Аннотация: Сказка о царевиче, цветном тумане, паре мистических братьев и старых договорах, а ещё о цене правления и технике безопасности.
Часы секундными стрелками отбивали барабанную дробь на нервах. Тишина воцарилась такая, что казалось, слышно муху, пролетающую двумя этажами выше. Какой-то неприятный холодок нагло уселся под ложечкой и растолкал там все остальные чувства, звеня туго натянутой струной или тетивой, и он остановился посреди лестницы, прислушиваясь.
Посреди защищённого со всех сторон, набитого дружинниками Китежского кремля стоял царевич Боримир, за несколько дней до венчания на царство, и напряжённо прислушивался, а сердце уходило в пятки от страха. Немудрено. То и дело краем глаза он улавливал непонятное движение, но стоило резко повернуться в нужную сторону - и всё было как прежде. Но, отведя взгляд, он чувствовал, будто бы на самом краю зрения реальность чернеет и рассеивается в густом тумане. "Перепил мёду", - решил бы будущий великий царь, да только в Китежском царстве царевичи, прежде чем надеть на себя корону и вступить в права, держали кремлёвский пост. Поэтому, сказав себе под нос - "Должно быть, c голоду померещилось", - царевич продолжил шествовать, то и дело внутренне вздрагивая и повторяя сию разумную мысль, как заклинание. Если дружинники, стоящие у дверей по всему Кремлю, и заметили, что будущий правитель немножко тронулся умом, то вежливо сделали вид, что всё в порядке вещей.
Напряжённое и странное шествие было окончено в каморке у Олеговского зала, где стоял величественный алмазный трон. Каморка ничем не отражала грандиозности своего царственного соседа - разве что вторила ему истинно исполинской кипой бумаг на столе, наперебой требующих внимания царевича, а потому Боримир, помотав головой, задвинул тревогу в дальний угол сознания и принялся корпеть над столом. Нелёгкое это было дело - становиться царём, особенно когда привык к простым и понятным ратным подвигам, а не бумагам и подписям.
Старший брат знал всё о бумагах, царствовании и интригах. О том, что даже эти знания помогли ему ненадолго, Боримир предпочёл не думать так же, как на поле боя не думал о летящих со всех сторон стрелах. По крайней мере, это он делать умел. Оставалось очень, очень быстро разобраться со всем остальным...
Лишь глубоко заполночь царевич, кряхтя, разогнулся, потянулся и потёр глаза. Царевичу не полагалось таких жестов на публике, и поэтому он огляделся, чтобы убедиться, что все до этого отосланные подданные не стояли в дверях... В этот же момент он вскочил со стула, хватаясь за алебарду. Оружие это теперь полагалось ему по званию, хотя он привык к его более грубому и простому брату - топору, но древко легло в руку легко и без раздумий, в то время как напряжённый взгляд обшаривал пространство комнаты, пляшущей в пламени свеч, потревоженных потоками воздуха. Кроме пляшущих теней, всё было спокойно, и Боримир, помедлив, опустил алебарду. Все инстинкты и опыт выступали против того, чтобы он расслабился и убрал оружие, но теперь ему приходилось думать и о своей репутации. Негоже без пяти минут государю шарахаться от теней и размахивать алебардой в собственном дворце: вместо тронного зала можно легко оказаться запертым в какой-нибудь башне, пока дальние родственники, под шумок убедившие народ, что ты вконец свихнулся, пируют и поглощают яства, которые готовили к твоему венчанию на царство. Поэтому он расслабился внешне, пытаясь считывать малейшие знаки в окружающем пространстве и прислушиваться к каждому предчувствию на грани осознанности - и в таком состоянии двинулся к двери...
Но замер, вскинув алебарду вновь.
У двери, прямо перед ним, замерли как изваяния две фигуры, уставившись перед собой неподвижным взглядом. Удар последовал почти мгновенно, нацеленный на левую фигуру, но та даже не шевельнулась: мигнула в воздухе, и топор прошёл сквозь неё, не задев неизвестного гостя. Неверное пламя свечи не шевельнулось при появлении гостей, но затрепетало теперь, испуганное полётом оружия. Боримир открыл было рот, чтобы позвать стражу, но внезапно в воздухе поднялся синеватый вихрь и повис пеленой вокруг - полупрозрачной пеленой у дверей и окон, вдоль всех стен и потолка, и сколько бы Боримир ни звал, снаружи не доносилось ни звука.
Фигуры не двигались, терпеливо ожидая, пока он прекратит кричать. Боримир замолчал, впервые рассматривая жутковатых гостей.
Судя по виду, они были близнецами, да такими одинаковыми, что и одной чёрточки не найдёшь, чтобы провести между ними границу. Выглядели они вполне материально и отбрасывали самые настоящие тени, а грудь каждого вздымалась и опускалась в процессе, который любой человек без опаски назвал бы дыханием, если бы только не видел, как эта самая грудь растворилась под ударом алебарды и явилась на свет вновь всего мгновением позже.
- Кто вы? - наконец спросил царевич.
Стоило последнему звуку его вопроса раздаться в воздухе, и фигуры пришли в движение, а взгляды их скрестились на царевиче.
- Мы свет и тьма, - зазвучали два голоса. - Мы твоя тень, сила и слабость, жизнь или смерть. Мы то, от чего нельзя сбежать, и то, что нельзя догнать дважды. Берегись.
И тут, будто по мановению руки неведомого колдуна, синяя пелена пропала, тени, казалось, стали чуть-чуть менее густыми и чёрными, и две фигуры исчезли бесследно, оставив царевича с алебардой в руках и колотящимся сердцем в груди.
На следующее утро царевич не помнил, как он добрался до покоев, а слуги и дружинники между собой поговаривали: царевич, дескать, с лица спал и шатался, будто пьяный, а в глазах огонь - того и гляди, и его спалит, и всё вокруг в нервной лихорадке. Но царевичу было не до людской молвы: он забылся беспокойным сном, не отпуская даже в предрассветные часы древка алебарды, и свечи горели в его покоях до самого утра. Наутро он встал, разбитый и подавленный, чтобы умыться и взбодриться, стряхнув ночные наваждения... и на его пути встала одна из вчерашних фигур.
- Красная шапочка идёт по дороге... - начала медленно и спокойно говорить фигура, смотря в окно покоев, а царевич, не слушая, заорал, вызывая стражу.
Но и на этот раз покои были окутаны синей дымкой, теперь больше напоминавшей туман, чем свечение, а фигура продолжала говорить:
- У Красной шапочки слабые ноги. Волк настигает, корзинка пуста... Что ты ей скажешь - "иди" или "встань"?
- Кто ты? Кто тебя впустил? Что ты делаешь в моих покоях? - с внезапно поднявшейся злостью спрашивал Боримир, но фигура, полностью игнорируя его, неподвижно смотрела в окно. Боримир взмахнул алебардой и вновь не причинил ей ни малейшего вреда; взгляд обшарил комнату и замер на кувшине с водой на прикроватной тумбочке. Царевич рванул к нему со всей доступной ему скоростью, но торопился, очевидно, зря: фигура не двинулась с места. Кувшин пролетел сквозь неё и разбился о стену. Вода стекала по белокаменной стенке; несколько осколков отлетели далеко от стены и замерли в центре комнаты.
Незваного гостя, казалось, ничто не трогало.
- Ты привиделся мне или это сон? Ты пророк или дух? Кто ты? Чего ты хочешь?
Казалось, только последним вопросом он смог добиться внимания фигуры, но внимание это было едва ли таким, которого хотел царевич: фигура лишь повторила странную присказку, тем же тоном, тем же голосом, с той же нерушимой отрешённостью. Никакие вопросы не меняли поведения фигуры, а синий туман не позволял ни подойти к окну, ни открыть дверь, и царевич, проделав всё, что он только мог придумать, чтобы исследовать неведомое существо или выбраться из комнаты и позвать других людей, которые могли бы сказать, наваждение ли это, сдался и прокрутил в голове присказку.
- "Иди", - наконец ответил он духу или призраку, стоящему перед ним.
- Выбор сделан, - мгновенно откликнулся тот и исчез, взяв с собой синий туман.
Царевич сел на кровать. Неведомые духи с непонятными предупреждениями среди ночи - это жутко, пугающе и ненормально, но всё же они более-менее вписывались в его картину мира. Царство полно всего колдовского, неизведанного и странного, пусть это самое неизведанное и странное обходило его стороной до поры до времени; нет ничего удивительного в том, что ночь в Кремле Китеж-града таила в себе нечто необъяснимое и угрожающее. С этой мыслью можно было жить, окружая себя свечами, а средь бела дня выясняя у всех, кто имел дело с магией и волшебством, что это за чертовщина такая. Но сейчас, стоило ему проснуться, призрак наглядно показал: свет - не спасение и не защита, никакая физическая сила, кажется, не влияет на этих духов, зато они сами, судя по всему, с превеликим удовольствием влияют на физический мир, запросто запирая его в покоях, заглушая все звуки.
История, сказания и былины, известные царевичу по долгу службы и происхождения, не могли пролить свет на его дальнейшие действия. В его разуме смутно зародилась идея, что в таких ситуациях нужно бежать на край света, добывать страшное сияющее оружие, обманом или подвигом выманивая его у колдовских сил. Проблема заключалась в том, что и Тридевятое царство, где было много богатырей и волшебников, и Лесное царство во главе с каргой Ягой, и кащеевы Сизые Топи граничили с Китежским царством и с удовольствием бы отхватили кусок-другой его территории, а потому соваться туда в одиночку ещё не коронованному царевичу было так же глупо, как юной девушке приходить в логово Горыныча, а тирану-царю - есть из рук отвергнутой барышни. Самоубийцей царевич не был, да и бросать дворец на произвол бояр и обращаться в бегство не собирался, а потому, как бы несведущ он ни был в таких делах, разбираться с потусторонним лучше было самостоятельно. Как только ты приблизился на пару шагов к заветному трону, лучше не доверять никому. При дворе относились к нему насторожённо, не зная, что выйдет из царевича и будет ли он удобен, а дружине можно было доверить жизнь, но не слабость.
"Нельзя ли не стоять у меня над душой?" - хотел вспылить Боримир, но вместо этого повернулся и посмотрел на хранителя царской библиотеки долгим и мрачным взглядом. Хранитель нервно переступал с ноги на ногу и то и дело с затаённым ужасом поглядывал на книги в руках царевича. Тот тоже посмотрел на книги в своих руках и подумал, что ужас, в общем-то, закономерен: все эти книги - пыльная редкость, к которой даже слуг с тряпками не подпускают, чтобы они не испортили ручную работу, которой зачастую не одна сотня лет. Руки же царевича, после множества военных и тренировочных походов, огрубели, были покрыты шрамами, да и сложно было определить, чернеют они от въевшейся грязи или от загара: может быть, это дорожную пыль не удалось смыть никаким количеством походов в баню и никакой грудой кусков мыла. Кроме того, держал он книги несколько неуклюже, ведь, получив образование во дворце лет до двенадцати, всё остальное время своей жизни он провёл вдали от книжек и бумаг, и вчера ему пришлось держать своё сознание в напряжении весь вечер, воскрешая в памяти полузабытые навыки чтения и письма.
- Я не уничтожу этих книг, Хранитель, - приняв всё это во внимание, терпеливо сказал Боримир. - Это казённая библиотека, и все здесь присутствующие книги были куплены на казённые деньги или подарены царству. Если какая-то из них рассыплется в пыль, на казённые же деньги закажут новую. Не нужно ходить за мной по пятам.
Хранитель с почти горестным вздохом отошёл от царевича, но тот спиной и шеей чувствовал его нервные взгляды и слышал, как тот переминается с ноги на ногу уже на расстоянии. Тем не менее, отсылать хранителя Боримир не стал: призраки ещё ни разу не появлялись в чужом присутствии, а ему нужно было хоть немного времени на самостоятельные поиски без чьего-либо вмешательства.
Много часов царевич, отдавший приказания не беспокоить его, провёл в бесплодных попытках найти хоть что-нибудь о близнецах. Он листал кожаные тома, посвящённые легендам и сказкам, сверхъестественному и колдовскому, уделяя особое внимание духам и призракам и лишь мельком просматривая всё остальное. Но в книгах о духах не было ни слова о близнецах, а в мифах о близнецах - ни слова о духах, и из библиотеки царевич вышел растерянный и оглушённый: витиеватый язык учёных умов пришлось воспринимать и анализировать ему, давно привыкшему к более чёткой и ясной речи, и единственное, что он вынес из прочитанного - смутное впечатление о том, что из двух близнецов один наверняка окажется злым. Как применить это знание к своей ситуации, царевич не представлял: пусть пока ни один из призраков не предпринял попыток причинить ему вред, однако же оба не замедлили продемонстрировать ему свою власть и силу, и что-то в них заставляло все предчувствия и инстинкты в один голос твердить: ты стоишь перед злом, и есть только два выхода: сражаться или пытаться его избежать.
Должно быть, избежать его было возможно - если приставить к себе слугу или стража, а лучше несколько, и не позволять им покидать своего поста никогда. Но Боримир, сын своего покойного отца, брат покойного брата, не был бы таковым, если бы выбрал такую безопасность - постоянно под чьей-то защитой, в постоянном бегстве от малопонятной угрозы. Поэтому, не расставаясь ни на минуту с бесполезной сейчас алебардой, он вышел из библиотеки и закрыл за собой дверь.
Дворец, в общем-то, был полон людей: туда и сюда сновали слуги, у многих дверей традиционно стояла стража, по дворцу расхаживали придворные дамы и мужи, чья функция заключалась, должно быть, только в том, чтобы в любой момент развлекать царя, делать важный вид и впечатлять слуг и людей, добившихся аудиенции. Честно говоря, в том, как работает двор, Боримиру было некогда разбираться, но в этот день он радовался тому, что дворец гудит, как переполненный улей.
Однако рано или поздно должен был настать момент, когда попадётся пустой коридор, и царевич исчезнет из поля зрения остальных людей. И этот момент настал. Боримир сделал шаг, второй, третий, прямо держа спину и приказывая сердцу не стучать так сильно, представляя, что он просто на поле битвы, и всё предельно понятно: бей сам или попади под топор, двигайся или станешь мишенью для стрел... делай упрямые шаги и отбрасывай когти страха, или умрёшь от него раньше, чем выяснишь, стоит ли бояться этих злосчастных духов.
И он шёл.
И ничего не произошло.
На ночь, покачивая головой и посмеиваясь над собой, он погасил свечу, но почти сразу, передумав, зажёг её снова и поставил рядом с кроватью. Когда духи явятся в третий раз, пусть это будет в пляшущем свете свечи, а не только в синеватом свечении удушающей звук пелены.
Ему снились тревожные сны, полные бегающих теней, огромных свечей, зеленоватых и синеватых отсветов, неясных шорохов... яркие колышущиеся тени закружились в бесконечном вихре, хороводе, который вдруг сузился вокруг него и начал заключать себя в объятия. Тяжёлые руки полупрозрачных теней сомкнулись на его руках, спине, на шее, на голове, тянули за уши и волосы, лезли в глаза и ноздри, и где-то вдалеке зазвучал холодный смех и прозвучала приглушённая фраза:
"Ты сказал - беги, Красная шапочка. Так беги!"
Царевич наконец вырвался - или, скорее, с огромным трудом выплыл - из мутного и устрашающего сна и закашлялся, хватая ртом воздух. Но воздуха было меньше, чем дыма, и уже в следующее мгновение, ещё не успев толком ни в чём разобраться, он крикнул "Пожар!" и упал на пол, прижимая ткань покрывала ко рту.
Последующие события носили в памяти царевича характер лихорадочный и бессвязный. Он знал точно: все свои навыки и волю к жизни он бросил на то, чтобы выжить в ту проклятую ночь. Ещё он знал: сгорела вся обстановка в комнате и деревянная дверь. Кажется, дверь уже занялась огнём, когда он к ней пробрался, и от раскалённой щеколды, отодвинутой плечом, или от искр, загорелась его ночная рубашка.
Царевичу доводилось загораться на поле боя - от огненных стрел противника, - но там, по счастью, местность была болотистой, а трава зелёной. Здесь же, в коридоре пусть и каменном, но покрытом коврами и гобеленами, он лишь чудом не поджёг вокруг себя ещё и коридор, сбивая пламя и пытаясь стянуть горящую одежду; кажется, стражи бросились ему на помощь... Какое-то время спустя - право, невозможно было определить, вечность заняла борьба с пожаром или несколько мгновений, потому что каждое из этих мгновений могло стоить ему жизни - Боримир сидел, вымытый от сажи, покрытый повязками с какими-то травяными мазями на местах ожогов, и потягивал травяной отвар - единственную возможную альтернативу мёду и пиву во время поста. Боримир благословлял царский пост, ведь если бы не он, то кто знает - мог бы он отличать реальность от воображения, и не сошёл бы с ума в первые же дни этой безумной пляски теней в его разуме?
Уже утром, спустя несколько часов после рассвета, Боримир подозвал к себе Гостомысла - одного из дружинников, которого можно было бы назвать его приближённым - и сказал:
- Гостомысл, я не по нраву кому-то во дворце. Может, я смахнул свечу во сне, чего не делал ни разу в жизни. Может, кому-то удобно, чтобы свеча упала. Мог кто-то проникнуть в покои через окно?
- Ваши покои, княже, высоко над землёй. - Дружина стойко держалась за старые обращения и старые традиции, когда царство ещё было княжеством, а цари назывались князьями. - И всё же мы оба могли бы в них пробраться, если бы у нас была такая задача и нас никто не видел. Была безлунная ночь.
- Мне нужны стражники у окна и двери покоев. Кто-то, кому я могу доверять. Я могу продержаться без сна день, два, но мне нужен ясный ум, если я хочу раскрыть заговор. Ты поможешь мне?
Боримир смотрел прямо в глаза Гостомыслу. Сейчас он делал ставку на человека, с которым рос и тренировался с самых юных лет, а затем сражался бок о бок много раз. Гостомысл не раз прикрывал ему спину, даже когда ему самому грозила смертельная опасность. Однако в эти дни он не мог доверять даже себе, и, прося друга о помощи, внутренне воспринимал это, как шаг на полуразрушенный мост: риск, на который ты идёшь, просто чтобы идти дальше. Риск, который не имеет ничего общего с уверенностью в успехе, и всё же самую малость лучше, чем верная смерть.
В глубине души Боримир не знал, заговор ли это. Может быть, ему подсыпают дурман в пищу каждый день, и от этого тени сгущаются, собранные его сознанием в дикое порождение страхов и слухов - в двух близнецов. А может быть, придворные завистники ни при чём... Так или иначе, стражники сделают задачу призраков немного сложнее. Или, по крайней мере, разбудят, если снова где-нибудь куда-нибудь упадёт свеча.
С появлением стражников, по крайней мере, сон, казалось, перестал таить в себе опасность. Боримир больше не видел ни хоровода теней, ни призраков в своих снах, и в покоях не происходило ничего из ряда вон выходящего. Однако если бы он надеялся на то, что близнецы оставят его в покое благодаря подобным мерам безопасности, то глубоко заблуждался. Царевич не оставался наедине с собой ни на секунду, и всё же однажды он просто шагнул из полной слуг трапезной в довольно людный коридор... но обнаружил, что замер в дверном проёме, и всё окутала синеватая завеса, а люди стали похожими на неподвижный дым. Один из близнецов стоял в центре коридора и холодно усмехался, но усмешка не трогала его неподвижного взгляда, отсутствующего и пустого, будто это кукла в человеческий рост.
- Белые воды, синие воды, зелёные воды плещутся в мёртвой холодной реке. Из речки тебе нет обратного хода...
Мир вокруг - весь прозрачный и размытый, подобно теням - вдруг начал двигаться куда быстрее, чем это могло произойти в реальности, а царевич стоял, скованный дверным проёмом, и тщетно пытался высвободиться. Наконец, отсветы ламп погасли, и неведомая сила швырнула Боримира обратно в трапезную - теперь пустую и безлюдную, окутанную знакомым синим светом.
- Тебя сложно найти, царевич, - вальяжно сказал второй близнец, отодвинув первого. - Ты будто бы сам отказываешься от жизни.
- Кто вы? Чего вы хотите? - вновь попытался Боримир добиться ответа, заметив некоторую разницу между речью призраков сейчас и ранее: теперь, казалось, непрошеный гость разговаривал не загадками и заклинаниями, а вступил в диалог - впервые за эти несколько сумасшедших дней.
Однако ответа, видимо, не суждено было добиться: призрак будто не слышал вопросов смертного и даже не повёл бровью на очередной взмах алебарды, продолжив безмятежно разглагольствовать:
- Дело в том, что ситуация, в которой ты находишься, княже, весьма опасна, и твои верные товарищи... ну... могут оказаться не такими уж верными? - призрак пожал плечами, а потом сфокусировал до этого отсутствующий взгляд на царевиче и показался почти человечным. - У тебя есть выбор - дожить до своей коронации или не дожить. Чтобы дожить, нужно, только-то и всего, убить моего братца, потому что он очень хочет убить тебя. Видишь ли, мне жалко убивать моего злого братишку, но, коль уж пала на меня судьба оттенять его своим безграничным добром, я должен по крайней мере тебя предупредить.
Призрак исчез, но его близнец, как и синяя пелена, остался на месте. Сердце царевича внезапно застучало так быстро, что показалось, что всё его тело превратилось в одно большое испуганное сердце, но призрак стоял на месте и лишь повторил:
- Белые воды, синие воды, зелёные воды плещутся в мёртвой холодной реке. Из речки тебе нет обратного хода... - и растаял.
Синий туман пропал, и за бешеным стуком в ушах царевич расслышал отдалённые звуки колоколов и встревоженные крики. Медленно и осторожно он вышел из трапезной, но через порог переступил так быстро, как только мог.
- Княже, - удивлённо сказал дружинник и заорал: - Отбой! Царевич нашёлся!
Боримир кивнул стражнику и так же медленно пошёл прочь, не реагируя на расспросы и растерянность окружающих. Служанка, проходившая мимо, обхватила покрепче корзинку с чистым бельём и побежала обратно. Уже через полчаса по дворцу разнеслась весть: проклятие Китежа снова в действии, царевич спятил.
На следующее утро царевич подтвердил слухи, объявив, что ему нужно сопровождение из двух воинов, чтобы отправиться в поход. Некоторые дворцовые деятели деликатно намекнули на то, что венчание на царство через три дня, и от царевича требуется немало усилий ещё до сей радостной церемонии. Другие были не столь деликатны: царский советник Варун был подчёркнуто вежлив, но каждое слово напоминало чем-то отравленную стрелу. В другое время царевич попытался бы осадить советника, но сейчас едва заметил отповедь, собираясь и наводя справки. Не прошло и получаса, как царевич отправился в путь, оставив советников рвать и метать, кипу бумаг - продавливать дырку в деревянном столе, а призраков - населять дворец до его возвращения. По крайней мере, Боримир надеялся, что призраки не могут покинуть дворец.
Однако цель его заключалась не в бегстве от призраков. Недалеко от дворца жила в отдельной избушке в лесу ведьма, переселившаяся туда из Лесного царства много десятилетий назад. Ей платили весьма щедро золотом, едой и лучшими слугами за то, чтобы она время от времени помогала дворцу в делах колдовских, подсказывала, как найти и прогнать колдунов-шпионов и при этом соблюдала животную диету, не покушаясь на человечину. За ведьмами из Лесного водилась прискорбная любовь к пожиранию человеческой плоти, в связи с чем за упомянутой избушкой следило специальное подразделение дружинников, а здоровье и состояние слуг проверяли регулярно придворные знахари.
Сам Боримир ни разу не встречался с этой ведьмой, поэтому, когда едва заметная тропинка среди леса начала петлять, а затем свернула резко вправо и вывела на опушку, он остановился, с любопытством разглядывая странное жилище. Дворец Яги, говорят, стоит на курьих ножках, поэтому от избушки Згины он ждал чего-то подобного, и не прогадал: кривая, перекошенная, покрытая мхом и плющом избёнка покачивалась на огромных паучьих лапках. Вход, естественно, не был виден, и, откашлявшись, Боримир громко сказал:
- Избушка, повернись ко мне передом, к лесу задом!
Иностранный этикет никогда не был сильной стороной Боримира, но по крайней мере эти основы он вынес из своего книжного детства. Зачем избушки изначально отворачиваются, было для него загадкой. Может быть, чтобы никто не беспокоил; может быть - чтобы удобнее было лягаться и одновременно улепётывать, если кто-то придёт не с миром. Но, скорее всего, это просто льстило самолюбию ведьм или было традицией, своего рода знаком вежливости: как в их царстве хлеб-соль для гостя, так у них - поворот избушки, чтобы у каждого гостя была возможность поглазеть на то, как ходят ведьминские дома.
И вот сейчас захрустели ветки на опушке, зашуршала трава, заскрипела древесина дома, и стало слышно, как что-то стучит внутри. Из трубы на избушке повалил дым; кряхтя и пошатываясь, избушка, тем не менее, гордо прошествовала вокруг своей оси и веско поставила передние ножки, замирая перед гостями. Дверь заскрипела и отворилась сама по себе, а из окна высунулась голова старухи-ведьмы.
- Кто ко мне пожаловал? - прокряхтела она, цепким взглядом рассматривая гостей. - А-а, царевич... Ну, заходите, чего рты разинули.
Воинам пришлось остановиться за дверью: они попытались было веско прошествовать внутрь, но взгляд ведьмы и грозное постукивание ступой намекнуло им на то, что им не слишком рады. Дружинники вопросительно взглянули на царевича, и тот, на миг задумавшись, кивнул им - в конце концов, он сам не был уверен в том, что хотел посвящать их в подробности. Когда дверь захлопнулась, избушка заскрипела и зашаталась, и царевич схватился за стенку, заворожённо смотря, как пейзаж за окном куда-то опускается, шатается из стороны в сторону, а затем сменяется с опушки на густой лес.
- Призраки тебя одолели, царевич? - прокряхтела старуха, усаживаясь в кресло. Для гостей стульев, очевидно, ведьма не хранила, и с усмешкой махнула в сторону печи: - Присаживайся.
Тот с сомнением припомнил обычаи Лесного царства, да и взгляд как раз упал на большую поваренную книгу с черепом на обложке, поэтому, поблагодарив старуху, остался стоять у порога.
- Призраки, бабушка, - помолчав, подтвердил царевич. - Выходит, я не первый, кому они являются?
Згина захохотала тем самым смехом, от которого обычно кровь стынет в жилах и звери разбегаются во все стороны, как от стихийного бедствия. Царевичу, надо признаться, стало не по себе, но всё же он чувствовал себя здесь спокойнее - почти в безопасности - по сравнению с дворцом, в котором бродили неуязвимые тени-убийцы.
Смех оборвался в одно мгновение, и в тот же момент будто бы умерли все звуки на свете, кроме дыхания Боримира. Взгляд словно проникал в самую глубину костей.
- Зачем ты пришёл ко мне, царевич?
- Я хотел спросить, как убить призрака, - осторожно подбирая слова, ответил Боримир.
Он не хотел говорить больше, чем требовалось, потому что не представлял, сколько на самом деле известно ведьме и не блефует ли она, делая вид, будто ей известно всё о его положении. Згина всё же оставалась ведьмой Лесного царства, пусть и переехавшей в Китеж много лет назад.
- Я расскажу тебе, - легко согласилась ведьма. - Если ты скормишь мне одного из своих защитников.
- Не прикасайся к ним! - мгновенно напрягся Боримир, готовый в любой момент дать отпор ведьме, но та выглядела совершенно спокойно и даже миролюбиво.
- Не трожь алебарду, сынок, - посоветовала баба Згина. - Не съем я никого. Но твой вопрос нарушает мой договор не меньше, чем людоедство с твоей стороны. Все вы так. Сначала говорите сесть на диету и не трогать никого в вашем царстве, а потом, видите ли, хотите знать, как убить призрака. Я не порчу жизнь своим соотечественникам, запомни и передай сыновьям, ежели доживёшь.
В планы царевича никак не входил такой ответ, и теперь он чувствовал досаду на себя: выйти из дворца, пройти всё это расстояние только чтобы выставить себя дураком и вернуться ни с чем...
- Но как мне выжить? - не надеясь на полезный ответ, всё же спросил Боримир. - Соотечественники или нет, но ты поклялась защищать царскую династию в обмен на жизнь здесь. Или ты уже забыла о своей клятве, бабушка?
На губах Згины зазмеилась пугающая улыбка:
- А это совсем другой вопрос, милый. Тебе повезло, что ты его задал. Братец твой пожертвовал ради моего секрета какой-то деревенской девкой, вот и сгинул. - Царевич открыл было рот, чтобы возмутиться - не привык он выслушивать, как порочат честь его семьи - но колдунья нетерпеливо оборвала протесты в зародыше: - Ты не спорь, а слушай, если хочешь жить.
И царевич слушал.
Из избушки, которая, кряхтя, повернулась обратно, он вышел на белый свет лишь некоторое время спустя, со склянкой на груди, которую надо было разбить в момент смертельной опасности, а в голове всё ещё звучали загадочные и пугающие слова ведьмы:
"Не вреди призракам, иначе погибнешь. Не стой в дверях и не бери ничего через порог. Не слушай того, кто много болтает, не забывай слов того, кто говорит мало. Делай всё, чтобы выжить, и не теряй присутствия духа - когда потеряешь, тогда и сгинешь. Не смотри в глаза. Всё решится в полночь перед венчанием на царство".
Спать на свежем воздухе, когда тебя поливает дождём даже в кустах, а весь воздух пропитан сыростью, - приятного мало. Боримир перевернулся, зарываясь носом в полусухие листья... и рука шлёпнула по ледяной воде. Царевич вздрогнул и встал, пытаясь понять, где он и почему так мокро.
Капли мерно барабанили по листве. Ветер время от времени лениво потряхивал кроны деревьев, но в остальное время царило затишье. Единственным звуком, помимо дождя, было бодрое журчание ручья, в который Боримир и опустил свою руку, пытаясь устроиться поудобнее.
Небо было серым и пасмурным, но судя по положению солнца за пеленой туч, время близилось к полудню. Проспать до полудня - не беда; попасть под дождь - тем более. И всё же что-то в этом всём не нравилось царевичу; в первую очередь то, что засыпал он в сухой постели в собственных покоях, на этот раз не зажигая свеч и плотно закрыв все окна.
Он встал, ощущая, как по насквозь промокшей одежде струится вода, и помахал руками, чтобы заледеневшие руки наполнились кровью, и чтобы разжечь тепло внутри, противопоставив его жадной прохладе воды. Рядом с ним не было ни вещей, ни коней, ни следов других людей, но сон - если это был сон - чересчур походил на реальность.
Стерев воду с ресниц, чтобы лучше видеть, царевич побрёл вдоль ручья по течению, повторяя про себя, как заклинание, советы старухи. "Не забывай слов того, кто говорит мало". "Интересно, - думал Боромир, переступая валуны и коряги вдоль ручья, - будет река белой, зелёной или синей".
Наконец, путь его закончился у небольшого обрыва, в котором ручей переходил в маленький водопад и впадал в речку - вполне обычную, довольно серую в этот пасмурный день. Но, когда Боримир уже собирался развернуться и отправиться на поиски дороги или любых других признаков человека, солнце вырвалось в небольшой просвет в облаках, и на воде заиграли блики. Белые блики на синевато-зелёной воде... Он отбросил бы эту мысль немедля, списав её на суеверность и мнительность, но ведьма недвусмысленно сказала, что в нелепых присказках близнецов есть зерно истины. И, не давая себе ни секунды на раздумья, в тот же миг Боримир побежал прочь от берега и реки, что было мочи - побежал, только чтобы несколькими минутами спустя услышать за спиной вой волков.
Зная, что запах его волки учуют мгновенно, царевич приметил дерево с достаточно толстыми ветками и принялся карабкаться наверх. Волки, которым было предназначено, судя по всему, вынудить его нырнуть в злосчастную реку, злобно и голодно скалились внизу.
Мир вокруг не напоминал ничем Китежское царство - а Боримир не только выучил карты наизусть, но и сам не одну версту прошагал по своим землям. Как выбраться из колдовских земель, он не знал, а потому снял рубашку, привязал себя к толстой ветви покрепче, обхватил её руками и закрыл глаза.
Сон пришёл далеко не сразу, но всё же сжалился и забрал царевича в свои объятия, даже под неотступными взглядами диких зверей.
Проснувшись наутро в своей кровати, царевич в первый момент не рискнул пошевелиться, а лишь открыл глаза и прислушался к ощущениям: резкие движения на ветке могли стоить ему жизни. Когда же он понял, что утро встретило его в его собственных покоях, а не у трёхцветной реки, и тем более - не в пастях волков, то благословлял судьбу так искренне, как никогда прежде. И только встав и обменявшись парой слов со стражниками в покоях, он проследил за странными взглядами и осознал, что вся его одежда промокла насквозь и покрыта грязью и илом.
Однако, спускаясь в трапезную, принимая гостей и работая с грудой бумаг, переходя из комнаты в комнату, царевич замечал повсюду синеватые отсветы, а в дверных проёмах у него кружилась голова, и только поспешный шаг прочь позволял восстановить равновесие и выправить шаг. Весь дворец наблюдал за ним с опаской и любопытством, и Боримир чувствовал их взгляды, хоть и не слышал слова "проклятие", то и дело прокатывающегося за спиной на грани слышимости. Пока его не заботило мнение придворных, хоть это, наверное, и было невероятно безрассудно. И старуха, и сами тени ясно дали понять: эти последние дни перед венчанием на царство угрожают его жизни куда больше, чем заговоры, которые могут начать разрастаться за время его "безумия".
Безумен ли он? Другой человек наверняка терзался бы сомнениями с утра до ночи, но Боримир, несмотря на то, что детство его прошло в размышлениях и учёбе, не привык слишком много задумываться о вечном. Для него было только то, что он воспринимал и что воздействовало на него физически. Сойди он с ума на самом деле - и с такой же самоотдачей он восставал бы против своих галлюцинаций или бросался на их защиту. На самом деле царевич думал, что он скорее сошёл с ума, чем нет, но эта мысль никак не трогала его.
Куда больше его трогал синий свет, липкая сила дверных проёмов и притяжение порогов, сгущающиеся то и дело тени и смертельная опасность, что зависла над плечом в ожидании, когда он даст слабину или оступится.
Вспоминая последние дни, он лишь записывал в памяти события и логические связи, не отвлекаясь на возможные и невозможные ответвления от избранной линии. Не думал он ни о том, что бы случилось, увлеки его тогда речная вода, ни о том, способны ли были волки ему навредить, ни о том, сумел бы он убить тень или сгинул бы вместе с ней, как и предсказывала ведьма; ни даже о том, навлёк он тогда на себя свою судьбу ответом на глупую призказку про Красную шапочку или альтернативой была бы верная смерть. Зато Боримир то и дело возвращался мыслями к грядущей церемонии в тронном зале, и нервная, но упрямая решимость поднималась в нём. Жажда жизни, нежелание отдавать свой дворец на растерзание придворным и дальним родственникам, жгучее стремление найти корни загадок, окружающих его, и противопоставить кошмарам из мира теней всё, что у него есть. Старуха сказала не терять присутствия духа, однако совет этот был избыточен: сколь угодно жуткие, сколь угодно потусторонние, близнецы вторглись на его территорию, пытались отнять его жизнь - то, что он много раз отбирал из-под самого носа врагов, то, что мог раз за разом бросать на произвол судьбы в гуще битвы, но не собирался отдавать здесь, во владениях отца и брата, тем, кто, по словам ведьмы, брата его как раз и сгубил.
И он ходил, злился по любому поводу, вчитывался в бумаги, как в самое интересное чтение своей жизни - словом, делал всё, чтобы в жилах кипела кровь, а сердце гоняло по телу волю к жизни, и отвлекал себя как мог от то и дело заползающего в душу страха, от удушливо-жутковатого воздуха, что уже несколько дней был отравлен таинственным и опасным присутствием.
Встреча произошла, как обещано, в полночь.
Его предали не люди, как обещал разговорчивый призрак, и не сила духа, как опасалась лесная ведьма. Его предал дверной проём в собственном дворце, месте, где каждый камень был осмотрен предками, прежде чем стены было положено строить, и каждый чертёж проверила ватага зодчих, которые отвечали за добротность строительства своей головой. Однако не зодчих нужно было винить в этом, а тех, кто позволил неведомой тьме просочиться сквозь ткань между явью и сном.
Царевич замер с поднятой в воздухе ногой и поставил её обратно в дверной проём. Вместо коридора, который он ожидал увидеть, выйдя из каморки с бумагами, перед ним был странный искажённый мир теней: синеватые стены, густые тени, ужасы на гобеленах вместо портретов, двери не там, где они были в реальности... с одного из гобеленов Боримиру подмигнул свирепый циклоп, и тот резко отвёл глаза, вспомнив заветы старухи. Едва заметная тяжесть склянки на груди в этот момент приятно согрела душу, но царевичем уже овладела опасность, и кровь закипела, превращая всё его тело в натянутую тетиву, обостряя зрение и слух, напрягая внимание до предела.
Отчего-то царевич почувствовал, что хоть и опасно стоять здесь, на грани миров, шагнуть в другой мир - значит остаться в нём навсегда, точно так же, как броситься в ледяные воды мёртвой реки. "Всегда смотри, куда выходишь: мир изменчив и полон неожиданностей", - говорил в детстве отец, и сейчас Боримиру подумалось - не об этом ли царь говорил на самом деле?
- Что же ты как не родной? - прозвучал мягкий, вкрадчивый голос, и напротив возник призрак. Второй явился секундой позже, спокойный и отстранённый, как и всегда, тогда как первый будто бы больше принадлежал этому миру: двигался свободно и вальяжно, корчил рожи гобеленам и наслаждался собой. - Проходи. Хлеб-соль с нас, как говорится...
- Кто вы и зачем пришли в мой дворец? - спокойно спросил Боримир, не выходя из проёма.
- Так это не твой дворец! - радостно сообщил призрак.
Когда в первый день Боримир думал, что близнецы совершенно неотличимы, он даже не представлял, насколько заблуждается: они были так же похожи, как камень и вода.
- Борими-ир, иди ко мне-е, - не унимался близнец, не выказывая ни малейшего желания отвечать на вопросы.
Однако царевич не шелохнулся, да и смотрел не на него, а на его брата, хотя на деле боковым зрением очень напряжённо следил за каждым его движением. Молчаливый близнец равнодушно взглянул в ответ и проговорил:
- Зелёная лента скользит по реке, и в воды глубокие капает яд. Русалки всё видят в безумной тоске; царевич, ответь - что они говорят?
- Не разговаривай с ним, он тебя прикончит, - вставил другой призрак.
Боримир не знал, какого ответа от него ждут эти тени, но уже усвоил, что если ничего не говорить - ничего не произойдёт, и он застрянет здесь, в бесшумном безвременье, невидимый и неслышимый для всех остальных. Поэтому кинулся в омут с головой и сказал первое, что пришло в голову:
- Русалки ничего не говорят, потому что глубоко под водой.
- Ты правда не хочешь жить, царевич, - покачал головой второй призрак; Боримиру показалось, что им овладела некая нервозность, хотя возможно, то были просто ужимки, рассчитанные привлечь его внимание. - Неужели ты не видишь, что шагаешь прямиком в ловушку?
Семя сомнения всё же упало на благодатную почву и дало росток. Предложение убить того, кто хочет убить тебя, было ему понятно больше, чем загадки и присказки; ведьма выглядела не такой уж искренней и, в любом случае, все эти лесные людоедки коварны и обманчивы - раскусить их может только очень хитрый ум. Может быть, он и вправду сам шагает в капкан, сам надевает на себя оковы, сам совершает гибельную ошибку...
- Иди ко мне, - шепнул призрак. - Смотри на меня, иди ко мне. Пляска теней окончится, и двери в загробный мир закроются навсегда.
Царевич вновь поднял ногу, но какая-то паническая мысль, наполовину неосознанная, заставила его сорвать с шеи ведьмину склянку и ударить её об косяк. Он потерял равновесие, теряя контакт с проёмом, теряя себя в чёрном взгляде близнеца, соприкасаясь с полом проклятого мира, но в это самое мгновение стекло зазвенело по полу, и воздух огласил отчаянный петушиный крик. Призраки закрыли глаза; будто бы огромный железный крюк, до тех пор державший его сердце в мёртвой хватке, вырвался и отпустил его, и Боримир, испуганный, ошеломлённый, почти ничего не соображая, рванулся в одном порыве: нащупать дом, нащупать свой мир, вернуться обратно в безопасность. Когда петух прокричал в третий раз, он уже встал на порог.
Тяжёлое дыхание царевича казалось ему оглушительным. Призрак, который до того паясничал, резко растерял свою вальяжную пластику, подошёл к порогу вплотную и уставился на него, но царевич закрыл глаза, вспомнив, как невозможно освободиться от этого взгляда, и воскресив в своей памяти предупреждения ведьмы.
Стоило спокойному призраку заговорить, как второй оглушительно закричал, заглушая его слова, и Боримир напряг слух и внимание, пытаясь выловить из крика членораздельные слова. Когда призрак набрал воздух, чтобы продолжить какофонию звуков, царевич выхватил вопрос:
- ...жить, какого из братьев ты должен убить?
- Твоего брата, - непослушным, севшим голосом сказал Боримир. - Я должен убить твоего брата.
Крик стал невыносимо оглушительным, и захотелось закрыть уши, чтобы не лопнули барабанные перепонки, но царевич слишком страшился отпустить косяк: вдруг ноги не удержат его, вдруг он вновь потеряет равновесие и больше никогда не вырвется из этого мира...
И вдруг всё прекратилось. Где-то вдалеке часы, кажется, били полночь. Молчаливый призрак дотронулся до своего брата, и тот лопнул, как мыльный пузырь. В этой странной, искажённой реальности они остались вдвоём.
Боримир вдруг вспомнил, как дышать, и почувствовал, что за его спиной уже не непреодолимая стенка, а, должно быть, воздух каморки. Прежде чем сделать шаг, он проверил своё предположение и оглянулся, а, ступив на твёрдый пол, попытался закрыть за собой дверь, но оставшийся в живых призрак легко просочился за секунду до того, как проход захлопнулся.
Боримир подумывал уже о том, чтобы поднять с пола кресло и швырнуть в неясного гостя: фигура его отчего-то казалась более живой и материальной, более принадлежащей этому миру, чем когда-либо раньше. Но призрак не выказывал угрозы и замер на месте, глядя в стену.
- Кто ты? - зло и нервно спросил царевич, в который раз пытаясь добиться ответа и не ожидая его.
Но, вопреки всему, фигура шевельнулась; зашуршал плащ, и оживший близнец опустился на одно колено.
- Змей Владислав. Служу царю.
Боримир сглотнул и совсем не по-царски рухнул в кресло, которым ещё секунду назад собирался махать.
Закат тронул красноватым золотом стены Китежского кремля, и лучи заходящего солнца скользили по дощатому полу. Ставни окна были распахнуты настежь, и за окном уже начинали стрекотать сверчки, пусть было ещё рановато для их песнопений.
Боримир и не думал, что доживёт до этого заката. Держава, корона и скипетр стали его новыми атрибутами - понятными и привычными, знакомыми с детства. На полу, свившись огромными кольцами, лежал змей - гораздо более неожиданный атрибут царства.
Царевич... бывший царевич знал, что у его отца была большая змея, и не раз видел загадочного мрачного советника, который отвечал за то, чтобы царю вовремя приносили все свежие новости и важные документы, но на самом деле, кажется, выполнял какие-то мелкие поручения. Это были рутинные мелочи, не заслуживающие внимания.
Тогда он не знал, что ради этих мелких поручений и причуды-змеи его отец рисковал жизнью точно так же, как он сам.
Больше тысячелетия назад царская династия Китежа заключила договор, ставший и благословением, и проклятием. Благодаря этому договору любые заговоры стали невозможными в этих стенах: каждого царя оберегала тень, страшная и вездесущая, неспособная отогнать лишь болезнь и слабость. Яды, кинжалы, стрелы, ловушки - всё отступало перед многовековым опытом стражников-змей, которым нельзя смотреть в глаза. Где-то за морем - не в Лесном царстве, как говорила колдунья, а намного дальше - и за горами лежала родина этих змей, и там прозывали их Василисками.
"Не смотри своему василиску в глаза", - проворчала старуха ему на прощание.
Боримир не смотрел.
Это была единственная слабость, которая легко могла погубить любого китежского царя: попытаться найти в самом неизменном спутнике друга. Глянешь в глаза - пропадёшь, и сердце твоё угаснет, а змей скользнёт на свободу и пропадёт в высокой траве.