- Предатель! Предатель, отступник и изменник! - кричал стоящий на невысоком пологом холме мужчина, одетый в чёрную ризу. Он судорожно сжимал пальцами верёвочную петлю, плотно смыкавшуюся вокруг его шеи, и первые розовые лучи рассветного солнца серебрили его бесноватые мутные глаза и тронутые сединой волосы.
- Предатель! Так же, как Иуда Искариот предал Господа своего, так и я предал свою дочь и заточил её в темнице!... так же, как Иуда Искариот предал Господа своего, так и я предал свою дочь, и каждый миг её боли обратится в мою боль!...
Святой отец, подобно одержимому, выкрикивал бессвязные обрывки фраз, теребил виселичную петлю, крепче затягивая её противоположный конец вокруг ствола векового дерева.
- Я предатель и встречу свою смерть, как смерть предателя!... я предатель и встречу свою смерть, как смерть предателя! - из последних сил прокричал священник, словно пытаясь оглушить себя самого, и бросился вниз. Он с болью ударился спиной о каменистый склон холма и стал задыхаться ещё до того, как толстая верёвочная петля туго затянулась вокруг его шеи. Обмякшее тело священника конвульсивно содрогнулось ещё несколько раз, разрывая кожу об острые, как лезвия бритв, булыжники, и замертво опустилось на землю, исчезая за струящейся в утреннем прохладном воздухе дымкой... и спустя ещё мгновение воцарившуюся тишину разорвал пронзительный женский крик и сдавленные рыдания: юная темноволосая девушка с мертвенно-бледным лицом крепче прижала к себе тихо стонавшего от боли младенца и спешно отвернулась, чтобы не видеть больше ужасающей картины; стоящий рядом с ней молодой человек, широко распахнув глаза от изумления, в страхе обнял свою возлюбленную за плечи и попытался сказать ей что-то, но тщетно: с его губ не сорвалось ни единого слова.
***
Святой отец Меллер, почитаемый в маленьком цветущем Нойре подобно ангелу Господню, покончил с собой на глазах у своего зятя Лоренса Винтера и единственной дочери Эвы спустя всего две недели после рождения их первенца. Это случилось первого мая, на Пасху, всего за несколько часов до начала первой из праздничных церковных служб. С того дня прошёл ровно год, но, казалось, эта трагедия разразилась только вчера, и в молодой семье Меллер, и во всём Нойре память о ней была свежа и по-прежнему наполняла сердца страхом, словно никто из искренне любивших священника прихожан не верил в то, что он мог запятнать этим грехом свою душу.
- Сам Люцифер явился истязать его дочь и ещё не рождённое дитя, - слышал Лоренс Винтер от людей в чёрных траурных одеждах, остававшихся на городском кладбище и после прощальной церемонии, будто не желая отпускать святого отца Меллера. - Сам Люцифер хотел мучить и убить их, и лишь истинная вера могла бы заставить его остановиться. Отче не вставал с колен девять часов, умоляя Господа о защите и благословении для этих невинных душ. Милая Эва и её крошка остались живы, потому что в тот день молитвы отца Меллера совершили маленькое чудо...
- Мы тоже молились за него, - грустно отвечал им Лоренс. - Каждый день. Но увы, наши молитвы не совершили маленького чуда, и мы не праздновали вместе с отцом Меллером святую Пасху, а шли на кладбище вслед за его гробом.
Ему опечаленно кивали в ответ, порою не произнося ни единого слова, но чаще всё же спрашивая об Эве и её младенце. Услышав их имена, Лоренс, мгновенно начиная задыхаться и словно ощущая, как земля ускользает из-под его ног, бормотал что-то бессвязное и спешил уйти хоть куда-нибудь, только как можно дальше от этих расспросов: мальчик, родившийся едва живым, с первой секунды страдал от неутихающей, беспричинной боли: всё его крошечное розовое тельце было воспалено, как будто ребёнок горел изнутри, беспрестанно билось в конвульсиях, и на нём, точно следы от невидимых лезвий, то появлялись, то исчезали глубокие кровоточащие разрезы. Он почти ничего не ел, заходясь в тяжёлых приступах сухого кашля и тошноты даже от материнского молока, и был так слаб, что больше не мог даже плакать. Сутки за сутками ребёнок почти без движения лежал в своей колыбели, сдавленно стоная от мук, и все нойрские врачи, поочередно сменяющие друг друга в доме Меллеров, лишь беспомощно разводили руками и осторожно соболезновали Эве и Лоренсу, намекая на то, что их отчаянная борьба за жизнь ребёнка обречена и вскоре обернётся катастрофой.
***
Так же начинался и тот роковой день, который все в Нойре словно беззвучно и ясно предрекали Меллерам. Было уже около одиннадцати вечера, когда Лоренс, несколько часов бесцельно скитавшийся по городским окрестностям, наконец заставил себя вернуться домой. Он вновь увидел измученное и мертвенно-бледное от слёз лицо своей жены, вновь услышал приглушённый стон страдающего от сильнейшей боли ребёнка - всё по-прежнему оставалось неизменным, пока Эва, будто долго собиравшая воедино последние силы и решавшаяся на что-то ужасное, не обратилась к нему дрожащим голосом, опустившим почти до шёпота:
- Лоренс, у меня есть к тебе одна просьба... последняя... умоляю тебя, поклянись, что выполнишь её...
- Эва... что случилось? - взволнованно спросил юноша, но Эва, казалось, даже не услышала его:
- Пожалуйста, Лоренс... умоляю тебя... скажи мне, что ты согласен... скажи мне, что ты её выполнишь... это единственный шанс спасти нашего ребёнка... последняя надежда.
- Хорошо, - мгновенно согласился Лоренс, ни о чём больше не раздумывая. - Скажи мне, что я должен сделать. Ты знаешь, ради ребёнка я готов на всё.
Эва сдавленно всхлипнула и опустила голову, прижимая покрытого испариной мальчика к сердцу; она долго не произносила ни слова, когда же заговорила вновь, её голос дрожал ещё сильнее и обрывался от панического страха:
- Ты ведь помнишь... помнишь, что говорил мой отец перед тем, как... покончить с собой?...
- Помню, Эва, - задумчиво кивнул юноша. - Он обвинял самого себя в предательстве... говорил, что умрёт, как предатель, как Иуда Искариот... он говорил, что предал тебя, но я не понимаю...
- Он предал не меня, - возразила девушка. - Он говорил, что предал свою дочь, но он говорил не обо мне...
- Но ведь ты его единственная дочь...
- Нет, - неожиданно твёрдо произнесла Эва в ответ на недоумение мужа. - Я не его единственная дочь, Лоренс, прости, что так долго обманывала тебя... у отца есть ещё одна дочь. Это моя старшая сестра. Её зовут Виолетта.
- Но почему... почему ты никогда мне ничего о ней не рассказывала?
- Потому что... потому что я боялась! Я была очень напугана! Я и сейчас говорю тебе о ней и вся дрожу от страха, потому что она ужасна, она... она чудовище!...
- Эва...
- Она прислужница Дьявола, Лоренс, поверь мне! Прислужница Люцифера! Это из-за неё погиб мой отец, из-за неё сейчас страдает наш ребёнок! Она делает это всё для того, чтобы отомстить мне, она ненавидит меня!...
- Господи Боже, что ты такое говоришь?! Ну с чего ты взяла, что она прислужница Дьявола? И что она ненавидит тебя? За что ей ненавидеть собственную сестру?
- Я... я... я не знаю! Откуда мне знать?! Она сумасшедшая, Лоренс! Я всегда её боялась! Я очень не хочу, чтобы ты ехал к ней, разговаривал с ней, но эта ведьма... она просто не оставляет нам никакого выбора! Если мы этого не сделаем, наш ребёнок умрёт, Лоренс, она убьёт его, как убила папу!...
- Эва, успокойся, прошу тебя...
- Ты должен поехать к ней. Поезжай завтра утром, на рассвете, умоляю тебя!... поезжай и скажи ей, пусть делает всё, что захочет, только прежде оставит в покое нашего сына! Пусть она убьёт меня, но перед этим поклянётся, что с нашим сыном всё будет в порядке!... о, Господи... прости меня, Лоренс... я не хотела так... но я... так ты поедешь к ней? Пожалуйста, скажи, что ты поедешь к ней, скажи, что ты заставишь Виолетту оставить нашего ребёнка!...
- Да, - твёрдо отозвался юноша, пытаясь собственной уверенностью и решительностью хоть немного успокоить беснующуюся Эву. - Конечно, заставлю. Она сделает это, вот увидишь. Я поеду к ней завтра же, на рассвете. Только скажи мне, она живёт в Нойре? Где её искать?
- В монастыре... в монастыре святой Ангелины.
- Что?! - изумлённо воскликнул юноша. - В монастыре?! Эва, ты хочешь сказать, что твоя сестра...
Но Эва, ещё ниже опустив голову и прижавшись к ребёнку, разрыдалась, словно устав сдерживать слёзы, и больше Лоренс не смог вытянуть из неё ни единого слова.
***
Монастырь святой Ангелины, скрывавшийся за пышными тёмно-зелёными кронами вековых деревьев, находился в семидесяти километрах от города Нойр, и дорога до него заняла у Лоренса около часа. В оранжево-розовых отблесках солнца, медленно поднимающегося из-за горизонта, юноша пристально рассматривал это величественное здание, выложенное из тёмного камня и окружённое цветущим садом, долго не решаясь приблизиться к нему. Наконец, глубоко втянув воздух и с мучительной болью вновь вспомнив о страдающем ребёнке, он всё же сделал несколько шагов вперёд и осторожно толкнул калитку. Она оказалась незапертой и легко открылась; Лоренс, оглядываясь вокруг, нерешительно ступил на светлую, усыпанную чистым песком, дорожку и остановился, затаив дыхание.
Вздрогнув и резко обернувшись, Лоренс увидел у яркой цветочной клумбы пожилую монахиню, вопросительно оглядывающую его.
- Д-доброе утро, - невнятно пробормотал юноша ей в ответ, - с-сестра...
- Сестра Марианна, - кивнула монахиня. - Вы пришли сюда за помощью?
- По правде сказать, да, - нерешительно отозвался Лоренс. - Я пришёл по просьбе моей жены... она настояла на этом... мне срочно нужно поговорить с её старшей сестрой, которая находится здесь, в вашем монастыре...
- Я понимаю вас, - отвечала сестра Марианна. - Послушницы монастыря должны делать богоугодные дела, именно такие, как помощь людям. Мы попытаемся протянуть вам руку. Скажите, как зовут послушницу, к которой вы хотите обратиться?
- Виолетта. Сестра Виолетта.
Монахиня конвульсивно вздрогнула и невольно попятилась, сжимаясь в комок и испуганно глядя на Лоренса.
- Сестра Марианна? - недоумённо переспросил юноша. - Что-то случилось?... что с вами?...
- Ничего... ничего, всё в порядке, - спешно ответила монахиня и натянуто улыбнулась. - Но господин... скажите, вы уверенны, что вам нужна именно сестра Виолетта?...
- Да. Мне нужна именно сестра Виолетта.
- Но зачем? Зачем она вам?
Пожилая женщина была почти в отчаянии.
- Видите ли, сестра... наш ребёнок тяжело болен. Все врачи Нойра разводят руками, никто не знает, как можно ему помочь. Моя жена уверена, что я любой ценой должен поговорить с Виолеттой. Если я этого не сделаю, наш сын погибнет, как погиб и его дед. Вы слышали о той трагедии, что произошла в Нойре ровно год назад? Я имею в виду самоубийство святого отца Меллера...
- Значит, отец Меллер... отец Меллер был вашим тестем?
- Верно. И я пытаюсь спасти его внука.
Монахиня покорно опустила голову и тихо отозвалась:
- Мы хорошо знали святого отца Меллера... он был истинным слугой Господа своего... вы настаиваете на разговоре с его старшей дочерью... но вы даже не знаете, кто она и почему она оказалась в монастыре, вдали от всего остального мира...
- Поймите, сестра, это не имеет значения. Сейчас это неважно. Я должен поговорить с Виолеттой. Любой ценой.
- Хорошо, - помедлив, отозвалась монахиня. - Пусть будет, как вы пожелаете. Следуйте за мной, я провожу вас к Виолетте.
***
Эта крохотная мрачная келья находилась будто в отдалении от всех остальных убежищ монахинь, в самой старой, полуразрушенной части монастыря святой Ангелины. Чёрные каменные стены изнутри и снаружи были покрыты мхом и источали смрадный, удушливый запах сырости. Сестра Марианна шла по узкому тёмному коридору так быстро, словно надеялась как можно скорее покончить с этим и вернуться в свою тихую келью, и Лоренс, боязливо озирающийся по сторонам, едва успевал за ней; уже сейчас, до первой встречи с Виолеттой Меллер, юноша был встревожен и с трудом мог унять дрожь. Сестра Эвы представлялась ему чудовищем, которое вселяло ужас в сердца религиозных богобоязненных монахинь, даже находясь взаперти. Наконец, дойдя до самого конца казавшегося бесконечным коридора, сестра Марианна остановилась перед тяжёлой низкой дверью и негромко постучала.
- Сестра Виолетта, - дрожащим голосом произнесла послушница. - Одному человеку здесь очень нужна твоя помощь.
Ответа ей так и не последовало.
- Мне кажется, она согласна вас принять, - нерешительно отозвалась сестра Марианна. - Входите: дверь должна быть незаперта...
Лоренс окинул её изумлённым взглядом и ещё долго не сводил с неё глаз, глядя, как она уходит прочь. Он с трудом подавил желание броситься вслед за нею, дальше от этого проклятого места, но, едва вспомнив о юной жене и ребёнке, Лоренс тряхнул головой, отгоняя от себя страхи и сомнения, и, уже касаясь пальцами дверного кольца, твёрдо сказал самому себе:
- Ты глуп и жалок, потому что боишься женщины, которую даже никогда не видел. Сестра твоей жены, матери твоего сына, не может быть чудовищем. Она поймёт тебя и поможет тебе. Она теперь плоть от твоей плоти и кровь от твоей крови.
Дверь действительно оказалась незапертой, и, войдя в крохотную тёмную келью с тяжёлым сводчатым потолком, Лоренс сразу увидел стоящую у окна высокую монахиню, неподвижную, словно каменное изваяние.
- Д-доброе утро, сестра Виолетта, - робко пробормотал себе под нос юноша, не узнавая собственный голос.
Монахиня обернулась и, сложив на груди руки, обвела незваного гостя пристальным, острым, как шипы тернового венца, взглядом. Незадолго до отъезда Лоренс вновь разговаривал с женой о её старшей сестре, и Эва говорила ему, что Виолетте исполнилось двадцать шесть, но эта женщина выглядела намного старше, хотя на её выразительном, с тонкими иконописными чертами, лице не было ни единой морщинки. Её красота была странной, отталкивающей, вселяющей ужас, словно красота смертоносной катастрофы, не оставляющей за собою ничего, кроме пепла, и белая, как саван, кожа Виолетты, её длинные чёрные одеяния, полностью закрывающие её тело, сам вид крохотной мрачной кельи лишь преумножали красоту этой женщины. Лоренс смутно представил себе, как легко было Виолетте в её мирской жизни затмить собой Эву... но, несмотря на это, юноша был убеждён, что никогда не видел более отвратительного лица, чем лицо старшей из сестёр Меллер.
- Доброе утро, - наконец ответила ему Виолетта; её голос звучал гордо и надменно, как голос тирана.
- Я... меня зовут Лоренс. Лоренс Винтер...
Внезапно лицо монахини исказила гримаса нескрываемого отвращения.
- Какое мерзкое имя. Лаврентий Римский был одним из числа священномучеников, - протянула она и умолкла, вопросительно взглянув на Лоренса и словно предлагая ему продолжать.
- Послушайте, Виолетта, - с трудом подбирая слова, говорил юноша, - я приехал в этот монастырь по просьбе своей жены. Она ваша младшая сестра... Эва Меллер...
Виолетта с наигранным удивлением вскинула брови и неприязненно улыбнулась.
- Вам лучше уйти, Лоренс Винтер. Вы напрасно приехали сюда. У меня нет младшей сестры.
- Нет?! - изумлённо переспросил Лоренс. - Но это невозможно... ведь вы же Виолетта Маргарет Меллер, дочь святого отца Меллера...
- Покойного святого отца Меллера, - резко перебила его Виолетта. - Но вы вновь ошибаетесь: я никогда не была дочерью этому назаретянскому прислужнику.
Сказав это, она гордо тряхнула своими пепельными волосами, похожими на сожжённую солому, и взглянула на Лоренса так, что тот боязливо попятился. Он готов был отдать многое лишь за то, чтобы как можно скорее уйти из этой кельи, из этого монастыря, прямо сейчас, но он помнил о клятве, которую дал самому себе этим утром: не двигаться с места до тех пор, пока Виолетта не согласится освободить ребёнка.
- Что вы такое говорите? - напряжённо пытаясь скрыть собственный страх, воскликнул Лоренс. - Он был вашим отцом! Как вы смеете так о нём отзываться, Виолетта?!
- А как смеете вы запрещать мне это? - презрительно поморщившись, отвечала монахиня. - Вы, ничтожный червь, которая не знает и никогда не знала правды о семье Меллер?
- Я знаю достаточно о семье Меллер, - твёрдо, сжав кулаки, отозвался юноша. - Я знаю, что святой отец Меллер был истинным слугой Господа своего, чистым верующим человеком, а его дочь, ни в чём не повинная и никому не делающая зла, вынуждена теперь страдать, видя, как умирает её единственный ребёнок!...
- У святого отца Меллера никогда не было ни в чём не повинной и никому не делающей зла дочери, - насмешливо произнесла Виолетта. - О ком вы говорите?
- Я говорю об Эве, своей жене! - выкрикнул Лоренс, чувствуя, что тон монахини раздражает его всё больше и больше. - Она говорила о вас, как о настоящем чудовище, и я нисколько не сомневаюсь в том, что это правда! Я верю ей...
- И напрасно, - спокойно сказала женщина. - Когда-то я тоже верила ей. И вот какую благодарность за свою веру я получила от неё. Ответьте, вам нравится это место? Вы бы хотели провести остаток своей жизни здесь, под замком, в полном одиночестве? Не думаю. Хотя я не во всём права: я здесь всё же не одна.
И, не дожидаясь ответа Лоренса, монахиня подошла к письменному столу, стоящему в дальнем углу кельи, куда не проникало ни единого луча света, и взяла в руки лежащую на нём огромную ветхую книгу в чёрном переплёте. Она осторожно провела пальцами по золочённым латинским буквам и прижала книгу к своей груди, как мать новорождённого.
- Это книга Хеврона, господин Винтер, - пояснила Виолетта прежде, чем Лоренс успел задать ей вопрос. - Древний христианский апокриф, не вошедший в состав Ветхого Завета... как и много других апокрифов, заключающих в себе истинную суть нашей религии...
- Я бы сказал "вашей религии", сестра Виолетта, - немедленно отозвался Лоренс. - Отец Меллер упоминал в одной из своих проповедей о книге Хеврона. Она повествует о пришествии на землю Антихриста, прославляет время его величия и оканчивается тем, что на острове Ангелов родится новая мессия. Я не хочу называть сатанинские книги истинной сутью своей религии.
- Вот именно, - загадочно подтвердила монахиня, - не хотите. Не хотите, хотя и должны, потому что это правда. А вы и такие, как вы, всегда отвергают правду. Но сегодня, если вы всё же нашли в себе силы приехать сюда, вам придётся меня выслушать, господин Меллер.
- Я выслушаю вас, только если вы пообещаете мне освободить от страданий моего ребёнка и прекратить истязать его, - грубо бросил Лоренс.
- Освободить от страданий, - задумчиво повторила Виолетта и подняла глаза к небу, тёмный крохотный кусочек которого виднелся в оконце.
- Вы не смеете так с ним поступать! - раздражённо вскрикнул юноша. - Да неужели вы не понимаете, что причиняете боль своему родному племяннику! Виолетта, кем бы вы ни были, я не верю, что вы настолько жестоки!...
- А верите ли вы, - отвечала монахиня, - что полтора года назад ваша возлюбленная Эва, нося в своём чреве этого ребёнка, была настолько жестока, что забыла о том, что я, Виолетта Маргарет Меллер, её родная сестра? Она прислала ко мне вас, боясь снова заговорить со мной, как будто я прокажённая и безумная, теперь же я должна вспоминать о своём племяннике? Разве это справедливо?
- Справедливо или нет, - подрагивающим от тревоги голосом проговорил Лоренс, - судить будет Бог, а не вы.
- Вы плохо слушали проповеди отца Меллера, - отрезала Виолетта, - и плохо знаете свои священные книги. Бог пришёл спасти мир, а не судить его. Право судить остаётся у нас. Теперь молчите и слушайте меня. Если вы не глупец и не извращенец, вы скоро поймёте, на чьей стороне была справедливость.
Лоренс, готовясь услышать ужасающий своим безумием рассказ, затаил дыхание и молча кивнул, не осмеливаясь возражать.
- Прихожане в Нойре считали отца Меллера святым чистым ангелом, - начала Виолетта, едва сдерживая полную отвращения улыбку. - Они верили, что он творит чудеса и говорит устами самого Господа. Но они не знали, кем на самом деле был отец Меллер до своего приезда в Нойр. Он жил в Ирландии, в небольшом городке в окрестностях Дублина. Там же родились и выросли я и Эва. Он был учеником местной семинарии, но в один из дней его внезапно исключили и даже разослали по всей стране письма с предупреждениями о том, что ирландская церковь запрещает этому человеку изучать религию и тем более проводить церковные службы. В чём заключалась причина этого запрета, не знал никто. Спустя ещё несколько недель Меллера, ничего не объясняя, покинула молодая жена, оставив на его попечение двух малолетних дочерей. Её вскоре нашли мёртвой, господин Винтер, изуродованной и вздёрнутой на виселице, но это преступление так и не было раскрыто: никто не знал имя убийцы. Никто, кроме Виолетты Маргарет Меллер, которая видела своими глазами, как он расправлялся с её матерью, боясь, что та перескажет кому-нибудь всё, что знала о нём, всю правду. И ещё я видела, как, совершив это убийство, отец отправлялся вместе с несколькими богословами из той же дублинской семинарии к городской окраине, где они каждую пятницу устраивали пародии на средневековые ведьминские шабаши, видела, как они читали там книги, восхваляющие имя Люцифера, но мне было десять лет, господин Винтер, и мне не верил никто, даже моя родная сестра. Отец говорил нам, что его исключение было страшной ошибкой, но Господь научил его милосердию, и он прощает этих глупцов. Он говорил нам, что всегда будет служить своей религии и объяснял нам, что бродит по городским окраинам вместе с другими богословами лишь для того, чтобы не позволить свершиться тем грязным праздникам и защитить заблудших грешников от искушения. Эва верила ему, верила в то, что это и есть главный смысл служения Богу - помогать тем, кто ослеплён и искушен, вернуться на праведный путь. Или, лучше сказать, делала вид, что верила в это, до того, как сама продолжила дело отца вместе со мной. Да, мы всегда делали это вместе - с той лишь разницей, что она и все остальные лже-праведники прикрывались именем Христа, как щитом, а я одна говорила откровенно, какому богу я принадлежу.
- Сатане, - догадался Лоренс. - Ты всегда принадлежала Сатане!
- Не я, а мы, - спокойно отвечала Виолетта, не видя в собственных словах ничего дурного. - Я и твоя жена Эва. Только я гордилась этим, а она, как и её любимый отец, водружала фальшивые нимбы над своей головой. Так продолжалось несколько лет, а потом отец Меллер вдруг решил покаяться, очистить свою душу от зла и заставил нас сделать то же самое. Эва согласилась сразу и даже заставила себя разрыдаться во время исповеди, а я отказалась, сказав, что верность тому богу, которого я люблю, а не которого мне кто-то пытается навязать, - это святость, а не грех. Мы переехали в Нойр, за сотни километров от Ирландии, и отец Меллер стал святыней для всех местных прихожан. Я и Эва жили так же, как и до его побега из страны, но Эва была свободна, как ветер, а за мною, куда бы я ни шла, неусыпно следили его проклятые богословы. Мой бог долго оберегал меня от них, однако я по своей же вине и слабости сделала так, чтобы эта защита рухнула.
- Неужели? - с подозрением переспросил Лоренс. - И что же вы сделали?
- Я солгала, - отвечала Виолетта. - Ради своей младшей сестры. Это произошло в канун нашего праздника, ночи Дьявола. Вы знаете, как мы всегда отмечали её? Превращали весь город в один огромный пылающий костёр. Так было и в тот раз, когда кто-то из его дворняг-прислужников схватил нас и привёл к отцу. Тогда-то я и совершила это предательство, решив солгать ради своей сестры. Тогда Эва сделала почти всё для того, чтобы встретить этот праздник ярче, чем мы когда-либо встречали раньше. Я лишь теперь понимаю, почему это сделала именно она: она надеялась, что я стану защищать её и что в глазах отца вся её вина будет отныне лежать на моих плечах. Да, так и произошло: я сделала всё, чтобы помочь ей, но я думала, что и она попытается хоть немного помочь мне, но она вначале лишь долго молчала, потом же принялась истерично кричать, обвиняя меня в сатанизме, говоря, что я угрожала ей расправой, если она откажется праздновать вместе со мною ночь Дьявола, но всё это было ложью. Я поняла, что она обманула и предала меня, и именно так я и сказала в ответ отцу вместо того, чтобы оправдываться. Тогда они вместе обвинили меня в отступничестве и ереси, в служении Сатане, в том, что по моей вине большая часть городских окрестностей оказалась уничтоженной огнём, но моим главным грехом было то, что я угрожала убийством своей родной сестре, носящей под сердцем ребёнка, - того ребёнка, над чьей ничтожной жизнью я теперь властвую. Потом нас судила церковь. Эву Меллер и её отца благословили, моля Бога даровать им силы и счастье, а меня заставили насильно принять монашеский постриг, потому что я отказалась предавать своего бога ещё один раз. Я была уверена, что он не оставит меня даже внутри монастырских стен. И, впервые оказавшись в этой келье, я упала на колени и, держа в руках эту книгу, стала молиться о прощении за собственную слабость и слепоту.
- Нет, - в ужасе пробормотал Лоренс. - Нет, всё это ложь!... вы лжёте, Виолетта!...
- Ложь - это то, что мы слышали от Эвы Меллер. То, во что мы долго верили. Да, значит, вот что такое наша справедливость: священник, всю жизнь говорящий ложь и делающий зло, всего однажды покаялся, вновь стал невинным, как Агнец, и теперь блаженствует в Эдеме. Блудница, которая разжигала на улицах костры и читала сатанинские оды, не должна была даже и каяться, чтобы избежать наказания: она была беременна, и за это Господь простил ей всё. Вот в чём справедливость: ей отпущены все грехи, ей прощено всё зло, ей разрешено даже не соблюдать Посты и кланяться собственному Господу в церкви лишь до пояса, а не до земли, и, пока она самозванная святая, будет наслаждаться любовью своего мужа, а я, такая же грешница, как и она, обречена жить и умереть здесь, взаперти, за то, что я пыталась помочь младшей сестре и за то, что я всегда была верна своему богу...
- Вы были верны Сатане, Виолетта, - выдавил Лоренс.
- Да, - гордо отозвалась женщина и вскинула голову, чтобы взглянуть на юношу сверху вниз. - И кто сказал, что не Сатана, а Христос - истинный Бог? Вы? Или такие святые, как отец Меллер? Так знайте, я поклялась, что больше не услышу ни единого их слова.
- Виолетта, - взмолился Лоренс. - Виолетта, прошу вас, выслушайте меня! Поверьте, поверьте, мне очень жаль, очень жаль, что с вашей семьёй произошло столько несчастий, но это не означает, что вы можете обрекать на такие муки ребёнка, ведь он ни в чём не виноват!...
- Верно, - кивнула Виолетта. - Это и есть самая чудовищная из всех епитимий.
- Господи Боже, что вы такое говорите?! Я умоляю вас о сострадании, Виолетта, сжальтесь!...
- Нет. Никогда. Надо мной никто не сжалился. Я сжалилась всего один раз, теперь должна платить за это до конца своей жизни. Я не одна вершила зло на этой земле и не одна буду расплачиваться.
- Но сестра Виолетта...
- Я очень устала, господин Лоренс. Оставьте меня. Уходите. Возвращайтесь домой и больше никогда не приближайтесь к монастырю святой Ангелины.
- Но мой ребёнок, Виолетта!... ведь он умрёт!... вы убьёте его, неужели вам всё равно? Неужели вам его не жаль?! Я не верю в это! Ваша душа...
- У меня нет души. Все говорят, что у меня нет души. Но если вы настаиваете... ваше дитя будет освобождено от страданий, - тихо произнесла Виолетта и задумчиво добавила. - Вы сами не понимаете, о чём умоляете меня.
Она низко опустила голову, отвернулась к окну и вновь замерла, подобно восковой кукле, как и в то мгновение, когда Лоренс только открыл дверь её кельи, словно всего их разговора никогда и не было. Юноша напрасно пытался обратиться к монахине ещё один раз: она не слышала его, и больше он не смог добиться от неё ни единого слова. Опустошённый и не замечающий ничего вокруг, он покинул монастырь ещё до полудня и медленно направился обратно домой, в Нойр, которого боялся теперь, как проклятого места, к юной жене, которую теперь ненавидел так же сильно, как и любил, и впервые за все двадцать три года жизни ему хотелось умереть любой, даже самой мучительной смертью. Он вернулся домой к вечеру, на три часа позже, чем должен был; Эва, побледневшая, с распухшими и отяжелевшими от слёз веками, встретила его в холле и тихо сказала, что ребёнок уснул.
- А вы и такие, как вы, всегда отвергают правду, - слова сестры Виолетты насквозь пронзали его мозг, отравляли его сознание, и Лоренс не смог признаться жене в том, что монахиня открыла ему правду о семье Меллер.
- Она... она сказала, что освободит ребёнка от страданий, - невнятно пробормотал Лоренс так, словно Виолетта поклялась не спасти невинную жизнь, а жестоко разорвать её в клочья, но Эва, не заметив этого, измученно улыбнулась и, не сдержав слёз, крепко обняла Лоренса, прошептав что-то о милосердии Божьем.
***
К утру же измученное нестерпимой болью дитя было уже мертво, и Лоренс, впервые осознав весь смысл того, о чём на самом деле молились и он, и Эва, понял, что Виолетта искренне выполнила своё обещание.