поверх доспехов Воррингер накинул лазурно-зелёную графскую мантию, кроме обычной толстой цепи на груди болтался круглый золотой амулет - его с благословением подарил перед отъездом инквизитор. Налатник граф не надел, и потому его доспехи ярко блестели, по ним бегали отсветы костров, слепя глаза. Иногда отполированная сталь выглядит роскошнее любых украшений - наверно, потому, что в стали всегда чувствуется сила, мощь, энергия.
  С собою граф привёл отряд ландскнехтов и чуть больше сотни солдат. Он тут же по приезду выплатил Конраду его две сотни кёнинов. Но уезжать пока Конрад не стал: на окрестных дорогах было слишком много повстанческих отрядов.
  А воинов становилось всё больше. На следующий день подошли новые наёмники, созванные графом, и рыцари со своими воинами. Таким образом, граф Воррингер мог располагать пятью сотнями обычных солдат, а также ротой ландскнехтов и полусотней рыцарей, что согласились на его плату. Ещё под рукой графа было народное ополчение, около тысячи человек, включая тех, кого нанял городской совет.
  В замке стало шумно, да и город походил на военный лагерь. Воины готовили себе еду рядом со своими постами у крепостных стен, пели грубые громкие песни, чинили оружие и доспехи.
  Ландскнехты, пышно принаряженные, в камзолах с шарообразными рукавами, с бантами, с разноцветными разрезами по всей одежде, с яркими перьями на шляпах, выглядели гораздо роскошнее и представительнее угрюмых рыцарей, многие из которых явились в старых потускневших доспехах, на дешёвых конях. Несмотря на свою репутацию плохо управляемых гуляк, ландскнехты почти не выходили за стены замка, сосредоточенно чистили аркебузы и пистолеты, точили алебарды и свои знаменитые двуручные мечи: веселье может быть после боя, а пока должна царить железная дисциплина.
  Конрад всегда симпатизировал ландскнехтам. С одной стороны, они, как и Конрад, были наёмниками, готовыми за плату воевать против кого угодно, и потому он чувствовал в них родственные души. С другой стороны, ему импонировало их безудержное веселье, их отчаянная смелость, присущий им особый стиль. Надо сказать, что даже среди знати постепенно начала входить в моду одежда, включавшая в себя любимые ландскнехтами буфы и разрезы.
  Ополченцы каждый день в поле за городом упражнялись в стрельбе из луков и арбалетов, отрабатывали построения. Горожане, нацепив мечи и кирасы, расхаживали по улицам с видом заправских вояк, перебрасываясь непринуждёнными фразами с графскими солдатами. В наше время, подумал Конрад, многие бюргеры знакомы с оружием: им постоянно приходилось брать его в руки то для защиты от разбойников, то для войны с феодалами.
  Граф Воррингер развернул кипучую деятельность, не забывая ни единой мелочи, постоянно отдавал приказы, посылая десятки гонцов - одного с приказом проследить за доставкой пороха для аркебуз, другого разбираться с поставщиками продовольствия, третьего для сбора вестей о приближающейся армии повстанцев. Сразу чувствовалась рука человека, который провёл жизнь в бесконечных войнах и походах.
  Уже стало известно, что к Вальцбургу идут шесть с лишним тысяч мятежников. Граф Воррингер говорил, что такой малочисленной армии никогда не взять Вальцбург штурмом, однако Генрих не разделял его уверенности: во главе повстанческого войска был знаменитый Зденек Хромой, который не раз с лёгкостью брал штурмом замки и не единожды разбивал на поле боя рыцарские армии.
  Город был мрачен в эти дни. По ночам на улицах горели костры, вокруг которых сидели воины. Конрад молча бродил среди них, убивая время. Его одного не затронула суматоха.
  Он возвращался в замок, ужинал в одиночестве, глядел из окна на наёмников во дворе и привык, что в главном зале никогда никого не было, поэтому весьма удивился, застав там однажды графа Воррингера. Тот стоял, опершись обеими руками на стол, с высоты своего гигантского роста вглядываясь в разложенные по столу карты и бумаги.
  Воррингер обернулся на звук шагов и кивнул Конраду, разрешая войти. Поднял поставленный на карту серебряный кубок с вином; освободившийся угол карты тут же свернулся с громким шорохом. Отпив, граф второй рукой распрямил плотный лист и снова придавил край кубком.
  - Пришёл на ужин? - спросил он Конрада.
  - Да.
  - Что ж, я составлю тебе компанию. Совсем устал от этих бумаг.
  Он провёл рукой над столом:
  - Смотри, здесь у меня с десяток разных карт. И во всех них есть несоответствия и неточности. Ужасно неудобно.
  Слуги принесли блюда с едой и накрыли стол, граф и Конрад сели друг напротив друга.
  Конрад заметил, что у графа круги под глазами, а кожа приобрела зеленоватый оттенок. Воррингер смотрел словно сквозь Конрада, безучастно двигал челюстью, неспешно пережёвывая пищу, иногда даже останавливался в задумчивости.
  - Как продвигается подготовка к обороне? - спросил Конрад графа.
  - Неплохо продвигается, но не так, как хотелось бы. Слишком поздно я получил деньги и начал наём воинов. Я жалею только о том, что не смог нанять больше ландскнехтов - эти молодцы чертовски хороши в бою. Но ты же знаешь, их девиз "Нет денег - нет ландскнехтов. И деньги вперёд". Ничего не поделаешь, придётся обходиться тем, что есть. У нас в достатке пороха и пуль, стрел и арбалетных болтов целые возы, я раздобыл даже пяток небольших скорострельных пушек. А канальи рыцари крайне неохотно идут в моё войско. Я так и знал. Ты ведь понимаешь, почему меня ненавидят и купцы, и дворяне.
  Конрад кивнул.
  - Ничего, - продолжил граф, - когда-нибудь меня поймут. Я уверен, что вскоре многие дворяне тоже станут заниматься торговлей и производством товаров, и это не будет казаться зазорным, но здесь и сейчас это новое время в моём лице должно дать отпор старине.
  "Как же он устал за последние дни", - подумал Конрад. Граф уже не мог легко выдерживать тяготы войны - сказывался возраст. Он всё ещё был крепок на руку, и, несомненно, в бою внушал ужас врагам, но это ненадолго. В его глазах Конрад мог видеть затаившуюся болезнь, которую многие подхватывали на Юге. Даже если он переживёт крестьянскую войну, он обречён. Однажды он встанет с постели и почувствует, что совершенно не отдохнул. Мышцы перестанут его слушаться, кости станут хрупкими, как у новорождённого. Узнав после своего освобождения из тюрьмы, что такое слабость, что такое потерять силы, которые были предметом гордости, Конрад понимал, как тяжело будет графу. Возможно, лучше ему умереть в бою, пока он ещё может сражаться, чем потом, когда болезнь захватит его тело, сделает его обузой для окружающих, ведь такое состояние всегда оскорбительно для воина.
  - Жаль, что ты не можешь расправляться с людьми так же ловко, как с призраками, - сказал граф. - У меня есть достаточно оружия и доспехов, но не хватает воинов, способных их носить. Ополчение ненадёжно. Я не доверяю этому сброду. Купцы, крупные ремесленники, мастера - они-то будут сражаться до конца, но всякая беднота, подмастерья, слуги - могут предать. Но меня они не особенно беспокоят. Всё равно нужна сотня солдат, чтобы их поддержать, если они останутся верными, и нужна сотня солдат, чтобы их перебить, если они восстанут.
  Граф отложил вилку и нож. Он не много съел за этим ужином - уставший человек больше нуждается во сне, чем в еде.
  Воррингер склонился над тарелкой, обхватив голову руками, потом распрямился, опёрся локтями о стол.
  - Будь у меня возможность сделать всё по-другому, я бы повторил свой путь. Я - вестник новой эпохи, а эти глупцы, отказавшиеся помогать мне, не хотят замечать, что все их кодексы чести и нелепые правила пора отложить в чулан и начать жить по-новому, если мы хотим выжить, остаться сильнейшим сословием. Но они не понимают этого, они грезят битвами времён Религиозных Войн, они с насмешкой следят, как я ставлю мануфактуры, строю порт, налаживаю торговые пути. Они ещё не поняли, что вскоре станут не нужны миру. Их блестящие доспехи, их горячие кони, цветастые плюмажи и гордые девизы больше не могут выиграть сражение, а кому тогда нужны эти феодалы, сидящие в замках и собирающие подати с крестьян?
  Его глаза, метавшие молнии, внезапно успокоились, потемнели.
  - Единственное, о чём я жалею, единственное, что хотел бы я вернуть - это Адель... Последняя любовь, яркий солнечный день среди догорающей сухими листьями осени, она была лучом в моей жизни, была моей единственной богиней, а теперь я остался один... Генрих - глупец, у него на уме только наука. Он в своём кабинете давно уже забыл смотреть в окно, иначе бы увидел, как всё изменилось. Мир всегда был жестоким и опасным, теперь же он становится с каждым днём ещё яростнее и беспощаднее, а Генрих к этому не готов...
  Воррингер застыл, он глядел на стену, его голос упал до шёпота.
  - Ложитесь спать, граф, - сказал Конрад, вставая из-за стола. - Иначе вы не успеет отдохнуть для боя.
  - Ты прав, Танцующий. Я чувствую, что засну, как только голова коснётся подушки.
  Он пошёл к двери, у порога лишь внезапно обернулся и протянул руку к картам:
  - Будь что будет. Я построил свой мир, теперь пора защищать его. Могут подумать: какая разница, кто победит в этом графстве. В конце концов война будет окончена, мятежники перебиты, а если глупец граф не захотел избежать смерти, то сам виноват. Да, так все и скажут.
  Воррингер рассмеялся и вышел.
  
  
  14.
  Конрад подливает в серебряный бокал ещё немного белого вина. Старинный бокал давно потемнел, лишь золотой ободок, покрытый сложным узором, ещё блестит. Пальцы чувствуют выпуклости и линии, проведённые умелыми мастерами. На гладкой тонкой ножке две царапины. Отчего они появились? Кто знает. За двести лет со дня своего создания этот бокал прошёл через десятки рук.
  Кроме Конрада больше никто не пришёл на ужин. За окнами вспыхивают, пляшут, гаснут огни - маленькие от факелов и большие от горящих домов. Видно, повстанцы уже начали одолевать. Пора уходить.
  Это не его война. Конрад не пошёл со всеми, когда к стенам Вальцбурга подошла армия Зденека Хромого. Пусть граф Воррингер сам разбирается со своими проблемами - Танцующему никто не платит за то, чтобы он тоже лез в горнило битвы.
  Он видел из окна, как Генрих ушёл командовать ополчением, Рутгер готовил аркебузиров, а Воррингер вёл из замка рыцарей и ландскнехтов. Граф, казалось, сразу же обрёл былую энергию, стоило показаться врагу. Иногда, после долгого ожидания чего-либо неизбежного и страшного, человек начинает желать, чтобы оно поскорей наступило.
  Армия повстанцев оказалась крепким орешком, насколько Конрад мог видеть в разрезы бойниц. Это была не толпа с вилами, а дисциплинированное войско, неплохо вооружённое и уже почувствовавшее вкус побед. Ходили разные слухи относительно прошлого Зденека. Кто-то говорил, что он один из обедневших рыцарей, кто-то считал его бывшим торговцем, многие говорили, что он из крестьян. Правдой было одно - это был незаурядный человек.
  Но даже Зденек Хромой не смог взять стены Вальцбурга с наскока. Первая атака потерпела неудачу, потери повстанцев были ужасны, и теперь ему оставалось только ходить под проливным дождём в своей потемневшей кирасе и шишковатом шлеме, размышляя над планами нового штурма.
  Хотя в груди что-то звало Конрада идти туда, на стены, на помощь графу, он понимал, что будет лишь обузой и бесславно погибнет: война - дело профессионалов.
  Он не раз уже спрашивал себя, какого чёрта не уехал вместе с Рупрехтом, когда инквизиторы покинули город. Теперь святой отец, наверно, уже в безопасности, если граф Воррингер указал ему хорошую дорогу к Аксенбургу.
  Конрад пьёт последний бокал вина стоя. Лишнее опьянение не будет мешать Танцующему. Потом он берёт широкую салфетку, заворачивает в неё оставшуюся половину пирога с олениной, в другую салфетку кладёт сыр, мясо. Сливает вино из кувшина в специально принесённую флягу. Встряхивает легонько кувшин: там ещё осталась пара глотков. Конрад ставит было его на стол, но, передумав, допивает вино, вытирает губы тыльной стороной ладони, давя внезапный кашель.
  Вернувшись в свою комнату, он начинает собирать вещи. Застёгивает портупею с полученной от Рутгера шпагой. Засовывает за пояс пистолеты. Надёжно прячет в карманах и за пазухой кошельки с деньгами. Складывает мелкие вещицы в дорожный мешок.
  Наконец Конрад полностью готов. Он выходит из комнаты, затягивает завязки плаща, на ходу надевает шляпу и перчатки.
  Навстречу ему по коридору бежит человек. Это Рутгер. Он, как обычно, спокоен, хотя на лице следы гари, а кираса прогнулась в двух местах и носит следы ударов. Ножны со шпагой болтаются на бегу, бьют его сзади по ногам, за повязанный вокруг пояса широкий шарф заткнута пара пистолетов, сапоги испачканы в грязи и свежей крови.
  - Уходим, - говорит он Конраду. - Город падёт. Проклятое ополчение предало нас, кто-то открыл ворота. Теперь бой идёт по всему городу, войска графа отходят к замку. Воррингер и Генрих мертвы.
  Конрад останавливается, до половины натянув перчатку на левую руку.
  - Так скоро?
  - Да, - отвечает Рутгер, сдержанно переводя дыхание после бега. - Граф повёл рыцарский отряд к воротам, чтобы остановить врывающихся внутрь крестьян. Я видел, как лошадь под ним убили. Так случайности иногда решают судьбу побед. Воррингер встал, отбивался двуручным мечом от мятежников, почти неуязвимый в своих доспехах, его снова свалили на землю, долго добивали, а он никак не умирал и пытался снова подняться... А за полчаса до этого Генрих получил арбалетный болт в лицо, стоя на стене - опять роковая случайность! Всё кончено. Теперь надо думать о спасении.
  Конрад молча натягивает перчатку до конца, распрямляет пальцы, затем сжимает их в кулак. Грусть окатывает сердце прохладной волной, во рту привкус словно от погребального, мучительно кислого вина. Перед глазами ― последний разговор с графом, его глаза, вспыхивающие мрачным огнём, слова боли и гнева. Танцующий всегда любил таких людей ― сильных и решительных, с сердцами из стали. Ибо их есть царствие земное.
  Мажордом показывает ему на два тяжёлых мешка:
  - Я захватил то, что оставалось от казны графа. Возьми один мешок, он твой, мне всё равно не пробиться через город с двумя.
  - В замке есть подземный ход? - спрашивает Конрад, принимая мешок.
  - Был, но город стоит на болотистой местности, поэтому его постоянно заваливало, теперь он уже окончательно пришёл в негодность. Я проведу тебя к южной стене. Там есть потайная калитка. Главное - это не налететь на бой, сейчас ведь сражаются по всему городу.
  Горстка ландскнехтов, человек семь, бежит в замок навстречу Конраду и Рутгеру, ощетинившись мечами и аркебузами. Они измазаны в грязи, окровавлены, роскошная одежда порвана.
  Улицы похожи на ад. Костры, факелы, вспышки выстрелов отражаются в мостовой, мокрой после дождя. Уродливые длинные тени скачут по стенам, словно это пляшут тени мёртвых, радуясь новым трупам.
  Кто и с кем сражается - непонятно. Бедняки штурмуют дома богатых бюргеров и ремесленников, солдаты дерутся с повстанцами, кто-то ещё дерётся между собой за добычу.
  Город словно захвачен стаей волков.
  Улицы, кое-где - освещённые заревом, кое-где - непроглядно-тёмные, на которых каждый становится похожим на тень.
  Постоянные крики - крики ярости, крики гнева, крики отчаяния, боли, грубой радости.
  Бьющиеся оконные стёкла.
  Конрад и Рутгер бегут по пустынной улице, на которой не осталось ни одного живого человека, только трупы. За домами громко воет собака.
  Лязганье оружия, лица, блестящие от пота, дружный рёв случайно встреченных повстанцев.
  Рутгер выхватывает свою шпагу, клинок изгибается, словно серебряная змейка, с хорошо слышимым свистом рассекает воздух. Во второй руке у мажордома мешок с золотом, и он пользуется им как оружием, сбивая с ног врагов.
  Конрад также обнажает оружие, отклоняется от метящего в голову боевого цепа, утыканного гвоздями, разрубает бок нападающего, потом добивает его, упавшего наземь, ударом в грудь.
  Рутгер скрещивает свою шпагу с мечом одного из повстанцев, принимая удар на плоскость лезвия, делает круговое движение кистью, шаг вперёд. Повстанец отпрыгивает, но недостаточно быстро - шпага Рутгера отсекает ему кисть правой руки, кровь тут же бьёт толчками. Второй удар - и человек валится назад, нелепо взмахнув культей. Капли крови крупным неровным пунктиром падают на камни мостовой.
  Снова бег. Новые встречи, короткие схватки.
  Повсюду идёт уже не сражение - резня. Разогретые боем, повстанцы не щадят никого. Старики, женщины, дети вытаскиваются из домов, за руки, за ноги, за волосы, им тут же перерезают горло, чтобы успеть к следующему дому богатого бюргера.
  Убийцы, хохоча, врываются внутрь, выбрасывают тела через окна, под громкие крики одобрения собравшихся внизу.
  Внутри у Конрада появляется неприятное чувство отчаяния. Он думает, что действительно надо было уехать с Рупрехтом.
  От жара горящих домов стягивается кожа на лице. Конрад чувствует себя так, будто он надел плотную маску с чересчур узкими прорезями для глаз. Глаза слезятся, и слёзы текут по этой маске, каждая ощущается с необычайной чёткостью.
  Хорошо бы сейчас пошёл дождь, думает Конрад. Иначе весь город может просто выгореть. С другой стороны, проносится мысль, пусть ничего не останется мятежникам.
  Ветер несёт гарь и пепел.
  По мере приближения к главным очагам боя, Рутгер замедляет шаг. Теперь они уже крадутся, словно чёрные гигантские коты. Вслушиваются в звон оружия за домами, изменяют направление движения, обходя опасные участки, где кипит безумная схватка и в лязге стали прощаются с жизнью последние защитники города.
  Грязь, кровь, отбросы пачкают сапоги.
  Всё больше трупов там, где они проходят: здесь недавно был бой. Руки, сжимающие оружие, либо выпустившие его. Блестящие стеклянные глаза, уставившиеся в небо. Но чаще всего глаз не видно, мозг фиксирует только мягкие или уже окоченевшие неподвижные тела, одинаковые ночью, оружие на земле, кровь, которая лишь немного темнее камня брусчатки.
  Впереди внезапно большая улица. Остервенелые повстанцы атакуют дом с закрытыми ставнями, сквозь щели которых гремят выстрелы из пистолетов и аркебуз. Один повстанец хватается за ногу и падает, других пули отбрасывают назад, как тряпичные куклы. Оставшиеся в живых всё же добегают до двери, бьют её тараном.
  Крики, вопли, стоны раненых и умирающих, треск дерева, глухие проклятия и богохульства.
  Конрад пытается закрыть уши, чтобы дать себе несколько мгновений тишины, но тщетно. Мир вновь и вновь доносит до него весть о своём безумии.
  Со стороны храма раздаются мерные удары набата. Кому вздумалось звонить в такое время?
  Мажордом увлекает Конрада за собой в узкую улочку. Они выходят на параллельную улицу, Рутгер ударом шпаги сбивает с ног какого-то человека, оказавшегося на пути. Он уже не различает своих и чужих.
  Дальше улица расширяется - здесь стоят склады. На свободном пространстве кипит маленькая схватка, одна из сотен, разыгравшихся этой ночью в городе. Только остановившись и приглядевшись, Конрад примечает, что это двое ландскнехтов и трое солдат бьются с горожанами из ополчения. Ещё один наёмник пока жив, он лежит на земле, медленно, точно во сне, пытается вынуть вонзившееся в бок короткое копьё, вошедшее почти до половины. Вокруг раскиданы тела убитых, перевёрнуты телеги - за ними, видимо, укрывались аркебузиры.
  Факелы, брошенные на землю, - единственный источник света.
  Рутгер сворачивает в новый переулок.
  Здесь нет никого. Нет даже мёртвых, которыми этой ночью завалены улицы Вальцбурга.
  При выходе из переулка на Рутгера и Конрада нападает обезумевший ландскнехт, размахивая двуручным мечом. Клинок шпаги ломается, как перекаленное железо под ударом молота, Рутгер падает навзничь, сбитый ударом тяжёлого навершия в лоб.
  Конрад делает быстрый выпад - ландскнехт легко отводит его.
  Но ответный удар проходит мимо, потому что Конрад внезапно исчезает, скользнув ближе к стене дома. Появляется рядом, снова исчезает, словно прыгает из тени в тень. Удар - ландскнехт падает с раскроенным черепом.
  Окровавленная шпага дрожит в руке, сердце бешено стучит, когда Конрад склоняется над Рутгером. Тот медленно встаёт с его помощью, слегка оглушённый, оглядывается по сторонам, подбирает чей-то меч.
  На перекрёстке они натыкаются на неожиданно большую группу мятежников. Рутгер выпускает из рук меч и мешок с золотом, выхватывает из-за пояса пару длинных пистолетов.
  Вспышки, клубы белого едкого дыма, от которого слезятся глаза. Одному повстанцу пуля разбивает голову, второму попадает в сердце. Словно эхо первых выстрелов, звучат пистолеты Конрада. Ещё двое врагов выбывают из боя.
  Рутгер подхватывает меч и мешок, атакует повстанцев. Конрад следует за ним.
  Адская пляска, среди криков и открытых ртов. Конрад не знает, кричат ли это за домами, или это кричат их враги, или к ним подошла подмога.
  Один из врагов хватает его за плащ свободной рукой, пытается ударить коротким мечом. Танцующий чудом выворачивается, запутавшись в плаще, но поразив своей шпагой человека с коротким мечом. Дёргает за завязки, распуская узел, и плащ слетает с его плеч чёрным крылом, покрывая залитую кровью мостовую и лежащие тела.
  Смерть витает вокруг. Её хохот слышен в грохоте выстрелов. Лязганье её косы - в каждом ударе мечей. Стук её костей - в треске ломающихся рёбер. Её дыхание - в шелесте клинка, вытираемого об одежду мертвеца...
  
  
  15.
  Дождь пошёл только с рассветом. Вот и погасли огни войны, подумал Конрад.
  Огонь войны - это не только пламя, вырывающееся из стволов орудий или костры военного лагеря. Это чаще всего - горящие дома мирных жителей. Кто поджигает их? Зачем кидают факелы на крыши и в окна? Ни один солдат, ни с той, ни с другой стороны не ответит на этот вопрос.
  Рутгер и Конрад долго лежали без сил в небольшом лесочке, глядя на стволы деревьев, уходящие вверх, в серую массу неба, откуда падали тяжёлые длинные капли.
  Казалось: они падают так медленно...
  Они лежали, мерно вдыхая воздух, в котором был запах прелых листьев, влажной коры, мягкой чёрной земли, и не было запаха ветра, несущего гарь, пороховой дым и пар от горячей свежепролитой крови. Они лежали, уже не вспоминая, что всего пару часов назад они были среди ада. Здесь, в лесу, о бое напоминали только многочисленные побуревшие пятна крови, своей и чужой, запятнавшей вперемежку с грязью одежды, вмятины на кирасе Рутгера, большой кровоподтёк на его лбу, разряженные, ещё пахнущие недавними выстрелами пистолеты.
  Всё это казалось чужим. Ненужными предметами, которые разместил на своём натюрморте неумелый художник.
  Когда они встали и пошли, с трудом неся в усталых руках мешки с графским золотом, мимо них вниз по течению Лаара влекла трупы. Лицом вверх, лицом вниз, голые, одетые. Конрад и Рутгер не смотрели на них, не думали о том, кого это спускают вниз по реке. Это уже не важно.
  Они шли весь этот день и весь следующий, а река всё несла мимо них трупы, молчаливые напоминания о войне. Словно вновь торговцы лесом сплавляют вниз брёвна.
  К вечеру они развели большой костёр, чтобы прогреться и просушиться, доесть остатки захваченной Конрадом еды. За всё время они сказали друг другу не больше двух десятков слов, и сейчас ели тоже молча, сидя на стволе гнилого дерева рядом с костром, лишь сосредоточенно жевали и глядели на землю.
  - Жаль, что так получилось. Я говорил графу, что у нас нет шансов, что нам надо уходить из города. Он меня не послушал, - внезапно сказал Рутгер, глядя на чёрные воды Лаары.
  Конрад пристально посмотрел на Рутгера. Глаза воина, чёрные молодые бусинки на измождённом лице, не выражали никаких отрицательных эмоций. Таким тоном говорят простые фразы, вроде "Ну вот и ещё один день прошёл".
  - Сейчас всё уже кончено, - сказал Рутгер. - Не думаю, что укрывшиеся в замке смогли продержаться хотя бы день.
  Конрад покачал головой, губы зашевелились, читая короткую молитву, из которой Рутгер не разобрал ни слова.
  Конрад всегда ставил себя вне чужой схватки, он был сторонним наблюдателем, когда все вокруг сходились в смертельных битвах. Конрад видел за свою жизнь так много войн, что ему казалось, что это просто одна единственная Война, которая никогда не кончится, пока живо человечество. Но сейчас - он чувствовал некую скорбь, подавленность, опустошённость. Словно погиб его лучший друг, или словно он был на стороне побеждённых. Он снова вспоминал слова графа. Погиб не только Воррингер - погибло его дело, его выбор пути. Северная Ганза может быть довольна: дворянин, посягнувший на их силу, был повержен, теперь его пример предостережёт других. Но время всегда терпеливо и неумолимо берёт своё.
  Все мертвы, и никому нет дела до мага, убитого Генрихом, до графини, убитой Воррингером. Это забыто.
  Единственное, что осталось для Конрада неясным в этой истории - это каким образом Яков Кёллер узнал от самого графа то, что в Вальцбург едет Танцующий в Тени, чтобы совершить ритуал. И что такое знал этот торговец, о чём не решился рассказать Конраду при их последней встрече?
  - Жаль городской храм, - сказал Рутгер. - Эти проклятые мятежники не терпят ни украшений, ни музыки, ни танцев, ни песен. Они наверняка разрушили это величественное место. Проклятая война...
  Конрад кивнул. Перед отъездом Рупрехт долго играл в этом храме на замечательном органе, который входил в тройку лучших органов мира. Рупрехт боготворил музыку, мог играть часами, и он сумел исторгнуть слёзы у слушавшей его огромной толпы горожан. А теперь люди, сердца которых так чутко внимали волшебным звукам, сожгли это произведение искусства и разрушили древний храм. Никто не подменил их, это были те же самые люди, но внутри они всегда были готовы пойти за вожаком, который поведёт их ломать орган и жечь храм.
  - Куда теперь направишься? - спросил Рутгер.
  - Просто на юг, - ответил Конрад. - Мне надо попасть в любой крупный город. - А ты, Рутгер?
  Рутгер покачал головой.
  - Я собираюсь в Маартен. Там открою своё дело, заведу семью. Пора бы уже остепенится. Я двадцать лет брожу по земле с мечом в руке. Проливаю кровь. Вдыхаю дым. Сплю в холоде. Ем, что придётся. Теперь пора попробовать другой жизни.
  - Понимаю, - сказал Конрад. - Понимаю и одобряю. Вот образец благоразумия для многих из нас.
  Он достал из-за пазухи свою фляжку и встряхнул её. Отпил пару глотков. Усмехнулся:
  - Только вот таким, как я, это не подойдёт. Когда-нибудь я состарюсь, ослабею, и этой минутной слабости будет достаточно, чтобы враги вцепились мне в горло. Но даже тогда, обливаясь кровью, я вряд ли пожалею о своей жизни.
  Рутгер тоже легонько улыбнулся:
  - Смотрю на тебя, Танцующий, и думаю, что же тобой движет. Зачем ты совершаешь порой такие непонятные мне поступки. Зачем постоянно ищешь неприятностей. Скажи, ради чего ты можешь рискнуть жизнью?
  Конрад стёр с лица улыбку:
  - Только ради денег.
  Улыбка осталась в душе, потому что фраза прозвучала вполне правдиво.
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"