"Королева Регина подарила нам ВСЕМ пятьсот лет процветания, а ВЫ разрушаете то, что она создала. За ВАШИ грехи платить должны будем МЫ! Сделайте Мекленбург единым снова! Да здравствует Регина! Долой ложных королей и королев!"
Это была огромная надпись, начерченная тёмной и густой, как краска, кровью на гигантской каменной плите, как эпитафия, на границе, проходящей почти по самоме сердцу Мекленбурга... или, лучше сказать, того, что осталось от Мекленбурга, когда-то, ещё в начале двадцать первого века, сияющего, как маленькая звезда, города в центре Германии. Теперь огромный общий дом многочисленного вампирского клана был изуродован трещинами и расколот на несколько частей, убогих, грязных, смрадных, за которые шли непрекращающиеся войны. То, что произошло в Мекленбурге, происходило в те дни по всей земле: сияющие белоснежные города, похожие на церковные храмы, превращались в источающие зловоние радиоактивные кладбища, по которым, собирая грязь и поедая куски падали, ползали полулюди-полуживотные, заживо гниющие изнутри. Таких резерваций, как мекленбургская, насчитывалось теперь несколько тысяч: они были разбросаны по всему миру, как гнойные кровоточащие язвы, и те остатки человечества, кому по-прежнему удавалось цепляться за физическую жизнь, роились в них, как черви в разлагающихся трупах. Но это видимое разрушение было лишь малой частью того разрушения, что существовало в реальности: вместе с нацией людей неизбежно погибала нация Носферату. Это продолжалось уже больше века, превращаясь в бег по замкнутому кругу. Бег в раскалённых докрасна колодах. По углям и битым стёклам.
***
Это был последний день существования единого мекленбургского клана, сотый день после смерти королевы Регины. Её бывшие подданные, пришедшие ровно в полночь на главную городскую площадь вместе, спустя всего два часа заставили свою несметную армию разделиться пополам и встать друг против друга, совсем как глупые, полуслепые и беспричинно жестокие люди, уподобление которым покойная королева сочла бы преступление, караемым смертной казнью. Но королева умерла ещё три месяца назад, и без неё, без своей главы единство и величие мекленбургского клана таяли, как лёд под лучами палящего солнца: Носферату не должны были жить в анархии и хаосе. Теперь обе части раздробленного клана желали только одного: избрать новую королевскую чету, но эти поиски неизменно заводили в тупик и каждый пытался прокричать о чём-то, известном и значимом лишь для него самого, как торговец на рынке, расхваливающий свой товар.
- Королева Регина была бесплодна, она не оставила после себя ни принца, ни принцессу, значит, мы должны избрать их сами! - оглушительно кричали, пытаясь заглушить друг друга, с обеих сторон, из обоих враждующих лагерей.
- Мой отец был племянником короля Энио! - неожиданно, почувствовав момент общего случайного затишья, воскликнула одна из старших вампиресс, прижимая к своему телу бледную черноволосую девочку, которой, должно быть, едва исполнилось восемь лет. - Наша семья - единственные из оставшихся родственников короля! Я прошу вас не о власти, я прошу вас только о справедливости! Посмотрите на этого ребёнка, глупцы, - это моя дочь Венера, это ваша будущая королева! Она единственная имеет право стать во главе мекленбургского клана, потому что она кровная родственница короля Энио!...
- Умолкни, ничтожество! - неожиданно грубо возразил ей кто-то по другую сторону баррикад. Им оказался только что избранный лидер одного из лагерей и, судя по тому, как громко он кричал и как яростно, почти безумно, пылали его бесцветные глаза, именно он и начал это ночное противостояние бывших братьев и сестёр. - Мы никогда не потерпим твоего щенка на троне! Ещё когда была жива королева, каждый ребёнок в клане знал, кто её муж!
- В самом деле, - выкрикнула в ответ вампиресса, - каждый ребёнок в клане должен знать, что королём и королевой могут стать только старейшие в городе Носферату!...
- Верно, старейшие, - нарочито улыбаясь, кивнул ей в ответ её соперник. - Но ты кое-что забыла: старейшие из чистокровных! И пусть королева Регина была урождённой принцессой, но даже она никогда не скрывала, что король Энио был усыновлен в раннем детстве! Одна старуха спасла его от инквизиционных костров, потому что потеряла трёх своих сыновей! Она приняла его в свою семью, не спрашивая, чистокровный ли он, полукровка или обращённый! Этого уже никто никогда не узнает! Это она поручилась за него, да и то лишь потому, что у неё не было выбора: король Вольфганг изгнал бы её из Верховного Совета, если бы узнал, что она кормит грязнокровок! Так что, кто знает: быть может, нашим королём был безродный полукровка! Это нарушение всех наших законов! Мы никогда не пойдём против Эребуса! Мы никогда больше не посадим на трон полукровку!...
И прежде, чем хоть кто-то из членов клана успел произнести хоть одно слово в ответ, вампир, презрительно покосившись на восьмилетнюю девочку, добавил полушёпотом, обращаясь только к её матери, но так, чтобы его мог услышать каждый:
- И знай, что твою Венеру скорее убьют, чем позволят взойти на престол. Поэтому если тебе дорога жизнь твоей дочери, никогда больше не называй её принцессой.
- Не смей мне угрожать, - прошипела вампиресса, обняв девочку так, что та едва не задыхалась. - И не смей говорить ничего дурного о моей дочери!...
- Теперь в этом клане я имею право на всё, - бесцеремонно заявил он и бросил вампирессе несколько смятых листов бумаги, пожелтевших, обветшавших, но всё ещё хранивших чернильные строки. - Прочти эти хроники, Анна, и дай прочесть их всем, кто, как и ты, отказывается верить мне.
- Что это такое?
- Это записи, подтверждающие то, что за полтора года до своей гибели король Вольфганг успел приветствовать рождение ещё одного ребёнка. Это был младший брат королевы Регины. Вы, должно быть, все слышали о нём? Его нарекли Марком...
- Ты сошёл с ума, - оборвала его речь вампиресса. - Здесь все знают о принце Марке. Все знают, что он умер во младенчестве, ещё при жизни своего отца...
- Именно в этом вы все и ошибаетесь. Принц Марк жив. Вас обманули. Вы ведь знали, что правящая королева бесплодна и что принц Марк взошёл бы на трон после её кончины. Вы не могли не спланировать похищение и убийство ребёнка, или его подмену, чтобы подтолкнуть к престолу своих безродных щенков. Король Вольфганг хотел спасти жизнь своего сына, пусть даже и ценою власти над кланом. Он приказал дать ему другое имя и увезти в Норвегию. Но с благословения Эребуса я отыскал эти бумаги и вернул короля на престол. Мой приёмный сын - на самом деле сын принца Марка и править нашим кланом должен именно он, а не кто-то другой. Королём будет он.
Анна, в третий раз перечитавшая хроники, в отчаянии отшвырнула бумаги прочь от себя. Она выглядела встревоженной и едва могла говорить от возбуждения и изумления, овладевших ею.
- Хорошо, - выдавила она. - Хорошо... на этих хрониках стоит королевская печать... они написаны рукою короля Вольфганга... значит, ты действительно смог отыскать сына принца Марка в Норвегии... пусть он будет королём... но почему тогда Венера не может стать его королевой? Ведь по нашим законам...
- Королевой может стать только чистокровная вампиресса, - закончил её противник за неё. - А это вовсе не твоя дочь Венера. К тому времени, когда принц Виктор достигнет совершеннолетия и будет коронован, мы отыщем для него достойную пару. Будем молить Эребуса, чтобы в нашей семье родилась дочь.
- Твоя семья не единственная достойная в Мекленбурге!...
- Я сохранил для нашего клана королевскую династию! Думаю, это можно добавить в список моих заслуг, или нет?! Королём будет...
Внезапный детский вскрик, короткий и раздавшийся скорее от удивления, чем от боли, оборвал все произносимые слова и превознёс над площадью гробовую тишину. Принцесса Венера, изумлённо глядя куда-то вперёд, сквозь тело того, кто противостоял её матери, сжимала окровавленными, покрытыми обгорающей и дымящейся кожей, пальцами клинок из чистого обагрённого серебра, вонзившийся точно в её левую грудь.
- Ав-ве, - слабо прошептала девочка, захлёбываясь собственной кровью, и замертво упала на камни, всё в той же неподвижной гнетущей тишине, под пристальным взглядом серебряной Луны и тысяч широко распахнутых глаз. Никто не смог задуматься о том, что Венера хотела сказать им в последние мгновения своей жизни: это больше не имело значения. Первая минута после её смерти стала первой минутой войны осквернителей мекленбургского клана друг против друга.
***
- Я помню эту ночь... как будто всё это произошло лишь вчера... всё, что могло быть низкого, грязного и мерзкого в живых существах... даже в таких, как МЫ... всё вырвалось на свободу... этот смрадный поток не иссякает уже целое столетие...
Черноволосый юноша с миндалевидными золотистыми глазами проводил тонкими хрупкими пальцами по холодному, исписанному кровью, могильному камню, увековечившему память о ночи убийства малолетней принцессы одного из мекленбургских кланов Венеры. Он часто приходил на это место, словно пытаясь восстановить все события тех минут и напряжённо вернуть сознанию одно из потерянных воспоминаний, но до сих пор его старания были тщетными, как труд грешниц, льющих воду в бездонную бочку. Здесь он проводил все ночи: эта маленькая, чудом уцелевшая за столько лет, часть центральной площади Мекленбурга казалась ему единственным местом в этом городе, по-прежнему остававшейся святой и чистой, и вид его был отличным от любого другого вида этой радиоактивной смрадной резервации, кишащей разлагающимися червями. Здесь он находил успокоение и словно чувствовал над собою чёрные крылья Эребуса: нередко он даже бросал случайные взгляды на камни под своими ногами, надеясь увидеть гигантскую змеиную тень Бога хаоса и вечной тьмы, супруга прекрасной Никты, девы-ночи, отца бесчисленных чудовищ, демонов и покровителя всей нации Носферату. Здесь он встретил и ещё одно живое напоминание о произошедшей трагедии: новую принцессу одного из мекленбургских кланов и родную сестру убитой серебряным клинком Венеры. Её звали Селена. Она проводила вместе с ним каждую ночь здесь, у памятника своей маленькой сестре, и, казалось, что-то тревожило её не меньше, чем принца Виктора, что-то не давало ей покоя, и в гибели сестры она по-прежнему видела скрытой какую-то тайну. Теперь они пытались найти ответы вместе, и вдвоём они выглядели совсем чужими на фоне раздробленного гноящегося мирка... и их связь делала неразрывной одна тайна, хранимая ими меж собой.
- Ты по-прежнему веришь в то, что когда-нибудь нам удастся иссушить этот смрадный поток? По-прежнему хранишь... надежду?
Селене было трудно произнести это слово: она уже почти забыла его значение.
- Надежду, - задумчиво повторил Виктор и взглянул в её глаза, казавшиеся полупрозрачными в свете Луны. - Надежду всегда следует хранить... может быть... я слышал, что так говорили старшие... очень давно... только для чего нужна сейчас эта надежда? Мы не грешили, не совершали преступлений, не изменяли Эребусу... но королева Регина подарила нам слишком много лет абсолютного расцвета, и мы подошли слишком близко к той черте, что отдаляла этот расцвета от полного распада... как ты думаешь, Селена, почему наша эра наступила именно при королеве Регине?
Его вопрос смутил Селену, и она долго медлила с ответом.
- Я не знаю, - растерянно ответила она. - Когда я родилась, королева Регина была уже мертва, но... если вспомнить всё то, что я слышала о ней... мне говорили всякое... но ведь она была бесплодна и овдовела спустя меньше ста лет после своей коронации... потом эта разлука с её младшим братом, твоим отцом... может быть, ей просто больше не о чем было думать, кроме своего клана? У неё больше ничего не было в мыслях... всё остальное она потеряла...
- Да, может быть, и так, - кивнул Виктор. - Но я думаю иначе. Я думаю, она просто понимала полнее, чем все правители до неё, что нация вампиров будет процветать только тогда, когда процветает наций людей. Она знала лучше их всех, что людей нельзя угнетать, людей нельзя унижать, нельзя мучить... она бы никогда не допустила того, что происходит сейчас в этом... в этом поганом подобии города. Ты ведь и сама видишь, Селена: люди питаются радиоактивным хлебом, кусками гнилой падали и изгнивают заживо... а мы смотрим на них, как на клоунов, смеёмся и как будто не понимаем, что плюём в собственный колодец... люди больны, люди все похожи на одну огромную язву, а вампиры... вампирам приходится пить их отравленную грязную кровь... и мы начинаем разлагаться заживо вместе с ними... скоро то, что осталось от Мекленбурга, превратится в одно огромное кладбище... и для людей, и для вампиров: нас всех ждёт одинаковый конец... и этому уже никто не сможет помешать...
- Не говори так, Виктор, - оборвала его Селена, встревоженная услышанным. - Ты понимаешь, какая угроза нависает и над людьми, и над вампирами, и я уверена, что ты не один!... ты скоро станешь нашим королём, и я знаю: первое, что ты сделаешь, - прикажешь обоим кланам объединиться...
- Ты знаешь, что сказал мой отец, - грустно отозвался Виктор и опустил голову, словно пытаясь не смотреть на Луну и не обманываться её мистической красотой. - Он не уступит мне трон до тех пор, пока я не выберу себе достойную пару... достойную - значит, родившуюся в нашем клане... он никогда не назовёт тебя королевой, Селена. Он считает тебя безродной грязнокровкой и ненавидит тебя так же, как и Венеру, считая... прости... прости, я не должен был этого говорить.
Полупрозрачные, как матовое стекло, глаза юной вампирессы потемнели от подступивших слёз: воспоминания о Венере до сих пор причиняли ей боль, и Виктор не понимал, почему она, не щадя собственного сердца, каждую ночь неизменно приходит сюда, на то место, где оборвалась короткая, как миг, даже по меркам людей, жизнь её сестры. Он мог лишь восторгаться её силой, направленной лишь на то, чтобы любой ценой узнать такую важную правду.
- Нет, нет, - Селена быстро утёрла с чёрных длинных ресниц слёзы и изо всех сил попыталась улыбнуться. - Ты ничего не сделал. Ты не виноват в том, что я до сих пор никак не могу успокоиться... я просто не понимаю, кто мог это сделать... кому это было нужно?!...
- Это был мерзкий пафос, - произнеся это, Виктор обнял её холодное и хрупкое, как льдинка, тело. - Ты знаешь, о чём стал говорить мой приёмный отец после смерти королевы... вся эта пошлость о полукровках и обращённых... он часто пересказывал историю вампира Андреаса, запертого в башне человеком, который томил его голодом, вынуждая вонзать клыки в собственную плоть, но кровью вампира невозможно утолить жажду... только отец никогда не вспоминал, что мать королевы Вероники, освободившая Андреаса из башни, тоже была человеком, а не вампиром... да, он думал, что говорит от лица королевы, но разве она когда-нибудь посмела бы лишить кого-то из собственной семьи права на жизнь только за то, что он не родился чистокровным? Да, старики рассказывают, она разорвала на куски своего возлюбленного, но не потому, что он был обращённым, а потому, что он хотел разрушить всё, на чём держался наш мир... он так и не захотел изучить наши священные книги, понять, как мы жили тысячи лет...
- Твой приёмный отец продолжает то, что пытался начать этот Кристиан, - Селена произнесла это имя с нескрываемым презрением.
- Именно. А потому мой приёмный отец и все, кто верит ему, говорят не от лица королевы, а, напротив, противоречат ей. Наше падение началось, когда мы, уподобляясь людям, худшим из людей, начали убивать друг друга из-за того, что кто-то среди нас был полукровкой или обращённым. Это было начало конца. И вот теперь из-за этого мы не можем отпраздновать нашу свадьбу, Селена, не можем возглавить наши кланы и возродить нашу общую мекленбургскую семью...
- А можем лишь наблюдать за тем, как она умирает, - закончила за него вампиресса и отвернулась, будто чувствуя часть общей вины и на себе тоже и стесняясь смотреть в глаза Виктору.
- Между прочим, - внезапно отозвалась она, будто вспомнив что-то очень важное, - как твой младший брат? С ним всё в порядке?
- Ты об Авентине? - изумлённо переспросил Виктор. - Да, с ним всё в порядке... всё, как обычно... а почему ты спрашиваешь о нём?
- Боюсь, у меня дурные новости, - отвечала Селена, боязливо оглядевшись по сторонам. - В нашем клане уже давно ходят слухи об Авентине... якобы он люто возненавидел тебя и отца за то, что вы лишили его всех надежд на королевский трон... и говорят, он уже собрал против вас целую армию... армию людей.
- Людей?!
- Да... городской нищеты. Он купил её, пообещав еду, деньги, не знаю, что-нибудь ещё... говорят, он хочет обманом заманить вас в ловушку и занять твоё место на престоле... в нашем клане категорически запрещено говорить об этом открыто, при всех... так приказали мои родители: они боятся, что кто-нибудь из вашего клана узнает об этом и поможет расстроить эти планы...
- Так они думают, что Авентин будет лучшим правителем, чем я? Несчастный обездоленный сын одержимого отца, готового усадить на трон приёмыша, лишь бы сохранить королевскую династию? Что ж, пусть думают так дальше...
- А разве это не правда? - удивилась Селена. - Разве Авентин не такой, как ты говоришь? У него наверняка очень много общего с моими родителями...
- Авентин - двуличное скользкое создание. Никто никогда не знает, о чём он думает, и от него можно ожидать чего угодно... впрочем, нет: чего угодно из того, что принесло бы выгоду ему самому. Жертвовать чем-то, пусть даже самой малости, ради возлюбленной или ради семьи он никогда не станет.
- Но в этом его можно понять: если бы мой отец поступил со мною так же бесцеремонно, я бы... я бы очень разочаровалась в нём и огорчилась, но, конечно, не стала бы даже в мыслях желать ему зла. Это то, что отличает меня от Авентина. Он никогда не был мне приятен, хотя, знаю, он очень красив и очень умён... но мне всегда казалось, что он что-то скрывает...
- Он скрывает многое, - странно, потусторонним голосом, отозвался Виктор, вновь прикоснувшись ладонью к холодному могильному камню. - И ещё я думаю, что, когда его секреты раскроются, он не сможет избежать смертной казни...
Селена судорожно втянула прохладный горьковатый воздух и замерла в полустрахе-полусмятении, осознав смысл сказанного Виктором.
- Тебе не следует так говорить, - дрожащим голосом пробормотала она. - Авентин всё же твой брат...
- Нет, - холодно отозвался Виктор. - Он мне никто. Мне это внушали с малолетства, Селена: он мне никто, мой отец и моя мать мне никто, и я просто должен жить в этой чужой семье, чтобы однажды, когда придёт время, стать их королём. Вот и всё... Авентин лжец, и ему ничего не стоит предать кого угодно, потому что у него нет и никогда не было близких... это наша вина. Никто не имел права так жестоко с ним поступать... тем более... благодаря тебе я знаю правду о своём происхождении... я благодарен тебе за то, что ты однажды рассказала мне это...
Он наигранно пристыженно опустил глаза и улыбнулся, хотя Селене это совсем не казалось забавным.
- Я нарушила клятву, которую взяли с меня родители. Прокралась тайком в ту секцию библиотеки, куда вход для меня был запрещён... нашла там эти дурацкие документы о том, что все эти хроники были фальсификацией, нужной лишь для того, чтобы облегчить страдания королевы Вероники, которая действительно потеряла своего ребёнка... да, ты узнал, что принц Виктор умер во младенчестве и что ты всего лишь один вампир из какого-нибудь норвежскогот клана... это означает так же: ты узнал, что все, кто тебя окружает, заблуждаются и ничего о тебе не знают... но неужели это хоть как-то тебе помогло?
- Да, Селена, - уверенно подтвердил Виктор. - Это помогло не стать таким же одержимым, как мой приёмный отец, и не довести самого себя до безумия всей этой чепухой о высшем предназначении, о сохранении династии и о троне... я избавился от этого бремени благодаря тебе. Теперь мы связаны между собой этой тайной.
- Верно, но избавившись от одного бремени, ты теперь тяготишься другим: тебе нечего делать с этой правдой, ты никому не можешь её открыть, кроме меня!...
- Когда придёт время, эта правда откроется сама.
- Но когда же оно придёт, это время?
- Когда будет угодно Эребусу. Он никогда не ошибается.
Слабые розоватые блики медленно окрашивали чёрно-синее небо на востоке. Наступала минута прощания, мучительная, тягостная, но неизбежная. Принц и принцесса подарили друг другу долгий поцелуй и растворились в едва рассеивающейся тьме, как два призрака, против собственной воли торопясь вернуться в свои ослеплённые войной кланы... в ту ночь они оба были так же слепы, так же одурманены, но не ненавистью, а любовью друг к другу, и не могли заметить две скользкие, тающие, как дымка, тени, кружившие вокруг них, как чёрные кричащие вороны над полем битвы, залитым кровью и объятым трупным смрадом.
***
Странное тревожное чувство не покидало Виктора на протяжении всего пути домой, вгрызаясь паразитом в его сердце. Он не мог отыскать ему объяснения: оно казалось не знаком Эребуса и не голосом ангела-хранителя, а чем-то глупым, пустым и бессмысленным, похожим на ту божественную освящённую тоску, за которую тысячи поэтов-романтиков пытались выдать слабые отзвуки своих подавленных инстинктов. Это был следующий шаг нации Носферату к гибели: осознавать что-то так же, как это осознают люди, означало бродить по краю пропасти с зажмуренными глазами. "Нет, это означало бы вырвать свои глаза и стать такими же слепыми, как люди", - твёрдо сказал самому себе Виктор и поверил этому внушению. Почти поверил.
Ещё издалека, едва тёмно-серое каменное здание стало открытым взгляду, Виктор понял, что был глупцом, отказываясь верить собственным предчувствиям, верно указывающим на трагическое происшествие: все окна дома, узкие и затянутые ржавыми тонкими решётками, были ярко освещены, словно в комнатах и коридорах зажгли тысячи свечей. Виктор никогда прежде не видел столько лучей света, изливающихся из одного источника, как из раскалённой звезды, и, заставляя себя противостоять рождающемуся страху, беспомощно, как слабое дитя, закрыл лицо ладонями, защищаясь от горячего золотого сияния. Он не знал, сколько времени он провёл в этом оцепенении, забыв даже о приближавшемся рассвете; он пытался считать секунды, но числа сливались друг с другом, как вода сливается с водой, когда падает дождём с неба в русла рек. Странно и одновременно естественно, что его вернули к жизни врождённые, вшитые в плоть и в душу, ощущение солнечного света и боязнь его, непобедимая, как боязнь диких животных перед огнём. Он крепко сжал кулаки и, так быстро, как только мог на своих омертвевших ватных ногах, направился по узкой, размытой частыми грязными ливнями, тропе к дому своей семьи.
Младший брат Авентин встретил его у дверей. Не имея ни капли общей крови, братья были похожи друг на друга, как всегда бывают похожи бесы и ангелы на лубочных миниатюрах или как обожествленные в язычестве близнецы с одинаковыми лицами, но бесконечно противоборствующими душами. Они могли бы сказать, что ненавидят друг друга, но обожествлённость, навязанная или принятая добровольно, запрещала им это. На исходе той ночи Авентин, обычно находящий своё извращённое удовольствие в боли, причиняемой любыми способами безоружной жертве, и оттого будто излучающий холодный колкий свет, казался убитым внезапным, как вспышка молнии, горем и растоптанным в грязи, уничтоженным. Эта ночь могла бы стать первой в жизни Виктора, когда он странно ощутил себя свободным от ненависти и отвращения к брату, если бы Авентин оставил ему хотя бы несколько секунд времени на то, чтобы понять это.
- Скорби вместе со всем кланом, брат, - сдавленным тихим голосом проговорил он. - Наши король и королева мертвы. Наши отец и мать мертвы.
И, не дождавшись никакого ответа от Виктора и будто пытаясь убедить его в том, что эти слова были истиной, а не чьим-то бессвязным кощунственным бредом, Авентин продолжал:
- Королева Регина не стала бы нам сострадать. Она бы сказала, что эти смерти - наша вина, и этот было бы правдой. Хранившиеся в этом доме запасы иссякли: слишком много крови отец как глава клана должен был отдать своим подданным, чтобы не стать главой над бездыханными трупами. Я знаю, он не должен был выходить на улицы в поисках жертвы. Я пытался его отговорить, Виктор, клянусь! Но... мама изнемогала от жажды... отец сказал, что так не может продолжаться вечно: рано или поздно кому-то из нас всё равно пришлось бы искать людей, пусть, больных, пусть грязных и заразных, как крысы... но всё зашло слишком далеко. Когда я увидел труп того бродяги... его кровь была как вскипячённый над огнём клей... я сделал всё, что мог... но было уже поздно. Теперь нам надо идти, брат: прощальная церемония уже началась. Ты должен поцеловать руки своих родителей перед тем, как они будут сожжены и прах их развеют над Мекленбургом.
На рассвете он увидел отца и мать или тех, кто столько лет заменял ему отца и мать, в последний раз: они неподвижно лежали в открытых чёрных гробах в своих королевских одеждах из переливающейся серебром парчи, скрестив руки на груди. Их кожа больше не была ни белой, ни голубоватой, как у каждого вампира, чистокровного и обращённого: теперь её цвет стал коричневато-серым, словно трупы обоих вампиров разлагались уже несколько дней. Острые длинные клыки, на которых ещё темнели капли отравленной крови, вонзались в губы, оставляя на них две крошечные ранки, не закрывавшиеся и не кровоточащие. Виктор опустился перед телами короля и королевы на колени и, прижимая к сердцу их ледяные твёрдые, как камень, руки, понял, что у него больше нет родителей - ни родных, ни приёмных. Нет никого, кроме возлюбленной, принцессы Селены.
- Я не знаю, смогу ли я это пережить, - раздался за спиною Виктора сдавленный шёпот Авентина.
Авентин его младший брат. Он провёл рядом с ним целую жизнь... но тем ранним утром Виктор даже не вспомнил о нём.
***
Следующая ночь должна была стать ночью похорон. Виктор провёл в её ожидании двадцать часов, изнемождённо блуждая без сна по своей комнате и отказываясь даже от крови, которую не один раз подносила ему одна из родственниц покойной приёмной матери, - потому, что она подносила эту кровь в золотом королевском кубке.
Площадь, выбранная для похорон правителей клана, находилась на северо-восточной окраине Мекленбурга. Она была так мала, что напоминала скорее старый двор между домами, но обычаю проводить прощальные ритуалы именно там подданные принца Виктора следовали уже несколько десятилетий, и он прекрасно понимал, почему: эта часть города находилась очень далеко от границ владений враждебного клана и, когда одни Носферату из расколовшейся мекленбургской семьи хоронили умерших, другие не могли об этом узнать и устроить свой еретический праздник. Наступившая ночь, странно тёплая и залитая жидким лунным серебром, растворила в себе все звуки, оставив лишь слабое потрескивание огромное погребального костра, чьи рыжеватые длинные языки уже лизали платья и кожу покойных. Два тела сгорали быстро, как сухая бумага, и прощальная церемония, завершившаяся развеиванием чёрного невесомого пепла над Мекленбургом, скоро стала лишь крохотной крупицей истории. К половине третьего последние из скорбящих по королю и королеве подданных, закрыв лица и руки чёрными вуалями, отправились обратно к своим убежищам мрачной толпой, и Виктор остался один на опустевшей площади. Он тяжело опустился на камни около тлеющих углей и, прижав колени к груди, словно оцепенел, устремив взгляд куда-то вдаль перед собой. Едкий дым, расползающийся по площади, сковывал его дыхание и резал глаза, но Виктор будто не чувствовал никакой боли и даже не осознавал больше, что остался круглым сиротой... и что теперь, после гибели короля и королевы, ему придётся стать во главе своего клана. Он не думал об этом. Он не думал ни о чём и ни о ком, кроме Селены.
- Ты до сих пор здесь, Виктор? Я думал, ты уже ушёл домой...
Голос Авентина, возникшего словно из дыма и тёплого ночного воздуха, снова прозвучал прямо за его спиной, заставив Виктора вздрогнуть. Он долго молчал, не глядя на брата и как будто пытаясь решить, действительно ли Авентину нужен его ответ. Мысль о том, что брат так же тяжело переживает гибель обоих родителей, казалось Виктору почти нелепой: он был уверен, что Авентин преследует его уже сейчас и будет продолжать делать это, всё изощрённее и навязчивее, до тех пор... пока старший брат не согласится уступить ему трон.
- Нет, - наконец отозвался Виктор, начав томиться их обоюдным молчанием. - Я не хочу идти домой... что мне теперь там делать?
- Но ведь тебя там все ждут, - возразил Авентин. - После всего того, что случилось... после этой трагедии... нашему клану ведь нужен новый король.
- Я знаю. Но я...
Он оборвал самого себя на полуслове, не без страха осознав, что у него нет права отказаться от престола, ни сейчас, ни когда-либо в будущем, если судьба воспитавшей его семьи ему до сих пор небезразлична: если Авентин станет королём, мекленбургский клан навсегда исчезнет с лица земли. Он сам заставит этих Носферату сделать тот последний шаг, который по-прежнему отделяет их от гибели.
- Что? Что с тобою? - переспросил Авентин с нескрываемым лукавством в голосе, и Виктор поспешил ответить ему:
- Ничего. Я лишь хотел сказать, что мне нужно ещё несколько минут для того, чтобы попрощаться с родителями. Чтобы проводить их. Ты ведь знаешь, души умерших не улетают вслед за ветром сразу вместе с прахом. Они ещё кружат над землёй, возвращаются в те места, которые они посещали при жизни, смотрят на своих близких... пусть посмотрят и на нас тоже. В последний раз.
Не произнося ни слова, Авентин подошёл к старшему брату вплотную и положил руку на его плечо. От руки юноши иглами под кожу вонзался холодный умерщвляющий яд, как от укуса змеи.
- Ты прав, Виктор, - наконец сказал он. - Прощаться с родителями нужно так, словно ты исполняешь их завет. Да, завет...
- О чём ты говоришь? - спросил Виктор, смущённый его странным изменившимся тоном.
- Знаешь, - задумчиво продолжал Авентин. - Я... я ведь был последним, кто успел поговорить с ними до того, как... отец рассказал мне, кое-что... и попросил передать тебе... я должен тебе кое-что показать. Идём. Мы должны успеть до рассвета.
- Подожди, что ты собираешься мне показать? Что ты хочешь сделать? - слова Авентина мгновенно встревожили Виктора: он чувствовал в них плохо замаскированный обман.
- Виктор, не беспокойся! - мягко улыбнулся юноша. - Тебе нечего бояться. Просто отец просил меня показать тебе кое-что. Это важно. Разве ты не веришь мне? Ведь мы же братья!
- Ты знаешь правду, Авентин. Мы не братья. И я никогда не верил тебе. Как и ты мне.
- Как ты можешь так говорить? - Авентин откровенно пытался изобразить обиду. - Я не сделал тебе ничего плохого. Я никогда не был тебе врагом...
- Но и другом тоже никогда не был. Я никуда с тобой не пойду. Я прекрасно знаю, что ты замышляешь, Авентин: ты давно уже лишился рассудка из-за того, что отец лишил тебя престола. Я возвращаюсь домой. Нам больше не о чем говорить.
Окинув брата холодным презрительным взглядом, Виктор поднялся с земли и быстрыми шагами направился прочь с площади. Авентин не гнался вслед за ним и ничего ему не отвечал - это настораживало и отчего-то панически пугало.
- ОСТАНОВИТЕ ЕГО, ЧЕРВИ!...
Внезапный оглушительный крик настиг Виктора подобно сокрушительному удару в спину, и прежде, чем он успел обернуться, чьи-то сильные жёсткие руки крепко схватили его и затянули по всему его телу несколько раскалённых железных цепей. Потеряв равновесие и обессиленно рухнув на камни, он услышал над собой несколько грубых надтреснутых голосов, сдавленных от едва сдерживаемого хохота:
- Посмотрите, посмотрите на него!
- Принц Носферату, наше почтение!...
- Недолго ещё осталось этому упырю, пора отправляться к папочке и мамочке!
- Какая честь нам выпала, мы убьём короля мекленбургского кла...
- Закрой свой поганый рот, ничтожество! - резкий вскрик Авентина, похожий больше на визг собаки, которую неожиданно ударили палкой, заставил всех четверых бедняков мгновенно умолкнуть. - И впредь думай, что болтаешь, понятно?
Бродяга ничего не ответил, смутившийся столь внезапной яростью вампира, обрушившейся на него лавиною; тогда Авентин, не медля ни секунды, подошёл к нему и изо всех сил ударил нищего по лицу обрывком железной цепи, которую тот сжимал в руках. Бедняга закричал от боли и рухнул на колени, закрывая руками лицо и стоная.
- Я спрашиваю тебя, червь, ты понял меня?!
- Д-да... да, да... В-ваш-ше Велич... честв-во-о...
Авентин холодно усмехнулся и рывком поднял бродягу с земли.
- Мы выполнили все ваши условия, - оробев немного, обратился к принцу один из нищих, по-видимому, главарь: из всех пятерых он был самым старшим и самым сильным. - Ваше Величество. Теперь выполните и вы. Сделайте то, что вы нам обещали. Мы хотим получить деньги за свою работу.
- И вы их получите, - отрезал Авентин. - Но только тогда, когда доведёте свою работу до конца. Вы должны сделать ещё кое-что, самую малость. Хотя, если вам не нужно ещё несколько десятков монет...
- Нужно, конечно, нужно! - закричали они в один голос и угодливо пнули ногами извивающегося по камням Виктора.
- Вот и правильно, - кивнул Авентин. - Отведите его к башне на центральной площади. Только поосторожнее, Виктор же всё-таки будущий король. К тому же, мы ведём его на свидание: ведь вы же помните, КТО его там ждёт...
- Что?! ЧТО?! - в ужасе воскликнул Виктор, но Авентин ненавистно ударил его, до крови разбив нос и губу, и знаком приказал бродягам следовать за собою, волоча принца по камням.
Когда разбившееся на осколки сознание вновь вернулось к нему, Виктор увидел себя прикованным к чёрному засыхающему дереву с голыми кривыми ветвями, растущим будто из камня на центральной мекленбургской площади, точно напротив высокой башни - единственного, что осталось от разрушенного в руины собора святого Георга, когда-то украшавшего город. Виктор помнил ту ночь, когда собор святого Георга был обращён в пыль: он видел своими глазами, как толпы людей, городской нищеты и изнемогающих от голода и болезней кочевников, ворвались в храм, сорвав с петель тяжёлые двери, и стали срывать со стен иконы в золочённых рамах, огромные кресты с шей священников, сбрасывать в свои мешки книги, украшенные россыпями драгоценных камней... они уничтожали всё, что появлялось на их пути. Они остановились лишь перед самой высокой башней, первой из семи башен, составлявших архитектурный ансамбль храма святого Георга. Её защитили бесчисленные легенды, окружающие её своими невидимыми кольцами, - легенды о том, что эта башня была вампирской тюрьмой, в которую были заточены те, кто когда-либо осмеливался нарушить законы Эребуса, чудовища, сумасшедшие, изгои, отверженные нацией Носферату. Теперь на самой вершине этой башни стояли две тёмных фигуры. Одна из этих фигур, более высокая и крепкая, сделала какой-то странный знак рукой, и бродяги, стоявшие до этого за спиною Виктора, как собачонки, угодливо бросились к основанию башн, откидывая в разные стороны тяжёлые тёмные материи. То, что наконец открылось взгляду Виктора, заставило его содрогнуться от ужаса: это были острые осиновые колья, десяток или дюжина осиновых кольев, воткнутых тупыми концами в выбоины между булыжниками, которыми была вымощена площадь. Он мгновенно понял, кто стоял рядом с его братом на вершине той башни, и его мысли перенеслись к Селене.
- За что? За что ты так нас ненавидишь? Что плохого мы тебе сделали? - сдавленно шептала Селена, захлёбываясь собственными слезами.
- Поставь саму себя на моё место, - дрожащим от болезненного возбуждения голосом отвечал ей Авентин. - Подумай, что чувствовала бы ты, если бы твой отец отдал бы престол не тебе, родной дочери, а какой-то безродной полукровке! Подумай! Я не хотел жить, когда узнал, что все эти проклятые бумаги оказались дрянной фальшью! Я ненавидел весь мир, вас всех!... за то, что все вы знали это, ЗНАЛИ и только смеялись за моей спиной! Вас это забавляло, не правда ли?!
- Нет, не правда... конечно, нет...
- Неужели?! Почему же тогда вы ничего мне не сказали?!
- А что бы это изменило?... ты бы возненавидел всю свою семью, и эта ненависть убила бы тебя... но ты бы всё равно ничего не смог изменить: Виктор всё равно остался бы старшим сыном... он всё равно был бы королём, пойми... он, а не ты...
- Заткнись! - он с силой ударил её по лицу, оставив глубокий кровавый след на её белоснежной скуле. - Я буду королём! Только ты этого уже не увидишь... ни ты, ни твой возлюбленный...
- Ты никогда не будешь королём... никогда... ты чудовище...
- Нет, это вы чудовища, а я всего лишь ваша жертва... между прочим, милая Селена, я могу доказать тебе это: я исполню твоё желание, исполнения которого ты ждала всю свою жизнь... ты уже понимаешь, о чём я? Ав-ве... ав-ве... она хотела сказать "Авентин", но, увы, так и не успела... вот правда, которую ты хотела знать: это я убил принцессу Венеру!...
- НЕ-Е-Е-Е-ЕТ!...
Её долгий оглушительный крик оборвался сразу же после ужасающего звука тяжёлого удара тела о землю и разрыва тканей: Селена, сброшенная принцем Авентином вниз с чудовищной высоты, упала точно на остро заточенные деревянные колья, пронзившие её хрупкое белоснежное тело насквозь и обагрившиеся кровью. Крик принца Виктора, смешивающийся с почти истерическим плачем и стонами боли, донёсся и до Авентина, и до бродяг, успевших подняться на вершину башни и окруживших его плотным кольцом.
- Бедняжка, - заметил один из нищих, глядя вниз на изуродованное тело принцессы Селены, распятое на осиновых кольях. - Пусть кровопийца, но она была очень красива...
- Она получила то, что заслужила, - грубо отозвался Авентин, не сводя глаз со старшего брата, прикованного цепями к стволу исполинского дерева. - Их всех будет ждать такая же участь, всех, кто будет не верен мне. Теперь я стану королём своего клана, черви, и запомните мои слова: я буду править Мекленбургом так, что слава королевы Регины будет забыта навсегда!
Бродяги смущённо переглянулись и надолго замялись с ответом; наконец, один из них, осмелев, невнятно пробормотал, низко опустив голову:
- Все говорят, что при королеве Регине в Мекленбурге жилось совсем не плохо...
- А будет в тысячу раз лучше, - парировал Авентин. - Теперь хватит об этом. Я спускаюсь вниз, чтобы посмотреть, крепко ли вы приковали...
- Крепко, крепко! - раздражённо воскликнули бродяги в один голос и, будто сговорившись, вплотную приблизились к Авентину, вынудив его отступить назад, к самому краю башенной крыши. - Ты это сам видел, сам нами руководил, как будто мы твои слуги!...
- Ну тогда в чём вопрос? - ответил Авентин, но в его голосе больше не было привычной дерзости и чувства собственного превосходства. - Мы просто проверим это напоследок... вдруг этот ублюдок смог ослабить узлы?...
- Да эти узлы сам Дьявол не сможет ослабить, а не то, что этот упырь! - громко крикнул самый старший из бродяг. - Мы его сковали так, что он едва дышит! Хватит водить нас за нос, великий король! Ты должен заплатить нам деньги за то, что мы истратили на тебя столько времени!...
- И ты осмеливаешься так говорить с королём вампиров?! Сейчас ты умрёшь, глупец!...
Одним молниеносным движением Авентин сжал свои тонкие белые пальцы вокруг шеи нищего и вонзил в неё острые клыки. Ещё секунда паники, криков, почти абсолютного хаоса - и вдруг всё словно исчезает, как тьма под натиском солнечного света. Тело Авентина ещё несколько раз конвульсивно вздрагивает, большие глаза тускнеют, вылезая из орбит, и обращаются в стекло, сухой хрип, вырывавшийся из горла, утихает.
- Чёртов кровосос, - выругался бродяга, зажимая кровоточащие ранки на шее и отбрасывая от себя бездыханное тело вампира, изуродованное рваной раной в животе, из которой кто-то из нищих резко выдернул серебряный клинок, забытый прежним хозяином, и незаметно спрятал в свой карман. - Заставил нас работать бесплатно, не дал даже ни одного ломаного гроша и впридачу укусил меня, ублюдок... получил теперь от мекленбургской нищеты, ваше величество?! И хвала Богу, что ты издох тут, как дворняга!
С этими словами он плюнул на онемевшее тело и с силой пнул его носком сапога в бок. Несколько минут бедняки истратили на то, чтобы сорвать с убитого Авентина одежду и вывернуть все внешние и внутренние карманы: они по-прежнему надеялись найти хотя бы одну-две мелких монетки, но все их старания оказались тщетными.
- Ублюдок... ладно, заберём хотя бы вещим, может, ещё удастся их продать...
- Возьми ещё его медальон, на юге любят покупать разные безделушки...
Спрятав украденное с трупа в мешок, бродяги спустились на площадь и уже собирались отправляться к городским границам, опасаясь столкнуться с кем-то ещё из Носферату, но внезапно возглас одного нищего заставил их всех остановиться:
- Эй, посмотрите на этого! Что нам с ним делать?
- Эй, ты! - окликнул их главарь Виктора, боязливо подкравшись к нему ближе. - Ты ещё жив? Мы можем тебя освободить... ну, если ты нам заплатишь, конечно... но имей в виду, попробуешь обмануть нас так же, как тот мерзавец, закончишь ещё хуже, чем он!...
Виктор устало поднял голову и оглядел их слепнущими, залитыми кровью, глазами.
- Убирайтесь прочь, - слабо, почти беззвучно выдавил он. - Не трогайте меня... к Дьяволу эта свобода... я хочу умереть. Убирайтесь!...
- Зря ты так говоришь, - не унимался бродяга. - Чем плоха жизнь, пусть даже такая паршивая, как моя? Я бы свою недёшево продал, поверь... да и за твою дорого не возьму. Думаешь, нам, беднякам, много нужно?...
- Я сказал, убирайся вон! - вскричал Виктор из последних сил, и из его рта брызнула струя крови. Он закашлялся и, задыхаясь от боли после сокрушительных ударов, изломавших все кости внутри его тела, добавил. - У нас нет никаких денег... у нас нет даже чистой крови, чтобы утолить жажду... это конец, понимаешь? КОНЕЦ...
Бродяга осмотрел его с ног до головы и, ничего не говоря, быстрыми шагами возвратился к остальным. Они покинули площадь за час до рассвета. Потом, на их дороге к границам Мекленбурга, холодный утренний ветер бросил им вслед несколько горстей пепла, ещё горячего, будто только что взятого из пламени, и вместе с пеплом мимо нищих кочевников пронеслись две птицы, чьи перья отливали серебром в лучших рассветного солнца.
- Это души принца и принцессы, - сказал вдруг один из бедняков.