(*в древнегреческой мифологии - богини насильственной смерти, изображаемые как юные девушки с чёрными руками, одетые в белые окровавленные платья. Согласно легенде, с каждым новым способом убийства, придуманным людьми, на земле появлялась ещё одна Кер. В отличие от своего брата, персонификации смерти Танатоса, каждая из Кер обладала властью самостоятельно выбирать себе жертву. Несчастного ждала мучительная смерть от одного прикосновения богини)
* * *
"Придумай ей имя, зови - она всюду услышит тебя...
Она твой Спаситель, и её не заменит тебе никто:
Смотри - ты потерян в этой боли, как в плену, совсем один -
Так дай же ей крылья чёрных птиц, и она в твой ворвётся мир..."
Рада В. Анпилова. "Во тьму с поднебесья".
* * *
"Не позволяй ей прикасаться к тебе. Одно её прикосновение принесёт тебе смерть. Не выпускай её на свободу, всегда держи её взаперти... и не позволяй ей умереть. Если она умрёт - ты умрёшь вместе с ней".
Это были последние слова отца. Они хранились в памяти, как бесценное сокровище, настигали внезапно и полновластно, как мания, как одержимость, и ВСЕГДА заставляли следовать за собой неотступно - даже под страхом проклятия, даже под страхом смерти. С того дня, как его отец вышел за границы жизни, Антон до сих пор не мог понять АБСОЛЮТНОГО смысла этих слов. Что НА САМОМ ДЕЛЕ могли значить все эти предостережения? Что НА САМОМ ДЕЛЕ происходит? Эти вопросы оставались безответными для Антона, и он, уже отчаявшись, однажды просто перестал искать ответы, настолько важные, что всего несколько минут назад он, быть может, не задумываясь, отдал бы за них жизнь. Но чувство безысходности, бесполезности всех своих блужданий в сумерках и непобедимый, АБСОЛЮТНЫЙ страх заставили его остановиться. Он, не задумываясь, отдал бы свою жизнь, чтобы получить ответы... НЕТ, Отныне это было неправдой. На исходе марта Антону должно было исполниться двадцать два года. Он ещё не был готов заплатить ТАКУЮ цену. Он СЛИШКОМ хотел жить. Скрытый, как за вуалью, смысл прощальных молитв его отца словно начал понемногу рассеиваться для него, таять, как лёд по весенним солнцем. Антон больше не пытался ЗАДУМАТЬСЯ о том, что происходило с ним в этом опустевшем и кажущимся нежилым доме - теперь он просто выполнял, как приказ, то, о чём его предупреждал отец перед смертью, выполнял тупо и полно, безо всяких оговорок, безо всяких промедлений и незаметно закрадывающихся в сердце сомнений... наверное, человек ступает свой первый шаг к КОНЦУ, когда начинает ПРОСТО ДЕЛАТЬ ЧТО-ЛИБО БЕЗДУМНО, как раб... но Антон уже успел лишиться тогда особого, божественного дара прекратить на секунду свой бег и, оглянувшись, представить себе, что он не отдаляется ОТ ТОГО, ЧЕГО ТАК БОИТСЯ, а, напротив, слепо мчится прямо навстречу. Как и многие из нас, что стоят сейчас в круге обречённых и думают, что конец не наступит никогда, что смерть далеко, всегда очень далеко, и не бродит вокруг них, не протягивает к ним свои чёрные руки.
* * *
Антон извлёк из видеокамеры кассету и вставил её в магнитофон. На экране появилась чёрно-белая, подрагивающая и искажённая помехами, картинка. Она была абсолютно статична, и всё запечатлённое на этой плёнке, все эти призрачные тёмные силуэты, казались скорее угадывающимися, а не реально существующими... но, проклятье, это всё же была реальность: Антон знал это, и ему по-прежнему ещё хватало сил на то, чтобы принять это. Он внимательнее вгляделся в бесцветное размытое изображение на экране; на его фоне ярко выделялись две красных надписи - "10.01.2006", "02:35" и секунды, быстро сменяющие друг друга цифры от 1 до 60. Остановить их бег было невозможно, - так же, как и повернуть его вспять; бег времени олицетворял собою саму жизнь, которая никогда не бывает неподвижной... но, очевидно, пленница Антона являла собою не жизнь, а саму смерть. Воспроизведение продолжалось уже около четверти часа, но понять это помогали лишь изменяющиеся на экране цифры. Всё остальное оставалось неизменным - те же тёмные стены и низкие потолки, те же призрачные очертания предметов, тот же тусклый блеск стальных прутьев клетки, та же стройная женская фигура, облачённая в белоснежное платье до пят, неподвижно стоявшая в самом центре той клетки. Её левая рука была прикована цепью за запястье к потолку и всегда оставалась поднятой вверх, словно тянувшейся за луной или звёздами. Пленница, заточённая в клетку, как белая птица, не шевелилась и, казалось, даже не дышала. Антон нажал на одну из кнопок, и изображение мгновенно исчезло с экрана. Слава Богу. Ещё одна пытка закончена и осталась позади. Получит ли он когда-нибудь свободу от ВСЕГО ЭТОГО?!... нет, нельзя думать об этом. Антон запрещал себе думать об этом, обо всём, что ЕЩЁ НЕ произошло, а только МОГЛО БЫ произойти. Будущее должно остаться в тайне, спрятанным под тяжёлым замком, потому что, выпущенное на свободу, оно внушало ему страх и он не мог представлять его себе без дрожи и сковывающего сердце холода... розоватые лучи рассветного солнца вдруг осторожно прокрались в его спальню через лёгкие занавески на окнах и упали на его побледневшее изнемождённое лицо. Уже утро. Антон чувствовал себя совершенно разбитым. Он уже давно не мог понять, кому из них двоих эти бесконечные пытки причиняют больше боли, кого из них двоих они истязают беспощаднее... и кто из них двоих выдержит их, КТО ИМЕННО окажется сильнее и одержит свою победу. Но робкие мысли об этом Антон тоже вынудил себя держать под запретом.
* * *
Он спустился в погреб и запер тяжёлую железную дверь за собою на ключ. Его взгляд устремился сквозь поблёскивающие прутья клетки, в которой была заточена его пленница. Это была юная девушка, ещё почти ребёнок, с чёрными взлохмаченными волосами, опускавшимися до её талии. Она была одета в белое длинное платье, которое, разорвавшись на груди, спине и животе, обнажало её стройное красивое тело. Девушка никогда не спала и никогда не бодрствовала, пребывая в каком-то странном, недоступном для восприятия человека, состоянии, являвшимся, наверное, тем странным соединяющим мостом между сном и бодрствованием. Она смотрела прямо на вошедшего в погреб Антона своими огромными глазами, жёлтыми и чуть раскосыми, как у кошки. Их зрачки были расширены, словно девушка приняла огромную дозу наркотиков, но единственным наркотиком, доступным ей в её заточении, был, наверное, только сам холодный сырой воздух, заполняющий пространство помещения, или тьма, которая никогда не рассеивалась здесь... и ещё, может быть, боль. Если только это существо, похожее на юную девушку, умело чувстовать боль. Она оставалась здесь на протяжении всей ночи в той же самой позе, в которой её запечатлела камера на видеоплёнку: её левая рука, прикованная за запястье, была по-прежнему поднята вверх; цепь, державшая девушку в плену, натягивалась до предела и не позволяла узнице хоть немного согнуть руку в локте - напротив, она заставляла её даже чуть приподняться на цыпочках, чтобы не повредить плечевой сустав, и было очень странно, что у девушки до сих пор не началась гангрена. Антон ещё раз пристально оглядел свою пленницу: кожа её рук, от кончиков длинных тонких пальцев до локтей, была угольно-чёрной, как у мифических Кер, покровительниц каждой из насильственных смертей, каждого из новых способов убийства, что придумывали друг для друга люди, - отец часто рассказывал ему об этих чудовищах. Этот человек занимался археологией ровно столько, сколько сам себя помнил, - и занимался бы ею ещё десятки лет, если бы этот монстр, скрытый во плоти шестнадцатилетней девочки, не уничтожил бы его. Антон помнил, с какой страстью отец всегда рассказывал ему об археологии, - он любил эту науку больше, чем саму жизнь, и его никогда не могла остановить ни одна из глупых бессмысленных легенд из тысяч тех, что окружает каждый памятник древности, каждую из находок, каждое из открытий... Антону казалось, что его отец живёт лишь тогда, когда отнимает у мёртвой земли оживающие тайны прошлого и когда, по возвращении из экспедиции, садится рядом с ним у камина в гостиной и рассказывает обо всём в мельчайших подробностях, не упуская ни единой детали... по тому, как горели его глаза, было видно, что он ощущает себя АБСОЛЮТНО счастливым. И так было бы всегда, так ДОЛЖНО БЫЛО быть всегда, до бесконечности, но она, ОНА помешала этому... Антон невольно прикоснулся к деревянному амулету, висящему на шнурке на его шее. Это была последняя из находок отца, служившая теперь его оберегом. ОНА появилась рядом с их домом, как только отец успел поднять этот амулет с земли, словно ОНА была АБСОЛЮТНЫМ ЗЛОМ, заключенным, как в западне, в этой подвеске... Антону было всего двенадцать, когда отец подарил ему эту красивую безделушку. Он не мог знать, что это станет проклятием всей его семьи. ОНА появилась уже следующей ночью. Отец убивал ЕЁ каждый день, но всякий раз ОНА возвращалась, потому что была бессмертна... нет. Потому что ОНА и была самой смертью. Боже праведный... от неё нигде нельзя спрятаться, от неё нет спасения.... она не пленница, она сама держит в плену ВЕСЬ МИР!... она живёт в этой тюрьме уже десять лет. И ей по-прежнему шестнадцать. Она по-прежнему всесильна... и скоро наступит день, когда она разорвёт эти цепи, что держат её, как бумагу, когда она сломает прутья этой клетки и вырвется на свободу, чтобы снова начать убивать, так, как она делала ВСЕГДА, со времён библейского Каина, потому что она была создана Ночью и Хаосом для того, чтобы убивать, ТОЛЬКО для того, чтобы УБИВАТЬ... все, на кого падает её выбор, обречены на СМЕРТЬ... Господи, неужели никто никогда не сможет остановить это безумие, ДАЖЕ ТЫ?!... Антон резко тряхнул головой, отгоняя от себя эти навязчивые мысли и страх сумасшествия. Потом, уставившись на неё с карикатурно преувеличенным и выставленным напоказ презрением, подошёл к её клетке и бросил меж прутьев несколько кусков хлеба. Она была голодна - просто потому, что Антон приносил ей её скудную еду лишь два раза в день, и она ДОЛЖНА БЫТЬ голодна, она НЕ МОГЛА не быть голодна... Антон ожидал, что она упадёт на колени, что она жадно, как обезумевшееся животное, потянется за хлебом единственной свободной рукой, может быть, даже станет благодарить его втайне за то, что он вспомнил о ней, за то, что он наконец-то пришёл и в который раз сохранил её физическую жизнь... нет, она ни разу не сделала этого за все проведённые в заточении десять лет, и не стала делать этого и сейчас. Что помешало ей встать на колени? Гордость или, лучше сказать, последние обрывки того, что было когда-то гордостью? Заблуждение о том, какой мощной властью она обладает над людьми? Нет... было что-то другое, что-то совершенно ДРУГОЕ... она не сопротивлялась таким мыслям и не боролась против них - просто потому, что они были чужды ей, просто потому, что она не представляла, не надеялась, а действительно ЗНАЛА, какова её сила над молодым человеком, державшим её в этой маленькой тюрьме, и над миллионами похожих на него жертв - ЕЁ будущих жертв. За те шесть коротких дней, что успели промчаться с момента её внезапного появления в городе и до момента её заточения в этом огромном доме, от прикосновения её чёрных рук погибло восемнадцать человек - все самые близкие друзья его семьи. Их души принадлежали теперь лишь ЕЙ ОДНОЙ - и невольно даровали ей силы.
- НЕТ, - Антон опустил голову, стараясь не смотреть ей в глаза и боясь той новой волны отчаяния, что готова была обрушиться на него в любую секунду - как только он окажется беззащитным перед ней. - Всё это ложь... она слаба. Очень слаба... и она скоро... скоро... что?! Умрёт?!... УМРЁТ?!... тогда и ты умрёшь вместе с нею! Ведь именно это тебе сказал твой отец перед смертью? Или ты не веришь ему?...
Он вдруг гордо вскинул голову, зачесав пальцами назад упавшие на лоб длинные тёмно-каштановые пряди волос и снова презрительно, презрительнее, чем обыкновенно, оглядел свою пленницу. Он думал, вернее, ЗАСТАВЛЯЛ себя думать, что она не больше, чем игрушка в его руках, что она обречена, что скоро, завтра или, быть может, даже сегодня, СЕЙЧАС, рухнет на колени, вцепится рукой в прутья своей клетки и, разрыдавшись, будет умолять его о пощаде. Он пытался представить даже то, какие именно слова она подберёт для своей мольбы, как будет звучать её голос, как будет дрожать её тело и как её жёлтые кошачьи глаза вдруг помутнеют от слёз... она будет умолять его о спасении, как рабыня своего хозяина, она поклянётся отпустить его, сохранить его жизнь и больше никогда, НИКОГДА не появляться здесь, ничем не напоминать ему о себе... даже стереть из его памяти эти проклятые, наполненные тихим страхом и безумием, десять лет одиночества в пустом гигантском доме, наедине с ней, словно в одной постели с мертвецом... она поклянётся, и он сделает вид, что поверил ей, и выпустит её из клетки, и демонстративно, театрально отбросит в сторону связку ключей... но потом, едва она успеет повернуться к нему спиной, он ударит её по голове, с нечеловеческой силой, вложив всю свою ненависть, всё презрение, отвращение и ярость к ней, и её взлохмаченные чёрные волосы, её белоснежное изорванное платье мгновенно обагрит кровь... потому что лишь кто-то один из них сможет выжить: он точно знал, что НИКОГДА не научится жить, именно ЖИТЬ, а не существовать, если не будет убеждён в том, что предал её смрадную плоть земле, что она горит сейчас в Преисподней и демоны, истязающие её, никогда не позволят ей освободиться вновь...
- Кто ты такая? - в очередной раз спросил её Антон. Он повторял одни и те же вопросы каждый день, уже почти безнадёжно ожидая получить от этого монстра правдивые ответы.
- Я насильственная смерть, - отозвалась она с диковатой улыбкой на своём узком и будто светящимся изнутри лице. - Одна из тысяч насильственных смертей.
- Как тебя зовут? - с подчёркнутым раздражением вновь задал свой вопрос Антон, словно судья.
- Меня зовут три удара ножом в сердце, - сказав это, она сложила вместе три пальца и театрально ударила себя ими в левую грудь. - Такое имя мне дал твой отец. Я его Кер. Одна из его Кер. У тебя тоже будет своя Кер, я вижу. Ты создашь её. Это почти неизбежно. Ты зашёл слишком далеко и оказался в тупике. Я не смогу вывести тебя оттуда...
- О чём ты говоришь? - грубо оборвал её Антон. - Впрочем, это и неважно. Ты в клетке, я на свободе - и это главное...
- Ты не знаешь ничего ни о клетке, ни о свободе, - загадочно возразила она и холодно усмехнулась. - Тебе не хватило десяти лет, чтобы просто понять, что ты заточил в плен самого себя, а не меня. Неужели ты не видишь, что ты сам отдал мне всю власть над самим собой, и теперь я могу управлять тобой, как рабом?
- Это смешно, - откликнулся Антон, хотя ему вовсе не было смешно - скорее, напротив...
- Да, это смешно - когда ты смотришь на всё моими глазами. Представь себе, что я вижу каждый день: дрожа от страха и преследуемый сумасшествием, сюда приходит слабый глупый ребёнок - потому что только ребёнок ещё верит в то, что будет жить вечно и никогда не умрёт. И ты, так же, как ребёнок, цепляешься за эти мысли, думая, что однажды они тебя спасут, но это всего лишь самообман - который однажды убьёт тебя самого. Да, в своей смерти будешь виноват ты сам, а не я и не кто-то другой. И сейчас ты наконец начинаешь понимать это, но тебе не хватает самого главного - тебе не хватает силы, чтобы принять это как правду... и тогда ты пытаешься разубедить себя в этом. Ты приходишь сюда, смотришь на меня и ждёшь, когда я зарыдаю, когда я упаду на колени и начну просить тебя о пощаде - но ведь этого никогда не произойдёт, Антон, и ты догадываешься, почему, но снова боишься этих мыслей и гонишь их прочь! Неужели ты так никогда и не сможешь решиться и поверить самому себе?
Она плавно изогнулась, словно в её теле не было ни одной кости, и повисла на закованной в цепь руке, склонив голову набок - казалось, эта долгая речь утомила её, но взгляд её желтых глаз оставался по-прежнему острым и впивающимся в Антона, как медленно входящая под кожу игла. Это было мерзкое и ужасающее ощущение, избавиться от которого было невозможно, - теперь Антон был почти уверен, что, даже если бы он сам когда-нибудь похоронил её мёртвое тело в земле, он всё равно не перестал бы чувствовать на себе её стеклянный взгляд... и он был бы так же напуган, как и сейчас - от произнесённых ею слов.
- Почему ты говоришь всё это? - пробормотал он сдавленным дрожащим от голоса. - Почему?... ты никогда раньше не говорила мне ничего из того, что сказала сейчас...
- Ты хочешь знать, почему? - подозрительно прищурившись, ответила она вопросом на вопрос. - Потому что сегодня ты впервые смог ПО-НАСТОЯЩЕМУ задуматься о смерти... и о том, сколько ошибок ты уже успел совершить за эти десять лет вместо того, чтобы попытаться понять, ДЛЯ ЧЕГО тебе нужно перенести все эти испытания... быть может, смысл вовсе не в том, что держать смерть в клетке под замком, а в том, чтобы научиться любить её даже тогда, когда она свободна и блуждает по земле рядом с тобой.
Антон смутился. Это чудовище могло читать его мысли - оно видело всё, о чём он едва успевал задуматься. Если это правда, значит, выхода нет, и надежды на спасение тоже нет. Значит, он просто обречён, и то, когда она наконец расправится с ним, остаётся лишь вопросом времени... но внезапно ещё одна странная мысль, которая НИКОГДА не рождалась в нём до сегодняшнего дня, внезапно разрезала собой его сознание, как вспышка молнии разрезает тьму:
- Но ведь она ВСЕГДА могла читать мои мысли, ВСЕГДА могла предугадывать мой следующий шаг. Значит, она ВСЕГДА была сильнее меня. Значит, я ВСЕГДА был обречён. Для чего же тогда нужна эта война? Ведь это бесссмысленно - делать что-то так упрямо и так долго, целых десять лет, зная наперёд, что ты всё равно проиграешь, что исход будет один, что бы ты ни сделал... это как борьба человека со смертью - ведь она же всё равно когда-нибудь придёт за ним... неужели всё бессмысленно?! НЕУЖЕЛИ ВСЁ БЕССМЫСЛЕННО?!...
- НЕТ! - вдруг оглушительно громко воскликнул Антон, отвечая собственным мыслям, и изо всех сил ударил кулаками по прутьям клетки, заставив заточённую в ней пленницу невольно вздрогнуть... на несколько секунд их обоих сжала в своих тисках абсолютная тишина, быстро обратившаяся в пытку для Антона, и он страстно желал разрушить её, но не знал, как - слова не приходили к нему, не складывались во что-то связное, и он чувствовал себя так, будто лишился дара речи навсегда... и, словно почувствовав его отчаяние, желтоглазая узница вдруг пришла к нему на помощь.
- Нет, ничего бессмысленного в мире не существует, - прошептала она в ответ его маниакальным пугающим сомнениям. - Всё подчинено своему закону, и всё приходит к людям со своей целью. БОРЬБА против смерти действительно бессмысленна, потому что ты НИКОГДА не выиграешь её и НЕ ДОЛЖЕН её выиграть. Борьбы быть не должно, как бы страшно тебе ни было и как бы сильно ты не желал спастись... если ты действительно хочешь победить какой-то страх, ты должен просто ПОЛЮБИТЬ ТО, ЧЕГО ТЫ БОИШЬСЯ, А НЕ БЕЖАТЬ ПРОЧЬ...
- Я не хочу больше ничего слышать, - не поднимая головы, Антон прижал к ушам ладони и стал говорить едва слышным, скрежещущим голосом, - ОТ ТЕБЯ... замолчи и не смей больше издавать ни единого звука... иначе... иначе...
- Иначе что? - спросила она с нескрываемым и ничуть не наигранным безразличием.
- Иначе, клянусь, я тебя убью.
Эти слова отдались от каменных стен погреба гулким эхом, похожим на отголоски боли, разносящиеся по всему телу после сильного удара.
- Убьёшь меня, - безнадёжно отозвалась девушка; она давно знала, что ответ на её вопрос не будет другим, но... казалось, она не хотела в это верить и до самого последнего мгновения лелеяла слабую, но живую надежду, которая теперь разрушилась в пыль. - Что ж, значит, ты действительно ничем не отличаешься от своего отца. Ты даже ещё более жалок, чем он...
- Не смей так говорить о моём отце! - взвизгнул Антон и снова с силой ударил кулаком по железным прутьям, но девушка вовремя успела сделать шаг назад и защититься от этого удара. - Ты никто в сравнении с ним. Всего лишь убийца, грязное тупое ничтожество, которое обрывает жизни людей просто ради забавы!... да каким ветром тебя вообще занесло в наш город?!
На мгновение в её ярко вспыхнувших глазах загорелось несколько бесноватых огоньков ярости, но они быстро потухли, не оставив после себя и следа: её взгляд вновь стал неподвижным и колким.
- Ты не знаешь истории человечества, Антон, - отозвалась она холодно. - Не знаешь, что люди сами создали для себя Кер, целые толпы Кер, которые бродили вслед за ними по земле и купались в их крови. Но Керы были мудры, как сам Спаситель, понимаешь? Керы никогда и никого не убивали просто ради забавы, потому что они были самой Смертью, а Смерть делает всё лишь по справедливости. Только люди умеют причинять кому-то боль и убивать самих себя ради забавы. Ни ангелы, ни демоны, ни смерть, ни жизнь не могут этого. И потому ты не смеешь обвинять меня в этом. Я пришла к тебе для того, чтобы спасти тебя. У тебя по-прежнему остаётся ещё один, последний шанс, который ты должен использовать правильно.
- Правильно - то есть так, как ты мне прикажешь? - презрительно бросил Антон и плюнул сквозь прутья; его страх стал так силён, что он уже не мог его чувствовать, - подобно тому, как не чувствует боли истекающий кровью, израненный человек, когда у него внезапно появляется надежда на спасение и когда он начинает мчаться за ней, как воды земли мчатся к Луне. - Правильно - то есть встать перед тобой на колени, признать, что ты непобедима и уйти вслед за тобой ПРЯМО СЕЙЧАС?... не правда ли?! Ну, почему же ты молчишь?!...
Она смотрела на него разочарованно.
- Как невозможно остановить время, так же невозможно и понять людей, - тяжело вздохнула девушка и вновь бессильно опустилась, повиснув на левой руке и начав покачиваться из стороны в сторону, как маятник. Её тщетные попытки заставить людей хоть ненадолго задуматься, стать хоть немного мудрее были почти всегда обречены, и это угнетало её. - Неужели гибель твоего отца НИЧЕМУ тебя не научила, Антон? Я не могу в это поверить... неужели ты действительно убеждён, что ВСЁ в своей жизни сделал правильно, что все эти десять лет ты действительно должен был ТАК истязать самого себя? Спаситель не так жесток, чтобы даровать кому-то такую судьбу. Подумай об этом... просто остановись и подумай об этом. Вот всё, о чём я тебя прошу. А выбирать что-то ты будешь сам - и сам же решишь, что правильно, а что нет.
Антон обессиленно покачал головой и, запустив в волосы пальцы, тяжело рухнул на колени. Боль от удара о холодный каменный пол, как будто сделанный из твёрдого льда, пронзила всё его тело, как разряд электрического тока. Он прижал подбородок к груди так, что его лица совершенно не было видно, но, казалось, он плачет, не в силах больше сопротивляться своей пленнице и, в первую очередь, самому себе... а черноволосая девушка, прильнувшая всем телом к стальным прутьям клетки, смотрела на него сверху вниз и терпеливо ждала его ответа, не нарушая ход мыслей молодого человека даже дыханием.
- Я устал, - наконец пробормотал Антон. - Я очень устал...
- Я знаю, - откликнулась девушка. - Ты сам истязал себя на протяжении десяти лет. Ты не мог не устать, потому что ты всего лишь человек...
- Всего лишь, - безрадостно усмехнулся юноша. - Если бы ты только могла знать, ЧТО на самом деле значит быть человеком...
- Я знаю, - твёрдо ответила она. - Я не могу этого не знать. Никто не может знать человека лучше, чем смерть. Посмотри... посмотри же на меня.
Он вдруг услышал её тихий плавный голос почти у своего уха и обернулся; она протягивала к нему свою руку, пыталась наклониться к нему, но не могла, потому что державшая её в плену цепь была слишком коротка и не отпускала её. Это было очень странное, не похожее на все другие, мгновение, когда Антон В ПЕРВЫЙ РАЗ почувствовал свою близость к ней и В ПЕРВЫЙ РАЗ захотел освободить её... но это забвение исчезло так же внезапно, как и нахлынуло своей волной на него: Антон попятился назад от клетки и ЗАСТАВИЛ себя снова поверить в то, что он ненавидит этого монстра.
- Ты думаешь, я не знаю людей, - повторила девушка, - но это не так: я знаю о них всё, иначе я была бы бессильна против них, и они, живя вечно, невольно уничтожили бы свой мир и свою землю... но я знаю их как никто другой. Смотри.
Она подняла с пола брошенные ей куски чёрного хлеба и протянула их обратно Антону.
- Хлеб - это манна небесная. Манна небесная - это дар Господа людям. Никто, кроме людей, не смог бы убить своего Господа. Никто, кроме людей, не смог бы отвергнуть его даров. А вы делаете это. Каждый день.
И, едва успев договорить, она вдруг ненавистно бросила куски хлеба себе под ноги и растоптала их, словно это были какие-то мерзкие паразитирующие насекомые. Антон поверил её словам. Он ни секунды не сомневался тогда, что она говорила чистую правду, хотя ещё этой ночью, наблюдая за её неподвижной фигурой, запечатлённой на видеоплёнке, он думал, что этот монстр не способен говорить ПРАВДУ.
- Я... я больше не могу, - изнемождённо произнёс юноша, вцепившись пальцами в прутья клетки, чтобы не упасть на пол. - Так больше не может продолжаться... это нужно остановить... т-ты... ты сама смерть... ты такая... такая нестрашная... такая близкая... и такая милосердная... ты была самим милосердием все эти десять лет... я хочу тебе поверить, клянусь... н-но я не могу... я просто не могу...
- Почему? - спросила она шёпотом, словно находилась в святом храме.
- Потому что я оглядываюсь назад... и вижу лица своих родителей... и своих друзей... и я знаю, что если бы не ТЫ, они до сих пор были бы живы...
Он говорил очень медленно, с трудом, но она не торопила его. Она слушала внимательно и жадно, как слушает апостол своего обожествлённого Учителя.
- Да, они были бы живы, - согласилась она. - Но КЕМ бы они были спустя эти десять лет, КЕМ бы они проснулись сегодня? Ты хочешь поверить мне, чтобы победить свой страх, но прежде тебе нужно поверить и в ту высшую справедливую мудрость, что идёт от Бога и что не бывает понятна каждому из людей...
- Х-хорош-шо, - запинаясь, выдавил Антон из последних сил. - Пусть всё будет так, как должно быть... ты ведь это хотела сказать? Всё должно быть так, как решает Бог... и смерть такой же бесценный дар, как и жизнь... да... наверное, это правда... и ты настолько же демон, насколько и ангел...
Он осмелился наконец подняться и взглянуть в её жёлтые кошачьи глаза. Она молчала, но смотрела на него с едва заметным укором, словно безошибочно угадав, что юноша говорил ей не то, что во что верил, а лишь то, что она так надеялась от него услышать... Антон понимал это. И ему было страшно. Страшно, что она откажется дать ему последний шанс. Страшно, что она решит покарать его за ложь. Страшно, что он не успеет осуществить задуманное, что она, как и ВСЕГДА, опередит его всего на один шаг, и этого будет достаточно, чтобы его сердце вдруг перестало биться в груди. Он нащупал в кармане своей куртки связку ключей, быстро, не пытаясь унять дрожь, отпер железную дверь клетки и распахнул её настежь, открыв своей пленнице путь на свободу.
- Иди, - сказал он ей почти умоляюще. - Пожалуйста, уходи прочь и больше никогда не возвращайся. Ты теперь свободна. Иди, я больше никогда не буду даже думать о том, чтобы держать тебя взаперти...
Она пристально оглядела его с ног до головы, но не сдвинулась с места, словно ожидая, когда Антон передумает, снова захлопнет дверь клетки и уйдёт прочь, оставив её одну в этом погребе ещё на целую ночь. Но Антон никуда не уходил и по-прежнему держал дверь настежь раскрытой. В его взгляде теперь ясно читались мольбы: он действительно ХОТЕЛ, чтобы девушка вышла прочь из клетки. Но не для того, чтобы подарить ей свободу, которая была у неё отнята, - или, лучше сказать, которая, как это КАЗАЛОСЬ, была у неё отнята. Он осуществил своё низкое грязное намерение так легко, что сам невольно поразился этой легкости, потом принял её за лишнее доказательство своей силы, абсолютности своей победы и стал восторгаться самим собой, как безумец... он ударил свою пленницу по голове, едва она успела выйти из клетки и повернуться к нему спиной. Удар оказался нечеловечески сильным и разрушительным, рана на её голове оказалась так велика и глубока, что кровь из неё брызнула фонтаном, окропив собой всё - её иссиня-чёрные спутанные волосы, белоснежное платье, его побледневшее лицо, его руки, с которых её уже никогда нельзя будет смыть... на какую-то секунду, ВСЕГО на одну секунду, от осознания того, что он совершил, он пришёл в ужас, но и это прозрение, как и все ниспосланные ему ранее, быстро покинуло его, растворившись без следа. Она была мертва - она лежала на каменном полу, у его ног, истекая кровью. Он мечтал об этом дне десять лет. Он приближал его, несмотря ни на что. Всё, что она говорила ему, было ложью, потому что нельзя было ожидать правды от этого чудовища. Она была всего лишь грязной убийцей - и сегодня утром она ПРОСТО получила наказазание за свои преступления, за свои дурные слова и поступки.
* * *
Ночью, когда стало совсем темно и тихо, он унёс её тело в лес и там похоронил его, закопав глубоко в землю. Это не были христианские похороны: он не пролил ни одной слезы о покойной, не положил ни одного цветка на укрывшую её под собой землю и не воздвиг просто деревянного креста над её могилой. Он похоронил её так, словно хотел забыть о её существовании навсегда - как о дурном сне. Но он не успел сделать этого, потому что она не позволила ему забыть себя, и не оставила его преступление безнаказанным, а ошибку - неисправленной. Она вернулась за ним ещё до рассвета, едва он успел переступить порог своего пустого дома. Она была всё так же странно красива и, казалось, она воскресла, как Иисус Христос, после своего убийства... но это была уже другая смерть. Это была его собственная Кер, которую он создал своими руками. Она принадлежала ему, и она пришла за ним. Он больше не смог заточить её в плен. Он был опустошён - но не ею, а самим собой. Он просто рухнул перед ней на колени, как кающийся грешник перед Богом, когда она, не улыбаясь и не плача, протянула к нему свои холодные чёрные руки...
Его тело похоронили ровно через три дня. На нём не было ни единой крошечной ранки, ни единого следа насильственной смерти - казалось, молодой человек просто спал, а не был мёртв... но из этого тела как будто вырвали жизнь.