Ты мудр и милостив... ты не тьма, ты есть свет!..."
Рада В. Анпилова. "Тени Королей"
***
Это был душный жаркий вечер, последний из вечеров июня. Горячий воздух, пропитанный летним зноем, обжигал кожу и парализовал дыхание. Резкие сухие ветры, бешено носившиеся над землёй, поднимали к раскалённому небу тучи пыли, а волны заката, проливавшиеся в тот тихий южный город, окрашивали его в багрово-кровавый цвет, словно предвещая несчастье.
Мёртвую, висящую непроницаемой завесой, тишину внезапно разорвал громкий, одиннадцать раз гулко отдавшийся от каменных стен, бой башенных часов. Их внезапный шум на несколько мгновений заставил молодого белокурого юношу, опрометью бежавшего куда-то по улице, замереть в оцепенении, а потом со всех ног броситься дальше. Его сердце, вырываясь из груди, бешено колотилось, в висках пульсировала острая боль, в боку кололо, и юноша задыхался, но не останавливался. Вдали, на расплывающейся в дымке зноя линии горизонта, стали видны руины, останки белоснежных каменных стен, и поблёскивающие в лучах заходящего солнца осколки стёкол.
- Господи, - в ужасе прошептал юноша, широко распахнув ясно-голубые глаза, - Господи Боже... Тамара! Тамара, где ты?!...
Он метнулся вперёд, к покоящимся в золотистой пыли обломкам, каменным грудам и разбитым стёклам, беспорядочно разбрасывая их в разные стороны; их острые углы больно, в кровь ранили его руки, но он, казалось, даже не замечал этого, лихорадочно повторяя имя Тамары снова и снова, пока, наконец, не отыскал её. Девушка почти неподвижно лежала, погребённая под руинами, истекающая кровью, обагрявшей её изорванное шёлковое платье и смуглую кожу рук; лишь по тяжёлому прерывистому дыханию можно было понять, что она до сих пор жива, но благословенная Смерть с каждой секундой подбиралась к ней всё ближе и ближе.
- Тамара! - воскликнул юноша, рухнув перед девушкой на колени и крепко схватив её измазанную тёмной кровью руку. - Тамара, Господи, какое счастье, что я нашёл тебя!... не бойся, милая, всё будет хорошо, я...
Но внезапно устремившийся прямо на него взгляд тускнеющих изумрудных глаз Тамары заставил юношу умолкнуть, оборвав самого себя на полуслове: этот взгляд словно пронизывал всё тело насквозь тысячами раскалённых, окроплённых ядом, игл, и в нём горели бесноватые огни мрачного, почти звериного, триумфа.
- Это снова ты, - ненавистно прошепатала она; теперь её когда-то красивый мелодичный голос звучал так, словно она хрустела костями изнутри. - Зачем ты пришёл?... убирайся вон... и не смей прикасаться ко мне, ты, грязная церковная крыса... отпусти меня!...
Она собрала воедино последние из остававшихся сил, пытаясь высвободить руку, но юноша держал её крепко и не сводил с девушки глаз.
- Я никуда не уйду, - твёрдо сказал ей он. - Я останусь с тобой до самого конца, Тамара... я разрешу тебе исповедаться передо мной... у тебя ещё есть на это немного времени, ты всё успеешь сделать... я отпущу все твои грехи, милая. Ты сможешь... освободиться от них... очистить свою душу... и в награду за это ты получишь ещё одну жизнь...
Тамара презрительно усмехнулась, судорожно вздрогнув от боли и крепко зажав рукой глубокую рану в правом боку. Сквозь её тонкие гибкие пальцы и нежный шёлк платья стала сочиться чёрная кровь, и юноша в страхе понял, что жить девушке осталось не больше десяти минут... она слабела с каждым мгновением, но зло, холодно торжествующее внутри её изувеченного тела, будто становилось от этого ещё могущественнее.
- Убирайся к Дьяволу вместе со своей "ещё одной" жизнью, - процедила она сквозь зубы и неприязненно ухмыльнулась, увидев, как юноша испуганно вздрогнул от упоминания о Дьяволе. Она знала о чистоте и силе его веры, знала, по каким строгим церковным законам, в богобоязни, воспитал его отец - православный священник, и, получая мрачное наслаждение от его страха, Тамара повторила вновь:
- Да-да, убирайся к Дьяволу, ничтожество, к Дьяволу, К ДЬЯВОЛУ, К Д Ь Я- В О Л У!...
Она злорадствующе рассмеялась. Ненависть, управляющая ею и переполняющая её ледяное чёрное сердце, была во много раз сильнее самой мучительной боли; двадцать три года томившаяся внутри её тела жизнь оставляла его капля за каплей, но это словно больше не имело никакого значения - Тамара торжествовала.
- Как же ты можешь так жестоко смеяться? - грустно спросил юноша так, словно и не требовал от Тамары ответа. - Посмотри, посмотри на всё это: вокруг тебя остались одни руины... ты уничтожила всё, что жило вместе с тобой...
- Да, чернец, - презрительно бросила девушка, - ты прав: я уничтожила всё, что жило вместе со мной... всё и ВСЕХ, слышишь? Силой того проклятия, которое с самого рождения низверг на меня твой ничтожный лживый божок... он надеялся уничтожить меня им... а взаправду это я уничтожила им всех его жалких рабов... всех, кто так его любил и до самой смерти верил, что Господь придёт на помощь... этой проклятой семинарии больше нет... ты остался последним воспоминанием о ней... но его проклятие сильно, его хватит и для тебя...
- Как ты могла, Тамара? - едва сдерживая слёзы, прошептал юноша. - Как ты могла? Наша церковь спасла тебя, когда ты уже была обречена на гибель... она воспитала тебя... помогла тебе выжить... а эта семинария... здесь тебя любили, как родную дочь...здесь каждый относился к тебе, как к сестре...
- Зато я ненавидела вас всех, как своих заклятых врагов, - по-змеиному прошипела девушка. - Я ненавидела ваши лица... вашу веру... и вашего Бога... который проклял меня с первого же дня и которого я должна была за это возлюбить... никогда... никогда!...
Она судорожно сжала руки в кулаки, ранив до крови длинными ногтями собственные ладони, но эта боль будто показалась ей странным наслаждением.
- То, что ты называешь проклятием, - тихо отвечал ей юноша, - на самом деле всегда было Его даром... Он благословил тебя с самого рождения... и Он дал тебе эту силу для того, чтобы ты совершила великие дела...
- Я сделала это, - усмехнулась Тамара. - Я совершила великие дела...
- Нет! - оборвал её юноша. - Это должны были быть великие дела, совершённые...
- В угоду ему?! В угоду назаретянскому божку, выбравшемуся на свет из смердящей плоти и принявшему смерть перед толпой оборванцев?!..
Она снова улыбнулась своей отвратительной, похожей на оскал дикого зверя, улыбкой и ненавистно сверкнула глазами.
- Мне жаль тебя, Тамара. Очень жаль, - юноша крепче прижал её руку к своей груди и осторожно провёл по иссиня-чёрным кудрям девушки пальцами; её холодно-красивое лицо исказила гримаса крайнего отвращения и ненависти. - Но я знаю... Господь учил меня... что зло неизменно появляется лишь там, где нет любви... ты никогда не была демоном... никогда не была богохульницей и смертной грешницей... но точно так же ты никогда не была счастливой. Истинное счастье каждой женщины - в супружестве и материнстве, а тебе никогда...
Он умолк мгновенно, словно кто-то вырвал из его рта язык, и, проведя по щеке пальцами, увидел на них окрашенную в розовый цвет и перемешанную с кровью слюну: отвращение переполнило Тамару, так, что она, не сдерживаясь больше, плюнула прямо в лицо юного богослова.
- Если бы Сатана согласился дать мне ещё немного сил, - голос девушки дрожал от нескрываемой ярости, - клянусь, я бы зашила твой поганый рот шерстяными нитками... чтобы ты никогда больше не осмелился разливать здесь эту грязь... ты хочешь знать, ублюдок, в чём истинное счастье? Так я расскажу тебе... истинное счастье в том, чтобы хотя бы один раз в жизни... хотя бы на одно мгновение... ощутить себя Богом, всемогущим Властелином, ощутить, что ты возвышаешься над всей землёй, что все эти ничтожные людишки снуют у тебя под ногами и ты можешь в любую секунду растоптать их, как муравьёв... я чувствовала себя именно такой. Я растоптала их, я убила всех, кого я ненавидела, всех, кто столько лет учил меня этой проклятой ереси, заставлял меня жить по её законам, говорил мне, что я никто и ничто перед лицом Господа... а теперь они все здесь, твои возлюбленные друзья и братья... валяются в пыли, размозжённые, растоптанные, истекшие кровью...
- А ты сама? - перебил её юноша. - Ты, их палач? Ты тоже лежишь здесь, в пыли, тоже истекаешь кровью... ты тоже умрёшь, так же, как и они, твои невинные жертвы, люди, которые желали тебе добра и заботились о тебе!...
- Да, я тоже умру, - сверкая бесноватыми глазами и улыбаясь, кивнула Тамара, - но совсем не так же, как и они. Я умру счастливой, а они умерли в страхе и раболепии перед своим глухим идолом... я умру королевой, а они умерли моими рабами... они искупили все свои грехи, они стыдились их, страдали из-за них, а я люблю их, я люблю все свои дурные мысли и богохульные преступления, слышишь? И я не отдам тебе ни одного из них: я оставлю их все вместе с собой, чтобы потом... когда твой божок изгонит меня, низвергнет меня в Преисподнюю, я смогла бы встать на колени перед единственным истинным Богом и сказать ему, что я...
Она так и не успела договорить. Её стройное смуглое тело, конвульсивно вздрогнув, неподвижно замерло в неестественной позе на каменных руинах и разбитых стёклах, залитых алой и чёрной кровью, но её пальцы по-прежнему сжимали руку богослова, подобно зубьям капкана, а в остекленевших глазах ярко горели безумные огни ненависти. Зло, заключившее в свои прочные силки сердце Тамары, неизменно осталось живым даже после её смерти.
- Что ты умерла счастливой, - закончил за Тамару её пленник.